14 октября, в воскресенье

Весь изжелта-синий, словно покойник из мертвецкой Уайтчеплского работного дома по соседству, Курашкин лежал в полубесчувственном состоянии на полу рядом с диваном. Он очень неудачно похмелился после вчерашней пьянки и снова упился до положения риз, так что воскресное утро начиналось для него с ужасающего похмелья. Над ним, грозно расставив ноги, возвышался инспектор Салливан и отчитывал его, с легкостью истинного знатока коверкая русские слова:

– Где ты должен быть с утра сегодня?!

– А що? – вопрошал Курашкин, пытаясь сосредоточить взгляд на двоящейся фигуре инспектора.

– Благодаря вас, пьяной skotina, который price есть three pence, я был необходим идти сюда отчень плохо через целый the City! – Салливан наклонился и поднял Курашкина за воротник. – Сегодня Underground работать до часа дня и мне денег, как против некоторых, не делают платить на путешествие по воскресеньям на cab.

– Що? – Курашкин качнулся в сторону, но тут же был возвращен обратно сильной оплеухой.

– Где ты втчера так надрал себя?! – Салливан с силой тряхнул его за шиворот, так что зеленая с похмелья, словно груша, душа Курашкина сморщилась и сжалась до размеров сушеной дули. – Я жду тебя у меня, а ты не представлен! Я начал думать, что tshert знает что!

– У меня важливы видомости про Ее Велычнисть, – сказал Курашкин, до которого наконец дошло, кто перед ним стоит. – Вчора я гуляв с разными людьми, и с Гуриным, а ирландци, мерзотни твари, говорыли, що спотрошат ее. Ох, голова болит! – Курашкин прижался слипшимися от пива усами к груди Салливана и замотал головой. – Зараз б горилкы с перчиком и с огирчиком солоным… Так, спотрошат королеву разом с Бэлфуром! А ирландцы не Рыперы, бо Рыпер кацап прыщавый Мыкола, як мени самый товарыш Гурин казав.

– Где ты вчера ходил?

– Да тут, в «Быхаве»…

– Это не вы поджигали дом на Бэк-Черч-лейн?

– А що, подожгли?

– Еще много как подожгли! Две женщины пришлось прыгать из окна в последний этаж, одна имеет уже умереть от калечности!

– Не, то не мы… А може и мы… – Курашкин рухнул так решительно и необратимо, что Салливан уже не предпринимал попыток вернуть его в сидячее положение. Кратковременное просветление в голове Курашкина закончилось и опять все поглотил похмельный туман. Он в последний раз приподнял голову от пола, словно умирающий галл, и с неизбывной тоской в голосе молвил:

– Не памятаю, пан Селифань… Я проснувся замисть своей канапы в який-то канаве.

Инспектор Салливан понял, что уже ничего от Курашкина добиться не сможет. Он размеренным и противным голосом произнес, стараясь, чтобы его слова проникли в мозг Курашкина, застряли внутри и оттаяли после протрезвления:

– Well, вот это, господин Kurashkin. Неделя есть к тебе срок. Если ты сделаешь найти irishmen и Gurin, тогда будет к тебе вознаграждение и жалование. Не сделаешь находить, мы будем давать тебе ногой под спину и катись к сам в Russia. Там ты будут ожидать с распростертые объятья.

– Хто? – спросил Курашкин, болезненно морщась. – Розшукна полиция ?

– Yes, yes. – Салливан презрительно отвернулся от пьяной рожи анархиста и направился к двери. – And police также.

Дверь за ним захлопнулась, занавеска на окне встрепенулась и бессильно опала. Кряхтя, Курашкин встал на четвереньки и сказал с подвыванием, задирая лицо вверх на занавеску, словно малороссийский вовк на луну:

– А що! Побачу и разшукаю!