В старом парке ярился ветер. Срывал листву, швырял в лицо, сбивал дыхание. Дорожки погибали под расквашенной грязью. Тускло светились фонари… те, что не были еще разбиты. И моросил, моросил мелкий, стылый, осенний дождик.
Добро пожаловать на Землю, в славный город Ставрополь…
Ирина знала этот парк. За ним, если пройти вон по той дорожке, будет школа, в которой Ирина училась. В квартале от школы — родной дом, кирпичная пятиэтажка, где родилась сама и куда переехал жить Рустам с семьей…
Парк не изменился. Разве что поставили большую детскую площадку — горка, домики, лестницы, качели… А вон там вместо большой клумбы — летнее кафе, сиротливо схлопнувшее зонтики.
Ирина понятия не имела, какой сейчас день и месяц, какой год. Судя по погоде — осень, конец сентября или середина октября, поздний вечер… Она решительно пошла по дорожке, стараясь обходить грязь и лужи. Да. Это тебе не Анэйвала, привыкай.
Она шла, и в ней оживала утраченная, казалось бы, навсегда память. Вот здесь с подружками она собирала золотые кленовые листья, вот он, тот самый клен, огромное дерево с могучим стволом и раскидистой кроной. Брат однажды закинул туда летающую тарелку… то-то у маленькой Ирины реву было! Это ж ее тарелка была, ей подарили. Брат взял поиграться — поделись, не будь жадиной! — и с первого же броска тарелка оказалась на такой верхотуре, куда не то, что залезть, посмотреть страшно. Нечаянно, конечно… Эта тарелка, выцветшая от времени, висит там до сих пор. Ее так и не удалось ни сбить, ни достать. Когда Ирина прогуливалась здесь в последний раз — катала в коляске новорожденного сынишку — тарелка торчала на месте. Сейчас, в темноте, трудно что-либо разглядеть, но она там, можно не сомневаться. Завтра можно придти сюда с Игорьком и посмотреть…
Сынулька, поди, вырос… Сколько ж ему может быть? Год Ирина провела на Анэйве, и неизвестно сколько у бандитов. Года три — два года назад родилась Ойнеле, и плюс еще девять месяцев на беременность… Четыре года. Игорьку сейчас около пяти. Примерно.
Конечно, взять с собой Ойнеле было нельзя. Ирине просто не позволили бы увезти девочку. Вот она и не стала привлекать к ней лишнее внимание. Вместо этого пришла в группу перед сном и долго сидела рядом. Дети заснули уже, а Ирина все сидела. Ей было немного жаль расставаться с жизнью, к которой она, оказывается, уже очень привыкла. Она никак не могла признаться себе, что возвращение домой ее попросту пугает. Пугает до дрожи в коленках, до тошноты.
Ведь это в любом случае билет в один конец. Землю не включат в ВТС-сеть: не доросла еще Иринина планета до такого уровня. Будут следить, наблюдать. Но — не больше…
— Не пожалеешь? — спросил у нее Клаверэль барлаг. — Может, передумаешь?
Ирина покачала головой:
— Нет.
Он только кивнул, признавая ее решение. И тогда Ирина решилась:
— Передай Алаверношу… мне жаль. Я… не могу иначе.
— Передам, — кивнул барлаг.
Она так и не поговорила с Алаверношем перед отъездом. Не хватило духу. И времени. Ее торопили. Но к Ойнеле-то она зашла, а с Алаверношем встретиться так и не нашла в себе мужества… Что и говорить: сбежала. По-подлому сбежала, по-английски. Отчего теперь у нее на все ноги хромала совесть.
Она старательно топтала эту совесть сапогами и та вроде притихла, но в глубине души Ирина знала: мастера паркового дизайна ей уже не забыть никогда. Как бы во сне не проболтаться… не назвать случайно Рустама именем Алаверноша…
Ирина сразу решила, что ничего мужу не расскажет о своей измене. Это было всего лишь один раз и она, Ирина, тогда была не в себе, сама не понимала, что творит. Слабая отговорка, но… кто его знает, как Рустам к этому отнесется. Мужчины не прощают измен. И Рустам не то, чтобы не простит, — запомнит. Даже если сделает вид, что его оно не затронуло, все равно ему неприятно будет. И еще… столько времени прошло… может, Рустам своей, вернувшейся черт знает откуда, жене совсем не обрадуется. И тогда это станет поводом… Вдруг он уже женился на другой?
Ирина аж остановилась, задохнувшись от боли. Нет. Не может быть, чтобы Рустам женился! Ну, а почему бы и нет, вновь зашептал все тот же язвительный внутренний голос. Была же ты с Алаверношем? Была. А Рустам почему не мог привести в дом другую женщину?..
Дождь усилился. Ирина зашагала быстрее. Вот знакомая улица, переулок, родной подъезд. Вот клумба, которую холила и лелеяла жена любимого учителя… не вспомнить имен… да как же их звали? Она тоже преподавала в школе, в Иринином классе. Кажется, русский язык и литературу. Это их дочь Настя дружила с Ириной… Хотя дружила — как сказать.
…А все-таки Итэль Дорхайон хорошо придумал. Велел отвезти Ирину на Землю и там оставить ее. Вместе с Рустамом. Правильно, ах, как это было правильно! Анэйвала — это для Рустама смерть. И брак с Алаверношем — это тоже смерть, для Ирины. Спать с другим, зная, что Рустам жив… это свело бы ее с ума…
…Клумба доживала последние дни. Цветы поникли и увяли, кое-где только еще держали головки упрямые астры. Ирина вспомнила вдруг, как Настя оборвала здесь маргаритки… Мать вышла, расстроилась, понятно. Стала ругать дочку, а та спихнула все на Ирину. И ей поверили. Насте поверили, а Ирину наказали… Ирина невольно потерла заднее место. Отец в таких случаях всегда вставлял ей с братом ума через задние ворота, как он выражался. "У вас в мозгах всего одна извилина, на которой уши держатся, — сердито выговаривал он в таких случаях, — слов не понимаете, и не хотите понимать, что можно делать, а что делать нельзя, ну, так получайте! Впредь чтоб неповадно было…" В основном, получал брат, конечно же. Но доставалось и Ирине. Например, за маргаритки, которых она не рвала…
Странно. Она почти не помнила отца, никак не могла вспомнить брата. И маму тоже. Они оставались размытыми бесплотными тенями, как будто их и не было никогда в Ирининой жизни. Настю — Ирина помнила ярко. Рустама и Игорька — помнила. А свою семью…
Похоже, придется знакомиться заново. Надо придумать амнезию… А что придумывать, амнезия и есть. Про Анэйвалу, конечно, рассказывать не надо и про банду галактического злыдня тоже, это ни к чему. А так вот, версию выдать: дали по голове, похитили, держали где-то, где — не помню. Потом в парке выпустили, как — не помню. В конце-концов! Здесь же нет Лилайона ак-лидана с его ментосканером! А к психологам на прием напрашиваться — дело сугубо добровольное, хочешь — иди, хочешь, не иди, никто силком не потащит…
Милиция, может, спросит… но, опять-таки, до класса Клаверэля барлага любому милиционеру как до Луны пешком, и ментосканеров, опять-таки, ни у кого ни в какой милиции нет и быть не может.
Ну что ж. Так и будем врать одно и то же, одинаковое. Дали по голове, похитили, где держали, не помню, почему отпустили — не знаю, кто в парк привез — опять-таки, не знаю и не помню…
…Дверь в подъезде разбита… когда-то здесь стоял домофон, а теперь замок выбит, причем давно. И как всегда, никто платить за ремонт не хочет.
Ирина толкнула дверь. Обшарпанный подъезд встретил ее тусклым светом чудом уцелевшей лампочки, выводком тощих кошек, жавшихся к трубе отопления… Дали тепло, механически сообразила Ирина, значит, за окном конец октября…
Она задержалась, чтобы погладить кошек. Ей было страшно, и она сама понимала, что боится. Но мосты сожжены. Корабль с Анэйвалы наверняка уже покинул Солнечную систему. Что ему здесь делать?
— Контакта не будет, — предупредил Ирину а-дмлри леангрош. — Мы просто вернем вас домой. И все.
Он решил лично сопроводить Ирина на ее Землю. Сказал, что Земля, в принципе, в сфере влияния его клана. Хоть и находится очень далеко от Анэйвалы, и какого-либо интереса не представляет. Так… Окраинный мирок, за которым желательно приглядывать. Но не более того.
— Почему? — спросила Ирина.
— Если бы вы согласились на обучение, — сказал а-дмори леангрош, — вы бы уже прослушали вводный курс и знали бы почему.
Ирина смолчала. Ей стало очень неприятно, но она промолчала. Можно подумать, ее звали учиться из-за ее собственного огромного таланта! А не потому, что надо было спровоцировать на ответные действия банду Артудекта.
— Мой народ, — продолжал а-дмори леангрош, — зовется Оль-Лейран, что в переводе означает Старшие Дети Мира. И мы действительно здесь старшие. Наша история насчитывает десятки мегахронов. Пока не найдена ни одна раса, которая могла бы похвастаться тем же. На заре нашей истории, когда мы были юны и безрассудны, мы активно вмешивались в дела младших рас, разумеется, с благими намерениями. Мы дарили разум и мы отбирали разум… И учились на собственных ошибках. Уроки порой оказывались слишком жестокими. Несколько раз наша раса оказывалась на грани исчезновения. Но, к сожалению, уроки прошлого не всем идут впрок. Недавно клан Ми-Грайонов допустил серьезнейшую ошибку с Землей-три. За семьдесят стандартных лет — смехотворное время по меркам Вселенной! — из окраинного умирающего мира получилась могущественная, но агрессивная и очень конфликтная цивилизация, с которой нам теперь приходиться мириться в ущерб своим интересам. Вторая Земля-три нам не нужна.
Контакта с вашим миром не будет.
Он, конечно, был прав… Ирина сама не знала, радоваться этому или плакать. Она не могла себе представить последствия такого контакта. Но и болезненно грустно было сознавать, что она уже никогда не вернется на Анэйву.
Вот ведь как. Так страстно мечтала вернуться домой. Жила этой мечтой, лелеяла ее в себе и холила. А вот вернулась, и — на душе тоскливо. Так тоскливо, что хоть топись…
Кошки просительно мурлыкали. Эх вы, бедолаги. Жалко вас, но в карманах пусто. Что ж, покормим несчастных зверей позже…
Ирина поняла, что отчаянно тянет время. Но разве это спасет ее? Она решительно поднялась на второй этаж. Знакомую дверь нашла сразу же. Хотела вставить ключ, но вдруг увидела, что дверь незаперта.
Господи, что там случилось? Ограбление, похищение?!! Засада наймитов Артудекта?
Ирина бесшумно проскользнула в коридор.
Из кухни лился свет и доносилась музыка — работал телевизор. Вроде концерт шел, что ли. Знакомый, но основательно подзабытый голос — убей, не вспомнить имя певицы! — пел на русском. Ирина прислушалась.
Музыка, слова песни и вообще все, что произошло в этот вечер, врезались ей в память на всю оставшуюся жизнь.
Ночь.
Акварель дождя рисует ночь
Старый город хочет нам помочь
И плетет свои сети дождь.
Мой родной, ты ко мне придешь.
* * *
Рустам был на кухне. Сидел спиной к двери, уронив голову на руки. На грязном, неубранном столе, между немытыми тарелками, стояла початая бутылка. Под столом — Ирина обратила внимание — стояло и лежало еще несколько бутылок…
А на стене в коридоре висела большая — А3 форматом — фотография. Ирина мельком глянула на нее, шагнула было на кухню, но потом остановилась. Этой фотографии раньше здесь не было. Ирина вернулась и стала смотреть…
Телевизор не умолкал:
Дождь
На мосту и на бульваре — дождь
На асфальте и на листьях — дождь
Ты на той стороне дождя
Я еще не нашла тебя
Свадебная фотография. Гости, море цветов. Рустам в костюме жениха, взгляд — нерадостный, угрюмый, почти больной. И радостная птичка-невеста — в море бежевого кружева.
Настя.
Подружка Настя, с самого детсада отчаянно завидовавшая Ирине. Она завидовала во всем! Вплоть до того, что Настиной маме приходилось покупать одежду, точь-в-точь как у Ирины, за что их обеих мальчишки дразнили инкубаторскими…
Вы вернетесь в свой дом, и обнаружите, что это уже не ваш дом — эхом отдались в памяти слова Натален Магайон-лиа. Она оказалась права. Права во всем! Недаром она была главой огромного клана…
Ирина стояла, обмерев с головы до ног, смотрела на фотографию и поневоле вникала в слова, летевшие из кухонного телевизора:
Ты мой любимый человек дождя
Я за каждый миг благодарю тебя
За каждый миг с тобой и без тебя
Судьбу я благодарю
Ладно. С Настей потом разберемся. Отчего-то Ирина чувствовала: Настя не соперница ей. Завистливое убогое создание. Рустам просто жертва ее козней, не более того. Ирина решительно шагнула на кухню. Рустам пил. Отставил рюмку, скользнул по Ирине бессмысленным взглядом. Не узнал…
Ирина смотрела в его измученное небритое лицо, и волна бесконечной нежности сжимала ее сердце. Не преступник он! Кто бы что ни говорил. Он — Рустам, ее, Ирины, Рустам, супруг, единственный, желанный… Ирина уже не помнила Алаверноша. Она забыла, кто он такой! Все забыла… все… и Настеньку тоже… навсегда… насовсем…
Рустам наконец понял, кого перед собой видит.
— Ира? — прошептал он, запинаясь. — Ирочка?!
Ирина молча поникла на колени, имя так и не выговорилось. Обняла, уткнулась лицом ему в руки. Она забыла об Алаверноше. Она уже не помнила, кто это такой. Весь мир умер и перестал быть. Только песня звучала, пронзая сомкнувшееся безвременье чувством бесконечной нежности:
Ты мой любимый человек дождя
Мне ни на кого не променять тебя
Родные люди — это ты и я
Тебя навсегда люблю
— Где ж ты была, родная? Где ты была?!
Ирина молчала, слов не было. Но она видела, видела взгляд Рустама — такой же, как прежде, любимый и любящий взгляд…
— Рустам! — донесся откуда-то издалека визгливый голос. — Твой гаденыш меня уже достал! Скажи ему… А это еще что за шмара?!
Ирина, не вставая, обернулась. Жена Рустама, Настя…
Немая сцена.
Пусть
На рассвете стал холодным дождь.
Я люблю а все другое — ложь
Ты на той стороне дождя
Все равно я найду тебя
— Ты?! — выдохнула Настя
Ирина кивнула.
— Я. Здравствуй… подружка.
…А уж как Настя к ним в семью лезла, особенно после рождения Игорька! Только вежливость мешала послать ее подальше… ведь вроде бы ничего плохого Настя не делала, наоборот. С малышом нянькалась… игрушки дарила…
С телевизорного экрана неслось:
Ночь
И дождинок бесконечный рой
Над моей кружится головой
Все равно ты меня поймешь
Мои губы теплей, чем дождь.
— Мама, мама, мама, мама! — из-за Настиной спины вывернулся мальчуган лет шести, бросился к Ирине, судорожно вцепился в нее и отчаянно заревел.
Ирина обхватила его, и вдруг увидела, что лицо у мальчика разбито — упал где-то, может быть, дня два или три назад, ничего страшного, но ссадины жуткие… И всколыхнулось в душе нечто жуткое, звериное, как у волчицы, у которой отнимают волчат.
— Что ты сделала с моим сыном?!
— Сам упал! — огрызнулась Настя. — Гаденыш… совсем от рук отбился… весь в тебя!
— Пошла вон из моего дома! — яростно выдохнула Ирина. — Тварь…
Настя уперла руки в бока, закричала визгливо, как базарная торговка:
— Сама иди, потаскуха. Это не твой дом! Рустам! А ну, вышвырни ее вон отсюда!
Рустам долго смотрел на нее мутным взглядом. Он был очень пьян, и не понимал толком, в чем дело. Но он видел Ирину и слышал, как плакал у нее на руках его сын…
— Настя, — сказал он заплетающимся языком, — Настенька… поди умойся, дрог… дорог… дорогая.
— Что-о?
Ирина мстительно улыбнулась, прижимая к себе ребенка.
— Ах, ты ублюдок! — заверещала Настя. — Импотент сраный! А ты знаешь хоть, что твоя благоверная хвостом за твоей спиной крутила и даже замуж за другого мужика собралась! Ты только погляди! Вон у нее на морде все написано!
Ирина схватилась за щеку, где так и остался знак, подаренный Главой клана Дохайонов. В спешке она забыла о нем напрочь. Вначале ее облило стыдом за Алаверноша. Она ведь и впрямь была виновата перед Рустамом, о чем и говорить. Потом ударило уже совсем другим чувством. Живот скрутило спазмом, ладони мгновенно вспотели.
— Настя, — тихо сказала Ирина, еле сдерживаясь, чтобы не закричать во весь голос. — А откуда тебе известно, ЧТО это такое?
Настя, сообразив, что болтнула лишнего, замолчала на полуслове. В ее глазах отразился даже не страх, — ужас.
— Да, действительно — откуда? — донесся из коридора знакомый голос.
Спросившему пришлось нагнуться, чтобы пройти в кухню, где сразу же стало мало места.
— Эт-то еще что за чудила? — неверным языком выговорил Рустам.
— Клаверэль барлаг, — растерянно прошептала Ирина.
Как же так? Он же сказал, что… Так он следил!!! Никуда они не улетали, они следили! И снова использовали ее, Ирину. Опять. Снова.
Сволочи!
— Именем закона Анэйвалы, вы арестованы.
Ирина так и не поняла, что произошло. Вот только что Настя стояла с отвисшей челюстью, а барлаг смотрел на нее взглядом кота, увидевшего мышь. И вдруг все смешалось в безумном вихре, на который ушло всего-навсего несколько секунд. Ирина, во всяком случае, успела моргнуть всего два раза.
… Разбитый телевизор валялся на полу, столешница треснула и просела вдоль трещины, грязная посуда разбилась и слетела на пол, а Настя — лежала носом у стеночки, с руками, скованными наручниками за спиной. Ноги у нее тоже оказались в браслетах, лодыжки были притянуты к запястьям. И получился вместо красивой женщины мешок со скулящим дерьмом. Ну, Настя! Ну, дает! Ирина не припоминала за ней этаких талантов. Как же так? Солупар, кто же она такая?!
— Круто, мля, — выразился Рустам, кажется, он даже протрезвел малость.
Клаверэль барлаг потер подбородок, стирая сочившуюся из рассеченной губы кровь.
— Хороша, — сказал он Насте. — Но я — лучше.
Ирина прижимала к себе перепуганного Игорька и никак не могла сообразить, что дальше делать. Она уже видела однажды такое. В магазине музыкальных инструментов. Фарго устроил там форменную бойню в точно таком же ураганном темпе. Как и тогда, на нее напало безудержное истерическое хихиканье.
— Что там у вас? — крикнул барлаг в коридор.
Его напарник, — Ирина глазам не поверила, это был сийт, укутанный, по обыкновению, в золотистый плащ-крылья, — подал какие-то кругляши, запакованные в прозрачный пластик. Ирина этого типа на корабле не видела! Откуда он здесь взялся?!
— Гипнолигатор, — сказал барлаг. — Дрянь…
Рустам вдруг покачнулся, осел на своем стуле.
— Что с тобой? — кинулась к нему Ирина. — Что с ним, сделайте что-нибудь, он умирает!
— Послегипнотический шок, — объяснил Клаверэль барлаг. — Плюс опьянение. Ничего, пройдет.
Он кивнул сийту, и тот, достав какой-то прибор, пробрался к Рустаму, брезгливо отодвигая ботинками осколки.
— Господи! — воскликнула Ирина, страдая, — кто-нибудь объяснит мне, что происходит?
— Но это же очевидно, — удивленно произнес барлаг. — Мы хотели спровоцировать. Совершенно очевидно, что с ним связан кто-то именно из твоего окружения, Ирина. Вон она — связана непременно. Гипнолигатор, умение драться не по-вашему…
— Ну… ну у нас тоже есть школы борьбы, — сама не зная, зачем это надо говорить, сказала Ирина. — Восточные единоборства. Кун-фу там, карате…
— Не-ет, — оскалился барлаг. — Это наша школа. И мы непременно возьмем за яйца того говнюка, который ее учил! Кстати, твоего супруга, прости, мы тоже допросим. Когда в себя приведем.
— Рустам ни при чем! — завизжала Ирина. — Он не мог… Это я вам говорю, не мог он!
— Разберемся.
— Мама, это инопланетяне? — пугливо спросил Игорек. — Они пришли нас похитить?
— Нет, сыночка, — нежно выговорила Ирина. — Они — друзья. Не бойся. А где ж ты мордашку свою так разбил, заяц?
— Упал…
— Как?
— Мама, а ты меня больше не бросишь?
Ирина еще крепче прижала к себе малыша:
— Нет, — сказала она со слезами, целуя сына в макушку. — Никогда я тебя не брошу, больше никогда, никогда не брошу… ты мой, я тебя никому не отдам…
Как же он узнал меня, подумалось ей. Ведь совсем малышом был… откуда бы ему помнить? Ответ напрашивался очень неприятный.
Настя ненавидела мальчика. Он напоминал ей об Ирине. Бедный ребенок. Ирина поежилась, догадавшись, каково жилось тут ее сыну. С ненавидящей его теткой, с отцом, одурманенным гипнотическим внушением, со смутной памятью о маме, внезапно исчезнувшей из его жизни… Он ведь помнил, пусть даже подсознательно, то время, когда его любили! Дети все помнят, только не обо все рассказать могут… А не Настя ли это его избила?! Гадина. "Я никогда тебя больше не брошу", — яростно подумала Ирина, прижимая к себе ребенка. — "Никогда!"
— Так, — сказал барлаг. — Этих забираем. А ты, — обратился он к Ирине, — здесь останешься.
— Чего это ради? — возмутилась она. — Я с Рустамом пойду!
— Ты здесь останешься, — сквозь зубы процедил барлаг. — И мы подождем, что еще за дарги сюда явятся.
— Да пошел ты! — крикнула Ирина. — Нашел подсадную утку.
— Заткнись, — было ей велено таким свирепым тоном, что она заткнулась немедленно.
Вдруг хлопнула дверь. Донесся от порога радостный голос:
— Солнечный привет! Настя-а… встречай. А чтой-то у тебя дверь не закрыта?
Ирину подбросило на месте. Голос! Тот самый гиперэмоциональный голос, знакомый с самого детства голос. Тот самый, что разговаривал с нею на тайной базе Лима!
— Хватайте его! — закричала она, не помня себя от ярости. — Хватайте! Это он!
======================
* Человек дождя", в исполнении Валерии. Не смотрим рекламу, а крутим до самой песни. Можно скачать, можно так прослушать…