Больница.

Снежное, яркое зимнее утро. По дорожке между корпусами быстро идет хорошо одетый, красивый молодой мужчина, лет тридцати. Останавливается возле указателей. Поворачивает в ту сторону, куда указывает стрелка с надписью «Онкологическое отделение». Идет к корпусу. Выражение лица у него угрюмое, губы сжаты в ниточку.

На покрытом снегом газоне, у дорожки, по которой идет мужчина, стоит крохотный снеговичок…

* * *

Длинный коридор, ряды палат. Санитарка моет пол, развозя на линолеуме огромную лужу воды. Молодой мужчина проходит мимо нее, быстро идет по коридору.

Больничный холл. Работает телевизор. Перед телевизором на стульях сидят больные в тапочках, халатах, спортивных костюмах… Все — худые, с растрепанными, жидкими волосами, некоторые — лысые, у женщин головы повязаны косыночками. Прислонившись к стене, стоит санитарка в белом халате и шапочке.

Мужчина проходит через холл.

Коридор, ведущий от холла, кабинеты врачей. Дверь, на ней — дощечка: «Заведующий отделением». Ниже — в стеклянном окошечке — надпись: «Дворецкий Михаил Львович».

Мужчина коротко стучится и заглядывает в дверь.

Голос врача:

— Подождите, пожалуйста.

Мужчина садится в глубокое кресло напротив кабинета.

Из холла доносятся звуки телепередачи.

Мужчина ждет совсем недолго, буквально тут же открывается дверь и выглядывает молодой кудрявый врач в белом халате:

— Говоров Олег Сергеевич?

— Да.

— Проходите пожалуйста.

Олег Говоров проходит в кабинет врача.

— Садитесь, пожалуйста, — говорит врач, указывая на кресло, а сам подходит к столу, раскрывает какую-то папку, начинает перебирать бумаги и рентгеновские снимки. — Мне звонили насчет вас, но историю болезни я получил только вчера…

Олег садится в кресло, нога на ногу, выжидающе смотрит на врача. Врач молча перебирает снимки, смотрит их на свет, потом, коротко вздохнув, садится.

— Итак, Олег Сергеевич, что мы с вами имеем? Мы имеем необходимость госпитализации.

— Срочно? — отрывисто спрашивает Олег.

— Нет, через недельку. Ну, может быть, дней через пять. Как только освободится место, мы сразу же, вне очереди, положим вас.

— Мои дела так плохи? — с усмешкой спрашивает Олег.

— Я же говорю: мне относительно вас звонили! Хорошие и разнообразные связи до сих пор имеют значение: мой одноклассник Дима Савченко очень просил вами заняться. Сказал, что вы — его близкий друг.

— Мы вместе учились в институте и вместе работаем.

— Я знаю.

— У меня рак?

— Олег Сергеевич, вы же знаете, у нас не принято обсуждать с больными их диагноз! И потом, мне бы хотелось посмотреть на результаты биопсии. У вас опухоль желудка. Опухоль может быть доброкачественной. А может быть злокачественной, тогда — это рак. Если опухоль доброкачественная, мы ее просто удалим. Если же злокачественная, будем вас лечить.

— Облучение, химеотерапия, да? — болезненно сморщившись, спрашивает Олег.

— Все, что понадобится. Дима сказал, что у вас есть возможность заказать для себя лекарства за границей, это хорошо, это значительно упрощает задачу.

— Так у меня все-таки рак?

— Я только что объяснил, что я не могу пока сказать вам этого наверняка! Но темпы роста опухоли настораживают… Анализ желудочного сока не очень хороший. У вас сильные боли?

— Да.

— Упадок аппетита, стремительное снижение веса?

— У вас в руках моя медицинская карта! — огрызается Олег.

— Я просто хочу уточнить…

— Да. Да. Упадок аппетита, худею, быстро устаю, сильные боли, бывает ощущение какого-то комка в желудке…

— Рвота?

— Да.

— Часто?

— Не очень. Но случается.

— Отвращение ко всем видам пищи или к чему-то в особенности?

— Не знаю даже…

— Какие отношения с мясом?

— Сложные, — слабо улыбается Олег.

— Так… Гастритом, язвенной болезнью желудка страдали?

— Гастрит был в детстве. От школьных завтраков. После окончания десятого класса сразу же прошел.

— Все эти симптомы — утомляемость, упадок аппетита, тошнота, боли — они появлялись постепенно?

— Н-не знаю… Я начал себя плохо чувствовать, наверное, в начале декабря. Уставал очень. Но на работе была запарка… Я думал — просто переутомился. Я тогда даже теннис забросил — совсем не мог еще и играть: приходил домой — и сваливался. А после нового года начались проблемы с желудком. То есть — чуть больше месяца, как я понял, что заболел. Но к врачу я пошел… Совсем скоро, после того, как почувствовал. Тринадцатого января.

— Понятно. Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.

— Совсем раздеваться?

— До пояса. Брюки расстегнуть и приспустить.

Олег уходит за ширму.

Врач еще раз смотрит на свет рентгеновский снимок, что-то обводит на нем кончиком пальца, что-то шепчет одними губами. Кладет снимок и заходит за ширму.

Олег лежит на кушетке, голый до пояса, в спущенных брюках. Врач склоняется над ним, начинает аккуратно прощупывать… Потом кивает:

— Одевайтесь.

Одетый Олег выходит из-за ширмы.

Врач что-то пишет, потом протягивает ему листок:

— Вот, купите это и принимайте за пол часа до еды. До каждой еды! Даже если вы просто решили перекусить… Как только освободится место в отделении, я вас госпитализирую.

Олег берет листок:

— Спасибо. Так что мне сказать жене? Будет ведь допрашивать.

— Пусть готовится ухаживать за вами. Полостная операция на желудке — дело нелегкое. Понадобится особая диета… А так — пока не надо настраивать себя и ее на что-то плохое. Вы молоды. Может быть, все обойдется одной операцией. Я позвоню вам в начале следующей недели и скажу примерную дату госпитализации.

— А я пока приведу в порядок дела и напишу завещание, — усмехается Олег.

— Это уж на ваше усмотрение… Некоторые люди склонны к перестраховке. Передавайте привет Диме.

— Передам. Спасибо. До свиданья.

— До свиданья.

Олег выходит из кабинета.

Врач, подождав немного, берет телефон и набирает номер.

— Савченко Дмитрия Алексеевича, пожалуйста.

— Савченко слушает.

— Дима? Это Миша.

— Привет. Ты… По поводу Олега?

— Да. Он у меня был.

— Ну, и как?

— Пока — не знаю наверняка, но честно скажу: прогноз не очень благоприятный. Ты говорил, у него ребенок маленький?

— Шесть лет сегодня исполняется…

— Сегодня даже? Бедняга…

— Олег?

— Да оба они бедняги. И Олег твой, и сынок его…

— Так у него рак? И все плохо?

— Нет, Дима, на самом деле это врачебная тайна. Диагноз мы говорим только близким родственникам. Как зовут его жену?

— Надя.

— Вот и спрашивай у Нади!

— Миш, но хоть что-нибудь сделать можно?

— Да, конечно, и на следующей неделе я его положу. И буду готовить к операции.

— Мишань, ну скажи мне все-таки…

— Все, Дима, меня больные ждут.

— Ну, ладно… На том спасибо.

— Да не за что. Подожди еще благодарить. Пока…

— Бывай, — грустно выдохнул Дмитрий.

Положив трубку на рычажок, врач взял со стола два рентгеновских снимка и посмотрел их на свет. Поморщился. Ему решительно не нравилось то, что он видел. Тяжелый случай. Запущенный. У этих молодых работяг-карьеристов всегда так… Много — нервничают и питаются не вовремя. А к врачу не обращаются, пока не становится совсем плохо… То есть — совсем поздно.

Михаил Львович Дворецкий очень не любил лечить безнадежных больных. Потому, что не терпел никакой бессмысленной работы. И Олега Говорова он согласился положить к себе в отделение только потому, что об этом просил его Дима Савченко, лучший друг школьных лет. Правда, с тех пор прошло много времени и они едва ли три раза в год созванивались, на новый год и в дни рождения друг друга… Но Михаил Львович не умел отказывать друзьям. Даже бывшим.

* * *

Олег в автомобиле, едет по улицам Москвы.

Видит церковь. Останавливается, выходит из машины. Идет к церкви.

Возле церкви — толпа нищих: старухи, старики, бомжи, грязные дети, женщины с опухшими от алкоголя лицами и с пищащими младенцами на руках. При виде хорошо одетого мужчины, дружно начинают канючить:

— Подайте ради Христа! Помоги вам Боже! Дай вам бог здоровья! Подайте копеечку, на хлеб!

Олег вытаскивает из кармана мелочь, начинает раздавать, стараясь побыстрее от них отделаться.

В стороне от остальных стоит нищий старик, будто мумия, закутанный в какие-то рваные тряпки. Даже все верхняя часть его лица закрыта тряпкой, видны только подбородок, покрытый седой щетиной, и рот. Старик не просит, не толкается среди других, а словно ждет. Олег, проходя мимо него, протягивает ему руку с несколькими монетами. Старик вдруг быстро и цепко хватает его за руку, за запястье. Олег, с брезгливой миной, пытается вырваться, но нищий держит его очень крепко.

— Ты чего, дед? Очумел? А ну, пусти! — возмущенно бормочет Олег.

— Успокойся. Я знаю, как тебе помочь, — проникновенно звучит мягкий, бархатистый, необыкновенно красивый голос нищего.

— Пусти, дед. Ничего ты не знаешь, — уже менее агрессивно говорит Олег.

— Я знаю. Ты болен. Ты очень болен. В твоем теле поселилась смерть.

— Господи, — опешивает Олег. — Неужели я так хреново выгляжу?

— Еще нет. Но очень скоро… Я чувствую смерть в тебе. И я знаю, как тебе помочь. Я открою тебе секрет. И ты им воспользуешься, когда смерть будет стоять у твоего порога, а муки твои станут нестерпимы… Ты еще слишком молод, чтобы умирать. Ты должен меня послушаться.

— Как же ты красиво, дед, говоришь! Высшее образование, наверное, есть, да? А стоишь на паперти. Ладно, сколько тебе дать денег? Сколько этот твой секрет стоит? Я сегодня добрый… Только не слишком жадничай, а то вообще ничего не дам!

— Оставь себе свои деньги. Или отдай их в церкви, слугам Божьим за свечки и за молитвы… Он ведь не помолятся бесплатно… А мне твои деньги не нужны. Только послушайся меня и спаси свою жизнь, вот и все… Ты слишком молод, чтобы умереть. Ты слишком силен, чтобы страдать.

Голос нищего действует на Олега завораживающе. Он стоит и слушает, а нищий продолжает сжимать его руку в своей и тихо-тихо говорит:

— Когда смерть подступит к тебе вплотную, когда ты ощутишь ее холод в сердце, когда боль твоя станет невыносимой, обратись к Сатане, покровителю страдальцев, отцу мудрости, и скажи вслух: «Возьми вместо меня другого». И отдай ему того, кто связан с тобой кровным родством. И ты спасешься… Страдания отступят… Смерть отпустит тебя…

Олег удивленно моргает и медленно произносит:

— Вот как? К Сатане, значит, обратиться?

— Отец мудрости поможет тебе.

— А может, я боюсь дьявола-то?!

— Смерть и боль, ниспосланные тебе Господом, как испытание, страшнее… Откажись от Господнего послания, прибегни к помощи всеми забытого Бога, и Князь Тьмы вознаградит тебя! Он избавит тебя от болезней, от мук, даже сама смерть отступит перед его могуществом. Только скажи: «Возьми другого вместо меня». И назови имя того, кто связан с тобой узами крови. Впрочем, можешь даже не называть… Тогда Князь Тьмы выберет сам. И ты будешь избавлен…

— Нет, честное слово, ты наверняка бывший профессор! Уж очень складно говоришь. Пусти, — Олег решительно выдергивает руку, и на этот раз нищий отпускает его.

Олег достает бумажник, вытаскивает пятьдесят рублей и протягивает нищему.

— Мне не нужны твои деньги, — спокойно отвечает нищий.

— Ну, мое дело — предложить. А ты — как хочешь.

— Ты запомнил слова?

— Запомнил, запомнил… Успокойся, дед!

Олег направляется к церкви, потом вдруг останавливается, смотрит на часы, махает рукой и поворачивается к своей машине.

Нищий с улыбкой следит за ним.

* * *

Квартира Говоровых.

Олег в ванной моет руки. Обращает внимание на странное пятно на запястье — на той руке, за которую держался нищий. Пятно темное и абсолютно круглое. Нахмурившись, Олег трет щеточку об мыло и затем — мыльной щеточкой по пятну. Пятно не смывается.

— Что за черт! — громко восклицает Олег.

В ванную заглядывает Надя, жена Олега, интеллигентного вида женщина лет тридцати.

— Что случилось, Олежек?

— Пятно!

— Где?

Олег протягивает жене руку с пятном.

— Сегодня один чокнутый нищий вцепился мне в руку. Наверное, это синяк. Я-то думал, просто грязь от его поганых пальцев, но оно не отмывается…

— Для следа от пальца оно слишком симметричное. Наверное, ударился обо что-нибудь и не заметил. Олежек, я приготовила пюре, оно очень нежное… Съешь хотя бы несколько ложечек, а?

— Не могу. Тошнит меня…

— Так что тебе точно сказал врач?

— Точно он мне ничего не сказал. Точно будет ясно после того, как они вырежут опухоль и сделают… Как это? Исследование, в общем. Биопсия, да? Но, мне кажется, прогноз не очень благоприятный… И нам с тобой следует готовиться к худшему.

Надя с ужасом смотрит на мужа, судорожно сглатывает. Олег обнимает ее, прижимает к себе.

— Надюша, я не говорю, что умру… По крайней мере, я надеюсь, что это случится не очень скоро. Даже если у меня рак. Я все-таки молод и есть всякие современные методы… Но будет тяжело. И мне, и тебе. И нам надо как-нибудь подготовить Сережу. К тому, что я буду долго лежать в больнице, ты — ко мне ходить, а он — жить у тети Мани. У бабушки Мани.

— Да, надо… Только — давай, после дня рождения, а? Он так ждет… В воскресенье отпразднуем — а через день где-нибудь скажем. Но не так, что ты долго будем лежать, а что немного полежишь в больнице, а потом будем говорить, что тебя задерживают, он к тому времени привыкнет, он любит жить у Марии Петровны…

— Твои приедут?

— Нет. Я не успела сказать: папа звонил, сказал — не смогут вырваться раньше, чем через неделю.

— Ты им о моих делах говорила?

— Нет пока.

— Здорово, наверное, в Праге пожить!

— Выздоровеешь — съездим.

— Ну, что ты со мной, как с ребенком?! — возмущенно спрашивает Олег. — Если я даже выздоровею, денег у нас ни на какую Прагу не будет!

— Значит, не съездим.

Обнявшись, Надя и Олег проходят в спальню. Начинают раздеваться, готовиться ко сну.

— Что мы Сереже дарим?

— Я несколько книжек купила…

— Как всегда! — перебивает Олег.

— Но это не все. Еще конструктор «Остров сокровищ» и плюшевую собаку, бассета. Не удержалась, когда увидела… такие потрясающие глаза! Прямо как у живого. Может, на время утешится и живую просить перестанет.

— Не перестанет. По опыту знаю. Как только приедут твои родители и Ники с ними вернется, Сережа сразу же начнет просить купить ему собственную собаку! Я тоже все детство просил.

— А твои все придут.

— Все, как всегда! У нас семейство дружное.

— У нас — тоже. Только не всегда можем это проявлять. Кстати, Мария Петровна обещала испечь свой знаменитый «наполеон». Золотой человек она все-таки!

— Да, моя тетя Маня — мировая! Не понимаю, почему она замуж не вышла… Куда мужики смотрели?

— Должно быть, сама не хотела.

— А разве так бывает?

— Очень даже бывает.

— А ты-то откуда знаешь? — с улыбкой спрашивает Олег и целует жену долгим, пылким поцелуем.

* * *

Ночь. Олег и Надя лежат, обнявшись.

— Слушай, а ты мне — кровная родня? — спрашивает Олег.

— Совсем как кровная…

— Но не кровная, да?

— Нет, конечно. Кровная родня — это братья, сестры, даже двоюродные. Все, кто состоит с тобой в непосредственном родстве. От одного семейного древа. А я — твоя жена. Я — пришлая.

— Пришлая! Скажешь тоже…

— Секс между кровными родственниками считается преступлением против биологических законов. «Инцест» называется.

— Да что ты говоришь! — с притворным ужасом переспрашивает Олег и целует Надю. — А секс со всякими пришлыми?

— Позволяется… Особенно — в законном браке.

Они целуются, ласкают друг друга.

Потом Надя спрашивает:

— А почему ты спросил?

— Про секс?

— Нет, про кровное родство…

Вместо ответа Олег ее целует.

* * *

День рождения Сережи.

Нарядный стол, накрытый для чая. Огромный торт, на торте — шесть свечей. Свечи ужи задуты, Сережа с помощью мамы разрезает торт.

За столом сидят:

Олег

его отец — Сергей Данилович

жена отца Нина Антоновна

сын от второго брака, Вася, юноша лет восемнадцати

тетя Анна Даниловна, стареющая, но еще очень кокетливая, нарядная женщина

ее дочь Оксана, молодая и очень красивая

муж Оксаны Павел

их сын Костя, лет пяти

тетя Мария Петровна — прямая противоположность Анне Даниловне — не скрывает, а усугубляет свой возраст, седая, уютная.

Сережа раскладывает куски торта на тарелки. Потом что-то шепчет на ухо Наде. Надя с улыбкой кивает. Сережа вылезает из-за стола и убегает на кухню.

— Попросил угостить Ники. Вы не против, Мария Петровна?

— Нет, что ты, деточка!

— Но такое кощунство по отношению к вашему прекрасному торту!

— Да на здоровье…

— Боюсь, не очень-то это здорово для собаки. Но Сереже так хочется ее угостить…

Возвращается Сережа с миской в руках. За ним следом идет огромная, седая овчарка с чуть провисшей спиной. Сережа выковыривает лопаткой кусок торта, плюхает в миску и ставит миску на ковер. Собака нюхает — и выжидающе смотрит на Надю прекрасными золотистыми глазами.

— Можно, Ники, — говорит Надя.

Собака принимается есть.

— Сколько ей уже? — спрашивает Вася.

— Восемнадцать, — отвечает Надя.

— Ух ты! — восхищается Павел и перегибается через стол, чтобы посмотреть на собаку. — Разве они столько живут?

— Моя ровесница! — заявляет Вася. — А я не так уж и стар…

— Если учесть, что один год жизни собаки равен семи годам человеческой жизни, — говорит Оксана, — то получается, что этой собачке… Ну-ка, кто у нас хорошо считает?

— Сто двадцать шесть лет! — быстро отвечает Олег.

— Ничего себе, долгожитель! — удивляется Вася.

Все смотрят на собаку.

— Кажется, нашелся еще один тост, — заявляет Сергей Данилович. — Ну-ка, Олег, налей всем…

Олег встает и разливает по бокалам вино. Чуть-чуть плескает даже в бокалы, стоящие у тарелок детей — Сережи и Кости. Мальчики выглядят довольными.

— А можно ли детям — вино? — спрашивает, нахмурившись, Надя.

— Можно, можно! Совсем чуть-чуть ведь, а сколько зато удовольствия! Как будто они тоже взрослые, — отвечает Оксана.

— Итак, мой тост! — поднимая бокал, говорит Сергей Данилович. — За всех нас, за всю мою семью, большую и дружную! За то, чтобы все мы прожили такую же долгую жизнь…

— Как эта собачка? — удивляется Вася. — Ничего себе, пожелание!

— Заткнись, — говорит Оксана. — Хорошее пожелание. Дальше, дядя Сережа!

— А, собственно, все… Чтобы всем нам жить долго и счастливо! Тебе, Оксаночка, племянница. Тебе, Костенька, внучок… И тебе, Паша, ты мне тоже теперь почти племянник. И тебе, Аня, сестрица. И тебе, Маня, ангел ты наш… И тебе, Вася, сынок мой беспутный. И тебе, жена.

— Спасибо, не забыл, — лукаво улыбается Нина Антоновна.

— И тебе, Олег. И тебе, Надюша. И тебе, внучок-именинник Сереженька! Всем нам!

Бокалы звенят. Все пьют вино.

Олег тоже пьет. Взгляд его скользит по лицам родных. А в ушах звучит приятный голос нищего: «Когда смерть подступит к тебе вплотную, когда ты ощутишь ее холод в сердце, когда боль твоя станет невыносимой, обратись к Сатане, покровителю страдальцев, отцу мудрости, и скажи вслух: „Возьми вместо меня другого“. И отдай ему того, кто связан с тобой кровным родством. И ты спасешься… Страдания отступят… Смерть отпустит тебя…»

— Нет. Никогда. Ни за что, — шепчет Олег.

— Ты о чем? — спрашивает Надя.

— Да так… Вспомнилось, — замялся Олег. — Бред такой! Но сейчас вдруг показалось…

Надя выжидающе смотрит на него, улыбается из-за бокала с вином.

— Понимаешь, Надюша, тут один нищий, сумасшедший наверняка, сказал мне такую странную и страшную вещь…

Олег вдруг, поперхнувшись, замирает. Ставит бокал на стол. Встает, опрокинув стул.

— Олежек, что с тобой? — испуганно спрашивает Надя, тоже вскакивая.

Все остальные тоже поворачиваются к Олегу.

Олег, шатаясь, выходит из комнаты.

Надя бросается за ним.

Олег входит в ванную комнату, почти падает на край ванны и его начинает рвать кровью.

— Боже! Олег! Господи! — кричит Надя.

— Что случилось? — в ванную заглядывает Сергей Данилович.

— Сергей Данилович, «скорую» вызывайте! Скорее! — Надя подставляет ладонь под лоб Олега, чтобы он мог опираться головой о ее руку.

По дну ванны к сливу течет черная кровь…