Больница.

Шестиместная палата. Все кровати заняты мужчинами — худыми, бритыми наголо. У всех — посетители. Но все они — и больные, и посетители — словно в тумане: двоятся, троятся… Олег смотрит на них словно сквозь пелену.

Олег лежит на кровати, на боку, свернувшись клубочком, в позе эмбриона, обхватив руками живот и поджав ноги. Под щекой у него, на подушке, — клеенка, накрытая матерчатой салфеткой. На салфетке — бурые пятна. Лицо Олега в поту, глаза полузакрыты, рот приоткрыт, из уголка рта стекает густая темная кровь. Он слабо, хрипло стонет.

В палату входит Надя с тазиком в руках. Тазик только что вымыт, с него капает вода. На Наде домашний халатик, надетый сверху джинсов и водолазки. Рукава засучены, на животе халата — бурые пятна. Через плечо переброшено полотенце, тоже в пятнах. Лицо — измученное, напряженное. Она подходит к кровати Олега, ставит тазик на пол, садится на стул, стоящий рядом с кроватью. Гладит Олега по голове, по плечу.

— Олежка, миленький… Полегчало тебе, родной?

Олег стонет громче, вдруг все тело его начинает сотрясаться в конвульсиях… Надя едва успевает подставить тазик — Олега опять рвет кровью. Когда приступ кончается, Олег бессильно замирает на кровати. Надя ждет какое-то мгновение, потом невольно оглядывается — в шумной палате установилась вдруг тишина — и видит, что все больные и все посетители смотрят на них с Олегом. Надя смущенно отворачивается. Олег лежит без движения. Надя выносит тазик с рвотой.

Когда она выходит, Олег приоткрывает глаза. Палата «плывет»: все — сияющее весенним светом окно, кровати, люди… Звуки доносятся словно издалека. Олега снова скручивает боль, он зажмуривается, стискивает зубы… И стонет:

— Возьми… вместо меня… другого! Другого!

* * *

Надя моет тазик под раковиной. Возвращается в палату. Больные и посетители разговаривают, смеются. Олег лежит на спине, одна рука на животе, спокойно дышит… Надя окликает его, потом касается его лба — он не слышит, не чувствует.

Надю пугает его неподвижность. Она ставит тазик и выбегает из палаты.

Через мгновение возвращается с медсестрой. Та склоняется над Олегом, щупает пульс, приподнимает веко.

— Он спит. Просто спит. Пульс и дыхание в норме.

— Но… только что… он так страдал, его рвало, — лепечет Надя.

— Полегчало, он и заснул. Знаете, бывает, они так измучаются от боли, а полегчает — их и не разбудишь, хоть из пушки стреляй. Организм нуждается в отдыхе.

— Но это не опасно?

— Сон-то? — улыбается медсестра. — Это хорошо, что он заснул. Значит, наконец лекарства подействовали. А то все никак не могли боль снять, Ольга Андреевна, лечащий врач, даже говорила, что… В-общем, волновалась, что боль снять не удается. На второй стадии так быть не должно. Но раз заснул — значит, подействовало. И вы, если хотите, можете домой идти. Все равно через полтора часа всем посетителям уходить. А раз он спит… Вам тоже надо отдохнуть.

— Я точно могу его оставить? — тревожно спрашивает Надя.

— Ну он же спит! — резко отвечает медсестра: ей надоело быть терпеливой и ласковой: — А вообще, поступайте как хотите.

Медсестра уходит.

Надя, постояв некоторое время в нерешительности, снимает с плеча полотенце, потом расстегивает халат… Олег спит.

Надя берет со стула свою сумку и уходит.

* * *

Больница.

Повеселевший Олег с бодро блестящими глазами сидит на кровати в спортивном костюме, ест больничную кашу. Рядом, на той же кровати, сидит Сережа. На стуле — Надя.

— Пап, дай попробовать! — просит Сережа.

— Проголодался? Так возьми банан, — Олег кивает на тумбочку, где, рядом с бутылкой с минеральной водой, лежит гроздь бананов.

— Нет, я этого хочу… Серого!

Надя и Олег смеются.

— Фу, весь аппетит испортил, — со смехом говорит Олег. — По-моему, каша серой быть не должна, а, Надюш?

— Ну, дай попробовать! — просит Сережа.

— Тебе не понравится. Это — гадость, — говорит Олег, протягивая сыну полную ложку каши.

Сережа захватывает ртом ложку, выпучивает глаза, морщится… Но мужественно глотает.

— Правда, гадость! Ой, пап, как ты только это ешь?

— Нельзя так говорить про еду, — одергивает сына Надя.

— Но так папа сказал! — оправдывается Сережа.

— Папе — можно. А тебе — нельзя.

В дверях палаты появляются Сергей Данилович и Вася, нагруженные пакетами.

— Привет восставшему из ада! — весело кричит Вася.

Пожилой человек на ближайшей к двери койке отрывается от книги, которую читал, и, строго глядя на Васю, говорит:

— Скверные шутки у вас, юноша!

Сергей Данилович и несколько смущенный Вася подходят к кровати Олега. Надя встает со стула, пересаживается в ноги к Олегу. Сергей Данилович садится на стул, начинает вынимать из пакета бутылки из-под минеральной воды, наполненные темно-красной жидкостью.

— Клюквенный морс, — поясняет он. — Много-много морса из свежезамороженной клюквы. Нина Антоновна постаралась, так что ты уж уважь: все выпей. Это прежде всего для почек полезно: токсины выводит.

— Для почек лучше бы пивка, — встревает Вася. — И в баньку!

— Да мне теперь про баньку-то забыть придется, — улыбается Олег. — Да и насчет пивка я точно не знаю…

— А на хрена такая жизнь?! — дурашливо восклицает Вася.

Сергей Данилович и Надя строго оглядываются на него. Вася смущается.

Олег отставляет пустую тарелку на стол и с мягкой улыбкой говорит Васе:

— Не знаю, как ты, братец Васька, а я все-таки воздержание предпочту кремации…

Сергей Данилович тяжело вздыхает и встряхивает головой.

— Что ты, папа? — заботливо спрашивает Олег. — Мне правда легче, врачи говорят — можно ожидать длительной ремиссии, если не полного выздоровления…

— Да, это прямо-таки чудесное исцеление! — говорит, обняв Сережу за плечики, Надя. — Олег вдруг уснул и проспал восемнадцать часов, а когда проснулся — болей как ни бывало, и анализы все хорошие…

— Не знаю, стоит ли говорить сейчас… Ну, да все равно когда-то надо… А вы ведь его и не знали, — печально заговаривает Сергей Данилович, но Вася перебивает его:

— Ой, пап, не надо, а? Человек только-только, можно сказать, к жизни вернулся… Давайте говорить только о веселом!

— А что случилось? — спрашивает Олег.

— Саша умер. Брат мой старший, твоя дядя Саша. Так вам повидаться и не довелось. Все собирался приехать, навестить… Тридцать лет собирался. И вот… Инфаркт. А такой здоровый был, как бычище! Я-то думал, он всех нас переживет…

— Чего ты, Олежка? — испуганно вскрикивает Вася, глядя на побледневшего Олега. — Чего ты позеленел-то? Вы ж и знакомы не были! Мне он тоже дядя, а я как-то ничего… И не горевал… Пап, говорил я тебе!

— Олежек, тебе плохо?! — испуганно спрашивает Надя.

Олег смотрит перед собой широко раскрытыми глазами и отвечает сквозь зубы:

— Нет. Мне не плохо. Когда это случилось?

— В ночь на шестое… Вот как раз шестого вечером Надя из больницы позвонила, сказал, что тебе лучше, — сбивчиво отвечает Сергей Данилович. — У меня от сердца отлегло. А через пол часа — звонят из Иркутска: Саша умер. Нет, Вася прав. Зря я сказал тебе. Прости, Олежек… Прости, Надюш… Просто так тяжело на сердце. Я на похороны не поехал. Надо бы, но мне хотелось здесь бывать… Олега видеть… Так с Сашкой и не свиделся. Ни с живым, ни с мертвым.

— Я понимаю, пап. Ничего. Просто… Жаль дядю Сашу. Я ведь все детство ждал, что он приедет, привезет мне полярного медвежонка, — скороговоркой произносит Олег и вымученно улыбается.

* * *

Квартира Говоровых.

Олег, Надя и Сережа входят в квартиру. У Олега и Нади в руках — большие туго набитые пакеты.

— Здравствуй, дом! — радостно говорит Олег, бросая пакет на пол и раскидывая руки, словно желая обнять квартиру. Из пакета выпадает спортивный костюм, в котором он был в больнице.

— Это все — сразу в стирку, — говорит Надя. — Сереженька, помоги мне. А ты, Олежек, приляг, отдохни.

— Я бодр и полон сил, — ворчит Олег.

— Врач велел — значит, будешь отдыхать. Он и так тебя на две недели раньше отпустил, чем следовало бы. Не выдержал твоего нытья. Но я за тобой буду так следить…

— Что я запрошусь обратно в больницу, да? Не надейся. Я буду послушным, тебе назло. Пойду лежать. Кстати, в больнице через двадцать минут — обед. А я привык к режиму.

Надя смеется. Они с Сережей выгружают из пакетов вещи: пижамы, футболки, носки. Уносят в ванную. Потом Надя идет на кухню. Олег проходит в спальню и ложится прямо поверх покрывала. Сережа вбегает в спальню, хочет плюхнуться рядом, но отец его останавливает и шепотом говорит:

— Иди, маме помоги. Она устала… Я чуть-чуть отдохну от больницы и сам помогать ей буду. Но сейчас ты уж помогай ей за нас обоих, лоботрясов-бездельников…

Сережа согласно кивает и выбегает из спальни. Олег слышит его радостный голос:

— Мам! Я помогать тебе буду!

— Ты мой золотой мальчик! — отвечает Надя, гремя посудой.

Олег встает, закрывает дверь, открывает ящик шкафа. В ящике лежат фотоальбомы. Олег вынимает самый нижний — старый, обтянутый синим плюшем — листает, находит старую, выцветшую фотографию мужчины в полушубке, шапках и унтах, у ног которого сидят две лайки. Смотрит. Потом резко захлопывает альбом и шепчет:

— Эх, дядя Саша, дядя Саша! Как же тебя угораздило?

И беззвучно смеется.

Дверь приоткрывается, заглядывает Сережа.

— Мама говорит — все готово… И, если ты не заснул, можно обедать.

— Я не заснул, — с улыбкой отвечает Олег и убирает альбом в ящик, задвигает ящик и повторяет все с той же странной улыбкой:

— Нет, я не заснул! И сейчас пойду обедать…

* * *

Вечер в гостях у Андрея и Ларисы — друзей Олега. Присутствуют три супружеские пары: сами хозяева, Олег с Надей и Дима с Зоей. Все — нарядные. Играет музыка.

Дима, Андрей и Олег, смеясь и тихо переговариваясь, расставляют бутылки на маленьком столике. Иногда они переходят на шепот, склонившись друг к другу, — и вдруг взрываются громогласным хохотом.

В другом конце комнаты Надя, Зоя и Лариса накрывают на стол. С ироническими улыбками переглядываются, когда слышат громкий хохот мужей.

— Ларис, я салат сделала с орехами, — говорит Надя. — Не знаю, понравится ли народу.

— Понравится, — отвечает Лариса. — А острый соус Олежке можно?

— Наверное, лучше избегать. Мы толком не знаем, что ему можно, чего нельзя… Ох, как вкусно пахнет!

— Пойду посмотрю курицу, не подгорела бы, — говорит Зоя и уходит на кухню.

— Зоечка, а пирожки мои просто сунь в микроволновку, ладно? Они будут горяченькие — все равно, как только что из духовки, — говорит Надя.

— А сладкое ему можно? — спрашивает Лариса.

— Сладкое — можно. Во всяком случае, он ест…

Раздается звонок в дверь.

— О, это Колька! — восклицает Андрей и бежит открывать.

Слышно клацанье замка и короткое, восторженное восклицание Андрея:

— О!

— Здравствуй, Андрюша. Проходи, Светлана, — слышится голос Коли.

И нежный, застенчивый голосок девушки:

— Здравствуйте!

Оставшиеся в комнате двое мужчин и три женщины переглядываются, корчат рожицы, изображая крайнее изумление.

— Ушам своим не верю! — шепчет Зоя. — Неужели? Этого просто не может быть!

— Давно пора, — заявляет Лариса и добавляет совсем тихо, чтобы ее слышали только Зоя с Надей: — А то я уж думала — не гомик ли он?

Женщины смеются.

В дверях появляются Коля с двумя бутылками и Андрей. Андрей, шутливо кланяясь, пропускает в комнату очень юную и очень хорошенькую девушку. Ей лет шестнадцать-семнадцать, она явно стесняется компании тридцатилетних.

— Здравствуйте, — робко повторяет она.

— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечает Лариса и с приветливой улыбкой идет навстречу. — Очень приятно… И неожиданно, — она подмигивает Коле.

Девушка еще больше смущается.

— Мы все очень вам рады! — заявляет Дима. — И очень рады за Колю! Вас Светой зовут, да?

— Вообще-то — Лана, — отвечает за девушку Коля. — Мы привыкли к такому сокращению. Лана, знакомься, это — мои друзья и их жены: Андрей, Лариса, Дима, Зоя, Олег, Надя… Друзья и их жены, знакомьтесь: это — моя сестра Лана.

В ответ — многоголосое изумленное восклицание:

— Сестра?!!

— Рано радовались, — ворчит Коля.

— А мы-то думали, Коля себе девушку наконец-то нашел! Как бы не оказалось, что Ларка права, — пырскает Зоя.

— В чем это Ларка права? — все так же ворчливо спрашивает Коля.

Все три женщины смеются.

— У тебя прелестная сестра, Коля… Прости нам нашу неуместную веселость, — с улыбкой говорит Олег и подходит к Светлане. — Но только почему ты выводишь девушку в общество, где ни одного холостяка, за исключением тебя самого, не наблюдается?

— Чтобы посмотрела, как люди в Москве живут… Пообщалась. А то одичала совсем в родимом Мухосранске, да и теперь — сидит в норе, как барсук какой-то. К экзаменам, видишь ли, готовится. Ученая…

Светлана смущенно краснеет, обиженно смотрит на брата.

— Ну ты, Николай, и скажешь! — возмущается Дима. — Такую девушку — барсуком обозвать! И потом, Сызрань — очень красивый город…

— Ты там не был, ты не знаешь, какой он красивый, этот твой… Наш родимый Мухосранск! Ладно, к столу. Я жрать хочу.

— Фи! Как ты груб, Коленька! — фыркает Зоя.

— Да каков есть, Зоенька! — ворчливо отвечает Коля.

— Куда вы поступаете? — спрашивает девушку Олег.

— В какой-нибудь экономический, — с милой и смущенной улыбкой отвечает Светлана.

— Чтобы научиться деньги зарабатывать… Много-много денег! И, кстати, в Москву она приехала не женихов ловить, а учиться! — ворчит Коля. — Так что нечего ей бывать в компаниях, где холостяки водятся…

— Ну, что же? Все в сборе — пора и за стол, а то курица остынет. А мы ее по такому сложному рецепту готовили… В-общем, остывать ей никак нельзя. К тому же — наш Коля жрать хочет! Сам признался. Мальчики, ухаживайте за Ланой. Лана, чувствуйте себя у нас, как дома! — говорит Лариса и идет к столу.

* * *

За окном совсем стемнело. На разоренном столе горят свечи. Музыка играет чуть громче. На маленьком пятачке ковра, освобожденном от мебели, в полутьме покачиваются две пары: Андрей с Ларой, Дима с Зоей. Андрей и Лара вдохновенно целуются. Зоя танцует с бокалом в руке, время от времени посасывая коктейль из трубочки.

Коля сидит у стола, все еще что-то ест.

Светлана забилась в кресло.

Олег сидит на корточках возле стереосистемы, перебирая диски. К нему подходит Надя, опускается на пол рядом и говорит шепотом:

— Олежка, пригласи девочку потанцевать! А то чего она сидит весь вечер, как потерянная… Коля наш — свинюк, тут уж ничего не поделаешь. Привел такую кроху… Она и рот-то раскрыть лишний раз боится. Закомплексованная. Потанцуй с ней, ладно? А то как-то неловко.

— А ты?

— Ревновать не буду.

— Да нет, просто неудобно: я — танцую, жена — сидит!

— Я Колю приглашу потоптаться. То-то он удивится!

— Я буду ревновать… Колька в тебя влюблен.

— Не говори глупостей.

— Я знаю. Ты знаешь. Все знают. Влюблен. Ладно, я потанцую с девочкой. А тебе разрешаю пригласить Колю. Но только один раз! Все равно он танцевать не умеет, все ноги тебе отдавит…

— Ты садист, — усмехается Надя, грациозно встает с пола и садится в ближайшее кресло.

Олег ставит новый диск. Подходит к Светлане и шутливо-грациозным жестом протягивает ей руку. Глаза девушки изумленно округляются, на губах появляется счастливая улыбка… И она изящно, словно дама прошлого века, кладет свою узкую кисть в ладонь Олега. И поднимается. Олег обнимает ее за талию и они начинают покачиваться чуть ли не на том же месте, где он стоял.

Надя с улыбкой смотрит на них. Потом подходит к Коле. Коля даже жевать перестает, когда Надя приближается.

— Коленька, муж меня бросил ради прекрасных глаз твоей сестрицы, — кокетливо говорит Надя.

— Я ей сейчас уши надеру, — рычит Коля, поднимаясь из-за стола.

— Нет, нет, Коля! — пугается Надя. — Я не о том… Просто… Может, ты меня потанцевать пригласишь? А то все танцуют — а мы сидим…

Надя кладет руки на плечи опешившего Коли. Коля судорожно сглатывает и обнимает ее за талию. Надя увлекает Колю на импровизированную «танцплощадку». Они начинают покачиваться в танце. Надя кладет голову на плечо Коли.

— Надюша! Надюша! — восторженно шепчет Коля и теснее прижимает к себе Надю.

— Ш-ш-ш-ш… Слушай музыку… Мы танцуем… Нет, мы плывем… Качаемся на волнах, — бормочет Надя, закрывая глаза.

Олег танцует со Светланой. Девушка держится чуть-чуть на расстоянии, словно боясь соприкоснуться своим тонким телом с телом Олега. Олег привлекает ее ближе, прижимает. Светлана восторженно смотрит снизу вверх в его лицо. Ее глаза сияют. Она прелестна. Олег склоняется лицом к ее лицу, кажется — вот-вот поцелует… Но ему удается удержаться.

* * *

Во дворе. Андрей и Лариса вышли проводить гостей. Андрей совсем пьян. Дима с Зоей и Надя — тоже.

— Ой, Олежек, хорошо, что ты теперь — трезвенник, — бормочет Дима, спотыкаясь на каждом шагу. — Довезешь нас с Зоечкой до… До… Дома…

— Довезу, довезу. Не упади.

— Всем пока, — угрюмо бросает Коля и идет к своей машине.

Потом оборачивается и говорит, чуть теплее:

— Пока, Надюш…

— До-сви-данья! — хором кричит ему подвыпившая компания.

Светлана хочет идти за братом, но оборачивается к Олегу и пылко шепчет:

— Спасибо вам за прекрасный вечер!

— Ну, при чем же тут я? — смущается Олег. — Это Лару с Андреем надо благодарить.

— Нет. Я благодарю вас, — серьезно отвечает девушка. — Без вас этот вечер не был бы таким… таким… Спасибо вам.

Она поворачивается и почти бегом направляется к машине Коли.

Олег мгновение смотрит вслед. Светлана садится в машину. Коля трогает с места, не дождавшись даже, пока сестра закроет дверь. Олег встряхивает головой, морщится недовольно.

Олег идет к своей машине, отворяет все дверцы, «загружает» на заднее сидение — Диму с Зоей, на переднее — Надю. Садится сам. Заботливо пристегивает Надю ремнем безопасности. Надя почти спит, ее головка клонится на бок, волосы растрепались. Олег целует ее в щеку и заводит мотор.

Высунув руку в окно, машет Андрею и Ларисе.

* * *

Олег и виснущая на его плече, сонная Надя входят в квартиру. Из комнаты появляется Мария Петровна в ночной рубашке и стеганом халатике.

— Вернулись? Ну, слава Богу, а то я боялась… Сейчас время такое… Поздно домой возвращаться опасно.

— А что Сережа? — зевая, спрашивает Надя.

— Сережа спит, давно уже.

— Пойду чмокну ребенка в головку и баиньки… Не могу, падаю! — Надя снимает туфли и, чуть пошатываясь, идет в комнату к сыну.

— Такой славный мальчик. Бабушкой меня зовет! Если бы ты знал, Олежек, как это приятно, что он меня зовет бабушкой…

Олег с улыбкой обнимает Марию Петровну за плечи.

— Тетенька Маня, так ведь ты и мне-то была как мама, а ему — точно бабушка. Он других бабушек и не знает.

— Нина Антоновна — тоже бабушка, получается. И Наденькины родители — бабушка с дедушкой, Сережа их очень любит…

— Нина Антоновна — не настоящая бабушка. А Наденькины родители, конечно, бабушка с дедушкой, но наука им дороже внука даже сейчас. Когда на пенсию пора. Спасибо тебе, тетенька, ты нас, беспутных, выручаешь…

— Да что ты, Олег! Гуляйте, гуляйте! Дело молодое, я еще помню, когда погулять-то хочется, на танцы сходить или в кино… Мне вас, нынешних, так жалко, вам и пойти-то некуда, кроме как в гости… А мне это в радость даже, с Сережей посидеть! Я и ужин вам приготовила.

— Да мы же только из гостей!

— Так кушать не хотите? Жалко.

— Ты не хлопочи, тетенька Манечка! Иди спать, для тебя уже поздний час.

— Да ничего, я книжку читала интересную, еще не спала…

— Что за книжка?

— У тебя с полки взяла. «Исход» называется. Какой-то Стивен Кинг написал. Я, вроде бы, слышала такое имя, он знаменитый, да?

Олег округляет глаза и принимается смеяться.

— Ой, тетечка Манечка! Он знаменитый, но книжка тебе не понравится… Она страшная!

— Ну, пока что нравится. И не страшно. Станет страшно — брошу. Ладно, иди, раздевайся, умывайся и ложись. Тебе на работу завтра. Ты как себя чувствуешь?

— Хорошо, тетя Маня.

— Выздоровел? — с надеждой спрашивает Мария Петровна.

— Не знаю. Врачи говорят — ремиссия. Но, может быть, и выздоровел.

— Все равно тебе беречься надо, отдыхать… Иди.

Шаркая тапочками, Мария Петровна уходит в комнату, из-под двери которой сочится свет.

* * *

Олег в ванной, полуголый, в одних пижамных брюках. Чистит зубы. Сплевывает пену. В пене — кровь. Он сплевывает еще раз. В этот раз — еще больше крови. И вдруг — судорога проходит по его телу. Олега рвет черной кровью. Он кричит от боли. Падает на пол ванной. Словно в тумане, видит испуганных, в одних ночных рубашка Марию Петровну и Надю.

* * *

Больница.

Олега везут на каталке по длинному коридору. Перед его глазами мелькают ряды ламп на потолке. Рядом бегут врачи, полуодетая Надя. О чем они говорят — Олег не слышит из-за странного гула в ушах. Словно сотни, тысячи голосов что-то бормочут… Но потом он начинает слышать отчетливо два голоса. Один — басовитый — бормочет: «Дай другого!» Второй голос — тонкий, писклявый — отвечает: «Возьми другого! Возьми другого вместо меня! Возьми другого вместо меня!»

— Нет, нет! — стонет Олег. — Не дам… Больше никогда… Не получишь…

И тут же принимается кричать от боли.