Туман.

Синий, липкий, тошнотворный.

Сердце заходится беспредельным ужасом.

Страшно.

Мерзко.

Холодно.

Не надо!

Ирина со всхлипом разлепила веки. Свет оказался слишком ярок. Брызнули слезы, в глазах вновь помутилось.

— Приходит в себя, — знакомый голос.

Бэлен лиданум?

Кто-то ответил ей, слов было не разобрать. Сознание вновь уплыло в туман.

Очнувшись, Ирина поняла, что лежит в постели в квартире, которую предоставила ей Клаемь. Клаемь, кстати, сидела рядом.

— Вам уже лучше? — спросила она.

— Да.

Слегка подташнивало, но, в общем, состояние было нормальным.

— Что случилось?

— Разве Бэлен лиданум не говорила вам, что после курса психорелакивной терапии не следует пользоваться гипнолигаторами как минимум семнадцать дней?

— Нет. А она была здесь?

— Была, — лицо Клаемь отразило неприязнь. — Бэлен лиданум — врач общей практики, у нее много пациентов, это так. Но она относится к своей работе без души. Халатно относится, я бы сказала. Проклятье, она должна была вас предупредить! Ну, я этого так не оставлю.

Ирина сообразила, что Бэлен лиданум ждут крупные неприятности.

— Не надо! — быстро сказала она.

— Жалеете ее? — поняла Клаемь. — И совершенно зря. Ведь это не первый подобный случай. Никто пока еще не умер, правда. Но это только пока. Вот Раласву Ди-Тонкэ, кстати говоря, такого не допустила бы, несмотря на весь свой мерзкий, мелочный, склочный нрав!

— А почему вы вспомнили Раласву Ди-Тонкэ? — неприязненно спросила Ирина.

— Потому, что раньше отделением общей практики заведовала она, и при ней подобной безответственности вообще не случалось. Ни единого разу!

— Это верно, — согалсилась другая, не знакомая Ирине женщина.

Она была черной, чем неприятно напоминала бедную Лилому Рах-Сомкэ. Вот только волосы были не алыми, а ярко голубыми, как весеннее небо. И глаза в тон прическе имели такой же пронзительный цвет. Выглядело это в сочетании с антрацитово-черной кожей жутенько.

— Реханон Лакэмри, психолог, — назвалась она сама, в ответ на вопрошающий взгляд Ирины.

Больше она ничего не прибавила. Молчание затянулось. Ирину так и тянуло спросить: 'И что дальше?' Но интуитивно она чувствовала, что такой вопрос добра не принесет.

— Расскажите Ирине, — попросила Клаемь.

Лакэмри с сомнением посмотрела на нее.

— Расскажите. Я ведь тоже смотрела ее психопрофили. Знаю, как будет лучше.

— Как хотите, — пожала плечами психолог. — Вы — опекун.

— А в чем дело? — не выдержала Ирина.

— Видите ли, — сухо проговорила Лакэмри, — я изучала ваши ментограммы. И вот что могу сказать. Поскольку исходные ваши психопрофили у нас отсутствуют, мы не можем сравнить их с нынешними и определить, насколько повлияло органическое поражение мозга на вашу личностную матрицу. Равно как и свести нанесенный вред к минимуму. Но в общих чертах можно определить следующее. Базовые точки самосознания, скорее всего, не пострадали. Но наблюдается определенный эмоциональный регресс. То есть ваша эмоциональная целостность находится сейчас на подростковом уровне. Ваши психоэмоциональные реакции не соответсвуют статусу полноправного гражданина.

— И что? — не понимала Ирина.

— Ограничение в правах, — объяснила Клаемь.

— Да? — Ирина совсем запуталась. — И что?

— Не слишком приятно, — согласилась Лакэмри. — Но не фатально. Ограничение временное. После соответствующего лечения оно, скорее всего, будет снято.

— Это что? — занервничала Ирина. — Это меня в больницу сейчас отправят, да? Не хочу!

Вот уж не было печали!

— Хм, — задумалась Лакэмри.

— Не надо, — сказала Клаемь, и, в ответ на взгляд психолога, заявила:- Под мою ответственность.

Та пожала плечами:

— Как скажете. Но терапия вашей подопечной не помешала бы.

Лакэмри попрощалась и ушла. Клаемь проводила ее задумчивым взглядом.

— Что это значит? — спросила Ирина, волнуясь. — Какая терапия? О чем это она?

— Не переживайте. Сами же слышали — ограничение временное, и потом, я за вас поручилась. Так что смысла выставлять вас за дверь, — тут Клаемь скупо улыбнулась, — нет никакого. Вы останетесь у нас.

— Клаемь есть Клаемь, — добродушно усмехнулся Фарго (и он тут был, оказывается!) — Всех немощных на своих плечах.

Клаемь что-то сказала ему на незнакомом языке, и Фарго перестал улыбаться, даже уши прижал, и это Ирине мало понравилось.

— Спасибо… — пробормотала она. — Но вот ограничение в правах, насколько это серьезно?

— Не берите в голову, — отмахнулась Клаемь. — Оставьте мне.

Она встала.

— Пойдем, Фарго… А вы, Ирина, полежите пока спокойно, у вас постельный режим. Постарайтесь не вставать без крайней необходимости.

Ирина спала, просыпалась, потом вновь проваливалась в муторный полусон. Мучили кошмары, но, наконец-то очнувшись, Ирина не вспомнила ни одного. Слова психолога тоже забылись, тем более, Клаемь именно это и посоветовала — не брать в голову…

Ирина оделась и вышла на террасу. Шустрая дочка Фарго сидела в кадке и задумчиво пробовала на вкус серебристую траву. Маячка на ней снова не было. Ирина не успела моргнуть, как девчонка слезла на пол и полетела на четвереньках к краю террасы. Перил там, кстати говоря, не наблюдалось.

— Стой! Куда ползешь?!

Ирина бросилась наперехват.

— Вот вредное дите!

Девочка завопила. Делать нечего, пришлось ее же и утешать.

— Что с тебя дальше-то будет? Если ты уже сейчас такая непослушная?

Только сейчас Ирина обратила внимание, что редкий детский пушок на головке малышки переливается всеми цветами радуги, совсем как у отца. Ушки у девочки и впрямь были точь-в-точь, как у кошечки, с острым краем, и шевелила она ими потешно, совсем как маленький котенок.

— Чудо ты полосатое, — нежно сказала ей Ирина.

— Вот вы где! — сказал Фарго, подходя ближе.

Ирина вновь удивилась тому, как уверено он двигается. Похоже, слепота не слишком ему мешала. В своем доме он знал наизусть каждый угол.

— Она за край чуть не свалилась, — объяснила Ирина.

— Не стоило беспокоиться. Там экраны.

— И травы наелась…

— Трава съедобная. Попробуйте сами. Пробуйте смелее!

Ирина недоверчиво отщипнула серебристый стебелек, положила на язык…

Вкус оказался восхитительным. Сладкий, но без вязкой приторности, с примесью свежих фруктов непонятного происхождения… Ирина с трудом подавила безумное желание быстро оборвать всю траву на террасе и слопать ее за один присест.

— Можете тоже кушать. В ней полно витаминов, да и растет она быстро. А что же вы тут делаете? Разве вам не положено лежать?

— Я нормально себя чувствую, правда. Скажите лучше, как зовут вашу девочку? Я в тот раз не спросила…

— У нее пока нет имени, — ответил Фарго. — Она сама нам его скажет, когда придет время.

Ирина поняла, почему. Пусть обучающий курс был прерван на середине, кое-что все-таки успело задержаться в памяти.

Оль-Лейран обладали наследственной генетической памятью.

Она пробуждалась в два этапа, два каскада, как они говорили.

Первый каскад приходился на второй год жизни. Ребенок вспоминал язык и выбирал себе имя одного из родителей, обычно матери, реже — отца. Если же в этом возрасте по какой-то причине малышу навязывали имя со стороны, происходила полная блокировка генетической памяти. И тогда второй каскад, начинавшийся в период полового созревания, уже не мог пройти корректно и чаще всего вообще не происходил. После чего нормально адаптироваться в обществе, громадное значение придающем родословной, не представлялось возможным. Более того, таким людям запрещалось рожать детей… Что, опять-таки, не способствовало повышению гражданского статуса.

Девочке вдруг надоело мотаться по террасе. Она подобралась к Ирине, влезла к ней на колени и свернулась клубочком. Котенок и все тут. Мурлыканья только не хватало. Так и тянуло почесать за ушком.

— Да она же спит!

— Пойдемте, положим в кроватку, — предложил Фарго.

Ирина осторожно встала. Быстро же малышка заснула! Вспомнилось, как долго приходилось укачивать Игорька. Часами, особенно в ночь. То сказку, то песню. Только соберешься за дверь шмыгнуть, вслед тебе: "А-а-а!"

Ирине стало грустно. Как там теперь Игорек, один, без мамочки… Кто его укачивает? Папа с бабушкой. Наверняка, он с плачем требует маму. А мама вот она, с чужим дитем нянчится…

За Бог знает сколько световых десятилетий от дома!

— Полагаю, вы не откажетесь выпить со мной чашечку кофе, — проговорил Фарго, укрывая ребенка тонким покрывальцем.

— Кофе? — обрадовалась Ирина. — С удово… Как вы сказали?!! Кофе?!!

— Именно, — Фарго ничего не понимал.

— Но кофейные деревья растут на Земле! — в страшном волнении воскликнула Ирина. — На моей Земле, понимаете?

— Так вы родом с Земли-Три? — удивился Фарго. — Быть того не может!

— Может! Может, если там выращивают кофе!

— Надо Клаемь рассказать…

Хотелось плакать от счастья! Ирина радовалась, как ребенок. Ее мир найден! Ее вернут домой! И в самом скором времени она обнимет Игорька и Рустама, а про галактические приключения постарается забыть навсегда.

Кофе оказался восхитительным. Конечно, Ирина и дома не видела элитного кофе, но однажды ей подарили маленький пакетик натуральных кофейных зерен, и она еще не забыла тот вкус, ничем не напоминавший дешевый растворимый суррогат.

Этот кофе суррогат не напоминал тоже.

Клаемь вернулась под вечер. Выслушав Ирину, она тут же охладила ее эмоции:

— Не спешите так радоваться. Во-первых, все же сомнительно, что Земля-Три и есть ваш мир. Во-вторых, вы проходите свидетелем по делу преступной группировки Артудекта. Следствие имеет полное право задержать вас в пределах Анэйвалы на неопределенный срок. Скорее всего, именно так и будет.

— Какое следствие! — закричала Ирина. — Я домой хочу вернуться! Впрочем, я понимаю… Если я нужна следователям вашего а-дмори леангроша, то… я бы осталась, только пусть мою семью сюда привезут!

Игорька и Рустама. И родителей Рустама. И родителей Ирины. Сестер и братьев с обеих сторон с детьми. А так же двоюродных… Человек сорок, одним словом. Н-да, раскатала губу. Ну, пусть самых близких… Все равно набирается не меньше двенадцати человек. И что? Что им, сложно?! При таких-то технологиях!

— И в-третьих, — Клаемь была безжалостна. — Земля-Три — это территория клана Ми-Грайонов. Другой конец обитаемой Вселенной. Просто так туда не направишься, к сожалению. Не говоря уже, чтобы кого-то оттуда привезти сюда.

— Ты немного преувеличиваешь, дорогая, — заметил Фарго. — Ми-Грайоны — отличные парни. Пусть они не спешат делиться правом на поставки кофе всей Галактики, зато не чинят никаких препятствий туристам. Сама вспомни, как нас принимали на Земле-Три несколько лет назад во время гастрольного тура…

— Для тебя они сделали исключение, — отпарировала Клаемь. — Кто ты, и кто наша гостья? Разницу осознаешь?

Ирина сжалась на своем месте, чувствуя себя так, словно ее полили крутым кипятком. Или вывалили тонну снега, ничем не лучше. Если Фарго ездил с гастролями на Землю-Три, значит, эта планета не имеет никакого отношения к родине Ирины. Просто мир со схожим названием, где растут кофейные деревья. Да мало ли где еще эти деревья растут! Каприз эволюции плюс возможность контрабанды. Кто-то когда-то тысячу лет назад привез саженцы, неважно, на какую Землю именно. С того и пошло.

— Не спорьте больше, — сказала Ирина. — Вы, Фарго, не могли приезжать на гастроли к нам. У нас нет выхода во Всегалактическую Транспортную сеть. Мы, конечно, догадываемся, что во Вселенной помимо нас есть и другие разумные существа, но о вашей расе ничего не знаем. Хотя у нас тоже растут кофейные деревья…

Она еще посидела с ними, из вежливости. А потом сбежала в свою квартиру и там уже дала волю слезам. Было невероятно больно терять ожившую надежду.

"Как я хочу вернуться домой!" — думала Ирина, размазывая по щекам слезы. — "Господи, верни меня домой, если можешь! Не могу я больше здесь быть. Не могу…"

Но Господь не стал прислушиваться к ее молитвам.

И потянулись чередой дни, неотличимые один от другого… Малышка привязалась к Ирине. Ей нравились колыбельные и сказки, а тот эпизод с мгновенным засыпанием оказался редчайшим исключением. Уложить спать эту шалунью было не так-то просто. И по утрам приходилось караулить: в кроватке она не лежала ни секунды, а выбиралась тихонько, без шума. Придешь ее будить, а она уже на ушах ходит или под потолком торчит, раскачивается на лианах с серыми цветами. Лианы, Ирина теперь знала об этом, выделяли в больших объемах кислород, почему и старалась каждая семья завести в своем доме такое деревце. А к неистребимому запаху корицы, испускаемому серыми блюдцами цветов, несложно было и привыкнуть.

Однажды девочка всерьез Ирину напугала.

В одно прекрасное утро она, вместо того, чтобы по обыкновению активно лазить по всей комнате, осталась в кроватке. Ирина вошла в детскую и обнаружила, что девочка сидит неподвижно, что само по себе вызывало сильный страх… Не заболела ли?

— Что с тобой маленькая? Малышка оглянулась на звук. Ирина поняла, в чем дело. Веки, прежде крепко сомкнутые, теперь открылись. Глаза у ребенка оказались зеленущими, того глубокого изумрудного оттенка, который только у кошек и бывает.

— Мама? — требовательно спросила девочка.

Голосок у нее оказался тонким, но не писклявым.

— Нет, я не мама. Я…

— Папа!

— И не папа! Я — Ирина. Понимаешь? И-ри-на!

Малышка подумала и выдала:

— Илиля-кая!

"Кая" на языке Оль-Лейран означало "няня".

— Ты посиди здесь немного, посиди. Я сейчас! Я папу твоего приведу!

Ирина со всех ног бросилась разыскивать Фарго.

Клаемь была на службе, дома она появлялась лишь во второй половине дня.

Честно говоря, Ирина не понимала, зачем она работает. Будучи женой известнейшего человека, живя в достатке, имея маленького ребенка, зачем утруждать себя работой? Да еще в социальной сфере, где, как всегда, проблем выше крыши. Дело даже не в законах Дармреа, обязывавших каждого трудиться. Маленький ребенок освобождал женщину от обязательного рабочего дня на целых десять лет!

Клаемь однажды проговорилась, что если продлит декретный отпуск, то может потерять свое рабочее место. "Была печаль", — подумала про себя Ирина, но вслух высказаться все же не посмела.

В тот день в доме поселился праздник. Девочка не только впервые открыла глазки, она еще начала напевать папины песенки на удивление музыкальным голосом. И назвала наконец свое имя: Итэлау.

— Странно, — задумчиво проговорил Фарго. — Она взяла себе имя моего деда…

— Это плохо? — встревожилась Ирина.

— Да нет, пожалуй… Очень необычно, правда. Надо будет показать ее генетикам…

В тот день ничто не предвещало беды. Клаемь по обыкновению ушла на службу. Фарго уехал тоже по каким-то своим делам. Ирина осталась с девочкой одна. Ее и раньше оставляли с ребенком без боязни. Надо сказать, обретя зрение, девочка разом повзрослела. Она уже не носилась бездумно по всей квартире. Очень часто она сидела среди своих игрушек и старательно рассматривала их со всех сторон. И спать стала чаще, два, а то и три раза в день.

Ирина все беспокоилась, не заболела ли она, но Фарго объяснил частый сон тем, что сейчас в ребенке пробуждается наследственная память, которая всегда приходит только во сне. "Имя — это полдела", — объяснял Фарго. — "Ей нужно вспомнить язык, воспринять связанный с этим огромный пласт знаний, осознать себя. Это долгий и довольно мучительный процесс, поэтому пусть спит. Здоровый сон никому еще не мешал…"

…Девочка уснула. Ирина еще посидела рядом, посмотрела, как она спит. Свернулась калачиком, ручки под щечку… Маленькая. Ирина всегда испытывала глубокую нежность к таким крохам, а уж когда появился свой сынок, то это чувство усилилось во сто крат.

Она тихонько вышла из комнаты, собираясь сделать себе чашечку кофе.

Но кофе в этот раз не получилось.

Из комнаты донесся пронзительный вскрик, задавленный в самом начале. Ирина бросилась в детскую и успела увидеть, как незнакомый и оттого страшный тип в зеркальном плаще сноровисто заворачивает ребенка в такую же блестящую ткань.

— Сволочь! — завопила Ирина, без раздумий бросаясь на похитителя.

Тот не глядя ткнул ее ногой в шею, и женщина осела на пол, полностью утратив власть над собственным телом.

"Что я скажу Фарго?" — в отчаянном ужасе успела подумать Ирина.