Лететь предстояло через Франкфурт. Одна радость — время движется в сторону Америки, а не наоборот. Стивен добрался в девять вечера. Встречавший его Джим сообщил, что у него еще есть время принять душ побриться и одеть токсидо.
— Ты шутишь, — рассмеялся Стивен.
— Ни в коей мере! Разве мы не должны встретить Новый год, век, тысячелетие как приличные люди?
Они приехали в тот же «Хилтон», поднялись на восьмой этаж, и когда Стивен вышел из ванной, его, в самом деле, ждало токсидо, а Джим сидел в кресле, похожий на гигантского пингвина.
— Теперь поторапливайся, — предупредил он. — Они встречаются в 11, в «Венеции», на втором этаже. Это — идея Гаруччи, понятно — почему. Ну, видно, и нам там Новый год встречать.
— Они — это кто? — спросил Стивен.
— Марти Гаруччи и Гарри Пельц. Одни. Хотя в городе и внуки Пельца — Джозеф и Рэйчел, их старик зачем-то вызвал.
— А Келли с Корном нашли?
— Корна нашли в Квинсе, застреленным, а с Келли проблема — нет его нигде.
Ресторан в «Венеции», вопреки традиции, был залит громкой музыкой. «С Новым годом!» — поприветствовал партнеров метрдотель и провел к столику на берегу «канала». Джим показал на пока пустующий столик на их же берегу и сообщил, что его-то и займут Пельц и Гаруччи. «Дадим им потолковать. У нас есть прослушка», — предложил он.
Первым в зал вошел, опираясь на палку, Гаруччи, и метрдотель аж засеменил перед ним. Сев за стол, Гаруччи обвел взглядом зал, остановившись, как им показалось, на секунду на Джиме и Стивене. Потом он провел рукой под столом, и лежавший перед Джимом маленький динамик захрипел, передавая жалобу микрофона, что его задели. Джим покраснел от напряжения, но больше жалоб не последовало. Через несколько минут Стивен увидел Грету, в красивом черном платье, катящую перед собой коляску с совсем древним стариком. Они добрались до столика, Грета кивнула Марти, помогла Гарри пересесть на стул и сложила коляску.
«Спасибо, дорогая, — услышали Джим и Стивен из динамика. — Я тебе не предлагаю присесть, потому что тебя дети ждут. Поцелуй их за меня еще раз. Мне очень жаль, что так поздно мы стали семьей».
«С Новым годом, папа. До свидания».
Старик притянул Грету к себе и поцеловал.
Молча, глядя друг другу в глаза, сидели Гарри и Марти. Трое официантов открывали бутылки с водой и вином, наливали бокалы, обкладывали стол закусками. Когда они ушли, Марти вздохнул, а Гарри сказал: «Совсем, я гляжу, мы постарели, Марти. Оба насквозь седые. А когда-то оба рыжими были…»
«Наш век уходит. Что тут сделаешь…» — отвечал Марти.
«Тут можно только за него выпить…»
«Ну да. К тому же и положено…»
Чокнулись и пригубили вина.
«Ты-то что так слабо, Марти? Когда-то ты умел поддать…»
«Печень болит, вот и берегу себя к новогоднему шампанскому. А кроме того, наверное, мы должны что-то друг другу сказать, пока есть время…»
«Должны. Мы, вообще, как выясняется, кругом должны, хотя, кажется, цена и так уже заплачена непомерная… Но, может быть, Марти, пока платил только я, ты уже на том свете сполна заплатишь».
«Уже торгуешься? — рассмеялся Марти. — А по какому курсу там твои земные несчастья? Думаю, здесь, у нас — полная инфляция».
Помолчали.
«И почему тебе кажется, что мои счета дешевле твоих? — вновь заговорил Марти.
«Мне не кажется, я знаю… Я знаю, что ты с самого начала был готов жить так, как жил, делать то, что делал. А я нет. Вы мне это навязали…»
«Чушь, Гарри, чушь! — прервал Марти. — Что тебе навязали? Мозги, несогласные с тем, чтобы сидеть в подвале, тачать туфли, пить виски и уныло брюхатить жену? Волю не стать мелким прохиндеем, как твои старшие братья, не оказаться бескозырной швалью в чужой игре? Разве не твое это было решение — самолично сдавать карты, а чтобы не проиграть — укрепиться джокером из семьи Гаруччи?… Вот только об одном ты забыл: чем лучше товар — тем большую цену за него платят. Каждый в своей жизни получает равновесное количество радостей и несчастий. Самый первый скачок — рождение, но ведь смерть уравновешивает. В сумме — всегда ноль, разные только амплитуды от нуля. У маленьких людей и амплитуды эти почти незаметны: перепил — заработал похмелье, дал по морде — получил сдачи, изменил жене — она ему… Простая жизнь — простые взаиморасчеты. А чем ты крупней, тем сложнее прогнозировать — где найдешь, а где потеряешь. Но будь уверен: за все удачи заплатить придется, причем на этом еще свете, потому как должно быть равновесие, чтобы свет этот не перевернулся. Так что стоит задуматься, прежде чем рваться наверх — к власти, к деньгам, к открытиям, к славе. И касается это не только отдельных личностей. Кто-кто, а евреи должны бы это знать лучше всех. Они и в отдельности, и как народ больше всех нарушают равновесие. Из поколения в поколение все больше увеличивают амплитуды — во всех странах и во всем, чем бы ни занимались. Можно восхищаться, можно до ненависти завидовать, а можно вспомнить, что из поколения в поколения платят они за это все большую цену…»
«Ага, — прервал его рассуждения Гарри, — и чтобы поставить евреев на место понадобился немецкий фашизм. Ну, а для еврейчика Гершеля Пельцмахера хватит и…»
«Стоп, стоп, Гарри! — горячо заговорил Марти. — Поверь, никакого отношения к убийству Леклесса ни я, ни «Стардев» не имеют. Однажды я тебе обещал ни во что Майкла не вовлекать, и я держал слово. И не только потому, что уже никаких таких дел не стало… И не могу сказать, что как-то по особенному заботился о Майкле, в конце концов у него был отец, но я не допускал, чтобы он был в курсе даже сомнительных пиаровских акций. Леклесс — это стопроцентно операция Келли. Не знаю, то ли жадность его обуяла, то ли спортивный азарт. Он сам вышел на Милштейна и закрутил эту комбинацию. Виртуозную, надо признать. Я и понятия о ней не имел все эти годы. Жаль. Ведь Майкла он убрал только из страха, что я все узнаю. В способность ФБРовцев дознаться он не верил… — Марти помедлил. — И зря, между прочим… Джентльмены, вы не присоединитесь к нам? Вместе встретим Новый год… Могу поклясться: такого шампанского вы никогда не пили…»
Джим и Стивен растерянно переглянулись.
«Да-да, — продолжил Марти Гаруччи, — насколько я понимаю вы, мистер Киршон, и вы, мистер Маккензи, меня слышите. Так не стесняйтесь, переезжайте сюда. А за ваш столик уже заплачено».
Совсем растерявшись, Джим и Стивен подошли к старикам.
— Садитесь пожалуйста, — любезно предложил Гарри. — И пусть вас не смущает, что мы заплатили за ваш столик. Ведь получилось, что это мы вас пригласили, когда договаривались здесь встретиться… Маленькая хитрость — чтобы вы нам не помешали проститься с бездарно прожитым веком.
— Есть еще немного времени, чтобы в будущем веке вас не занимали вопросы нынешнего. Задавайте, если хотите, — предложил Марти.
— У меня — только один: где Келли? — спросил Джим.
— Его в природе больше не существует, — сообщил Марти. — Несмотря на то, что лихо сбежал на Барбадос, где у него хранились деньги от Милштейна. Оттуда вам сообщат, что нашли его труп.
— И у меня один, — посмотрел на стариков Стивен. — Двадцать лет назад, даже больше, вы еще были в неплохой форме, а, так сказать, смертей во имя вечности больше не наблюдалось. Во всяком случае, за вашим «Стардевом» больше не наблюдалось… Почему?
— Сразу видно, что вы — не из шоу-бизнеса, — усмехнулся Гарри. — Посмотрите вокруг: разве есть кого убивать?… Убивать больше некого!
Большой экран в зале показал, как в Нью-Йорке, на Таймс-сквере падает хрустальный шар. Четверо мужчин, не отрываясь от экрана, выпили по бокалу янтарного «Дом Периньон». А на экране смуглолицая четверка с серьгами в бровях и ушах уже пела речитативом первую песню начавшегося Тысячелетия:
Примерно в час утра джентльмены покинули казино «Венеция», причем, Пельц и Гаруччи успели поставить по $1000 на «зеро» и проиграть. Поутру Маккензи и Киршон вылетели в Вашингтон, а Пельц и Гаруччи, в сопровождении четырех агентов, — в Нью-Йорк.