Кончилась золотая осень, началась мокрая. Дорогу развезло, и теперь папа чаще отвозил Дашу в школу и заезжал за нею. В субботу, прежде чем ехать домой, они завернули в магазин, купили масла, круп, сахару, три булки хлеба, несколько баночек сгущённого молока: Рыжуха-то совсем перестала доиться, телёнка ждала. Сумку с продуктами папа поставил в коляску к ногам Даши, а потом велел ей надеть стёганый ватник: в селе было потише, а в степи ветер так и пронизывал.

— Похоже, отъездили мы с тобой на «Урале» до весны, — сказал папа. — Теперь определим его в гараж, пусть отдыхает.

— Папа, — спохватилась Даша, — а соли-то мы и не взяли. Мама просила, капусту же завтра солить.

— И в самом деле! — хлопнул себя по лбу отец. — Посиди, я сейчас.

— Развесную покупай, в пачках не бери!

Появилась группа девочек, Дашиных одноклассниц.

Они всё ещё брели из школы, хотя вышли с Дашей в одно время: остановятся, поговорят о чём-то, размахивая руками, дальше пойдут… Галя попрощалась с девочками и подбежала к Даше. Ей не надо было дальше идти, она жила возле магазина.

— Дай, пожалуйста, каску примерить! — попросила Галя.

Каска была красная с белыми пятнышками, как у божьей коровки. Галя повертелась перед зеркальцем, зачем-то показала язык.

— А у Лёши Зырянова на мотоцикле тоже такое зеркальце. Только у него «Юпитер». Он нас с Клавой катал и ещё покатает… Да, а ты знаешь, что Айдос уезжает?

— Как уезжает?

— А вот так. Пришла в школу Алтынай и говорит Анне Матвеевне: «Дайте Айдосовы документы».

Так, значит, Алтынай всё-таки отправляет брата, значит, не сдержала своего слова… И тут Даша увидела на другой стороне улицы Алтынай и Айдоса. Она сбросила ватник и выскочила из коляски, оставив Галю с раскрытым на полуслове ртом.

— Айдос! — окликнула Даша. — Погоди!

С Алтынай Даше даже здороваться не хотелось, но та остановилась и тоже её ждала.

— А, Даша, здравствуй. Вот видишь, уезжаем мы с Айдосом.

— Как? Вы вдвоём уезжаете? — оторопела Даша.

— Втроём. С маленьким. К дяде в аул Аксуат. Школа там есть, Айдос учиться будет, и мне трактор дают. Старой марки, не такой, как здесь, но что поделаешь…

Алтынай зябко куталась в серую пуховую шаль, и улыбка у неё была вымученная, жалобная.

— Вы тут поговорите с Айдосом, а я в магазин зайду.

Берёзовые листья качались в лужицах, как грустные кораблики, отплывающие неизвестно куда.

Айдос молчал, глядя исподлобья на Дашу.

— Когда вы уезжаете?

— Завтра.

— Погоди… — Даша побежала к мотоциклу и, стараясь не глядеть на Галю, достала из портфеля коробку с фломастерами.

— Неужели подаришь? — испугалась Галя. — С ума сошла! А чем мы будем рисовать?

Айдос спрятал руки в карманы, мотал головой.

— Не надо. Не возьму.

Но Даша сунула коробку ему под мышку и убежала. Гали уже не было, а папа заводил мотор.

— Молодец, что про соль напомнила. Я и позабыл, пришлось бы ещё раз ехать.

Даше вдруг захотелось плакать. Она задрала голову и часто-часто задышала носом.

Курлышка теперь жил в тёплой мастерской: журавли ведь не любят холодов, не зря они улетают на зиму в Индию. Журавлёнок уже не шарахался, когда к нему входили, понемногу привыкал к людям. Стоя на одной ноге, он терпеливо ждал, пока Даша сделает уборку, сменит воду в плошке. Потом подошёл к корытцу и стал неторопливо клевать мочёный хлеб.

— Курлышка, Курлышка, — сказала Даша, — Айдос-то уезжает… Ну, что же ты молчишь, Курлышка?

Вытянув шею, журавлёнок смотрел в окно. Там меж дождевых капель всё чаще пролетали незнакомые ему большие белые мухи…