Портрет Ленина

Отец Гавриил никогда не успокаивался. Он все время действовал, и все его дела были на грани человеческих возможностей. Он любил, радовался, сострадал или был недоволен каким-то грехом – и все это от всей души. Не переносил богохульства, фарисейства, гордыни, жестокость и был очень воинственным человеком, мог выйти один против всех. Это в конце концов проявилось в поступке, когда он вышел против Советского Союза, против советского строя, против агрессивного атеизма, который сметал все на своем пути. Он вышел прямо, выступил, встал перед этой силой и уничтожил эту силу. Это проявилось в том, что на празднике 1 мая, когда все люди были собраны на демонстрацию, шли с транспарантами, портретами, он подкрался к президиуму, за которым висело несколько больших, двенадцати метровых портретов, как это бывало в то время, и поджег портрет Ленина. И он с большой радостью и удовольствием потом рассказывал, как взрывались лампочки вокруг портрета: «Если бы вы видели как они лопались: пух-пух, пух-пух! Только ради этого стоило это сделать!» Кульминацией проявления такой его черты характера, как нетерпимость ко лжи и богохульству, стало вот это сожжение портрета. Это было настоящее исповедничество.

митр. Даниил

Было 1 Мая, большой праздник. Тогда, вы же знаете, коммунистическая партия с ума сходила, народу уйма была, полная площадь, на ней стоял памятник Ленину. А потом они поставили стену из материи с изображением Ленина. Отец Гавриил это видел, смотрел-смотрел, а потом пошел в церковь, – там одна хорошая женщина была, Тамара. «Тетя Тамара, у вас будет литр керосина?» (а тогда в церкви использовали керосин для чистки подсвечников). «Да да, есть», – говорит. Взяла бутылку, дала. «Еще спички дай». Дала спички. Отец Гавриил пошел, но я знал, что он сейчас что-то совершит. Мы с товарищами пошли за ним. И отец Гавриил прошел через народ, зашел сзади гигантского плаката, весь этот литр вылил быстренько на Ленина и зажег. Народ чуть с ума не сошел: портрет Ленина сожгли! А портрет был большой, как стена. А там руководители, трибуна стоит, все видят, что он зажег. Ах, какой шум поднялся! Он постарался убежать, но его догнали. У него еще под одеждой на груди была надета конструкция, на которой вокруг груди были прикреплены иконы: Спаситель, ангелы, архангелы, святой Георгий, Богородица. В общем, взяли отца Гавриила, побили, как живым остался – не знаю. Потом его посадили в тюрьму, потом сказали, что он сумасшедший, и поместили отца Гавриила в сумасшедший дом. Патриархом тогда был Ефрем II, хороший человек. И вот он пошел спасать отца Гавриила. А это же политическое дело, Ефрем и сам семь лет отсидел в тюрьме по политическому делу, – Берия посадил его. Так вот Патриарх пришел и сказал: «Как вам не стыдно! Что вы хотите от этого человека? Что вы живого человека до смерти доводите!» Ну, они его постеснялись, и Патриарх через некоторое время забрал отца Гавриила с собой в Патриархию. Отец Гавриил там отлеживался долгое время, потом пришел в себя и вернулся в свою часовню.

арх. Иоаким

В монастыре была монахиня, ее звали Сидония. Перед смертью ее постригли в великую схиму. Она была такой бабушкой, как рисуют в сказках, всегда вязала шерстяные носки, и мне несколько раз такие дарила. Отец Гавриил почему-то называл ее «Каплан». Мы сначала не понимали, при чем тут Каплан, а потом он сам рассказал.

В то время, когда отец Гавриил поджег портрет Ленина, эта монахиня была мирянкой и служила в церкви Кашвети на проспекте Руставели, продавала свечи. Оказывается, отец Гавриил именно у нее тогда попросил керосину, так как она чистила подсвечники и у нее всегда был керосин для их очистки от воска. После этого он стал называть ее «Каплан» в честь Фанни Каплан, которая в свое время совершила покушение на Ленина. Так он ее называл и когда она уже была монахиней.

И вот отец Гавриил взял у нее эту баночку с керосином (она, кажется, знала зачем) потом облил этим керосином портрет Ленина и поджег. Его сразу поймали. Тогда министром внутренних дел Грузии был Шеварднадзе, и он лично допросил отца Гавриила. Отец Гавриил нам рассказывал, что первое, что сказал Шеварднадзе: «Годердзи, сними крест!» А отец Гавриил отвечает: «Если ты мужчина, то иди и сам сними». Шеварнадзе не снял с него крест.

Потом отца Гавриила отвели в одно из подвальных помещений тюрьмы, где сидели опасные преступники: воры в законе, рецидивисты. И отец Гавриил рассказывал, что, когда он зашел, все встали и так выразили ему почтение. А спас его один врач, который оказался верующим человеком. Единственной причиной, по которой отца Гавриила могли после его поступка не расстрелять, был психиатрический диагноз. Проверяли отца Гавриила следующим образом. В принципе человек может скрыть то, что он нормальный. Единственное, что он никак не может подделать, – предотвратить расширение зрачков, когда причиняют очень сильную боль. Если человек натренирован, он может не кричать, не дергаться, но зрачки у него расширятся. Отцу Гавриилу прижигали пятки. Конечно, он ничего не сказал, но зрачки у него расширились. В случае некоторых психических заболеваний зрачки не расширяются, – так он рассказывал. И врач, хотя все понял, все-таки сказал, что отец Гавриил сумасшедший и этим его спас, его не расстреляли.

митр. Николай

Отец Гавриил перенес немало мучений в тюрьме, после того как сжег портрет «большого папаши», или, как он говорил, «самого старшего». Он вспоминал все это безо всякого трагизма, напротив – специально рассказывал об этом, как мультфильм, в легкой форме, иногда даже напевая. На самом деле он чудом спасся от расстрела, который заменили тюрьмой и психиатрической больницей. В архивах есть документ, где написано: «Ургебадзе Гавриил является психопатической личностью, верующей в Бога и ангелов». Вот такое было медицинское заключение.

митр. Серафим

 

Две истории игуменьи Мариам (Микеладзе)

Мой отец был очень сердит на меня за то, что я пошла в монастырь. И вот он каждый день приходил в монастырь и садился, как на панихиде. Не то чтобы он что-нибудь говорил или ссорился со мной, но была у него какая-то тихая агрессия и протест, – приходил и сидел, как на забастовке, в храме или перед храмом. Это происходило каждый день и уже действовало на нервы. Как-то однажды мне сказали, что опять пришел отец Гавриил; я уже разозлилась и собиралась очень строго с ним поговорить и вдруг вижу такую картину: стоит отец Гавриил, а мой отец стоит перед ним на коленях, на меня даже не посмотрел, у них были свои дела, а я просто наблюдала. Они поговорили и вместе ушли. Оказывается, отец Гавриил повел его в ресторан. Там он пел, они вместе пили. А мой отец не такой, чтобы любил выпить, и в рестораны тоже не особенно ходит, так что я очень испугалась, когда он это рассказывал, как бы он про отца Гавриила что-нибудь плохое не подумал. Но нет, мой отец совершенно не смутился и после этого очень полюбил отца Гавриила. Однажды он сам рассказывал, что как-то ему было очень тяжело в жизни, он пошел к отцу Гавриилу, и тот был уже совершенно иным. В первый раз он встретился ему как будто пьяный, а тут он встретил моего отца уже как настоящий священник, духовный отец и очень серьезно с ним поговорил. До сих пор мой отец очень любит отца Гавриила, всегда очень тепло улыбается, когда вспоминает его. И отец Гавриил мне говорил: «Какой у тебя хороший отец».

Я помню еще, как отец Гавриил помог двум сестрам. У одной из них был сын, который трагически умер, погиб, им было очень плохо. Мать погибшего хотела покончить с собой, они не были особенно верующими и не могли выйти из тягостного состояния. Эти сестры были очень близки нам, поэтому мы часто ходили к ним из монастыря, старались какую-нибудь икону к ним принести, очень молились, чтобы они вышли из их состояния. И один раз мы привели их к отцу Гавриилу. Он их напоил допьяна и потом вместе с ними пошел в их дом и остался там на ночь в комнате, где жил погибший мальчик, – а они держали эту комнату запертой и никого туда не пускали. Отец Гавриил прямо потребовал: «Я зайду в эту комнату!» А на утро начал: сварите мне лобио, сделайте суп, это мне не нравится, то мне не нравится, – то есть заставил сестер вовсю крутиться, и они вышли из своего такого транса. После этого они начали жить совершенно иной жизнью, их дом стал открыт для всех, многие из монастыря ходили к ним в гости.

 

Рассказы протоиерея Арчила Миндиашвили

Шашлыки в пятницу

Однажды отец Гавриил исчез из монастыря Самтавро, а через несколько дней из Тбилиси пришла весть о его тяжелой болезни. У матушек монастыря, порой его осуждавших, проснулось чувство покаяния. «Мы тут его осуждаем, чего только не говорим, а ему, оказывается, нужна помощь и поддержка». И вот было принято решение ехать в Тбилиси навестить больного. Два дня они усердно готовились. Несколько огромных сумок были заполнены едой, питьем и всеми необходимыми для больного вещами. Матушки отправились в Тбилиси, меня они взяли с собой в качестве помощника, – я тогда был еще студентом. В дороге они сетовали и причитали по поводу болезни отца Гавриила. Наконец мы приблизились к его дому, отец Гавриил вышел нас встречать радостный и в то же время немного смущенный. Матушки справлялись о его здоровье, время от времени они каялись в том, что раньше без причины осуждали его, а отец Гавриил только улыбался в ответ. В разгар этого всеобщего слезного покаяния он позвал какую-то женщину. Откликнулась соседка, которая с радостным, довольным лицом, чуть ли не танцуя, направилась в нашу сторону, держа в руках сочные, нанизанные на шампур шашлыки.

«Вот, Гавриил, ты ведь поручил мне пожарить шашлыки, смотри, какие удачные получились». Женщина направилась к нам, напевая старую тбилисскую мелодию. Отец Гавриил сделал ей знак, чтобы она уходила, но женщина ничего не поняла и только растерянно возразила: «Ты ведь сказал мне, чтобы я приготовила, и, когда ты скажешь, принесла» – недовольно отвернулась.

Нетрудно было представить, что́ произошло в этот момент с матушками. «Мы думали, что он болеет, хотели его поддержать, утешить, а он здесь, оказывается, в пост не отказывает себе ни в чем, шашлыки вот приготовил». Матушки снова предались осуждению. Перед уходом отец Гавриил шепнул мне: «Ведь хорошую штуку я им устроил, а, Арчил?»

Обличение блудницы

Было половина десятого утра. Я принимал исповедь в церкви свв. Апостолов Петра и Павла, когда неожиданно появился отец Гавриил в сопровождении верующих.

«Примешь гостей, Арчил? Мы со своим хлебом и вином, тебя не побеспокоим» – с этими словами он сердечно меня обнял. «Всякий гость от Бога», – ответил я, позвал экономку нашей церкви и попросил ее накрыть стол в трапезной. Батюшку сопровождали семь-восемь человек. Я попросил исповедующихся немного подождать меня: «Я присмотрю за гостями и вернусь». Мы сели за стол. Отец Гавриил говорил запинаясь, словно пьяный. Он пожелал здравия гостям и вдруг благословил одну из женщин непотребными и ругательными словами. Услышав это, некоторые смутились, кто-то улыбнулся. Сама женщина, нахмурившись, его поблагодарила. Я встал и строго упрекнул отца Гавриила: «Батюшка, это уже не юродство, а сквернословие!», извинился и, сказав, что меня ждут в церкви, вернулся на исповедь. После этого случая я избегал встречи с отцом Гавриилом, хотя по-прежнему часто бывал в монастыре Самтавро. Он это заметил и как-то сам подошел ко мне во время моего очередного паломничества. «Ты был прав, Арчил, прости меня, худшего из грешников. Ты же любишь своего монаха Гавриила…» Такое смирение, его полные тепла и любви слова очень подействовали на меня. Я ощутил всю свою надменность, самомнение и ничтожество, на глаза навернулись слезы. И тогда в наших отношениях исчезло отчуждение.

Но прошло время, и я узнал, что женщина, к которой отец Гавриил обратился с непотребными словами, спустя некоторое время после того случая ворвалась обнаженной в келью к одному монаху, чтобы соблазнить его. Тогда и открылись ее «помышления сердечные». И лишь тогда стало ясно, что отец Гавриил юродством обличил ее тайные нечистые помышления.

Рассказ моряка

В прошлом году в нашу церковь пришел один бывалый моряк. Вот что он поведал нам об отце Гаврииле.

«Шел 1993 год. Я приехал из Германии, куда ездил для покупки машины. Довольно уставший, я наконец пересек границу Грузии, подъехал ко Мцхете. Смеркалось. Погода хмурая, идет мокрый снег. Внезапно вижу, кто-то очень похожий на нищего стоит у дороги. Я проехал мимо и не остановился. Сам думаю про себя: Посажу сейчас в новую машину этого бедолагу, и вся машина после него пропахнет… Нет, не остановлюсь. Но, проехав семьсот-восемьсот метров, стало совестно. Я повернул машину, вернулся обратно и посадил этого человека. Смотрю на него и не могу понять по одежде, кто он. Нищий или духовное лицо? На нем была выцветшая заштопанная одежда. Улыбается мне. Через некоторое время в салоне стало чувствоваться не выразимое словами благоухание. Я думаю: „Откуда идет этот запах? У меня в машине нет ни духов, ни одеколона“.

„Что, ближний, пропахла твоя машина?“ – с улыбкой спрашивает попутчик. Я понял, что он знает мои мысли, чувствую, что и благоухание исходит от него. В удивлении я спросил его имя. „Я монах Гавриил“. Между нами завязался разговор. Прощаясь, он сказал, что скоро я приду к нему на могилку. „Что мне нужно на его могиле? И откуда я знаю, где его похоронят?“ – ворчал я про себя.

Прошло около двух лет. Я снова поехал в Германию, чтобы привезти машину (этим я содержу свою семью, так как сейчас на пенсии). Перед возвращением познакомился с живущими там грузинами: они оказались верующими и попросили, так как я возвращался в Грузию, отвезти в женский монастырь в Самтавро ковры и другие вещи в дар монастырю.

„Они, видимо, не знают, что на таможне я должен буду заплатить отдельно и за эти вещи“, – думаю я.

„За эти вещи мы заплатим“, – отвечают они вслух на мои мысли. Я отказываюсь с некоторым оскорблением в голосе. Вещи везу, но в душе бунтую.

…Было уже 4 часа утра, когда я въехал во Мцхету. Темно. Приблизившись к монастырю, я увидел, что ворота заперты на железную цепь, на которой висит грубый замок. Я заволновался. „Стою здесь холодный, голодный и изможденный у закрытых ворот монастыря в 4 часа утра. Что мне здесь нужно?“ – думаю раздраженно. Потом начинаю со всей силы стучать в железную дверь. Из монастыря выходит щупленькая монахиня.

„Вам из Германии просили что-то передать“, – отрезал я, прежде чем она успела что-нибудь спросить. Она зовет других монахинь, и они уносят пожертвования, а эта монахиня заводит меня во двор монастыря. В темноте я не могу различить, где я, но вдруг обнаруживаю, что иду посреди могил. Я еще больше раздражаюсь: „Куда она меня ведет?“. Она пытается проявить благодарность, благословляет меня и говорит: „Я дам вам такую вещь, которая вас точно обрадует. Возьмите домой“. Она склоняется к одной из могил и наливает мне масло из горящей лампадки (я позже узнал, что это, оказывается, лампада) в маленькую склянку. Вот тут я уже взорвался, а монахиня, словно ничего не понимая, продолжает: „Ты не думай, что это обычное масло. Я даю тебе масло с могилы отца Гавриила, вот и землицы возьмите. Если бы вы знали, скольким он помог“. Как только она упомянула имя «Гавриил», я неожиданно изменился в лице, мой гнев сменился изумлением: „Боже мой, кто же на самом деле этот человек?“. Монахиня подтвердила мне, что это была действительно могила того самого монаха Гавриила. „Я до сих пор храню уважение к этому монаху и его подарок“, – завершил свой рассказ моряк.

 

Пиджак отца Гавриила:

рассказ Тамуны Иоселиани

На Пасху, когда мы были в храме, отец Гавриил подозвал моего мужа к себе, и они пошли к нему в келью. Заходят, и муж рассказывал, что они, не обмениваясь ни единым словом, вели диалог в мыслях. И вот таким образом отец Гавриил попросил помочь ему открыть сундук, достал оттуда пиджак и сказал: «Вот это тебе, чтобы тебе никогда не было холодно». Муж надел этот пиджак, вышел и сказал: «Вот, отец Гавриил мне пиджак подарил». Всем это было странно, но я знала, что просто так отец Гавриил ничего не делал. Шел 1990 год. Потом у нас появились дети, и, когда они заболевали, я всегда прикладывала к ним этот пиджак.

Наступил 2002 год. Я никогда никому пиджак не отдавала, так как не очень люблю афишировать свою религиозность. Я была в гостях у своей подруги, и она рассказала, что у 12-летнего сына нашей общей знакомой аневризма. Ему сделали в Праге трепанацию черепа, успешно провели операцию, и вдруг в 14 лет история повторилась. Семья в шоке, опять нужно оперировать. Я подумала: чем я могу помочь этой семье? Материально не могу, физически не могу, может, как-то духовно? И я этой моей близкой подруге ненавязчиво сказала, что у меня есть пиджак, который подарил отец Гавриил, и я могу передать его ее знакомой, чтобы она отвезла пиджак с собой в Прагу к сыну, который ожидал операции. Они очень обрадовались, и я передала туда пиджак – это был первый случай, когда начали твориться чудеса. Мальчику сделали компьютерную томографию, диагноз был ужасный. Врач сказал, что самый лучший вариант – сделать операцию лазером, а худший – это трепанация. Привезли пиджак, мальчик в клинике надел его на себя. Его уже подготовили к операции, сделали повторную томографию, и оказалось, что на снимке абсолютно ничего не было. Не то что аневризма стала маленькой или расположилась на удобном для операции месте – не было абсолютно ничего. Врач, чех, говорил, что это чудо: неправильно прочесть снимок было невозможно. Есть предыдущий снимок с опухолью и последний – без опухоли. В общем, они вернулись на родину живыми и здоровыми, сейчас у этого человека двое детей. Это был первый такой случай, после чего мы с мужем подумали, что неспроста отец Гавриил подарил нашей семье свой пиджак. И пошло-поехало. Уже больше тысячи таких чудес произошло. Кому рассказать – не поверят.

У моего очень близкого друга был рак мозга, глиома. Он поехал в Лондон, ему дали два, от силы три месяца жизни. Я дала ему пиджак отца Гавриила. А у нас с ним все время были какие-то споры по поводу того, что я церковный человек. Он говорил, что это не обязательно, что Бог в сердце, – светское такое отношение к религии. Короче, я дала ему этот пиджак, и с ним вместе в Англию поехали наши друзья. Я попросила их после операции обязательно сразу вернуть пиджак: мало ли, кто-то подумает, что это какая-то ненужная вещь, и выбросит. За день до операции они сидели в своей комнате, и вдруг появился запах мира: что-то благоухало так сильно, что даже приоткрыли форточку. Начали искать, откуда запах, – оказалось, от пиджака, который висел на вешалке. Благоухание сохранялось два дня, в том числе когда мой друг взял его с собой в больницу, – пиджак не мироточил, а просто благоухал. Этому человеку сделали биопсию, опухоль была неоперабельна, глиома очень большая. Пиджак собирались возвращать, и Георгий мне рассказывал, что когда укладывал его в полиэтиленовый пакет – как будто от сердца отрывали. Он позвонил своей матери в Грузию и попросил, чтобы она обязательно поехала в Мцхете поблагодарить святого Гавриила, отслужить молебен. Мать и брат поехали, и на обратном пути их попросили подвезти до Тбилиси какую-то матушку. По дороге мать рассказала ей про своего сына, про пиджак, что вот, мол, сын вынужден его возвратить. А эта матушка сказала: «Не волнуйтесь, я могу вам одолжить капюшон, который остался у меня от святого Гавриила». Получилось, что у того больного человека забрали пиджак, а на второй день у него в Лондоне был капюшон отца Гавриила. Это был капюшон от какой-то старенькой куртки. Два месяца мой бедный друг ходил по Лондону с этим капюшоном, вообще не снимал, и вот жив до сих пор! Сейчас он воцерковленный верующий человек. Он мне говорит: «Прошло уже восемь лет, и я знаю, почему я тогда не умер. Я не умер, потому что сейчас я могу утром встать и прочесть утреннюю молитву, – из-за этого меня Бог оставил».

А дальше вот что было: через год он приезжает и заболевает бактериальным менингитом, началось загноение. Он в коме десять дней, мы каждый день ждали, что его не станет, но молились, читали акафисты. Ситуация была уже невыносима, и я позвонила своей очень близкой родственнице, она монахиня, и спросила: «Человек умирает, что можно сделать?» Она сказала, что нужно соборовать. Совершили соборование, и она мне чуть позже звонит: «Ты что сделала, он же мертвый уже, мы мертвому соборование сделали!» И врачи тоже сказали, что нет абсолютно никаких надежд. Потом позвонила его мать и говорит, что в Лондоне же очень помог этот твой пиджак, может, одолжишь еще раз? Была уже глубокая ночь. Я говорю: «Обязательно», они забрали пиджак. Я не стала звонить, чтобы узнать, как у него дела, потому что как-то плохо получалось: он еще живой, а все звонят. Вечером мне позвонил его брат и рассказывает, что ночью пиджак принесли в реанимацию, а утром он открыл глаза. Это был мертвый человек, его отключили от аппарата, а вечером он сам попросил и съел омлет. Сейчас он живой-здоровый, уже девятый год пошел с тех пор, весь такой энергичный.

В прошлом году молодой человек попал в автокатастрофу. У него были увечья, абсолютно несовместимые с жизнью, а он у родителей единственный сын. Родители приехали в больницу, чтобы попрощаться, по телу уже пошли пятна. В больницах меня знают, врач или санитарка дали им мой номер телефона, они позвонили, приехали, я им дала пиджак, они накрыли им этого мальчика и у него появился пульс. Под вечер он уже хорошо себя чувствовал. А рядом лежал еще один очень тяжелый больной, его родственники тоже попросили этот пиджак. Когда этому больному давали пиджак, ему становилось лучше. Когда ему становилось плохо, выбегал врач: «Скорее пиджак, где пиджак? Ему плохо». Снова накрывали. Сейчас этот человек уже абсолютно здоров.

Конечно, были и летальные случаи. У моей матери был рак четвертой стадии. Восьмидесятилетняя женщина, энергичная, здоровая… Представляете, что бы я сделала для нее. Все время молилась, и все время вместе с ней был этот пиджак. За пять дней до смерти она причастилась, соборовалась.

У моей сестры была икона из церкви. Мы с нашими друзьями собрались у нее, молились, позвонили одной нашей близкой знакомой. Она приходит с какой-то молодой женщиной, которая все время плакала. Потом мы напоили ее чаем, спросили, что случилось. Он сказала, что у ее трехлетней внучки обнаружили саркому и завтра ее везут в Германию на лечение, так как тут у нас не дают никаких шансов. Я говорю: «Вот у меня пиджак отца Гавриила, я могу его вам дать». Тогда его еще было возможно забрать за границу, сейчас уже каждый день он у кого-то. Эта женщина чуть с ума не сошла от счастья, начала плакать, благодарить. Взяла в Германию пиджак, десять месяцев он был у них, потому что никак не могли с ним расстаться. Девочка поправлялась гигантскими шагами, немцы были в шоке. Потом, когда родители этого ребенка приехали, связались со мной, чтобы поблагодарить, плакали, бедные, и рассказали, что, оказывается, рядом в палате лежала годовалая девочка, тоже грузинка, которая совсем не спала. Ей давали какие-то лекарства, чтобы заснула. И вот им дали пиджак, укрыли им эту девочку, и она сразу заснула. И каждый день вечером они просили одолжить этот пиджак, чтобы усыпить ребенка. Врачи были удивлены, что оба пациента так быстро поправились, и они начали по клинике уже всем давать этот пиджак, не спрашивая вероисповедания. Пиджак помогал всем. И вот эти десять месяцев эта молодая женщина занималась там такой вот помощью больным.

Когда пиджак не помогал, какого-то разочарования, отчаяния у людей не появлялось. Все-таки обычно пиджак просили верующие люди. Да и дело-то, по сути, не в пиджаке. Бог же видит, кому какой исход дать. Если человек не исцелялся и умирал, то умирал… Мать нашей подруги Натули была очень сильно больна. Раковое заболевание, она уже умирала, были страшные боли, кололи морфий, и Натули попросила одолжить для нее пиджак. В соседней с палатой мамы комнате она стояла на коленях перед двумя иконами: Божьей Матери и святого Георгия. Мама дремала, это была ночь. Натули плакала, молилась, чтобы Бог забрал к Себе мать, потому что уже ни у кого не было сил: ни у нее, ни у матери, ни у кого. И тут мать зовет: «Натули, Натули, иди сюда». Она приходит: «Что случилось, мама?», а рядом пиджак лежит на постели. «Натули, не думай, что я свихнулась, но вот рядом со мной сейчас сидели Божья Матерь и святой Георгий, и они меня успокаивали». Через два дня она скончалась.

Еще одна история. Муж моей родственницы сидел в тюрьме, а он очень верующий человек и очень любит святого Гавриила. И вот его жена попросила, чтобы я одолжила пиджак и они принесли бы его в тюрьму. Я себе как-то не могла представить, как это все технически получится. Она говорит: «Не волнуйся, знакомый батюшка занесет». Потом из тюрьмы позвонили и рассказали историю. В тюрьму принесли пиджак, заключенные перед ним помолились, отслужили молебен в тюремной церкви. А один из заключенных был инвалидом, четырьмя годами ранее его избили, и его парализовало по пояс, абсолютно не чувствовал ног. К нему в камеру принесли пиджак. После этого проходит, по-моему, два месяца, и мне звонят: «Тамара, здравствуйте, я тот заключенный, который был инвалидом». Я уже не помню эту историю, какой заключенный… Он сказал, что только сейчас вышел из тюрьмы, и очень просил одолжить пиджак еще раз. Оказалось, что сразу после того случая, когда к нему принесли пиджак, у него начались страшные боли в ногах. Сначала он испугался, потом понял, что восстанавливается кровообращение. Через некоторое время он смог сам сидеть. Когда его освободили, он уже сидел в коляске. Через три месяца начал потихоньку ходить с палочкой, а потом и без палочки.

Расскажу еще историю про одну известную танцовщицу-солистку ансамбля Сухишвили по имени Теа. Она забеременела четвертым ребенком, и все анализы, которые она сдавала и в Тбилиси, и в Америке, и в Германии, в том числе пробу плаценты, говорили о том, что ребенок будет с синдромом Дауна. Она смирилась, хотя очень переживала. Ее мать говорила: «У тебя трое таких блестящих детей, а сейчас ты родишь дауна, для них это будет стрессом. Не делай этого, лучше сделай аборт». Доктора добавляли, что ребенок будет еще с какими-то нарушениями, но она сказала, что на все воля Божья, я рожу этого ребенка. Если он будет с синдромом Дауна, значит, так нужно. Она очень верующий церковный человек. Нино Сухишвили попросила меня, чтобы я одолжила пиджак. Договорились, что передам его в храме. И вот я стою на вечерней службе. Тею в лицо я не знала, но вижу женщину с большим животом – ходит грустная вокруг церкви. Я подошла и говорю: «Теа, не сочтите меня чокнутой: Нино попросила одолжить вам пиджак отца Гавриила». Она чуть в обморок не упала от радости, начала меня целовать, обнимать. Мы подружились. В тот день она мне рассказала всю свою жизнь, мы очень сблизились. Я дала ей пиджак. Она находилась уже на восьмом месяце. Два дня у нее был пиджак, она молилась и потом сказала, что абсолютно не волнуется, так как знает, что ребенок будет здоровый. Позже она мне звонит с роддома: родился ребенок, у которого по 10-балльной шкале здоровья (шкала Апгар) 10 баллов, абсолютно здоровый. Его назвали Гавриилом. Родился в ноябре в день Небесных Бесплотных сил. Сейчас ему идет третий год, а врачи хотели его убить. И главное, Теа сказала, что, если ребенок родится здоровым, я ухожу со сцены, – и она ушла. Сейчас у Теи своя студия, потому что без танца она не может, всю жизнь танцует.

Очень важную вещь заметила наша знакомая врач Майя. Отец Гавриил подарил нам не рясу или какую-нибудь часть церковного облачения, а мирскую одежду – пиджак. Это получилось как бы и мирское, и духовное, что-то среднее.

 

История протоиерея Зураба Цховребадзе

Как-то раз, когда я был у отца Гавриила в келье, он подарил мне икону святой Нино просветительницы Грузии. Он сделал эту икону сам, собственноручно. И надо сказать, что, когда он попросил матушку Параскеву подать икону, то несколько раз говорил: «Нет, не эта икона», пока она не нашла икону святой Нино. Я догадался, что какой-то скрытый смысл в этом есть. Прошло много лет, я часто вспоминал об этом и думал, что надо все-таки найти ответ, почему он подарил мне икону именно святой Нино. И вот однажды, несколько лет назад, когда был праздник святой Нино, открыли для поклонения ее крест из лозы, с которым она ходила по Грузии. Я подошел, чтобы приложиться к этому кресту, и тогда попросил у святой Нино, чтобы она объяснила мне, почему именно ее икону подарил мне отец Гавриил. Тогда я был пономарем в кафедральном соборе Святой Троицы в Тбилиси. Когда я вошел в алтарь, меня позвал Патриарх Илия и сказал, что он решил рукоположить меня в дьяконы. Тогда я догадался, почему именно эту икону подарил мне отец Гавриил. Когда я вернулся домой, то подошел к этой иконе, приложился и захотел обойти с ней весь дом. Ни до этого, ни после я такого не делал – это был первый и последний случай. И вот когда я поднял эту икону, то увидел сзади маленькую приклеенную бумажку – это была моя записка, о которой я уже забыл. Я писал в ней: «Отец Гавриил, если для моей души это не будет пагубно, то тогда пусть я стану священником». Мне до того несколько раз и Патриарх, и епископы и священники, и обычные люди говорили, что мне надо стать священником, так как я долго служил в церкви, преподавал в Духовной академии, был руководителем канцелярии Патриарха, потом – редактором газеты Патриарха, заместителем начальника пресс-центра, работал на радио Патриархии. Меня многие знали и удивлялись, почему я не становлюсь священником. Я поздно женился, и это тоже было причиной, но после женитьбы прошло еще несколько лет, а я все не решался, так как у меня не было внутренней уверенности в том, что я должен быть священником. Я рассудил, что, пока у меня не будет уверенности, я этот шаг не сделаю. И вот так потом чудом получилось, что я стал священником.

Что касается моей женитьбы, то это тоже связано с отцом Гавриилом. Когда я последний раз видел его в живых, то прямо спросил: «На ком мне жениться?». Я хотел, чтобы он чуть ли не сказал мне имя, фамилию, адрес, телефон, а он ответил: «Надо жениться на честной девушке». Через несколько минут вошли мои приятели, и им он сказал: «Одну хорошую девушку для Зураба обязательно подберу». После этого я уже не видел его в живых, прошло несколько лет, у меня был очень загруженный график, было много работы и почти не оставалось времени для личной жизни. Годы шли, и, конечно надо было бы об этом задуматься: о моем семейном положении говорили уже не только в семье, но и иерархи говорили, что надо решиться, но все никак не получалось. Я время от времени просил отца Гавриила, чтобы он помог. Однажды, когда опять как-то все не складывалось, я поехал в Мцхету, пришел на кладбище к могиле отца Гавриила и сказал: «Ты же обещал, отец Гавриил, почему не помогаешь?» – как ребенок начал его просить, и после этого произошло чудо, настоящее чудо. Со следующего дня я начал думать о той девушке, которая сейчас моя жена. Я стал думать о ней все больше и больше, потом подошел к одному духовному лицу, чтобы поговорить с ним на этот счет. Мы начали разговор о совершенно других вещах, образовалась пауза, и я подумал, что вот сейчас хорошее время, чтобы начать говорить о моей личной жизни. И вдруг это духовное лицо говорит мне: «Вы же знаете та кую-то девушку, почему вы не думали о том, чтобы жениться на ней?» Я был очень удивлен, сказал, что как раз об этом хотел заговорить. Но все-таки я был осторожен в выборе. Взял правило, начал читать псалмы, чтобы точно решить и не надеяться на случай. Прошло некоторое время, решимость все более и более укреплялась. Чтобы перестраховаться и перепроверить, я пошел в церковь и хотел попросить, чтобы один знакомый священник отслужил панихиду у отца Гавриила, чтобы тот окончательно дал мне понять, надо ли жениться на этой девушке. Я подошел к священнику. Он, увидев меня, обрадовался, спросил, как дела в семье, как самочувствие, и вдруг неожиданно говорит мне: «Ты же знаешь вот такую девушку, почему ты не женишься на ней?» Еще до панихиды отец Гавриил через этого священника мне ответил. Конечно, этого было уже достаточно, я точно знал, что нужно принимать окончательное решение. Так что два главных вопроса в моей жизни – женитьба и священство – связаны с отцом Гавриилом.

 

Рассказ Нино Канделаки

Мне отец Гавриил как-то сказал пророчество. Мы тогда по воскресеньям ходили на литургии в монастырь Самтавро, потому что наш духовный отец служил там. У меня была только одна дочь, Анна, и я очень переживала, что не могла опять забеременеть, а хотела еще детей. Я сказала одной из прихожанок про это, а она подошла к отцу Гавриилу и прямо так ему и сказала, что вот Нино очень переживает, что у нее только одна дочь. А отец Гавриил говорит: «Ты не переживай, у тебя будет трое детей». Тогда это было немного странно: почему трое? У православных сколько дает Бог, столько и детей – обычно больше, чем трое. Почему трое, я никак не могла тогда понять. Кто же знал, что мой муж станет монахом, а потом и архиереем, и больше у нас детей не будет именно поэтому.

 

Рассказ монахини Теклы (Сихарулидзе)

Я встречалась с отцом Гавриилом всего несколько раз. Первая встреча произошла, когда я приехала из Москвы, где училась, в Грузию на каникулы к своей приятельнице Нино, сейчас она игуменья Мариам. В то время она только-только пошла в монастырь, и мне очень интересно было с ней встретиться, поговорить, все узнать. Я тогда только начинала ходить в церковь, делала первые шаги. Захожу в монастырь, меня встречает Нино с нашими общими знакомыми и друзьями. Мы поздоровались, я хочу что-то у нее спросить, а она говорит: «Подожди, монах Гавриил пришел, быстро пойдем, возьмем у него благословение», – они называли его «монах Гавриил». Я говорю: «Ну хорошо, возьмем, но я приехала все-таки к тебе, хочу поговорить», – а я еще ничего про отца Гавриила не знала. Мы побежали, она взяла меня за руку, поднялись в монастырь и: «Батюшка-батюшка, благословите мою подругу». Он, как меня увидел, поднял руки вверх и очень театрально, как будто со сцены сказал: «Сестра ваша пришла!» Я посмотрела на него и вдруг, сама не знаю как, оказалась перед ним на коленях, у меня начали течь слезы. Отец Гавриил говорит: «Принесите мне мантию». Начался переполох, быстро принесли мантию, продолжает: «Наденьте!» – надели на него мантию. А я смотрю и не могу ничего понять, потому что я не плачу, а просто слезы текут: не от радости, не от горя, ни от чего, – потом я поняла, что это благодать, которая от него исходила. Надели на отца Гавриила мантию, и он позвал: «Пойдемте в храм», а матушкам говорит: «Пойте» – и назвал им какой-то тропарь. Как потом матушки сказали, это был тропарь из чина пострига. Он накрыл меня своей мантией, мы спустились по лестнице в храм в сопровождении примерно тридцати монахинь, послушниц и мирян, все хором поют, я иду накрытая мантией и не понимаю, что со мной происходит. Со свечами входим в храм, отец Гавриил ставит меня перед чудотворной Иверской иконой Божьей Матери, начинает молиться, и я чувствую, что он как бы передает меня под Ее покров. Потом он мне велел: «Встань», пошел к амвону, встал на него и говорит: «Дочь моя, поднимись ко мне». Тут я немножко очнулась и вспомнила, что женщины не поднимаются на амвон, а он очень строго сказал: «Поднимись». Я смотрю на монахинь: «Матушки, как, куда?» Отец Гавриил: «Монах Гавриил тебе говорит, поднимись». Смотрю на матушек, а там старенькие такие матушки. «Что мне делать? Как мне подняться? Что этот монах от меня хочет?» Они говорят: «Поднимись, поднимись». Думаю: «Боже мой, знаю, что грех, но, раз матушки сказали, я же не ослушаюсь». Я поднялась, отец Гавриил велел приложиться к иконостасу, потом благословил и отпустил. Я спустилась, не могу понять, что со мной произошло. Матушки начали говорить, когда я проходила: «Монахиней будешь», – и действительно через год я пошла в монастырь. Удивительно.

В то время отец Гавриил жил в настоящем курятнике недалеко от Самтавро. И вот после вышеописанного представления он собрал у этого курятника послушниц и мирян, которые жили в монастыре, и рассказывал про Евангелие, объяснял какие-то места, а я по-прежнему хотела поговорить со своей подругой Нино. Она взяла меня: «Давай послушаем, что он говорит». «Ну хорошо, пошли послушаем, что он говорит». Но я все-таки время от времени хочу и с ней поговорить. Слушаем, и через некоторое время он возводит руки к небу и начинает плач, настоящий плач с такими словами: «Господи, какие испытания, какие испытания, ой, Господи, Господи сохрани, Господи помилуй, Господи поддержи!», потом упомянул цитату из Евангелия от Матфея про то, что на камне сем создам Церковь Мою и врата ада не одолеют ее (Мф 16:18), – три раза повторил этот стих. И оказывается, все время он смотрел в мою сторону. Нино говорит: «Смотри, он про тебя это говорит». А у отца Гавриила рядом стоит бутылка вина и стакан, и время от времени, не знаю, пил он в действительности или не пил, у меня было полное ощущение, что он пил. И эти его слова про испытания были настолько неприятные, он таким голосом про это говорил, что меня прямо дрожь брала. И вот он смотрит на меня таким взором, что я немного испугалась и как бы не хочу это принять. Тут я вдруг про себя подумала: «Что этот пьяный монах может мне сказать?..» В это время отец Гавриил уже успокоился и говорит веселым театральным таким голосом: «Тут некоторые сидят и думают», – и фразу построил именно так, как я ее думала, только немного на старогрузинский лад: «Тут некоторые сидят и думают, что́ этот пьяный монах может мне сказать». Я не обращаю на это внимания. Один раз он это сказал, второй раз, третий, и через какое-то время я поняла. Мне все это открылось, я поняла, с кем я имею дело, кто этот человек. Когда я это поняла, он тоже понял, что я поняла, улыбнулся, как-то так хитро усмехнулся и продолжил свой рассказ про Евангелие, как будто ничего и не было. Это все было сказано с любовью, но при этом мне было очень, очень стыдно. И я про себя думаю: «Господи, прости меня за то, что я так думаю». А он обрадовался видно, почувствовал, что я поняла, в чем дело.

На этой встрече, когда я подумала, что отец Гавриил пьян, он говорил про три больших испытания. Когда у меня случилось первое большое испытание, я была уже в монастыре. Как-то я отлучилась в Тбилиси и решила поехать к отцу Гавриилу, поговорить с ним, спросить совета. Это был праздник Преображения, Святейший служил в храме, а отец Гавриил там чудил. Во время службы я все хотела к нему подойти, а надо сказать, что от этого испытания я была в очень удрученном состоянии, была какая-то безвыходность. Настолько я хотела прийти к нему и спросить совета, что, думаю, без этого не могло бы быть никакого разрешения этой ситуации. И вот я собираюсь в храме к нему подойти, а он как-то ускользает – от этого мне становится еще хуже. Прямо подхожу к отцу Гавриилу, а он буквально исчезает: стоит, и уже нет его, как будто ангел его покрывал, и вдруг он где-то в другом месте храма оказывался. Не может человек вот так перемещаться, надо же несколько шагов сделать и пройти, а вот он здесь, и вдруг его здесь нет. Думаю: «Боже мой, Господи, какая я грешная, что даже вот хочу попросить молитвы отца Гавриила, и никак». Я уже отчаялась, смирилась, думаю, все, стою молюсь, и вот редко так бывает, когда чувствуешь себя очень близко к Господу. Стою так у Столпа, прислонилась к нему, и в это время отец Гавриил подходит сзади и говорит: «Какое счастье быть близко с Богом», – и с такой любовью! Мне стало так хорошо, так легко на душе! Я физически чувствовала, что эта любовь, эта благодать, эти его слова проходили через ум, сердце и тело, через все. Он разрешил мою проблемную ситуацию, я поняла, что он молится за меня, а он понял, что мне было очень плохо. Как будто куда-то все улетело, ничего не случилось, как будто и не было никаких испытаний, и я начала даже благодарить Бога: «Господи, как я Тебе благодарна за такое испытание!» А отец Гавриил тогда дал мне понять, что нужно было уповать не на него, а на Господа. После службы я летела как на крыльях. Каждое Преображение я переживаю этот случай, вспоминаю. И как только у меня начинаются какие-нибудь искушения или испытания, всегда вспоминаю его предупреждение о том, что будут очень большие испытания, но через Церковь, через Господа все разрешится.

 

Рассказ Звиада Ониани

Однажды я был на литургии в Ольгином монастыре, расположенном недалеко от монастыря Самтавро, где жил отец Гавриил. И вот я поехал в Ольгин монастырь, отстоял литургию, после чего пошел к отцу Гавриилу, – он был у себя в келье один. Я пришел, отец Гавриил говорит: «Вот, сейчас ты после службы голодный, я тоже голоден. У меня есть кукурузная каша», то есть кукурузная крупа, вода и все остальное для приготовления каши. А я обычно после 12 ночи под воскресенье ничего не ел на случай, если буду причащаться, либо даже если не собирался причащаться – хотя бы чтоб просфору принять натощак, то есть и правда был голоден. На плите стояла сковородка, отец Гавриил что-то мне говорил и параллельно брал крупу, соль, еще что-то и так небрежно сыпал в эту сковороду, словно это был мусорный ящик. Приготовил кашу и говорит: «Давай покушаем». Достал из тумбочки глубокие тарелки, два черпака каши положил мне, два – себе. А он же не ел почти, но себе всегда накладывал. Потом он достал большую пачку крупнозернистой соли, взял целую горсть и насыпал в свою кашу. Я думаю: «Зачем ему столько соли?», а потом решил: «А, он же все равно не кушает, чего ему…» Отец Гавриил взял еще горсть соли и уже мне в кашу насыпал, а потом еще и вторую горсть добавил мне в тарелку! И вот у меня в тарелке два черпака каши и две горсти соли. «Давай, перемешиваем», – говорит. Я думаю, наверное, он хочет меня проверить, как я его люблю, могу ли ради него две горсти соли съесть. Отец Гавриил зачерпнул одну ложку из своей тарелки, как будто в рот занес, но так же полной вынес эту ложку, ничего не съел. Потом повернулся и поставил свою тарелку обратно на тумбочку: «Я потом покушаю». И стал в книгах, которые лежали на тумбочке, копаться, немного отвернувшись от меня. Я уже психологически настроился съесть свою кашу с солью, взял одну ложку, съел – очень вкусно! Никакой лишней соли, как раз в меру. Я съел все до конца. А он, пока я ел, все в книгах ковыряется. Как только я съел последнюю ложку, отец Гавриил повернулся, взял тарелку, посмотрел так хитро: «Соли же мы в меру положили?».

Потом я уже стал анализировать – мол, хорошо, вкуса я не почувствовал, но эти две горсти соли же в организм попали, значит, было бы логично, чтобы я захотел пить. Но этого не было! Я даже не вспомнил про питье. Обычно, когда я захожу домой, автоматически беру из холодильника воду. Хочу пить или не хочу, но хотя бы глоток выпиваю. И вот так же я вернулся тогда домой, по привычке взял воду, и мне в голову приходит мысль: «Зачем мне вода, я же пить совсем не хочу». До сегодняшнего дня не могу понять, что тогда случилось.

Один раз я написал что-то типа молитвы, некоторое такое восхваление Господа. Иногда ко мне приходит муза, и вот только один раз было, когда я что-то написал на религиозную тему. Написал это произведение, почитал, решил, что хорошо получилось; мне понравилось. Потом подумал: чтобы никакой ошибки не было, вдруг я какие-то каноны нарушил или догматическая какая ошибка, пойду к отцу Гавриилу, попрошу прочесть и сказать свое мнение. Я думал, что ко всему готов: он скажет это, он скажет так, он скажет сяк, он сделает это, хоть даже чайником мне по башке даст, – ко всему готов. Я пришел и сказал: «Я тут кое-что написал, отец Гавриил, прочтите, пожалуйста, чтобы ошибки не было». Он говорит: «Прочти сам вслух». Я прочел. Отец Гавриил слушал и, когда я закончил читать, говорит: «А ну еще раз почитай». Я подумал, что ему, наверное, понравилось: второй раз просит почитать. Я второй раз почитал, и он мне тихо так говорит: «Там спички лежат, подожги эту бумагу», то есть лист, где написано мое произведение. Я ко всему был подготовлен, но не к этому. «Подожги», – говорит. Я взял спичку, поджег эту бумагу и держу ее в руке. Огонь уже доходит до пальцев. «Отец Гавриил, что делать с бумагой?» – говорю. А он: «Брось вниз», а на полу ДСП лежит. Я говорю: «Пожар будет». И вдруг он на меня так посмотрел… Он иногда по-другому смотрел, всей своей мощью: «Ты пожар тогда увидишь, когда Звиада зажжешь». То есть когда свое эго подожжешь.

 

Рассказ владыки Иосифа (Киквадзе), митрополита Шемокмедского

Это случилось примерно в 1992 году. Я тогда был уже иеромонахом, сначала служил в Абхазии, потом – в монастыре в Марткопи под Тбилиси, затем – в городе Мцхета в соборе Светицховели. В Марткопи было очень тяжело, так как тогда в Грузии было мало священнослужителей, епископов было всего семь, люди находились под сильным влиянием атеистической и коммунистической идеологии. Рядом с Марткопи есть село Норио. Даже во времена основателя Марткопского монастыря св. Антона Марткопского (VII век) это село существовало, и люди из этого села создавали ему проблемы.

Прошло около трех лет со дня возобновления богослужений в Марткопском монастыре после падения СССР. Во времена Советского Союза там был милицейский полигон. Жители Норио очень сильно невзлюбили возобновившийся монастырь с братией, потому что после его открытия они уже не могли там делать все, что хотели: кутить и устраивать пикники на территории монастыря. От селян стали поступать многочисленные угрозы, после чего однажды они собрались у монастыря с оружием: топорами и автоматами, – хотели разрушить монастырь и выгнать всех из него. Братии и сочувствующих было около тридцати человек. Из них три монаха, несколько послушников и дети из приюта при монастыре. Отец Гавриил рассказывал, что перед кульминацией этого конфликта он увидел Антона Марткопского и тот ему сказал обязательно поехать в монастырь и мне помочь. Он позвал моего духовного сына Отара, так как у того была машина, и они вместе поехали из Мцхеты в Марткопи спасать монастырь. Отар вспоминает, что, когда они поехали, отец Гавриил его очень торопил, но при этом говорил, чтобы тот не оборачивался назад. На вопрос «почему?» отец Гавриил сказал, что с ними едет св. Антон Марткопский. Когда они приехали, уже был вечер; насельники монастыря как раз ждали, когда придут разозленные селяне. Конечно, не все в этом селе были такие, но людей собралось достаточно много, времена были смутные, гражданская война. Отец Гавриил встал перед селянами, поднял руки, и все остановились, встали на колени и стали просить у него прощения. Так спасли монастырь, иначе была бы очень большая драка.

 

Рассказ владыки Николая (Пачуашвили), митрополита Ахалкалакского и Кумурдойского

Как-то раз заходит отец Гавриил в Сионский собор, а там в тот момент из знакомых ему людей попался только я. Он сразу за свое, заходит и: «Все опуститесь на колени!» А мне говорит: «Мы сейчас пойдем в ресторан». Все в храме опустились на колени, он долго всех так держал, а потом, когда все встали, говорит: «Ну, а сейчас жертвуйте деньги». Там стоял какой-то стол, и он: «Не скупитесь, деньги кладите на стол!» Люди стали подходить к столу, и в итоге столько денег накопилось! Отец Гавриил мне говорит: «Собери эти деньги и пошли». Я был в то время еще алтарник, студент, с большим почтением относился к отцу Гавриилу, поэтому прекословить ему для меня было просто невозможно. В общем, я собрал все эти деньги, отдал отцу Гавриилу. Он говорит: «Сейчас пойдем в армянский храм». А я, будучи молодым, ревностным христианином, никогда не бывал в армянском храме и считал, что к еретикам в храм заходить не стоит, лучше с ними не общаться. И плюс к этому я не знал, что там собирается делать отец Гавриил, думал: «Сейчас там возьмется за свое, будет деньги собирать или еще чего. Может, у армян много денег, поэтому к ним и идем…»

Когда мы вышли из Сионского собора, он говорит: «Найми такси и скажи, что мы сейчас поедем во Мцхете». А уже примерно 8 часов вечера, в те времена вечером найти машину до Мцхеты было нереально. Думаю, какое такси сейчас поедет в эти края? И первая же попавшаяся машина – это был синий москвич, не такси – останавливается. Я говорю: «во Мцхету повезете?» Водитель: «Да, пожалуйста». Мы сели в эту машину и поехали сначала в армянскую церковь, которая расположена неподалеку от Сионского храма. Водитель этот был как ослик из Евангелия, которого привели Господу для входа в Иерусалим. Такой божий ослик, который абсолютно на все согласен. Обычно водители всегда нервничают: мол, сколько еще ждать? Почему так поздно? А этот водитель ни слова не говорил.

Итак, сперва приехали в армянский храм, людей не очень много. Отец Гавриил тихо-тихо зашел и встал где-то в уголочке, никто на него не обратил внимания. Люди заходят, ставят свечки, а он абсолютно ничего не говорит. И вдруг кто-то его заметил. И люди с таким почтением начали к нему подходить под благословление! Кто-то что-то рассказывает, у кого-то что-то случилось, благословите, благословите. А он стоял и молча благословлял. Это очень сильно на меня подействовало: люди подходили к нему, как к настоящему святому!

Через какое-то время отец Гавриил сказал: «Ну, теперь пошли». Вышли мы из армянского храма, и: «Сейчас пойдем покушать хачапури к Лагидзе». Хачапурная Лагидзе располагалась на проспекте Руставели в подвальном помещении. Я говорю: «Отец Гавриил, сейчас Великий пост, какое хачапури?» Он отвечает: «Замолчи и пошли со мной». Я думаю: «Что мне делать?.. Вдруг отец Гавриил благословит есть хачапури… С одной стороны, это же отец Гавриил, а с другой – пост». Мобильных телефонов тогда не было, духовнику позвонить и спросить, как себя вести в таких случаях, не получится. Я тогда еще не дорос до понимания того, что если благословляют, то допустимо, например, нарушить пост.

В общем, мы на том самом москвиче продолжили свой путь во Мцхету через хачапурную «Лагидзе». Водитель припарковался, и мы спускаем в подвал. В здании было два этажа: на первом этаже, который на одном уровне с улицей, были знаменитые «Воды Лагидзе», а внизу пекли знаменитые на весь Тбилиси хачапури «по-аджарски». За хачапури огромная очередь, я решил, что сейчас будем в ней стоять, и даже не догадываюсь, что сейчас может случиться. Отец Гавриил приподнял бровь, окинул взглядом всех стоящих в очереди, прошелся по залу в одну сторону, потом обратно, еще походил, – никто на него не обращает внимания. И тут он как стукнет этим своим посохом. «Это что, – говорит, – здесь происходит?! Я, монах Гавриил, пришел, и никто не обращает внимания! Во время поста вы едите хачапури! Как вам не стыдно?!» Люди замерли, у многих в горле застряли эти хачапури, аппетит у всех, естественно, пропал. Несколько минут отец Гавриил спускал на посетителей свой гнев, а потом говорит мне: «Нам здесь делать нечего, пойдем отсюда!» И мы очень гордо поднялись по лестнице, вышли, а там драка какая-то. Рядом находился другой ресторан, и там произошла следующая ситуация: бежит один человек, а за ним гонится другой и ругает первого. Скорее всего, тот, кого преследовали, очень плохо себя повел, а тот, кто гнался, был прав. Но люди почему-то преследуемого не тронули, а второго поймали, и начиналась настоящая драка, махали кулаками, ногами. Отец Гавриил даже не задумался – я не смог его удержать – он кинулся головой вперед разнимать эту драку. Ему сразу перепал удар, я полез туда за ним. В итоге получилось, что виноватый убежал, а тот, кого задержали, начал плакать: «Почему вы дали ему убежать, он подлый, он очень плохо поступил!», но драка прекратилась. Ну, а мы вернулись к нашему водителю и говорим: «Все, сейчас поехали во Мцхету». А уже ночь. Сели в машину, поехали. Я в это время нервничаю: отец Гавриил – он же не от мира сего – сейчас даже и не замечает этого шофера, а он же нас ждал. Думаю, сколько он сейчас ему даст денег, или, может быть, вообще не заплатит?.. А водитель и не думал переживать. И когда мы приехали во Мцхету, отец Гавриил дал водителю очень много денег. Тот молча поблагодарил и уехал, то есть воспринял все это абсолютно спокойно.

 

История владыки Александра (Ищеина), архиепископа Бакинского и Азербайджанского

Я достаточно часто бывал в Грузии на протяжении многих лет: в советское время по два-три раза в год, в лихие 1990-е, в смутное время, приходилось бывать реже, но все же Господь давал такую возможность. В своих поездках я лично посещал святейшего Патриарха Илию II, брал у него благословение, просил его молитвенной поддержки и всегда ездил во Мцхету, где хранится хитон Господень и где свой подвиг начинала равноапостольная Нино. Как-то после Светицховели мы направились в женский монастырь Самтавро и помолились на месте подвигов святой равноапостольной Нино. Затем игуменья Кетеван пригласила нас на трапезу, мы отобедали, и она попросила меня пройти к старцу Гавриилу. Я как-то сомневался, так как не был с ним знаком и не чувствовал особой необходимости такого какого-то общения, потому что все те вопросы, которые меня волновали, я уже обсудил с Патриархом Илией, с которым очень давно знаком. Но игуменья настойчиво предлагала навестить старца. А я был тогда архимандрит, служил в Азербайджане; это был 1995 год.

Дело в том, что Азербайджан в то время переживал очень трудное и нестабильное время. На территории этой страны разные вооруженные группировки вели не совсем положительную деятельность. Были проблемы с электроэнергией, с газом, с энергоносителями, с водой и, конечно, с продуктами. Жизнь была очень трудная, в то время как в России открывались монастыри, строились храмы, открывались духовные школы. Мне было немножко тягостно, что я оторван от процесса возрождения религиозной жизни, который в это время происходил в России, и, конечно, по-человечески хотелось вернуться на родину и принять участие в ее церковной жизни. Но в Церкви – дисциплина, послушание, и мы не можем самовольно оставлять места нашего служения и должны по благословению церковного священноначалия исполнять свой пастырский долг. И вот с таким настроением, с такими чувствами я зашел в келью к старцу Гавриилу. Он жил в развалинах башни. Посреди помещения, где он жил, стоял столб, на который опирались своды и потолок. Как только я переступил порог кельи, старец быстро, энергичными шагами стал ходить вокруг этого столба и при этом приговаривал странные, поразившие меня слова: «Бегай – не бегай, убежишь – прибежишь, из Баку никуда не убежишь». Затем он предложил мне и моему спутнику по стакану грузинского вина, налил себе, и кое-что особенное, характерное сказал моему спутнику. Короче говоря, мы вышли от него огорченными и неудовлетворенными, потому что хотелось, наоборот, услышать что-то утешительное. Я даже не задавал никаких вопросов старцу Гавриилу, просто слушал, что́ он говорил, – а я его совсем не знал до этого. Но слова, с которыми он меня встретил, оказались пророческими, потому что действительно вскоре после этой встречи я покинул Баку по благословению церковного священноначалия, но буквально через сорок дней меня призвали обратно. В Баку я был настоятелем разных храмов, нес послушание благочинного православных приходов, в 1998 году был призван к архиерейскому служению и вот уже на протяжении многих лет являюсь архиепископом Бакинским и Азербайджанским. Эти слова старца о том, что воля Божья – в том, чтобы мне нести свое церковное послушание в Баку, – они живут в моем сознании. Вскоре после той встречи старец скончался, был похоронен в монастыре Самтавро. Когда я посещал Грузию, всегда ходил к нему на могилку, молился об упокоении его души и делился своими впечатлениями с моими спутниками, рассказывал о моей встрече с ним. К великой моей радости, старец действительно был удивительный, великой жизни. В прошлом году я также был в Грузии после праздника Успения, посетил Святейшего и Блаженнейшего Каталикоса-Патриарха Всея Грузии Илию II и взял благословение посетить святыни Мцхеты. Мы приехали в Самтавро, и, когда зашли в Преображенский храм, на возвышении увидели раку с мощами старца Гавриила.

Для меня то, что он сказал, не было утешением и поддержкой на тот момент моей жизни, его слова меня в какой-то мере огорчили, но оказались пророческими. И моя жизнь на протяжении более чем двух десятилетий протекает в Баку.

Я очень рад, что этот человек причислен к лику святых. Когда я покидал Грузию, то мне подарили икону старца Гавриила с мощами. И надо сказать, что у нас в Баку не только у меня в домовой церкви есть такая икона, но и еще во многих храмах. То есть люди его почитают, иконы востребованы. Я рад, что Господь дал мне видеть этого человека живым и услышать из его уст волю Божью обо мне и о моей жизни.