24 октября, в среду

– Нет-нет, Гурин, и не спрашивайте, – решительно сказала Эстер и, вынырнув из-под одеяла, подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу. – В конце концов, это неприлично, я не могу об этом говорить. Гилбарт – человек крайне ординарного свойства, он не испытывает не то что каких-то необычных потребностей, но, как бы это сказать… даже и самых обыкновенных.

Артемий Иванович разочарованно проурчал и откинулся на подушку, лениво оглаживая взглядом ладную фигуру Эстер. В эту ночь Владимирову представилась возможность загладить свою вину перед Эстер – доктор Смит отправился на ночное дежурство в Лондонский госпиталь, – и сразу по получении телеграммы от миссис Смит он помчался к ней на крыльях любви. Полночи его рвало, потому что перед выездом он до безумия упился корня мандрагоры. Потом ему было просто плохо и лишь под утро Эстер, сжалившись над своим любовником, принесла ему из запасов своего мужа бутылку коньяка, которую Артемий Иванович выдул в один прием. В конце концов ей удалось добиться от Владимирова того, что она ждала от него, но сильный коньячный запах, витавший в воздухе, испортил ей удовольствие. Зато Артемий Иванович был наверху блаженства.

– Насколько все-таки приятнее тихие радости супружеской постели, чем крапива и лопухи Острова Любви, – мечтательно сказал он.

И тут в дверь раздался бешеный стук.

– Эсси, вы что, не одна? – загромыхал гневный голос доктора Гилбарта Смита.

– Мой муж! – вздрогнула Эстер и нырнула под одеяло, как будто это могло спасти ее от праведного гнева обманутого супруга. – Почему он так рано?!

– А, скакун саванны! – Артемий Иванович был пьян и потому безумно храбр. – Нелетающее яйцекладущее! Клади сюда! – он достал из-под кровати ночной горшок и постучал пальцем по крышке. – Яишню сделаем!

– Спрячьтесь скорее под кровать.

Владимиров поставил горшок на столик и свесился с кровати, чтобы заглянуть под нее.

– Ни за что! – он вернулся на подушку и по-наполеоновски скрестил руки на груди, став похожим на раздувшегося от долгого пребывания в воде покойника. – Я там просто не помещусь. И потом, это недостойно настоящего казака. Когда к Фаберовскому приходил инспектор, я и то не прятался!

– Эсси! Миссис Смит! Немедленно открывайте, иначе я выломаю дверь!

– Он так и сделает, – Эстер прижалась к Артемию Ивановичу. – Как же быть?

– Сейчас я встану и отрублю ему голову, – мрачно сказал Артемий Иванович, даже не шевельнувшись.

– О нет, Гурин, не делайте этого! – не на шутку испугалась Эстер, поверив в искренность его намерения. – Не хватает только человекоубийства!

– Страус – не человек! – с пьяным упорством ответил Артемий Иванович, уверовавший в то, что за дверью стоит настоящий страус.

– Все, миссис Смит, мое терпения иссякло. Я ломаю дверь! – Раздался удар ногой и пронзительный вскрик доктора. – О, проклятье!

– Ася, дай мне ключ! – грозно сказал Артемий Иванович, сползая с кровати.

Трепеща от гнева, доктор Смит ждал, когда ключ повернется в замке два раза. Затем он рванул дверь на себя. И тут перед ним возник Артемий Иванович. Одной рукой он придерживал штаны, во второй был палаш. Доктор Смит попятился, а Артемий Иванович издал трубный клич и взмахнул палашом. Доктор увернулся и бросился прочь, Эстер пронзительно заверещала. Путаясь в штанах и размахивая палашом, Артемий Иванович гонял доктора Смита по всему дому. Казалось, не было доктору Смиту нигде спасения. И если бы не родная дочь, втащившая его к себе в спальню и успевшая запереть дверь перед самым носом Артемия Ивановича, не сносить бы доктору головы. В сердцах Владимиров ударил по гипсовой статуе обнаженной нимфы, снеся ей голову, бросил палаш, подтянул портки и вернулся к миссис Смит.

– Все, я ухожу, – сказал он, застегиваясь. – В этом доме меня никто не любит. Черт побери!

– Не уходите, Гурин! – зарыдала Эстер. – Муж убьет меня.

– Там в коридоре валяется палаш, – сказал Артемий Иванович, выходя на лестницу. – Ты можешь убить его первая.

Уже стоя на улице, он услышал голос доктора Смита, доносившийся из спальни Эстер:

– Я тебя спрашивал, откуда у тебя крест! И что ты мне ответила? Теперь я знаю, откуда он!

«Заклюет Асеньку чертов страус», – подумал Владимиров, прибавляя шаг.