25 ноября, в воскресенье

Устроенная доктором Смитом слежка значительно осложняла и так уже катастрофическое положение. Стоило спровоцировать доктора хоть чем-нибудь раньше времени, и тот пошел бы в полицию с сообщением, что Васильев находится у поляка. Тогда всем живущим у Фаберовского, включая его самого, можно было готовить шею к виселице. Абберлайн немедленно бы примчался на Эбби-роуд с ордером на арест. Пока выручало лишь то, что внимание соглядатаев было приковано только к жениху и остальные пользовались относительной свободой от надзора. Это позволило поляку утром через Розмари отправить Батчелору телеграмму с приказом опять ехать в Даунс и договориться с капитаном шхуны «Флундер» на этот раз уже на вторник.

Ботли со своим мороженым сундучком заступил на вахту напротив дома Фаберовского около десяти утра. Фаберовский уже не первый раз видел, как около лжемороженщика крутились дети, но Ботли прогонял их, так как доктор Смит поскупился дать ему денег на покупку мороженого. Про странного мороженщика пошли слухи, на него приходили глядеть даже с соседних улиц. Вот и сегодня к его приходу у калитки Фаберовского собралась любопытствующая толпа.

– Что рты раззявили! – закричал на зевак Ботли. – Мороженщика не видели? Пошли прочь!

– Сегодня ты припоздал, Ботли, – из фаэтона выбрался Гримбл и подошел к соглядатаю.

– Попробовали бы вы с этим треклятым сундуком дотащиться до Эбби-роуд, не продав при этом ни одного шарика мороженого. Хорошо хоть сейчас не лето. Доктор Смит отъявленный скупердяй. За это время я мог бы заработать изрядную сумму, если бы мог с утра запастись бидонами с мороженым!

– Ваше дело не мороженым торговать, а следить, чем занимается мистер Фейберовски, куда он ходит сам и кто приходит к нему. Постыдились бы возмущаться! Я целую ночь напролет сижу в фаэтоне, не смыкая глаз, и то не ропщу! – доктор Гримбл вставил в свой слипающийся со сна глаз монокль и укоряюще взглянул на Ботли. – Ну, я поехал. Следите за этим поляком в оба.

Он направился обратно к своему экипажу, когда от толпы любопытных, продолжавших глазеть на мороженщика, отделился крепкий мужчина и сказал, подойдя к Гримблу:

– Убирайтесь отсюда вон, джентльмены! Вы нам мешаете. Мы сами знаем, что нам с мистером Фейберовским делать. Можете забыть о нем, мы покончим с ним сегодня. Так что попрошу вас здесь больше не появляться, иначе за последствия я не ручаюсь. – И добавил на всякий случай по-русски: – Yak tse govoritsia na rosiyskoi movi: get’ zvidsilia!

Еще двое верзил с рожами каторжников, вставшие за спиной у говорившего, свидетельствовали в пользу того, что последствия будут не из приятных. Поэтому ни Ботли, ни Гримбл не стали спорить. Мороженщик привязал свой сундук к корзине для багажа позади экипажа Гримбла, уселся рядом с доктором на сидение, и они укатили прочь, оглушительно грохоча по булыжнику сундуком, подпрыгивавшим на своих маленьких колесах.

– Позвольте спросить, инспектор Салливан, – спросил у прогнавшего соглядатаев мужчины один из верзил в казенном пальто. – Зачем вы спровадили их?

– Нам не нужны посторонние свидетели, – внушительно проговорил Салливан. – Теперь один из вас будет непрерывно дежурить здесь на улице.

Когда, добравшись до Харли-стрит, обескураженный наглостью неизвестных негодяев Гримбл рассказал обо всем доктору Смиту, тот пришел в неописуемую ярость.

– Черт побери! Это все-таки мой будущий зять! – заорал он на весь дом. – А вдруг там замышляется ограбление? Мне что же, прикажете отдавать свою дочь за нищего?! А вдруг его просто решили убить? Это было бы чудесно, но полиция может подумать на меня.

– О чем ты, отец? – спросила у доктора Смита Пенелопа, выйдя на его крик из спальни.

– Хорошего же ты женишка нашла себе! По-моему, в Лондоне не осталось ни одного человека, который не хотел бы его укокошить.

– Ты хочешь сказать, что Стивену угрожает опасность?

– Это мне теперь угрожает опасность. Какие-то мрачные субъекты прогнали Гримбла и Ботли от дома твоего негодяя-женишка. Возможно, они хотят ограбить его, а может и убить. Я просто не знаю, что делать. Из-за твоего дурацкого брачного контракта все подозрения сразу падут на меня!

* * *

– Степан, – сказал за обедом Артемий Иванович. – Мне нужно отлучиться по делу. Но клянусь Богом и Государем императором, я скоро приду.

– Уж не хочет ли пан убежать один? – спросил поляк.

– Куда от вас, аспидов, сбежишь… Денег-то у меня нету.

– Идите. Доктор Гримбл с Ботли куда-то исчезли, так что пана выследить некому. Но будьте все равно осторожны, вместо них напротив дома околачиваются какие-то мрачные личности. Не ведаю, кто они такие, но выходить лучше на Ньюджент-Террас.

Чтобы гарантировать возвращение Артемия Ивановича домой, перед его уходом Фаберовский напомнил, что вечером опять будет еда. Выйдя в сад, Владимиров пролез через лаз в конюшне к пустому дому и пошел по дорожке к Ньюджент-Террас, насвистывая мотив из любимой увертюры к «Вильгельму Теллю».

Когда Легран привез первую батарею, оказалось, что труп исчез.

– Клянусь тебе, Мандрагора, я повесил здесь констебля. Он висел на этом крюке, я специально его привез с собой.

– Так-так. Может быть, ты плохо его повесил и он ушел?

– Дав как он мог уйти? До этого он два дня лежал в морге, мог бы оттуда уйти, если бы его бродить потянуло.

– Так он был уже мертвый?

– Мертвее некуда, и бирка на ноге была.

В тот день с самого утра Легран сидел в пустом доме и наблюдал в бинокль за окнами столовой Фаберовского. Он знал, что Розмари накрывает стол на девять персон. Хотя заряд был заложен в гостиной, он был достаточно силен, чтобы разнести весь дом. Но Леграну необходимо было быть уверенным в том, что никто из обитателей дома не вышел на улицу погулять и не отлучился по каким иным надобностям. Он намеревался произвести взрыв, как только в доме у Фаберовского усядутся за стол, а уход Владимирова нарушал все его планы.

Но мало того, что Артемий Иванович покидал дом, француз вдруг вспомнил, что оставил гальваническую батарею – стеклянный резервуар, залитый серной кислотой, – на дорожке у крыльца. Да еще провода, протянутые через лаз к дому Фаберовского. Только дурак не догадается, что тут готовят!

Француз прокрался к входной двери и прислушался.

– Какой идиот поставил тут этот аквариум и набросал кругом проволоки?! – ругался Артемий Иванович.

До Леграна долетел звук разбитого стекла и удаляющаяся ругань Владимирова, выражавшего свое возмущение тем, что аквариум был наполнен какой-то едкой дрянью. Вне себя от ярости француз выскочил на крыльцо и увидел перед собой на дорожке осколки стекла в дымящейся кислотной луже. Сбоку от дорожки в кустах огромным комом валялись провода, спутанные так, словно в них бился раненый лось. Сам Артемий Иванович стоял на пустынной улице прямо у распахнутой калитки, отдирая подкладку своего пиджака. Влынуы из-под нее две заветные серебряные кроны и, посвистывая, Владимиров пошел искать кэб, а Легран в бессилии опустился на ступеньки крыльца.

Найдя извозчика, Артемий Иванович велел кучеру везти себя на Олд-Монтагью-стрит к лазарету Уайтчеплского работного дома. Пока он ехал через весь город в Ист-Энд, у него в голове наконец оформилась давно бродившая мысль – мысль о том, как ему выслужиться перед начальством, кто бы ни встретил их на пристани в Остенде: Рачковский или Селиверстов. Надо было усыпить всех, кто будет находиться на корабле, так чтобы выставить себя героем и изложить начальству свою версию происходившего в Лондоне. Поэтому, завидев из окошка аптеку, он велел кучеру остановиться и сбегал купить сонных порошков. Прибыв на Олд-Монтагью-стрит и обязав кэбмена ждать, Владимиров бодро прошелся по улице в обе стороны от лазарета. Но желто-голубых занавесочек, которые должны были висеть на окне Курашкина, он не увидел.

– Может быть мистеру надо на другую улицу? – спросил кэбмен.

– Стой-стой, дожидайся, – огрызнулся Артемий Иванович.

Он еще раз прошел по обеим сторонам улицы и на этот раз уже пристально вглядывался во все занавески, которые видел на окнах, тем более что они в этих домах были редки. Наконец одно окно привлекло его внимание. Занавески на нем были столь грязны, что разобрать цвет не представлялось возможным, зато шов поперек и легкое различие в оттенках грязи ясно показывали, что они были сшиты из двух полотнищ когда-то разного цвета. Подобрав с земли камешек, Артемий Иванович запустил его в окно и на звон камешка об стекло выглянула заспанная оплывшая морда Курашкина.

– Одевайся и спускайся вниз! – крикнул ему Владимиров. – У меня есть кое-что для тебя. Только быстрее, деньги за простой кэба идут.

Не прошло и трех минут, как явился Курашкин.

– Садись, брат Курашкин, – Артемий Иванович подтолкнул его к кэбу. – Ты хотел поймать ирландцев?

– Инспектор Салливан звильныв мени писля того, як мы с тобою посыдыли у шинке, – грустно ответил Курашкин. – Я бильше не служу в Особлывом отдили.

– А если ты поймаешь ирландцев, тебя возьмут обратно.

– Не ведаю, инспектор Салливан був дуже сердыт. Мабуть, визьмуть.

– Тогда поехали. Я знаю, где они.

– Где?

– В Сент-Джонс-Вуд на Эбби-роуд, прячутся у одного поляка.

– Це такый высокый джентльмен, до якого воны несколько раз вже приездыли и у якого мы с инспектором Салливаном булы?

– Он самый.

Доехав до Эбби-роуд, они слезли с кэба, протопали по дорожке, не увидев на улице ни одного филера, и Артемий Иванович постучал прямо в дверь.

– Ты що, хто ж так робить! – подскочил к нему Курашкин. – Спочатку треба обследить!

– К черту! – ответил Артемий Иванович, доставая свой «бульдог». – Мы их прямо сейчас и арестуем.

Дверь открыл сам Фаберовский. Перед ним стоял растерянный хохол, хлопая глазами.

– Что вам угодно? – изумленно спросил Фаберовский.

– Що? – в свою очередь спросил Курашкин. – Мы, эта… с Особливого отдилу. Я до вас прыходыв якось с инспектором Салливаном. А ирландцы у вас?

– У нас, у нас, – сказал Артемий Иванович, насладившись изумлением поляка. – Заходи, Тараска.

– Зачем пан Артемий его привел? – поинтересовался Фаберовский.

– Вот, задержанный мною Тарас Курашкин. – Владимиров ударил рукоятью револьвера по затылку Курашкина. – Беглый матрос с броненосца «Петр Великий».

– И куда мы его денем? – спросил Фаберовский, глядя на распростертого на полу Курашкина.

– Для отчету-с. Начальству какому-нибудь представить, что не зря я в Англии столько времени пропадал.

– Пан собирается взять его с собой?

– Ну, не оставлять же его здесь!

– То так, – поляк криво усмехнулся. – Тогда хоть свяжите его да примотайте покрепче к чему-нибудь, чтобы не утек. Да побыстрее, тут у нас в нужнике другой агент Особого отдела тужится.

– Я его к пальме привяжу.

И Артемий Иванович, оттащив Курашкина в гостиную, прислонил хохла к пальмовой кадке и, как завзятый туземец, обернул несколько раз вокруг канатом, приготовленным Фаберовским для бегства.

Он услышал, как из туалета в саду возвратился агент, поблагодарил поляка и удалился на свой пост – на улицу к калитке.

– Проходите в столовую, пан Артемий, – зашел в гостиную Фаберовский. – Я даю последний на английской земле ужин.

Артемия Ивановича не приходилось упрашивать. Он бросил в гостиной недовязанного Курашкина и поспешил за стол, где ему было оставлено место между Шапиро и Батчелором. Хая была приглашена поляком, чтобы при необходимости выполнять роль посыльной, а рыжий детектив приехал для участия в отражении нападения, которое – в этом Фаберовский не сомневался, – последует этой ночью.

Скудная пища, состоявшая из овсянки, служила единственным украшением этой вечери. Розмари зачерпнула каши из большой кастрюли и плюхнула ее в тарелку Владимирову.

Артемий Иванович сел, оглядел сидевших за столом и отметил про себя, как они все переменились с тех пор, как он увидел их первый раз. Перекрашенный в черный цвет Конрой был мрачнее грозовой тучи. Даффи осунулся, длительное воздержание сделало его нервным и беспокойным, и он не мог проглотить даже ложки без того, чтобы не бросить на Шапиро взгляд или украдкой не потрогать ее под столом за коленку. Васильев потолстел, порозовел и с лица его почти сошли столь портившие ему физиономию прыщи. И только Дарья внешне ничем не изменилась, лишь неугасимый огонь любви горел в ее овечьих глазах.

Сидевший в пустом доме Легран приложил бинокль к глазам и подкрутил винт, наведя резкость. Сейчас за столом сидели все, кого им необходимо было отправить на тот свет. Но Легран не мог ничего сделать. Ландезен все еще не приехал с новой батареей взамен разбитой Владимировым. Виновник его бездействия сидел, казалось, на расстоянии вытянутой руки, и кривясь от отвращения, жевал овсяную кашу, а французу оставалось только скрипеть зубами от злости и надеяться, что Ландезен успеет до конца обеда.

Легран отложил бинокль и взялся за бесполезные пока два медных провода, шедших к заряду динамита под гостиной поляка. Француз представил себе, как он подсоединяет их к клеммам гальванической батареи и в тот же миг ненавистный дом исчезает вместе со всеми своими обитателями в клубах вонючего динамитного дыма, а стекла в пустом доме и в домах соседей содрогаются от грохота взрыва и отражают в себе вспышку адского пламени.

Не в силах сдержать нетерпение, Легран покинул дом и вышел к калитке. На Ньюджент-Террас было по прежнему пусто, только фонарщик с лестницей перемещался в быстро сгущавшихся сумерках от одного столба к другому, зажигая газ в стеклянных колпаках. Наконец, минут через двадцать, уже в темноте, на Ньюджнет-террас вывернул четырехколесный кэб и остановился рядом с Леграном.

– Я все привез, – сообщил Ландезен, соскакивая на землю. – Что делают там поляк с мосье Гуриным?

– Полчаса назад все сидели в столовой. А что теперь делают – не знаю. Трапеза у них из одного блюда.

– Тогда быстрее, – Ландезен открыл дверцу кэба и они вдвоем с французом вынули из экипажа новую гальваническую батарею и потащили ее по дорожке в дом. Не зажигая света, они пронесли батарею прямо в комнату и, поставив на пол, приникли к окну.

Розмари уже собирала тарелки, но все еще находились в столовой. Надо было спешить. Легран зажег стоявший на полу потайной фонарь и, открыв его, сунул один из медных проводов в щель на контакте и зажал винтом.

Ландезен увидел, как в столовую вошли Фаберовский с Артемием Ивановичем и встали спинами к саду, о чем-то разговаривая. Ни еврей, ни француз не слышали, как Фаберовский предложил Владимирову покормить остатками овсяной каши привязанного к пальме в гостиной Курашкина.

– Вот еще! – заявил Артемий Иванович. – Я себе еще добавки возьму. Конрой уже поел, пусть Тараса и покормит. Да ему и приятней будет кормить агента Особого отдела.

– Я хочу йисть! Вы повынни мени нахарчуваты! Якщо вы мени не нахарчуете, я помру с голоду! – бубнил из гостиной Курашкин.

Конрой покорно взял у Розмари тарелку с остывшим порриджем, и отправился в гостиную. Увидев тарелку, Курашкин умолк. Старик сел рядом с ним на колени и пихнул ложку с кашей агенту в рот. Пока голодный хохол облизывал ложку, Конрой почувствовал что-то неуловимо волнующее, витавшее в гостиной. Он шумно потянул носом воздух.

Чутье не обмануло старого фения. В воздухе явственно слышался ни с чем не сравнимый запах динамита. Оставив Курашкина сидеть с ложкой во рту, Конрой встал на четвереньки и пошел кругами, приникнув носом к полу. Постепенно круги его сужались, пока он не остановился прямо посреди гостиной. Вскочив на ноги, Конрой завернул ковер и трясущимися от вожделения руками потянул за кольцо люка в полу. Из погреба еще сильнее шибанул одуряющий аромат динамита.

– Вот они куда его спрятали, – забормотал старик и полез вниз. – Это нам, это нам привезли! Святой Патрик, ты услышал мои молитвы! Сколько его тут! Я уж и не чаял такого счастья! Еще какую-то проволоку намотали!

Конрой оторвал мешавший подойти к динамиту электрический провод и любовно огладил старческими руками гору связанных вместе динамитных патронов.

– Даффи! Даффи! – он выбрался из подвала и побежал искать Даффи. – Нам не надо убивать мистера Фейберовского. Он оказался человеком чести!

– С чего ты это взял? – спросил у него поляк, загораживая проход в столовую.

– Я думал, что вы с русским царем нас обманете, а вы привезли нам пятьдесят фунтов динамита. Это, конечно, не так много, как обещал мистер Рачковский, но я понимаю, мы тоже не очень-то хорошо себя в последнее время вели.

– Как вы могли вместе с русским царем обещать этому ирландцу динамит, если он собирается убивать им людей?! – возмутилась Розмари, сметавшая крошки со стола.

– Еще и ты лезешь! – закричал на девушку поляк, которого тревоги последних дней окончательно лишили присущей ему выдержки. – Да сумасшедший он, этот ирландец! Пойди лучше отнеси конюху пожрать!

Испуганная Розмари подхватила кастрюлю с кашей и, толкнув стеклянную дверь на веранду, вышла в сад. Свет из окон столовой слабо освещал дорожку, ведущую к конюшне. Некоторое время девушка стояла около дома, не решаясь идти – она слишком боялась глухонемого конюха и никогда прежде не рисковала выходить к нему ночью одна.

– Там кто-то вышел, – сообщил Ландезен Леграну, приставляя бинокль к глазам. – Какая-то смазливая девица.

– Это Розмари, – француз подскочил с пола и выглянул в окно. – Надо скорее взрывать!

Он опять плюхнулся рядом с гальванической батареей и ткнул второй провод в клемму. В тот же миг Ландезен отскочил от окна и бросился на пол. Но ни в этот миг, ни в следующий ничего не произошло. Наступила мертвая тишина. И в этой мертвой тишине в саду, как лягушка, проквакал Артемий Иванович:

– Рози, ты еще не отнесла кашу конюху? Тогда давай обратно, я ее сам съем.