3 ноября, в субботу

По возвращении из русской церкви Фаберовский нашел у себя на столе записку от Леграна и решил, что недели, которую он дал Пенелопе на страдания из-за его мнимого отъезда из Лондона, вполне достаточно – она уже готова к тому, чтобы пасть в его объятия. Поэтому в субботу утром он попросил Розмари съездить к «Братьям Мосс», взять напрокат фрак, а также почистить его цилиндр. После полудня дождь перестал лить и около восьми вечера Фаберовский нанял кэб и отправился в дом Смита. По случаю субботнего вечера улицы более, чем обыкновенно, были забиты разнообразными экипажами и повозками, и пока кучер с трудом пробирался через заторы, у поляка было время для обдумывания деталей предстоящего ему романтического объяснения. Он не был по натуре романтиком и во всей мере испытал сложности в выдумывании подходящих случаю цветастых и выспренных фраз. Трясясь в экипаже при свете проплывающих мимо уличных фонарей, он пытался придумать хоть что-нибудь, и когда он вылез у освещенного электричеством подъезда дома Смитов, в голове его творился хаос.

Дверь открыл слуга, в котором Фаберовский сразу признал мороженщика, раньше следившего за его домом.

– Что, торговать мороженым у моего дома оказалось некорыстным делом? – поляк полез доставать визитную карточку, но она не понадобилась: сверху раздался до боли знакомый скрипучий голос доктора Смита:

– Кто там, Ботли?

– Мистер Фейберовски, – ответил слуга.

Пребывание Смита не в госпитале, а дома было для Фаберовского полной неожиданностью. Поляк хотел уйти, но доктор уже спускался вниз по лестнице. Увидев его, Фаберовский ужаснулся. Он никогда не видел доктора до такой степени пьяным. Смит еле стоял на ногах; чтобы сдвинуться на одну ступеньку вниз, ему приходилось перебирать руками по перилам, перемещая свое тело вперед, а потом уже подволакивать под себя ноги.

– А, мерзавец пожаловал, – закричал доктор на весь дом. – Вот дрянь так дрянь!

Встав напротив поляка, он раскачивался из стороны в сторону, решая, что же делать с незваным гостем дальше.

– Ах вы, гадина, – почти ласково сказал он наконец. – Самое место вам у нас за столом. Знаете кто у меня сегодня собрался? Претенденты на руку моей дочери. Все они передо мной лебезят, а за глаза называют рогоносцем и готовы сожрать с потрохами. Вы мой единственный искренний враг. Я знаю, что вы открыто ненавидите меня, так же как и я вас. Зато вы не заритесь на мою дочь. И все же лучшим днем в моей жизни будет, когда я увижу вас в петле.

Доктор Смит захихикал, брызгая слюной.

– И как это вас угораздило сегодня вечером оказаться дома? – спросил Фаберовский, стараясь понять, что происходит.

Сверху из гостиной до него доносились мужские голоса и женский смех.

– Из-за дочки мне пришлось попросить доктора Чарлвуда Тернера подменить меня, – сказал Смит.

– А что случилась с вашей дочкой?

– У нас собачья свадьба. Уж не знаю, чего ей там наболтала эта шлюха, моя жена, но полторы недели после поездки в Зоологический сад она ходила сама не своя. А теперь ей вдруг потребовалось срочно выбрать жениха. Видать, все-таки ее тогда кто-то обрюхатил, когда она вернулась пьяная и мокрая из Гайд-парка. Значит пришло время срочно выходить замуж, а то будет поздно. Мы-то с вами знаем, как ей помочь, но такого я не бы пожелал своей дочери. Да и она не хочет пока ни в чем сознаваться. Ну что вы стоите пнем? Отдайте этому сифилитику свое пальто и цилиндр и ступайте за мной.

Доктор опустился на четвереньки и пошел вверх по лестнице, ногой то и дело лягая Фаберовского, пытавшегося поднять его. Так они и вошли в гостиную. За столом, кроме дам и известного поляку доктора Гримбла, сидел уже вышедший из больницы Проджер, полковник с седеющими бакенбардами и пышными усами, его сын, молодой лейтенант в форме ирландских королевских стрелков, отличавшийся от всех собравшихся южным загаром, и еще несколько незнакомых Фаберовскому лиц. Никто из них не заметил вошедших, так как внимание всех было приковано к полковнику, громко говорившему, встав из-за стола:

– Это было три года назад на реке Кушке. Может быть, вы помните Пяндждехский инцидент? Мы тогда как раз тогда сошлись с русскими у Таш-Кепри и тут моих афганцев прохватил жутчайший понос…

– Диспепсия, – с важным видом поправил полковника доктор Гримбл.

– Может быть вы и правы, доктор, но по сути это был чертовский понос. Была мерзейшая погода, мелкий дождь с ветром и туманом. Афганцы вырыли окопы на холмах перед рекой, а лагерь был расположен на возвышении в углу между слиянием Кушки и Мургаба. Там стояла и наша палатка. Весь день накануне мы с еще несколькими британскими офицерами ездили по окрестным аулам и подговаривали жителей участвовать в нападении на русский отряд, расположившийся между Кушкой и Кизил-тепе. Возвращаемся вечером – ни в окопах, ни в лагере никого нет: все разбрелись по кустам. Европейцам проще, справил нужду да иди, а мусульманам к Мекке ни задом, ни передом не садись, пока гадишь – молись, камешком подотрись, да еще потом к реке сбегай, руки до локтя вымой. Так афганцы до утра за этим делом ночь и провели. Утром, когда рассвело, увидели наступающих русских и стали по одиночке сбегаться и съезжаться на позиции. Ну, а потом началось…

Полковник достал из-за обшлага платок и промокнул им губы. Он оказался в неприятном положении. Он забыл, зачем начал рассказывать о Пяндждехском инциденте, а теперь нужно было рассказ заканчивать. Рассказывать же было неудобно, ибо когда началось сражение, англичане бежали из афганского лагеря, позабыв в палатках даже свои сапоги. Потом их нагнал посланный русскими казачий конвой и бравые вояки, узнав, что афганцев побили, предложили русским воспользоваться услугами их врача. В ответ на предложение русский генерал Комаров выслал с благодарностью за заботу их сапоги. К тому времени с позиций вернулись разбитые и посрамленные афганцы и начали угрожать англичанам, спровоцировавшим их на бой с русскими. Положение стало угрожающим и Каннингем со своими товарищами вынуждены были просить покровительства у русских. Но русские не успели, и бегущая афганская конница увезла англичан в Бала-Мургаб, при воспоминаниях о пребывании в котором полковника даже теперь пробирала дрожь.

Однако все ожидали завершения рассказа и Каннингем, засунув платок обратно в обшлаг, соврал:

– И вот я вижу, что бежит на меня здоровенный русский солдат со штыком наперевес. А у меня только сабля, все свои патроны из револьвера я расстрелял, когда пытался заставить своих афганцев идти вперед. Вы представляете, сперва я чуть было не присоединился к моим обосравшимся макакам. Но потом я взял себя в руки и сделал такой выпад – вы помните я учил вас? Делаете шаг вперед и наносите саблей удар снизу вверх, прямо в живот.

– Нет, полковник Каннингем, вы не показывали нам этого приема, – возразили обе дамы.

– Жаль! – сказал полковник. – Но к сожалению, милые дамы, я больше не смогу обучать вас фехтованию. Я получил назначение в Верхний Египет в Асуан, буду командовать там неграми. Вот только похороню своего приятеля и поеду.

– А что случилось с вашим другом?

– Мой приятель, полковник Маннингем-Буллер, командир стрелковой бригады в Вулидже, вышел по ошибке из купе поезда не с той стороны и был задавлен проходившим мимо паровозом.

– Боже, какая нелепая смерть! – воскликнула Эстер, взгляд которой в этот момент остановился на стоявшем в дверях Фаберовском. – Какой ужас!

– Фейберовский, немедленно поставьте меня на ноги, – приказал доктор Смит. – Я хочу вас представить.

Поляк увидел расширившиеся от изумления глаза Пенелопы. Она побледнела и прикусила губу, сдерживая готовый сорваться крик. Сидевшая рядом с полковником Каннингемом Эстер в оцепенении смотрела на поляка, ожидая со страхом, что из-за его спины вот-вот появится ухмыляющаяся рожа Артемия Ивановича.

– Мистер Фейберовский, подлец из подлецов, шантажист и вымогатель, – рекомендовал доктор Смит, опираясь на руку своего необычного гостя. – А еще он Уайтчеплский убийца. Скоро я отправлю его на виселицу, а пока пусть он посидит среди вас, тут ему самое место.

Гости в шоке смотрели на хозяина дома, не веря, что в приличном доме гостям могут нанести такое оскорбление, пусть даже в столь пьяном виде.

– Ну что вы испугались, как глисты, до которых дошли слухи, что хозяин принял слабительное? – рассмеялся доктор Смит.

– Это уже слишком, доктор! – воскликнул полковник, скомкав салфетку и в раздражении бросив ее на стол. – Сами вы глист! Если бы я не считал вас своим другом, я бы прямо сейчас заколол вас вилкой. Джон, мы не можем больше оставаться в этом доме.

Лейтенант Каннингем тоже встал, но Эстер бросилась к ним в надежде удержать обиженных гостей:

– Полковник, вы должны понять доктора.

– Я понимаю, миссис Смит, я и сам иногда надираюсь как свинья и потом вытворяю невесть что. Мы с Джоном еще придем, когда он проспится. Ну, Смит и надрался! – Полковник покачал головой, проходя мимо Фаберовского и подмигнув ему. – Ха, Джек Потрошитель!

– Убирайтесь вон! – крикнул полковнику доктор Смит, махнул рукой и повалился в беспамятстве на диван.

Гости встали из-за стола и стали прощаться с Эстер и Пенелопой. Проджер стремительно протиснулся к Фаберовскому и схватил его за плечо:

– О причинах моего пребывания в Барте мы поговорим с вами позже, сэр, а пока я должен вышвырнуть вас отсюда.

– Вы сделаете большую глупость, Проджер, – ответил ему поляк, глядя на валлийца сверху вниз. – Во-первых, вы видели, что хозяин этого дома сам пригласил меня к столу, а во-вторых, дело об организованном вами покушении на меня в моем собственном жилище еще не закрыто.

Проджер нехотя отпустил его фрак и сказал, отходя в сторону:

– Думаю, наш разговор еще не закончен. Мы продолжим его при случае, если вы, конечно, настоящий джентльмен и спортсмен.

– Почему вы не побили его?! – дернул Проджера за рукав доктор Гримбл, задетый тем, что с самого появления Фаберовского в гостиной Пенелопа смотрела только в сторону поляка.

– Это не ваше дело, – огрызнулся валлиец, направляясь к лестнице. – Пойдите лучше приведите в чувство доктора Смита, пока я не побил вас самого.

Гримбл поспешно бросился на колени рядом с бесчувственным доктором и стал хлестать его по щекам.

– Прекратите! – крикнула ему Эстер. – Помогите мне отнести его к нему в кабинет. Там у него на столе стоит нюхательная соль.

Пока гости внизу разбирали у Ботли свои пальто, шумно обсуждая происшедшее, Гримбл с Эстер подхватили доктора под мышки и поволокли в кабинет, оставив Фаберовского наедине с Пенелопой.

– Что вы наделали? – в смятении спросила поляка девушка. – Зачем вы сюда пришли? Зачем потребовался вам этот спектакль? Ведь вы же сами сказали, что между нами ничего не может быть, что вы вместе с Гуриным покидаете Лондон! Я уже смирилась со своей судьбой и решила устроить ее так, как получится.

– Я заготовил по пути сюда столько красивых слов, – сказал Фаберовский, – я собирался сделать вам предложение, но право, я теперь в полном недоумении…

– Пойдемте ко мне, – сказала Пенелопа и потянула его за собой. – Там нам не помешают.

Она привела его к себе в спальню и закрыла дверь на ключ перед самым носом доктора Гримбла, который тут же принялся барабанить в нее кулаками.

– Отец пьян и только поэтому он согласился впустить вас в дом, – проговорила Пенелопа, не обращая внимания на шум за дверью. – Однако он не оставил своей идеи отправить вас на эшафот. Как вы могли прийти делать мне предложение, хотя сами объяснили мне полторы недели назад, что при этих обстоятельствах наши отношения невозможны?

– Пенни, откройте, вам не следует оставаться наедине с этим католиком! – неистовствовал за дверью доктор Гримбл, встав к ней спиной и колотя в нее каблуками.

– Я больше не католик, – в свою очередь пнув дверь, крикнул Фаберовский. – А вам, Пенни, я могу сказать: невозможного не бывает. Все это время я думал, как мне преодолеть вражду доктора Смита. И теперь я знаю, как это сделать, если вы согласитесь стать моей женой.

– Не таким я представляла наше объяснение, Стивен.

– Я тоже представлял его не таким, – поляк оглянулся на содрогающуюся под ударами Гримбла двери.

– Ну и как же ты намерен добиться примирения между тобой и отцом? – спросила Пенелопа.

– Так ты согласна?

– Да.

– Тогда предоставь это мне. От тебя потребуется немного, но ты должна сделать все в точности так, как я скажу. Пока же ничего не говори отцу. Завтра ты получишь от меня записку с дальнейшими указаниями.

Фаберовский открыл дверь и, грубо отшвырнув в сторону ввалившегося в комнату Гримбла, вышел на лестницу. Повернув голову, через открытую дверь в кабинет он увидел ноги лежавшего на диване доктора Смита, неестественно торчавшие, с задранными штанинами и в огромных туфлях. И тут его поразила мысль, что возможно, вся эта женитьба уже не нужна.

– Что с доктором? – спросил он у Эстер, вышедшую из кабинета. – Он умер?

– Нет, он просто заснул. А вы разве не уехали из Лондона?

– Как видите, нет.

– А мистер Гурин?

– Он, увы, тоже.