1 сентября, в субботу утром

На следующий день после визита доктора Смита Фаберовский решил для порядка свозить Владимирова на дознание, чтобы жизнь не казалась тому медом, и с утра поехал в «Кларидж-Отель». Артемий Иванович восседал в кресле и сочинял новую сказку «Медведь и охотник». Он старательно водил пером по бумаге и увлеченно гудел.

– «С той встречи с медведем я понял, – сказал детям охотник, – что такое медвежья болезнь. А у медведя случилась, видать, болезнь охотничья, отсюда и название пошло – охотничьи колбаски».

– Да что я на вашем дознании буду делать! – Артемий Иванович с неудовольствием оторвался от рукописи. – Съездите, послушайте, а потом вернетесь и мне доложите. Все одно я ни черта не понимаю!

Он поставил в конце предложения жирную точку и присыпал лист песком.

– Мне Петру Ивановичу тоже писать надо, – сказал поляк. – Как же я напишу, что пан на дознания не ходит, а целыми днями в хотеле сидит да сказки вместо донесений сочиняет?

– А если мне станет скучно и я захочу погулять?

– Так погуляйте.

– Вот уж хрен! Нагулялся. Скучно на этих дознаниях, словно на уроках Закона Божьего.

– Я пану переведу, скучно не будет. Ну что, едете? Может, последний раз из зала на суд смотрим, а в следующий раз уже со скамьи подсудимых придется.

– Типун тебе на язык! – выругался Артемий Иванович, убрал пенсне в футляр и стал одеваться, опасаясь кляузы, которую в случае отказа мог написать поляк.

На дознание они опаздывают, и являются, когда выступает первый свидетель, седоволосый и бородатый, отец убитой.

Дознание по убитой на Бакс-роу женщине проходило в том же самом Институте Рабочих Парней, что и дознание по Тейбрам, но на этот раз библиотека была заполнена публикой почти до отказа. Даже ведет дознание не заместитель коронера, а сам мистер Уинн Бакстер.

* * *

Бакстер приехал в Институт почти сразу же по возвращении из отпуска в Скандинавии, в брюках в черно-белую клетку, черной визитке, в ослепительно белом жилете с повязанным на шее огненно-красным платком.

Он сидит за столом, по правую руку от него инспектор Хелсон и доктор Лльюэллин, а по левую жюри.

– Где же мы тут сядем? – шепнул на ухо поляку Артемий Иванович, которого вовсе не вдохновляла заполнившая зал толпа.

– Придется постоять! – развел руками Фаберовский.

– Я не могу стоять, – заныл Владимиров. – Когда я стою, я складываю руки на животе, и оно у меня устает.

– Кто оно?

– Брюшко, – насупился Артемий Иванович.

– Мы встанем у окна, чтобы пан мог положить свое брюшко на подоконник.

– В окне сквозняк.

– Сквозняк не в окне, а в голове у пана, – обозлился поляк.

– У меня не сквозняк, у меня мозга! – громко и возмущенно заявил Артемий Иванович, так что коронер Бакстер, собравшийся занять свое место во главе стола, замер на месте и удивленно посмотрел на Владимирова.

– Какая, до дьяблу, мозга! – изумился Фаберовский.

– Известно какая! Куриная! Не то что у некоторых!

Находчивыми ответами Артемий Иванович часто выводил из строя своих оппонентов в спорах, как произошло и на этот раз. Фаберовский открыл рот, но так и не нашелся, что ответить. Он молча взял Владимирова за локоть и потащил к тому месту, где сидели офицеры, наблюдавшие за делом от имени полиции.

Они протолкались вперед и встали позади инспектора Абберлайна, оживленно беседовавшего с сержантами Энрайтом и Годли.

– Вот, пан, посмотрите на наших врагов, – сказал поляк. – Они сидят у его ног, а его брюшко нависает над ними, как дамоклов меч.

– Какой там у меня еще меч нависает? – недоуменно спросил Артемий Иванович и подозрительно взглянул вниз на свои штаны.

– Нет, то не меч, – двусмысленно покачал головой Фаберовский. – Таким мечом только институток пугать по ночам у решетки Смольного сада.

– Откуда вы знаете?! – взвился Артемий Иванович. – Кто вам сказавши? – он потер подбородок и добавил: – Такую чушь.

– Враги пана, кто же еще?

Артемий Иванович с интересом посмотрел на своих врагов. У врагов были неглупые приятные лица и совершенно не страшный вид. Они не могли про него такое сказать. Зато сухощавый мужчина с военной осанкой и совершенно не вязавшимся с ней отвислым животом, сидевший рядом, сразу вызвал у него неприязнь. Вместо того, чтобы слушать свидетеля, он нагло уставился на поляка и даже не думал скрывать этого.

– Когда вы последний раз видели ее живой?

– Два года исполнилось в июне. Это было на похоронах моего сына, который сгорел до смерти из-за взрыва керосиновой лампы.

– Была ли она тогда в хорошей ситуации?

– Я не знаю. Я не разговаривал с нею. По крайней мере она была хорошо одета. Она жила со мной три или четыре года перед этим, но думала, что сможет лучше жить самостоятельно, так что я позволил ей уйти.

– Что она делала после того, как уехала от вас?

– Я не знаю.

– Чего этот глист на вас вылупился? – спросил Артемий Иванович у Фаберовского. – Может, дать ему в морду, чтоб знал? Вот такие смолянок и пугают.

– Чего это вас опять занесло в наши места, мистер Фейберовский? – окликнул поляка раздражавший Владимирова мужчина. – Помните, как мы с сержантом Тиком отбили вас в Лаймхаузе у содержателя опиумного притона и его подручных, когда вы пытались сфотографировать их клиента?

– Это вы, инспектор Пинхорн?! – удивился Фаберовский, не ожидавший встретить его на дознании. – Но я и не предполагал, что китаец ведает, что такое фотоаппарат! Разве вы расследуете дело на Бакс-роу?

– Нет, этим занят Абберлайн. Я пришел так, из любопытства. Мне рассказали про вчерашнее дознание, вот, решил взглянуть сам. Но что же вы стоите? Неприятно разговаривать с человеком, задрав голову.

– Нам не хватило места.

– Ну-ка, ты, убирайся! – Пинхорн толкнул в плечо сидевшего рядом человека. – Уступи джентльмену стул, у меня устала шея.

– Нас двое, – сказал Фаберовский.

– Тогда и ты тоже убирайся! – Пинхорн освободил таким же манером еще один стул. – Фредди, – он толкнул в спину сидевшего впереди Абберлайна, – взгляни, это тот самый мистер Фейберовский, который этой весной раскроил своим фотоаппаратом череп старому Чжао.

Абберлайн обернулся, облокотившись рукой на спинку, и с интересом взглянул на Фаберовского.

– Я ловил этого Чжао полгода, до самого своего перевода из Эйч-дивизиона в Центральное управление в Скотланд-Ярд, – сказал Абберлайн. – Потом еще почти полгода его ловил инспектор Рид. И когда он был почти у Рида в руках, является какой-то частный сыщик и все портит.

– Прошу, конечно, прощения, но китаец держал свою лавку двадцать шесть лет и половина Лондона знала, что его всегда там можно найти, – ответил поляк.

– Это для вас, частных сыщиков, поймать – означает сфотографировать с опиумной трубкой в зубах. А нам с Ридом, чтобы подловить китайца, надо было кропотливо собирать такие доказательства его делишек, которые убедили бы двенадцать огородных чучел в суде.

Пока они болтали с полицией, не заметили, что первый свидетель закончил давать показания и начал говорить второй, констебль Нил.

– Вы слышали какой-либо шум той ночью?

– Нет; я не слышал ничего. Самое дальнее, где я был той ночью, было только по Уайтчепл-роуд и вверх по Бейкерс-роу. Я никогда не был далеко от того места.

– На Уайтчепл-роуд шумно ранним утром, я полагаю. Мог кто-нибудь спастись этим путем?

– О, да, сэр. Я видел множество женщин на большой дороге, идущих домой. В то время любой мог бы удалиться.

– Кто-то обыскивал землю, я полагаю?

– Да. Я обыскал ее, пока было послано за доктором.

– Послушайте, – зашипел на поляка Владимиров, ни слова не поняв из прервавшегося разговора с Пинхорном. – Вы обещали мне переводить. Что этот глист, с которым вы только что разговаривали, вам про фотокарточки говорил? Он что – фотограф? Скажите ему, что я хочу у него сняться и подарить фотографию миссис Смит.

– Он полицейский инспектор в участке на Леман-стрит, – ответил Фаберовский, устремляя взгляд на коронера, который продолжал дознание и вызвал следующего свидетеля – инспектора Спратлинга.

– Ах, какая неприятность, – сказал Артемий Иванович, с неприязнью глядя на Пинхорна. – А эти враги – кто?

– Сыщики, которые ищут нас.

– Боже милостивый! – Владимиров перекрестился. – И так задом сели прямо на осиное гнездо, а вы с ними еще и разговариваете! А если они нас арестуют?

– Тсс-сс! Подождите, давайте послушаем, что говорит Спратлинг! – сержант Годли приложил палец к губам. – В участке он всегда разговаривает с трубкой в зубах, словно жует рождественский пудинг.

Артемий Иванович умолк и нахохлился.

– Слушать Спратлинга! – возмутился Пинхорн. – Да лучше слушать мою тещу, которая каждое утро на весь дом пердит в сортире и будит моего кота.

Инспектор Спратлинг: Я обыскал дорогу, сэр, при дневном свете.

– Давайте пересядем, – конспиративным тоном буркнул поляку Артемий Иванович, не шевелясь и не поднимая головы. – Нам нужен путь к отступлению.

– Сходите погуляйте, – предложил поляк.

– Да ну вас! – обиделся Владимиров.

– Видели ли вы вообще на дороге какую-нибудь рессорную двуколку? – взялся пытать констебля Нила один из присяжных.

– Нет.

– Зная, что тело было теплым, не произвело ли это на вас впечатление, что оно могло просто быть положено там, и что женщина была убита в другом месте?

– Я обыскал дорогу, но не видел следа колес. После того, как я обнаружил тело, первыми пришли на это место двое мужчин, которые работали на скотобойне напротив. Они сказали, что ничего не знали о деле и не слышали никаких криков. Я прежде видел этих людей на работе. Это было приблизительно в четверть четвертого или за полчаса до того, как я нашел тело.

– Инспектор Абберлайн, – обратился к полицейскому поляк. – Это правда, что полиция полагает убийство местью одной из ист-эндских банд несчастной женщине, у которой не нашлось для них денег?

– А, это все теории инспектора Спратлинга, – безнадежно мотнул головой Абберлайн. – Убитая была бедна, как церковная мышь. Что с нее можно было взять? По-моему, грабеж не мог быть поводом для этого убийства.

– А Марта Тейбрам и Эмма Смит? – спросил Фаберовский. – Ведь последнюю точно убила компания молодых ублюдков.

– Убийство Мэри Николз имеет так много схожего с недавними убийствами одной или двух других здешних женщин, – сказал Годли, – что мы с инспектором Хелсоном в Отделе уголовного розыска более склонны допускать, что все три преступления являются работой одного и того же индивидуума. Все они были убиты очень похожим образом и все три убийства были совершены в пределах трехсот ярдов друг друга. Мы почти отказались от идеи о банде и придерживаемся мнения, что только один человек, и именно мужчина, а не какая-нибудь акушерка, приложили руку к самому последнему убийству.

– Я не могу согласиться с мнением вашего отдела, Годли, – взъерошил бакенбарды Абберлайн. – Мне кажется, что убийство Эммы Смит в апреле вовсе не имеет к этому делу отношения. По делу Тейбрам инспектор Рид искал солдата, но тут я более склонен подозревать кого-нибудь из тех подонков, что собираются в «Слепом Нищем».

– Возможно, вы правы, – согласился Хелсон. – В утро убийства я допрашивал некоего Оструга, а вчера осведомитель сказал, что вор Скуибби напился и говорил, что какой-то Оструг знает, кто убийца.

– Надо проверить этого Оструга, – сказал Пинхорн.

– Майкл Оструг – персонаж разных удивительных историй из Южного Лондона, – заметил Абберлайн. – Его выпустили из Суррейской психиатрической лечебницы для бедных в марте этого года.

– Что случилось? – очнулся Артемий Иванович, почувствовав, как напрягся поляк при упоминании фамилии Оструга. – Вы обещали переводить.

– Потом, – отрезал Фаберовский.

– Ну, не знаю, – сказал Хелсон. – Может вы и правы. Во всяком случае мы отрабатываем версию с Олд-Николзской бандой. Да разве ж их найдешь! У нас полицейские в Николские трущобы на Бетнал-Грин поодиночке даже соваться не смеют. Там правят бал другие люди.

– Вы полагаете, что нападение на ту женщину совершили они? – спросил Фаберовский.

– Либо они, либо кто-то из банды «Слепого Нищего».

– В этой банде сплошные психи! – продолжал злобствовать Пинхорн. – Взять этого еврея Гамблера, который, пока в прошлом году отбывал неделю исправительных работ, нарисовал своим дерьмом на потолке мой портрет! Или этот придурок Оструг, который в прошлом году спер в Вулиджских казармах металлическую пивную кружку с крышкой и был арестован, после того как по всему Вулиджу за ним гонялось человек пятьдесят кадет, а когда его поймали, пытался по пути в участок проглотить яду, хотя потом на суде утверждал, что всего лишь шел играть в крикет!

Поляк был потрясен тем, что Абберлайн и Пинхорн знают о существовании Оструга, и ему требовалось время, чтобы прийти в себя.

Коронер отпустил Нила и вызвал доктора Ллуэллина.

– Даже констебль, который сам служит в полиции, предпочитает ничего не слышать, – заметил Хелсон. – Что тогда говорить об остальных жителях Уайтчепла! Вам не приводилось, мистер Фейберовский, пытаться узнать что-либо у жителей Уайтчепла? Одно дело выяснять у какого-нибудь графа, в каком углу своего родового замка он зажимал жену своего лондонского соседа и не пропало ли при этом что-нибудь из коллекции восточного оружия у него на стене, и совсем другое пытаться вытянуть хоть слово у возчика, проснувшегося в три часа ночи и пососавшего накануне на ужин кусок кроличьей шкурки, оставшейся с прошлого рождества.

– У таких возчиков хорошо развязываются языки при помощи таких специальных маленьких кружочков разных номиналов, – хмыкнул Фаберовский.

– Дайте, дайте мне побольше этих кружочков! – воскликнул Пинхорн. – Мне так без них плохо. Моя теща…

– На месте вашей тещи, Пинхорн, я бы давно сдох, – сказал Абберлайн. – И без нее Столичной полиции выделяют слишком мало этих кружочков.

Абберлайн с горечью вздохнул.

– Их едва хватает на осведомителей, уж какие там тещи! Приходится придумывать, как обходиться без кружочков. Требуется очень много фантазии. Даже профессора из Кембриджа и Оксфорда с их светлыми головами быстро выдохлись бы. Вот посмотрите на Спратлинга, – Абберлайн проводил взглядом отпущенного коронером инспектора, который, истосковавшись по куреву, устремился прочь из зала, на ходу набивая трубку. – Спратлинг не самый глупый человек, которого можно встретить в полиции. Но он привык больше гонять по ночам со скамеек и из подворотен бродяг и нищих, осмелившихся вздремнуть, а вовсе не шевелить мозгами. Мозги Спратлинга и многих других участковых инспекторов одного качества с мозгами мистера Томкинза из живодерни Барбера, которого только что вызвал Бакстер.

Сержант Годли хотел согласиться с Абберлайном насчет тупости инспекторов, но, взглянув на Хелсона, решил воздержаться. Хелсон, конечно, умный начальник, но вдруг примет все на свой счет.

– А если взять инспектора Чандлера с Коммершл-стрит, так у него вовсе мозгов нет, – пробрюзжал Пинхорн.

– Последние несколько дней мне хочется оказаться на месте Спратлинга, – сказал Хелсон. – Ни забот, ни хлопот. Меня просто измучили всякими историями о «подозрительных» происшествиях и людях. После убийства на Бакс-роу они посыпались, словно из рога изобилия. Какие-то из них сочинены под влиянием ужаса, но большая часть придумана просто так, из праздного любопытства взглянуть, что мы с этими историями будем делать.

– Попомните мое слово: вы до бесконечности будете рыться в этой навозной куче, – сказал Пинхорн. – Пошлите их к дьяволу.

– Наверное, можно отыскать в навозных кучах этих добровольных воспоминаний жемчужное зерно, но более вероятно, что мы просто погрязнем, разбираясь в них, вместо того чтобы заниматься необходимыми для открытия убийцы расследованиями, – согласился Хелсон.

– Как вы считаете, инспектор, – спросил поляк у улыбающегося Абберлайна, – насколько реально изловить убийцу?

– Вы не журналист, мистер Фейберовский, вы тоже детектив, хоть и частный, – откликнулся Абберлайн, – поэтому вам я отвечу честно: полиция может поймать его только случайно. Маниакальное безумие, с которым были изувечены жертвы, говорит в пользу теории, что рукой убийцы двигала месть за некоторый реальный или предполагаемый ущерб, который он потерпел от женщин известного класса, и следовательно, эти убийства были совершены сумасшедшим. Он обращает их на любых представительниц этого класса и потому бесполезно искать нити, которые могут связывать его с жертвой. Ну, не приставлять же к каждой уайтчеплской шлюхе по одетому в штатское констеблю в надежде на то, что маньяк вновь проявит себя!

– Да, если эта теория правильна, – согласился Хелсон, – то в деле обеспечения безопасности несчастных женщин в Уайтчепле мы не можем рассчитывать на обычные мотивы благоразумия, которые удерживают убийц от быстрого повторения их преступлений, и поэтому сохраняется опасность в ближайшее время обзавестись еще одним-другим-третьим изувеченным трупом.

– Мистер Фейберовский! – воскликнул Пинхорн. – Майзен и Нил – давние собутыльники! Нил наверняка бегал за выпивкой. Они из-за суматохи просто не успели договориться, а потом им было уже никак не встретиться.

Здесь, на дознании Фаберовский впервые узнает, что в Скотланд-ярде создана особая группа по расследованию Уайтчеплских убийств и им придется иметь дело не только с дивизионными детективами, но и с детективами доктора Андерсона, который и сам славится своими аналитическими способностями.

– Мне не привелось быть знакомым с доктором Андерсоном лично, однако видеть я его видел и скажу пану, более хитрой морды, чем у этого лиса, я не видел ни у кого в полиции, – сказал Фаберовский, когда дверь за шотландцем закрылась.

– Еще бы, – согласился Артемий Иванович. – Вон, оказывается, какая сволочь, а посмотришь со стороны – вроде бы приличный господин, сказочки разные для гимназистов пишет, про Снежную королеву там, да про Гадкого утенка.

– Пан перепутал, – невесело усмехнулся поляк. – Наш Андерсон никогда не писал сказочек. Большую часть своей карьеры он довольно успешно посвятил борьбе с фениями. Теперь Андерсон равно ретиво возьмется за дела уголовные, а то, чем мы занимаемся, есть для закона уголовщина ясная, хоть и с политичной целью. В додаток он состоит в комитете доктора Барнардо по управлению сиротскими домами для мальчиков и для того хорошо узнал положение дел в Ист-Энде. Так что без помощи Монро нам, возможно, придется несладко.

– Может, его заранее подкупить? – спросил Артемий Иванович.

– На нашу беду Андерсон, как и Монро, ревностный христианин, – ответил Фаберовский, – принадлежит к секте так называемых Плимутских братьев-бретренов, да еще в додаток балуется теологией. Нам не хватит для того денег.

– Тогда давайте поручим ирландцам его застрелить.

– Еще того хуже. Тут уж не помогут никакие деньги. Закопсать полицейского! Друга Монро! Шотландец не станет с нами тогда церемониться. Попробуем прибегнуть к услугам доктора Смита, хотя после нашей встречи в Гайд-парке это будет значительно сложнее…

Решают, что об Оструге следует известить и Особый отдел в расчете, что их информанты могут получить какую-нибудь информацию о нем.

В конце дознания Абберлайн попросил о длительной отсрочке, «так как некоторые вещи стали известны полиции и они хотят время произвести дознание». Коронер и его жюри присяжных, однако, пожелали услышать больше, и Бакстер не удовлетворил просьбу. Вместо этого он отложил дознание до понедельника, ближайшего рабочего дня.

Разговор об Оструге в самом конце, из которого ясно, что Абберлайн уже знал, что Оструга нет нужды искать, так как Особый отдел должен накрыть мастерскую. Тогда-то Артемий Иванович и Фаберовский вспоминают, что забыли предупреждение Монро и мчатся в театр.