Лет десять назад у берегов США отправилась на дно морская экспедиция. После придирчивого отбора кандидатов в подводный экипаж зачисляли… козу, обезьяну, дюжину белых мышей и морских свинок.

Четвероногие блестяще справились с трудным погружением и благополучно возвратились на землю. Не пострадал и аппетит. После тщательного медицинского осмотра всех ожидала заслуженная награда — излюбленные лакомства. Обезьяна получила бананы, мыши — сыр. Ну, а коза, как полагается, — капусту. Она лучше всех освоилась с подводным житьем-бытьем, стала заправским водолазом. Однажды она опустилась на глубину ста двадцати метров! Целых тринадцать часов провела там коза, а затем возвратилась на землю как ни в чем не бывало.

Конечно, эта разношерстная компания подобралась не по собственной инициативе. Ее снарядил и отправил в путешествие под водой Эдвин Линк.

 

За бортом «Белой цапли»

В молодости Линка влекло небо. Правда, он не летал в стратосферу, как Огюст Пиккар. Заслуги Линка в другом. Он изобрел несколько штурманских приборов для вождения самолетов в слепом полете и написал книгу об аэронавигации.

А потом Линк спустился с небес, но не на землю, как принято говорить, а в море. Он купил яхту и занялся подводной археологией. Свой небольшой изящный корабль он назвал «Белой цаплей». В придачу к легкокрылым парусам на «Цапле» был и довольно мощный двигатель. Шкиперская рубка яхты напоминала кабину аэроплана, столько здесь было разных приборов — дань прежним штурманским увлечениям хозяина.

Линк оказался удачливым разведчиком. При обследовании рифов у Багамских островов им были найдены остатки средневекового корабля «Сноу». Удалось поднять якорь и старинную бронзовую пушку весом две с половиной тысячи фунтов.

Еще одна большая удача выпала на долю Линка у берегов Гаити. Он обнаружил испанскую каравеллу. Предполагают, что это была «Святая Мария», один из кораблей Христофора Колумба. Легендарное судно погибло, наскочив на рифы в 1492 году.

Находки Линка, сделанные еще в пору отрочества акванавтики, вызвали шумные споры, которые лишь подогрели всеобщий интерес к подводному спорту и подводным исследованиям.

Однако самого Линка уже не удовлетворяли поиски на мелководье. А перейти к исследованию на больших глубинах мешала несовершенная техника подводных работ.

Тогда Линк конструирует и на свои средства строит первый в мире гидростат с высоким внутренним давлением — как в барокамере. Давление автоматически возрастало с каждым дюймом глубины и так же плавно снижалось при возвращении гидростата на поверхность: каким оно было за бортом, таким же оставалось и внутри гидростата. Дверью в океан был люк, устроенный внизу гондолы. Эта дверь могла не закрываться: сжатый воздух, как верный страж, не впускал в помещение воду.

И вот человек уже не пленник глубин! Обитатель гидростата, надев акваланг, мог покидать свое убежище и плавать, пока не кончатся запасы воздуха в баллонах. Вернувшись ненадолго в гидростат, ставший ему домом, аквалангист мог передохнуть, зарядить баллоны свежим воздухом, а затем вновь отправляться в путешествие под водой, не особенно ограничивая себя ни глубиной погружения, ни временем… Это ли не мечта всех покорителей царства Нептуна!

Новое изобре предстояло проверить на практике. Вот здесь-то Линку и помогли четвероногие океанавты.

Как уже говорилось, опыты прошли успешно.

Далее Линк испытал двух добровольцев «на сухое погружение» в барокамере. Включили насосы. Стрелка манометра медленно поползла по циферблату и остановилась у деления 11 атмосфер. Это означало, что обитатели барокамеры как бы опустились на глубину ста метров. Они провели здесь двадцать четыре часа: ели, пили, спали и даже развлекались. А главное, занимались трудом. Будущие океанавты выполняли специальные задания, которые требовали больших физических нагрузок. И эта репетиция на суше прошла успешно.

Лишь иногда люди жаловались на легкую боль в ушах.

Еще и еще раз повторялись опыты — и с животными, и с людьми. Недостатка в добровольцах не было. И вот настал черед перейти от сухопутных «погружений» в барокамере к испытаниям под водой.

В августе шестьдесят второго года неподалеку от Вильфранша, у берегов Франции, Линк сам испытывает свое изобретение. Надевает гидрокостюм и, взяв акваланг, входит в подводный дом-лифт.

— Включите лебедку, — просит он.

Три метра… шесть, восемь, десять метров. «Стоп!» — командует Линк. Затем открывает люк и быстро выходит. Давление воздуха в лифте уже поднялось к двум атмосферам, и море застыло у порога, не смея ворваться внутрь подводного домика. Возвратясь в лифт, Линк отдает команду еще раз включить лебедку. Конечная остановка — на глубине двадцать метров.

В последующие дни Линк, которому в это время исполнилось пятьдесят восемь лет, предпринял еще несколько испытательных погружений на небольшую глубину.

Вскоре в Вильфранш на подмогу Линку прибыл из Бельгии долгожданный Робер Стенюи. Изучив устройство лифта, Робер совершает пробное погружение на двадцать метров.

А 6 сентября 1962 года в купели Средиземного моря состоялись официальные крестины подводного дома-лифта Эдвина Линка.

 

Между сциллой и харибдой

Еще четверть века назад человек знал о подводных глубинах, может, только чуть-чуть больше своих доисторических предков.

Глубины океана, и особенно его дно, во многом и сегодня представляют для нас Terra incognita — неведомую землю.

В чем же причина, что океанские глубины до недавнего времени оставались «закрытой книгой»? Слишком уж ревностно океан оберегал свои тайны. Но воля и разум человека вступили в единоборство с океанской стихией, и человек начал одерживать первые победы.

Сначала ему стали покоряться береговые отмели, называемые континентальным шельфом. Они раскинулись в разных местах — на сто, двести, а то и триста километров от берега. Хотя глубины прибрежной полосы сравнительно невелики — до ста-двухсот метров, человеку здесь приходится, пожалуй, потруднее, чем в космосе. Космонавт видит окружающее пространство, переговаривается со своими коллегами и наблюдателями, оставшимися на Земле.

Под водой все обстоит иначе. На большой глубине царит вечный мрак, видимости никакой, а радиоволны гаснут, пройдя всего несколько метров.

Но главное препятствие при погружениях в море — давление воды. Хотя само по себе оно не причиняет человеку никакого вреда, ибо полностью — полностью! — уравновешивается гидростатическим противодавлением тканей организма и давлением газов, сжимающихся в легких и других органах. Механические травмы возможны лишь при резком изменении окружающего давления — при чрезмерно быстром спуске или подъеме. В этих случаях обычно страдают уши и легкие. Баротравма легких — одно из самых грозных водолазных заболеваний.

«Давление влияет на живой организм не как непосредственный физический фактор, а как химический агент…» — едва не полвека назад отмечал французский ученый, специалист по подводной физиологии Поль Бэр.

Под давлением газы — каждый по-своему — изменяют свою биологическую активность и выпускают коготки, о которых раньше не подозревали.

На глубинах свыше сорока-пятидесяти метров обычный сжатый воздух не пригоден: он превращается в опасный наркотик, вызывает глубинное опьянение, похожее на алкогольное, и человек теряет над собой контроль. Как полагают, заслуга в этом принадлежит азоту.

— Я и три моих товарища опустились на глубину шестидесяти трех метров. Вначале мы не испытывали никакой тревоги. Но вдруг мной овладело смятение. Потом показалось, стоит опуститься немного глубже, все страхи исчезнут. Однако вскоре я почувствовал, что уже не могу продолжать погружение. Мое состояние все ухудшалось. Неожиданно в голову пришла странная мысль, что могу писать в воде пальцем.

Временами мне казалось, что кто-то подкрадывается ко мне и вот-вот сорвет с меня маску. Мне захотелось скрыться от моих товарищей, я боялся, что кто-нибудь из них нападет на меня.

Но вот стало светлее. Поверхность уже совсем близка, но мне внезапно захотелось свернуть с дороги, уплыть отсюда подальше и навсегда остаться жить под водой.

На глубине пятидесяти четырех метров потерялся один из четырех моих спутников. Это мне показалось забавным, и, продолжая подниматься по линю, я начал посмеиваться про себя. Но потом все же понял, что это нелепо, и оборвал смех…

В эксперименте, о котором вспоминал Дэннис Робинсон, участвовало несколько групп аквалангистов Южно-Тихоокеанского подводного клуба в Австралии. Предстояло достигнуть глубины семидесяти пяти метров и испытать на себе действие «глубинного опьянения» при дыхании обычным воздухом.

Дойти до цели удалось немногим. То один, то другой пловец, почувствовав отравление, сбивался с пути и, спасая свою жизнь, возвращался на поверхность.

Не избежал наркотического действия азота и Боб Квил. Испытывая сильное искушение вернуться на поверхность, Квил, однако же, достиг дна. На обратном пути Боб схватился за линь и, как Дэннис Робинсон, начал подтягиваться на руках, вместо того чтобы всплыть на поверхность.

«Наваждение» некоторое время преследовало аквалангистов и на суше.

Однако часть аквалангистов довольно легко справилась с трудным погружением, успешно совершив путешествие в оба конца.

Наркотическое действие азота пока все еще плохо изучено. Более того, в последнее время раздавались голоса, вовсе отрицающие вину азота. По мнению некоторых специалистов, причиной отравления является не азот, а совокупное действие кислорода и углекислого газа, в излишке растворяющихся в крови водолаза. Даже у совершенно здоровых людей, дышащих чистым кислородом при нормальном давлении, через два-три дня развивается тяжелое воспаление легких, осложненное отравлением. Вот почему кислородные аппараты пригодны лишь для небольших глубин, и то в течение очень короткого времени. Так, на двадцати метрах дышат кислородом всего пятнадцать минут — и возвращаются на берег. Если этим пренебречь, наступают судороги, потеря сознания. В береговых условиях, вдыхая кислород под давлением три атмосферы — это равноценно глубине двадцати метров, — человек не прожил бы и нескольких часов…

При большом давлении в крови и мышцах растворяется сжатый газ — азот или гелий, смотря чем дышит водолаз: обычным воздухом или искусственным.

Чем выше окружающее давление и чем дольше работает водолаз, тем больше газа впитывает тело. Вначале человек этого даже не замечает. Опасность подстерегает его при возвращении на поверхность.

Кровь водолазов иногда сравнивают… с шампанским. Вино, насыщенное газом и закупоренное под давлением в толстые, прочные бутылки, ведет себя очень мирно. Так оно простоит хоть сто лет. Но откройте его. И вино из-за резкого перепада давления мгновенно вспенивается тысячами пузырьков газа.

Примерно такая же картина происходит при слишком быстром подъеме водолаза на поверхность, с той существенной разницей, что газ выделяется не в воздух, а в кровь. Пузырьки газа закупоривают кровеносные сосуды, вызывая кессонную болезнь — бич водолазов.

Но кессонную болезнь можно предотвратить, если не торопиться с подъемом. Давление снижают постепенно, и тогда никаких пузырьков не образуется. Избыток газа поступает в легкие, а оттуда через клапан выдоха скафандра или акваланга выбрасывается в окружающее пространство.

Постепенное понижение давления на языке водолазов и аквалангистов называется декомпрессией. Нам еще не раз придется вспомнить это слово.

Но как мучительно долог и утомителен путь к поверхности!

Получасовое пребывание на глубине двадцати метров требует одной трехминутной остановки для декомпрессии. После часового пребывания на той же глубине необходимы уже две остановки общей продолжительностью двенадцать минут.

А представьте себе, что водолаз пробыл под водой на глубине восьмидесяти метров сорок пять минут. Тогда на обратный путь ему пришлось бы потратить… девять часов.

А стоит нарушить законы декомпрессии, и катастрофа неизбежна.

Четверть века назад Жак-Ив Кусто вместе с Эмилем Ганьяном дали миру акваланг. «Подводные легкие» освободили человека от пут воздушных шлангов, громоздкого и дорогого скафандра.

Но аквалангисты, как и водолазы, подвержены всем превратностям кессонной болезни и глубинного опьянения и не могут долго находиться на больших глубинах.

Если аквалангист осмелится нырнуть на шестьдесят метров или даже несколько глубже, он все равно почти тотчас же возвращается оттуда. Единственное преимущество такого поспешного отступления — не требуется декомпрессии, ибо за две-три минуты, проведенные на большой глубине, ткани еще не успевают насытиться азотом.

В 1919 году американец Элиу Томсон, к тому времени уже автор семисот запатентованных изобретений, одним из первых в мире подал, идею заменить азот гелием. «Солнечный газ» в отличие от азота и кислорода безвреден при высоком давлении. Единственный его недостаток — дороговизна.

Американцы провели несколько успешных опытов в барокамере. А в тридцать седьмом году соотечественник Томсона инженер Макс Нол, используя гелий, опустился на глубину 126 метров. Хотя еще вчера это казалось чистейшей фантастикой.

Через одиннадцать лет целую серию глубоководных погружений совершили английские скафандровые водолазы. Особенно повезло Уилфорду Болларду: он достиг 162 метров.

В 1956 году гелий еще раз помог англичанам: водолаз Джордж Вуки погрузился на 180 метров, погостив на дне около пяти минут! Присутствовавший при сем погружении адмирал телефонировал поздравление. Не растерявшись, Вуки нацарапал записку и поднес ее к подводному телепередатчику. «Как насчет прибавки жалованья водолазам, сэр?» — прочли наверху.

Достижение Вуки, о котором как о сенсации сообщила западная печать, долгое время считали мировым. И лишь немногим в ту пору было известно, что еще задолго до этого, избегая громкой славы, побывали на еще большей глубине советские водолазы…

Увы, польза от всех этих, слов нет, замечательных погружений была невелика. Тот же Вуки пробыл на дне триста секунд, а на обратный путь затратил двенадцать часов…

Но все же барьер глубинного опьянения, казалось, был преодолен. Однако от угрозы кессонной болезни это ничуть не спасало, хотя гелий и требовал значительно меньше времени на декомпрессию, ибо меньше растворялся в крови, чем азот, и, следовательно, быстрее выветривался наружу.

Длительное путешествие в глубинах до последнего времени было под силу лишь подводным кораблям.

В подводной лодке поддерживаются комнатная температура и нормальное «земное» давление. В некоторых лодках люди, как в хорошем отеле, дышат кондиционированным воздухом. Однако экипаж такого корабля наглухо заперт в своем убежище. При открытом люке вода может затопить все помещения.

Иное дело, если давление сжатого воздуха в отсеках и давление окружающих вод одинаково, как в гидростате Линка. Это непременное условие для всех подводных домов.

 

Дом на дне морском

Идея подводных домов не нова. Англичанин Джон Уилкинс, автор книги «Математическая магика, или чудеса, которые можно совершить с помощью математической геометрии», лелеял эту идею еще в середине XVII века. В девятнадцатом столетии американец Саймон Лейк изобрел подводный вездеход на колесах с открывающимися шлюзами, проделанными в днище. Пассажиры вездехода, надев водолазный шлем, через отверстие в днище спускались на дно, собирали губки и раковины или же, усевшись у самого края шлюза, удили рыбу и вылавливали водоросли.

Уже в наше время, в двадцатых годах, подводный «дом отдыха» для водолазов построил англичанин Роберт Дэвис. Первая гостиница в глубинах моря походила на огромную опрокинутую кастрюлю, склепанную из толстых стальных листов. В одной из стенок, невысоко над полом, — вход. Водолазам прислуживали подводные «няни» — техники, которые помогали им снять шлем со скафандра, держали связь с поверхностью, следили за приборами и подачей сжатого воздуха. Здесь водолазы могли провести хоть целый час. Набравшись сил и обогревшись, они через люк снова возвращались в открытое море. По окончании работы на корабле включалась лебедка, и «дом» на тросе медленно поднимался на поверхность, соблюдая правила декомпрессии.

Лет тридцать пять назад о поселениях на дне моря мечтал один из классиков научной фантастики, замечательный советский писатель Александр Беляев.

«Подводные дома должны быть выстроены из железа и так прочно соединены с почвой, чтобы никакие тайфуны не разрушили их. Пресную воду можно провести по трубам с берега или же опреснять морскую воду… Отеплять же удобнее всего электричеством…»

Замыслы первых искателей развил американец, капитан первого ранга Джордж Бонд.

— Работы американских исследователей вдохновили нас, — позднее откровенно признает Жак-Ив Кусто.

Джордж Бонд вместе со своими помощниками начал экспериментировать с различными газовыми смесями для дыхания.

В конце концов исследователи пришли к выводу, что при погружении под воду или при его имитации в барокамере ткани организма водолаза как губка впитывают газ примерно в течение суток жизни под давлением. А потом, как ни увеличивай глубину спуска и время пребывания под водой, положение не меняется.

Одновременно было сделано другое открытие. Длительность декомпрессии не зависит от того, сколько времени прожил человек под давлением по истечении этих первых суток, будь то еще один день, целая неделя или даже целый месяц!

Это было открытие первостепенной важности.

Так была подтверждена гипотеза, которую Джордж Бонд высказал еще лет десять назад.

Проверкой этих идей в естественных условиях и явился эксперимент Эдвина Линка с первым поселением человека в глубинах моря.

Честь первопроходца выпала на долю Робера Стенюи, верного помощника Линка в его исканиях.

 

Океанавт-один

Вот уже сутки живет Стенюи в глубинах моря. Ничего подобного не случалось еще ни с одним из землян. Так долго под водой люди могли обитать лишь в подлодках.

Однако на сей раз все обстояло иначе.

Сверху по шлангам непрерывной струйкой поступал сжатый в семь раз синтетический воздух. Эта газовая смесь состояла из 96,4 процента гелия и 3,6 процента кислорода. Хотя кислорода было очень мало, океанавт не испытывал ни малейших признаков удушья, потому что каждый глоток уплотненного коктейля в действительности содержал даже чуточку больше кислорода, чем обычный воздух.

Но в сгущенном воздухе речь человека становится нечленораздельной и неприятной на слух. В этом убедились наблюдатели, стоявшие на другом конце провода.

Из динамика раздавался неузнаваемо изменившийся гнусаво-визгливый голос Стенюи.

Иллюминаторы излучали яркий свет. Поэтому здесь постоянно толпились разные подводные зеваки. Они подплывали к самому стеклу и, раздувая жабры, тыкались в него носом, бесцеремонно заглядывая в окна. «Что это за чудище сидит в аквариуме?» — должно быть, сплетничали подводные кумушки. Иной раз они вдруг исчезали — как ветром сдуло. Дело ясное, появился новый гость. И не безобидный, видать. Если не хочешь попасть ему на зуб — скорей плыви прочь…

Облачившись в утепленный гидрокостюм и закинув за плечи акваланг, Стенюи открывал люк и появлялся перед своими гостями — рыбами и другими животными, исконными обитателями морских вод.

Гость с «Калипсо» и гость подводный

С трудом ориентируясь в кромешной тьме, не обращая внимания на ледяную воду, совершал он ночные вылазки, оставаясь один на один с мрачными и таинственными морскими глубинами.

Еще перед спуском договорились: если дело пойдет как надо, то Робер проведет на шестидесяти метрах еще два-три дня. Казалось, так и будет. Стенюи берет ключ и по азбуке Морзе — это надежнее, чем телефон, — отстукивает о своем согласии продлить эксперимент. Однако их план сорвался.

Неожиданно обнаруживается утечка гелия. На корабле осталось только пятьдесят неизрасходованных баллонов газа — на такой глубине не хватит и на сутки. Но трубить тревогу пока рано. Линк отдает команду доставить береговой резерв гелия. И снова беда. Катер с гелием возвращался обратно. До корабля оставалось рукой подать, как вдруг — резкий порыв ветра. Катер накренился, баллоны покатились под уклон и через несколько секунд утлое суденышко вместе со всем грузом стремительно кануло на дно моря…

Зло выругавшись, Линк приказывает немедля начать подъем лифта. Прошло уже двадцать шесть часов глубинной жизни Робера Стенюи. Гелия только-только осталось на декомпрессию. Робер задраивает люк, и лифт приподнимается на глубину тридцати метров…

Декомпрессия прошла негладко, тревожно, продолжалась почти трое суток. Рано утром 10 сентября первый житель глубин распахивает люк и выходит за порог своего подводного пристанища — на свежий воздух.

 

— Снова калипсяне работают на голом островке неподалеку от Марселя, но теперь это остров Помег, сосед Шато-д'Иф, где в замке был заточен легендарный человек в железной маске. «Калипсо» и «Эспадон» стоят в тесной бухточке, по бокам большой понтонной баржи, нагруженной снаряжением и переполненной людьми. Кругом сферические буи, надувные лодки, швартовы. Совсем низко над судами повис вертолет. Я сижу на берегу в разрушенном каменном домике без окон, среди телефонных и электрических нервов, все щели плотно завешаны, и я слежу в телевизор за ходом операции. Со стороны может показаться, что идут маневры, высадка десанта на плацдарм. Но мы не помышляем о войне. Мы пытаемся приспособить человека к жизни на дне моря, — вспоминал об этих днях Жак-Ив Кусто.

 

«Преконтинент-один»

Обитателями первого подводного поселения Кусто стали аквалангисты Альбер Фалько и Клод Весли.

14 сентября 1962 года Фалько попрощался с матерью и сестрой, Весли обнял жену и маленькую дочь. В 12.20 оба океанавта, провожаемые напутствиями друзей и родных, ступают на трап «Калипсо», экспедиционного судна Кусто и через мгновенье скрываются под водой. Семь дней и семь ночей проведут они на дне моря, не выходя на поверхность.

Несмотря на фантастичность эксперимента, сам подводный дом выглядел весьма буднично и походил на обыкновенную железнодорожную цистерну, выкрашенную в желтый цвет и опрокинутую люком книзу. Внутренние стены металлического домика были обиты губчатой резиной, поглощающей влагу.

Первую экспедицию в глубины моря Кусто назвал «Преконтинентом-один». «Преконтинент» — по-французски означает «континентальный шельф». Фалько и Весли окрестили свое жилище «Диогеном», по имени знаменитого древнегреческого философа, будто бы некогда поселившегося в бочке.

Подводный дом имел всего шесть метров в длину и два с половиной — в ширину и высоту. В воде легкий, как аэростат, «Диоген» висел на глубине десяти метров, «распятый» на якорях и обвешанный балластом — мешками с песком. До дна глубина в этом месте составляла Двенадцать с половиной метров.

Сверху, с берега, к «Диогену» тянутся гибкие трубопроводы, шланги и кабели. Они подают свежий воздух под давлением в две атмосферы, электричество. Горячая пресная вода для душа и холодная питьевая вода льются по гибким шлангам с «Эспадона». Без души в подводных домах не обойтись, особенно если океанавты — это слово изобрел Кусто — плавают без гидрокостюмов. Морская вода, высыхая, покрывает тело тонким слоем соли. Если ее не смывать, она разъедает кожу.

Подавать воздух и электричество с корабля было бы рискованно. Шторм мог сорвать судно с якоря и отнести его в сторону. Это неминуемо вызвало бы аварию на подводной обсерватории.

Меблировка домика — две кровати, стол, стулья. Здесь же отопительные батареи — инфракрасные лампы, телепередатчик для непрестанного наблюдения за океанавтами, телефоны. Интерьер «Диогена» украшала картина кисти Андре Лабана, одного из сподвижников Кусто, — о нем еще пойдет речь. В часы досуга к услугам океанавтов — телевизор, принимающий программу национального вещания, радиоприемник, небольшая библиотечка, подобранная по личному вкусу, и даже проигрыватель.

Фалько и Весли сами следили за постройкой их дома. Давление внутри «Диогена» всегда было равно внешнему, вода не могла проникать в жилище, и поэтому входной люк — «жидкая дверь», как назвал его Кусто, — обычно держался открытым.

Через «жидкую дверь» они выходят наружу, чтобы выполнять работы, которые станут обычными для рабочих и техников промышленных подводных станции завтрашнего дня.

Фалько и Весли были избавлены от сложной процедуры декомпрессии, когда возвращались с работ вне «Диогена». Так как они постоянно находились под давлением в своем домике, глубина десять метров для них была как бы нулевой. Практически они могли оставаться в открытом море сколько угодно.

— Разница между «внутри» и «снаружи» стиралась. Фалько и Весли переходили из воздуха в воду, из воды в воздух совершенно спокойно, точно пришел конец антагонизму двух стихий. Люди стали живым знамением удивительного факта, превратившись в настоящих человеко-рыб — обитателей гидрокосмоса, которым предстоит осуществить древнюю мечту человека — покорить необъятное царство Нептуна! — отмечал Кусто.

Вооруженные аквалангами, океанавты покидали свой домик не только днем, но и ночью, совершая путешествия на глубину двадцати пяти — тридцати метров. По плану, утвержденному Кусто, пловцы ежедневно находились в открытом море в течение пяти часов, В том числе около часа в ночное время.

Подниматься близко к поверхности моря запрещалось. Нарушение этого запрета грозило кессонной болезнью.

По телевизору Кусто наблюдал, как устраиваются в своей квартире первые жители морских глубин. Что бы там ни произошло, все это тотчас становится известным на кораблях и на берегу. Связь работала отлично. Из-под воды отчетливо слышалось каждое слово, сказанное Фалько и Весли. Было хорошо видно, что оба подводных жителя заметно возбуждены. Они чувствовали себя немного неловко и невольно позировали перед объективами телепередатчиков, а иной раз, улыбаясь, наигрывали дуэты на губной гармонике.

 

Страдания «Человеко-рыб»

— В первый день, — вспоминает Кусто, — я сам отправился под воду в «Преконтинент-один» и убедился, что оба чувствуют себя превосходно. Настроение было приподнятое: новая обстановка, кругом вода, один шаг — и можно подолгу плавать на большой глубине, не думая ни о каких водолазных таблицах. Обитель очень удобная… Они недовольны только тем, что врачи так обстоятельно — по два с половиной часа в день — осматривают их, отрывая от дела…

А на третье утро начались неприятности. Альбер Фалько и Клод Весли проснулись одновременно и, не говоря ни слова, молча принялись за завтрак. Прошло полчаса, прежде чем они заговорили между собой.

Как всегда, в этот день у них побывали врачи Фрюктюс и Шуто. Они отметили, что возбуждение океанавтов улеглось, но настроение их ухудшилось. Оба стали угрюмыми, апатичными. Безучастно выслушивали они вопросы врачей, коротко и односложно отвечали на телефонные звонки.

Во второй половине дня Клод и Альбер совсем пали духом. Чтобы как-то развлечь их, Кусто отправил под воду Поля Бремона, давнего друга Фалько. Он должен был отобедать с океанавтами и попытаться развеять их мрачное настроение. Но Поль Бремон вернулся ни с чем. Разговорить Фалько и Весли ему так и не удалось. Лишь за кофе Весли оживился и, сохраняя каменное выражение лица, желчно сострил:

— А что, если нам устроить забастовку? Пусть они там, наверху, попляшут. Без нас они ничего не сделают.

Подобные шутки были совсем не в характере Клода Весли. Товарищи знали его как энергичного, жизнерадостного парня.

Прежде чем познакомиться с подводным плаванием, Клод всерьез занимался лыжным и парусным спортом, тренировал лыжников и яхтсменов. Но хотя он на целых пять лет моложе Фалько — Клоду 30 лет, — врачи нашли, что он физически утомлен много сильнее, чем его товарищ. Однако, несмотря на недомогания, в записках Клода Весли за эти дни не появилось никаких жалоб.

Зато Альбер Фалько не скрывал своих чувств и откровенно писал в дневнике о том, что творилось с ним в эти трудные часы жизни в подводном доме.

«Я ослаб… Боюсь, что не выдержу до конца. Работать под водой стало ужасно тяжело. За что ни возьмись — все невероятно трудно.

Много лет я спал без снов, теперь наверстываю. Мне снится кошмар, которого я никогда не забуду. Угнетенное состояние, удушье, тоска, страх… меня душит чья-то рука. Надо уходить. Возвращаться на поверхность. Просыпаюсь, иду к люку. Все в порядке. Клод крепко спит. Ложусь спать, но не могу уснуть. Я совершенно одинок, заперт в ловушке. Нас приговорили жить неделю под водой. На поверхность подниматься нельзя. Избавиться от азота можем только с помощью тех, кто наверху. Чувствую страх, безрассудный страх. Чтобы успокоиться, думаю о своих товарищах. Они приняли все меры предосторожности. И сейчас наблюдают за мной. Нет, не могу успокоиться. Меня преследует нелепая мысль: что, если давление воздуха упадет и ворвется вода? С какой скоростью она будет подниматься? Разумеется, в верхней части камеры все равно останется какое-то количество сжатого воздуха, мы успеем надеть акваланги. А дальше? Сразу всплыть нельзя. Придется ждать, пока не придумают, как наладить декомпрессию.

Звук уходящего к поверхности воздуха невыносим, а днем его почти не слышишь. Пузыри булькают, булькают, словно в огромном котле. Или будто галька на берегу, когда ее перекатывает прибоем в шторм. Никак не могу уснуть. А Клод знай себе спит, не подозревая о моих треволнениях…»

И это писал Альбер Фалько — «невозмутимый Фалька», как называли его товарищи, укротитель акул и навигатор подводных путей. Значит, есть существенная разница между жизнью в подводном доме и подводном корабле. Здесь вода рядом, реальная, вездесущая. Тот факт, что Фалько впервые в жизни оказался во власти страха, кошмаров, воображаемых опасностей и ни разу не сказал об этом, говорит о мужестве этих людей, которым предстояло провести под водой еще сто часов.

И Фалько и Весли были опытными мастерами. Каждый из них не раз участвовал в подводных экспедициях. Что касается Фалько, то он познакомился с морем еще в раннем детстве: он научился плавать, когда ему было всего десять месяцев от роду, и с тех пор уже не расстается с морем.

Кусто считает, что молодые аквалангисты хотя, возможно, и обладают более крепким физическим здоровьем, однако психологически они менее подготовлены к длительной жизни в глубинах. Но даже Фалько, как сетовал Кусто, не избежал психоза в первые дни.

Очевидно, капитан не во всем прав. Дело было не только в личном опыте и в возрасте подводных жителей. Недаром Клод Весли оказался значительно сдержаннее в эмоциях, чем его старший напарник. Записи Весли в дневнике отмечала «спокойная уверенность, как в отчетах советских космонавтов», сравнивал Кусто.

Утром четвертого дня Фалько был на грани срыва. Когда связной доставил сверху завтрак, Альбер, не зная, к чему придраться, истерично выкрикнул.

— Печенье раскрошилось!

«Это было для нас так же неожиданно, — сокрушенно констатировал Кусто, — как если бы Фалько вдруг ударил связного».

Огорченный Мишель Гильбер, корабельный кок, сам спустился в «Диоген», чтобы извиниться. На осунувшемся лице Альбера мелькнуло подобие улыбки, и он, в свою очередь, попросил кока простить ему глупую выходку.

Еще до начала экспедиции Гильбер обещал океанавтам приготовить для них любое блюдо по их выбору. Подводные жители освобождались от поварских забот, к тому же в сгущенной атмосфере «Диогена» приготовление пищи было весьма сложным занятием. Из-за повышенного давления в обычных кухонных кастрюлях не сварить ни супа, ни кофе, и добровольные официанты в аквалангах доставляли обитателям «Диогена» еду с судна-базы, но, конечно, не на серебряном подносе, а в герметичных судках. А подогреть пищу можно было и здесь. На сей случай имелась электроплитка.

С течением времени друзья неожиданно изменили свои вкусы и в выборе пищи. Стали отказываться от жирных блюд, все меньше ели хлеба и меньше пили воды. Изысканные соусы и пирожные, старательно приготовленные Гильбером, их уже не интересовали. Зато большим успехом начали пользоваться фрукты и овощи.

В дальнейшем, словно отрешаясь от земной жизни, океанавты совершенно перестали интересоваться телевизором, неохотно отвечали на звонки, а то и вовсе не подымали трубки. Движения их стали плавными и замедленными, о чем, правда, нельзя было сказать, когда Фалько и Весли выходили в воду, где они опережали всех остальных аквалангистов — связных, обслуживавших «Преконтинент-один». В этой группе было пятнадцать человек, не считая подводных кинооператоров, Возглавляемых Пьером Гупи. Альбер и Клод, чтобы их не спутали с другими аквалангистами, носили голубые перчатки.

На четвертые сутки эксперимента, в тот день, когда вспылил Фалько, Кусто — Паша, как за глаза его звали калипсяне, — сам спустился под воду. Альбер и Клод сидели за металлическим столом, поставленным на дно неподалеку от «Диогена», и, держа в руках разноцветные кубики, складывали из них незамысловатые узоры и домики, как требовал от них врач Жак Шуто, который показывал им чертеж. Оба успешно выполнили психо-технический тест. С нескрываемым удовольствием приняли они к сведению распоряжение Кусто об отмене вечернего обхода врачей…

«Мы живем в доме электроники. Нажми кнопку — тебе тотчас ответят. У нас шестьдесят рук и столько же ног. Это здорово, но уж очень их много. Люди являются к нам и надоедают своей болтовней. Невозможно без конца говорить. Нужно и отдохнуть. Я знаю, что они стараются для нас. На их месте я поступил бы точно так же. Но это бесконечное хождение взад-вперед действует на нервы. Порой приходится делать усилие над собой, чтобы не сорваться. Но стоит мне отдохнуть, полежать десять минут — только десять минут, — и все проходит, — писал в своем подводном дневнике Альбер Фалько. — В следующем нашем подводном доме должно быть не меньше двух помещений, чтобы в одном из них можно было уединиться. И нужно ограничить телефонные звонки. Нам звонят с острова, с судов, чаще всего по пустякам. Следующий эксперимент я бы обставил иначе. Пусть нам выдадут цистерну сжатого воздуха и скажут: «Кругом вас одни рыбы. Приступайте к делу. Если что понадобится, звоните нам. Мы же будем звонить только по важным делам».

После второго визита Кусто посещения связных были сведены до минимума. Фалько и Весли повеселели, и с того момента настроение и дела обитателей «Диогена» пошли на лад. А в дневнике Фалько появилась уже более оптимистическая запись:

«Стало спокойнее. Паша заботится о том, чтобы мы могли как следует отдыхать. Теперь я верю, что можно подолгу жить под водой и на больших глубинах. Но не получится ли так, что люди станут совсем забывать о земле? Если разобраться, мне сейчас безразлично, что происходит там, наверху. Такое же чувство у Клода. Мы живем по тому же времени, что они. Но здесь время идет как-то особенно быстро, часы просто ни к чему. Если бы мне сказали, что мы спустились только вчера и предстоит оставаться под водой еще шесть дней, я бы отнесся к этому совершенно спокойно…

Мы совсем на «ты» с водой. Я счастлив, когда остаюсь наедине с Клодом. Эти ребята сверху, с их съемочной аппаратурой, только мутят воду, после них мы принимаем грязевые ванны. Они мне весь ландшафт портят. Впервые за двадцать лет подводного плавания у меня есть время по-настоящему рассмотреть, что происходит под водой. Особенно ночью. Тут тебе и морские коньки, и раскрывшиеся анемоны, и креветки, и нерестящаяся рыба…»

Кусто первым оценил перелом в поведении Альбера и Клода. По его мнению, самый важный психологический эффект опыта на «Диогене» заключается в том, что океанавты быстро привыкли к новым условиям существования и отдалились от обычной земной жизни.

— Я почувствовал себя посторонним среди них. Этот новый мир уже принадлежит им. Они стали человеко-рыбами, — сказал, побывав на «Диогене», Жак-Ив Кусто.

Акклиматизация закончилась к исходу четвертых суток жизни под водой. Врачи констатировали, что оба океанавта вновь здоровы и бодры. Правда, однажды у Клода Весли неожиданно разболелись зубы. К счастью, в Марселе отыскался зубной врач — аквалангист. Не прошло и двух часов, как он спустился в «Диоген» и вылечил зубы Клода. А потом у океанавтов побывал и другой необычный гость — парикмахер.

 

Проспект голотурий

Насколько успешно справятся океанавты со своими обязанностями, волновало не только Кусто и его коллег. О «Диогене» уже знал весь мир. Газеты, телеграфные и телевизионные агентства всех стран с нетерпением ждали сообщений о первых подводных поселенцах.

В распорядок дня Альбера Фалько и Клода Весли входили различные работы на «Диогене», в его маленькой мастерской и на морском дне.

Неподалеку от «Диогена», среди водорослей, океанавты устроили «сквер» и «аллею», которую назвали проспектом Голотурий.

Голотурии — одно из чудес подводного мира. Эти морские животные по форме тела несколько напоминают обыкновенный огурец. Питаются они илом, а некоторые виды — мелким планктоном. Иногда голотурии становятся пристанищем для маленьких рыбок, которые поселяются внутри «огурцов», как в гнезде, без труда проникая в свой живой домик.

На этом «проспекте» океанавты построили из цементных блоков рыбьи домики — прототип тех поселков, которые в будущем превратят станции континентального шельфа в подлинные ихтиологические ранчо, по словам Кусто.

Океанавты не брали с собой ни ружей, ни острог и, приближаясь к «ранчо», плыли осторожно, чтобы не распугать аборигенов подводного царства. Чтобы наладить добрососедские отношения, Фалько и Весли приносили им корм и раздавали его, стараясь никого не обидеть и не обделить. Некоторые из рыб настолько привыкли к этим «шефским обедам», что торопились навстречу, едва завидев Альбера и Клода. А самые смелые и самые благодарные постоянно сопровождали людей, следуя за ними, как почетный эскорт.

Конечно, Марсельская бухта, где обосновался «Диоген», была не так богата разной живностью, как не пуганные аквалангистами и подводными охотниками прибрежные тропические воды. Ведь рядом находится оживленный портовый город.

— Мы предпочитаем наблюдать, как рыбы живут, чем видеть, как они умирают на гарпуне, — считали калипсяне.

Альбер Фалько и Клод Весли трудились не только на «ихтиологическом ранчо». Первые жители океана вели геологические, океанографические и топографические работы на грунте.

— Когда мы в течение пяти лет проводили археологические раскопки под Марселем, — рассказывал Кусто журналистам, — мы должны были всплывать через каждые четырнадцать минут для того, чтобы освободить крозь от избытка азота. Мы могли делать в день только три погружения. Теперь благодаря подводному дому мы надеемся достигать таких же результатов за несколько недель. Подводные работы могли бы применяться, например, при строительстве тоннелей и других сооружений. Бурение на нефть также могло бы производиться прямо со дна, где не ощущается действия приливов и волнений, и это было бы намного дешевле.

А вот что о новых планах Кусто записал в своем дневнике Альбер Фалько:

«Паша мечтает о более глубоководных станциях, о ряде домов. Точно в горах — лагерь-один, лагерь-два и так далее, но только вглубь. Мы сможем работать под водой неделями, месяцами. В самых глубоких лагерях будем дышать газовой смесью легче воздуха. Заманчиво: твердо стать обеими ногами на морское дно!.. Паша разгорелся, идеи бьют из него фонтаном. Рассказывает об освоении шельфа. Он утверждает, что мы будем жить под водой с женами и детьми. У нас будут школы, кафе…»

 

Салют калипсян

На шестые сутки Альбер и Клод вновь отправились в открытое море. Перед выходом их осмотрели врачи, которые остались довольны здоровьем и настроением своих подопечных.

Шли обычные трудовые будни. В этот день океанавты поработали на «ихтиологическом ранчо». Сквозь толщу воды пробивались лучи солнца и освещали луга водорослей и рыбные домики на дне моря. Потом друзья навестили затонувший старинный корабль. Это был их трофей. Но, увы, времени на раскопки и изучение погибшего судна не было.

В тот день Кусто нанес им прощальный визит. Приближалось время расставания с подводным миром. Капитан захватил с собой бутылку отличного вина и банку черной икры. Альбер и Клод дуэтом исполнили песенку. Это оказалось нелегкой задачей. Воздух был вдвое гуще обычного.

— Немало пришлось поупражняться. Это мы для тебя постарались, репетировали все свободное время, — сказал капитану Фалько…

Экспедиция в подводном мире завершилась к исходу седьмых суток, днем 21 сентября. Для того чтобы ускорить возвращение океанавтов на поверхность, за три часа до подъема в «Диогене» сменили воздух. Взамен обычного сжатого — воздуха подали газовую смесь из двадцати процентов азота и восьмидесяти процентов кислорода. Вдыхание такой взрывчатки — а это действительно была взрывчатая смесь — помогло быстро высвободить из крови и тканей организма избыток азота, чтобы избежать кессонной болезни.

Подготовить океанавтов к «земной» жизни взялся врач Ксавье Фрюктюс. Альбер и Клод в последний раз легли на свои раскладушки и «приложились» к респираторам. Прошло три часа. Азот был вымыт.

— Пора!

Альбер и Клод, заметно волнуясь, берут акваланги и направляются к «жидкой двери». Сделав полукруг под водяным домиком, оба прощаются с «Диогеном» и плывут по направлению к солнцу.

Вот из-под воды появился Ксавье Фрюктюс. За ним показалась голова кинооператора. А вот и они, жители глубин. Первым границу моря и воздуха пересек Клод Весли. Это случилось в 13 часов 28 минут. Вслед за ним снимает маску Альбер Фалько. 169 часов жизни под водой позади.

— Люди моря стояли на трапе, крепко держась за руки. На лицах обоих сияла широкая улыбка, но выражение глаз было такое, точно они боялись упасть. То ли солнце, то ли избыток кислорода оглушили их… Я с трудом подавил желание протянуть Весли руку, чтобы помочь. Но вот мгновенная слабость прошла, и Весли, а за ним и Фалько проворно ступили на палубу, — вспоминал Кусто о встрече с первыми подводными поселенцами.

— Ху-хуп! Ху-хуп! — традиционным кличем радостно салютуют им калипсяне.

Рядом стоят многочисленные гости, встречающие океанавтов. Это родные и близкие Альбера и Клода. Здесь же целое подразделение журналистов — газетчиков, радио- и телерепортеров.

— Я готов идти снова, капитан. На более долгий срок и глубже, — рапортует Весли.

Желание Фалько пока что было очень скромным:

— Походить по твердой земле.

Тем временем «Калипсо» снялась с якоря и взяла курс к Марселю. Океанавты помылись, переоделись. Оживленные и счастливые, возвратились на палубу, продолжая отвечать на приветствия и поздравления друзей.

Еще сорок восемь часов опекали Ксавье Фрюктюс и Жак Шуто своих пациентов.

— Не затаилась ли в суставах кессонная болезнь? — беспокоились они.

Чтобы обезопасить океанавтов, наготове стояла барокамера. В случае чего их отправили бы туда, заставив снова дышать сжатым воздухом. Потом давление постепенно снизили бы до обычного, пока из крови и тканей не «выветрились» последние остатки коварного азота. Но все обошлось без каких-либо неприятных последствий. Расчет газовой смеси, которой потчевали океанавтов в последние часы на «Диогене», оказался безошибочным. Между прочим, два аварийных персональных «номера» для декомпрессии имелись и на «Диогене». Но и они тоже остались без клиентов.

На следующее утро после возвращения с глубин Фалько и Весли совершили небольшую прогулку по городу. Прошел еще один день, и «осада», устроенная докторами, была полностью снята. Человеко-рыбы, освободившись от придирчивых эскулапов, отправились в ресторан.

— Не понимаю, что случилось. Я тот же, что и прежде, но не совсем… Под водой все как-то строже, — признался за обедом Фалько.

Кусто ликовал. Эксперимент не только удался, но и превзошел самые смелые его ожидания.

В октябре, находясь в Лондоне на Втором конгрессе Всемирной федерации подводной деятельности, Кусто говорил: «Не пройдет и десятилетия, и люди станут свидетелями грандиозных подводных становищ, не зависящих от наземных и надводных баз. На дне океанов возникнут поселения с атомными электростанциями, фабриками по производству газовых коктейлей для дыхания и многое другое. С помощью особых машин будут обрабатываться целинные земли под водой. Вырастут подводные рудники, заводы по переработке добытого сырья и рыбы. И нет сомнений, что затраты окупятся. Океан расплатится «черным золотом», алмазами, подводными месторождениями природного газа, железа, угля..»

И хотя сегодня это звучит фантастически, не исключено, например, что в недалеком будущем океанские просторы явятся «новым открытием Америки» — станут местом для расселения сотен тысяч людей. Они будут жить в домах, устроенных под гигантскими герметическими куполами, неделями и месяцами не появляясь на поверхности.

В Иомиури, близ Токио, впервые в мире открылся Подводный театр. Шестьдесят минут — без антрактов — длится эта сказочная феерия

— Рано или поздно человечество поселится на дне моря, — утверждает Кусто. — Наш опыт — начало большого вторжения. В океане появятся города, больницы, театры… Уже через полстолетия сформируются новые люди —. Homo aquaticus, одинаково хорошо чувствующие себя и на земле и под водой…

 

Возвратившись из Лондона, Кусто, не теряя времени, начал приготовления к следующей экспедиции в морские глубины.

— Все дни, что я провел в Париже и в Монако, решая различные административные вопросы и подписывая множество разноцветных деловых бумаг, меня преследовали видения: передо мной вставали головокружительные рифы, их причудливые стены, гигантские ритмы морской жизни, — вспоминал он.

Новое поселение «Преконтинент-два» на сей раз было основано не в Средиземном, а в Красном море, на Дне живописного кораллового рифа. Открытие «подводной деревни» состоялось 15 июня 1963 года.

Поселение на «рифе римлян»

Центром была «Морская звезда» — комфортабельный дюралевый дом, установленный на глубине одиннадцати метров. Название дома довольно точно соответствовало его внешнему виду.

Неподалеку, на глубине двадцати пяти метров, расположился домик поменьше — двухкомнатная «Ракета». После того как обитатели «Морской звезды» акклиматизировались, двое из них перешли в глубинную станцию — «Ракету». Там они прожили семь дней.

 

Находка Альберта Овально

Ранней весной 1963 года в Судан прибыли два корабля — «Калипсо» и «Розальдо». На «Розальдо» покоились дома будущей «подводной деревни», включая двести тонн свинцового балласта, несколько сотен ящиков с провизией, запасными частями, походные электростанции и тысячу всяких мелочей, без которых не обойтись научной экспедиции.

— Нам пришлось столкнуться, со многими трудностями, но мы справились. Если бы у нас не хватило хотя бы одного шурупа, эксперимент сорвался бы, — говорил потом Кусто.

Насчет шурупов он, может быть, несколько преувеличивал. Но условия работы в этих неприютных краях были действительно каторжными.

— Жара, дышать нечем, подул бы хоть легкий бриз! Но на нас обрушивается обжигающий ветер. Он швыряет нам в лицо густой раскаленный воздух, как будто из огнедышащей печи, вздымает тучи песка… В этом пекле мы производим выгрузку и сборку причудливых металлических конструкций. Под ослепительными лучами солнца светло-желтая окраска становится кричаще яркой… Временами нам кажется, что мы исследователи межзвездных просторов, высадившиеся на выжженной планете, — говорил Кусто.

Так шли дни, полные хлопот, поединков с несносным климатом и томительных ожиданий старта. Участникам экспедиции приходилось сновать по всем причалам, разыскивая выгруженные материалы, вскрывать ящики и контейнеры, монтировать, затягивать тысячи раскаленных солнцем металлических болтов, перетаски вать свинцовые плиты. Балласт заталкивали под пол «Морской звезды» и «Ракеты», клали за шкафы под кровати, подвешивали к «ногам» подводных домов.

«Морская звезда» в окрестностях Порт-Судана

На дне кораллового рифа находилось и еще одно сооружение. Без окон и без дверей, оно напоминало сказочную избушку на курьих ножках. Это был подводный гараж — пристань легендарной «Дениз» — миниатюрной крабовидной подлодки, увертливой и подвижной, как рыба. В ее облике было что-то марсианское.

«Дениз» казалась живым существом, сошедшим со страниц фантастического романа

Овалы иллюминаторов в головной части судна напоминали огромные глаза, а механические манипуляторы — длинные клешни неведомого зверя. «Дениз» казалась живым существом, сошедшим со страниц фантастического романа. Впрочем, еще вчера фантастическими казались и сами проекты Кусто.

— «Преконтинент-два» и «ныряющее блюдце» — это ключи, открывшие нам два новых измерения при иссле довании морей: глубину и продолжительность погружений, — рассказывает Кусто.

Перед отплытием в Красное море на счету «ныряющего блюдца» уже биле семьдесят глубинных погружений.

«Дениз» снабжена двумя иллюминаторами для фронтального обзора и тремя специальными оптическими системами наблюдения с полем зрения 180 градусов. Она освещает свой путь мощными прожекторами. «Блюдце» имеет передний и задний ход, разворачивается и кружится на месте, поднимается и погружается под любым углом, парит под водой и дрейфует на поверхности. Внешняя гидравлическая клешня сгибается и вытягивается, раскрывает свою стальную «кисть», захватывает и кладет в своеобразную корзину образцы, взятые с грунта.

С помощью трех передатчиков, сонара-гидролокатора, подводных фото- и кинокамер, синхронизированных с электронными лампами-вспышками, магнитофонов оказалось возможным зафиксировать все, что творится на морском дне.

Наконец, шагая в ногу с веком реактивного транспорта, конструкторы «ныряющего блюдца» снабдили eгo водометными реактивными двигателями.

Вочяные реактивные сопла, установленные на подлодке, менее эффективны, чем гребные винты. Но зато они занимают меньше места и обеспечивают высокую маневренность судна: сопла, как отмечает Кусто, можно поворачивать и попеременно и одновременно в любом направлении.

«Избушка на курьих ножках» — гараж для «Дениз»

Пустотелые стальные гиганты — «Морская звезда», «Ракета», гараж для «Дениз» — обладали огромной плавучестью. Чтобы нейтрализовать выталкивающую архимедову силу и спустить дома на грунт, люди трудились от зари до зари, под лучами жгучего тропического солнца.

Не легче было и тем, кто работал под водой. Им предстояло подготовить строительную площадку: раскорчевать ее от кораллов, выровнять, уложить в точно определенном месте якоря, удерживающие плавучую базу «Розальдо», и, наконец, поставить «на ноги» сами подводные дома. Такие работы, изнурительные на суше, под водой еще труднее. Здесь имеешь дело с окружающей средой, во много раз тяжелее и плотнее воздуха. Все это требовало огромной отдачи физических и моральных сил.

Задание выбрать площадку для «Преконтинента-два» поручили Альберу Фалько, большому знатоку в этих вопросах. Год назад он сам определил, где лучше поставить «Диоген», и, как известно, не просчитался.

Дело оказалось отнюдь не таким легким, как могло показаться, и заняло несколько недель. Пришлось обследовать рифы в полосе длиной восемьдесят километров. Искали место, удобное и для сооружения домов, и для стоянки кораблей, которым придется опекать глубинную станцию.

В первую очередь хотелось, чтобы подводный городок был защищен рифами, по крайней мере с наветренной стороны, и, конечно, находился не слишком далеко от какого-либо портового города, где можно было бы пополнять запасы провизии, пресной воды и вообще поддерживать связь с миром. Были и другие мотивы, почему Кусто остановил свой выбор на этом клочке океана.

Строительную площадку отыскали в двадцати семи милях к северо-востоку от Порт-Судана. Это был риф Шааб-Руми — «Риф римлян» в переводе с арабского. На дне его и решили раскинуть лагерь.

— Мы решили соорудить нашу базу именно в этом районе Красного моря потому, что здесь захолустье и невыносимо жарко и влажно. Если наш эксперимент удастся, то мы сможем добиться тех же результатов в любой части света, — объяснял свое решение Кусто.

Прошло почти полтора месяца, прежде чем удалось подготовить участок под водой и надежно закрепить «Розальдо».

Это судно было кормилицей и нянькой. Оно снабжало океанавтов свежим воздухом, питьевой водой, горячей пищей, электричеством, держало с ними связь и всегда было готово прийти на помощь в случае опасности. На «Калипсо» легли главным образом адъютантские обязанности. Она поддерживала связь с Большой землей.

Лагуна опуталась паутиной из гибких газовых шлангов, водяных трубопроводов, электрических, телевизионных и телефонных кабелей, стальных тросов-расчалок и гигантских якорных цепей «Розальдо».

Станция была уже почти готова к погружению, как неожиданно разорвался трос, удерживающий четыре тонны балласта, предназначенного для «Ракеты». Балласт канул в воду на глубину пятидесяти метров.

Прошло много часов, прежде чем удалось снасти этот груз.

А дальше все пошло по пословице: «Пришла беда — открывай ворота». Внезапно срывается со своего основания Большой дом, как называли «Морскую звезду», и его тяжелое, перегруженное балластом тело неуклюже сползает на сорокапятиметровую глубину. Это повторяется еще дважды. Каким-то чудом обошлось без человеческих жертв. В другой раз неожиданно забарахлили новенькие компрессоры и вместо чистого воздуха закачали в дом ядовитую смесь — воздух, пропитанный выхлопными газами.

Свободное всплытие поневоле с весьма порядочной глубины выполнил Раймон Колль. Это случилось при очередной аварии с «Ракетой».

Электрики «Преконтинента» Жак Ру и Пьер Сервело, а с ними Раймон Колль вызвались сделать ремонт под водой. Ру и Сервело забрались в верхний отсек «Ракеты» и уже было восстановили нарушенную телефонную связь с «Морской звездой». Вдруг домик, где находились ремонтники, закачался, послышался рокот уходящего воздуха, и «Ракета» поползла вниз… Крутой откос уходил на триста пятьдесят метров. Ру успел выскочить и теперь с ужасом наблюдал за падением «Ракеты», увлекшей двух его товарищей…

Колль работал снаружи домика. Когда «Ракета» накренилась, его акваланг внезапно заклинило, и Колля понесло вместе со всеми.

На счастье, падение «Ракеты» вскоре прекратилось. Она застряла между выступами откоса на глубине около пятидесяти метров. Колль перерезал ремни, связывающие его с аквалангом, и устремился к поверхности. Через несколько минут спустившиеся под воду Альбер Фалько и Жан Алина вызволили из западни и Сервело. Он был жив и невредим.

Потом «подвернулась» одна из стальных опор гаража для «Дениз». Гараж рухнул и едва не скатился с подводного обрыва.

Картина аварий напоминала кадры замедленной киносъемки. Вода резко замедлила падение домов. Окруженные со всех сторон водой, они плавно ложились на дно, разгоняя встревоженные стайки рыб, пасшихся среди кораллов. Поэтому падения не причинили «опасных «телесных» повреждений подводным домам.

Сюрпризы продолжали сыпаться как из рога изобилия. То и дело случались неполадки в электрохозяйстве.

— Инциденты были повседневно, подчас очень серьезные, но никто не погиб. Я до сих пор удивляюсь, какие боги хранили нас, — вспоминал Кусто об этих тревожных днях

 

В «Мире без солнца»

— Вот уже около трех недель океанавты живут под водой, работая не покладая рук. Смотрю с катера на город под водой и вижу море танцующих огоньков. Океанавты выплывают из жилищ, вооруженные прожекторами, тонкие лучи которых рыскают по рифам и растворяются у поверхности. Каждый вечер они выходят на рекогносцировку, наблюдают за подводной фауной…

У крыльца глубинной станции

Деформированные благодаря рефракции мерцающие огни Большого дома и гаража, лучи, исходящие от глубинной станции, образуют загадочную картину. Мне кажется, что я проплываю над какой-то затонувшей столицей, — так описывал «подводную деревню» Кусто.

Их было семеро, мужественных, выносливых многоопытных: Клод Весли — ветеран «Преконтинента-один», Андре Портлатин, Андре Фолько, Пьер Гильбер, Пьер Ваннони, Раймон Кьензи и профессор Раймон Вессьер. Жак-Ив Кусто, глава этой подводной общины, пробыл со своими «глубинными братьями» всего четыре дня.

А как же Альбер Фалько? Он возглавил водолазную команду, обслуживающую поселение на рифе, а также стал шкипером «Дениз».

В красноморской экспедиции Кусто принял участие еще один пионер аквалангистики — Фредерик Дюма. Он был экспертом-консультантом «Преконтинента-два». Медицинскую службу возглавил профессор Жак Шуто.

В гостях у жителей подводного городка побывала и жена Кусто, Симона, тоже отличная аквалангистка. Симона и Жак-Ив Кусто отметили на дне моря 26-летие своего супружества. По этому случаю в «Морскую звезду» доставили в специальном герметическом контейнере традиционный пирог, приготовленный корабельными кулинарами, и шампанское.

Более четверти века жизни отдал подводным исследованиям Жак-Ив Кусто и его сподвижник Жак Алина

Симона Кусто была полноправным членом экспедиции. Целых пять месяцев — от первых приготовлений в Красном море до последнего часа «Преконтинента-два» — провела она на борту «Калипсо», деля все радости, тревоги и невзгоды покорителей глубин. Симона помогала по хозяйству, поддерживала, как отметил ее муж, «светские отношения с местными властями», помогала врачам, ухаживала за теми, кто занемог. Словом, работала со всеми наравне. Незадолго до окончания экспедиции, очень усталая и сильно похудевшая, она спустилась в Большой дом, чтобы отдохнуть. Пять дней прожила эта обаятельная и отважная женщина в подводном городе, ни в чем не отставая от океанавтов-мужчин. Работала среди коралловой чащи, бесстрашно пускалась в подводные странствия.

К этой компании время от времени присоединялись связные. Они доставляли термосы с пищей, фрукты, почту и запасные детали. Тут же со своими кинокамерами и юпитерами в герметической упаковке, которые, впрочем, требовались далеко не всегда сновали аквалангисты-операторы из группы Пьера Гупиля.

Медицинские наблюдения за океанавтами возлагались на доктора Бурда, который ежедневно посещал подводный город на рифах. Его бдительность немало докучала океанавтам. Но приходилось безропотно подчиняться всем требованиям подводного эскулапа.

В свободное время Бурд присоединялся к товарищам, не отказываясь ни от какой другой работы под водой или на палубе кораблей.

Воды Красного моря настолько чисты и прозрачны, что днем с поверхности были прекрасно видны подводные дома «Преконтинента-два», стоящие на дне атолла. Можно было разглядеть и океанавтов, плавающих или работающих среди кораллов, похожих на яркие кусты цветов.

Чтобы отличить жителей подводной деревни от остальных участников экспедиции — это было особенно важно при съемках фильма и наблюдениях, — все члены экипажа «Преконтинента-два» облачались в серебристые гидрокостюмы. Столь же красивы и элегантны были наряды остальных, но они были другого цвета. Конечно, не возбранялось пользоваться и более облегченным туалетом. Вода в Красном море очень теплая. Но все же, работая по целым часам в море, лучше было одеться потеплее. К тому же костюмы уберегали океанавтов от шипов ядовитых рыб, от всевозможных уколов и порезов — ран, наносимых донными позвоночными.

Металлические, уютно обставленные комнаты Большого дома не вызывали нареканий его жильцов. В кубриках и кают-компании все было устроено очень удобно и просто. Стены, пол, потолок обиты темной бархатистой драпировкой. Бытовым принадлежностям подводного дома могла бы позавидовать самая образцовая домашняя хозяйка. Умеренная температура поддерживалась автоматически. Однако искусственный климат не всегда соответствовал желаниям океанавтов. Иногда становилось душно. Много хлопот доставила излишняя влажность воздуха. Вновь и вновь возникали короткие замыкания в электроприборах.

Как и во времена «Диогена», океанавты имели четко налаженную связь с оставшимися наверху. Даже если временно нарушалась телевизионная линия, океанавты не оставались без присмотра. Включался телефон. Один вид связи постоянно дублировался другим. Шло генеральное сражение за право и возможность владения континентальным шельфом, и команда Кусто делала все, чтобы оправдать надежды, связанные с «Преконтинентом».

Океанавты с «Преконтинента», подобно подводным жителям Марсельской бухты, могли спускаться в море почти вдвое глубже, чем их товарищи — связные и кинооператоры, жившие на кораблях.

 

Тайны «Мариленда»

На «Преконтиненте» открылась первая в мире обитаемая биологическая лаборатория на дне моря. Это было владение Раймона Вессьера. Многие часы напролет просиживал в ней профессор, изучая пойманных животных и рыб. Самые ценные и редкие экземпляры живыми переправлялись в Океанографический музей в Монако.

Доставить такую посылку — дело хлопотное. В полиэтиленовые мешочки, куда сажали рыб, подкачивали кислород. Затем все это упаковывали в пластмассовые коробки, как можно скорей доставляли в ближайший аэропорт и погружали в самолет. Такой сервис устраивал даже самых капризных к перевозкам рыб.

Из всех калипсян самым искусным охотником за живыми экспонатами считался Альбер Фалько. Найдя подходящий коралл, закидывал на него нейлоновую сеть с пробковыми поплавками и, не задерживаясь, шел дальше. Израсходовав запас сетей, Фалько начинал обход. Выплывавшие из кораллов рыбы запутывались в ячейках капроновых ловушек, и охотнику оставалось лишь переселить пленниц в прозрачные клетки.

Но нередко улов исчезал бесследно вместе с садком. Это означало, что экспонаты достались на обед хищникам. Хищники подплывали к садку, возбужденно кружились около него, тыкались носом в прозрачные стенки, словно обнюхивая их, а затем, разъярившись, таранили клетку, разрывая все в клочья.

Как-то океанавты наткнулись на стадо горбатых четырехпудовых рыб-попугаев. На заре эти гиганты, обитающие на рифах, едва очнувшись от сна, наводят туалет: купаются в песке. Затем, сгрудившись все вместе, во главе со своим предводителем отправляются завтракать. Мощным ударом головы отламывают они кусок коралла и, отправив его в рот, начинают усердно двигать челюстями.

Да, такой завтрак не каждому придется по вкусу…

Оказывается, рыбы — непревзойденные мимисты!

Наблюдая за жизнью подводной фауны, ученые заметили, что несколько изогнутое тело со слегка сжатыми плавниками означает примерно то же, что петушиное «ко-ко-ко-ко», сзывающее кур, — сигнал к трапезе.

Раздвинутые жаберные крышки, открытый рот, волнообразные движения спинного и хвостового плавников — все это на рыбьем языке означает «иду на вы».

С нескрываемым изумлением следили ученые за побежденными, отдающими себя во власть врага. Признав поражение, рыба поджимала плавники, приподнимала голову, опускала хвост и, подплыв к победителю, жертвеннически подставляла под удар самые уязвимые части тела…

А всегда ли одинакова их активность и, если хотите, настроение?

Наблюдения в искусственных условиях не так интересны, да и не так достоверны. Другое дело, если подсмотреть жизнь рыб у них дома — в море.

Вот как, например, держатся вечером дневные хищники. В это время они малоподвижны, почти ничего не едят. Найдя себе уютное местечко, они устраиваются на ночлег. Возможно, сейчас они сами дрожат от страха перед ночными разбойниками.

Иногда становилось не по себе и обитателям «Преконтинента».

— Ночью появлялось создание, вид которого пугал даже наших ветеранов. Представьте себе эдакий куст с пятью толстыми сучьями, множеством ветвей и тысячами толстых веточек. Он стоит на коралловой глыбе и вдруг… начинает двигаться. Слизистые сучья извиваются, будто кобры. Посветишь на куст — съежится и прильнет к кораллу. Потом отойдет в сторону, сожмется в комок и протиснется в трещину… Этот призрак из заколдованного леса — «голова Горгоны», один из представителей змееруких морских звезд офиур… — рассказывал Кусто.

Людей давно занимает тайна «навигации» перелетных птиц. Какие чудесные «приборы» используют птицы, безошибочно прокладывая курс в своих дальних странствиях? Но отличными «штурманами» оказываются и многие рыбы. Некоторые из них, как и большинство перелетных птиц, великолепно ориентируются по солнцу.

Вызывают изумление и выдающиеся навигаторские способности некоторых морских черепах. С точностью до сотых долей градуса крейсируют они морскими дорогами, оставляя позади тысячи миль, и ничто не может остановить их или заставить свернуть с избранного курса.

Да, жители океана должны еще о многом поведать людям, и особенно ценной их информация может оказаться для представителей новой науки — бионики, инженеров и конструкторов сверхчувствительной аппаратуры.

Несколько лет назад Кусто со своими помощниками составили десятилетний план биологических исследований в море:

— Было задумано построить в Монако большой маринариум на открытом воздухе. Нас вдохновили на это успешные опыты с «маринлендами» в США, но мы хотим кое-что усовершенствовать. Маринариум позволил бы нам расширить наши исследования.

Кроме того, Кусто мечтал создать в море, на плато Сен-Никола, напротив Океанографического музея, заповедник площадью шесть квадратных миль.

— На этом участке мы хотели устроить экспериментальный морской биотрон: направленно видоизменять подводную среду, размещать в ней искусственные убежища для рыб, водоросли, применить искусственный фотосинтез и химическую подкормку, создавать машинами течения, а по соседству выделить контрольные участки нетронутой природы, запретив всякий лов и подводный спорт.

Этот план Кусто уже было начал воплощаться в реальность.

Но, увы, биотрон вскоре перестал существовать. По обе стороны предполагаемого заповедника, несмотря на протесты ученых, устроили свалку.

Хотя Кусто и не удалось сохранить биотрон, проекты рыбных ферм и подводных заповедников частично воплощались на станциях «Преконтинент-один» и «Преконтинент-два»: по соседству с «Диогеном» выросли рыбные домики, эти работы были продолжены в Красном море.

Для того чтобы не беспокоить своих соседей, территорию вокруг подводного города на рифе объявили «зоной ненападения». Их охраняли от засорения. Рыбу и прочую снедь для кухни добывали в водах соседнего рифа.

…Каждый день — утром, полдень и вечером — канадский пенсионер Леонард Беджи приходит на берег озера Скуког. Достав из кармана свисток, он подносит его к губам и подает два коротких сигнала. На эти звуки к берегу тотчас подплывает множество мелких рыбешек, и Беджи кормит их. В это время чуть поодаль ждут своей очереди более крупные рыбки. Насытившись, младшие уступают старшим. При трех коротких резких свистках к старику устремляются взрослые обитатели озера. А вот, торопясь не опоздать к трапезе, показались черепахи…

Весьма приятельские отношения на рифе Шааб-Руми установились между сорокатрехлетним бородачом Пьером Гильбером и одним из старожилов здешних мест — рыбой спинорогом. Это удивляло даже привычных ко всему калипсян.

Вот Пьер, закончив обед, встает из-за стола и слегка стучит перстнем по стеклу. С наружной стороны к окну тотчас подплывает спинорог. Увидев Гильбера, он вновь куда-то исчезает. Пьер же идет к люку и протягивает к воде руку, в которой держит угощение. Его приятель уже здесь! Спинорог высовывает голову и слизывает с ладони гостинцы.

Эта дружба родилась с первых дней экспедиции. Спинорог живет неподалеку, в глубокой расщелине, что метрах в тридцати пяти от «Морской звезды», и отлично разбирается в сигналах своего «шефа». Он быстро понял, что Гильбер благоволит именно к нему. Поэтому, увидев, как к люку подплывает какой-либо другой охотник за бесплатными завтраками, фаворит живо прогоняет непрошеного гостя. Спинорог безошибочно узна-вал своего покровителя и подплывал к нему, даже если Пьер был в гидрокостюме и в маске.

Миролюбивые отношения установились у обитателей «Преконтинента» и с Жюли. Так океанавты назвали свою соседку — огромную, почти двухметровую, барракуду, проявлявшую необыкновенную тактичность в общении с калипсянами и розальдийцами.

Обычно эти хищные рыбы наводят страх на аквалангистов и пловцов. Их боятся ничуть не меньше, чем свирепых акул. За примерное поведение Жюли, как и спинорог, любимчик Пьера, поручала свою долю знакомств. Для нее был даже устроен персональный «стол». Приручение рыб, превращение пугливых дикарок в домашних животных — все это очень занимало Кусто н его товарищей.

 

Странички из дневника

На глубинной станции царит значительно более суровая атмосфера. Отсутствие кондиционирующих установок, большая глубина, меньшие размеры жилища, слабо проникающий свет. Здесь дни кажутся грустными и пасмурными.

— Этот опыт — испытание стойкости духа океанавтов, — объяснял Кусто смысл эксперимента с Кьензи и Портлатином.

Главным летописцем глубинной станции значился Раймон Кьензи. Сохранился бортовой журнал с собственноручными записями, сделанными им на «гидрокосмической ракете», повисшей на краю высоченного подводного обрыва.

5 июля. Первые сутки. Телефон не работает, холодильник тоже бездействует. Аварийный кран подачи кислорода вышел из строя. Температура плюс 31 градус. Первые «банные» сутки.

Таков наш дебют в маленьком подводном доме. Легкий ужин, и мы ложимся спать в 19 часов 30 минут. Но заснуть не можем: пот льет ручьями. К 22 часам обнаруживаем утечку кислорода через шлюзовую камеру. После проверки приходим к выводу, что расход кислорода слишком велик, и мы его уменьшаем.

6 июля. Температура плюс 31,5.

Беспокойная ночь прошла. Завтрак — кофе с молоком и варенье. Андре ничего не ест, кофе ему пришелся не по вкусу на глубине 25 метров.

Андре делает вылазку со мной, но вынужден вернуться из-за боли в ушах.

Нахожусь большую часть времени снаружи, пока не иссякает запас воздуха. В воде чувствую себя значительно лучше. Поразительно то, что здесь можно совершать неограниченные во времени прогулки. Я решил воспользоваться этим и опорожнил один за другим двенадцать баллонов. Обнаружил большое скопление тунца, две акулы… В полдень обед — помидоры на закуску, затем индейка, которую мы называем страусом пустыни — так она тверда. В меню также входят горошек, сыр, фрукты и вино. Аппетит превосходный.

7 июля. Все еще очень большая влажность, малейшее движение, и мы покрываемся потом.

Постепенно осваиваемся с окрестностями глубинной станции. Жаль, что радиус наших действий ограничен запасом воздуха в баллонах.

8 июля. Сегодня утром мы похитили у Нептуна два черных коралловых дерева и теперь испытываем угрызение совести, правда небольшое. Едим мало, а если и садимся за стол, то больше по привычке. Мы не испытываем больше чувства голода или жажды. Андре пытается закурить, но оказывается, что на глубине 25 метров вкус у сигареты отвратителен.

9 июля. Температура — плюс 32, ночью я спал хорошо, а Андре плохо. После завтрака, от которого пот струится ручьем, мы производим вылазку, чтобы освежиться. Выгоняем акулу из логова, дергая ее за хвост. Пытался сфотографировать ее, но она оказалась проворнее меня. Эта шутка пришлась ей не по вкусу, и вид у нее был весьма испуганный.

Сегодня традиционная ночная прогулка завела нас немного дальше обычного. В чернильной мгле мы обнаружили массу фосфоресцирующих глаз, но не могли установить, акулы ли это.

10 июля. Температура плюс 31,5. Остатки завтрака отдаем рыбам. Мурена от радости проглотила вместе с угощением пластмассовый мешочек, в котором лежала еда.

Наше утреннее погружение привело нас к краю отвесной пропасти глубиной 300 метров.

11 июля. Сегодня ночью нас прошиб холодный пот — и это при температуре плюс 31 градус. Вероятно, это результат переутомления.

После завтрака совершаем наше последнее погружение. Вода на стометровой глубине удивительно прозрачная, видимость здесь не менее 30 метров. Со стометровых глубин мы поднимаемся, не соблюдая остановок для декомпрессии… Правда, на этих глубинах мы поглощаем примерно в десять раз больше воздуха, чем на поверхности. Даже на глубинах 40–50 метров — наша нормальная зона работы — потребление воздуха остается очень большим. Каждый наш выход требует от 12 до 16 баллонов сжатого воздуха.

Вот почему мы не можем оставаться «снаружи» долго, ограниченный запас воздуха в наших автономных системах вынуждает нас не уплывать далеко от глубинной станции. Кроме того, мы обязаны помнить о такой опасности, как глубинное опьянение. И все-таки я никогда еще не совершал так много рискованных погружений.

Наши прогулки на больших глубинах среди зелено-голубых и красных гигантских водорослей порой казались кошмаром. Нас неотступно преследовала мысль: не запутаемся ли мы в этих лианах-водорослях? Не схватят ли нас мощные спрутообразные щупальца колышущихся подводных растений?..

 

Гости из СССР

Советские океанографы стали первыми из иностранцев, кому удалось побывать в подводном поселении капитана Кусто. В эти дни в Красном море крейсировало экспедиционное судно Азово-Черноморского научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии «К. Болдырев».

— Мы действительно встретились с людьми, которые живут под водой, чувствуют себя не хуже, чем на земле, — рассказывали они после.

Для пополнения запасов питьевой воды, топлива, свежих овощей и фруктов «К. Болдырев» нередко останавливался в Порт-Судане. Однажды ранним утром, выйдя из кают на палубу, океанографы увидели корабль. На мачте развевался флаг, который показался всем очень знакомым: его украшала эмблема — нимфа, плывущая наперегонки с дельфином. Сомнений не оставалось: рядом с советским судном ошвартовалась «Калипсо».

Знаменитая «Калипсо». На флаге — эмблема: нимфа, плывущая наперегонки с дельфином

Океанографы с «К. Болдырева» были приглашены на борт «Калипсо». Их радушно встретила мадам Кусто. Она сообщила, что судно прибыло сюда за пресной водой, которую должны отвезти людям, живущим на дне моря, на коралловом рифе.

— Мы сначала подумали, что не поняли ее, но мадам Кусто, улыбнувшись, сказала, что это действительно так и что среди людей, которые живут сейчас под водой, находится и ее муж, — вспоминал начальник красноморской экспедиции Борис Соловьев.

Там же, в Порт-Судане, состоялась вторая встреча «К. Болдырева» с «Калипсо». На сей раз калипсянами предводительствовал сам Кусто. Он пригласил советских океанографов посетить подводный городок и ознакомиться с его работой.

Конечно, столь необычное приглашение было принято с восторгом.

Когда советское судно приблизилось к Шааб-Руми, от «Розальдо» отвалил катер. Гости пересели на него с корабля, и через узкий проход катер вошел внутрь лагуны. Затем океанографы по трапу поднялись на «Калипсо».

На судне советским ученым сообщили, что супруги Кусто находятся под водой и ждут их.

Гости надели приготовленные для них акваланги, пояса со свинцовыми грузилами и приготовились к спуску. Их сопровождал эскорт калипсян.

— Откровенно говоря, когда я пошел в воду, то чувствовал себя не совсем спокойно, так как хорошо знал, что в водах Красного моря очень много акул, причем акул-людоедов, — вспоминал потом Борис Соловьев. — Правда, когда мы перед погружением спросили, не очень ли опасно спускаться под воду в Красном море, нам ответили, что на мелководье акул бояться нечего. Все мои опасения рассеялись, когда я очутился под водой и передо мной открылась картина сказочного мира. Это не было моим первым спуском под воду. До этого я погружался в Баренцевом море, у берегов Исландии и в Черном море, но то, что я увидел здесь, превзошло все мои ожидания…

И конечно, самое большое впечатление оставил у гостей сам подводный город. Через клапан в крыше «Морской звезды» вырывались излишки сжатого воздуха. Казалось, это выходит дым из печной трубы. Шлейф из пузырьков воздуха тянулся до самой поверхности.

— Я представлял себе, — продолжал Борис Соловьев, — что для того, чтобы проникнуть в подводный домик, необходимо сначала попасть в специальную камеру с водой, лишь после откачки которой можно будет войти в помещение. Каково же было мое удивление, когда, сделав два шага по трапу, я свободно глотнул свежий воздух, и в следующее мгновенье меня ухватили за руки и втянули в прихожую…

Гостям помогли снять амуницию, предложили пройти в душ, чтобы смыть соленую воду. После этого состоялась маленькая экскурсия по всем залам подводной станции. Гостеприимные хозяева показывали свою лабораторию, столовую, спальню. Гостей заинтересовал телевизор, стоявший в салоне. У него было три «всевидящих ока». Один экран демонстрировал подводный домик, где жили Портлатин и Кьензи, второй — подводный мир, третий служил для связи с поверхностью. Изображение отличное на всех трех экранах.

Потом капитан Кусто рассказал о работах на рифе, о жизни океанавтов в «Ракете».

Неожиданно за иллюминатором показался какой-то человек со стеклянной банкой. Вокруг него копошился рой всевозможных рыб: баллисты-спинороги, эпинефелусы, люцианиды… Это один из океанавтов принес подкормку для рыб. Многие принимали угощенье прямо из рук, нисколько не боясь человека. Кусто сказал, что они открыли столовую для рыб. Она работает ежедневно, в строго определенные часы. Рыбы уже довольно точно знают это время и не опаздывают к обеду.

Уже к концу визита, перед возвращением на «Калипсо», советские океанографы получили возможность расширить круг своих подводных знакомств, повстречавшись лицом к лицу с Жюли. Вначале эта встреча немного ошеломила их. Но тревоги оказались напрасными. Благовоспитанная Жюли повела себя как добрая хозяйка морских глубин, которая всегда рада гостям.

Весной 1965 года, в дни фестиваля французских фильмов, в Москве, а затем и в Ленинграде была показана кинокартина о подводной эпопее в Красном море, снятая операторами Кусто. Те, кому посчастливилось видеть эту картину, должно быть, помнят захватывающие, уникальные кадры из жизни обитателей моря. Эта кинолента — она называлась «В мире без солнца» — явилась одним из трофеев «Преконтинента-два». Доходы от проката фильма предназначены для подготовки к следующим океанографическим экспедициям Кусто.

 

Ступени континентального плато

Днем 12 июля Кьензи пишет последние строки своих подводных мемуаров.

Последняя ночь. Заснуть невозможно. Андре читает. Чтобы скоротать время, я медленно и тщательно бреюсь, несколько раз чищу зубы. Затем иду купаться и посмотреть на то, что происходит снаружи. В 11 часов 30 минут начинаем дышать азотнокислородной смесью. Наконец в 15 часов — выход… Двадцатиминутная остановка на декомпрессию на глубине 20–15 метров, а затем получасовая — на глубине 12 метров. Еще одна остановка в Большом доме, где мы проводим ночь. Завтра будем на поверхности…

Кусто сам прибыл в «Ракету», чтобы убедиться в благополучном исходе добровольного затворничества Кьензи и Портлатина, а главное, лично проследить за тем, как оба они подготовятся к возвращению в Большой дом. Газовый коктейль, который вдыхали океанавты, состоял поровну из кислорода и азота. Все шло как нельзя лучше. В четыре часа дня обитатели «Ракеты», покончив с декомпрессией, проходят сквозь «жидкую дверь» Большого дома и попадают в объятия друзей. Несмотря на суровые условия жизни в «Ракете», оба в отличном настроении. Не было жалоб и на самочувствие. Вот только опоздали на праздничный обед — ведь именно в тот день был устроен подводный банкет в честь супружеской пары Кусто.

Тем временем пробил час прощания с Пьером Ваннони и Андре Фолько. Они первыми покинули «Преконтинент-два». Это случилось через час после возвращения в Большой дом Андре Портлатина и Раймона Кьензи. Океанавты, едва собравшись вместе, вновь должны расстаться, впрочем, уже ненадолго. Экспедиция подходит к концу. С Ваннони и Фолько поднимается на поверхность и сам капитан. Перед выходом из Большого дома все «угощаются» газовым коктейлем: 80 процентов кислорода, остальное — азот.

…14 июля 1963 года, 17 часов 15 минут. Шааб-Руми. Незабываемые счастливые минуты переживают участники «Преконтинента-два». Четыре последних океанавта поднялись на поверхность после долгого месяца пребывания под водой. Эксперимент завершился успешно!

Профессор Раймон Вессьер, Клод Весли, Пьер Гильбер, а с ними и первая в мире женщина-океанавт Симона Кусто, ослепленные солнцем, от которого они уже успели отвыкнуть, на ощупь выходят из воды. Океанавтов окружают тесным кольцом, каждому хочется обнять их, пожать им руку. У многих навертываются на глаза слезы радости.

Происходит встреча двух команд — той, которая жила в подводном городке, и той, которая на поверхности в изнуряющую жару трудилась не покладая рук во имя осуществления этого эксперимента. Члены обеих команд, радостные и взволнованные, обмениваются впечатлениями…

Приключения на «Рифе римлян» подходят к концу. Остается закончить демонтаж подводных домов и, подняв якорь, взять курс к берегам Франции…

Обитаемая подводная исследовательская станция была своего рода «древом познания» для океанологов. Многим бы, наверное, пожертвовали ученые прошлого, чтобы хоть на часок оказаться на месте профессора Вессьера, который целый месяц со всеми удобствами жил в рыбьем царстве, располагая штатом коллекторов, подводными камерами, садками и полевой лабораторией… Профессор Вессьер уверен: его коллеги в других странах тоже захотят начать исследования в подводных лабораториях.

— «Преконтинент-один» и «Преконтинент-два», — говорил французский ученый, — убедили нашу группу, что еще при нашей жизни станут обычными промышленные и научные станции на дне моря. Они найдут сотни практических применений. Но для нас не это являлось главной наградой за труд на рифе Шааб-Руми. Самым важным было захватывающее сознание того, что море стало нашим домом…

В ходе эксперимента выяснилось, что не только человек, а даже птицы могут жить на дне моря под большим давлением. У океанавтов был попугай — тезка Весли — его тоже звали Клодом. Эта птица едва ли не первой из пернатых стала жительницей моря.

В старое время в угольные шахты брали канареек. Они очень чувствительны к метану. Подобную же обязанность — своевременно докладывать, не загрязнен ли воздух, — возложили и на Клода-пернатого. Однако живой газоанализатор так ни разу и не сработал — не было причины. И попугай в основном занимался тем, что развлекал океанавтов и посетителей подводной станции, обрушивая на них… шквал лихой матросской ругани. Как у всякого ответственного лица, у Клода имелся дублер — Арман, названный в честь Армана Давсо, одного из аквалангистов-калипсян. В случае гибели Клода под воду спустился бы его друг Арман… Но и здесь все обошлось благополучно. Клод отлично освоился на дне моря, он жил без всяких клеток. Не оправдались и тревожные ожидания Вессьера, будто бы Клод будет мешать людям спать.

— Если все пойдет строго по плану, — считали в Океанографическом музее, — то третья колония под водой откроется осенью следующего года.

«Мы поставили перед собой задачу добиться эффективной жизнедеятельности человека под водой на глубинах не менее двухсот метров в течение целого месяца. Если нам это удастся, мы дадим в руки человека средства для освоения просторов подводного континентального плато… Это континентальное плато — ставка в нашей битве… Вероятно, лет через десять будут возведены более крупные подводные города, постоянно действующие научные станции, где будут работать ученые всех отраслей науки. Континентальное плато будет заселено тысячами мирных колонистов. Станут широко эксплуатироваться минеральные ресурсы подводных просторов, образцовые фермы позволят выгодно заменить рыболовство развитием подводного промысла рыбы и разведением морских животных», — так писал о своих планах Жак-Ив Кусто, воодушевленный удачей «Преконтинента-два».

Сбудутся ли дерзкие планы исследователей? Пусть рассудит время!

 

В конце мая 1964 года неподалеку от Бермудских островов, в Атлантическом океане, стал на якорь небольшой корабль — тендер «Нахант». Этому видавшему виды морскому волку, уже приговоренному на слом, выпала честь закончить свою карьеру в роли плавбазы обсерватории «Силэб-I».

Руководителем американской экспедиции в глубины Атлантики стал капитан 1-го ранга Управления медицинской службы ВМС США Джордж Бонд. Раньше Джордж Бонд был хирургом и считался одним из лучших специалистов штата Северная Каролина.

Что же заставило капитана Бонда сменить скальпель на акваланг?

 

Операция «Генезис»

В течение нескольких лет Бонд служил в специальной группе по подводным исследованиям. Здесь впервые в США начали применять гелиевые смеси для дыхания водолазов и аквалангистов. Увлекшись этой идеей, Бонд вскоре возглавил лабораторию медицинских исследований в Нью-Лондоне и продолжил опыты по подводной физиологии.

Первыми акванавтами стали животные — белые мыши, морские свинки, овцы и козы. При дыхании обычным сжатым воздухом под давлением семь атмосфер звери жили тридцать пять — сорок часов, а затем гибли. После долгих экспериментов была составлена смесь из кислорода, гелия и азота, неопасная для здоровья животных. В одном из опытов четвероногих поместили в камеру под давлением восемь атмосфер. Целую неделю, дыша гелиевым воздухом, прожили они на «глубине» семидесяти метров. Еще три дня ушло на декомпрессию.

Были проведены десятки и сотни таких экспериментов. Изменялось давление, состав дыхательных смесей, время пребывания в барокамере, условия декомпрессии.

Наконец, в 1962 году начались опыты с людьми.

Имея такого солидного шефа, как американское военно-морское ведомство, капитан Бонд не испытывал нужды ни в помощниках, ни в средствах. Для экспериментов Бонд получил в свое распоряжение комфортабельную барокамеру. В ней было два входа. Один на поверхности, другой под водой. Подводная дверь вела в небольшой бассейн диаметром три и глубиной пять o С половиной метров. Во время опытов бассейн закрывался герметической крышкой, а затем включались компрессоры, нагнетающие сжатый воздух. Теперь и в барокамере и под водой было одинаковое давление. Бассейн имитировал океанские глубины, барокамера — подводный дом. Один из отсеков барокамеры был приспособлен для медицинских наблюдений и физиологических опытов, другой — под жилые покои. Однажды испытуемые провели здесь двенадцать дней, соответствующих жизни на глубине шестидесяти метров. В другой раз трое акванавтов (слово «океанавт» в США не привилось) провели в этом бронированном замке две недели.

Время от времени они покидали свое убежище, чтобы размяться, поплавать в «открытом море», а главное — выполнить работы, намеченные по программе. Вдоволь наплававшись и справившись с заданием, акванавты через подводный люк возвращались в свой дом, где их ожидали накрытый стол и удобная постель. В случае необходимости они и сами могли кое-что себе приготовить. В барокамере имелись небольшая удобная кухонька с электрической печкой и холодильник. Однако в меню акванавтов пока что почетное место занимали всевозможные консервы.

Многолетние береговые исследования и приготовления Джорджа Бонда вошли в историю акванавтики под названием «Генезис-1». Важнейшим итогом этих работ явилось открытие, о котором упоминалось в начале книги: кровь и клетки тела насыщаются газом примерно за сутки; независимо от глубины и продолжительности подводного бытия, срок декомпрессии всегда остается одним и тем же.

Однако на море первыми проверили эти выводы Линк и Кусто. И лишь убедившись в успехе их опытов, управление ВМС США наконец разрешило провести такое испытание капитану Джорджу Бонду.

 

Астронавт под водой

Корабельный кран, скрипя и лязгая, бережно поднял тяжелую металлическую капсулу — подводный дом. Потом его опустили на дно. 1 июня 1964 года на тросе подали глубоководный лифт. В нем занимает место экипаж «Силэб-I» — четверка акванавтов. Вскоре они уже ступают на порог своей подводной квартиры, обосновавшейся на глубине шестидесяти метров.

Подводная обсерватория «Силэб-I»

«Силэб-I» — в переводе это английское сокращенное слово означает «Морская лаборатория № 1» — внешне несколько походила на подводную лодку, установленную на ходули. Это сходство ей придавали металлические ножки, опирающиеся на пару продолговатых понтонов. Понтоны выполняли роль балластных цистерн и фундамента подводного дома. Нужное давление в помещениях «Силэб» при ее спуске под воду осуществлялось не сразу, а возрастало по мере погружения. Так медленно, дюйм за дюймом, приближалась станция к проектной отметке. Путь в глубины продолжался тридцать с половиной часов. Под конец погружения в искусственном воздухе содержалось восемьдесят процентов гелия, шестнадцать — водорода и только четыре процента кислорода.

Поселенцы «Силэб» жили в маленьком, но уютном кубрике с двухэтажными матросскими койками. Кроме того, имелась небольшая, неплохо оборудованная лаборатория, где акванавты со всеми удобствами могли изучать дары моря. Обед готовили в кухне на электрической плите.

Вода подавалась с корабля по шлангам. По кабелям поступала электроэнергия. По другим кабелям осуществлялась телефонная и телевизионная связь.

Гелий сильно деформировал голоса. При переговорах с надводными наблюдателями акванавты писали записки и подносили их к телепередатчику. На экране корабельного телевизора отчетливо виднелась каждая буква, написанная под водой.

В носовой части станции разместилось сто десять стальных баллонов с гелием, кислородом и азотом. Этих запасов должно было хватить на три недели.

Джордж Бонд лично подобрал акванавтов, которым можно было доверить подводный дом. Сам капитан во время эксперимента находился на тендере «Нахант».

В экипаж морской обсерватории вошли такие же убежденные фанатики «гидрокосмоса», каким являлся их руководитель. Это были мужественные и смелые люди, опытные аквалангисты, прошедшие серьезные тренировки в барокамере. Помимо дел, привычных их профессиям, каждый из акванавтов должен был справляться и с рядом других обязанностей. В сущности, эта четверка выполняла работу большого научного коллектива.

Бермудские атланты: Лестер Андерсен, Роберт Томсон, Малькольм Скотт Карпентер, Роберт Барт, Сандерс Маннинг

Давайте же познакомимся с ними поближе. Роберт Томсон — морской врач, человек железного здоровья. Он отец шестерых детей. Его конек — биология и геология. Томсон проводил и некоторые физические наблюдения в океане.

Второй участник экспедиции Лестер Андерсен — по специальности подводный взрывник. Он тоже глава большой семьи. У него пятеро детей, и все девочки.

Третий член экипажа — Роберт Барт, старый соратник Джорджа Бонда по «Генезису».

И наконец, четвертый — Сандерс Маннинг. Самый молодой из участников экспедиции, он удивлял товарищей своей железной выносливостью и невозмутимостью.

Позднее к этому клану присоединился… астронавт — капитан 2-го ранга американских ВМС Малькольм Скотт Карпентер, известный тем, что одним из первых в США совершил орбитальный полет вокруг нашей планеты на высоте двухсот шестидесяти километров. Сначала все четверо без особого воодушевления отнеслись к появлению их «небесного брата» в морских пучинах. Однако когда астронавт выполнил труднейшее погружение и убедил их, что в «гидрокосмосе» держится ничуть не хуже, чем на борту спутника Земли, акванавты приняли его в свою компанию.

В течение нескольких дней тренировались они все вместе, перед тем как спуститься к вершине угасшего подводного вулкана — месту, где было намечено установить «Силэб-I». Но накануне спуска лаборатории астронавт ухитрился сломать руку и, естественно, от участия в эксперименте, к большому огорчению четверки, был отстранен…

По утрам подводные жители делали легкую разминку и, позавтракав, отправлялись на работу.

Дел у акванавтов было немало. Они исследовали дно, собирали пробы грунта. Вели фото- и киносъемку. Монтировали необходимое оборудование. Проводили различные химические эксперименты, измеряли температуру и соленость окружающей воды.

Они также были обязаны следить за своим собственным состоянием и точно регистрировать все возможные отклонения от нормы. Кроме того, акванавты наблюдали за поведением своих соседей — морских животных. Некоторых из них жители «Силэб» ловили себе на обед.

Стол украшали самые изысканные деликатесы: омары, устрицы, осьминоги.

 

В «Мире безмолвия»

Снаружи подводного дома свешивались уши гидрофонов. «Интервью» с обитателями глубин записывались на магнитофон. Позднее эти беседы были приобщены к коллекциям акустических атласов, хранящихся в морских лабораториях.

«Море — настоящий мир безмолвия. Я говорю это вполне убежденно, опираясь на многочисленные наблюдения, хотя знаю, что за последнее время немало написано о подводных звуках…

Звуки под водой такая редкость, что воспринимаются особенно остро. Страх, боль, радость — все эти чувства обитатели моря выражают безмолвно. Извечный круг жизни и смерти совершается бесшумно; и только млекопитающие — киты и дельфины — нарушают тишину. Случайный взрыв или рокот судовых моторов — проявления деятельности человека — не могут потревожить покоя глубин», — писал Кусто лет десять назад.

Знаменитый исследователь был не совсем прав.

О рыбьих «разговорах» знал еще, например, древнеримский ученый Плиний. Недвусмысленно и категорично высказался на сей счет его соотечественник писатель Клавдий Элиан:

«Те, кто обрекает всех рыб на молчание и глухоту, весьма мало знают природу рыб».

Так или иначе, но до последних лет глубины моря действительно считались «миром безмолвия». Открытие разноголосицы звуков оказалось настолько неожиданным, что поначалу вызывало настоящую панику.

Стал хрестоматийным случай, который произошел во время второй мировой войны на одной из американских военно-морских баз в Атлантике.

На дне Чезапикского залива была раскинута обширная сеть приборов для обнаружения подводных лодок. Район тщательно охранялся.

Однако сразу после наступления сумерек произошло что-то невообразимое. Гидроакустики были оглушены. Под водой одновременно заработали… сотни отбойных молотков. Грохот все усиливался. Через час шум стал ослабевать и в полночь внезапно вовсе прекратился.

Была объявлена боевая тревога. Залив прочесали вдоль и поперек. Но ничего подозрительного не обнаружили.

На следующий день история повторилась. Грохот, несущийся из глубин, превышал обычный шум моря в несколько тысяч раз. Вновь пошли в ход глубинные бомбы. Шум ненадолго прекратился, но затем возобновился с прежней силой. Так бывало каждый раз, как только наступали сумерки.

Адмиралы отдали приказ произвести расследование. Но завершили его… биологи. Виновниками переполоха оказались небольшие рыбы крокеры. С частотой пулемета, как по туго натянутому барабану, колотят они по своему плавательному пузырю. Вместо барабанных палочек — особый вибрирующий мускул.

Одна рыба барабанит не очень громко. Но было подсчитано, что в те дни в заливе Чезапик на рыбий митинг собралось до трехсот миллионов крокеров! Страшный грохот, который они поднимали, не могли заглушить даже взрывы бомб.

Другая история произошла с кораблями, стоявшими у Зондских островов. Всю ночь не смыкали глаз встревоженные моряки. И было от чего! Из-под воды то и дело раздавались автомобильные сигналы! Как оказалось, их подавали рыбки терапоны.

А сколько хлопот доставили рыбы американским минерам! В годы войны по непонятным причинам то там, то здесь стали взрываться акустические мины, приготовленные для японских кораблей. Эти мины должны были срабатывать на звук гребных винтов судна. Виновником просчета американских конструкторов оказались рыбы-жабы. Достаточно было одной такой рыбке проявить свои сольные способности, как немедленно раздавался взрыв.

Стало ясно, сколько таинственного, еще неведомого хранит «мир безмолвия»…

«В океане насчитывается пятнадцать тысяч видов «говорящих» рыб. Они производят больше шума, чем все животные на земле вместе с человеком».

Автор этого сенсационного заявления — английский биолог, сотрудник Британского музея естественной истории доктор Маршалл.

К своему открытию доктор Маршаллу пришел после долгих месяцев, проведенных им в открытом океане. К наиболее преуспевающим «солистам» Маршалл относит глубоководных рыб, за которыми он следил, нацелившись на них гидрофонами.

«На таких глубинах слишком темно, чтобы рыбы могли видеть друг друга. Средством общения этих рыб может быть звук».

Другой ученый, доктор Ганс Шнейдер из Тюбингенского университета в Западной Германии, убедился, что рыбьи разговоры, их «речь» меняется в зависимости от времени суток, от того, что они хотят сообщить, и даже от их настроения.

Наиболее спокойны рыбы днем. Явное желание «посплетничать» вызывает у них наступление сумерек. Примерно то же происходит и на заре, когда вновь меняется освещение воды. Перед дракой рыбы издают очень громкий, угрожающий звук. Уже иначе «бранятся» они, когда драка началась. Наконец, совсем другой звук издают потерпевшие поражение, как бы прося «пощады».

Обнаружилось также, что рыбы одних и тех же видов, обитающие у берегов Америки, «говорят» на диалекте, заметно отличающемся от принятого, например, в Красном море.

Ученые хотят знать как можно больше о морских обитателях. Но дальняя цель этих исследований — найти лучшие способы лова и приманки рыбы, создать более надежные и чуткие приборы для разведки косяков рыб под водой и, может быть, для «телефонных переговоров» с ними, посылая в море записанные на магнитофон те или иные рыбьи сигналы. Так, предупреждающие сигналы можно транслировать при ловле у скалистого дна. Они вспугивают рыбу, заставляют ее пойти в сеть. Вдали от берегов, на глубоководье, будет подаваться акустическая приманка — не распугивающая, а, наоборот, привлекающая рыб. Таким образом, изучение голосов морских животных не только очень интересно само по себе, но и очень важно в практическом отношении. Сейчас только в США расходуют на эти исследования более миллиона долларов ежегодно. Не хотели отставать от своих коллег — морских биологов — и обитатели подводной лаборатории «Силэб».

Акванавты старались соблюдать золотое правило: не выходить из дому в одиночку. А у вестибюля «Силэб» для защиты от акул возвели частокол из толстых стальных прутьев. Предосторожность не была излишней. Слишком часто встречи человека с этими хищницами заканчиваются трагически.

Акванавты попытались было с толком использовать свое знакомство с хищниками: наблюдая за их реакцией на искусственные — световые и звуковые раздражители. Для этого неподалеку от «Силэб», на дне, установили акустические сирены и специальные 'светильники, а рядом, чтобы не подвергать себя непосредственной опасности, — подводный телепередатчик. Все это не раз включалось по вечерам, когда, закончив трудовой день, акванавты собирались под крышей дома. Но только акулы почему-то начисто игнорировали эту затею.

— Раз уж речь зашла о хищниках, традиционно опасных для человека, нельзя не сказать несколько слов о муренах. В одной из узких нор на рифе мы увидели клубок переплетающихся мурен, из которого торчали их головы с полуоткрытыми ртами. Зная об агрессивности мурен, мы решили проверить, как далеко она заходит. Просунув в углубление нож, мы скорее почувствовали, чем увидели, молниеносный бросок одной из рыб — острые зубы мурены, насколько это возможно, вцепились в сталь ножа… Громадная мурена, лежащая в другой пещере, судя по торчащей наружу голове, имела размер не менее двух с половиной метров, — рассказывал о своих встречах с хищницами один морской биолог.

 

На волосок от смерти

Выдающееся научное значение эксперимента «Силэб-I» стало очевидным уже в первые дни. Так долго на подобных глубинах пока еще не удавалось пробыть ни одному человеку — ни сподвижникам капитана Кусто, ни посланцам Линка. Правда, не все проходило так гладко, как хотелось бы. Вначале акванавты чувствовали себя вяло, быстро уставали, нередко даже еда превращалась в труд, требовавший отдыха.

Акклиматизация завершилась лишь на четвертый день жизни в глубине. Недомогания прошли, и люди повеселели.

В распоряжении подводных жителей были различные дыхательные аппараты. Нужно было выяснить, какой из них окажется самым удобным на больших глубинах. Это будет учтено при снаряжении следующей подводной экспедиции.

При посещении отдаленных участков морского дна, чтобы сэкономить воздух в баллонах и не тратить зря время и силы, акванавты садились за руль подводного «мотоцикла» — карликовой подлодки «мокрого» типа с электроаккумуляторами — и мчались вперед, распугивая рыб и обходя стороной водоросли, чтобы не запутать гребного винта.

Имелся и аквавелосипед — ручной электробуксир, каким обычно пользуются аквалангисты, стремясь как можно больше увидеть и узнать, странствуя под водой.

Похожий на луна-рыбу аквамотоцикл — неплохое средство передвижения

Как и обитатели подводных домов Кусто, силэбяне могли на короткое время посещать глубины до ста метров, недоступные для обычных аквалангистов. Но им запрещалось подниматься к поверхности моря. Это могло стоить жизни! Однако побороть искушение подняться навстречу солнцу и подышать свежим морским воздухом на первых порах было не так-то просто.

Акванавты вскоре крепко подружились со своими соседями — рыбами. Те настолько привыкли к людям, что подплывали к люку и терпеливо ждали выхода акванавтов. Без тени страха брали корм с рук, пощипывали кончики пальцев, а некоторые, самые смелые, разрешали погладить себя по телу…

На седьмой день произошел инцидент, едва не стоивший жизни Сандерсу Маннингу. И не акулы, не меч-рыбы были тому виной. Акванавт выплыл навстречу подводной лодке-малютке «Стар-I», снимая на кинопленку ее маневры. И вдруг прекратилась подача газа. Задержав дыхание и бросив кинокамеру, Сандерс быстро поплыл к дому. Нечеловеческим усилием воли преодолевая желание сделать вдох, добрался до трапа, поднялся к люку — и потерял сознание. Загрохотав баллонами, Маннинг свалился в воду, тело его начало погружаться на дно…

На счастье, услышав лязг металла, в отсек вышел Роберт Томсон. Подхватив Маннинга, он втащил его в люк, уложил на койку. Сандерс не дышал. Прошла долгая минута. Дыхание возобновилось, но белки его глаз начали розоветь.

— Я не раз видел глаза, подобные этим. Это глаза умирающих. Приди Барт пятью минутами позже — и Сандерс бы погиб, — говорил Джордж Бонд. Спустившись под воду, он помог отходить Маннинга.

После этого жестокого урока акванавты уже не решались нарушать правил. А что же Маннинг? Сандерс вскоре оправился, встал на ноги. О травме долгое время напоминали лишь кровоподтеки в глазах.

Предполагалось, что экспедиция продлится месяц. Но, к разочарованию всех участников «Силэб-I», опыт пришлось прервать на исходе девятого дня жизни в глубинах. На Бермуды обрушился тропический шторм.

Джордж Бонд решил не рисковать и отдал распоряжение начать подъем обсерватории.

Акванавтов поднимали вместе с их домом. Всего две минуты длилось погружение в глубоководном лифте. Обратное путешествие акванавтов заняло гораздо больше времени. Необходимо было постепенно восстановить нормальное давление в организме, освободиться от шести литров «янки-газа», как иногда называют гелий. С черепашьей скоростью — девяносто сантиметров в час — продвигались они навстречу шторму.

На глубине двадцати четырех с половиной метров акванавты покидают свое жилище и переходят в лифт-гидростат, который одновременно являлся декомпрессионной камерой. Здесь они провели еще двадцать один час. Всего декомпрессия заняла немногим более двух с половиной суток.

Выйдя на поверхность, акванавты выглядели немного усталыми и заметно побледневшими. Однако здоровью их ничто не грозило, и настроение у всех было прекрасное.

— Если надо, мы вернемся хоть сейчас! — воскликнул один из акванавтов, когда капитан Бонд спросил их, хотели бы они снова возвратиться в море.

 

Европейский водяной паук Argioneta aquatica, в просторечии именуемый серебрянкой, строит свою хижину из пузырьков воздуха.

Сначала делает гибкий каркас: к стеблям травинок, растущих на дне озера или речки, закрепляет несколько паутинок. Затем серебрянка всплывает, захватывает воздух, затаскивает его в глубь водоема и помещает между опорными нитями. Эта процедура повторяется до тех пор, пока не образуется воздушный купол, достаточно просторный для житья серебрянки и его семьи. После этого по всем правилам инженерного искусства эластичные прозрачные стенки армируются густым сплетением нитей-паутинок. Снизу — открытый лаз.

Квартира готова! В ней опрятно, сухо, уютно. И дышится легко. Воздушный домик действует как хорошо отлаженный регенератор. Углекислый газ, выделяемый животным, поглощается водой, а вместо него через стенки домика поступает кислород.

Здесь серебрянка трапезничает, разделываясь со своей добычей, отдыхает от мирских забот, производит на свет потомство.

 

По патенту серебрянки

Спустя два года после экспедиции в Средиземное море Эдвин Линк вместе со своими помощниками выиграл еще одно сражение с глубинами.

В ноябре 1962 года в Лондоне на Втором Всемирном конгрессе по акванавтике автор проекта «Man-in-the sea» («Человек в море») Эдвин Линк рассказал собравшимся, как в бухте Вильфранш в течение суток человек жил — работал, спал, питался — на глубине шестидесяти метров.

— Этим человеком был я. И когда Линк добавил, что он собирается послать кого-то на вдвое большую глубину и на вдвое больший срок, все повернулись ко мне, — много позднее вспоминал об этом эпизоде Робер Стенюи.

Увлечение подводной археологией отступило на задний план. Интересы и замыслы расширились. Линк, подобно Кусто и своему соотечественнику Джорджу Бонду, всецело попадает под власть одной идеи — реальности длительного подводного бытия человека.

Средиземноморский эксперимент с Робером Стенюи на борту подводного домика-гидростата и последующий опыт французских океанавтов, обитателей «Диогена», убедили Линка в верности избранного им пути.

Пока посланцы Кусто живут и трудятся на мелководье коралловых рифов в Красном море, Линк заканчивает приготовления к десанту в глубины Атлантики.

Летом 1964 года два ассистента Линка, Робер Стенюи и Джон Линдберг, опускаются в барокамере на «глубину» ста двадцати метров. «Сухое погружение» продолжалось сутки. Оба дышали почти такой же газовой смесью, как во время средиземноморского эксперимента: девяносто шесть процентов гелия и четыре процента кислорода. Смесь хорошо защищала от глубинного наркоза, однако переговариваться между собой оказалось вовсе безнадежным занятием.

Эксперименты с газовыми смесями для дыхания вообще очень занимали Линка. Изобретатель сам испробовал на себе одну из новых смесей.

Береговые испытания со Стенюи и Линдбергом прошли без происшествий. Теоретические расчеты, а также опыты с животными подтвердили: человек может существовать и на больших глубинах!

Новая подводная квартира менее всего похожа на «Диоген», «Морскую звезду» или «Ракету» капитана Кусто. Пожалуй, более всего по своей конструкции напоминала она подводный домик искусного паука серебрянки: она была сделана из пленки — тонкого прорезиненного нейлона. В таком пневматическом шатре с эластичными стенками, опущенном на глубину 132 (ста тридцати двух!!) метров — в пять раз ниже «Ракеты», — и предстояло жить акванавтам…

К этому времени в распоряжении Линка появился корабль, более подходящий для солидных исследований в океане, чем «Белая цапля». Он строился по личному заказу Линка и обошелся ему в полмиллиона долларов. «Си Дайвер» — «Морской ныряльщик» — так называлось океанографическое судно, которое спешило сейчас к островку Бэрри из ожерелья Багамских островов, в нескольких десятках миль к юго-востоку от побережья Флориды.

В конце июня, находясь на борту корабля, Линк отдает команду провести генеральную репетицию. Подводный дом опускают на глубину двадцати одного метра. Вслед за тем по трапу спускаются Робер Стенюи и Джон Линдберг, они входят в нейлоновый шатер и проводят в нем около часа. Оборудование и аппаратура действовали безукоризненно. В отличном настроении были и сами акванавты. Можно идти дальше!

 

Авария

Перед вами дневник самого продолжительного в мире глубоководного погружения. В его основу положены отрывки, поспешно нацарапанные на месте событий, и магнитофонные записи.

30 июня. 9 часов 45 минут. Лифт — тот самый гидростат, в котором Стенюи жил во времена средиземноморской экспедиции — плавно покачивается у борта судна. Погода чудеснейшая. Мы окунаемся в теплую воду. Джон открывает нижний люк, и мы. входим в лифт.

12 часов 20 минут. Все приготовления закончены. Начинается большой спуск.

Медленно-медленно раскручивается барабан лебедки. Лифт скрывается под водой, уходит на глубину. На поверхности моря остаются лишь пузырьки воздуха да тонкие, скользящие книзу змейки электрокабелей, воздушных шлангов и тросов.

12 часов 34 минуты. «Спид!» Джон первый его увидел. Он ожидает нас. Необычайно приятно увидеть наш маленький дом на фоне этого лунного пейзажа.

Наверху палило жгучее тропическое солнце. От ярких бликов на воде слепило глаза. Но здесь, в глубинах, царит ночь. Все же сквозь толщу воды пробивалось немного света.

12 часов 58 минут. Спуск продолжается. Движемся очень плавно. О погружении говорит лишь стрелка барометра.

13 часов. Мы на месте. Глубиномер показывает 432 фута — 132 метра.

Давление в лифте поднимается до 14 атмосфер — в четырнадцать раз больше, чем на поверхности моря. Коктейль — 96,2 процента гелия и только 3,8 процента кислорода.

13 часов 15 минут. Не в силах издать хотя бы один вразумительный звук, начинаю сожалеть, что не знаю языка глухонемых.

13 часов 45 минут. Откручиваю люк и спускаюсь в воду. Быстро осматриваюсь: нет ли поблизости глубоководных акул? Нет, ничего, похоже, не видно. Однако позавчера матросы, поймали на крючок, к которому была наживлена маленькая песчаная акула, тигровую акулу длиною четыре с половиной метра.

Какое безмолвие господствует в этом потустороннем мире, какой покой…

Джон и Робер входят в свою новую квартиру. Тесновато!.. Всего два метра в длину, примерно столько же в высоту и в ширину. Небогато и внутреннее убранство шатра: общая кровать для отдыха, крошечный столик, безопасный электрокалорифер, электрический светильник — вот почти и все удобства. Зато много различных приборов: регенератор для очистки воздуха, датчики углекислого газа, температуры, влажности, телефон, телевизионный монитор и прочее столь же необходимое оборудование. В холодильнике небольшой запас продуктов питания и пресной воды.

14 часов 05 минут. Джон вытаскивает из контейнера моток проволоки с водонепроницаемыми контактами. Прежде всего он устанавливает — по азбуке Морзе — связь с поверхностью, потом подключает свет. Лампочка вспыхивает, горит с полминуты и гаснет. Мы испуганно переглядываемся: или же лампочка виновата, или что-то с электричеством. Без освещения, без горячей еды — такая перспектива, известно, нам была не по душе.

Вскоре акванавтам пришлось пережить немало тревожных и неприятных минут. Неожиданно оба ощутили резкое давление на уши, как при выстреле из тяжелого орудия. В третьем часу дня случилась новая беда: выходит из строя регенератор. Воздух заполняется углекислым газом. Концентрация его достигает почти трех процентов.

14 часов 10 минут. Стоя по пояс в воде у входного люка, я барахтаюсь с небольшим алюминиевым контейнером. В нем — баллон с гидратом окиси бария и аспиратор, поглотитель двуокиси углерода, которую мы выдыхаем. Открываю клапан в ожидании привычного «пш-ш-ш» — ничего… Катастрофа! Я снимаю крышку, все затоплено водой. Двигатель и аспиратор вышли из строя.

Но ведь этот аппарат — наша жизнь! Быстро смотрю на анализатор. 1, 5 процента углекислого газа. Наши минуты здесь сочтены.

Скорее запасной фильтр! Контейнер с фильтром привязан. Я обрываю веревки, еще и еще. Контейнер сделан из сантиметрового железа. Кажется, что он весит тонну. Дышать тяжело. Наконец чудовище на месте. Но я уже на последнем вздохе. Из-за наших нелюдских усилий содержание углекислоты возросло до 1,7 процента. И в это время мы замечаем, что в крышке контейнера недостает стабилизирующего клапана — небрежность, допущенная на поверхности. Моментально вычисляю: на этой глубине давление на крышку равняется почти четырем тоннам. Напрасно пробовать. Смотрю на анализатор — 2,8 процента… Мы задыхаемся. Свинцовая тяжесть давит мне голову. Удары сердца отдаются во всем теле.

Знаками показываю Джону: «эвакуация». Мы возвращаемся в лифт.

14 часов 30 минут. Подсчитываем: нет очистителя воздуха, света, отопления и, наверное, электричества. Худо. Пишу карандашом на стенке лифта: «Как-нибудь продержимся 24 часа. Провал почти наполовину». Джон дает знать, что согласен. По азбуке Морзе докладывает на поверхность о случившемся.

— Потерпите, — просит Линк. — Мы опускаем конец троса. Привяжите его к затопленному контейнеру. Имеем запасной двигатель, направим его к вам.

15 часов. Контейнер уже в руках у электриков.

18 часов 25 минут. Дзинь!.. Очиститель! Нужно подтянуть его к дому. Я бросаюсь в воду.

Очиститель ложится прямо на крышу лифта. Робер выходит за регенератором. Возвращается и быстро подключает его. Опасность миновала. Акванавты облегченно переводят дыхание. С каждой минутой воздух в шатре становится все чище, головная боль притупляется.

19 часов 30 минут. Мы устроились. Сегодня у нас на ужин морковный сок, тушеное мясо, фруктовый салат. Наши консервные банки раздавлены в лепешку.

Тем временем подводные сумерки все более сгущаются. Наступает первая ночь на глубине ста тридцати двух метров.

23 часа. Я стал на первое дежурство. Присматриваю за приборами и за уровнем воды у входа. Радиатор не работает. Джон закоченел в своих трех свитерах.

1 июля, 2 часа ночи. Я наклоняюсь к входной шахте, и у меня тотчас же перехватывает дыхание: возле трапа движется могучий черный силуэт. Не сестра ли это той акулы? Нет, то миролюбивый морской окунь, толстый, как кабан, — он весит не меньше восьмидесяти килограммов.

На следующий день акванавты, позавтракав, отправляются в море. В десять часов утра они приступают к испытанию новых аквалангов и подводного автомата для дыхания с замкнутым циклом. Джон первым сделал вираж вокруг дома.

10 часов. Исследуем свой дыхательный аппарат. Работает отлично.

Толстющий окунь плывет вслед за нами. Озираясь, он сосет мои ласты, когда я спускаюсь по трапу. Охотно принимает все наши ласки.

Применение гелия с открытой циркуляцией, когда после выдоха отработанная дыхательная смесь сразу же выбрасывается в окружающее пространство, слишком расточительно. Гелий все еще очень дорог. Поэтому и был сконструирован специальный автомат с замкнутым циклом дыхания, когда отработанная смесь не выбрасывается, а очищается, обогащается кислородом и вновь поступает в легкие аквалангиста.

Круговорот газовой смеси продолжается до тех пор, пока не истощатся запасы кислорода в баллонах. Однако такая система закрытой циркуляции имеет тот недостаток, что акванавт оказывается как бы на привязи у своего подводного дома. Шланг ограничивает радиус плавания, сковывает движения человека. Во время подводных работ на дне шланги могут быть случайно придавлены чем-нибудь. Наконец, не исключено, что, приняв трубки за живое существо, на них нападет один из морских хищников.

Отправились на работу…

Раскручивая шланг, Джон внимательно изучает окрестность. Везде бурлит жизнь: губки, актинии, осьминоги, небольшие двурогие рыбки.

18 часов. Радиатор и осушитель исправлены. Это необычайно приятно, а то мы уже три часа в воде.

Хотя Стенюи и Линдберг оделись в специальные костюмы, оба жестоко мерзли.

Для нагрева воды требуется в три тысячи раз больше тепла, чем для нагрева воздуха. Вот почему море никогда не успевает прогреться до температуры окружающего воздуха, за исключением тонкой кромки воды у самой поверхности.

Холодная вода усиливает обмен веществ. Но такой, «не по средствам», расход энергии приводит к изнеможению. Температура тела угрожающе понижается, человек теряет способность ориентироваться, притупляется ум. В конце концов пловец теряет последние остатки сил, сознание оставляет его, и он гибнет… В очень холодной воде, не имея защитного костюма, можно пойти ко дну после десятиминутной «ванны».

Особенно тяжело переносят плаванье в холодном море щуплые люди. Значительно лучше, подобно тюленям и дельфинам, чувствуют себя полные люди, тело которых защищено слоем жира.

Несладко было акванавтам и в самом подводном домике, несмотря на то, что, как уже говорилось, оба они были одеты в несколько шерстяных свитеров.

Недобрым словом поминали Джон и Робер высокую теплопроводность гелия. Даже при тридцати градусах тепла было холодно! А при понижении температуры до двадцати пяти градусов у них буквально зуб на зуб не попадал.

Когда Джон возвратился в шатер, предстояло провести еще один опыт.

22 часа. Мы экспериментируем — как много надо гелия, чтобы хоть как-то понимать речь на этой глубине?

Подключившись к новому баллону с газом, Джон стал вдыхать газовую смесь, содержащую семьдесят пять процентов кислорода и двадцать пять процентов гелия. Несмотря на то, что гелий составлял только четвертую часть коктейля, голос по-прежнему оставался едва внятным.

Действие обычного сжатого воздуха на этой глубине испытал на себе Робер Стенюи. Он сделал три глубоких вдоха. Воздух был так плотен и тяжел, что, казалось, прилипал ко рту.

На третьем вдохе домик начинает шататься. Перед взором проплывают светлые пятна, я голове клубит туман. Чувствую, как мое лицо кривится в блаженной гримасе — я пьян как хлыщ. Ни единого сомнения — азотный наркоз.

 

Ночная атака

Где-то далеко-далеко скатился с неба в воду огненный шар солнца. Загорелись звезды.

Подводный мир погрузился в черный, непроницаемый мрак. И лишь поблизости от подводного дома ярко светит 5000-ваттный фонарь.

23 часа 15 минут. Отчего-то гаснет забортный светильник. Наверное, перегорел. А через десять секунд у входа, освещенного светом одних только лампочек, начинает бурлить кипяток. Вода в шахте полным-полнехонька маленьких креветок. Охотясь за планктоном, они кружатся, как мухи. Будто сумасшедшие, выпрыгивают из воды сардины.

Неожиданно шатер начали сотрясать какие-то сильные непонятные толчки. Огромный окунь напал на сардин. Раскрыв пасть, как бульдозер, черпал их из воды. Стая сардин беспорядочно металась из стороны в сторону, вместо того чтобы бежать врассыпную.

Еще удар! Наш «Спид» заходил ходуном. Настоящее землетрясение. Мы крепко цепляемся за кушетку. Окунь! Это он! Просовывается во входное отверстие! Но оно уж очень узко для его могучего тела.

Планктон, креветки, сардины, морской окунь… Недостает только акул. Не хотел бы я встречаться с ними ночью.

В общем, соседи оказались слишком беспокойными. О сне нечего было и думать. Остаток ночи акванавты проводят, ворочаясь с боку на бок.

Утром следующего дня Робер и Джон вновь покидают свой нейлоновый дом и направляются на работу. Они проводят в открытом море в общей сложности еще три часа. Напоследок они сфотографировали друг друга на память. На такой глубине люди еще никогда до того не представали перед объективом фотоаппарата.

2 июля. 10 часов. Мы выходим в воду. Вспышки привлекают полдюжины окуней-великанов. Они ластятся ко мне и своими бычьими телами закрывают весь видимый простор.

Вчера я от плеча и до низу разодрал свой утепленный костюм и поэтому страшно мерзну. Если все будет благополучно, мои снимки станут самыми «глубоководными» из всех, сделанных акванавтами. Когда уже нет сил терпеть, я возвращаюсь в дом и съедаю шесть ложек сахару. За полминуты перестаю дрожать.

13 часов 20 минут. Сверху сообщают, что наш эксперимент закончен. Программа выполнена. Если бы нас вызвали в первую ночь, когда я и Джон коченели от холода, то мы согласились бы без единых сомнений. А теперь, когда все идет отлично, чувствуем, что согласны провести здесь еще несколько дней, до конца недели.

Два дня и две ночи находились Робер Стенюи и Джон — Линдберг на дне моря. Пора возвращаться!

Акванавты покидают шатер и входят в лифт. Но едва они успели хлебнуть свежего воздуха, как их сразу же заключают в барокамеру. В этой стальной квартире, более удобной и просторной, чем их маленький надувной домик, они прожили еще девяносто шесть часов. Прошло целых шесть суток со дня начала эксперимента, прежде чем Робер и Джон смогли насладиться земным воздухом. Живые и невредимые вышли они из декомпрессионной камеры. Такие же жизнерадостные, как прежде, но только чуточку побледневшие и заросшие густой щетиной.

 

«Глубинный ныряльщик»

Помимо шатра и лифта, Эдвин Линк спроектировал небольшой куполообразный пневматический домик, напоминающий опрокинутую вверх дном огромную пиалу. Линк назвал его иглу — за сходство с хижиною эскимосов.

Иглу не имел каких-либо опор, фундамента или понтонов, он устанавливался прямо на грунт и удерживался на дне тяжелым балластом. На этом клочке подводной суши акванавты, сняв акваланги, легко могут вести различные «сухие» работы.

В помещении иглу поддерживается такое же давление, как и в шатре, поэтому пребывание здесь ничем не грозит акванавтам. В будущем осушенные таким образом участки дна могут стать рабочими площадками, удобными для возведения фундамента глубоководных сооружений, для монтажа устьев нефтяных скважин, при проведении геологических исследований, археологических раскопок.

Каковы дальнейшие планы Эдвина Линка?

Как и Кусто, он твердо уверен, что глубина, покоренная Джоном Линдбергом и Робером Стенюи, не предел для человека.

Ближайшая цель Эдвина Линка — основать подводную обитаемую станцию в океане на глубине ста восьмидесяти метров, а затем перекочевать на трехсотметровую глубину!

В осуществлении этих планов, очевидно, не последнюю роль сыграет «Глубинный ныряльщик» — самоходный аппарат, наподобие подводной лодки, недавно сконструированный Линком для исследования морских глубин. Новый труженик моря оборудован декомпрессионными камерами. На его борту есть надувная палатка и мастерская, которые могут быть установлены на дне рядом с «Ныряльщиком». Да и сам аппарат может стать неплохим жильем. Эдвин Линк утверждает, что в этом миниатюрном корабле можно жить и работать в течение нескольких недель.

«Дип Дайвер» — «Глубинный ныряльщик» — уже построен и прошел всесторонние испытания.

А что Стенюи? В течение долгого времени Робер занимался поисками и исследованием старинных документов, касающихся печальной участи «Непобедимой армады». Испанская супер-эскадра, насчитывавшая сто тридцать вымпелов, попала в жестокий шторм. Это случилось в одну из октябрьских ночей 1588 года у берегов Альбиона.

Англичане победили, не сделав ни единого выстрела. Домой возвратились лишь шестьдесят восемь испанских галер. Более двадцати кораблей нашли могилу у берегов Северной Ирландии, и среди них — трехмачтовая «Хирона». За несколько дней до катастрофы на нее была доставлена казна и драгоценности с четырех других испанских галер.

Так, спустя три года после багамской эпопеи, Стенюи совместно с его соотечественником — бельгийским фотографом — аквалангистом Марком Жазински организует экспедицию, надеясь отыскать сокровища погибшей «Хироны». Но прежде всего требовалось отыскать саму галеру, а это было не просто. Поисками затонувших богатств «Армады» занимались сотни охотников до легкой добычи и археологов-профессионалов. Но только немногие, из них могли похвастать трофеями.

Роббер Стенюи доволен: сокровища «Хироны» в его руках

Стенюи оказался счастливее. В первые же дни были найдены два бронзовых орудия, золотое кольцо и другие старинные вещи. Весной 1968 года к ним прибавились золотые и серебряные монеты, цепи, броши, кольца, драгоценные камни… Только нумизматическая коллекция, хранящаяся ныне в банке столицы Ирландии, насчитывает более 300 золотых и 600 серебряных монет, по которым можно проследить почти всю историю Испании вплоть до трагического финала «Армады».

 

Казалось, что это была премьера международного кинофестиваля, а не научный симпозиум. Огромная толпа людей осаждала зал заседания. Пришлось установить очередь на места, а каждый доклад повторять для другой аудитории.

Люди самых разных профессий: океанологи, моряки, геологи, биологи, инженеры по радиоэлектронике и судостроители, физиологи, представители широких научных кругов и промышленности собрались в Вашингтоне, чтобы послушать отчет о недавно закончившейся подводной экспедиции «Силэб-II».

Некогда Дмитрий Иванович Менделеев предсказывал, что настанет время, когда океан, как он выразился, станет одним из главных снабженцев промышленности и сельского хозяйства…

Сегодня деловые круги хорошо осознали колоссальные возможности моря.

— Зарождается новая отрасль промышленности. И я думаю, что она будет крупнее космической, — говорит Джордж Шарффенберг, вице-президент калифорнийской компании «Литтон индастриз».

По мнению специалистов, мировые затраты на изучение океана в ближайшие годы сравняются с нынешними астрономическими расходами на ракеты и исследования в космосе.

«К 1972 году правительство США намерено израсходовать на эту цель примерно два миллиарда двести миллионов долларов, — писала нью-йоркская газета «Ньюсуик». — Кроме того, изрядную сумму денег потратят на океанографию частные фирмы».

…Теперь понятно, почему такой интерес вызвал вашингтонский симпозиум, посвященный триумфальному успеху американских акванавтов.

 

Обсерватория «Силэб-II»

Новую обсерваторию установили в Калифорнии, у обрыва каньона Скриппса, неподалеку от Ла-Джоллы, на глубине шестидесяти двух метров.

29 августа 1965 года на дно Тихого океана отправились первые подводные поселенцы, возглавляемые уже знакомым нам астронавтом Малькольмом Скоттом Карпентером.

Подготовка экипажа «Силэб-II» началась в Панама-Сити, Флорида, за шесть месяцев до начала эксперимента. В классные занятия были включены физиология погружений, подробное изучение акваланга Mk-VI с полузамкнутым циклом, служившего на протяжении всей экспедиции. Mk-VI не простой акваланг, который у многих ассоциируется с подводным плаванием. Помимо баллонов с газовой смесью, он имеет еще резервуар с поглотителем углекислого газа. При каждом сокращении легких в окружающее пространство выбрасывается лишь одна треть выдыхаемого воздуха, остальная часть освежается и вновь используется. Много времени было уделено подводному фотографированию, знакомству с подводным буксировщиком. Изучалась и осваивалась аппаратура звуковой подводной связи.

— Изрядная доля времени ушла на ознакомление с аппаратурой и методикой физиологических и психологических обследований. Это было необходимо, разумеется, само по себе, а кроме того, позволило получить исходные данные для каждого акванавта в отдельности. День начинался с обязательной 30-40-минутной физической разминки. Я твердо убежден, — говорит Карпентер, — что это составляло одно из ценнейших звеньев всей учебной программы.

«Силэб-II», этот своеобразный подводный цеппелин, как и настоящий, наполненный гелием, имел семнадцать метров в длину и почти четыре в высоту. В нем разместились лаборатория, кают-компания, кубрик, камбуз, водолазный отсек. В килевой части хранились баллоны с гелием, кислородом и сжатым воздухом. Рядом с выходными люками снаружи корпуса, как и у «Силэб-I», устраивался «холл» из стальных решеток для защиты от акул и других незваных гостей.

Через одиннадцать смотровых иллюминаторов обитатели обсерватории в любое время дня и ночи могли наблюдать панораму царства Нептуна и его обитателей — морских животных.

В случае аварии или срочной эвакуации акванавты могли сбросить балласт, подняться вместе со своим подводным домом, а затем перейти в барокамеру.

В тридцати метрах от «Силэб» на дне моря стояла бентическая лаборатория — особая подводная телеметрическая станция, построенная Океанографическим институтом Скриппса. Бентическая лаборатория являлась «центральным коммутатором» для сбора и передачи научной информации.

Четыре канала бентической лаборатории вели телевизионный дозор — внутри самой обсерватории и вокруг нее. Двадцать каналов отводилось для телефонной связи, основные сто тридцать каналов связи — для трансляции научной информации о подводном мире.

Бентическая лаборатория отличалась оригинальной способностью производить саморемонт. Эту работу выполняли механические руки, управляемые с берега. Механические руки, включаясь, удаляли испорченные детали и на их место вставляли новые…

Для надводной базы «Силэб» приспособили двух-корпусную платформу, доставшуюся в наследство от космических собратьев: раньше она использовалась для испытания ракет.

На палубе катамарана разместились пост управления и контроля за экспериментом, медицинская лаборатория, небольшая лечебная барокамера, десятиместная аварийная барокамера и мощный подъемный кран. Электроэнергия и пресная вода на дно моря поступали с берега, находящегося менее чем в миле от станции. Скоро акванавты, возможно, сами смогут снабжать себя питьевой водой: уже сейчас начата разведка ключевой и артезианской пресной воды в открытом море. Такие изыскания ведутся, например, в устье реки Дэлавер на атлантическом побережье США и дальше в открытом море. И вот одна из скважин, пробуренная в двадцати милях от берега, дала почти пресную воду.

Кстати, артезианская вода со дна моря получена и в нашей стране. Под дном Арала гидрогеологи нашли подземное море, до краев наполненное вкусной пресной водой. Недавно на Арале забила первая скважина.

А когда-нибудь станут добывать и морские геотермальные воды. Они есть во многих районах земного шаpa, и покрытая океаном его часть не составляет исключения. Кипящие гейзеры поднимутся по трубам, забьют из-под морского дне!

Горячая вода пригодится и самим жителям глубин. Под водой, под прозрачными куполами, разобьют сады и оранжереи. Здесь будут выращивать привычные для землян растения…

В состав экипажа «Силэб-II» вошли акванавты разных специальностей. Морские геологи изучали рельеф океанского дна, собирали образцы донных осадков, вели топографическую съемку подводных окрестностей. С помощью окрашенного песка наблюдали за течениями: следили за переносом песчинок на новое место.

Подводные течения приносят много хлопот: меняют рельеф морского дна, подмывают берега, переносят с места на место огромное количество ила, гальки.

Исследование подводных течений поможет в борьбе с эрозией калифорнийского побережья. Однако эта жестокая болезнь морских берегов известна почти во всех краях света.

Интересные научные данные получены на подводной «станции погоды». Измерялась скорость придонных микротечений на разной высоте от поверхности дна, изучались температурные колебания окружающей воды на той или иной глубине…

Подводная станция погоды, как и бентическая лаборатория, продолжали действовать долгое время и по окончании экспедиции, когда лагерь покинули все его обитатели.

 

Почетный член экипажа

Океанографические наблюдения в экспедиции вели акванавты — сотрудники института Скриппса. Пристань этого института находилась всего в одной миле от «Силэб-II».

При дальних экскурсиях под водой акванавты седлали буксировщик «Пегасус» с двигателем в полторы лошадиных силы. Скорость «Пегасуса» всего-то три-четыре узла. Но под водой и это немало. К тому же подводная «лошадка» легко управляется, да и маневренность завидная. Ко всему прочему «Пегасус» прекрасно оборудован, особенно навигационной и киноаппаратурой.

Более комфортабелен и быстроходен «Фаэтон» — двухместная подлодка с прозрачной рубкой, уберегающей акванавтов от встречного сопротивления воды. Возница-рулевой и пассажир усаживаются в «Фаэтон», не снимая аквалангов, ибо вода свободно гуляет в рубке и салоне «Фаэтона».

Морские биологи установили на дне специальный садок — огромную квадратную клетку из металлической проволоки. В этом подводном «аквариуме» исследовались повадки рыб, их реакция на различные сигналы. Была проведена перепись всех животных, обитающих по соседству с «Силэб-II».

Чтобы заставить рыб позировать для киносъемки, акванавты предлагали им различные лакомства, и тогда перед объективом кинокамеры появлялись целые стаи пестро окрашенных рыб.

Как-то в тех местах, где жили акванавты, выловили черного каменного окуня — гигантскую рыбину весом в четверть тонны. Окуня посадили в просторный бассейн. Ихтиологи в аквалангах были приятно удивлены веселым и общительным характером своего пленника.

— Есть надежда, — заявили они, — выдрессировать рыбу, сделать ее такой же послушной, как дельфин… Созерцая жизнь в мире без солнца, акванавты видели, как существа, плохо вооруженные для самозащиты, умело камуфлируются и теряются в зарослях.

В августе и начале сентября, когда температура воды у поверхности моря повышается до двадцати двух — двадцати трех градусов, близ Ла-Джоллы всегда много охотников за моллюсками галиотис, имеющими также название «морское ухо».

По мнению калифорнийцев, нет более лакомого блюда, чем жареные галиотисы.

Того же мнения о достоинствах калифорнийских моллюсков придерживалось и большинство населения «Силэб-II». Но, к сожалению, в камбузе подводного дома запрещалось всякое жарение, так как кухонный чад от сковород сильно загрязнил бы синтетический воздух. Однако акванавты находили иные способы полакомиться устрицами.

Охотясь за галиотисами, обитатели «Силэб» плыли над самым дном, едва не касаясь носом грунта. Раздвигая руками водоросли, они тщательно осматривали расщелины в скалах. Однако и здесь приходилось все время быть начеку, чтобы не встретиться с муреной. Холодный змеиный взгляд ее тотчас же приводил в чувство зазевавшегося акванавта — с муреной шутки плохи, с такими соседями лучше не связываться.

По собственной неосторожности жертвой рыбы-скорпиона стал Карпентер. Скорпион — медлительно-ленивая и довольно невзрачная на вид небольшая рыбка. Но шипы на плавниках и зубы ее очень ядовиты. Акванавт, понадеясь на дружелюбие рыбешки, попытался прикоснуться к ней рукой — и тотчас был наказан за свою доверчивость. Ужаленная рука сильно разболелась, распухла, и Карпентер на несколько дней, в сущности, выбыл из строя…

То же и морские ежи, казалось, на вид безобидные существа, нередко почти сплошь устилающие морское дно. Однако при неловком движении пловца их колючие шипы легко вонзаются в тело и, обламываясь под кожей, вызывают весьма болезненные, долго непроходящие опухоли. Небезопасны некоторые медузы, вызывающие сильный зуд, тяжелые ожоги, а то и параличи центральной нервной системы.

Много хлопот доставили обитающие в море микроорганизмы, ставшие виновниками почти повального и не совсем понятного, но, к счастью, неопасного заболевания акванавтов. Дело осложняется тем, что морские организмы, особенно болезнетворные, пока еще очень плохо изучены.

В густых рощах водорослей и среди камней встречалось множество омаров, похожих на гигантских насекомых. Иные из них достигали метровой длины. Пары таких «раков» хватило бы, чтобы накормить весь экипаж лаборатории.

Охота за морской «дичью» развлекала акванавтов, скрашивала их жизнь в глубинах. Ведь под водой человек лишен многого такого, чего подчас и не замечает на земле. Но когда эти незаметные и привычные мелочи исчезают, человек начинает скучать, впадает в хандру. Так что охота за омарами и галиотисами была для акванавтов чем-то вроде психопрофилактики.

Впрочем, жители «Силэб» охотно знакомились и с другими обитателями подводного царства. Не раз встречались они со спрутами.

Акванавты отмечали, как внимательно следили спруты за поведением подводных пловцов. Холодный и пронзительный взгляд близко посаженных огромных глаз словно гипнотизировал каждого, кто осмеливался приблизиться к бодрствующему спруту. Однако известно, что даже самые большие из осьминогов не опасны для человека. Они не нападают первыми. Но и на них не стоит нападать…

Однажды один аквалангист ударил копьем трехметрового спрута. Это не принесло животному опасного ранения, а лишь разозлило его. Спрут схватил обидчика щупальцами за ногу и долго не отпускал его. Незадачливому охотнику удалось освободиться из объятий рассерженного осьминога лишь в тот момент, когда иссякали последние остатки сжатого воздуха в баллонах.

Акванавты часто выходили не с аквалангами, а со шланговыми аппаратами, непрерывно снабжавшими свежим воздухом из газовых кассет подводного дома. Но однажды Карпентер, работая с таким аппаратом, перепутал свои воздушные фалы со шлангами своего партнера.

— Это достаточно опасное происшествие, которое могло бы плохо кончиться, — резюмировал командир экипажа.

В американской экспедиции участвовал еще один «акванавт» — дрессированный дельфин Таффи. Он выполнял обязанности почтальона. По сигналу сирены Таффи появлялся на поверхности моря. Ему вручали письма, свежие газеты, журналы и посылки. Дельфин исправно доставлял всю корреспонденцию адресатам.

Таффи нередко сопровождал жителей «Силэб» в их путешествиях в открытом море.

Если кто-нибудь из акванавтов заплывал слишком далеко в море и терял ориентировку, на помощь снова приходил умный дельфин.

В знак признания больших заслуг Таффи акванавты в шутку избрали его почетным членом экипажа «Силэб-II».

Знакомство Таффи с людьми состоялось давно. Дельфина поймали в водах Атлантики и поместили в океанариум.

Летом 1964 года дрессировщица Вэлли Росс начала занятия с Таффи. Она учила его передавать с поверхности моря спасательный трос, оказывать помощь ослабевшим пловцам и заблудившимся под водой аквалангистам, передавать со дна на поверхность различные предметы. По сигналу сирены Таффи возвращался к дрессировщице. Зов сирены дельфин воспринимал за три с половиной километра от берега.

Таффи: «Слушаюсь, сэр!»

Таффи отличался не только сообразительностью, но и силой. Он мог буксировать на поверхности моря и под водой довольно тяжелые грузы.

Дельфины нередко вступают в схватки с акулами и обращают их в бегство, а иногда и убивают их мощным тараном головы. Учитывая смелость и задиристый нрав Таффи, Вэлли Росс надеялась, что он сможет защитить жителей «Силэб-II» от нападения морских разбойниц. Однако хищницы так и не рискнули появиться вблизи подводной станции.

По окончании экспедиции Таффи вместе со своей дрессировщицей побывал на одном из ракетных полигонов на побережье Тихого океана. Здесь Таффи освоил специальность ищейки. Дело в том, что при запусках ракет с воздуха в воду попадает немало дорогостоящей телемеханической аппаратуры. Найти ее в воде — все равно что искать иголку в стоге сена. Водолазы и аквалангисты обычно возвращались с пустыми руками. Таффи оказался удачливее их.

Перед запуском ракеты снабжались миниатюрными ультразвуковыми передатчиками. Услышав эти сигналы, дельфин быстро подплывал к месту падения детали и ждал, пока не подоспеют аквалангисты.

Только за полгода службы в ракетных частях Таффи обнаружил и помог спасти различные электронные элементы более чем на сто тысяч долларов.

Ученые считают, что в дальнейшем дельфины смогут оказывать человеку самые разнообразные услуги. Может быть, эти добрые помощники человека со временем научатся охранять и даже пасти рыбьи стада.

Возможно, дельфины могли бы помочь и в разведке полезных ископаемых на дне океана — нефти, угля, алмазов.

Ученые предполагают, что когда-нибудь, возможно, удастся наладить разумный контакт с этими загадочными животными.

Знакомство с Таффи позволяет надеяться на это.

 

Самая черная, самая страшная

— Я выбрал для «Силэб-II» самую черную, самую холодную, самую страшную воду, какую только мог сыскать у берегов Америки, — на краю подводного каньона Скриппса в Калифорнии, — говорил Бонд, выступая на симпозиуме в Вашингтоне.

Условия жизни у склона подводной пропасти при температуре всего около десяти градусов тепла вполне соответствовали реальной обстановке на больших глубинах. Можно было лишь вздыхать, вспоминая теплые лазурные воды Бермуд, где Джордж Бонд провел свой первый эксперимент в открытом море. Только специальные глубоководные «шубы» с водяным отоплением, вмонтированным в гидрокостюмы, спасали акванавтов от холода. А возвращаясь с работы в открытом море домой, они отогревались под горячим душем.

— Пока работаешь, не останавливаясь, холода не чувствуешь. Но стоит замедлить движения, как через пару минут начинает бить такая дрожь, что потом, как ни старайся, согреться под водой уже едва ли удается, — жаловались акванавты, работавшие в обычных гидрокостюмах.

— Гидрокостюмы с электроподогревом еще не достаточно надежны. Но без них немыслимо работать в холодной воде, — резюмирует Карпентер. — Кроме того, необходимо решить проблему сжатия стандартных неопреоновых гидрокостюмов давлением воды. У водолазов с поверхности, навещавших «Силэб», костюмы становились тонкими, как бумага. Наши же находились в доме достаточно долго, чтобы, поглощая гелий, восстановиться до нормальной толщины. Но при отправке на поверхность они раздувались и только спустя определенное время сжимались до первоначальных размеров. Излишне говорить, что по мере сжатия гидрокостюмов тепловые защитные свойства их резко уменьшаются…

За бортом «Силэб» находилась экспериментальная нагревательная установка, действующая на ядерном топливе. И акванавты, работавшие вблизи нее, иногда пользовались ее услугами, чтобы не окоченеть под водой.

Иметь небольшой, но достаточно дешевый и мощный атомный реактор — мечта руководителей всех подводных поселений. Ведь в этом случае обсерватории на дне могли бы стать полностью автономными. А если их поставить на «ноги» — на гусеничные тележки, они смогли бы «ходить» по дну. Атомный нагреватель, действовавший на «Силэб-II», был первой ласточкой в этом смысле.

Как же влияет такая суровая среда на здоровье и трудоспособность человека? Исследования подтвердили, что никаких серьезных отклонений от нормы у подводных жителей не было. Хотя кое-какие неприятности им все же пришлось испытать. То у одного, то у другого вдруг начинали болеть уши, появлялись головные боли, нарушался сон. К счастью, после недолгой акклиматизации все эти недуги как рукой сняло, и акванавты снова почувствовали себя в отличной форме.

 

Проделки «янки-газа»

И все же больше всего неприятностей доставлял не холод, а искажающий речь гелий, в котором они жили и которым дышали.

Плохо приходилось акванавтам в самом подводном убежище и в открытом море, когда они выходили на работу.

— Мы не могли разговаривать. Находясь в плавании под водой, мы, в сущности, не имели никакой связи ни между собой, ни с теми, кто остался в обсерватории, — жаловался участник «Силэб-II» инженер по радиоэлектронике Бэрри Кэннон, проживший две недели под водой.

Для переговоров под водой идеально, по мнению Бэрри Кэннона, связное устройство с модулятором, монтируемым на шлеме гидрокостюма. Модулятор переводит «птичий» язык гелиевой среды в нормальную человеческую речь.

Американские конструкторы обещают создать корректоры речи размером не более пачки сигарет. Однако такие аппараты, по прогнозам ученых, будут хорошо действовать лишь в помещениях подводных станций.

Гораздо лучше обстояло с телефонной связью между «Силэб» и надводными наблюдателями. На это время включался стационарный корректор искажений речи. Акванавты могли поговорить даже со своими семьями.

А в день открытия «Силэб» акванавтам удалось установить радиотелефонную связь между подводным домом и… космическим кораблем «Джеминай-5», находившимся на орбите. Спутник в это время уже заканчивал свое околоземное путешествие. Абонентом из «гидрокосмоса» был Карпентер, собеседниками из космоса — его бывшие коллеги, астронавты Купер и Линкман.

Несколько позже в глубь океана из Белого дома позвонил тогдашний президент США Линдон Джонсон, отдавший дань восхищения мужеству акванавтов. Он поздравил Карпентера, установившего связь с космосом, с этим интересным техническим достижением.

Можно упомянуть еще и о трансокеанском телефонном разговоре. Он состоялся ровно месяц спустя после звонка в космос. На одном конце провода были члены американской экспедиции, на другом конце провода — экипаж французской подводной станции «Преконтинент-три».

В помещении «Силэб-II», кроме телефонов, находилось и еще одно хитроумное устройство, помогавшее держать связь с наблюдателями, — пишущий автомат, наподобие телетайпа. Эта оригинальная «электроавторучка» использовалась тогда, когда собеседники не могли понять друг друга даже с электронным корректором речи.

От гелия страдали не только люди, но и некоторые приборы. Гелий, как дух, появлялся всюду — проникал сквозь герметичные швы кожухов электронной аппаратуры, просачивался сквозь стекло…

Одними из первых жертв гелия стали телепередатчики. Из-за проникновения в них газа резко снизилась четкость и контрастность передаваемых изображений.

Испорченную аппаратуру заменили новой. Однако на сей раз передатчики установили не в помещении подводной станции, а за бортом — вплотную с иллюминаторами. Так, заглядывая в окошко подводного дома, и несли они свою вахту.

Не спасовал перед гелием лишь транзисторный ультразвуковой гидролокатор. Он оказался незаменимым для ночных подводных работ. Как живой радар у летучих мышей, парящих во тьме подземелий, гидролокаторы «освещали» дорогу в океане, пронзая эхолучами мрак глубин.

Тем, кто готовит новые подводные поселения человека в океане, не следует забывать, что «янки-газ» одинаково ведет себя на всех широтах. На частый выход из строя электронного оборудования жаловался и капитан Кусто во время экспедиции «Преконтинент-три» в Средиземном море. У французов положение осложнилось тем, что гелий, входящий в искусственный воздух «Преконтинента-три», обладал еще большей «проникающей силой», ибо он находился под давлением не в семь, а примерно двенадцать атмосфер.

Однако справедливости ради надо сказать, что гелий иногда оказывался союзником человека. Так, аппаратура в гелиевой атмосфере могла выдерживать значительно более низкие температуры, чем обычно на земле.

Не жаловались акванавты и на чистоту гелиевого воздуха.

 

Возвращение

Всего в экспедиции «Силэб-II» приняли участие двадцать восемь акванавтов. Они были разделены на три группы. Каждая из них провела под водой по две недели. Двумя первыми группами руководил Карпентер. Он прожил под водой месяц, а точнее 29 дней 10 часов 50 минут.

Глубоководный «Силэб-II». Последние монтажные приготовления

Третьим сменным экипажем командовал опытный подводник — пятидесятилетний Роберт Шитс. Как и Карпентер, тридцать дней провел под водой врач Соннеберг: он жил с первым и третьим экипажем акванавтов.

По истечении срока командировки в глубинах подавался лифт. Акванавты покидали царство Нептуна с отличным самочувствием и настроением. На палубе катамарана лифт стыковался с барокамерой. Отсидев там положенное время, акванавты возвращались на вольный воздух.

Эксперимент «Силэб-II» прошел весьма успешно. Подводная экспедиция была избавлена от опасных аварий и происшествий. Жизнь под водой омрачали лишь отдельные, хотя и довольно неприятные осложнения с гелием.

— Человек может жить и трудиться в океане, правда, пока еще не преобразуя его, а приспосабливаясь к нему, — такой вывод сделали участники экспедиции.

— Жизнь в глубинах океана была настолько необычна и увлекательна, что я не прочь устроить для своей семьи дачу под водой, — делясь впечатлениями о днях, проведенных в море, полушутя сказал журналистам Карпентер. Хотя в другой раз откровенно признавался: — Десятки раз, пока я жил в лаборатории под водой, мне слышалось… завывание ветра. Я скучал по голубому небу, по облакам…

Экспедиция «Силэб-II» явилась крупным шагом вперед в освоении океанского дна. Она дала ответ на многие, иногда беспокойные вопросы.

Так, вопреки ожиданиям экипаж подводного дома не испытывал сколько-нибудь заметного отрыва от поверхности. Акванавты реагировали на указания с поверхности даже с большей готовностью, чем наверху. Моральное состояние было исключительно высоким, и, не считая редких случаев, во всем проявлялся дух товарищества.

— Мне не пришлось наблюдать какого-то общего замедления движений или мышления, и нам хватало обычного сна с послеобеденным отдыхом, — говорит Карпентер. — Субъективно мы никак не ощущали чуждое окружение, разве что взглянув в иллюминатор или прислушиваясь к собственному голосу. Вместе с тем мы узнали многое, что надлежит сделать, прежде чем идти дальше по избранному пути…

По мнению Карпентера, в первую очередь необходимо создать надежную беспроволочную систему связи «акванавт — акванавт — поверхность — подводная станция», причем она должна преобразовывать речь, искаженную гелием, в нормальную.

Удобный, прочный, быстро снимаемый и надеваемый гидрокостюм с обогревом.

Акваланг с закрытым циклом дыхания, с запасом газового коктейля на три-четыре часа при погружении на глубину до трехсот метров. Возможно, для этого потребуется криогенная (морозильная) аппаратура. Явно необходимы новые, более совершенные датчики, контролирующие содержание углекислого газа и кислорода в дыхательной смеси.

Компактный, легкий гидролокатор. Без этого просто немыслимо сколько-нибудь смело передвигаться во мраке морских глубин, в мутной воде.

После успешного завершения экспедиции «Силэб-II» очень резко выявилась необходимость в общественном признании ее значения.

— На мой взгляд, подводные станции преследуют двоякую цель. Во-первых, добиться такой же подвижности, производительности труда и автономности человека, как и на суше. Во-вторых, обеспечить освоение океанского дна. Но прежде нужно поставить людей в известность о неисчерпаемых ресурсах Мирового океана. По самым скромным оценкам, на дне его заключены просто неизмеримые богатства — алмазы, золото медь олово, марганец, нефть, горючие газы, каменный уголь пресная вода, жемчуг и даже пиратские сокровища. Парадокс заключается в том, что эти сокровища лежат в каких-нибудь трехстах метрах от танцевальной площадки плывущего роскошного лайнера, но, учитывая уровень развития подводной техники, добраться до них пока труднее, чем исследовать обратную сторону Луны удаленную от нас на 240000 миль. Большие открытия ожидают нас везде, куда бы мы ни направили свои поиски, но самые очевидные предстоит нам сделать под водой, — так заканчивает свой монолог, выступая на симпозиуме в Вашингтоне, астронавт-акванавт Малькольм Скотт Карпентер.

Успех эксперимента вдохновил акванавтов на новые еще более дерзкие планы покорения морских глубин.

Один из руководителей «Силэб-II», Джордж Бонд считает, что в ближайшие годы люди смогут жить и работать в океане на глубине семисот, а может быть даже и тысячи метров.

 

Среди различных вещиц, хранящихся в монакской квартире Кусто, стоят награды фильму, снятому калипсянами. Одна, напоминающая кактус, — Большой приз Международного кинофестиваля в Каннах. Вторая — «Оскар», премия Американской киноакадемии.

— Этот фильм знаменует конец этапа, расставание с верхними слоями моря. Так сказать, сувенир, память об удивительной красоте виденного и приключениях нашего отряда за двадцать лет подводного плавания. Эта пора теперь позади. Тысячи исследователей пользуются аквалангом, океанологи взяли его на вооружение для своих работ. На глубинах до шестидесяти метров становится довольно людно. Надо идти глубже… То, что мы задумали, позволит нам погружаться очень глубоко, — говорит Кусто.

 

Утренний кортеж

Порт Монако, раннее утро. С востока, со стороны Италии, восходит солнце, скрытое легкой дымкой. Медленно поднимается оно над тихим морем, озаряя его бледно-багровыми бликами. Четкие силуэты пышных дворцов, громоздящихся на скалах, вырисовываются на фоне безоблачного неба.

Корабельные склянки пробили половину седьмого. Обычно в это время набережные Монако пустынны. Отсыпаются обитатели роскошных гостиниц Монте-Карло, возмещая бессонные часы, проведенные в ночных барах и за игральными столиками казино. Дремлют служащие магазинов и владельцы портовых кабачков. Еще спят умаявшиеся за день туристы.

Лишь двое рыбаков перебирают сети после утреннего лова да несколько полуобнаженных матросов драят до блеска палубу красавицы яхты, пришвартованной у мола. Мягкий южный ветер играет разноцветными флагами кораблей, шелестит листвой олеандров и лениво гонит над водой бурый от солнца парус одинокой маленькой лодки. Безмятежный покой и свежесть царят в этот час на морских берегах.

Но вот шум голосов нарушает тишину раннего утра. Из-за скалистого мыса показались два плывущих борт о борт небольших корабля. Скользя по чуть покрытому рябью морю, они медленно направляются к порту. Сквозь призрачную дымку тумана, стелющегося у самой воды, вырисовывается силуэт какого-то странного предмета, плывущего вслед за кораблями на прочных толстых канатах. Со скоростью одной мили в час приближаются они к берегу. Уже ясно видна их «ноша» — гигантский полупогруженный шар, раскрашенный черными и желтыми клетками.

В полночь это необычное сооружение покинуло Ниццу, где оно строилось, и вот теперь, на рассвете, прибыло в порт Монако.

Обитатели «шашечницы» могли пересесть в башенку-барокамеры и в считанные секунды всплыть на поверхность моря

Проходит еще несколько минут. Корабли стопорят машины, отдают якоря и швартуются. Благополучно завершилось и первое плавание дома-«шашечницы» — подводной обсерватории «Преконтинент-три». Пройдет еще несколько недель, и весь этот кортеж направится далее, к мысу Ферра — месту подводной стоянки новой обсерватории.

 

Меч «Эспадона»

Как бы ни было прекрасно утро, в часы восхода пустынны и тихи набережные Монако. Но в пятницу 17 сентября все выглядело иначе. Необычное оживление, как при отплытии океанского лайнера, царит здесь с первых лучей солнца. Радостные крики, смех, возгласы восхищения. У входа в порт, на молу, у подножия сигнальных маяков выстраиваются многочисленные зрители. Докеры, местные аквалангисты, заграничные туристы, родственники океанавтов, газетчики, радио-, тележурналисты и кинооператоры.

Заглушая шум толпы, пробивается монотонное гудение компрессоров, нагнетающих воздух в жилище океанавтов. На набережной среди паутины проводов и кабелей вырастают груды опорожненных баллонов из-под кислорода и гелия.

Сухощавый и загорелый, с посеребренными волосами, в серых брюках и голубой рубашке с короткими рукавами, внимательно следит за приготовлениями капитан Кусто. То улыбающийся, то озабоченный, он минутами уединяется, что-то обдумывает, советуется с товарищами и отдает распоряжения. Здесь многие из участников предыдущих экспедиций и помощники Кусто. Среди них Альбер Фалько, штурман «Дениз», и Ив Боске — молодой инженер, ответственный за постройку подводного дома.

На борту «Эспадона» — одного из кораблей, сопровождающих подводный дом, — ждут своего часа шестеро океанавтов: командир экипажа «Преконтинента-три» тридцатисемилетний Андре Лабан, научный руководитель станции Жак Ролле, их коллеги Кристиан Бонниси, Раймон Колль и самые молодые участники экспедиции — двадцатичетырехлетние Ив Омер и Филипп Кусто, сын капитана, ответственный за теле-, фото- и киносъемку.

Настроение у океанавтов приподнятое.

— Никто из нас не возьмет за свое место все золото мира! — патетически восклицает Филипп Кусто.

Судя по их поведению, того же мнения придерживаются и его товарищи по команде.

Счастлив и взволнован так, что не может этого скрыть, и Кусто-старший. Безропотно подчиняется он возгласам какого-то «киношника», заставляющего его занять место, удобное для съемки.

«Не забыли ли мы чего?» — в последний раз спрашивают про себя помощники Кусто.

Но вот, кажется, все готово. До старта остаются считанные минуты. Океанавты — оставляем здесь этот неологизм Кусто — поднимаются со своих мест и спускаются в воду. Подплыв к шару, они взбираются на крышу своего дома и ждут последних команд. Здесь уже и сам капитан.

Океанавты прощаются без лишних напутствий и традиционных объятий. Следует крепкое пожатье рук и тут же короткая команда начать погружение.

— Пошел!..

Все шестеро один за другим прыгают в море и, задержав дыхание, скрываются под водой. Быстро разыскав входной люк, океанавты ступают на порог своего подводного дома и налаживают связь с поверхностью.

Андре Лабан беседует с находящимися за 7000 миль от мыса Ферра американскими акванавтами

— Все идет отлично! — докладывает Андре Лабан.

Океанавты занимают свои рабочие места. В 12 часов 30 минут, изрядно проголодавшись, они приступают к первому завтраку.

Проходит еще сорок часов. Уже вторые сутки живут океанавты в подводном доме у набережной порта Монако. Ни на секунду не затихая — и днем и ночью, — гудят моторы компрессоров.

Восемь… Девять… Десять атмосфер… Микрон за микроном движутся стрелки по шкалам манометров. В задраенный наглухо шар диаметром несколько менее шести метров вдувается тысяча сто кубометров газовой смеси! Столько гелия хватило бы, чтобы поднять за облака целую эскадру воздушных шаров, на которых когда-то летали герои Жюля Верна.

Стрелки манометров подкрадываются к цифре «одиннадцать» и минуют ее. Искусственный воздух стал настолько плотен, что уже можно снова открыть входной люк. Он не пустит воду даже на глубине сотни метров.

В каюте «Эспадона» инженер Ив Боске, сдерживая улыбку, слушает деформированные гелием голоса Андре Лабана и его товарищей.

Гелий до неузнаваемости изменил голоса океанавтов. Впрочем, к этому не привыкать!

В Красном море у Клода Весли жил попугай. На сей раз общество океанавтов разделили лягушки. Под водой они запели канарейками. А бас Андре Лабана превратился в меццо-сопрано.

Гелиевый коктейль обманывал и органы чувств. Иногда Лабану казалось, как будто по его лицу струится пот. Он касался рукой лица — оно было сухо. Позднее океанавты перестали ощущать запахи, почти все утратили чувство вкуса…

Глубокой ночью настает час отплытия. При свете мощных прожекторов буксируемый кораблями «Эспадон» и «Ле-Лютен» подводный дом с его обитателями покидает Монако и выходит в открытое море. Немного поодаль от кораблей на специальном понтоне следует команда аквалангистов-ныряльщиков. Они подсоединят к дому еще один пучок из девятнадцати кабелей, предназначенных для телефонной, радио- и телевизионной связи. Через пять часов у мыса Ферра начнутся маневры перед погружением.

Когда взошло солнце, процессия прибыла к месту намеченной стоянки обсерватории под водой. Но море уже не такое безмятежное и ласковое, как два дня назад. Сильно штормит. Как ореховые скорлупки, пляшут суда на воде. Стоящий на капитанском мостике «Эспадона» Жак-Ив Кусто отдает команду подключить кабели.

Около восьми часов утра происходит непредвиденный случай. Подталкиваемый волнами, «Эспадон» угрожающе близко подходит к шару, который все еще на плаву, и обрубает один из кабелей. Застряв между двумя стальными корпусами, серьезно поврежденными оказались несколько других нитей связи. Судьба экспедиции висит на волоске.

К счастью, радиосвязь и один из телепередатчиков продолжают работать, а сами океанавты еще спят, не подозревая об аварии.

Оправившись от нервного шока, Ив Боске звонит в обсерваторию и будит океанавтов. На экране появляется лицо командира экипажа. Кусто быстро вводит его в курс дела.

— Погружение невозможно. Необходим один день ремонта. Было бы неосторожно оставлять подводный дом здесь. Мы возвращаемся в Монако.

— Слушаюсь, капитан! — отвечает Андре Лабан.

Корабли ложатся на обратный курс.

Вторник, 24 сентября. Уже более ста часов океанавты заключены в своей стальной обители. Кабели отремонтированы в рекордно короткий срок. Эскадра вновь выходит в дорогу.

В ожидании сигнала к погружению

На сей раз путешествие к мысу Ферра проходит без осложнений. Караван остановился в том же месте, напротив маяка, в трехстах пятидесяти метрах от берега. Погружение началось немедленно и длилось всего три минуты.

В 23 часа 30 минут подводный дом, наконец, касается дна, но… не в том месте. Шар немного подтягивают к поверхности, развертывают и опускают вновь. До шестидесятиметровой глубины за ним наблюдают пловцы с аквалангами. Глубже спускается лишь «Дениз», пилотируемая Альбером Фалько.

Среда, 25 сентября 1965 года. 00 часов 15 минут. Оптимальная позиция найдена! Все четыре опоры подводного дома встают на свои места.

Громкое «ура» раздается на кораблях, и в металлическом доме океанавтов на глубине ста десяти метров под водой — крик радости и облегчения.

Дом, где жили океанавты, был разделен на два этажа.

На верхнем этаже — рубка связи с телефоном, кинокамерой, микрофоном, телетайпом, маленький уютный салон с рабочим столом, креслами и несколькими стенными шкафами. Там же сияющая пластиком лаборатория со множеством приборов и аппаратов и с криогенераторами-холодильниками. Комфорт обеспечивает установка искусственного климата с регуляторами влажности и температуры. На этом же этаже расположилась кухня со всеми своими «атрибутами». Маленькая спиральная лестница ведет в нижний ярус. Он разделен на два отсека. В одном — спальня для отдыха океанавтов. В другом — душ, туалет и дверь в открытое море — люк.

Каждый квадратный метр поверхности бронированного дома выдерживает нагрузку двести тонн! При атмосферном давлении в его помещениях шар, подобно обычным батисферам и подлодкам, может опускаться на глубину двухсот метров.

Фундамент жилища океанавтов — массивная плавучая платформа с двумя цилиндрическими цистернами, которые вмещают семьдесят тонн воды. При затоплении цистерн подводный шар-«отель» плавно погружается на дно. По углам платформы стоят автоматически управляемые ноги — опоры с широченными, чтобы не провалиться в грунт, четырехугольными металлическими подошвами. По команде из рубки они могут подрасти на необходимую высоту или, наоборот, укоротиться.

Помимо водяных цистерн, в корпусе платформы запрятаны десятка три запасных баллонов со сжатым воздухом, гелием и кислородом, а также сбрасываемый балласт.

 

Сто двадцать щупалец

В конце весны, за несколько месяцев до отплытия к мысу Ферра, в одной из французских газет появилось интригующее сообщение об успешном окончании так называемой операции «Зонд». Операция проводилась на специальной базе в Марселе. Ее цель — изучение жизненных условий, в которых окажутся шестеро обитателей станции «Преконтинент-три».

В качестве подопытных животных были взяты козы и бараны, их поместили в особую камеру, где они прожили десять суток под давлением таким же, как на глубине двести метров. В дальнейшем четвероногих испытателей переселили в новую квартиру. Там они прожили еще двадцать дней, но уже при несколько пониженном давлении. Лишь затем давление было снижено до «комнатного».

Операция «Зонд» завершилась после того, как животные вторично спустились на глубину двухсот метров, а затем как ни в чем не бывало возвратились на поверхность.

Теперь можно было приступать к испытаниям с людьми. Первыми в барокамере заняли места профессор Жак Шуто из Марсельского медицинского института и доктор Шарль Аквадро — консультанты Кусто в области подводной физиологии. Ученые погрузились на «глубину» ста тридцати метров. Все шло как нельзя лучше. После долгих дней жизни «под водой» исследователи благополучно возвратились «наверх». Несколько суток провел в затворничестве и сам капитан Кусто.

В подготовке к экспедиции участвовали двадцать опытнейших аквалангистов, отличных знатоков своего дела. Тренируясь, они только за один месяц провели двадцать погружений на глубину ста сорока метров! Правда, тогда они смогли пробыть на дне не более пяти-десяти минут. Для дыхания использовалась гелио-кислородиая смесь.

Океанавты должны быть готовы к любым случайностям, которые могли бы произойти под водой. Поэтому во время испытаний умышленно провоцировались различные инциденты: утечка коктейля и приостановка его подачи, потеря маски, порез гидрокостюма. Каждый участник экспериментов научился в случае необходимости пользоваться газовым баллоном своего товарища. И конечно, океанавты должны были знать назубок все уголочки своего подводного жилья, уметь в кратчайший срок находить и исправлять поломки оборудования и аппаратуры.

Но только шестеро уже известных нам счастливцев во главе с Андре Лабаном вошли в экипаж подводной обсерватории. Шесть других океанавтов были назначены запасными. В отличие от космических дублеров, дублеры-океанавты могли заменить своего партнера на любой стадии эксперимента, хотя, казалось, все было предусмотрено и самой жизни океанавтов ничто не угрожало. Люди в любой момент могли покинуть свое жилище и вернуться на поверхность без какой-либо помощи со стороны. На палубе подводной станции стояли две башенки — специальные барокамеры итальянского конструктора Галеацци. Стоило занять эти «номера», как океанавты тотчас же всплыли бы наверх, а по окончании декомпрессии вышли бы на вольный воздух.

Гораздо больше тревог вызывала судьба самой экспедиции. Самым уязвимым местом «Преконтинента-три» были электрические кабели, которые, словно длинные тонкие щупальца, со всех сторон опутывали подводный дом и тянулись к поверхности. Только они и связывали подводную станцию с внешним миром.

Но при ненастной, штормовой погоде, которая стояла в то время на средиземноморском побережье, очень велика была опасность непоправимых разрывов кабелей. Сто двадцать щупалец «Преконтинента» могли выполнить почти любое желание океанавтов. Но в случае серьезных повреждений кабеля экспедицию пришлось бы прервать раньше времени. Электрические щупальца были поистине ахиллесовой пятой подводной крепости.

— Вот если бы мы имели атомный генератор, — вздыхал Кусто, — тогда бы мы могли работать, ничего не боясь…

Но если мирный атом пока еще мало помог океанавтам, то электроника сослужила им верную службу. Без нее постоянное наблюдение за обитателями подводной станции, пожалуй, оказалось бы невозможным. Где бы ни находились подводные жители и что бы они ни делали, о каждом их движении тотчас же узнавали наверху. И днем и ночью, не смыкая «ока», следили за ними объективы телепередатчиков.

Обо всем, что происходило на дне моря, знали не только надводные наблюдатели, но и миллионы жителей Франции и Италии: французское телевидение организовало с борта обсерватории серию репортажей.

Кроме телепередатчиков и телефонов, было еще одно хитроумное устройство связи — подводный телетайп, снабженный клавиатурой, как у пишущей машинки.

По телетайпу отстукивались различные сообщения, задавались вопросы. Рядом стоял другой аппарат. Он принимал ответы.

В Океанографическом музее в Монако находился объединенный электронный штаб экспедиции. В нем бессменно дежурили электронно-счетные машины. Только им было под силу справиться с лавиной телеметрической информации, поступающей со дна морского. Они мгновенно отвечали на все вопросы, которые задавали им океанавты. Здесь принимались все донесения с борта подводной обсерватории, и по радио автоматически передавались ответные депеши — на борт «Калипсо», плавучую ставку «Преконтинента-три», и под воду. Кроме того, из Монако через «Калипсо» поддерживалась телефонная связь с обитателями подводного дома.

Хотя речь самих океанавтов была абсолютно неразборчива, это все же не избавляло их от звонков, на которые так жаловались первые океанавты — обитатели «Диогена» и «подводной деревни» на рифе Шааб-Руми. И только облачившись в черные гидрокостюмы-скафандры и превратись в «человеко-рыб», они чувствовали себя свободными от докучливых надводных контролеров.

Выходящие из дома получали коктейль по шлангам. По другим шлангам отработанная дыхательная смесь возвращалась в дом для очистки. На всякий случай океанавты брали с собой и акваланги. На глубине ста десяти метров запасов в баллонах едва хватало на пять минут. Все же этого было достаточно, чтобы в случае беды со шлангами вовремя добраться до спасительного дома.

Жизненные условия в доме-шаре были настолько необычны, что оказалось невозможным даже зажечь спичку. Для людей, стремящихся бросить курить, подводный дом на глубине ста метров — идеальное место. Здесь вообще невозможно предаться этой вредной привычке. В гелии фосфорная головка сгорает мгновенно, но… без пламени. Если вы прикуриваете от электроплитки, сигарета все равно гаснет. Из-за высокой теплопроводности гелия табак не может сохранить тепло, достаточное для горения.

Что и говорить, приготовление обеда в подводном «отеле» — задача не из простых. Впрочем, океанавты, зная, что их ожидает, заранее взяли с собой уже готовую провизию — в замороженном виде. Перед едой o ее медленно размораживали в течение восемнадцати часов. Конечно, было припасено немало различных консервов. Не подумайте, что обитатели «Преконтинента-три» обрекли себя на сухой паек. Электрические кофеварки с реостатами готовили горячий ароматный кофе, закипающий при ста семидесяти градусах!

Чуткие приборы следили за климатом на подводной станции, регистрируя малейшие колебания давления, температуры, влажности. Доктора Шуто и Аквадро во время тренировки на «глубине» ста тридцати метров мерзли и стучали зубами от холода при температуре двадцать пять градусов. Для подводного дома нормаль ной считалась температура тридцать градусов.

Здоровье океанавтов, как и космических их братьев, контролировали радиоэлектронные датчики-щупы. Изучался состав крови, обмен веществ, работа сердца, почек, легких, слухового аппарата. Кроме того, был составлен вопросник, включающий пятьдесят пять пунктов, на которые требовалось ответить каждому из членов экипажа «Преконтинента-три». Дыхательная смесь содержала всего лишь два процента кислорода.

Как уже говорилось, вся информация со дна моря поступала в координационный центр и расшифровывалась на электронно-счетной машине. Те, кто оставался наверху, в любое время знали о самочувствии своих подопечных.

Однако ни сами обитатели подводного дома, ни наблюдавшие за ними с борта «Калипсо» не заметили опасных отступлений от нормы. Хотя, конечно, пребывание в подводном доме не могло не наложить своей печати.

— Посмотрите на Андре. Здесь мы не могли вытянуть из него ни одного лишнего слова. А там он — говорун. А Ролле? Серьезнейшая личность, никогда не смеялся. Взгляниге на него теперь. Одни улыбки да шутки. А Филипп? Самый большой шалопай во всем городе стал человеком, работающим по двадцать часов в сутки! — наблюдая за океанавтами по телевизору, заметила как-то Симона Кусто.

Продолжительная командировка в царство Нептуна оказалась не только возможной, но и вполне безвредной для здоровья человека — в этом могли убедиться даже самые недоверчивые из тех, кто сомневался в успехе экспедиции.

 

Охотники за нефтью

…Два десятилетия назад в прибрежных водах Каспия по соседству с дебрями сухопутных нефтепромысловых вышек Апшерона появились нефтебуровые на сваях. С тех пор далеко шагнули в море, противостоя штормам, ажурные сооружения добытчиков «черного золота».

Однако буровые на сваях — на эстакадах и искусственных островках вблизи берегов — были лишь «придельным огнем» в начатом генеральном сражении за морскую нефть. Вскоре в прибрежных «нефтяных водах» различных стран появились и первые буровые острова на плаву — знаменитые «техасские башни».

Изобретение передвижных островов для разведки и добычи нефти и ее спутника — природного горючего газа явилось крупнейшей победой в освоении минеральных богатств Мирового океана. Сейчас в нефтяном флоте мира насчитывается до тысячи буровых на плаву — разведочных и промысловых. И эта «великая армада» наших дней непрестанно пополняется все новыми плавучими буровыми-гигантами, штурмующими бездны моря.

«Морская» нефть обнаружена не только на Каспии и континентальном шельфе США. Сказочно богат Персидский залив.

Нефтяные месторождения открыты на отмелях близ Индонезии, Японии, Западной Африки, Индии и некоторых других стран мира.

Колоссальные запасы нефти и газа найдены на дне Северного моря. Здесь ведут изыскания около семидесяти нефтяных компаний Англии, США, Франции, ФРГ, Голландии.

По мнению геологов, совсем не исключено, что в скором времени буровые вышки появятся в Баренцевом море, море Лаптевых, Охотском море… Уже начинают разрабатывать нефть из-под дна Черного, Карского и других морей.

Когда-нибудь люди научатся добывать нефть и на глубинах, измеряемых сотнями метров.

Однако до последнего времени нефть добывали только на мелководье, на глубине от десяти до тридцати, в лучшем случае — до сорока-пятидесяти метров.

Причины этого не требуют пространных комментариев. Они известны. Подводные скважины нуждаются в таком же квалифицированном уходе, как и «земные». А нефтяникам-водолазам из-за холода и длительной декомпрессии на больших глубинах трудно пробыть у рабочего места и четверть часа. Чтобы завернуть всего несколько болтов на глубоководной нефтяной скважине, группа водолазов должна совершить десяток погружений.

Многие нефтепромышленники на Западе уже давно пользуются услугами аквалангистов, умеющих управлять подводными скважинами и ходить в нефтяную разведку. И право, они лучше, чем кто-либо, отдают себе отчет в том, какие выгоды сулят им «человеко-рыбы» — обитатели подводных домов, взятые на службу нефтяными монополиями.

Кусто и его коллеги одни из первых начали «батрачить» на нефтяные фирмы. Нередко лишь это и спасало их от разорения. Помощь со стороны правительства бы ла самой скромной. Приходилось рассчитывать на собственную инициативу.

— Это удивит только тех, кто не знает о скандально мизерных средствах, отпускаемых в нашей стране на океанологические исследования, — с горечью констатировал корреспондент «Юманите» Жан Рабат.

Волей-неволей пришлось протянуть руку и на сей раз. «Преконтинент-три» экипировался в основном за счет нефтяных фирм. Но даже несмотря на этот альянс, экспедиции все равно не хватало многих важных приборов оборудования. Например, чтобы выгнать обычный воздух из дома, прежде чем наполнить его газовой смесью, нужна была хорошая помпа. Но, увы, купить ее уже было не на что. Правда, калипсян, привычных к разным испытаниям, это мало смущало: воспользовались другими насосами.

Итак, экспедиция имела прежде всего чисто деловые цели: практическое освоение континентального шельфа, перво-наперво — нефтяная разведка и обслуживание скважин на больших глубинах, недоступных для аквалангистов и водолазов.

Буровая у мыса Ферра

По соседству с «шашечницей» на глубине ста двенадцати метров появилась буровая вышка и оборудование, которое обычно венчает буровую скважину у поверхности. Очень тонкую работу — привести в готовность затворы устья скважины — поручили Бонниси. Семь часов подряд (!) простоял Бонниси у станка, но затворы одолел!

Подводная буровая работала не хуже, чем на земле. Напор нефти имитировал сжатый воздух. Продрогший до костей, но довольный и гордый за новый «Преконтинент», возвратился Бонниси в теплое укрытие. Он знал, что в это время за ним по подводному телевизору недоверчиво следили сухопутные эксперты-нефтяники. Скептики были посрамлены.

Недоверчиво следили по экрану гидротелевизора сухопутные эксперты-нефтяники за работой океанавтов на подводной буровой

В доме океанавт сдал еще один экзамен по координации движений: вдел нитку в игольное ушко…

Находясь под водой, океанавты легко манипулировали с отрезком трубы весом двести килограммов, вели монтаж металлических конструкций. Океанавты без труда передвигались во все стороны и действовали из любого положения, что почти невозможно на суше. Вскоре трудовые процессы на подводной буровой, и не только на буровой, стали отнимать значительно меньше времени, чем подобные же операции в «земных» условиях.

Как известно, недра океанского дна богаты не только нефтью. Поэтому в программу «Преконтинента-три» входили и другие работы по освоению подводной суши. Изучалась, в частности, возможность добычи железной руды из подводных месторождений.

Во всех геологических изысканиях океанавтам помогала «Дениз».

 

Подводные фермы

Как и прежде, океанавты веди наблюдения за морскими животными. Вокруг станции обитало множество разных рыб, омары, иногда появлялись осьминоги. Океанавты выстроили для них домик на дне. Самые смелые тотчас же заняли в нем свои «квартиры».

«Воды — наша мать, море — кормилица. Из моря в наши дома входит жизнь», — более чем за два тысячелетия до наших дней сказал великий драматург древности Еврипид…

Еще лет десять-двадцать назад было принято говорить, что ресурсы Мирового океана неисчерпаемы. по уже сейчас во многих районах прибрежные воды опустошены. И рыболовные флотилии в поисках добычи уходят за сотни, а то и за тысячи миль от своих баз.

Ученые и промышленники волей-неволей все чаще задумываются об искусственном выращивании рыбных стад и устричных колоний, о превращении океана из охотничьего угодья в ферму.

В конце июля 1960 года в норвежской газете «Дагбладет» появилось сообщение, которое сразу же приковало к себе внимание скандинавских ихтиологов. В заметке говорилось, что в Варангерфиорде пойман лосось неизвестного для здешних мест вида. Русские, поясняла газета, называют этих лососей горбушей. Вскоре пришел черед удивляться финнам. Они тоже поймали горбушу в одной из своих рек, в трехстах километрах от устья.

Затем подобные вести пришли из Голландии, Англии, Ирландии.

Каким же чудом тихоокеанский житель — горбуша — попал в Атлантику?

Ничего загадочного в этом не было. Рыб переселили и стали искусственно выращивать в северных морях советские специалисты.

Но замыслы ученых простираются еще дальше. Ихтиологи хотят создать стада рыб, подобные стадам сельскохозяйственных животных.

Промышленные и экспериментальные морские хозяйства уже существуют во многих приморских странах. Есть они и в нашей стране.

Оригинальный проект превращения в морские рыбопитомники лагун на бесчисленных тихоокеанских атоллах, береговых рифах и рифовых барьерах предложен японскими учеными.

Континентальный шельф, опоясывающий Японию, занимает около 2600 тысяч квадратных километров, из них половина уже используется для искусственного разведения устриц и других морских панцирных животных.

При этом главное внимание японские ученые отводят созданию дешевого и питательного корма для рыб. Только тогда и можно надеяться на успех дела. Предполагается, что такой корм удастся получить при выращиванни дрожжевых бактерий на парафинах нефти. Решение этой задачи облегчается тем, что Япония обладает исключительно развитой нефтеобрабатывающей промышленностью. Синтетический корм смешивается с измельченными бобами, рыбной массой и с некоторыми минеральными «специями». Кормушки оснащаются акустическими манками, зазывающими рыб к накрытому столу…

Искусственное разведение рыб и морских беспозвоночных — омаров, креветок, устриц, лангустов, крабов, морского уха, морского гребешка — успешно ведется в Австралии, США, Франции, Индии, Данин и других странах.

В практическом осуществлении идеи создания культурных морских рыбных хозяйств сделан всего лишь первый и притом робкий шаг. Некоторые ученые считают трудности морского рыбоводства практически непреодолимыми. Впрочем, другие ученые занимают противоположную позицию: управляемое рыбное хозяйство более перспективно.

— Считаю, что создавать такие хозяйства в принципе не только возможно, но и целесообразно. Насыщая воду лагун и заливов питательными веществами, человек будет «пасти» здесь отобранные стада рыб, — уверенно говорит начальник Управления науки и техники Министерства рыбного хозяйства СССР профессор Викентий Петрович Зайцев.

Не за горами время, когда человек построит на дне комфортабельные жилые сооружения, откуда исследователи будут наблюдать за подводными фермами и плантациями.

Издавна славилось высокими устричными урожаями Черное море. Еще в начале нынешнего века здесь ежегодно вылавливалось по 10 миллионов устриц. Ведь черноморские устрицы — одни из лучших в мире. Но такое хищничество в конечном счете привело к оскудению моря. К тому же у устриц появился еще один злейший враг — рапаны, которые, например у Гудауты, почти подчистую истребили некогда богатейшие колонии устриц. Промысел благородных моллюсков захирел.

Ученые решили возродить славу черноморских устриц. Недавно в Егорлыкском лимане, у села Покровка Николаевской области, где еще сохранились небольшие запасы моллюсков, было организовано первое на Черном море устричное хозяйство. Этим мы обязаны Азово-Черноморскому научно-исследовательскому институту рыбного хозяйства и океанографии.

Еще одна опытно-промышленная ферма создана в позапрошлом году у Кинбурнской косы, близ Очакова на Азове. Результаты эксперимента говорят сами за себя: первый урожай — 15 тысяч устриц — поколебал самых упрямых скептиков. В недалеком времени здесь будут выращивать по полтора миллиона устриц…

Год от году неуклонно растет спрос и на морские водоросли. Основные плантации этих растений раскинулись на мелководных участках.

По убеждению исследователей, каждый гектар подводной плантации при довольно несложном уходе может дать десятки тонн морских водорослей. Многие народы издавна включают в свое меню различные виды морских растений. Искусные японские кулинары делают из них не только салаты, но и хлеб, печенье, пирожные, конфеты…

Не обходится без водорослей приготовление обычного мороженого и шоколада.

С большим аппетитом поедают водоросли домашние животные. Наконец, водоросли — это ценнейшее химическое и фармацевтическое сырье.

«Огородным» разведением морских водорослей уже всерьез занялись, например, в одном из научно-исследовательских институтов Канады. Канадцы хотят вывести новые, улучшенные сорта морских водорослей, призвав на помощь селекцию.

Огромная подводная ферма организуется у берегов Чили.

— Здесь, на площади более тысячи квадратных миль, раскинулись настоящие луга, не уступающие по своей продуктивности самым плодородным черноземным полям Украины, — заявил один из зарубежных специалистов.

Много лет изучаются морские водоросли советскими учеными.

— Я прежде всего хочу обратить внимание на всем известную морскую капусту, — говорит профессор Зайцев. — Даже из картошки нельзя приготовить столько блюд, сколько из нее. Капуста применяется также при лечении склероза, цинги, ревматизма, кишечных заболеваний, она активно способствует восстановлению обмена веществ.

«Удобряя» водоемы различными питательными веществами, можно придать водорослям вкус мяса или овощей. В свежих водорослях есть почти все витамины, йод и другие целебные вещества. При определенном культивировании можно увеличить содержание белков и жиров. В будущем после селекции и гибридизации морских растений, я думаю, мы получим столь же ценные продукты питания, которые дают сейчас огороды, сады и поля.

Первый опыт культурного выращивания водорослей у нас уже есть. Эксперименты, проведенные в Белом море и на Дальнем Востоке, дали хорошие результаты. Например, анфельция, так нужная для фармакологии и различных биологических исследований, прекрасно чувствует себя на новом месте, где ее поселили, — в губе Долгой на острове Соловецком.

Жак-Ив Кусто раньше многих понял, какие выгоды могут принести в будущем подводные фермы и плантации.

— Образцовые фермы позволят развить подводное сельское хозяйство и выгодно заменить им рыболовство, — уверенно заявляет Кусто.

Вспомним: экипаж «Диогена» едва ли не первым открыл «ихтиологическое ранчо» в морских глубинах. И на сей раз по соседству с «шашечницей» раскинулась подводная оранжерея.

За три недели, проведенные на дне моря, плантации, конечно, не создать. Океанавты ограничились более скромной целью: изучали жизнь растений в естественных условиях и на «грядках», освещенных электрическими лампами. Эти опыты, с интересом встреченные в ученом мире, несомненно, будут очень важны для будущих подводных земледельцев и фермеров.

Неподалеку от оранжереи Жак Ролле устанавливает вертикальную трубу. Наблюдая за отклонением падающих из нее пластмассовых шариков, океанавты изучают придонные течения.

 

Капитан Кусто дает интервью

Двадцать ночей и дней провели океанавты на дне Средиземного моря.

В пять часов вечера 14 октября, освободившись от балласта, «шашечница» медленно всплывает на поверхность. Экспедиция закончена. Но проходит еще трое суток, пока длится декомпрессия. Люди покинули шар лишь 17-го. Около месяца провели океанавты в своем удивительном жилище. Андре Лабан и его друзья отказались от автомобилей и пешком отправились по домам.

На следующий день после благополучного заверщения эксперимента первый летописец «Преконтинента-три» корреспондент «Юманите» Жан. Рабат взял интервью у капитана Кусто. Рабат был единственным из журналистов, кто вместе с Кусто участвовал во всех ночных переходах «шашечницы» к мысу Ферра.

— Первоначально предполагалось погружение на пятнадцать дней, но подводный дом и его обитатели пробыли на дне моря три недели. Почему произошли эти изменения? — спросил Рабат капитана Кусто.

— Программа работ и исследований, намеченная нами, не могла быть выполнена в пятнадцать дней. Мы это предчувствовали. Так оно и оказалось. Искусственный воздух проникал всюду, даже туда, где его не ожидали, — пробивал теплоизоляцию генератора. Из-за этого то и дело приходилось заниматься ремонтом. Все время штормило, и мы опасались за кабели. Если бы снова произошла авария, экспедицию, возможно, пришлось бы прекратить. В конечном счете благодаря хорошей работе, проделанной как на глубине, так и на поверхности, мы осуществили практически всю намеченную программу.

— «Достигнуты поразительные результаты», сказали вы в день возвращения океанавтов на поверхность. Все ли ваши предположения подтвердились и какие уроки можно извлечь из «Преконтинента-три»?

— Мы намеревались, во-первых, точно определить возможность проведения промышленных работ на глубине более ста метров, а во-вторых, выявить способность самих океанавтов, живущих в синтетической атмосфере, к физическому и умственному труду. В обоих случаях мы получили положительный ответ. «Преконтинент-три» подкрепил наше мнение в необходимости подводных домов. Но они должны быть максимально независимы от поверхности. Экспедиция наглядно доказала, что люди, живущие на большой глубине, целиком сохраняют все свои способности. А ведь наш экипаж первым жил в подобных условиях, и, следовательно, нервное напряжение людей было очень большим. Несмотря на это, они каждый день выполняли много тяжелой работы.

— Традиционный вопрос: каковы ваши дальнейшие планы? — спросил корреспондент.

— Я не верю, что глубины океана могут использоваться только для удовольствия, — ответил исследователь. — Я надеюсь со временем основать станцию на глубине четырехсот-пятисот метров, акцентируя внимание на практической стороне дела. Необходимость в такой станции ощущается вот уже несколько лет. Наша основная задача — добиться еще меньшей зависимости подводной станции от поверхности. Мы уверены, что через несколько лет нам удастся полностью избежать связи с внешним миром, и тогда океанавты обретут подлинную свободу действия в морских глубинах…

Летом. 1966 года в СССР гостил ближайший помощник капитана Кусто — французский морской биолог Раймон Вессьер, тот самый, что жил с океанавтами на дне Красного моря.

«Техническая трудность глубинных спусков в том, — говорит Вессьер, — что ниже двухсот метров количество кислорода, которое может и должен поглощать организм человека, становится все меньше и меньше. Во время опыта на двухсотметровой глубине, например, в дыхательной смеси содержалось всего два процента этого газа. Причем дозировка должна быть очень точной. Уменьшится содержание кислорода по сравнению с нормой — дышать станет невозможно. Увеличение подачи газа вызовет кислородное отравление. Ни глубины, ни давление сами по себе не помеха для человека в автономном снаряжении. Но необходимы очень точные приборы, дозирующие кислород. Это станет еще более важным, когда мы перейдем к опытам на глубине четырехсот метров. Здесь уже потребуется соблюдать дозу ровно в один процент кислорода…»

«Не менее важными для освоения глубины, — добавляет Вессьер, — являются надежные средства передвижения под водой. Бесполезен хороший дом, если человек не может передвигаться под водой. Поэтому наша группа разрабатывает новые скоростные средства передвижения для океанавтов. Они помогут проводить исследования, перевозить грузы. Быть может, таким видом транспорта станут подводные ракеты. Их, кроме того, можно будет использовать и как подводные дома».

Эти слова ученого не расходятся с делом. Ныне глубоководная эскадра Кусто пополнилась двумя «ныряющими блюдцами», способными погружаться на вдвое большую глубину по сравнению с «Дениз». Таковы одноместные подлодки-близнецы SP-500. Каждая из них снабжена механической рукой и телевизионным монитором для связи с надводным судном. Правда, радиус действия их невелик — две морские мили, а продолжительность плавания — два-три часа.

Однако уже построен другой подводный корабль, названный «Аржиронет» — «Водяной паук». В нем часть помещений находится под давлением, как в подводных домах. Эти помещения сообщаются с центральным отсеком, где создано нормальное атмосферное давление. Здесь располагается экипаж лодки.

Подводная лодка может выйти из своей базы в подводном положении или двигаться по поверхности. Дальность плавания электрической подлодки в погруженном состоянии около четырехсот миль, а на поверхности — более пятисот.

Лодка в первую очередь используется в научных экспедициях на материковой отмели. По прибытии в интересующий район аквалангисты из числа экипажа лодки переходят в водолазные отсеки. Когда давление в отсеках уравновесит давление окружающей среды, открываются нижние люки и люди выходят на дно. Работы на дне могут длиться несколько дней. Выполнив задание, океанавты возвращаются в лодку, закрывают люки, проходят декомпрессию, а затем уже присоединяются к своим товарищам.

Капитан Кусто и его сподвижники готовят экспедицию «Преконтинент-четыре». Предполагается, что на сей раз океанавты поселятся на глубине трехсот метров. Цель этого опыта — определить, до какой же границы пригодна гелио-кислородная смесь.

«Преконтинент-пять» обоснуется на глубине двухсот метров. Будет испытываться водородно-кислородная смесь для дыхания.

«Преконтинент-шесть» намечено послать на глубину пятисот метров. Следующая обсерватория под водой расположится на километровой глубине. Это будет последняя экспедиция, организуемая Жак-Ивом Кусто по программе «Преконтинент».

Через шестнадцать месяцев после описанных событий Жак-Ив Кусто возглавил новую экспедицию — снова на «Калипсо». Вечером 18 февраля 1967 года судно, отдав швартовые концы в Монако, взяло курс к берегам Африки.

— «Калипсо», — говорит капитан, — истинный мой дом. Наш ветеран, который служит вот уже семнадцать лет, сейчас несколько модернизирован. Телевизионные установки позволяют следить за тем, что происходит под водой впереди и сзади судна. На корме приготовлено место для двух новых одноместных подводных лодок… Одним из их пилотов будет мой сын Филипп.

«Посмотрите на Филиппа…»

Исследователи посетят воды Атлантического, Тихого и Индийского океанов. Незадолго до отплытия на «Калипсо», Кусто встретился с группой корреспондентов.

Посеребренный сединами ученый рассказывает собравшимся о цели экспедиции, о новой пятилетней программе океанографических исследований, трофеем которых станут двенадцать цветных кинофильмов для телевидения:

— Я собрал лучшую по составу экспедицию из всех, которые когда-либо организовывал. Она оснащена новейшей аппаратурой для подводной киносъемки и наиболее совершенным оборудованием для подводных исследований.

Этюд. В подводном полуночном мире

После тридцати лет изучения подводного мира я обнаружил, что мне предоставляется уникальная возможность разделить с другими людьми все мои знания, всю мою любовь к морю, приобщить их к неправдоподобно красивому подводному миру. И я испытываю нетерпеливое и острое желание сообщить самой широкой публике достоверные, хотя, быть может, и несколько общие знания об океане…

— Что это за фильмы? — задает вопрос один из корреспондентов.

— Каждый фильм посвящается какой-либо важной научной или социальной проблеме, интересующей нас с точки зрения взаимоотношений человека и океана в будущем. Мы постараемся создать кинорассказ о захватывающих воображение приключениях подводных пловцов. Подчеркиваю: все будет сниматься именно так, как это происходит на самом деле. К примеру, подводные пловцы специально станут искать встречи с акулами, чтобы узнать, где вымысел, а где правда во всем том, что приписывается этим хищникам. Мы надеемся на большие научные открытия и постараемся найти ключи к некоторым загадкам…

Предусмотрено и «средство» для защиты аквалангистов от акул — специальная дубинка с небольшими шипами, которой можно весьма эффектно пройтись по носу хищницы.

Удалось встретиться и с властелинами океанских глубин — кашалотами.

Пока «Калипсо» крейсировала вдоль экватора между Африкой и Индией, Кусто изучал поведение китов. С этой целью в них выстреливали маленькими гарпунами с 1500-метровым тросом, прикрепленным к плавучему бую на поверхности океана. Этот же буй был связан с небольшим воздушным шаром, несущим приборы. За дрейфом аэростата легко можно было следить на экране радиолокатора. Таким образом удалось составить подробную карту подводных странствий китов, изучить способы их выхода на поверхность, установить, что кашалоты, когда их что-нибудь испугает, обмениваются сигналами — вроде радиолокационных. Этим они предупреждают об опасности своих сородичей.

— Наши подводные ручные кинокамеры способны работать на глубине до 200 метров. Камеры другого типа будут установлены на подводных скутерах, на одноместных «мокрых» подводных лодках-малютках, наполняемых водой и развивающих скорость три-пять узлов, и, наконец, на подводных санях «Тройка», которые могут погружаться на глубину 7000 метров. Но самое интересное, на мой взгляд, — продолжая отвечать на вопросы, говорит Кусто, — бортовое кодирующее устройство. Дело в том, что суммарный объем снятых фильмов делает их редактирование чрезвычайно трудным. Ибо никакой оператор после шести-семи месяцев работы уже не в силах удержать в памяти все, что им было отснято ранее. Поэтому весь киноматериал будет кодироваться на «Калипсо» и по радио передаваться в вычислительный центр. Там, отложившись в электронной памяти машины, он пройдет предварительную обработку. Свои выводы машина тут же передаст обратно на «Калипсо».

Экспедиция эта обошлась недешево. Она финансировалась американской радиотелевизионной Эй-Би-Си, взявшей на себя восемьдесят пять процентов расходов, а также одним из частных фондов на родине исследователей.

А затем, расставшись с океанами, Жак-Ив Кусто отправляется… в Анды искать захороненные сокровища инков.

Легенды инков о затопленных сокровищах озера Титикака в Андах, на границе между Перу и Боливией, — самого высокогорного судоходного водоема, лежащего на высоте 3800 метров выше уровня моря, — издавна волновали воображение историков, археологов, этнографов и обычных авантюристов — искателей кладов.

По одной из легенд, инки, собрав все золото, отлили из него огромную цепь и, чтобы она не досталась врагу — испанским конквистадорам, сбросили ее в озеро, которое, как они считали, не имело дна. Согласно другой легенде в водах озера Титикака, в затопленном дворце, индейские воины спрятали золотые и бриллиантовые клады короля Инка. По верованиям инков, любого, кто попытался найти и присвоить эти сокровища, ожидает суровая кара.

Однако ныне мало кого пугает возмездие индейских божеств, и у берегов озера Титикака в последние годы нередко можно встретить путешественников и исследователей не только из латиноамериканских стран, но также из США и Западной Европы. Как видно, не устоял перед искушением и Кусто. Экспедицию оснастили первоклассной поисковой техникой, в том числе двумя подлодками-малютками SP-500.

К большому разочарованию Кусто и его коллег, после восьминедельных поисков в озере не было найдено ни затопленных кладов, ни дворца, ни чего-либо другого, что подтверждало бы легенды инков. По мнению Кусто, Титикака не имеет никаких тайн. Единственно, в чем удалось достичь успеха, — это точно установить максимальную глубину «бездонного» озера. Она действительно оказалась немалой — 320 метров…

 

23 августа 1966 года в шесть часов вечера хирург Александр Хаес, опустив на глаза маску, без плеска и шума быстро скрылся под водой. Не прошло и пяти минут, как закурился «дымок» — клокочущий пунктир из пузырьков сжатого воздуха. Эта струйка взвилась над крышей домика, на порог которого только что ступил Хаес.

Домика не обычного — подводного.

В домике всего одна маленькая комната высотой в полный человеческий рост. Деревянный пол. Двухэтажная деревянная кровать. Стол. Телефон. Шахтерские лампы. Различные приборы. В стенах и в потолке — иллюминаторы. В комнате довольно светло, хотя до поверхности ни много ни мало одиннадцать метров.

Фундамент домика — массивные железобетонные блоки.

Воздух качает компрессор, стоящий на берегу. Температура в помещении — плюс 24 градуса.

Таков «Ихтиандр-66» — первая обсерватория на дне Черного моря, у берегов древней Тавриды.

Вслед за Александром — уже на следующий день — ордер на въезд в подводную квартиру получил московский инженер Дмитрий Галактионов. Третий в списке очередников на получение жилплощади под водой — земляк Хаеса, проходчик шахты «Игнатьевская» Юрий Советов.

Иногда Юра вдруг подходил к окну и несильно стучал кулаком по стеклу, и тотчас появлялись ласточки. После первого удара — три-четыре рыбы, после второго — штук десять-пятнадцать, потом целая стая

 

Тарханкут

Ровная, раскаленная солнцем степь, открытая всем ветрам — с суши и с моря. Вокруг ни кустика, ни деревца, лишь травы — голубоватый чабрец да седая полынь…

Здесь в Крыму, у мыса Тарханкут, вдали от городов и дачных поселений, раскинули свой лагерь донецкие аквалангисты.

С наступлением темноты только огонь Тарханкутского маяка нарушал непроглядную темноту южной ночи. Рассказывают, что в этом уединенном месте одно время хотел поселиться знаменитый лейтенант Шмидт. Он мечтал заняться раскопками древнего могильника, что около маяка.

Аквалангисты облюбовали Тарханкут лет пять назад. За это время они хорошо изучили его окрестности и на суше и под водой. Исследовали дно моря и береговые пещеры. Их трофеи — древние амфоры, пролежавшие две тысячи лет под водой, кости морских доисторических животных, различные предметы из захоронения скифских воинов — ныне украшают экспозиции Института археологии Академии наук Украинской ССР. Спортсмены в аквалангах помогли и геологам: разведали не описанную ранее подводную гряду. Добрым словом поминают их и колхозники близлежащих рыболовецких артелей.

В летописи клуба донецких подводников можно прочесть следующую запись о своеобразной красоте этого уголка Крыма:

«Берега и подводный мир Тарханкута целиком вознаграждают за однообразие степи. Тарханкутское побережье — это дикие, величественные скалы, до боли порезанные ветром и морем; это пещеры, из которых, пугаясь, внезапно вылетают дикие голуби; это сквозные гроты, устланные мягким как пух и белым как снег песком; это голубые мерцающие воды с недвижно висящими медузами…»

Не удивительно, сколько новых приверженцев и добровольных, бескорыстных помощников обрели «человеко-рыбы» из Донецка, показав землякам свой фильм, снятый у Тарханкута. Эти добрые связи очень пригодились им при подготовке новой экспедиции — на дно Черного моря. Ведь не так-то просто построить и экипировать подводный дом, даже такой небольшой, как «Ихтиандр-66».

Строительство началось осенью 1965 года. Все делали собственными руками: кроили и резали стальные листы, строгали доски для деревянных кроватей, монтировали шлангопроводы.

Как сказал один из акванавтов, сначала были только груда ржавого металла и нержавеющий энтузиазм.

В донецком аэропорту разыскали списанный компрессор. Кое-какое оборудование достали с помощью районного совета ДОСААФ.

Оснащение подводного дома взяли на себя инженер Юрий Барац и его товарищи, сотрудники Донецкого института технической кибернетики и горной механики Качуро, Цимбал, Зубченко, Тунин. Им пришлось даже обучиться мастерству электросварки. Сваренный ими металлический домик не пропустил ни одной капли морской воды.

Но больше всего в экспедиции донецких «человеко-рыб» оказалось врачей. Правда, они в основном использовались как разнорабочие: мыли гайки в керосине, ремонтировали старые лодки, чинили лагерные палатки. Зато когда подбирался медицинский инструментарий, за ними было решающее слово.

В трудах и поисках прошли осень, зима. Подошло лето. И вот в сторону Крыма двинулись два пульмановских вагона с багажом экспедиции. Там были подводный домик, походная электростанция, баллоны с гелием и кислородом, строительный лес, палатки, кабели. Самый хрупкий груз — оборудование для клинической, физиологической и биохимической лабораторий.

Начальником медслужбы единодушно избрали Якова Брандиса — не только отличного врача, но и опытного аквалангиста. Брандис уже не раз принимал участие в странствиях донецких аквалангистов. Кандидат технических наук Юрий Киклевич возглавил кино- и фотосъемки. Врач Юрий Дронов — эскулап по недоразумению и следопыт по призванию, как подшучивали над ним друзья, — принял под свое командование группу морских биологов-любителей, исследователей морской флоры и фауны. Студент мединститута Анатолий Кардаш получил назначение на хлопотливую должность завхоза экспедиции. Время от времени он снимал акваланг, садился за руль мотоцикла и мчался за продуктами. А через час-другой, покончив с «земными» делами, снова исчезал под водой.

К началу эксперимента в лагере собралось около ста человек. Однако работы хватило всем. Много дней трудились аквалангисты и под водой и на земле. Соорудили фундамент и к нему тросами прикрепили домик. Не обошлось и без происшествий. Домик «передули», и его, как пробку, выкинуло на поверхность. Здесь он опрокинулся и затонул. Пришлось начинать все сначала — добавить балласта и откачивать воду. При этом серьезное ранение получил один из самых активных деятелей городка акванавтов, Володя Песок. Но врачи экспедиции оказались на высоте. Ему тут же оказали помощь. К счастью, все обошлось благополучно, и Володя вскоре забыл о своей ране.

 

Площадь Нептуна, один

В палаточном городке было две улицы — авеню Холостяков и проспект Семейных. В море, в ста метрах от береговой кромки, находилась площадь Нептуна. Здесь жили акванавты.

На торжественные проводы первого обитателя подводного особняка явилось население мыса Тарханкут, от коменданта лагеря Володи Песка до кухарки. Главврач экспедиции Яков Брандис в последний раз проверяет пульс и артериальное давление Александра. Никаких отклонений от нормы.

— В добрый путь!

Тихо шумит прибой, и черноморская волна смыкается над головой пловца.

Телефон связывает акванавта с берегом.

— Все в порядке, чувствую себя хорошо! — докладывает Александр.

Звонки с берега повторяются через каждые десять минут.

В десять часов вечера аквалангисты-связные доставляют ужин. Повара постарались не зря, все блюда удались на славу. Акванавт остался доволен.

В 22.00 последовала команда ложиться спать.

В полной готовности дежурят у берега аквалангисты-спасатели, готовые по первому сигналу опуститься под воду. Несет вахту аварийная медицинская группа. Ни на секунду не покидают своих постов дежурные у компрессора, электростанции, переговорного пункта. Лишь далеко за полночь расходятся по палаткам те, кто свободен от вахты, да и то не все.

Причины для тревоги действительно были. Море начало штормить. Сквозь рев волн было слышно, как скрипят тросы «Ихтиандра».

Первую ночь Александр Хаес провел беспокойно, часто просыпался.

Но под утро ветер утих, волнение немного улеглось. В 6.30 Александра разбудил телефонный звонок.

Голос у акванавта бодрый. Он спокойно докладывает о первой ночи под водой и приглашает гостей в свой дом.

В 7.30 — первое медицинское освидетельствование под водой. Обход совершает главврач экспедиции Брандис. Тщательно и неторопливо выслушивает он сердце и легкие акванавта. Берет пробы воздуха. Александру предлагают решить психологический тест. И здесь никаких отклонений от нормы не обнаружено.

Тем временем Юрий Барац, прибывший вместе с врачом, осматривает тросы крепления. Тоже ничего опасного.

В 8.30 появляется Сергей Гуляр с завтраком. После завтрака — короткий отдых. Затем Хаес в сопровождении своего «официанта» совершает получасовую прогулку под водой.

А в жаркой и душной лабораторной палатке, в буквальном смысле, в поте лица трудятся врач Л. Шевелева и лаборанты Р. Радченко и Н. Яновская. Они исследуют пробы, доставленные Брандисом.

К исходу первых суток подводной жизни Хаеса в его домике появляется акванавт-два — Дима Галактионов. Они вместе ужинают, а затем, прихватив лампы, отправляются в ночную разведку. Через полчаса они уже звонят на берег и возбужденно делятся впечатлениями о прогулке по ночному царству Нептуна.

— Красотища неописуемая! Все фосфоресцирует: рыбы, креветки, моллюски. Плывешь, а вокруг голубые сполохи. Дотронешься до водорослей — и они зажигаются, словно новогодняя елка…

В Черном море не встретишь ни кораллов, ни осьминогов, ни хищных акул-людоедов. Нет здесь в отличие от южных морей и гигантских водорослей.

До глубины двадцати метров каменистое дно Черного моря — это огромные плантации цистозиры. Водоросль эта редко достигает полутораметровой высоты, но космы ее растут так густо, что пробраться сквозь эти джунгли чрезвычайно трудно. В зарослях цистозиры постоянно пасутся всевозможные рачки, рыбы. Особенно много здесь разных моллюсков — они гроздьями висят на ветвях водорослей.

К кустам цистозиры прилепилось другое черноморское растение — темно-вишневый церамиум. Рядом с ним тянется к свету алая лауренция.

Неподалеку от берега под камнями и среди трещин кишат небольшие крабы. Самый крупный из них — эрифия. Его трудно спутать с другими обитателями черноморского мелководья. У него массивные, устрашающие клешни оранжево-лилового цвета, темно-фиолетовая спина разрисована желтоватым узором из колец и пятен. Эрифия кусается почище цепного пса!

Множество рыб увидели акванавты во время подводной прогулки: бычки, собачки, морские ласточки, каменные окуни, кефаль, зеленушки… — всех не перечислить.

Доверчивые зеленушки, с одной из которых — Рыжей Машкой — завел дружбу Александр, подобно птицам, вьют гнезда Эти забавные, красивые рыбки стали постоянными спутницами в подводных странствиях акванавтов.

Менее приятным могло бы оказаться общество морских котов — плоских, ромбовидных рыб с тонким, длинным хвостом, увенчанным зазубренным шипом. Охотясь, скаты-хвостоколы, как еще называют этих рыб, нередко зарываются в песок. Если нечаянно наступишь на притаившегося в засаде морского кота — не жди пощады. Рассерженный скат в то же мгновение отхлещет обидчика своим хвостом, нанося рваные, медленно заживающие и очень болезненные раны. Шип морского кота не только остр как пила, но к тому же еще ядовит. К счастью, акванавты избежали опасных встреч с этими рыбами, хотя немало их шныряло в окрестностях Тарханкута.

Из семейства акул на Черном море встречается только катран, или морская собака. Самые крупные из катранов едва достигают двух метров. Но такие гиганты в Черном море очень редки. Катраны питаются мелкой рыбешкой, крабами Для человека черноморские акулы не опасны Однако охота на них — катраны съедобны — требует смелости и риска.

Оружие морских собак — острые зубы, не считая колючих шипов, украшающих спинные плавники, и шероховатой, похожей на наждачную бумагу, кожи. Выстрел из ружья, как правило, лишь ранит рыбу. Подстреленный катран яростно борется за жизнь и может нанести не менее опасные раны, чем морской кот.

 

Мир без песен тесен

Очередной сеанс телефонной связи.

Наверху, в лагере, стоит усилитель. Все могут ознакомиться, о чем говорят между собой акванавты и наблюдатели. Прослушивание предусмотрено программой.

А это еще что?

Все ясно! Соло под аккомпанемент рокота пузырьков отработанного воздуха исполняет Александр Хаес.

Подводный концерт записали на магнитофон…

Третий день подводной жизни, как всегда, начался со звонков. А вот и еще приятный сюрприз — ящик отборного винограда!

«Очень вкусно, большое спасибо, друзья'» — разносит динамик усилителя.

Эксперимент продолжается… Акванавты ведут дневники. Наблюдают за морскими животными. Охотятся. Заплывают на глубину двадцати пяти метров. Отвечают на телефонные звонки. Снова и снова сдают анализы. Пожалуй, такого «произвола» со стороны медиков не терпели и самые первые из племени «гомо акватикус» — Альбер Фалько и Клод Весли. Это и понятно: половина населения черноморского лагеря — врачи.

Вот хроника дальнейших событий у мыса Тарханкут.

25 августа. Будничная, напряженная работа продолжается. Все заметно устали, осунулись. Сказывается хроническое недосыпание и тяжелый труд.

К повседневным заботам прибавилась еще одна — открыт амбулаторный прием населения из близлежащих селений. К врачам почти всех специальностей. Ничего, что доктора иногда оказывались одетыми в купальные костюмы…

Акванавты чувствуют себя хорошо. В свободное время играют в домино, решают кроссворды и шахматные задачи, читают, беседуют.

26 августа, 16 часов 30 минут . Хаес готовится к выходу на поверхность, начинает вдыхать специальную газовую смесь.

17 часов 45 минут. На смену Александру Хаесу спускается под воду Юра Советов. Вскоре он сообщает о благополучном прибытии в домик.

18 часов . Александр Хаес покинул «Ихтиандр» и начал путь наверх. На глубине семи метров — первая остановка на двадцать минут. В трех метрах от поверхности еще одна такая же остановка, и декомпрессия закончена. Александр Хаес и его провожатый — Володя Песок — оба одновременно показываются из-под воды.

В бухте полно людей — здесь собралось все население мыса Тарханкут. Крики «ура». Поцелуи. Цветы.

Хаес блаженно вдыхает полной грудью терпкий, просоленный морем воздух. С удовольствием подставляет лицо солнцу. Через пятнадцать минут Александр уже в походной амбулатории. Здесь над ним колдует целая команда медиков.

Ночью погода вновь резко ухудшилась. Море штормит. Ревут волны. Ухает прибой. Сильный ветер срывает гребни волн и разносит соленые брызги. Лодочная флотилия и катер бьются о скалистый берег. Словно паруса шаланд, вздулись брезентовые бока палаточного городка. Лагерь не спит. Все тревожатся за судьбу акванавтов. Как бы не сорвало домик.

27 августа, 8 часов утра . Утренний обход врачей. Подводный домик сильно шатает. Скрипят и стонут тросы. Стучат балластные плиты.

Надежды на прекращение шторма не оправдались. Днем волнение на море лишь усилилось.

Нельзя сказать, что акванавтам случайно не повезло с погодой.

«Мыс Тарханкут с давних пор пользовался дурной славой среди моряков. Море у Тарханкута никогда не бывало спокойным, очевидно, от столкновения в этом месте разных морских течений. Вода у мыса бурлила, и судорожная, хотя и недолгая, качка выматывала пассажиров и раздражала моряков… Во времена парусного флота здесь случались частые кораблекрушения, и это место получило зловещее прозвище «кладбище кораблей», — так описывает Тарханкут Константин Паустовский.

Организаторы экспедиции, видимо, не приняли во внимание беспокойный нрав моря в этих местах, и это принесло им немало хлопот.

Несмотря на разгулявшийся шторм, в домике на дне морском побывали Рая Радченко и Галя Гусева. Видимость под водой настолько ухудшилась, что при возвращении Радченко едва не сбилась с пути.

2 часа дня . Шторм крепчает. Решили дальше не рисковать и прервать эксперимент. Отдана команда приготовиться к всплытию. Дима Галактионов вдыхает кислородно-гелиевую смесь. Акванавт-три Юра Советов проходит декомпрессию в открытом море: в течение часа вдыхает сжатый воздух из акваланга.

3 часа дня . Компрессор выключен. Акванавты покидают дом. В воде уже ничего не видно. Все заслоняет густая завеса из растрепанных штормом водорослей и поднятого со дна песка. Но акванавты уже недалеко от поверхности.

И вот, наконец, Дима и Юра на берегу. Их тепло одевают и укладывают в спальные мешки. Медики снова хлопочут над ними. Оба чувствуют себя хорошо, улыбаются. Горечь преждевременного расставания с морем сменилась радостью встречи с друзьями. Через час, как по команде, они засыпают — сказалось нервное напряжение.

Вечером и на утро следующего дня — медосмотр. Все живы-здоровы. Никаких жалоб.

А погода не улучшается. В воздухе — сырость. Холодно, облачно. Резкий, порывистый ветер. Берег усеян сорванными водорослями, выброшенными прибоем морскими животными. Но в лагере воцаряется покой и тишина. Все отдыхают от волнений и бессонных ночей.

Экспедиция «Ихтиандр-66» подошла к концу. Акванавты упаковывают приборы и оборудование. Бережно укладывают залитые морской водой дневники… Лагерь постепенно пустеет.

 

«Ихтиандр-67»

Палаточный городок раскинулся среди крутых скал в живописной бухте Ласпи. Среди хаотичного нагромождения огромных камней змеями извиваются разноцветные шланги и кабели. Они тянутся от расположенных здесь же мастерских и лабораторий. На самом обрыве установлен пульт управления. Отсюда просматриваются вся бухта и мыс Сарыч — самая южная точка Крым ского побережья. Привычный монотонный шум моря перекрывается рокотом мощного компрессора…

Итак, мы в лагере «Ихтиандр-67». Мы прибыли сюда как раз в тот момент, когда из подводного домика доставили контейнер с грузом. Отвинчиваются гайки, снимается крышка, и из контейнера выпрыгивает… черный кот. Он щурится на солнце и, удовлетворенно мурлыкнув, принимается за свой туалет.

— Возили в подводную лабораторию для опытов, — объясняют аквалангисты, доставившие контейнер.

Кто-то со смехом вспоминает популярную песенку про горемычного черного кота, которому всегда не везло… Ну, а тут наоборот: усатый акванавт чувствует себя превосходно, а всеобщее внимание еще больше льстит ему.

Впрочем, черный кот не единственное четвероногое, побывавшее в «Ихтиандре». В подводном доме есть вольер, в котором живут морские свинки, белые мыши и кролик Тишка. А в гости к акванавтам — уже по собственной инициативе — приплывает ручной дельфин Нимфа. С ним познакомился и подружился во время подводных работ один из обитателей «Ихтиандра», Юрий Качуро. Позднее выяснилось, что неподалеку от бухты Ласпи снимался фильм о дельфинах, в котором Нимфа исполняла одну из главных ролей.

«Ихтиандр-67» появился на свет, а точнее — спустился под воду, 28 августа 1967 года — через год после своего старшего брата «Ихтиандра-66». На этот раз подводный отель просуществовал не три дня, а две недели. Дом установили на глубине двенадцати метров.

В «Ихтиандре-67» было четыре комнаты: уютная спальня, кухня с газовой плитой, ванная и лаборатория. В подводном доме могли одновременно жить пять человек. Первая пятерка в составе Александра Хаеса, Юрия Советова, Юрия Качуро, Владимира Песка и Сергея Гуляра прожила под водой неделю. На смену им спустились Борис Песок, Евгений Спинов, Георгий Тунин, Анатолий Кардаш и Николай Гаркуша. Главврачом экспедиции был Эдуард Ахламов.

Первые в СССР женщины-акванавты Мария Барац и Галина Гусева

В последние три дня эксперимента вместо Спинова и Песка в подводной лаборатории поселились две девушки: аспирантка Московского экономико-статистического института Галина Гусева и врач Мария Барац. Вот что рассказывает о подводном житье-бытье Галина Гусева:

— В первый же вечер, поужинав, мы с Жорой Туниным (командиром нашего экипажа) уходим на прогулку. Плывем в сторону от дома. Темнота черным покрывалом окутывает нас. При каждом движении вспыхивают тысячи алмазных брызг. В такие минуты забываешь обо всем. Хочется плыть все дальше в зовущую бездну… Поворачиваем назад на путеводную звездочку, мерцающую далеко-далеко. И вот перед нами возникает наш дом — сказочный терем, из окон которого льется зеленоватый свет.

Подплываем к иллюминатору и заглядываем внутрь. Там идет обычная жизнь. Ребята читают, играют в шахматы. Все как на земле. Возвращаемся как раз к тому времени, когда начинается ставшая уже традиционной телевизионная передача из ПЛ — подводной лаборатории. Сейчас на берегу у пульта собрались все, кто свободен. Загорается большой экран. Сверху спрашивают:

— Как себя чувствуют девочки?

— Все отлично, — смеемся мы, подвигаясь ближе к передающей камере. — Можете сами убедиться.

Начинается «концерт» по заявкам зрителей. В роли телезвезд — мы сами…

Главная цель экспедиции «Ихтиандр-67» — выяснить, как влияет повышенное давление на организм человека. Экипаж «Ихтиандра» на собственном опыте должен был проверить, можно ли жить и работать под водой в течение длительного времени. Акванавты занимались умственным и физическим трудом. Они пилили ножовкой железные трубы, переносили грузы весом 100–120 килограммов, проводили геологические изыскания на дне моря. По вечерам они обрабатывали результаты лабораторных исследований, решали психологические тесты, вели дневники. Все испытания прошли хорошо. Акванавты чувствовали себя неплохо, были бодры и веселы.

Однако нельзя сказать, что экспедиция в бухте Ласпи проходила без всяких осложнений. В один из дней на море разыгрался сильный шторм. На «Ихтиандр», который в это время находился на поверхности, обрушивались волны, каждую минуту грозя сорвать его с места. Но люди все-таки победили разбушевавшуюся стихию. Все обошлось благополучно, если не считать, что стены домика были несколько деформированы.

Но беда, говорят, не приходит одна. Внезапно упало давление, и в дом хлынула вода. Она быстро прибывала. Акванавты подали сигнал бедствия.

Вода уже по пояс. Но никто не кинулся к спасительным аквалангам. Подводники верили, что их товарищи на берегу сделают все возможное и невозможное. Решили покинуть дом только в самом крайнем случае: если вода станет по шею. Но этого не случилось. Береговая команда быстро обнаружила неисправность (оказывается, с трубы, подающей воздух, соскочила муфта) и устранила ее.

На четвертые сутки со дня начала эксперимента искупался в воде ужин акванавтов, доставленный в дом связным Валерой Скубием.

Контейнер из рук Скубия принял Юра Качуро. Он сразу заметил, что уравнительный кран бокса открыт.

— Ну, братцы, на ужин будет морская вода!. И точно, все, размокшее, плавало в соленой воде: котлеты, хлеб, гречневая каша. Только несколько помидоров осталось цело. Их и съели.

Виновник происшествия сидел совершенно подавленный. Друзьям стало жаль его, и они принялись утешать Валерия. И даже, как тот ни упирался, дали ему полплитки шоколада из своих пайков. Наверх о том, что остались голодные, не сообщили. А несколько дней спустя в лагере опять тревога. Воздух вновь стал уходить из дома, вода — прибывать. Договорились оставить «Ихтиандр», как только под потолком останется двадцать сантиметров воздуха. Вода наступает со скоростью два сантиметра в минуту.

Наверху шла напряженная работа. Компрессор простоял минут пятьдесят — и заработал. Акванавты и на этот раз с честью выдержали трудный экзамен — испытание на силу духа, волю, мужество.

По окончании первой — зачетной — недели жизни на дне моря Качуро официально заявил о возможности продлить срок командировки первого экипажа. К нему присоединились Советов, Гуляр и Володя Песок. Руководители эксперимента Барац, Киклевич, Ахламов и Зубченко согласились удовлетворить просьбу акванавтов. Но, ко всеобщему удивлению, забастовал Хаес… Пришлось возвращаться на землю, где их уже поджидали медики, ревниво оберегавшие акванавтов от всяческого постороннего вмешательства.

Второй экипаж пришел в уже обжитую квартиру, с налаженным бытом и распорядком жизни.

 

Почти одновременно с донецкими акванавтами, но не в Ласпи, а у берегов Кавказа, на дне Сухумской бухты, поставили дом акванавты Ленинградского гидрометеорологического института.

Ленинградские акванавты нарекли своего первенца «Садко» — по имени певца-гусляра, который, если верить преданиям, первым из русичей побывал на дне морском, был представлен ко двору тамошнего царя и потом жив-здоров возвратился на землю.

 

Лагерь у маяка

На окраине Сухуми, на улице Красномаяцкой, огородившись семью заборами, расположился филиал Акустического института Академии наук СССР. Территория его подходит к самому морю. На одном полюсе — проходная со строгими вахтерами, на другом — береговая отмель с пристанью, охраняемой столь же бдительным стражем. Ничего не поделаешь — посторонним сюда, как говорится, вход строго воспрещен. И даже в разгар летнего сезона бесчисленные курортники и «дикари»-отдыхающие обходят это место стороной.

В трех шагах от института возвышается знаменитый Сухумский маяк — он слева, если смотреть с моря. Вот здесь, на самом берегу, и разбили свой лагерь акванавты из ЛГМИ. Соседство с маяком особого значения не имело. Но зато близость научного института была отнюдь не случайна: в экспедиции вместе с ленинградцами деятельное участие приняли сухумские ученые, и не удивительно: ведь море — главный предмет их внимания.

Новый подводный дом необычен по конструкции — круглая стальная голова диаметром три метра. Для двух акванавтов — экипажа «Садко» — места вполне достаточно.

Снизу пристроена маленькая прихожая. На стальной подставке три сорокалитровых баллона. В них — аварийный запас воздуха.

Внутри домика две койки. Одна подвесная, откидывающаяся. Вторая — рундук. Есть и стол. Развернувшись на шарнире, он превращается в скамейку. Рядом обычное, «земное» кресло, телефон, аппаратура, контролирующая микроклимат, вентиляторы. Ярко горят судовые светильники. Всего три таких герметичных фонаря. Четвертый, под красным стеклом, несет дозор — следит за уровнем воды у входа.

Чтобы погасить излишек плавучести «Садко», к дому подвешен балласт. Восемь с половиной тонн. Но этого мало, еще есть мертвый якорь — стальные чушки весом пять тонн. Они-то и держат «Садко» на глубине, не позволяя ему выпрыгнуть на поверхность моря.

От подводной обсерватории через блок на мертвом якоре к берегу идет трос. Если стравить трос, «Садко» всплывает. При обратном ходе береговой лебедки дом медленно погружается в пучину.

Это выгодно отличает «Садко» от других подводных домов. Впрочем, никакие иные подводные дома, не считая «Спида», «Спрута», «Пурисимы» да разве что польских «Медуз» — о чем речь впереди, — здесь не устояли бы: крутизна берегового склона в этом районе под сорок градусов!

Электроэнергия, сжатый воздух и пресная вода в дом подаются с берега, но можно и с корабля. К «Садко» было прикомандировано небольшое судно «Нерей».

«Садко-1» и «Нерей»

В домике тепло и уютно, а за стеклом гуляет веселая стайка рыбешек, приплывших на электрический свет, струящийся из окошка. Хорошо бы отдохнуть у иллюминатора, забыв обо всех земных заботах…

 

«Кто, кто в теремочке живет!»

Спуск «Садко» стал настоящим праздником. По старинной морской традиции Муза Ильичева — жена директора филиала института — разбила о стену подводного дома бутылку с шампанским. Настроение у всех радостное, приподнятое. Да и денек выдался замечательный — погожий, солнечный.

Погружение «Садко» поначалу ограничили двенадцатью с половиной метрами. Это предельная глубина, на которой азот не грозит кессонной болезнью. А далее «Садко» то поднимался до десяти метров, то опускался вниз до сорока.

Первыми квартиросъемщиками «Садко» стали два кролика и собака. Два дня они пробыли под водой, а затем еще сутки погостили в барокамере. Время показало, что эти приключения не повредили их здоровью. Наступила очередь акванавтов. В море побывали восемь экипажей по два человека. Они провели в «Садко» по шесть часов. Оставляя подводный дом, акванавты опускались на глубину сорока пяти метров.

В этих экспериментах участвовали главный конструктор подводного дома Анатолий Викторович Майер, его первый помощник Всеволод Джус, Владимир Бурнашев, Вениамин Мерлин…

Приходил посмотреть, как идут дела под водой, и директор филиала института Ильичев. Его визиты не удивляли. Виктор Иванович — в прошлом один из лучших наших спортсменов, неоднократный чемпион страны по плаванию…

Премьера на дне Сухумской бухты вполне удовлетворила ее участников и режиссеров.

 

От Белого до Черного

«Подводные исследования, связанные с проникновением человека в толщу морей и океанов, — сравнительно молодое направление в океанологии. Может быть, оттого-то работы ученых в этой области окутаны дымкой романтичности, а сообщения о них, время от времени появляющиеся в прессе, читаются с не меньшим увлечением, чем фантастические романы. Деятельность Лаборатории подводных исследований Ленинградского гидрометеорологического института, по-видимому, не представляет в этом смысле исключения. Это одна из первых лабораторий в нашей стране, поставившая на службу науке легководолазное снаряжение».

Лаборатория подводных исследований, о которой рассказывает Владимир Бурнашев — а он был в ряду ее пионеров, — создана в ЛГМИ в конце пятидесятых годов, когда большинство нынешних активистов учились на первом-втором курсе института. Первое время лаборатория была самодеятельной. Молодые исследователи побывали в экспедициях на Черном, Белом, Балтийском, Баренцевом и Каспийском морях. Полезность и необходимость лаборатории была доказана со всей очевидностью, о чем красноречиво свидетельствовали ее дела. И через несколько лет благодаря заботам и настойчивости заведующего кафедрой океанологии ЛГМИ профессора Всеволода Всеволодовича Тимонова, а главное, стараниями самих акванавтов лаборатория получила права гражданства — вошла в штат института.

— Всеволод Всеволодович очень много сделал, чтобы наша лаборатория стала на ноги и окрепла, — рассказывает ленинградец Всеволод Джус. — Тогда мало кто верил в наше дело. Нам говорили: «А зачем вам все это нужно, зачем вы все это делаете?..» Честно говоря, скептики в институте не перевелись до сих пор. Да и в самой лаборатории было не все в порядке. Особенно беспокоила текучесть кадров. Ежегодно состав обновлялся примерно наполовину; Искатели спокойной жизни и маловеры уходили. Но взамен им приходили новые люди, и лаборатория постепенно, переболев всеми болезнями роста, набиралась сил и опыта. В ту пору мы — те, кто не свернул с дороги, — особенно много и увлеченно работали, не считаясь со временем. Я даже отказался от предложенной мне аспирантуры.

Три года ленинградцы работали на Каспии, на Нефтяных Камнях. Это исключительно интересное место для подводников-легководолазов. Скафандровые водолазы здесь беспомощны.

Старожилы говорят, что под Нефтяными Камнями лежит еще один город — подводный. И действительно, на дне моря громоздились целые горы металлических и железобетонных конструкций, нередко высотой десять-пятнадцать метров. Все это лежало вповалку, перевитое обрывками кабелей, проволоки, тросов… Ничего подобного акванавты нигде прежде не встречали.

— Во время яростных каспийских штормов и из-за грифонов здесь падали нефтяные вышки и целые участки эстакады, ломались стволы скважин — такое случалось в прошлом. Некоторые скважины повреждены, из них, видимо, и сейчас сочится нефть, загрязняя море и убивая вокруг все живое… — говорит Всеволод.

И вот, убедившись в том, что акванавты легко могут посещать этот «мертвый город» на дне, руководители нефтепромыслов попросили их исследовать находящиеся поблизости подводные сооружения — опоры эстакад и буровых «островов» и подводные устья скважин.

На Каспии акванавты стали свидетелями образования грифонов — опасного, коварного явления, доставляющего нефтяникам массу хлопот и неприятностей. Грифон — это подводный нефтегазовый вулкан. Бывают случаи, что нефть из-подо дна Каспия прорывается по микротрещинам на поверхность. И если уж начала сочиться, то вслед за собой вымывает песчинки. Отверстие увеличивается, ток возрастает, все больше увлекается породы. И вот уже мощный поток нефти и газа устремляется сквозь зияющую брешь в морском грунте. Но со временем мощность пласта ослабевает. Ослабевает и извержение. Стенки желоба обрушиваются, и он превращается в воронку — грифон. Если поблизости от грифона оказывается эстакада или буровая вышка, то все это рушится в его жерло — иногда в течение нескольких дней, иногда — месяцев…

Акванавты много раз бывали в таких грифонах, наблюдали за их рождением и развитием, определяли состав пород, крутизну склонов.

Запомнилась командировка к берегам Дании — к месту гибели советского рыболовного траулера «Тукан», затонувшего во время жестокого шторма на Северном море. Без помощи акванавтов было бы трудно обследовать это судно.

А был случай, когда акванавты помогли гидростроителям. На сей раз уезжать далеко не пришлось, даже трамвай не потребовался. В четверти километра от их Alma mater во время зимнего ледохода на Неве сильно повредило сваи опор строящегося моста Александра Невского.

Встал вопрос, что делать — ремонтировать сваи или взорвать и на их место поставить новые? Скафандровые водолазы делу не помогли. Тогда по просьбе строителей под воду спустились акванавты из ЛГМИ. На фотографиях; сделанных под водой, отчетливо виднелись тяжкие раны — пробоины в теле свай, нанесенные таранными ударами дрейфующих льдин…

— Фотоустановка, позволившая получить эти снимки, демонстрировалась в Москве, на ВДНХ, и удостоилась золотой медали, — говорит один из ее авторов, Валентин Беззаботноз.

— Лично я очень много снимал под водой все эти годы. У нас имеется множество фотографий и кинолент, отснятых нами и в северных и в южных морях, — добавляет Всеволод Джус.

Наконец, совместно с Абхазским советом грузинского общества охраны памятников акванавты участвовали в археологической экспедиции на дне Сухумской бухты — исследовали затопленные руины древнего города Диоскурии…

 

Гвоздика в море

Зимой 1966/67 года акванавты, не забывая о подготовке к очередной экспедиции на юг, продолжили исследования на Голубых озерах, под Ленинградом. Изучали образование и развитие ледового покрова, теплообмен между поверхностью озер и атмосферой, прозрачность, температуру и освещенность воды.

Эти наблюдения важны для прогнозов ледовой обстановки в заливах и лиманах и времени вскрытия рек, в которых особенно нуждались моряки, промысловики, гидростроители.

Что и говорить, работать с аквалангом в таких условиях было нелегко. Но ведь и в теплых южных морях на большой глубине вода холодна как лед…

С наступлением летних дней начали строить новый подводный дом. Авторами проекта были Всеволод Джус и Анатолий Игнатьев. А над воплощением его в жизнь трудился весь коллектив лаборатории. Каждый вносил в общее дело свою долю ума и сердца.

На компьютере под руководством кандидата физико-математических наук Анатолия Старшинова рассчитали режим декомпрессии на разные случаи жизни акванавтов.

И вновь дом готов только к осени.

Корреспондент «Комсомолки» Леонид Репин так описал подводный дом ленинградцев:

«Странная конструкция, которая лежала на берегу, не могла не привлечь к себе внимания. Два огромных шара диаметром по три метра каждый были соединены в одно целое и напоминали фантастический марсианский корабль, незаметно опустившийся на пустом берегу.

Потом этого «марсианина» на специальной тележке спустили, будто корабль, по рельсам в воду, прицепили к небольшому буксиру и оттащили от берега. В море конструкция стала торчком — так, что нижний шар оказался под водой, а верхний словно бы плыл, и все могли прочитать на его крутом боку яркую надпись: «Садко-2».

Пожалуй, главное достоинство дома — его полная независимость. Это маленький замкнутый и вполне самостоятельный мир. Специально разработанная система осушки и регенерации воздуха — все прекрасно понимают, что никакого воздуха в доме нет, а совершенно иная газовая смесь, — делает жизнь в доме немного похожей на жизнь в космическом корабле, летящем в спокойном и молчаливом пространстве…»

Дадим слово еще одному представителю прессы — спецкору «Известий» Станиславу Сергееву, который сам побывал в подводном доме. «…Зеркало воды подступает к нижнему люку. Последний всплеск ластами. Зеркало разбивается, осколками разлетается в разные стороны стайка ставриды, и ты — в первой сфере. Это прихожая, «бытовка». Здесь — вешалка («повесьте, пожалуйста, ваш акваланг на этот крючок»), умывальник, душ. Рабочий кабинет, спальня, столовая — все это одновременно — в верхней сфере. Здесь же электропечь. Пульт управления электроосветительной системой. Приборы. Установка для конденсирования влаги, сработанная из обычного холодильника. Телефон. Две койки, как в матросской каюте. Даже пылесос. Короче говоря, «Садко-2» — двухэтажная квартира со всеми удобствами. Последнее слово архитектуры».

К чести корреспондента, столь живо и кратко описавшего подводное жилище, Сергеев вместе с акванавтами принял участие в трудном и не совсем безопасном для такого посредственного подводного пловца — чего он сам не скрывал — погружении на глубину без малого пятьдесят метров. К тому же море в этот день штормило.

Дом, как и в прошлом году, поставили на траверзе Сухумского маяка, укрепив его на мертвых якорях и тросах, натянутых береговыми лебедками.

Первая стоянка — на глубине одиннадцать метров. Обжив подводный дом, акванавты запросились на намеченную глубину — двадцать пять метров. На такой глубине в нашей стране никто никогда еще долго не жил.

В экипаж «Садко-2» вошли инженер Вениамин Мерлин и океанолог Николай Немцев. Николай — опытный подводник, плавал на подводных лодках, а все же и он волнуется. Акванавты Владимир Бурнашев и Валентин Беззаботное — их дублеры.

На проводы явилось все население лагеря и многие сотрудники института. К Немцеву же по сему случаю из Ленинграда прилетела Таня, жена. Под воду Николай ушел с букетиком алых гвоздик в руках.

 

Встреча с термоклином

Час за часом незаметно потекли подводные будни.

Каждый день утром и вечером акванавты анализировали состав воздуха в своем доме. По нескольку раз в сутки измеряли температуру своего тела, артериальное давление. Испытывая друг друга, проводили психологические тесты.

Как и в прошлый раз, в экспедиции трудились три опытных врача: Евгений Александрович Коротаев, корабельный врач с «Нерея» Владимир Кужелко и отоларинголог из ленинградской больницы водников, любимец акванавтов Виктор Павлович Афанасьев.

В сущности, без отоларинголога немыслима ни одна сколько-нибудь серьезная подводная экспедиция, потому что дыхательные органы акванавтов, не только легкие, должны быть идеально исправны. Ибо самый пустяковый насморк — барьер для аквалангиста, и часто неприступный.

Один раз в сутки, подчиняясь приказу сверху, акванавты сдавали кровь. Анализами ее занимался Володя Кужелко, за что заслужил прозвище «этот кровопивец Кужелко».

— Получены весьма интересные данные о жизни акванавтов в подводном доме. В частности, был определен период приспособления организма акванавтов к окружающей среде. Он длится трое суток. За это время происходит ряд физиологических отклонений в организме: в крови изменяется содержание белых и красных кровяных шариков, понижается артериальное давление… Но на четвертые сутки равновесие в организме полностью восстанавливается, улучшается и общее самочувствие, которое в первое время было несколько подавленным. К исходу этого же дня почти бесследно исчезли все те незначительные физиологические сдвиги и апатия, — говорит Евгений Александрович.

Акванавты много трудились. Кроме помощи, оказываемой медикам, надо было выполнить довольно-таки обширную и трудную для двух человек программу гидрологических исследований под водой. Испытывали опытную партию часов «Амфибия», предназначенных специально для водолазов и аквалангистов. Это поручил им Чистопольский часовой завод.

Любопытными оказались наблюдения над так называемым слоем скачка в море. Вот что о нем рассказывает Владимир Бурнашев:

— Этот слой иначе называется термоклином — здесь резко меняется температура, соленость и плотность воды. Он очень хорошо ощущается погружающимся под воду пловцом, когда из теплой попадаешь неожиданно в холодную, словно в колодезную, воду. Иногда этот слой выражен настолько резко, что его можно осязать, окунув палец. Его можно и увидеть. Обычно на слой скачка оседают планктон, медузы, отмершие водоросли.

Акванавты применили красящие индикаторы. Краситель, оседая на термоклине, повторял все его контуры движения, делая зримой динамическую структуру слоя и, в частности, внутренние волны. Например, наблюдались удивительные явления, когда в слое толщиной всего полтора метра — на его верхней и нижней границах — течения воды имели противоположное направление… Если на море долгое время нет ветра, нет волнения, то термоклин поднимается все выше. Напротив, при сильном шторме слой скачка размывается…

 

Гнев и милость царя морского

Эта необычная история приключилась в Стокгольме. Однажды аквалангист швед Свен Налин гулял по берегу реки со своим терьером Лавли. Что-то заинтересовало собаку, она неожиданно прыгнула в воду и нырнула. Это ей очень понравилось. С тех пор Лавли стал сопровождать Свена и в его подводных странствиях.

Но Свен боялся, что Лавли при его неумеренной страсти к плаванью, переоценив свои возможности, захлебнется. И Свен Налин отправился в магазин. Но, увы, аквалангов для собак еще никто не делал. Тогда он решил восполнить этот пробел и сам сконструировал однобаллонный аппарат — все как полагается, с легочным автоматом и маской. Был сделан и гидрокостюм, ведь собаки, как и люди, быстро мерзнут в прохладной воде. Вскоре Лавли настолько привык к аквалангу что не обращал на него ровно никакого внимания.

Лавли стал снобом: он уже совсем не плавает по поверхности, а только ныряет. Слава акванавта Лавли растет. О нем пишут в газетах, его фотографии печатают в журналах. А как-то раз Лавли даже «выступал» по стокгольмскому телевидению…

В отличие от Лавли Чика, как видно, не помышляет о карьере подводного пловца. Да и молод он еще — всего месяца четыре. Хотя, впрочем, наша пресса тоже не обошла его вниманием.

Чике больше нравится водить дружбу с акванавтами на берегу, нежели лазать с ними в море — в собачьем ли акваланге или без такового. Этот веселый, смешной щенок, кстати, тоже терьер, появился в лагере неизвестно откуда и вскоре стал баловнем акванавтов.

…Беда, как обычно, пришла неожиданно. В тот день — четвертый с начала подводного эксперимента, — занятые своими заботами, люди не обратили внимания на то, как суетливо и беспокойно бегала по лагерю маленькая, неразумная собачонка. А к ночи на море разыгрался сильнейший шторм. Приближение его своим звериным чутьем и почуял Чика.

Ураганный ветер снес все палатки, где жили ленинградцы. Лагерь в буквальном смысле слова взлетел на воздух. Волнами смыло и палатку — пост наблюдения и связи с экипажем «Садко». Седой от пены девятый вал сорвал с якоря и потащил в море дежурный катер.

Положение в лагере становилось угрожающим. Промокшие до нитки и продрогшие на суровом ветру люди спасали аппаратуру, одежду и свои палатки, едва не превратившиеся в ковры-самолеты.

Сообщение с подводным домом прервалось. «Как они там?» — тревожила и мучила мысль. Но тросы, связывающие подводный дом с берегом, были туго натянуты — отчаянный скрип их таял в сердитом грохоте прибоя. И это внушало надежду, что все обойдется…

Так и было. Море, натворив дел на берегу, обошлось с «Садко» довольно миролюбиво: дом лишь несколько раз сильно встряхнуло. И акванавты спали ночь напролет, еще не подозревая о драме, разыгравшейся в окрестностях Сухумской бухты.

— Видно, не зря назвали наш дом именем былинного гостя. Морской царь и на этот раз оказался милостив. И хоть устроил бучу на море, жителям подводного дома вреда не причинил, — шутили акванавты.

К счастью, шторм был непродолжителен. Утром, когда море немного успокоилось, связь с «Садко» восстановили. Акванавты получили приказ: «Из дома не выходить. Питаться из НЗ». Но вскоре Вениамину с Николаем лишь с небольшим опозданием доставили горячий завтрак. Добраться до них было все еще сложно. Самое трудное — на старте и финише: удержать равновесие при входе в море и возвращении, не дать сбить себя с ног, иначе волны швырнут тебя о булыжную гальку, побьется маска, а самого тебя, беспомощного, отбросит от берега и непременно заставит хлебнуть горькой, мутной водицы.

В тот день первыми в нелегкой роли подводных связных выступили врач Володя Кужелко, захвативший с собой необходимые инструменты, и — с горячим завтраком в другом боксе — вахтенный аквалангист Анатолий Игнатьев.

В этот же самый день, в пятом часу, в сопровождении Вали Беззаботного и отправился под воду корреспондент «Известий» Станислав Сергеев, о чем нам уже известно.

«Море по-прежнему штормило. Волны, словно сокрушаясь о чем-то незавершенном, яростно бросались на берег. Картину дополняли ветер и ливень. Связанные с Валентином бечевой, мы прыгнули в кипящую неуютными барашками пучину, подплыли к шлангу и по нему пошли к дому. Уже метра через три нас поглотила кромешная тьма. Не видно собственной руки, приставленной к маске. Только слабое подергивание веревки напоминает о присутствии спутника. Ощущение, что тебя веретеном крутит вокруг шланга, — это работа подводных течений. Добрались до дна… Цепляемся на ощупь за камни и ракушки. В глазах — непонятные искры. Объяснили: фосфоресцировал планктон. Наконец, сквозь мрак прорываются блестки электрических иллюминаторов «Садко»…»

Вид у подводных жителей гораздо лучше, чем у гостей. Попав в дом, оба долго не могли отдышаться. А те дышат ровно и вообще чувствуют себя прекрасно. Через полчаса визитеры возвращались обратно. Обессиленный спецкор и его уставший проводник появляются на берегу моря…

Прошло еще несколько суток. Владыка морской не изменил своего доброго расположения к «Садко». Дом стоял так же прочно, как и раньше. Прошло еще несколько суток. Уже ни у кого не было сомнения в успешном окончании начатого дела.

На десятые сутки Вениамин Мерлин и Николай Немцев, счастливые, побледневшие, ступают на твердую землю. И море тихо плещет им вслед…

 

Акванавты окрестили свой подводный дом «Хебросом» — в честь реки Марицы, на берегах которой стоит Пловдив. В древности, когда город находился под властью римлян, он имел другое имя — Тримонциум, а река Марица носила названье Хеброс.

— Марица — самая большая и красивая река в Болгарии. Родившись в горах Рила, она пересекает всю страну и уже за ее пределами, на границе Турции с Грецией, впадает в Эгейское море. С Марицей связаны воспоминания нашего детства и юности. Когда мы были мальчишками, мы почти каждый день ходили к реке, здесь научились плавать, а став постарше, не раз путешествовали на лодках… А Черное море от нас далеко — за двести километров, — рассказывает командир первой в Болгарии подводной станции Иван Петров.

Вот почему акванавты назвали свой дом древним, полузабытым именем Хеброс.

 

Сумасшедшие и Христос

Ласты и маску Иван впервые увидел в пятьдесят девятом. На следующее лето, взяв отпуск, он уехал на Черное море и там вдосталь наплавался под водой — нырял и плавал по нескольку часов подряд. Еще через год Иван Петров со своим другом Стончо Стойчевым создали секцию подводного спорта. Вскоре пловдивцы достали несколько советских аквалангов и обновили их на Марице.

Как раз в ту пору дошло до них известие об эксперименте Кусто на дне Марсельской бухты в Средиземном море.

— Хорошо помню: это сильно взволновало нас.

Тогда-то и зародилась надежда создать собственный дом под водой. Однако осуществить мечту смогли не скоро. Тому было много причин. Но вот летом 1967 года мы решили во что бы то ни стало перейти от слов к делу. Когда мы начали, почти никто не верил нам. Но мы не склоняли головы и не опускали рук, упрямо продолжали свою работу. Наше оружие — одержимость, перед которым начали отступать и миролюбиво настроенные скептики, и не скрывающие своей неприязни недоброжелатели и перестраховщики.

Одними из первых пришли на помощь местное ДОСО — организация, подобная нашему ДОСААФ, — и горком Димитровского коммунистического союза молодежи. Они обратились к руководителям городских предприятий и убедили их оказать содействие будущим акванавтам.

Подводникам выделили нужные строительные материалы, инструмент, рабочую площадку, железнодорожное управление отдало даром большую железнодорожную цистерну — корпус для «Хеброса».

По инициативе городского комитета ДКМС были организованы специальные бригады. В них вступили комсомольцы, давшие обещание — и они сдержали его — потрудиться на стройке «Хеброса» в часы, свободные от основной работы. Пришли на верфь и гимназисты-старшеклассники, и студенты техникума — ученики Ивана Петрова. Но больше всех не щадя сил работали сами акванавты — члены секции подводного спорта Пловдивского морского клуба ДОСО.

Стояла летняя жара. Особенно трудно было работать внутри стального дома. Позднее придумали поливать корпус водой из шланга, но это плохо помогало.

Верфь оживала в четыре утра и пустела далеко за полночь.

— Когда мы спали и сколько — не знаю, — говорит Иван. — Не стыжусь признаться: было очень трудно. Мы постоянно недосыпали и уставали от работы. Но дело не только в этом. Все еще не очень доверяли нам и в Софии. Однажды столичный комитет ДОСО прислал ко мне одного изобретателя и поручил испытать его сапоги — «водоходы»-зонтики, надеваемые на ноги На воде нужно хорошенько пнуть их, они раскрываются, образуется воздушная подушка, и тогда якобы можно шагать по морю, как по суше…

По одной из библейских легенд Иисус Христос запросто ходил по воде, даже не замочив ног. И вот теперь в его роли — пройтись по воде, «аки по суху», — должны были выступить акванавты, донельзя занятые постройкой «Хеброса».

— Пессимистов и зевак было сколько хочешь. Они говорили: «Вы сошли с ума! Как это человек может жить под водой?! Если вы хотите покончить с собой, то ведь есть более дешевые и простые способы!..» Такими шутками они только подливали масла в огонь… — с досадой говорит Иван Петров.

И вот тогда-то электротехник Кузман Тухчиев вывесил транспарант с надписью огромными буквами: «Мы — сумасшедшие». И случилось чудо: все, кто надоедал акванавтам с утра до ночи, исчезли, как по мановению волшебной палочки, и уже почти не появлялись. Работа сразу же оживилась.

Неподалеку от места монтажа «Хеброса» находился плавательный бассейн. Устав, строители по очереди брали акваланги, маски и шли в воду. Правда, времени для зарядки аквалангов становилось все меньше. К тому же для этого надо было ехать на другой конец города. Благо акванавтам разрешили брать из резервуаров стройкомбината, где расположилась верфь, технический кислород.

Работа спорилась, и с каждым часом в облике «Хеброса» появлялись какие-то новые черточки. «Хеброс» оказался не только удобным, но и хорошо, со вкусом отделанным и обставленным жилищем. В комнате акванавтов мягкий диван и откидная койка с лампочками-ночниками, гардероб, обеденный и письменный столы. Пол покрыт линолеумом приятной расцветки.

«Хеброс» в морских водах Варненского озера

Кроме Петрова, в экипаж «Хеброса» включили тридцатидвухлетнего Гаро Томасяна, армянина. Гаро лет десять занимался гребным спортом, но с аквалангом был знаком всего год. И в его водолазном удостоверении значилось, что он пробыл под водой… 1 час 41 минуту. Но зато Томасян был врачом. Это и решило выбор в его пользу. К тому же Гаро вскоре направили в командировку на Черное море, в Бургас, где он прошел основательную водолазную тренировку.

Томасян познакомил акванавтов с главным редактором пловдивской газеты «Комсомольска искра» Георги Стойчевым, с которым он участвовал в многодневном лодочном путешествии по Марице. К сожалению, однофамилец Георги — Стончо Стойчев перешел в альпийский клуб и вскоре по делам службы уехал в Иран.

Хорошим знакомым Томасяна оказался и Костадин Дуфев, корреспондент столичной газеты «Народна младеж». Он уговорил редакцию взять шефство над «Хебросом». Газета не только пообещала подробно рассказывать о подготовке и ходе эксперимента, но и выдала акванавтам небольшую денежную субсидию, что было как нельзя кстати.

 

Хебри и Хебрика, дублеры

Дом построили точно в намеченный срок. 27 июня на «Хебросе» состоялась пресс-конференция, а потом маленький прием с коктейлем.

— Я вспоминаю, что накануне мы целую ночь работали. Не было ни минуты покоя. Перед встречей с журналистами бегом бежал в гостиницу, чтобы успеть побриться и переодеться. На пресс-конференции все шло хорошо, а на коктейле я неожиданно заснул. Разбудили, говорят: «Иван, вставай! Все уже кончили, твоя очередь речь произносить!» — вспоминает Петров.

Второго июля акванавты начали обживать дом. Провели в нем три дня.

Но где поставить «Хеброс»? И тут акванавтам снова пришлось понервничать.

Выбор пал на Бургасский залив. Двоюродная сестра Ивана, между прочим, первая в Болгарии женщина — корабельный механик, подала идею о стотонном кране «Титане», работающем в порту Бургаса. Когда Гаро закончил водолазные курсы, он еще раз приехал в Бургас и договорился о кране. Место для лагеря нашли у деревни Краймори. В двухстах метрах от берега море имело глубину четырнадцать метров. То, что требовалось. Но «Титан» вдруг перебазировался в Варну. Снова переговоры, утряска, увязка, деловые письма.

Иван, Гаро и «Титан»

Новая беда. Море у Варны оказалось слишком мелководным. Подходящие глубины находились более чем в километре от берега. Откуда взять столько электрокабелей и шлангов?

Помогли военные водолазы. Указали на озеро, расположенное вблизи Варны. Оно горько-соленое, сообщается с морем. Глубина его до тридцати пяти метров. Существует даже проект перебазировать сюда городской порт. Длина озера десять, ширина три километра. Обследовав озеро, акванавты решили остановиться у местечка Чайка. Площадку для «Хеброса» нашли в кабельтовом от берега на глубине двенадцати метров. Вскоре сюда прибыла целая автоколонна с грузом экспедиции.

Глубокой ночью тринадцатого июля отдает швартовы и покидает причал кран «Титан». На борту плавкрана команда легководолазов, с ними главный редактор газеты «Комсомольска искра».

Восемь утра. Кран на месте. Восемь тридцать. «Хеброс» в воздухе. На прочнейших якорных цепях с контрфорсами подвешивается сорокатонный бетонный блок — мертвый якорь-балласт. Десять тридцать. Все на взводе. Гаро уходит под воду, чтобы там пронаблюдать за спуском дома. Иван присоединяется к нему. Подан сигнал к погружению «Хеброса». Одиннадцать тридцать — дом на грунте…

— Тринадцатое число стало фатальным для тех, кто не верил в нас и противился нашим планам, — рассказывает Иван. — Мы же были счастливы. К вечеру я и Гаро наладили и проверили телефонную связь.

Однако проходят еще двое суток, прежде чем закончились все необходимые приготовления к заселению подводного дома.

Особый приказ — в тайне от Ивана и Гаро — поручили исполнить добровольному помощнику акванавтов — дежурному телефонисту, восьмикласснику Христо Крушкову: найти и принести пару котят.

Это были смешные, милые малыши, кстати, от разных матерей. Один — снежно-белый, с черными пятнами, второй — светлый, с желтыми пятнами. Четырнадцатого числа, вечером, их торжественно преподнесли акванавтам, чтобы не скучали под водой.

— Наши дублеры, — шутит Иван.

Первому дали имя Хебри (он), второму — Хебрика (она).

Весь следующий день, как и накануне, проходит в нескончаемых хлопотах. Акванавты почти все время под водой.

— Хебри и Хебрику, — продолжает Иван, — я отнес в дом в боксе из-под фотоаппарата. Оператор телевидения, ничего не подозревая, попросил сделать ему снимки под водой. Я показал ему бокс. Он изумленно замолчал, а потом долго смеялся, когда увидел в иллюминаторе мордочки котят. Легководолазы у нас предпочитают французские акваланги. У Гаро два аппарата «Мистраль», у меня — советские АВМ-1М. Хочу показать, что и это тоже неплохие акваланги. Но зато латы подводников — гидрокостюмы «Супер-Калипсо» вне конкуренции…

Вот как развивались дальнейшие события на дне Варненского озера и береговой базе.

 

…И свободное всплытие

Эти записи взяты из дневника Ивана Петрова.

День первый . Воскресенье, 16 июля 1967 года .

Наконец все позади. Ночи без сна, неустанный труд, бесконечные переговоры и уговоры!

Я рад, что победили мы. Победили скептиков, победили бюрократизм, инертность, серое ежедневие и укрепили веру у тех, кто нам помогал. Это победа нашего ДОСО, нашего клуба, нашей секции.

Наш «Хеброс»! Как ты мне дорог и мил! Когда мы с Гаро ступили за порог подводного дома, то от радости не знали, что делать. Рукопожатия, крики «ура». Только в 11 часов сняли с себя гидрокостюмы.

В двенадцать часов акванавты берут первые пробы воздуха. Измеряют температуру внутри дома и снаружи. Проводят медицинское обследование: регистрируют друг у друга кровяное давление, делают анализы крови.

В четыре часа Иван и Гаро выходят из дома. В десять часов вечера — второй выход, поодиночке.

Котята ничего не едят и не пьют. Сейчас уже спят. Но сон их беспокоен. Не больны ли?

Гаро спит, а мне не до сна. От дежурства мы отказались. Нужно спать. Мои часы показывают 0.35.

День второй .

Вижу сон — преследую большого лаврака. Подкрадываюсь к нему, выстрел — гарпун прошил рыбу насквозь и ударился о подводную скалу. Я услышал звон. Звон, не перестает. Я открыл глаза. Звон… Это будильник.

В это утро в дом пожаловал-Цонго Христов Родев, основатель подводного спорта в Болгарии. Он явился в роли корреспондента журналов «Наука и техника за младеж» и «Космос». Спецкор преподносит маленькие смешные подарки — деревянные игрушки и книги. Цонго Христов долго разглядывал внутренние покои дома.

Цонго изумился, увидев, что в доме тепло и совершенно сухо. Его словно прорвало: вопросы, вопросы, вопросы. Наконец, он спросил о режиме декомпрессии.

— Мы намерены обойтись без нее.

— Но это же самоубийство! — и Цонго напомнил о «Диогене» и «Морской звезде». Французы и те не пренебрегают декомпрессией. Мы так и не пришли к общему мнению. Цонго был очень расстроен и недоволен, что не смог убедить нас.

Но и мы с Гаро знали, что делаем. Жить не надоело. Дважды, в мае и в июне, я испытывался в барокамере ВВС у летчиков: «погружался» на эту же глубину. Вначале мне даже Гаро не поверил. Во второй раз он сам мог контролировать опыт. Оба раза я возвращался без декомпрессии.

После Цонго пришли телевизионщики. Оператор подводных съемок Борис Сирлиски был из тех, кто первым в Болгарии научился обращаться с аквалангом. Телевизионщики — они тоже принесли подарки, игры «Не сердись, человек», «Шах» — начали снимать дом изнутри и снаружи. Следили за работой акванавтов под водой (Иван и Гаро должны были сложить стенку из кирпича). За тем, как они проводят анализ воздуха и медицинские исследования.

Поздно вечером акванавты совершают еще одну вылазку под водой. Иван принимается читать на русском языке изданную в Москве книгу Игоря Меренова «Легководолазное дело».

День третий .

Пульс у меня упал — брадикардия — с 65 до 56, а у Гаро с 72 до 65 ударов. Давление крови у меня понизилось со 125/70 до 105/60, а у Гаро вместо 115/60 стало 105/70. Более редким и глубоким стало дыхание.

Два дня не прикасались к еде живые индикаторы Хебри и Хебрика. До погружения они терпеть не могли друг друга, а теперь их водой не разольешь.

Котята спали всегда на моей кровати. Рано утром они будили меня, играя с пальцами моих ног. Хебри у одной ноги, а Хебрика — у другой. Днем, когда мы уходим под воду, они по целым часам дежурят у иллюминатора и смотрят на рыб. То неожиданно бросаются на них, забывая о стеклянной стенке.

Сегодня под водой много гостей. С утра одноклубник Коста Дуфев, а после обеда поляки с Гданьского кораблестроительного завода. Все в отличных сухих гидрокостюмах. Они пробыли в «Хебросе» почти час.

Гаро не курит, Иван же курильщик. Последнюю сигарету выкурил в воскресенье перед самым погружением. Курить в доме доцент Азар Джалдетти, руководитель медико-физиологической программы «Хеброса», категорически запретил.

Не знаю когда, но только кто-то прислал мне сигареты и спички. Я вначале даже растерялся, но потом твердо решил испытать свою волю и поставил сигареты на электронное табло. Один поляк увидел их и спрашивает нас (мы говорили по-русски):

— Вы курите?

Гаро пальцем указал на меня. Тогда он снова:

— А где?

Я, засмеявшись, киваю в сторону иллюминатора: «Там, под водой».

Он серьезно взглянул туда и что-то записал в свой блокнот… Смешно, как вспоминаю этот случай.

Наш распорядок дня таков. Подъем в 5.30. До 7.00 — туалет, гимнастика, анализ воздуха, завтрак. С 7 до 8 часов — медицинские исследования. Затем — психологические тесты по программе Джалдетти. С 9 до 10.00 вновь анализируем воздух, готовимся к выходу. В течение двух часов, до 12.00, работаем под водой. В 12.30 — обед.

С 13 до 16 — психологические пробы, ведем дневниковые записи. Отдых. С 16 до 18 работаем под водой. В 18.30 — ужин. После ужина — медицинский осмотр, анализы крови. Свободное время. В 22–23 часа ложимся спать.

Однако этот график постоянно нарушается. То прием гостей, то запаздывают с подачей пищи, то еще что-нибудь случается.

На четвертый день чуть свет акванавты просыпаются от какого-то сильного стука в дом. Не сразу разобрались, в чем дело. Дежурная шлюпка привязана к тонкому стальному тросу, удерживающему буй. Другой конец троса закреплен у дома за железное кольцо. Лодка, раскачиваясь на волнах, натягивает и отпускает кольцо. Оно и гремит. Акванавты долго терпели.

Гаро разозлился, взял очки, нож и нырнул. Звон прекратился. Он вернулся задыхаясь. Гаро перерезал трос! Я хотел позвонить наверх и сообщить о случившемся, но Гаро запретил. Я не настаивал. Помню, сам предупреждал: «Закрепите шлюпочный конец за трос якоря-балласта «Хеброса». Не послушались. Пусть сами пеняют на себя.

Уже по окончании эксперимента друзья узнали, чем закончилась эта непредвиденная вылазка.

Дежурный в шлюпке не заметил, как течение быстро понесло его от дома, а когда заметил, было поздно. Волнение было за три балла. Лодка перевернулась. Хорошо, дежурный на берегу заметил это и поднял тревогу. Моторный катер с большим трудом добрался до потерпевшего и взял шлюпку на буксир.

Акванавтам же потом сказали:

— Была такая буря, что трос сломался, словно ножом срезало.

Гаро только смеялся себе под нос. Тогда Иван начистоту рассказал, как все было…

К девяти часам утра неожиданно потемнело. Акванавты смотрят в иллюминатор и видят, как вниз плавно оседает мутная вода. Гаро звонит и спрашивает: — Сильный дождь?

Дежурный телефонист растерянно спрашивает:

— Откуда вы знаете?

Гаро в ответ:

— Иллюминатор снаружи покрылся каплями воды. Не можете ли прислать сухих тряпок, чтобы вытереть стекло?

Через трубку слышно, как дежурный отдает команду о тряпках и сообщает эту новость кому-то еще. И только минуты через полторы в доме зазвонил телефон, и вахтенный возмущенно жалуется, что над ним смеются…

День пятый .

Иногда я напоминаю себе героев Джека Лондона… Я сроднился со стихией. Не знаю, как описать это чувство. Мне кажется, что я издавна здесь.

А рыбы, оказывается, очень любопытны. Они нисколько не пугаются ни Хебри, ни Хебрики, ни нас с Гаро. Подплывают к иллюминатору — носом к носу с котятами. Мы тоже подходим, разглядываем их. Они и на нас смотрят в упор, уплывать не торопятся.

Снова гости — моряки. Двадцать человек! Погружаются по пять человек. Это группа курсантов из военно-морского училища. С ними их командир, капитан Третьего ранга, и председатель медицинской комиссии ЦК ДОСО. Под водой их сопровождает Гаро.

Иван стоит у люка и каждого, кто заглядывает в дом, угощает конфетой.

Опасный инцидент… Гаро берет непочатый акваланг, скрывается под водой, а через минуту возвращается и в ярости кричит:

— Баллоны пустые!

Дежурные наверху допустили небрежность. Томасян взял трубку и как следует отругал виновных.

Вечером сообщают, что опыт намечено закончить в воскресенье — на три дня раньше срока. Наши протесты не помогают. Обстоятельства сильнее нас: финансовые средства экспедиции подходят к концу.

День шестой .

Джалдетти решил проделать такой эксперимент. На целые сутки, начиная с восьми часов вечера, велено отключить электричество. Часы поставили в шкаф, под замок. По телефону говорить запрещено. Можно только время от времени поднимать трубку и сообщать: сейчас такой-то час. Дежурный делает запись и смотрит, насколько верно определено время.

Вечером мы с Гаро сочинили песню о нашем пребывании в подводном доме. Я взял микрофон. Сели поближе и запели. Гаро аккомпанирует на доске. Пели от радости. Оттого, что все идет благополучно. Что завтра вернемся на землю, увидим солнце. А в это время слышим, дежурный испуганно кричит:

— Джалдетти! Тревога! Началось!

Наш друг наверху подумал, что мы сошли с ума. Джалдетти послушал-послушал и рассмеялся.

После обеда мы увидели, что возле нас стал на якорь какой-то корабль. Узнаем, что это плавкран «Титан». Он собирается поднять нас до трех метров. Здесь в течение двенадцати часов мы должны пройти декомпрессию. Но мы отказываемся.

— Но вы, кажется, сказали Христову, что согласились, — растерянно говорит Джалдетти.

— А если котят лишить декомпрессии?

— Тоже заболеют.

Тогда я говорю:

— Отправляем котят. Если они будут здоровы, то завтра утром мы выходим без декомпрессии.

На том и порешили. В боксе фотоаппарата отправляем Хебри и Хебрику. Сверху через каждые полчаса звонят и сообщают: «Котята здоровы».

Я рассердился:

— Если они умрут, тогда и звоните! Мы-то знаем, что они здоровы.

А в это время прибывший из ЦК ДОСО врач Димитр Дорошев на всякий случай вызвал «Скорую помощь», военные моряки приготовили барокамеру, а в госпитале ждали сигнала врачи-реаниматоры.

Но все тревоги оказались напрасны.

Несколько недель спустя акванавты с огорчением узнали, что не они первыми, как думали Иван и Гаро, обошлись без декомпрессии, возвращаясь из подводного дома. Несколько раньше их это сделали, хотя и поневоле, англичане — экипаж подводного дома «Глокус», стоявшего на той же глубине, что и «Хеброс».

 

«Хеброс-2»

Праздничный банкет закончился в два часа ночи. А днем приступили к эвакуации лагеря. Опасения насчет кессонной болезни не оправдались, первой укатила к себе машина «Скорой помощи». Вскоре возвратились домой, в Пловдив, сами акванавты.

Через месяц Гаро снова приехал в Чайку, вывез оттуда подводный дом. «Хеброс» заново окрасили и торжественно поставили в городском парке «Свобода» как памятник. На его мемориальной дощечке значилось: «Первый болгарский подводный дом. Конструкторы и акванавты Гаро Томасян и Иван Петров. 13–23 июля 1967 года».

— Имя «Хеброс» стало самым популярным в Пловдиве. Появился хор «Хеброс», ресторан «Хеброс», конфеты «Хеброс». А в 1968 году появилась даже машина «Хеброс». Ее выпустил болгаро-французский завод «Рено» в Пловдиве, — говорит Иван.

После короткого отдыха акванавты начали строить новый подводный дом — «Хеброс-2». По совету друзей, подводных археологов, выбрали место для стоянки в море у мыса Масленое, вблизи потерпевшего крушение французского судна, лежащего на глубине сорока метров, в трех кабельтовых от берега.

«Хеброс-2» погружается и всплывает без помощи «Титана» или другого подъемника. Глубину погружения регулируют сами акванавты. Сжатый воздух, электричество, продукты питания, как и прежде, подают с берега. Для связи с наблюдателями используется радиосвязь и телевидение.

А программа? Намечено продолжить научные исследования, особенно по подводной физиологии, и выполнить ряд практически полезных дел: испытать новый аппарат для подводной резки металлов, аппараты для газовой и плазменной сварки под водой. С этой просьбой к акванавтам обратились Научно-исследовательский институт электрической сварки и Научно-исследовательский институт по радиотехнике. Они предоставляют все необходимое оборудование.

Болгарские акванавты получают в свое распоряжение одноместную подлодку-малютку «Косатку». Она может погружаться на глубину шестидесяти метров. Создатели «Косатки» — спортсмены-подводники из Пловдива во главе с инженером Димитром Пеевым. Подлодка строилась на деньги, полученные на телевидении — аванс за сценарий будущего фильма о «Косатке».

Это не ракета, а миниатюрная подводная лодка «Косатка» для транспортировки акванавтов

Однако далее в жизни пловдивских акванавтов произошли важные перемены. Весной 1968 года после реорганизации Института рыбного хозяйства и океанографии в Варне все дальнейшие заботы о подводной экспедиции возложили на этот институт.

Так дело, начатое энтузиастами из Пловдива, было признано хозяйственно важным и перешло на государственные рельсы. Но… подготовка к новой экспедиции замедлилась. А что же Петров и Томасян? Им предложили перейти в Варну. Но акванавты, которым было жаль покидать свой родной город, отказались, хотя согласились участвовать в заключительной стадии эксперимента как члены экипажа подводной станции.

 

На черноморском побережье Кавказа, у Геленджика, приютилась маленькая бухта с поэтическим названием Голубая. Вот здесь-то и решил поселиться летом шестьдесят восьмого года «Черномор». Нет, это не тот, знакомый нам с детства пушкинский герой, который поднимался из морских пучин и приводил с собой красавцев молодых, великанов удалых. Именем этого сказочного богатыря, обитавшего в подводном царстве, названа новая советская лаборатория на дне моря. А роль прекрасных витязей выпала на долю ее сотрудников — океанологов, морских биологов, геологов, гидрофизиков и гидрооптиков, которых командировал под воду Институт океанологии имени П. П. Ширшова Академии наук СССР. В сменных экипажах «Черномора» побывало тридцать акванавтов.

 

Крестины «Черномора»

Как и подобает капитану, флегматичный, рассудительный Павел Боровиков последним оставляет свой пост. Пропускает вперед своих товарищей-акванавтов и вслед за ними ловко поднимается по узким скобам — трапу «Черномора».

Два дня назад, войдя в подводный дом, акванавты раскрыли бортовой журнал и на его странице занесли первую запись о своем прибытии.

Было отчетливо слышно, как ходят и шаркают каблуками по крыше дома, постукивают по крышке люка гаечным ключом и вызванивают о борт, расправляя витки стальных тросов… Потом все затихло — провожающие покинули палубу «Черномора». Резкий толчок, и подводный дом на буксире отходит от пирса. Павел занимает место у пульта в рубке управления всеми жизненно важными системами подводной станции.

Атмосфера в «Черноморе» медленно сгущается. Это хорошо заметно по тому, как начинают деформировать ся голоса акванавтов. Погружение: распахивают свой зев балластные цистерны, спускается на грунт якорь-балласт, и «Черномор», подтянувшись на лебедке, причаливает ко дну, становится на свои толстые, короткие ноги. Кажется, можно перевести дух…

Подводная лаборатория создавалась в содружестве Института океанологии, Московского городского комитета ДОСААФ и некоторых других государственных и общественных организаций. «Черномор» объединил большой и слаженный коллектив энтузиастов подводных исследований: океанологов и спортсменов-аквалангистов — высококвалифицированных инженеров и техников.

Работа над проектом «Черномора» началась осенью шестьдесят шестого. Собирались по вечерам и деловито спорили о том, каков же будет подводный дом.

Во-первых, решили, что «Черномор», подобно «Преконтиненту-три», будет погружаться и всплывать сам, без помощи каких-либо подъемников. И второе — чтобы декомпрессию перед возвращением на берег можно было проводить в самом доме. Вспомним, как досталось в этом отношении акванавтам из «Ихтиандра-66»… Хотелось также, чтобы «Черномор» как можно меньше зависел от наземной или подводной базы. Но это труднейшее условие удалось соблюсти лишь отчасти: акванавты могли жить без помощи извне всего три дня.

Вот те, кто участвовал в создании подводного дома: инженеры-океанологи Вячеслав Ястребов, Павел Боровиков, Георгий Стефанов, Александр Подражанский, Борис Погребисский, Николай Гребцов, Вячеслав Степанов, Владлен Иванов, Виктор Бровко, Геннадий Обдиркин, Владимир Попов, механики Николай Русс, Жан Широкий, Валентин Авдеев, Анатолий Целлер.

Большое усердие проявили северодвинские подводники — члены клуба «Пингвин». Достаточно сказать: «сруб» будущего подводного дома доставили не откуда-нибудь, а из Северо-Двинска. Сначала по железной дороге его привезли в Новороссийск. Здесь, на судоремонтном заводе, к нему приладили ярко-алый лафет. А отсюда на мощном трайлере привезли в Голубую бухту.

— Шло лето 1967 года… Мы мыслили тоннами, сортами стали, поставками узлов с заводов-поставщиков. Одни из нас сидели на заводах, где шло изготовление частей корпуса подводной лаборатории, а другие, не теряя времени даром, вели монтаж систем жизнеобеспечения в Южном отделении института. И вот зима шестьдесят восьмого. Наконец-то корпус «Черномора» и все его узлы — в Голубой бухте. Начинается сборка. И хотя до лета еще далеко, мы почти физически чувствуем, как оно приближается. Дом постепенно обрастает: установлены блоки для очистки воздуха, голубые трубы воздуховодов протянулись вдоль отсека, легли под пол баллоны со сжатым воздухом, и встал на место распределительный пульт, с тихим шипением пошел по магистралям сжатый воздух, вольтметры на пульте впервые показали, что в лабораторию подано напряжение, и электрик включил плафоны освещения. Подводный дом оживал на глазах, — вспоминают акванавты о той трудной, напряженной поре.

— А в это же самое время завершалась работа над научной программой экспедиции, заканчивались предварительные исследования в районе подводного поселения: съемка рельефа, изучение грунта. Все это легло на плечи Лаборатории подводных исследований Южного отделения, — говорит Николай Александрович Айбулатов, руководитель этой лаборатории.

Но сам перспективный план широких подводных исследований океана с участием «Черномора» был принят ученым советом Института океанологии еще в начале 1967 года.

Программа «Черномора-68» является первой в мире чисто океанографической программой, осуществленной с участием акванавтов — обитателей научной подводной станции.

29 июня 1968 года «Черномор», закончив береговые испытания, уже покачивался на волнах у пирса Южного отделения. Его перенес сюда стотонный плавкран, вызванный по этому случаю из Новороссийского порта. По примеру корабелов, при спуске «Черномора» на воду о его борт разбивают бутылку шампанского… Эту честь оказали шестикласснице Леночке Овчинниковой, дочери одного из работников Южного отделения.

Как же выглядит «Черномор»? Это стальной цилиндр водоизмещением пятьдесят пять тонн, диаметром три и длиной восемь метров. Что и говорить, перевезти такую громадину на автомашине, а затем сгрузить ее было не так-то просто.

— В носовой части лаборатории — жилое помещение с четырьмя койками, две из них откидные, столы, шкафчик для имущества. По левому борту — пост управления подводным домом. Твердый балласт уложен в карманы лафета, — объясняет главный конструктор подводного дома Вячеслав Степанов.

В полу и потолке люки. Через верхний идет загрузка, спускаются механики. Через нижний акванавты выходят в море. Корпус «Черномора» изнутри покрыт пенопластом и обшит досками, задрапированными цветным пластиком.

Пять иллюминаторов в корпусе подводной обсерватории позволяют ее обитателям наблюдать окружающий мир в то время, когда акваланги их сушатся на крючке…

Воздух подается по шлангам с понтона. Вентиляция на пятнадцать минут каждый час или на шестьдесят — через каждые три часа.

При декомпрессии, когда подача свежего воздуха с поверхности прекращалась, оставшийся воздух проходил «химчистку». После удаления углекислого газа он разбавлялся кислородом из баллонов, имевшихся в подводном доме про запас.

Поначалу «Черномор» остановился неподалеку от пирса. Первый серьезный экзамен в море: погружение и приземление на грунт. Эта операция заняла минут сорок, не больше. Продувка балласта и всплытие длится и того меньше — двадцать минут! Но и глубина пока невелика, рукой подать — пять метров.

Подводные испытания прошли гладко, за исключением нескольких мелких происшествий. И через два дня Павел Боррвикрв, командир, и его помощник, водолаз-профессионал Олег Куприков возвращаются на поверхность.

По-настоящему «сладкая жизнь» в подводной обители началась 18 июля.

В тот день в доме побывал глава Института океанологии Андрей Сергеевич Монин. Собственно говоря, по его инициативе и была создана эта глубинная обсерватория. Хотя, как говорят, «подбил» его на это Павел Каплин, сотрудник того же института, кандидат географических наук.

И снова идет под воду Боровиков. С ним Степанов. Но главный недолго задержался в подводном доме. Вскоре вместо него в «Черномор» заявились Александр Подражанский, Борис Погребисский, Георгий Стефанов.

Ответственный за испытания «Черномора» Вячеслав Ястребов дает «добро» и приказывает начать погружение. Алая рифленая палуба «Черномора» скрывается в волнах. Поздней ночью, когда бы всем спать, дом плавно касается дна…

«Черномор» обосновался на четырнадцатиметровой глубине.

— Мы пока что не стремились проникнуть на рекордные глубины и пробыть под водой как можно дольше, — рассказывает Павел Боровиков. — Главная наша задача — обеспечить абсолютную безопасность экипажа и создать максимальные удобства под водой. Ученые должны работать на дне моря так же плодотворно, как в земных лабораториях или на борту исследовательских судов. Возможность жизни под водой уже доказана. Поэтому наша цель — выяснить пригодность подводного дома для широких исследований, особенно в тех случаях, когда подобные работы с надводных кораблей малоэффективны или их вовсе невозможно проводить. Короче, цель первых экспедиций на «Черноморе» — это отработка, проверка различных методов подводных исследований, разведка поля деятельности станций на дне моря.

— Основная цель «Черномора» — это решение задач, связанных с изучением моря, физики его вод, динамики подстилающих грунтов, населяющих его животных и растений, — говорит профессор Монин. — «Черномор» позволит нам получить новые важные данные о жизни океана.

Несмотря на всю обстоятельность программы испытаний, проверка «Черномора», пожалуй, была бы неполной, если бы не суровый шестибалльный шторм.

Первые три дня море было спокойно. Но на четвертый…

И все же акванавты продолжали работать, выходили за порог своего дома. Однако видимость резко ухудшилась. На пятый день появилась сильная зыбь. Дом стало покачивать, ударять о дно. Конечно, одно дело, когда колотит о песок, и совсем другое — о подводные камни… Подталкиваемый подводными течениями и волнами, «Черномор» стал отползать от берега все дальше и дальше. Порой дом так накрывало волной, что он отрывался от земли и подпрыгивал, как испуганный воробей. Так «Черномор» продрейфовал целых семьдесят метров…

А вот что в один голос говорят Стефанов и Подражанский.

— Во время испытаний у нас не возникло к «Черномору» никаких претензий. Хоть и основательно покачивало даже на четырнадцатиметровой глубине, наш дом казался нам уютным и надежным, наблюдения за работой бортового оборудования велись круглосуточно.

И быть может, незапланированный шторм оказал нам добрую услугу, подтвердив надежность лаборатории.

Одна за другой перекатывались четырехметровые волны, резко толкая и сотрясая подводное убежище акванавтов. Временами крен дома превышал двадцать градусов. На случай экстренной эвакуации экипажа в море в сопровождении водолазного бота вышли корабли «Академик Вавилов», «Академик Обручев». Но, честно говоря, больше всех досталось команде понтонеров, снабжавших акванавтов электричеством и воздухом. Понтон, казалось, то взлетал к самому небу, то скатывался между волн, и надо было очень крепко стоять на ногах, чтобы не оказаться смытым за борт.

Эта дуэль продолжалась восемнадцать часов — пока не истек намеченный срок и Степанов, находящийся на борту понтона, не отдал команду всплывать. Едва мелькнули белые леера «Черномора», как, надвинув маски, бросились в воду Олег Куприков, Алик Амашукели и Виктор Коршунов.

Взобравшись на палубу, они помогают открыть верхний люк «Черномора»…

4 августа состоялась торжественная передача подводной лаборатории от испытателей в руки ученых. Дальнейшее командование «Черномором» принял на себя Айбулатов.

 

Корпункт «Известий»

«Эти строки я пишу глубокой ночью, сидя за пультом управления подводным домом-лабораторией «Черномор». Это моя первая вахта. Я только что справился с тремя приборами, измерившими влажность, количество кислорода, углекислого газа в атмосфере нашего жилища, и передал данные по телефону вахтенному на понтоне. Мои товарищи по экипажу спят. Тишину будоражит лишь бесконечное бульканье пузырей, вырывающихся из верхнего люка. Прежде чем заступить на вахту, я и Алик Амашукели, надев акваланги, совершили вечернюю прогулку вокруг «Черномора». Маяк, обычно горящий на палубе подводной лаборатории, потушен, гостей уже не ждем. Если поглядеть наверх, то высоко над головой, как просвет в облачном небе, видно яркое голубое пятно, высвеченное прожекторами понтона.

А сам «Черномор» окутан тьмой, лишь слабый свет пробивается из боковых его иллюминаторов. Кажется, будто попал южной ночью к одинокой избушке».

В экипаж «Черномора» обычно включались четверо. Но если предстояла особенно трудная работа, тогда под воду отправляли сразу пятерых. Один из акванавтов нес вахту за центральным пультом. Это место никогда не пустовало. Дело вахтенного — следить за подачей воздуха и электроэнергией, отвечать по телефону, ежечасно снимать показания с приборов, стоящих на страже подводного дома. Остальные акванавты занимались своими делами.

9 августа в дом вошли Павел Каплин, командир, в его активе — погружения с аквалангом в каньоны Черного моря на глубину девяноста метров, — Николай Есин, его заместитель по научной части, Вячеслав Степанов, желания которого тоже не требуют комментариев, — все трое океанологи, и водолаз Александр Ама-шукели, а с ними корреспондент «Известий» Михаил Ростарчук. Так что на дне Голубой бухты начал — и довольно активно — действовать своеобразный корпункт. И подписчики газеты всегда были в курсе того, что происходит в подводном доме.

Эта пятерка, все вместе, составила так называемый гидрофизический экипаж.

Чем же занимались гидрофизики? Изучали придонные слои воды, скорость их движения на разных глубинах, что пока неважно исследовано океанологами. Подводные течения, особенно их рождение, — еще во многом загадка для ученых.

Для этого под водой установили датчики, регистрирующие микротечения: их скорость, направление, давление.

— Мы неоднократно меняли расположение датчиков, стараясь подробно разузнать о придонных водах. Делалось это через каждые пять сантиметров в самом нижнем слое и через один сантиметр — в слое выше одного метра. И так до высоты шести метров над грунтом, — поясняет командир.

Да, с корабля настолько точно приборы расставить невозможно.

Насколько своенравен характер придонных вод, убедились акванавты после того, как сорвали с них шапку-невидимку. А делалось это так.

На гидрофизическом полигоне выросла похожая издали на елку шестиметровая мачта с масштабной сеткой. Выпускалась краска. Она окрашивала воду, оконтуривая микротечения. Затем щелкал затвор кинокамеры, и блуждание пойманных на прицел окрашенных придонных слоев снималось на фоне масштабной сетки.

У гидрофизической мачты

Вот как об одном таком эпизоде рассказывает Ростарчук:

— Надеваем акваланг и по ходовому концу уходим к полигону. Командир экипажа Павел Каплин и Николай Есин тянут за собой резиновые баллончики с желтой флюоресцирующей краской. И вот наша мачта. Мне поручены датчики, записывающие давление, которое оказывает на них течение. Датчики укреплены на штырях, вбитых в дно. От них идут кабели, оканчивающиеся в «Черноморе». У подножия мачты Каплин и Есин прокалывают баллоны, выпуская клубящиеся желтые облачка. Краски словно проявляют замысловатые завихрения придонного течения. Эту абстрактную картину, подчиняясь руководящим жестам Каплина, медленно запечатлевает на кинопленку оператор нашей экспедиции Толя Клементьев…

В лагере «Черномора» побывало немало и других журналистов. И сколько их было — импровизированных пресс-конференций на берегу моря!..

Тем временем произошло одно несколько странное событие. По команде врача Гарри Куренкова выполнил забег на 1500-метровую дистанцию Алик Амашукели. Правда, не сходя с места. С каким результатом финишировал Алик?

— Бег Алика Амашукели мы считаем рекордным, так как никто до него не делал этого на глубине четырнадцати метров, — считают подводные зрители. Что касается минут и секунд — они, конечно, занесены в бортовой журнал…

Говоря серьезно, участники этого напряженного физиологического эксперимента остались довольны его результатом. В конечном счете медики, обслуживающие акванавтов, пришли к выводу, что рабочий день под водой даже можно еще немного уплотнить.

Медицинские и физиологические наблюдения — дело врачей из Института гигиены водного транспорта Министерства здравоохранения РСФСР. Медики приходили по два раза в день. Их приборы были и на понтоне, и в самом доме.

— Мы довольно хорошо приспособились к необычным условиям жизни под водой и чувствовали себя превосходно. Не пострадали ни сон, ни аппетит. Единственно, что, пожалуй, мешало жить, — это повышенная влажность, — отмечали акванавты.

Каждый день, не считаясь с сильным волнением моря, акванавты выходили в море. Работа под водой занимала три-четыре часа. Будь имеющиеся гидрокостюмы более удобны, а одевание и раздевание не таким хлопотным, можно было бы уходить из дома чаще и дольше оставаться наедине со стихией.

На пятый день все намеченные работы были выполнены, и акванавты приготовились к всплытию. Задраили нижний люк. На поверхности было тревожно — заштормило. К тому же наступила ночь. Но настроение у акванавтов боевое, и они настаивают на всплытии. Однако «наверху» решили повременить с командой на всплытие, и экипаж «Черномора» еще пять часов продремал на грунте, пока не настало утро.

Все время, пока шла декомпрессия, дом не проветривался. Но бортовые очистители воздуха работали безукоризненно. Лишь на три процента снизилось содержание кислорода и несколько повысилась концентрация углекислого газа.

Наступает утро. Иллюминаторы постепенно наполняются тусклым зеленоватым светом. Пора!..

 

«Черномор» меняет профессию

Отлажена капризная оптическая аппаратура. Пройден — в который раз уже! — медосмотр.

17 августа обитатели научного городка провожают второй исследовательский экипаж, гидрооптический. Акванавтов четверо: Владимир Мочалин, Юрий Язев, Владимир Плешаков и Виктор Коршунов. С берега акванавтами-гидрооптиками руководит Виталий Иванович Войтов.

Программа исследований трудна и необычна. Ведь никто из акванавтов — даже из экипажей «Преконтинента» и «Силэб» — подобной работой на дне моря прежде не занимался. Лишь с борта «Дениз» несколько раз включали батифотометр Кларка. Измерения проводили лично Кусто и Фредерик Дюма. Но эти эпизодические исследования, конечно, не делали погоды…

Почти вся необходимая аппаратура и вспомогательные устройства были делом рук самих акванавтов.

Что же изучали акванавты? Яркость дневного света в морской воде, ее прозрачность, естественное облучение под водой, степень поляризации… Научная информация от датчиков по проводам автоматически передавалась в подводный дом. Не остались без внимания и водоросли.

Каждое утро, сразу после завтрака, акванавты спешили к радиотелефону. Дежурящие на понтоне сообщали метеорологическую сводку, зенитный угол и азимут положения Солнца. Это было необходимо для корректировки приборов.

В самом «Черноморе» включен яркий красный свет. Из-за этого доставленные в подарок алые арбузы кажутся сизо-лиловыми… Но вкус их от этого, разумеется, не страдает. И акванавты просят добавки.

Надо сказать, что еще семнадцатого числа к акванавтам подселили нового жильца, известного в Голубой бухте горлана и задиру — петуха с подводной кличкой «Пополь». Его прислали сюда в железном контейнере. Пернатого водолаза посвящают в морское братство. Пополь быстро сдружился с людьми. Вот только сначала никак не мог выкрикивать свое кукареку. Но упрямец, он добился своего. Пятую утреннюю зарю под водой акванавты встретили под петушиное соло.

…Снова шторм. Временами дом кренится под сорок градусов. При волнении три-четыре балла волна захлестывает порог дома. Пришлось люк задраить и, конечно, отменить все выходы в море. Но, в сущности, научная программа была уже выполнена. Можно начать декомпрессию. После шестичасовой штормовой болтанки на дне «Черномор» всплывает на поверхность, и акванавты ступают на шаткую палубу катамарана. Подают катер, и все возвращаются на берег.

А какова судьба Пополя? Он достался Коршунову и вместе с ним, покинув провинцию, отправился в свой, надо думать, последний путь — в Москву. Пополь — свадебный подарок, врученный Виктору его товарищами по «Черномору».

Под водой побывала еще одна команда гидрооптиков. Владилен Николаев, Анатолий Жильцов, Николай Гребцов, Александр Шлюков. Командир — бывший «садковец» Вениамин Мерлин. Они закончили программу, начатую их коллегами. Изучали колебание яркости и освещенности. Дело в том, что сила света под водой то и дело меняется. Это зависит от капризов погоды, ветра, волнения. Гидрооптики получили прозвище «охотников за солнечными зайчиками».

Установилось мнение, что подводная лаборатория — это в основном рай для морских биологов и геологов. Но опыт «Черномора» свидетельствует, что наряду с этими традиционными исследованиями акванавты с успехом могут изучать микромасштабные гидрофизические и геофизические поля в море в жестко фиксированной — что исключительно важно в смысле достоверности результатов наблюдений — точке пространства.

Естественно, у читателя могут появиться вопросы: а для чего вообще нужно изучать колебание света под водой и, во-вторых, чем хороши эти исследования именно из подводной лаборатории?

— На это можно дать по крайней мере два ответа. Ответ первый, самый главный, на мой взгляд: налицо интересное и сложное явление природы, и уже просто поэтому его следует изучать. Ответ второй: эти исследования важны в практическом отношении: в подводной навигации, — говорит Владилен Николаев.

 

Песчинки в море…

Состояние «Черномора» не внушало опасений. Залечив царапины и ушибы, полученные после очередной штормовой взбучки, он готовился к новому рейсу под воду.

Наступает черед геологов. Сегодня им идти на дно Голубой бухты.

— Приготовиться к погружению! — негромко отдает команду Айбулатов.

Акванавты цепочкой сходят по трапу понтона, исчезают под водой и через три-четыре минуты появляются у открытого люка «Черномора».

В геологический экипаж включили научных сотрудников Павла Боровикова, Каарела Орвика и профессиональных водолазов Бориса Громадского, Олега Куприкова и Бориса Москаленко. Все, как обычно, вооружились аквалангами. А Борис Громадский работал в одеянии скафандрового водолаза, и, надо сказать, трудился он как никто другой. Кстати, если вы хотите побывать в подводном доме, пока тот на дне, обращайтесь к Громадскому, он — заведующий всем водолазным хозяйством экспедиции, и без его визы ни проводников, ни акваланга вам не дадут.

Но по иронии судьбы именно он, Громадский, — пожалуй, не будет громко сказано, один из самых опытных подводников в стране — стал жертвой нарушения водолазных правил, правда, не по собственной вине: заболел кессонной болезнью. Болезнь осложнилась. Начались галлюцинации, акванавт потерял сознание… На водолазном боте Громадского спешно доставили в Новороссийск. Выхаживали его уже в береговой камере.

Дно Голубой бухты поделили на двадцатиметровые квадраты — геологические полигоны. Большинство их не очень далеко от дома. Но один — в трехстах пятидесяти метрах, и чтобы попасть туда, следовало потратить немало времени, сил и, конечно, воздуха. Полигоны, в свою очередь, разбили на мелкие квадраты со стороной пять метров.

Сделать площадки было не так просто. Прежде всего грунт дночерпателем поднимали на борт научно-исследовательского корабля «Академик Обручев», окрашивали и вновь опускали на свое место…

Что и говорить, как облегчало это наблюдение за глубинными течениями, за дрейфом песка и гальки и формированием рельефа морского дна.

Советские океанологи первыми применили песок, окрашенный люминофорами, еще в пятидесятых годах. Они же разработали очень простую и дешевую рецептуру красителей. Люминофорный метод получил всемирное признание. Нередко применяют целую гамму различных цветов. Теперь было нетрудно проследить, куда держат путь маленькие паломники… Это исключительна важные исследования, они помогут в борьбе с эрозией морских берегов, с заносами морских портов. Эта жестокая болезнь известна почти во всех краях света. Немало страдает от нее и черноморское побережье Кавказа, и здесь еще очень многое остается загадкой для исследователей. До сих пор, например, неясно, на какой именно глубине во время штормов на Черном море начинается перенос осадков и грунта и с какой скоростью?.. Только досконально изучив все это, можно надеяться, что место для строительства нового порта выбрано правильно, точно рассчитать прочность береговых волнозащитных укреплений, определить их место, стоит ошибиться — и море не простит. Тому тысячи свидетельств… Это очевидно даже беспечному курортнику, с удивлением разглядывающему, как растрескиваются и взламываются набережные, а затем огромные куски их заглатываются штормящим морем…

Геологи с «Черномора» особенно интересовались песчаными полями на глубине от десяти до двадцати метров.

— Ученые до сих пор не баловали эту зону достаточным вниманием: для исследователей открытого моря здесь слишком мелко, а геологи, изучающие береговые процессы, считали ее инертной… Между тем эта зона гидродинамически очень активна. Здесь интенсивно переносятся огромные массы обломочных пород, — говорит Айбулатов.

Морская геология — его стихия. Образование осадков и перенос их на мелководье, вблизи берегов, Николай Александрович изучает уже полтора десятка лет. Опубликовал на эту тему шестьдесят научных работ.

Маленькое лирическое отступление. Много месяцев спустя, в один из февральских вечеров семидесятого года, мы встретились с Айбулатовым в Центральном доме журналиста. К тому времени давным-давно окончилась вторая экспедиция на «Черноморе-2». Действительно, было о чем поговорить. И не только о делах подводных. С изумлением открыли, что мы, можно сказать, старинные знакомые. Оба из Подмосковья, с берегов Оки. Даже учились в одних школах, у одних учителей. Только Николай на несколько классов старше. Но, бог мой, как давно это было! В далеком-далеком детстве…

Каждый полигон засыпался грунтом различного состава и величины — разных фракций, как говорят геологи. Измерение контуров квадратов — а это делалось изо дня в день — позволило ясно представить картину «дыхания» подводного рельефа даже за столь короткое время. Окрашенный грунт размывался, образуя, по выражению Айбулатова, «живую» эпюру движущихся осадков. Взвесеуловители следили за мельчайшими частицами ила, парящими в толще воды. Казалось, морские геологи больше всех довольны командировкой на морское дно, и особенно Айбулатов. Хотя, по общему мнению, геологическому экипажу пришлось трудно как никакому другому. Исследования были интересны, но и очень напряженны.

С наступлением сумерек работа усложнялась. Из-за плохой видимости и ориентироваться труднее, и наблюдать за дрейфом грунта не очень-то удобно. Как будто нельзя, наконец, снабдить акванавтов персональными прожекторами, что, к слову сказать, уже успели сделать англичане. Светильник, сконструированный британскими инженерами, не только хорошо освещает путь, но и помогает фотографировать под водой. Электроаккумуляторы, как и акваланг, носят за спиной. Акванавты проводили в море по восьми, а то и по десяти часов, и так изо дня в день. А под конец Громадский заработал кессонку…

В легкой форме занедужили кессонной болезнью еще двое — Олег Куприков, водолаз с 2000-часовым подводным стажем, и Павел Боровиков — у него появилась сыпь. Но их вылечили быстро.

Были и другие происшествия. Из-за не совсем удачной конструкции шлема гидрокостюма «Садко» четыре акванавта, правда не из геологического экипажа, получили баротравму уха. Случались и еще неприятности.

А ведь акванавты трудились всего на четырнадцатиметровой глубине… Стало ясно, как дорого может стоить беспечность или неумение. По мере увеличения глубины трудности и опасности возрастают в геометрической прогрессии. И надо, чтобы медики и физиологи не отставали от инженеров-конструкторов, гарантируя наилучшие условия труда и отдыха акванавтов. Не говоря уже о безболезненном возвращении на поверхность.

 

Ласточкино гнездо

Уходят под воду Гарри Куренков, Алик Амашукели, Игорь Мельников и Николай Денисов, командир. Таков биологический экипаж «Черномора». Биологи были последними, кто жил в подводном доме.

В отличие от геологов биологи отдавали предпочтение твердому грунту, гораздо более населенному, нежели песчаное или рыхлое дно.

— Необходимо подвинуть наш дом как можно ближе к подводным скалам, — просили они, зная, что у камней, густо заросших водорослями, скучать не придется.

— Но при волнении вас начнет швырять на эти рифы, — возражало начальство.

Чтобы окончательно решить этот спор, решили отправить команду разведчиков.

— Под водой между ними разыгралась безмолвная перепалка, со стороны выглядевшая, наверное, весьма выразительно. Поскольку акванавты не имели подводных телефонов, их жестикуляция была особенно красноречивой. Как щука и рак: биологи тянули в одну сторону, не соглашающиеся с ними акванавты-инженеры рвались в другую. Наконец обе стороны кое-как пришли к компромиссу. Перестаем крутить головами и подавать отчаянно протестующие жесты. Подводный торг вроде был завершен. И на месте, куда наметили передвинуть дом, водрузили яркий буек. На следующее утро акванавты приступили к своим повседневным обязанностям, — вспоминает один из участников этого рейда, шеф экипажа биологов Олег Борисович Мокиевский, самый старший по возрасту подводный пловец в экспедиции. Олегу Борисовичу — за пятьдесят. Однако энергии этого человека, как умению обращаться с аквалангом, могли бы позавидовать многие его коллеги, годами помоложе и бицепсами покрепче.

Олег Борисович — заместитель председателя секции подводных исследований Океанографической комиссии Академии наук СССР. А недавно он дебютировал как литератор. В издательстве «Мысль» вышла его книга «Нусантара», в которой красочно описано заморское путешествие автора по Индонезийскому архипелагу…

— А что же было дальше, Олег Борисович? — возвращаясь к «Черномору», спрашиваю я.

— Самым плодотворным был первый день, пока ткани еще не пропитались азотом, а избыток кислорода даже оказал ощутимо тонизирующее действие На второй день начали сказываться и царившая в лаборатории повышенная влажность, и длительные подводные вылазки, вызывавшие переохлаждение и простуды. Но работа ни на минуту не прекращалась. Вылазки на биологический полигон чередовались с лабораторными работами в самом «Черноморе». Поразмыслить над тем, что увидели, и привести в порядок свои записи, по крайней мере перенести их с дюралевых пластинок — «дневников» на обычную бумагу, удавалось только ночью, во время дежурств у пульта «Черномора»…

Биологи применили такое новшество — запасные акваланги Их оставляли в условленном месте, на полигоне. Не надо было терять время попусту и идти в дом за новым аппаратом.

Скажем сразу, Голубая бухта — не самое лучшее место для морских биологов. Животный мир здесь не очень богат, как скромен и подводный ландшафт. Но, конечно, это отнюдь не значило, что акванавты сидели сложа руки.

— Еще до спуска «Черномора» мы узнали, что заросли обычной в Черном море цистозиры сияют и полыхают, как зарево. Эти водоросли «оккупируют» черноморское дно на глубину до двадцати метров. Нужно было проверить, кто же является виновником этого свечения: жгутиконосцы-ночесветки или же какие-то другие существа, — рассказывают биологи.

Нередко по ночам, когда акванавты покидали свой дом, начинали озаряться и сами пловцы, особенно их руки, ноги, ласты… Авторами, этих феерий, во всяком случае «полыхания» цистозиры, оказались все же ночесветки. В тихую погоду в зарослях, где нашли приют ночесветки, царит темь. И только потревоженные волнами цистозиры вдруг оживают: ночесветки, словно пробуждаясь от дремоты, начинают флуоресцировать…

«Черномор» — пришелец из чужого мира. И поэтому, разумеется, появление его не осталось не замеченным исконными жителями глубин. Особенно были заинтригованы каменные крабы, каменные окуни и обладатели ядовитых колючек скорпены, не таили своего любопытства морские ласточки и ласкири. Они то и дело шмыгали вблизи подводного дома, преодолев свой страх перед неведомым морским чудовищем, каким, наверное, показался им вначале сияющий огнями и посапывающий своими насосами «Черномор». А некоторые из них, покинув старые квартиры в скалах, завели новое жилье, по соседству с «Черномором». Так, под самым стальным брюхом «Черномора» нашел себе конуру один предприимчивый каменный окунь. Здесь же отыскала себе гнездышко пара морских ласточек, и Алик подкармливал их с рук. А по ночам под окнами подводного дома кружились в нескончаемом хороводе креветки и прочая мелкота.

Проверив желудки скорпен и каменных окуней, подстреленных у самых стен «Черномора», акванавты убедились, что рыбы интересовались отнюдь не только своими новыми соседями, научными сотрудниками, и их ультрасовременным подводным жилищем. Желудки рыб оказались туго набиты мелкими крабами. Те приплелись сюда в надежде поживиться кухонными объедками с людского стола, ан сами попали на зуб…

 

«Летка-енка» — премьера сезона

Тихие, прожженные солнцем улочки небольшого хуторка океанологов. Их по-деревенски уютные, приземистые дома, утопающие в зелени виноградных лоз, персиковых деревьев и айвы. Лужайка перед административным корпусом института и рощица совсем еще молодых сосенок, подступающих почти к самому морю… Мягкий, неслышный ветерок обдувает влажные от жары ладони рук. Тишина…

Вся эта благодать умиротворяет, неотразимо настраивает на дачный лад. Сладко клонит в дремоту. Хочется пойти к морю и, забыв про все дела, лениво разлечься на горячем гальковом пляже, созерцая окружающие красоты.

И впрямь идиллия. В тени деревьев юная воспитательница в короткой юбочке пасет стайку воркующих дошколят. Из-за ветвей показывается женщина с лукошком. Она нагибается и что-то поднимает с земли. Неужели?.. Подхожу ближе и не верю своим глазам — великолепные маслята! На берегу Голубой бухты разгуливают грибники!

А в это самое время у пирса толпится народ, явившийся на проводы акванавтов. Как и год назад, первыми уйдут испытатели: москвичи Георгий Стефанов, командир, Юрий Калинин, Вениамин Мерлин, Борис Яхонтов, врач, командированный сюда Научно-исследовательским институтом гигиены труда водного транспорта Минздрава РСФСР, и Алик Амашукели.

Первая ступень — одиннадцать метров.

И снова — почти точь-в-точь как в прошлогоднее капитанство Боровикова.

Четырнадцатого июля бухта вспенилась мутными волнами. Леденящий ветер, дождь, град.

Срывается с якорного распятия понтон-катамаран, стоявший в стороне от «Черномора». Слава богу, несет к берегу, а не в открытое море. Беспомощную, утлую посудину выбросило на скалы в левой части бухты. Его герметичные лодки-поплавки были разбиты и залиты водой.

Непоседлив и «Черномор». Срывается в пляс: подпрыгивая на целый метр — в такт волнам, — озорно исполняет «Летку-енку»… А ноги у «Черномора» не те, что в прошлом году — гидравлические, из отработавших свое шасси ИЛа-18. Но дом скачет, и нет сил угомонить. По полу катаются консервные банки, кружки, ложки — все, что плохо лежит, и сами акванавты, как матросы, ловят уходящую из-под ног палубу.

Несмотря на отчаянное волнение и почти всякое отсутствие видимости под водой, «Черномор» принимает гостя. Это Громадский, решившийся на вылазку в такую погоду. Он принес горячий обед и возвратился на берег.

Команда всплывать! С замиранием сердца следят с берега, как угрожающе близко приближается к берегу всплывший «Черномор», а затем его стремительно уносит назад.

Голубая бухта — особенная. Во время сильных бурь ветер нагоняет сюда столько воды, что она поднимается выше уровня моря. Вслед за тем эти воды с колоссальной скоростью отливают от берега, увлекая за собой все, что могут.

Когда еще только начался шторм, Владилен Николаев, подойдя на катере «Дооб», завел к дому прочный капроновый канат от ближайшей к «Черномору» рейдовой бочки. Когда же он поднялся на поверхность после того, как подстраховал «Черномор», то сообразил, что закрепил конец каната не в том месте, где следовало. Но идти вниз вторично уже не было сил. Тогда пошел Витя Усольцев. Он сделал все как полагается. Эту работу они закончили часа за полтора до того, как здесь побывал Громадский, доставивший последний обед для акванавтов.

Когда же «Черномор» всплыл, с того же «Дооба» завели еще один — стальной трос.

Акванавты закончили декомпрессию и, уже отдыхая на берегу, с тревогой следили, как метался на привязи тросов «Черномор». А шторм все усиливался. Как бы все же не сорвало дом и не унесло! И вот тогда принимается решение: вызвать из Новороссийска буксир-спасатель. С его помощью «Черномор» дополнительно ставят на якорь. Толстенный капроновый канат его подводят к дому водолазы Амашукели и Валерий Чернов. Теперь, кажется, не страшны ни волны, ни почти мальштремовские течения Голубой бухты…

За истекший год «Черномор» не только повзрослел — теперь на борту его красуется литер «2», — но и потяжелел на целых двенадцать тонн! За счет чего же? Появились мощные аккумуляторы, прибавилось газовых баллонов с азотом и кислородом. Изменился и внешний облик «Черномора»: над верхней палубой выросла рубка, почти как у настоящей подводной лодки.

Перемены большие и радостные! Неподалеку от пирса, у самого уреза воды, построен водолазный корпус с декомпрессионной камерой и физиологическим кабинетом. Это царство водолазного специалиста экспедиции Иллариона Андреевича Раевского и многоопытнейшего врача-спецфизиолога Василия Антоновича Гриневича. Акванавты любовно называют его Дедом. Раевский еще лет двадцать тому назад, едва ли не первым в мире, в мягком скафандре — тогда об акваланге почти никто и не слыхал — достиг без малого четвертькилометровой глубины… Феноменален подводный стаж этого аса глубины — 15000 часов, или около шестисот дней! Почти два года жизни под водой!..

Глубина стоянки «Черномора-2» увеличивается вдвое. Двадцать два метра. Уходит в море второй испытательный экипаж подводного дома. Боровиков, Стефанов, Яхонтов, Подражанский и Виктор Бровко, подводник и спелеолог, на его счету — участие в экспедициях в затопленные пещеры Крыма и Кавказа. Проводить акванавтов пришли профессор А. С. Монин и гостящий в Геленджике крупный знаток акустики моря академик Л. М. Бреховских.

 

«Закон Калинина — Торричелли»

29 августа стартует первый научный экипаж — знакомые все лица. Слава Курилов, Алик Амашукели, Валерий Чернов, Иван Кошель. Командир Саша Ломов. Все, за исключением Курилова, профессиональные водолазы. Несмотря на это, экипаж с честью выполняет всю намеченную геологическую программу.

Удивительно обостряется слух здесь, на дне: по скрежету тросов связного буя или цепи рейдовой бочки акванавты узнают, как меняются на поверхности волнение и течения, по характерному стуку дизеля определяют, как подходит и отходит от плавбазы корабль «Капитан Чумаков». Громче всех слышно, как носится по бухте, ревя своим подвесным «Вихрем», легонькая алюминиевая шлюпка «казанка». Иногда слышен могучий рев авиационных двигателей рейсовых «Комет», по обыкновению прижимающихся к берегу значительно ближе, чем это рекомендуется лоцией.

Геологи возвратились на восьмые сутки. До них никто так долго не жил в «Черноморе». Но еще больше — шестнадцать дней с лишним! — прожили на дне моря на глубине двадцати четырех метров гидрооптики.

— Мы тоже помогали геологам. Брали пробы грунта и прочее. Но, конечно, не это было нашей главной заботой, — рассказывает Владилен Петрович Николаев, командир второго научного экипажа «Черномора-2».

Владилен водит меня по отсекам своего подводного дома-корабля и охотно, не без юмора отвечает на бесчисленные вопросы.

Акванавты продолжили исследования, начатые в прошлом году. Изучали колебание яркости и освещенности. Дело в том, что интенсивность света под водой то и дело меняется, как бы пульсирует. Зависит это от капризов погоды, ветра, волн.

— Каждый видел солнечные зайчики, бегущие на мелководье по дну. Мы собрались здесь, в холодных глубинах, чтобы предаваться легкомысленному занятию — ловить этих подводных световых зайчиков. Правда, не руками, а чувствительными приборами. И в научной программе экипажа это занятие именуется очень солидно: «Регистрация флюктуации естественного светового поля под водой». Зайчики должны рассказать нам о волнении на поверхности моря, о характере освещения поверхности, об оптических свойствах воды, о световом режиме глубин, — говорит Владилен.

Очень интересно изучение углового распределения света. Что это такое.? Если, плавая с аквалангом, посмотреть по сторонам, то нетрудно убедиться, что вверху яркость больше, по горизонтали — меньше, внизу она и того меньше. Изучение освещенности дает информацию о поглощении света, о дальности его распространения…

Недалеко от «Черномора» стояла двадцативосьмиметровая мачта — на четыре метра выше поверхности моря, снизу доверху унизанная различными датчиками.

В метре от станины этой мачты Николаев нашел… древнегреческую амфору. Правда, вначале испугался. Подумал — мина…

Подводный антиквар

Я прошу Владилена представить мне экипаж подводной лаборатории, зная не совсем обычную его историю.

— Очень сложное и хлопотливое это дело — формирование отряда акванавтов, — с глубоким вздохом делает он вступление. — Сплошь и рядом сталкиваешься с противоречиями. Чем опытней специалист, тем он обычно старше и тем хуже у него здоровье. Акванавтом мог стать только очень хороший подводник. При подборе нашего экипажа требования были особенно жестки.

И понятно: нам предстояло прожить не одну неделю под водой, и глубина немалая. Притом каждый из нас должен был иметь одного-двух дублеров. Пожалуй, построже, чем у космонавтов. У меня, например, подводный стаж около шестисот часов. Думаете, много? Виктор Усольцев из нашего экипажа провел под водой свыше трех тысяч часов, но, правда, он не океанолог, а профессиональный водолаз…

Хотя внешне Усольцев мало походит на водолаза. Среднего роста и, как подметил Владилен, не очень силен. Но зато вынослив. И характер — что надо для подводника: ровный, спокойный. Виктор безукоризненно дисциплинирован и внимателен к товарищам.

— Работать с ним — одно удовольствие, — хвалит Владилен.

Усольцев страстно желал побывать на дне Голубой бухты. Для этого ему пришлось немножко повоевать со своим начальством и на несколько месяцев покинуть… Владивосток, где он постоянно работает.

Собрание всех этих добродетельных качеств послужило основанием назначить Виктора командором водолазов-профессионалов, служивших в «черноморской» экспедиции шестьдесят девятого года.

Примерно то же можно рассказать о Саше Ломове. Ему двадцать шесть. В эти годы редко кому удается стать водолазом первого класса, хотя, правда, он не столь многоопытен, как Усольцев. Но зато богатырь — и силен, и статен. Ломов тоже «варяг» — из Волгограда. Однако по окончании экспедиции Саша, как говорят, преодолев все сомнения, решил остаться в Геленджике насовсем, оставив на Волге новую квартиру и длинный рубль.

С таким, как Саша, не пропадешь. Однажды испытывали глубинный лифт для эвакуации акванавтов в случае аварии на «Черноморе». В кабине находились Мерлин и Гребцов. По небрежности водолазного специалиста плавбазы оба получили «кессонку». Ломов, оказавшийся на палубе, не растерялся. Отстранил проштрафившегося спеца с его поста, сам стал у пульта, поднял давление и вызвал с берега физиологов и опытных водолазных специалистов.

Бортинженер Юрий Калинин — витязь под стать Ломову. На ручном динамометре выжимает девяносто килограммов. Как большинство физически сильных, рослых людей, очень спокоен и добродушен. Юра из Москвы.

— Интеллигент до мозга костей. Разносторонне способный человек. Увлекается литературой, музыкой, искусством, — отзывается о нем Владилен Николаев. — По просьбе Юры я захватил с собой под воду том Блока. Жаль только, что нельзя было почитать вслух. Голоса наши под водой деформировались, и декламирование стихов показалось бы кощунством…

Калинин единственный, кто немножко прохладно отнесся к своей подводной карьере. На то были свои причины. Накануне в Москву из далекой и многомесячной командировки возвратилась жена Юры. Оба не успели встретиться, как одному надо было отправляться под воду.

А однажды ночью Юра Калинин устроил маленький переполох. Неожиданно потек люк шлюза. Юра встревоженно заявил, как бы вода не затопила весь дом.

После все долго подсмеивались над ним. Оказалось, что за люком скопилось всего-то ведра два-три воды. Но даже если бы она хлестала, как из брандспойта, ничего бы не изменилось, лишь бы не упало давление в доме. По закону сообщающихся сосудов, известному с шестого класса, вся вода, сколько ни лей, хоть целый день, через нижний люк тотчас возвращалась бы в море.

— Вот как был открыт «закон Калинина — Торричелли», — улыбаясь, говорит Владилен.

В один из дней в гости к акванавтам пожаловал корреспондент «Известий» Ростарчук.

— В доме светло, сухо и тепло, уютно мурлыкает приемник, нет той влажной дымки, которая докучала членам первых экипажей экспедиций «Черномора», живших в прошлом году на глубине четырнадцати метров, — констатировал он.

Оглядевшись по сторонам и не забывая о цели визита в Голубую бухту, Ростарчук проводит блицинтервью. Имеет смысл познакомиться с материалами этой скоротечной пресс-конференции.

Первый вопрос — о приобщении к подводному бытию.

— Как прошла адаптация?

Николаев: — Период адаптации прошел легко и занял, пожалуй, двое-трое суток. Я отметил у себя в эти дни замедленность реакций, сравнительно быструю утомляемость.

Калинин: — В первое время не было желания общаться с берегом.

Усольцев. — Был слегка возбужден.

— Заметили ли вы изменения в поведении товарищей по экипажу?

Николаев: — Вначале наблюдалась некоторая обидчивость…

Калинин: — Ребята стали внимательнее друг к другу.

Усольцев: — В первые дни все были несколько возбуждены.

— Что больше всего удивило в подводной жизни?

Николаев: — Отсутствие чрезвычайных происшествий…

Калинин: — Возможность наблюдать за жизнью моря, слушать море.

— Что оказалось самым трудным под водой?

Николаев: — Пятьдесят раз на день и в самое неудобное время повторять по телефону знакомым и малознакомым, что самочувствие отличное, все системы работают нормально…

Калинин: — Надевать и снимать гидрокостюм «Садко».

— Что бы вам больше всего хотелось?

Николаев. — Французский гидрокостюм «Калипсо».

Ломов: — Позвонить домой, поговорить с сыном. Я уже три месяца здесь, и он, наверное, за это время научился говорить…

— Как долго вы смогли бы прожить в «Черноморе»?

Николаев: — Сам бы хотел это знать…

Калинин: — Месяцами…

Ломов: — До тех пор, пока не надоест обеспечивающим службам.

Усольцев: — Не один месяц, если бы удавалось спать по восемь часов в сутки.

— Что вам снится по ночам?

Николаев: — Увы, ничего.

Калинин: — Сплю без снов.

Усольцев: — Снов не вижу, но при первой возможности посмотрю…

— Часто ли вспоминаете о голубом небе, ярком солнце, зелени полей и лесов?

Николаев: — Подводная палитра достаточно богата, чтобы не вспоминать о земном желто-зелено-голубом…

Тут зазвонил телефон. Напомнили: время визита истекло, и спецкор поспешил сменить диктофон на акваланг.

Еще одно интервью. На расспросы отвечает Андрей Сергеевич Монин:

— Прежде всего я хочу подчеркнуть, что глубина двадцать пять метров лишь переходный этап. Мы думаем о том, чтобы в ближайшие два года достичь глубины сто — сто пятьдесят метров. Это неизбежный шаг, логичное развитие всей программы. Имеет, по-видимому, смысл «размножить» «Черномор» с тем, чтобы подводные научно-исследовательские работы можно было вести в других отделениях института — на Дальнем Востоке, Балтике и даже передать один из домов нашим коллегам из социалистических стран. Следует развивать и другое направление подводных экспериментов, например иметь судно с барокамерой: акванавты будут жить в ней на борту судна, но при необходимости они могут опускаться в колоколе на глубину шестидесяти-семидесяти метров. Этот комплекс позволил бы во много раз увеличить радиус действия подводных разведчиков. Что же касается исследований, которые имеет смысл проводить с помощью подводных домов, то в первую очередь мне кажутся целесообразными гидрофизические, гидрооптические и биологические. Так, для исследования придонных течений необходима жестко стабилизированная платформа, какой и является подводный дом. Тяжелые приборы гидрооптиков, с помощью которых они ведут тонкие исследования, также удобней всего эксплуатировать акванавтам. Биологи с помощью подводных домов смогут приступить к созданию управляемых морских хозяйств — «подводных огородов». Мне кажется, что такие работы прежде всего интересно провести на Дальнем Востоке. Там можно было бы попытаться разводить трепангов, асцидий, губок, раковин-жемчужниц. В Черном море стоило бы попробовать акклиматизировать крупную дальневосточную креветку. Короче говоря, подводные дома открывают широкие перспективы для океанологов…

На десятый день в экипаже «Черномора» появился Слава Курилов — посланец Ленинградского отделения Института океанологии.

Слава едва ли не самый опытный подводник среди океанологов: имеет удостоверение водолаза второго класса, «майеровец», участвовал в обеих экспедициях «Садко». Но отнюдь не это стяжало ему славу среди «черноморцев».

«На редкость колоритная личность, — говорит о нем командир. — Юморист каких мало видел свет. Может веселить без конца, доводя публику до полного изнеможения и обессиливания от смеха.

О себе?.. Мне тридцать семь (увы!). Кандидат технических наук. Окончил Московский государственный университет. В Геленджике с пятьдесят шестого года. Тогда наше Южное отделение называлось Черноморской экспериментальной научно-исследовательской станцией Института океанологии. Лаборатория, в которую я тогда пришел, создавала первые в стране подводные телевизионные установки. Я лично занимался проблемой видимости под водой. До этого я моря-то и не видел, но быстро проникся любовью к нему. Любовь эта, по-видимому, пошла от подводной охоты. Я никогда не охотился на суше, но подводным охотником стал страстным. Как приехал сюда, так почти все свободное время проводил с ружьем. Постепенно эта увлеченность начала сказываться и на моих рабочих планах. Я составлял научные программы, выполнять которые можно было, только вооружившись аквалангом.

Первые годы мы, разумеется, ходили кто в чем — в тельняшках, шерстяных свитерах. Специальных костюмов у нас тогда не было и в помине. Но это не останавливало. Мы бывали и на сорокаметровой глубине. Ощущение лютого холода — вот что больше всего запомнилось, если говорить о тех погружениях.

Бывал в заграничных плаваниях. В шестьдесят шестом году участвовал в экспедиции в Красном море. Два дня стояли у одного из коралловых островков неподалеку от тех мест, где жили под водой поселенцы Жак-Ива Кусто. Наш «Академик Вавилов», исследовательское судно Южного отделения, раз шесть или семь бросал якорь в Монако. Я лично дважды был там. Мы вообще имеем хорошую связь с Кусто. Как-то раз нас пригласил к себе в дом Клод Весли. Запомнилось его неистощимое галльское красноречие…»

Поздней осенью, в Москве, командир передал мне свой дневник, который он вел на дне Голубой бухты. Как говорят радиожурналисты, включаем запись!

 

Командирские мемуары

27 сентября. Стоим на борту «Капитана Чумакова», нашего вспомогательного судна, и ждем сигнала. Прыгаем в воду! Первыми по тросу с буйками, ведущему к «Черномору», направляются Калинин и Ломов. Открывают люк. Из шахты вырывается огромный клуб воздуха.

В 8.45 входим в подводный дом. Усольцев подключает кабели связи и электропитания. Устанавливаю радио- и телефонную связь с берегом. Принимаем первые поздравления.

Юра Калинин хлопочет с газоанализатором. Вот те раз! Кислорода больше нормы: шестнадцать процентов, надо — двенадцать. С плавбазы подкачивают азот. Проценты поубавились — стало четырнадцать. Дед успокаивает: ничего, мол, потом съедите! И правда — чего волноваться!

Появился первый представитель прессы — корреспондент Всесоюзного радио. Фамилию его не помню, но это тот журналист, который дал на радио информацию о нашем погружении… еще двадцать пятого числа.

28 сентября. Этот день запомнится подъемом вдоль мачты до верхнего яруса люксметров. Я поднялся на глубину девяти метров — всего на полминуты! Приятно чувствовать, что мы не привязаны, как черви, к грунту. Это был физиологический эксперимент Гриневича. Молодец, Дед! Правда, Слава Ястребов, начальник штаба экспедиции, очень разволновался, когда узнал об этом опыте.

29 сентября. Ночью был потоп: потек люк. Но в доме в это время царил страшный холод, и вставать не хотелось. Хотел продемонстрировать «командирское» хладнокровие! — повернуться на другой бок и заснуть.

Да где там! Не хватило характера. Встал. Из водолазной зоны доносилось непривычное журчание: из-под среднего люка текла маленькая струйка воды. Постояли, посмотрели. Течет. Разбудили Витю и Сашу. Еще постояли, еще посмотрели. Течет… Переглянулись, дело ясное — кому-то из нас нужно идти в воду, подняться наверх, на палубу «Черномора». А всем хочется спать, а в воде 12°, да и в лаборатории… Со сна мы уже продрогли, и за бортом — африканская ночь.

«Так кому идти?» — «Ну что же, я пойду», — тусклым голосом сказал Витя Усольцев. Глядя виноватыми глазами, мы помогли ему надеть гидрокостюм и акваланг. Витя плюхнулся в черную холодную воду. А каждый из оставшихся думал про себя в эту минуту, что именно он, а не Витя Усольцев, должен был пойти сейчас в воду. Я — потому что командир экипажа, Юра — потому что бортинженер, Саша — потому что тоже водолаз первого класса и намного моложе и здоровее Виктора…

Витя вышел, подкрутил гайки. Течь прекратилась.

1 октября. Наверху безоблачно. Легкое волнение. Легкий ветер. Вода у нас 20,5°!

Жаль, что не держатся подолгу лампы внешнего освещения. Очень интересно смотреть по ночам на соби-рающуюся у водолазной шахты всякую живность.

Потихоньку составляю список дел по «Черномору», которыми необходимо заняться зимой. Думаю, надо написать «Положение об акванавтах Института океанологии Академии наук СССР».

3 октября. Прихожу к убеждению, что один из главнейших критериев в комплектации экипажа — это вопрос о психологической совместимости его членов. Все-таки очень удачно получилось у нас, а ведь все мы — практически мало знакомые друг для друга люди из четырех городов. Хотя все-таки Юра нет-нет «цепляется» к Сане, а у того, видимо, самолюбие перетягивает чувство юмора. Обижается.

Юра мастерски копирует голос Сани, рапортующего Деду: «Кожа у всех чистая, руки-ноги на месте, как положено. В уши и прочие места не заглядывал. Саша».

Здесь позволим себе прервать командира. Пожалуйста, не удивляйтесь, если сейчас в нашу беседу вступит… международный гроссмейстер Давид Бронштейн, как увидим, вполне солидаризирующийся с командиром «Черномора»:

— Далеко не последнюю роль играет так называемый комплекс психологической совместимости, испытание на который проходят космонавты и акванавты…

4 октября. Журналисты нас как будто не забывают. Постоянно где-то поблизости крутится фотокорреспондент Юрий Транквиллицкий из «Советского Союза». А сегодня у нас день «Известий». Прибыли Олег Галушко и Ростарчук.

Один из корреспондентского аквакорпуса — Юрий Транквиллицкий, спецкор журнала «Советский Союз»

Всех их поочередно «доставляли» к нам под усиленным конвоем наряда водолазов обеспечения. Очень приятно было побеседовать с полномочными представителями «верхнего мира», но, увы, чем дороже нам гости — а их у нас было немало, — тем быстрее и настойчивее просим мы их оставить наш дом.

«Помни о «кессонке» всяк сверху входящий» — такой плакат нужно было бы повесить у входа в водолазную шахту.

Когда Миша ушел, оставив диктофон, наболтали всякого на пленку. «Дорогие читательницы и читатели! Мы начинаем наш репортаж с борта подводной лаборатории «Черномор». Глубина — двадцать четыре метра! Внимание! В водолазной шахте плещется вода. И вдруг появляется наш друг Михаил Растрепчук, Растропчук, простите, Михаил Александрович Ростарчук!..» Жаль, что Юра перед отправкой диктофона наверх стер всю эту запись. Порадовался бы Миша…

5 октября. Хочется пойти погулять. Гуляю вечерами. Очень любопытно подсвечивать фонариком ершей, лежащих на дне. Их много. Упрямые. Не тронутся с места, пока стекло фонаря не коснется их носа. В свете фонарика они просвечиваются насквозь.

Люблю ночные дежурства. Приятно посидеть, можно почитать, написать письма, и смотри сколько хочешь на ставридок и окуней за иллюминатором. А иногда вскакиваешь и бежишь к водолазной шахте — опять кто-то там заплескался.

Сочиняю стихи. Вот образчик моего подводного творчества из цикла «Высокое давление».

Между прочим, я их физически ощущаю. Кажется, даже кожей чувствую и норд-осты и зюйд-весты, несмотря на 24-метровую толщу воды.

Нет, подводный сонет не получился…

6 октября. Очень мутная вода. Наверху сплошная облачность. Туман. До обеда репетировали с Ломовым манипуляции с яркомерами на мачте. Очень нужны хорошие переговорные устройства.

Усольцев до обеда закончил маркировку полигона для Айбулатова. После обеда он вышел на полигон взять пробы, но работать не смог — ничего не видать. Потом испытывали гидролокатор. По моему мнению, для подводных домов локаторы ни к чему. Акванавт просто-напросто не имеет права позволить себе такую роскошь — заблудиться.

Все-таки золото этот парень — Усольцев. Спокойный, безотказный.

7 октября. Наверху сплошная облачность. Зыбь… Вода холоднющая — температура сегодня до 11,8°. Внутри «Черномора» — 20°. А это холодно. Ночью температура воды упала до 9,8°. Весь прошедший день нас покачивало. И слегка возит с характерным скрежетом носом — «черномордиком» — по песку. Нужны дополнительные балластные цистерны, надо увеличить отрицательную плавучесть «Черномора».

8 октября. Сверху доносят: «Вода холодная, мутная. Почти сплошная облачность». Время от времени включаю измерители освещенности. Усольцев сходил на полигон, собрал образцы. Айбулатов был очень доволен сообщением об этом.

Сегодня к нам «подсажен» Курилов. Возможно, он успеет сделать хоть что-то по программе Майера. Работы в общем-то мало.

Общее настроение у нас очень бодрое, постоянна склонность к «розыгрышам» — и друг друга, и «поверхности». Стандартные темы для шуток: «Усольцев и женский пол», «Чернов! Где наш акванавт?»

Юра Калинин несколько предыдущих дней хандрил. Видимо, не лучший вариант — сидеть под водой, когда в Москве находится твоя жена, приехавшая из длительной экспедиции.

Но сегодня Юра настроен оптимистично. Зато у меня уже третий день воспаление среднего уха.

Температура вечером 37,2. Но с ухом дела обстоят как будто лучше.

Мучит идея-фикс: мало, мало сделано…

9 октября. С утра наверху хорошая погода. Солнце, тепло, легкий ветер с запада. Вода прозрачная. Правда, к вечеру она немного помутнела.

Еще ночью выяснилось: не в порядке электрокабель. На «Чумакове» возятся с его ремонтом. Снова происшествие: у меня вышел из строя осциллограф. Что с ним — непонятно. Но потом он заработал так же неожиданно, как и сломался. При всем при этом я успел провести хорошую серию измерений.

Составил вопросничек на предмет выявления настроений сотрудников, как наших, так и прочих, относительно участия в «Черноморе-70». Мысль о необходимости такого «выявления» пришла, когда узнал, что Юра, например, сидит не потому, что ему очень это интересно, а из соображений долга. Хотя, когда я при подборе экипажа назвал его номером «пять», а не «четыре», он обиделся. Шут его разберет!

С приходом Курилова в нашей и без того веселой компании стало еще веселее. Порой буквально катаемся от хохота. Курилов смешит нас, кажется, даже без желания смешить.

Слава с удовольствием и без каких-либо понуканий делает любую черную работу, а ведь он еще не адаптировался.

Экипаж у нас состоит из «агентов»: Ломов — агент Деда, Калинин — агент Пашки Боровикова, Курилов — агент Майера, Усольцев — агент Раевского. Не выяснено только, чей я агент. Наверное, Монина.

 

Муха на декомпрессии

Так жили не тужили, на совесть трудились, про отдых не забывали. В кофеварках-перевертышах — вспомните Софи Лорен в «Браке по-итальянски» — варили крепчайший кофе.

Аппаратики эти, привезенные из заграничной командировки, тем хороши, что очень просты и не заставляют долго ждать.

О земных радостях не позволял забывать и большой доброжелатель акванавтов Леонид Братков из Южного отделения — дежурный по эксперименту. Леонид оказался крупным специалистом по части изготовления домашних вин. Так вот, он с разрешения Деда — в опытных целях и без таковых — не раз баловал акванавтов винами собственного производства. Братков ухитрился сделать даже коньяк, дегустация его прошла с шумным успехом…

Перед иллюминатором акванавты положили приманку для рыб. Но первыми появились какие-то морские букашки, за которыми начали охотиться ставриды, а на ставрид — скорпена. Она устроила засаду. Сидела неподвижно по целым часам. Акванавты видели, как из ее пасти торчит хвост проглоченной ставриды.

Но она, не смущаясь, сделала бросок навстречу новой жертве…

А однажды в шахту прыгнул ласкирь. Владилен поймал его руками.

10 октября. Сегодня проведена большая серия записей с люксметрами и яркомерами.

Штаб решил — поднимать завтра. Аргументы: неблагоприятная синоптическая обстановка, якобы договоренность о приходе плавкрана для подъема «Черномора», усталость береговых вахт — это еще можно понять. Действительно, водолазы и те начали сдавать от усталости.

И все-таки жаль. С большим неудовольствием принимаем мы это решение штаба. Мы, конечно, еще смогли бы поработать. Пару недель, во всяком случае. Переговоры почти ни к чему не привели. Подъем отложен на полдня — это все, что мы могли выговорить.

Сегодня выходил с трехбаллонной «Украиной». Хорошо! Кстати, неделю назад отличный у меня был номер с обычной «Украиной». При резком наклоне вниз — из горизонтального положения — я неожиданно хлебнул воду. И второй раз, и третий. Этак и гробануться можно! Потом сообразил, в чем дело — в баллонах вода! Вода ржавая, красная. У головы, как нимб, расплылось красное облачко Вернулся в «Черномор», проверил, все именно так. При открытом вентиле вода из наклоненного баллона била, как пена из огнетушителя.

11 октября. С утра лихорадочная спешка, хочется успеть сделать как можно больше. С 11.00 начали подготовку к всплытию. Мы освободились от пуповины электрических кабелей, отсоединили все ходовые концы.

Последний ритуал: бортинженер Юра Калинин осматривает вентили балластных цистерн — вентили, которые будут стравливать воду, уступая место сжатому воздуху. Затем я сам совершаю инспекцию.

Водолазы принесли в последний раз обед. За полдня Курилов ухитрился пробыть за бортом три часа, я и Калинин — только по полчаса, зато Ломов — четыре часа!

Начальник аварийной группы Боровиков командует: «Всплытие разрешаю!»

Всплытие «Черномора»

В 14.45 начали продувку первой и второй группы балластных цистерн. Командую: «Открыть вентили продувки!»

После продувки вторых цистерн лаборатория начала стремительно клониться на нос. Соорудили угломер — гайка на веревке. Продувка нулевой группы дифферента не уменьшила. Полетел на пол обед, до которого у нас так и не дошли руки. Я растянулся на полу, держу в руках незакрепленные газоанализаторы. Юра сидит, вцепившись в пульт. Курилов, Ломов, Усольцев стояли, ухватившись за переборку. Ощущается качка. Видимо, всплыли. Потом раздался гулкий удар. Мне показалось, что мы ударились о швартовую бочку. Дифферент слегка уменьшился. По телефону сообщили, что мы на поверхности. Через некоторое время передали, что у нас взорвались цистерны нулевой группы. Оказалось, не закорродировали вентили. А ведь этого, в общем-то, следовало ожидать.

16.10. Нас подтащили к пирсу. Началась декомпрессия.

12 сентября. После перехода на «глубину» восьми метров у Калинина появилось ощущение уколов в области груди, рук, плеч, особенно в шее и на лице. Решили было сообщить об этом Деду. Но вскоре Юра Калинин сказал, что никаких уколов больше нет. Зато после перехода на десятиметровую ступень у меня разболелся пломбированный зуб. Поболел с час, перестал. Потом при переходе на следующую ступень снова разболелся.

Настроение весь день неважное, слабость, вялость. Но, как всегда, нас веселит Слава Курилов: «Мы раньше слова такого — «кессонить» не знали, потому и не кессонили…»

13 сентября. Открыт верхний люк. Вышли. Ощущение озона в воздухе — как будто ты оказался в сосновом бору после грозы. Очень четкое, обостренное зрение. Голубое небо, синее море, яркая зелень листвы, четкие силуэты гор Маркотха. Нервный подъем. И физическая слабость. Отчетливое ощущение избыточности поступающей информации, обилия внешних раздражителей. Сын… Вглядываюсь в лица. Все незнакомые, знакомых мало. Треск фотозатворов. Неприятно. Чего-то не хватает. Самой малости…

Гриневич нежней мамаши встречает каждого из акванавтов и самолично, взяв под руку, провожает до барокамеры. Мало ли что может случиться. Но нет, все хорошо, и Дед разрешает покинуть плавбазу. Акванавты ступают на берег.

Еще в первые дни командир обнаружил, что вместе с ними в подводном доме, наполненном сжатым, как пружина, воздухом, поселилась… муха.

Острослов Слава Курилов тотчас внес на обсуждение экипажа «законопроект» о превращении территории «Черномора» в подводный заповедник. Так муха получила право убежища и гарантию о неприкосновенности. Муха — не Пополь, но как-никак вшестером еще веселей. Так проходили дни. Акванавты занимались своими делами, муха, не обращая внимания на людей, — своими.

Когда наступила пора возвращаться, дом всплыл. Но открывать люки было рано: потекли часы, пока азот, пропитавший живые ткани людей, не выветрится наружу. Процедура не из приятных. Следовало заново приспосабливаться к земным условиям. И тут, к своему немалому удивлению, люди обнаружили, что декомпрессия отразилась и на их постояльце. По всему видать, муха чувствовала себя неважно. Стала вялой, апатичной и недовольно жужжала, когда ее беспокоили. По целым часам сидела, забившись в укромный уголок, либо подолгу топталась на одном и том же месте. У нее вконец пропал аппетит.

Наконец декомпрессия подошла к концу. Наступил час выхода на свежий воздух. Все необыкновенно повеселели, оживилась и муха. Открылся люк, и «комарик в свой удел через море полетел», но на крылатого акванавта уже никто не обращал внимания…

В Голубой бухте тишь да гладь. Предсказание о непогоде и приближении очередного шторма, как видно, не желает сбываться. Опустевший «Черномор» с завинченными люками, с задраенными иллюминаторами мерно покачивается у пирса. Около крутится стайка ребятишек-удильщиков, один из них держит за хвост подцепленного на гарпун катрана. Борясь с соблазном, они размышляют, как бы пробраться на палубу дома. Уж конечно, с «Черномора», заслужившего известность у обитателей окружающих вод, рыба ловится получше, чем где-либо еще.

Где же акванавты? Отдохнув, они пришли в актовый зал, здесь началось заседание пленума секции подводных исследований Океанографической комиссии Академии наук СССР. Обсуждались первые итоги только что закончившейся экспедиции. О своих исследованиях и планах покорения морских глубин говорили делегаты из Москвы, Ленинграда, Владивостока, Мурманска, Клайпеды, Донецка, Киева.

«Необходимо создать единый центр, координирующий все подводные исследования в нашей стране, ведающий строительством научно-исследовательских подводных лодок и лабораторий на дне моря, выпуском новой водолазной техники и подготовкой акванавтов», — пришли к единому мнению делегаты пленума.

До конца заседаний оставалось два-три дня, как неожиданно от милой Элеоноры Кузьминичны, ученого секретаря Океанографической комиссии, узнаю, что в Геленджике появился Иван Сизов — один из организаторов экспедиции «Садко-3».

Наутро мы с Иваном Сизовым уже мчимся на «Комете». Лазаревская, Сочи. Пересадка. Втискиваемся в переполненную электричку и поздним вечером прибываем в лагерь ленинградских акванавтов.

 

«Черномор-70»

«Мы являемся свидетелями начала новой великой эпохи в истории человечества: эпохи заселения Мирового океана. Сегодня это уже не мечта, не фантазия. Подводное поселение в Средиземном море, созданное знаменитым Жак-Ивом Кусто и его друзьями, подводная лаборатория «Силэб», созданная американцами, и, наконец, наши подводные дома «Садко», «Черноморы».

Вы скажете, что это крохотные точки в безмерной водной стихии. Но вспомните, как шло заселение человеком суши: охотничьи стоянки, заимки, хуторки, деревушки, села, городища и, наконец, огромные современные жилые комплексы!

Уровень научно-технического прогресса уже в наши дни позволяет на практике решать проблему освоения дна Мирового океана», — уверенно заявляет Андрей Сергеевич Монин в интервью корреспонденту «Литературной газеты».

Речь идет о том, чтобы полностью овладеть богатствами материковых отмелей… Речь идет о том, чтобы человечество уже приступило к эксплуатации богатств континентального шельфа.

— Институт океанологии, — рассказывает далее Андрей Сергеевич, — идет в подводных исследованиях своим путем. В ИОАН еще в начале шестидесятых годов была создана Лаборатория техники подводных исследований, возглавляемая Вячеславом Ястребовым. Давая жизнь «Черномору», его авторы стремились создать не только подводный дом, в котором могли бы жить и работать водолазы-профессионалы, а такую лабораторию, где 6ы хорошо чувствовал себя любой, практически здоровый человек. Это условие неизмеримо расширяет возможности подводного дома, позволяя обстоятельно изучать море на «месте событий».

А каковы планы «черноморцев» в 1970 году? Вот что ответил на это профессор Монин:

— Мы планируем провести работы на большей глубине, одновременно расширив и углубив программу научной экспедиции. Увеличивается и срок жизни экипажа под водой. Будем продолжать исследования по биологии и геологии. Хочется иметь возле «Черномора» небольшой подводный огород, в котором ученые будут на практике проверять возможности культивирования различных водорослей. Нам хотелось бы организовать небольшую подводную деревню в составе «Черномора» и двух более простых подводных лабораторий…

Более подробно о «Черноморе-70» прошу рассказать заместителя директора Института океанологии, председателя секции подводных исследований Океанографической комиссии Андрея Аркадьевича Аксенова. Он сообщил, что место для экспедиции выбрано за пределами Голубой бухты, на глубине тридцати метров. Командиром научного экипажа назначен Владилен Николаев. Акванавты пробудут на дне океана около месяца.

— А кто возглавляет экипаж испытателей, опять Боровиков?

— Не Боровиков, а Гриневич.

Вначале мне показалось, что Андрей Аркадьевич не так понял мой вопрос. Ведь Василию Антоновичу Гриневичу лет шестьдесят, не меньше, и Дедом его зовут не зря. Переспрашиваю.

— А что ж тут удивительного? — отвечает мой собеседник. — Гриневич даст сто очков вперед любому молодому акванавту.

 

Моим проводником на дно бухты стал Всеволод Джус.

Надеваем гидрокамзолы и усаживаемся в ял. Команда гребцов неторопливо, но сильно разводит весла. Подойдя к бую — указателю стоянки подводного дома, берем грузовые пояса, плавники. Кто-то помогает застегнуть ремни тяжеленного на воздухе акваланга, ободряюще хлопает по баллонам. Кажется, Слава Коваленко.

— Готовы? — спрашивает Павлов.

— Готовы! — Опускаем забрала-маски и, перевесившись за борт шлюпки, поочередно плюхаемся в воду.

Был уже поздний вечер, и под водой стояла непроглядная тьма. Лишь откуда-то снизу излучался тусклый, рассеянный свет. С каждым взмахом ласт огни становились ближе и ярче. Прямо под нами заполыхала россыпь наружных светильников, прожектор и иллюминаторы подводного дома. Невольно пришли на ум слова Жак-Ива Кусто, сравнившего подводное поселение с «затонувшей метрополией»…

 

Операция «Три-три»

Хлопоты об аппаратуре, монтажные приготовления, то да се — все это отняло уйму времени. Промелькнуло лето, наступила осень.

11 октября, в тот день, когда поднялся и унесся к звездным далям советский космолет «Союз-6», пилотируемый Георгием Шониным и Валерием Кубасовым, на подводную «орбиту» вышел с разницей всего в несколько минут и впрямь похожий на ракету «Садко-3».

И впрямь похожий на ракету «Садко-3»

Подводный дом — трехэтажный. Первый — водолазный. Второй и третий — сферические отсеки — жилые. Здесь кубрик, пост управления, научная аппаратура. Обе сферы прикрыты плащом-обтекателем. При спуске дома выемка между шарами и обтекателем заполняется водой, действуя как балластная цистерна.

Внешне сходство «Садко» с ракетой придают похожие на космические двигатели капсулы, примкнувшие к нижнему отсеку. Три капсулы, окрашенные в белый цвет, — водяные цистерны, еще две — склад, а последняя, простите, — гальюн.

Система коммуникаций «Садко» заметно упростилась. Лебедки уже были не нужны. «Садко-3» всплывал и погружался самостоятельно, наподобие подводной лодки.

Как всегда, объявилось немало претендентов, пожелавших снять угол в подводном доме. На дне бухты поселились Всеволод Джус — автор проекта «Садко-3», он же командир экипажа, Джон Румянцев и Александр Монкевич.

Всеволод — по специальности инженер — океанолог, Джон — радиоэлектронщик, Александр — водолазный специалист. Но, конечно, круг обязанностей подводных жителей был весьма разнообразен, и акванавты не ограничивались узкопрофессиональными интересами.

— Что касается Джона, то он, увлеченный акванавтикой, пришел к нам из другого института, пожертвовав более высокой должностью и зарплатой, — рассказывал Всеволод.

«Садко-3» обосновался на глубине двадцати пяти метров. Напомним, что глубина погружения подводных домов измеряется от уровня «жидкой двери». Дом могли установить и на вдвое-втрое большей глубине, но акванавты не ставили перед собой цели рекордного погружения. Задача «Садко-3» иная. Об этом и пойдет речь.

Помимо аквалангистов-связных, под водой часто бывали Слава Юкша и Толя Дроздов — кинохроникеры экспедиции, делающие картину по заказу Ленинградской студии научно-популярных фильмов. Яркие фотографии «Садко-3», которые помещены в этой книге, дело рук Юкши. Его же фото иллюстрировало мой репортаж в «Правде», написанный по свежим следам событий на дне Сухумской бухты.

К исходу третьих суток жизни в глубинах моря акванавты получили приказ перейти в водолазный колокол, находящийся неподалеку от подводного дома. Включается лебедка. Колокол поднимается на поверхность моря и стыкуется с береговой декомпрессионной камерой.

Операция «Три-три», как в шутку закодировали первую стадию эксперимента, подошла к концу. Испытательный экипаж, опробовав все системы подводного дома, выполнил свою задачу. В тот же день на смену им опустились акванавты Анатолий Игнатьев, командир, Евгений Савченко и Валентин Беззаботное с шутливым прозвищем Слон.

Одновременно в подводном доме нелегально появился еще один жилец, которого под секретом от начальства захватили с собой акванавты, — котенок Кессонка.

 

Охотники за голосами

Акустика океана год от году все сильнее приковывает к себе внимание ученых.

— Чтобы овладеть океаном, прежде всего надо его досконально исследовать. Акустика дает ученым-океанологам чрезвычайно мощный и, я бы сказал, уникальный инструмент в познании дна океана… Используя акустическую технику, можно достаточно обстоятельно изучать с борта надводного корабля рельеф океанского дна, искать рудные залежи, обнаруживать скопления рыб, планктона. Словом, акустика позволяет быстро и в то же время детально обследовать обширные районы океана… Большой интерес для науки представляет изучение собственных шумов океана. Многоголосый хор глубин рассказывает ученым о самых разных сторонах подводной жизни. И нам надо научиться понимать эти рассказы, — говорит начальник отдела Акустического института академик Леонид Михайлович Бреховских.

Акустические исследования были гвоздем научной программы «Садко-3».

Исследованиями по биоакустике руководил Иван Сизов, заведующий рыбопоисковой лабораторией сухумского филиала Акустического института.

По плану биоакустических исследований предполагалось записать голоса и звуки, издаваемые морскими рыбами, особенно их сольные выступления. Ведь запись биозвуков только тогда имеет большую ценность, когда точно известны их авторы. Но этого мало.

— Ныне установлено, что по крайней мере половина всех морских рыб издает различные звуки. Они свистят, трещат, щелкают, хрюкают, барабанят и даже всхлипывают, — говорит Иван.

Нестройный хор рыб-барабанщиков часто можно слышать вечерами у кавказских берегов Черного моря. Беспокойно ведут себя горбыли — ворчат, вздыхают, скрипят, по-вороньи каркают. Негромко пощелкивают малыши — морские коньки, правда, не все, а лишь некоторые виды их. Куда разговорчивее морские петухи: свистят, гудят, лают, кудахчут, как наседки.

Кстати, чтобы услышать эти голоса, не обязательно быть ихтиологом или акустиком. Несколько лет назад издательством «Наука» совместно с Всесоюзной студией записи «Мелодия» был выпущен атлас «Звуки рыб» с долгоиграющей пластинкой в качестве приложения. Авторы этого интересного научного труда Игорь Никольский, Евгений Романенко, Владимир Протасов и Екатерина Шишкова, а редактор — профессор Борис Петрович Мантейфель, в течение многих лет возглавлявший секцию подводных исследований Океанографической комиссии Академии наук СССР. На пластинке записаны голоса более чем семидесяти различных «говорящих» рыб.

Но что именно обозначают эти звуки? Выражение удовлетворения при находке пищи, шум, издаваемый при кормлении, сигнал привлечения к себе своих сородичей, выражение угрозы при виде соперника, зов тревоги либо, наконец, семейную перебранку?..

Чтобы удобнее наблюдать за морскими рыбами под водой, построили специальный вольер — почти в полный рост «Садко» и диаметром около десяти метров металлический каркас, обтянутый капроновой сетью.

В этом огромном садке объемом в несколько сот кубических метров рыбы живут в условиях, весьма близких к естественным, будучи отгорожены от родной стихии лишь зыбкими, едва заметными стенками.

Но кто же они, обитатели вольера? Несколько десятков ставрид, кефали, несколько скатов, пара черноморских мини-акул катранов и другие рыбы.

…Зимой 1957 года вел поиск рыбы в Норвежском море крупный траулер-рефрижератор «Витебск». 22 января, в четыре часа дня, гидролокатор корабля, испустив мощные ультразвуковые импульсы, обнаружил промысловый косяк сельди. Приготовили сети, началось траление. Но вдруг к ответным эхо-сигналам локатора примешались незнакомые звуки.

Вначале они напоминали слабое мяуканье и свист… Постепенно нарастая, эти звуки заглушили не только эхо, отраженное от косяка, но даже посылаемые сигналы. Из динамика в рулевой рубке корабля неслось мяуканье, хрюканье, щелканье, скрежет и даже залихватский свист… Это были ультразвуки Но прибор трансформировал их в обычные, слышимые звуки.

Когда трал подняли, то увидели, что вместе с сельдью в сетях оказались катраны.

Ультразвуки, посылаемые корабельными приборами, словно завораживали акул. Рыбы подплывали к самому излучателю сигналов и, должно быть, даже пытались наладить с ним связь. Но что именно хотели сказать катраны — неизвестно…

26 января «Витебск» покинул этот район, акулы уже не попадались в трал. Прекратились и странные звуки в динамике.

— Не оставалось сомнений, что авторами этой ультразвуковой какофонии были акулы, — говорит очевидец этой истории ученый-океанолог Владимир Ажажа.

А раз так, значит акул можно приманивать на акустическую наживу. Ведь катраны неплохая рыба.

— Я видела, как на батумском рынке предприимчивый рыбак продавал курортникам балык из катрана, выдавая его за севрюжий Впрочем, балык довольно вкусен и особых сомнений у покупателей не вызывал, — не без юмора говорит зоолог, один из пионеров подводного плавания в СССР, Ольга Хлудова.

Сообщение Ажажи об удивительном ультразвуковом концерте катранов вызвало сомнение среди многих ученых. Однако убедительно опровергнуть его тоже никто не смог, и, как говорится, вопрос остается открытым.

Может быть, эту загадку наконец помогут разгадать пленники «Садко»?

— Сейчас акустике особенно нужен прилив свежих, молодых сил. Нужны молодые специалисты со знанием физики, электроники, автоматики, — заметил академик Бреховских.

Именно такими знающими свое дело специалистами были те, что участвовали в экспедиции у берегов Сухумской бухты.

— Что интересно, — рассказывает Иван Сизов, — мы не просто наблюдали за рыбами, населяющими вольер, но, когда надо, могли воздействовать на них, применяя те или иные раздражители — механические, звуковые, световые, химические…

Изучение разноголосья звуков позволит не только узнать что-то новое о жизни морских рыб, но и, способствуя рассекречиванию патентов живой природы, окажет неоценимую пользу инженерам — создателям рыбопоисковой электронной аппаратуры, а тому, можно сказать, в истории бионики «мы тьму примеров сыщем».

— Когда «язык» рыб будет досконально изучен, то рыболовецкие флотилии, возможно, будут не столько гоняться за рыбьми стаями, сколько приманивать их, воспроизводя записанные на пленку сигналы привлечения рыб и особенно сигналы, собирающие их в косяки. Такая аппаратура позволит быстро и безошибочно определять скорость и направление передвижения рыбных косяков, их размеры и форму в трех измерениях и даже выявлять породу и количественный состав рыб, — заключает Иван.

 

Ева умерла…

— Старый приятель, какой ты! Совсем взрослый! Ухоженный — шерстинка к шерстинке. Здравствуй же!..

Должно быть, многим знакома интересная фотография В. В. Маяковского с шотландским терьером на руках. Так вот, Чика точная копия последнего…

Приблизившись на два шага и с вниманием заглядывая в глаза посетителя, Чика рассудительно и вежливо лает на незнакомца. Уделив гостю минутку внимания, он круто повернулся, изогнув холеный торс, и после недолгого раздумья пошагал к поварихе тете Нине…

Вид лагеря почти не изменился, лишь прибавилось несколько порыжевших под южным солнцем палаток, где живет большинство ленинградцев.

На галечном пляже прохладно и пустынно, всего несколько человек. Ветерок сбрасывает в море забытую газету, обдувает соленую влагу с рук.

Сегодня дежурный по лагерю Джон. На этом основании он первым знакомит меня с наземным хозяйством акванавтов и сообщает последние новости.

Оказывается — хотя ничего удивительного в этом, конечно, нет, — не я первый, кто успел побывать в лагере «Садко-3». Всех, и вполне справедливо, опередил кто-то из «Ленинградской правды». А недели за две до моего приезда здесь гостила корреспондентка агентства печати «Новости» Ирина Кирпичникова.

— Словом, на отсутствие внимания со стороны прессы не жалуемся. Не то что у себя в институте, — смеется Джон и подает команду накрывать стол — приспело время обеда.

Прямо сказать, аппетит у ребят на зависть, истинно водолазный, чего мне желают и в шутку грозят: «Все ешьте, а то под воду не пустим!»

Напротив меня за дощатым столом Коля Немцев. Сидит, обняв тарелку, и сосредоточенно, словно никого не замечая, ест тушеную картошку с мясом. Но я-то вижу, как поблескивают его глаза.

Здесь же лагерный Василий Теркин — Валерий Аверин, натиск красноречия и предприимчивости которого не обошел меня, и Слава Коваленко — русоволосый, с открытым, приветливым лицом.

Я записываю адреса этих славных парней, надеясь вскоре встретить их на берегах Балтики, как кто-то приносит весть о неожиданной гибели Евы — дельфина, которого несколько дней назад доставили сюда севастопольские биологи.

Огорчения не скрыть, и все живо обсуждают возможные причины смерти Евы.

Дельфина поселили в институтском лабораторном бассейне, но что-то не нравилось Еве на ее новом месте. После приезда никак не могла успокоиться, отказывалась принимать пищу. Хотя Валерий Аверин уверял слушателей, что не далее как сегодня утром Ева приняла от него рыбу. И конечно, никак не голод привел к этой печальной развязке, это было ясно всем.

Руководители института вызвали физиологов из знаменитого обезьяньего питомника в Сухуми, и те занялись Евой. Направляясь с Джусом к штабу экспедиции, мы проходим неподалеку от бассейна, где сейчас происходит вскрытие Евы.

Еще ранее из рассказов акванавтов я узнал, что вместо Майера, который перешел в Ленинградское отделение Института океанологии Академии наук, Лабораторию подводных исследований Гидрометеорологического института возглавил Виталий Павлов — человек весьма энергичный, непреклонный в своей решимости и даже, как поговаривают про него, довольно крутого нрава. Так или иначе, но с его приходом в лаборатории началась, так сказать, «эпоха ренессанса», повеяло свежим ветром.

— Пусть это не всегда нравилось окружающим, вызывало у них неудовольствие, но надо признать, что только благодаря его требовательности, взыскательности и хозяйственности мы достигли много такого, о чем раньше только мечтали, — говорит Джус и кивает в сторону новенького двухэтажного коттеджа, еще сохранившего аромат свежих, распиленных досок и запекшихся капелек сосновой смолы.

В нем разместились штаб экспедиции, пульт управления и связи с акванавтами, находящимися под водой, медико-биологическая лаборатория, каюта, она же кабинет водолазного врача, фото- и кинолаборатории. Рядом — мастерская по ремонту и наладке аппаратуры, склад с водолазным снаряжением и то, без чего немыслим эксперимент, — уже знакомая барокамера с удобными койками.

Появилось много аквалангов, в том числе новых моделей, и, чему акванавты были особенно рады, сухие гидрокостюмы, носящие то же название — «Садко». Прежде их не было, и акванавты экипировались кто как — в шерстяные костюмы, тельняшки, в лучшем случае — в самодельные костюмы или в устаревшие водолазные комбинезоны. Не зря в ту пору можно было услышать двусмысленный каламбур «кустари» как из уст самих акванавтов, их друзей, так от их недоброжелателей.

Но Всеволод все равно недоволен…

— Необходимо создать костюмы с электрообогревом. Позарез нужны новые акваланги — может быть, заряженные жидким воздухом, ведь обычные акваланги, которые мы имеем, на большой глубине разряжаются почти мгновенно. И пока этого нет — нечего думать об установке дома на больших глубинах…

Подходит Виталий Павлов. Одет в шерстяной водолазный свитер. Левая ладонь слегка поранена и забинтована. Поздоровались. С восхищением оглядываю его ладную, по-богатырски скроенную фигуру и могучие руки. Голос его сильный и твердый, произносит слова команды — словно чеканит.

— Спрашивайте. Никаких секретов не таим, — говорит Павлов и добавляет, что моим провожатым под воду вызвался быть Виктор Иванович Ильичев, как только освободится после истории с Евой.

Вместе с Джусом продолжаем обход водолазной станции и береговых лабораторий.

Всеволод берет со стола и показывает нательный пояс с датчиками. Такими поясами снабжают космонавтов, находящихся в полете или на ответственных тренировках. Как видно, в исследованиях, которые ведут здесь медики, не обходится без помощи бдительных электронных сиделок.

— Кстати говоря, американское НАСА давным-давно ввело подводное плавание в курс подготовки астронавтов к орбитальным полетам. Ведь акванавты, плавая под водой, находятся в состоянии, очень близком к невесомости, — говорит руководитель медико-биологической программы «Садко-3» профессор Андрей Георгиевич Кузнецов. Ему не впервой прокладывать пути в аквакосмос. Он работал еще в легендарном ЭПРОНе.

На берегах Сухумской бухты трудилась целая бригада сотрудников Института медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР, тщательно наблюдавших, как отзываются необычные условия на организм людей, отвоевывающих право жить и работать в глубинах моря.

Благоустройство подводных домов ныне непрестанно улучшается. И надо, чтобы физиологи ни на шаг не отставали от инженеров-конструкторов и обеспечили акванавтам наилучший уклад жизни в глубинах моря без опасения за их здоровье.

Непосредственно за акванавтами, как и прежде, следит и отдает все необходимые распоряжения врач-физиолог Евгений Александрович Коротаев, о котором очень тепло отзываются все акванавты.

От Джуса узнаю и печальную новость, которая потрясла подводников, — о смерти Всеволода Всеволодовича Тимонова, одного из основателей Лабораторий подводных исследований ЛГМИ. Это случилось перед самым отъездом акванавтов в Сухуми.

— Всеволод Всеволодович был всегда на нашей стороне, всеми силами помогал нам… Сейчас вместо него кафедру возглавил Константин Константинович Дерюгин, всячески поддерживающий наши идеи. Советским океанологам хорошо знакомо это имя, — говорит Джус.

 

С аквалангом и блокнотом

Павлов уходит наверх, в радиорубку, чтобы предупредить экипаж обсерватории о предстоящем визите корреспондента.

Мы с Джусом идем переодеваться. Не Ильичев, а он будет моим телохранителем. Слава Коваленко приносит свою маску и дает ее взамен моей, неосторожно разбитой еще в Геленджике.

— Какой акваланг возьмете? — спрашивает Всеволод и предлагает однобаллонный. Аппарат этот мне незнаком. На всякий случай я отказываюсь и беру привычный АВМ-1М. Всеволод берет однобаллонный.

Моя добровольная четырехчасовая вахта на палубе «Кометы», как я опасался, не прошла даром. Еще в поезде начал слегка хлюпать носом. И сейчас, как я ни тужился, никак не продувалось левое ухо. Но соблазн оказался слишком велик. Отступать было и обидно и поздно. Отдышавшись, пробую еще раз. Слава богу, кажется, получается…

Ял спущен на воду, и команда на местах. В числе гребцов — Ваня Сизов, Коля Немцев, неугомонный Альберт Алаев.

— Весла на воду! — командует Павлов, и шлюпка быстро заскользила в густых южных сумерках.

Последнее, что замечаю перед тем, как скрыться под водой, — яркая звездочка на небе.

Уже через три метра останавливаюсь и, зажав нос, через маску и правое ухо продуваю левое: что есть сил имитирую выдох через зажатый нос. Щелочка в евстахиевой трубе приотворилась, что-то слегка прошелестело, давление во внутреннем ухе уравнялось с забортным, и боль в барабанных перепонках исчезла, чтобы через несколько метров глубины появиться вновь. Но чем ниже мы погружались, тем продувать уши становилось все легче.

Вот и дом. Очень интересно, как там. Подплываем к иллюминатору верхнего этажа, и Всеволод жестом предлагает заглянуть в окошко. Вижу двух обнаженных до пояса акванавтов. Рядом на койке свернулся калачиком котенок. «Так это же Кессонка!»

Видимо боясь, что я собьюсь с дороги и потеряюсь — а это при вечерних и ночных спусках дело немудреное, — Всеволод держит меня за руку, словно воспитательница из детского садика, заботливо опекающая малыша-несмышленыша. Я не возражаю. Наоборот, благодарен своему спутнику. Это только сближает меня с моим гидом.

Анатолий Игнатьев помогает снять акваланг и, пригласив сесть, радушно преподносит гостям по чарке спирта за встречу! Впрочем, угощение это чисто символическое: дозы не больше наперстка. На закуску предлагают какое-то диковинное, очень вкусное блюдо.

— Здесь, в подводном доме, мы под наблюдением сотрудников Института медико-биологических проблем испытываем специальные продукты, приготовленные по рецептам Всесоюзного научно-исследовательского института консервной и овощесушильной промышленности, — поясняет Анатолий Игнатьев.

— Очень бы хотелось, чтобы оба эти института продолжали с нами сотрудничать и впредь, — высказывает надежду Всеволод Джус.

Я знаю, что сотрудники ВНИИКОПа не в первый раз приходят на помощь акванавтам. Годом раньше они весьма деятельно участвовали в экспедиции «Ихтиандр-68» в бухте Ласпи. Помнится, я тогда подробно расспрашивал Людмилу Павлову, посланную в командировку из Москвы в Крым, чтобы посмотреть, насколько удачно приготовлены яства для акванавтов.

— Одним они нравились больше, другим меньше, — рассказывал, выступая на телевизионном вечере, Анатолий Игнатьев.

— Я, например, от такого питания похудел за время жизни под водой на два килограмма, зато Валя Беззаботнов поправился. Под водой мы и сами пытались готовить себе обеды, даже хлеб выпекали…

Со своей стороны, я преподношу экипажу первое издание книги «Гомо акватикус», доставленной сюда в резиновом почтовом контейнере. Мне приятно, что акванавты одобрительно отзываются об этой книге.

Время, отпущенное на визит, неудержимо бежит, я тороплюсь изучить покои глубинной обсерватории и внимательно слушаю объяснения Анатолия и его товарищей.

 

Хобби акванавтов

Как ни интересно было погостить в подводном доме, однако на другой день предстояло испытать еще одно приключение — побывать в Келасурской пещере, — по сравнению с которым вечернее погружение в море показалось беззаботной прогулкой по прешпекту.

Наутро в сотне метров от лагеря «Садко», у дома Ивана Сизова, остановилась экспедиционная машина-вездеход. В дальний путь, в горы, отправлялась команда спелеологов — сотрудники филиала АКИНа и примкнувшие к ним поклонники «альпинизма в темноте» из других городов, свободные от вахт и командировочных хлопот… Как мне рассказали, многие из акванавтов всерьез увлеклись спелеологией. Не говоря об Иване Сизове, который за годы жизни в Сухуми стал первоклассным спелеологом и успел побывать во многих пещерах Кавказа.

Сегодня Иван Сизов вместе с Альбертом Алаевым поведет партию новичков. Вторая группа, состоящая из опытных скалолазов, выбрала маршрут потруднее.

После двухчасовой качки и тряски автомашина останавливается на берегу горной реки Келасури. Переправляемся вброд. Ледниковая вода, питающая реку, прозрачна, холодна и жжет как огонь.

Неторопливо переодеваемся в защитные костюмы, берем карманные фонарики и на четвереньках карабкаемся ко входу в пещеру.

Дорога то петляет и становится узкой, как звериная нора, и тогда надо ползти на животе или даже на спине — нередко по жидкой грязи, по острым каменьям, задевая плечами о своды пещерного капилляра. То, упираясь ступнями в одну стенку подземной расщелины — неведомо какой глубины — и притиснувшись лопатками к другой, вот так «шагать» вперёд. И все это в кромешной, девственной тьме, освещаемой тусклым светом вашего фонарика. То неловко болтаться над пропастью, ступая по узенькой, игрушечной на вид, складной металлической лесенке. То, наконец, блаженно брести по просторному и почти ровному коридору и подземным залам, не считая за препятствия ни озерца с водой, куда окунаешься по самые плечи, ни неведомо откуда взявшиеся здесь завалы (!) из древесных стволов…

Спелеология показалась мне эталоном мужества, и я уже как-то по-иному смотрел на своих спутников — не только толковых специалистов, знатоков своего дела, но и отважных людей, надежных товарищей, истинных любителей природы.

После того как экспедиция ленинградцев подошла к концу и почти все заботы остались позади, акванавты еще раз побывали в пещерах.

Но пока жизнь в лагере у маяка идет своим чередом, и мы продолжим о том наш рассказ.

На девятые сутки жизни акванавтов под водой наношу второй визит на дно Сухумской бухты. Как и прежде, меня сопровождает Джус.

Всеволод дает свою запасную маску. Но чужая, неотрегулированная маска примыкает неплотно, и вода быстро подымается до самого кончика носа. Освободиться от воды, попавшей в маску, нехитро. Надо лишь до отказа запрокинуть голову и выдохнуть немного воздуха через нос. Но если это следует делать через каждые двадцать-тридцать секунд, пока не затопило глаза, — удовольствия мало. Но делать нечего, сам виноват. Главное, теперь не нахлебаться носом воды, не закашляться. Тогда до беды — шаг.

Описав вираж вокруг подводного дома, в течение нескольких минут наблюдаю за пленниками, живущими в вольере. Как видно, неволя дает о себе знать. На дне садка серебрятся несколько уснувших рыб.

— Нет, дело совсем в другом, — уже на берегу объяснил Всеволод. — Это погибли рыбы, раненные при поимке, доставке и заселении вольера.

Джус приглашает посетить подводный колокол. Подплываем к открытому люку. Просунув в него голову и сняв маски, отключаемся от аквалангов и вдыхаем несколько глотков воздуха из колокола.

Всеволод делает жест, обращая мое внимание на ремни, висящие по сторонам колокола.

— Это предохранительные пояса, спасающие акванавтов от ушибов, прежде чем водолазный колокол поднимут на поверхность и состыкуют с береговой декомпрессионной камерой.

Затем опускаемся на самое дно, на глубину тридцати двух метров, — к якорям, которые удерживают подводный дом. В роли одного из них — обезвреженная морская мина, из тех, которые в войну называли «рогатой смертью»… Несмотря на большую глубину и мутную воду, хорошо видно, на каком головокружительном склоне обосновался «Садко».

На память о посещении подводного дома фотографируюсь с Кессонкой. Тем временем с берега напоминают о том, что время нашего пребывания под водой истекло, и мы, не мешкая, покидаем «Садко».

За спиной с шумом вырываются из легочных автоматов и, опережая нас, несутся к поверхности моря пузыри отработанного воздуха. По мере того как падает окружающее давление, они увеличиваются и становятся похожими на опрокинутые вверх дном сверкающие чаши из ртути…

 

После бала

Вторник, 28 октября — последний день подводной вахты. Завершив намеченную программу исследований, акванавты не без грусти покидают свой дом. С ними и Кессонка. Она настолько привыкла к новым условиям жизни и к своему главному покровителю Вале Безза-ботнову, что однажды, когда тот опустился в нижний отсек и надел акваланг, она, преодолев извечную кошачью водобоязнь, отважно бросилась вслед за ним в открытый люк…

Эксперимент под водой окончен, но акванавтам, как прежде испытательному экипажу, еще предстоит провести немало времени в заточении в декомпрессионной камере.

А к вечеру на море разыгрался свирепый шторм. Его принес циклон, менее чем за сутки — быстрее курьерского поезда — примчавшийся сюда от границ Дании, где он зародился. По пути следования через Западную Европу, Украину и Северный Кавказ сила циклона непрестанно возрастала, захватывая огромные массы воздуха.

Прекратили работу все черноморские и азовские порты. Стоящие в гаванях корабли начали спешно бросать якоря, надеясь благополучно переждать непогоду.

Но шторм продолжал усиливаться и в ночь на 29 октября достиг двенадцати баллов!

В Очакове скорость урагана возросла до тридцати метров в секунду. В Туапсе — тридцать четыре, в Херсоне, Краснодаре и Анапе — до сорока!

Взлетали на воздух газетные и овощные киоски, звенели раздавленные ветром торговые витрины, рвались электрические провода, трещали деревья… С невероятным грохотом обрушивались на берег волны. Севернее Батуми косматые водяные валы громоздились на десятиметровую высоту!

Сильнейший ветер с берега почти на метр снизил уровень моря у одесских причалов. Зато у Таманского полуострова вода поднялась на целых два с половиной метра. Море вышло из берегов и хлынуло на сушу…

Такого разгула стихии давно уже не помнили жители окрестных мест и черноморские моряки.

Немало бед натворил шторм по берегам Абхазии. Досталось и лагерю ленинградских акванавтов, несмотря на заблаговременно принятые меры. Почти никто не спал. Время от времени срывало крепления то у одной, то у другой палатки, и надо было тотчас устранять повреждения, пока не смело с места всю полотняную хижину.

Сквозь металлические стены декомпрессионной камеры хорошо было слышно, как беснуется шторм. Гулко отдавались удары прибоя и доносился отчаянный скрип дощатых береговых построек.

Три дня длилась кутерьма на море. И вот снова тепло и солнечно — как будто ничего и не было.

30 числа срок карантина в барокамере истек, и акванавты, успевшие отвыкнуть от яркого дневного света, появляются перед теми, кто, не зная устали, заботился о них все эти дни. Акванавтам, взволнованным оттого, что ступили на твердую землю и вновь видят и слышат друзей, торжественно вручают букеты хризантем, фотографируют их.

Вечером в лагере состоялся банкет. В просторной многоместной палатке, служившей камбузом, установили столы, на которые взгромоздили батарею прославленных абхазских и грузинских вин. Стены банкетного зала разукрашены шутливыми рисунками и стихами, живописующими историю «Садко-3». Это постарались Слава Коваленко, Джон и Саша Агарков, шеф гидрометеослужбы лагеря. Веселье продолжалось далеко за полночь — впервые за много дней, прожитых акванавтами на берегу Черного моря.

Не обошлось и без курьезов.

Глубокой ночью, когда все спали, в палатку забрались воры и украли магнитофон. Кто-то прибрал к рукам и знаменитость экспедиции — Кессонку…

В затишье акванавты еще не раз навещали станцию под водой, подготовив ее к эвакуации. Как оказалось, из-за шторма дом сполз по склону на глубину сорока метров. Сам дом остался невредим, но вольер изрядно помяло. Что касается его обитателей, то они, конечно, разбежались кто куда.

Экспедиция подходила к концу. И с каждым днем «чемоданное» настроение все сильнее одолевало акванавтов.

Бережно упакованы бортовые журналы, пачки с фотографиями и ролики с отснятой кинопленкой. Сборы в дорогу подходят к концу. Уже получены билеты на самолет. И — домой! Акванавты возвращаются в Ленинград, где их не видели уже много месяцев, которые они провели в нелегкой командировке на Черном море.

Но… король умер — да здравствует король!

Проходит еще немного времени, и на берегу снова оживление. Начинаются первые приготовления к экспедиции в новом году.

В мае семидесятого года мне довелось снова побывать в Сухумской бухте и встретиться со своими героями. На берегу, у пирса АКИНа, высилась необычная металлическая конструкция, несколько напоминающая по своим очертаниям ткацкий челнок. Это новый вольер — со встроенным водолазным колоколом! «Садко» же в этот раз останется на берегу.

«Садко-2» у пирса акустического института

Колокол всего только временное убежище, акванавты заходят сюда лишь на несколько часов в сутки и ночуют на берегу. Из колокола с его четырьмя полуметровыми (!) иллюминаторами хорошо просматриваются окрестности. Очень удобно вести киносъемку. На макушке колокола горит самолетная лампа-фара. Ее можно повернуть и так и этак, направив лучи в желаемом для съемки направлении.

Все остальные наблюдения за обитателями вольера ведут приборы — гидрофоны, телекамеры, управляемые с берега.

— Вольер решили установить на глубине двенадцати-пятнадцати метров. Приповерхностные, наиболее освещенные и прогретые солнцем слои воды благоприятны не только для обитателей моря, но и для самих акванавтов. Декомпрессия при возвращении с этих глубин или вовсе не требуется, либо она непродолжительна и несложна, — рассказывает конструктор вольера Анатолий Игнатьев. — Вольер снабжен балластными цистернами, и потому он как бы парит в окружающих водах. На заданной глубине его удерживает мертвый якорь. При сильном шторме, включив лебедку, акванавты подтягивают вольер ко дну, где уже не страшны никакие волны.

 

Пора сказать: «Черномор» не был одним в поле воином. В нескольких десятках метров от него — на той же глубине — нес дозор пневматический «Спрут-У», сотворенный, подобно дому Линка, по подсказке серебрянки. Уже третья такая станция москвичей Александра Королева, Вильяма Муравьева, Виктора Шабалина.

Жизнеописание «Спрута» и его экипажа можно было бы начать так.

 

Дом на вулкане

В один прекрасный майский день на вокзальной площади в Серпухове встретились трое заядлых туристов. Внимание студентов-биологов Саши Королева и его жены Люды Айвазовой привлек невысокий, смуглый парень с рюкзаком и гитарой наперевес.

— Вы знаете эти места? — спросил он.

Это был Виктор Шабалин. Все вместе направились в Данки, в Приокско-Террасный заповедник. А позже стали друзьями. Хотя Виктор еще долго не подозревал, какую роль в его жизни сыграет это случайное знакомство. Ибо в ту пору он не то что с аквалангом, но даже «по-собачьи» — стиль, которым шустрые деревенские ребятишки овладевают к шести-семи годам, — не умел плавать. А Саша уже знал акваланг и кислородные аппараты.

Увлекшись акванавтикой, Шабалин поступил в клуб «Дельфин». В ту же группу зачислили Королева, но, конечно, не новичком-слушателем, а стажером-инструктором подводного спорта.

В это время у друзей и родилась идея построить воздушный домик.

Прежде всего тщательно изучили добрую сотню книг и статей… по воздухоплаванию и аэродинамике. С особенным вниманием вчитывались в работы по проектированию аэростатов. Произвели необходимые расчеты и начали экспериментировать. Первые опыты — с резиновыми баллонами в авоськах. Вначале шары, наполняемые сжатым воздухом, то и дело лопались, и это страшно смущало наших героев… Но время шло, дело постепенно налаживалось. Расчертили выкройку будущего подводного дома.

А материалы? Купили в аптеке детской клеенки. Из нее-то на видавшем виды стареньком, но безотказном «Зингере» сшили первую оболочку подводного аэростата. Для второго слоя пригодилась мешковина, а для третьего — брезент, походные штаны и те пошли в дело… Четвертую, внешнюю оболочку сделали из водонепроницаемой алюминированной ткани, как у палаток серебрянок.

Знакомство с Муравьевым состоялось в бассейне «Волна», где тренировались «дельфинисты». Вильям, как и Саша, готовился в инструкторы. Так что сеть для аэростата вязали уже втроем.

Вот так в мае шестьдесят шестого года двое будущих радиоинженеров, возглавляемые тогда еще недоучившимся биологом, на «родственных началах» — им, чем могли, помогали их жены — построили первый в Европе пневматический дом «Спрут».

Но хоть лето еще только-только начиналось, дом оставили пылиться до следующего года, а сами… отправились на Белое море.

Путешествие на Север оставило неизгладимое впечатление и явилось отличной школой для будущих акванавтов.

По заданию ученых изучали рельеф дна, исследовали заросли ламинарий, помогли организовать заповедник на Анзерском острове, стали инспекторами рыбоохраны. В Москву возвращались возмужавшие, довольные сделанным делом, с грузом трофеев.

Однако вскоре, узнав об экспериментах у Тарханкута и в Сухумской бухте, друзьям пришлось пожалеть, что тогда, наверное-таки, не хватило настойчивости и они вместо Черного моря отправились на Белое. Пальма первенства теперь уже, безусловно, принадлежала «Ихтиандру» и «Садко».

— Это нас подхлестнуло. А вскоре мы собрали и испытали компрессор. Купили недостающие акваланги. Во ВНИРО (Всесоюзном научно-исследовательском институте рыбного хозяйства и океанографии) согласовали программу научных исследований. Институт охотно включил ее в свой план, — говорит Саша.

И вот Карадаг, Черная гора, давно потухший, полуразрушенный вулкан. Бивак с доброго согласия хозяев акванавты разбили на территории Карадагской биостанции.

В море!.. Площадку для «Спрута» нашли без труда — у двух подводных скал на отроге заглохшего вулкана. За эти камни — на глубине десяти с половиной метров — закрепили стропы, легко обойдясь без якорей и балласта.

Тринадцатого июля включили компрессор. А через несколько часов на постой в море отправился первый экипаж подводного дома.

— Кроме нас троих, в нашей маленькой экспедиции никто с аквалангом не плавал. Экипажи группировались из двух человек: Королев — Муравьев, Королев — Шабалин, Шабалин — Муравьев, — рассказывает командор. — Остальные должности поделили между собой наши родственники. Брат Шабалина, Юра, стал механиком-компрессорщиком, Люда Айвазова и Вера Муравьева возглавили гидрохимические исследования, брат Веры, Витя, занял вакансию кока. Всего нас было девять человек.

Бухта у Карадага — заповедная. Непуганые рыбы и почти ручные дельфины охотно позировали перед объективами аппаратов, а надо сказать, что Саша и Вильям были страстными фотоохотниками.

Дом простоял четырнадцать дней. За это время сменилось четыре экипажа. Нежданно-негаданно налетел семибалльный шторм, но акванавты не испугались и дома не покинули.

— Дом почти не качало. Это было для нас загадкой. Лишь колебался, пульсировал, как живое существо, пол «Спрута»: вверх-вниз, вверх-вниз, — вспоминает Вильям Муравьев.

Таинственными оказались результаты гидрохимических анализов.

— Содержание кислорода в пробе морской воды, взятой в одном и том же месте, в то же самое время было одним, если анализ делали на берегу, и совсем иным, если это выполнялось в «Спруте», — говорит Люда. — Хотя, возможно, вы скажете: «Что же тут непонятного? Ведь атмосфера в подводной лаборатории сгущена вдвое. Следовательно, и вес кислорода в каждом кубике воздуха в два раза больше, чем на поверхности. Концентрированный воздух — вот причина несоответствия данных». Но в том-то секрет, что все было как раз наоборот: в пробах, анализируемых в «Спруте», кислорода оказывалось не больше, а существенно меньше. Мы повторяли опыты десятки раз. Результат один и тот же…

Шел день за днем. Шторм не стихал. Дом густо забросало водорослями. Порвалось несколько ячеек сети. А по периметру одной из них жестким краем пола — сели втроем в одном месте — продавило оболочку «Спрута». Дом немного затопило. Но акванавты, не растерявшись, быстро исправили свою оплошность: подвели пластырь и, подкачав воздуха, как метлой, выгнали прорвавшуюся воду.

 

Дебют в кинематографе

«Чудак, — говорят друзья, — ну как ты проводишь отпуск! Поехал бы в санаторий, отдохнул по-людски».

— Конечно, — соглашаюсь я, — чудак, но только таких чудаков становится все больше и больше Каждое лето они собирают маски, акваланги и отправляются в неизведанный мир, мир новых ощущений, мир тишины, — говорит командор «спрутьев» (неологизм, изобретенный «черноморцами»).

На следующий год акванавты уехали на Баренцево море. В это время здесь проводили опыты с камчатскими крабами — приживутся или не приживутся' По возвращении с Севера решили сконструировать новый дом и уже будущим летом вновь расположиться лагерем у Карадага.

Но судьба распорядилась иначе. Вмешался случай, пренебрегать которым не имело никакого смысла. Королевым и его коллегами заинтересовались кинематографисты из «Центрнаучфильма», снимавшие фильм «Голубая пружина».

Одежку для «Спрута-М» по всем правилам из стандартных, фабричных материалов шили искусники из Загорска. Здесь, неподалеку от знаменитых соборов и храмов, квартирует филиал Научно-исследовательского института резиновой промышленности. Среди мастеров НИИРПа, привыкших к необычным заказам, еще были такие, кто приложил руки к созданию ныне легендарных субстратостатов и дирижаблей тридцатых годов.

Загорские ученые с большим участием и вниманием отнеслись к затее москвичей. В свою очередь, акванавты взялись испытать самораскрывающийся спасательный плот и надувную лодку с двигателем, созданные загорцами.

«Спрут-М» еще более, чем его предшественник, похож на монгольфьер. Вместо жесткого пола надувной мат. Оболочек же всего две, из легкого прорезиненного нейлона Снизу свешиваются изящные капроновые стропы Два иллюминатора, один против другого.

Новый дом почти вдвое просторнее прежнего, а вес его всего три с половиной пуда. Можно уложить в мешок и взвалить на плечи.

Не без помощи «Центрнаучфильма» акванавты вторично взяли отпуск и на автобусах студии выехали на Симферопольское шоссе.

В состав экспедиции, не считая киношников и представителя НИИРПа, вошли восемь человек. Трио Королев — Шабалин — Муравьев, гидрохимики Люда и Вера — обе они уже неплохо плавали с аквалангом — и еще три бывалых подводника, техник с завода «Серп и молот» Володя Комаров, инженер-транспортник Борис Иванов и Виктор Шульгин, совмещающий обязанности механика — а механиком он был отличным, — связного и кока

— Крым встретил нас хорошей теплой погодой, чего мы никак не ожидали, когда мерзли ночами в мчащемся автобусе Вот и Карадаг с отвесными скалами и нагромождениями огромных камней, между которыми пенятся еще теплые в октябре воды Черного моря. Еще один поворот. Остановка. За окнами появляется со шкиперской бородкой улыбающееся лицо Саши Королева Он приехал сюда раньше нас и уже позаботился о месте стоянки, — рассказывает Володя Комаров.

Но автобусу туда не пройти. Только на лодке. Путешественники перегружают свою поклажу и спешат к знакомому месту. Мимо проплывают величественные скалы Карадага. Узкая полоска земли вдоль скал, по которой можно пройти лишь гуськом. Дальше видим, вырисовываются контуры огромной глыбы, когда-то оторвавшейся от скалы, а теперь лежащей прямо в море. Это Кузьмич — таково местное название камня. Рядом с ним небольшой пляж, на котором устанавливают три палатки — две жилые и одну для груза.

Еще одну палатку ставят на «спине» Кузьмича. Это мера предосторожности. При сильном ветре и дождях здесь нередко случаются камнепады, и Кузьмич — надежный заслон от них.

Приехали одиннадцатого, двенадцатого разбили лагерь, а тринадцатого поставили дом: включили компрессор, и на глазах акванавтов скомканное полотнище подводного дома превращается в огромный серебристый шар. Режиссер просит повторить все сначала. Потом еще раз. И еще… То-то, кинодубли! Но акванавты уже не принадлежали себе целиком.

— При испытаниях спасательного плота, по замыслу авторов сценария, трое акванавтов должны были изображать людей, терпящих бедствие. По команде режиссера, одетые для этого случая «кто во что», прыгаем в воду. Перед этим он нас насмешил, вполне серьезно спросив: «А вы ничего плаваете-то?..» — вспоминает Борис Иванов.

Операторы не теряют времени и снимают кадр за кадром. Подводные съемки длятся почти целыми днями и прерываются на те короткие часы, когда солнце закрывают по-осеннему темные тучи.

Интересными были у нас встречи с корреспондентами «Крымской правды», «Комсомольской правды» и Всесоюзного радио. Мы восхищались их энтузиазмом, неистощимой любознательностью и, конечно, юмором, невзирая на обстановку. Корреспондент «Комсомолки» Леонид Репин прожил с экспедицией два дня, делил с нами все трудности и… миску консервированного рассольника. Конвоируемый двумя аквалангистами, он побывал в подводном доме, чтобы все посмотреть и пощупать самому.

Столь же тепло отзывается о подводниках сам Репин: «Как-то раз, когда нас застал дождь, вся экспедиция и я в придачу разместились в двухместной палатке. Прижавшись друг к другу, мы ели суп, варить который доверяют одному Шульгину, и я, глядя на них, думал, что им точно никогда и нигде не покажется тесно… Я слушал Комарова и не мог представить, как это умели в прошлом году обойтись без Комара, непрестанно рассказывающего что-то веселое. Без Комара, который старается всюду успеть и, конечно, не успевает…»

Перед отъездом из Москвы акванавты посетили ВНИРО и сейчас по заданию института продолжили научные изыскания под водой. Программа была очень трудной. К концу дня люди нередко буквально валились с ног. А ведь надо было еще участвовать в киносъемках.

Еще были встречи со старыми друзьями — с дельфинами. Они подплывали к самому дому и устраивали веселые игры. Особенно заинтересовались они кинооператорами с их стрекочущими камерами.

Свидетелем одного любопытного явления стал Репин.

«В доме мы впервые наблюдали такую странность: на наших глазах возникал и тут же распадался туман. Он появлялся неожиданно и был таким плотным, что мы не различали друг друга и не видели люки — глаза застилала мутная белесая пелена. И вдруг он пропадал — как будто его не было, как будто все это — плод нашей минутной слабости, галлюцинация…»

Случалось и похуже. Когда акванавты не по воле сценаристов, а на самом деле — да и те тоже — едва не стали потерпевшими бедствие. Не зря с опаской поглядывали на скалы, нависшие над лагерем. Однажды ночью со скалы сорвался увесистый камень. Он рухнул прямо на жилую палатку, прорвал ее и врезался в землю перед самым носом у Вильяма, сильно повредив стальной штатив лампы-вспышки. В другой раз напоролся на ядовитые колючие плавники скорпены Борис Иванов.

Подводный дом, как и год назад, простоял четырнадцать дней. «Спрут» успешно сдал все положенные экзамены. Акванавты довольны. Довольны кинооператоры и режиссер. На прощанье — отменная уха. Ее специально для москвичей приготовили местные хлебосолы-рыбаки. Подают автобусы, можно уезжать.

 

Кильватерный строй

У рубки «Черномора-69»

Волнующей в судьбе экипажа «Спрута» стала та осень! Подводная амуниция не успела выветрить запахи моря, как акванавты получили еще одно заманчивое предложение — принять участие в экспедиции «Черномор-69». Акванавтов принял и долго с ними беседовал директор океанографического института Андрей Сергеевич Монин. Получив его благословение, акванавты проектируют элегантный, похожий на субстратостат «Спрут-У». К весне в Загорске сшили оболочку и летом всей командой выехали в Геленджик. Подготовили якорь-балласт. А в августе, тринадцатого — опять тринадцатого, — «Спрут» впервые воздел свой купол над дном Голубой бухты.

«Спрут-У», парящий в голубой бухте

«Нынешний «Спрут» — самый совершенный. Конструкция его стала столь проста, что кажется уже невозможным что-то отнять или что-то добавить. За несколько лет непрерывной работы создатели лаборатории довели ее до той самой формы, которую математики, наверное, могли бы назвать канонической», — воздавал честь Леонид Репин.

Подобно «Черномору», первую стоянку устроили на глубине двенадцати метров В течение двух месяцев в подводном аэростате сменилось более десяти экипажей. Это были гидрофизики, гидрогеологи-майеровцы, посланцы Айбулатова — геологи, врачи-физиологи. Но самыми первыми в дом ступают конструкторы, испытывают его. В последующие — «интернациональные» — экипажи «Спрута» вошли по одному из конструкторов и по двое «черноморцев».

Гидрохимические исследования, как прежде, возглавила Люда Айвазова. Учительница по образованию, она, как и ее муж, крепко связала свою судьбу с акванавтикой и к этому времени из Педагогического института перешла в аспирантуру ВНИРО.

— Убедившись в полной надежности «Спрута-У», мы пошли дальше. Испытали несколько других, сделанных в миниатюре, пневматических глубинных домов, — дополняет рассказ Вильям Муравьев — Очень важными для нас были испытания винтовых якорей. Надежно ввинтившись в грунт, такие якоря в будущем полностью избавят нас от громоздкого, многотонного балласта.

Это витязи морские: Юрий Калинин, Виктор Усольцев, Александр Ломов, Владилен Николаев

Когда же на вахту заступила команда Владилена Николаева, то «Спрут» вслед за «Черномором» тоже перекочевал на новое место Но сейчас «черноморцы» все реже и реже посещали подводный аэростат, и на ночлег в нем никто уже не оставался. Впервые в своей биографии «Спрут» заступил в аварийный дозор — стал как бы дублером «Черномора» на случай, если бы акванавтам пришлось покинуть его покои. Обыденная же должность «Спрута-У» — временное прибежище.

— «Спрут» удобен не только в открытом море. Какой еще дом можно установить на дне озер, в карстовых пещерах, в морских гротах, в затопленных кратерах вулканов! — восклицает Александр Королев.

— Или смонтировать его на подводной танкетке, и тогда он будет шагать по морскому дну, — степенно добавляет Виктор Шабалин.

Учтем еще немагнитные свойства дома-аэростата. «Спрут» по своей природе, очевидно, мог бы выступить в роли геофизической обсерватории для измерений под водой магнитного поля Земли.

«Черномор» всплыл 13 октября. А через два дня наступил черед прощания с морем для «Спрута». Становлюсь свидетелем последних минут его стоянки на дне.

Вываливаюсь через серебристый борт экспериментальной НИИРПовской лодки, иду на глубину. Там уже давно хлопочет Шабалин. Наверху дежурит Вильям.

Виктор, как и я, без перчаток. Не знаю, каково ему, но мои руки застыли так, словно высунул их, мокрые, на зимнем лютом ветру. Все же поднимаю со дна тяжеленный разводной ключ, поднимаюсь к самому люку, совершаю прощальный вираж вокруг «Спрута». Гулко клокочет стравливаемый воздух. Дом-аэростат «испускает дух». Стенки его постепенно оседают и вянут, превращаясь в бесформенный ком.

Проводы «Спрута-У»

Вечером того же дня, придя к морю, я увидел потускневший от долгого времяпрепровождения в морской воде скальп «Спрута», терпко пахнущий водорослями и невзрачный, как всякий спрут, вытащенный на твердь.

 

Лет триста назад в Лондоне появилась любопытная книга — жизнеописание и пророчества легендарной предсказательницы, известной под именем матушки Шиптон. Самое удивительное, что кое-какие из ее пророчеств действительно сбылись спустя много лет. Среди прочих в этой книге содержалось и такое предсказание:

Как видим, английская кудесница оказалась совершенно права.

 

Северяне

А в сентябре 1965 года в водах Плимутской гавани впервые на дне Северного моря поселились соотечественники знаменитой колдуньи — акванавты Коллин Ирвен н Джон Хит.

«Глокус» — так назывался их подводный дом — установили на глубине десяти метров. Внешне он напоминал «Диоген» Фалько и Весли. Почти все необходимое доставлялось с берега. Неподалеку патрулировало спасательное судно с декомпрессионной камерой. В своем домике акванавты довольно благополучно пережили восьмибалльный шторм. А как только ветер стих, им привезли свежие баллоны с кислородом, которым они разбавляли сжатый воздух.

20 сентября, к исходу седьмого дня подводной жизни, Ирвен и Хит стали готовиться к всплытию. Предполагалось сняться с якоря, подняться на глубину трех метров и после двенадцатичасовой остановки на декомпрессию возвратиться на поверхность. Но случилось иначе.

Отдав твердый балласт и опорожнив водяные цистерны, «Глокус» минует намеченную глубину и, как резиновый мячик, выскакивает на поверхность. Подпрыгнув в воздух почти на метр, шлепнулся в воду, сильно черпнул и тотчас начал погружаться. Наполовину залитый водой, он грузно упал на дно.

Домик продули, но вторая попытка всплыть на заданную глубину оказалась столь же безуспешной. Акванавтам не оставалось ничего другого, как покинуть свое пристанище и перебраться на борт корабля-спасателя.

Но поскольку так уж вышло, Коллин Ирвен и Джон Хит, не заметив каких-либо признаков кессонной болезни, не торопились с барокамерой и все время, положенное на декомпрессию, провели на свежем воздухе. Специалисты в ту пору еще сомневались, что декомпрессия в подобных случаях излишня. Но именно об этом и свидетельствовал инцидент с экипажем подводного дома «Глокус».

Британцами из «Империал колледж» создана и более основательная подводная обсерватория «Кракен» — дом до десяти метров в длину, высотой три метра. В его комфортабельных покоях живут четыре или пять акванавтов. Для первого раза авторы проекта «Кракен» избрали глубину сто футов — тридцать метров с половиной. Электроэнергия и нитрокс — азотно-кислородный коктейль для дыхания — подаются с берега.

«Кракен» как бы парит над своим балластом, легко переходя с одной глубинной ступени на другую: случай с «Глокусом» заставил быть более осторожным и осмотрительным.

Еще солиднее «Бахус» (BACHUS) — подводный дом, спроектированный фирмой «Бритиш эйркрафт корпорейшн». В экипаже «Бахуса» десять акванавтов.

Станция используется в геологоразведке, при монтаже, ремонте и обслуживании подводных буровых скважин, подводных нефтепроводов, гидротехнических работах, а также в океанологических исследованиях на глубине семидесяти пяти метров.

 

Семьдесят два часа в коралловых предместьях Гаваны

17 июля 1966 года американское радио передало в эфир следующее сообщение:

«Гавана. Группа военных специалистов из Чехословакии приступила сегодня к исследованиям с целью монтирования для своих кубинских коллег подводных ракетных установок».

Судя по всему, американцев не слишком радовал этот факт. Кубинские военные моряки, слушавшие радио, уловили тревогу в голосе диктора.

А на дне Карибского моря действительно воплощался в реальность важный проект. Авторами и исполнителями его были специалисты Чехословакии и Кубы, в этом американское радио не ошибалось.

Куба, как известно, окружена океаном на все тридцать два румба. От границ Чехословакии до ближайшего к ней Балтийского моря около четырехсот верст, примерно столько же до Адриатики, еще дальше — до Черного моря.

Чехословацкие специалисты заключили соглашение с Академией наук и с Институтом океанологии Кубы. Плодом договора явилась кубино-чехословацкая обсерватория под водой «Карибское море-один».

Первый в Карибах подводный дом обосновался на дне бухты Ринкон-де-Гуанаба, неподалеку от Гаваны.

Гости из Чехословакии прибыли еще в июне. Их было семеро. Чехи привезли с собой подводный дом, геологические молотки и кинокамеры. Предстояло изучить царство карибских кораллов, отснять два фильма.

Одна из основных задач «Карибского Моря» — ихтиологические исследования, сбор мальков различных рыб, а также личинок и проб планктона — пищи для рыб. За время жизни на дне моря акванавты собрали около двухсот образцов подводной фауны.

Помимо ихтиологических и геологических исследований, акванавты должны были изучить влияние подводного бытия на жизнедеятельность человека.

В экипаж подводной обсерватории вошли двое — Йозеф Мергль из Чехословакии и кубинец Мигель Монтаньес — Пепе и Майко, как называли их кубинские друзья.

Йозеф Мергль не был мореведом по профессии. Он работал техником в одном из научных институтов Праги, одновременно являясь инструктором водолазного дела. Как океанограф-любитель и опытный аквалангист, он участвовал в нескольких экспедициях в Средиземном и Черном морях. Мерглю тридцать четыре года.

Его кубинский товарищ на десять лет моложе. Несмотря на это, Мигель Монтаньес, научный сотрудник Академии наук Кубы, считался рыцарем глубин. Прежде Майко несколько лет провел в военно-морском флоте, заслужив признание как один из самых опытных водолазов. А незадолго до экспедиции Монтаньес стажировался по курсу подводной физиологии: пробыл несколько недель в одной из океанографических лабораторий Кусто во Франции.

Конструкцию подводного дома разработал Иозеф Мергль. Это скорее даже не дом, а подводная «сторожка», наподобие «Диогена».

Революционный флот Кубы предоставил в распоряжение исследователей боевое судно «012». Подводную обсерваторию опекали и два научно-исследовательских корабля Академии наук — «Орка» и «Эль-Кристобаль».

Сквозь ясные воды Карибского моря, несмотря на большую глубину, хорошо были видны фигуры акванавтов и оранжевое полосатое тело стального домика. Яркая окраска капсулы служила маяком и для наблюдателей, и для самих подводных обитателей, когда они отлучались из дому. Кроме того, известно, что оранжевый цвет не только очень хорошо заметен издали, но и отпугивает акул.

Однажды ученые провели такой опыт. В большой бассейн, где плавала хищница, стали поочередно погружать большие щиты, окрашенные в различный цвет. Голодная акула тотчас же бросалась к ним, надеясь поживиться. И лишь щиты оранжевого цвета не возбуждали симпатий акулы. Наоборот, они резко раздражали и пугали ее. Акула избегала даже смотреть в ту сторону, откуда появлялось это «страшное оружие». Как дельфин, она выпрыгивала из воды и долго не могла успокоиться, отказываясь принимать пищу даже после того, как щиты убирали. После серии таких экспериментов акула, как говорится, отдала богу душу.

Жители «Карибского моря» старались не попадаться на глаза злобным хищникам, которые частенько шмыгали поблизости от подводного дома. Другое дело — кинооператоры, которые специально искали таких встреч. Они часами подкарауливали морских разбойниц, снимая их и в профиль и в фас. Операторы справедливо полагали, что фильм, заснятый в море, много бы потерял без этих зубастых кинозвезд.

В «Карибском море» говорили на разных языках. Йозеф Мергль знал всего несколько слов по-испански, примерно такими же познаниями в чешском обладал Мигель Монтаньес. Но нельзя же все время молчать! Акванавты изобрели для себя интернациональный язык. В составленный ими словарик вошло несколько десятков испанских, чешских и английских слов. Было даже одно русское слово «карачо» — хорошо, означавшее «все в порядке!». Встречались неологизмы. Например, «бла-бла» — значило «говорить по телефону», «така-така» — «прибавить сжатого воздуха»…

Но «карачо» было, пожалуй, самым употребительным словом. Вот корабельный кок с «012» Сааведра порадовал своих подопечных прекрасно зажаренным цыпленком, и довольные акванавты, благодаря повара, восхищенно восклицают:

— Карачо!

На кораблях, сопровождающих акванавтов, особенно на «012», постоянно толпилось много народу. Кубинская и чехословацкая пресса с пристальным вниманием следила за ходом эксперимента. Внимание журналистов становилось порой утомительным, и акванавты не всегда с охотой отвечали на их вопросы.

Но, пожалуй, самым смелым и находчивым оказался корреспондент Гаванского радио Хосе Вивес. Чтобы взять интервью у акванавтов, он сам спустился в подводную обсерваторию, предварительно обвязав микрофон магнитофона нейлоновой тряпкой. От микрофона на палубу корабля тянулся удлиненный шнур. Вивес неожиданно, как снег на голову, «свалился» в жилище акванавтов, а тут уж ничего не поделаешь — пришлось принять гостя.

В свободное время Майко и Пепе с удовольствием совершали морские прогулки, любуясь красочным коралловым царством: зарослями акропора цервикорнис — «оленерогих», горгонариями. Скелет акропоры, как и других мадрепоровых кораллов, состоит из извести. Кусты акропоры цервикорнис действительно очень похожи на оленьи рога. В отличие от мадрепор горгонарии обладают гибким роговым скелетом.

«Без них рифы казались бы мертвыми. Если бы не они, вряд ли кому пришло в голову называть риф подводным «садом» или «лесом», — писал о горгонариях профессор Всеволод Зенкович, изучавший коралловые рифы Кубы.

— Я долго наблюдал за жизнью моря ночью. То здесь, то там вспыхивали и гасли бесчисленные маленькие огоньки. Звездное и лунное сияние не в силах пробить 20-метровую толщу вод. Единственный источник естественного света в ночных глубинах — масса планктона. В этом призрачном свете изредка проплывали какие-то незнакомые фосфоресцирующие рыбы… — рассказывал Монтаньес.

Свечение — одно из величайших таинств Мирового океана. Некоторые планктонные животные, несмотря на свои крохотные размеры, светят настолько ярко, что можно обойтись без электрического фонаря. Если посадить в стеклянную банку хотя бы дюжину таких существ, они будут излучать столько света, что можно заняться чтением газеты. Свечение особенно эффектно при небольшом волнении. Иногда бывает так много планктона, что кажется, будто загорелось все море…

Еще очень многое неизвестно в жизни этих таинственных, флуоресцирующих скитальцев. Жизнь в морских глубинах настолько занимательна и загадочна, что трудно удержаться от соблазна без конца говорить о сказочных красотах причудливых растений и животных, населяющих эти глубины.

В четверг, 20 июля, в 6 часов 35 минут вечера, акванавты, пройдя декомпрессию, всплывают из-под воды и поднимаются на борт «012». Семьдесят два часа провели они в сумеречных глубинах Карибского моря, на дне бухты Ринкон-де-Гуанаба.

 

Злоключения «Пермона»

Самыми первыми в 1967 году — еще в марте — открыли подводный сезон «человеко-рыбы» из Чехословакии.

Лагерь экспедиции разбили у самого края огромного карьера. На специальных санях доставили из Остравы полуторатонный стальной дом. Спустили на лед надувные лодки, прорубили большую, как полынья, прорубь. Здесь и бросил якорь подводный дом «Пермон-3», названный по имени остравского клуба аквалангистов.

Помогать приходили любители подводного спорта со всех окрестностей. Несмотря на это, подготовка к заселению подводного дома продолжалась всю зиму.

1 марта в стан, раскинувшийся у откоса карьера, прибыли, как они сами острили, «актеры на главные роли в предстоящем спектакле» — аквалангисты-одноклубники Владимир Гейст и Ладислав Коциан.

Наступает утро 2 марта. Над землей кружит метель. Ветер прогибает зыбкие бока палаток, задувает в щели полотняных дверей, как аркан хватает уставших людей, морозит носы, уши и руки. Все вокруг обледенело. Погода — самый настоящий ад.

— В такой холодище и собаки не согнать со двора, — горевали подводники.

Но делать было нечего: именно в этот день и было намечено справить новоселье на дне карьера.

Гейст и Коциан садятся на носилки в насквозь промороженной санитарной машине. Последний медосмотр: проверка пульса, давления, температуры тела. Хорошенько вентилируют свои легкие. Одеваются, берут плавники и прощаются с друзьями.

В восемь утра оба входят в подводный дом, где им предстоит провести четыре дня и три ночи.

Но что же заставило акванавтов отправиться на дно озера в карьере, да еще в суровых зимних условиях?

Эксперименты по программе «Пермон-1» начались в больничной барокамере. В ней под давлением, соответствующим погружению на двадцать пять метров, поселились четыре подводника. Целью опытов было выяснить влияние высокого давления на умственную, психическую и физическую деятельность человека.

Нежданно-негаданно в компании водолазов оказался семилетний Отик. Мальчишка попал под колеса автомобиля, и ему грозила ампутация ног. В бессознательном состоянии его вместе с хирургом доставили в барокамеру. Прошло некоторое время, и водолазы стали свидетелями чуда гипербарии: часть ступни и пальцы на ногах, которым грозило отмирание, порозовели, в них начало восстанавливаться кровообращение. Мальчик пришел в себя и узнал своих невольных соседей, которых он еще вчера видел по телевизору…

Затем аквалангисты провели восемь часов на дне плавательного бассейна.

И только потом был построен подводный дом «Пермон-2» По согласованию с югославскими властями в июле 1966 года его доставили на берег Адриатического моря, в район Сплита. Дом погрузили на борт корабля.

Океанографического института и переправили к острову Чиово — к месту предполагаемой стоянки «Пермона».

Однако далее подводников стали преследовать неудачи. Едва успели спустить дом на воду, как море заштормило. Огромные волны начали раскачивать балласт — тяжелые мешки с магнетитом. Стальные тросы порвались, и балласт пошел ко дну. Но с самим домом в этот раз ничего опасного не случилось. Когда шторм утих, пришлось начинать все сначала, поднимать балласт с глубины сорока метров. Это была тяжелая, изнурительная работа.

Едва успели ликвидировать последствия аварии и приготовились к повторному погружению дома, как налетел циклон. И вновь стали рваться стальные шестнадцатимиллиметровые тросы. Мешки с магнетитом полетели ко дну. Дом понесло в открытое море, в сторону судоходной трассы. Чтобы избежать столкновения дома с кораблями, пришлось собственными руками открыть кингстоны и затопить дом…

Три дня и три ночи бушевал шторм.

«Пермон-2» с трудом подняли на поверхность. Но почти все оборудование оказалось разрушенным. О возобновлении опытов у Чиово не могло быть и речи. К тому же у аквалангистов кончился отпуск.

Дом вытащили на берег, погрузили в кузов автомобиля, и все отправились в обратный путь, в Остраву. Тогда-то и родилась идея — провести новый эксперимент не в гостях, а у себя на родине, на дне какого-нибудь озера.

Подводный дом подремонтировали и переименовали в «Пермон-3». В Адриатике предполагалось обосноваться на глубине тридцати метров. В карьере Коциан и Гейст поселились на глубине десяти метров. Однако они стали первыми в мире акванавтами, дерзнувшими прожить под водой, скованной льдом, во время суровой зимней стужи, хотя по календарю уже и наступила весна.

Было очень холодно, и оба основательно продрогли. Но вот температура в подводном домике поднялась до двадцати градусов. Тепло излучали три инфракрасные лампы и две электрические печки общей мощностью 2700 ватт. В первое время в воздухе резко увеличилось содержание углекислого газа — до 1,6 процента. Включили более мощные очистительные установки, и количество газа снизилось до нормы.

Постепенно акванавты обвыкли в своей подводно-подледной квартире. Отправили на поверхность первые пробы воздуха и попросили прислать обед. В контейнере доставили суп, гуляш, чай. Быстро покончили с едой. Надели акваланги и отправились за порог, ныряя на глубину двадцати метров.

Авария не миновала и «Пермон-3». Внезапно погас свет: это прекратилась подача тока с поверхности. Автоматически включился аварийный источник электропитания. Но в комнате заметно похолодало.

Еще тяжелее было наблюдателям, дежурящим у приборов. Они не могли отогреться по целым суткам. Хотя в их палатках и были печки, ветер сразу же выдувал все тепло.

Неисправность с проводкой устранили, в домике снова потеплело. Акванавты возобновили работы: испытывали газовые смеси, наблюдали за показаниями приборов, следили за своим самочувствием, вели дневник, по обыкновению отвечали по телефону на вопросы руководителей экспедиции и врача, в общей сложности шесть часов проплавали в ледяной воде.

5 марта в два часа дня акванавты приступили к декомпрессии: начали вдыхать особую смесь из респираторов. Проходит сто двадцать минут.

В начале пятого часа вечера, не скрывая волнения, оба акванавта появляются на поверхности. Их радостно приветствуют сотни жителей из окрестных мест. Здесь же толпа журналистов и, конечно, одноклубники акванавтов. Подводным жителям вручают цветы, а затем Гейст и Коциан попадают в руки медиков. Эксперимент «Пермон-3» успешно завершен.

Позади восемьдесят часов жизни на дне карьера подо льдом.

Чехословацкими акванавтами построены и испытаны еще более простые домики, позволяющие жить под водой на глубине до двенадцати метров в течение одного-двух дней.

Создана и первая в Чехословакии подводная лодка-малютка. Ее сконструировали инженеры, сотрудники народного предприятия «ЧКД-Прага». Еще раньше там же сконструировали первый в ЧССР подводный вездеход.

Подлодка, или микроскаф, как ее назвали, — это своего рода подводный тримаран. Сходство с тримараном придают две каплеобразные балластные цистерны, расположенные по сторонам сигарообразного корпуса подлодки. Микроскаф, снабженный четырьмя стабилизаторами, может даже выполнять некоторые фигуры высшего пилотажа: пикирование, иммельман. Подлодка погружается на глубину 50 метров.

Полтора года спустя после подводно-ледовой премьеры успешно завершилась экспедиция «Пермон-4». Владимир Гейст и Ладислав Коциан провели на дне пресноводного бассейна 102 часа. Их металлический дом был установлен на глубине двадцати пяти метров.

 

«Медузы» Балтики

Девяносто восемь часов прожили под водой на глубине двадцать четыре метра польские акванавты Антони Дембски и Александр Лассауд — члены экипажа «Медузы», обосновавшейся в озере Кладно, под Гданьском. Эта экспедиция состоялась в июле шестьдесят седьмого.

Погружение началось в час дня 14-го числа. График спуска был довольно оригинален. К двум часам «Медуза» достигла семиметровой глубины. После непродолжительной остановки погружение было продолжено, и в 18 часов 20 минут акванавты опустились еще на десять метров. Здесь решили заночевать, сменяясь на вахте через каждые два часа. Только в пять утра добралась «Медуза» до места.

 «Медуза» Балтики

Конструкторами «Медузы» — а такое названье, как видим, дано ей неспроста — были сами акванавты. Дом строился по всем правилам корабельной науки на верфи имени Парижской коммуны в Гдыне.

У «Медузы» нет твердой опоры. Обладая изрядным запасом плавучести, она парит в воде наподобие обычной медузы. Секрета особенного в этом нет — все дело в мертвом якоре и домашней лебедке с тросами, как у «Кракена». Персональный балласт — а его не так мало, почти две тонны, — хранился в особом контейнере под полом дома.

Электроэнергия и воздух подавались с берега. Кроме того, на борту имелось двадцать четыре сорокалитровых стальных баллона. В них обогащенный кислородом — тридцать семь процентов O2 — и спрессованный в 150 раз аварийный запас воздуха.

Живя под водой, акванавты часто покидали свой дом, удаляясь от него, насколько позволяли их шланговые акваланги.

17 июля, в восемь часов вечера, по приказу, отданному штабом экспедиции, Дембски и Лассауд задраивают входной люк и всплывают на глубину двенадцать с половиной метров. Трехчасовая остановка на декомпрессию.

Шесть часов проводят акванавты на глубине семь с половиной метров. Последний «перекур» — в трех метрах от поверхности. Он занял ни много ни мало треть суток.

Уже не четыре, а семь дней — и не в озере, а в Гданьском заливе на Балтике — провел под водой экипаж «Медузы-2»: Антони Дембски, Ежи Кулински, Богдан Белдовски. Все трое — члены подводного клуба «Посейдон».

Дом установили на глубине двадцать пять метров, по соседству с погибшим в годы второй мировой войны кораблем…

«Медуза-2» конструировалась и испытывалась по заказу производственной организации, специализировавшейся на экскаваторных, гидротехнических и водолазных работах. Понятно, это наложило свой отпечаток на весь ход эксперимента, на его программу: использование подводных станций в инженерно-строительных работах.

Экспедиция проходила в суровых условиях, на Балтике начались затяжные осенние штормы. Погружение состоялось 9 ноября 1968 года, в промозглый, пасмурный день.

«Медуза-2», как и первая станция, всплывала и погружалась при включении бортовой лебедки. Новый дом тоже невелик. В нем всего две комнаты — водолазная и жилая, про запас хранятся баллоны со сжатым воздухом и кислородом — всего на пятьдесят часов.

Акванавты трудились не покладая рук. И, несмотря на штормовую обстановку, проводили под водой по шести часов ежедневно, временами посещая шестидесятиметровые глубины. Интересно, что Дембски, как и «черноморец» Борис Громадский, выходил в скафандре.

«Медуза-3» в отличие от своих предшественниц живет на гелиокислородной смеси, но преследует она ту же цель — участие в гидротехнических и горных работах на дне Балтики. «Потолок» третьей польской «Медузы» — сто пятьдесят метров. Иначе говоря, ее можно послать в любой район балтийского дна.

 

Наконечник стрелы

Медленно опускается бело-голубой штандарт «Ихтиандра». Экспедиция окончена, и можно разъезжаться по домам.

— Черное море! До новых встреч! Мы скоро вернемся! Несмотря на все испытания и тревоги.

…После Тарханкута и премьеры в Ласпи будущее казалось светлым и радостным. Об «ихтиандрах» писали газеты «Правда», «Советская Россия», «Комсомольская правда», еще многие. Не обходило вниманием радио, и не скупилось на похвалы телевидение.

«Донецк — город морской!» — так восторженно называлась одна из журнальных статей, посвященных клубу «Ихтиандр». С большим интересом и уважением отнеслась к «ихтиандрам» Океанографическая комиссия Академии наук. И, как говорится, ничто не предвещало беды. Но случилось так, что вскоре после экспедиции шестьдесят седьмого года был издан приказ о роспуске клуба.

— Тогда мы пристроились к Горному научно-техническому обществу, — рассказывает Юрий Барац, — начали исследования по подводному бурению и подводной геодезии. Увы, «роман» с горным НТО тоже был недолгим…

Однако, несмотря ни на что, «Ихтиандр» продолжал жить, акванавты не отчаялись.

На первомайские праздники шестьдесят восьмого года, собравшись все вместе, отправились на Донец. Четыре дня бродили по его берегам, опьяненные зеленью непримятых трав и солнечными россыпями тюльпанов. Спорили и строили планы.

А после 9 мая — это уже стало традицией — все онова закружилось. Несмотря на понесенные потери, энергично готовились к новой поездке в Ласпи. Заново спроектировали подводный дом. Решали труднейшие интендантские задачки. Монтировали механизмы. Уточняли программу научных исследований.

И вот к югу потянулся караван автомашин и мотоциклов. Путь в Ласпи по крымским горным дорогам не прост. Нередко водителей заставляла двигаться вперед только невозможность развернуться назад. Но уже открылась синева моря, замаячили корабли. А скоро взволнованные «ихтиандры» высыпали на каменистую ладонь террасы на диком крымском бреге, где станет их лагерь.

Подъемного крана не было, но семеро «ихтиандров» сгрузили тяжеленную стальную махину дома всего за полчаса. Окрашенный в ярко-желтый цвет, он напоминал по форме наконечник стрелы.

Сотня людей была разбита на отряды. Во главе их — члены совета «Ихтиандра».

— Всем этим, как хороший дирижер, руководит Юрий Барац. Каждый вечер под тентом — планерка. Наряды на завтра. Десятки дел, деталей, фамилий, характеров. И я не помню случая, чтобы Юра вышел из себя, повысил на кого-то голос или что-нибудь подобное. Нет. Всегда выдержанный, обаятельный. А рядом с ним — Юра Киклевич, заместитель Бараца по научной части. Человек очень добрый, скромный и при всем при том энергичный, деловитый, отличающийся огромной трудоспособностью, — отзывается о своих друзьях Юра-3, Качуро.

В Москве, Киеве и, наверное, в других городах демонстрировался цветной фильм «Ихтиандр-68», созданный киевскими кинодокументалистами. И должно быть, нашим читателям запомнилась эта яркая, интересная картина. Но очень многое, как говорят кинематографисты, осталось за кадром…

Дом спустили на воду, но установить на дно не успели. Главную роль — в который раз уже в спектаклях с подводными домами! — захватывает шторм.

Почти неделю пятнадцатикубовую стальную коробку, загруженную шестью тоннами балласта, швыряло, как пробку, у прибрежных скал. Рвались цепи и канаты, держащие дом. Их крепили вновь и вновь — по пять-шесть раз на день. В конце концов, балластные корзины оторвались и дом затонул.

После шторма дом наполнили сжатым воздухом, и он всплыл. Подремонтировали. А на следующее утро отбуксировали к месту стоянки. Волокли на веслах, еще человек двадцать пловцов, как бурлаки, усердствуя ластами, тянули вплавь.

Предполагалось снарядить два экипажа акванавтов, на семь и на десять дней. Первыми уходят Валерий Скубий, Женя Спинов, Сережа Хацет. В третий раз уже командируется под воду Юра Советов.

— Кроме дома-лаборатории, «ихтиандры» спроектировали и построили подводную буровую и подводный передвижной энергоблок. Много сил и времени ушло на это. Но когда уже в Ласпи буровую установили на дне морском, рядом с подводным домом, она казалась нам межпланетным кораблем — настолько необычно, по-фантастически она выглядела… — говорит Гусева Галя. — Мне приходилось бывать под водой ежедневно — этого требовала программа.

Особенно насыщена медико-физиологическая программа: изучались дыхание, кровообращение, иммунитет, высшая нервная деятельность человека, микрофлора газовой смеси внутри домика, морфология внутренних органов животных… — всего около пятидесяти медико-физиологических показателей! Почетное место в распорядке дня акванавтов заняли геологические, маркшейдерские и геодезические работы.

На четвертый день из-за гор сползли горные тучи. Задул, завыл, засвистел ветер. Забурлило, взбеленилось море.

— Это была ужасная ночь… Из дома — он стоял на глубине двенадцати метров — отвечают: «Сильно качает. Однако у нас все в порядке». И вдруг: «Юра! Мы выходим!» Но мы и сами видим: «Ихтиандр» всплыл. Его иллюминаторы засветились над гребнями волн, то исчезая, то появляясь. Схватив маску и ласты, я бросился в море… — с волнением вспоминает Юра Качуро.

У Сережи Хацета поврежден акваланг. Чтобы не захлебнуться, он плывет на спине.

Море выплевывает их в узкой расщелине между скал. Еле держась на ногах, акванавты выбираются на землю. Их подхватывают под руки, помогают снять костюмы, укладывают в спальные мешки. Наготове барокамера. Но она не потребовалась.

«Ихтиандр-68» покоился на дне. Он и сейчас там… Второй экипаж, проглотив обиду, нанесенную им морем, нашел утешение, получив задание от ВНИИКОПа испытать аварийные пайки.

— Акванавты еще на суше привыкали к творогу в тубах и холодному густому борщу, к витаминизированным конфетам и пастеризованному сыру. Люся Павлова из ВНИИКОПа, как заботливая хозяйка, накрывала стол, и все ждали, какой она еще подготовила сюрприз, — говорит Галя.

«Плотонавты»: Юра Каручо, Володя Зубарев, Витя Капустин, Юра Островский

Испытатели одеты в штормовки, и ничего более — ни одеял, ни бушлатов. В общем, четверо с погибшего корабля, едва успевшие перебросить на плот шестилитровую флягу с водой — в сутки по пол-литра на брата и немного концентрированной еды — на день по три пакетика размером со спичечный коробок. А море, словно извиняясь за недавнее, лежало гладкое как зеркало. Тишина и палящее солнце в небе… Сегодня житель подводной деревни, мирясь как с неизбежным, то и дело возвращается в дом, чтобы сменить акваланг, если только он не связан фалом шлангового аппарата, поесть, согреться. Но в скором времени нынешняя экипировка акванавта рискует безнадежно устареть, оказаться непрактичной. Человек лишь тогда станет ихтиандром, когда, подобно земноводным существам, научится жить под «открытым небом» не часами, а по целым суткам. Это удается в том случае, если, например, создать индивидуальную систему жизнеобеспечения и снаряжение в духе лунно-космических скафандров.

Такова, можно сказать, предыстория «Чибиса» — «Человек и безопорная иммерсионная среда» — интереснейшей научно-конструкторской и физиологической программы. За решение ее, возвратясь из Ласпи, и принялись колонисты подводного мира из Донецка. К этому времени у них появился уже новый шеф.

— Цель «Чибиса», — говорит Юрий Киклевич, — изучение физиологической и трудовой деятельности при многочасовой работе в суровых морских глубинах, конструирование новых, удобных подводных инструментов, контрольной аппаратуры и многое другое, но главная задача — создание самих систем жизнеобеспечения.

И «ихтиандры» кое в чем преуспели. Экипированные в непроницаемый костюм с электроподогревом, беспроволочным телефоном, комплектом телеметрических датчиков и устройством для приема пищи под водой, провели серию опытов в гидроневесомости, вполне убедивших их, что дело, за которое они взялись, по плечу. Это были счастливые дни. В лаборатории царила атмосфера творческого горения, изобретательства, взлета конструкторской мысли.

Летом 1969 года донецкие акванавты, по приглашению Института океанологии участвуют в экспедиции на дне Голубой бухты — испытывают еще одну подводную буровую.

А через год Юра Качуро прислал мне письмо, приглашая на… мыс Тарханкут!

 

Премьера под занавес года

Сезон 1968 года завершили подводники из ГДР.

«Мальтер» — так назван подводный дом, сконструированный и построенный аквалангистами морского спортивного клуба «Эрих Вайнерт» из города Дипольдисфальда, под Дрезденом, где находится известная в ГДР плотина «Мальтер», имя которой присвоено дому.

В ноябре шестьдесят седьмого активисты секции акванавтики собрались вместе, чтобы обсудить статью в «Посейдоне», рассказывающую о болгарском эксперименте «Хеброс». А уже через несколько дней стали подыскивать подходящую посудину для корпуса.

Подводников охотно поддержало народное предприятие «Фердинанд Кунерт». Большую моральную помощь оказал Центральный спортивный клуб ГДР.

Для удобства транспортировки «Мальтер» разделен на четыре секции: капсулу — жилой отсек с аппаратурой, водолазную шахту с газовыми аварийными баллонами, балластный фундамент и наземную контрольно-наблюдательную станцию. Все они легко поднимаются обычным автопогрузчиком.

Среди авторов «Мальтера» были способные электронщики. Так что автоматика в подводном доме на высоте. На страже стояло специальное электронное устройство, автоматически следящее за всеми изменениями в «Мальтере» и за его стенами.

13 декабря 1968 года дом погрузился на восьмиметровую глубину, потревожив скованное льдом водохранилище у плотины «Мальтер». В экипаж вошли Манфред Бёрнер и Карл-Ганс Фольтин. Третий акванавт — дублер. Деятельность береговой службы была тщательно продумана и заранее отрепетирована. Поэтому эксперимент, продолжавшийся два дня, прошел без каких-либо сюрпризов и срывов.

Вода за бортом была поистине ледяная — не больше трех градусов. В самом доме было двадцать градусов тепла. Это свидетельствовало об отличной теплоизоляции кубрика.

Подводный дом четырежды посетил врач экспедиции д-р Гернот Бандтке. Много раз спускался в прорубь руководитель подводной секции Петер Фукс. Он снабжал акванавтов горячей пищей. Дважды в день, вооружившись ручными фонарями, выходили из дому и его хозяева.

По ночам было слышно, как на поверхности из-за злой стужи лопался лед, образуя трещины. Однажды ночью акванавты вышли из дома и на короткое время поднялись к самому ледовому панцирю.

В первый вечер и ночью акванавтам вместо воздуха начали подавать кислород. Отработанная смесь, поступающая по шлангу на берег, тщательно анализировалась.

Подводный дом волей-неволей испытали на автономность. Дело в том, что из-за холода электросеть постоянно перегружалась, и поэтому периодически включалась аварийная система жизнеобеспечения. За три часа до подъема на поверхность акванавты, которые решили не пренебрегать декомпрессией, несмотря на небольшую глубину, вновь перешли на кислородную диету.

15 декабря в 12 часов дня акванавты всплыли.

 

Под водой — круглый год

Спустя полгода по ту сторону Атлантики, у Гельголанда в Северном море, произошло другое знаменательное событие. Была опущена на грунт первая в Западной Германии подводная станция, повторяющая название острова, — «Гельголанд».

Научная программа «Гельголанда» — медико-физиологические исследования, биология и акустика моря, геологоразведка и горные работы под водой — рассчитана на несколько лет. Начав с двадцати метров, станция в последующем переместится на глубину пятьдесят, а там и на сто метров.

Совместно с учеными Биологического института эту экспедицию проводит Институт авиационной медицины ФРГ. По заявлению организаторов, «Гельголанд» в будущем станет постоянно действующей глубинной обсерваторией, несмотря на крайне неблагоприятные метеорологические условия — частые затяжные бури и штормы, сильные течения, низкую температуру и мутность воды, чем славится этот район Северного моря.

Важная техническая новинка, апробированная западногерманцами, — большой буй. Понятие о размерах плавающей капсулы дают три шеститонных якоря, удерживающие ее на поверхности моря.

Буй снабжает акванавтов электричеством и воздухом — главным, что нужно в подводной жизни. В корпусе — дизельный двигатель, обойма газовых баллонов с кислородом, азотом и гелием. Там же автоматический дозатор. Его задача — следить, чтобы акванавты не жаловались на качество воздушного коктейля.

Буй одновременно и коммутатор для связи между акванавтами и берегом.

По замыслу конструкторов «Гельголанд», как ванька-встанька, не опрокинется даже при самом сильном шторме. В этом секрет его стальных ног — опор.

 

На подводной орбите

Близ острова Сент-Джон в Вест-Индии распахнул двери двухквартирный подводный дом «Тектит».

16 февраля шестьдесят девятого года в нем поселились четверо американских акванавтов — два океанолога, геолог и морской биолог. Их научная командировка продолжалась шестьдесят дней кряду! Так долго под водой не жил ни один человек за всю историю акванавтики. До этого только двум акванавтам — участникам экспедиции «Силэб-II» Карпентеру и доктору Роберту Соннебергу — удалось провести на дне моря по тридцати суток.

Но «Тектит» не побил рекорда глубины, ибо установлен всего в пятидесяти футах от поверхности.

«Тектит» не похож ни на одну другую станцию. Представьте себе лафет на телескопических протезах. На этой платформе возвышаются две просторные металлические башни. В каждой — собственный кубрик, прекрасно оборудованная океанологическая лаборатория, машинное отделение, водолазный отсек.

Но это отнюдь не означает, что здесь бок о бок сосуществуют два замкнутых, обособленных мирка. Нет, конечно. Ведь оба жилых корпуса соединены галереей. Однако в случае аварии с одной из подводных квартир акванавты, заперев водонепроницаемый люк галереи, без особых опасений за свою судьбу могли бы переждать тревожное время в соседних комнатах.

От зари до зари кропотливо трудились подводные жители. Полевые экскурсии на дно моря, где они устроили биологический, геологический и гидрофизический полигоны, чередовались с занятиями в бортовых лабораториях. Здесь они изучали трофеи, добытые в окружающих водах и на морском грунте.

По словам одного из руководителей экспедиции, акванавты вели исследования по программе, предваряющей в недалеком будущем индустриализацию океана.

Многое из того, чем занимались акванавты, стало привычными заботами обитателей подводных домов. И нет смысла повторяться.

Увлекательными оказались опыты с мечением ракообразных, рыб и моллюсков. Животных снабдили крошечными звуковыми датчиками. Сигналы улавливались портативными звукозаписывающими аппаратами. А другие получили флуоресцирующие метки. Так изо дня в день следили ученые за тем, как блуждают и рыскают их подопечные в поисках лучшей для себя доли… В результате было собрано огромное досье о привычках морских животных.

Подобно акванавтам «Садко-3», американцы охотились и за живыми голосами, «интервьюируя» рыб, а некоторые из них оказались весьма словоохотливы.

Несколько слов о шефах «Тектита». В подготовке и проведении экспедиции участвовали ВМС США, фирма «Дженерал электрик» и даже… Министерство внутренних дел. С особым пристрастием отнеслось к «Тектиту» Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства. Как справляются с акклиматизацией обитатели гидрокосмоса, их жизненные условия, труд и бытовой уклад — все это, несомненно, интересно для астронавтов — экипажей космических кораблей, готовящихся в многодневное турне по пустынным межпланетным пространствам…

Акванавты, прожившие два месяца на дне моря, установили еще один важный рекорд: декомпрессия их длилась всего девятнадцать часов.

Но, пожалуй, самым удивительным была газовая смесь — нитрокс, содержащая девяносто два процента азота!..

 

Фальстарт «Силэб-III», или смерть Бэрри Кэннона

Первоначально предполагалось, что новая обсерватория — «Силэб-III» — распахнет свои двери в октябре 1967 года. Она обоснуется неподалеку от порта Сан-Диего в Тихом океане на глубине около ста тридцати метров.

Однако пришел октябрь, за ним ноябрь, декабрь… Акванавты все еще оставались на берегу. Срок начала работы экспедиции заметно отодвинулся.

Первыми ушли на разведку водолазы-дублеры. Им предстояло на себе испытать те условия, какие ожидают обитателей «Силэб-III». Тренировки дублеров начались за год до ранее намеченного времени открытия станции.

Спустя несколько месяцев к испытателям присоединились акванавты — члены экипажа подводной обсерватории.

Местом сборов участников «Силэб-III» был избран Вашингтон. Здесь, на кораблестроительной верфи ВМС США, находились две барокамеры, имеющие сообщение с небольшим закрытым бассейном. Водолазы выходили в воду, а затем возвращались в сухой кубрик барокамеры, все время находясь под одним и тем же давлением.

Эти эксперименты имитировали жизнь в подводном доме на глубине ста пятидесяти метров.

В программу подготовки включены и кратковременные погружения в естественных условиях на стопятиде-сятиметровую глубину. Цель этих опытов — узнать, можно ли ходить к акванавтам в гости. Акванавты во времена «Силэб-II» часто принимали гостей на глубине до восьмидесяти метров.

Сами обитатели обсерватории смогут совершать прогулки на глубине до ста восьмидесяти метров. Такого еще не бывало ни на одной из подводных станций!

Как долго пробудут акванавты под водой? Предполагается, что около двух месяцев.

Обсерватория комфортабельна, а главное, оснащена более надежной аппаратурой.

Почти все приборы созданы специально для «Силэб-III». Серийное оборудование, выпускаемое промышленностью, не выдержало испытаний на большой глубине.

Бортовая аппаратура «Силэб-III» испытана в гелиевой среде, сжатой до двадцати восьми атмосфер, забортная, — на глубине 240–250 метров при давлении двадцать пять — двадцать шесть атмосфер.

Одна из главных забот проектировщиков обсерватории — аппараты для очистки дыхательной смеси от вредных газов, скапливающихся в подводном доме. Аппарат с гидроокисью лития, примененный в «Силэб-II», не подходил для новой станции, расположенной на значительно большей глубине.

То же самое относится к приборам, контролирующим состав дыхательной смеси, ее температуру и влажность.

Руководители «Силэб-III» решили, что вся эта аппаратура должна быть полностью автоматической. При подаче газовой смеси учитывается, все ли члены экипажа налицо, бодрствуют они или выполняют другую работу.

И еще одна важная новинка — ручные глубиномеры, действующие на глубинах до четырехсот метров. А раньше акванавты снабжались приборами, хорошо работающими на глубине не больше девяноста метров.

Акванавты получат в свое распоряжение четырехместный лифт и складной домик из прорезиненной ткани — напоминающий тот, в каком жили Робер Стенюи и Джон Линдберг.

«Силэб-III» не смог стартовать ни в шестьдесят седьмом, ни в следующем году. Программа экспедиции заметно усложнилась.

По последним планам, новую подводную станцию предполагалось основать в Тихом океане возле небольшого островка Сан-Клемент, в шестидесяти милях к югу от Лос-Анджелеса, на глубине уже двухсот метров, что еще не удалось никому в мире.

Для «Силэб-III» использовано прежнее помещение «Силэб-II», которое подверглось весьма существенной модернизации. В носу и к корме дома пристроены две новые комнаты.

Для дыхания подается гелиокс, состоящий из 95 частей гелия, 3,5 азота и всего 1,5 кислорода.

Основная цель экспедиции — испытание разнообразного глубоководного оборудования и аппаратуры, разработанных по так называемому проекту «Система спасения больших объектов», включая два многоместных глубоководных лифта для транспортировки акванавтов в подводный дом и обратно и подводную мастерскую, выстроенную на грунте самими акванавтами.

Помимо того, испытываются новые гидротелефоны и костюмы-скафандры с обогревом. Один обогревается горячей водой, подаваемой по шлангам из подводного дома, второй — электричеством, а третий снабжен водяным радиатором, действующим на радиоизотопах.

В экспедиции участвуют пять сменных экипажей, по восьми-девяти человек в каждом, под командованием Скотта Карпентера.

Первый экипаж экзаменует системы жизнеобеспечения и прочую аппаратуру, установленную в подводном доме, ведет физиологические исследования.

Второй экипаж проводит спасательные работы: поднимает со дна моря и отправляет на поверхность многотонные блоки.

Третий строит ремонтную станцию, испытывает рабочие инструменты для клепки, сварки, резки и монтажа конструкций под водой на большой глубине.

Четвертый и пятый экипажи проводят геологические, гидрооптические, гидрофизические, гидроакустические, гидробиологические исследования.

Однако в отличие от экспедиций Жак-Ива Кусто, а также экспедиций социалистических стран американские подводные поселения, организуемые и субсидируемые ВМС США, служат отнюдь не только мирным целям.

«Наши программы океанографических исследований… конкретно и прямо служат военным целям. Мы проводим главным образом те исследования, которые имеют отношение к проблемам, стоящим перед военно-морским флотом», — заявил в своем выступлении по поводу «Силэб-II» один из заместителей военно-морского министра США Болдуин. О том же говорил, выступая перед журналистами, и сам министр военно-морского флота Нитце. Конечная цель описанных экспериментов, по словам морского министра, — «создание боевых систем и оборудования для морского флота».

В семидесятые годы ВМС США намереваются отправить на дно моря целые гарнизоны акванавтов, несущих службу в подводных домах-казармах на глубине около 200 метров или еще глубже, насколько позволят физиологические возможности человека.

В милитаристский цвет окрашены даже сугубо мирные на первый взгляд биологические исследования по программе «Силэб-III»…

В экспедиции вновь участвует Таффи, а за компанию с ним еще один дрессированный дельфин, два морских льва и тюлень.

После долгих отсрочек решено было открыть «Силэб-III» в феврале 1969 года. Станцию опустили на морской грунт. Официальные проводы акванавтов назначили на 18 февраля, через два дня после старта «Тектита». И снова осложнение: обнаружилась утечка синтетического воздуха.

За день перед этим, 17-го, покинув обслуживающее судно «Элк Ривер», спустились под воду инженер-радиоэлектронщик, специалист по подводной связи Бэрри Л. Кэннон, участвовавший в подводной экспедиции «Силэб-II», Роберт Барт, участник двух предыдущих экспедиций, и еще двое акванавтов.

Однако далее неожиданно произошло такое, что повергло в глубокое уныние все экипажи «Силэб».

Что-то стряслось с системой жизнеобеспечения Бэрри Кэннона. Надводные наблюдатели, стоявшие у гидротелевизора, хорошо видели, как Кэннон вдруг начал судорожно хвататься руками за воздушный шланг и, корчась, упал на дно… Его спутники поспешили на выручку. На глубоководном лифте акванавта эвакуировали на поверхность. Но Бэрри Кэннон был уже мертв…

В связи с трагической гибелью Кэннона руководители «Силэб» приняли решение отсрочить открытие экспедиции, пока не будут выяснены конкретные причины смерти акванавта. Станцию подняли на поверхность и отбуксировали к берегу.

«Силэб-I» стоил свыше 200 тысяч долларов, «Преконтинент-три» — 700, «Силэб-II» — около 850 тысяч. В несколько раз дороже — 2,5 миллиона долларов — обошелся «Тектит». Но еще выше стоимость «Силэб-III» — 17 миллионов долларов! После гибели Кэннона на медицинские исследования дополнительно выделили еще 2,5 миллиона долларов.

 

Знакомьтесь: «Немо»!

Одним из первых побывал в пучинах моря… Александр Македонский. Сохранилась старинная гравюра, запечатлевшая это событие. Конечно, великий полководец спускался под воду не как простой водолаз, охотник за губками и жемчугом. Путешествие в глубины Александр будто бы совершил в просторной стеклянной бочке, спущенной с корабля на цепях.

Что заинтересовало его в глубинах? Может быть, великий полководец, покоривший полмира, хотел заодно попытаться прибрать к рукам и подводное царство? Или, может быть, он действительно увлекся мореведением?

Скорее всего Александр, ценя хитрости в ратном деле, произвел этот спуск под воду с военными целями. Впрочем, эта идея приходила в голову не ему одному. Известно, например, что в войсках персидского царя Ксеркса были специальные подразделения боевых водолазов.

С тех пор прошло больше двух тысячелетий. За это время люди стали гораздо увереннее чувствовать себя в царстве Нептуна. И вот уже в наши дни бельгийский профессор Огюст Пиккар высказал мысль изготавливать глубоководные аппараты из акрилового пластика — искусственного материала, прозрачного как стекло и прочного как сталь. Некоторые виды акрилового пластика выдерживают колоссальную нагрузку. В экспериментах иллюминаторы из пластика без труда выдержали натиск 11000-метровой толщи воды!

Американский инженер Дж. Стэшив, проверив на практике идеи Огюста Пиккара, убедился, что полая сфера, собранная из кусков акрилового пластика, действительно может поспорить со стальными оболочками.

Закончив испытания, американцы приступили к созданию глубоководной станции, получившей название обсерватории «Немо».

Лаборатория, сквозь стены которой можно видеть все происходящее в глубинах, не покидая ее пределов, — мечта всех морских специалистов. Такой и должна стать обсерватория «Немо».

Прозрачная станция будет использована для изучения океана далеко за пределами континентального шельфа. Она сможет работать на глубине до 300 метров. В экипаж ее войдут всего два человека.

Каждые десять суток станция будет всплывать на поверхность, чтобы пополнить запасы энергии, сжатого воздуха, пресной воды, провизии, и вновь отправляться вглубь.

Обсерватория настолько компактна, удобна и легка, что можег летать на самолете. Такая мобильность позволит «Немо» побывать в самых отдаленных уголках Мирового океана.

Достигнув заданной точки погружения, «Немо» встает на якорь и повисает над поверхностью дна.

При помощи лебедки можно легко менять глубину погружения, обходясь без каких-либо гребных винтов и рулей.

Во внутренних покоях «Немо» разместились два комфортабельных откидных кресла, превращающихся в постели для ночного отдыха.

Впрочем, ночь — понятие весьма условное в глубинах. Она наступает «по первому требованию», стоит лишь выключить светильники и забортные прожекторы…

Однако пока еще неизвестно, кто станет первым капитаном «Немо» и когда именно выйдет в море подводная обсерватория с прозрачными стенами.

 

«Бентос-300»

В трудный 1921 год, когда океанологи лишь мечтали о планомерном изучении морей и океанов, вышел знаменитый ленинский декрет.

«В целях всестороннего и планомерного исследования северных морей, их островов и побережий, имеющих в настоящее время государственное значение, учредить при Народном комиссариате просвещения Плавучий Морской Научный Институт с отделениями: биологическим, гидрологическим, метеорологическим и геоминералогическим…»

Вот так, невзирая на все лишения, в разоренной интервенцией и войнами стране появилось первое океанографическое учреждение.

На заре Советской власти, в начале двадцатых годов, появились отечественные аппараты для подводных исследований. А через несколько лет, намного опередив зарубежных теоретиков, включая бельгийца Огюста Пиккара, опубликовал свою блестящую статью о «Наибольшей глубине погружения океанской батисферы» Константин Эдуардович Циолковский… Но это уже история. А вот дела наших дней.

Недавно в СССР впервые создан проект самоходной обсерватории для подводных исследований.

Нужно ли объяснять преимущества такой «шагающей» станции!

Новая лаборатория получила название «Бентос-300». «Бентос» на языке океанологов означает — совокупность животных и растений, обитающих на морском дне. Цифра 300 говорит о глубине, на которую опустится подводный дом.

Несколько недель подряд смогут прожить под водой обитатели «Бентоса-300». Экипаж самоходной обсерватории состоит из четырех человек команды, пяти океанологов и врача-физиолога. Для них предусмотрены все удобства: уютные каюты с электрическим отоплением и комфортабельной мебелью, камбуз, радио, несколько подводных телевизоров, надежная система кондиционирования воздуха, горячий душ.

У глубоководного «шагающего» дома имеется двадцать шесть иллюминаторов. Очень много всевозможных приборов: для изучения солености, плотности, температуры, освещенности морской воды, скорости течений, для прослушивания и записи голосов «солистов» морских глубин, для наблюдения за их реакцией на свет, запах, различные приманки. Специальные приборы для наблюдений за свечением моря, исследований рельефа дна и микрорельефа… Аппаратура для фото-и киносъемки и, наконец, оборудование для физиологических и врачебных наблюдений за акванавтами. Снаружи над «Бентосом» возвышается перископ. Этого не было ни у одной из подводных станций. Через перископ можно не только видеть, но и снимать на пленку. Там же, за бортом, ловушка для морских животных. Мрак подводного мира озаряют мощные глубоководные светильники.

В «Бентосе» предусмотрен специальный шлюз — дверь в океан. Через него акванавты смогут отправляться в путешествие по дну. В случае тревоги ученые легко могут покинуть обсерваторию. Короткий сигнал — и рубка всплывает на поверхность моря.

Правда, скорость передвижения подводного дома пока еще невелика — не более одной мили в час. Но пока хватит и этого.

Пройдет немного времени, и «Бентос-300» станет привычной лабораторией, учебной аудиторией для исследователей моря. Принято правительственное решение о постройке этого дома.

 

Бронированный «Кашалот»

Подводный дом не только научная обсерватория, но и великолепная мастерская. Опыт акванавтов, живущих под высоким давлением, уже сегодня можно использовать с большой выгодой. Об этом лишний раз свидетельствует история с «Кашалотом».

Водолазный лифт «Кашалот» создан известной американской фирмой «Вестингауз». Бронированный «Кашалот» состоит из двух вполне самостоятельных, отделяемых друг от друга «органов» — комфортабельной корабельной барокамеры и лифта для транспортировки акванавтов на дно моря и обратно.

В обществе «Кашалота» можно работать на глубине 600 футов — около 180 метров — в течение целой недели.

После своего рождения «Кашалот» направился на испытания, а затем вместе с командой водолазов, командированных фирмой «Марин контрактинг», участвует в ремонте дамбы крупнейшего в США водохранилища гидростанции Смит-Маунтин на реке Роанок в штате Вирджиния.

Успех «Кашалота» превзошел все ожидания!

Требовалось сменить заградительные щиты. Задание очень сложное. Прежде всего надо было спуститься на глубину шестидесяти метров.

Водолазы в аквалангах разделились на две группы по четыре человека. Рабочая смена каждой четверки длилась две недели подряд, без выходных дней. Потом группы менялись местами.

Выполнив дневное задание, аквалангисты возвращались на поверхность. Их подвозил сюда лифт. Правда, они не могли выходить на открытый воздух, а сразу же направлялись в свою резиденцию — барокамеру, устроенную на борту плавбазы. На следующее утро аквалангисты вновь возвращались под воду.

Не совсем обычно был организован и рабочий день. Пока двое трудились на дне, другая пара в это время ожидала своей очереди, не покидая лифта. Вторая вахта заступала через четыре часа.

Чтобы не замерзнуть, все подводные рабочие одевались в гидрокостюмы, имеющие настоящее водяное отопление от электрических батарей. Все это хозяйство было аккуратно вмонтировано в глубинную одежду подводных рабочих.

Шесть недель потребовалось, чтобы закончить ремонт на Смит-Маунтин. Обычным водолазам удалось бы это сделать лишь за несколько месяцев.

Пожалуй, все же более оригинальна «Пурисима», построенная американской фирмой «Оушн системз».

«Пурисима» удобна и как лифт, и как временное убежище для подводных мастеров, работающих на глубине до ста пятидесяти метров. Корпус этого бронированного коттеджа успешно испытан на глубине триста тридцать метров. «Пурисима» дает людям согреться и восстановить силы, не покидая рабочей площадки.

По форме «Пурисима» напоминает гантель, поставленную вертикально. Верхний этаж — место оператора. Нижний отдан подводным рабочим…

Перед погружением люк в тамбуре, соединяющем обе сферические комнаты, открыт. Давление везде одинаково. Но вот промежуточный люк задраивается, и давление в водолазном отсеке постепенно уравнивается с забортным. Распахивается нижний люк, и подводные рабочие ступают на дно моря.

При возвращении нижний люк запирается, и «Пурисима» быстро поднимается на борт обслуживающего судна. Оператор может сразу же покинуть свое место. Акванавтам же еще предстоит декомпрессия.

Однако эту процедуру необязательно проводить в отсеке «Пурисимы». Водолазы переходят в более удобный «отель» для подводников — в корабельную барокамеру. «Пурисима» с новым экипажем готова отправиться в очередной подводный рейд.

В некоторых случаях к «Пурисиме» добавляется прицеп — еще один стальной шар, в котором поселяется оператор. Тогда оба нижних этажа отдают подводным рабочим-буровикам, нефтяникам, геологам, осмотрщикам подводных нефтепроводов, гидротехникам.

На сегодня в море трудится уже немало таких домиков-гидростатов. Одна из последних моделей — лифт западногерманской фирмы «Драгерверк» в Любеке. Эта станция погружается на полукилометровую глубину.

По мнению Кусто, пятьсот метров — реально достижимая глубина. Но при этом гелий должен быть заменен водородом, ибо на такой глубине «янки-газ», подобно азоту и кислороду, превращается в наркотик.

 

Ныряющий рудник

Лет двадцать пять — тридцать назад, чтобы добыть нефть со дна моря, с суши бурили наклонные скважины. Можно было сделать «подкоп» лишь на 300–600 метров от берега. Запустить стальные руки дальше, как правило, не удавалось. Но прошло немного времени, и буровые вышки-небоскребы смело вышли в море. Затем появились плавучие острова. Но нефтяники вскоре убедились, что у буровых на плаву есть своя ахиллесова пята.

Вспомним с детства знакомые истории о погибших кораблях. Какая книжка о морских приключениях обходится без кораблекрушений! Во время сильных бурь шли ко дну десятки судов. Но если гибнут корабли, то каково же приходится тогда в бушующем море плохо управляемым и громоздким буровым платформам!

За последние годы штормы и ураганы на морских нефтепромыслах унесли немало человеческих жизней и причинили материальный ущерб, оцениваемый в сотни миллионов долларов. Только за несколько месяцев 1965 года в США, например, было уничтожено пять плавающих буровых платформ, которые обошлись в сорок пять миллионов долларов.

Одна из самых ужасных катастроф случилась у берегов Англии в Северном море, которое в самое ближайшее время, видимо, станет одним из крупнейших нефтепромыслов в мире. Нефтяной лихорадке, разразившейся здесь, особенно благоприятствовало то, что Северное море довольно мелководно. Глубина его, как правило, менее ста восьмидесяти метров.

Однако в этом нефтяном Эльдорадо людей ждали не только успехи. В сочельник шестьдесят шестого года во время зимнего шторма опрокинулась и затонула буровая платформа «Си Джем» — «Морская драгоценность», принадлежавшая английской фирме «Бритиш петролеум».

А это еще одна подводная буровая. Обратите внимание на ее визитную карточку

На помощь терпящим бедствие отправились корабли и вертолеты. Однако спасти удалось лишь немногих. Около двадцати человек — более половины команды — погибли в студеных водах Северного моря…

Гораздо безопаснее, да и дешевле, было бы устроить нефтяной «рудник» на дне морском — тогда ему не страшны никакие штормы и ураганы.

Леон Дэнфор, ученый-гидродинамик, работающий в фирме «Нортрон корпорейшн», предложил проект подводного нефтепромысла будущего. Это целый городок на дне. Он может действовать на самых дальних границах континентального шельфа — дальше на глубине 300–350 метров.

Центр подводного «сити» — дом, напоминающий «Морскую звезду» Кусто, только просторней. У него пять лучей-отсеков. Здесь будут жить буровые мастера и нефтяники. Всего сорок-пятьдесят человек.

Рядом с домом разместятся три огромных буровых ангара, похожих на газгольдеры.

Обитатели подводного «сити» дышат газовой смесью. Давление синтетического воздуха равно давлению окружающей воды. Но акванавтам редко придется покидать свое убежище. Ведь все буровые машины — под крышей, а не в открытом море, как во времена «Преконтинента-три».

В ангарах сухо и тепло. Они соединены с гостиницей и между собой галереями. Поэтому акванавты ходят на работу и возвращаются с нее, даже не замочив ног. Машины сверлят грунт сквозь прорези в палубе ангара. Вот только трубы уложены связками вдоль наружных стен. Все остальное — здесь же, под рукой.

Для транспортировки грузов и перевозки экипажа с поверхности и обратно служит особая канатная дорога с водолазным лифтом. Каждый из ангаров имеет свою дорогу. Колея канатного пути удерживается на буях.

Прежде чем покинуть подводный прииск, акванавты проходят декомпрессию. Салон для декомпрессии открыт в «звезде».

Отправляясь в подводное странствие, акванавты вызывают подводное «такси», в которое они усаживаются, не снимая аквалангов, или подлодку. Лодка подплывает к одному из шлюзов, стыкуется, и акванавты переходят на корабль. Можно отправиться в путешествие на гусеничном вездеходе или в подводных катамаранах.

Подводный «сити», разработанный Леоном Дэнфором — это в то же время и океанографическая станция. Ученые смогут добыть здесь много ценных сведений о жизни моря на больших глубинах.

 

На пороге сверхглубин

Не первый день занимается созданием подводных аппаратов Лаборатория морских инженерно-строительных сооружений, расположенная в Порт-Уайниме, в 100 милях к северо-западу от Лос-Анджелеса.

Очень интересны, например, попытки конструкторов построить дома на дне моря и глубоководные аппараты из бетона, стекла и акрила. В экспериментах, которые провели ученые, детали из бетона испытывались под давлением, царствующим на глубине 1000 метров. Они выдерживали и вдвое большие нагрузки, но при дальнейшем погружении покрывались морщинами трещин и разрушались.

Построена модель акриловой обсерватории с прозрачными стенками, которая сможет действовать на глубине до 1800 метров. Уже подписан контракт на постройку обсерватории в натуральную величину. Эта станция пока еще будет необитаемой, управление ведется с корабля по кабелям.

Однако вслед за тем, после испытаний автоматической станции, будет построена жилая обсерватория.

Пока еще не известно точно, какой именно будет эта станция.

Предварительно разработаны три эскизных проекта. В первом случае глубинная станция выглядит наподобие гигантской батисферы, опускаемой под воду на лебедке. У дна она удерживается на якоре.

Во втором варианте подводный дом делается в виде металлического тора. Спуск под воду — по туго натянутому тросу. Перед подъемом на поверхность сбрасывается балласт, как у батискафа, и обсерватория быстро всплывает.

Наконец, подводный дом может быть построен в виде металлического цилиндра с небольшой шарообразной пристройкой. Спуск на дно свободный, без всякой привязи. Для опоры на грунте служит тренога с толстой и широкой «подошвой»…

В одном из самых жарких уголков земного шара — калифорнийской пустыне Мохав — за много миль от моря строится еще более удивительная глубоководная обсерватория.

Внешне она напоминает акриловую станцию «Немо» — такая же прозрачная и круглая, однако стенки ее не синтетические, а… стеклянные.

Стекло очень хрупко. Однако оказалось, что в воде оно приобретает удивительные свойства. Если полый шар из стекла опустить в море, то с каждым дюймом глубины он будет становиться все прочней и прочней.

Специалисты называют это феноменальное явление глубинной закалкой.

Стекло сейчас все больше увлекает конструкторов подводных кораблей и научных станций на дне моря. Первые стеклянные аппараты, правда небольшие, были созданы еще лет пять-шесть назад. Недавно американцы спустили на воду подлодку-малютку из стекла со стенками толщиной девяносто миллиметров. При испытаниях прозрачная субмарина выдержала давление, соответствующее погружению на… двадцать километров!

Подводная обсерватория, строящаяся в пустыне Мохав, может спускаться на глубину шести тысяч метров — раз в двадцать глубже «Немо». Внешне же она будет очень похожа на акриловую обсерваторию, экипаж ее тоже будет состоять из двух человек.

Что и говорить, подводный дом-шар из стекла весьма заманчив. Но, к сожалению, у него есть своя ахиллесова пята. Всякие отверстия для кабелей и механизмов резко снижают прочность его прозрачных стен.

Как же справились с этой трудностью создатели мохавской обсерватории?

Внутри стеклянного домика находится лишь самое необходимое для жизни: баллоны с дыхательной смесью, поглотитель углекислого газа, продукты, пресная вода, а также приемник-передатчик для связи и пульт управления.

Вся остальная аппаратура — снаружи. Это сделало домик более просторным, а самое главное — уменьшило количество опасных «сквозных ран» в стекле.

Стало просторнее. Но каким образом уменьшилось число сальников? Казалось бы, их должно стать еще больше. Ведь за порогом дома оказалось не только обычное забортное оборудование, но и такое, которое по всем правилам должно бы находиться в рубке.

Вне сферы установлены эхолот, механические клешни для сбора образцов, измерители скорости погружения, электродвигатели, источники энергии — аккумуляторы или топливные элементы и некоторые другие приборы.

Как же управлять всеми ими, не имея кабеля?

Очень просто — с помощью света, отвечают конструкторы.

«Световая рука», беспрепятственно проникая сквозь стеклянные стены дома, с помощью фотоэлементов легко включает и выключает необходимые приборы и механизмы.

Там же, за бортом, расположен и источник света, используемый для телемеханического управления обсерваторией.

Один из авторов мохавской станции, инженер Мур, признался:

— Метод управления обсерваторией светом в принципе не нов и не сложен, однако осуществление его на деле связано с множеством трудностей.

Как видно, американцам в конце концов удалось разрешить эти вопросы.

Уже сооружена и прошла испытания на озере Чейн в Калифорнии модель стеклянного домика. Изготовление обсерватории в натуральную величину — дело ближайших дней.

После испытаний на прочность и проверки надежности светового управления обсерватория отправится в научную экспедицию.

Ученые-океанологи получат возможность беспрепятственно обозревать все стороны подводного горизонта.

И еще одна весьма важная подробность. Как полагает Мур, стоимость постройки такой станции едва ли превысит двадцать тысяч долларов.

Первая стеклянная станция еще мало приспособлена для инженерных работ на дне океана, и ее обитатели не смогут выходить за пределы ее прозрачных стен.

Но уже завтра может появиться новое подводное «чудо», способное стремительно планировать в глубокие каньоны, высаживать на океанские плоскогорья подводный десант исследователей, нефтяников и строителей.

Дерзкий проект глубоководного поселения разработан инженером Шен-Д'ге из Бомбея. Подобно орбитальным жилищам будущего, подводная станция Шен-Д'ге монтируется на месте из отдельных элементов — сферических капсул-отсеков диаметром около четырех метров, доставляемых на дно океана в трюмах специальных транспортных подлодок. Цель этого проекта — создать условия для работы людей на глубине трех-четырех, а затем и шести тысяч метров.

Замысел индийского инженера, получивший название «Боттом-Фикс», заинтересовал специалистов-глубоководников США. Уже выбрана монтажная площадка — на одной из вершин Средне-Атлантического хребта.

Однако инженерная мысль идет дальше. Появятся и обитаемые глубинные деревни… встроенные в океанское дно. Предполагается, что такие подводно-подземные убежища будут уже лет через пять.

 

Обсерватории на дне моря еще слишком дороги, а хозяйство их очень сложно. Главным инструментом исследований морских глубин был и остается акваланг.

Наш следующий рассказ — о подводных «восходителях» с аквалангом, глубоководниках-асах и отважных экспериментаторах. О тех, кто шаг за шагом, нередко расплачиваясь за это своей жизнью, раздвигал горизонты «соленого континента».

— Акваланг — примитивное средство, недостойное современного уровня науки, — сказал как-то его изобретатель.

Ученые приступили сейчас к осуществлению одной из самых «сумасшедших» идей нашего времени: к созданию человека-амфибии, который в будущем станет хозяином океанских глубин.

 

Сто семьдесят километров под водой

Вскоре после изобретения «подводных легких» отправился в глубь моря Фредерик Дюма. Хотелось выяснить, на что способен человек с аквалангом.

Дюма достиг шестидесятидвухметровой отметки. Забавно, что сам он считал, будто опустился не больше чем на тридцать — тридцать пять метров.

Рекорд Дюма продержался четыре года. Затем его штурмовала сразу шестерка «человеко-рыб» во главе с Кусто. В эту группу вошел и Дюма.

Под воду спустили трос, к которому через каждые пять метров прикрепили светлые бирки. Каждый из аквалангистов, достигнув той или иной дощечки, расписывался на ней и уже потом возвращался на поверхность.

При первом погружении исследователи достигли глубины шестидесяти пяти метров.

Ободренные успехом нового эксперимента, Кусто с товарищами перенесли спусковой трос на другой участок, где глубина моря достигла девяноста метров.

Первым отправился под воду сам изобретатель акваланга. Преодолевая азотное опьянение, преследовавшее его с шестидесятиметровой глубины, с огромным трудом добрался он до конца троса и сделал короткую запись в подводном «дневнике». Вслед за Кусто следовали его товарищи.

В 1958 году путешествие в глубь моря на сто пять метров совершил аквалангист Эдуардо Адметто из Испании. Через год этот рекорд побили итальянцы Эннио Фалько, Альберто Новелли и Чезаре Ольжиани. Они достигли глубины ста тридцати метров.

В 1962 году у Багамских островов совершили погружение двое канадцев — Ричард Бирх и Роджер Хуткинс. Они достигли глубины ста сорока трех метров…

Все они дышали обычным сжатым воздухом.

От мужчин не собираются отставать и женщины. В пятидесятых годах у берегов Калифорнии в сопровождении своего жениха отправилась в плавание с аквалангом Зейл Пэрри. Влюбленная пара благоразумно ограничилась глубиной шестидесяти трех с половиной метров.

На восемьдесят метров в глубину моря опустилась в 1962 году Лючиана Цивико из Италии.

Восемьдесят два метра — этот потолок достигнут другой отважной спортсменкой, Барбарой Жакобс из США. А в сентябре 1965 года семнадцатилетняя австралийка Кати Троут побывала на глубине девяноста одного метра…

Трудное испытание выдержали осенью 1966 года четверо молодых финок и одна немка. Подруги-аквалангистки проплыли 170 километров! Курс пролег от финского города Турку до Мариенхамна на Аландских островах. Целых шестнадцать дней продолжался беспримерный женский кросс в пасмурных глубинах Балтики.

Однако погружения с аквалангами на сжатом воздухе опасны уже на глубине шестидесяти метров. Акваланги самое большее пригодны на глубине девяноста метров.

— Самое страшное заключается в том, что любой смелый и невежественный новичок может при желании погрузиться и на глубину трехсот метров. Море не оказывает сопротивления, но и не предупреждает об опасности, — говорил Дюма.

Один из тех, кто отдал жизнь за рекорд, — флоридский аквалангист Хоуп Рут.

Погружение контролировалось корабельным эхолотом. Было очевидно: Хоуп достиг намеченной глубины пятисот футов — ста пятидесяти двух метров!

Однако это оказалось последним «делом», в котором участвовал Хоуп Рут, адвокат по профессии. Напрасно ожидали его на корабле. Автор рекорда погиб, и тело его бесследно исчезло в океане…

Потери были знакомы и французским аквалангистам. При одном из первых испытательных погружений с аквалангом на глубину погиб Морис Фарг.

Накануне Фарг легче других выполнил трудный спуск под воду. Ему и поручили возглавить следующее глубоководное погружение.

На этот раз глубина моря превышала сто метров. Привязав к талии сигнальный трос, Фарг спрыгнул в воду и начал быстро погружаться, время от времени посылая о себе знаки на поверхность — подергивая сигнальный трос. И вдруг сигналы прекратились. Один из аквалангистов тотчас же бросился в воду. Другие, стоявшие наготове, стали тянуть за сигнальный трос.

Морис Фарг был без сознания. Загубник его оказался вырванным изо рта, а легкие полны воды. Очевидно, Фарг стал жертвой глубинного опьянения.

В течение долгих часов трудились товарищи, надеясь спасти Фарга. Но все оказалось напрасным. Морис Фарг умер, не приходя в сознание.

Фарг достиг глубины ста двадцати метров; Доказал, что такие спуски возможны, но сопряжены со смертельным риском даже для самых опытных и искусных подводных пловцов.

Несколько раньше погиб шведский инженер Арне Заттерстрём.

Молодого ученого увлекла мысль использовать для дыхания… водород. Ведь гелий и сейчас не очень-то дешев. Заттерстрём создал газовый коктейль, подобный ныне прославленным гелиевым смесям, но только в роли газа-наполнителя выступал не инертный газ гелий, а водород.

Почти четыре года готовился изобретатель водородного коктейля, прежде чем уверовал в успех, составил необходимые рецепты смеси и расписание погружений.

И вот Арне Заттерстрём совершает свое первое экспериментальное погружение в открытом море. Благополучно достиг глубины ста десяти метров.

Столь же удачны оказались и последующие спуски на еще большие глубины.

Здесь, прервав наш рассказ, сделаем небольшое отступление. Отметим, что идею использовать водород для дыхания почти сто лет назад высказал А. Н. Лодыгин. В 1871 году русский инженер впервые в мире предложил автономный дыхательный аппарат, в котором использовалась искусственная кислородно-водородная смесь. К сожалению, этот интересный замысел А. Н. Лодыгина в то время до конца не был реализован.

Но вернемся к шведскому экспериментатору.

В тот роковой день Заттерстрём достиг глубины ста тридцати метров — на несколько метров больше, чем когда-либо удавалось до него профессиональным водолазам в мягких скафандрах, использующих гелиевую смесь!

После короткого визита на дно Балтики Заттерстрём дал сигнал к началу подъема.

Несчастье произошло, когда до поверхности осталось пятьдесят метров. Здесь намечалась еще одна остановка для декомпрессии. Кормовая лебедка, поднимавшая беседку с Заттерстрёмом, застопорилась, но другая, находящаяся на носу корабля, продолжала вращать барабан. Без остановки для декомпрессии и переключения на новую газовую смесь для дыхания была пройдена и тридцатиметровая глубина.

Арне Заттерстрём умер через несколько минут после того, как его, уже без чувств, подняли на корабль.

Как было записано при посмертном освидетельствовании, причиной гибели Заттерстрёма явилась острая нехватка кислорода и кессонная болезнь в тяжелой форме. Виновниками же его смерти были надводные наблюдатели.

Серию интереснейших погружений на гелиоксе по проекту «Риклейм» выполнили англичане. Группа подводников опустилась на глубину ста сорока метров. Вскоре глубина погружения возросла еще на сорок три метра. В этот раз на дне моря побывали сразу семнадцать рекордсменов.

Без лишнего шума и рекламных обещаний спустились на глубину четверть километра трое «подводных служащих» французской фирмы «Сожетрам», занимающейся всевозможными работами на дне морей, рек и озер. Правда, этот эксперимент аквалангисты провели не под водой, а на суше — в лаборатории физиологии высоких давлений в Бад-Годесберге, неподалеку от Бонна в ФРГ.

Возвращение на «поверхность» заняло всего один час. Несмотря на столь короткую декомпрессию, здоровье подводников не внушало опасений. Удалось избежать и кессонной болезни, и глубинного «наркоза».

После этого рекордное «погружение» в барокамере повторили еще трое французских аквалангистов.

— Только несовершенство барокамеры помешало мне имитировать погружение на триста пятьдесят и пятьсот, а затем и на тысячу метров, — заявил руководитель этих экспериментов Пьер Кабарру.

Кабарру провел в Бад-Годесберге еще один волнующий эксперимент.

19 апреля 1967 года в бронированную квартиру вошли сам Кабарру и его коллега, физиолог Хорст Гартман. Опыт завершился на восьмой день, 27 апреля. Четверо суток экспериментаторы провели на «глубине» двухсот семидесяти метров. Остальное время заняли «спуск» и декомпрессия.

Осенью 1952 года в Средиземном море совершил рекордное погружение без акваланга итальянец Раймондо Букер. Этот великолепный пловец достиг глубины тридцать девять метров! Одну минуту и 16 секунд продолжалось это необычное погружение.

Как же далеко и как долго может пропутешествовать человек без акваланга?

Вот далеко не полная, но вполне достоверная сводка рекордов в подводном плавании, принадлежащих зарубежным «человеко-рыбам».

За два года до описанного события близ острова Капри Раймондо Букер достиг двадцатидвухметровой отметки.

В пятьдесят первом году этот рекорд побили его соотечественники, уже знакомые нам Фалько и Новел-ли. Они спустились на глубину тридцати шести метров. Спустя четыре года они же побили и второй рекорд Букера, побывав на глубине сорока одного метра.

В шестидесятом году это достижение четырежды улучшали подводные пловцы Америго Сантарелли из Бразилии и Энцо Майорка из Италии.

Первым начал «атаку» бразилец. Он погрузился на сорок три метра. Энцо Майорка заплыл на сорок пять метров. Позднее Америго Сантарелли улучшил и этот рекорд, опустившись на сорок шесть метров. Поединок закончился победой итальянца. Энцо Майорка достиг отметки «49 метров». Это путешествие продолжалось 1 минуту 24 секунды.

В следующем году Майорка закрепил свой успех, нырнув на пятьдесят один метр!

Замечательных успехов добились туземные ныряльщики. У туземцев не было никаких приспособлений, кроме очков. Но они иногда спускались на глубину до сорока — сорока трех метров, при этом успевая найти и бросить в корзину несколько раковин. Во время сезона ловли туземные «рекордсмены» ныряют по сто раз в день, и так по пять дней в неделю.

— Достоверно известно, — рассказывает Джемс Даган, историк подводных исследований и, между прочим, сам отличный подводный пловец, — что в 1913 году в Греции некий Стотти Георгис, ловец губок, у которого не было ни дыхательного аппарата, ни ластов, ни подводных очков, прикрепил трос к оборвавшемуся якорю на глубине шестьдесят метров…

В 1939 году Кусто, еще до изобретения акваланга, встретил шестидесятилетнего араба — ловца губок, нырявшего на сорок метров. Старец собирал свою добычу, оставаясь на этой глубине в течение двух с половиной минут.

В ту пору, замечает по этому поводу Даган, экспериментаторам вроде Кусто и его товарищей спуски на подобные глубины даже с дыхательной аппаратурой представлялись авантюрой…

Летом 1966 года у Багамских островов девятнадцатилетний француз Жак Майоль достиг глубины шестидесяти метров. Не каждый аквалангист отваживается заплывать на эту глубину.

По признанию самого Жака Майоля, очень помогло ему искусство йогов задерживать дыхание, в котором он усердно тренировался. В конце концов он сам научился задерживать дыхание более чем на четыре минуты.

Пикирование на шестидесятиметровую глубину и возвращение с нее заняло две минуты. Чтобы ускорить погружение, Майоль прихватил с собой тяжелое свинцовое грузило, которое он сбросил в обмен на бирку — указатель глубины, — сорванную им с троса.

Однако вскоре рекорд Майоля был побит. Это опять-таки сделал сицилийский спортсмен-подводник Энцо Майорка.

В сентябре 1967 года на гостеприимной Кубе был проведен очередной чемпионат мира по подводной охоте. Погружение, в котором участвовал Энцо Майорка, предшествовало этим соревнованиям.

Майорке удалось достичь глубины шестидесяти четырех метров. Прежний рекорд мира, также принадлежавший Энцо Майорке, равнялся шестидесяти двум метрам.

Однако спустя год стараниями американца Крафта рекорд стал «глубже» на целых одиннадцать метров!..

Женщины и здесь старались не отстать от мужчин.

В глубины манящие. Пикирует Джулиана Трелиани

В той же бухте Кей-Авало на Кубе одновременно с Майоркой установила новый рекорд по погружению под воду без дыхательного аппарата Джулиана Трелиани, итальянка, жительница острова Сардинии. Она достигла глубины сорока пяти метров… Необычный заплыв занял 1 минуту 20 секунд.

В СССР подобные соревнования — погружение без дыхательного аппарата на большую глубину, а также ныряние на максимальную дальность как для женщин, так и для мужчин — запрещены.

Особое место в искусстве глубоководных странствий принадлежит свободному всплытию без акваланга. Пловца интересует не погружение, а лишь экстренное и благополучное возвращение на поверхность.

Свободное всплытие нередко оказывается единственным способом спасения людей, терпящих бедствие в глубинах. Несчастный случай может произойти и с аквалангистом, аппарат которого неожиданно вышел из строя, и с экипажем подлодки, потерявшей управление.

Первым более века тому назад свободное всплытие с подлодки испробовал Вильгельм Бауэр — капрал баварской конной артиллерии — со своей командой, оказавшейся на глубине двадцати метров…

Живейший интерес среди подводников и акванавтов вызвали эксперименты, проведенные группой английских специалистов под руководством лейтенанта Хэмлина.

Маленький отряд из семи британских моряков во главе с лейтенантом, разбившись на пары, осуществил свободный подъем с глубины девяноста метров! Всплытие проводилось близ острова Мальты, в Средиземном море, с борта подлодки «Типтоу».

— Девяносто метров при свободном всплытии не предел, — решительно говорит Хэмлин. — Я готов совершить свободный подъем с глубины ста пятидесяти — ста шестидесяти метров.

И действительно, еще раньше Хэмлина, работая по проекту «Генезис-1», надеясь лишь на собственные легкие, поднялся со дна моря капитан Джордж Бонд. Он покинул подлодку, лежащую в ста метрах от поверхности.

А вот еще одно любопытное достижение.

В пятницу 23 сентября 1966 года в путешествие через Ла-Манш, из Франции в Англию, отправилась группа бельгийских пловцов, одетых в маски со шноркелями — дыхательными трубками. Самому молодому участнику проплыва было двадцать лет, самому старшему — пятьдесят. Для защиты от холода каждый из спортсменов оделся в непромокаемый гидрокостюм.

Кросс начался рано утром и закончился вечером того же дня в Дувре. Благополучно финишировали шесть из семи стартовавших на континенте пловцов.

Немало увлекательных историй связано с исследователями и первооткрывателями подземных озер — на суше и на море. Не каждый отважится в плавание по пещерным водам. Опасности подстерегают буквально на каждом шагу, независимо от глубины погружения.

Одним из первых побывал с аквалангом под землей Джон Линдберг, тогда еще студент Стэнфордского университета.

Линдберг опустился в пещеру Боуэр-Кейв на севере Калифорнии.

Гораздо более трудное испытание выпало на долю Кусто и Фредерика Дюма при обследовании грота Воклюз. Оба аквалангиста едва-едва не поплатились жизнью за свою любознательность…

Менее счастливо закончилось путешествие с аквалангом их соотечественника Дюфура, бесстрашного исследователя подземного мира. Он погиб от таинственной болезни (которую знаменитый Норберт Кастере назвал гидрошоком) при форсировании сифона Гуэйди-Эр…

Несколько труднейших путешествий по подземным озерам выполнили советские аквалангисты.

Случалось бывать и в далекой Антарктиде. Взрывчаткой пробивались лунки, и ученые в аквалангах, как тюлени, скрывались под водой. Участники южнополярной обсерватории Мирный биологи Михаил Пропп, Евгений Грузов и Александр Пушкин несколько десятков раз спускались с аквалангом под лед.

— С аквалангом в кратер вулкана мне пришлось спускаться всего лишь один раз, — рассказывает о другом необычном погружении москвич Виктор Суетин. — Но запомнил я это на всю жизнь. Удалось даже отснять подводный фильм о необычном озере в кратере вулкана.

 

История трагического рекорда

В декабре 1962 года близ островка Санта-Каталина, у тихоокеанского побережья США, погиб английский журналист Петер Смолл. Едва не расстался с жизнью и Ганс Келлер. При попытке помочь им погиб еще один аквалангист — двадцатидвухлетний студент Крис Уитеккер.

Подводные пловцы Петер и Мэри Смолл незадолго перед трагедией у острова Санта-Каталина

А через несколько дней покончила с собой безутешная вдова Петера Смолла. Супружество их было коротким. Еще два месяца назад счастливые молодожены принимали поздравления от родных и друзей…

Что же произошло в то роковое утро в окрестностях Санта-Каталины и какие события предшествовали этому?

Личность швейцарца Ганса Келлера по сей день окружена покровом таинственности. Усомнившись в классическом тезисе об азотном опьянении, Келлер составил газовую смесь, содержащую пять процентов кислорода и… девяносто пять процентов азота, и начал готовиться к погружению. Сколько-нибудь смыслящие в водолазном деле специалисты назвали бы это самоубийством. Однако сам экспериментатор был спокоен и верил в успех.

— Причиной глубоководного опьянения является не азот, как это принято считать, а наркотическое действие углекислого газа. Он скапливается из-за нарушения газового обмена при повышенном давлении, — заявляли Ганс Келлер и его консультант, профессор физиологии Альберт Бюльман.

А вот и дно. Глубина девяносто шесть метров!

Келлер отправляется в обратный путь. И через каких-нибудь тридцать минут он, живой и невредимый, уже сидит на плоту и принимает поздравления друзей. Весь эксперимент занял меньше часа.

На следующий год Келлер опустился на глубину ста двадцати метров. Как и при первом погружении, он не испытывал ни малейших признаков азотного наркоза.

В то же лето Келлер предпринимает еще одно погружение в глубины озера Лаго-Маджоре в Швейцарии. На сей раз он достиг 156 метров! А спустя сорок пять минут, довольный и улыбающийся, он предстал перед корреспондентами.

«Моя цель — достичь тысячеметровой глубины», — заявил Ганс Келлер

По существующим правилам возвращение с этой глубины должно длиться семь часов. Теоретики водолазного дела были в смятении. Стало очевидным: Келлер разом победил и глубинное опьянение, и кессонную болезнь.

Осенью того же года Келлер в барокамере имитировал погружение на двести пятьдесят метров!

Весной 1961 года Келлер приезжает в Тулон, в Лабораторию подводных исследований французского военно-морского флота, возглавляемую Кусто.

Один из этих опытов контролировал сам Кусто.

25 апреля Келлер, не покидая барокамеры, «погрузился» на триста метров! Имитация погружения заняла всего сорок восемь минут вместо пятнадцати часов, полагающихся по норме.

Келлер пообещал повторить то же самое в естественных условиях — побывать на глубине 250, а затем и на глубине 300–350 метров!

После этого заколебались даже самые упрямые скептики из числа подводных специалистов.

— Да, тут что-то есть… — растерянно отвечали они в ответ на просьбу корреспондентов прокомментировать последние достижения швейцарца.

Наконец, Келлер решает переступить порог лаборатории и провести новое погружение в открытом море. Надеясь на свой метод и секретные смеси, Келлер пообещал проникнуть на глубину 1000 футов — несколько больше трехсот метров! Это была настоящая сенсация!

Новое погружение состоялось в Калифорнийском заливе, неподалеку от Лонг-Бича.

Ранним утром 4 декабря 1962 года экипаж «Атлантиса» — лифта, построенного специально для этого погружения, — занимает свои места. Накануне, при контрольных погружениях, Смолл испытал сильный приступ кессонной болезни. Но от спуска с Келлером решает не отказываться — слишком уж велик соблазн. Помимо спортивного интереса подводника, в Смолле заговорил азарт журналиста: он непременно напишет репортаж об этом замечательном погружении.

По программе следовало достичь глубины 1000 футов, открыть нижний люк «Атлантиса» и в аквалангах выйти на дно. Здесь акванавты должны водрузить два флага — швейцарский и американский, поплавать минут пять, возвратиться в лифт и дать сигнал к подъему.

Наблюдатель у экрана телевизионного монитора увидел, как из «Атлантиса» вышел один человек и вопреки намеченной программе тотчас же возвратился в лифт.

Что-то случилось!.. Но телефон бездействовал. Последовал приказ немедленно поднять капсулу. Включили лебедку.

Через семнадцать минут грохот подъемника прекратился. Стальная капсула остановилась на глубине шестидесяти метров. Теперь уже было отчетливо видно, как из неплотно закрытого люка вырывались клубы сжатого воздуха. Изображения их заполнили весь экран телевизора. Падение давления внутри лифта нарушало все графики и расчеты Келлера.

Два человека надели акваланги и, сойдя по трапу корабля, бросились в воду. Это были Дик Андерсен и Крис Уитеккер, друг Петера Смолла. Вскоре они появляются на поверхности. В маске Уитеккера была кровь. Он повис на веревке, не имея сил подняться по трапу. Но там, внизу, гибнут люди. Спасатели, немного отдышавшись, вновь скрываются под водой.

Так вот в чем причина утечки! В створке люка застрял кончик ласта. Андерсен ножом вталкивает его внутрь. Цепочка пузырьков сразу же прерывается. Уитеккер подает рукой сигнал: можно возвращаться! Дик Андерсен убирает нож и, не теряя времени, всплывает. Вот он уже поднимается по трапу. Но почему медлит Уитеккер? Андерсен останавливается, надевает маску и снова ныряет в море. Уитеккер бесследно исчез. Спасая товарища, он погиб сам, и его тело погребло море…

Капсулу с двумя пассажирами подняли на борт. Но внутри лифта по-прежнему царило гробовое молчание. Что произошло и живы ли оба путника?

Бесконечно долгое и тягостное ожидание неожиданно прерывает телефонный звонок. Это незадолго до окончания декомпрессии пришел в себя Ганс Келлер. Спустя несколько минут люк «Атлантиса» тяжело раскрылся, и Келлер, отказываясь от помощи, сам выбирается из лифта.

Безжизненное тело Смолла выносят на руках. На его губах запеклась кровавая пена. Все попытки врачей спасти журналиста, ни к чему не привели. Петер Смолл умер, не приходя в сознание.

У тела Смолла склонилась на коленях его жена Мэри и сквозь рыдания, негромко, как молитву, читает сонеты Шекспира.

— Мы не верим в бога и договорились с Петером, что в такой ситуации, случись она, мы будем читать Шекспира, — сказала она товарищам своего покойного мужа…

Придя в себя, Келлер рассказывает о том, что произошло в «Атлантисе».

Неожиданно нарушилась подача газа… Однако Келлер и Смолл еще надеялись на благополучный исход, и «Атлантис», не сворачивая с курса, медленно проходит весь намеченный путь — 1000 футов. Не изменяя первоначальному замыслу, Келлер ненадолго покидает лифт, чтобы оставить на дне оба вымпела. Борясь с удушьем, в полуобморочном состоянии возвращается он в «Атлантис». Едва захлопнув крышку люка, из последних сил стаскивает маску и открывает вентиль баллона с простым сжатым воздухом. Смолл уже давно без сознания. Силы окончательно оставляют и самого Келлера. Он падает без чувств. В это время на корабле бьют тревогу и включают лебедку…

 

«Букаблок» — «Телебук»

Важнейшим звеном в цепи событий, предшествовавших экспедиции «Преконтинент-четыре», стала так называемая операция «Букаблок», осуществленная в лаборатории прикладной физиологии центра морских глубоководных исследований в Марселе. Главные действующие лица этой драматической программы — козы, овцы-мериносы и бараны. Цель — определить предел погружения при дыхании гелиоксом. Руководитель экспериментов — профессор Жак Шуто.

Первые опыты Шуто провел в кессоне под давлением сорок, пятьдесят и шестьдесят атмосфер. Впоследствии «глубина погружения» возросла до 700, а затем 1000 метров!..

До 400 метров давление увеличивалось ступенями через каждые пятьдесят, а потом — через сто метров. Каждая остановка — на одни-двое суток.

Под этим чудовищным давлением четвероногие жили по десять-двадцать дней.

В одном эксперименте козы и овцы провели три недели под давлением, равным погружению на 600 метров.

«Телебук» — продолжение программы «Букаблок». По этому плану глубина увеличена до 800 метров, а продолжительность отдельной операции — до одного месяца.

Каковы же результаты этих дух захватывающих опытов? Ученые пришли к выводу: в принципе животным под силу давление, царящее на глубине 900 метров, но при самом строжайшем контроле за составом дыхательной смеси. Каждой ступени глубины соответствует свой газовый коктейль.

Какие открытия еще ждут французских физиологов, ведь кессон рассчитан на 1500-метровую глубину? В двух других отсеках — оба на пятьдесят восемь атмосфер — трехкамерной барокамеры центра испытываются кандидаты, посвящающиеся в Homo aquaticus.

 

Киевские сальваторы

— В аквариуме — стальной герметической камере с просторными иллюминаторами — плавала белая мышь. Быстро-быстро перебирая лапками, она спустилась на дно и уткнулась крошечным носом в прозрачное оконце водяного домика. Это был юркий, подвижной зверек, ни секунды не сидевший спокойно. Оранжевые толстые иллюминаторы не будили в нем страха. Однако вскоре мышь потеряла всякий интерес к присутствующим и продолжала заниматься своими делами… Фотокорреспонденту не удалось запечатлеть момент, когда зверек пулей влетел сквозь открывшийся шлюз, развернулся в воде, а затем бросился к иллюминатору. Мы растерялись, потрясенные необычностью происходящего. Лишь спустя двадцать секунд щелкнул затвор фотоаппарата. Животное к этому времени принялось обследовать все уголки необычной подводной квартиры… — таково документальное свидетельство очевидца этой удивительной истории.

Где же произошло это чудо и кто совершил его?

В роли легендарного доктора Сальватора выступил молодой физиолог Владлен Козак. Вместе с ним в проведении экспериментов участвовали Михаил Иродов, Майя Лободюк и еще несколько сотрудников лаборатории гидробионики в Киеве.

…Кислорода в воде обычно немного. Рыбы фильтруют сквозь жабры огромное количество жидкости, чтобы получить необходимую порцию «газа жизни». А как быть в этой стихии обладателю легких? Ведь они в отличие от жабр не приспособлены к тому, чтобы добывать кислород из воды, у них иная конструкция, иной принцип работы.

Но, оказывается, дело не только в несовершенстве легких, но и в количестве кислорода, растворенного в воде.

Известно ведь, что рыба гибнет в озере, скованном льдом, в котором нет отдушин. Гибнет она из-за недостатка кислорода и в затхлом, зарастающем пруду.

Наблюдения показали, что легкие млекопитающих, как и жабры рыб, все же могут извлекать содержащийся в воде кислород. Разница в том, что рыбы довольствуются самой незначительной концентрацией кислорода в воде.

Для животных, чтобы они выжили, не захлебнулись, необходимо растворить десять-пятнадцать процентов кислорода, а то и больше. Тогда животное начинает… дышать водой! Вдох — выдох, вдох — выдох… Как обычно! Именно так и вела себя белая мышь.

Конечно, этот опыт не получился бы, если бы мышь попала в обычный аквариум. Вода не удержит столько кислорода: газ сразу же улетучится из нее, подобно пузырькам воздуха, которые попадают в стакан с водой, если дуть в него через соломинку.

— В чем же дело?

— В давлении!

Вспомните минеральную воду или шампанское в бутылках.

Откройте пробку — раздается легкий хлопок, давление моментально падает до комнатного, и газы, растворенные в жидкости, цепочкой пузырьков потянутся к горловине бутылки.

При избыточном давлении, равном десяти атмосферам, — такое давление царит на глубине ста метров — вода растворяла примерно столько же кислорода, сколько его в воздухе, которым мы дышим. В опытах с белыми мышами достаточно создать давление, равное шести-восьми атмосферам.

— А как же углекислый газ?

Он выдыхается в воду и растворяется в ней.

Должно соблюдаться и другое правило. Пресная вода для дыхания смертельна. У животных, которые дышали такой водой, вдруг начиналось горловое кровотечение, и они гибли. Разгадка оказалась очень простой: вымывание солей из крови.

Камера, где находилась мышь-акванавтка, была наполнена водой, напоминающей морскую.

Не следует забывать и того, что дальние предки человека некогда сами вышли из моря. Это случилось очень давно, много миллионов лет назад. Но мы до сих пор носим в себе следы этого происхождения. Плазма крови имеет тот же солевой состав, что и морская вода: в крови людей живет крохотная частичка моря…

Между тем давление в аквариуме непрестанно возрастало. Крошечный сухопутный зверек превращался в обитателя морских бездн… Значит, разница между жабрами рыб и легкими млекопитающих, а стало быть и людей, не такая уж непроходимая пропасть!

Лишь на тридцать седьмой минуте ритмичные дыхательные движения животного несколько нарушились.

— Это еще не признак опасности. Не надо забывать, что на дыхание жидкостью требуется во много раз больше энергии: плотность воды в восемьсот раз превышает плотность воздуха! — поясняет один из экспериментаторов.

Несколько раньше исследования в этой области начал голландский физиолог, профессор Лейденского университета доктор Иоганнес Кильстра.

В одном из экспериментов Кильстры мыши находились в камере под давлением ста шестидесяти атмосфер! Маленькие, ничем не защищенные зверьки как бы побывали на глубине 1600 метров! А еще четверть века назад ни одна из подлодок с бронированным корпусом не поднялась бы и с глубины, вдесятеро меньшей…

Как ни парадоксально, но роковым оказалось возвращение на твердую землю. Зверьки, благополучно прожившие под водой, гибли, стоило им выйти из аквариума.

В экспериментах профессора Кильстры под водой жили не только белые мыши, но и собаки.

В одном из первых экспериментов Кильстры собака по возвращении «на землю» прожила целый месяц. В другом опыте собака дышала водой полчаса и осталась живой и невредимой, а в дальнейшем даже принесла здоровое потомство.

Значит, смерть все-таки подстерегает не всех!

По мнению экспериментаторов, весь секрет в том, что у крыс и мышей слишком миниатюрные органы дыхания. Когда зверьки выходят на воздух, остатки воды застревают в легких, и животные гибнут от удушья.

Некоторые свои эксперименты Иоганнес Кильстра провел не в герметической камере, а в открытом аквариуме, установленном на дне барокамеры. Это заметно упрощало дело, особенно облегчалось общение с подопытными «акванавтами».

Несколько иначе ставил эксперименты американец Лампьер. Животные держались в станке. Никаких аквариумов. Собак, как аквалангистов, облачили в маски, только вместо сжатого воздуха через легкие циркулировал насыщенный кислородом физиологический раствор. В одном из опытов участвовали шестнадцать собак, выжили семеро.

Сможет ли человек дышать под водой подобным образом? Вдыхать живительный газ подобно тому, как каждый из нас… уже мог делать это, находясь в околоплодной жидкости в материнской утробе?..

 

Человек с жабрами

Вот что рассказывал один из участников пресс-конференции, организованной в аудитории исследовательского центра американской фирмы «Дженерал электрик»:

— Герой дня, ради которого собрались журналисты, никому так и не дал интервью. Он оставался нем, словно рыбы, которые плавали вокруг него. Но это молчаливое спокойствие красноречиво говорило само за себя. Еще бы!..

Внимательные зрители уже давно приметили, что две стенки и крышка подводной клетки со зверьком сделаны не из стекла или плексигласа, а из тончайшего гибкого материала — особой пленки, изобретенной Вальтером Роббом.

Эта пленка извлекает кислород из воды. Убыль кислорода, «сгорающего» в организме животного, непрестанно восполняется притоком свежего газа из окружающей воды. Надо только, чтобы давление внутри домика было меньше, чем снаружи. Кислород без труда «протискивается» сквозь мембраны, направляясь из области более высокого давления туда, где давление ниже. Замечательно, что углекислый газ при этом направляется в обратную сторону: автоматически проходит сквозь стенки и растворяется в воде…

Но еще раньше — много-много раньше — это изобретение было сделано нашим старым знакомцем — пауком серебрянкой.

Загадочный образ жизни серебрянки, его уникальная хижина давно интриговали воображение ученых.

О серебрянке, не скрывая своего изумления, писал несколько десятилетий тому назад… автор «Синей птицы» — бельгиец Морис Метерлинк.

«Правда, давление, которому подвергаются пауки и люди, не одинаково. К тому же наши легкие поглощают значительно больше кислорода и больше выдыхают углекислого газа. Да и дыхательные системы у нас разные. Но удивительно то, что приспособление ничтожного паука вызывает так много вопросов…»

Метерлинк еще тогда призывал разгадать секреты серебрянки с ее удивительным подводным домом и обратить эти знания на пользу людям.

Но вернемся к воздушным мембранам Вальтера.

Робба, которые позволяют черпать кислород для дыхания непосредственно из воды. Для этого, считает Робб, достаточно иметь всего два — два с половиной квадратных метра пленки, которая будет отгораживать пространство, заполненное воздухом, от окружающей воды. Конечно, еще немало придется поработать, прежде чем будут созданы надежные подводные домики с такой мембраной.

Во всяком случае, первые искусственные жабры уже созданы! Их изобрел инженер Вальдемар Эйрес из США. Рассказывают, будто ему пришлось с головой залезть под воду, чтобы развеять опасения недоверчивых экспертов патентной службы.

Около десяти лет, независимо от Вальтера Робба, трудился Эйрес над воплощением своей мечты. Изучал работу жабр и механику дыхания рыб, подыскивал подходящие материалы, провел сотни опытов, строил одну модель за другой, выходил на испытания в море…

Что же представляют собой искусственные жабры Вальдемара Эйреса? Этот аппарат действует по тому же принципу, что и продемонстрированная Роббом подводная клетка со зверьком. Поглощает из окружающей воды кислород и отдает отработанные газы. Лицо «человеко-рыбы» защищено маской. «Жабры» и маска соединены шлангом. У побережья одного из нью-йоркских пляжей Эйрес проплавал под водой в течение целого часа!.. Правда, почти у самой поверхности.

«Представьте себе, — пишут ученые-«кашалотоведы» Сергей Клейненберг, Всеволод Белькович и Алексей Яблоков, — что вы находитесь на берегу моря лет этак через десять-пятнадцать. Вот к воде подходит человек и, проглотив какие-то таблетки и запив их чем-то из стакана, начинает размеренно дышать. За его плечами нет акваланга, только на лицо надета маска. Через несколько минут он погружается в море. Проходит пять, десять, пятнадцать минут — его все нет. Наконец, когда вы уже теряете терпение и поглядываете, не бежать ли за помощью, чтобы вытаскивать утонувшего, человек выходит из воды и ложится отдохнуть на песок.

Фантазия? Сегодня — да, но завтра — реальность! В самом деле, создание веществ, способных помочь нашим тканям запасать кислород из воздуха в несколько большем количестве, чем это происходит обычно, вещь вполне допустимая и возможная».

В отличие от них Жак-Ив Кусто верит в хирургический вариант Homo aquaticus:

— Чтобы человек мог выдерживать давление на больших глубинах, следовало бы удалить у него легкие. В его кровеносную систему включили бы патрон, который химически питает кислородом его кровь и удаляет из нее углекислоту. Пловец уже не подвергался бы опасности декомпрессии. Мы над этим работаем…

Прежде всего, отмечает Кусто, таким операциям, вероятно, подвергнутся люди с безнадежно больными легкими.

По мнению Джорджа Бонда, человек с искусственными жабрами, овладевший жидкостным дыханием, сможет совершать погружения наравне с кашалотами, а может, и еще глубже — на 3000–3500 метров!

Эта идея вызвала ожесточенные споры. Многие отрицали и возможность и допустимость с моральной точки зрения столь смелого вмешательства в организм человека.

Слов нет, подобная операция очень сложна. К тому же медикам и без того хватает дел на Земле…

Но окинем взором высоты, достигнутые медициной, и, в частности, хирургией, за последние годы. Реанимация — оживление после клинической смерти, поистине чудодейственное возвращение с того света! Захватывающие дух пересадки действующих органов, включая отдельные участки коры головного мозга.

Свою идею Кусто высказал лет пять назад. Сейчас ученые — физиологи и конструкторы — переходят от слов к чертежам и экспериментам. Изобретение Эйреса — лишь одна из первых ласточек, знаменующих появление людей новой «расы» — Гомо акватикус.

Еще один обнадеживающий эксперимент. Его провели сотрудники Вестминстерского госпиталя в Лондоне С. Фельдман, Дж. Хойл и Дж. Блэкберн. Их опыт как бы перекидывает мост между гипотезой Кусто и реальностью.

Экспериментаторы вводили кислород непосредственно в кровеносные сосуды животных, полностью отключив легочное дыхание. Самое любопытное, что при этом использовался не чистый кислород, а перекись водорода, которая впрыскивалась в аорту. Обогащенная артериальная кровь поступала во все органы животного. При этом перекись водорода постепенно разлагалась на воду и кислород.

Решающее значение в этом эксперименте имеет дозировка и скорость подачи перекиси водорода. При излишке ее в организме высвобождается слишком много кислорода, который не успевает ни раствориться в крови, ни прикрепиться к «вакантному» гемоглобину, и тогда в кровенрсных сосудах могут образоваться пузырьки газа, как при кессонной болезни. Чтобы этого не произошло, необходимо тщательно рассчитать нужный для «дыхания» запас вещества.

Английские физиологи ежеминутно впрыскивали в аорту кошки один кубический сантиметр перекиси водорода. Этого оказалось достаточно, чтобы животное могло полностью «выключить» свои легкие и дышать газовой смесью, искусственно введенной в организм…

А вот и последнее сообщение: американский акванавт Френсис Фалейчик дал согласие стать первым в мире человеком-амфибией.

Эксперимент, в котором он принял участие, осуществил Иоганнес Кильстра, после многочисленных испытаний с животными вполне уверенный в благополучном исходе. Однако из-за возможных непредвиденных осложнений опыт сначала проводился только с правой частью легкого. В дыхательные пути был введен двойной шланг, концы его находились в бронхах. Через этот шланг Фалейчик вдыхал обогащенную кислородом соленую воду. Левая часть легкого работала как обычно, вдыхая атмосферный воздух.

Ни при испытании, ни после него никаких опасных для жизни осложнений не было. По словам Френсиса Фалейчика, он не испытывал особого затруднения при дыхании водой.

Однако победа была неполной. Хотя дыхательная жидкость хорошо питала легкое кислородом, справиться с другой жизненно важной задачей — удалять из крови двуокись азота — она пока как следует не смогла.

Впрочем, Кильстра уверен, что в скором времени ему удастся преодолеть и этот барьер.

Дыхательной жидкостью не обязательно может быть вода. Есть и другие, более подходящие для этой цели вещества. Например, некоторые фтористые соединения обогащаются кислородом в необходимом для дыхания количестве уже при нормальном давлении! Кроме того, они втрое быстрее удаляют из легкого ядовитую двуокись углерода.

Опыты Кильстры, Лампьера советских ученых дают основание надеяться, что в недалеком будущем исследователи и колонисты морских глубин получат акваланги, заряженные вместо воздуха циркулирующей синтетической жидкостью. Тогда, уверяют авторы этой идеи, человеку станет не страшно любое давление…

Решимость подвергнуться рискованной операции, «обращающей человека в земноводное», высказал и океанавт-один — бельгиец Робер Стенюи…