24 ноября, в субботу

На следующий день с самого утра Батчелор был у лазарета. Фонарщик уже прошел по улице и погасил фонари. Детектив прохаживался вдоль домов, заглядывал в лавки, приценивался к товарам и заводил разговоры со смазливыми, но суровыми и неприступными лавочницами. Он сильно завидовал Леграну, отделавшемуся чисткой и без того бритого подбородка, тогда как ему для проворачивания подобной штуки с лазаретом потребовалось бы сломать себе ногу или еще раз подставить лицо под зонтик. Наконец часов в девять он увидел, как из подъехавшего кэба выбрался инспектор Абберлайн и прошел внутрь только что открывшейся больницы.

– Мне надо поговорить с кем-нибудь из врачей, – сказал инспектор шедшему мимо санитару.

– Пройдите в ту комнату, – попросил санитар. – Там вы сможете поговорить с доктором Уилльямсом.

– Да, у меня был русский санитар, – ответил доктор Уилльямс на вопрос Абберлайна. – На бесплатных началах. Но он уже не работает. Я взял его к себе санитаром месяца полтора назад и он вскоре ушел. Он что-то натворил? Его тоже подозревают в этом деле об убийствах в Уайтчепле?

– Пока трудно сказать. У нас есть только подозрения, которые необходимо тщательно проверить. Вам знаком его адрес?

– Конечно. Он живет где-то на Сент-Джорджс-уэй. Сейчас я посмотрю поточнее.

Доктор Уилльямс порылся в бумагах на полке у себя за спиной и протянул одну инспектору. Абберлайн переписал адрес к себе в книжку.

– Скажите, он никогда не делал ничего странного?

– Нет, он был очень аккуратен и исполнителен. Он имеет медицинское образование и мог по своим знаниям работать младшим ординатором при больнице. Он называл себя feldscher.

– Он говорит по-английски?

– Да, довольно сносно. К тому же он прекрасно знает латынь.

– К сожалению, я едва ли смогу допрашивать его на латыни. Вы что-нибудь знаете еще об образе его жизни? Чем он интересовался, что делал дома? Может быть, он еще где-нибудь работал?

– Кажется, он жил вместе с сестрой. Он был довольно скрытен и почти ничего не рассказывал о себе.

– Когда он бывает в лазарете?

– Я вызывал его один или два раза в неделю, когда надо было подменить кого-нибудь из наших санитаров.

– Если вы вспомните еще что-то, – сказал Абберлайн, стоя у двери лазарета, – сообщите в участок. А мне надо спешить. Все убийства происходили в ночь либо на пятницу, либо на субботу, либо на воскресенье. Ни вчера, ни позавчера никаких убийств не произошло. Значит, именно сегодня может произойти очередное.

Стоявший на ступеньках Батчелор, дождавшись отъезда инспектора, взял кэб и помчался, насколько позволяли скудные силы лошаденки, на Сент-Джорджс-уэй, чтобы сообщить о только что услышанном Фаберовскому.

Здесь проходили экстренные сборы. Дарья выволокла одеяло и подушки и стала заворачивать в них еще горячий самовар. Сначала она уложила самовар вниз краном на подушку, потом прихлопнула самовар сверху другой подушкой и, навалившись на него, увязала бечевкой. Затем, расстелив на полу одеяло и пыхтя, как каталь на барже, стала укутывать в него самовар. Концы одеяла сверху и снизу она запихала в трубу и в дырку между ножек самовара, забив туда для верности по сахарной голове.

– Абберлайн допросил Уилльямса и отправился в полицейский участок, наверное, за помощью! – крикнул Батчелор, вбегая в гостиную.

Хотя все ждали этого, его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дарья заголосила. Васильев оставил в покое купленный Дарьей иллюстрированный журнал для благородных бездельников, который он раскрашивал красным карандашом. Даффи засуетился по комнатам, как мышь, которой наступили на хвост. К счастью, Артемий Иванович был оставлен поляком сидеть на козлах, иначе паника непременно приняла бы вселенские размеры.

– У доктора есть адрес, – равнодушно сказал фельдшер, закладывая карандаш за ухо.

– Какой адрес? – вскрикнул Фаберовский.

– Здешний.

– Хорошо, что не мой! Какой я идиот, запамятовал, что каждый санитар должен оставлять в больнице свой адрес! Я тебя утоплю в Темзе, урод! Фаберовский схватил Васильева за горло и повалил со стула на пол.

Дарья завизжала и забилась в истерике. Фаберовский отпустил фельдшера и ударил ее ладонью по щеке, чтобы привести в чувство.

– Тащите вещи до двери! Батчелор, на улицу! Приведите сюда Гурина с экипажем, а сами оставайтесь снаружи, в стороне. Если мы успеем уехать до прихода полиции, вы скажете потом, что она делала. Эх, а сегодня в церкви уже второе воскресенье, как объявляют о моей помолвке!

Начался великий переполох. Фаберовский послал Дарью отвлекать хозяйку, а Даффи с Васильевым стали загружать вещи. Удивленные таким ранним переездом, даже молочницы не кричали в это утро, они стояли рядом со своими бидонами и глазели на суматоху. Утомленный бестолковой беготней ирландца и фельдшера через дверь, поляк открыл им окно, и Даффи стал передавать вещи на улицу Васильеву прямо из комнаты. Они успели закидать в экипаж все необходимое, когда Фаберовский заметил, что Батчелор, следивший за подъездами к дому, отчаянно замахал руками.

– Полиция, – Фаберовский вытолкнул Коновалова на улицу и запихал в брум. – Где Дарья?

– Там же еще вещи и швейная машина! – воскликнул Васильев.

– До дьяблу их! Пан Артемий, отпять-ка от подъезда. Еще, еще! Хватит! – Фаберовский выскочил из брума и бросился обратно в дом.

Кэб с полицией подъехал к подъезду, когда Дарья наконец-таки вернулась от хозяйки. Не дав ей времени на раздумья, поляк схватил ее за руку и потащил обратно к двери. Внизу он увидел входивших в подъезд констеблей и инспектора.

Пока полицейские привыкали к полумраку вонючего подъезда, не спеша идти дальше, чтобы не вступить во что-нибудь и не перепачкать начищенные ботинки, он бесшумно закрыл дверь и запер ее на засов. Схватив Дарью за руку, поволок к окну. Дотянув женщину до окна, развернул ее лицом к улице и, упираясь руками ей в зад, навалил на подоконник.

– Охальник! – заревела Дарья благим матом, пытаясь развернуться и дать поляку пощечину. – Греховодник!

В дверь постучали. Скрежеща зубами от злости, поляк ухватил Дарью за ноги в кружевных панталонах и стал переваливать ее через подоконник, а она изо всех сил упиралась руками, закрыв своим телом свет в окне. Фаберовский понял, что если сейчас выпихнуть Дарью на улицу, она просто сломает себе шею. Он отпустил ее ноги, она повисла всей тушей на подоконнике, руки ее соскользнули и хлопали теперь по внешней стороне стены под окном в надежде найти опору.

Напротив окна на улице стоял, заложив руки за спину, пожилой усатый констебль и с интересом наблюдал за верещавшей в окне бабой, гадая, что с ней такое делают – насилуют или потрошат. Достав из кармана шиллинг, поляк бросил его вниз на мостовую. Отвлекшись на звон монеты от бездеятельного созерцания, констебль направился подобрать шиллинг, и Фаберовский, уловив момент, когда тот окажется прямо под окном, выкатил Дарью наружу, как камень с крепостной стены. Снизу раздался сдавленный крик констебля. Выпрыгнув следом за Дарьей, поляк схватил ее за поясницу, поднял на ноги и потащил к своему бруму, не посмотрев даже, что случилось с полицейским.

* * *

Легран, конечно же, не поехал в это утро к доктору Уильямсу. Как только они с Батчелором расстались на улице, заняв каждый свой кэб, француз велел кучеру ехать к мосту Блекфрайрз, где около гостиницы его уже ждал Ландезен. Оттуда они устремились в Сент-Джонс-Вуд. На Ньюджент-Террас они отпустили извозчика и вошли с динамитом в пустой дом.

– Вон, видишь, прямо за забором дом? – спросил Легран у Ландезена, подведя еврея к выходившему в сад на северо-восток окну. – Это дом Фаберовского. Вход в него со стороны Эбби-роуд, там теперь по ночам дежурит соперник поляка в любовных делах, доктор Гримбл. Видимо, он все проспал, раз они уехали на Сент-Джорджс-уэй и здесь не околачивается полиция. Сейчас мы пролезем через лаз в конюшню, который проделал этот идиот. К двери из сада в дом я сделал по слепку ключ. Держи чемодан, а я возьму катушку с проволокой.

Они вышли в облетевший сад, в котором пахло сыростью, и пошли по дорожке, засыпанной почерневшей листвой.

– Шлемазл! Ты что, не мог дорожки подмести? – спросил, отдуваясь, Ландезен и поставил у лаза тяжеленный чемодан. – Я едва не поскользнулся! Сейчас бы взорвались!

– Тс-с-с! – зашипел на него француз. – Лезь вперед. Я подам тебе чемодан.

Встав в своих пижонских брючках на карачки, Ландезен скрылся в дыре, но спустя мгновение как ошпаренный выскочил обратно.

– Там кто-то есть! – крикнул он.

Легран мгновенно зажал ему рукой в перчатке рот.

– Это конюх поляка. Он все равно ничего не слышит. Он глухонемой.

– Ой вей, я так испугался, – пробормотал еврей. – Ты бы прикончил его. Все равно он поляку больше не понадобится.

– Слишком много возни. Опять же – вдруг разбудим Розмари.

– Бог мой, а это кто еще такая?

– Так, девица одна. Фаберовский – ее опекун. Ну тащи же, чего встал!

Ландезен опять исчез в лазе, затем высунул голову и Легран сунул ему чемодан с динамитом. Взяв за конец провода, француз полез следом за евреем. Лошадей в конюшне не было, глухонемой конюх крепко спал на охапке сена. Они выбрались в сад и вдвоем потащили чемодан к стеклянной двери на веранду. Открыв ее, Легран осторожно вошел внутрь. Хотя, по его расчетам, никаких мужчин в доме быть не должно, он все-таки опасался, что кто-то может остаться, и держал на изготовку револьвер. Но в доме было совершенно тихо, только громко отсчитывали время ходики в гостиной.

– Неси чемодан сюда, – прошептал Легран.

Они внесли чемодан в гостиную и положили его плашмя на диван.

– Здесь под ковром люк в подвал, – показал француз.

Вдвоем они завернули ковер и за большое железное кольцо подняли тяжелую крышку.

– Лезь вниз, – Легран подал Ландезену фонарь. – Ты у нас в Цюрихском политехническом учился, тебе и динамит снаряжать. Я буду подавать тебе шашки.

С жалостью оглядев свой костюм и грязные пятна на коленях, еврей стал боком спускаться по лестнице вниз. На закладку заряда у них ушло около часа. Наконец, все было готово и Легран через маленькое вентиляционное отверстие просунул снаружи из сада провод для подрыва.

И тут сверху, со второго этажа, раздался скрип открываемой двери. Ландезен выпрыгнул из подвала, словно чертик на резинке. В спешке они захлопнули люк, развернули ковер и бросились обратно в сад, едва не забыв чемодан на диване. Шмыгнув в лаз, они добежали до пустого дома и тут только перевели дух.

– Мы забыли запереть дверь в сад, – сказал Легран, сев прямо на пол и прислонившись спиной к стене.

– Я туда больше не пойду, – ответил Ландезен. – Им будет не до двери, они не заметят.

* * *

Вскоре после того, как Фаберовский со всеми своими прежними и новыми постояльцами добрался с Сент-Джорджс-уэй домой, к нему явился посыльный с визитной карточкой Монро и приложенной запиской, что около полудня тот приедет на Эбби-роуд для серьезного разговора. От греха подальше поляк временно разместил всех в конюшне и в каретном сарае, чтобы никто не мозолил глаза посетителям, а сам с Артемием Ивановичем уселся в столовой, распивая чаи из распакованного дарьиного самовара. Им крупно повезло с доктором Гримблом. Утомленный дневным дежурством в госпитале эскулап проснулся только тогда, когда они приехали, и поднял было даже переполох, но потом, поняв, что поляк не уезжает, а наоборот, привез к себе какое-то семейство с подушками, русской паровой машиной для варки чая и толстой бабищей, успокоился. К счастью, Васильев был проведен в дом еще до того, как Гримбл протер глаза, и доктор не успел его разглядеть.

Незадолго до полудня на Эбби-роуд приехал Батчелор, сообщив, что Абберлайн поехал в больницу к констеблю с переломанным позвоночником. Оставалось неизвестным только нынешнее местонахождение Леграна, которого Батчелор видел в последний раз семь часов назад.

– У меня есть для вас несколько важных известий, джентльмены, – начал Монро. – Во-первых, хочу поставить вас в известность, что министр выдвинул королеве мою кандидатуру в качестве преемника Уоррена. А это значит, что все, что вы вытворяли тут, в Лондоне, к моменту моего назначения необходимо прекратить. Если мистер Рачковский желает, чтобы наша договоренность оставалась в силе, с Потрошителем и ирландцами должно быть покончено в ближайшую неделю, до первого декабря. В связи с этим мне хотелось бы знать, где находится ваш старый ирландец, этот отвратительный и вздорный тип, которого за внесенный мною от вашего имени залог освободили до следующего заседания суда двадцать первого декабря.

– Мы не получали от господина Рачковского никаких инструкций об окончании дела, – сказал Фаберовский. – На нас возлагалась совсем иная задача. Что же до старого ирландца, то мы сами не знаем где он, так как мы не видели его после того, как он был отпущен. Если же вам нужен Потрошитель, то я могу показать его вам. Батчелор, приведите Васильева.

Рыжий сыщик поднялся и отправился в конюшню. Монро попросил разрешения закурить, вставил сигару в рот и сказал, пожевав ее конец:

– Мне хотелось бы вас предупредить, мистер Фейберовский. Я уже знаю про ваше утреннее бегство с Сент-Джорджс-уэй, и должен сказать, что на этот раз инспектор Абберлайн больше не связывает его с фениями и не собирается отдавать на откуп Особому отделу. Более того, он уверен, что Брейди-стрит и Сент-Джорджс-уэй – звенья одной цепи. Министру тоже известны обстоятельства, которые отсутствовали в ранних убийствах и которые свидетельствуют о том, что кто-то помогал убийце, во всяком случае после преступления.

– Что же вы предлагаете мне делать? – спросил поляк. – Ведь вы тоже заинтересованы в успешном окончании всего этого дела!

– А Потрошитель-то ваш совсем никудышный, – отвлекся Монро, с любопытством оглядывая приведенного Батчелором фельдшера, который был весь в сене, даже в усах и в волосах торчали желтые былинки.

– Я могу вам отдать его прямо сейчас, если вы остановите полицию, – предложил Фаберовский.

– Отведите его обратно, – сказал Монро. – Мне он не нужен.

Батчелор увел Васильева и шотландец, проводив его взглядом, сказал:

– И он, и ирландцы должны быть обнаружены мертвыми в одном месте и при соответствующих обстоятельствах, которые мы оговаривали с господином Рачковским. А от полиции вы можете защититься только сами. Попробуйте убедить Абберлайна в том, что вы специально ездили на Сент-Джорджс-уэй в попытке задержать Потрошителя, но не успели.

– Я непременно последую вашему совету, – Фаберовский прислушался к шуму в коридоре и попросил Артемия Ивановича отворить. Владимиров вышел и тотчас в гостиную ворвался ополоумевший Конрой. Не обращая внимания на присутствие посторонних, он уперся в поляка молитвенным взором и затараторил:

– Сэр, мы конечно, виноваты, но у меня нет иного выхода, как покаяться перед вами и просить укрытия. Люди этого предателя Литтлчайлда обложили нас со всех сторон. Я не знаю, где сейчас Даффи, но я больше не могу!

Монро долго рассматривал Конроя, потом обратил вопрошающий взор к поляку.

– Никаких слов! – сказал Фаберовский. – Вы спрашивали, где отпущенный под ваш залог ирландец? Вот он.

– Но я же видел Тамулти! – воскликнул Монро. – Это не он!

– Какой Тамулти?! – не понял Фаберовский. – Это наш Конрой, он же Джозеф Рендл.

– Но разве Рендл и Тамулти – не одно лицо?

– А я знаю Тамулти, – сказал Артемий Иванович, услышав знакомую фамилию. – Я у него картинки покупал.

– Тамулти – это квартирант фрау Куэр с Бетти-стрит, но к нам он никакого отношения не имеет, – объяснил Фаберовский.

– Зачем же я отпустил его тогда под залог? – спросил Монро.

– Я не знаю, – пожал плечами поляк. – Мы считали, что вы вели речь о Конрое. Он действительно исчез у нас после убийства в Миллерс-корт.

– Получается, что я потратил свои триста фунтов на этого мужеложца, которые мне теперь не вернут, и два месяца оберегал его от полиции, считая, что он – ваш ирландец! – Монро откинулся на спинку кресла и в сердцах ударил кулаками по подлокотникам.

– Мне очень жаль, мистер Монро, что все так получилось, – сказал Фаберовский. – Но тем более вам есть резон предпринять все возможные усилия, чтобы ни я, ни Потрошитель, ни Конрой не попали в руки полиции и вся эта история не стала достоянием прессы. А Тамулти еще можно поймать и представить на суде, тогда вы вернете себе свои деньги. Если, конечно, мы сами будем на свободе и сможем забрать их для вас. Ведь вы внесли залог от нашего имени, не так ли?

Шотландец медленно поднялся из кресла и пошел в коридор. Фаберовский помог ему надеть пальто, и Монро, молча пожав поляку руку, покинул дом.

– Похоже, мы влипли, – сказал Фаберовский, возвращаясь в гостиную. – Идите, Конрой, в конюшню, там вас дожидается ваш молодой друг.

– Да-с, неприятность вышла, – Артемий Иванович закурил. – Очень уж расстроился Монро. Какая-то путаница с этим Тамулти.

– Дело не в этом. Дело в том, что сегодня утром, по утверждению Монро, Абберлайн взял нас за шкирку. Батчелор, срочно выгони ирландцев и Коновалова с Дарьей на улицу. Пусть делают, что хотят, но чтобы они не появлялись тут до вечера. А я поеду к Абберлайну, попробую предупредить его шаги и потянуть время.

Батчелор сходил в конюшню и вывел всех из конюшни, минуя дом. Попытки препирательств были им немедленно пресечены и выброшенные таким беспардонным образом ирландцы с фельдшером и Дарьей гуськом поплелись по улице прочь, оглядываясь на проехавший мимо кэб, который остановился у калитки Фаберовского и из которого вылезли инспектор Абберлайн и констебль в форме. Поляк столкнулся с инспектором в дверях.

– Я как раз собираюсь ехать к вам! – заявил он Абберлайну, возблагодарив Бога за то, что Батчелор успел очистить дом от постояльцев.

– Все так говорят, – усмехнулся Абберлайн. – Может, пройдем в дом? Вы понимаете, почему я вас сегодня опять тревожу?

– Трудно не догадаться. Сент-Джорджс-уэй?

Фаберовский проводил инспектора в гостиную.

– Она самая. У меня есть ордер на обыск и мы хотели бы осмотреть дом.

– Вы хотите найти у меня Потрошителя? Его тут нет, хотя он был почти у меня в руках. Я представил бы его вам, если бы полиция сегодня утром не испортила мне все, что могла! – поляк чувствовал, что его возмущение неубедительно. – Я проследил Потрошителя до самого его логова, я знал, что сегодня утром он совершит преступление прямо у себя. И в тот момент, когда к нему приходит жертва, является полиция!

– Соседи утверждают, что он заранее готовился к переезду.

По узкой винтовой лестнице Абберлайн двинулся за поляком к нему в кабинет, в то время как констебль, обойдя комнаты первого этажа, отправился осматривать дворовые постройки.

– Мы нашли очень мало вещей, которые Потрошитель не успел увезти с собой.

– Он собирался зарезать женщину и сразу же уехать оттуда. Вы нашли эту женщину?

– Да, мы арестовали какую-то проститутку, утверждающую, что мистер Васильефф назначил ей прийти к нему в это время. Она утверждает, что он жил в этой квартире со своей сестрой.

– Да, толстая глупая бабища, которую у меня не хватило сил удержать, когда она вырвалась у меня и выпрыгнула в окно.

– Свидетельские показания расходятся – одни говорят, что вы помогали бежавшему скрыться, другие наоборот, что мешали, – сказал Абберлайн. – Почему вы находились в доме у убийцы?

– Я не мог рисковать жизнью той проститутки, инспектор. Я проник тайно в квартиру и прятался в шкафу.

– С фотоаппаратом?

– К сожалению, нет.

– Вы очень странный сыщик, – произнес Абберлайн. – Что же вам еще известно о Потрошителе, чего не знает полиция?

Фаберовский бросил мимолетный взгляд в окно и обомлел. Напротив калитки стояли все четверо – ирландцы и фельдшер с Дарьей, – и терпеливо дожидались окончания обыска, когда им можно будет вернуться обратно в дом.

– Он русский, – сказал поляк и поспешно повел инспектора осматривать свою спальню и спальню Розмари, окна которых выходили в сад. Девушки не было дома, она по настоянию Фаберовского поехала навестить могилу отца на Хемпстедском кладбище. – Его имя Николас Васильев, одно время он работал в лазарете работного дома прихода Св. Спасителя у доктора Уильямса и помощником брадобрея в цирюльне Уилльяма Делхея на Уэстморленд-роуд.

– Это все я и без вас знаю.

– Кроме того, Васильев, видимо, виновен еще в нескольких преступлениях во Франции.

– Я читал что-то такое в газетах, но, по-моему, там называлось другое имя, – сказал Абберлайн. – Здесь тоже никого нет. Пойдемте вниз.

Они спустились на первый этаж и вошли в столовую. За запертой стеклянной дверью на террасе топтался констебль в безуспешной попытке проникнуть в дом. Фаберовский отпер дверь и впустил полицейского.

– Вы знаете, мистер Фейберовский, – начал Абберлайн, – теперь Монро станет комиссаром и, я надеюсь, ему удастся добиться билля о пенсиях. Как только это произойдет, я тут же на пенсию и уйду.

– Почему вы решили уйти в отставку, инспектор? – удивился Фаберовский. – Неужели потому, что вам не удалось найти Потрошителя?

– Да причем тут Потрошитель, – отмахнулся Абберлайн, – Потрошитель – это вы, и как только я это смогу доказать, я вас тут же арестую. Но пойдем в соседний дом.

Идут в дом. Там висит полицейский, в одном белье, но с шлемом на голове. На стуле форменный мундир, пелерина.

– Кто это? – спросил поляк, указывая на мундир.

– Это констебль Тейн, – сказал Абберлайн, – и он сейчас едет сюда. А вот это – он показал Фаберовскому маленькую жестянку с веревочной петлей – бирка морга работного дома. Она свалилась у него с ноги, когда он повесился. Честное слово, я никогда не встречал такой оперативности у наших моргов.

– Что-нибудь удалось найти? – спросил Абберлайн.

– Никого нет, сэр, – ответил полицейский. – Но в конюшне целое ведро еще горячей овсянки в ведре.

– Это мой глухонемой конюх варит себе овсянку на неделю вперед, – сказал поляк и язвительно добавил: – Вы можете его допросить.

– У меня нет пока никаких оснований для вашего ареста, мистер Фейберовский, но выслушанное мною объяснение вашего пребывания на Сент-Джорджс-уэй во время бегства подозреваемого в Уайтчеплских убийствах меня не убедило. Вы без сомнения связаны с бегством подозреваемых и с Брейди-стрит, и с Сент-Джорджс-уэй, причем в обоих случаях пострадали полицейские, что усугубляет дело. Полагаю, что в ближайшее время я предъявлю вам обвинение, если удастся доказать, что вы помогали им бежать. До этого времени потрудитесь оставаться у себя дома.