22 октября, в понедельник

Два дня от Фаберовского не было ни слуху, ни духу, так что в понедельник Артемий Иванович преодолел лень и с утра пошел через укутанный в туман Гайд-парк на Эбби-роуд, теряясь в догадках о причинах такого молчания. Когда он пересекал Марилебон-роуд, рядом остановился экипаж и из опустившегося окошка выглянуло сморщенное лицо миссис Реддифорд.

– Мсье Гурин, – окликнула она его по-французски. – Как поживает ваш друг, мсье Фаберовский?

– Спасибо, ничего, – ответствовал Артемий Иванович. – В субботу меня чуть не съели сивучи в Зоологическом саду, когда его прихватил радикулит. Вот, иду теперь к нему в гости.

– Тогда передайте ему: Скотланд-Ярд подозревает, что Джек Потрошитель живет где-то в районе Аберкорн-плейс!

Стекло в окошке поднялось и экипаж укатил прочь, оставив Артемия Ивановича в оцепенении. Владимиров прекрасно помнил, что Аберкорн-плейс находится совсем рядом с домом Фаберовского – они относили туда Курашкина, – и его вдруг охватило страшное предчувствие, что когда он явится к поляку, того уже там не будет.

«Надо бежать и предупредить, пока меня не опередила полиция», – подумал Артемий Иванович, отчаянно маша рукой проезжающему кэбу. Добравшись до Эбби-роуд, он долго стоял в раздумье перед калиткой, прежде чем решился открыть ее.

Фаберовского все так же мучил радикулит, он лежал в постели и лишь золотые очки да шелковый ночной колпак с кисточкой торчали над краем одеяла, когда Владимиров вошел в спальню.

– Когда все кончится, Рачковский наградит вас и вы сможете съездить на воды за границу, – сказал Артемий Иванович, умильно глядя на своего несчастного компаньона.

– Я и так за границей, – обрадовано заскрипел Фаберовский, довольный, что во всем Лондоне нашелся хоть один человек, который пожелал его навестить.

– Вы средством-то моим пользовались? – участливо спросил Владимиров, присаживаясь на стул у кровати.

– Паньским средством только клопов травить, – пробрюзжал Фаберовский. – И электропатический пояс не помогает. Хоть к миссис Реддифорд обращайся.

– Я встретил ее по пути сюда. Она говорит, что полиция ищет Потрошителя в районе Аберкорн-плейс. Я грешным делом подумал, что вас уже арестовали.

– Ко мне эти розыски не имеют никакого отношения, – сказал Фаберовский. – Последнее время полиция наводила справки о трех душевнобольных студентах-медиках, приписанных к Лондонскому госпиталю. Один из них жил вместе с матерью в поблизу, на Аберкорн-плейс, 20. Я попросил Розмари доведаться поподробнее и она уведомила меня, что мать того студента уехала за границу два года назад, а сам он помещен в психиатрическую лечебницу в Холлоуэе. О нем ходило очень много сплетен, так что опрашивать соседей приезжал сам Абберлайн.

– Это хорошо, что не вас искали, – Артемий Иванович встал, обошел кровать, приблизился к столику в изголовье, взял бутылку с коньяком, которым Фаберовский лечил себя, и налил рюмочку. – Мне и так уже за каждым углом мерещится полицейский, собирающийся меня арестовать. Они даже сниться мне стали.

– Тут в Западном Лондоне пан может не страшиться полиции. Большую ее часть отправили в Ист-Энд. И хотя в четверг полиция закончила свои сплошные опросы, людей им все равно не хватает.

– А как продвигается ваш роман?

– Батчелор уже отвез Паркиссу гранки и в начале ноября книга будет напечатана.

– Может, выпьем коньячку за успех? – предложил Артемий Иванович.

– Обойдетесь, – грубо сказал поляк. – Мне самому еще лечиться надо.

– Да чего там лечиться! – занервничал Владимиров. – Всего три болезни суть: вступило, прохватило и кондрашка. Только от них и лечатся коньяком да водочкой. От первой – стопочкой, от второй – стопочкой с огурчиком, от третьей – стопочкой с перчиком. А радикулит – разве болезнь? Так, баловство. Говорят, еще печень прихватывает, ежели пить много, вот тут уж, наверное, и стопочка не поможет! А еще, если один, без меня, коньяк хлестать будете, то почки ваши насквозь алкоголем пропитаются и вообще помрете.

– Как же! – поляк с трудом повернулся на диване. – Ничего она не пропитывается! Я теперь после той истории с Ласком все о почках знаю!

– Какой истории?! – выпучил глаза Артемий Иванович.

– Ласк получил по почте посылку с человеческой почкой. Откуда эта почка – ему неизвестно. Патологоанатом из Сити мыслит ее происхождение из больницы либо анатомичного театра. Но мне всегда казалось, что в анатомичных театрах для подобных целей используется формальдегид, а не винный спирт. По мнению же старшего хирурга Лондонского госпиталя длина почечной артерии соответствует длине артерии, которая должна была остаться на почке, изъятой из тела Эддоуз. К посылке прилагалось грубо написанное письмо. Я могу зачитать его текст, если пан подаст мне со столика номер «Стар» за пятницу.

Фаберовский отвернулся, чтобы не видеть мучительной сцены поиска, а Артемий Иванович, немного повозившись, и опрокинув задом столик и графин с водой, разыскал газету и подал ее поляку. Фаберовский поправил на носу золотые очки и прочел:

– «Из Ада».

– Откуда только не пишут! – по-бабьи вздохнул Артемий Иванович.

Поляк внимательно посмотрел на него и продолжил:

– «Мистеру Ласку

Сэр, я послал тебе половину почки, которую я взял у одной женщины и сохранил ее для тебя; другой кусок я изжарил и съел – это было очень вкусно. Я могу выслать тебе окровавленный нож, если только ты хочешь, но позже.

Подписано: Поймай меня, когда сможешь, мистер Ласк»

– Что там может быть вкусного? – заметил Артемий Иванович. – После того, как я посидел в доме на Майтр-сквер с Васильевым, и слушать-то про почки невмоготу!

– Интересно, что слово «сэр» и «мистер» написано так, как их произнес бы ирландец: «сор» и «миштер». А за несколько дней до этого письма Ласку пришла открытка, адресованная Боссу, что напоминает мне о Даффи.

– К чему вы это клоните?

– К тому, что наш достопочтенный Конрой уже давно домогается Ласка и даже выяснил его адрес. А все, что Урод изъял из тела Эддоуз, в том числе и почку, отобрал у фельдшера опять же Конрой. Он утверждал, что бросил все это барахло на Голустон-стрит, но что ему мешало оставить себе почку и сохранить ее в баночке с винным спиртом?

– Мерзавец! Что он, не знает, что спирт не для этого? Еще один урод нашелся!

– Главное, что это письмо написано тем же почерком, что и письмо Конроя, которое я получил сегодня утром.

– Что же пишет нам эта худая скотина? – заинтересовался Артемий Иванович.

– Пишет, что почуял слежку: в поблизу грузового депо напротив их дому на Ламбет-стрит постоянно толкутся разные люди, одетые грузчиками либо железнодорожными служителями. Но весьма мало подобно, чтобы они работали где-либо, уж слишком долго они торчат напротив окон ирландцев.

– Может быть, это тоже соглядатаи доктора Смита?

– Я уверен, что это люди старшего инспектора Литтлчайлда из Секретного департамента Монро. И Абберлайн не просто пугал меня. Конрой утверждает, что среди них имеется какой-то русский, которого он видел в клубе, когда был там с паном Артемием, и потом во время великого сидения в «Улье». Уж не тот ли это Курашкин, который прилип к пану?

– Не знаю, – обомлел от страха Артемий Иванович. – Но ведь он ничего не видел. Мы его отнесли в канаву, пока он спал.