Источник: Лоран Балоу, основной

Это было не первое мое перемещение, и я спокойно перенес то неприятное ощущение, когда ты сначала распадаешься на молекулы, а потом тебя собирают по частям, как пазлы. Кроме того, в этот момент ловишь себя на мысли, что иметь тело вообще не обязательно. На другом конце планеты было раннее утро, шел мерзкий дождик. Вообще климат в этой части Глотии отличался своим непостоянством, как и местные жители. И хотя мы являлись частью единой политической системы, не было большего удовольствия для аборигенов, чем напакостить приезжим, особенно кадетам Академии, или как они нас называли, — кожаным затылкам.

Дорога от телепорта до Академии проходила через весь город и из окна антигравитационного скутера я, не без радости, отметил, что архитектура строений довольно оригинальная, люди выглядят вполне современными и на дорогах много дорогих машин, особенно производства Конфедерации жирных миров. Я никогда не понимал, почему мы так много всего закупаем, а не делаем сами? Почему, при всей нашей независимости, наша валюта считалась мусором, а их, такая же, по сути, — надежным платежным средством во всех мирах? Почему выходцы из ненавистной нам Пронин владеют чуть ли не половиной нашей экономики? И где та спесь Генеральной Твари, когда к нам прилетают послы Конфедерации? Ни на один из этих вопросов я не знал ответа. Но, в конце концов, я же будущий пилот, а не финансист или политик. Слава Богу, я не Тварь, мое дело защищать родную планету и устоявшийся порядок. А все остальное меня просто не волновало… пока.

Ворота Академии были излишне вычурными. Контрольно-пропускной пункт отдавал сыростью и безысходностью. Статуя основателя Академии гордо возвышалась над аркой входа, указывая путь в небеса, и надменно улыбалась посетителям. Все кричало о полной бездарности архитекторов этого комплекса и несостоятельности идеи покорения мира нашими войсками. Ведомый жаждой знаний и новых впечатлений, я твердо сделал шаг внутрь комплекса и очутился на закрытой территории в общем потоке кадетов и абитуриентов, шагающих в казармы.

Внутри помещения, куда меня распределили с Торном, царил полный хаос. Какой-то кадет старшекурсник приказал, чтобы мы выбирали кровати, а его друг подбодрил нас своей улыбкой и «ласковыми» словами, дескать, «вешайтесь молокососы». Вешаться мы не пошли, зато нашли себе кровати и необходимую мебель для временного расположения в казармах. То, что мы бесправные первокурсники секретом не было, но чтобы настолько! Для нас это явилось открытием. Развеяло наши последние надежды на человеколюбие армейских порядков первое же построение, когда мы узрели своего сержанта.

Вообще о сержантах надо поговорить отдельно. Первое впечатление о людях такого рода всегда обманчиво. Сначала тебе почему-то кажется, что перед тобой абсолютно безмозглое, вечно орущее, лишенное инстинкта самосохранения существо, которое только и стремится, чтобы твой мозг взорвался от логически несовместимой информации из его рта. Но, со временем, ты понимаешь, что сержантские нашивки действительно получают люди харизматичные, неординарные и, главное, преданные своему делу. Именно таким был наш сержант Салли. Свои мысли он излагал четко, уставным языком с примесью специфического армейского юмора и всегда громко. Он появился перед строем внезапно, как ураган, казалось, что ниоткуда, и быстро ввел нас в курс дела. Довольно кратко и в ярких тонах он описал глубину нашего ничтожества и ущербности в его глазах и тут же пообещал все исправить и даже нарисовал радужную перспективу для тех, кто останется жив и не уползет из Академии на оставшихся конечностях. По окончании инструктажа он приказал всем подстричься наголо и стереть с наших рож ухмылочки, так как это не к лицу будущим воинам.

Уже вечером этого же дня моя лысая, как бильярдный шар, голова заняла свое место в строю сто двадцать второй учебной группы двенадцатого дивизиона. Начался учебный процесс и моя служба. Если говорить об армии на Глотии, то это именно тот случай, когда нельзя описать явление кратко, в силу того, что краткое описание — удел вещей обладающих сутью. В нашей армии суть отсутствовала. Лозунг «Защищай Отечество!» был настолько чужд доблестным Вооруженным Силам Глотии, что все попытки офицера по этике и политике, капитана Шрака привить нам хоть отдаленную любовь к родной планете наталкивались на всеобщее непонимание и откровенную неприязнь. Каждый день приносил нам сплошные курьезы и еще больше вопросов как к капитану, так и к себе лично. Надо было видеть лица кадетов, половина которых была родом с Пронин, когда Шрак до хрипоты доказывал, что пронианцы просто на генетическом уровне хотят поработить глотианцев и святая обязанность всех нас стереть Пронию с лица Галактики. Читая нам мораль на пронианском языке, капитан всячески его хаял, являя чудеса «изысканной» речи при попытке перейти на глотианский, чем вызывал судорожный смех коренных жителей. Особенно удручал «Час верности», эдакие еженедельные сборы подразделений, где высший командный состав рассказывал о новых достижениях Тварей в борьбе за наше благополучие. Теперь только я начал понимать, почему армию с недавних пор начали называть элитарной. Если бы существовал конкурс профессионального подхалимажа перед Тварями, то наше командование сидело бы в жюри.

А в целом учеба мне была интересна. Изучение устройства звездолетов и навигации поглотило меня целиком, и я старательно осваивал военное дело. У Торна тоже все шло хорошо, наше прошение учиться с ним в одной группе было удовлетворено, и мы были счастливы. Академия имела шикарную учебно-тренировочную базу, библиотеки, летные тренажеры, свой развлекательный комплекс. Наша жизнь стала в корне отличной от прежней. Я приобрел много друзей, и у каждого было свое мнение по любому вопросу. Раньше я никогда не сталкивался с таким разнообразием толкований одних и тех же предметов и явлений. Отец оказался прав, ни одной Твари в Академии не училось. Здесь они просто бы не выжили. Для себя я открыл много нового и удивительного. Первое что бросилось в глаза — это огромная разница между тем, что говорят и что делают. На первый взгляд все окружающие меня люди делали одно общее дело — служили Планете и укрепляли ее обороноспособность. Но оказалось, что тут у каждого свои собственные цели. Я даже ради смеха как-то сказал, что мечтаю отдать жизнь ради победы. Все, включая офицеров, посмотрели на меня с сочувствием и никто даже не улыбнулся. Лишь капитан Шрак призвал брать с меня пример, как с настоящего патриота. Вот тут все ржали до слез.

Ко второму курсу от моего наивного патриотизма не осталось и следа, я стал реалистом и лишь изредка позволял себе мысль, что от меня что-то зависит, и я просто обязан это осуществить. Хотя такая глупость развеивалась быстро, стоило Салли произнести мою фамилию при назначении наряда или патруля. С местным населением мы нашли общий язык довольно быстро, у них была выпивка, а у нас деньги. Ничто так не объединяет людей по разные стороны баррикады, как общая выгода. Эта местность, как оказалось, мало чем отличалась от той, где я вырос, та же неразбериха в управлении, откровенно идиотские правила и законы, почти вездесущая бедность и, на радость кадетам, полное отсутствие скромности у местных красоток. Единственное отличие аборигенов этого сектора состояло в том, что здесь ни у кого не было рабов, город населяли только свободные люди. На мой вопрос, а кто же занимается грязной и непрестижной работой, мне ответили, что таковой у них нет и любой труд считается почетным. Странные, на мой взгляд, воззрения на жизненный уклад объяснялись тем, что большинство населения составляли адепты учения, а по сути — секты «Равенство». Она считается нелегальной и официально закрытой еще сто пятьдесят лет назад, но к моему удивлению сектанты не только не скрывают своей принадлежности, но и открыто исповедуют свои взгляды. Как же я был шокирован, узнав, что и офицерский состав подвержен крамольному влиянию. Разумеется, капитан Шрак к их числу не относился и всячески нас предупреждал не связываться с местными, дабы не растлить свой боевой дух и, упаси Бог, чтобы о таких случаях узнали Твари, тогда все, всем конец и всеобщий Армагеддон. К счастью, ко второму курсу у нас с Торном выработался иммунитет на запреты всяческого рода, и мы преспокойно делали все, что запрещено, с особым наслаждением.

Близилось время первых полетов. От нервного напряжения даже зубы чесались. Персональные датчики здоровья зашкаливали на показателях адреналина, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Сержант Салли объявил перед строем, что на завтра был назначен первый полет нашей группы, и нам дали время еще раз укомплектовать и проверить скафандры, начистить боевые распылители. На орбите в этом году метеоритных дождей не предвиделось, и активность солнц была в норме. Командование подготовило две учебные орбитальные площадки, все навигационные системы работали как часы.

— Ну что, вот и добрались до неба, — сказал я Торну.

— Интересно, а если во время моего нахождения в туалете на станции отключится искусственная гравитация, что будет? — засмеялся мой друг.

— Завтра, может, и узнаешь, только ко мне потом не подлетай, — сказал я и склонился над распылителем.

— Чистите обзорные шлемофоны тщательней, чтобы мы смогли быстрей опознать ваши трупы в случае аварии, — подбодрил сержант Салли.

— Да, сержант, все для Вас, — ответил Торн и сделал вид, что шутка ему понравилась.

— Молодчина, кадет Декер, если мне придется собирать в мешок части вашего тела, возможно, мне будет грустно. Что не скажешь о вас, Балоу, кто так чистит распылитель? Думаю, для ваших мозгов и мешок не понадобится, их так мало, что я, боюсь, вы можете потерять оставшиеся, когда сморкаетесь, — проорал Салли и, довольный собой, пошел в оружейную комнату.

— Знаешь, Торн, я когда-нибудь его распылю, — сказал я тихо и стал чистить оружие, как учили.

Телепорт перенес нас на орбитальную площадку № 2, и я сразу почувствовал разницу между искусственной гравитацией и планетарной. Завтрак медленно и неумолимо стал подниматься к горлу, но вовремя остановился где-то на середине пути. Прозвучала команда занять боевые позиции и мы, тяжело громыхая космобуцами, пошли к пилотным креслам учебных звездолетов. Стертые рукоятки штурвалов говорили о многочисленных поколениях пилотов, прошедших эти испытания. В обзорном иллюминаторе на меня смотрел космос с мириадами звезд на фоне манящей черноты. Всплыла голографическая навигационная решетка, и я автоматически вычислил свои координаты относительно Глотии.

— Бог мой, да мы над домом, — закричал я Торну и увидел его сияющее от радости лицо.

— Отставить переговоры, кадет, — сделал мне замечание старый полковник и приказал включить контроль функционирования.

Все системы работали исправно. В соответствии с алгоритмом занятий, я стартовал и сделал один круг вокруг планеты. В голове все клокотало от радости и возбуждения. Никогда раньше я не видел такой красоты. Все девять континентов пробежали под моим иллюминатором. И тогда я первый раз в жизни подумал, что это и есть моя планета, мой дом, моя Отчизна.

На следующий день мы все горячо обсуждали наши первые впечатления от полета. Я до сих пор помню эти ощущения мощи в моих руках, плавные движения корпуса при поворотах, мягкий гул торсионного двигателя. Жаль пострелять не дали, уж я бы разрядил энергетический луч прямо в проходящую цель или расщепил пролетающий мимо метеорит на частицы. Помню, как бешено мне хотелось петь, но суровый взгляд полковника за спиной дал понять, что в данной ситуации это не совсем уместно.

Через неделю нам предстояло выдвигаться на полигон для совершенствования навыков стрельбы из личного оружия. В принципе идея вырваться лишний раз из стен Академии меня радовала, хотя погода и начинала портиться. Пришедший со стороны океана циклон принес с собой дожди, слякоть и хандру. Управление погодой наотрез отказывалось помочь нам и обеспечить солнечные дни на время проведения стрельб. Сказывалась ссора Начальника Академии со своей женой, которая была по совместительству Главой Управления погодой данного сегмента планеты.

Колонна боевой техники и транспорт Академии медленно тащились по дороге на полигон. Мимо проплывали небольшие поселки, их сменяли участки леса с проплешинами из кустов, кое-где были видны крыши отдельно стоящих сельских домиков. Этот регион не был сельскохозяйственным, хотя промышленным его тоже назвать было трудно. В основном люди здесь зарабатывали наукой, искусством и обслуживанием двух первых категорий населения. Административный район был вынесен на другой берег реки, что сказалось благоприятно на транспортной загруженности. Здешние леса изобиловали зверьем, а реки рыбой. После запрета охоты в пригородах, вся фауна стала жаться к городам и адаптироваться к жизни вблизи людей. Многие из видов утратили способность охотиться и напрямую стали зависеть от человека, кормясь в заповедниках, заказниках и даже на городских свалках. Твари же преспокойно охотились по всей планете, и никакой закон не мог поставить их на место. Свое поведение они оправдывали кругооборотом видов в природе и неизбежностью замены одних другими. Охотничьи трофеи продавались на планеты Темного Содружества для изготовления афродизиаков. Видимо, здоровье тамошних мужчин было слабеньким.

Движение нашего дивизиона замедлилось, и я увидел, что мы движемся вдоль энергетического ограждения высокой мощности. Причин охранять полигон с такими мерами предосторожности я не находил, поэтому всматривался в проплывающие мимо объекты, пытаясь понять что же такого секретного в них находится. Наверно, новые звездолеты, подумал я, как вдруг наша колонна остановилась перед контрольно-пропускным пунктом. Его охраняли два пехотинца молодцеватого вида с загоревшими на солнце лицами и совершенно отсутствующим выражением глаз.

Я высунулся из окна транспорта и спросил:

— Парни, привет. Для чего нужен такой серьезный забор, там что, секретная военная база?

— Тебе лучше не знать, крепче спать будешь, — сказал пехотинец и зашагал к блокпосту.

— Да ладно тебе, у меня высший уровень допуска, я же будущий пилот, что тут охраняют так сильно, звездолеты? — крикнул я ему вслед, улыбаясь.

Пехотинец медленно развернулся, посмотрел на меня пристально и добавил:

— Не хочу оказаться по ту сторону забора, поэтому просто езжай и не задавай лишних вопросов, будущий летун.

— Эти пехотинцы всегда говорят загадками, наверно солнце слишком сильно печет им голову, — съязвил я, глядя на сержанта.

Салли сделал вид, что ничего не слышал.

После пересечения блокпоста мы ехали еще некоторое время, а я все думал, странно, откуда у этих парней загар, ведь уже который день льет дождь, да и раньше особой возможности погреться природа не предоставляла. Наверно этот караул телепортировали недавно из другого конца планеты. Но какая необходимость была в столь неординарных мерах секретности и почему с этой задачей не могли справиться местные военные, оставалось для меня загадкой. И еще одна вещь меня сильно озадачила, под крышей блокпоста почему-то был изображен знак Бюро генетических реформ. Почему объект, принадлежащий Бюро, так тщательно охраняли военные? И военные ли это вообще?

Полигон представлял собой открытую местность с множеством блиндажей, укрытий, стоянок для боевой техники и в такую погоду выглядел уныло. Нас разместили в подземном капонире и предоставили полчаса для расквартирования. Затем дивизион отправился на обед в местное подобие пищеблока. Нужно отдать должное армейскому питанию, при всей скудости рациона, калории и витамины были подобраны с точностью, достойной аптекаря, а получить отравление от такой простой пищи было практически невозможно. И еще, еды было всегда достаточно. Сытно пообедав, я с сожалением узнал, что мы с Торном заступаем в ночной патруль. И так как нам положено было отдохнуть перед дежурством, мы быстренько этим воспользовались, и уже через пятнадцать минут крепко спали, без снов.

Ночь выдалась лунной, а дождь закончился еще вечером. Теплый, свежий воздух был наполнен прохладой и ароматами местных цветов. Огромный диск третьего спутника Глотии освещал полигон и прилегающий к нему лес. Задача патруля была охранять периметр расположения нашего дивизиона и прилегающие к нему склады с оружием. Хотя при такой охране территории, которую я наблюдал, наш патруль был нужен так же, как выхлопная труба древних автомобилей звездолету. Но порядок есть порядок, и мы с Торном, поставив распылители на предохранитель, пошли по маршруту. Небо в эту ночь показалось мне особенно звездным. Меня радовал тот факт, что я стал на один шаг ближе к звездам и не ошибся в выборе профессии.

Мы шли в полной тишине уже почти час, когда мой друг остановился и стал всматриваться в заросли близлежащего леса.

— Что ты там увидел, Торн? — спросиля, стараясь разглядеть в сумерках хоть что-нибудь.

— Странно, мне показалось, что там стоит человек, но мой детектор движения молчит. Не может же человек в наше время быть без идентификационного чипа, — сказал мой друг и добавил, — если только это не диверсант с Пронин.

— Вряд ли пронианцам нужны наши секреты, ведь у нас совместные заводы по производству оружия, еще со времен империи. Зачем им запускать диверсантов на наш полигон? Разве что у них задание проникнуть на охраняемый здесь объект, но ведь это не наши проблемы, пусть пехотинцы его ловят, — рассуждал я.

— Давай посмотрим? — сказал Торн и, сняв с предохранителя распылитель, направился в сторону леса.

— А если это просто животное, у меня нет ни малейшего желания лазить по этим кустам в поисках неизвестно чего. Ты бы меньше Шрака слушал, у тебя уже крыша едет. Ну, какие диверсанты с Пронин, они рады, небось, что избавились от опеки над нашей планетой, и в ус не дуют, чтобы вернуть все на круги своя, — ворчал я, волочась за Торном.

— Ну не знаю, когда их Верховная Тварь встречалась с нашей Генеральной Тварью, вспомни, сколько претензий было в наш адрес. Что мы такие-сякие, вроде братья, а вроде нет, — рассуждал Торн и всматривался в темноту.

Когда мы были на расстоянии тридцати метров от кромки леса, я вдруг заметил силуэт между деревьями и быстро направил на него распылитель.

— Руки за голову! Выходи! — скомандовал я, надеясь, что разговариваю лишь с деревьями.

— Не стреляйте, прошу вас, не убивайте! — раздался голос из леса, и к нам вышел человек с поднятыми руками.

— Кто такой?! На землю! — приказал Торн.

Человек послушно лег на землю и закрыл руками голову. Он все время испуганно что-то бормотал, его руки дрожали. Это был гражданский, явно не диверсант и, по всей видимости, раб.

— Мужик, успокойся, — сказал я, — ответь, кто ты такой и что здесь делаешь?

— Меня зовут Арно, я сбежал из лаборатории, умоляю, не убивайте меня! — вопил мужчина.

— Слушай, мы не собираемся тебя убивать. О какой лаборатории ты говоришь? Здесь полигон звездной Академии, как ты вообще попал за ограждение? И сядь уже, хватит трястись, расскажи все толком, — начал допрашивать его Торн.

Мужчина оказался средних лет, крепкого телосложения и, как мы и предполагали, был рабом. Жил и работал он на химическом заводе в секторе тридцать четыре второго континента. У него была семья, дом и даже личный транспорт. Вообще на Глотии рабами никто не рождается, ими становятся. Становятся следующим образом, в день своего совершеннолетия человек заявляет в Бюро генетических реформ о желании получить высшее образование и предполагаемой карьере в будущем. Бюро рассматривает вопрос о предоставлении ему такой возможности на основе целого ряда факторов и утвержденных документов. Учитывается все — генотип, успеваемость в школе, результаты экзаменов, рекомендации, платежеспособность, коэффициент лояльности к Тварям, наличие мест в данном учебном заведении, политическая ситуация в секторе, принадлежность к элите, персональные мотивы претендента и еще примерно сотня показателей, разобраться в которых может исключительно клерк Бюро, из числа Тварей. В случае отказа в получении высшего образования, человеку присваивается статус раба, его маркируют идентификационным чипом, прикрепляют к предприятию и назначают пожизненный уровень заработной платы, обычно лишь для того чтобы он не умер от голода. Ни на каком другом предприятии бедолага работать не сможет. Исключение из этого правила составляют лишь квалифицированные рабы, окончившие специальные учебные заведения по своей специальности. Градация статусов у рабов предполагает двадцать ступеней, как и у свободных людей, но, в отличие от последних, выбора у рабов нет ни в одной жизненной сфере, а первые десять ступеней статуса вообще позволяют их перепродажу без согласования с ними. В армии могут служить рядовыми рабы только выше десятого статуса, таким образом, создается видимость почета защиты Родины и придается толика романтики, когда тот или иной раб отдает свою никому не нужную жизнь за процветание Отечества где-нибудь на задворках Галактики.

Отдадим должное Тварям, они, в силу отсутствия сочувствия и идеализма в сознании, трезво оценивали потенциал людей и без капли сожаления всякий раз все расставляли на свои места. Жесткая политика по отношению к населению оправдывалась тем фактом, что большинство из людей не представляли из себя ничего стоящего, вели омерзительный образ жизни, зачастую паразитический. Мораль семейных отношений и личная гигиена была свойственна далеко не всем. Стиль быдла — прожигать свою никчемную жизнь, ни к чему не стремиться, а только разрушать созданное — глубоко укоренился в сознании масс. Деградировало все, от науки и образования до национальных традиций. Рабы же при малейшем попустительстве со стороны власти превращались в скотов за считанные месяцы. Даже «умники» из Темного Содружества стали учить нас морали и предлагать свой образ жизни. Дальше падать было уже некуда. Все попытки повлиять на ситуацию мирным путем заканчивались провалом, баррикадами и насилием. Получался замкнутый круг. Горстка утопистов политиков из числа мыслящих людей, пытающаяся изменить общество к лучшему, терпела поражение одно за другим. Никакие законы и реформы не работали. Срабатывала только сила.

Арно был квалифицированным рабом не менее пятнадцатого статуса и его появление на засекреченной, закрытой территории, да еще без чипа, ввело нас в замешательство. Мы отчетливо понимали, что нас это не касается никоим образом, да и помогать пехотинцам не было ни малейшего желания, поэтому мы просто удобно устроились на поваленном дереве и стали расспрашивать его о случившемся.

В жизни Арно до определенного времени все было спокойно и размеренно. Получив распределение на химический завод и не упустив возможности обрести квалификацию, он довольно успешно трудился двадцать лет на предприятии, удачно женился, приобрел в кредит жилье и был на хорошем счету у начальства. Но неожиданно беда пришла в его дом, когда один из скутеров эскорта местной Твари сбил его отца насмерть. Представители виноватой стороны предложили денежную компенсацию за недоразумение, как они это назвали. Арно, вместо того чтобы согласиться, выступил с обвинениями против Тварей и их порядков. В считанные дни он был понижен в статусе и отправлен на райские работы пятого континента. На сборном пункте его и еще нескольких человек отвели в отдельное помещение, изъяли идентификационные чипы и затем отвезли на Объект 88, в так называемую Лабораторию коррекции генома. То, что мы с Торном услышали после, заставило нас онеметь.

Лаборатория находилась в десяти километрах от полигона и специализировалась на опытах над людьми. Арно рассказал, что ежемесячно в лабораторию поступало около сотни человек, или, как называли это местные ученые, поставлялся материал. За поставку «материала» отвечало Бюро генетических реформ. Сколько таких лабораторий на планете, Арно не знал. Ходили слухи, что подобные объекты имели все силовые структуры государства. Человекопоток делился на несколько групп по направлениям исследований. Основное направление деятельности было сфокусировано на изучении вируса, изменении генотипа человека и расширении физических возможностей испытуемых. Людей держали отдельно в изолированных помещениях, от месяца до нескольких лет. В зависимости от результатов подопытные попадали или в крематорий, или в распределитель на органы, или направлялись на специализированные предприятия как на этой планете, так и на других. Все результаты научных разработок строго засекречивались. Иногда Арно видел представителей из Конфедерации жирных миров, они отгружали органы на свои транспортники, а взамен привозили оборудование. На вопрос, откуда Арно все это знает, он сказал, что его как более квалифицированного химика взяли помощником одного начальника отдела. Жил он отдельно от подопытных и мог более-менее свободно перемещаться по закрытой территории. Общение с родными для него было исключено, и нас он тоже не просил дать ему коммуникатор, чтобы позвонить домой, наверняка, его сразу бы вычислили, и семье могло грозить полное уничтожение.

Спустя некоторое время Арно и его руководитель подружились. Конечно, о свободе для раба, попавшего в лабораторию, не могло быть и речи, но все-таки угроза для жизни оставалась позади, пока не пришла персональная разнарядка на ликвидацию Арно. Все, что мог сделать для него начальник, — это позволить убежать из внутреннего периметра и предоставить судьбу беглого на волю случая. Без чипа был один шанс из миллиона, что ему удастся избежать печальной участи остального «материала».

— И что ты собираешься теперь делать? — спросил я. Мое сердце билось учащенно, меня угнетало мое бессилие и ненависть к Тварям за чудовищный обман, возведенный в ранг порядка. В уме проносились десятки мыслей, почему и как такое могло случиться. Хотелось проснуться, но это был не сон.

— Да фиг его знает, буду импровизировать, — сказал Арно, — но сначала я хочу рассказать вам все, что узнал, возможно, если мне не удастся, то вы каким-то образом сообщите об этом людям.

Голос беглеца был ровным и уверенным и не выражал ни единого признака страха, уверенность в сказанном и сила интонации была в каждом слове. Так говорят только перед смертью, когда врать нет никакого смысла.

Вот что он сказал:

«Как оказалось, вирус поражает всех до единого человека. Редкие исключения, в соотношении один на десять миллионов, не в счет. Вы не задавались вопросом, почему выдающийся ученый, способный делать головокружительные открытия в области ядерной физики, медицины или квантовой теории, не в состоянии организовать самый мелкий бизнес или направить несколько человек на согласованные действия в его пользу? Почему люди добровольно отказываются от высшего образования и обрекают себя на рабство? Почему все от рядового до генерала в нужный момент отдают свои жизни ради той или иной идеи, совершенно не задумываясь зачем, придумывая оправдания этому безумию, и с выпученными глазами готовы набрасываться на любого кто не верит в то, во что они сами никогда не верили? Почему Твари, лишенные человеческого мышления и зачатков морали, выживают в любой ситуации, способны организовать любую толпу и заставить не просто всех на себя работать, но и создать иллюзию необходимости именно такого общественного устройства? Почему, понимая, что сейчас придет конец, мы продолжаем бежать в пропасть и оправдывать свою духовную немощь мифами о непротивлении злу плохой карме и божественном происхождении власти? Ответ один — это вирус. Вирус определяет наше поведение, не дает мозгу работать больше определенного процента. Вирус убрал верхний слой мозга у Тварей, отвечающий за социальное развитие и познание, но усилил реликтовое сознание и способности, связанные с подавлением и потреблением. Когда представители Конфедерации жирных миров, общественных организаций по правам человека и другие доброжелатели садятся с Тварями за стол переговоров обсудить демократический путь развития Глотии, соблюдение общечеловеческих норм поведения, изменения законодательства и моральных ценностей в сфере свободы личности, почему всегда тупик, непонимание и недоумение? Да все предельно просто. Твари даже не понимают, о чем с ними говорят. Это все равно, что посадить за этот стол плотоядного кровососущего суслика из пустынь Транзара. Они жрут все живое и выживают в любых условиях. Когда кончается пища, они поглощают себе подобных и способны впадать в спячку до лучших времен. Выживаемость максимальная и, конечно же, вряд ли они думают о благополучии своих жертв. Поэтому Твари и названы так, они люди только с виду, кроме внешнего сходства общего между нами ничего нет.

Одно меня смущает. Представители Конфедерации жирных миров прекрасно об этом знают. Почему они продолжают попытки переговоров с Тварями? Это что, такая имитация демократического процесса? Я думаю это как-то связано с исследованиями в лабораториях и экспортом полезных ископаемых и рабов с Глотии. Я маленький человек, много не понимаю».

Время приближалось к рассвету, и нам пора было двигаться дальше по маршруту. Мне приспичило в туалет, и я вприпрыжку помчался под ближайшее дерево. Краем глаза я наблюдал за беседой Торна и Арно. Она становилась все оживленней, и я сожалел, что могу пропустить что-то важное. Я уже застегивал штаны, как вдруг Торн резко отскочил от Арно и направил на него распылитель. Не успел я сказать и слова, как мой друг выстрелил в грудь беглого раба, и тот свалился под дерево, как подкошенный. В мгновение ока я стоял рядом со своим распылителем наперевес и с глазами как блюдца пытался выдавить из себя хоть слово. В результате я только хватал ртом воздух и всем своим видом напоминал городского сумасшедшего, выигравшего миллион.

В конце концов, я собрался с духом и завопил прямо в лицо Торну:

— Какого хрена? Ты же его убил!

— Слушай меня внимательно, Лоран, — сказал хладнокровно Торн, — мы с этим человеком не говорили, он неожиданно на нас напал, и мне пришлось применить оружие. Это все, что мы должны сказать, ты меня понял? Я объясню все потом, а сейчас прошу только одно, делай, как я сказал, хорошо?

— Хорошо, твою мать, но ты хотя бы предупредил, что по утрам при виде мочащегося товарища тебе обязательно надо кого-нибудь пристрелить, чтобы я не волновался в следующий раз, — зашипеля взбешенным голосом, — и что нам теперь делать с трупом?

— А ничего не делать, вон пехотинцы бегут нас спасать от злодея, — ухмыльнулся Торн и у меня от его вида пробежали по спине мурашки. Я думал, что разбираюсь в людях и уж о близком друге знаю если не все, то достаточно.

Меня затошнило. Арно лежал в неестественной позе с широко открытыми глазами, удивленно уставившись в чистое небо. Подбежавшие пехотинцы переглянулись, осмотрели труп и начали допрашивать нас, как все произошло. Мы в унисон рассказали «правдивую историю» Торна. Подъехал транспорт охраны, тело загрузили в кузов, а нас поблагодарили за службу. Тот же допрос повторился в расположении дивизиона с теми же результатами. Шрак пытался влезть нам в душу, но у него ничего не получилось. Следующий день прошел согласно плану, мы отстрелялись на оценку «хорошо» и дивизион выдвинулся на место постоянной дислокации. А через неделю награда нашла героя, и Торну вручили Медаль за храбрость и в придачу внеочередной отпуск, мне же достался только отпуск.

Я пытался забыть происшествие и старался больше не думать о том злополучном дне. С нетерпением я ждал объяснений от моего друга, но мы решили поговорить об этом только дома, без лишних ушей. А тут, как назло, неожиданно поднялась шумиха в газетах. Поразительно, но Арно был не единственным, кому удалось бежать и рассказать подобные факты. Беглецы из разных лабораторий подняли целую волну истерии об опытах над людьми и влиянии вируса на человечество. Мой мозг отказывался понимать, как вдруг, практически одновременно, десятки беглецов, преодолев самые совершенные заграждения и плотную, вышколенную охрану сумели не просто избежать злой участи, но и донести жуткие факты до прессы. А средства массовой информации, никогда не отличавшиеся смелостью, вовсю публикуют по всей планете эти данные, смакуя каждое слово. И это при полном бездействии власти. Бред какой-то.