Александр Чернов

Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

© Александр Чернов, 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru) Моим коллегам и пациентам. Сначала вы заставили меня возненавидеть выбранную профессию, а затем убедили в том, что она является моим призванием.

 

Вечный змий

О том, что народ наш пьет часто и много, Александр знал еще с детства и, подобно многим своим сверстникам, чье отрочество пришлось на «лихие 90-е» и которые после распада «великой державы» имели возможность лицезреть более тяжкие социальные пороки, нежели простой алкоголизм, считал «закладывание за воротник» относительно безобидным способом расслабления. Во всяком случае, на заре своей врачебной карьеры он уже предвидел, что по роду деятельности и, в особенности, благодаря избранной специальности реаниматолога, ему регулярно придется сталкиваться с фактами злоупотребления алкогольными напитками. Еще будучи практикантом, он с любопытством просматривал статистические данные о структуре реанимационных больных, и цифра 8 % в графе «острая алкогольная интоксикация» показалась ему весьма приемлемой, объективно указывающей на число «перебарщивающих» в рвении развернуть свою широкую славянскую душу. Летальность, то бишь число отошедших в мир иной, среди жертв «зеленого змия» была на удивление низкой – менее 10 % от общего числа госпитализированных алкашиков, что еще более убедило Александра в относительной безопасности «культурного пития» и в истинности общеизвестной поговорки «губит людей не водка…».

Однако уже в течение первых месяцев самостоятельной врачебной практики он имел возможность убедиться в весьма сомнительной достоверности заученных показателей. Относительно небольшой процент «назюзюкавшихся» в общей массе реанимационных больных, как оказалось, указывал лишь на пациентов, у которых отравление спиртсодержащими напитками стояло основным диагнозом. На практике же, фактически каждый третий из поступающих в реанимационное отделение пациентов был с повышенным содержанием алкоголя в биологических жидкостях организма. Отравление же ставилось сопутствующим диагнозом или, нередко, вовсе не упоминалось, ввиду наличия у больного иных, более тяжких, патологий. В расчете летальности среди «перебравших» также имелись свои подводные камни. Дело в том, что при поступлении индивидуума в состоянии тяжелой алкогольной или наркотической интоксикации и при отсутствии у него явных признаков опасных для жизни болячек дежурными реаниматологами делалось все возможное для того, чтобы оперативно «откапать» данного пациента в стенах приемника и, не поднимая его в реанимационный отсек, побыстрее избавиться от едва начавшей варнякать биологической массы путем сплавления ее в другие, как правило терапевтические, отделения по месту жительства. Среди тех, кому, ввиду наличия тяжелых расстройств, все же «посчастливилось» быть оформленными в реанимацию, реальная смертность составляла по крайней мере 20–25 %. В большинстве случаев больные данной категории уходили в мир иной в первые же часы после госпитализации, не будучи еще в полной мере обследованными. Поэтому во избежание расхождения клинического, то бишь лечебного, и патологоанатомического, то бишь поставленного при вскрытии трупа, диагнозов безвременно почившему бедолаге в графе «заключительный клинический» пропечатывалось тавро: «Кома неясной этиологии». И мертвому не обидно, и живым не досадно.

Пили все. Наибольший процент в массе «перебравших» традиционно составлял «сильный пол» в возрасте 25–45 лет, относящийся в большинстве своем к безработной или занятой на неквалифицированном физическом труде части электората. Реже попадались более зрелые в возрастном отношении субъекты.

Исаак Данилович любил вспоминать в качестве примера медицинской казуистики случай десятилетней давности, когда он поздним вечером был вызван в приемник к древней старушке. По свидетельству родственников, она в честь своего 90(!) – летия почти без закуски выхлебала литр водки. Факт приема алкоголя больная подтверждала, но признаков тяжелой алкогольной интоксикации у нее не было и в помине. Бабка сохраняла полную ориентацию во времени и в пространстве, наизусть помнила свои паспортные данные, которые, по словам немолодой внучки, и на трезвую голову не могла вспомнить. Более того, она четко оценивала происходящее и безропотно подчинялась всем требованиям медперсонала. Лежала смирно, позволила установить себе внутривенный катетер, взять кровь на содержание алкоголя. Лишь когда встал вопрос об обязательном в таких случаях промывании желудка, «божий одуванчик» проявила недовольство. Ощутив в своем беззубом рту толстый резиновый зонд, она оттолкнула медсестру, выдернула чужеродный предмет и осыпала присутствующих таким богатым набором смачных ругательств, что многим ханыжкам, не употреблявшим матюков выше двухэтажных, свело бы скулы от зависти.

– Я у мужа отродясь в рот не брала, а вы мне на старости лет эту змеюку впихнуть хотите. Не подходи, а то укушу, – честно предупредила она медсестру.

Спокойно усевшись на каталке, ровесница революции смачно сплюнула. Потянувшись, бабуля вознамерилась спрыгнуть на пол, но, оценив полуметровую высоту между ступнями своих коротких ног и бетонным покрытием, осмотрелась в поисках поддержки:

– Ну что стоишь?! Помоги даме! – пристыдила она Эндяшева, единственного мужчину в приемнике. – Интельгент, называется!

Против столь веских аргументов Исааку Даниловичу возразить было нечего. И хотя обещанный укус, вследствие полного отсутствия зубов у престарелой хищницы, вряд ли мог нанести серьезные повреждения жертве, он, учитывая стабильное состояние пациентки, решил не рисковать. Заставив бабку проглотить солидную порцию адсорбентов и введя ей львиные дозы глюкозы и витаминов, Эндяшев отправил юбиляршу в терапевтическое отделение. Он был убежден, что количество спиртного, употребленного старушкой, сильно преувеличено очевидцами. И лишь наутро, когда из лаборатории был получен окончательный результат анализа крови старой шалуньи, он, увидев в графе «алкоголь» цифру 3 промилле, что фактически соответствовало двойной смертельной дозе, в очередной раз убедился в истинности утверждения: «Медицина – наука неточная». Кинувшись звонить в терапию, он узнал, что героиня вечера наотрез отказалась ложиться в стационар, мотивируя это тем, что в больницах «клопы кусачие», и, подписав отказную форму, была увезена родней в неизвестном направлении. Скорее всего, на продолжение устроенного в ее честь фуршета.

Впрочем, ни для кого из практикующих врачей не было новостью, что «старая школа» часто оказывалась гораздо живучей своих потомков. 50-, 60– и даже 70-летние выпивохи-отравленцы при прочих равных условиях выживали едва ли не чаще и выписывались из стационара гораздо быстрее своих хилых 30– и 40-летних преемников.

Нередко молодцеватый сталевар с косой саженью в плечах и без сопутствующей патологии, поступив с 1 промилле алкоголя в крови, залегал в реанимацию на 3–4 суток, медленно приходя в сознание, выкидывая коники в виде судорожных приступов, коллапса или синдрома отмены, в простонародье именуемом «белой горячкой». В то же время потрепанный жизнью тщедушный старичок с 1,5 промилле выздоравливал за ночь и наутро бодро требовал выписки.

За последнее десятилетие процент представительниц прекрасной половины человечества в классе реанимируемых пропойц неуклонно возрастал, достигнув примерно 1/5 в данной категории пациентов. Принцип «водке все возрасты покорны» работал и здесь. Упившиеся до потери пульса старшеклассницы, бывшие живыми (пока еще!) свидетельствами нерушимости традиций исконно пестуемого умения (или неумения) пить, чередовались с алкашками бальзаковского или «снова ягодкиного» возраста, разбавляемыми, в свою очередь, гражданками постарше, демонстрирующими наличие пороха гульбы в пороховницах расслабления.

Справедливости ради заметим, что ярлык «слабого пола», навешенный женщинам неизвестно кем и когда (вероятно, с подачи самих коварных интриганок, жаждущих льгот), – в больничных стенах зачастую абсолютно не соответствовал действительности. При одинаковых патологиях женщины выживали чаще, выздоравливали быстрее. Послеоперационные, инфекционные и иные осложнения у них возникали заметно реже и протекали гораздо легче, чем у мужчин.

Почти хрестоматийным стал случай трехлетней давности, происшедший на дежурстве Александра и Виктора. Около 19:00 Темнов на правах дежурного анестезиолога был вызван в операционную хирургического отделения, где на столах уже дожидалась своей участи пожилая пара из пригорода. У обоих диагностировали проникающие ножевые ранения брюшных полостей, у старика – в левом подреберье, у его спутницы – в правом. Кроме того, у старушки наличествовало ранение грудной клетки в области сердца. Супруги были в состоянии умеренного подпития, однако вполне связно живописали обстоятельства происшедшего. Нынешним вечером они праздновали окончание кладки новой печи. Третьим собутыльником выступал собственно «печник», впоследствии оказавшийся заурядным бомжом. Слово за слово, и после энной порции самогона хозяин не сошелся с гостем во взглядах на нынешнюю политическую ситуацию. Погорячившись, дед отказался платить «мастеру» за работу. Результат доктора воочию могли наблюдать перед собой. Учитывая более тяжкий характер предполагавшихся повреждений и нарастающие явления сердечно-сосудистой недостаточности, было принято решение начинать операцию у бабки, а деда перевести на ИВЛ и обезболить до приезда дополнительной хирургической бригады. Повреждения у старушки оказались нешуточными – ранение печени с массивным кровотечением, повреждение левого легкого и сердечной сумки. Старик, операция у которого началась двадцатью минутами позже, «отделался» разрывом селезенки и касательным ранением стенки кишечника. Алкоголь в крови у обоих был на уровне 0,8 промилле – средний по международным стандартам и весьма низкий по отечественным меркам. Лечение супруги получали «среднепаршивое», состоявшее из больничных медикаментов, так как родня ничего не покупала, а с преступника взыскивать было нечего. И вот, когда на изрезанной обескровленной бабуле уже готовы были поставить крест, она вдруг пошла на поправку. А ее спутник, повреждения которого были вполне совместимыми с жизнью, тихо почил от перитонита на четвертые сутки после операции. Вот и считай после этого мужчин крепышами.

Сонная тишь, с полчаса как воцарившаяся над реанимационным блоком, взорвалась мерзким звонком допотопного аппарата. Соблюдая обязательный предсонный ритуал, Александр как раз проходил мимо, направляясь в уборную. Поэтому он невольно избавил санитарку от неприятной обязанности прерывать желанный отдых ради беготни к телефону. – Реанимация.– Это приемник. У нас отравление алкоголем, – пауза, – Александр Евгеньевич?– Да.– Дело в том, что здесь ребенок.– Подросток?– Нет, ребенок. Мальчик семи лет.– В сознании?– Не совсем… заторможен.– Сейчас буду.Ну вот и поспали. При ином раскладе Темнов не стал бы будить реанимационную медсестру и пошел бы один. Но, учитывая опасную оригинальность ситуации, он вынужден был царапнуть дверь женской комнаты:– Ребенок. Отравление. Жду вас в приемнике, – негромко сообщил он в шевельнувшуюся темноту.Тремя минутами позже медсестра Татьяна застала его у каталки с пациентом. Александр размышлял о том, что диапазон возрастов, покорных водке, гораздо шире, чем любви.– Господи, за пятнадцать лет работы такого еще не видела.– Признаться, я тоже. Правда, за шесть. – Темнов тщательно обследовал маленькое тельце на предмет повреждений и следов инъекций. – Кто его привез?– Самообращенцы. – Дежурная по приемнику кивнула на дверь в холл. – Две тетеньки на такси доставили.– Запах алкоголя сомнителен. – Александр принюхался. – Одеколон какой-то.– Ликер, – подсказала Татьяна, – абрикосовый или персиковый.– Похвальная осведомленность, – улыбнулся врач, – источником поинтересуюсь позже.Татьяна сжала пухлые губы, давая понять, что сейчас готова исполнять лишь профессиональные обязанности.Глазные рефлексы были вялыми, но их наличие уже было хорошим признаком. Он попробовал расшевелить малыша, осторожно стимулируя болевые точки под ушами и подбородком. Ответом были слабые подергивания головой и бессмысленный взгляд приоткрывшихся глаз.– Катетер в вену. Глюкозу 40 % медленно. – Темнов запнулся. – Хотя погодите, может быть, он аллергик. Я сейчас.Две весьма претенциозно одетые дамочки были единственными обитательницами небольшого вестибюля. Увидев вышедшего из приемника врача, одна из них принялась усиленно тереть обильно натушенные веки носовым платком и забубнила:– Доктор… мой сын… какое горе!.. спасите!Распознав мать пациента, Александр двинулся к ней, но путь преградила буквально кинувшаяся ему под ноги спутница:– Доктор, я родная тетка. Я все видела.– Что именно вы видели?– Мы вернулись с работы после вечерней смены. Зашли к сестре, а тут такое… Никитка на полу лежал. Мы сначала подумали – заснул ребенок, набегался, прикорнул и забылся. А когда на кровать переносить стали, увидели – неладно что-то… Глазами вращает, открыть пытается, и взгляд пустой какой-то, будто сквозь нас смотрит. В поту холодном весь, как при температуре. А потом еще и синеть начал…– Запах алкоголя от ребенка почувствовали? – довольно бесцеремонно перебил Александр. – Где, по-вашему, пацан напиться мог? – Словоохотливая родственница запнулась, сбитая с явно заготовленной колеи неожиданным вопросом.– Мы об этом думали. Ума не приложу! Света, – она указала на яростно трущую глаза мать, – говорит, что в кладовке самогон стоял. На случай праздника или еще какого повода… Ну вы понимаете.– Ребенок один дома был? Раньше подобное случалось?– Один. Да и с кем его оставишь? Сестра с мужем разошлась. Он уж год как умахнул куда-то. Мать в другом конце города живет. Больная вся. Куда ей за внуком бегать. Но вы не думайте, – спохватившись, оправдывающимся тоном залепетала она, – мальчик уже привык один оставаться. Он знает, что мать аккурат к одиннадцати вернется. Да и соседи в курсе, присматривают потихоньку. Но такого раньше не было, – она выпучила и без того круглые накрашенные глаза, – наверное, попробовать захотел. От дружков наслушался и решил во взрослого поиграть.– Ясно. Доигрался. Аллергий у ребенка не бывало? На сладкое, на цитрусовые или на лекарства? – Темнов обращался прежде всего к матери, но та лишь испуганно покачала головой, а словесную инициативу вновь взяла на себя тетушка:– Никогда, доктор. Сахар ложками ест, а мандарины килограммами, – она коротко хихикнула, – с этим все в порядке.– Ладно. Ожидайте. – Он скользнул взглядом по жалостливо уставившейся на него матери и вернулся в приемник.Внутривенный катетер уже торчал в правой подлокотной ямке мальца. Одежда акселерата была горкой сложена на подоконнике, и все присутствующие имели возможность лицезреть его худое маленькое тельце.«Дыхание поверхностное, но свободное. Видимых травм нет, – профессионально подметил Александр. – И ноги колесом, манекенщиком парню не быть. Хотя, кто его знает, может, перерастет еще. Или мода на кривоногих мужиков пойдет». Он едва не улыбнулся, но, перехватив ожидающие взгляды медсестер, вернулся в образ реаниматолога.– Глюкозу по вене, десятку. Давление?– Восемьдесят на сорок. Пульс слабоват. – Татьяна указала на неплотно обтягивающую тонкое плечико манжету тонометра. – Да этой фигней разве точно измеришь. Сто лет в обед, к тому же на взрослую руку рассчитана. Детских аппаратов у нас нет. Вот и приходится извращаться – пережимки, перетяжки, – она горестно вздохнула большими грудями.– Витамины, пол-ампулы гормонов и кубик мочегонных.Темнов подкатил дыхательную приставку и, держа маску над лицом ребенка, пустил 50 %-ную кислородную смесь. Малыш дышал спокойно, но недостаточно глубоко, отчего губы и кончики пальцев посинели, а по худому тельцу разлилась нездоровая бледность. Врач наложил маску на личико пациента и, приноравливаясь к ритму дыхания, начал осторожно «поддыхивать» резиновым мешком, продляя время вдоха и медленно увеличивая его глубину с целью улучшения кислородного обмена.– Таня, противорвотное, полкуба, по вене. – Александр сомневался в обильности последней трапезы пацаненка, но подстраховка в подобных случаях никогда не бывает лишней.В течение нескольких минут цвет лица и слизистых вундеркинда заметно улучшился. Проявились намеки на розовощекость и красноватый оттенок губ. Маленькие пальчики приобрели естественную багровость, оттаяв от мерзкой синюшности.Александр приоткрыл веки больного. Зрачки равной величины, фотореакция и роговичный рефлекс оживились. Темнов убрал маску и с двух сторон надавил за ушами. Глазенки пропойцы широко открылись. Судорожно глотнув ртом воздух, он издал долгий монотонный вой.– Неплохо. Таня, привяжи его и начинай капать детоксикант. Голос уже есть. Теперь будем регулировать тембр и увеличивать громкость.– Так ведь к голосу еще и думалку восстановить нужно. На одном рупоре не проживешь.Круглое лицо медсестры, доселе застывшее сосредоточенно-обеспокоенным выражением, заметно просветлело, на губах появилась легкая улыбка.– Согласен. Какая же говорилка без соображалки. Будешь постоянно по жевалке выхватывать. – Темнов тщательно ощупал живот мальчонки. – Вводи стимуляторы. Медленно. Я скажу, когда остановиться. – Выслушав через фонендоскоп сердце и легкие пациентика, он грузно опустился на стоявший у подоконника стул. Отсюда ему был хорошо виден и теперь уже нормально дышащий виновник ночного бдения, и подсоединенный к внутривенному катетеру шприц, которым Татьяна медленно вводила мозговую подпитку не знающему меры акселерату.Признаки физической активности не замедлили проявиться. Мальчишка засучил худыми ножками, задвигал ручонками. Угловатая головенка сначала бессистемно, а затем осознанно завертелась из стороны в сторону. Через пару минут присутствующие имели удовольствие лицезреть отсутствующий взгляд маленьких черных глазенок.– Ау! – Александр вновь приступил к тактильной стимуляции ушно-челюстной области ночного гостя. – Смотри на меня, Никита!Пустота во взгляде сменилась болезненной осознанностью. Рот пьянчужки широко открылся, извергнув из недр маленького тельца громкий визг, в котором уже явственно проступали интонации недовольства, испуга и боли.– Мозги зашевелились, – удовлетворенно констатировал врач, продолжая раздражающее пальцевое воздействие на нежные околоушные ямки. – Никита! Тихо! Смотри на меня!Но детский плач, равно как и женскую истерику, легче переждать, чем остановить. Обильные слезы двумя равновеликими потоками уже струились по бледно-розовым щечкам, а крик перешел в прерывающиеся всхлипываниями рыдания.– Ну, кажется, реанимационный экстрим позади. Осталось переждать звуковую атаку. – Александр вернулся на стул, с оптимистичной задумчивостью наблюдая за распустившим нюни пацаненком.– Да разве же это атака? И не такое наши уши выдерживали. – Убедившись в надежности фиксирующих бинтов, Татьяна подошла к низкой кушетке и устало присела на краешек.Среди бессвязного рыдающего бормотания отчетливо выделялись короткие слова общего содержания вроде «мама», «плохо», «фу», свидетельствующие о положительной динамике восстановительного процесса.Темнов обдумывал план дальнейших лечебных действий. Сейчас они уже сводились в основном к организационным нюансам. Оставлять пацана в подотчетной ему реанимации он теперь не собирался. Из комы вывели, дыхание наладили, тонус восстановили. Еще несколько пунктов по детоксикации и – во вторую городскую больницу. Там находилось реанимационное отделение, специализировавшееся по детям. Да и детская больница у них под боком. Данных за хирургическую патологию у пацана нет, так что он имеет все шансы уже к полудню оказаться в педиатрии. Ну а там… А хрен его знает, что там! До следующего запоя, наверное. Негативная туманность жизненных перспектив паренька слегка рассердила Александра.– Мама, нет! – визгливое крещендо вывело Темнова из задумчивости.Татьяна суетливо бросилась к малышу – материнский инстинкт опередил профессиональную сноровку.– Тш! Тш! – Ее крупная мягкая рука с осторожной заботливостью поглаживала дергающуюся от натужных воплей головенку. – Успокойся. Мама здесь. Может, лучше действительно мать позвать? – взглянула она на врача. – Дитю утешение, а нам облегчение. – Пухлые губы раскрылись легкой улыбкой от невольного экспромта.– Можно. – Александр не спеша поднялся и направился к высоким двустворчатым дверям. Но на выходе его поступательное движение было приостановлено весьма оригинальным способом. Открываемая врачом массивная створка была буквально втолкнута обратно твердым препятствием. Рука доктора едва не соскользнула с круглой металлической ручки.– Ой! – с растерянной болезненностью явственно прозвучало из-за двери. Затем послышалось уходящее вбок шуршание и короткий, неумело сдерживаемый смех.Вторая попытка была более результативной. Дверь открылась, уже не встретив сопротивления. В ярко освещенном коридоре, слева от выхода из реанимационного зала, стояла потирающая ушибленный лоб тетенька парнишки. Микс смущения и веселости на ее миловидном, но несколько вульгарном лице свидетельствовал вовсе не о переживаемом за судьбу племянника беспокойстве, а, скорее, о восприятии происходящего как некоего забавного приключения.– Подглядывать нехорошо. – Упрек звучал шутливо, но легкая приподнятость настроения, обусловленная быстрой реанимацией мальчонки, была подпорчена.– А я только подслушивала, – хихикнула великовозрастная шалунья, – там все равно ничего не видно.– А слышно?Дамочка осеклась, смущенная прямым вопросом.– Ну-у немного, – судя по вернувшейся на лицо улыбке, она расценила выпад доктора как чистейшей воды шутку. – Совсем чуть-чуть. Ну как там? – спохватилась она, вспомнив о необходимости изображать заботливую тетушку. – С Никиткой все в порядке?– Еще рано делать окончательные выводы, – выдал стандартную для подобных ситуаций фразу Александр. Желание приглашать к алканавтику мать у него пропало столь же внезапно, как и появилось. Он взглянул в ее сторону. Женщина сидела в той же неудобной позе, сильно наклонившись вперед. Носовой платок она теперь прижимала ко рту, а неподвижный, словно осовевший взгляд карих глаз был устремлен на доктора.– Ожидайте.Он плотно прикрыл за собой дверь.– Мамочку позвали? – Татьяна застиранной пеленкой обтирала слюнявые губы пациента.Александр скривился в неопределенной гримасе, затрудняясь сформулировать причину столь резкой перемены решения.– Обойдемся. Уже недолго осталось.Пацаненок вовсю моргал осовевшими глазенками, но во взгляде появилась явная фокусировка и, как показалось Темнову, некая обидчивая сосредоточенность на незнакомцах. Однако испуганное наблюдение не мешало ему сопровождать верчение кудрявой головкой и выгибание худенького тельца интенсивной звуковой поддержкой. Жалобы приобретали все более связный характер:– Ай! Голова болит… Ой! Мама… Нет! Не хочу… Фу-у!Некая последовательность отрывочных восклицаний спонтанно насторожила анестезиолога. Щелкнув шмакодявку за ухом, он начальственным тоном обратил на себя его внимание:– Никита! Смотри на меня! – После нескольких безуспешных попыток врач добился, что маленькие темные буравчики встретились взглядом с его глазами. – Хорошо. Тихо, Никита! Тихо! – Пьяная мутность, смешанная с опасливым ожиданием, созерцала крупную фигуру Александра зенками маленького человечка. Завывания смолкли, уступив место приглушенным всхлипываниям.«Есть контакт! Мозг ожил», – окончательно констатировал про себя Темнов факт успешной реанимации.– Видишь меня, Никита? Кивни! – Дерганое качание маленькой головы подтвердило возможность дальнейшего диалога. – Покажи язык. Язык, Никита! Ну! – Влажный розовый лепесток лениво высунулся изо рта мальчонки, таща за собой приторный шлейф ликерного перегара. – Прячь! Закрой рот! – Узкие полоски сухих губ сомкнулись, вновь затрепетав сдерживаемыми рыданиями.– Доктор! Вы его совсем запугаете. – Татьяна погладила пунцовую щечку ребенка. – Он же совсем дитя! Хотя и пьяненькое.Никита, ощутив нежное сочувствие, попытался было усилить звуковую атаку на барабанные перепонки медицинского тандема, но его робкие потуги было жестко пресечены Александром:– Тихо, Никита! Тсс. – Выразительный взгляд на Татьяну. – Не мешайте! Объясню позже. Смотри на меня, Никита. Так. Тихо! Сожми мои пальцы. Ну! Сожми руку в кулачок. Во-от. Молодец! Смотри на меня. Та-ак. Как тебя зовут? Ну! Никита, как тебя зовут? Говори! – Умышленная тавтология при формулировке последнего вопроса зачастую помогала «заторможенным» пациентам быстрее вспомнить свои позывные.– Ни-и-ки-и-та-а, – плаксивые интонации почти заглушали невнятный ответ, но сейчас важна была нить вербального контакта. Сопли и слюни отошли на второй план.– Молодец! Глаза не закрывать! Смотри на меня! – В болезненной стимуляции натерпевшихся ушей мальчонки уже не было надобности. Достаточно было легкого надавливания. – Никита! Ты невкусное пил? Ну?! «Фу-у» пил? Отвечай! – Александр не знал, как понятней обозначить алкогольсодержащую мачмалу, которой отравился юный экстремал, и пользовался его же терминами, услышанными в полубредовом бормотании. – Бяку пил? «Фу-у» пил?– Да-а!– Зачем? – Темнов осекся, поняв неуместную сложность вопроса. – Гмм. Где взял? – Опять не то. Описательные подробности мальцу сейчас были не под силу. – Кто тебе дал? Кто налил? Говори!Со среднестатистическим забулдыжкой от 14 лет и старше подобный трюк фактически не имел шансов на успех. Еще не пробудившись окончательно, будучи оглушенными алкогольными токсинами, особи постарше уже на сумеречной стадии сознания оказывались заблокированными для выяснения анамнеза, а зачастую и для столь необходимого в данной ситуации продуктивного контакта. У мужчин на передний план обычно выступала агрессивность, у женщин – истеричность. Реже попадались «молчуны», сознательно избегавшие общения с медперсоналом и ограничивающиеся односложными нецензурными высказываниями в адрес особо настырных реаниматологов. Но маленький человечек еще не был посвящен в негласный кодекс, порицающий выдачу собутыльников в критических ситуациях. И к счастью, не был или был недостаточно запуган для этого. Поэтому, поддавшись на требовательные уговоры Александра, он протяжно выдохнул:– Ма-а-ма-а.– Во дела! – Татьяна с недоверчивой растерянностью переводила взгляд с врача на мальчишку.– Никита! Спокойно. Еще раз, – болевая стимуляция внимания вновь понадобилась для пресечения начинающихся рыданий. – Кто дал тебе «фу-у»? Кто налил?– Ма-м-ма-а, – идентичный первому ответ практически не оставлял повода для сомнений. Учитывая возраст и психоневрологическое состояние опрашиваемого, вероятность сознательной лжи была минимальной.– Мозговую подпитку капельно, медленно. Начнется рвота – голову набок. Я в холле. – Чеканящим шагом Александр вышел в коридор.– Ему уже лучше, доктор? – привычно метнулась к врачу тетенька. – Мы слышали, как он разговаривал.Фактически отодвинув говорливую помеху со своего маршрута, Темнов молча двинулся к матери пациента. Та явно не ожидала столь внезапного внимания к своей персоне и не успела сменить образ нейтральной зрительницы на маску обеспокоенной родительницы.– Вы мать? – Дамочка вздрогнула от металлических интонаций вопроса.– Д-да.– Фамилия Никиты? – Вопрос, казалось, растворился в узком пространстве между врачом и низко склонившей голову женщиной.– Бирюков, – донеслась из-за спины подсказка родственницы.– Я не с вами разговариваю! – осадил непрошеную помощницу Темнов. – Опишите мне обстоятельства случившегося. Во всех подробностях.Мамочка медленно откинулась на спинку лавки. О платке она впопыхах забыла, и взору Александра предстала обильно наштукатуренная, сдобренная растерянно-туповатым выражением физиономия. Помада на губах была наполовину смазана, а осовевшие зеленые глаза лениво избегали прямого взгляда доктора.– П-поним-маете, м-мы… – Заикание и нечленораздельность речи вполне могли быть последствиями стресса, обусловленного переживанием за любимого отпрыска. Но для Темнова уже стала очевидной иная причина. Он шагнул к робеющей собеседнице и твердым бесцеремонным жестом поднял ее голову, вплотную приблизив свое крупное лицо к ее оплывшей вывеске.– Вы пьяны, – процедил врач, разгибаясь. – Где ваш ребенок взял спиртное?– Я н-не з-знаю. Мы п-пришли с р-работы…– Вы на работе выпиваете? Оригинальная специальность.Подруга вновь ринулась спасать грозившую окончательно выйти из-под контроля ситуацию:– Понимаете, доктор, у нас сегодня была вечеринка – сбор коллектива, юбилей бригадира и все такое. Поэтому мы с Мариной немного задержались, а когда вернулись домой… Ну прямо мистика какая-то! Это же надо так совпасть, чтобы и Никита той же гадости хлебнул, которую мы квасили, – защитница вновь расплылась плохо нацепленной лицемерной улыбкой.– Идите за мной. – Александр подхватил охнувшую мамашу под локоть и фактически поволок ее отягощенное градусом тело к ремзалу. – А вы ожидайте, – тормознул он рванувшуюся за ними хлопотунью.Никита часто моргал заплаканными глазенками и опасливо похныкивал, соображая уже, что находится в «чужом» месте и лишний раз голос лучше не подавать. Маленькая грудная клетка подвижно колыхалась в такт глубокому взволнованному дыханию, а худые ножки с тщедушной настойчивостью норовили согнуться в острых коленках, свидетельствуя о полностью восстановившемся мышечном тонусе.– Тихо! – зловещим полушепотом предупредил Александр нежелательную вербальную активность Марины.Не выпуская руки женщины, он подвел ее к лежащему на каталке сыну. Мальчишеские глазенки с вялой осознанностью уставились на подошедших.– Никита, кто эта тетя? – Для наглядности Темнов указал пальцем на стоящую рядом посетительницу.– Ма-а-ма-а, – дикция пациентика заметно улучшилась.– Это она дала тебе «фу-у»? Выпить «горькое» она тебе дала?– Да я не… – Женщина дернулась плохо скоординированным движением и, не рассчитав амплитуды, саданулась боком о твердый резиновый поручень каталки. Мобильный лежак, не отягощенный габаритным телом, едва не покатился в сторону выхода, но был вовремя остановлен Татьяной. Мальчонка, утратив едва нарождавшуюся психологическую устойчивость, вновь завыл благим матом.

 

Впопыхах выдав нехорошее слово, Марина обратила злобный взгляд на Александра:

– С-слушай, лекарь! Не лезь! Лечи и н-не вникай! – Женщина звучно икнула и обессиленно повалилась на табурет.

– Глюкозу ей по вене, сорок кубов! – Темнов направился к выходу. Принимать меры предосторожности в этот раз не имело смысла – дверь была приоткрыта, и в сантиметровой щели четко просматривался часто моргающий глаз с густо накрашенным веком.

– Повтора желаете? – Врач не скрывал злобного ехидства. – Могу обеспечить.

Он нарочито резко толкнул дверь, но глаз вовремя подал влево, и массивная деревянная конструкция вхолостую прорезала пустоту коридора.

– Пройдемте со мной.

Они пересекли небольшой вестибюль, отделявший приемный блок от комнаты оформления пациентов. Темнов без стука распахнул перед настороженно глядящей на него спутницей одностворчатую коричневую дверь:

– Прошу вас.

Сидящая за столом медсестра вопросительно взглянула на вошедших:

– Будете оформлять ребенка в стационар?

– Не совсем. – Александр едва сдержал ухмылку. – Не могли бы вы помочь Татьяне в присмотре за больными. А то там и ребенок, и матери что-то нездоровится. Очень прошу. Всего пять минут, пока я не освобожусь.

Он плотно прикрыл за выпорхнувшей медсестрой дверь и мягко предложил женщине:

– Присаживайтесь.

Притихшая говорунья осторожно опустилась на краешек стула. Темнов обошел стол и сел на место регистраторши.

– Вы мне ничего не хотите сообщить? – галантно уступил он собеседнице право первого хода.

Но, сбитая с толку, тетушка не использовала предоставленный ей шанс. С осторожной растерянностью она медленно покачала головой.

– Хорошо. Тогда начну я. – Врач откинулся на спинку стула и положил ладони с длинными тонкими пальцами на полировку стола. – У вашего племянника, или кем он там вам приходится, короче у Никиты, тяжелое отравление алкоголем. Это неоспоримый факт. – Темнов для наглядности хлопнул ладонью по столу. – По свидетельству самого ребенка, которому у меня нет причин не доверять, напоила его родная мать. – Женщина подалась вперед, открыв было рот для возражений, но была остановлена резким окриком: – Молчите! Я еще не закончил! – Александр перевел дыхание. – Итак, продолжим. Для лечебного процесса это не суть важно. Тем более что в данный момент жизнь ребенка уже вне опасности. Проблема в другом. Как дежурный врач, я обязан сообщать о подобных резонансных случаях в милицию. – Он сделал эффектную паузу и с удовлетворением отметил, как настороженность во взгляде бегающих глаз слушательницы сменилась испуганной обеспокоенностью и нижняя челюсть отвисла в неконтролируемой растерянности. – Вы, как я вижу, понимаете всю щекотливость своего положения. Понимаете?! – рявкнул Темнов, наполнив комнатушку баритонистым эхом.

Отпрянувшая женщина размашисто закивала:

– Да, да, доктор! Но как же нам быть? Вы поймите! Все как-то само получилось… О, господи! Мы и подумать не могли. Всего-то пара глоточков. Верите?! А Никита за минуту и отъехал. – Несколько успокоившись, она растерянно пожала плечами. – Глупо-то как. Хм…

– С вашей стороны глупо, а для ребенка опасно. Если он действительно выпил, как вы изволили выразиться, «пару глоточков», то, судя по тяжести последствий, у него налицо непереносимость алкоголя, и употребление спиртных напитков ему заказано. Если же вы его забавы ради напоили, а именно к этой версии я и склоняюсь, – разбирайтесь сами со своей совестью. Ну а в милиции с вами разберутся, уж в этом можете быть уверены.

– Ну, доктор, пожалуйста, помогите нам. Я клянусь, это в первый и последний раз. Обещаю.

– Да мне ваши обещания как-то… – Александр смачно зевнул. – Ну так чем же, кроме весьма сомнительных обещаний, вы можете меня заинтересовать?

Просительная гримаса на фейсе дамочки сменилась привычным для нее деловито-расчетливым выражением.

– А-а, понятно. Так бы сразу и сказали… А то милиция, совесть… Чай, не первый день живу, – она приоткрыла изящное, умеренной потрепанности портмоне и вытащила две купюры.

– Мало. Еще столько же нужно.

– Но у меня нет при себе больше. – Она нервным движением распахнула кошелек, демонстрируя его содержимое. – Только на такси осталось.

– У подруги возьмите. Она ведь тоже заинтересованное лицо.

– Ах, доктор, – с натянутой беспечностью махнула рукой тетушка, – у нее ни копейки. Я все забрала, чтобы она не посеяла где-нибудь.

– Хорошо. Вызывайте такси. – Александр указал на замацанный антикварной давности телефон. – Езды вам максимум пятнадцать минут в одну сторону. Через час я жду вас с деньгами.

Женщина неподвижно застыла на краешке стула с раскрытым кошельком на коленях. Ее сжатые губы и шумное дыхание свидетельствовали о весьма бурной эмоциональной наполненности. Но остатки пьяного угара выветрились и усталым, еще недавно беззаботно резвящимся интеллектом она понимала, что крыть ей нечем. Все козыри в данный момент были у врача.

– Ну же, звоните. Или вы все номера забыли? – Темнов снял некогда белую трубку и протянул собеседнице: – Так и скажите, такси к приемному отделению центральной городской больницы, диспетчера наш адрес знают.

С напряженной медлительностью она взяла из его руки трубку. Неуверенно набрала номер. Пока ее чеканящий голос делал заказ, Александр подошел к двери и, выглянув в пустой вестибюль, громко позвал медсестру приемника:

– Людмила, можете возвращаться на рабочее место. – И, обернувшись к поднимающейся со стула женщине, напомнил: – Максимум час.

Никиту рвало. Скудно и динамично. Малые порции желудочного содержимого свидетельствовали о том, что пара тупых сучек заливала паренька натощак. А интенсивность рвотных позывов была сейчас только на руку и здоровью мальца, и врачебным планам Темнова. Александр все равно собирался промывать пациентику желудок, ожидая лишь восстановления сознания и защитных рефлексов. Но, увидев, с каким искренним отторжением маленький организм сам избавляется от чужеродной жидкости, он решил не драть парню глотку мерзкой резинкой желудочного зонда.

– Таня, адсорбенты в теплую воду. Когда пацан ихтиандра вызывать закончит, в него вольете.

Темнов легонько ущипнул Никиту за щеку:

– Плохо тебе?

Отдышавшись после очередного рвотного позыва, ребенок скорчил плаксивую гримасу:

– Да-а! Голова боли-ит…

– А ты больше «бяку» и «фу-у» не пей. Даже если мама заставлять будет.

За спиной Александра раздался скрежещущий выдох. Врач оглянулся на мамашу. Осанка женщины стала ровнее, взгляд злее и осознанней, а мимика динамичней.

– О, вам, как я вижу, уже легче. А то совсем раскисли. Волновались, наверное. Смею вас заверить, что худшее уже позади. Сынулю вашего мы еще с часок пообхаживаем, а затем я спецтранспортом направлю его в педиатрическое отделение. Ну а вы с родственницей тем временем проедетесь домой и обратно. Подробности я ей объяснил.

– Я никуда не поеду! Какого… Зачем? Я буду возле сына!

– Подруга вам все расскажет. О, кажется, такси. – Отодвинув занавеску, Александр увидел разворачивающуюся у входа старую «Волгу» с мерцающими на боках «кубиками». – Обещаю, что здесь ваш сын будет в полной безопасности. Ну же, машина ждет!

В коридоре санитарка с лязгом отодвигала тяжелый дверной засов. Стоявшая позади тетушка нервно теребила сумочку. Она, казалось, удивилась, заметив выходящую вслед за доктором подругу. Но Александр категорично пресек возможную дискуссию:

– Едете вдвоем. Быстрее управитесь.

Ночь прохладной свежестью на несколько мгновений ворвалась в застоявшуюся теплоту вестибюля, выпуская женщин наружу.

Темнов с угрюмой рассеянностью наблюдал из окна за суетливой посадкой отправленных им домой посетительниц. Подруга с ходу начала объяснять притормаживающей мамаше ситуацию. Та бурно реагировала, агрессивно отмахиваясь и сопровождая жестикуляцию неслышным доктору страстным речевым аккомпанементом. Увидев на фоне освещенного окна силуэт врача, разъяренная мать обличающе указала на него, но, увлекаемая напарницей, исчезла в кабине таксомотора.

Машина с чинной неторопливостью отбыла в заданном направлении.

Гневное возбуждение, охватившее Александра сразу после выяснения обстоятельств отравления ребенка, улеглось. Сейчас он мог трезво анализировать ситуацию и свое место в ней. Мать пацаненка – дрянь. Это для него было непреложным фактом. Быть может, она любящая мать и заботливая жена в других ситуациях, но сейчас она – дрянь. Если даже с ее стороны это была единственная антивоспитательная ошибка, едва не повлекшая за собой летальные последствия для сына, в любом случае, даже эксклюзивность поступка не оправдывает всей мерзости содеянного. И столь опасная глупость должна быть наказана. А то, что в данном случае вершителем правосудия выступал именно он – Александр Темнов, для него не представлялось психологической проблемой. «В конце концов, я – врач. Я спас ее сына. Пусть я лишь исполнил свой профессиональный долг, но ведь исполнил-то именно я, а не кто-то другой». И почему «спаситель» – Александр, запнувшись, поправился – «спасатель», не может выступить в роли вершителя справедливости?! Пусть не тотальной и окончательной, но хотя бы заставляющей виновника надолго запомнить сотворенный им негатив. Чтобы в будущем, вспоминая о содеянном, злодей испытывал пусть не стыд и раскаяние, но, по крайней мере, изжогу раздраженности и головокружение злости. А неприятный осадок все же лучшая профилактика ошибок, чем их полная амнезия.Аргументация, использованная Темновым для психологического давления на родню мальца, имела весьма сомнительную официальную подоплеку. Дело в том, что Александр впервые столкнулся со случаем тяжелого алкогольного отравления пациента в возрасте до 14 лет. Поэтому врач не знал, обязан ли он сразу же сообщать в милицию о столь вопиющем факте или же, как в случаях с отравлением взрослых особей рода человеческого, звонить в органы лишь после госпитализации больного, когда станет ясно, что экспресс-методом оздоровить его не удастся и требуется лечение в условиях стационара. В данной ситуации экстренные меры детоксикации вполне благотворно подействовали на маленького пропойцу, и массивная инфузионная терапия ему уже не показана. Вот и выходило, что раз пациент уже не реанимационный, то и сообщать о нем в правоохранительные органы дежурный реаниматолог не обязан. Шкет направляется в педиатрию, где имеются свой дежурный врач и свой детский реанимационный блок. Пусть у них и болят головы о соблюдении служебных предписаний…Лишь сейчас Александр заметил, что уже добрых пятнадцать минут сидит с ручкой над девственно-чистым листом бумаги. Вдохновенный внутренний монолог отодвинул написание дневника наблюдения мальчонки на второй план. И, хотя все психологические аспекты ситуации еще отнюдь не были им «обсосаны» в излюбленном «самокопательном» стиле, Темнов решил отложить аутодискуссию, сосредоточившись на оформлении медицинской документации.Но, едва начавшись, профессиональный энтузиазм был прерван внешним вторжением.Раздолбанная карета «скорой помощи», громко урча, подкатила к входу в приемное отделение. Пока водитель пристраивал задок своей старушки к носилочному порогу, шустрая легковушка с визгом затормозила у лестницы. Форма двух вылезших из нее пассажиров заставила сердце Александра забиться в учащенном ритме. Но за милиционерами никто больше не показался, а распахнувшиеся дверцы «скорой» и начавшие выкатываться из нее носилки быстро успокоили разнервничавшегося врача. Пока санитарка громыхала дверным засовом, он перешел в реанимационный зал.– А мы пописали! – радостно сообщила Татьяна, указав на полулитровую банку с солидной порцией светло-желтой прозрачной мочи.– А почему не в «утку»?– Ну, доктор, в ту «утку» не все взрослые направить могут. В широком отверстии инструмент теряют. А вы хотите, чтобы ребенок в ней барахтался. К тому же в банке и цвет сразу виден, и количество, – она слегка обиделась, – для вас же старалась.– Хорошо, спасибо. – Александр был не настроен шутить. Посетивший его легкий мандраж начисто отбил желание дискутировать. Он растерялся и от этого был сам себе неприятен.«Вот что значит „рыльце в пушку“. Хотя какого черта!.. Я честен, и это главное. По крайней мере стараюсь таковым быть… Ладно, позже…»– Переведите мальца в «отсыпочную».Так медперсонал окрестил прилегающую к основному залу приемника комнату. В ней располагалась пара кроватей, тумбочка с ЭКГ-аппаратом и находились шкафы со скудным запасом больничных медикаментов. Ночами, в перерывах между поступлениями больных, кровати служили кратковременным пристанищем для утомленных медсестер приемного отделения.Темнов помог Татьяне перевезти массивную каталку с испуганно глядящим на него маленьким телом в дальнюю комнату.– Лежи тихо! – покровительственно буркнул он Никите. Затем обернулся к медсестре: – Оставайтесь пока с ним. Если будете нужны, позову.

Товарищей из органов было трое. Двое в форме дорожно-постовой службы и сопровождающий носилки – в куртке конвоира и с автоматом наперевес. «Это явно не по мою душу», – окончательно убедился Александр, изображая сосредоточенную заинтересованность под взглядами вошедших милиционеров.– Добрый вечер. Вы дежурный врач? – Капитан был уже немолод и натянуто вежлив.– Да. В чем дело?– Мужчина без сознания. Дорожно-транспортное происшествие. – Проследовав взглядом за кивком офицера, Темнов узрел каталку с телом индивидуума позднепризывного возраста нормостенического сложения. Его одежда была обильно измазана землей, мелом и прочими неорганическими веществами.– Характер и давность травмы известны?– Минут сорок, максимум час назад. Предположительно, черепно-мозговая. А там, кто его знает.– Заезжайте в ремзал. – Александр распахнул двери, пропуская медсестер с ценным грузом. Рассмотрев пациента, он с удовлетворением отметил естественную розовость слизистых оболочек и ровное дыхание.– Ожидайте в холле, – кивнул Темнов служителям закона, но автоматчик, словно не слыша императивных врачебных указаний, проследовал за носилками.– Простите. Я же сказал, ожидайте. Зачем толпу создавать? Вы же сами говорите «без сознания». Кого вы будете охранять? Он что, встанет и убежит?– Успокойтесь, доктор, – холодной волной флегмы окатил его капитан, – мы четко следуем инструкциям.– Ваши инструкции предписывают охрану арестантов и в бессознательном состоянии? – Природная язвительность взяла свое, невзирая на остаточную нервозность.– Ну, во-первых, он пока еще не арестант, а всего лишь подозреваемый. А во-вторых, – капитан, к вящему удовольствию Александра, запнулся, подыскивая подходящую формулировку, – он не совсем без сознания. Во всяком случае, у нас есть некоторые основания так полагать.Темнов недоуменно оглянулся на тело пациента. «Не совсем арестанта» он еще мог себе представить, похоже, у милиции имелись виды на несчастного, но ордер пока не выписан, или, точнее, схватить-то схватили, а до места еще не довезли, дабы подобающим образом все оформить. Но «не совсем без сознания» – это что-то новое. Не дежурство, а ночь сюрпризов какая-то…– Мы думаем, что он притворяется, – пояснил капитан, – и потому обратились к вам. Врачи, полагаю, смогут отличить ложную кому от истинной.Александр занялся непосредственным осмотром пациента. Зрачки равные, глазные рефлексы в норме. Не показатель… Сухожильные реакции – ничего особенного. Пульс, давление, дыхание – не зацепишься. Видимых травм, не считая нескольких ссадин на руках, нет.– Разденьте его. – Поднаторевшим в искусстве обнажения санитаркам потребовались считаные секунды, чтобы взору присутствующих предстало заляпанное синими озерцами татуировок тело.– О, у парня, похоже, богатое прошлое по вашей линии, – разглядывая символические наколки на плечах и груди мужчины, заметил Темнов.– Рецидивист. – Капитан не был склонен распространяться на эту тему. – Так что насчет диагноза?– Рано, рано. Медицина – наука неточная и дотошная.«Свежих» повреждений не было. Следы хирургических операций на животе и левом бедре – артефакты. Александр входил в раж. Стимулируя болевую чувствительность околоушными и подключичными надавливаниями, он смог добиться лишь трепетания век и легкой гримасы – реакции «тянули» как на симуляцию, так и на кому первой степени. И это при его тяжелой руке! Да-а, если и притворщик, то достойный.– Доктор, а может, его того… Ну-у… – Молодой лейтенант, подавший, наконец, голос, взялся за резиновую дубинку. Он, похоже, сочувствовал затруднениям Темнова и, по доброте душевной, предлагал свой метод стимуляции.Капитан одарил напарника негодующим взглядом. Охранник, устроившись на подоконнике, сохранял нейтралитет, не сводя глаз с обнаженного тела.– Нет! – Александр категорично покачал головой. – Здесь медучреждение, а не комната для допросов. Я буду действовать как врач, а не как палач. – И, пытаясь сгладить неуместную пафосность рифмы, поспешно велел медсестре: – Подкалывайтесь в вену.Быстро наклонившись к самому лицу «коматозника», Темнов крикнул:– Открой глаза! – Не сработало. Веки даже не шелохнулись. Или субчик все видит с закрытыми глазами, или действительно «тертый калач», умеющий контролировать телесные проявления. Ладно, идем дальше. Но все в рамках медпредписаний! Произведем полный осмотр пациента.– Перчатки мне. Можно нестерильные. – Натягивая белесоватую резину на ладони, он распорядился: – Согните ему ноги в коленях… Вот так. Теперь разведите в стороны… Хорошо.Пальцевое исследование прямой кишки – весьма распространенная, а зачастую и необходимая в практике врача хирургической специальности манипуляция. И, хотя в данном случае преобладала мозговая симптоматика, не грех было исключить возможность желудочно-кишечного кровотечения. Если пациент действительно без сознания, хуже ему от этого не станет. А для диагностики полезно.Темнов честно и обстоятельно произвел манипуляцию. Проникновение чужеродного предмета в анус незнакомец воспринял спокойно. Лишь при движении длинного врачебного пальца в полости кишки, веки подозреваемого слегка задергались, а дыхание несколько участилось.– Ни оргазма, ни истерики, – Александр содрал использованные перчатки, предварительно удостоверившись в отсутствии признаков кровотечения.– Привыкший, наверное. У них на зоне… – Весельчак-лейтенант вновь был прерван, на сей раз капитанским покашливанием.Так, с задницей не получилось. Ну и ладно. А то было бы слишком просто.Возбужденный нестандартной ситуацией, Александр начисто забыл о скором приезде дамочек-алкашек, а о лежащем в соседней комнате мальце вспомнил, лишь узрев выглядывающую из приоткрытой двери Татьяну. Предупредив вопрос доктора, медсестра сообщила:– Спит. Все под контролем.– Хорошо. Ну-с, продолжим. – Темнов едва не потер ладони от предвкушения новых экспериментов. «Но все в рамках инструкций!» – одернул он себя. – Девочки, мочевой катетер. Что-то пациент долго не писает.– Толстый? Может быть, женский? – Втянутая в увлекательную игру санитарка продемонстрировала упаковку с толстым катетером.– Света, ну мы же не звери… – протянул Александр, давясь смехом, – да и товарищи из органов могут не понять.– Мы все понимаем. Время поджимает, док! – Похоже, лейтенант решил окончательно положить на осуждение старшего коллеги. Хохотнув, он добавил: – Если нужно, я клиента придержу.– Пациента, – подмигнув, поправил соратника по веселью Темнов, – здесь у нас только пациенты. Мы же типа больница.Капитан с нарочитой внимательностью разглядывал свои ногти. Ему бы сейчас маникюрные ножнички. «Скучает, служивый», – с ехидством подумал Александр. Автоматчик не сводил застывшего взгляда терминатора с подозреваемого. «Парень или кретин, или искренне любит свою работу. В любом случае, счастливчик».Выбрав мочевой катетер средней толщины, врач смазал кончик маслом и неторопливо приступил к ответственной манипуляции. Двигательные реакции проявились сразу же, но для доказательства мнимости комы нужны были осознанность взгляда и речевое сопровождение. К тому же, пару раз дернувшись всем телом и потянув было руки к источнику раздражения, «законник» избрал более умную тактику реагирования – лишь нецеленаправленные движения конечностями и дугообразные прогибы туловища. Глаза так и не открылись, а голоса не было и в помине. Ч-черт! Не прокатило!– Давление? – Темнов нащупал пульс подопытного. Тахикардия, аритмии нет.– Сто шестьдесят на сто десять!– Гипотензивные по вене. Так мы его в натуральный инсульт вгоним.«Честных» средств оставалось все меньше. Впору было растерянно почесать затылок. К тому же Александр вспомнил об ожидающихся дамах с добровольно-принудительным взносом. Отмеренный им час истекал через двадцать минут. И встреча подвыпивших озлобленных леди с товарищами из органов ему представлялась крайне нежелательной.«Думай, Саша. Думай!» Ну почему в медуниверситетах учат стимулировать жизнедеятельность у больных и не дают советов по выведению на чистую воду здоровых?!В том, что мужик притворяется, Темнов уже практически не сомневался. Ну, может быть, чуть-чуть. Но в очередной раз он поклялся вести себя с пациентом строго в рамках медицинских предписаний.Александр вновь проверил неврологический статус больного. Никаких патологических рефлексов. Лишь закатывание глаз и нецеленаправленная двигательная реакция на боль. А времени все меньше… «Ну что ж. Видит Бог, я не хотел». И жестко, и на грани фола с образом «честного» реаниматолога.– Татьяна, вы мне нужны.Она неспешно приблизилась к носилкам, оставив двери в комнату со спящим мальцом приоткрытыми.– Приготовьте интубационную трубку. Восьмерку. И атропин по вене.Молча исполнив указания врача, она замешкалась, обуреваемая предчувствием назревающего экстрима.– А наркоз?– Какой наркоз?! – Он едва не сорвался. – Больной в коме, Таня, больной в коме! – повторял он скорее для себя, потому что ее убеждать было бесполезно. – Релаксанты.Вытащив из барсетки ларингоскоп, Темнов проверил подсветку. Норма. Дыхательный мешок наготове. Нервно разминая мягкую упругость масочного резервуара, Александр перевел ожидающий взгляд с лица пациента на застывшую со шприцем в руке Татьяну.– Дайте, я сам.Он почти отодвинул ее большое мягкое тело от носилок и медленно ввел половинную дозу релаксанта короткого действия в вену ночного упрямца.– Приготовьте гормоны и адреналин. На всякий случай. – Его губы слегка шевельнулись, прошептав «тьфу-тьфу».Став с маской в изголовье больного, он с каменным лицом наблюдал за начавшейся релаксацией. Мускулистая жилистость тела пациента позволяла следить за всеми этапами мышечного расслабления. Как в учебнике. Сначала руки – пальцы, предплечья, плечи. Переход на шею, накат подергиваний на лицо. Внимание! Губы, скулы, брови. Глаза открылись, но трепещущие веки помешали разглядеть смысловую наполненность взгляда. Темнов занес руку с дыхательным мешком над лицом больного и напряженно выжидал.Волна релаксации методично обволакивала тело мужчины. Грудная клетка, несколько раз дернувшись, замерла, скованная блокирующими цепями медикамента. Затем – живот, таз, ноги. Но это сейчас неинтересно. Что ж, расслабуху братан выдержал. Пора малость подышать за атоничного пациента.– Интубации пока не будет, – фраза для Татьяны, – ждем возвращения.Равномерные колебания грудной клетки вентилируемого в такт движениям дыхательного мешка, розовые кожа и слизистые, равные, слегка расширившиеся зрачки – все под контролем, Саша, все под контролем!– Давление, пульс!– Сто семьдесят на сто десять, девяносто шесть ударов в минуту!Опять подскочило! Но цифры пока приемлемые.– Таня, антидот релаксанта по вене, медленно. Готовимся к выходу.Быстрый взгляд на товарищей из органов. Автоматчик за спиной, его не видно. А гаишники явно заинтересованы. Молодой аж язык высунул, пялится на покоцанное татуажем тело. И капитан, похоже, увлекся. Физиономия официозно-хмурая, но ногти разглядывать перестал.– Если и сейчас не получится, я его госпитализирую в реанимационное отделение с диагнозом «кома неясной этиологии», – наяривая дыхательный контур, Темнов криво усмехнулся милиционерам, – он заслужил.Релаксация отступала. Как и положено, в обратном порядке. Сначала начали гарцевать худые ноги подопытного. Затем в танец включился плоский живот.– Мозговую подпитку. В аптечке есть что-нибудь?– Только глюкоза и витамины. Ноотропов нет.– Возьмите у меня в барсетке. Для хорошего человека не жалко.Проявился тонус дыхательной мускулатуры. Межреберные промежутки с возрастающей амплитудой вибрировали. Руки больного, зафиксированные широкими вязками, все настойчивей рвались на свободу. Мелкое трепетание перешло на шею, губы, веки. Нервно-мышечная проводимость постепенно восстанавливалась, возвращая пациенту способность осознанного управления своим телом. В частности, возможность сознательного дыхания. Темнов с честной методичностью продолжал вентилировать легкие больного дыхательным мешком. «Рано, еще рано».– Света, отвяжите ему руки. Придержите их… Вот так… Таня, вы с другой стороны.Спонтанные дыхательные движения пациента участились. Врач уже с трудом преодолевал мышечное сопротивление при несовпадении выдохов симулянта с навязываемыми ему вдохами. Еще немного. Веки уже не трепетали, глаза оставались безмятежно закрытыми. Фибрилляция грудных мышц практически прекратилась. Сейчас!– Отпустите его руки. От каталки не отходить!Темнов, подарив субчику щедрую порцию дыхательной смеси, убрал с его лица маску и отступил на шаг от изголовья.– Момент истины! – В повисшей тишине короткое словосочетание прозвучало со зловещей отчетливостью.Краем глаза Александр заметил возникшее сбоку дуло автомата. Даже флегматичный конвоир покинул подоконник, чтобы лучше рассмотреть ожидаемое представление.И блокбастер не заставил себя долго ждать. Ощутив отсутствие вентиляционной поддержки, организм пациента в экстренном порядке переключился на самостоятельное дыхание. Парень был опытным притворщиком, умевшим контролировать мимические проявления и переносить болевые раздражения. Но йогом, способным управлять своим телом на уровне глубинных пластов нейрорефлекторной проводимости, он явно не был. Во всяком случае, Темнов делал ставку именно на это.– Контроль, девочки, контроль! Чтобы не навернулся.Дыхательные конвульсии достигли апогея. Остаточные явления релаксации противодействовали легким пациента, жаждущим сделать полноценный вдох. Мышечный каркас грудной клетки еще не в полной мере подчинялся рефлекторным посылам мозга и зигзагообразно фальшивил, напоминая обтянутый обручами ребер бочонок, наполненный рвущейся наружу желеобразной субстанцией. Губы мужчины посинели. Рот широко распахнулся в попытке засоса живительной порции воздуха. Даже глаза – конек контроля – не подчиняясь более сознательной власти хозяина, приоткрылись, явив зрителям этой фарсовой трагедии паническую направленность взгляда темных зрачков.Александр поднес дыхательную маску к груди мечущегося тела и пустил кислород.– Возьми! – поймав истерично-злобный взгляд подопытного, рявкнул врач.И жажда жизни взяла свое. Подрагивающие руки метнулись к маске, а голова пациента рывком дернулась к прохладной газовой струе. Мужчина почти сел на каталке и, если бы не подскочившие с боков медсестры, имел все шансы тюком свалиться на пол, заработав реальные телесные повреждения. Но это сейчас его не волновало. Прижав заветную маску к мигом порозовевшим губам, разоблаченец жадно вдыхал хлещущий через нее кислородный поток.– Десять минут, и он ваш, – известил Темнов милиционеров. – Таня, еще раз половинную дозу антидота по вене. И контроль давления. Я в регистратуре. – Но тут же с растерянным видом обернулся к служителям Фемиды: – Кстати, а что я должен написать? Вам, вообще, моя запись нужна?– Разумеется. – Капитан, казалось, готов был возобновить созерцание ногтей и прочие нейтрально-отвлеченные манипуляции. – Так и пишите: данных за медицинскую, или какую там еще, патологию нет.– А еще лучше: противопоказаний для ареста нет. – Лейтенант окончательно утратил субординационную связь со старшим по званию коллегой. – Ну вы экстремал, док!Александр улыбнулся первой в жизни милицейской похвале и, кивнув, вышел в коридор.Увидев закрытые железные двери приемного отделения, он снова вспомнил о грядущем возвращении подвыпивших дам. Согласно настенным часам, до положенного лимита оставалось менее десяти минут. «И рано – стремнота, и поздно – неохота», – спонтанной рифмой усталый мозг характеризовал ситуацию.Запись о милицейском презенте уместилась в трех строчках. «Данных за реанимационную патологию нет». Время наблюдения, показатели АД, пульса, дыхания, тонуса, основных рефлексов. Готово. Стоп! А что с использованными медикаментами? Ладно глюкоза, дыхательные стимуляторы и прочая мелочовка – их можно списать как общеукрепляющие. А релаксант и антидот? С этим сложнее. Замешкавшись в минутном раздумье, Темнов решил все же не указывать сомнительные препараты в листе назначений больного. Если до окончания дежурства судьба не пошлет реального кандидата на мышечную релаксацию, придется покупать за свои кровные, дабы возместить недостачу в дежурном запаснике приемника. Благо хоть не по спецрецептам… Эх!.. Расходы, расходы, кругом одни расходы!..В приемный зал Темнов вернулся под изрядной порцией столь привычной любому дежуранту раздражающей утомленности.– Ну? Наш мальчик в тонусе?«Мальчик», поддерживаемый за плечо, сутуло восседал на каталке. Маска с вхолостую шипящей из нее кислородной струей валялась на полу. «Могли бы и выключить». Александр оглянулся в поисках Татьяны. Дверь в «отсыпочную» была закрыта. Медсестра вернулась к наблюдению за ребенком.– Пусть одевается, – кивнул он на измученного разоблаченца. И, предупреждая излишнюю заботливость кинувшейся натягивать на мужчину рубашку санитарки, уточнил: – Сам, сам. Не спеша. Для тонуса.Пару минут врач молча наблюдал за неторопливыми, изредка прерываемыми неконтролируемыми подергиваниями мышц движениями пациента.– Забирайте, – заключил Темнов. – А в чем, если не секрет, его обвиняют?.– Служебная тайна, – вновь не захотел делиться информацией капитан.– Ну хоть срок-то большой? – не унимался Александр.– На пятнашку потянет, – по-приятельски обнадежил лейтенант.– Ну слава богу. На солидного человека и полночи убить не обидно.Автоматчик стал позади конвоируемого.– Выводите! – дал указание капитан.Уже в дверях замыкающий зловещий квартет лейтенант обернулся к Темнову:– Спасибо, док. Было интересно.

 

– Мне тоже. Удачи.

Служебные машины, урча изношенными двигателями, скрылись в ночном тумане.

Александр прошел в «отсыпочную». Пацаненок мирно посапывал. Легкий румянец пухлых щек и прохлада носика вкупе со скучно-медицинскими показателями – все свидетельствовало об успешности проведенной детоксикации.

– Он вас не приспал? – улыбнулся Темнов медсестре. – Глядя на него, так бы и свернулся калачиком на кровати. – Врач осекся, споткнувшись о холодный взгляд Татьяны. Она явно не была расположена шутить. И единственной причиной тому был он сам. – А-а, понятно… Ну, что есть, то есть, – промямлил он, едва сдержавшись, чтобы не закричать: «А что я, по-вашему, должен был делать?!»

Чеканящей походкой выходя из комнаты, он уже знал ответ: «Лечить!» Но ведь симулянт!.. А ты был уверен?.. Д-да-а… На 100 %?.. Д-да-а, нет, но… Вот именно, черт тебя дери! А раз не уверен, то лечи! Госпитализируй и приводи в чувство. Медленно и осторожно. И безопасно для пациента. А не на грани фола. То бишь инсульта, тромбоэмболии и нервного срыва… Эпатажник хренов! Но ведь все обошлось!.. А если бы не обошлось? Но ведь обошлось же!

«Человеческий фактор, бля…» – заключил Александр, и ему стало легче.

Машина была той же, во всяком случае, выглядела идентично отъехавшей час назад. Раздолбанная «двадцать четверка» с тускло поблескивающими «кубиками» таксишного лейбла. Пассажиркам, вероятно, дешевле обходилось ожидание, чем повторный вызов машины в свое захолустье. Скорее всего, тетенькин трезвый взгляд на происходящее. От мамочки подобной сообразительности ждать не приходилось. Хотя кто знает… За свою недолгую, но интенсивную карьеру реаниматолога Александр видывал пьянчужек, за считаные минуты обретавших сноровку и логику от пары инъекций глюкозы и детоксиканта. Привычное грюканье едва закрывшихся за милицией дверей, и вот уже немилые взором и злые сердцем дамочки вновь предстали перед Темновым.– Где мой сын? – Дикция матери заметно улучшилась, а косметика на лице расплылась еще сильнее. – Я хочу его видеть!– Да пожалуйста! – Александр распахнул двери в приемный зал. – Татьяна, вывозите парня. К нему посетители.Угрюмая женщина чинно прошествовала в комнату, не отреагировав на сарказм врача. Из-за дверей «отсыпочной» показались направляемые медсестрой носилки с раскинувшимся на них маленьким тельцем. Матрона уронила маску обиженной праведницы и метнулась к родной кровинушке:– Никита! Ну как ты? Уже лучше?– Он спит. Не нужно его сейчас будить… – Дальнейшей Татьяниной аргументации Александр не слышал, переключив внимание на застывшую в ожидании тетушку.– Вы привезли то, что мне нужно?– Да. – Никаких давешних улыбок, сплошная холодность.– Хорошо. Идите за мной. – Темнов двинулся по ярко освещенному коридору. Свернув за угол, они миновали травматологический пункт и продолжили движение вдоль пустых высоких стен. Она не выдержала:– Послушайте, разве нельзя передать это здесь? Ведь нет никого. Зачем так далеко идти?– Нет, здесь нельзя. Не волнуйтесь. Уже скоро.Прошествовав стометровку, они достигли вестибюля перед центральным входом в больницу. Двери после 21:00 закрывались, посещения стационарных больных прекращались, и весь приток ночных страждущих и их сопровождения осуществлялся через вход приемного отделения. Таким образом, людное место пустело до 7:00 утра, лишь изредка посещаемое родней вновь поступивших или, еще реже, ими самими, с целью покупки необходимых медикаментов в круглосуточных аптечных пунктах.Александр постучал в закрытое окошко стеклянной витрины. Заспанная аптекарша, щурясь от яркого вестибюльного света, выбралась из крохотной бытовки. Увидев доктора, она тщетно попыталась придать уставшей физиономии выражение озабоченной заинтересованности.– Мы ненадолго, – сжалился над видавшей виды провизоршей Темнов. Ведь причиной ее прерванного сна послужил именно он. – Тонометры есть? Желательно комбодрайвные. – Улыбнувшись отразившейся на лице женщины озадаченности, он заменил модерновое словечко более пространным и архаичным разъяснением: – Ну чтобы и от батареек, и вручную работали.– А-а, поняла. Да, конечно, – засуетилась аптекарша. – Вот. Ой, нет. Этот только на батарейках. Вот, комбо… Как вы сказали?– Драйвные. Не берите в голову, – успокоил ее Александр. – Наша «старая школа» еще не скоро этим определением начнет пользоваться.– Ну-у, доктор, я еще не «старая», – с шутливой обидой протянула она. Сонливость сдала позиции, уступив пьедестал элементарному желанию полялякать. – К тому же надо идти в ногу со временем. Новые веяния и все такое…– Вы еще о философии вашей фирмы расскажите, – подхватил Темнов, указывая на лейбл мегахолдинга, ячейкой сети которого являлся этот аптечный пункт. – Постоянное совершенствование, все под клиента, даже сленг.– А то как же. – Провизор горделиво распрямилась, готовясь к вдохновенной тираде. – Вы знаете, какие нам экземпляры попадаются? Тут не то что язык сломаешь, а и мозги набекрень съедут, если в иные заказы вникать. И чем дальше, тем шизоидней. Вот недавно подходит юноша, с виду не ханыжка какой, прилично одетый, с новой мобилой. Мне, говорит, синих таблеток от головы для мамы. Извините, отвечаю я, у нас, молодой человек, медикаменты отпускают по наименованиям, а не по цветам. Как он взбеленился! Стал кричать, что мать здесь постоянно отоваривается, я могла бы и знать, кому синие таблетки продаю. Нет уж, уперлась я, звоните, милок, своей матушке, уточняйте у нее название. Тот кнопки на телефоне покоцал, подышал в трубку. Не отвечает, говорит. А сам на просибельный тон перешел, ну что вам, дескать, я же не наркоту какую-нибудь продать прошу. Таблеток синего цвета от головной боли не так уж и много. Я чуть было на поводу не пошла. Дам, думаю, гипотензивное в синих капсулах, хуже не будет. А в последний момент решила все же фамилию матери спросить. Он возьми и выдай: «Алентьева». У меня сердце так и упало. Я ж эту сердечницу уж который год отовариваю. И давление-то у нее как раз пониженное. А как болячка обостряется, то и вовсе падает. Коллапс, значит. Вот голова и раскалывается. Она регулярно кардиотониками и спазмолитиками у нас запасалась. Вот дала бы я это гипотензивное на ее голову и на свою задницу! – Аптекарша коротко хохотнула и, переведя дыхание, собралась было продолжить. Но была прервана вновь форсирующей события тетушкой:– Доктор, так зачем мы сюда пришли? Объясните же наконец.– Да чего здесь объяснять? Вот за этим самым и пришли. – Александр надел на запястье упругую манжету тонометра, а в другую руку взял холодящую ладонь грушу. – Это для ручного нагнетания. А автоматика где? – обратился он к провизору.– Здесь, на дисплее переключатель. Вот… Если батарея разряжена, то в автоматическом режиме экран попросту не загорается. Тогда руководствуетесь стрелочной шкалой. Здесь, ниже…– Хорошо и сколько стоит это чудо современной медтехники?Услышав цену, Темнов обернулся к своей спутнице:– Вам везет. Сумма на треть меньше запланированной. Упакуйте, – велел он аптекарше. – Да… Обязательно чек и гарантийный талон, будьте добры.Принимая картонный параллелепипед, Александр подбодрил неподвижно стоявшую у прилавка женщину:– Ну же, теперь ваша очередь.Быстрыми нервными движениями она отсчитала нужную сумму. Купюры были в основном мятые, со стершейся краской на сгибах. Банкоматы таких не выдают. «Заем, наверное. Впрочем, это их проблемы».Обратный путь до приемника прошел в молчании.– Машина в педиатрию. Ребенок шести лет. Лежачий, в сознании. – Делающая заявку на транспорт медсестра уже не была помехой.Темнов положил перед тетушкой чистый альбомный лист.– Ручки вот, – кивнул он на торчащий из пластмассового стаканчика пучок писчих принадлежностей.– Зачем это? – Вопрос прозвучал скорее устало, нежели раздраженно.– Ну вы же не хотите остаться анонимным спонсором. Поэтому я даю вам возможность запечатлеть себя в анналах истории нашей больницы как одного из немногочисленных меценатов, добровольно пожертвовавших часть своих скудных сбережений на благое дело улучшения материальной базы реанимационного отделения. Пишите!Надиктовка заявления на имя главного врача о добровольном пожертвовании со стороны гражданки N… (даже если фамилию соврала – не суть важно) в виде приобретенного ею среди ночи (время корректно не указывалось – только дата) тонометра марки такой-то заняла около десяти минут. Перечитывая написанное, Темнов насчитал с полдюжины грамматических ошибок, но усталость преградила путь сарказму. Фамилия главного врача написана правильно, дата совпадает с чековой – остальное детали.– Хорошо. Ожидайте в вестибюле. Уже недолго.Он занял освободившийся стул. Сопроводительная запись для Никиты была почти готова, когда дежурная машина «скорой» подкатила к приемнику. Из коридора послышалось заглушаемое лязгом двери хныканье. Татьяна разбуркала мальца перед отправкой, чтобы окончательно убедиться в его сознательной активности. Но виноватая мамаша переусердствовала с объятиями и сюсюканьями. И когда Темнов вышел навстречу фельдшеру с записью, пацаненок уже вовсю драл глотку, отталкивая зареванную мать.– Алкогольное, средней тяжести. Откапан. В реанимации не нуждается. Отоспаться и домой. – Александр кивнул фельдшеру и обернулся к идущей вслед за подругой «меценатке»: – В педиатрии тоже с оснащением туговато. Так что будьте готовы делать добро!

 

Мастер-класс

– Ладно-ладно! Молчу! – Александр примирительно поднял руки. – Но ответь, только откровенно, стоила ли бессонная ночь утреннего итога? А? Стоила?!

– Да! – поджав губы, кивнул Роман. – Однозначно да.

– Ну и флаг тебе в… – усмехнулся анестезиолог. – Спасатель-самоучка. Только в следующий раз сначала тело в тепле уложи, а потом уже неотложку вызывай. И проще, и надежней.

– Так тогда они его точно не заберут. Рассудят: отоспится, красавчик, и своим ходом отправится восвояси, – предположил интерн.

– Опять напрашиваешься? Или не понял ничего? – Темнов вздохнул с показным расстройством. – Чтобы «скорая» действительно подобрала пьянчужку, нужны либо глубокая кома, то бишь такая, чтобы пациент и на удары никак не реагировал, не то что на щелчки и крики, либо же наличие явных повреждений, вроде обильного кровотечения из разных мест, предпочтительно полостей, а ещё лучше – признаки черепно-мозговой травмы. Тогда уж точно подберут.

– А почему такая строгая селекция? Везут-то они его до ближайшего приемника. Делов-то. Сдали в стационар и – свободны.

– Сразу видно, что ты от практической медицины дальше, чем от полета в космос. – Снисходительно-беззлобный тон замечания заставил всё же Романа поморщиться. – В стационар еще нужно «сдать». Это тебе не зона свободного доступа…

– Но я рассудил, что даже если не госпитализируют, то в любом случае понаблюдают в приемнике до восстановления тонуса. А там он уже и сам домой доберется…

– Ага, и денег на такси среди ночи дадут. – Роман испытал неприятное ощущение дежавю. Александр фактически повторил циничную остроту ночного фельдшера. – Исходя из твоего рассказа, больного в таком состоянии и в приемник бы занести не позволили. Дежурный реаниматолог обложил бы бригаду «скорой» и, в лучшем случае черкнув пару строчек, письменно направил машину с телом в терапию. А в худшем – просто обложил и направил устно. А в терапии подобным пациентам тоже не шибко рады. Могут и обратно отослать. Вроде бы как на дообследование. Исключение хирургической и другой патологии. Вот и войди в положение ребят со «скорой». Неосторожно подобрали биобалласт и катаются с ним весь остаток ночи.

– Ну ты прямо-таки картину полной безысходности изобразил. Послушать, так у хватившего лишку, если он вдобавок башку себе не проломил или его ножом не пырнули, вообще шансов на медпомощь нет.

– Ну и не надо! – растянул тонкие губы в ехидной улыбке Александр. – Шутка! – тут же нивелировал он свое мизантропическое высказывание. И, ощутив вдохновляющий позыв к нравоучительству, продолжил: – Шансы есть всегда! Во-первых, далеко не все дежурные врачи настолько смельчаки и ханыжконенавистники в одном лице, чтобы отправить необследованного пациента – без рентгена, УЗИ-шмузи и прочих диагностических примочек – восвояси. Ведь, в случае ухудшения состояния отказника, их во всех тяжких и обвинят. Во-вторых, далеко не все фельдшера «скорой» настолько ленивы и пофигистичны, чтобы бросать на улице ослабленное алкоголем или наркотой тело. Всегда могут найтись нежелательные свидетели, вот, как ты, например. Только тебя диспетчерша элементарно понтонула, умеренным хамством задавила, ты и отступился. – Роман вскинулся было, но сник, поняв запоздалость бравады. – А бывает, что старые кошелки попадаются, дай бог. Такая весь горздрав на уши среди ночи поставить может, лишь бы её «слегка перебравшего» сыночка или муженька забрали. Кроме того… О, Сергей Павлович! Вы как раз к своему бенефису!

Вошедший кардиолог вопросительно уставился на Темнова.

– Я вообще-то Масяненко искал. Концерта у меня в планах не было.

– А по заявкам? Ну очень нужно! – Александр кивнул на молодого хирурга. – Роман Георгиевич живо интересуется проблемой госпитализации жертв алкогольной и наркотической зависимостей. А вы, как бывший врач «скорой помощи», могли бы дать несколько бесценных рекомендаций. Вдруг пригодятся. Я собирался сам рассказать, но раз уж автор методик лично пожаловал…

– Во, трепачи! Ну так и быть, как коллега коллеге… – Престарелый кардиолог уселся на диван и церемонно, как перед важным выступлением, разгладил пышные седые усы. – Рассмотрим типичный случай – мужчина, около сорока, видимых травм нет, давление умеренной пониженности, продуктивный контакт затруднен. Что ты будешь делать?! – Вопрос был скорее риторическим, потому что слушатели вежливо ожидали разъяснительного ответа от самого докладчика. – Бросать стремно. Вдруг в кому впадет. Или замерзнет, если дело посреди улицы, да ещё в осенне-зимний период. К тому же всегда могут лишние глаза найтись… – Александр многозначительно взглянул на Романа. – Пиши потом объяснительные… Короче, надо брать. Вопрос куда?! – Палыч выразительно поднял указательный палец, призывая аудиторию к повышенному вниманию.

– В терапию сразу не возьмут, перенаправят в реанимацию, а туда не коматозника тоже вряд ли положат, – показал свою осведомленность в ситуативных нюансах Роман.

– Ваша правда, юноша! – обрадовался наличию базисных знаний у слушателя кардиолог. – И кататься нам с подобранным бедолагой, пока он не отоспится в салоне «скорой» на жестких носилках и не будет высажен у ближайшей остановки с пометкой «отпущен с улучшением по настоянию пациента» и закорюкой вместо своей подписи. Но! – Интерн даже подался вперед, предвкушая краткий интенсив полезных сведений.

Палыч сделал мрачное лицо и, строго уставившись в глаза Роману, зловеще прошептал:

– Клянешься хранить врачебные секреты и не разглашать их обывателям, дабы не создалось у народа ложных понятий о нашей братии как о недругах человечества?

«Куда уж ложнее!.. Наш имидж и так подпорчен!..» – не без горечи усмехнулся про себя Александр.

– Клянусь! – Интерн театрально приложил руку к сердцу, подтверждая всю искренность данного обета.

– Тогда слушай! – Лектор откинулся на спинку дивана и, положив ногу на ногу, начал: – Чтобы сдать больного в стационар, необходимо наличие чего?

– Болезни. – Стандартный вопрос не вызвал у Романа затруднений.

– Правильно! Болезни. А в нашем случае болезнь ограничивается понятием… – Длинный палец кардиолога вновь призвал к сосредоточенности. – Повреждения. То бишь травмы.

– А где ж ее взять-то? Не морду же пьянчужке бить?! – Озорной взгляд интерна свидетельствовал о готовности услышать и подобную рекомендацию.

– Плохо вы о нас думаете, молодой человек! – Аксакал негодующе покачал седой головой. – Репу чистить – это не по нашей части. Для подобного контингента воспитатели всегда найдутся. А мы кто? – Пауза. – Спасатели. И наше правое дело в обеспечении наилучших условий для скорейшего восстановления нормальной жизнедеятельности пострадавшего организма. А где еще этот самый организм будет быстрее всего приведен в чувство и попутно обследован? – Ответ напрашивался сам собой: – В больнице. Вот в этом-то и наша цель: больного – сдать, а самим – отдыхать. – Довольный экспромтом, Палыч перевел сбитое воодушевляющей тирадой дыхание.

– Сергей Павлович, у бедного парня сейчас гипертонический криз разовьется. – Александр, неоднократно слышавший грядущую мини-лекцию, форсировал вводную часть, подталкивая старика к более информативным рекомендациям.

– Пригласил, так не перебивай! – строго осадил молодого коллегу аксакал. – Информация хоть и специфическая, но, безусловно, важная. Каждому врачу может пригодиться. Кто знает, где завтра окажется? Выпрут из стационара…

– Тьфу-тьфу! – театрально испугался Темнов. – Я нем как рыба!

– Короче, повреждения – наш козырь перед злыми дежурантами. А наилучший вариант травмы в данном случае какой?.. Правильно, легкая, но явная. Ну типа свежего пореза на пальце. И кровоточит, и для жизни в целом неопасен. Но вариантом с пальцем хитрюг в приемнике не проведешь. Не та локализация…

– Голова нужна! – догадался Роман.

– Без неё никуда! – согласился Палыч. – Причем в данной ситуации не только без своей, но и без ханыжкиной. Вот и приходится своей думать, а его пользовать. Инструмент, благо, под рукой.

– Что за инструмент такой? – счел нужным поинтересоваться юноша, предчувствуя близость конкретики.

– Скарификатор, что же еще! – гордо приоткрыл масть лектор. – Слыхал о таком?

– Ну-у учили, лаборанты используют, чтобы кровь из пальца на анализ брать.

– Не брать, а прокалывать! Набирают-то они кровь пипетками и трубочками всевозможными. А вот для нанесения поверхностного увечья зубчики у этой пластиночки в самый раз. Соображаешь?

– Да чего соображать-то, – с некоторым разочарованием протянул Роман. – Клиента по шнобелю или по щеке чикни, он и прибудет к приемнику с соответствующим фейсом. Ни один реаниматолог или травматолог не отправит.

– Я отправлю, – с легким злорадством вновь подал голос Александр.

– Погоди ты, парень еще не все понял. – Кардиолог продолжил лекцию: – Есть нюансы. Во-первых, названные тобой участки лица – области среди дежурных докторов малопочитаемые и озабоченности не вызывающие. Подумай сам, травма от скарификатора – поверхностная. На открытом, безволосом участке легко диагностируемая. Поэтому мало-мальски трезвый и не слишком сонный врач живо разберется, что вавка твоя – яйца выеденного не стоит. Во-вторых, «чикать» нужно вовремя. Когда, по-твоему?

– Ну-у, я думаю, минут за десять, лучше пятнадцать до предполагаемого прибытия в больницу, – рассудительно выдал интерн. – Ранка маленькая, чтобы залить успело. Кровопотеря, значит, и прочие эффекты…

– Два из двух мимо! – цинично подытожил Палыч. – Итак, правильный ответ. Первое, резать нужно только волосистую часть головы. Виски или затылок. Рана под волосами хуже визуализируется и не позволяет сразу же исключить глубокого повреждения. Не панацея, конечно, но шансы на то, что дежуранты кипишнутся и решатся на рентген, возрастают. Второе, не коли раньше, чем за пару-тройку минут до прибытия к порогу приемника. Кровь имеет свойство сворачиваться. А при поверхностных ссадинах она, родимая, сворачивается довольно быстро. Пока тело выгрузите, рана струпом покроется. Волосы слиплись, кровотечения нет, больной варнякает – немногие доктора в тяжесть травмы поверят. Свежее, продолжающееся кровотечение в данном случае гораздо эффектнее. Если даже травматолог эрудированный, можно на необходимость обработки раны надавить, глядишь, и поведется. Ход мыслей улавливаешь?

– В целом, да. Но какова из этого всего прямая выгода для бригады «скорой»? Пока дежурный врач сопроводительный лист не подпишет, они все равно уехать не смогут.

– Так-то оно так, но есть нюансы. Представь: тело завезено в приемник, ты, как дежурный хирург, исключаешь, скажем, прободную язву желудка. Брать больного ты, ясное дело, не настроен. Но обстоятельства вынуждают произвести хотя бы поверхностный осмотр. А какой осмотр без, по крайней мере, обзорной рентгенографии брюшной полости? Значит, минут на двадцать нежеланный пациент в стенах приемника задерживается.

– Но и «скорая» тоже ведь будет ожидать окончательного разрешения вопроса под стенами больницы.

– А вот здесь возможны варианты. Причем фактически беспроигрышные… Ты бы хоть чаю предложил! – пожурил Палыч Александра. – Я вместо тебя глотку деру, а отдачи – ноль.

Темнов хотел было возразить, что ординаторская – хирургическая, следовательно, угощение стоило бы требовать от просвещаемого интерна. Но, взглянув на вошедшего в раж кардиолога и увлеченного рассказом интерна, решил не перечить. Он молча подошел к неприметно (внутрибольничными правилами запрещено!) стоявшему в углу подоконника чайнику и, сменив воду, включил его. Чай в пакетиках и сахар в кубиках общедоступно находились в шкафчике около умывальника. Сполоснув одну из анонимных чашек общего пользования, он опустил в нее пакетик с чаем, бросил пару кубиков кристаллизованной глюкозы и стал ждать закипания чайника.

– Ясное дело, что по доброте душевной врач бригаду «скорой», которая доставила ему среди ночи столь бесценный груз, не отпустит. Поэтому приходится идти на административные уловки. А какова единственная официально возможная причина отбытия реанимобиля, невзирая на возражения со стороны дежурных докторов?

– Вызов. – Невзирая на бессонную ночь, Роман проявлял чудеса сообразительности.

– Далеко пойдешь, юноша! – Палыч одобрительно хлопнул интерна по плечу. – С первой попытки, и – в яблочко! Остается только выяснить, каким образом его, желанного, преподнести. Вот ты, среди ночи, куёлдясь подле сомнительной травматичности и общественной ценности пациента, поверил бы во внезапно возникший форс-мажор со стороны бригады «скорой», которая, по сути, является твоим единственным шансом на быстрый вывоз нежеланного субъекта?

– Вряд ли. – В голосе Романа звучали интонации неуверенности. Он с трудом представлял, каким образом молодой хирург может уличить бывалого фельдшера (не говоря уже о враче) «скорой» во лжи. – Я бы позвонил диспетчеру… – осторожно начал он озвучивание предполагаемой тактики действий.

– Дорогуша, стань в очередь! Диспетчер – в большинстве случаев – не балованная жизнью, среднего возраста бабенка, часто в одиночку волокущая на горбу материнскую обязанность по воспитанию одного, а то и двух не шибко послушных подростков. Неужели ты думаешь, что, после изматывающей дневной смены, она среди ночи будет рада услышать голосок молодого доктора, ехидно интересующегося расписанием выездов «дежурок»?.. К тому же! – продолжал добивать гипотезу интерна кардиолог. – Рационально мыслящий фельдшер, если он, конечно, не числится злейшим врагом собственного диспетчера – а это, согласись, редкость, – загодя позаботится о таком нюансе, как договоренность о мнимом вызове.

– Это что же получается, бригада «скорой» в более выгодной ситуации, чем врач в приемном отделении?!

– А ты как думал?! – Палыч, казалось, был даже раздосадован столь искренним удивлением интерна. – У тебя конец практики на носу, а элементарных вещей не понимаешь. У врача в данной ситуации два принципиально различающихся подхода – или, на свой страх и риск, после беглого осмотра, разумеется, заставить «неотложников» забирать нежелательный груз обратно в машину и катиться с ним подальше, то есть в терапию по месту жительства, или же, поддавшись провокации, отпустить «скорую», а самому, опять-таки быстро исключив у ханыжки наличие опасных для жизни патологий, дать указание медсестре приемника о вызове свободной машины для транспортировки оживающего пациента в ту же терапию. Ну а самому, скрестив пальцы, отправляться на боковую. Дежурка может и через пару часов за подобными клиентами подъехать. Бухарь, отоспавшись на каталке, одиннадцатым номером уйдет восвояси, так и не дождавшись «кареты». – Кардиолог кивком поблагодарил Александра за поданный чай и, осторожно отхлебнув глоток, флегматично успокоил Романа: – Ты не бойся, хирургам подобный социальный шлак редко впаривают. Не та патология. К тому же уплотнение живота, вплоть до болезненности, ещё уметь нужно спровоцировать, да еще за такой короткий срок. Далеко не все фельдшера «скорой» все нюансы знают. Со рвотой, конечно, проще. К*н на пороге приемника клиенту вколол, красного вина в пасть накапал или сока вишневого – вот тебе и подозрение на желудочное кровотечение.

– Ну теперь буду знать, – самодовольно усмехнулся Роман.

– А толку? Что, рискнешь больного без гастроскопии или, на крайний случай, анализа крови отправить?! – осадил молодого наглеца Палыч. – А вдруг это не симуляция? Вдруг кровушка настоящая? Или на вкус пробовать будешь?

Интерн пожал худыми плечами.

– То-то! Но подобные случаи весьма редки. Гораздо чаще ребята со «скорой» делают расчет на травматологов и нейрохирургов.

– Нас позабыли! – напомнил о коллегах Темнов.

– Тебя забудешь! – Старик мотнул седой головой в сторону Александра. – Ну и на реаниматологов, ясное дело. Хотя вашего брата не так-то просто охмурить. Уж больно вы подозрительные. Во всем подвох чуете. Разве что молодежь…

– А я, значит, доктор не первой свежести… – За мнимым укором крылось определенное самодовольство. Темнову приятно было осознавать некую причастность к аксакальской прослойке медицинских кругов города.

– И ты – зелень пузатая, – беззлобно констатировал Палыч. – Разве что понаглее многих будешь. Но в данных ситуациях смелость часто помогает… Пока не обожжешься… – Кардиолог сделал многозначительную паузу. – Впрочем, сейчас разговор не об этом. Итак, в рассматриваемых нами случаях бригаде «скорой» легче «скосить» под черепно-мозговую травму, пусть и средней тяжести, зато требующую безотлагательного обследования. А*н в лошадиной дозе в один глаз закапал – через десять минут зрачок у клиента «поплывет» как при отеке мозга. Пока дежурант разберется – поминай как звали. А если еще вдобавок скарификатором в ноздре или в ушной раковине поработать – цветущая картина мозговой вавки. Без краниографии, а то и компьютерной томографии головного мозга не разберешься.

– Или без минимум часовой отлежки в приемнике, – грустно добавил Александр. – Лады, Палыч, против лома… Но, согласитесь, иногда и нашему брату-дежуранту понаглеть все же стоит. Не всех же подряд госпитализировать.

– Знаем мы вас, бедненьких! Можно подумать, если «скорой» удалось вам вяло копошащееся тело в приемнике сбросить, вы его сразу в отделение тянете. Глюкоза, витамины, гормоны, рентген, «отсыпочная» – это ещё развернутый вариант. А так – рентген и – на отлежку в дальний угол, пока связно варнякать не начнет.

– А раньше, когда медвытрезвители были, с таким контингентом дела проще обстояли? – В свете почерпнутой за прошедшие двадцать минут информации Роман ощутил всю беззащитность «ослабленных нарзаном» сограждан.

– Для госбюджета – дороже. А для нас, простых врачей, – те же яйца… В вытрезвитель тоже далеко не всех принимали. Охота единственному дежурному врачу сомнительной тяжести клиентов обхаживать. Кроме того, считалось, что в стенах сего благородного учреждения недужные умирать не должны. Поэтому при малейшем ухудшении состояния или даже признаках нестабильности оного «скорая» оперативно переправляла страдальца в ближайшую больницу. Ну а там – смотри выше… – Допив чай, просветитель бодро поднялся с кушетки. – Всё! Лекция окончена. Можно, конечно, ещё об урологических и гинекологических хитростях рассказать, но это уже совсем другая история. Работать начнешь – сам узнаешь.

– Ну а вывод-то, Палыч, вывод! Назидание, так сказать, молодому специалисту. – Темнов, зная склонность аксакала к театральности, благородно провоцировал его на эффектное завершение бенефиса.

– Вывод один! Как в известном тосте, четко соразмеряй свои желания со своими возможностями! То есть желания избавиться от проблемного пациента с возможностью сделать это без негативных последствий для его здоровья и своего комфорта. Не уверен – «ложи». Пусть в приемнике часок отлежится, отогреется, выспится, а там – не грех и отпустить на все четыре. Под подпись, разумеется. Ну а если сразу выгоняешь – гони уверенно, чтобы досадные сожаления о содеянном не портили тебе остаток ночи… Да, я же к Масяненко пришел. Где он?

– На обществе. В областной клинике. Сегодня велел не ждать, – запоздало сообщил Темнов.

– Вот засранцы! Развели, значит, на общение, – добродушно пожурил Палыч. – Ну, всех благ, надежда медицины!

– И вам того же! – пожелал молодежный дуэт спине выходившего из ординаторской усача.

Весь день Александр находился под будоражащим впечатлением от мини-лекции старика-кардиолога. Конечно, разрозненные отрывки из неё он слышал и раньше. Но именно сегодня, на фоне экспрессивного рассказа интерна о приключениях минувшей ночи, он фактически впервые всерьез задумался о степени бурлящих вокруг такого, казалось бы, банального медицинского действа, как госпитализация, страстей и возможных обходных маневрах со стороны любой из участвующих в данном ритуале сторон.

«Нет счастья пациенту в моём отечестве! – Парафраз показался ему весьма удачным резюмирующим афоризмом. – Впрочем, не только в моём…» – объективности ради поправился Темнов. Разменяв четвертый десяток, за границей он ещё не бывал, но искренне верил в однотипность человеческой природы. Да и как же без этого, биологический вид-то один, различны лишь жизненные обстоятельства…

За этими абстракционистскими размышлениями и застала его вошедшая в ординаторскую Татьяна:

– Из приемника звонили. Мужчина. Самообращение.

– Жалобы? Состояние? В сознании? – Вырванный из марева философских грез, врач засыпал медсестру сердитыми вопросами.

– Да что я, не сказала бы? – пожала плечами она. – Как получила, так и передала.

– Ясно. Что ж, скоро выясним. – Темнов лениво поднялся с кушетки.

– Мне с вами идти?

– Ладно уж. Пока не стоит. Займитесь лучше ужином. Самообращенец вряд ли коматозником будет. Позову, если что…

На первом этаже, около дверей травмпункта, было немноголюдно. Уже на подходе к повороту, ведущему в аппендикс приемного отделения, Александр услышал отзвуки диалога на повышенных тонах – сопрано дежурной медсестры часто прерывалось сбивчивым тенором. «Ну если это голос „больногос“ они сейчас нарвутся», – Темнов внутренне настроился на вербальный марш-бросок.

– Александр Евгеньевич, вот! – Дежурная по приемнику указала на худощавого мужчину. – Сами обратились. Говорят, что на улице плохо стало…

 

Франтоватый субъект, из-под распахнутой куртки которого виднелся застегнутый на все пуговицы пиджак, а выпирающий кадык был подвязан ярким галстуком, подпрыгнул на стуле и кинулся к врачу:

– Доктор, мы… – Умеренной потертости кожаная папка, лежавшая на его худых коленях, с глухим шлепком свалилась на пол.

– Спокойно! Где больной? – Темнов прошел вслед за медсестрой в «обмывочную», где на каталке, похрапывая, лежал тучный мужчина неопределенного возраста.

– Перегаром за версту прет. Сразу видно, набрались где-то, – проинформировала Анастасия.

После небольшой тактильной стимуляции лицевой области, иначе пощечины, больной открыл глаза и заматерился. Тяжелый запах алкогольных испарений подтверждал слова медсестры. Дышал пациент свободно, давление и пульс опасений не вызывали.

– Водку пил? – громко поинтересовался реаниматолог.

– Не-е, только пиво, вчера, – нечленораздельно выдавил мужик.

– Складно брешешь! – похвалил собеседника Александр.

– Да-да, доктор! Мы – по бутылочке, накануне вечером. И всё, – поддакнул заглядывающий в приоткрытую дверь интеллигент.

– А чего ж сомлел тогда? – не отставал Темнов. – Солнца такого вроде как нет еще, чтобы до удара довести.

– Он с юности сердцем слабый. Вы проверьте – может, инфаркт…

– Проверим, ожидайте в приемнике. – Обернувшись к медсестре, реаниматолог дал назначения – Глюкозу, гормоны, мочегонные по вене. И – в терапию по месту жительства. Можете вызывать «скорую» для перевозки. Пока приедут, клиент оклыгает. А я направление напишу.

Но на выходе из ремзала он снова столкнулся с корешем пациента. Ненавязчиво, бочком, тот попытался прошмыгнуть к ложу приятеля.

– Мужчина, я же вам сказал, ожидайте в приемнике. Друг ваш в госпитализации в реанимационное отделение не нуждается. Ему сделают пару уколов и спецтранспортом отправят в терапевтическое отделение. Там он пробудет, по крайней мере, до утра. А дальше – видно будет.

– Хорошо-хорошо, доктор. Но я должен видеть, что ему вводят. Я его адвокат. Поэтому прошу вас дать мне список всех медпрепаратов, которые будут использованы при лечении моего клиента. – Несмотря на легкий запах перегара, «юрист» говорил внятно и без запинок.

Темнов, за шесть лет работы впервые столкнувшийся с подобной ситуацией, поначалу растерялся. Но решение пришло само и быстро – сказался опыт выдачи эпикризов и справок:

– Без вопросов. Но вы должны предоставить постановление за подписью городского судьи о том, что действительно являетесь официальным юридическим представителем этого человека. – Реаниматолог указал на «слабого сердцем» любителя пива.

Теперь уже растерянным выглядел «юрист».

– Но уже вечер, и я сейчас не смогу получить такую выписку, – пролепетал он.

– Тогда извините, но никаких данных о медикаментозном лечении вашего «клиента» я вам предоставлять не обязан. Ожидайте здесь. Или я буду вынужден выставить вас на улицу. – Довольный экспромтом, Александр бодро направился в регистратуру.

«Развести хотел, пустозвон! Адвокат, итить твою… Да по роже его приятеля видно, что, кроме приводов за дебош в общественных местах, он на другие отношения с законом не способен».

Сочтя инцидент исчерпанным, он неспешно приступил к описанию лечебных мероприятий в стационарном журнале. Однако через пару минут был прерван ворвавшейся в комнату Анастасией:

– Доктор, этот хмырь неугомонный, друг алкаша, лезет ампулы проверять, названия записывает.

Стиснув зубы, Александр вернулся в ремзал.

– Мужчина! Вам еще раз, более популярно объяснить?! – пытаясь не сорваться на крик, обратился он к «юристу».

Виновато потупив взгляд, франт замер возле лотка с пустыми ампулами и использованными шприцами. Его явно смущала разница в весовых категориях между ним и Темновым.

– Ну ладно, доктор. Я больше не буду вам мешать, – выдохнул он. – Но учтите, если с моим другом что-нибудь случится, я вас всех засужу. – Чувствовалось, что этой фразой он привык защищаться как своеобразным щитом.

Александр не смог сдержать улыбки:

– Вот и договорились. А теперь – покиньте медучреждение… Вывезите его на сидячей каталке на порог приемника, пусть воздухом подышит, – приказал он санитарке, указывая на больного.

Мужик на каталке уже пришел в себя и, шумно дыша, пытался подняться.

Младшая медсестра с видимым неудовольствием ловко подхватила под руку не мелкое тело и отработанным движением буквально перебросила его в подставленное кресло.

– Съездим, пробздимся, – проинформировала она хрипло ойкнувшего мужлана.

Из коридора послышался звук открываемого засова входной двери. Пахнуло весенней прохладой.

Вернувшись в комнату регистрации, Темнов жестом подозвал к себе медсестру:

– Выйдите вслед за ними на порог и, незаметно для «адвоката», передайте санитарке, чтобы оставила алкаша на ступеньках, а сама вернулась назад в больницу.

– А вдруг этот дебош подымет, бросили, дескать, его любимого клиента, на произвол… – начала было Анастасия.

– Не думаю, – прервал её Александр. – Я рассчитываю на иной вариант развития событий. – Он загадочно улыбнулся.

Медсестра вышла, а врач, подойдя к окну, из которого отлично просматривался порог приемника, стал ждать предполагаемой развязки.

Он видел, как санитарка вывезла каталку с пациентом на освещенное крыльцо. Как Анастасия подошла к ней и, сказав несколько слов, вернулась в больницу. Как та, недоуменно пожав плечами, оставила вверенный ей груз и последовала за медсестрой.

Темнов вышел в холл и обратился к растерянно озиравшемуся «адвокату»:

– Вашему другу уже лучше. Однако, прежде чем переводить его в терапевтическое отделение, я должен составить акт об алкогольном опьянении и взять у него кровь на анализ. А пока я буду заполнять бланк, ему полезно будет подышать свежим воздухом. А затем мы с ним продолжим…

Выдержав многозначительную паузу, Александр с серьезным видом кивнул «юристу» и, вернувшись в санпропускник, вновь подошел к окну. Вошедшим следом медсестрам он жестом указал прикрыть дверь и стать рядом с ним.

– Свет, свет! – вспомнил он в последний момент.

Метнувшаяся к выключателю Анастасия щелкнула выключателем, и комната погрузилась в темноту.

Долго ждать не пришлось.

Не прошло и минуты, как на пороге возникла худосочная фигура «адвоката». Зыркнув по сторонам, он приблизился к развалившемуся в кресле приятелю и начал что-то негромко говорить ему на ухо, дополнительно аргументируя свои слова частыми толчками в широкие плечи и грудь собеседника. То ли он действительно обладал недюжинным талантом убеждения, то ли апрельский вечер столь благотворно подействовал на сомлевшего «клиента», но потребовалось всего несколько фраз и пинков, чтобы грузное тело нехотя поднялось и, поддерживаемое тонкой рукой друга, неуверенно ступило на лестницу. Тонко-толстый дуэт медленно направился к выходу из больничного двора, держа путь к дороге, ведущей в центр города. Пара минут – и беглецы скрылись в сумеречном мареве.

– Запись в журнале обращений делать? – включив свет, поинтересовалась Анастасия.

Темнов обернулся к медсестрам:

– Да начал я уже! Кто ж знал, что все так быстро закончится… Ну ничего. Оформим как отказников. Закорючку вместо подписи я уж как-нибудь нарисую.

– Так данных нет никаких. Ни фамилии, ни…

– А они сообщить отказались. Вернее, он. Больной-то один. «Юриста» вроде как и не было вовсе… Маловероятно, что им выписка о полученном лечении понадобится. Тем более с таким диагнозом…

«Ну а до суда вряд ли дойдет!» – добавил он про себя.

 

Вечерний дозор

– Ты пойми, у нас был приказ – любым способом пресекать все попытки нарушения государственной границы. Любым, понимаешь?! Фактически это была своеобразная лицензия на убийство. Сначала стреляй, разбирайся потом. А в данной ситуации до него было метров триста. Плюс наш движущийся поезд. А ему до нейтральной полосы не больше двухсотки оставалось. Догнать нереально. К тому же он налегке, а мы в полной амуниции. Что нам оставалось делать?!

«Плюнуть», – едва не ответил Виктор. Но сдержался, сообразив, что коллега шутку не оценит.

Тыч любил вспоминать свое армейское прошлое. «Откудахтанные», как он их называл, два года на границе несуществующего ныне государства. Глухомань. Степь. Жара. Рутинная обязаловка службы. Может быть, поэтому отдельные моменты запомнились с особенной четкостью.

– Вот мы и действовали строго по инструкции. Лупанули из двух стволов одновременно. Не целясь. Да и какой тут прицел… Я тебе вот что скажу, из «калаша» больше чем со ста метров попасть в бегущую мишень почти нереально. Разве что одиночным и с фиксированным стволом. А мы навскидку очередями полоснули. А он возьми да и свались мордой в песок. Пока мы с поезда спрыгивали, к телу бежали, вроде дергался, а как подошли – finita la comedia. Без признаков жизни и два пулевых ранения в спину.

– Ну и кто же из вас снайпером от Бога оказался? – Развалившийся на диване Лавриненко лукаво поглядывал на Тыча. Историю эту за двадцать лет совместной работы он слышал неоднократно. Но каждый раз в устах Григория она обрастала новыми подробностями, приобретя наконец почти былинный статус.

– Я же тебе говорю, мы с напарником практически одновременно выстрелили. Патроны-то не именные. А до баллистики дело, слава богу, не дошло.

– Так, значит, диверсантик ваш мелкой сошкой был, – подколол его Виктор. – Нашли у него при обыске хоть что-нибудь достойное внимания?

– Стерильный. Ни документов, ни денег, ни поклажи. Рубаха, брюки и сандалии – вот и все имущество.

– Да ладно, трусы небось тоже были?

– Не знаю. Догола не раздевали. – Войдя в образ, Григорий не заметил подвоха.

– Как же так? А проверять анатомические отверстия вы разве не обязаны? Вдруг у него во рту, в ноздре, в ухе или где пониже шифровка спрятана. Или, что еще хуже, взрывное устройство с таймером и температурным индикатором. Не вытащили, пока тепленький, – получите взрыв на сотню килотонн. И хана тогда и моргу, и больнице, и окрестным жилым массивам.

– Витька, итить твою. Хватит херню городить, – добродушно отмахнулся Тыч. – Мы пограничники, а не следователи. И проводим лишь внешний осмотр нарушителя. Наша задача – задержка и передача. А уже особисты отправляют или тело на экспертизу, или личность на допрос.

– Ты говоришь, что при нем ничего не нашли – ни оружия, ни контрабанды. Так, может, вы простого крестьянина подстрелили? Мужик хотел в приграничье к родне наведаться, дефицита прихватить. Или отчаявшаяся жертва тоталитаризма, не имея шансов получить визу, решилась налегке покинуть отчий дом и поискать счастья в «краю далеком». А вы сразу пулю…

– Ты в армии не был, а рассуждать берешься. – Григорий покровительственно взглянул на коллегу. – Я же тебе говорю, «инструкция»! А в армии несоблюдение инструкции, приказа то бишь, – это, Витя, не выговор, как на гражданке, и даже не увольнение. Это три-бу-нал! – по слогам произнес он, смакуя мрачную безальтернативность сказанного. – Что же касается капсул в жопе и прочей дребедени, то, будь он хоть голый и во всех местах чисто выбритый, гарантии, что это не шпион, тебе никто не даст. У настоящих сексотов информация не на бумажках и флешках, а в головах. Черт его знает, что он в башке своей через кордон переносит. Поэтому на границе был, есть и, пока она, эта граница, существует, будет четкий приказ – остановить любым способом, задержать в любом виде, а там уже «следствие покажет». – Довольный своей тирадой Тыч смачно потянулся и, вернувшись в день сегодняшний, раздраженно заметил: – Сгинул он там, что ли.

Игорь, его молодой напарник по дежурству, уже с полчаса как ушел на вызов в приемное отделение. Оставшись вдвоем, старшие коллеги решили честно дождаться третьего, но перерыв слишком затягивался.

– Ладно, давай без него. Не справлялся, позвонил бы уже. А так сам виноват. – Григорий вытащил из-под стола початую поллитровку и наполнил рюмки.

– Ну, за жизнь без неуловимых нарушителей! – Виктор залпом осушил свою порцию и потянулся за квашеной капустой.

– Давай. – Тыч, не закусывая, запил водку слабогазированной водой.

В дверь ординаторской тихо постучали.

– Кого это принесло? У Игоря ключ, а дежурная медсестра мне бы на мобильный звякнула. – Григорий нахмурился. – Кто там?

– Прошу прощения, доктор, мне необходимо с вами поговорить. – Робкий мужской голос едва доносился из-за двери.

– Вы кто? Родственник больного?

– Нет, доктор. Я пациент из урологического отделения. Откройте, пожалуйста.

Тыч спрятал бутылку в тумбочку и размашисто подошел к двери.

– Доктор, извините, но мне больше не к кому обратиться. – В проеме на фоне плохо освещенного коридора лицо низкорослого тщедушного мужичонки казалось мертвенно-бледным. – Тут такое дело… Я шестые сутки после операции – аденома, будь она неладна. Позавчера ко мне соседа положили – юнца лет восемнадцати. Ему на члене какую-то мелочь удаляли. Ну, в общем, к вечеру того же дня разговорились мы с ним. Он рассказал, что в торговой фирме работает, а параллельно заочно на экономиста учится.

– В чем ваша проблема можете сказать? Жалобы на здоровье или просто поговорить зашли? – Тыч, вернувшись за стол, недовольно разглядывал незваного гостя.

– Одну минуту, доктор. Я все сейчас объясню, – засуетился рассказчик. – Так вот, я похвалил парня, дескать, учеба вещь нужная, в жизни пригодится. И тут возьми да и ляпни, в качестве примера, что я в свое время бухгалтерской науки не изучал, а сейчас, когда бизнесом занялся, впопыхах наверстывать приходится. Пацан как бы невзначай спросил, что за бизнес, узнал, в каком районе живу. Я ж без задней мысли все и выложил. Развожу, мол, на поселке нутрий. Еще и похвалился, что хобби это доходное, но с бумажками морока. Так что, сынок, напутствовал я его, учись, пока молодой, потом не наверстаешь. На том и спать улеглись. А вчера после обеда заявился к пацану посетитель, с виду зеленый, молоко на губах, но апломба полная бочка. Садится ко мне на кровать и открытым текстом заявляет, что теперь они будут моей «крышей», всю бухгалтерию берут на себя, мое же дело – «отстегивание» им ежемесячного процента от прибыли. Я сразу опешил, но, взглянув на этих сосунков, едва не рассмеялся. Ну и шутки у вас, ребята, говорю, маловаты вы еще «крышевать»-то, у самих чердаки не сформировались. Тут они поморщились и выдвинули мне ультиматум. Времени на раздумья, дед, у тебя ровно сутки. Завтра, то бишь уже сегодня, я должен им заплатить аванс за первый месяц «крышевания», иначе накажут. – Мужичок уныло ждал реакции врачей.

– Способ наказания указали? – хмуро полюбопытствовал Тыч.

– Нет. Накажут, и все. И сумму аванса назвали, равную половине моей месячной выручке.

– Но чего вы от нас хотите? – Лавриненко догадывался о характере просьбы, но хотел, чтобы она прозвучала от самого просителя.

– Так сутки прошли уже. Я поначалу серьезно их угрозы не воспринял, но сегодня мандраж начал бить, мало ли что, а вдруг действительно отморозки.

– Позвоните детям, родственникам, друзьям. Попросите их подъехать.

– Да нет у меня здесь никого. Приезжие мы. За три года особых приятелей не нажил. Сын в области живет. Не старуху же свою звать. – Мужик с досадой махнул рукой.

– Вот что, гражданин. – Григория утомила затянувшаяся прелюдия, и он решил высказаться прямо: – Мы не телохранители. В наши обязанности входит охрана вашего здоровья от микробов и вирусов, а не от беспредельщиков. Если эти молодчики и нагрянут, в чем я очень сомневаюсь, рекомендую вам нестись в ближайшую многолюдную палату и в присутствии свидетелей звонить в милицию. А теперь – до свидания. – Тыч демонстративно отвернулся от просителя и, взяв утонувший в его громадной ручище пульт, начал переключать телевизионные каналы.

Мужичок на несколько секунд застыл с маской обиженной растерянности на бледном лице. Но, поняв бесполезность дискуссии, сник и, вздохнув, вышел из ординаторской.

– Весь кайф перебил. – Хирург лениво поднялся из-за стола и щелкнул дверным замком. – Охранной фирмой мы еще не были.

– Выглядел он неподдельно испуганным. – Виктору ситуация казалась скорее несуразной, нежели комической. – Не думаю, что он со страху все выдумал. Скорее всего, прессинг действительно был.

– Если даже пара бескрышных сосунков на него в стенах отделения и наехала, наше дело здесь транзитное. Мужик напуган, это ясно. К нам обратился сгоряча, за неимением альтернативного варианта. А что мы можем? Пальчиком хлопцам погрозить и обложить для профилактики. И вообще, имеем ли мы право вмешиваться? Юридически мы обязаны лечить, а не калечить. – Словесный задор вернулся к Григорию. – Он небось рассчитывал, что мы его в дальний угол спрячем и присматривать будем до выписки. А смысл? Если угрозы действительно были и молодняк настроен серьезно, они его и завтра, и через неделю, и дома после выписки достанут. Отсидеться не получится. Да и глупо. Такие вопросы надо решать по возможности сразу и без компромиссов. – Лопатообразная ладонь Тыча с глухим стуком опустилась на стол.

– Ладно. Убедил. – Виктор указал на тумбочку: – Сорокаградусная там уже водицей стала.

– Не успела. – Григорий с молниеносной аккуратностью наполнил рюмки, не пролив ни капли. – Черт, где же Игорь шляется? Больше часа в приемнике. Это как нужно работу любить. Не замечал у него раньше…

– А с чего ты взял, что он в приемнике, – усмехнулся Виктор. – Дело молодое… Ну давай, за «быстрое решение вопросов».

– В нашу пользу и без компромиссов. – Тыч опрокинул рюмку в широко открытый рот, отправив вслед за порцией тонизирующей влаги большой кусок свежего огурца.

Лавриненко, решив оказать желудку более солидную поддержку, смачно жевал ломоть ветчины.

Коротко щелкнув, дверь отворилась, явив слегка запыхавшегося Игоря.

– А, молодая смена. Ну пеняй на себя, мы ждать заморились. – Григорий указал на заметно опустевшую бутылку.

– Обвал какой-то. – Игорь плюхнулся на диван рядом с анестезиологом. – Шел на одного. А обслужил троих. Благо первого, с подозрением на холецистит, сразу сплавил. Пузо ему намял, ложиться предложил, намекнул, что возможна операция. Мужик чухнул, заявив, что к утру, если не полегчает, на прием явится. Пока запись делал, матрону с болями в нижней части живота привезли. Я прежде гинекологов ее осмотрел, чтобы у них повода на нас спихнуть не было. Не успел попрощаться, как третий пожаловал. Тут уж не отвертелся. Наш пациент. Вон, поднимают уже.

Из коридора доносились приглушенный грохот раздолбанного лифта, скрип отделенческих дверей и отрывистые фразы на повышенных тонах. Хриплый мужской голос перекрывался женским дуэтом. Тема беседы сводилась к особенностям происхождения собеседников, их сексуальным наклонностям и умственным способностям.

– Криминал? – Тыч в который раз убрал со стола многострадальную поллитровку.

– Ранение передней брюшной стенки, предположительно ножевое. – Игорь задумчивым взглядом проводил сорокаградусную и плеснул себе газировки. – Ментов пока нет.

– Ну и не надо. – Григорий, подойдя к умывальнику, плеснул холодной водой себе в лицо. – Проникающее?

– Сложно сказать. Наружного кровотечения нет. Пузо не раздуто. – Игорь повернулся к Виктору: – Буйный он. Не дастся под местной анестезией ревизию раны сделать.

– Вопрос не в буйстве, а в силе. – Лавриненко натянуто улыбнулся. Перспектива проводить наркоз пьяному ханыжке его вовсе не радовала. – Комплекция мощная?

– Средняя. Но я серьезно, медсестрам его не удержать. Он в приемнике и притронуться к животу не дал. А тут палец в рану засовывать. Подгрузите малость, авось без операции обойдется.

– А рвота, глюки и иже с ними? – ехидно поинтересовался Виктор. Вопрос был скорее риторическим. От хирургов ответа ждать не стоило. – Ладно. Предлагаю необсуждаемый компромисс. Мы с анестезисткой стоим наготове в операционной. Вы начинаете под местной. А там видно будет. Санитарке скажи, чтобы вязок побольше захватила. Хорошо фиксированный больной в наркозе не нуждается. – Избитая фраза пришлась как нельзя кстати.

Ярко освещенная операционная резко диссонировала с сумраком отделенческого коридора. Пациент уже переполз с каталки на операционный стол, но ложиться на спину, невзирая на громкие околоцензурные аргументы медсестер, упорно не желал. Свернувшись грязным калачиком, он вяло отнекивался из-под натянутой на голову простыни. – Григорий Васильевич, не дается ни в вену подколоться, ни живот обработать. – Операционная медсестра раздраженно ткнула зажимом в худую ягодицу больного.– Ну это мы сейчас обеспечим. – Тыч властно ухватил непокорного за правое запястье и твердым быстрым движением развернул его лицом вверх. Взору присутствующих предстал бледный небритый субъект с заплывшими воспаленными глазами и синим крючковатым носом. Моргнув, физиономия ощерилась редкими неухоженными зубами и клокочущим с хрипотцой голосом выдала трехэтажную нецензурщину, выпустив в лицо хирургу тяжелый столб кислой отрыжки, зловонного дыхания и многокомпонентного перегара.– Игорь, зайди с другой стороны. – Григорий еще дальше отвел правую руку больного, а его молодой коллега, ухватившись за предплечье, растянул левую вдоль фиксирующей подставки. Мужик и привстать не успел, как его верхние конечности оказались зафиксированы кожаными ремнями. Короткий матюк, подобно холостому выстрелу, эхом разнесся по оперзалу. С ногами было проще. При их движении пьянчужка, похоже, испытывал острую боль в животе, поэтому зафиксировать нижние конечности не составило особого труда.– Тихо! – прикрикнул Тыч на разошедшегося пациента. – Не будешь мешать, все быстрее закончится, и поедешь в палату отсыпаться.Виктор присел на круглый железный стул в углу операционной. Пока что он выступал в роли нейтрального наблюдателя. Два десятилетия анестезиологического стажа и сотни дежурств отшлифовали в нем умение находиться в состоянии спокойного ожидания. Он уже не «скрещивал», в прямом и переносном смысле, пальцы, боясь «вляпаться» в ситуацию с длительной экстренной, сулившей бессонную ночь операцией. Он просто не думал об этом с предвосхищающей изматывающей тревогой. Давно убедился он и в непродуктивности оптимистично-позитивного настроя типа «что ни случается, все к лучшему». На лучшее, особенно в профессиональной сфере, он давно уже не возлагал особых надежд. «Что дано, тем и пользуйся» – неоднократно подтверждавшая свою целесообразность и в материальном, и в психологическом отношении установка. А в данный момент под ним был жесткий прохладный стул, над ним – белый потолок операционной, а вокруг – неторопливо суетившиеся в меру раздраженные коллеги, в заботах которых он пока не имел повода участвовать.Тыч, выдержав пару минут руки в тазу с дезраствором, промокнул их стерильным полотенцем и, всунув огромные ладони в поданные медсестрой перчатки, вновь подошел к животу раненого. Его помощница, установив передвижной столик в ногах больного, протянула хирургу зажим с обмакнутым в спирт марлевым тампоном.Небольшая, около сантиметра в диаметре, рана ярким красноватым пятном выделялась на фоне бледного запавшего живота, расположившись в области левого подреберья.Григорий круговыми движениями начал обработку операционного поля. Мужичок, то ли почуяв милый сердцу запах спирта, то ли ощутив щиплющую боль от попавших в поврежденные ткани капель, нервно заерзал на столе, мыча что-то нечленораздельное. Но когда обработка была закончена и хирург с медсестрой уже обкладывали зону манипуляции стерильными пеленками, дебошир вдруг осмелел, а скорее, просто забылся и, выгнув спину, интенсивно засучил ногами, подкрепив свое недовольство звучным высказыванием с упоминанием матери присутствующих. Столик с инструментами задрожал, часть пеленок сползла на пол.Тыч, во избежание расстерилизации ладони, коротким быстрым движением саданул пьянчужку локтем промеж глаз. Мужик охнул и ошарашенно уставился на обидчика.– Я твоя мама и у меня одна сися! Понял?!Низкий, на грани баса, голос хирурга в сочетании с арматурной фигурой и красноречивым взглядом произвели нужное впечатление. Злобная растерянность в глазах пациента сменилась испуганной обидой, а тихое «да» прозвучало весьма искренне.– Вот и хорошо, что понял. – Хирург набрал в двадцатикубовый шприц раствор местного анестетика и принялся обкалывать кожу вокруг раны. Затем подтянул на правой руке перчатку и медленно ввел длинный указательный палец в раневое отверстие.Мужик задышал чаще и поверхностней, но сейчас звуковое сопровождение с его стороны ограничивалось покряхтыванием.Григорий неторопливо ощупывал поврежденные ткани, неподвижным взглядом буравя стену напротив. Все его сознательное восприятие сейчас было сосредоточено на кончике погруженного в рану пальца.– Проникающее, – коротко выдохнул он и, обернувшись к Виктору, пробасил: – Твой выход!Особого разочарования не было. Быть может, легкая досада при мысли о предстоящих двух-трех часах в неуютной операционной.Лавриненко кивнул анестезистке, дав сигнал для пункции вены на руке больного. Пока она возилась с капельницей, он пододвинул дыхательный аппарат к изголовью операционного стола и проверил подачу газов.Главный виновник торжества ощутил, похоже, некую динамику событий, развивающихся вокруг его персоны, и теперь уже испуганно, без следа прежней агрессивности, следил за происходящим.– Доктор, доктор, – обеспокоенным шепотом обратился он вдруг к Виктору: – Сделайте все хорошо. Я отблагодарю. Честное слово, отблагодарю! – Его язык слегка заплетался, проглатывая согласные.– Кто-нибудь знает, что ты в больнице, благодарный ты наш? – Саркастическая улыбка врача была вызвана отнюдь не весельем, а, скорее, убогой обыденностью неоднократно изжитой ситуации, которая даже в случае благополучного для больного исхода отнюдь не сулила никаких лавров доктору.– Жена обещала приехать.– Когда? Через пару дней? – прогромыхал Григорий. – Знаем-знаем.Фактически он озвучил типичную схему действия родственников и друзей пациентов из социального андеграунда. Пострадавшего «сплавляли» в больницу. Одного, без средств и вещей. Некоторое время, обычно в течение двух-трех дней, к нему никто не являлся и не выходил на связь с врачами. Более того, все попытки телефонного контакта с родней, если таковые и предпринимались, заканчивались либо пустыми отговорками, либо обещаниями скорого приезда. За этот период пациента уже успевали прооперировать по жизненным показаниям, используя, за неимением других источников, базовый набор медикаментов из скудного отделенческого запаса. В послеоперационный период назначались допотопные антибиотики, дешевые инфузионные растворы, минимум витаминов. Ни о каких спецдиетах или питательных смесях и речи не шло. Обходились стандартным больничным рационом, единственным достоинством которого была гипоаллергенность продуктов по причине их крайней постности и скудости меню.И вот через несколько дней после операции вдруг обнаруживалось, что пациент состоит в законном браке, воспитывает детей, а нередко и внуков, что в наличии имеются многочисленные братья и сестры, дяди и тети, кумовья и сваты. В общем, доселе, в буквальном смысле бесхозный, больной оказывался едва ли не патриархом целого клана. При этом у его членов внезапно пробуждались родственные чувства, выражавшиеся в бесконечных посещениях, нарушающих больничный режим, и назойливых расспросах всех подворачивающихся под руку врачей о состоянии любимого человека с акцентом на прогнозах о скорейшем полном выздоровлении и восстановлении трудоспособности.– Запрокинь голову. Дыши спокойно, сейчас заснешь. – Виктор приложил дыхательную маску к лицу пациента и открыл кислород. – Лиля, разбавленный и медленно, – напомнил он анестезистке. – Не хочу видеть следы его закуски на своем костюме.Он выждал, пока дыхание больного замедлилось, став поверхностным.– Релаксанты. – При полной остановке дыхания ему пришлось бы проводить вспомогательную вентиляцию через маску с помощью дыхательного мешка, а это значительно увеличивало риск отхождения рвотных масс.Несмотря на отнюдь не крупные габариты мужчинки и явную атрофию мышц, релаксация была достаточно бурной. Трепещущая волна расслабляющейся мускулатуры полминуты сотрясала тщедушное тело, выкручивая конечности из фиксирующих ремней и заставляя пощелкивать старый операционный стол. Но действительно обеспокоившим Виктора звуком было глухое клокотание в глотке больного. Этот столь редко слышимый во время интубации трахеи шум обычно не предвещал ничего хорошего.Быстрым отработанным движением Лавриненко ввел клинок ларингоскопа в полураскрытый рот пациента. Осторожно продвигая его к основанию языка, он внимательно осматривал ротовую полость больного. Видимых следов желудочного содержимого не было, лишь маленькое мутное озерцо блестело у входа в глотку. Не отрывая взгляда от служившего ориентиром края надгортанника, Виктор протянул правую руку за поданной анестезисткой интубационной трубкой, левой неподвижно зафиксировав рукоятку ларингоскопа. Попасть в гортанную щель не составило особого труда. Трубка легко вошла в широкое отверстие до стандартной отметки.– Проводник. – Сигнал анестезистке вытаскивать проволочный стержень, придающий пластиковой трубке упругую гибкость.И в то мгновение, когда он уже готов был вынуть клинок ларингоскопа изо рта больного, бурный мутный поток хлынул из глоточного отверстия, мгновенно затопив всю ротовую полость, и, подталкиваемый спастическими сокращениями желудка, рванул в лицо анестезиологу.Виктор едва успел зажмуриться. Теплая липкая волна обдала его лоб и щеки, наполовину прикрытые медицинской маской.– Лиля, манжету!Обычно предохранительную манжету анестезистка раздувала без дополнительного напоминания, однако сейчас Лавриненко предположил ее возможную растерянность, что могло повлечь затекание рвотных масс в дыхательные пути больного.– Подсоедини трубу к аппарату! – Он стоял с зажмуренными глазами, не выпуская из правой руки торчавшую изо рта пациента интубационную трубку. Левой рукой он нащупал место соединения шланга наркозного аппарата с трубкой и, лишь удостоверившись в его герметичности, разжал правую ладонь.– Мне зенки протрет кто-нибудь?– А зачем? Ты и без них хорошо справляешься, – коротко хохотнул Григорий. – Смотреть здесь все равно не на что.Виктор ощутил прикосновение влажного марлевого тампона к сомкнутым векам.– Можете открыть глаза, – Лилия провела тампоном по его щеке, – вам бы маску сменить не помешало.– Чувствую, что не только маску. Привяжи трубку. – Он придерживал стык шланга, пока медсестра куском бинта фиксировала злосчастную трубу к челюсти больного.– Включай отсос. – Рвотные массы изо рта пациента необходимо было удалить как можно быстрее, так как даже раздутая манжета не давала полной гарантии герметичности легких.

 

Несколькими погружениями резинового шланга Виктор осушил ротовую полость ханыжки. Убедившись, что основные показатели аппарата искусственной вентиляции установлены правильно, он с некоторым облегчением сорвал липкие перчатки.

– Давление?

– Сто сорок на девяносто, – оперативно сообщила Лилия.

– Лады. Добавь релаксантов. – Виктор обернулся к Григорию: – Не начинайте пока. Я сейчас.

Пришло время и о себе подумать. Он вышел в предбанник оперзала и уставился на отражение в большом зеркале.

Мужик оросил его на совесть. Маска и передняя часть колпака были густо забрызганы серо-зеленой, с вкраплениями мелких частиц непереваренной пищи жидкостью. Грудной клетке и плечам тоже досталось – вязкий налет как будто специально усеял неприкрытые целлофановым фартуком участки костюма. Но это было мелочью по сравнению с нестерпимо мерзостным ощущением зуда от затекавшей за воротник и медленно струившейся по груди и спине липкой жижи, которая опускалась все ниже, обволакивая туловище Виктора. Неудержимо захотелось сейчас же сорвать с себя одежду и ринуться в душ.

Сменив колпак и маску, он вернулся в операционную.

– Вот что, мужики. Я – в душ. Минут пятнадцать – двадцать, не больше. Если время и внутренности больного терпят, настоятельно рекомендую дождаться моего возвращения. Если нет – я начинаю наркоз, ну а Лиля – сестра опытная, первое время и без меня управится. Ну, что решаем?

Григорий, мотнув большой головой, надавил на мозоль всего сценария:

– Ну с операшкой, сам понимаешь, чем быстрее, тем лучше. Ну а если в твое отсутствие форс-мажор какой с давлением или с дыхалкой? Неужто без трусов в мыльной пене прибежишь пациента спасать?

– Не прибегу. – В ухмылке Виктора, практически незаметной под маской, отразилась скорее досада, чем ирония. – К тому же, если вы ему аорту не пересечете, со всем остальным Лиля в первые минуты и без меня справится. Ну а если пересечете – мне и бежать смысла нет.

– Ладно, иди, ополаскивайся. – Григорий снял перчатки и направился в предбанник. – Вынужденный перекур. Игорь, воткни мне в зубы сигарету. Расстерилизовываться неохота.

Усевшись на железный стул-вертушку, Тыч прикурил от поданной напарником зажигалки и, ухватив перекладинку сигареты стерильным зажимом, смачно затянулся, выпустив кольца дыма через нос. Спиной он прислонился к теплой батарее, а длинные худые ноги вытянул на добрую половину узкого кафельного пространства предбанника. Зажим давал возможность не касаться сигареты простерилизованными руками, а нагоравший пепел стряхивался о края стоявшей тут же пепельницы. Данный способ курения восходил своими корнями к середине позапрошлого столетия, когда, на заре стерилизационной эры, доктора-курильщики в куцых промежутках между операциями вынуждены были искать возможности удовлетворения своей тяги к никотину, не загрязняя рук. Иногда это было продиктовано нежеланием лишний раз подвергать кожу процедуре обеззараживания отнюдь не безвредными растворами. Однако в истории отечественной медицины, как и в описываемом случае, подобные меры зачастую были продиктованы необходимостью экономии стерильных операционных костюмов.

Виктор тезисно объяснил анестезистке тактику ведения больного в свое отсутствие. Предполагалось, что мужик будет лежать на ИВЛ в состоянии поверхностного наркоза и лишь при явных признаках массивного внутрибрюшного кровотечения, когда отсрочка операции станет невозможной, Лиля введет сильнодействующие обезболивающие средства.

Спринтерским шагом Лавриненко поспешил в реанимационное отделение, располагавшееся этажом выше. Благо дверь, ведущая на запасную лестницу, была открыта, и не пришлось звать санитарку с ключом. После средней освещенности коридора хирургического отделения лестничный пролет казался погруженным во тьму, и, сбавив темп, ступеньки приходилось в буквальном смысле нащупывать. Но выбирать другой маршрут не стоило обход к центральной лестнице через все отделение был чреват встречами с многочисленными медсестрами и пациентами, а на лестничном пролете велик риск столкновения с коллегами-дежурантами.

Мгла лестницы сменилась ярким светом кардиологического коридора. Но здесь до входа в реанимационный блок нужно было преодолеть совсем небольшой участок, что Виктор в ускоренном темпе и сделал, стараясь при этом сохранять невозмутимое выражение лица.

Проскользнув в ординаторскую, он торопливо собрал все необходимое: домашнее полотенце, личные мыло и шампунь, а главное, один из запасных медицинских костюмов, чистый и собственноручно выглаженный. Учитывая высокую вероятность быть обгаженным в самый неподходящий момент, как в дневную смену, так и на дежурстве, Виктор постоянно следил за тем, чтобы наготове была минимум пара запасных костюмов. Уже на выходе из ординаторской он вынул лежащие на подоконнике яблоки из прозрачного целлофанового пакета и захватил его с собой.

Закрывшись в тесном санузле, где унитаз соседствовал с душевой кабинкой, Лавриненко установил громкость звонка на максимум и, вложив телефон в пакет, подвесил его на гвоздь в верхнем углу кабинки экраном наружу. Мелодию звонка он за струями воды мог и не услышать, а вероятность не заметить мигающий при вызове экран была невелика.

Поток теплой воды хлынул на голову и плечи, очищая кожу и успокаивая нервы. Намыливаясь, Виктор не забывал регулярно поглядывать на экран мобильника. После добросовестного ополаскивания под расслабляющими струями Виктор позволил себе вольность в виде контрастного душа. Быстро, но уже без суетливой спешки, вытершись и облачившись в чистую одежду, он взглянул на телефонные часы – с момента его ухода из операционной прошло тринадцать минут.

«В двадцатку укладываюсь». Собрав пожитки, он вышел из влажной теплоты санузла в прохладную сухость коридора.

– Марина, простирни этот хлам, – Лавриненко протянул санитарке рулон из грязного костюма и футболки, – желательно, чтобы к утру высох.

– Хорошо, Виктор Борисович. А это… – Она осеклась, увидев предназначавшуюся ей купюру.

– Бери-бери! Это за срочность. Заранее спасибо. – Виктор сунул гонорар в карман ее халата.

Развесив полотенце на батарее в ординаторской, он бодро поспешил к наверняка уже не раз помянувшим его «незлым тихим словом» коллегам.

– Привет чистоплюям! – Тыч сидел в той же позе. – Аккурат вторую докуриваю. – Он затянулся выгоревшим до фильтра окурком, сбросил его в пепельницу и, поднявшись, вошел в операционную.

– Все под контролем, Виктор Борисович, – Лиля уже стояла у изголовья больного, – пару раз дергался, релаксанты добавила. Давление стабильное.

Виктор лично сосчитал частоту пульса, измерил артериальное давление и повторно прослушал фонендоскопом легкие пациента. Исхода из объективных данных, состояние мужика не ухудшилось. Он распорядился добавить обезболивающие и кивнул выжидающе поглядывающему на него Тычу:

– Кромсайте.

Последовавшие полтора часа были заполнены хирургической рутиной.

Повреждения внутренних органов у героя дня оказались вполне прогнозируемыми и вряд ли могли послужить темой научных изысканий или объектом новаторских разработок. Типичный для подобных травм разрыв селезенки и непроникающее касательное ранение кишечника. Гора моральной ответственности на плечах Виктора заметно снизилась, когда стало ясно, что за период холостой лежки на операционном столе у пациента отсутствовали внутренние кровотечения. Однако мысли о возможных негативных для мужицкого здоровья последствиях упорно лезли ему в голову. Сами собою выстраивались целые сценарии отдаленных осложнений, коих можно было бы избежать, начнись операция двадцатью минутами раньше. Щемящее чувство вины все настойчивее проникало на передний план сознания.

«Хватит! – одернул себя Виктор. – Самобичеванием сделанного не изменишь». В конце концов, в данный момент все под контролем. А гадать впустую о возможных прогнозах – теней бояться. Кроме того, неизвестно, как обернулось бы дело, начнись операция без промедления. Неисповедимы пути… Лавриненко мысленно запнулся и, хотя не считал себя человеком религиозным, все же ощутил некую неуместность данного выражения в нынешней ситуации. Миновав апогей самообличения, внутренний монолог поутих. Для себя Виктор решил непредвзято отнестись к больному и аккуратно исполнить свой врачебный долг по отношению к пациенту. И чтобы убедиться в изжитости неприятной ситуации, он попытался честно ответить на вертевшийся за ширмой самооправдания вопрос: «А, случись подобное снова, как бы ты себя повел?» И с освобождающей обреченностью понял, что не знает ответа.

– Ну, Витя, мы с Гариком ждем тебя в пределах разумного, а там – пеняй на себя. – Григорий завязал последний узел на кожном шве больного и с хлестким звуком сорвал с запотевших рук окровавленные перчатки.

– А во временно́м исчислении эти пределы указать можешь? – Виктор был рад возобновлению нелимитированного профдолгом общения.

– Минут этак… дцать. – прищурился Тыч. – А затем время становится обратно пропорциональным пространству. В смысле увеличение времени уменьшает пространство, занимаемое… сам знаешь чем.

– Ну пообещайте хотя бы, что не в геометрической прогрессии, – наигранно взмолился Лавриненко.

– Не знаю, не знаю. Ты же как врач должен понимать, что продукт, о котором идет речь, занимая все большее пространство внутри организма, оказывает все менее предсказуемое воздействие на его поведение. Особенно касательно дальнейшего потребления данного продукта. – Григорий вышел в предбанник. Послышались звук льющейся воды и его довольное фырканье.

Ханыжка приходил в себя вяло и долго. Но Виктор, дав себе установку терпимо отнестись к немажорному пациенту, спокойно выжидал. Под конец он с чувством некоторого самоудовлетворения пожертвовал из собственных запасов недешевый препарат для послеоперационного обезболивания, которого не было в стандартном больничном наборе медикаментов. Жизненные показатели мужика были отнюдь не критическими. При соответствующем лечении он имел все шансы покинуть больницу на своих ногах. Так что переводил сонного и пьяно подвякивавшего пациента в палату Виктор с чувством честно исполненного долга.

Дверь в ординаторскую, как и полагалось, была заперта. Лавриненко ненавязчивым стуком потревожил уединившихся коллег. – Выпиваем? – Он с порога перешел в атаку.– Кто? Где? Да мы только попробовали. – Тыч театрально поднял к свету початую бутылку. – Уж не прокисла ли?– Главное, чтобы не выветрилась. – Виктор ухватил с тарелки ломтик ветчины и, обернув его пластинкой сыра, стал медленно поглощать самодельный чизбургер.Игорь тем временем наполнил рюмки.– Ну, за спокойную ночь, не омраченную непредвиденными добрыми поступками, – взял на себя роль тамады Григорий.– А если злыми омрачится? – хмыкнул Гарик.– Злых мы по сути своей не совершаем, – отрезал старший хирург.Звон рюмок. Почти одновременный выдох в три горла.Но отработанный алгоритм был нарушен незапланированным внешним вторжением. Дверь задергалась, сотрясаемая снаружи, а нервная дробь стука резанула расслабленный слух дежурантов.– Кто?! – Словно отброшенная громовым рыком Тыча, физическая атака на дверь прекратилась, но факт наличия непрошеного гостя был подтвержден неразборчивым бормотанием, в котором отчетливо выделялись два часто повторяемых слова: «доктор» и «помогите».– Не иначе как засланный казачок из общества борьбы за трезвость. – Виктор едва успел отступить перед метнувшейся в ординаторскую невзрачной фигуркой.– Доктор! Доктор! Они здесь! Они не шутят. Я не знаю, что мне делать. – Бледность еще больше подчеркивала заострившиеся черты лица просителя, а запинающаяся речь и сложенные в молебном жесте маленькие дрожащие кулачки производили скорее комическое, чем жалостливое впечатление. – Они говорят, что я сам напросился и теперь буду наказан.Как и при первом визите, мужичок обращался непосредственно к Тычу, похоже именно в нем видя своего избавителя. Григория же данный выбор приводил в еще большее раздражение, так как ответственность за диалог с пациентом невольно ложилась на него.– Стоп! Теперь по порядку с нашей последней встречи. Кто «они» и что вы им наговорили?– Их двое. Приятель моего соседа по палате, как и обещал, пришел полчаса назад. Я был в столовой, а когда вернулся, они уже сидели. Пару минут о фигне какой-то калякали, на меня ноль внимания. Ну, думаю, шутили давеча пацаны. Аж от сердца отлегло. Лег, значит, газету читаю. – Мужик перевел дыхание и покосился на диван, но остался стоять.– Садитесь-садитесь. – Виктор, перехватив взгляд пациента, подставил ему свой стул. А сам пересел на диван.– Спасибо, – рассказчик как подкошенный рухнул на стул. Только сейчас врачи заметили, что он без обуви. Темные махровые носки по-сиротски обтягивали маленькие подошвы.Теперь расположение собеседников походило на судейское слушание, в котором ответчиком выступал испуганный тщедушный субъект, а роль обличителей и судей отводилась сидевшей напротив троице нахмурившихся мужчин в медицинских костюмах.– Ну вот, лежу, успокаиваться начал, посмеиваюсь про себя над дневными страхами. А пацаны вдруг замолчали, посетитель что-то буркнул сообщнику – и началось. – Мужичонку передернуло от неприятных воспоминаний. – Сопалатник мой к дверям стул переставил и уселся, а кореш его к моей кровати подошел и давай речь толкать. Мол, они мне дали шанс, а я им не воспользовался, проявил свое неуважение, и теперь они вынуждены меня наказать. Я смутился, попытался отшутиться, мол, ребята, похохмили и хватит, а то не смешно уже. Так типчик этот на кровать ко мне обутый плюхнулся, ноги чуть ли не до груди моей протянул и как зашипит: лишай поселковый, ты нас за сыкунов держать вздумал, от помощи отказался, так еще и издеваешься, думаешь, прижать тебя не сможем. Я, говорит, адресок твой уже пробил, так что теперь не спрячешься. И выдает мне мой домашний адрес. Ну тут уж я вовсе сник. Аж в груди сдавило. Руку на сердце положил, ртом дышу, потянулся к тумбочке за нитроглицерином. Типчик этот увидал, что я не притворяюсь, а вправду занемог от его наездов, так сам с моей кровати поднялся, стоит, выжидает. Не знаю, чем бы все закончилось, но вдруг в палатную дверь кто-то тыкаться начал. Сосед мой, что стулом ее подпирал, встал. Хотел, видимо, выйти, узнать, в чем дело. Тут я, как был, без тапок, к двери метнулся, стул отбросил и – в коридор. На медсестру налетел, но не до извинений было. Все казалось, что молодчики эти сзади кинутся. – Рассказчик окончательно запыхался и взял вынужденный тайм-аут.– Успокойтесь. Здесь вам ничего не угрожает. – Виктору испуганный жалобщик был даже симпатичен. – Вы кто по специальности? – неожиданно даже для самого себя спросил он.– А? Географию в средней школе преподавал. Тридцать лет прокуелдился, думал, на пенсии спокойней заживу. Да где там! Беспредел! – Будто вдохновленный своим интеллигентским прошлым, пациент вдруг приосанился и, пронзив Тыча затвердевшим взглядом, ультимативно заявил: – Вот что. Я в эту палату больше не пойду. Переводите или меня, или мальчишку. Кроме того, я требую, чтобы этого субъекта – посетителя, немедленно выставили из отделения. В конце концов, больница – государственное учреждение, и я, как пациент, имею право… – Он закашлялся, поперхнувшись.Виктор налил в чашку минеральной воды и подал мужичонке. Тот благодарственно кивнул и жадно выпил.Резкий телефонный звонок разбудил наступившую тишину.– Да. – Выслушав короткое сообщение, Игорь повернулся к Тычу: – Я в приемник. Подозрение на аппендицит.Проводив взглядом вышедшего напарника, Григорий обратился к педагогу:– Хорошо. Я пойду вместе с вами, и мы попытаемся уладить конфликт.Было ясно, что одними словесными увещеваниями от посетителя на этот раз не избавиться, поэтому он хотел разобраться в ситуации как можно быстрее.Оставаться одному в хирургической ординаторской Виктору не хотелось. Как-никак, в этом отделении он был гостем. А подниматься в родную реанимацию – слишком далеко. К тому же предполагалось скорое возобновление посиделок. Поэтому, отчасти из любопытства, отчасти за неимением лучшего способа провести время, Лавриненко увязался за долговязой фигурой Тыча и тщедушным тельцем отставного педагога.Урологическое отделение располагалось на одном этаже с хирургическим.На пороге их уже поджидала дежурная медсестра. Упитанная бабенка в возрасте вторичной ягодки.– Чуть с ног меня не сшиб, – указала она на мужичонку, – из палаты сиганул, будто приспичило. Я хотела вдогонку крикнуть, что туалет в другой стороне, но, как увидала, что он в ординаторскую ломанулся, сами, думаю, разберетесь.– Из какой вы палаты? – обернулся к пациенту Григорий.– Шестая. Как по Чехову, – нервно улыбнулся тот.– Посетитель еще не ушел?– Это вы о парне и его родственнике? Сидят еще. Вежливые такие. Что это, спрашивают, за припадочный больной у вас в отделении. – Медсестра пожала широкими плечами. – Вы, говорят они мне, поосторожнее с ним.– Вот сейчас и разберемся, кто здесь припадочный. – Тыч заметил увязавшегося за ними Виктора. – О, так нас много, управимся.Дверь в палату была приоткрыта. Внутри горел свет.– Вы – первый, – тихо сказал Григорий жалобщику. – Входите, неплотно закрываете двери и ведете себя так, будто ничего не произошло.– Нет-нет, – замотал головой тот. – Я преподаватель, а не драматический актер. Особенно когда дело касается моей безопасности.– Поймите, в данный момент у нас против этих ребят ничего нет. – Григорий сам улыбнулся невольной трафаретности, словно заимствованной из второсортного детектива, фразы. – Мы врачи, а не следователи. И обвинить их, основываясь только на ваших жалобах, не имеем права. Для того чтобы разобраться в ситуации, нам необходимо выслушать и другую сторону. А в нашем присутствии они вряд ли захотят откровенничать.– Нет, и еще раз нет. – Педагог был непреклонен. – Я и не требую от вас разбирательства. Понимаю, что оно не в вашей компетенции. Прошу лишь выдворить этого шантажиста из отделения и перевести меня в другую палату.Тут Виктор, ближе всех стоявший к палатным дверям, отчетливо уловил специфический запах, ощущавшийся им лишь несколько раз в жизни и связанный с незабываемыми воспоминаниями бурной юности.– Гриша! А ну нюхни, – кивнул он в сторону двери.Тыч непонимающе взглянул на коллегу, но по легкой улыбке на губах Виктора догадался, что намечается нечто интересное. Приблизившись, он в течение нескольких секунд принюхивался. Затем, скорее весело, чем раздраженно, хмыкнул и толчком открыл дверь.– Употребление наркотических веществ, особенно в государственном учреждении, – серьезное правонарушение, ребята.Пацаны были примерно одинаковой комплекции – худощавый астеничный тип. Сидящий на кровати рыжий тип расплылся широкой улыбкой:– Ну наконец-то. А то задолбали под дверью шушукаться.Стоявший у окна брюнет не спеша глубоко затянулся и, насмешливо взглянув на вошедших, выбросил длинную самокрутку в открытую форточку.– Какие наркотики, доктор? О чем вы говорите? Мы с приятелем ароматическими смолами немного покадили. Говорят, успокаивает. А то у него сосед по палате чересчур нервный.Ублюдки явно были довольны собой.– Умно, умно. – Григорий уже предчувствовал грядущее словоблудие. – Тем не менее, молодой человек, на основании поступившей от пациента жалобы, вынужден просить вас покинуть отделение.– Жалобы? – Приятели с наигранным недоумением переглянулись. – Простите, доктор, но мы тише воды ниже травы. Ничего не ломаем, никому не мешаем.– Сосед вашего друга придерживается иного мнения.– Его право, доктор.– И, тем не менее, я вынужден настоятельно просить… – В голосе Тыча зазвенели металлические интонации.– Понимаю, понимаю. Но, насколько мне известно, посещения больных разрешены до двадцати одного ноль-ноль, а сейчас, – оратор взглянул на дешевые электронные часы, – двенадцать минут девятого. Таким образом, в моем распоряжении еще сорок восемь минут.Рыжий едва сдерживал смех, закусывая нижнюю губу и стараясь не смотреть на врачей. Брюнет же, напротив, говорил с напускной серьезностью.«И даже после „косяка“ так гладко чешет, – подумал Виктор. – Быть может, и мудак, но точно не дурак».Парень, сделав паузу, вынул из кармана джинсов пластинку жвачки и принялся нарочито громко чавкать, выжидающе поглядывая на собеседников.– Послушайте, молодые люди. – Фермер-географ уже не заикался, более того, в его голосе явственно проявились выработанные годами практики покровительственно-воспитательные интонации. – Я готов забыть о происшедшем между нами… гм, недоразумении, расценивая его как неудачную шутку. Однако я требую извинений в присутствии врачей и обещаний не повторять подобные розыгрыши в будущем.Рыжий, не в силах более сдерживаться, прыснул коротким отрывистым смехом.Доморощенный Цицерон развел в стороны руки, демонстрируя открытость своей натуры и искренность своих слов:– Да о чем речь, товарищ. Мы к вам со всей душой. А если вы чего не поняли, так мы не обижаемся. Болезнь, возраст и все такое. Договоримся.Мужичонка, явно не ожидавший подобного хамства, вновь утратил едва восстановившееся присутствие духа.Виктор, доселе остававшийся молчаливым наблюдателем этого фарса, решил принять в нем непосредственное участие:– О’кей, ребята. Ваша взяла. Заставлять вас, молодой человек, покидать отделение у нас действительно нет законных оснований. А обвинять вас невесть в чем, основываясь на непроверенных данных, мы также не имеем права. – Малолетка на кровати продолжал беззаботно хихикать, но его более рассудительный приятель, почуяв подвох, стер улыбку и перестал чавкать жвачкой. – Однако, будучи дежурными врачами и неся ответственность за здоровье находящихся в стационаре пациентов, мы не можем игнорировать факт присутствия у вас, юноша, – Виктор указал на рыжего, – симптомов наркотического отравления. Поэтому мы вынуждены принять необходимые меры. Проще говоря, произвести наркологическую экспертизу. С этой целью вас в сопровождении нашего сотрудника отвезут в наркодиспансер, где и будут взяты соответствующие пробы. Одевайтесь, машина будет ожидать у приемного отделения через несколько минут.Веселость у молодого пациента испарилась со скоростью эфира. Некоторое время он с растерянной гримасой разглядывал Виктора, но, видимо отчаявшись озвучить зревший внутри протест, обратил просящий взор к словоохотливому приятелю. Цицерон был заметно смущен неожиданным поворотом дискуссии. Жалкая попытка блеснуть познаниями в юриспруденции не произвела должного эффекта:– Вы не имеете права! – Молодой, едва переживший возрастную ломку, баритон от волнения срывался на тенорные высоты. – Вы не имеете права проводить обследование без согласия больного.– Ошибаетесь, молодой человек, – пришел черед улыбаться Виктору, но он ограничился легкой усмешкой. – Ваш друг в данный момент является пациентом отделения. А мы, являясь дежурными докторами, несем прямую ответственность за состояние его здоровья. И если мы решаем, что пациент неадекватен – а в данном случае этот факт очевиден, – то получение его согласия на проведение медицинских манипуляций вовсе не обязательно.– Он несовершеннолетний! Необходимо согласие его родителей. – Судя по зашкаливающей высоте голоса, оратор выложил свой последний козырь.– Только при операциях и манипуляциях, способных нанести вред здоровью ребенка. – Виктор улыбчиво выделил последнее слово. – А в данном случае анализ крови на содержание наркотических веществ никакой опасности не представляет и является всего лишь диагностической процедурой. Одевайтесь, одевайтесь!– Я… я никуда не поеду, – испуганно лепетал рыжий, забившись в угол кровати.– Ввиду неадекватности пациента, транспортировка будет производиться на носилках с использованием фиксирующих средств, – басовито напомнила о своем присутствии долговязая фигура Тыча. – Скажу медсестре, чтобы веревки принесла. – Григорий с нарочитой медлительностью повернулся к дверям.– Не трогайте меня!– А трогать тебя никто и не будет. Просто скрутим, чтобы не дергался, и к носилкам привяжем, – сделав пару шагов, Григорий, будто вспомнив, обернулся к оратору: – Да, чуть не забыл. Вас, юноша, мы вынуждены просить не покидать медучреждение до выяснения всех обстоятельств.– А при чем здесь я? Вы не имеете права меня задерживать! – Эрудит попытался обойти хирурга, преграждавшего путь к выходу.– Минуточку. – Тыч развел в стороны длинные руки, окончательно перекрыв проход к заветной двери. – Вы, похоже, не понимаете всей серьезности ситуации. В случае положительного результата анализа, доказывающего факт употребления наркотиков вашим приятелем, мы вынуждены будем передать информацию о данном инциденте в правоохранительные органы. Они, в свою очередь, начнут выяснение обстоятельств – где, когда, с кем, что именно, – вы же, как мы все видели, имеете непосредственное отношение к происшедшему. Убежден, что милиция проявит к вашей персоне особый интерес.– У вас нет полномочий для моего задержания. – Парень на шаг отступил от загораживающей выход ручищи Тыча и, глядя ему в глаза, выпалил: – Это чревато большими неприятностями. – И, чтобы скрыть нараставшее дрожание губ, несколько раз энергично чавкнул жвачкой. Движения жевательной мускулатуры, активировав кровообращение головного мозга, придали ему уверенности, и он горделиво подытожил: – Вот так-то!Втянув воздух, он для пущей эффектности попытался выдуть жвачный пузырь перед физиономией Тыча, но, переборщив с усилием, дунул сильнее, чем следовало. Белый осьминог вылетел у него изо рта и присосался к верхней губе Григория.«Нечто подобное сегодня уже было». – Виктор едва сдержал улыбку.Рыжик коротко хохотнул из своего угла. Педагог обеспокоенно вылупился на Тыча, предчувствуя, с высоты многолетнего педагогического опыта, форс-мажорное развитие событий.Григорий выдохнул короткое: «Е!..» – и поднял руки к лицу.Незадачливый шародув мгновенно воспользовался освободившимся проходом. Прыжком он преодолел расстояние до двери, с грохотом распахнул ее и скрылся в коридоре.– Куда?! А ну стой, бандюга! – Вопль караулившей у палаты медсестры звонким эхом отскочил от высоких коридорных стен.– Мудак! – глухо прорычал хирург, на бегу отдирая белую липкую массу.– Гриша, спокойно! – только и успел крикнуть Виктор.Но сейчас Тыч слышал только внутренний голос, императивно повелевающий догнать хама и надрать ему задницу.Выскочив в коридор, он убедился в осуществимости желаемого. Фортуна в лице дородной палатной медсестры была к нему благосклонна, сбив парня с верного направления и заставив метнуться в противоположную от выхода сторону. Юнец несколько раз тщетно дернул ручку ведущей на пожарную лестницу двери, метнулся было обратно, но, увидев вылетевшего из палаты Григория, тупо рванул в дальний конец отделения.Тыч вздохнул полной грудью и, расправив плечи, быстрым шагом двинулся за беглецом. В особой спешке теперь не было смысла. В аппендиксе, куда свернул преследуемый бедолага, располагались три палаты, постирочная и туалеты. Далее коридор упирался в глухую деревянную перегородку, отделяющую урологическое отделение от административного блока больницы.Свернув за угол, Григорий подошел к двери ближней палаты и, приоткрыв ее, окинул беглым взглядом помещение, не теряя из виду коридор. Благо время было не позднее, и во всех палатах еще горел свет. Приблизившись к следующей двери, он взялся за ручку, готовясь к дубляжу процедуры осмотра. В тот же миг из постирочной выскочил парень и метнулся по коридору. Но удача вновь отвернулась от беглеца. До спасительного поворота ему оставалось не более метра, когда из-за угла вдруг выплыло обеспокоенное лицо Виктора. Спринтер резко затормозил и, отскочив, юркнул в приоткрытую дверь женского туалета.– Гриша, без эмоций! Пацан и так обоссался. Попугали, и хватит.– Он у меня сейчас заодно и обосрется. – Тыч коротко постучал длинными пальцами в облупленную дверь клозета: – Сам выйдешь или вынести?– Вы не имеете права. – Тонкая дверь почти не скрадывала прерывистое дыхание. – Вы пожалеете об этом.Последняя фраза явно была лишней. Горячая натура Григория, и без того подвергшаяся в этот вечер интенсивной психологической атаке, окончательно утратила контроль над рвущейся наружу телесной активностью. Угловатое плечо хирурга с размаху въехало в хлипкую перегородку, отделявшую его от незадачливого обидчика. Защелки в больничных туалетах специально устанавливают непрочные, чтобы в случае ухудшения состояния к пациенту можно было легко добраться. Видимо заметив это, юноша пытался укрепить оборону, налегая изнутри на дверь скромной тяжестью своего поджарого тела. Но излишняя старательность лишь сыграла с ним злую шутку. Силы противников были неравными, а разделявшая их преграда слишком ненадежной и ветхой.Дверь с громким треском влетела в узкое пространство туалета, неся впереди себя парня. Промахнув метровый предбанник, он изловчился ухватиться за туалетную кабинку, но, получив удар в челюсть падающей дверью, отпрянул назад и, спотыкнувшись об унитаз, грохнулся в расщелину между туалетным бачком и батареей.– Да ты акробат. Один прыжок – и на самом пахучем месте. – Хохот Григория разнесся по всему отделению. – Вали отсюда, – с добродушной снисходительностью пробасил Тыч. – Или ждешь продолжения?Ораторский талант юнца испарился. Шумно сопя, хватаясь за обод унитаза и за подоконник, он выкарабкался из неуютного гнездышка. Бочком прошмыгнув мимо хирурга, парень резво направился к выходу.– А руки после туалета вымыть? Или в детстве не научили? – хохотнул вдогонку Тыч. – Вот молодежь пошла. Никакой гигиены.Виктор заглянул в зияющий проем туалета. Дверь валялась в нише предбанника, ощерившись шурупами выдранных петель. Хлипкая задвижка отлетела к батарее и почивала рядом с оторванной металлической ручкой.– Никак приспичило кому? – Хорошее настроение окончательно вернулось к Григорию. – В спешке и выдрал. Завтра с утреца приплачу плотнику, чтобы до обхода на место прицепил. – Он поднял дверь и прислонил ее к боковой стене около входа.– Ну а куда прикажете местным дамам до утра нужду справлять?– Дам во всей урологии пяток, не больше. До утра в клизменную побегают – там унитаз имеется. Ну а те, кто посмелее, могут и в джентльменский сортир наведаться.Педагог ожидал их у двери в палату.– Сбежал, доктор. Как вы за его дружком помчались, так он брюки поверх спортивных штанов напялил, переобулся, куртку под мышку и деру. Даже вещи не собрал. На кровати и в тумбочке остались.

 

– А откуда у него уличная одежда в отделении?

– Так его же на завтра к выписке готовили, – вступила медсестра, – сразу после обхода. Приятель ему сегодня шмотки и принес.

– Какого он года? Шестнадцать есть уже?

– Если верить истории болезни, осенью семнадцать будет.

– О, так парень уже с паспортом. Почти полноправный гражданин. – От Виктора не ускользнула легкая тень, пробежавшая по лицу Тыча. Ведь он, как дежурный врач, нес ответственность не только за здоровье, но и за местонахождение всех стационарных больных. В случаях их отлучек из отделения он обязан был делать соответствующие пометки в историях болезней. Если же дело касалось пациентов, не достигших восемнадцатилетнего возраста, то следовало незамедлительно сообщать о побеге по месту их жительства.

– Телефон для связи с домашними в истории указан?

– Да вроде был мобильный какой-то, – махнула рукой медсестра. – Истории в ординаторской. Можете сами глянуть.

– Непременно. – Тыч обернулся к мужичонке. Тот, уже обутый в тапочки, все стоял у входа в палату, словно ожидая напутственной реплики врача. – Вопрос о переводе, думаю, отпал сам собой. Вы снова один в палате. Оглоед, не говоря уже о дружке, до утра вряд ли объявится.

Педагог неуверенно кивнул и повернулся к двери.

– Постойте. – Виктор не устоял перед искушением подвести черту под ситуацией. – Кто у вас на поселке фермеров «крышует»? Из крутых есть кто-нибудь?

Интеллигент в отставке на мгновение растерялся. Затем смущенно протянул:

– Ну есть там один… Фима Косой…

– Вот сразу же после выписки и бегите на поклон к своему Фиме. Пусть он и вас под крылышко возьмет. – И, отчасти желая подбодрить незадачливого бизнесмена, но, в большей мере, дабы сгладить собственную неловкость за столь неоднозначный совет, Виктор развел руки и произнес:

– Се-ля-ви!

В папке под номером «6» лежали две истории болезни. Пожилой аденомщик теперь не представлял для Григория интереса. А вот историю шестнадцатилетнего Юрия М., перенесшего небольшую операцию по поводу фимоза, он бегло пролистнул. Ничего экстраординарного. Адрес в поселке, в том же районе, что и у педагога. Учащийся металлургического техникума. Вот… Номер мобильного телефона с пометкой «родители». Тыч рассеянно скользнул взглядом по замацанному телефонному аппарату. Здесь, в урологии, междугородняя и мобильная виды связи были заблокированы. Со стороны администрации это было вынужденной мерой, призванной сэкономить чахлый больничный бюджет. В медучреждении, кроме админблока, были всего два телефонных аппарата, имеющие функцию междугородней связи, – в реанимационном отделении и в ординаторской хирургии. В этих отделениях круглосуточно осуществлялось врачебное дежурство, и связь была необходима для вызова консультантов или машин санитарной авиации из областного центра. Данные о каждом междугороднем или мобильном звонке заносились в специальные тетради с указанием времени звонка и фамилии звонившего. В случаях возникновения неясностей с ежемесячной оплатой за телефонную связь тетрадные записи сверялись с распечатками из АТС, и отсутствие указанных в квитанции номеров влекло за собой тщательное разбирательство, заканчивающееся, как правило, вынесением выговоров всей дежурившей в день звонка смене. Звонить дозволялось лишь в областные клиники с целью консультации. Все прочие звонки, даже продиктованные профессиональной необходимостью, администрацией не приветствовались, и для них рекомендовалось использовать личные мобильные телефоны.Функции «скрытого номера» у Григория не было. Да и беседовать с неизвестной родней незнакомого пациента особого желания он не испытывал. Вероятность, что шестнадцатилетний беглец заблукает или вляпается в какую-нибудь неприятность была не выше, чем при обычной вечерней прогулке того же босяка у себя на поселке. Поэтому обсуждать детали побега, называть свои данные, «светить» перед чужими людьми личный мобильный номер, а взамен выслушивать гневно-слезливые упреки словоохотливой доярки или злобно-околоцензурные высказывания подвыпившего тракториста Тычу казалось, по меньшей мере, неразумным.На выходе из урологии к нему присоединился Виктор, и они поспешили к спасительному уюту хирургической ординаторской.– Вы от бандитов так долго отбивались? – Игорь с любопытством взглянул на вошедших коллег. – Я уже собирался на подмогу идти.– Помощь там скорее бандитам не помешала бы. – Виктор кивнул на Григория. – Полный экстрим. Сюжет, достойный экранизации.– Ну ты тоже за словом в карман не лез. – Тыч подошел к телефону и набрал номер. Выждав два гудка, он прервал соединение.– Гриша, никак на секс по телефону потянуло? – Лавриненко обратил внимание на слишком длинную для стационарного городского номера комбинацию цифр. – Расслабиться хочешь, а не решаешься?– Нет, скорее, лишних напрягов не хочу. Вот и приходится маневрировать.Тыч вытащил из телевизионной тумбы журнал учета междугородних и мобильных звонков и записал номер абонента, время звонка, поставил свою подпись.– Вот и улика готова. Доказательства содеянного налицо. – Он вновь набрал нужный номер и прервал соединение после первого же гудка. – Вряд ли перезвонят. Звонки на стационарный с мобильного в копеечку влетают.Виктор, уловив смысл поведения приятеля, не преминул заметить:– А вдруг у них и стационарный телефон дома имеется? С него и перезвонят.– Ну и хрен с ними, – устало отмахнулся хирург. – Пообщаемся. Хотя обидно будет, что такой лихой маневр не удался. Новые поступления имеются? – обратился он к Игорю.– Подозрение на аппендицит. Но после но-шпы боль поутихла, так что ночью он вряд ли нас потревожит.– Хватит нам на сегодня тревог. И так почти весь вечер насмарку.– Ну не скажи. – Виктор вынимал из холодильника остатки дважды прерванного ужина. – Новые впечатления лишними никогда не бывают.– Но только ежели они здоровья крохи добавляют. – Григорий вновь приступил к милым сердцу обязанностям тамады. – А в сегодняшних наших впечатлениях позитива маловато.– Ну тогда за целый ком здоровья, слепленный из позитивных впечатлений.Звонкое цоканье жизнеутверждающе взмыло к высокому потолку.Телефон больше не звонил.

 

* * *

Утренний отчет главному врачу был обязанностью дежурантов, давно ставшей своеобразной традицией передачи информации верхам и частичного снятия ответственности с низов. Время аудиенции в приказе не оговаривалось, но за полувековую историю центральной городской больницы интервал посещения админблока дежурной сменой устанавливался в пределах 7:50—8:10 утра. В соблюдении данных временных рамок были заинтересованы в большей степени сами дежуранты, так как в случае опоздания отчитываться приходилось уже не тет-а-тет главному врачу, а и перед троицей его суровых заместителей, к 8:15 собиравшихся в кабинете босса на ежедневную «пятиминутку», затягивающуюся порою на целый час.

Прием посетителей обычно начинался с 8:30, однако некоторым особо настырным все же удавалось прорваться в кабинет и в более раннее время. Впрочем, если дело не касалось чего-то срочного, непрошеным гостям настоятельно рекомендовалось подождать в приемной окончания «пятиминутки».

Но сегодняшние посетители проявили особенную настойчивость, требуя незамедлительного разрешения конфликтной ситуации. Поэтому главный врач больницы, в миру Масленников Валентин Валентинович, вынужден был предоставить в их распоряжение многочисленные свободные стулья в стенах просторного кабинета, а сам, хмурясь, набрал мобильный номер Тыча:

– Григорий Василевич, срочно зайдите ко мне!

– Уже в пути! – Тыч едва не добавил «Валентин», но запнулся, предположив, что звонок начальника вероятнее всего продиктован отнюдь не жаждой приятельского общения.

Войдя в кабинет шефа, Григорий сразу же удостоверился в справедливости своих подозрений. Две знакомые физиономии живо воскресили в нем события минувшего вечера. Особенно радовал взор обширный синяк – «свежачок», еще не начавший «цвести» в полную силу, но уже четко выделявшийся на бледном лице давешнего оратора. Тыч присмотрелся к синюшной переносице подростка, профессионально отметив свободное дыхание через нос, отсутствие кровоизлияний в глазах, поверхностность гематомы. Он уже понял, что созерцает основной аргумент обвиняющей стороны, поэтому спешил убедиться в его минимальном повреждающем действии.

– Доброе утро! – с некоторым опозданием поздоровался Григорий. И, глядя на молча кивнувшего Масленникова, небрежно поинтересовался: – Мне сначала отчитаться или сразу перейдем к рассмотрению жалобы?

– Ну если для вас данная ситуация не является неожиданностью, то лучше сразу перейдем к делу. – Валентин обратился к посетителям: – Вы имели в виду этого доктора?

– Да. Это он меня избил, – живо подтвердил любитель самокруток.

– А меня испугал и вынудил убежать из больницы, – давешний хохотун коротким нервным взмахом указал на Тыча.

– Мы настоятельно просим… нет, мы требуем разобраться в сложившейся ситуации и наказать виновных, – обратили на себя внимание сидевшие по бокам от подростков женщины. Обе среднего возраста, слегка повышенного питания, зеленоглазая рыжуха – рядом с весельчаком, кареглазая шатенка – подле оратора. Выражения застывших лиц у мамаш коренным образом отличались. Фейс темненькой являл собой маску гневного негодования. Ее пухлые губы, только что изрекшие ультимативное требование, сжались в тонкую красную полоску. И без того темные глаза налились внутренней чернотой, готовой выплеснуться на собеседника. Как бы уравновешивающе на ее фоне смотрелась рыжуха. Розовощекое лицо женщины расплылось ленивой и, казалось, несколько усталой гримасой, а легкая, словно извиняющаяся полуулыбка свидетельствовала о далеком от воинственного настроении.

Обличительница тем временем продолжала:

– Я считаю абсолютно недопустимой ситуацию, когда моего ребенка избивают в стенах государственного учреждения…

– Простите, – довольно бесцеремонно перебил ее Тыч, – вы, как я понимаю, мать парня с синяком?

Поперхнувшись и со свистом втянув в себя воздух, женщина односложно выдохнула:

– Да.

– А вы, – Григорий обратил взгляд на умиротворенную провинциалку, – мать юноши, лечившегося в урологическом отделении?

Наседка кивнула, а ее «да» прозвучало гораздо тише и мягче, чем у напарницы по несчастью.

Хирург, не дожидаясь приглашения от начальника, уселся за Т-образное ответвление начальственного стола, занимаемое обычно заместителями и «почетными гостями». Впрочем, сейчас Григорию было не до субординационных каверз. Просто с данной позиции хорошо просматривались все участники предстоящей дискуссии.

– Итак, милые дамы, – не удержался от колкости Тыч, – хотелось бы лично от вас услышать, в чем конкретно вы меня обвиняете.

Формальный тон раззадоривающе подействовал на темноокую скандалистку, и, окончательно войдя в образ негодующей матроны, она выпалила:

– В невыполнении своих профессиональных обязанностей. В нанесении телесных повреждений посетителю отделения. А также в намеренном создании условий, делающих невозможным пребывание больного в стенах медицинского учреждения. А именно в его запугивании и оказании психологического давления. – Обличительница перевела дыхание. – Особо следует отметить, что пострадавшие являются несовершеннолетними. Данное обстоятельство лишь усугубляет вашу вину. И как врача, и как человека. – Полоска ее губ к концу тирады истончилась до толщины нити, а из черноты зрачков, казалось, сверкали молнии.

В продолжение речи обвиняющей стороны Григорий, стараясь не уронить маску сосредоточенного слушателя, левой рукой вытащил из кармана мобильный телефон и, сняв блокировку с клавиатуры, двумя нажатиями послал вызов дежурившему с ним накануне анестезиологу.

В этот раз перебивать искательницу правды не пришлось. Едва она закончила достойную Верховного суда тираду, Виктор ответил на мобильный зов коллеги:

– Да, Гриша.

– Извините, два слова, – предупредил готовое сорваться с уст главного врача порицание Тыч. – Виктор Борисович, я в кабинете Валентина Валентиновича. На нас жалоба по поводу вчерашнего. Подойдите, пожалуйста, сюда и прихватите с собой нашего вечернего протеже – ну того, с урологии. Спасибо, ждем. – Обращаясь к Масленникову и словно не замечая остальных присутствующих, Григорий объяснил: – Я счел необходимым пригласить всех участников конфликта, чтобы вы могли выслушать мнения обеих сторон. Да! – Он театрально хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл о постовой медсестре, надеюсь, она еще не сменилась.

– Не торопите события, – с начальственной холодностью произнес Валентин. – Если понадобится, все свидетели происшествия будут приглашены. Ну а пока мы ожидаем новых участников дискуссии, настоятельно прошу вас оформить свои претензии в письменном виде. – Он положил на край стола несколько чистых листов и жестом пригласил жалобщиц пересесть на свободные места напротив Тыча. – А вам, Григорий Васильевич, необходимо написать объяснительную. – И, предупреждая словоохотливость подчиненного, главный врач не терпящим возражений тоном добавил: – В ней вы и изложите свое видение происшедшего. Приступайте.

И с деловито-удовлетворенным видом занятого руководителя, взявшим в свои руки и умело направившим доселе неконтролируемую деятельность в нужное русло, Валентин погрузился в просмотр электронных таблиц с отчетами за истекший квартал.

Матроны переглянулись. Поймав растерянный взгляд соратницы, «прокурорша» коротким кивком взяла труд по составлению претензии на себя.

– Ты мне все рассказал? – вполголоса спросила она сына. Получив в ответ отрывистое «да», женщина чинно подошла к столу и уселась наискосок от Григория.

Последовавшие несколько минут для Тыча и активной жалобщицы были съедены обдумыванием гладких формулировок и максимально приближенным к грамматическим канонам записыванием событий вчерашнего вечера.

Для огнегривой добрячки и сидевших подле нее подростков аналогичный временной промежуток был значительно растянут за счет унылого самокопания и вялого созерцания казенной обстановки. Единственным ярко расцвеченным предметом в кабинете была массивная полуметровая икона с образом Христа, занимавшая дальний правый от входа угол. На одном с ней уровне, прямо над столом Масленникова, был прикреплен змеиный символ медицины – рептилия, оплетающая чашу на высокой ножке. Его насыщенная синева гармонично контрастировала с яркой строгостью образа, возвращая фантазию религиозных пациентов из сфер мистических в пространство кабинета и указывая на взаимодействие веры и науки в лечебном процессе. Атеистам же данный симбиоз красноречиво намекал на творимую в сих стенах попытку объединения страстного вдохновения научных изысканий с рациональным зерном мистических откровений. По крайней мере подобное смысловое наполнение вкладывал в эти символы сам нынешний владелец кабинета – Валентин Валентинович Масленников.

Сейчас он был единственным, кто сохранял ощущение реального течения времени, с ненапряженным вниманием просматривая обнадеживающие показатели работы вверенного ему медучреждения.

В таком трехскоростном ритме восприятия и застал присутствующих Виктор, после короткого предупредительного стука отворивший дверь кабинета. Вечерних знакомых он узнал сразу и, едва сдержав злорадную ухмылку при виде сияющего шнобеля давешнего Цицерона, попросил разрешения войти.

– Проходите, Виктор Борисович. – Главный врач оторвался от монитора и окинул взглядом собравшихся. – Вы что-то говорили о пациенте из урологического отделения.

– Он здесь. Ожидает в приемной. – Виктор отодвинул стул и сел рядом с Григорием. – Если возникнет необходимость, я его сразу же приглашу.

– Хорошо. Давайте пока отложим писанину и вместе попробуем разобраться в сложившейся ситуации. Начнем с вас, молодые люди. – Валентин откинулся на спинку кресла и дал старт блицопросу: – При каких обстоятельствах вы получили травму. Повторите еще раз для всех присутствующих.

Фингальщик медленно поднялся со стула и монотонным голосом, вовсе не похожим на его вчерашний ораторский тон, начал декламировать заученные фразы:

– Вчера, около двадцати ноль-ноль, я пришел навестить приятеля, находящегося на лечении в урологическом отделении. Мы сидели в палате и спокойно разговаривали, когда вошли эти двое мужчин, – он указал на сидевших напротив докторов, – и беспричинно начали обвинять меня в нарушении больничного режима, заставляя покинуть отделение. Я отказался, мотивируя это тем, что посещения до девяти вечера разрешены. Одет я был по форме – халат, бахилы поверх обуви. Вел себя тихо.

– О сигаретке не забудь упомянуть, – кольнул Григорий.

– А что сигарета? Мы не курили. Ни я, ни мой друг вообще не курим. А окурок мы нашли в тумбочке у приятеля. И как раз в тот момент, когда я его выбрасывал в форточку, вы и вошли.

– Выброс мусора в окна запрещен больничными правилами. – Виктор понимал всю мизерность данной претензии, но лишняя зацепка могла служить подспорьем в дальнейшей психологической атаке.

– Понимаю. Каюсь. Но ведь это не повод для обращения со мной как с преступником. – Лингвистическая верткость давешнего оратора расцветала на глазах. – После того как я отказался покинуть отделение, доктора вдруг без всяких доказательств обвинили нас в употреблении наркотиков. Начали угрожать моему другу немедленной экспертизой. Видя, как он напуган, я уже было решился на уход, но этот человек, – парень указал на Тыча, – попытался меня схватить. – Я увернулся, но, поперхнувшись жвачкой, нечаянно плюнул ему в лицо. Он рассвирепел и бросился на меня. Я в страхе выскочил из палаты и побежал. Но свернул не в ту сторону и попал в тупиковый коридор. Он приближался. Я слышал его топот…

«Ты еще скажи: „шумное дыхание“», – улыбнулся про себя Виктор. Он наслаждался формой изложения событий подростком. «Мальчик далеко пойдет… Если плохо не кончит».

– …В панике я заскочил в туалет и заперся изнутри. Решил отсидеться. Но он вышиб дверь, повалил меня на пол и ударил. Вот! – Сочинитель осторожно коснулся пальцем синего островка на переносице.

– Протестую, протестую, – театрально пробасил Григорий. Ему сейчас было не до шуток. Ситуация явно складывалась не в его пользу. Но выказать нервозность – значило навлечь на себя двустороннюю атаку. И начальник, и жалобщики не преминули бы этим воспользоваться. Зная жесткий характер Масленникова, Тыч вовсе не питал иллюзий, что шеф будет полностью на его стороне. – Никакого удара не было. У меня есть свидетель в лице дежурного анестезиолога.

Но тут в игру вмешалась бойкая мамаша. Уставившись на Виктора немигающим взглядом, она сквозь узкую полоску рта процедила:

– Вы, как я понимаю, также являетесь участником инцидента. Поэтому ваши показания носят изначально предвзятый характер и не могут служить объективным источником данных.

– Простите, вы кто по специальности? – вежливо осведомился Лавриненко, подметив, что этот вопрос начинает входить у него в привычку.

– Нотариус, – сверкнула темными очами гарпия. – Но в данной ситуации это к делу не относится. Мой ребенок пострадал, и я как мать хочу восстановить справедливость и наказать виновных.

– Ну неужели вы думаете, что я его ударил? – Григорий водрузил пару гигантских кулаков на середину стола. – Да если бы я его только коснулся, последствия были бы намного серьезнее.

– У меня нет причин не доверять своему сыну. К тому же налицо факт травмы.

– Это точно, фингал на месте, – Тыч отстраняющим взмахом предупредил взвившуюся было мамашу и, поймав неодобрительный взгляд Масленникова, спешно продолжил: – Но в любом случае, несмотря на все обвинения в предвзятости, имеются два наших голоса против одного вашего сына. А мы в оба голоса заявляем, – Григорий повернулся к Виктору, удостоверяясь в его мимической поддержке, – что никаких умышленных телесных повреждений вашему сыну не наносилось. Я тебя бил, парень? – понизив свой баритон до баса, прямо обратился он к юноше.

Тот отшатнулся и после короткой паузы с неуверенной медлительностью произнес:

– Я помню, как вылетела дверь. Потом удар. Кажется, я отключился. А когда очнулся, вы стояли надо мной и смеялись.

– Да тебе детективы писать нужно! И как ты с такой тяжелой черепно-мозговой травмой домой добрался?! Уму непостижимо!

– Ваш сарказм неуместен, Григорий Васильевич. – Масленников решил форсировать превращавшееся в обмен колкостями разбирательство. – Итак, теперь изложите вашу версию происшедшего.

– С удовольствием. – Тыч звучно прочистил горло и, повернувшись к шефу, кратко изложил фабулу вечернего инцидента. Особый акцент был сделан на причине их прихода в палату. А именно на жалобе пациента, утверждавшего, что ему угрожают.

Все, что касалось употребления наркотиков, Григорий пока опустил, как не имеющее прямого отношения к основной сюжетной линии. Описывая поведение юношей, он неоднократно употребил определения «хамское», «вызывающее», «неадекватное» (последнее на случай, если придется все же упомянуть о «косяке»). Подробно была описана сцена с плевком «в лицо дежурному врачу» (местоимений «я» и «мне» он сознательно избегал, подчеркивая свой официальный статус и не акцентируя внимание на личной обиде). Самым щекотливым был момент поисков им правонарушителя и, как неоспоримый факт, выбивания туалетной двери. Рассказ Григория при описании кульминационной точки вечернего приключения несколько утратил гладкость, темп повествования замедлился, а участившиеся небольшие паузы между короткими предложениями выдавали напряженную внутреннюю работу по подбору обтекаемых фраз.

– Выскочил он, значит, из палаты, медсестру чуть не сшиб и – айда по коридору. Я же почему за ним побежал. Не для того, чтобы наказать или, боже упаси, тумаков навалять. – Хорошо знавший Тыча Виктор едва сдерживал улыбку, наблюдая норовистого коллегу в непривычном для него амплуа оправдывающегося праведника. – Мною двигало лишь желание выпроводить сорванца из отделения, дабы он, чего доброго, не доставил неприятностей другим пациентам. К тому же побежал он не в сторону выхода, а в тупик к санузлам мотнул. Ну, думаю, пристыжу парня и отошлю вон. А когда за угол свернул, то успел заметить, как он в женский туалет метнулся и дверь закрыл. – Приближался самый щекотливый момент повествования, участились придыхания, в баритоне Григория отчетливо проступила хрипотца нервозности. – Вы же войдите в мое положение. Ведь я как дежурный врач несу ответственность за порядок в отделении. И вдруг посторонний, агрессивно ведущий себя юноша запирается в женском туалете на неопределенное время и без видимых причин. Просто так оставить его и уйти я не имею права. Стоять под сортиром, ожидая, пока он соблаговолит выйти, – перспектива неблагодарная. Да и времени у меня не было – пора вечерний обход начинать. К тому же, кто его знает, что он там с собой надумает сделать, парень-то неадекватным нам показался. Пару раз попробовал разговор с ним через дверь завязать – без толку, не отзывается, сопит только. Тут уж я забеспокоился, как бы ему плохо не стало. Вот и принял единственно верное, на мой взгляд, решение. Слегка плечом надавил, ну а столярка у нас сами знаете какая. Ветошь одна. Дверь с петель и слетела. Мальчишка, как оказалось, в угол забился, на корточках подле унитаза сидел. Вот колдобина при падении его по носу и саданула. Я к нему пальцем не прикоснулся. Наоборот, как увидел, что его деревяшкой задело, сразу же лицо парню осмотрел, дыхание проверил, посоветовал лед приложить. Поверхностный ушиб, не больше. Никакой потери сознания и в помине не было.

Григорий настолько вошел в роль, что практически не оглядывался на жалобщиков. Виктор же, не испытывая нужды в особом подобострастии перед руководителем и не имевший повода в чем-либо оправдываться, сохранил способность к более масштабной оценке происходящего. Тем более что со своего места он мог, практически не поворачивая головы, держать в поле зрения всех участников разыгрывающейся фарсодрамы. Поэтому от него не ускользнула заметная перемена в габитусах обеих мамаш, когда Тыч акцентировал внимание на причине их прихода в палату. А именно – жалобе соседа одного из парней на факт поступивших в его адрес угроз. Скандалистка мгновенно перевела выражение своего лица из хмурого в мрачное. В течение всего последующего монолога Григория она дарила злобный взгляд не только профилю говорившего, но периодически стреляла негативными флюидами и в сторону собственного отпрыска. Но еще разительней была перемена, происшедшая с доселе умиротворенной шатенкой. Ее смущенная полуулыбка растаяла, уступив место гневной насупленности. Причем направлен проступивший негатив был, по наблюдению Виктора, прежде всего на сына напарницы. На собственное чадо рассерженная мамаша взглянула лишь однажды, заставив его виновато потупить взгляд. А сидевшего справа невинно пострадавшего от руки злого доктора оратора она непрерывно одаривала порицающей гримасой своего круглого напомаженного лица.

Миновав щекотливый момент «вынужденного применения силы», Григорий вновь покатился по наезженной колее заготовленных фактов. Он подробно рассказал о самовольной и «абсолютно беспричинной» отлучке пациента из отделения. Умело приплел колоритное описание незамедлительных поисков пропавшего юноши, вынужденно закончившихся на пороге больницы.

– Как дежурный врач, я не имею права покидать вверенное мне медицинское учреждение, – с пафосом разъяснил он.

Не забыл Тыч упомянуть и двукратную попытку телефонной связи с родителями пациента.

– Но нам никто не звонил. Сына привела соседка, – растерянно возразила мать самовольщика.

– Я дважды пытался дозвониться на мобильный номер, указанный в истории болезни вашего сына. Оба раза безуспешно. И, хотя соединения не было, я все же оставил соответствующую запись в журнале учета звонков, – последняя фраза предназначалась лично главному врачу.

– Чей номер вы оставляли для связи? – Несмотря на то что Виктора рассматриваемый аспект конфликта не касался, он все же решил подсобить коллеге в невинном блефе. – Если мобильный аппарат у вас при себе, можете посмотреть список непринятых вызовов.

Женщина без особого энтузиазма вынула из сумки простенький затасканный мобильник.

– Вчера, около девяти вечера. Непринятые звонки с городского номера, – подсказал благодарно взглянувший на Виктора Григорий. – Есть?

Матрона неспешно пощелкала клавишами, замешкалась и неуверенно произнесла:

– Два сообщения о непринятых вызовах с… – Она назвала телефонный номер ординаторской хирургического отделения. – Странно. Мы с мужем весь вечер были дома. И я отчетливо помню, что телефон не звонил.

– Скорее всего, проблемы с сетью. – Тыч удовлетворенно откинулся на жесткую спинку стула. Он изначально был практически уверен в том, что мамаша беглеца не станет врать и делать вид, что никаких уведомлений не приходило. Причиной тому был ее простовато-незлобивый вид, начисто уничтожавший в собеседниках мысль о возможном интриганстве.

– В любом случае это не снимает с вас ответственности за нанесение телесных повреждений моему сыну. – Шатенка, похоже, не собиралась сдаваться. – Тем более что вы сами признали факт силового воздействия.

– Должен признать, что изложенная вами, Григорий Васильевич, версия происшедшего во многих пунктах отличается от интерпретации тех же событий противоположной стороной. – Затянувшееся словоблудие грозило нарушить установленный режим. Масленников демонстративно взглянул на часы – восемь двадцать. Щепетильные заместители уже с десяток минут толпятся в тесной приемной. Необходимо было разрубить узел зашедшей в тупик дискуссии. – Лично я, со своей стороны, вижу единственную возможность достичь договоренности признанием неадекватности действий обеих сторон. Дежурный доктор принесет публичные извинения. Ремонт двери, разумеется, за ваш счет, Григорий Васильевич. Вынесение выговора, думаю, будет весьма оправданной мерой порицания. Пострадавшего незамедлительно обследуют, осмотрят специалисты с целью исключения возможных осложнений. Ну а вам, молодые люди, я бы рекомендовал не вести себя слишком импульсивно, чтобы не попадать в неприятные ситуации.

– И все-таки я требую более тщательного разбора случившегося и более строгого наказания виновных. – Мать фингальщика всем своим видом выражала крайнюю неудовлетворенность предложенным вариантом. – Если понадобится, мы обратимся в вышестоящие инстанции, а возможно, и в прокуратуру.

Последняя фраза повисла в воздухе.

Масленников опасался бюрократической волокиты, неизменно сопровождающей всякое, даже самое пустячное «расследование». Любой госорган, а прокуратура в особенности, – обязан был «реагировать» на поступившую жалобу. И зачастую это «реагирование» превращалось в длительное дотошное разбирательство, заполнение бесконечных протоколов и формуляров, предоставление многочисленных справок и выписок. В результате на ближайшие недели упорядоченный рабочий день Валентина Валентиновича грозил обернуться непрогнозируемым времяпровождением.

Виктор размышлял о том, что как лицо, косвенно задействованное в случившемся, он наверняка подвергнется волокитным опросам, измарает кучу бумаги объяснительными и все это время будет вынужден блюсти мину благопристойного свидетеля, никоим образом не запятнавшего себя противоправными действиями.

Григорий же попросту злился. На глупое стечение обстоятельств, приведшее к конфликту. На хамливого сучонка, подбитый глаз которого был наверняка не последним и не самым тяжким житейским уроком. На раскудахтавшуюся стервозную мамашу, раздувшую мелкий инцидент со своим невоспитанным отпрыском до уровня уголовщины. Объективности ради злился он немного и на самого себя, свою горячность и неумение подстраиваться под обстоятельства, сглаживать острые углы общения с окружающими вообще и с пациентами в частности. Злился он и на треклятого педагога, свалившегося на их голову со своими фантазиями… Стоп!

– Хорошо. – Сохранять приглушенно-нейтральный тон он больше не собирался. Пришло время хода козырем. – В таком случае я считаю необходимым осветить последнюю, наименее приглядную для вашего сына сторону конфликта. Одну минуту… – кивнул Григорий Масленникову и быстрым шагом направился к выходу.

В приемной, как и следовало ожидать, томился десяток жаждущих лицезреть главного врача. Широкий диван занимало трио заместителей в белых халатах с полновесными папками документов на коленях. Их нетерпеливо-вопрошающие взгляды устремились на вышедшего из кабинета Тыча.

– Здравствуйте. Уже заканчиваем, – скороговоркой выпалил он, сам не веря сказанному, и окинул взором обширную приемную. Педагог забился в угол между умывальником и вешалкой, уныло разглядывая посетителей. От Виктора он узнал, что вчерашний инцидент получил продолжение, и его участие может понадобиться для подтверждения правомерности действий дежурных врачей. Но вечерний испуг уже прошел, стерев и без того не слишком интенсивную досаду на малолетних хулиганов. И сейчас мысль о необходимости изливания грязи на заигравшихся подростков была старому детолюбу крайне неприятна. Поэтому, когда цепкий взгляд Григория выхватил из людского клубка тщедушную фигуру, ответом ему послужила лишь грустная полуулыбка смирившегося с неприятной обязанностью интеллигента.

 

– Прошу вас. – Хирург посторонился, пропуская в кабинет свое алиби.

– Доброе утро. – Педагог выхватил близоруким взглядом плечистую фигуру Масленникова и, распознав в нем хозяина ситуации, негромким, с хорошо поставленными интонациями голосом пояснил: – Я здесь по просьбе дежурного врача. Он сообщил, что сегодня разбирается конфликт, невольным зачинщиком которого я накануне явился. Готов честно ответить на все ваши вопросы.

– Присаживайтесь. – Валентин указал вошедшему на свободный стул. – Наши доктора заявляют, что вчера вечером они в срочном порядке были вызваны вами в урологическое отделение для разрешения нестандартной ситуации. Что вы можете сообщить по этому поводу. – Чертов официонализм! Образ третейского судьи уже стал Валентину надоедать.

Услышать очередное изложение обсуждаемых событий присутствующим так и не довелось. Лишь только географ сделал глубокий вдох перед началом своего «выступления», как был прерван коротким женским вскриком:

– Макар Гаврилович!

Мужичонка, поперхнувшись непроизнесенным словом, резко обернулся в сторону неожиданного раздражителя.

– Макар Гаврилович! Это вы? – Голос доселе молчаливо-ностальгирующей толстушки оказался выше, чем у ее соратницы по несчастью.

Педагог, близоруко щурясь, недоуменно всматривался в сидящую перед ним женщину.

– Я… простите… Мы знакомы? Очки, очки… В палате забыл. Простите…

– Вы меня не помните? Ах! Ну конечно же. Сколько лет. Я была вашей ученицей. Я…

– Лида! – Короткое имя, произнесенное двумя голосами одновременно, казалось наполненным большей глубиной чувств, чем все сказанное в стенах этого кабинета за сегодняшнее утро. – Лидочка! Ну как же, конечно. Я вас сразу не узнал. Вы уж простите старика. – Макар Гаврилович окончательно утратил и без того штрихованный образ официального докладчика. Перед присутствующими теперь был лишь растроганный пожилой человек, маленькое сморщенное лицо которого выражало радостное умиление неожиданной встречей.

– Да вам ли передо мной извиняться! Я же тогда, дура, уехала. Бросила все сгоряча. – Влажные глаза матроны орошали ее пухлые щеки каплями соленой жидкости. – Поначалу написать хотела, да не сложилось. А после завертелось все, и вовсе потерялась… Это вы меня простите!.. Так это правда?! То, что доктор рассказывал?.. – Она испуганно уставилась на своего учителя.

– Лидочка, понимаете, я… Доктора пригласили меня… объективно рассказать… Да как же это?! – Беспомощно улыбаясь, он повернулся к Масленникову и развел трясущиеся руки. – Я совсем сбился. Извините.

Но любимая ученица, невольно зажавшая преподавателя в клещах непростого нравственного выбора, сама же его от него и избавила.

Поняв, чью версию происшедшего собирался озвучить человек, в кристальной честности которого она не сомневалась, Лидия взяла инициативу в свои руки.

От звонкого хлопка увесистой материнской оплеухи рыжий подросток едва не слетел со стула:

– Выродки! Заигрались, значит. Дебильных фильмов насмотрелись и решили под «крутых» скосить. Сопляки! – От полусонного умиленного добродушия на ее округлом лице не осталось и следа. – Это кто же из вас такой догадливый? Ты?! – вперилась она в робко отведшего взгляд «потерпевшего».

– Лида, мы это разберем дома. – Скандалистка, почуяв крещендо, пыталась успокоить подругу. – Если даже это правда, суть проблемы…

– Проблемы?! Вот где у тебя проблема! – Лидия ткнула пухлым пальцем в лоб собеседнице. – А сучонку твоему я сама нос сломаю, а потом в милицию отведу. Все одно ему туда дорога. А так, раньше сядет – раньше выйдет. Господи, срам-то какой! – по-бабьему всплеснула она руками. Опомнившись, она вскочила со стула и, схватив за руку сына, потащила его к двери. На середине комнаты остановилась и, обернувшись к врачам, с вымученной серьезностью произнесла:

– У нас нет к вам никаких претензий. Извините. – И, перехватив грустный взгляд педагога, всхлипывая, выбежала из кабинета.

На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.

И когда Масленников на правах распорядителя уже собрался нарушить затянувшуюся паузу, мать пострадавшего нарочито медлительно сложила лист с недописанной жалобой и аккуратно убрала его в объемистую сумочку.

– По независящим от нас причинам мы вынуждены прекратить дальнейшее разбирательство. Однако я ни в коей мере не считаю инцидент исчерпанным. Идем, – обернулась гарпия к сыну, и, не попрощавшись, вместе они покинули кабинет.

– Я вам больше не нужен? – тихо осведомился педагог.

– Спасибо. Вы нам очень помогли. Извините за беспокойство. – Довольный нежданной развязкой, Масленников был сама вежливость.

– Огромное спасибо от меня лично, – пробасил расплывшийся в улыбке Тыч.

Когда врачебное трио осталось без посторонних, Валентин кивнул на недописанную объяснительную:

– Ты документик-то, Васильевич, все-таки допиши. Мне занесешь. И тебе отмазка, и мне галочка.

– Обязательно, Валя, – легкая тень пробежала по лицу Масленникова – излишнего панибратства он не любил, – я же понимаю. Ну погорячился чуток, но ведь не без причины.

– Ладно-ладно. Дверь в урологическом сортире за тобой, – напомнил главврач.

– Без вопросов. Сейчас же бегу к плотнику.

Ставя жирную точку в ситуации, Масленников позволил себе смачно выдохнуть: «Засранцы!»

 

Мажорный тон минорной гаммы

Николай заканчивал прохождение очередного уровня тетриса, популярного среди врачей отделения, когда двери ординаторской широко распахнулись, впустив запыхавшуюся анестезистку:

– Автодорожка, Николай Васильевич. Пасынка Мастодонта уже в операционную травматологии подняли, – она перевела дыхание и выпалила: – А сам он с парой мордоворотов в приемнике оформления истории дожидается, команды всем раздает.

Рассветов нахмурился. Мастодонт был известным некогда криминальным авторитетом города с полулегендарным бандитским прошлым, о котором мало кто из обывателей знал что-нибудь конкретное, но и тем, что было известно, впору было пугать детей, домохозяек и интеллигентов. Последнее время он вполне легально занимался бизнесом, связанным с автозаправочными станциями, был владельцем нескольких продуктовых магазинов и кафе, но шлейф минувшего вязким хвостом тянулся за ним через годы законопослушной жизни.

Мажорному приемышу недавно стукнуло двадцать. Как и положено детям богатых родителей, парень был не в меру развращен богемной жизнью. Несколько раз лихой молодчик попадал в милицию за дебош в общественных местах, но дела «гасли», не успев набрать обороты.

– Греби из сейфа всего и побольше и бегом в операционную, – распорядился Николай. Хотя о степени тяжести больного и о характере повреждений никаких сведений пока не было, медикаментозный запас в любом случае не помешает.

Лифта он дожидаться не стал и быстрым шагом спустился на третий этаж, в правом крыле которого располагалось травматологическое отделение.

Оказавшись в просторной пустоте вестибюля, Рассветов облегченно вздохнул – ему вовсе не улыбалась возможность сразу же наслушаться от разъяренного папочки обещаний разделаться с «докторишками» в случае неудачного лечения. А в том, что это было бы именно так, а не заискивающие просьбы «сделать все возможное», Николай почти не сомневался. За двадцать лет врачебной практики он неоднократно имел возможность убедиться, что «хозяева жизни» и в экстремальных ситуациях практически всегда ведут себя с докторами как с провинившейся прислугой, искренне полагая, что и здесь им все всё должны, а доводы свои подкрепляют отнюдь не обещаниями и просьбами, но, чаще, неприкрытым хамством, и даже прямыми угрозами.

Операционный блок располагался в дальнем конце отделения. Двери в него были распахнуты. В просматривающемся из коридора центральном операционном зале на столе извивалось тело. Молодой худощавый парень. Песочного цвета волосы в левой височной области обильно залиты кровью. Расширенные карие зрачки наградили анестезиолога пустым неосмысленным взглядом. Большой, с орлиной горбинкой нос и широкие скулы внешне роднили пациента с отчимом, но Николаю сейчас некогда было рассуждать о приобретаемом внешнем сходстве приемных детей и родителей.

Длинные ноги парня уже были зафиксированы широкими кожаными ремнями. Правую руку дебошира пара тщедушных медсестер безуспешно старалась пристегнуть к подлокотнику. Юноша пресекал все их попытки, выворачиваясь на левый бок, и, ухватившись свободной рукой за штатив для капельницы, вяло пытался подняться. Привычным взглядом скользнув по обнаженному телу пациента, Николай отметил отсутствие видимых повреждений на животе и груди, однако, подойдя вплотную к столу, увидел раздутую шину под ягодицами больного. «Таз! Хреново», – юркая догадка нарушила трезвую сосредоточенность анестезиолога.

Прежде всего необходимо было зафиксировать пациента. Твердым напористым движением Николай ухватил его за левую руку и, легко преодолев сопротивление дергающихся суставов молодчика, растянул конечность вдоль подлокотника, пристегнув кожаным ремнем запястье. Медсестры умело управились с другой рукой больного.

– С-суки… Больно… – сквозь зубы протянул юноша, дав возможность стоявшему у изголовья Николаю ощутить явственный запах алкоголя.

– Рита! Систему с гормонами. Ира! Доступ к вене. Живо! – дал он указания медсестрам.

В распахнутые двери почти запрыгнула Светлана – та самая анестезистка, которая сообщила «радостную» весть о проблемном «мажоре».

– Света! Займись веной. Ира! Открой кислородный баллон. – Опыта в постановке внутривенных катетеров у Светланы было больше, чем у палатной медсестры Ирины.

Приложив фонендоскоп к грудной клетке парня, Николай с екнувшим сердцем обнаружил наличие «немой» зоны над левым легким. К букету повреждений автомобилиста добавился пневмоторакс [1] . Требовалась немедленная плевральная пункция, иначе высок был риск нарастания дыхательной недостаточности.

– Пункционную иглу! Стериллиум мне на руки! – Ополоснувшись положенные 30 секунд, Николай с нетерпеливой досадой поинтересовался: – Давление?! Забыли, что ли?! – И дал указание метнувшейся к пульсоксиметру Ирине: – Ручным тонометром пока измерьте. Усыпим, дергаться перестанет, автоматику подсоединим.

– Девяносто на шестьдесят, – с радостным звоном в голосе отрапортовала медсестра.

– Пока терпимо, – согласился Рассветов. – Гормоны капельно, медленно. Игла готова? – Времени на тщательную просушку рук и надевание стерильных перчаток катастрофически не хватало. «Парень хоть и непутевый, но предположительно „чистый“. Папаша строгий все-таки, должен был блюсти». Под аккомпанемент успокаивающих мыслей Николай тщательно обработал место пункции спиртом.

Воздуха, пошедшего из проникшей в плевральную полость иглы, было совсем немного, а крови, слава богу, не было вовсе. Поставив положенный дренаж, анестезиолог обернулся на звук торопливых шагов. Юрий, дежурный травматолог, с помощью операционной медсестры облачался в стерильный халат, держа омытые дезраствором руки перед собой.

– Что планируете? – Вопрос Николая был банален, но чрезвычайно насущен.

– Брюхо вскрывать нужно. Кровотечение под вопросом. А там видно будет. Быть может, и нейрохирурга сразу вызовем, не снимая со стола.

– Кто хирург?

– Гришка Тыч. Он уже в курсе. Моется, – травматолог кивнул в сторону предбанника.

– Рентген таза и брюха делали? Хотя здесь УЗИ не помешало бы, – заваливая коллегу вопросами, Николай параллельно определялся с дальнейшей тактикой ведения больного.

– Какой рентген?! Какое УЗИ?! Ты бы еще томографию приплел. – Юрий сокрушенно покачал головой. – В приемнике папенька этого красавца такой концерт закатил, что впору было парня хватать и прямо там резать, а то рисковали и пулю схлопотать за неоказание помощи. У него, говорят, ствол всегда при себе.

– Я в том, что у него внутрибрюшное кровотечение, практически уверен, – заявил вошедший из предбанника Тыч. Подойдя к операционной медсестре, он начал дубляж процедуры облачения. – Рентген легких и таза хотели прямо сюда заказать, но передвижной аппарат барахлит – только время зря потеряем. К тому же диагностический мини-разрез пуза ему в любом случае показан. Ультразвуком состав жидкости не определишь, да и Вовки-узиста нет уже, а нам некогда с аппаратом возиться.

– Хорошо. Вы начинайте с малого разреза. Я подгружу его слегка и маской на кислороде подержу. Ну а если кровь в животе выявите, перейду на полный аппаратный наркоз. – Николай мысленно открестился от озвученного варианта развития событий.

Неплотно приложив к лицу парня маску, он пустил кислород. Юноша заметно поутих. Лишь изредка подрагивал плечами да вяло пытался отвернуться. Тренированный глаз Рассветова уловил некоторое замедление в темпе пока еще свободного дыхания. Медикаментозных причин для этого не было. Значит… Николай приоткрыл веки обоих глаз пациента – правый зрачок был немного больше левого. И это за какие-то 5–7 минут!

– Гематома в мозге нарастает. Переходим на искусственную вентиляцию. – Фраза была информацией для врачей и руководством к действию для анестезистки.

Премедикация, мышечное расслабление и ввод трубки в трахею прошли в экстремальном режиме. После подсоединения к аппарату дыхание над легкими стало прослушиваться на всем протяжении. Но теперь тревога нашла Рассветова через уши – удары сердца пациента стали несколько глуше. Частота сердечных сокращений оставалась стабильной, давление на экранчике пульсоксиметра дремало на приемлемых цифрах 90/60. Но ситуация Николаю нравилась все меньше. Особой мнительностью он никогда не отличался, но сейчас профессиональное чутье подсказывало, что все гораздо хуже, чем показалось на первый взгляд.

– Света, подкалывайся в вену на другой руке. Ира, вводи струйно, – он назвал несколько дефицитных сильнодействующих препаратов для поддержания сердечной и мозговой деятельности, хранившихся в больничном загашнике лишь для экстренных случаев. – Обождите! Не режьте пока, – поспешно осадил он уже стоявших над обработанным животом хирургов. – Света, подкололась? Ставь на эту вену плазмозаменитель. Ждем одну минуту! – бескомпромиссно объявил он присутствующим.

Спорить никто не стал.

Нескончаемые 60 секунд дали Николаю возможность окончательно убедиться в том, что сердцебиение пациента неуклонно замедляется, а темные зрачки расширяются, постепенно переставая реагировать на свет и прикосновение.

– Еще гормоны! Ставь мезатон быстрой каплей! – Средства становились все радикальнее. Но пульс стабильно ослабевал, а давление падало.

Через пару минут пульсоксиметр пронзительно запищал, перестав воспринимать сердечную деятельность на периферических сосудах.

– Адреналин! – Рассветов умело нащупал пульсацию шейных артерий – отклик сердца был едва ощутим. Он сорвал с бледной груди пациента стерильную простыню и, положив одна на другую большие ладони, энергичными надавливаниями начал непрямой массаж сердца. – Атропин! Адреналин повторить! – Пульс и на шейных артериях уже не определялся, зрачки расширились на весь глаз, их темные озера слились по диаметру с границами радужных оболочек.

– Клиническая смерть!

Николай обернулся к Григорию и, вылив из стоявшего на анестезиологическом столике флакона спирт на грудь больного, ткнул в область сердца:

– Вскрывай! Прямой массаж делать будешь.

На то, чтобы добраться до сердца пациента, у хирурга ушло полторы минуты. Может быть, в специализированных кардиологических клиниках это и делают быстрее, но Григорий был общим хирургом провинциальной больницы, и операций на сердце за четверть века работы он провел едва ли два десятка, да и то в экстремальных случаях, ввиду отсутствия кардиохирурга. Но Тыч не был плохим хирургом, и поэтому уже через полторы минуты он держал в руке комок сердечной мышцы парня и ритмично сжимал его, ощущая ладонью сквозь перчатку теплую податливую упругость.

Параллельно Николай заливал кровеносное русло юноши всеми возможными, из имеющихся в наличии, медпрепаратами.

В течение последующих двадцати минут в операционной за временем не наблюдали, впрочем, отнюдь не от счастья.

Сердечная деятельность мажорного отпрыска не возобновлялась.

Наконец Рассветов, после очередной безуспешной попытки обнаружения пульса, взглянув на тускло расплывшиеся зрачки больного, обреченно вымолвил:

– Мертв! – Шла тридцать седьмая минута его пребывания в операционной.

Григорий выпустил из широкой ладони бледно-розовый комок сердца трупа и стал разминать занемевшие пальцы другой рукой.

– Давай шить, – хмуро бросил он операционной медсестре. – Через все слои штопать буду, так что нитки погрубее. Теперь уже все равно.

Взяв поданную иглу, он начал сводить края зияющей раны на груди юноши.

Юрий, в течение всего процесса реанимации угрюмо наблюдавший за происходящим, молча пошел к двери, на ходу стаскивая неиспользованные стерильные перчатки. Но у самого порога он вдруг обернулся к Николаю:

– Почему ты не дал нам начать операцию? Возможно, удалось бы остановить кровотечение, и пацан выкарабкался бы.

Рассветов обреченно покачал головой:

– Здесь черепно-мозговая травма, Юра. От нее он и крякнул. Пока везли и перекладывали, еще трепыхался, молодой ведь, неизношенный, но шок свое взял.

Он потянулся к выключателю аппарата искусственной вентиляции легких. В оперзале воцарилась зловещая тишина, как бы ставящая точку в короткой эпопее проигранной борьбы за жизнь. Николай продолжил:

– Запись я подробнейшую сделаю. С момента моего прихода в операционную. Все по минутам. Основным диагнозом «черепуху» поставлю, уверен, что не ошибусь. Ну а таз с легкими в сопутствующие пойдут и, если хотите, внутрибрюшное кровотечение туда же. Хотя оно и не доказано.

Двойные двери, ведущие в предоперационный коридор, с шумом распахнулись, и влетела Ирина, палатная медсестра, которая помогала укладывать больного и суетилась подле него вместе с анестезисткой во время реанимационных мероприятий. После констатации смерти пациента она уже успела побывать на своем посту у входа в отделение.

По испуганному взгляду и пылающему отнюдь не стыдливым румянцем округлому лицу все присутствующие догадались о причине столь бурного возвращения еще до ее озвучивания:

– Там Мастодонт бесится. Всех перестрелять грозится, если пасынка не спасем. А с ним еще пара горилл. Выход из отделения перекрыли. Никого, орут, не выпустим, пока мы парня в чувство не приведем.

Гримасы злости и страха, застывшие на лицах присутствующих, угадывались даже под стерильными масками. Полуминутную немую сцену нарушил звонкий щелчок уроненного операционной медсестрой зажима.

– Сейчас выходить опасно. Надо переждать, пока наплыв эмоций спадет. – Юрий обернулся к Ирине: – Он в операционную не попрется? Не помешало бы двери на засов закрыть.

– Согласен, – поддержал идею коллеги Григорий. Он уже закончил ушивание раны грудной клетки трупа. – Скоро должна милиция подъехать. Вот мы у них под крылышком и выйдем.

– Да там уже сидит парочка в ментовской форме. Но они даже не пытаются этих бандюг утихомирить, – нокаутировала надежды врачей Ирина.

Григорий раздраженно хмыкнул и, уже начав стаскивать окровавленные перчатки, вдруг остановился и, обойдя операционный стол, задумчиво остановился у таза с использованным инструментарием. Затем медленно, как бы колеблясь, взял скальпель, которым он вскрывал грудную клетку юноши, и подошел к животу мертвеца.

– Ну что, Юра, пара часов у нас имеется. Так проведем время с пользой для врачебной практики. Да и диагноз кровотечения подтвердим, – его нарочито бодрый голос звучал несколько наигранно, но эффект разрядки был достигнут.

– Или опровергнем, – понятливо кивнул травматолог, подойдя к столу с другой стороны. – Лена, – обернулся он к операционной медсестре, – нитки подряхлее, каких не жалко.

Николай молча сидел у анестезиологического столика. Дискутировать по поводу происходящего ему не хотелось. Парня не оживишь. Больно ему уже не будет. А прикрыть себя от возможных издевательств со стороны любящего папаши не помешает. Да и у экспертной комиссии возникнет гораздо меньше вопросов, если официально представить случай как факт остановки сердца у больного, который уже был оперативно искромсан и находился под полноценным общим наркозом, чем предложить сомнительное описание весьма скользких обстоятельств молниеносной кончины нетронутого скальпелем пациента. Нечестно? Может быть. Но перед кем? Ведь хуже от этого никому не будет. А лучше? Точнее, спокойней. Людям в белых халатах, честно пытавшимся (пусть и безуспешно) выполнить свою работу по спасению заведомо безнадежного (теперь Николай был в этом практически уверен) пациента. Риск ярлыка «опоздавших разгильдяев» для них заметно снижается. Разве это не повод для некоторой селективной подтасовки второстепенных деталей, никоим образом не определивших окончательного исхода ситуации.

Рассветов в очередной раз поймал себя на увязании в абстрактных разглагольствованиях. Не время. Сейчас стоило подумать над тем, как лучше всего оформить карту мифического наркоза, на каком этапе изобразить картину резкого ухудшения состояния больного. Затем подробно расписать терапию по спасению уходящего в небытие организма. И наконец, сместить время констатации смерти, сообразуясь с окончанием фантомной операции.

– Кровищи литра полтора, не меньше, – со злобным удовлетворением объявил Григорий, копаясь в брюшной полости трупа: – Отсос!

Вишневого цвета жидкость из живота эвакуировали при помощи атмоса и больших марлевых тампонов.

– Ну в тазу я задерживаться не стану. По сценарию, как только я туда вошел, пацан остановку выдал. – Григорий вопросительно взглянул на Николая.

Инсценировка операции заняла немногим более часа.

Окончательный диагноз теперь сомнений ни у кого из врачей не вызывал. На первом месте стояла черепно-мозговая травма, тяжелый ушиб головного мозга. Он же и был основной причиной смерти. Квартет менее экстремальных, но также весьма опасных для жизни травм расположился в графе «сопутствующие».

Пришло время покинуть дружелюбные стены операционной.

Доктора вышли в предбанник. Нарочитая неторопливость снимания перчаток, шапочек и масок лишь подчеркивала внутреннюю напряженность каждого. Никто не хотел выступать перед Мастодонтом в роли глашатая смерти пасынка. Впрочем, Григорий не без оснований полагал, что его-то эта перспектива касается в последнюю очередь. При поступлении больного со свирепым папенькой он не общался. Пациент был поднят в операционную травматологического отделения с переломом таза и черепно-мозговой травмой. Да и непосредственной причиной смерти явилась вовсе не общехирургическая патология. И это притом, что основную физическую работу по спасению юноши выполнил именно он.

И Юрий, и Николай понимали, что честь принятия первого удара должна выпасть кому-то из них, но в одиночку никто идти не хотел.

Травматолог нашелся первым:

– Коля, дискутировать некогда. Ты – основной спасатель. Я – основной приемщик. Так что давай по справедливости. Подходим вдвоем. Я начинаю говорить. Сожалеем, дескать, соболезнуем. Ты включаешься – сделали, мол, все, что могли. Ну а там вместе выслушиваем. Даст Бог, дальше угроз и проклятий дело не пойдет.

– А если пойдет? – угрюмо усмехнулся Николай. Он не поручился бы, что сможет контролировать свое поведение, зайди эти «хозяева жизни» слишком далеко. Но где была та черта, до которой он мог бы вытерпеть, Рассветов и сам не знал.

– А мы в коридоре говорить не станем. Пригласим его одного, без мордоворотов, в ординаторскую. И ментов позовем, – Юрий даже посветлел, вспомнив о товарищах из органов, терпеливо несущих вахту у входа в отделение.

– Ладно, чего резину тянуть. Ты – ведущий, я – в метре позади и сбоку. Как по этикету. – Николай открыл дверь в коридор. – Идем!

Разделенная поворотом шестидесятиметровка показалась им марафонской дистанцией.

Мастодонт сидел на скамье для посетителей у самого выхода. Рядом примостился моложавый типчик криминальной наружности, немного уступавший боссу габаритами. Примерно на полпути между поворотом и выходом через приоткрытую дверь одной из палат доктора увидели суетящуюся подле больных Ирину. «Прячется» – с завистливой досадой определил Николай. Дело ясное, кому охота под боком у таких рыл сидеть. Юрий жестом вызвал медсестру в коридор.

– Ты насчет милиции говорила, – вполголоса спросил он. – Не видать их что-то.

– Так они за дверью, в вестибюле дожидаются. И там же еще один из этих… – запнулась она.

Юрий угрюмо кивнул, и они продолжили тягостное дефиле.

Когда до посетителей оставался десяток шагов, Мастодонт, доселе неподвижным взглядом наблюдавший за приближающимися врачами, начал медленно подниматься со скамьи. Вблизи Николай разглядел его большой волевой подбородок, мясистый, покрытый капельками пота нос, встретился с тяжелым взглядом оплывших карих глаз. Идущий впереди Юрий натянуто-официозным жестом указал папаше на дверь ординаторской:

– Заходите сюда, пожалуйста. Нет-нет, а вы обождите здесь. Вы ведь не родственник, – поспешно осадил он проявившего двигательную активность мордоворота.

Приоткрыв дверь перед входящим Мастодонтом, травматолог за его спиной легким кивком указал анестезиологу на выход из отделения. Зови, мол, правоохранителей.

Он отрицательно покачал головой. «Нет. Неправильно это». Вряд ли Юрий услышал шепот коллеги, но отношение к ситуации у него, похоже, было сходным. Секунду помедлив, он передернул плечами и вошел в ординаторскую. Шедший последним, Рассветов плотно прикрыл за собой дверь.

– Присаживайтесь. – Травматолог указал Мастодонту на диван. Сам он сел за свой рабочий стол. Николай, пройдя вглубь просторной комнаты, расположился около компьютера. Кресла были ближе, но разваливаться в них, утопая в мягкости, ему показалось неуместным.

– Говори! – Низкий, с хрипотцой, голос Мастодонта резанул слух. Он в упор смотрел на Юрия и, казалось, пригибал его тяжелым взглядом с высоты своего почти двухметрового роста.

– П-понимаете. Травмы вашего ребенка, – («Хорошо хоть сыном не назвал», – мелькнуло у Николая), – оказались гораздо тяжелее, чем можно было предполагать при первичном осмотре, – («Да нет же, не то», – чуть не вырвалось у Рассветова), – поэтому, когда парня подали в операционную, ситуация резко ухудшилась…

– Короче! Он жив?! – Дыхание Мастодонта участилось, а желваки играли все явственнее.

– Извините. Мы сделали все возможное. – Николай поспешил предупредить дальнейшие сюсюкающие речитативы коллеги. – Сожалеем.

– Загубили, – с расстановкой произнес Мастодонт. Его лицо стремительно краснело. Белки глаз налились кровью. Шумное дыхание участилось. Он производил впечатление приготовившегося атаковать быка.

– Понимаете, у него выявили и повреждение легкого, и внутрибрюшное кровотечение, и, что хуже всего, тяжелую черепно-мозговую травму…

– Загубили!!! – взревел Мастодонт и, схватившись обеими руками за край отнюдь не миниатюрного стола, одним резким движением отбросил его в сторону, впечатав в стену около выхода.

Юрий вскочил и попытался отпрыгнуть назад, но, задев стул, с грохотом упал спиной на дверцы шкафа, сполз на пол и безвольно, словно смирившись, застыл на линолеуме, не сводя глаз с нависающей над ним живой глыбы.

– Нет! Успокойтесь! Мы сожалеем. Но парня вы этим не вернете, – почти прокричал Николай в массивный затылок Мастодонта.

Дернувшийся было по направлению к Юрию амбал резко обернулся к Рассветову.

– Ты… – прохрипел он, вперив сверлящий взгляд ему в лицо.

Николай явственно ощутил запах алкоголя. Яблоко от яблони…

– Я реаниматолог. И могу вас заверить, что мы сделали все возможное. У юноши были травмы, не совместимые с жизнью… – Он затараторил, как его незадачливый коллега. Подобная манера общения ему всегда претила, но сейчас он видел себя говорящего как бы со стороны.

Болезненный толчок в плечи отбросил Николая к столу, заставив вернуться в «свое» тело.

– Не надо! – успел вскрикнуть он, прежде чем компьютерная клавиатура обрушилась ему на голову, разлетевшись после контакта с его теменем на несколько остроконечных обломков. Непосредственно от удара боли он почти не почувствовал. Но через несколько секунд появилось мерзко-саднящее ощущение в месте, куда пришелся удар, и он явственно ощутил, как по волосам потекла вязкая теплая жидкость. «Ерунда. Кожа рассечена», – с профессиональной флегматичностью констатировал Рассветов. В этот момент дверь в ординаторскую распахнулась, и на крыльях служебного рвения влетели два молодца в милицейской форме. За их спинами маячила «вывеска» сопровождавшего Мастодонта субъекта.

Виновник экстрима обернулся к вошедшим. Один из правоохранителей, мелькая майорскими погонами, быстрым шагом приблизился к нему и мягко произнес:

– Успокойтесь. Мы все очень сожалеем. Но вы должны быть стойким. Присядьте. – Он робко коснулся руки Мастодонта и указал на диван.

Но безутешный папаша, выместив первый гнев, уже и так поутих. Грузно повалившись на диван, он мрачно поинтересовался:

– Когда тело пацана вывозить будут? Хочу попрощаться.

– Через два часа после смерти. Так положено. – Поднявшийся с пола Юрий растерянно стоял около шкафа. – Час остался, – запнувшись, поправился он.

– Долго. Проведите меня к сыну, – не терпящим возражений тоном прохрипел Мастодонт.

– Но… – Травматолог осекся, поймав быстрый взгляд майора. – Сейчас я предупрежу медсестру. – Он вышел.

Николай приложил к саднящему месту носовой платок. Крови было немного. Головокружение на уровне легкого похмелья. Лишь зудел порез под волосами.

– Идите за медсестрой. Она вас проведет. – Вернувшийся Юрий был предельно вежлив, но подрагивающие губы и бегающий взгляд выдавали внутреннюю напряженность.

Мастодонт и майор вышли. Оставшийся страж порядка, щуплый старлей, окинув веселым взглядом разгромленную комнату, ехидно поинтересовался:

– Жертвы есть?

– А что, можно заявление о нанесении телесных повреждений подать? – парировал Николай. И, не дожидаясь ответа, направился в свое отделение.

Подступавшую злость вытесняла одна мысль: «Только бы не пришлось волосы вокруг ссадины сбривать».

 

Добро с кулаками

Выездные курсы по реанимации новорожденных длились три дня. Занятия проходили в актовом зале второй городской больницы. Здесь было просторней и уютней – сказывалось многолетнее спонсорство металлургического завода.

Почетными делегатами от реанимационного отделения единогласно (голоса самих «делегатов» корректно не учитывались) были избраны Александр и Дмитрий.

Для последнего это, впрочем, было весьма прогнозируемым событием. Парень всего лишь два года работал анестезиологом, еще не имел категории и вполне закономерно считался «ребенком отделения».

А вот у Александра самолюбие взыграло. Он, врач второй категории с шестью годами анестезиологического стажа за широкими плечами, вполне, по его мнению, мог бы претендовать на равноправное участие в голосовании, где кандидатура второго «делегата» определялась бы на общих основаниях. Хотя, критически оценивая подобный вариант развития событий, он понимал, что шансы у него были лишь в случае выбора методами тыка, «короткой спички», считалочки, – но на подобный непрогнозируемый экстрим коллеги вряд ли бы согласились.

Впрочем, поначалу все складывалось не так уж и плохо.

Профессор, читавший лекции, оказался человеком аккуратным и все три дня приезжал ровно к девяти утра. К двенадцати теоретическая часть заканчивалась и слушателям раздавались тестовые бланки, на заполнение которых уходило минут двадцать. Таким образом, Александр освобождался на два часа раньше, чем в рутинный трудовой будень. Лишь на третий, заключительный, день цикла дотошный кафедрал вздумал устроить практический экзамен по интубации манекена младенца. Александр спокойно вызвался в числе первых, уверенно провел манипуляцию, ввел трубку в четко очерченное отверстие. Но ложка дегтя не заставила себя ждать. Он «ошибся дыркой», введя трубку в отверстие пищевода, а не трахеи. И это он, на счету которого, по его же собственным скромным подсчетам, была по меньшей мере тысяча интубаций взрослых пациентов и полсотни манипуляций с «настоящими» живыми младенцами. А тут с какой-то куклой, и такой казус. Но окончательно настроение у него испортилось, когда, вынужденный в течение бесконечно долгих трех минут стоять перед всем залом с извиняющейся полуулыбкой, он параллельно должен был изображать внимательную заинтересованность словами профессора, подробно и, казалось, с некоторым ехидством объяснявшего суть ошибки. Напряженная поза Александра и раздосадованный взгляд настолько выдавали внутреннюю напряженность, что стоявшая рядом ассистентка кафедрала утешительно шепнула:

– Не расстраивайтесь вы так. На манекенах очень часто не получается.

Но ущемленная профессиональная гордость напоминала о себе весь день.

К утру неприятный осадок растворился, и Александр явился на работу в умеренно боевом настроении. Но мелкие пакости судьбы и не думали заканчиваться. Исаак Данилович, выслушав отчет дежурантов, спросил «молодых» о прошедших курсах. Но «старики» слушали скудный на инциденты рассказ без особой заинтересованности, а когда все получили привезенные «экскурсантами» сертификаты о прохождении цикла, тема и вовсе сникла.– Скучновато вы, ребятки, трехдневку провели. Другое дело мы. В понедельник ошпаренного младенца привезли. Мамочка, видите ли, утренний чаек себе заваривала, а ребеночка, чтоб под присмотром был, на кухонный стол рядышком положила. Он, простачок, ножкой чайник с заваркой себе на пузо и бахнул. Итог – тридцать процентов поверхности тела ожог первой степени, десять процентов – второй. Пришлось реанимобиль из детской областной вызывать. Во вторник дядя Боря нас с Колей потрепал неслабо. Больная после эндопротезирования [2] на четвертые сутки коллапс с остановкой дыхания выдала. Полдня из травматологии не вылезали. Сотни единиц гормонов и пару баллонов кислорода на нее извели. Думали, придется на трубу сажать и – к нам на искусственную вентиляцию. Но вроде попустило… Как она, Коль, ты с утра уже наведывался?Сидевший в кресле Николай неопределенно передернул широкими плечами:– Слаба, ясное дело. Но дышит ровно. Над легкими чисто. Давление без стимуляторов держит… Боря бушует. Медленно, дескать, спасаем, – добавил он с легкой досадой.– Ну это его нормальное состояние, – отмахнулся заведующий.Борис Николаевич Шницкий, самая харизматичная личность среди врачей города, был известным далеко за его пределами травматологом. Великолепный диагност и ортопед-практик, снискавший любовь и уважение многих пациентов, в общении с коллегами и подчиненными часто проявлял себя человеком жестким и раздражительным.– Да, подходим к самому интересному, – продолжил Эндяшев. – Санька. Чем ты Драгунковых обидел?Александр, расслабленно откинувшийся на спинку дивана, встрепенулся от неожиданного вопроса:– Обидел? Я, кроме дочери, никого из них в глаза не видел. Она изо дня в день, пока ее мамочка у нас лежала, большими списками медикаментов возмущалась. Да и еще пару раз звонили, родственниками представлялись, требовали сообщить диагноз и прогноз для жизни. Я вежливо отвечал, что по телефону мы подобных справок не даем. А что, жалоба?– Ну жалобой в классическом смысле это назвать сложно. Вчера утром под дверью отделения объявилось трое мордоворотов. Все слегка подшофе, на понтах. В общем, как конкретным пацанам и полагается. Сначала они о тебе спрашивали, фамилию называли, интересовались, работает ли. А когда узнали, что отсутствуешь, меня потребовали. Вот самый рослый из них мне коряво и объяснил, что он имеет честь быть внуком Драгунковой. От матери узнал, что любимую бабушку здесь плохо лечат, хамят постоянно, деньги на ненужные лекарства сбивают. Поэтому он и его верные друзья решили восстановить справедливость и разобраться с оборзевшим лечащим врачом, то бишь с тобой. Я ребятам вежливо объяснил, что у старушки, благодаря, в первую очередь, твоим стараниям, острый период миновал, и что она накануне переведена для дальнейшего лечения в травматологическое отделение. Ты же в данное время откомандирован на курсы. – Заведующий откашлялся, слегка утомленный длинным монологом. – Но внучок уперто допытывался, что за курсы такие и где находятся. Я честно ответил, что лекции проходят в соседней больнице, но по доброте душевной ребят предупредил, что там полон зал докторов. В общем, ушли пацаны ни с чем. Так что с тебя бутылка за отмазку, – закончил Исаак Данилович, улыбаясь. – Уж больно отмороженными они выглядели. На таких лучше не нарываться.– Хорошо. Будем с вами дежурить, шоколадом угощу, – отшутился Александр.Хотя смешно ему не было.Дневная смена прошла по-будничному серо. Александр сегодня был дежурным реаниматологом. Дождавшись ухода коллег, он совершил беглый обход четырех пребывающих в стенах реанимационного отделения пациентов и, уединившись в ординаторской, решил часок вздремнуть. «Послеполуденный сон» был его выработавшейся с детсадовского возраста и, как неоднократно доказывала жизнь, очень полезной привычкой, от которой он по возможности старался не отказываться.Дежурство – вещь непредсказуемая, сценарий начисто отсутствует. Поэтому регулярные решения Александра проводить послеобеденные затишья в объятиях Морфея с лихвой окупались приливами вечерней бодрости. А ведь именно сумерки, как известно всем опытным дежурантам, таят в себе опасность неприятных сюрпризов, требующих зачастую всенощного бдения.Он, не раздеваясь, добросовестно улегся на широкий кожаный диван и прикрыл глаза, готовясь отдаться наплыву дремоты. Но сегодня планам на отдых не суждено было реализоваться. Вошедшая санитарка разрушила их известием, что его спрашивают трое молодых людей.Не спеша потянувшись, Александр поднялся с удобного ложа. Он не был ни удивлен, ни взволнован. Их повторный визит вовсе не явился для него неожиданностью. Неприятные разговоры с недоброжелательно, порой агрессивно настроенными родственниками пациентов были для него не в новинку. «Очередные несколько минут хамства. Перетерпим…» Но волны утихшей с утра досады уже разыгрывались с новой силой.Вестибюль между кардиологическим и реанимационным отделениями был настолько мал, что троица плотных молодчиков заняла большую его часть. А когда в него вышел тоже отнюдь не мелкий Александр, свободного пространства стало хватать лишь для открывания отделенческих дверей. Так что разговору предстояло происходить в истинно интимной обстановке.– Добрый день. – Банальное приветствие, нейтральный тон, прямой взгляд. Вежливой полуулыбки Александр добавлять не стал.– Ты Темнов? – Круглолицый крепыш лет двадцати от роду агрессивно уставился на врача и, не дожидаясь ответа, церемонно объявил: – Драгунковы мы. Поговорить нужно.– Говорите, коль нужно. – Александр слегка повел ладонями, предоставляя собеседнику право начать.– Мне мать и тетка на твой беспредел жаловались. Хамишь постоянно, трубку бросаешь, к бабке не пропускаешь. Ты чего творишь-то? – Амбал, насупившись, ждал ответа. Он был чуть ниже ростом, но заметно обгонял по обхвату плеч собеседника. Наметанный нюх Темнова запаха алкогольных стимуляторов не улавливал. И, судя по неподвижному, но весьма осмысленному взгляду маленьких карих глаз, подшофе внучок не был.– Я действую согласно моим служебным инструкциям, молодой человек. – Тыкать парню он пока не стал, чтобы преждевременно не создавать иллюзии коротконогих отношений. Выканье же могли воспринять как мягкотелость. – Посещение больных в реанимационном отделении запрещено. К тому же однажды я дочь к бабушке все же впустил. Давать справки по телефону мы не имеем права, особенно сообщать диагноз неизвестным людям.Выдавая внучку тираду стандартных фраз, он присматривался к его свите. Правый задний – рослый толстяк с обтянутым ношеной кожанкой брюшком – неподвижно стоял, лениво облокотившись о стену. Пару раз он, словно вспомнив, что находится на разборках, одаривал Александра угрюмым взглядом, но в основном разглядывал носки своих замызганных ботинок. Левый задний – лилипут тройки – был к тому же еще и самым юным ее участником. Впрочем, держался подросток на уровне, вытянувшись во всю длину более чем скромного роста.– Ты мне зубы не заговаривай! – Внучок не собирался легко отступаться. Заготовленный им сценарий явно предполагал шумную разборку с врачом, и столь скорое мини-сожаление, к тому же высказанное столь бесстрастным тоном, его не устраивало. – Списки длиннющие кто матери ежедневно сувал и в аптеки гонял? Она без мужика двоих ростит, а у бабки пенсия – кот наплакал. Мы хренову кучу денег за эти дни угрохали! И все без толку. Бабка, как лежала, так и лежит колодой.– Медикаменты ее покупать никто не заставлял. Она вполне могла и отказаться. Но я честно с первого дня предупредил, что больничных запасов в отделении практически нет, а при отсутствии лечения бабушка может и не выжить. Писали ей лишь самое необходимое. Положительный эффект проведенной терапии состоит уже хотя бы в том, что гематома в мозгу у старушки перестала увеличиваться. Операция ей не понадобилась.– Да. Но лежит и еле языком ворочает – это результат, по-твоему?! – Амбал все полнее входил в образ разъяренного борца за правду.– Молодой человек, при черепно-мозговых травмах за несколько дней не выздоравливают. Тем более что организм бабушки ослаблен. Возраст, хронические болезни сердца, легких… На данный момент ее состояние вовсе не безнадежно. Разумеется, потребуется еще много времени и средств, чтобы…– Средств, мать твою! Моя семья уже все средства исчерпала, а точнее, просрала. И все из-за тебя, мудака!– Зато больная еще жива! – почти выкрикнул Александр, тут же пожалев о сказанном.Но красная тряпка уже была брошена.– «Еще», говоришь! Да ты знаешь, что бы с тобой было, если бы она умерла?! Ты меня за пацана держишь?! – Взбесившийся молодчик рывком расстегнул молнию на куртке и, распахнув ее полы, продемонстрировал кобуру с торчащей рукояткой пистолета и висевший в поясном чехле охотничий нож. – Смотри у меня, лекарь хренов. Упаси бог, с бабкой что-нибудь случится, ты рядом ляжешь.Темнов опешил. Он не ожидал перехода инсценировки в реалити-шоу.Внучок, в упор пялившийся на жертву, расплылся довольной ухмылкой:– Обосрался, докторишка. А то павлина корчил.– Хорошо, я все понял. Признаю, что был излишне резок с вашей матерью, – непроизвольно «выкнул» он, и амбалу это явно понравилось, – но, клянусь вам, все лекарства мы использовали во благо пациентки! – «Смех, да и только! Глупость какая! На пустом месте, из пальца высосанная ситуация, типичный, можно сказать, случай… Цирк!» Этот голос внутри себя Темнов воспринимал сейчас едва ли не четче происходящего вовне.Мордоворот напористо придвинулся, почти вдавив его в двери отделения:– Ты не думай, я с тобой не играюсь. Мне все равно сидеть. За тебя ли, за другого мудака – без разницы. Но таких козлов я с детства презирал. Тем только и живете, что простых людей до нитки обдираете. Лечите, дескать. А как бабки у пациента закончатся, тут он для вас и говно. Не выйдет! Я себя и свою родню в обиду не дам. Понял?!Когда Александр вдруг как бы нечаянно поймал взгляд «борца за правду», тот резко зажмурился и отвел глаза. «Ба! Да ты весь на нервах!»– Ну вот что! Мы сейчас же идем к матери, она в бабкиной палате дожидается, – и ты при мне перед ней извинишься. И пообещаешь грудь за бабку положить до самой выписки. Понял?! – Тон сказанного не оставлял вариантов для дискуссии. Но Александр, и сам рассматривавший вариант «публичных извинений» как способ урегулирования конфликта, и не думал спорить. Его кивок был даже излишне бодр, а «хорошо» прозвучало с ненаигранной искренностью.Второе травматологическое отделение располагалось на одном этаже с реанимационным. Их разделяли кардиология и просторный вестибюль. Людей в длинном коридоре почти не было. Утренние манипуляции были окончены, время вечерних еще не наступило. Редкие пациенты, чересчур окрепшие для тихого часа, глазели в окна на унылый ранневесенний пейзаж.Со стороны это было похоже на конвоирование заключенного. Впереди, задавая темп, уверенно ступал внучок. Отставая на пару шагов, брел Александр. Замыкали процессию двое соратников борца с врачебным произволом. «Ну чем тебе не охрана ВИП-персоны!» – усмехнулся про себя Темнов.Значительная часть кардиологического коридора была пройдена, когда лидирующий молодчик решил продолжить выступление:– Мы вчера приходили. Нам твой носатый шеф выдал, что ты в толпе кретинов в соседней больнице лекцию слушаешь. Он, наверное, подумал, что мы толпы испугаемся. – Последовала кривая самодовольная ухмылка. – Ха! Нам справедливость нужна. Понимаешь?! Спра-вед-ли-вость. Подрезать тебя или репу начистить мы бы и в подворотне могли. Но мы не шпана. – Он сделал многозначительную паузу. – Мать сказала, что ты сегодня дежуришь. Вот мы и пришли тебя вежливости учить.Для входа в травматологию посетителям требовалось снять верхнюю одежду, накинуть на плечи медицинские халаты, переобуться или надеть поверх уличной обуви бахилы. Вешалка с застиранными халатами и ящик с мятыми портками располагались здесь же, у самых дверей отделения.На пороге, осененный удачной идеей, Темнов обернулся к «конвоирам»:– Ребята, вы тоже Драгунковы? Родственники? – Молодчики тупо молчали. – У бабушки еще раны на голове и на бедре не закрылись, а тут сразу трое в уличной одежде. Риск инфекции очень высок.Внучок на секунду замешкался, но человеческий фактор взял свое:– Ждите здесь, – чинно приказал он соратникам.Пока их лидер накидывал поверх дубленки халат и, сопя от неудобства, натягивал поверх ботинок бахилы, «родственники» успели расположиться на вестибюльной лавке.До нужной палаты предстояло преодолеть унылую сорокаметровку.С утра Темнов наведался к своей теперь уже бывшей реанимационной пациентке, бегло осмотрел ее; в ординаторской пролистал историю болезни, убедившись, что все дневники наблюдения и листы назначений переданы и подклеены. Тогда в палате со старушкой никого из родни не было. Кто ж знал, что продолжение следует?!Койка Драгунковой располагалась слева от входа, или, говоря врачебным сленгом, была первая по обходу, проводившемуся, согласно укоренившейся традиции, по часовой стрелке. Вторую по обходу койку около окна занимала блондинистая толстушка средних лет, отличившаяся переломом правой плечевой кости. Пару дней назад ей был установлен корригирующий аппарат, и сейчас больная рука, обмотанная бежевой косынкой, напоминала раздувшийся валик, под которым угадывались очертания металлических колец и пронзающих плоть руки спиц.Вошедшие мужчины застали ее сидящей на кровати. Здоровой левой рукой женщина энергично зачерпывала из стоявшей на тумбочке кастрюльки борщ и аккуратными движениями отправляла ложку в пухлогубый маленький рот.Две койки у правой стены пустовали. Впрочем, второе травматологическое отделение несло постоянное ургентство, поэтому редкий вечер выдавался лишенным новых поступлений. И уже к ночи большинство коек было занято вывихами, неосложненными переломами и прочими «однодневками», которые не нуждались после вправлений и гипсований в стационарном лечении и бодро покидали отделение уже к полудню следующего дня.Дочь Драгунковой сидела у материнской постели. Все то же, примелькавшееся за прошедшие две недели, усталое хмурое лицо с большими темными глазами и тонкими складками бледно-розовых губ, обветренная кожа, высокая худощавая фигура. Сын вовсе не походил на мать. Ни лицом. Ни фигурой. Единственное, что их объединяло, – сочившаяся из устремленных на Темнова взглядов нескрываемая злость. И ее причину Александр вознамерился выяснить. Здесь и сейчас.– Извините, – обратился он к поедающей борщ толстушке. – Я прошу вас на несколько минут покинуть палату. Мне необходимо обсудить план лечения тяжелой больной с ее родственниками. – В сторону Драгунковых он не смотрел, зная, что и для них она – нежелательный свидетель.– Но я же обедаю! – искренне возмутилась женщина. – Сейчас доем, выйду.– Простите, но прием пищи в палатах запрещен. Об этом вы можете узнать из вывешенных в коридоре правил нахождения в стационаре. – Александр говорил, тщательно подбирая слова, но чувствовал, что раздражение готово прорвать защитный барьер видимой уравновешенности. – Поэтому, будьте добры, идите доедать в столовую. Иначе я буду вынужден пригласить палатную медсестру, ваши продукты поместят в общий холодильник, и вы сможете употреблять их только в пределах пищеблока. Прошу вас! Всего пятнадцать минут.То ли страх утраты контроля над продуктами, то ли особенно душевный тон Александра – заставили-таки неугодную соседку накинуть халат и просеменить в коридор. Борщ она предусмотрительно накрыла крышкой.– Я вынужден был прийти по настоянию вашего сына. – Темнов поспешил заговорить первым. – Я понимаю, в каком тяжелом положении вы сейчас находитесь, и искренне сочувствую…– Он сочувствует! Нет, вы видели, теперь он сочувствует. – Дочь Драгунковой перевела гневный взгляд с врача на сына, призывая того в свидетели. – Что-то я за две недели твоего сочувствия не ощутила. Сплошное хамство и жлобство. Бумажками с твоими назначениями можно весь туалет обклеить. А толку вот… – Она махнула рукой в сторону кровати: – Ни жива. Ни мертва.Александр с досадой отметил, что по количеству «тыканий» в его адрес сегодняшний день имел все шансы стать рекордсменом. Заученная система отношений «врач – пациент» в данной ситуации не работала. Но альтернативы он не видел.– Я уже объяснял и вам, и вашему сыну, что на данном этапе результаты лечения весьма обнадеживают. Нужно время…– Сколько?! Месяц, год? У меня каждый день на счету. Мужа схоронила, сама еле ноги волочу, младший сын подрастает… А где Ромка? – обернулась она к отпрыску.– С племяшом в коридоре ждут. Нечего им тут… А ты кончай душу бередить. А то вишь, пургу развел. Я тебя для чего привел?! Обещай, что велено, и прощения проси, – повелительным тоном напомнил внучок Темнову.– Да не нужны мне его извинения! Сейчас с усерачки наобещает, а завтра не дозовешься. Не верю я им! Ох и довелось мне в жизни горя хлебнуть, но уж не думала никогда, что в больнице с такой черствостью и злобой столкнусь.После этого короткого диалога матери и сына Александру стал ясен ответ на главный для него вопрос – «почему он?». Да просто так сложилось. Забитая обстоятельствами женщина. Болезнь матери. Затраты, нервотрепка, отсутствие результатов лечения. И вот на фоне всех бед возникает он – «самодур, хам и зазнайка, мерзкий докторишка, только и умеющий, что катать гигантские списки медикаментов и с важным видом сообщать родне пациентки: «состояние без изменений». В общем, чем не кандидат на вакансию козла отпущения.– Ну ты что, язык проглотил? – снова пошел в атаку внучок.Александр секунду отстраненно смотрел на парня, затем перевел взгляд на женщину – потрепанную жизнью мать и дочь в одном лице.– Да-да, конечно. Я… – Запнувшись, он сделал пару шагов к изголовью больной и, слегка наклонившись, вгляделся в ее лицо. Старческая маска сухой бледной кожи, пустой взгляд замутненных глаз, пока еще ровное, но поверхностное дыхание. «Гарантии… Хм…» – грустно усмехнулся он про себя. – Я, конечно… – Развернувшись к парню, Темнов резко ударил того в солнечное сплетение. Амбал, приоткрыв рот, согнулся пополам, схватившись руками за живот. Врач, шагнув вбок, пару раз приложился немелким кулаком за его правым ухом. Безуспешно пытаясь вдохнуть, большое тело безвольно повалилось на пол.– Что!.. Ой!.. – Фальцет женского испуга еще не успел нарасти до крика, когда Темнов пригрозил ошеломленной матери:– Тихо! Или ему хуже будет. – Сверлящий взгляд темных глаз Александра кольнул ее расширенные зрачки, а спокойно-зловещая интонация мгновенно задушила потенциальный вопль. – Нам необходимо объясниться. Будете себя спокойно вести, все для всех закончится благополучно. Понятно?Она испуганно кивнула, прижав к груди бледные руки. Ее ошеломленный взгляд был устремлен на вяло копошившегося на полу сына.Александр, присев, рванул полы его куртки. Сначала нож. Поясной чехол легко расстегнулся, и в руке Темнова оказался пятнадцатисантиметровый клинок с грубо выдолбленной бороздой стока и кустарной эмблемой на незатейливой рукоятке. Зэковские поделки.– Уже за это пару лет впаять могут, – желчно озвучил находку Темнов.Теперь кобура. Не выпуская из левой руки нож, правой он несколько секунд провозился с застежкой. Так и есть, пневматика. А в кобуре хрен отличишь. Вынув заполненную маленькими шариками обойму, Александр сунул ее в карман, а сам пистолет бросил на тумбочку. Перешагнув лениво потянувшегося к нему парня, он подошел к ближайшей от выхода кровати и двумя энергичными толчками придвинул ее вплотную к двери, заблокировав открывающиеся внутрь створки.Содержимое висевшего на быльце старушкиной кровати пакета Александр безжалостно вытряхнул на пол, аккуратно вложив на освободившееся место разряженный пистолет. Прихватив сиротливо поблескивающий нож, врач оседлал тумбочку напротив ошарашенной собеседницы. Внучок, наконец, сподобился придать малопослушному телу сидячее положение. Его налившиеся злобной краснотой осовевшие зенки неотрывно следили за доктором.Итак, вступление удалось, время переходить к основной части бенефиса:– Говорить буду я. Ваше дело слушать и соглашаться. – Схема «врач – пациент» вновь работала, хотя и с некоторыми вариациями в акцентах. Женщина нервно дернула головой. – Хорошо. Ваша позиция мне теперь окончательно ясна. Я склонен полагать, что никаких далеко идущих криминальных планов ни у ваших сыновей, ни у вас насчет меня не было. Но ребята маленько переиграли. И теперь для них это чревато серьезными последствиями.– Они здесь ни при чем! Это я рассказала им о вашем свинском… – она запнулась, – поведении. И пожелала, чтобы кто-нибудь обучил вас вежливости. Это все я, – поспешно добавила она, но внезапно, сориентировавшись, наградила Темнова давешним злобным взглядом и четко выдала: – Но и вам отвертеться не удастся. Мы с сыном засвидетельствуем факт… насилия.– Уважаемая! Я найду десяток свидетелей, которые с удовольствием опишут происшедшую у дверей реанимации ссору, припомнят ругань и угрозы в мой адрес со стороны ваших отпрысков. – В действительности Александр сомневался, что медсестры и кардиологические больные из ближайших к вестибюлю палат станут охотно свидетельствовать в чью-либо пользу. Но блеф сработал. Мамочка вновь переменилась в лице. Но он еще не закончил: – Кроме того, нож вашего сына наверняка вызовет интерес правоохранительных органов. Вы, я думаю, знаете, что ношение подобных предметов без спецразрешения запрещено. Ну-у, – Темнов упивался осознанием контроля над ситуацией, – быть может, он и условным сроком отделается…– Гад! Ну ты и гад! – Парень стоял на коленях, ухватившись за быльце кровати.Мать кинулась к сыну, но Александр раздраженно погасил ее несвоевременный альтруизм:– Сядьте! Сотрясение мозга легкой степени, не более. На пару недель о водке, сигаретах и бабах придется забыть. Утром советую показаться неврологу. Вставай, орел, медленно, ручками обопрись и на кроватку падай. Отдых тебе не повредит.Амбал, пошатываясь, медленно поднялся и, повернувшись, обессиленно свалился на третью по обходу кровать.– Ну что сидишь?! Иди стучи, ментов зови. – Темнов удовлетворенно подметил в его рыке интонации обреченности.– Это я всегда успею. Сейчас важнее поставить точки над «и» в наших с вами нестандартных отношениях. Итак, говорю прямо: дни больной сочтены. От пары недель до нескольких месяцев при соответствующем лечении. Ходить она уже не сможет, в лучшем случае, будет сидеть без поддержки. Речь, быть может, и вернется, но лишь единичные слова и короткие фразы. Конечно, возможны варианты, но скорее в худшую сторону.Женщина молчала. Неподвижный взгляд был устремлен на стену позади врача. Он лишь озвучил ее худшие опасения. Вынес на свет ума то, с чем в сумерках души она уже смирилась. Парень, часто моргая, созерцал пол между врагом и матерью, неосознанно массируя припухлость за ухом. Это уже не был тот молодчик, что предстал Александру менее часа назад.– Средств на длительное лечение… – Одна из створок палатной двери с глухим стуком уперлась в спинку подпиравшей ее кровати. – Еще пару минут. Мы уже заканчиваем, – громко осадил посетителя Темнов. – Да, денег у вас нет. Без поддерживающей терапии прогноз и вовсе не ясен. На данном этапе моя работа как реаниматолога окончена. В травматологии больной тоже нечего делать. С таким же успехом она может лежать и дома. Сегодня четверг. В понедельник-вторник вам настоятельно предложат выписку. Советую к этому времени договориться о переводе в терапевтическое отделение по месту жительства. На пару недель оттянете домашнюю мороку.Александр встал.– Рейнджер хренов! – весело хмыкнул он, швыряя пакет с пистолетом на кровать подле внучка. Поворачиваться к нему спиной Темнов уже не боялся, однако нож из руки не выпустил. Резким движением он отодвинул кровать, наполовину освободив выход. Сняв висевшее над умывальником полотенце, тщательно протер нож и, обернув его, кивнул усталым глазам женщины:– Прощайте.Заждавшаяся у палаты толстушка проводила врача испуганным взглядом.«Подельники» все так же сидели на вестибюльной лавке.Увидев одинокого доктора, «младшенький» открыл было рот, но Темнов опередил вопрос, протянув ему полотенце:– Брату отдашь. Накинь халат и заходи. Ты в палате можешь понадобиться, – и, скользнув взглядом по лошадиной вывеске «племянничка», посоветовал: – Домой на такси езжайте. Для здоровья полезней.Испорченного послеобеденного отдыха было немного жаль.

 

Цыганские страсти

– Эх, а как хорошо все начиналось! – Олег едва не сплюнул от досады. Помешала закрывающая лицо до уровня глаз стерильная маска. – И присесть толком не успели!

Николай с угрюмой неподвижностью наблюдал за подкалывающейся в вену анестезисткой.

– Не на сгибе, Аня, ниже по предплечью. Дергаться начнет – выдерет, – пробасил он.

Виновник прерванного в зародыше ужина пока лежал тихо. Но причиной тому была скорее массивная кровопотеря, вогнавшая пациента в состояние апатичной прострации, а не его тактичная вежливость. Хотя, усмехнулся про себя Николай, может быть, парень выкормыш из хорошей семьи, а виноваты лишь обстоятельства.

– Вена готова. Артериальное давление девяносто на пятьдесят, – отрапортовала анестезистка.

– Гормоны по вене, две ампулы. Олег, споласкивайся, раньше сядем…

Впрочем, хирурги и сами были заинтересованы в скорейшем окончании несвоевременной операции. Павел уже входил, подняв на уровень груди простерилизованные ладони. Олег, кивнув, вышел в предбанник.

– Паша, мажься! – крикнул он, намыливая волосатые руки до середины предплечий.

Но доселе тихо почивавший больной при попытке санитарки снять окровавленную повязку с его живота вдруг проявил неуместную двигательную и речевую активность. Худое смуглое тело выгнулось дугой, удерживаемое фиксирующими ремнями на бедрах и запястьях, а желтозубый рот исторгнул порцию отрывистых фраз.

– На каком это он? – поинтересовался Павел.

– А черт его знает. – Рассветов коснулся щеки пациента. – Тебя как зовут? Имя?!

Узкие черные глаза мужчины тупо смотрели сквозь доктора.

– Я – Коля, – указал на себя анестезиолог. – А ты?

Никакой реакции.

– Да-а. Вербальный контакт затруднен, – констатировал врач. – Хреновато…

– Коля, усыпляй его, – форсировал диалог обмывшийся в стерилизационном тазу Олег. – Видишь, не дается. Вводи в наркоз, и начинаем.

Рассветов кивнул:

– Аня! Премедикация без седативных, анальгетики в обычной дозе. – Выждав, пока медсестра введет требуемые препараты, разрешил: – Наркозные.

Держа маску с кислородной смесью над лицом пациента, он наблюдал за постепенным угасанием сознания мужчины.

– Релаксанты, – маякнул врач Анне, когда зрачки сузились, а челюсть безвольно отвисла.

Плотно прикрыв маской рот и нос больного, он сделал несколько медленных, не слишком глубоких, вдохов, вогнав умеренные порции воздуха в легкие расслабившегося организма.

– Интубация. Аня, трахею придержи. – Николай ввел клинок ларингоскопа в ротовую полость. – Отпускай. Так, трубку. – Длинный надгортанник слегка портил впечатление от манипуляции, закрывая вход в трахею. Но двадцать пять лет практики даром не проходят. Пять секунд – и готово. – Аня, проводник. – Придержав рукой трубку, врач подсоединил ее конец к шлангу наркозного аппарата. – Можете работать, – кивнул он хирургам.

На отдирание повязки больной больше не реагировал. Рана была довольно широкой.

– Прям тесак какой-то, – заметил Павел.

– Да уж, не перочинный ножик, – усмехнулся Олег. – Обрабатывай, чего стоишь.

– Кто это его так? – Николай проконтролировал фонендоскопом наличие аппаратных шумов над легкими пациента, выпрямился и, упершись большими кулаками в изголовье операционного стола, хмуро разглядывал рану. – Ты же его принимал. Анамнез известен?

– Какое там… Соседские разборки… Это все, что удалось выяснить. Привезен родственниками. С ним какая-то перепуганная бабенка. С виду славянка. А висюлек как на цыганке. Плакала все время…

– А ты уверен, что здесь проникающее? – спросил Олег молодого напарника. – Ревизии-то не было.

– Олег Степанович, да какая ревизия?! – умеренно обиделся Павел. – Живот как барабан, кровищи лужа. Да и не дался бы он, сами видели.

– Ладно-ладно. Это я так, для проформы, – снисходительно согласился Масяненко. – В конце концов, городской я хирург или нет!..

– Вот и покажи пример подчиненным. – Рассветов кивнул на Павла и операционную медсестру. – Спаси цыгана. И побыстрее.

– Спасатель-реаниматолог у нас как раз ты. А мое дело – режь и зашивай. Скальпель!

Сделав широкий срединный разрез верхней половины брюшной стенки пациента, Олег произвел ревизию затронутого лезвием пространства.

– Так, печеночка задета. Она и кровит, родимая. Впрочем, не сильно. Соси, Паша, соси! – подбодрил он ассистента, орудовавшего длинным наконечником осмоса. Двусмысленность фразы в который раз позабавила присутствующих. – Натекло прилично.

– Так, может быть, аутопереливание крови сделаем? – поинтересовался Николай.

– Поздновато кинулись, здесь уже полно сгустков. Паша, отодвинь кишку. Так… – Олег методично копался в правом подреберье пострадавшего. – Благо ранка по касательной. Иначе мы бы его уже не поймали. Давление держит?

– Сто двадцать на семьдесят, на гормонах. Пока терпимо, – кивнул Рассветов. – Юля, ставь коллоидные, чего там в аптечке имеется. С заказом плазмы и крови пока повременим.

– Шить! – Масяненко взял протянутую операционной медсестрой иглу с ниткой и начал осторожно зашивать подкравливающий угол печени.

Павел терпеливо растягивал ранорасширитель. Несмотря на поджарую комплекцию, представитель кочевого народа обладал развитой мускулатурой.

– Николай Васильевич, добавьте релаксанты, руки отваливаются, – взмолился ассистент.

Анестезиолог проверил глазные рефлексы, тонус конечностей.

– По нашим данным, все в норме, в смысле в полной атонии. Слабеешь, Паша, – он сделал знак анестезистке ввести миорелаксанты. – Ну так и быть, только ради предстоящего ужина. Но смотри, после дежурства сразу в спортзал, а не по бабам.

– Ты, Коля, мне молодежь с пути истинного не сбивай, – вступился за подчиненного Олег. – Отношения с противоположным полом тоже неплохо тонизируют. Важна умеренность. Иначе тонус обернется бессилием.

– Не видать тебе Гераклов среди ординаторов с таким подходом, – махнул рукой Рассветов. – Я – про физкультуру, он – про секс-культуру. Сравнил член с пальцем.

– Ну иногда и палец полезен бывает, – ухмыльнулся Масяненко. – Стоп! – Он склонился над раной. – Паша, поднажми. Свет наведите.

Низкорослая санитарка кинулась в угол за подставкой. Без нее она не могла дотянуться до операционного плафона с гроздью встроенных стоваттных ламп. Но Николай, проявив спонтанную галантность, избавил женщину от утомительной манипуляции. Длинной ручищей он резко обернул плафон вокруг вделанной в потолок оси и навел яркий пучок на указанный хирургом участок.

– Так?

– Нормально. – Олег, пристально вглядываясь, начал медленно перебирать петли кишечника. – Твою мать, задета! – Он продемонстрировал любопытствующему Павлу сантиметровый надрез.

– Проникающее? – с угрюмой досадой поинтересовался Николай. Если ранение проникало в полость кишки, операция грозила затянуться еще на пару часов.

– Сейчас выясним.

Из вестибюля донесся шум распахиваемой двери оперблока.

– Доктор! Доктор! – Сопрано звонким эхом разнеслось по операционной.

– О, у нас, похоже, гости. – Масяненко продолжал осматривать внутренности пациента.

– Это та женщина. Которая с ним была. – Павел кивнул на распластанное тело.

– Беспокойная. Любит, наверное, – хмыкнул Николай. – Славянка, говоришь?

– А так шумно только славянки и умеют любить, – не отвлекаясь, вставил Олег, – ну, может быть, еще цыганки.

– Да ладно, Степаныч, любви все возрасты покорны, – парировал анестезиолог. – Итить твою…

– Доктор! Есть кто-нибудь? – Голос женщины начал приближаться.

– Выйди, скажи ей, что идет операция, пусть ожидает в коридоре, – поручил городской хирург санитарке. – А то она сейчас в оперзал припрется. Концерта нам не хватало…

Младшая медсестра поспешно вышла. С полминуты до врачей доносилось агрессивно-оскорбительное шушуканье. Затем в операционную вновь прошмыгнула маленькая фигурка сотрудницы:

– Олег Степанович, она рвется посмотреть на мужа, – сердито сообщила женщина. – Я ее почти до выхода вытолкала, но она назад лезет. Пришлось пообещать, что схожу, у вас разрешение спрошу, а то в глаза бы мне вцепилась.

Николай, будучи не занятым ручной работой и единственным, кроме анестезистки, не облаченным в стерильный костюм, нехотя поднялся со стула.

– Коля, скажи ей пару ласковых, – поддержал инициативу коллеги Масяненко. – Я бы и сам вышел, но ты же видишь… – Он вновь погрузился в созерцание раны.

В предбаннике Рассветов снял маску и с открытым лицом направился к выходу из оперблока.

Она действительно была славянкой. Белая кожа, дородная фигура, круглое, с озерами голубых глаз лицо – все свидетельствовало об этническом родстве цыганолюбивой посетительницы и вышедшего к ней доктора. К тому же она была не одна. Возле стены, почти сливаясь угловатыми контурами худощавого тела с зеленоватой краской, стоял пожилой мужчина. Изюминкой его облачения выступала салатного цвета куртка, отороченная вычурным узором со множеством мелких выпуклых силуэтов и контуров, заключавших в себе, по всей видимости, некий сакральный смысл. Широкоскулое лицо старика казалось высеченным из темного мрамора, а глаза опаловым блеском сверкнули в лицо Николаю.Перехватив взгляд Рассветова, женщина поспешно сообщила:– Доктор, это наш барон. Очень уважаемый человек. – Она словно присела в неуклюжем реверансе. – Патриарх всего рода. Он пришел, чтобы лично выразить надежду на удачный исход операции.Они обменялись несколькими короткими фразами. Неизвестный язык был тягуч, но по-своему мелодичен. Барон чинно кивнул, и женщина продолжила:– Он благословляет ваши усилия по спасению своего племянника. В случае удачного исхода вас ожидает достойная награда. – Женщина умолкла и выжидающе посмотрела на Николая.Анестезиолог замешкался с ответом. Слишком уж сильно увиденное отличалось от ожидаемого. Никакой истерики, полное отсутствие предполагавшихся соплей, слюней, бабских причитаний и прочих обязательных атрибутов неуемного горя.– Я очень польщен столь высоким доверием. И обязательно передам ваши слова коллегам, делающим сейчас все необходимое для спасения вашего родственника.Женщина приблизилась к старцу и негромко забубнила тягучий текст ему на ухо.Несколько оскорбленный подобным невниманием к своей персоне, Николай запнулся и хотел было импульсивно хлопнуть дверью перед неблагодарными слушателями, но сдержался, пронзенный догадкой:– Вы ему переводите?Она искоса взглянула на Рассветова и, договорив очередную фразу, коротко ответила:– Да.– Но… – Растерянность врача сменилась элементарным любопытством. – Разве барон не знает русского языка? – Он едва не улыбнулся.– Знает, – так же коротко отрезала она. И, предвосхищая дальнейшие расспросы, поставила точку: – Так положено.Охлажденный суровостью славянской чавеллы, но ничего толком не понявший, Николай вспомнил о своих профессиональных обязанностях по отношению к лежащему в наркозе больному:– Простите, я должен вернуться к пациенту. – Он указал на светящийся тоннель отделенческого коридора. – Настоятельно рекомендую вам расположиться в вестибюле. У двери оперблока в уличной одежде находиться запрещено.На этот раз перевод состоял всего из нескольких слов. Старик чинно кивнул и неторопливо направился к выходу.– Я не могу уйти, – неожиданно объявила женщина. – Я должна быть рядом с мужем. Неотступно.– Это ультиматум или пожелание? – Врач остановился на пороге оперблока, угрюмо глядя на ее сосредоточенное лицо.– Это необходимость, доктор. – Поселковая чавелла была неплохо подкована в искусстве спора. Никаких тебе визгов и повышенных интонаций. Лишь нейтрально-императивный тон. Впрочем, встретившись взглядом с Николаем, она ощутила необходимость смягчения назревавшей конфронтации. – Это моя обязанность. Как его жены и матери его детей.– Поймите, это невозможно по санитарным нормам. – Рассветов говорил четко и поспешно. Нужно было возвращаться в операционную, но махнуть рукой на настырную незнакомку он не мог. – Мы не имеем права впустить вас в операционный зал.– А вы и не пропускайте. – Ее улыбка была злорадной и сочувственной одновременно. – Я сама войду. Вы ведь не станете применять силу против слабой, беззащитной женщины. – Это было скорее утверждение.– Я должен идти. Необходимо следить за состоянием вашего мужа. – Он начинал сердиться. – Входить или нет – решать вам. Выталкивать вас никто не будет. И не обязан! Но! – Николай пообещал себе, что данная фраза будет последней в этой непродуктивной дискуссии: – Вламываясь в уличной одежде в стерильное пространство операционной, вы рискуете наградить мужа целым букетом инфекций. Поэтому, мой вам совет, ожидайте, по крайней мере, здесь, у дверей. – Он неопределенно махнул рукой в сторону выхода из отделения. – Соплеменники поймут.Концовка прозвучала грубовато, но она, казалось, не заметила иронии.– Хорошо, я куплю в аптеке стерильный халат и бахилы и буду ждать в холле оперблока, не заходя в операционную. Это возможно? – Он лишь устало кивнул.Прикрыв за собой дверь, врач на секунду замешкался, отлепляя взгляд от компактного поблескивающего засова. «А, ну и черт с ней! Пусть заходит. В конце концов, я не сторож пациенту своему, а лишь лекарь». Он улыбнулся непроизвольной поэтичности формулировки.Работа в операционном зале шла полным ходом.– Печень, сучка, подкравливает, – буркнул Олег, вновь уткнувшись в зияющее анатомической краснотой отверстие раны.– На то она и баба, чтоб выкаблучиваться. – Спокойствие возвращалось к Николаю. А вместе с ним – и привычное приятие текучести операционного процесса и своего места в нем. – Мочевой пузырь так бы не выделывался.– То ж мышца, а тут паренхима. – Последнее слово городской хирург протянул с нарочито уважительной интонацией. – За двадцать лет работы мог бы и подучиться в различении.– Мне своих знаний хватает. – Николай, не теряя времени, прощупал пульс, оценил глазные рефлексы пациента и, убедившись в стабильной подаче наркозной смеси, взялся за фонендоскоп.– Ну так что с цыганославянкой? – остановил его любопытствующий голос Павла. – Не слышно что-то.– Сейчас. – Рассветов прослушал легкие больного и, выпрямившись, поинтересовался у анестезистки: – Наркотики давно были?– Двадцать минут.– Давление стабильное?– Да. На уровне сто тридцать на восемьдесят.– Хорошо. Вводи два кубика. С чавеллой, говоришь? – Теперь он мог позволить себе участие в разговоре. – Да ничего. Уперлась, и все тут. Я, говорит, обязана быть возле мужа в любой ситуации.– Ха! И в квартире, и в сортире, – кивнул Павел. – Это у них обычай такой. Жена всегда подле благоверного. Иначе – позор, скандал и тумбочка между кроватями.– Ну насчет сортира это ты загнул. – Олег методично драпировал ранение швами.– Согласен. Экспромт, – повинился Павел. – Но суть от этого не меняется. Мне Темнов рассказывал. У него среди предков ромалэ были.– Да, у Сашки наследственность, что называется, на лице, – усмехнулся Николай. – Такой смуглости никаким загаром не скроешь.– И никаким мылом не смоешь, – поймал поэтинку Павел. – А где она сейчас? Тихо что-то.– Тихая чавелла – особь, достойная Красной книги. – Олег удовлетворенно потянулся. – Зашил, засранку, в смысле печенку, – объявил он присутствующим. – Ревизия и – финита ля комедия.У Рассветова вдруг начисто пропало желание обсуждать дверную собеседницу с коллегами. К тому же, если конец операции близок, ее горячее стремление к телу супруга уже не грозило обернуться длительной оккупацией.Вошедшая санитарка ехидно проворковала:– Стоит, голубушка. – Затем, обращаясь к анестезиологу: – Уж не знаю, Николай Васильевич, чем вы ее там ублажали, но на себя давешнюю не похожа. Словно подменили.– В смысле? – не понял Рассветов пункта насчет подмены.– Тихая скромница. Вот и весь смысл, – собирая использованный инструментарий из утилизационного таза, расшифровала информаторша. – Ни звука, ни всхлипа. Стоит на выходе из оперблока и мирно так в щелочку между створками заглядывает. Ожидает, стало быть.– Одна? – Николая несколько удивило отсутствие барона. Он был уверен, что данные им настоятельные рекомендации насчет ожидания в вестибюле соблюдаться не станут.– Да с кем же ей быть-то? – Медсестра громыхнула ведерком с собранными инструментами и направилась к выходу. – Ежели она ему законная супруга, то единственная. У них с этим делом строго. Не то что у наших молодят.Донесшиеся из коридора возгласы начисто опровергли ее столь категорично обоснованную информацию.– О, ну вот и гарем пожаловал, – ввернул Олег. – Коля, похоже, снова твой выход. Больше некому.Словно подтверждая слова хирурга о необходимости врачебного вмешательства, заскочившая в зал санитарка выпалила:– Толпа, доктор. Один чернее другого. И орут все на своем, тарабарском. Фиг поймешь. – Она умоляюще уставилась на Рассветова, словно он был единственной надеждой.– Следи за давлением. Начнет реагировать – релаксанты короткого действия. – Дав указания анестезистке, Николай вновь покинул операционную.

Судя по цвету кожи и эпатажной одежде – они были цыганами. Четверка худощавых невысоких мужчин производила шум, которому могла позавидовать десятка опытных говоруний. Язык, на котором общались скандалисты, походил на отрывисто-ритмичный говор барона, но производил менее приятное впечатление. Несолидные для «сильного пола» визгливые интонации и нервические придыхания перемежали словесную какофонию. Объектом вербального воздействия мужчин была давешняя собеседница Николая. Она замерла у стены и, сложив на видных грудях полные белые руки, награждала оппонентов мрачно-отстраненным взглядом.При появлении Рассветова лающие голоса разом умолкли, и четыре пары маленьких черных глаз воззрились на массивную фигуру врача. Впрочем, паузе не суждено было затянуться.– Доктор! – Двухсекундная проверка реакции Николая на обращение. – Нехорошего человека спасаешь, доктор.Говорил молодой плюгавчик. Его ярко-синяя рубаха сверкала эпатажным глянцем, а застиранные больничные бахилы обтягивали подошвы высоких ботфортообразных сапог.В глаза собеседнику он смотреть избегал, направляя скользкий взгляд черных бусинок в район левого уха Николая.– Очень плохого человека, – ультимативно пропечатал цыган. Его спутники закивали курчавыми темноволосыми головами.– Я все объясню… – Жена пациента попыталась вмешаться в начинающийся мужской разговор, но, вспомнив о своем статусе цыганской мадам, смущенно запнулась.– Я сам все объясню! – Отстраняющий жест плюгавого засвидетельствовал ее субординационный промах. – Доктор, мы все – одна семья. – Он слегка развел темные руки, вовлекая в родимый круг не то стоявших позади соплеменников, не то всех присутствующих в целом. – Мы очень дружная семья.Рассветов, начиная утрачивать и без того скудный запас терпения, глубоко вздохнул. Похоже, оратор заметил возрастающую готовность врача к агрессивной коммуникации, так как поток информации из его уст заметно ускорился.– Но в любой семье есть хорошие люди и плохие люди. И между ними возникают ссоры, – говорил цыган четко и без акцента. – Понимаете, доктор?Николай едва не кивнул, поддавшись логической безальтернативности сказанного.– И этот человек, который сейчас лежит в операционной, – парень указал на вход в оперблок, ткнув пальцем в сторону загораживающего дверной проем анестезиолога, – плохой человек. Он убил хорошего человека. Поэтому его не нужно спасать. Ему не нужно жить. – Выжидательная пауза.– Я лишь выполняю свою работу, – повел широкими плечами Рассветов, хмуро глядя в пространство. – Еще вопросы есть?– Вы не поняли, доктор. – Оратор отмахнулся от дернувшихся сзади соплеменников. – Жизнь важнее работы. Согласны? – Черные бусинки скользнули по лицу врача, оставив неприятное ощущение враждебного прикосновения.– Работа – часть жизни. – В философствованиях Николай силен не был и словоблудия не любил. – Мне некогда. Если других вопросов нет… – но стандартной фразы произнести он не успел. Один из соратников говорливого цыгана неуловимым движением выдернул из-за голенища стилет и направил в грудь анестезиологу.– Слушай! – прошипел урка. – Тебе говорить, что делать, а ты слушай! – Тонкое лезвие переливчато поблескивало в его вытянутой руке. Острый серебристый кончик подрагивал на уровне сердца Рассветова.Он инстинктивно отпрянул, но задел плечом приоткрытую дверь оперблока и больно впечатался спиной в ее торец. Женщина, словно в замедленной съемке, начала поднимать руку в направлении агрессивного соплеменника, но была остановлена схватившим ее за предплечье замухрышкой с диким оскалом.– Спокойно! – Плюгавый тип в синей рубашке предостерегающе покачал головой. – Мы не шутим, доктор, – это уже к Николаю, – дело очень серьезное. Наш друг мертв, а этот… – он кивнул на дверь, – жив. Это неправильно.– Чего вы от меня хотите? – Хрипотца в голосе врача выдавала еле сдерживаемую ярость, уже готовую смениться испугом. – Я – врач! И я обязан его спасти.– Да-да, доктор. Мы вас понимаем. Но и вы нас поймите. У вас свой закон, у нас – свой.– Закон один для всех. – При других обстоятельствах Николай мог бы и улыбнуться трафаретной напыщенности фразы. Но близкое жало стилета загнало чувство юмора в дальний угол. – Я не имею права отказывать больному в медицинской помощи… Мне еще долго стоять с ножом у груди?! – не выдержал он.– Нет, не волнуйтесь, доктор. – Цыган кивнул стилетчику, и тот нехотя опустил руку с лезвием. Орудие убийства скрылось за голенищем сапога так же быстро, как и появилось.– Мы все понимаем. Никто не заставляет вас никого убивать. Просто не мешайте нам, и все будет нормально.– Я и не собирался ни во что вмешиваться. Я просто вышел на шум.Рассветов демонстративно медленно повернулся и открыл дверь. Он явственно ощущал взгляды четырех пар темных глаз на своей умеренно вспотевшей спине. Уже стоя в проеме, он обернулся. Сердце гулко стучало, давящая пульсация в висках свидетельствовала о нешуточной гипертонии. Скользнув хмурым взглядом по мужчинам, он вдруг отчетливо, словно впервые, увидел ее. Одинокая испуганная женщина, старавшаяся казаться рассерженной. К тому же славянка. «Хотя какая разница?» Ухмыляющийся ханыжка продолжал сжимать ее руку. Ту полную белую руку, которой она, пусть и неосознанно, попыталась отвести направленный на него нож. «Зачем мне это?» Но сейчас он не смог бы ответить на этот вопрос.– Я ухожу. – Ответа Николай не ждал, да, скорее всего, и не услышал бы. Его ручища буквально выдернула ее из мозолистой темной лапки цыгана. Метровый отскок назад – и они уже за порогом оперблока. Четверка мстителей оказалась не столь проворной. Рассветов успел захлопнуть дверь и изо всей силы сжать ручку, рассчитав, что больше одной цепкой цыганской ручонки с обратной стороны не ухватится и особого сопротивления не будет. Оставалось провернуть рычажок защелки, что он и сделал, лишь после этого отпустив дверь.Запоздало отреагировавшие ромалэ попытались было налечь на возникшую преграду хлипкими плечами, но резкий голос быстро одумавшегося предводителя остановил их.Последовала короткая словесная перебранка на неизвестном Николаю языке, обильно сдобренная смачными русскими матами. В ходе дискуссии дверь еще несколько раз лениво дернулась, но Рассветов честно предупредил:– В оперблоке семь человек. Будете ломиться – пожалеете. У нас ножи и лезвия. – И, желая усилить ультимативный эффект заявления, грозно добавил: – Я звоню в милицию.Повисла зловещая тишина. Впрочем, ненадолго. Не успел анестезиолог подумать о необходимости возвращения в операционную – наркоз ведь в самом разгаре, – как вдруг прозвеневший из-за двери тенор переговорщика бодро объявил:– Зови, доктор. Зови. С ментами нам легче договориться, чем с тобой.Николай растерялся от столь неожиданной смены настроения противника. Но на помощь пришла стоявшая рядом женщина. Впервые за вечер на глазах у врача она разразилась настолько долгой и темпераментной тирадой, что не лицезрей Рассветов ее славянской внешности, по манере и тембру говора вполне бы принял ее за урожденную цыганку.– Хватит! – скорее устало, чем сердито, осадил он свою протеже. – Стой здесь. Двери никому не открывай. Я должен вернуться к твоему благоверному.– Доктор, он выживет? – Она, казалось, не заметила его покровительственного тыканья.– Куда он денется! Пара недель – и на выписку… – Он запнулся, вспомнив разговор в коридоре: – …Или в тюрьму.– Ой, доктор, не говорите так. – Образ сильной женщины стерся окончательно. Она едва не плакала. – Он не виноват. Его спровоцировали, напали, а он всего лишь защищался.– Меня это не касается. – Стандартная в подобных случаях отговорка, начисто отметавшая человеческое участие в чужом горе, но служащая неплохим фильтром потенциального негатива, зачастую изливаемого в небезразмерные сердца врачей. – Я – на работе. Поняла? – Она послушно кивнула. – Откроешь дверь – рискуешь нарваться. Хотя, – он пожал широкими плечами, – решай сама.

– Пресс парню рихтуем, – сообщил Олег. – Знакомился, что ли? Николай раздраженно отмахнулся:– Сами мне в друзья набивались. А заодно об услуге просили… мать их за ногу.– Чего так злобно? – Масяненко ловко наложил очередной стежок на краснеющую плоть. – Если хорошие люди, да еще и о добром деле просят, отчего не помочь. Глядишь, спасибо скажут.– Мимо по всем пунктам. – Рассветов грузно опустился на круглый металлический стул. – И насчет людей, и насчет дела. А благодарность – в весьма сомнительной перспективе. – Предвосхищая вопросы хирургов, он прямо объявил: – Мокруха на пациенте. Кого-то из своих завалил. Вот родня убитого мести и жаждет.– И предлагают нам стать их орудием, – догадливо заключил Павел. – Интересное предложение… Хм… Я хотел сказать, нестандартное, – уточнил он, уловив двусмысленность сказанного.– И как они себе это представляют? – Мышечный слой был почти зашит, и Олег мог себе позволить участие в дискуссии. – План действий сообщили?– Вам, я вижу, смешно, – осадил коллег Николай. – Постояли бы под ножом, не хихикали бы.– Вы серьезно? – неподдельно испугался Павел. – Они что, совсем безбашенные?! Вы в милицию позвонили?– Была такая мысль, но… В общем, пока нет. Я думаю, они утихомирятся и без посторонней помощи.– Если здесь мокруха, менты и так должны подъехать. – Голос городского хирурга звучал уже не столь беззаботно. – Хотя… Лучше все же позвонить.– Я со стационарного наберу! – Санитарка, сочтя вопрос о вызове подмоги решенным, бросилась к выходу. – С него быстрее дозвонишься, чем с мобильного. О, а это что…Встрепенувшиеся на возглас присутствующие увидели возникшую в дверях женскую фигуру. Ее печально-сосредоточенное лицо было мертвенно-бледным, а голубоглазый взгляд застыл на кровавой ране, ушиваемой хирургами.– Вон из операционной! – Николай спринтерски заслонил от непрошеной гостьи зрелище для избранных. – Я тебе где велел ожидать?!– Я… Я только посмотреть… Ухожу-ухожу… Больше не повторится. Обещаю!– Любишь? – Вопрос прозвучал для него самого неожиданней, чем для нее.– Он мой муж…– Любишь, спрашиваю, как баба, а не по росписи?– Да!«Ну и дура!» – Николай едва сдержал киношную реплику, щекочущую язык при воспоминании о не первой свежести замухрышке, лежащем на операционном столе. Да-а, любовь зла…Ее мелодичный, обретший изначальную твердость голос вернул его к действительности:– Они там, за дверью. Ждут, когда вы его вывозить будете. – Она говорила четко и громко, явно адресуя информацию не только ему, но и непрошеным коридорным слушателям.Врач невольно прислушался. «Тишь да гладь» – лишь дальний говор, звон посуды и рутинный шум отделенческой жизни.– Ты уверена? – спросил он тихо, не сомневаясь, однако, что навостренные цыганские уши все равно его услышат.Она молча кивнула. Затем выудила из складок своего чавельского наряда старенький мобильник и громко объявила:– Я позвоню барону. Пусть он пришлет наших мужчин.«Еще табора под оперблоком не бывало!» Озвучивать недовольство Рассветов не стал. Слишком свежо было воспоминание о стилете.– Алло, папа. – Пауза. – Здесь Морсан… Да… И еще трое… Они под дверью. – Она перешла на белибердово-мелодичный чавельский говор. «Для ребят старается», – усмехнулся про себя Николай. – Хорошо… Мы ждем. Нет-нет, самому вам подходить не нужно. – Взгляд голубых глаз стал заметно спокойнее. – Ну вот и все. Через несколько минут наши будут здесь.Он кивнул:– И милиция, надеюсь, тоже. Стой тихо… Кстати! А почему ты сейчас по-русски со своим бароном разговаривала? Он точно по-нашенски понимает?– И не только. Барон знает несколько языков. Он университет закончил.– Зачем же ты ему мои слова там, в коридоре, переводила?– А-а, это, – улыбка стала шире и искренней. – Это был не перевод. Я передавала ему свое понимание ваших слов. Чтобы он был уверен, что я все правильно поняла.– Оригинальный метод контроля.– Но очень эффективный. Это барон сам придумал. Для всех молодых членов общины в особых ситуациях.

– Ну и как отношения? – Масяненко заканчивал сшивание кожи пациента. – Далеко зашли в совместных переживаниях? – Не фантазируй, – юморить Рассветову не хотелось.– Я вот что, Коля, думаю. – Олег на несколько мгновений замер с занесенной над раной иглой. – Это ведь она не на мужа рвалась посмотреть. Ну, вернее, не только на него. Это она тебя за работой увидеть хотела.– Точно, страстная чавельская душа, – озорно подхватил Павел. – Николай Васильевич мужчина видный, а у нее горе, бабская натура поддержки требует.– Шутники, итить вашу. Ушивайтесь и сматывайтесь. Ты в милицию дозвонилась? – обернулся Рассветов к санитарке.– Да. Они в курсе. Наряд уже выехал.– Значит, двойная охрана у нашего молодца будет. Благоверная своих боевиков вызвала, – объяснил он.Масяненко закончил сшивание раны и проверял работу дренажных трубок. Павел, выполнив почетную миссию ассистента, выжидательно поглядывал на городского хирурга.– Свободен, – кивнул старший дежурант.– Свободен да заперт, – осадил рванувшего к двери Павла Николай. – Оперблок не покидать до приезда товарищей из органов. Ждать, я думаю, недолго.– Вам легко говорить, а у меня уважительная причина. – Молодой хирург смущенно замялся, надеясь на догадливость коллег.– Приспичило, что ли? – Олег цинично озвучил деликатную неприятность.– Физиологическая необходимость, – кивнул Павел, зардевшись.– Да ты не смущайся. Что естественно, то не безобразно, – подбодрил Николай. – Мы все здесь маленько испугались.– Да не напуган я! – с искренним негодованием возразил ординатор. – Было бы кого бояться, – он с наигранным презрением махнул рукой в сторону выхода. – Просто совпало. Цыгана сразу в операционную подняли, вот я и не успел…

 

– Ха! Роковое стечение обстоятельств, значит, – подытожил Олег, снимая окровавленные перчатки. – Запомни, Паша. Даже в экстренной ситуации у врача должно найтись время для удовлетворения биологических потребностей. Улавливаешь?

– Но ведь бывают ситуации, когда жизнь пациента…

– Жизнь пациента всегда зависит от действий врача. Особенно в нашей с тобой специальности. – Хирурги вышли в предбанник и сняли наконец колпаки и маски. – А как ты будешь действовать, если у самого припекает? Логика понятна? Стоит ли минута отсрочки часа и более спокойной работы?

Павлу оставалось лишь виновато развести руки.

– Что ж, буду терпеть до последнего. Ну а когда совсем невмоготу станет, воспользуюсь «уткой». – Впрочем, о последнем варианте ему думать не хотелось.

– Вот это по-мужски. И по-медицински. – Олег смачно ополаскивался под широкой струей, смывая перчаточный тальк с рук. – «Пописал смело – оперируешь умело!» Чем не поэзия нашей профессии?!

Ожидавшая в холле супруга пациента пронзила их вопросительным взглядом.

– Закончили, – кратко сообщил Масяненко. – Операция прошла успешно. Даст Бог, и заживет не хуже. – Помедлив, уточнил: – Двери заперты?

Она быстро закивала:

– Да-да. Наши сейчас будут.

– Наши тоже. Что ж, подождем.

Хирурги прошествовали в дальний край оперблока, где находилась подсобная комнатушка, служившая «залом ожидания» для персонала в пред-, между– и постоперационном периодах. Умеренной захламленности помещеньице сочетало в себе функции комнаты для курения, буфета, переговорного пункта и раздевалки. Жадно попыхивая сигаретами, доктора с ленивой досадой вспоминали о заждавшемся их накрытом столе в ординаторской.

Тем временем в обитом пластиком пространстве операционной Николай приводил цыгана в чувство.

– Витамины и пирацетам по вене. – Он ощутимо пощекотал лежебоку за ухом. Через минуту, добившись ответной реакции, строго приказал: – Открывай глаза. Сергей, слышишь меня? Глаза! – Анестезистке: – Прозерин, медленно.

Недовольный вялой откликаемостью пациента, анестезиолог потянулся к истории болезни. Так и есть. «Сергей» в графе «имя». Больше данных нет.

– Он такой же Сергей, как я Гиви, – пробурчал Рассветов. – Небось и в трезвом уме на эти позывные через раз откликается.

– А давайте у его жены спросим. Она-то должна настоящее имя супруга знать.

– Да ладно, подождем, – буркнул врач, не заметив быстрого взгляда медсестры. Впрочем, реагировать на язвительную остроту женской проницательности он был не в настроении.

– Снимай кислород, на воздухе полежит. Пусти ему по вене стимулятор дыхания, молодой – сердце выдержит.

Пять минут прошли в молчаливом ожидании. В мозговой активности и двигательных реакциях пациента наметился явный прогресс.

– Давай-давай, Сергей, возвращайся! – Анестезиолог сочетал медикаментозную стимуляцию с физической. – Открой глаза! – Команда исполнена, стопроцентный признак отступления наркоза. – Язык покажи, язык! – С этим сложнее. Слабоосознанный взгляд черных глаз, казалось, не визуализировал склонившегося над ним доктора.

– Может, он по-русски плохо понимает? – предположила анестезистка.

– Скорее всего. – Рассветов выпрямился и, потянувшись, озвучил новую стратегию действий. – Здесь не рассказывать нужно, а показывать.

Он отогнул край маски, открыв мясистые губы, и еще раз скомандовал:

– Покажи язык!

Для пущей наглядности Николай, глядя в осовевшие глаза пациента, продемонстрировал, что нужно сделать:

– А-а-а! Покажи!

Цыган слегка нахмурился, словно переваривая увиденное, и медленно открыл рот.

– Есть контакт! Смотри на меня! – почти ласково шлепнул он прикрывшего глаза цыгана. Поймав недобрый взгляд задерганного пациента, Николай медленно согнул шею, коснувшись массивным подбородком широкой груди. – Делай так! Подымай голову!

Процесс вникания на этот раз был несколько продолжительнее. Цыган с ленивой задумчивостью невыразительно разглядывал врача, вероятно готовясь к продолжению сонного часа.

– Голова! Поднимай! – Вновь изображение действия на собственном примере. – Аня, ускорь аналептики! Готовь антагонисты наркоты. Сдается мне, слишком добросовестно мы парня обезболили.

То ли испугавшись болевой стимуляции, то ли запоздало уразумев суть требований настырного доктора, пациент медленно приподнял голову.

– Уверенно держит. Это радует.

Николай опустил голову больного на подушку и, отсоединив шланг дыхательного аппарата от интубационной трубки, приказал:

– Дыши!

Первичные несинхронизированные потуги быстро перешли в поверхностное, но весьма приемлемое для начальной стадии дыхание. Костлявая грудная клетка разноамплитудно двигалась в такт импульсам дыхательного центра, взгляд темно-карих глаз стал требовательнее и злее, а поток воздуха через сжимаемую желтыми зубами интубационную трубку не оставлял места беспокойству о недостаточной оксигенации пробуждающегося организма.

– Хорошо! Теперь медленнее и глубже. – Николай в очередной раз изобразил требуемое действие. Медленно раздувая полным вдохом бочкообразную грудную клетку, он с шумом выдыхал набранный воздух через рот, стараясь не терять из фокуса пациента.

При первой попытке интенсивного вдоха подопытный, неумело заглотнув теребившую надгортанник трубку, выдал бурный позыв на рвоту. Благо, судя по отсутствию непереваренного желудочного содержимого, к предшествовавшей поступлению в больницу трапезе он отнесся весьма легкомысленно. Впрочем, сейчас это в целом неблагоприятное для его здоровья обстоятельство было только на руку всем участникам интраоперационной драмы, так как анестезиологу не понадобилось отсасывать рвотные массы, а пациенту – терпеть неприятную процедуру.

– Ну-ну, спокойнее! – Рассветов с участием похлопал широкими пальцами смуглую скулу. – Медленно, глубоко дыши.

Он снова изобразил пару образцовых выдохов. Цыган ответил новыми позывами на рвоту.

– Не рыгай! – Хлопок по щеке непослушного субъекта был резче и сильнее предыдущих. – Аня! Антирвотное по вене, всю ампулу.

Преодолев первый накат тошноты, мужчина задышал ровнее и глубже. Николай, столкнувшись взглядом с вопросительно уставившимися на него глазами, чинно кивнул:

– Уже скоро.

Но рутинная процедура пробуждения была нарушена внезапным вторжением.

Щуплая фигурка, возникнув на пороге операционной, стрелой метнулась к лежащему на столе телу:

– Папа! Папа!

– Какого… – Рассветов запнулся. Сработал укоренившийся с детства стереотип, что при дамах и детях выражаться нехорошо. – Сынуля пожаловал, – констатировал Николай. – Драма «у папиной постели», эпизод второй.

– Первый эпизод был «у постели мужа», – испортила экспромт находчивая медсестра.

– Значит, на очереди «у постели сына», – развил тему врач.

– Или «внука».

На подростка анестезиологи по негласной договоренности решили не обращать особого внимания. Члены наркозной бригады, особенно врач, слишком устали, чтобы реагировать на проявления сыновних чувств щуплым цыганенком. Цветом кожи парень явно пошел в отца – та же бронзовая синюшность, усилившаяся при свете операционных ламп. О круглолицей матери могли свидетельствовать лишь несколько припухшие смуглые щеки, обещающие, впрочем, исчезнуть по прошествии пубертатного возраста.

– Все закончилось? Он в порядке?

– Жить будет. – Парень, казалось, был несколько смущен таким ответом. – Тебя как зовут? – спросил его Николай.

– В-вадик, – неуверенно протянул цыганский отпрыск.

Анна сдержанно хихикнула.

– Вот что, Вадик. – Рассветов поправил съехавшую на подбородок маску. Сказался вдолбленный за годы интраоперационной работы автоматизм – о стерильности в оперзале после очередного вторжения извне говорить не приходилось. – Те, у кого все в порядке, здесь не оказываются. А сразу после операции порядка и подавно быть не может. Твой папа перенес средней тяжести операцию. Сейчас он медленно, но упорно просыпается. Его состояние в данный момент стабильное. – Врач прервался, разглядывая юного слушателя. Паренек молчал, растерянно переводя взгляд с затянутого белой марлей лица анестезиолога на смуглый габитус отца, украшенный вызывающе торчащей дыхательной трубкой, и обратно.

– Раз вопросов нет, ответь-ка мне, Вадик, какого хрена тебе здесь нужно… Хм-м… Впрочем, причина вполне очевидна… А главное, каким образом ты здесь оказался?

– Мама впустила, – с некоторой обидой произнес юноша, будто расстроенный недогадливостью врача.

Действительно, кто же еще.

– А теперь, Вадик, поле того как ты увидел живого папу, выйди, пожалуйста, из операционной. Ты нам очень мешаешь.

Подросток пытливо взглянул на отца, ища совета и поддержки, а затем, так же прытко, как и появился, сиганул к двери и скрылся в коридоре.

Очередной виток экстрима не заставил себя ждать. Не успел любвеобильный сынишка исчезнуть в вестибюле, как в пространство операционной вторглось агрессивное цыганское разноголосье. Группа разряженных худосочных тел влетела из предбанника и вмиг окружила стол с лежащим на нем соплеменником. Испуганный вскрик Анны утонул в перебранке незваных гостей. Рассветов обескураженно разглядывал посетителей. Восемь… мужики… цыгане… ругаются… похоже, из-за больного. Нацменьшинство живо разделилось на две противоборствующие группировки. Противники оккупировали стол. Справа, во главе знакомой по коридорному инциденту троицы, Николай узнал словоохотливого борца за справедливость, столь красочно обосновывавшего давеча святую необходимость кровной мести. Молодчик и сейчас взял на себя роль предводителя. Выдвинувшись в авангард, он, ожесточенно жестикулируя, что-то горячо доказывал оппонентам. Трио соратников изредка звучно картавило, выражая согласие. Им противостояли трафаретно одетые и столь же мелкокостные соплеменники. Квартет защитников пациента, бывший, судя по всему, той самой группой поддержки, о которой полчаса назад сообщала его супруга, вел себя не менее агрессивно.Цыган на столе интенсивно задергался, услышав знакомые голоса.Николай жестом указал забившейся в угол Анне место рядом с собой. Она медленно приблизилась, опасливо косясь на спорщиков. Наклонилась к доктору, собираясь что-то сказать.– Потом! – твердо пресек реплику Рассветов. Хлопнув мужчину по смуглой щеке, он привлек к себе его унесшееся к родственникам внимание. – Спускай манжету, – скомандовал врач медсестре. Кадык больного пустился в дикую пляску, отреагировав на возросший свербеж интубационной трубки. – Рот открой! – привычно рявкнул Николай, начисто позабыв о том, что пациент его, скорее всего, не понимает.Анестезиолог с усилием вырвал трубку, проверив невольно на прочность передние зубы. Они выдержали. Пока больной хрипло откашливал вязкую мокроту заядлого курильщика, Рассветов вновь обратил взгляд на притихших посетителей. Те, в свою очередь, заинтересованно следили за процессом экстубации однокровника.Экспресс-анализ был прерван хриплой тирадой пациента, который, выдав солидную порцию легочного секрета, то бишь слюней, приподнял голову и принялся сумбурно чехвостить присутствующих. Для только что пришедшего в себя после полостной операции говорил он много и громко, что, невзирая на щекотливость ситуации, не могло не радовать Николая как анестезиолога. «Больной в тонусе», – удовлетворенно заключил врач. Итак, наркоз окончен. Что дальше?..Она влетела в операционную в разгар бенефиса супруга. Все та же плавность движений округлых, присущих лишь славянской женственности форм, тот же обеспокоенный, но не потерявший осознанности взгляд больших небесных глаз. Несколько мгновений женщина неотрывно смотрела на мужа, а Рассветов с напряженным вниманием наблюдал за ней.– Уходи! – вдруг, обернувшись, велела она невидимому персонажу. – Иди к бабушке! – Взмахом полной белой руки мать подкрепила команду непослушному отпрыску.Затем, почти оттолкнув одного из членов враждебного квартета, протиснулась к изголовью благоверного. Прооперированный замолчал и подарил жене неожиданно нежный взгляд, в очередной раз поразив Николая нестыковкой формы и содержания.Она выдала что-то отрывисто тягучее на его родном языке и успокаивающе положила руку ему на голову.– Зайра! – почти выкрикнул главарь мстителей, и по реакции женщины Николай понял, что было названо ее имя. – Зайра! Уходи! Это мужское дело.Анестезистка, выполнив свою работу по экстубации пациента, вновь предусмотрительно забилась в дальний угол, частично скрывшись за металлическим стерилизационным шкафом.В дверном проеме замаячили фигуры хирургов. Масяненко хмуро осмотрелся и, перекрывая гул цыганских голосов, крикнул Николаю:– Больной в порядке?– Наркоз окончен, – подтвердил Рассветов, – можно вывозить.– Всем докторам уходить. Быстро уходить! – скомандовал оратор мстителей.Николай обернулся к анестезистке и указал ей на дверь:– Аня, можешь идти.Медсестра робко взглянула на толпящихся по курсу мужчин и опасливо переспросила:– Одна?– Спокойно, Аня. Никто тебя не тронет.Приблизившись к врачу, молодая женщина вцепилась ему в предплечье.– Выходим?– Я… – Врач замешкался, но, окинув взглядом очнувшегося пациента и ораву его соплеменников, хмуро кивнул: – Выходим.Но сдвинуться с места ему не позволила пара теплых рук, с неожиданной твердостью ухватившаяся за другое предплечье.– Доктор! – В ее голосе вновь слышались умоляющие интонации. – Не бросайте нас! Они ведь убьют его, доктор!..– Зайра! Я сказал, уходи! – Тип в синей рубашке придвинулся к женщине и цепко ухватил ее за пухлое запястье. – Иди!Она вскрикнула не то от боли, не то от обиды и, отпустив руку доктора, порывисто обернулась к врагу. Он умелым движением вывернул ей руку за спину и попытался оттащить к выходу.Дальше сохранять нейтралитет Рассветов уже не мог. Его большая ладонь опустилась на щуплое плечо цыгана и отбросила его от женщины. Низкорослая фигура отлетела к стене. Реакция соратников не замедлила проявиться. В руке знакомого коридорного замухрышки вновь блеснул выхваченный из-за голенища стилет. Крещендо незнакомого говора затопило операционную. Дернувшийся в направлении врача стилетчик остановился, не желая подставлять спину оппонентам. Заступники пациента вплотную приблизились к мстителям. И все говорили. Много и громко.– Коля! Уходи! Не твое это… – Олег почти кричал, перекрывая гул цыганских голосов.Женщина кинулась к мужу. «Виновник торжества» дико хрипло зашептал: «Зайра!» – стал вертеть головой и дергать плечами, пытаясь подняться, но тугие кожаные вязки надежно сдерживали вредный для свежепрооперированного организма порыв.Испуг анестезистки сменился тихим ужасом. Затаив дыхание, Анна сжала левое предплечье Рассветова.Сползший было по стене оратор, издав нечленораздельный вопль, вскочил на ноги. И молниеносно предъявил свой основной аргумент. Маленький зрачок пистолетного дула уперся в широкую грудь Рассветова.Врач замер, не сводя остекленевшего взгляда с мелко подрагивающей «мушки». Время остановилось. «Вот и все!» – успел подумать он, ощущая накатывающий вал обиды и сожаления…– Морсан! – Властный мужской голос, казалось, парализовал стрелка. – Морсан!Несколько коротких фраз гулко разнеслись над головами притихших ромалэ.Цыган опустил руку с пистолетом. Он пытался возражать, но был прерван хлестким императивом оппонента.Выйдя из ступора, Николай рассмотрел своего спасителя. В дверях операционной стоял барон.– Папа! – Зайра метнулась к патриарху, но, опомнившись, вернулась к изголовью мужа. – Морсан хочет…– Знаю! Все будет по закону, – на чистом русском произнес барон.– По чьему закону?! – взвыл Морсан. – Где закон?!– Спокойно! Это не тебе решать.– А кому?! Он убил моего брата! Я должен смыть обиду своей семьи его кровью. – Цыган указал пистолетом на «тело раздора».Зайра охнула. Лежащий на столе мужчина зажмурился.– Молчи! Ты не достоин отвечать за свой род и сам знаешь это. Беспутный потомок великих предков. Нам не о чем говорить!– Я пришел не разговаривать, а восстановить справедливость. Вы не сможете меня остановить…Пауза. Старик, буравя тяжелым взглядом мстителя, оценивал степень его готовности к поступку.– Подумай, Морсан! Ты совершаешь большую ошибку. Назад пути не будет…– Я не привык отступать!– Иногда умнее отступить, чем недостойно победить. Убить беззащитного…– А мой брат был защищен, когда умирал?! Он знал, что слабее, но не сдался.– Твой брат был пьян…– А он? – Морсан шагнул к столу. – Разве он трезв… Пьяная свинья!– Он тоже виноват, – хмуро признал барон. – И ответит по закону…– У ромалэ свой закон! Если вы не чтите его, то вы мне не указ!– Не забывайся, Морсан!– Я знаю, что говорю! Вы уже давно отошли от традиций. Стелетесь перед властью…– Молчи, глупец! Не заставляй меня наказывать тебя.– Худшее наказание для ромалэ – потерять связь со своим народом. А вы ее теряете. И заставляете терять нас… Я пойду до конца, – заявил мститель. Его взгляд впервые за вечер был прямым и твердым. Он обернулся к соратникам: – Вы все знаете, чем рискуете. Я никого не держу. Кто со мной?Стилетчик медленно приблизился к барону и встал за его правым плечом. Двое давешних соратников неуверенно отошли к двери. Мужчины из группы поддержки скрестили на груди смуглые руки, демонстрируя непротивление ритуалу.– Это моя месть, – удовлетворенно кивнул Морсан. – Я сделаю все один. И сам за все отвечу…– Мужики, вы что, совсем рехнулись! – нарушил сценарий рокового действа голос Олега. – Это ж убийство! Мать вашу! Одумайтесь!Обернувшийся барон жестом остановил хирурга:– Не вмешивайтесь! Будет только хуже… Уходите! – велел он Рассветову и медсестре. – Ваша работа окончена.Спорить не было ни смысла, ни желания. Николай молча кивнул и, ведя сомнамбулически ухватившуюся за него анестезистку, двинулся к выходу. Боковым зрением он уловил легкое шевеление у изголовья больного. Зайра попыталась остановить его. Но то ли покорность традиции, то ли зашкаливший испуг не позволили ей преградить врачу путь. Воспринимала ли она его как последнюю надежду или же желала его присутствия и в эту, кульминационную для всей ситуации, минуту?.. Как бы там ни было, но останавливать врача она больше не стала.Рассветов остановился сам. Мыслей не было. Не говоря уже о планах.Поравнявшись с бароном, Николай оттолкнул Анну и, выхватив из лотка с использованными во время операции инструментами окровавленный скальпель, приставил его к горлу старика.– Всем стоять! Или без барона останетесь.Свободной левой рукой он обхватил поджарое тело на уровне груди, обездвижив плечи заложника.Ромалэ, как и следовало ожидать, отреагировали быстро и бурно.Ближний к Николаю цыган молниеносно метнулся в его сторону, но, будучи скован узким пространством операционной, получил не слишком точный и умелый пинок ниже пояса. Нападавший согнулся от боли. Его эстафету попытался перенять соплеменник из группы поддержки больного, но был остановлен резким окриком застывшего в руках доктора барона. И, наконец, стилетчик, последовательно демонстрировавший поддержку кровной мести и нелюбовь к анестезиологу на протяжении всего вечера, своим коронным неуловимым движением вскинул руку с длинным лезвием в направлении Николая. Испугаться на этот раз врач попросту не успел. А через секунду и бояться уже было бы некому. Но смерть вновь дала ему отсрочку. Причем самым неожиданным образом. Морсан отработанным движением заблокировал руку соратника. Тонкая молния, сверкнув, вонзилась в стену над головой Рассветова и, выщербив ломтик белесого пластика, звякнула о кафельный пол у его ног.– Это мое дело. Я сам! – закричал мститель.Он медленно поднял руку с пистолетом.Николай хмуро наблюдал за ложащейся на одну линию с его лицом мушкой. Ни шока, ни паники. Перегорело все.– Прежде чем сдохнуть, я успею проткнуть ему глотку. – Короткое жало скальпеля лизнуло дряблую стариковскую шею, оставив сантиметровый кровавый след на темной коже. – Ну?! Стреляй, паскуда! Я заберу с собой твоего папочку…– Коля! – Олег шумно дышал в двух метрах за его спиной.Павел, оказавшийся ближним к выходу зрителем драмы, робко указал на дверь:– Милиция вот-вот будет, – промямлил он.Но главных участников инцидента данная информация не впечатлила. Оружие продолжало дрожать в руке Морсана. Николай с хмурой злобой неотрывно смотрел на потенциального убийцу. Ошеломленная Зайра застыла у изголовья мужа. Сжатый клешней врача барон первым нарушил драматическую паузу:– Опусти пистолет, Морсан. – Негромкий голос был спокоен и четок. – После этой ошибки у тебя не останется шансов…Неумело приставленный врачом скальпель больно царапал его двигающийся при разговоре кадык, оставляя паутину кровоточащих ссадин. Вид быстро краснеющей шеи патриарха производил на соплеменников весьма неоднозначное впечатление.Большинство мужчин уже готовы были отказаться от лицезрения ритуала кровной мести и жаждали как можно быстрее покинуть операционную.Но Морсан ломал весь сценарий достойного отступления. Упрямый молодчик вошел в раж. Его взгляд блуждал между лицами барона и Николая, а пистолет, казалось, стал естественным продолжением жилистой руки.– Уходите! – прохрипел старик. – Все уходите! Вон! Я сказал!Мужчины медленно двинулись к выходу.Николай, стоявший прямо по курсу молчаливо уходящих цыган, отступил в угол, продолжая крепко держать старика перед собой. Передислокация стоила баронской шее еще пары порезов. Стилетчик держался дольше всех. Когда последний из шестерки соплеменников скрылся за дверью, Морсан облегчил другу выбор. Не оборачиваясь, он хрипло изрек что-то на родном языке, и напарник последовал за остальными.Проходя мимо лежащего на полу стилета, он дернулся было за милым сердцу лезвием, но окрик Морсана вновь осадил его. Выпрямившись, последний статист покинул арену смертельного фарса.– Ну! Решайся! Или так и будешь стоять раскорякой? – Николай пребывал в том отстраненном состоянии, когда опасность не воспринимается как нечто реальное. – Учти, рука у меня дерганая, тяжелая. А шея папеньки твоего уж больно хрупкая…Посмотрев на шею пленника, Рассветов увидел алые полоски мелкой резанины. Его рука растерянно дернулась, ослабив нажим на дряблую кожу, а широкие скулы, едва прикрытые наполовину сползшей маской, нервным тиком выдали волнение доктора. Морсан не преминул воспользоваться слабиной противника. Рука с пистолетом молниеносно взметнулась на уровень неприкрытого телом барона плеча Николая, темная кисть сжалась, готовясь к выстрелу.Позже, восстанавливая в памяти раскадровку случившегося, анестезиолог так и не смог реконструировать точную последовательность дальнейшего экшена. Он помнил, как Зайра метнулась к Морсану, помнил ее визг и как ее крупное тело повисло на сжимавшей пистолет руке. Следующим кадром шло воспоминание о внезапно дернувшемся под его захватом бароне, а через мгновение он ощутил перехватывающий дыхание толчок стариковского локтя в свое солнечное сплетение. Щуплая фигурка выскользнула из-под утратившего тонус плеча Рассветова и бросилась к убийце. Морсан не успел переключиться, худые пальцы барона с размаху уткнулись в его яремную выемку. Согнувшийся цыган зашелся хрипящим кашлем. Пистолет разделил недавнюю участь звякнувшего об пол стилета, выскользнув из ухватившейся за грудь руки.Когда шумно дышащий Николай оказался в непосредственной близости от незадачливого мстителя, ему оставалось лишь спокойно опустить увесистый кулак на дергающуюся в такт кашлевым позывам черноволосую голову. Что он и сделал, вложив в этот удар всю накопившуюся злобу. Лицо затихшего Морсана с глухим стуком уткнулось в кафельный пол.– Во дела!.. – Заскочившие из предбанника хирурги восхищенно глазели на старика. – Спецназ отдыхает. – Олег подошел к операционному столу и, приподняв покрывало, убедился в отсутствии кровотечения у пациента. – Ты как? – поинтересовался он у с трудом поднявшейся на ноги Зайры.Она молча кивнула.– Вот и ладно… О… С этим сложнее… – указал хирург на неподвижно лежащее тело. – Сотряс, Коля. А может, и ушиб. Хорошо ты ему мозги тряханул.– Надеюсь, что вправил. – Рассветов хмуро оглядывал поле битвы. Виски пульсировали давящей болью, а место баронского тыка казалось намазанным горчицей. Ритм сбитого дыхания восстанавливался медленно, пересохшее горло неприятно саднило. «Хоть сейчас на больничный!» – он с удовлетворением подметил возвращавшийся ироничный взгляд на происходящее. Жизнь продолжалась.Интерес к чужому здоровью, особенно в свете пережитого, еще не вошел у Павла в привычку, и он сразу же приметил более занятные элементы обстановки. Робко приблизившись, молодой хирург надел стерильные перчатки и осторожно наклонился за валявшимися на полу орудиями несостоявшейся мести. Он уже подобрал стилет и потянулся за тускло мерцавшим пистолетом, когда был остановлен властным голосом:– Не трогайте! Это не ваше!Павел смущенно выпрямился:– Я просто посмотреть. – Он с деланой небрежностью повел плечами. – Не сломаются же…

– Дайте сюда! – Барон был непреклонен. – Вы ведь не хотите проблем с законом? – Проблемы могут быть у вас, – вступился за коллегу Масяненко. – Если оружие будет сдано в соответствующие органы.– Разбирательства не выгодны ни вам, ни нам. Все обошлось, и мы надеемся на взаимопонимание… – Старик выразительно взглянул на городского хирурга.– Наши претензии, в свете благополучного исхода, не так уж и велики. Расстерилизованная операционная, испуганный медперсонал и подпорченный вечер. – Олег обернулся к Николаю. – Что же касается нашего коллеги…– Не надо! Я сам… – Рассветов грубо осадил хлопочущего за него приятеля. – Покиньте операционный зал! – рявкнул он.И, демонстративно отвернувшись, занялся лежащим на полу мужчиной. Морсан вяло реагировал на тактильную стимуляцию и бурно – на болевую. «Зрачки равные, рефлексы в норме, кровоизлияний нет…» – удовлетворенно констатировал анестезиолог. Добившись вялого сопротивления в виде отмахиваний и неразборчивого бормотания, Рассветов объявил:– Сотрясение мозга. Утром – на прием к неврологу. – Он кивнул ромалэ, суетившимся рядом. – Забирайте.Мужчины резво подхватили и бодро покинули операционную.На смену им влетела взволнованная санитарка:– Милиция! Приехали! – Переведя дыхание, женщина радостно уточнила: – Трое, с пистолетами!– Неактуально! – проворчал Олег. – Ну что, Коля, я говорю, чтобы вывозили, – кивнул он на злополучного пациента.– Говори. – С медицинской точки зрения цыган был ему уже неинтересен.– Да, так что с инцидентом? Мне все подробно и честно рассказывать товарищам из органов? Или как? – прямо спросил Масяненко у барона.– Вы умный человек, доктор. И мы прекрасно понимаем друг друга. Мы настоятельно просим вас о снисходительном отношении к нашему товарищу. И оценим ваше согласие…– Хорошо. – Олег избавил собеседника от гнетущего продолжения. – Все, что произошло в этих стенах, здесь и останется. По крайней мере на официальном уровне…– Пройдемте со мной. Вам необходима перевязка. – Масяненко кивнул на изрезанную шею цыгана.Остроносый профиль барона чинно удалился вслед за городским хирургом.– Спасибо вам! – Зайра тихо подошла к Николаю. – Вы… вы… Я восхищена! – К ее слезам он уже успел привыкнуть, но сейчас смутился.– Да чего уж там! – буркнул анестезиолог. – Обидно стало, вот и…– Спасибо, доктор! – Голос лежащего на столе цыгана был картавым и немелодичным.В оперзал с грохотом вкатились присланные Олегом носилки.– Карета подана! – Палатная медсестра весело подмигнула уныло кивнувшей анестезистке. – Небось заждались уже…– Мы не скучали, – заверил ее Рассветов.– Наслышаны, наслышаны. В коридоре целый табор суетился. Не прорвешься.Пациент вяло переполз на портативное ложе.– Газуйте! – разрешил Николай. – Палата далече?– У самого выхода. Олег Степанович распорядился.– И то верно. Нечего милиции и родне по всему отделению шляться.Цыган в коридоре не было. Свернув за угол, они увидели троих парней в милицейской форме, которые фактически заблокировали проход к палате прооперированного.– Один лежать будешь. Как в люксе, – саркастично сообщила уставившемуся на товарищей из органов цыгану медсестра.– Ну не совсем один. Круглосуточная охрана прилагается, – уточнил Рассветов. – Ожидайте в коридоре, – обернулся он к Зайре.В этот раз спорить она не стала.Перекладывание больного на широкую функциональную кровать не принесло медицинских сюрпризов. В очередной – хотелось, чтобы в последний, – раз проверив пульс, дыхание и рефлексы мужчины, Николай направился к выходу из палаты. Но его уже ждали.– Добрый вечер. – Вежливый милиционер. Еще и на ночь глядя. Похоже, день у ребят был не слишком загружен работой. – Ему не требуются какие-либо спецприспособления?– Не понял? – Поздороваться Рассветов забыл.– Ну смены положения тела не предполагается?– Да нет, в общем-то… По крайней мере до утра на спине с приподнятой головой. А что?– Тогда мы его фиксируем. – Страж порядка зазвенел извлеченными наручниками. – Так положено, – пресек он дальнейшие вопросы.Анестезиолог пожал широкими плечами и вышел в коридор.«Ужин или душ и – на боковую?» Тягостная дилемма затмила его сознание. Он даже не обратил внимания, что Зайры в коридоре нет. Ноги сами несли к ближайшему оазису в стенах больничной пустыни. Вход в заветную ординаторскую хирургического отделения был уже в пределах отчетливой видимости. «Еще немного, еще чуть-чуть…» Вдруг высокая створка пластиковой двери, ведущей из отделения, распахнулась, и две щуплые фигурки, в которых анестезиолог без труда узнал давешних участников разборок в операционной, бодро направились к врачебному приюту. В руках обоих мужчин были до отказа набитые пакеты. Впередиидущий, не выпуская тяжкой ноши, осторожно пнул дверь ногой. Ребят, похоже, ждали. Вход оказался незапертым.Рассветов был еще в десятке метров от цели, когда цыгане так же бодро покинули ординаторскую.– Доктор, доктор! – Зайра возникла столь же неожиданно, как и ее родственники. – Я ждала вас. Одну минуту!Врач остановился. Сильных эмоций уже не было. Только усталость. Но точку поставить все же стоило. А именно к этому и шло.Женщина отступила в сторону, пропуская барона. Затем аккуратно прикрыла дверь и подошла сама.– Барон очень ценит ваше участие. Он понимает, чем вы рисковали. И ради чего…«Я сам не понимаю!» – едва не испортил пафос момента Рассветов.– …И в знак нашей величайшей признательности мы просим вас принять этот скромный подарок.О, это уже интересно.Сверкая белизной усеявших темную шею бактерицидных пластырей, старик снял с указательного пальца левой руки массивный перстень и протянул его Зайре. Она благоговейно взяла предлагаемый дар и, осторожно коснувшись левой ладони Николая, встретилась с ним голубоглазым выжидательным взглядом. Врач позволил своей большой руке подчиниться мягкости ее пухлых пальцев. Желтый металл кольца венчал крупный тускло мерцающий черный камень.

 

Подарок ощутимо сжал указательный палец анестезиолога. Размер-то не под его лапищу…

– Еще раз спасибо, доктор. – Она отпустила его руку.

– Спасибо. У вас большая душа, – веско нарушил молчание барон. Его кивок послужил заключительным аккордом «церемонии награждения».

Несколько секунд Рассветов созерцал дверь, за которой скрылась эта пара. Усталость не прошла, но сонливость отступила. Дилемма о душе и ужине испарилась. «Жить, Коля, жить!» Он двинулся ко входу в ординаторскую, но, уже взявшись за ручку, остановился. Подарок солидно переливался на смуглом пальце. Врач медленно свинтил перстень. Приблизил к глазам, рассмотрел. Аккуратно завернул в носовой платок и положил в карман. Это – личное.

И, предвкушая намечающийся сабантуй, толкнул незапертую дверь.

 

Грех

– Остановите лифт! – Темнов склонился над телом девушки и, приложив к неподвижной груди фонендоскоп, прослушал сердечные шумы. – Глухо!

Накинув гибкий шланг бесполезного сейчас инструмента на шею, врач рывком сорвал прикрывавшее обнаженное тело одеяло. Наложив ладони на среднюю треть грудины пациентки, он произвел несколько энергичных надавливаний. И лишь после этого, убедившись в отсутствии пульса на обеих сторонах тонкой белой шеи, хмуро сообщил:

– Остановка.

Понятливая медсестра быстрыми движениями уже извлекала из реанимационного чемодана все необходимое. Темнов продолжил непрямой массаж сердца.

– Шприц с адреналином мне! А сама – гормоны по вене!

Схватив протянутый шприц, Александр вонзил иглу в подбородочный изгиб девушки.

– Что стоите?! Берите мешок! – подстегнул он вжавшуюся в угол лифтершу.

Медсестра протянула перепуганной женщине компактный дыхательный мешок.

– Наложите маску на область рта и носа. Плотнее! Теперь в ритме собственного дыхания сжимайте этот упругий резервуар. Ну! Пробуйте! – Врач не переставал ритмично надавливать на грудину бездыханного тела. – Смелее! Времени нет! Вот… Сжали – отпустили. Не частите! Что там с веной? – поинтересовался он у медсестры.

– Давления нет, попрятались все! – Людмила суетилась над безвольно повисшим запястьем. – Эх, подпорку бы! А то рука висит…

– Приготовьте еще адреналин! Я скажу, когда подать.

В остановившемся между этажами лифте становилось жарко.

– Почему люк в потолке не открыт? – Вопрос был призван в некоторой степени разрядить обстановку, но прозвучал как порицание.

– Так холодно же еще?! – Сбитая с толку лифтерша на мгновение прекратила дыхательную стимуляцию.

– Дышать! – напомнил Александр. – Парься теперь из-за вашей криофобии! – Пот мерзкими теплыми струйками стекал по его разгоряченному лицу.

– Есть гормоны! – сообщила справившаяся с неуловимой веной медсестра. – Что дальше?

«Молиться!» – внутренне ответил Темнов, но, соблюдая алгоритм, приказал:

– Атропин! Катетер стойкий?

– Пока действует. – В доказательство Людмила отвинтила крохотную заглушку, продемонстрировав одинокую капельку темной крови.

– Хорошо. Промойте и ждите. – Реаниматолог вновь тщетно попытался нащупать пульс на шейных сосудах пациентки. – Прекратите дышать!

Выпрямившись, Александр с размаху опустил правый кулак на область сердца девушки.

– Есть шумы! – сообщил врач, прильнув фонендоскопом к покрасневшей от его манипуляций груди. – Дышите, дышите! – подстегнул он замершую по его предыдущей команде лифтершу. – Люда, еще гормоны! Массаж пока отставим.

Через минуту Темнов с удовлетворением убедился в нарастании сердечной деятельности.

– Хорошо! На этот раз вернули. Давайте я вас сменю. – Отобрав у лифтерши мешок, доктор осторожно продолжил подачу воздуха, согласуя поток с едва наметившимся самостоятельным дыхательным ритмом пациентки. – Поехали!

Остановленный между этажами лифт возобновил свое шумное вознесение. Как и предполагал Александр, в холле пятого этажа их уже ожидали родители сопровождаемого им груза. Две пары испуганных глаз с настороженной подозрительностью уставились сначала на тело дочери, а затем обратили взгляды на реаниматолога.

– Что случилось?! Ей хуже?!

– Немного, – соврал он в максимально допустимых для данной ситуации пределах.

– Это опасно? Она жива?! – Мать судорожно ухватилась за ее бледную ладонь.

«Пока – да». Но вслух озвучил менее обтекаемую формулировку:

– Состояние тяжелое. Выводы делать рано… Помогите нам! – велел он лифтерше, уступая место в изголовье каталки. Сам же, став слева, продолжил ненавязчивую дыхательную поддержку.

Усилиями двух женщин каталка двинулась по длинному коридору.

– Не так быстро! – осадил ретивых сотрудниц Александр. – Марафон сейчас ни к чему.

Взволнованные родители буквально наступали им на пятки, едва не забегая по бокам и психологически подстегивая и без того взвинченных медсестер. В большинстве других случаев Темнов бы в весьма бесцеремонной манере осадил настырно-торопливых пращуров, но сейчас даже минимальный прессинг на шокированную родню казался ему неуместным.

«Еще фактически ребенок. Девчонка сопливая! И такой хреновый прогноз… Что же это за аллергия такая?!»

Двери в реанимационное отделение были предупредительно распахнуты. Стоявшие на пороге медсестра и санитарка с беспокойством поглядывали на приближающиеся носилки.

Все! Дальше начиналась закрытая зона. Никаких родственников!

– Ожидайте здесь, у входа, – не терпящим возражений тоном сообщил врач не сбавлявшим темп родителям. – Я скоро к вам выйду.

Створки массивных дверей захлопнулись за его спиной, изолировав реанимационный отсек от внешнего мира.

– Аппарат, девочки, живее! Переводим на искусственную вентиляцию.

– Была остановка, – объяснила сотрудницам сопровождавшая тело медсестра. – Прямо в лифте. Брр…

– Бодрее! – как можно спокойнее произнес Темнов. – Даст Бог, обойдется!.. Так, атропин мы вводили… Интубируем… Нет, без релаксантов… Здесь фактически атония… Люда, стань рядом… Вижу щель! Трубку! Проводник! – Гибкий чужеродный элемент в дыхательных путях фактически не вызвал сопротивления со стороны пациентки. Подсоединив конец трубки к шлангу дыхательного аппарата, реаниматолог прослушал дыхательные шумы над легкими и, разогнувшись, еще раз осмотрел безвольно раскинувшееся на широкой кровати тело.

Губы и крылья носа слегка порозовели, но пальцы оставались синюшными, конечности мертвенно холодили теплую ладонь врача. «Хреново! Периферический кровоток не возобновляется… Глубокий шок, однако!»

– Света! – окликнул он замершую у стола санитарку. – Толстый желудочный зонд. Конец намочи… И воды побольше. Мыть на совесть будем.

Приняв поданный медсестрой упругий шланг, он, придерживая длинноволосую голову, осторожно ввел зонд в рот коматозницы и, медленно проталкивая его вглубь пищевода, погрузил в полость желудка. Произвольных выделений не было. «Так, пищи нет. А на голодный желудок витаминчикам легче всосаться. Невезучая девка…»

– Света! Заливай… Осторожно. Стоп! – Он опустил подсоединенную к выходному концу зонда воронку ниже уровня кровати и внимательно следил за содержимым поступавшей из желудка жидкости. Чисто. Слив слегка замутненную воду в таз, Александр повторил процедуру. Кроме одиноких волокон застарелого содержимого, никаких «полезных» для диагностики примесей в промывных водах не наблюдалось. – Ну, Бог троицу… Еще раз! – И людская настойчивость, похоже, сейчас импонировала Божьей воле, потому что в этот раз на стенках воронки осела пара белых кругляшек, не оставлявших сомнения в том, что прием медикаментозных средств все-таки был. – Странные витамины… – Темнов осторожно подобрал находку затянутыми в резиновую перчатку пальцами. – Вам не кажется? – продемонстрировал он таблетки медсестрам. – Я таких не припомню… Разве что аскорбинка… Но она гораздо крупнее… Рассосались, что ли…

Отложив таинственные пилюли, врач залил в желудок болтушку с адсорбентом и лишь после этого плавно вынул зонд из девичьего рта.

– Люда – соду медленной каплей. Таня – мочевой катетер.

Пульсоксиметр стабильно выдавал 90/60 и частоту сердечных сокращений в районе 110.

Стянув мокрые перчатки, Александр вновь прослушал сердечные шумы и оценил пульсацию на шейных сосудах пациентки. Деятельность слабая, но ритмичная. Однако зрачки ему не нравились. Расширившиеся во время клинической смерти темно-голубые кружки так и не сузились до нормального диаметра, а глазные рефлексы были настолько вялы, что впору было думать о глубокой коме. За почти семилетнюю врачебную практику он впервые столкнулся со столь бурной аллергической реакцией. Да еще на простые витамины. Вырисовывалась явная нестыковка между сообщенными фактами и действительными находками…

– Таня, сохрани эти пилюльки. Утром лаборатория разберется… Если раньше правды не узнаем…

Набросав план интенсивной терапии, рассчитанной на мощную мозговую и сердечную поддержку, Темнов дал указания медсестрам:

– Ставьте вторую вену. Пока – по схеме, – ткнул он в свежеисписанный лист назначений. – Я выйду, пообщаюсь с родней.

Испуг во взглядах дожидающейся пары за прошедшие несколько минут успел смениться паническим ужасом. Опершись о стену, женщина непрерывно обмахивала бледное лицо платком и, судя по всему, едва сдерживала рыдания. Смуглое лицо мужчины блестело от пота, хотя в коридоре было весьма прохладно. Отец первым дифференцировал представшего перед ними врача:

– Доктор! Как она?! – Он испуганно осекся, боясь честного ответа.

– Стабильно… Но состояние тяжелое. – Сейчас Александру было не до сюсюканий.

– Но она выживет?! Ведь выживет?! Не молчите, доктор! – Он, казалось, требовал ответа раньше, чем сам формулировал вопрос. Впрочем, у Темнова все больше укреплялось впечатление, что реальный прогноз не был для них загадкой.

– Чем она отравилась? – Реаниматолог даже несколько пожалел о столь жесткой прямолинейности вопроса. Но времени для самоосуждения не было.

– Что?!.. Ой, доктор, мы… – Отец смолк, отрешенно уставившись в пространство.

Женщина на заднем плане качнулась вбок и, скользнув тонкой рукой по стене, бессильно присела на пол.

Открыв дверь в отделение, Темнов громко распорядился:

– Стул и нашатырь!

Обмороки у дверей реанимации были делом если не регулярным, то, во всяком случае, не редким. Поэтому не прошло и минуты, как подкошенная стрессом мать была усажена на жесткий отделенческий стул и умело стимулирована к осознанной жизнедеятельности парами нашатырного спирта.

– Люда – давление. Если ниже девяноста на шестьдесят – гормоны, можно в мышцу. Пойдемте со мной! – вывел он из ступора нервно кивнувшего отца.

Путь не был дальним. Кабинет заведующего реанимационным отделением располагался за третьей по правой стороне дверью на территории кардиологии. Ввиду того что диван в ординаторской был один, а дежурная бригада включала двоих анестезиологов, возникали закономерные неудобства, связанные с обустройством ночного бдения последних. Поэтому, во избежание склок на почве дележа единственного койко-места, отнюдь не улучшавших трудовую дисциплину, Исаак Данилович милостиво позволял использовать свой кабинет в качестве дополнительной спальни. Для чего была специально изготовлена копия ключа, постоянно лежавшая в общеизвестном тайнике на одной из книжных полок в ординаторской. В начале почти каждого своего дежурства, дождавшись ухода заведующего, Александр предусмотрительно клал заветный ключ в карман и, убедившись, что старший напарник не претендует на уединение в кабинете, перебирался в уютную каморку, оставляя укомплектованную компьютером и большеэкранным телевизором ординаторскую в распоряжении коллеги. Зачастую, когда ремзал был пуст, он в ней и оставался, рискуя утром засесть за оформление историй поступивших ночью пациентов. Сейчас был как раз такой редкий, но весьма неприятный случай. На часах – половина четвертого утра. Девчонка в терминальном состоянии. Будь в его распоряжении компьютер, он параллельно с врачебным бдением оформил бы ее историю. Но будить мирно спящего в ординаторской Николая было верхом непорядочности. Тем более что Рассветов был едва ли не самым лояльным по отношению к темновским «уединениям» старожилом, вверяя молодому коллеге ключ от кабинета фактически на каждом их совместном дежурстве.

– Проходите. – Александр повернул выключатель и придержал дверь, пропуская шатко бредущего за ним мужчину. – Присаживайтесь.

Сам он расположился напротив отца пациентки, на разостланном диване.

– Ну?! – нарушил повисшую тишину врач. – Рассказывайте.

– Понимаете, доктор, здесь такая ситуация, – сбивчиво начал мужчина. – Мы не сказали вам всей правды… Мы не могли, доктор! – Он наградил Темнова умоляющим взглядом.

– Спокойно, спокойно! Я все понимаю. У вас были на то веские причины. – Об истинном диагнозе Александр уже начал догадываться. Неясной оставалась лишь мотивация лжи.

– Да-да, доктор! Причины очень важны… Скажите, она умрет?! – Его верхняя губа дрожала, а непроизвольно двигавшиеся руки казались лишними отростками.

– Сложно сказать… – (Чертова привычка к обтекаемым фразам!) – Вероятность очень велика, – выдохнул врач.

– Я так и знал! – Отец обреченно откинулся на спинку стула и, сцепив побелевшие пальцы в тугой замок, сделал несколько глубоких вдохов, словно ассимилируя полученную информацию. – И ничего нельзя сделать?! – Дежурный в подобных случаях вопрос сейчас окончательно выбил утомленного реаниматолога из колеи.

– Я не Бог! И не пророк! Вы спросили о прогнозе, я ответил… Варианты всегда возможны, – смягчился он. – Но шансов мало. – Темнов опустил ладонь на колено, ставя точку в утомительном бесплодном обмене фразами. – Я вас не за этим пригласил.

Вновь погрузившийся в защитный ступор отец, казалось, не слышал последней фразы.

Наклонившись, Темнов легонько толкнул обтянутое демисезонными брюками колено собеседника.

– Вы меня слушаете? – Поймав отчаявшийся взгляд карих глаз, врач повторил изначальный вопрос: – Чем она отравилась?

– Да, конечно… Вы ведь все уже поняли… Правда, доктор?

– Для меня ясен лишь факт отравления. Предположительно, таблетками. – Александр решил не блюсти утомительную процедуру и выкладывал все начистоту. – Но характер яда мне неизвестен. Я могу лишь предполагать. Если же вы сообщите мне наименование препарата и приблизительную дозу, то я, возможно, – он сделал паузу, выделив последнее слово: – Возможно, смогу откорректировать лечение, подобрав более оптимальную схему.

– О, господи! За что нам это?! – Он театрально заломил руки, воздев влажные глаза к потолку. Пересохшие губы беззвучно задвигались.

– Успеете еще помолиться! – прервал неуместный, по его мнению, ритуал Темнов. – Вы меня задерживаете.

– Простите! Я просто… – Дрожащая рука отца извлекла из кармана куртки светло-желтый флакончик и протянула врачу: – Вот…

– Но ведь это рецептурное средство! Как оно оказалось у вас дома? – удивленно нахмурился реаниматолог, прочитав название сильнодействующего транквилизатора.

– Это жены. Она иногда принимает. Нервы, знаете ли…

– Она на учете у психиатра?

– Н-да… Только, пожалуйста, не разговаривайте с ней на эту тему… – поспешно предупредил он. – Я сам отвечу на все ваши вопросы.

«Ну, по крайней мере один любимый человек в его жизни останется», – горько отметил про себя врач.

– Сколько таблеток приняла девочка?

– Жена только на днях принесла новый флакон…

– То есть ваша дочь выпила все эти таблетки?

– Д-да. Э-эт-то м-мно-г-го?

– Спасибо. Пока все. – Темнов поднялся и отпер дверь. – Идите к жене. Вдвоем вам будет легче.

Поняв, что разговор окончен, мужчина, пошатываясь, вышел в коридор. Отошедшая от обморока мать вновь подпирала стену у входа в реанимационный отсек.

– Света, проводи родителей в холл перед кардиологией… Вы дойдете? – обратился врач к женщине.

– Я останусь здесь… – тихим, но непреклонным тоном произнесла она.

– Из больницы вас никто не гонит, – коряво успокоил ее Темнов. – Но под дверями реанимации находиться запрещено… Таков порядок, – развел руками он.

– Пожалуйста, доктор! – вступил отец. – Мы тихонько… Только постоим. И все. Мешать мы вам не будем…

– Будете! – Невыспавшийся Александр гневно сверкнул глазами на несчастных родителей. Его утомила беседа в кабинете, и он не собирался продолжать обмен мнениями. – Одним своим присутствием вы уже оказываете на нас определенное психологическое давление. Разве не понятно?! А это отнюдь не способствует более внимательному выполнению профессиональных обязанностей… – Жестко, но честно. – Света, возьми сидячую каталку.

Помедлив, отец согласно кивнул лысеющей макушкой. Мать, шатко отделившись от стены, устроилась в поданном санитаркой кресле. Проводив взглядом удаляющуюся по коридору троицу, Александр вошел в реанимационный блок.

– Давление скачет, – сообщила Татьяна. – Причем без видимых причин. На соде восемьдесят на сорок держалось, а как р*н поставили – до шестьдесят на тридцать упало. Странно как-то…

Уже зная, что он увидит, Темнов оценил неврологический статус пациентки и заглянул ей в глаза. «Твою мать!.. Плывут». Темно-голубые кружки значительно увеличились в размерах, занимая сейчас практически половину диаметра сетчатки.

Просмотрев лист назначений, реаниматолог на несколько секунд задумался:

– Усильте мозговую подпитку, – велел он медсестре. – Это и это, – он поставил дополнительные плюсы в графах напротив соответствующих медикаментов, – в двойной дозе. При снижении АД – сразу зовите.

Коридор был пуст. Не выключив свет, Темнов одетым улегся поверх одеяла и, созерцая пожелтевший от никотиновых смол потолок, попытался трезво проанализировать ситуацию. «Прогноз для жизни у девки хреновый. Отек мозгов не спадает… Невролога позвать, что ли…» Взгляд врача остановился на черных стрелках настенных часов. 3:20 утра. «А смысл? Он ее что, с аппарата ИВЛ снимет? Лечение я и без него назначил в полном объеме… Токсиколог?.. Те же яйца… Лаборатория раньше 8:30 – при самом идеальном раскладе – анализ не выдаст. К тому же препарат и так известен. Приблизительная доза – тоже… – При мысли о гигантской дозе принятых самоубийцей транквилизаторов Александра передернуло. – Эх, сейчас бы протокол первичного осмотра напечатать!.. Все равно уже не заснуть…»

– Александр Евгеньевич! – Приглушенный дверью шепот не предвещал ничего хорошего.

Татьяна молча кивнула в сторону реанимации. Темнов кивнул в ответ, и они поспешили к пациентке.

– Давление минуту назад почти до нуля упало, – усугубила его подозрения Людмила. – Пульсоксиметр, как раненый, визжал… Сейчас вроде повысилось… – неуверенно заключила она, указав на мерцающую шкалу.

Ослабленный, но все еще ритмичный пульс отчетливо определялся на бледных запястьях. Дыхательные шумы добросовестно работающего аппарата прослушивались над всей поверхностью легких. Но ширина зрачков достигла максимально возможного предела, заняв всю сетчатку. Глазные рефлексы не определялись.

Александр осторожно повертел голову пациентки с боку на бок, хмуро следя за послушными маршруту движения кружками зрачков.

– Охлажденный физраствор есть?

– Откуда? Только комнатной температуры, – пожала широкими плечами Татьяна. – Зачем он нам…

– Хорошо. – Впрочем, сейчас подобные нюансы не имели значения. – Света, спусти воду и набери похолоднее. Стакан, не больше.

Взяв десятикубовый шприц, он набрал из поднесенной санитаркой кружки прохладную жидкость и, нацепив на кончик шприца короткий пластиковый катетер, медленно ввел воду в левое ухо девушки. Трижды повторив процедуру, он неспешно проделал ту же манипуляцию с правым.

– Ясно, – выдохнув, распрямился Темнов. – Приготовьте адреналин. На всякий пожарный. Вентиляция в прежнем режиме.

Безутешный отец смертницы вновь ждал его на выходе из отделения.

– Доктор!

– Я же вас попросил не торчать у дверей… – Александр осекся.

– Это очень важно, доктор! Выслушайте меня! Умоляю! – Они уже дошли до дверей кабинета. На этот раз врач вошел первым.

– Я не решался вам это сказать, доктор… Понимаете… – Он так и остался стоять посреди небольшой комнатушки, возвышаясь над сидящим на диване Темновым. – Мы, то есть наша семья – люди верующие. Христиане… – Он запнулся, не то от волнения, не то в ожидании реакции слушателя.

Но реаниматолог молча созерцал участок стены за его спиной. Усталое хмурое лицо не выдавало никаких эмоций.

– И для нас – христиан – самоубийство является тяжким, смертным грехом. – Он снова запнулся, но, желая побыстрее облечь в слова рвущуюся наружу истерию, выдохнул: – Самоубийца не попадает в рай.

Их взгляды встретились, и Темнов заметил, что отчаяние застывшей маской прилипло к лицу собеседника.

– Для нас это очень важно, доктор! – Дребезжащий голос отца повышенными интонациями апеллировал к вниманию врача. – Очень!

– Чего вы от меня хотите? – Неприятное предчувствие липкой волной поднималось из глубин уставшего сознания.

– Я… Вы должны понять нас, доктор! – Отступив, он споткнулся о стул и фактически повалился на обтянутую синтетикой поверхность. – О, господи!..

– У меня нет времени! – Александр начинал сердиться. Ночная суицидница и ее родня съедали слишком много энергии.

– Да-да, конечно! Вы ведь должны лечить… – Внезапно, словно устав имитировать сломленного горем бедолагу, он наклонился вперед и, уперев побледневшие кулаки в колени, четко спросил: – А смысл? Только правду, доктор… В проводимом вами лечении есть смысл?

Выбитый из образа столь резкой сменой настроения собеседника, реаниматолог пару секунд с растерянным недоумением смотрел в приблизившееся меловое лицо.

– Я просто выполняю свой долг… – Чеканя каждое слово, он пытался удержать дискуссию в рамках стандартной для отношений «врач – пациент» фабулы.

– Мы уважаем ваш выбор. Четкое следование принципам избранной профессии – похвальное действие. – Мужчина, казалось, немного успокоился и уже мог связно излагать свою позицию. – Но, думаю, вы не станете возражать, что наш – мой и моей жены – родительский долг – все же неизмеримо выше навязанных обществом обязательств.

– Я вас понимаю. – Темнов зафиксировал взгляд на вспотевшей переносице родителя. – Но, думаю, и вы понимаете, что исполнить вашу просьбу я не могу.

Мужчина кивнул с усталой обреченностью.

– Да, конечно, доктор. Мы не вправе требовать… – Словно окрыленный новой идеей, он внезапно поднял вспыхнувший внутренним светом взгляд на врача. – Но проинформировать вас мы обязаны… Мы не можем просто сидеть и смотреть, как наша девочка умирает. Уходит в преисподнюю.

Александра передернуло. Последнее слово прозвучало настолько зловеще, что его темная образность, казалось, выплеснулась в тесное пространство кабинета.

– Всегда есть надежда… – Его едва не стошнило. Спасло лишь отсутствие содержимого в желудке – на дежурствах он часто устраивал себе «разгрузочные» дни, сутки воздерживаясь от любой пищи и потребляя жидкость лишь в минимальных количествах. – Я не могу с уверенностью сказать, что…

– Но ведь она уже умирала?! – Самообладание вновь изменило ему, и он почти сорвался на крик. – Там, в лифте! Я ведь все понял!.. Еще тогда!.. Вы ведь уже один раз вернули ее!.. Не дали ей уйти!..

И, прежде чем Темнов сообразил, было ли последнее восклицание порицанием, отец смертницы упал перед ним на колени и, схватив за руку, припал сухими горячими губами к тыльной стороне ладони.

– Спасибо! Спасибо, доктор!.. За то, что не дали моей девочке попасть во власть дьявола… Спасибо вам…

Александр почти испуганно отдернул руку. Он чувствовал, что ситуация начинает «засасывать» его, и – боялся. Испытывал страх перед возможностью неизвестных доселе поведенческих реакций, которых он, разменяв четвертый десяток, раньше не знал и знать не желал, предпочитая оставаться если и не совсем конформистом, то, во всяком случае, не разрушителем устоявшихся поведенческих схем. «Так проще…» – внутренне озвучил он оправдательную мотивацию. Но тошнота лишь усилилась.

– А если она еще раз умрет?! – Пронзительный взгляд слезящихся глаз отца буравил нахмурившееся лицо реаниматолога. – И вы не успеете ее вернуть?! Что тогда?!

Спохватившись, что его реплика может быть расценена как обвинение, он поднял руки к лицу и обессиленно пробормотал: – Нет, нет! Только не это!..

– Я ничем не могу вам помочь! – четко выговаривая каждое слово, заявил Темнов. – Я – врач. И я буду спасать пациентку до тех пор, пока есть хоть малейшая надежда на благополучный исход… А надежда есть всегда, – преодолев комок в горле, повторил он банальную сентенцию.

– Не поймите меня неправильно, доктор! Я ни в коем случае не собираюсь перекладывать на вас грехи своей семьи. И тем более принуждать вас к нарушению закона… – Он горько усмехнулся, еще раз давая понять, что Закон Божий в его шкале ценностей стоит неизмеримо выше законов мирских. – Единственное, о чем я прошу… Я все сделаю сам, доктор! – выдохнул он в покрасневшие глаза врача.

– Ну и как вы себе это представляете? – Сжавшиеся скулы Александра выдавали готовность рассердиться. – Вы самовольно проникнете в отделение, вот так запросто подойдете к телу дочери и отключите дыхательный аппарат, или воткнете нож ей в сердце, или е…

– Нет! Нет! – Его крик наверняка был слышен по всему кардиологическому отделению. – Вы не можете говорить так! Не имеете права! – Но последний возглас прозвучал скорее криком о помощи, чем порицанием.

– А вы имеете?! Вы, отец, прикрываясь дикими, на мой взгляд, аргументами, предлагаете мне, лечащему врачу вашей дочери, стать соучастником ее убийства. Да кто вы такой, чтобы принимать подобные решения, да еще и вовлекать в них других?!

– Я – отец… – Похоже, для себя он уже нашел ответ на этот вопрос. – И мною движет лишь стремление избавить дочь от кары за невольный грех…

– Все! – Теперь по коридору разнесся гневный возглас врача. – Уходите! – Он встал и, почти оттолкнув подавшегося вперед собеседника, отпер дверь. – Надеюсь, ваша супруга настроена не столь радикально…

Отец медлил, пересохшие губы едва шевелились, пытаясь озвучить рвущуюся наружу боль. Изначально обреченный на тупиковый исход диалог с доктором лишь укрепил его в необходимости самостоятельных действий.

Темнов прикрыл дверь и навис над сжавшимся на стуле родителем.

– Я вам четко объясню, как намерен действовать. Сейчас я возвращаюсь в отделение. Реанимационный блок запирается до половины восьмого утра – до начала пересменки. Лечебные мероприятия, назначенные мною вашей дочери, будут осуществляться в полном объеме. Слышите, в полном объеме! До самой ее смерти. Точка!

На сей раз отец все же поднялся и на негнущихся ногах вышел из кабинета.

– И не делайте глупостей! Подумайте о своей жене. Каково ей терять двоих близких людей. – Показавшийся сначала Темнову сверхразумным, хотя и радикальным, аргумент прозвучал явно не к месту и донельзя коряво.

Войдя в отделение, он повернулся, чтобы лично запереть за собой дверь.

– Не так быстро! – раздался за спиной знакомый баритон. – Сам работаешь, дай и другим в докторов поиграть.

Помятое лицо Николая вплыло в поле бокового обзора Александра.

– Что, и вас куда-то дернули?

– Хирургия, будь она неладна! Аппендицит у них, видите ли, в четыре утра созрел.

– Долго созревал?

– Да уж с семи вечера, бедолага, колебался. Все разрешения на операцию не давал, я, говорит, только городскому хирургу в руки отдамся. А тут, видать, припекло, решил и Масяненко не дожидаться.

– Ну ни пуха… – Хотя оба доктора понимали, что, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, поспать сегодня уже не удастся.

– А у тебя, я смотрю, девчушка – растеньице? – Рассветов хмуро покачал большой головой. – Мозговые рефлексы проверял?

– Да. – Темнов поспешил в ремзал, не желая развивать тягостную тему.

– Давление восемьдесят на сорок, – озвучила Татьяна показания электронного тонометра. – За последние двадцать минут снизилось в среднем на десять.

– Гормоны давно были?

– Еще и пяти минут не прошло.

Зрачки пациентки замершими озерами безучастно уставились на реаниматолога. Пульс на шейных сосудах заметно ослаб.

– Д*н, медленной каплей, – распорядился Александр, дав добро на использование одного из самых радикальных средств. – Я – в ординаторской.

Вместо запланированного печатания истории болезни Темнов предался навязчивым воспоминаниям событий двухлетней давности. Тогда он точно так же, как и сегодня, дежурил по реанимации, вечер прошел аналогично спокойно, а к полуночи «скорая» доставила старушку-коматозницу. Возраст – далеко за 70, повторный инсульт с обширным кровоизлиянием в головной мозг – шансы на благополучный исход близки к нулю.

Была назначена стандартная схема противоотечной и гипотензивной терапии. Лечение проводилось наличествующими в запасниках отделения лекарственными средствами. Состояние пациентки медикаментозно замедленно, но стабильно ухудшалось. В общем, выражаясь бездушно – статистическим сленгом, – «стандартная ситуация с неблагоприятным прогнозом». Темнов, ночевавший тогда в ординаторской, как раз предусмотрительно заканчивал набор эпикриза, не ставя, впрочем, в заглавии слова «посмертный» – передавшаяся от старших коллег традиция.

Надо отметить, что практика заблаговременного оформления выписок «бесперспективным» больным существует в реаниматологии (да и не только) со дня основания этой важной, но мало почитаемой и среди коллег, и среди пациентов (в большей степени, их родственников) специальности. Причина, в подавляющем большинстве случаев, довольно прозаическая – нежелание задерживаться сверх рабочего времени ради занятий «бумагомаранием».

По негласной договоренности среди врачей стационаров – кто больного «хоронит», тот историю и оформляет. Включая такой щекотливый в некоторых случаях нюанс, как постановка своей подписи на титульном листе под диагнозом. Исключения составляли лишь пациенты, лично курируемые заведующим, или же особо «скандальные» случаи, потенциально влекущие за собой тщательные разбирательства. Тогда к составлению выписного документа подходили либо коллегиально, либо судьба «верных формулировок» целиком ложилась на плечи городского специалиста.

Изредка возникали околоабсурдные ситуации, когда принявший в 8:00 утра суточную смену дежурант в 8:30 констатировал смерть находившегося несколько дней в отделении пациента. И бедняге, лишь косвенно задействованному в отправке врученного ему практически мертвого тела в «мир иной», приходилось битый час строчить объемный эпикриз, формулировать зачастую громоздкий диагноз и ставить свою подпись в графе «лечащий врач». Бывали и противоположные случаи, когда предвкушающий скорое избавление от «гиппократовых лямок» эскулап вдруг оказывался после 7:00 утра у постели агонизирующего больного, констатация биологической смерти которого фактически совпадала с окончанием суточной вахты. И жертва роковой каверзы оставался до 9:00 и даже дольше, чтобы накропать складно сформулированный опус о пребывании безвременно почившего в стенах отделения страдальца.

 

Поэтому многие дежуранты, приняв по смене «бесперспективного» пациента или же госпитализировав такового, стремились как можно быстрее, желательно одновременно с первичным осмотром и базовыми обследованиями, набросать остов документа, сопровождающего несчастное тело в морг…

Итак, Темнов как раз занялся тогда зловещим заключением, когда вошедшая дежурная медсестра сообщила, что у старушки объявилась родственница, которая страстно желает побеседовать с доктором. Ну что ж, желает, так тому и быть Да и доктору зачастую проще объясниться сразу. Расставить все точки над прогнозом, подготовив и себя и родню к реально возможным вариантам исхода. А по поводу не радужных перспектив инсультницы юлить Александр сейчас не собирался, решив по возможности четко объяснить всю степень тяжести ее состояния.

– Добрый вечер.

Импозантная мадам импульсивно дернулась к выросшему в дверях врачу. Полы модного плаща распахнулись, явив соответствующие последнему писку стиля сапожки. Те, в свою очередь, плавно переходили в слегка располневшие ноги, скрывавшиеся под обтягивающим рельефные формы платьем.

– Ну! Как она?!

Немного покоробленный отсутствием встречного приветствия, реаниматолог снисходительно приписал спонтанную хамоватость леди ее стрессовому состоянию.

– Понимаете, ваша… – Он выжидающе взглянул на собеседницу, но вынужден был уточнить: – Простите, вы ей кем приходитесь?

– Внучка. – Сжатый ярко-красный валик пухлых губ на мгновение разжался, блеснув белизной ухоженных зубов.

– Хорошо. Понимаете, ваша бабушка поступила к нам в очень тяжелом состоянии…

– У меня мало времени! Нельзя ли покороче?!

«Ну это уже ни в какие ворота!..» Впрочем, так, быть может, даже проще…

– Ну если совсем коротко, то – дела плохи, – стараясь блюсти умеренно трагичный тон, проинформировал ее Александр.

– Ясно. – Она выдохнула микс из ароматов клубничной жвачки и ментоловых сигарет ему в лицо. – Ну а вы могли хотя бы сожаление изобразить…

«Достала!..» – Впрочем, подобная скользкая ситуация была для Темнова отнюдь не новой.

В практике любого врача, а реаниматолога в особенности, нередки случаи, когда приходится нести дурные вести. Ставшая почти алгоритмом тактика: каменное лицо, неподвижный взгляд в область переносицы собеседника – тот при этом часто отводит глаза, и говорить становится проще. И начинается рассказ о том, что болезнь прогрессирует, что несмотря на проводимую терапию состояние ухудшается и однозначного прогноза для жизни дать не представляется возможным. И иногда в этот момент кто-нибудь из родственников (обычно женщины «постбальзаковского» возраста) резко прерывает заезженный монолог фразой типа: «Вы, доктор, хотя бы слезинку проронили!»

Сталкиваясь с подобной ситуацией на первом году работы, Александр терялся, начинал мямлить что-то невразумительное, пытался неумело отшутиться или же попросту замолкал на полуслове. Потом был двух-трехлетний период, когда он скорее злился и едва ли не хамил, перекрывая доводы слезливых гуманисток вычитанным где-то аргументом, что он, дескать, не священник, и тем паче не плакальщик у чужого гроба.

Но вскоре научился у старших коллег бесстрастно парировать: «Ну давайте вместе поплачем. А лечить больного кто будет? Шанс, хоть и мизерный, всегда есть…» Это в случаях, когда речь шла об ухудшении в состоянии обсуждаемого пациента.

Но иногда приходилось брать на себя роль вестника смерти. Подобная «привилегия» предоставлялась или врачу, во время дежурства которого больной скончался, или же ложилась на принявшего эстафету суточного сменщика. В таких случаях допускалась лишь негромкая фраза: «Мы сделали все, что могли. Сожалею». Дальнейший диалог вел лишь к истощению и без того исчерпанных психических ресурсов среднестатистического эскулапа.

Поэтому, во избежание пустой траты времени и нервов, Александр благоразумно проигнорировал осуждающее замечание нарциссичной собеседницы и ровным тоном продолжил озвучивать запланированное:

– Базовый набор медикаментов у нас имеется. Но есть некоторые, особо дефицитные и современные, препараты, которые могли бы оказать более эффективное воздействие. – Ему показалось, что красная роза сомкнутого рта еще больше сморщилась в гримасе молчаливого недовольства. – Если вы готовы приобрести данные лекарства, я могу дать список…

– Знаем-знаем… И от друзей наслышаны, и телевизор смотрим… – Роза ощерилась белым частоколом сверкающей эмали. – Извлекаем пользу из любой ситуации. Так ведь, доктор?!

– Простите?..

– Да все вы понимаете! – Женщина удовлетворенно выпрямилась, отчего рельеф пышных грудей с горделивым бесстыдством высвободился из-под распахнувшегося плаща. – Откаты там всякие, бонусы, премии от аптек… Да не пугайтесь вы! – покровительственно успокоила она нахмурившегося реаниматолога. – Я ведь тоже не первый день живу. Знаю, что кушать всем хочется… Но напрягать меня не нужно! Случай не тот! Ясно?!

– Не совсем, – сверля ей взглядом переносицу, отчеканил Темнов. – Но тему считаю исчерпанной. До свидания! – Он повернулся к отделенческим дверям.

– Минуточку! – Ее окрик стеганул реаниматолога по спине. – Мы еще не закончили.

– Я – закончил. – Теперь он на нее даже не смотрел. Гуманитарно-профессиональный интерес посетительница в его глазах утратила окончательно. – Нам больше не о чем говорить. К тому же я – занят.

– Да подождите вы! Что я вам, девочка какая… Из Москвы среди ночи прилетела. Потом на такси тряслась… Имею я право на нормальное обращение?!

«Ага, так ты меня еще и в хамы записала!.. А сама – сплошная невинность».

– Прогноз я вам сообщил. Лекарства вы покупать отказываетесь. Не вижу поводов для дальнейшей дискуссии…

– Выслушайте меня, доктор! И прошу вас отнестись к моим словам с полной серьезностью. – Выдержав короткую паузу, она уточнила: – Вы уверены в неблагоприятном прогнозе для жизни моей бабк… бабушки?

– А вы как думаете? – Манеру отвечать вопросом на вопрос он ненавидел. Но сейчас не смог сдержаться.

Эффект был достигнут. Самовлюбленную стерву всю передернуло. Но, не желая раньше времени ставить крест на, как ей казалось, могущих быть полезными отношениях, дамочка лишь сдержанно выдавила:

– Врач – вы. И я вас спрашиваю как специалиста. Доверяя вашим знаниям и опыту.

«Ого! Да ты еще и льстить умеешь!»

– Вы должны понимать, что любой прогноз относителен. И ни одна ситуация не имеет однозначно определенного исхода.

– Да-да. «Вы не боги», «и Нострадамус ошибался», «надежда есть всегда»… – Стандартные фразы в ее напомаженных устах звучали ехидной пародией. – Простите, доктор. Я сейчас в таком состоянии, что… – Она скорее устало, чем извиняясь, махнула наманикюренной рукой.

– Я вас слушаю, – напомнил о себе Темнов.

– Да. Так вот… Не поймите меня неправильно, но не кажется ли вам, что в случае с моей бабушкой наиболее, – она запнулась, ища обтекаемую формулировку, – э-э-э… рацион… нет, гуманным решением было бы не мешать ее уходу?

– Что вы имеете в виду? – опешил врач.

– Ну не тащите вы ее! Что здесь непонятного?! Дайте ей спокойно уйти!

– То есть вы предлагаете мне не оказывать медицинской помощи вашей родственнице? – Тщательно подбирая слова, он гасил бурлившую на поверхности сознания злость.

– Да, – выдохнула она. – Именно это я вам и предлагаю.

Так просто. Кратко и без околичностей. Темнов, впервые столкнувшийся со столь неоднозначной просьбой, был буквально выбит из врачебного образа.

– Не беспокойтесь, доктор, – подбодрила дамочка растерянного эскулапа. – Я подпишу все необходимые документы.

– Буду рад, если вы мне их сначала предоставите. – Александр тряхнул коротко остриженной головой. – У меня, признаться, еще не было юридического опыта по оформлению подобных казусов.

– Понимаю, – почти добродушно согласилась она. – У нас, в столице, эвтаназия тоже пока редкость. Что же о периферии говорить…

– Эвтаназия в любой форме… – он сделал многозначительную паузу, – в нашем государстве запрещена. Даже так называемая пассивная эвтаназия…

– Не нужно лекций, доктор! Теоретически я подкована не хуже вас, уж поверьте мне…

– Может быть… Но ответственность вы возлагаете на меня. Даже при наличии упомянутых вами мифических бумаг…

– Я говорю о вполне конкретных, имеющих юридический вес, документах. – Казалось, она слегка обиделась на законодательно безграмотного доктора.

– Вы – юрист?

– Ну-у, я имею некоторое отношение к правовой сфере.

Он готов был поспорить, что последние несколько лет она не имела отношения ни к одной сфере, кроме потребительской. Содержанка…

– Так что насчет моего предложения? В течение двух часов все будет организовано.

«Каким образом?» – Александр почувствовал всю никчемность и убогость дальнейшей дискуссии.

– Не стоит напрягаться. Я все равно не буду участвовать в этой… э-э… процедуре.

– Доктор, вы, похоже, не осознаете всей серьезности ситуации. – Наштукатуренная маска выражала строгую сосредоточенность. – Должна вас разочаровать. Я не приму отказа.

– Интересно. И каким же образом вы принудите меня к исполнению задуманного? – Она все же вынудила его задать не озвученный ранее вопрос.

– Во-первых, на моей стороне закон…

Темнов впервые с момента их встречи расплылся самодовольной ухмылкой.

– А вот с этого момента поподробнее.

– Извольте. – Порывшись в изящной сумочке, она выудила умеренной помятости альбомный лист, наполовину исписанный убористым почерком и отмеченный свежим прямоугольным штампом в верхнем правом углу. – Это заявление моей матери, являющейся ближайшей дееспособной родственницей бабки, о том, что она полностью поддерживает любые радикальные меры по прекращению страданий последней…

– Так ваша матушка – заинтересованное лицо. Наследницей бабкиного имущества, похоже, она станет…

– Вся наличная собственность моей бабушки сводится к нескольким личным вещам, – отчеканила мадам. – Никаких движимых и недвижимых, не говоря уже о денежных, богатств у нее нет. Поэтому вопрос о материальной заинтересованности в данном случае неуместен… Кроме того, у меня при себе заверенный документ, согласно которому я являюсь доверенным лицом своей матери и имею право подписи…

– Она, похоже, очень занятая женщина, если не смогла лично приехать к постели своей умирающей родительницы… – театрально покачал головой Александр.

– В этом нет необходимости. Здесь у нас имеется знакомый юрист. Он в курсе. – Она предпочла не заметить его сарказма.

– Но, к сожалению, у меня знакомого юриста поблизости нет, чтобы подтвердить всю правомерность предлагаемых вами действий. – Он, не стесняясь, ухмыльнулся в ее наглое лицо. – В чем именно вы неправы, я четко выразить не могу, но пара проколов даже мне в глаза бросается. – Темнов оперся плечом о стену и неторопливо продолжил: – Во-первых, откуда мне знать, что, будь бабулька в сознании, она уполномочила бы вас на подобные действия? А вдруг она отнюдь не питала к вашей матушке особо теплых чувств? Дочка дочкой, а поссориться все могут… Минуточку! – осадил он вскинувшуюся собеседницу. – Во-вторых, я вовсе не уверен, что даже в ситуации, когда человек находится в глубокой коме, кто-либо из ближайших родственников имеет право распоряжаться его жизнью. Разве что имея на руках соответствующее решение суда… А его у вас нет. Я прав?

– Не создавайте проблем, доктор! – Похоже, официальные аргументы были исчерпаны, и она делала ставку на эмоциональные. – Ни себе, ни окружающим.

– Это что, угроза?!

– Понимайте как хотите. Я пыталась уладить вопрос по-хорошему…

– И что же хорошего я бы получил от этого, как вы изволили выразиться, «улаживания»?

Недобрый блеск в ее рассерженных глазах, казалось, приобрел хитроватый оттенок:

– Ах, вон оно что!.. – Красивый рот изогнулся в презрительной ухмылке. – А ларчик-то, оказывается, просто открывался…

Он запоздало начал понимать, что его необдуманная фраза была неверно истолкована. Но леди уже разошлась вовсю:

– А то начали мне тут… Аргумент первый, аргумент второй… Я уж действительно подумала, что на законника нарвалась. Ну и во сколько же вы оцениваете свою «заинтересованность»?

– Я… Нет, вы меня неправильно…

«Еще я перед ней же и оправдываюсь! Мерзость какая…»

– Думаю, сейчас наш разговор действительно окончен.

– Как же так?! На самом интересном месте! Нет, доктор, теперь уж вы тему развейте!

– Убирайтесь отсюда. – Посыл прозвучал скорее устало, чем злобно. – Вон!

Закрывая на засов отделенческую дверь, Темнов отчетливо слышал ее шумное прерывистое дыхание. Впрочем, понимания он и не ожидал. Ночь набирала права, и Александр хотел лишь спокойно провести остаток дежурства.

Утром, сдав смену, он с чувством исполненного врачебного долга удалился на заслуженный суточный перерыв. Но, явившись на следующую вахту, он с некоторым удивлением обнаружил, что та самая старушка, вопреки всем объективным данным, все еще упорно пребывает в запредельной коме, не желая покидать дряхлую оболочку.

– Ну, Сашка-бедоносец, снова отличился? – встретил молодого подчиненного Исаак Данилович.

– Да вроде не привлекался за последнее время… Ни к административной, ни к уголовной, – отшутился Александр, предчувствуя серьезный диалог с начальником.

– Будешь так себя вести, привлечешься, – пообещал заведующий. – Вернее, сам на себя навлечешь.

– Да я же ангел! Разве их садят?

– Крылья обламывают, это уж точно, – обнадежил Эндяшев. – Ты чего наплел столичной девице?

– А, так вот из-за чего вся катавасия. Послал я ее, делов-то…

– Смельчак, итить твою… И за что же она такой чести удостоилась. Или ты всем дорогу указываешь?

– Я – не дорожный указатель, – скривившись, парировал Темнов. – Но иногда с направлением помогаю определиться… Что, жалоба имеется?

– Какой догадливый! Прямо из столицы на мобилу главному звонили.

– О, горе мне! И что теперь? Приказ на меня уже подписан?

– Доиграешься, хамло малолетнее. – Заведующий добродушно глянул на ожидающего продолжения Александра. – Дамочка твоя дочерью солидного человека оказалась. А ты с ней не по-людски… – Судя по вашему тону, не только я. Угадал?– Ну уж нет, меня в хамы не записывай, – отмахнулся Эндяшев. – На меня, слава богу, за тридцать с гаком лет ни одной жалобы на плохое обращение…– Неужели босс не сдержался?! – наигранно удивился Темнов. – Эксклюзивный случай!– Смеешься? – еще шире улыбнулся городской реаниматолог. – Таких эксклюзивов столько… Впрочем, здесь я Валентина очень даже понимаю. Девица – сущая стерва. Сам едва не сорвался.– Так что, я спасен?– Объяснительную напишешь. На имя главного. Кстати, она что-то о вымогательстве говорила…Темнов на миг посмурнел, но решил крыть ее же козырем:– А о причине размолвки она не говорила?– Да не горячись. Своей тупой просьбой она и меня, и Масленникова достала. Но, сам понимаешь, работа у нас такая…– Если встанет вопрос о деньгах, я подробно опишу весь ход нашей беседы, – с мальчишеским упорством заявил Александр. – А заодно и суть ее предложения… Со всеми нюансами…– Не мели ерунды! Не фиг бестселлер кропать. Только общие фразы. Типа «хамила», «кричала»… Никаких «угрожала»!.. А о себе – «не сдержался», «сорвался»… И точка! Ее столичный папенька, скорее, для проформы звонил. На дочуркин визг отреагировал. Валя говорит, он не ругался, сказал, что ситуацию понимает, поведения девчонки не одобряет. Но и ты мог бы посдержаннее быть. Извиниться и – смыться. Не уполномочен, дескать. А то сразу посылы раздаешь…Александр хмуро кивнул.Через полчаса объяснительная лежала на столе главного врача.А старушка тихо отошла на третьи сутки, сразу по окончании дежурства Темнова. Впрочем, посмертный эпикриз он набрал еще при ее поступлении в стационар.

Отодвинув раздолбанную клавиатуру, анестезиолог поднялся из-за стола. За прошедшие сорок минут он напечатал едва с десяток напичканных грамматическими ошибками строк. Очевидно, что время для репортерской деятельности было выбрано неудачно. Требовалась передышка. А еще лучше – сон. Глубокий и непрерывный. В тихом сумраке запертого кабинета. На удобном широком диване. Без сновидений. Причем последнее условие представлялось наиболее желанным. Александр знал, что нынешней ночью ему были бы гарантированы плохие сны. И причина тому – ситуация с девочкой-суицидницей, в которую он оказался втянут. Слова отца обреченной пациентки не только пробудили старые воспоминания, но и настойчиво побуждали к поиску. Если не решения, то, по крайней мере, компромисса. «Но чем я, черт возьми, могу помочь?!. И ему, и его дочурке?!» Беспомощность изматывала сонный мозг, он пытался найти морально оправданную лазейку, дающую некое подобие индульгенции. Но туннеля не было… – Остановка, Александр Евгеньевич!Эхо Татьяниного голоса еще не стихло, а он уже влетал в ремзал. Ощутивший отсутствие сердечной активности пульсоксиметр тоскливо завыл на одной ноте. Распластанное на широкой кровати тело было окружено той хорошо знакомой реаниматологам аурой смерти, которая появляется над только что «ушедшими», но еще не достигшими точки невозвращения представителями рода людского.– Таня – адреналин! Люда – а*н и гормоны! – Он скользнул взглядом по шкале дыхательного аппарата, отметил ровную линию на экране пульсоксиметра и припал мембраной фонендоскопа к мертвенно-бледной девичьей коже.Глухо! Александр вновь уперся ладонями в центр ее груди и, ритмично надавливая, повторил увенчавшуюся в прошлый раз частичным успехом реанимационную процедуру.– Дефибриллятор! Люда – стой на вене! Таня – устанавливай ток… Так… Включай!.. – Прервав непрямой массаж сердца, он взял поданные медсестрой электроды. – Кровати не касаться! – Врач отсоединил пациентку от дыхательного аппарата и, приложив пластины к замершей грудной клетке, дал разряд.Вновь накинув дыхательный шланг на торчащую изо рта девушки трубку, он возобновил массаж. Первый мимо! Изолиния на контрольном экране не оставляла сомнений в холостом выстреле.– Адреналин, повторно! Гормоны! – Темнов приподнял веки пациентки и заглянул в зияющие безжизненной пустотой расплывшиеся на всю радужку зрачки. – Таня – ток!Второй залп также не достиг цели. Визг пульсоксиметра, прервавшись в момент электрической встряски, возобновился с прежней силой.Сделав несколько энергичных надавливаний, Темнов обреченно распрямился:– Мертва!Реанимационная бригада на несколько секунд замерла в молчании.– Не отключайте ее пока от аппарата, – отдал неожиданное распоряжение врач. – Время смерти в истории я поставлю сам. Схожу… скажу, чтобы кардиограмму сняли…Направившийся к выходу Александр не видел, как медсестры удивленно переглянулись за его широкой спиной.Тщетно вымучиваемый полчаса назад план родился со спонтанной легкостью вдохновения, словно послание из другого мира. Впрочем, сейчас ему было не до мистики. Он решился. И он знал, что избрал едва ли не наилучший вариант из реально осуществимых.Предчувствуя недоброе, родители встали при его приближении. Мужчина заботливо поддерживал супругу под локоть.– Можете пройти со мной? – обратился Темнов к пошатнувшемуся отцу.– Что с ней?!– Пока ничего, – не запнувшись, солгал врач. – Мне нужно уточнить еще кое-какие детали.Дойдя до поворота кардиологического коридора, Александр неожиданно для спутника свернул не к реанимационному блоку, а в противоположную сторону. Они оказались в коротком аппендиксе, полностью занимаемом отделенческой столовой. Миновав трапезную, Темнов подвел мужчину к неприметным дверям.– За этой дверью – что-то вроде больничной подстанции, – объяснил он отцу уже мертвой девушки. – При ее отключении эта часть здания остается без света. Вы меня понимаете?!Застывшее в страдальческой гримасе лицо мужчины казалось неодушевленной маской. Александр коснулся его смуглой ладони.Отец, словно в замедленной съемке, передернул худыми плечами и отступил к стене.– Спокойно! Вы должны четко осознавать, что делаете.– Да-а… Я п-понимаю… – Похоже, он вновь, как во время их кабинетной беседы, хотел закрыть лицо ладонями, но сдержался и лишь поднял их на уровень горла. – Значит, все… Она умирает…– Послушайте! – повысил голос Темнов. – Вы сами умоляли меня об этом. Я решил дать вам возможность осуществить задуманное. Я лишь сообщил определенную информацию. Как ею распорядиться, решать вам.– Да-да. Конечно… А эта дверь… Она крепкая?Вместо ответа Темнов, взявшись за ручку, потянул задрожавшую от небольшого усилия дверь на себя.– Самый большой рубильник обесточивает все крыло. Он на панели слева от входа. Увидите. При его выключении дыхательный аппарат, к которому подключена ваша дочь, остановится. На то, чтобы подбежать и перевести ее на ручную вентиляцию, потребуется около минуты. Учитывая тяжесть состояния, этого хватит, чтобы…Он многозначительно взглянул на отца. В горле пересохло. Нестерпимо хотелось откашляться… И чертыхнуться…– Чтобы она умерла… – Свистящий шепот мужчины подобно рапире пронзил ночную тишь коридора. – О, боже!..– У вас максимум полчаса. Иначе велика вероятность естественной… гм… ого конца. Решайте!Лишь на полпути к реанимационным дверям Александр понял, что последнее слово прозвучало как напутствие. Щемящее чувство вины приподняло голову. Он не собирался потакать религиозным стереотипам отца пациентки. А лишь хотел избавить ее родителей от душевных терзаний насчет загробной неустроенности души их дочери.– Вы медсестру с ЭКГ позвали? – Голос сотрудницы вернул его к обыденным заботам.– Я… Она в приемнике… Будет в течение получаса, – почти отмахнулся Темнов. Нюансы оформления умершей сейчас казались бюрократической шелухой.Но дежурство приближалось к закату, а история самоубийцы оставалась девственно-чистой. Плюнуть и уйти, не оформив соответствующих бумаг, – значило нарваться на дисциплинарное взыскание. А выговоров Александр, естественно, не любил. Особенно если они сопровождались написанием объяснительных. И провоцировали наплыв неприятных воспоминаний. А в том, что ретроспекция событий сегодняшней ночи отнюдь не станет его излюбленным занятием, Темнов не сомневался. Во всяком случае, не в ближайшие годы… Может быть, когда-нибудь… Эх, кабы дожить бы… Он почувствовал, что стоит на рубеже психической измотанности, поэтому поспешил уединиться в ординаторской.Николай еще не вернулся. Экран монитора исправно мерцал, высвечивая короткий недопечатанный абзац. Скривившись, Темнов сел за стол. С минуту он неподвижным взглядом созерцал свой едва начатый опус, стараясь не думать об оставленном в коридоре мужчине. Чувства вины не было. Он честно выполнил свой врачебный долг по отношению к заведомо обреченной пациентке. Ведь фактически ее мозг умер еще в лифте. Последующие часы были лишь затяжной агонией «растительной» жизни, медленно покидающей бесчувственный организм. А он находился рядом с ней до конца. И лишь после констатации биологической смерти решился на использование ее мертвого тела – ведь лежащей под вхолостую работающим аппаратом биомассе перепады напряжения в сети уже безразличны. Но если кому-то из живых станет легче, то почему бы и не использовать для этого мертвого?..Немного успокоившись, Темнов склонился над клавиатурой. Он уже занес пальцы над усеянными буквами квадратиками, когда в комнате погас свет.Александр застыл перед черным экраном. Мгновения затишья показались вечностью. Затем послышался стук дверей, недовольный сестринский голос и… крик.Короткий возглас донесся со стороны коридора. Александр вскочил со стула и поспешил в ремзал.– Что случилось?– А кто их знает? – Луч направленного Татьяной фонарика скользнул по фигуре доктора. – Очередная авария. Хорошо хоть на аппарате никого нет… – Она запнулась. – Девчонке уже все равно…Благо что в сумраке медсестра не увидела гримасы, исказившей лицо реаниматолога.– Ну что, сейчас-то мы можем ее отсоединить? Вы родне уже сообщили? – спросила она тихо.– Да. Только труп пока не вывозите. Прикройте и пусть на каталке до утра постоит.– Понимаю. Ведь там родители… Господи!.. Каково им… А если еще и единственный ребенок…– Не думаю, что они уйдут. Но время свыкнуться с фактом потери у них будет, – объяснил он скорее самому себе. Для Татьяны, повидавшей за восемнадцать лет работы в реанимации сотни покойников, данная аргументация не нуждалась в озвучивании.– Да уж, пусть, бедолаги, выплачутся. Слышали, как отец заходится?– С чего вы взяли, что это он? – вздрогнул Александр.– А кто же еще?! Ох он и метался под отделением, пока вы в кабинете были… Интересно, к утру свет дадут? Без лифта нам ее не вывезти…– Похоже, только нашу половину вырубили. Видать, закоротило что-то… – произнесла выплывшая из сумрака Людмила. – Из окон сестринской видно, что в противоположном крыле свет есть…– Схожу, проверю щитовую. Может, рубильником побаловались… А заодно ЭКГистку потороплю.Взяв у Татьяны фонарик, Александр поспешно вышел в коридор.– Я и не припомню случая, чтоб тот рубильник кому-нибудь сдался, – пожала плечами Татьяна. – Да еще среди ночи…Выйдя из отделения, Темнов вздохнул с некоторым облегчением. Услышав последовавший за отключением света крик, он всерьез испугался, что безутешный отец начнет ломиться в реанимационный отсек. Но, кажется, обошлось. Теперь же, спустя десять минут, он мог сообщить ему о смерти дочери, не опасаясь быть уличенным во лжи.Кардиологический коридор был пуст. Лишь пересекая его центральную галерею, Александр различил на посту у входа в отделение склонившуюся над освещаемой фонариком книгой медсестру.Он свернул в аппендикс, где располагалась щитовая.– О, черт! Вы с ума сошли! Зачем вы здесь стоите?!– Я… Доктор… Ну как она?!Сыграл Темнов плохо. Он сам это почувствовал. От полного провала его спас направленный в глаза зажмурившемуся мужчине свет, за ярким снопом которого фигура врача должна была казаться смутно очерченной глыбой.– Умерла… Мои соболезнования! – Ему захотелось откусить себе язык.– О, господиии!.. – Восклицание перешло в протяжный стон.Обойдя мужчину, Александр подошел к зияющему проему щитовой и, высветив нужный рычаг, врубил электропитание.– Пойдемте! – Закрыв дверь, он взял замершего отца под локоть и повел его к выходу из отделения.Миновав постовую медсестру, читающую уже без помощи фонаря, они вышли в холл.Женщина неловко подскочила с кресла. Темнов вопросительно взглянул на спутника.Поймав взгляд доктора, тот слегка покачал головой.– Мы уезжаем, – сообщил он супруге. – На пару часов… Переодеться, позавтракать… К утру вернемся…Видевший его реакции на происходящее, Александр понимал, каких психологических резервов стоила отцу эта ложь.– Я вызову лифт. – Темнов подошел к широким железным створкам и нажал кнопку. – А вы пока заказывайте такси. Мобильник есть?– Спасибо, мы на машине.– Не советую. Сейчас из вас плохой водитель.– Опыт есть. Справлюсь. – Он устало отмахнулся от столь малозначимой детали.Да и сам Александр понял, что назойливая опека осиротевшей родне сейчас ни к чему. Его функция заключалась в другом… И как врач он с ней не справился…Опираясь на руку мужа, женщина вошла в лифт.– Присядьте. – Недовольное ранним вызовом лицо лифтерши сочувственно разгладилось, когда она увидела состояние пассажирки.– Поезжайте! Я спущусь по лестнице! – услышал повернувшийся к дверям кардиологии Темнов. – Доктор! Подождите!Выскочивший из лифта мужчина подбежал к нему. Створки грузоподъемника с лязгом закрылись, и кабина двинулась вниз.– Спасибо вам, доктор!Александр хмуро кивнул. Перспектива продолжения тягостного диалога его не прельщала.– Не поймите меня н-неправильно, д-доктор… – Заикание вновь вернулось к собеседнику. – Но я н-не могу п-просто так уйти. – Он начал лихорадочно рыться в карманах.На лестнице послышались приближающиеся шаги, сопровождаемые шумным дыханием.– Оставьте! – нервно осадил мужчину Александр.– Нет-нет! Доктор! Я должен! – Поглощенный поиском родитель, казалось, не слышал постороннего шума.Пластиковая дверь распахнулась, и в холл вошел умеренно запыхавшийся Николай.– Сдыхался!.. – начал было он, но, рассмотрев выражения лиц коллеги и стоящего напротив него с протянутой рукой мужчины, замолчал и свернул в кардиологию.– Вот! Возьмите! Очень прошу!Он разжал пальцы, и взору Темнова предстал маленький желтый крестик.– Это ее… Теперь, когда она… Она ведь не сама умерла?! Правда?– Нет! Смерть наступила после выключения света. – Темнову казалось, что губы сами, помимо его воли, произносят лживые слова.– Слава Богу! Теперь моя девочка попадет в рай! Она воскреснет! Возьмите! Прошу вас!.. На память…Врач молча протянул руку и принял дар.– Спасибо, доктор!.. Храни вас Бог!.. Прощайте!Александр выждал, пока щуплая фигурка не скрылась в лестничном пролете. Положив крестик в боковой карман костюма, он двинулся в обратный путь. «Рай»… Слово вертелось в пространстве усталого мозга. Где это вожделенное место? И каков пропуск в его стены? А вдруг его ложь не во благо? И самоубийца, умерев, действительно обречена на вечные муки? А он всего лишь жалкий обманщик, взявший на себя роль вершителя судеб… Нет! Даже если религиозная догма верна, он никоим образом не ухудшил предначертанного всем участникам сегодняшних событий жребия. В любом случае, каждый получит то, что заслужил. Или по воле Божьей, или по законам природы… И девочка, и ее отец, и… он сам.Крестик он решил завтра же отнести в ближайшую церковь.– Можете вывозить тело! – с порога сообщил врач Татьяне. – Родители уехали.– А ЭКГ? Время смерти какое ставить?– Обойдемся! – Темнов вспомнил, что медсестру из кардиологии он так и не позвал. – Время… – Он прикинул, во сколько погас свет. – Ставьте 5:10… Диагноз я сейчас напишу.Дверь в ординаторскую была приоткрыта. Николай сидел за компьютером, лениво раскладывая пасьянс. Стоявшая рядом с его локтем чашка дымящегося кофе источала густой тонизирующий аромат.– Когда она умерла? – хмуро спросил Рассветов.– Около часа назад, – честно ответил Темнов.– Ясно. – Николай сердито взглянул на молодого коллегу. – А там, на лестнице… Ну ты и мудак!.. – заключил он скорее разочарованно, чем злобно.«Да что вы знаете?! Какое вы имеете право меня судить?!» – хотелось крикнуть ему. Но, подавив нарастающую истерию, он лишь дрожащим голосом произнес:– А в-вы – дурак!Крупное тело Рассветова дернулось, словно от удара. Покрасневшее лицо повернулось в сторону наглого малолетки. Несколько секунд он молча разглядывал Александра. Затем, расслабив сжатые челюсти, негромко выдохнул:– Извини.Темнов кивнул и подошел к окну.– Мне нужен компьютер. Вы ведь все равно уже не уснете…Он прижался разгоряченным лбом к прохладному стеклу.Влажный уличный сумрак теперь не казался непроглядным. Пока еще робкие зигзаги апрельского рассвета робко прорезали отступающую тьму.

 

Примечания

1

Пневмоторакс – скопление воздуха в плевральной полости, сдавливающее легкое.

2

Эндопротезирование – замена органа или его части на искусственный.