15 октября, в понедельник

В понедельник вечером, как раз когда в Сити Чарльз Скуибб сотоварищи должен был поймать Проджера и наставить его на путь истинный, Фаберовский поехал навестить инспектора Пинхорна и послушать свежие новости об успехах полиции, одновременно обеспечивая себе алиби на тот случай, если Абберлайн опять захочет побеседовать с ним. Сверкать своим неджентльменским фонарем под глазом Фаберовскому не хотелось, с черной повязкой через глаз ходить тоже было неудобно, поэтому поляку пришлось залепить одно стекло в очках бумагой, что в какой-то мере скрывало неприличный синяк.

В дверях участка на Леман-стрит Фаберовский столкнулся с человеком-хорьком в ядовитого цвета заношенном костюме, с сердитым ворчанием юркнувшем ему подмышку.

– Новости потрясающие! – встретил поляка инспектор Пинхорн, вскакивая из-за стола. – Эти кретины из министерства хотят посадить моих констеблей и сержантов на трехколесные велосипеды! Мало того, что мне пришлось велеть всем патрульным прибивать на подошвы полоски из старых велосипедных шин, чтобы не было слышно их шагов, теперь им придется кататься на этих чудовищных изобретениях! Вы представляете себе, как за каждым полицейским в Ист-Энде будет бежать толпа мальчишек и издеваться над ним! У этих оборванцев и так почитается за подвиг поймать констебля и начистить ему морду. Разве может потом полицейский выйти на улицу, когда у него такой же фингал, как у вас, или, хуже того, вся харя в кровоподтеках. Теперь шпане будет гораздо легче. Пока это полицейский слезет с велосипеда! Да и в кабак зайти невозможно, пока у тебя на руках убожище на трех колесах!

– А что то за человек вышел от вас? – Фаберовский кивнул на дверь, в которой он только что столкнулся с мистером Хорьком. – Королевский поставщик велосипедов?

– Нет, подымай повыше, – сказал Пинхорн. – Это содержатель борделя поблизости. Готов платить по пятнадцать процентов с заработка каждой проститутки в его заведении, если я поймаю ему Потрошителя.

– А вы бы договорились с ним, чтобы использовать его девочек в качестве приманки. Вооружить их револьверами…

– В качестве приманки?! – возмущенно взвизгнул инспектор. – Какая-то светлая голова в Скотланд-Ярде уже попыталась использовать в качестве приманки полицейских, переодетых в женскую одежду!

– Ну, и как?

– Не далее как в субботу пьяный ублюдок изнасиловал констебля и даже не заметил, что тот на самом деле был мужчиной.

– Я слыхал, что ист-эндские проститутки практикуют подобный метод, чтобы избежать беременности, – заметил Фаберовский.

– Но констебль – не проститутка! Теперь ему придется переводиться в другой дивизион, все равно тут жизни уже не будет. Единственное, чем может утешаться констебль – четыре пенса, полученные им за работу.

Было очевидно, что история с констеблем задевает Пинхорна за живое, поэтому Фаберовский оставил при себе готовую сорваться с губ колкость и сказал как бы между прочим, зная, что инспектор не может отказать себе в удовольствии пройтись по поводу своих конкурентов из полиции Сити:

– Тем детективам, что работают в Сити, не приходится рисковать своей задницей.

– О, они же у нас интеллектуалы! – Пинхорн зло сплюнул. – Они преуспели в обнаружении любовника Эддоуз! Целую неделю они разыскивали его, а великие сыщики Хант с Халсом даже узнали, что тот получал пенсию от 18-го Королевского Ирландского полка под чужим именем как бывший сержант-квартирмейстер. И это все! Любовник не читал газет, но, на их счастье, кто-то сказал ему, что детективы из Сити справлялись о нем и сегодня в полдень он сам пришел к Ханту в полицейское управление на Олд-Джури вместе со своими двумя сыновьями.

Поляк вспомнил, что как раз сейчас Скуибби с подручными лупцует загадочного Проджера неподалеку от Олд-Джури, и намекнул инспектору Пинхорну, что не прочь выпить чаю в его компании.

* * *

– Ночи ныне больно холодные для прогулок, – сказал Скуибби, выглядывая из-за колонны церкви Св. Олафа и дыша на озябшие руки.

Два его приятеля, мерзнувшие рядом, согласно закивали. Плотный туман заволок улицы, только с вокзала Фенчерч-стрит доносились свистки маневрового паровоза, потрескивание петард и гудки туманных рожков.

– Скуибби! Ты этого мерзавца Оструга возьми с собой как-нибудь, – сказал один, выдыхая вместе со словами клубы пара, перемешанного с табачным дымом и перегаром.

– Он вечно сговорит нас на какое-нибудь дело, мы потом мерзни да шишки получай, а он сидит себе дома да ждет своей доли за нашу работу, – проворчал второй.

– Тише! – прикрикнул на них Скуибби. – Кто-то идет.

Из тумана в свет фонарей перед портиком церкви выплыла коренастая фигура в длинном ольстере с капюшоном.

– Эй, мистер, – окликнул прохожего Скуибби, сделав знак своим не показываться ему на глаза. – Покажи-ка свою рожу. Шрам над правой бровью – значит ты ко мне. Ха, мистер Проджер!

– Скуибби, Скуибби, – раздался из-за колоны громкий шепот. – А он нам не навешает?

– Давай сюда письмо! – грубо сказал Скуибби, схватив Проджера за воротник пальто.

К удивлению громилы, письма он не получил. Зато он сразу же получил от мистера Проджера кулаком в морду и отлетел к самым колоннам.

– Наших бьют! – раздался голос из-за колонны, но никто не появился и Проджеру пришлось самому зайти за колонну.

Нападавшие яростно отбивались, но длинные обезьяньи руки валлийца легко пробивали некрепкую защиту обескровленных джином и ежедневной борьбой за существование бриттов, покрывая и без того посиневшие на холоде лица отвратительными синяками.

– Я, джентльмены, – говорил с придыханием Проджер при каждом новом ударе, – был чемпионом своего полка по боксу. А шрам получил в сражении с махдистами в Египте!

Лицо у Проджера раскраснелось и веснушки пропали.

– Так что вы не получите от меня ничего. А мистеру Фейберовски скажите, что за сегодняшнее я разобью ему морду еще почище, чем вам! И не только за то, что он подослал ко мне таких ублюдков, но и за всех несчастных женщин, которых он выпотрошил в Уайтчепле!

Подобрав булыжник на мостовой, Скуибби осторожно стал подкрадываться сзади к Проджеру, который работал, как паровая молотилка.

– Убили, убили! – плаксиво закричал, захлебываясь кровью из свернутого набок носа, один из противников валлийца. – Гадина!

Второй, окончательно потеряв боевой дух, упал на колени и закрыл голову руками. Прождер торжествующе согнул руки в локтях, демонстрируя свои бицепсы воображаемым зрителям вокруг ринга, и обернулся назад, чтобы напоследок расправиться с главарем. Брошенный Скуиббом булыжник отскочил от его лба и упал к ногам. Следом рухнул и сам Проджер, глухо стукнувшись затылком о мостовую.

Побитые громилы стали собираться к поверженному врагу. Начался дележ добычи. Как главарь и как наиболее уцелевший в драке, Скуибби получил письмо Фаберовского, ольстер с капюшоном, одиннадцать шиллингов три пенса наличными, часы, сувенир в виде писающего мальчика со штопором на причинном месте и билет на омнибус до Фенчерч-стрит. Остальным он отдал пустой бумажник, свисток для вызывания кэбов и оловянный портсигар с одной сигаретой.

В разгар споров Проджер вдруг открыл глаза и внятно произнес, глядя Скуиббу в лицо:

– Доставьте меня к доктору Смиту. Он живет на Харли-стрит. Я вам заплачу.

– Конечно, сэр, – сказал Скуибби, облизывая разбитые в кровь губы. – Разве мы можем бросить такого достойного джентльмена в беде. Отнесите его куда он просит, друзья. То, что он заплатит – ваше.

* * *

– Я так и думал, что вы настоящий врач! – сказал Оструг, когда слуга ввел его в кабинет доктора Смита. – Такими палочками у нас в больнице измеряли плотность мочи.

Доктор Смит, сидевший за столом и помешивавший чай стеклянным уринометром, смущенно пожал плечами:

– Подумаешь, я им давно не пользуюсь. Зато я уверен, что прислуга не разбавляет мне чай и молоко водою. Что вам угодно?

– Я пришел к вам как доктор к доктору, – сообщил Оструг, приветливо улыбаясь.

– А где вы изволите практиковать?

– В Суррейской психиатрической лечебнице.

Оструг достал из-за пазухи своего мопса и водрузил на стол между аптечных склянок. – Посиди здесь, Байрон.

Доктор Смит неприязненно покосился на обнюхивавшуюся кругом собаку, которая, словно микроскопический слон, вертелась между стеклянных колб и пузырьков, норовя своротить их всех на пол.

– Я не имею дел с бедными пациентами вне Лондонского госпиталя и больницы грудных болезней. И предупреждаю вас, что мои визиты дорого стоят. Среди моих пациентов есть высокопоставленные люди! Например, доктор Андерсон, новый глава Департамента уголовных расследований Скотланд-Ярда.

– Я пришел к вам именно потому, что хочу основать чрезвычайно выгодное дело, – сказал Оструг, привычным взглядом опытного наводчика окидывая кабинет и задержавшись на миг на гипсовом бюсте Эскулапа, возвышавшемся на бюро. – Я намерен пригласить вас в качестве компаньона.

– Я не намерен заниматься сомнительными делами, – отрезал Смит. – И уберите свою отвратительную собаку со стола.

– О, доктор! – с воодушевлением воскликнул Оструг, пропустив слова доктора мимо ушей. – Это гениальный проект!

Он в задумчивости обвел глазами кабинет, пытаясь отыскать источник вдохновения и остановился на клистирной трубке, плававшей в банке с антисептическим раствором.

– Хвосты!

– Какие хвосты? – опешил доктор.

– Видите ли, – плавно начал Оструг. – На эту идею меня навела одна дама в Лондонском госпитале. Однажды, увидев моего любимого Байрона, которого принесли ко мне на свидание, она потребовала, чтобы я пришил ей крысиный хвост. Спросите у вашей жены, она наверняка следит за развитием моды. Турнюры уменьшаются, через год они вообще исчезнут. Чем же украшать женщинам себя сзади?

Доктор недоуменно молчал. Оструг лихорадочно искал глазами сейф, понимая, что его вот-вот могут вышвырнуть вон. Однако доктор не торопился.

– Не знаете?! – Оструг торжествующе улыбнулся, подняв вверх указательный палец. – Никто пока не знает. Но мы должны смотреть вперед. Не может же Виндзорская Вдова жить вечно! Если принц Уэльский оправдает надежды, мода раскрепостится. Руки оголятся до локтя, юбки станут выше щиколотки. А теперь посмотрите, – Оструг достал из банки клистирную трубку, брезгливо стряхнул с нее капли раствора и приложил к собственному заду. – Вот чего не хватает лучшей половине человечества!

– Вы правы, женщины настоящие мартышки, – согласился с мошенником доктор Смит.

– Представьте, что мы вводим в моду хвосты. Крысиные хвосты, потому что они больше всего похожи на человечьи. Настанет эпоха новых вечерних платьев – открытые руки, открытые шеи, открытые хвосты. Как украсят женщин романтические розовые бантики на обнаженных хвостиках! Для улицы и непогоды – хвосты в изящных футлярах.

– Эстер! – позвал доктор, которого, как ни странно, болтовня Оструга привела в хорошее расположение духа. – Послушай, что несет этот джентльмен, называющий себя врачом! Ты хотела бы, чтобы он пришил тебе прямо к телу длинный крысиный хвост?

– Фу, крысиный! – фыркнула миссис Смит. – Я предпочла бы что-нибудь покрасивее – хвост пантеры или соболя… И зачем его пришивать ко мне, если можно пришить его к платью?

– Ты так полагаешь? – несколько растерянно спросил доктор. – И ты не находишь это глупым?

– Напротив, пушистый хвост так пошел бы к фехтовальному костюму…

– Спасибо, Эстер, можешь идти, – доктор Смит указал на дверь.

– И все-таки я настаиваю на крысиных хвостах, – сказал Оструг, едва миссис Смит покинула кабинет. – Они значительно дешевле, их импорт поначалу не будет облагаться пошлиной и они должны лучше приживаться. А если доктор Смит думает, что я собираюсь дурить его, то я готов сейчас же внести свою долю, – Оструг достал из-за пазухи мешок и положил его на стол. – Здесь семьсот гиней.

– …? – Доктор Смит уважительно дотронулся до мешочка.

– Я предлагаю основать компанию по импорту крысиных хвостов из Австралии, у сумчатых крыс они длиннее и доброкачественней. У меня есть человек во Франции, который имеет хорошие связи среди австралийских и тасманийских крысоловов. У меня – средства и хвосты, у вас – репутация и имя. Благодаря вашим знакомствам в высоких кругах мы можем установить новую моду и делать большие деньги.

«Человек он ненормальный, но со связями, – подумал доктор Смит. – За краснуху я получаю полгинеи, за один сумчатый хвост можно выручить никак не меньше пяти гиней. Да еще гинея за карболку и бинты.»

– Мне начинает нравится ваша идея, – сказал он вслух. – Мы можем запатентовать наше изобретение и продавать эти патенты косметическим и галантерейным фирмам еще до широкого распространения новой моды.

– Конечно, сразу же начнутся подделки, – сказал Оструг, – и модницы станут носить фальшивые хвосты. Но с наступлением курортного сезона ситуация изменится. Очаровательным купальщицам будет невозможно выставлять на всеобщее обозрение фальшивые хвосты. Это будет еще более уродливо, чем намокшая ватная грудь под купальным костюмом!

– Пусть только кто-нибудь попробует перехватить наши доходы! – закипятился Смит. – Мы засудим их до полного разорения! Мы только на этом заработаем уйму денег!

«Вне всякого сомнения, он ненормальный, но тем лучше – легче будет его надуть, – решил про себя доктор Смит. – Я сам получу патент».

– Вы можете пришить первый хвост своей жене и миссис Андерсон, и вскоре эта мода покорит весь Лондон, а затем и весь мир, – сказал Оструг.

Эта фраза несколько отрезвила доктора Смита.

– Вот только будет ли это по-христиански? – спросил он. – Ведь человек создан по образу и подобию Божию! Пришивая женщинам хвосты, мы будем лить воду на мельницу адептов мерзкой теории мистера Дарвина. Могут подумать, что мы сами являемся сторонниками его диких взглядов.

– Отнюдь, – возразил Оструг. – Мы тем самым противодействуем мистеру Дарвину, ведь он утверждает, что хвосты отпали, когда обезьяна стала человеком!

– Но хвост – принадлежность дьявола! – воскликнул доктор Смит и осекся, не став развивать эту опасную тему.

С одной стороны он очень боялся христианского осуждения затеи с хвостами со стороны членов своего церковного прихода, но и упустить из рук мешок с гинеями, так соблазнительно развалившийся у него на бумагах, он был не в силах.

– Вы еще скажите, что рога тоже бывают только у чертей, – улыбаясь, возразил Оструг.

– На что вы намекаете? – угрожающе спросил доктор, который с недавних пор совершенно не переносил разговоры на подобные темы и даже велел вынести из своего кабинета ветвистые оленьи рога.

– Совершенно ни на что. Но вы ответьте, вы принимаете мое предложение? У меня есть кому еще его предложить.

– Принимаю, конечно.

Доктор Смит любовно придвинул к себе мешочек.

– Я не могу смотреть на них, – Оструг отвернулся и мельком взглянул на окно. – Все мое состояние. Мне становится дурно. Уберите их скорее в сейф, иначе я передумаю. И откройте окно.

Не отводя взгляда от доктора, Оструг подошел к окну и поднял его. В комнату ворвался холодный осенний ветер. Мопс, развалившийся среди склянок, жалобно заскулил.

– Ваша собачонка застудит себе мочевой пузырь и потом вымочит ваш сюртук.

Доктор открыл потайную дверцу сейфа, прятавшегося за деревянной панелью в стене, и, прежде чем положить туда показавшийся ему подозрительно легким мешочек, развязал стягивающий его горловину шнурок. – Да вы сумасшедший! Я сразу почувствовал это, когда вы заговорили про хвосты! Тут же не гинеи, а пуговицы!

Оструг понял, что наступило время окончания разговора. Но уйти просто так, не получив ничего на память о столь замечательном знакомстве, он не мог. Поэтому, повинуясь совершенно непреодолимому импульсу, Оструг метнулся вдруг от окна к бюро, и схватил гипсовый слепок с античной головы Эскулапа из Британского музея. Байрон на столе испуганно вскочил, на пол посыпались склянки, но его хозяин, забыв о мопсе, уже стремительно выскакивал из кабинета. Из коридора в кабинет доктора несся крик Эстер:

– Гилбарт, тут к тебе привезли тело твоего Проджера!

А ему вторил голос Проджера:

– Нет, нет! Пусть доктор Смит не прикасается ко мне! Меня принесли, только чтобы я мог сообщить о случившемся. Вызовите мне настоящего врача!