Ночь выдалась — хоть глаз коли. Небо и водную гладь заволокло туманом. На море ни всплеска волны, ни ветерка — тишина коварная, усыпляющая, теплая, с ленивой истомой. Но на наших моряков эта ночь если и действовала, то только настораживающе.

Сигнальщики не смыкали глаз ни на миг, но в сплошной тьме и тумане ничего увидеть не могли. Однако сторожевой пограничный корабль шел обычным ходом без огней и сигналов, и командир его был совершенно спокоен: всевидящее око радиолокатора в любом тумане своевременно разглядит и крупный пассажирский теплоход и маленький катер.

Корабль возвращался на базу. Вскоре он вышел на траверз Хораса. В ясную ночь отсюда уже открылась бы панорама расположенного за мысом ночного курортного города, но сегодня береговые огни не могли пробить завесу мельчайшей водяной пыли.

Командир корабля стоял на мостике и, надвинув фуражку на лоб, вглядывался в синий туман, изредка перебрасывался с вахтенным офицером короткими неторопливыми фразами.

Кто-то, невидимый в потемках, легко взбежал по трапу на мостик. «Кокорин», — по шагам узнал командир.

Лейтенант, приняв вахту, встал у компасной тумбы, поежился и вдруг сладко, по-мальчишески зевнул.

— Не выспался? — с саркастическим участием осведомился у него командир.

Кокорин смутился, хотел что-то ответить, но в этот момент в переговорной трубе раздалось:

— Товарищ капитан-лейтенант, вам радиошифровка. Командир торпедного катера номер двадцать передает: «Возвращаясь в базу, внезапно обнаружил цель, которая уходит к государственной границе. Пошел на преследование, но кончилось горючее. Координаты цели… ее курс… Васьков».

— Лево на борт, — приказал Кокорину командир и снова наклонился к переговорной трубе. — Радист, передайте капитан-лейтенанту Васькову: «Радиограмму принял. Беру курс на указанные координаты. БО-555. Карев».

Над морем забрезжил рассвет. Туман постепенно редел. За кормой кипел белый бурун: «БО» шел полным ходом на перехват указанной цели, которая уже появилась на экране корабельного радиолокатора. В рубке, широко расставив длинные ноги, склонился над штурманским столиком капитан-лейтенант. Изящно зачиненным карандашом, какие бывают только у инженеров-конструкторов и морских штурманов, он наносил на карту едва заметные точки, соединяя их легкими линиями. На карте появилась точка предполагаемой встречи сторожевого корабля с неизвестным судном. Карев выпрямился во весь рост и удовлетворенно бросил на столик карандаш: «БО» перехватит цель еще задолго до государственной границы.

Командир вышел на мостик без плаща, в одном кителе, свободно висевшем на его сутуловатых плечах.

— Проясняется, — показал на горизонт лейтенант Кокорин.

— Да. Некстати, — заметил Карев, наблюдая, как пелена тумана поднимается и тает на глазах.

Корабль приближался к намеченной точке встречи с неизвестным судном. Радиолокатор показывал, что цель уже близко, но в море ничего не было видно. Командир распорядился вызвать на мостик лучшего сигнальщика корабля, но и тот тоже не смог ничего разглядеть в мелких, ленивых всплесках зеленовато-серой воды.

Вдруг «БО» задрожал, внутри его корпуса что-то замолотило, и вслед за тем выключились машины Пронзительно засвистела переговорная трубка машинного отделения. Карев шагнул к ней.

— Товарищ капитан-лейтенант, что-то намоталось на левый винт! — доложил механик. — Наверно, угодили в рыболовную сеть.

— Не может быть, здесь район, запрещенный к постановке сетей.

— Тогда, значит, какой-нибудь обрывок сети болтался в море…

Это могло случиться. Что же делать, водолаза спускать? Командир наклонился к трубе:

— Товарищ Игнатьев, попробуйте пошуруйте машиной туда-сюда, может, выкрутимся.

— Рискованно, товарищ капитан-лейтенант: гребной вал погнуло, подшипники еле держатся — до аварии недалеко. Да и освободим, так все равно этой машиной уже не погребем. Придется на одной идти.

На мостике громко прозвучал голос сигнальщика:

— Курсовой двадцать… Дистанция… Небольшой катер… Поправляюсь, не катер, а подводная лодка!

— Что?! — Карев приставил к глазам сильный морской бинокль и, не отрываясь от него, бросил Кокорину: — Правой машине полный вперед!..

В бинокль уже различалась идущая полным ходом подводная лодка без флага. Вздернутый нос, скошенная назад рубка не оставляли сомнений: это уходил враг, пиратствовавший в советских водах. Лицо командира корабля выразило досаду и злость. Незримая линия государственной границы все приближалась, и враг сумеет проскочить ее значительно раньше, чем «БО» перережет ему путь.

— Черт бы побрал того рыбака с его сетями! — не сдержался Карев. — Лейтенант Кокорин, дайте по лодке с упреждением один выстрел.

Носовое орудие сделало выстрел, другой, третий, но лодка продолжала идти своим курсом, не обращая на огонь никакого внимания. Видимо, на ней отлично понимали свое преимущество и не собирались его терять. У Карева чесались руки открыть огонь на поражение, но он видел в этом риск: лодка начнет вилять и, пока пристреляешься к ней, выскочит за границу. А там стрелять нельзя. Быстрой помощи ждать неоткуда. Другие сторожевые корабли находятся далеко от «БО» и не в силах настигнуть пиратскую подводную лодку. «Неужели придется прекратить погоню», — с тоской подумал Карев… Неожиданная мысль осенила его. Капитан-лейтенант посмотрел на часы, прищурился на виднеющуюся вдали лодку и плотно прижал рот к переговорной трубе радиорубки.

— Немедленно радируйте на берег… — приказал он и продиктовал радиограмму. Потом выпрямился и, следя пристальным взглядом за подводной лодкой, удивленно пожал плечами — Что-то тут не то! Ну был бы катер, а то ведь — подводная лодка! Чего она, спрашивается, еще за столько миль от границы в надводное положение всплыла? Никак в толк не возьму… Глупо! А она не могла не всплыть.

…Сидя на своем рундуке, Петров посмотрел электрику в самые зрачки и спросил:

— А скажите по совести: если вы действительно искренне хотели помочь мне вырваться отсюда, то почему сами не собирались бежать вместе со мной?

Электрик, фамилия которого, как узнал Петров, была Иволгин, потупил взгляд и вздохнул.

— Вы — честный, случайно попавший сюда человек. А я — добровольно сдавшийся в плен трус. Я — конченый человек. Мне уже не простит родина — поздно!

— Ну, а если и не простит. Разве не лучше умереть на своей земле советским гражданином, чем без роду, без племени сдохнуть, как собака, где-нибудь на чужбине от рук тех, кому сейчас служите и кого ненавидите?

Иволгин, словно от удара, вобрал голову в плечи, потом выпрямился и горячо зашептал:

— Да, я боюсь… Я всегда боялся смерти. Но так жить больше не могу. Не могу, понимаете? Вы… вы поможете мне? Возьмете с собой? — Иволгин вскочил с места, заторопился: — Скорее! Бежим, пока не поздно! Говорите, что надо, я все сделаю. Только не оставьте меня!

В глазах Петрова отразилось сострадание. Он взял Иволгина за рукав:

— Сядьте. Вы уже нашли в себе мужество, это хорошо. А теперь я скажу больше: не бойтесь ничего, родина вас простит.

— Что вы, — снова вскочил Иволгин. — Нам зачитывали и говорили…

— Плюньте… Вы ведь не знаете, что Советское правительство объявило амнистию всем подобным вам лицам, которые искренне раскаиваются в своих преступлениях перед родиной и добровольно возвращаются в Советский Союз.

— Боже мой! — взялся рукой за лоб Иволгин. — Мы… А нас…

— Да, вас простят. Но вас простили бы и без этого закона, если бы вы добровольно пришли с повинной. Так что можете без страха бежать отсюда.

— Простите, как «можете»? — улыбаясь, спросил Иволгин. — А вы?

— А я уже сказал вам: бегать не обучен. Нас учили побеждать, а не бегать. Я буду бороться. И, откровенно говоря, хотел бы видеть вас рядом. — Летчик тепло посмотрел в глаза Иволгину и протянул ему руку: — Значит, идет?

— Спасибо. Я сделаю для вас все.

— Пока ничего не нужно. Скажите, что представляет собой Османов?

— Мы ведь тут мало что знаем друг о друге. Об Османове я слышал тоже немного. Он когда-то проник в советский флот, потом перешел или вернулся к Деницу. Был командиром лодки в отряде рейдеров «Вульф», имел заслуги перед фюрером — вот, собственно, и все, что мне известно о нем. Это человек страшный…

…Пролежав у мыса Хорас весь день и вечер, лодка Османова около полуночи поднялась с грунта и рванулась под водой к границе. Но вражеская субмарина не прошла и половины пути к рубежу, как из электромоторного отсека потянуло запахом горелой обмотки и шеллака, а винты остановились. Лодка потеряла ход.

В кормовой отсек тут же ворвался Османов. Отыскав глазами Иволгина, растерянно стоявшего у электромоторов, он заорал:

— Почему нет хода?!

— Авария… Моторы сгорели… — пролепетал тот.

Лицо Османова побелело, задергалось, глаза метнули злобные молнии.

— Сгорели? Ты кого обмануть вздумал, сучья душа!..

Османов рванул из кармана пистолет, но удар в висок помешал ему выполнить свое намерение. Пришел в себя он почти мгновенно. Его руки уже были стянуты за спиной той самой веревкой, какая недавно связывала Петрова. Османов сел, обвел взглядом вокруг. Дверь в соседний, проходной отсек была наглухо задраена изнутри, и Петров деловито закручивал последнюю гайку. Из кармана летчика торчал османовский пистолет. Позади поверженного стоял Иволгин.

— Дружка нашел, сучья душа? — яростно зашипел Османов. — Подожди, обоих на кол посажу. Рядышком…

Петров обернулся и сделал шаг вперед. Одна бровь летчика насмешливо поднялась.

— Я, кажется, не больно деликатно обошелся с вами? Предлагаю забыть это. Вставайте… Ну, пошевеливайтесь!

Османов неуклюже поднялся на ноги, угрожающе-вопросительно посмотрел на офицера:

— Дальше что?

— Садитесь сюда, — показал Петров на банку у пульта электрика, вытащил из держателя трубку телефона, передал ее Иволгину и сказал, не снимая пальца с рычага аппарата:

— Иволгин. Подержите ему трубку у рта… А вы, синьор Османов, извольте сами передать своим подручным следующее: «Приказываю немедленно всплыть, зажечь ходовые огни, через минуту выпускать по ракете и сдаться первому подошедшему кораблю». Ясно? Предупреждаю: передать буквально. Говорите.

— А если я не желаю?

— Умолять не стану, не думайте. Будете болтаться тут, пока сторожевики вас не нащупают и не долбанут.

Не подозревая того, Петров угодил в самое больное место Османова. В движущейся субмарине бандит еще переносил бомбежку, но, на секунду представив себе бомбовый удар по неподвижной лодке, пират содрогнулся и тяжело задышал:

— Ладно, давайте.

Османов покосился на летчика и хрипло проговорил в поднесенную трубку:

— Центральный? Кто?.. Дай трубку Власову… Власов? Моторы полетели к чертям, а меня тут…

Петров нажал на рычаг и прервал разговор. Османов усмехнулся:

— Ну, ладно, ладно! Черт с вами, соединяйте, скажу, как хотите… Эх!..

Резко вскочив, он ударил головой под челюсть Иволгина, пинком ноги отбросил Петрова и наклонился к упавшей на столик трубке:

— Власов! Всплывайте и полным ходом жмите за границу! Вышибите толом дверь и освободите меня. Поняли? Только вперед!.. — успел выкрикнуть он, прежде чем сам отлетел от столика.

В душном отсеке наступила минутная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием трех человек, молча смотревших один на другого. Послышалось какое-то движение в соседнем отсеке. Османов злорадно засмеялся:

— Ну-с, джентльмены, настоящий-то разговор, кажется, только начинается?

Петров подумал и ответил;

— Если хотите, да.

Летчик с Иволгиным подтащили к переборке отчаянно сопротивлявшегося Османов& и прикрутили его веревками к двери. Потом Петров сел у телефона и снял трубку.

— Слушайте, как вас там? Говорит советский офицер. Категорически предлагаю всплыть и сдаться первому подошедшему кораблю. Обещаю засвидетельствовать, что сделано это добровольно. В противном случае пеняйте на себя. Кроме того, если попытаетесь взорвать дверь в кормовой отсек, то знайте, что ваш командир привязан к этой двери и уже не хочет, чтобы его таким способом освобождали.

В ответ кто-то сипло рассмеялся.

— Можете не волноваться. Командир лодки — я. И вовсе не собираюсь портить переборки. Вы все трое будете доставлены и отправлены на берег — там разберутся что к чему. А насчет сдачи лодки прошу не указывать, я не люблю, когда суются не в свои дела. Ясно? Адью!

Лодка наполнилась равномерным шумом дизелей, под кормой забурлили* винты. Иволгин уныло посмотрел на летчика и тихо сказал:

— Ну вот… Что же теперь делать?

Небритое, похудевшее за эти дни лицо Петрова

насмешливо поморщилось.

— Э-э, батенька, а вы и впрямь слабы духом. Выше голову! Во-первых, главную свою задачу мы уже выполнили: лодка всплыла, следовательно, непременно будет обнаружена. А, во-вторых, борьба продолжается! Как быть? Не сидеть сложа руки, вывести из строя все, что в наших силах.

Иволгин окинул взглядом отсек и покачал головой.

— Нет здесь ничего такого. Можно вывести из строя отдельные узлы, но движение лодки от этого не прекратится.

— Черт его знает, — вздохнул Петров, — я ведь не подводник. Ну, а если проникнуть сюда? Что там? — указал Петров на другую переборку отсека с каким-то лазом. Он был наглухо задраен большими гранеными гайками на болтах и, видимо, давно не открывался.

Иволгин пояснил:

— Там румпельное отделение.

— Это что-то насчет рулей, кажется, или как они по-вашему зовутся? Так чего же лучше! Нарушим все это дело, положим руль на борт — и пусть себе лодка ходит «по пятачку» сколько ей угодно! А вы еще говорите…

— А ведь и верно!.. Только открыть этот люк трудно: ключи большие нужны, инструменты, а они — у механика.

— Ерунда. Давайте выгребайте все, что у вас есть, придумаем…

Ранним бессолнечным утром после тумана видимость по горизонту у воды была приличной, но с высоты летчик ничего толком на море разглядеть не мог — все сливалось в какую-то серо-зеленую пелену. Это досаждало Сергееву и дивизионному штурману, который летел с ним, даже не сняв с рукава повязки дежурного по части. Как удачно сложилось, что опытный боевой летчик Сергеев жил на самом аэродроме, а лучший штурман дежурил по дивизии — это дало возможность сэкономить несколько драгоценных минут.

Огромная скорость «Голубой стрелы-2» позволила летчику преодолеть расстояние в сказочно короткое время, а штурман по приборам вывел машину точно на цель.

Но тут произошла заминка: локатор показывал, что самолет над целью, а визуально ни летчик, ни штурман ничего не видели. Нервы Сергеева натянулись, как струны. Уменьшив скорость, он повел машину по кругу. «Не только лодку, но и вас не вижу. Укажите себя и цель», — сердито сказал летчик по радио пограничникам, будто те были в этом виноваты.

«Мы вас видим хорошо. Обозначаем себя ракетами, врага — трассой», — ответили с моря.

Внизу из одной точки веером разошлись три яркожелтые змейки, а прямо перед ними протянулась блеклая струйка трассирующих снарядов малокалиберной пушки-автомата. Летчик снизился и пронесся над «БО» в указанном трассой направлении.

Под самолетом промелькнуло узкое стальное тело подводной лодки, по цвету почти сливающееся с водой.

— Вот она, будь проклята! — зло воскликнул Сергеев, резким рывком отваливая в сторону.

— Что с вами? — удивился штурман. Он тоже волновался, но сдерживал возбуждение, охватившее его перед выполнением боевой задачи.

А летчик, действительно, нервничал. Перед глазами Сергеева стояло лицо друга, который еще под Волоколамском вытащил его из-под разбитой машины, посадил в свою и взлетел под носом у врага.

Сделав над собой усилие, Сергеев бодро ответил на вопрос:

— Со мной все в порядке.

— Ложусь на боевой курс! — передал штурман и прильнул к приборам.

Во время атаки штурман становится хозяином воздушного корабля. Он выводит самолет на цель, мгновенно производит сложнейшие расчеты, определяет момент и нажатием кнопки посылает врагу торпеду. А летчик в это время должен быть идеальным пилотом, точнейшим исполнителем команд штурмана. Малейшая нечеткость — и торпеда не встретится с целью.

— Отставить! — вдруг скомандовал Сергеев. — Сделаем холостой заход, чтобы лучше прицелиться.

«…Что делать? Погружаться? Но позади идет пограничный корабль с бомбами, подводного хода нет — верная гибель. Сдаваться, когда до границы осталось буквально три минуты хода?..» — Власов побледнел и, как утопающий за соломинку, схватился за телефон.

Петров услышал из румпельного отделения звонок и подошел к телефону.

— Ваш самолет хочет нас торпедировать!.. — прохрипел в трубке прерывающийся голос.

— Благодарю за приятное известие, — ответил летчик.

— К черту! — исступленно закричал Власов. — Я серьезно говорю, слышите! Я гарантирую вам все — жизнь, деньги, свободу, только вылезайте из отсека и дайте им сигнал, что вы здесь.

— Мой баллон и белый флаг над лодкой — вот сигнал, — ответил Петров.

— Перестаньте же, наконец! Ведь через минуту они нас потопят. Понимаете — торпедируют?

— Что, гад, смерти боишься? — усмехнулся Петров.

— Он сумасшедший! — завизжал Власов. — Слушайте, вы понимаете, что сами тоже сдохнете ни за понюшку табаку?

— Сдохнете вы. А я умру, как офицер, верный присяге. Впрочем, вам этого не понять. Короче — либо белый флаг, либо готовьтесь к смерти. А мне надоело ваше визжание.

Петров сунул трубку в держатель, сел на разножку и вытащил портсигар.

— Ну, что же, теперь, пожалуй, можно закурить, не так ли?

Привязанный к двери Османов не ответил, а лишь вытаращил на летчика остекленелые глаза.

…Описав круг, торпедоносец снова лег на боевой курс. Сергеев надеялся, что пиратская подводная лодка поднимет белый флаг. Но этого не случилось. Стальная сигара продолжала свой путь. Теперь оставалось одно — торпедировать, и летчик опять с болью подумал о Петрове.

— Митя, друг мой, но ведь ты никогда не простил бы мне, если бы я сейчас смалодушничал, — прошептал Сергеев и повел «Голубую стрелу-2» в атаку.

Летчик почувствовал, как самолет чуть колыхнулся, освободясь от груза торпеды, но Сергеев не нашел в себе сил посмотреть на вираже вниз.

— Уклонилась! — крикнул штурман.

Оставляя на воде пенный след, лодка описывала крутой поворот. Положи она руль двумя секундами позже, корма ее не отвернула бы от торпеды.

— Видите? — спросил штурман.

— Вижу! — засмеялся Сергеев, стягивая с головы шлем: над рубкой лодки затрепыхало что-то большое и белое, как скатерть. Враг сдавался!

А мгновение спустя на мостике появилась фигура человека в морской форме. Пролетая над лодкой на большой скорости, Сергеев не смог его рассмотреть, но сердце подсказало ему: «Петров!»

С «БО-555» спустили шлюпки. На носу первой стоял очень высокий худощавый молодой офицер, Он улыбался и что-то кричал Петрову, но тот не расслышал: победно трубя двигателями, над ними низко пронесся самолет. Потом «Голубая стрела-2» спикировала на лодку, вертикально взмыла в поднебесье, через несколько секунд вонзилась в сиреневое облако над берегом и скрылась.