Прошло три дня. Было солнечное и еще нежаркое утро. Иван сидел за старым исскобленным столом в избе пасечника и поджидал своих пионеров, которые группами в пять человек разошлись по дорогам, просекам, тропинкам и ручьям, чтобы нанести их на карты-схемы.

Первой появилась пятерка во главе с Ширяевым. Юрка протянул истерзанную бумагу, и вся команда облепила стол, на котором Иван бережно расстелил эту бумагу. Он жадно вглядывался в каракули, которыми была испещрена схема, и чем больше вглядывался, тем радостней ему становилось. Схема давала полное представление о том участке земли, по которому прошли мальчишки. А это было так много, что…

— Молодцы, — сказал Иван, разглядывая румяных, потных и грязных землепроходцев. — Ух, и молодцы же!

И принялся переносить схему, вычерченную ширяевской бригадой, на основную большую карту, в центре которой уже был изображен лагерь со всеми его постройками, дорожками, заборами. «Геодезисты», навалившись на скрипучий стол, следили за карандашом вожатого.

— Без карты же как без рук, — говорил Иван, не отрываясь от бумаги. — А теперь можно устраивать и спортивное ориентирование, и туристскую эстафету, и всякие игры-поиски… Да возьми пустяк… решили, скажем, вожатые сводить малышей черемухой полакомиться. А черемуха-то вот она! Обозначена. И как идти к ней видно, нечего бояться, что заблудятся.

— Законно! — одобрил мысли вожатого Юрка Ширяев, а вся бригада оживилась, гордость так и распирала каждого.

В течение часа вернулись еще две пятерки и тоже принесли удачные, в основном, схемы.

«Вот так-то, Анна Петровна! — думал Иван, едва успевая переносить данные разведок на общую карту. — Сиди там в лагере надутая…»

После того, как Анна Петровна наказала его, она несколько дней словно чего-то ждала, смотрела на его дела как бы со стороны. Но сегодня вдруг собрала отряд и объявила, что по плану будет музыкальный час. — У-у-у, — загудели мальчишки. Тогда и он, Иван, сказал, что ни к чему этот музыкальный час, что еще вчера договорились с ребятами пойти в лес.

Отряд подхватил:

— Так!

— В лес, конечно!

— Пошли скорее!

— В школе надоело это пение…

— Иванлич, в лес, в лес!

— Ну вот, видите, Анна Петровна… — развел руками Иван. И, не давая ей слова вымолвить, громко скомандовал: — Взять бумагу, компасы, карандаши и шагом марш к лесным воротам!

«Ты меня наказала, как мальчишку, — думал он, возясь с картой: — Теперь кусай ногти, соображай, правильно поступила или нет?»

В это время, запыхавшись, в «штаб» ввалилась команда Бори Анохина.

— Рассказывай, как наносили? — потребовал Иван. — Все по порядку. Да не сочиняй, как тогда про дельфинов…

— Ну, значит, просека от лагеря, по ней мы прямо-прямо на запад… — Боря ткнул грязным пальцем в жирную прямую линию. — До этого вот болота намеряли одна тысяча триста двадцать один с половиной шага…

— С половиной? — усомнился Иван.

— Ну да! — подтвердил Боря.

Потешный он был. Голова большущая, с тяжелым затылком, как она держится на тоненькой шее, казалось непонятным: затылок должен бы вроде перетягивать… Когда Боря начинает сочинять, небольшие его глазки становятся совсем круглыми, руками он размахивает, носом шмыгает, весь приходит в движение.

— Значит, вышли, в конце концов, к речке? — спросил Иван.

— Ага… Ух, такая речка! Вода кудрявая, черная!

— Кити́м, наверное, — предположил Иван и вдруг увидел на схеме рисунок какого-то странного животного.

— А это что?

— Это? — глаза у Бори округлились. — Р-р-р! И — на нас из-за дерева… Я кричу: за мной! Не стрелять! Живьем его, живьем. За рога и — в зоопарк! Лось это был… — вздохнул Боря. И добавил грустно: — Гималайский.

— Ну, врет! — возмутились пацаны выходкой своего командира. — Да ты чё, вспомни-ка, корова же была. Никакого лося, Иванлич, корова.

«С вами не соскучишься», — подумал Иван, а вслух сказал:

— Значит, корова? Так ведь уйдет же она с этого места. Уже ушла, поди. А вы ее — на карту! Беда с вами.. — Зачеркнул фантастическое животное, занимавшее добрую треть схемы. Строго спросил у Бори:

— От болота до лагеря сколько насчитали?

— Две тысячи триста пятьдесят два…

— С половиной! — усмехнулся Иван. — Да как же вдвое больше-то вышло, а? Туда тысяча, оттуда две…

— Ну… — замялся Боря. — Может, устали маленько…

— Устали маленько! — передразнил Юрка Ширяев. — Вечно у тебя, враль, не как у людей! Ему поручили, а он — фокусы! Надавать по башке, так будешь знать.

— Завтра перемерить все снова, — спокойно распорядился Иван. — Наносить только неподвижные объекты, деревья, болота, высотки, ручьи, просеки. И никаких коров!

До обеда оставался час. Вернулась команда, в которой должен был быть Муханов. Говорят, — потерялся Гена Муханов. Как потерялся? Да вот так. Шли вместе, уже обратно шли, и вдруг исчез. Кричали, кричали — все без толку.

Ждать было некогда.

Расставив ребят в цепи с интервалом десять шагов, Иван велел прочесывать лес.

— Ге-ена! Муха-а-анов! — звали на разные голоса, продвигаясь по лесу. — Мухоло-о-ов!

И вдруг совсем рядом за кустами Иван услышал сердитое бормотание:

— Да слышу я, слышу! И чего орут! Мухолов, Мухолов!

Парнишка сидел в высокой траве и что-то разглядывал; пестрое от крупных веснушек лицо его было сосредоточенным.

Иван совсем уж было собрался ругаться, но раздумал, присел рядом и увидел, как черный жучок торопливо улепетывает из-под Генкиной руки. Тут же божья коровка, желтая, в черных точечках, кокетливо переползала с травинки на травинку, а долговязые, все из каких-то рычагов и пластинок, из усов и коленок, кузнечики нещадно прыгали и стрекотали. Тощий муравьишко тащил огромную соломину — бревно, усердно тащил, хлопотливо, прямо убивался над своей добычей. Приподняв ее, раз в пять его самого бо́льшую, он нес соломину впереди, как хобот. Не получалось, поворачивался задом и волок, волок ее то в гору, то с горы; случалось, падал, срывался с травины, грохался о землю и тогда сучил ножками, выбираясь из-под громоздкой ноши.

— А ну-ка, — предложил Иван, — постелем ему дорожку.

Взял газету, в которую была завернута карта, расправил ее и положил на пути муравья. Тот с ходу вылетел на газетный лист, остановился, поводил усиками и вдруг панически заметался по газете. Гена Муханов от удовольствия как-то даже поскуливал.

«Так вот почему его Мухоло́вом прозвали, — подумал Иван с уважением. — А вдруг это у него на всю жизнь? Вдруг сейчас рождается в нем ученый? Биолог, скажем?».

А муравей, между тем, не бросая чудовищной соломины, все бегал, бегал между строчками и колонками, суетился, не разбирая абзацев, не останавливаясь у запятых и точек, не понимая, видно, почему так легко ему стало двигаться? И пока не свалился с газеты, не успокоился. А оказавшись в траве, настроил свои усики-антенны и понесся через горы, пропасти, обвалы, барьеры, понесся в строго точном направлении. Иван с Мухановым только переглянулись, как заговорщики.

На обед опять опоздали. Благо, начальника лагеря не было в столовой — не миновать бы выговора.