За ночь ветер оборвал с деревьев листву. Оборвал, и к утру успокоился; теперь в парке стояла удивительная тишина. Холодное прозрачное небо таило в себе яркие искорки звезд. Четыре луны шли в ряд, как гигантские бусины на ожерелье. Пятая, самая маленькая, нескромно лезла в зенит, оставив подружек далеко позади…
Листья, еще не потерявшие сочной яркости, громко шуршали под ногами. Ирина подбирала самые интересные. Синие, с серебряными и золотыми прожилками, с резным краем, они несли в себе неповторимую красоту. Каждый лист был словно произведение искусства. Заслуга мастеров по парковому дизайну, несомненно. Лучшими мастерами по праву считались Оль-Лейран…
Ирина набрала уже целый ворох листьев. Она не знала, зачем они ей и что с ними можно делать. Не задумывалась. Просто собирала. Это… успокаивало.
В парке Ирина встретила Алаверноша. Он медленно шел вдоль дорожки, держа в руках плоскую пластинку. Пульт управления, как Ирина поняла. Над листьями шныряли киберы — толстенькие колбаски с остренькими носами. Эффекта от их работы не наблюдалось ровно никакого. По крайней мере, сейчас.
Алавернош жестом поздоровался с Ириной. Та ответила тем же, потом, подумав немного, подошла. От прежних яростных эмоций по адресу садовника ничего не осталось. Теперь душу грызло непомерное чувство вины за все, через что этому человеку пришлось пройти из-за нее, Ирины. Обвинение в пособничестве бандитам, общение со спецслужбами, глубинное ментосканирование… "Я бы на его месте меня просто убила бы "- думала она. — "А он — улыбается! Как он может?"
Клаемь говорила, что Алавернош никому не сделал зла за всю свою жизнь. Похоже, так оно и есть на самом деле.
Все же хорошо, когда собеседник погружен в молчание. Нет нужды в пустых, не значащих ничего фразах, произносимых исключительно вежливости ради. В той словесной шелухе, которой маскируются подлинные чувства. К чему слова, когда все необходимое, можно выразить взглядом или жестом?
Странное глубокое, болезненное чувство, всегда возникавшее в присутствии Алаверноша, крепло с каждым днем. Ирина понимала, что это — ложная память, внедренная ей в голову специалистами Артудекта. Но что с нею делать, она себе не представляла. Избавиться от этой памяти самостоятельно она не могла. Но и мучиться дальше было выше ее сил. И снова она подумала о Лилайоне ак-лидане. Ак-лидан ей бы помог… Но так не хочется добровольно отправляться в психушку! Страх перед терапией пока перевешивал все остальные соображения. Может быть, Ирина еще дойдет до ручки. Но еще не сегодня. Не сейчас…
День не принес ничего нового. Та же рутина. Дети… То единственное, что еще держало, заставляло помнить: есть кто-то, беззащитный и маленький, кому нужна никчемная Иринина жизнь…
Под конец смены Ирина не утерпела, пошла проведать Ойнеле.
Дети были на прогулке. Бегали по площадке, выстланной синими листьями, смеялись… Ойнеле увидела Ирину первой, мгновенно прибежала и вцепилась в нее. Она не плакала, просто прижималась, с недетской силой стискивая на Ирине крохотные ручонки. Женщина плюнула на все, подхватила малышку на руки. Крохотное тельце оказалось почти невесомым. "Моя дочь…" Ирина не смела даже думать об этом.
Другие дети тем временем прибежали тоже и подняли невообразимый гвалт, требуя, чтобы и их подержали на руках. Ирина поискала взглядом скамью, нашла, подошла к ней и присела, не выпуская из рук Ойнеле. Дети облепили ее. С большим трудом Ирине удалось убедить Ойнеле отцепиться. Шум и гам понемногу сошли на нет, дети разбежались по всей площадке, переключившись на свои игры. Кто кого догонит да кто кого перевизжит… Лишь Ойнеле не ушла, осталась рядом. Она больше не пыталась залезть к Ирине на колени, просто сидела рядом, но так, что сердце разрывалось при одном только взгляде на нее. Рука сама потянулась погладить светлую головку…
— Бедная девочка, — со вздохом сказала воспитательница.
Ирина вспомнила ее имя: Ситома. Ситома Мхаранкэ…
Запоминать непривычные имена не так-то просто. Особенно когда эти имена носят чернокожие. У них же лица практически одинаковые, и все потому, что черные. Черные, как бездонный колодец. Но Ситому Ирина запомнила. Госпожа Мхаранкэ, единственная из всех, пребывала в весьма почтенном возрасте. Она красила свои кудри в ало-золотистые цвета юности и наверняка носила линзы, скрывающие истинный цвет глаз. Но Ирина видела ее характеристики; она обязана была знать все про своих подчиненных. Ситома Мхаранкэ недавно разменяла восьмой десяток. Что совершенно не отражалось на ее внешности!
— Теперь все позади, — проговорила Ирина, обнимая малышку. — Теперь ты в безопасности.
— Как сказать… — скептически сказала Ситома.
— То есть? — не поняла Ирина.
А саму тряхнуло вдруг ужасом: Ситома знает! Догадалась обо всем. Хотя нет, откуда бы ей? Ойнеле ведь совсем не похожа на этих проклятых Оль-Лейран. И Ситома не генетик, она не принимала участия в генетической экспертизе. Откуда ей знать, что Ирина ввела поддельные данные?
— Служба Безопасности хочет допросить девочку, — пояснила Ситома.-
— Что можно выведать у этакой крохи? — изумилась Ирина. — Они обалдели от своей паранойи, это уж точно.
— Не знаю, — сказала Ситома. — Мне самой это не нравится. Но они прибудут сегодня. Вы сможете остаться? С вами малышке будет спокойнее…
— Я? Конечно!
Безопасность, Бог ты мой. Наверное, они уже все знают. И про Флаггерса. И про то, что Ирина сфальсифицировала данные генетической экспертизы. И про Ойнеле знают…
Страх отморозил Ирине все нутро. Даже не страх, ужас, темный, почти звериный. Ирину внезапно охватило бешеное желание схватить девочку и бежать с нею куда угодно, хоть на край Вселенной, хоть прямиком в черную дыру, лишь бы не отдавать ребенка на растерзание этим ублюдкам в форме.
Но сбежать Ирина не успела.
Клаверэль барлаг, можно было догадаться. Зачем посылать подчиненного, если можешь сделать сам? Тем более, доклад все равно должен придти именно барлагу. Лучше уж самому присутствовать при событии, чем слушать о нем от кого-то другого, и вполовину не такого умного…
Ойнеле, едва его увидев, мгновенно спряталась Ирине за спину. Ирина чувствовала ее крохотные пальчики, судорожно вцепившиеся в одежду.
— Так, — сказал барлаг, сверля Ирину нехорошим взглядом. Будь у него в зрачках лазер, от Ирины точно осталась бы кучка мелкого пепла.
Но Ирина не пожелала испепеляться. У нее вдруг возникла отчаянная надежда. Раз Клваерэль барлаг ни в чем не обвиняет сходу, — а за ним не задержалось бы! — значит, ничего он про Ойнеле не знает. Вот пускай не знает и дальше. Ему не повредит.
— Зачем она тебе? — пошла Ирина в атаку. — Она — маленькая совсем, что она там знать может?
— Это не твое, вообще говоря, дело… — начал барлаг.
Ирина краем глаза увидела, как Ситома инстинктивно подалась в сторону — подальше от объекта барлагова гнева. Плевать!
— Мое, — яростно выпалила Ирина. — Зачем ребенка зря мучить? Ты лучше Кмеле спроси. Или меня. Мы и то тебе больше расскажем!
Ой, вот себя выдвигать не следовало! Ирина прикусила язычок.
— Ты ни дарга не видела, забыла? Тебя ослепило световой гранатой. А с Кмеле я уже разговаривал, — он выругался и злобно выговорил:- Да с кем я разговариваю! Давай сюда девчонку.
— Зачем? — Ирина едва не визжала. — Что ты с ней делать собрался?!
— Сканировать память. Стандартная процедура в таких случаях. Можешь пойти со мной.
— Да ты охренел! — не выдержала Ирина. — Ментосканирование — такому маленькому ребенку?! Оно ее в гроб вгонит! Ты медицинские записи смотрел?!! Тебе врачи допуск дали?
Здесь Ирина душой не кривила. Здоровье у девочки железным не было, и Флаггерс не посчитал нужным менять эти данные; они перекочевали из подлинной экспертизы в поддельную практически без изменений.
— Я для того ее из артудектова клоповника вытаскивала?!!
Ирина не поняла, что случилось. Не поняла, и потом, когда вспоминала, не могла понять тоже. Барлаг ее и пальцем не тронул. Но тело скрутило спазмом невыносимой боли, сквозь которую пробился дикий визг Ойнеле. И — ледяной голос Раласву сэлиданум:
— В чем дело? Что здесь происходит?
Радоваться начальству или плакать — Ирина не знала. Ей было больно и плохо, так больно и так плохо, что яростно хотелось умереть лишь затем, чтобы только отделаться от этой боли, раз и навсегда.
Наверное, прошла целая вечность прежде, чем Ирина поняла, что может дышать — несильно и часто, но без болевого сопровождения. Она лежала на чем-то мягком, в какой-то комнате… Ойнеле! Ирина вскинулась, за что немедленно поплатилась болью, пронизавшей все тело, от макушки до пяток.
— Лежите и не дергайтесь, — велел ей голос Раласву сэлиданум. — Еще рано.
— Что… как… где…
— И не разговаривайте. Кое-кто, выражаясь вашим же языком, охренел. Сейчас ему вставляют очень большую клизму с битым стеклом; надеюсь, ее надолго хватит. За девочку не переживайте, ее больше не тронут.
— А…
— Лежите, — раздраженно отмахнулась сэлиданум. — Я сейчас вернусь…
Ее не было очень долго. Ирина даже успела вздремнуть. Если, конечно, можно назвать дремой муторное состояние страха, слабости и отвратительной дрожи во всем теле.
Раласву вернулась. Одна. Заставила Ирину выпить какую-то гадость. После чего угостила кофе. Отказаться от кофе Ирина не смогла. Она грела ледяные пальцы о горячие бока кружечки и никак не могла придти в себя.
— Что это было? — спросила она наконец.
— Ваша тупость, — за сэлиданум не задержалось. — Почему вы сразу меня не вызвали?
— Я думала, вы знаете… — виновато отвечала Ирина.
— Ну, так меньше думайте другой раз! — сердито выговорила Раласву.
Ирина смолчала.
— Девочку точно никто не тронет? — спросила она наконец.
— Да.
— Хорошо.
Ирина потерла пальцами виски. Не нравилось ей это все. Крепко не нравилось. Клаверэль барлаг, конечно, изрядная задница. Но почему он пришел сюда сам? Почему решил взять ребенка, не согласовав свое решение с Раласву сэлиданум? Почему подошел на улице, а не в здании Центра? Почему, почему, почему? Знает он о происхождении девочки? Или не знает? Проклятье!
— Более того, — продолжила сэлиданум, — девочка слишком к вам привязана. Главным образом, из-за того, что именно вы избавили ее от неприятностей. Я рекомендую вам взять ее в свою группу. Чтобы она не чувствовала себя некомфортно.
Вот это новость!
— Вот как! — воскликнула Ирина. — И вы намерены позволить малышке привязаться ко мне?! Я же не смогу удочерить ее!
— А вам этого хотелось бы, да? — проницательно спросила сэлиданум.
Хотелось бы? До безумия! Но… Нельзя. Нельзя показывать свою заинтересованность. Ради Ойнеле.
— Но я же ограничена в правах, — осторожно выговорила Ирина. — Мне можно?
— Разумеется, нельзя, — отрезала Раласву. — Но речь не о вас, а о ребенке, испытавшем огромный психологический стресс. В первую очередь надо думать именно о детях, Ирина гралри. А потом уже — о себе.
Ирина смолчала на эту внезапную отповедь. Хотя обидно было слушать такое. Обидно, но проглотить обиду пришлось. А куда деваться?
— Объясните, почему вы отказались от обучения? — задала неожиданный вопрос сэлиданум.
— Не хочу учиться, — буркнула Ирина.
Господи, вот уж о чем Ирина давным-давно уже позабыла!
— Рассказывайте! — фыркнула Раласву. — Упустить такой шанс можно либо по глупости либо по расчету. Вы не глупы, Ирина. Значит, вами движет второе. В чем дело? Какая вам выгода?
Ирина пожала плечами. Она могла лгать, препарат давным-давно выветрился из организма, но смысл оправдываться? Сэлиланум все равно не поверит.
— Не хотите говорить, — задумчиво произнесла сэлиданум. — Что ж, ваше право.
— Я могу идти? — спросила Ирина.
— Да. Можете…
— Спасибо.
Ирина встала и постаралась идти ровно и прямо. Во всяком случае, до двери. А в коридоре уж осторожно привалилась к стеночке. Вот так, по стеночке, она и выползла на улицу. Не ее смена, можно пойти домой и там упасть в постель, ничего не делать, может быть, поспать… Безумно хотелось пойти к Ойнеле, прижать к себе и не отпускать ее, но Ирина сдержалась. Эти телячьи нежности до добра не доведут. Нельзя, чтобы сэлиданум что-нибудь заподозрила. Нельзя, чтобы вообще кто-нибудь что-нибудь заподозрил. Ирина в который уже раз прокляла Флаггерса, втравившего ее в это дело. Плакать хотелось от собственного бессилия. Если б можно было взять ребенка и сбежать отсюда, из Анэйвалы, куда-нибудь подальше, где эти чертовы Оль-Лейран их не достали бы!
Впрочем, девочке пока ничто не угрожает. Пока. Вот и не надо дергаться раньше времени. Может быть, еще все образуется.
Но Ирина понимала, что вовек уже не отделается от липкого, изматывающего страха за жизнь Ойнеле. Моя дочь!
И — снова замкнутые стены, об которые впору биться головой в приступе острой тоски…
Ирина коснулась пальцами сминтезатора. Нет, Феолэска явно подговорили выбрать на подарок именно это! Фарго подговорил, некому больше. Только он мог знать, каково это: чувствовать музыку и — не играть ее. Выкинуть подарок нельзя, но и смотреть на него спокойно нельзя тоже. А, к черту!
Ирина активировала прибор, прошлась пальцами по клавишам. Родился вальс. Ирина не помнила названия, пыталась вспомнить и не могла… но руки помнили. Она играла до тех пор, пока ее не накрыло истерикой.
Но все когда-нибудь проходит, а слезы не могут литься вечно. Постепенно Ирина взяла себя в руки. Не было смысла в слезах. Никакого смысла не было ни в чем. Натален Магайон-лиа права: надо смириться. Смириться, и больше не переживать ни о чем…
Немного позже она включила информ. Ей давно хотелось принести в квартиру какое-нибудь растение с зелеными листьями. Зелеными листьями и красивым цветком. Может быть, лилию. Если, конечно, здесь водились лилии. Или что-нибудь похожее. Но непременно — с зелеными листьями!
Да, в городе были цветочные магазины. Удивительно, и как не пришло в голову узнать раньше. Впрочем, Ирина понимала как. Раньше ей попросту не до того было. А теперь… Ну, теперь у нее появилось время. И немного денег. То, что Кмеле истратила на звонок Саттивику, никто не возместил, и возмещать не собирался. Но на карточке появилась небольшая сумма. Плата за работу в Детском Центре, надо думать.
Ирина не понимала толком, как здесь устроена финансовая жизнь. С одной стороны, вроде бы Ирине платили зарплату. С другой, у нее имелась социальная карточка и часть зарплаты шла на нее в виде каких-то рейтингов, бонусов или как там это назвать. Квартплату она не платила, и за питание в общей столовой не платила тоже, но это наверняка входило в условия контракта. Без работы она живо окажется на улице, это Ирина понимала.
Деньги здесь не казались сем-то абсолютным. Не таким абсолютным, как дома, на Земле. За деньги, к примеру, не повысишь социальный статус и от ограничения в правах не избавишься тоже. Статус важен был для разрешения на рождение детей. Во всяком случае, именно так Ирина поняла сведения, почерпнутые из информа. У человека могло быть очень много денег, но разрешение на ребенка — это совсем другое, никак с деньгами не связанное. Приводились примеры богатых и бездетных. Однако бедных, но с большим количеством детей, не нашлось ни одного… И эта особенность касалась лишь Дармреа, у Оль-Лейран, к примеру, деторождением ведала Служба Генетического Контроля, сийты жили слишком обособленно и замкнуто, чтобы разобраться, что там к чему и как, а у чернокожих граждан Михрассура детей рожать можно было лишь в законном браке. Что, впрочем, не мешало появляться на свет некоторому количеству незаконнорожденных.
Ирина слетала в облюбованный магазин на танте и привезла оттуда цветок. С зелеными листьями и красным бутоном. Бутон обещал распуститься дней через двадцать; так, во всяком случае, говорилось в инструкции. Еще одна интересная особенность: каждый горшок мог похвастаться встроенным чипом с краткой информацией о своем жильце. Как называется, откуда взялось, где историческая родина, какого ухода требует… Еще Ирина, поколебавшись, купила флэш-куб с программой, позволявшей проектировать небольшие комнатные садики. Стоила она недорого, но выглядела эффектно.
"Раз уж я здесь надолго, — думала Ирина, пристраивая горшок возле окна, — может быть, стОит выпестовать небольшой садик. Просто, чтобы не так тоскливо проводить вечера. И хоть немного заботиться о ком-нибудь… "
Точнее, о чем-нибудь. Растения неприхотливы. И всегда молчат… Как Алавернош.
Она выкинула из головы мысль об Алаверноше. Нашла, о ком думать. Хотя садовник и впрямь напоминал своих подопечных: такой же невозмутимый и молчаливый.
Звонок в дверь. Кто-то пришел… Ирина пошла открывать.
— Ясного вам вечера, Ирина.
Клаемь. Ирина промямлила в ответ то же самое, про ясный вечер. Ей стало нестерпимо стыдно за вчерашнее. Наговорила столько гадостей хорошему, в общем-то, человеку. И наведенная правдивость не оправдание!
— Кофе будете? — спросила Ирина из вежливости.
— Не откажусь, — кивнула Клаемь.
Клаемь присела на диванчик, подогнув по обычаю Оль-Лейран ноги. Ирина даже не пыталась вот так издеваться над своим организмом, — все равно ей, непривычной с детства, в такой позе долго не высидеть.
— Простите меня, Клаемь, — решилась она наконец. — Я… вчера… кажется, я вас вчера обидела… Я не хотела, честное слово.
Клаемь отмахнулась:
— Не надо извиняться, Ирина. Вы ни в чем не виноваты.
Ирина смотрела на нее в молчаливом удивлении.
— Вчера я взяла у вас немного крови, на анализ, — пояснила Клаемь. — Когда вы заснули, естественно. Уж слишком ваше поведение отличалось от обычного. Я подумала, что это неспроста. И не ошиблась! Анализ выявил наличие в вашей крови прелюбопытнейшего вещества. И нетрудно было догадаться, от кого это вещество к вам попало.
Клаемь вдруг быстро потерла переносицу двумя пальцами. Голова у нее болит, что ли?
— И этот самый человек, — голос ее, благодаря синтезатору речи, оставался монотонным и невыразительным, но на лице проступило свирепое выражение, — и этот человек глубоко пожалел о своем поступке. И еще жалеть будет долго, можете не сомневаться! Кстати, и за сегодняшние художества он получил тоже. И еще получит, не сомневайтесь!
— А может, ну его? — осторожно предложила Ирина. — Пускай живет…
Она понимала: у Клаемь достаточно власти, чтобы поджарить на медленном огне шефа Анэйвальских спецслужб. Да так, что тот и пикнуть не посмеет. Но… кто тогда Артудекта ловить будет?
— Добрая вы, — неодобрительно нахмурилась Клаемь. — И к тому же попросту не знаете своих прав! Чем и пользуются некоторые отдельные, не в меру наглые личности. Вот я бы на вашем месте не потерпела бы. Да, ни за что терпеть не стала бы!
Ирина только плечами пожала. А потом спросила через время:
— Скажите, Клаемь а-свери, почему все-таки вы тратите на меня свое время? Оно у вас совсем лишнее или как?
Клаемь улыбнулась. Зря, улыбка вышла какой-то хищной. Ирина невольно поежилась.
— Вы сами-то как думаете?
— Я? Я думаю, вам а-дмори леангрош приказал, — с тихим вызовом проговорила Ирина. — Правильно?
— Не совсем, — Клаемь помолчала, потом продолжила:- Понимаете, я всю жизнь работаю с людьми, это суть моей профессии. Я научилась разбираться в личностях почти мгновенно. А вы, Ирина, сплошная загадка. Невозможно предсказать, как вы отреагируете и что сделаете в следующий момент! Так, например, я была уверена, что вы ни за что не откажетесь… от предложения моего супруга. Но вы поступили по-своему. Я уверена была, что вы согласитесь на обучение профессии социального инженера. Но вы опять отказались. Удивительно. Почему?
Ирина вздохнула.
— Фарго меня обманул, — сказала она наконец. — Объегорил по полной программе! Нашел гения. А социальным инженером я работать не хочу. Я не справлюсь.
— Напрасно вы так думаете! Вы вполне справитесь, стоит только поверить в себя.
— Не хочу я в себя верить, — мрачно выговорила Ирина. — Ничего не хочу. Домой хочу, — и вдруг ее прорвало:- Ненавижу, когда мной помыкают! Аллергия у меня на это. С самого детства. Я очень хочу вернуться домой. И забыть весь ваш мир как дурной сон. Мне плохо здесь. Мне очень плохо. Я не выдерживаю, я, наверное, скоро совсем сойду тут с ума… не могу… простите…
Клаемь мягко положила ладонь ей на руку.
— Привыкнете, — сказала она. — Пройдет время, и вы привыкнете. Другого выбора у вас нет.
Вот так, значит. И выбора никакого не оставляют! Ирина, прищурившись, посмотрела на собеседницу.
— Выбор есть всегда, — тихо сказала она.
— Возможно, — серьезно сказала на это Кдаемь. — Но вы всегда можете положиться на меня. Уж каким бы ни был ваш выбор, я поддержу вас.
— Почему? — спросила Ирина растерянно.
— Я когда была такой же, — доверительно сказала она. — Независимой, строптивой и глубоко несчастной… Вот только рядом со мной в тот момент не оказалось никого, кто поддержал меня хотя бы словом. Вам будет легче, поверьте. У вас есть я.
— Спасибо, — тихо проговорила Ирина и неловко спросила:- А вы что, тоже родом из закрытого мира?
— Почти, — ответила Клаемь, зябко обхватывая руками свои плечи. — Я родилась на стационаре за шестым орбитальным поясом. Там у девочек перспектива была всего одна-единственная, причем с самого детства. Оттуда, кстати, я и вывезла отвращение к мужчинам…
Ирина широко раскрыла глаза. Приступ откровенности у далеко не последнего чиновника целой планетной системы поистине дорогого стоил! И не боится же вот так раскрываться…
Хотя, наверное, кому надо, те — знают. Или такому компромату здешний народ не придает особого значения? Главное, чтоб человек компетентный был, а уж как он ориентирован — дело десятое. В конце концов, однополая любовь по добровольному согласию обеих сторон — не преступление! Хотя, если судить по нежным чувствам к Фарго, Клаемь эту боль в себе благополучно изжила…
— Именно та я и встретила впервые Арэля Дорхайона, — продолжила вдруг Клаемь. — Это сейчас закон о защите детства принят всеми расами Анэйвалы к безоговорочному исполнению. И любые нарушения караются жестко, без всяких скидок на традиции и обычаи. А тогда этого не было и в помине. Арэль Дорхайон был тогда совсем молод, он служил на внешних защитных станциях Анэйвалы, он был простым солдатом. Он потом признался мне, что у него руки чесались спалить весь наш стационар одним разрядом. Но что он мог сделать, то — сделал. Это, конечно, была всего лишь песчинка в пустыне… но семеро девчонок получили путевку в нормальную жизнь. Кстати говоря, таких клоак в Анэйвале практически уже не осталось. Легально зарегистрированных, я имею в виду…
Ирина подумала, что понимает теперь причину фанатичной преданности Клаемь а-дмори леангрошу. Есть же разница между судьбой опустившейся проститутки и членом а-свериома целой планетной системы!
— Знаете, — проговорила Клаемь напоследок. — Бывают события, повлиять на которые мы практически не в состоянии. Бывают моменты, с которыми никаким протестом не совладать. Бывают обстоятельства, с которыми можно только смириться. Несмотря ни на что. И порой вопреки всему. В таких случаях можно только изменить себя, свое отношение к ситуации, но не саму ситуацию. Понимаете?
— Но…
— Но мы не можем, к примеру, полностью уничтожить проституцию как общественное явление. Бордели, к сожалению, — это неистребимая потребность любого цивилизованного общества. Они были, есть и, по всей видимости, будут всегда. Мы можем только установить приемлемые рамки, — запрет на принудительное вовлечение в такого рода занятия лиц младше определенного, установленного законом, возраста, запрет на насильственное принуждение при выборе профессии…
— Но, Клаемь, я…
— Точно так же и браки по расчету, по политической выгоде, по династическим соображением. Это все явления одного порядка. Я бы не хотела, чтобы вы повторяли мои глупости, Ирина.
— Какие глупости, какие еще глупости! — возмутилась Ирина. — Я домой хочу вернуться! К мужу и сыну! Что мне здесь делать без них? А вы говорите — глупости! Моя любовь к ним — не глупости!
— Я понимаю вас, — сказала Клаемь. — Но и вы поймите: что вы будете делать в вашем мире? Вы изменились. Вы другая. И вот, вы вернетесь в ваш маленький закрытый мир и вдруг обнаружите, что прежний ваш дом стал чужим для вас. И тогда вам захочется обратно, но обратного пути уже не будет…
— А что вы предлагаете? — обозлилась Ирина. — Предать свою семью, своего ребенка? Ради благ этого вот вашего мира?
— Вся наша жизнь — сплошная череда предательств, больших и маленьких, — заметила Клаемь. — Когда ВТС-координаты вашего мира станут известны, вы станете выбирать между двумя предательствами, другого выбора у вас просто не будет. Но что бы вы ни выбрали, я буду рядом и поддержу вас. Насколько это будет в моих силах…
— Спасибо вам, Клаемь, — сказала Ирина. — Вы говорите правду. Спасибо…
— Вы способны чувствовать ложь? — заинтересовалась Клаемь.
Ирина пожала плечами.
— Ведь это же видно, когда кто-то лжет.
Клаемь еще побыла в гостях немного. Ей понравился цветок, и кофе она выпила, не поморщившись. Ирина сразу вспомнила Кмеле, которой никакая политкорректность не помогла придержать при себе свое мнение насчет качества Ирининого кофе.
Потом Клаемь ушла… А Ирина долго еще сидела на диванчике, обдумывая услышанное. Клаемь говорила искренне, сомневаться в ее словах не приходилось. Она говорила, что думала. Но почему, почему же стало так неуютно на душе после этого разговора?!
"А так ли хочу я возвращаться домой? — впервые оформилась в ее сознании мысль, дремавшая до поры где-то в темных закоулках души, — Я ведь уже забыла, какой он, мой дом. Да и мой ли он теперь, — еще вопрос…" Нет, яростно решила Ирина в следующий же миг. Нет, нельзя проявлять столь непростительное малодушие! Я должна, непременно должна вернуться, — если не к мужу, то хотя бы к ребенку!