7 сентября, в пятницу

Фаберовский спрашивает у Артемия Ивановича, отправил ли он письмо, и получает утвердительный ответ.

Вечером поляк собрал всех в Вулворте на чай, к которому Дарья испекла пирог с яблоками и мясную кулебяку.

– Дарья Семеновна, на улице опять дождь и я не могу предложить тебе сходить погулять, так что поди к себе в спальню, – велел хозяйке Артемий Иванович, когда они расселись за столом. – Тут у нас мужской разговор, о бабах, тебе слушать не следует.

– А Коленька?

– Николай, чай, тоже мужик. Сиди, Николай, ты в первую голову нам нужен.

Дарья с оскорбленным видом удалилась к себе и с треском закрыла дверь.

– На ключ закрой, устрица, – крикнул Артемий Иванович. – Чтоб не вывалиться, когда подслушивать будешь.

– Итак, джентльмены, этой ночью мы совершим еще один акт, – сказал Фаберовский. – Нам остается обсудить некоторые детали сего предприятия. В одиннадцать часов Даффи и Конрой возьмут Васильева и разом с ним на омнибусе отправятся от «Слона и Замка» на левый берег к себе в Уайтчепл.

– Босс, к какому времени мы должны быть на месте? – спросил Даффи.

– В три часах пополуночи вы трое выйдете и отправитесь в «Британию», которую мы присмотрели во вторник. Не проспите. А то можно отмотать шнура на пять часов и засунуть Конрою в зад. Вы должны выйти не позже трех. Желательно в половине четвертого уже взять проститутку. Это сделаешь ты, Конрой. Ты уже достаточно стар и, как бы это сказать, умеренно элегантен, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Лучше всего, если тебе удастся сыграть роль старого сводника, клиент которого придет в то место, которое укажет сама проститутка.

– А как Николай сможет найти это место? – спросил Конрой.

– Ты посмотришь место, которое тебе укажет проститутка, а потом пойдешь ему навстречу и приведешь его. Далее ты оставишь его один на один со шлюхой. Он сам должен будет решить, каким образом и в какой момент он сделает свое дело. Ты сознаешь возложенную на тебя ответственность, Николай? Помочь тебе будет некому. И вот еще что. Начальство не желает никаких увечий на трупе. Вонзил ей в сердце нож – и все.

Васильев закивал головой. Весь он сжался и зловеще молчал.

– Сложность есть в том, – продолжил поляк, обращаясь к ирландцам, – что немедленно по исполнении вы повинны взять его, накинуть сверху пальто и отвести на Брейди-стрит. Не вздумайте идти по Ханбери-стрит через Бакс-роу. Где бы ни было место, выйдите сперва на Уайтчепл-Хай-стрит. Нож в целях безопасности и туда, и обратно будет нести Даффи.

– Это тот тесак, который мы носили в прошлый раз?

– Так, тот самый. Как тебе, Коля, ножичек?

– Прикладистый, – ответствовал фельдшер.

– Наточите его перед выходом. Все ж таки не капусту им резать. И не забудьте после всего привезти нож при случае сюда, иначе Дарья заподозрит о том, что нож утащил пан Артемий. Ну, все.

Поняв, что разговор закончен, Владимиров подошел к двери дарьиной спальни и крикнул во все горло.

– Дарья!

За дверью загрохотало, затем выскочила испуганная Дарья.

– Случилось чего?

– Чай остывши. Николай пить отказывается.

Дарья засуетилась перед ничего не понимающим Васильевым, а Артемий Иванович, втишка набивший карманы пиджака пирожками, вместе Фаберовским откланялись и, взяв кэб, поехали на свой берег реки.

– Может, надо было дать Патрикею более точные инструкции? – спросил Артемий Иванович, разглядывая в окно унылые трущобы Южного Лондона. – Нам Рачковский всегда инструкции на трех листах писал.

– Если бы на дело пошел пан, я написал бы инструкцию на десяти листах. А Конрой свое дело знает туго, – самонадеянно ответил Фаберовский.

* * *

В три часа ночи, как и неделю назад, Конрой, Даффи и Васильев собрались и вышли из своей комнаты на Брейди-стрит, но на этот раз путь их лежал к церкви Христа в Спитлфилдзе. Голову старика-ирландца украшала нелепая ермолка, сделанная им из старого котелка путем отрезания совсем обвисших полей. Его спутники неодобрительно косились на старого фения, но Конрой был чрезвычайно доволен своим новым головным убором и шел впереди них, гордо задрав бороду. Когда часы на церкви пробили половину четвертого, троица засела в трактире «Британия». Выбрав столик подальше от входа, они заказали трактирщице по пинте пива и стали наблюдать за публикой. Несмотря на поздний час, здесь было много народу, ибо уже по осеннему холодная погода на улице не располагала к прогулкам: проститутки, матросы с торговых кораблей, солдаты из гарнизона Тауэра и просто рабочий и бродячий люд спускали в заведении миссис Рингер последние гроши.

Все дамы были заняты, что вызывало некоторую тревогу у Конроя и Даффи. Зато Васильев сидел спокойно, глядя одним глазом на муху, плававшую у него в кружке с пивом. Две проститутки за соседним столом, гулявшие в компании рядовых из Веллингтонских казарм, бросали на ирландцев странные взгляды.

– Чего надо этим двум шлюхам? – спросил Даффи у Конроя, наклонившись к самому уху.

– А мне почем знать? Пялятся на нас, словно у них своих клиентов нет.

Одна из проституток в шляпке с облысевшим пером и фонарем под левым глазом обернулась к своему спутнику и, указав рукой в митенке на столик ирландцев, сказала что-то. Тот поднял голову от кружки с пивом и посмотрел на Даффи. Вторая – иссохшая плюгавая брюнетка с перебитым носом, – добавила несколько слов и ее кавалер тоже с интересом поглядел на ирландцев.

– Смотрят, как на слона в Риджентс-парке, – заворчал Конрой. – Ирландцев, что ли, не видели? Вся морда в синяках, а туда же.

– Может, их ермолка у тебя на голове удивляет? Не видали ирландца в жидовской шапочке. Зачем ты ее надел?

– Для конспирации.

– Придется сидеть, пока они не уйдут, – сказал Даффи. – Кто знает, о чем они там шепчутся. Донесут еще потом полиции.

– Я видел их во вторник, когда мы гуляли здесь, выбирая место, – буркнул вдруг Васильев, не отрывая глаз от кружки с мухой. – Тогда они тоже показывали на нас пальцами. Толстая бабища нас узнала, потому что мы встретили ее той ночью, когда возвращались с Бакс-роу на Брейди-стрит.

– Дьявол! – воскликнул Конрой и тут же умолк, испуганно оглянувшись на проституток.

Немного помолчав, он добавил шепотом, щекоча ухо молодому ирландцу бородой:

– Только начальникам о том, что нас узнали – ни звука!

Переглядываясь с проститутками и их клиентами и не решаясь покинуть трактир, они просидели в нем больше часа. За это время ирландцы выпили не по одной пинте, но не съели даже ломтика хлеба с маслом, отчего языки их стали заплетаться, и только Васильев все так же совершенно трезвым взглядом глядел на свою муху.

Наконец, радостный миг настал. Проститутки и солдаты поднялись со своих мест и направились к двери. Конрой схватил Даффи за рукав и на весь трактир, заглушая пьяные крики, зашептал:

– Уматывают. Сейчас и мы пойдем. Здесь совершенно некого снять, все заняты.

Едва дверь за проститутками закрылась, оба ирландца встали. Васильев запустил палец в кружку, выудил из пива муху и тоже встал. Они пошли, пробираясь между столиков, к выходу и Васильев, брезгливо морщась, отправил мокрую муху щелчком ногтя в сторону толстой трактирщицы.

Следующим местом, куда они направились, был трактир «Голова королевы». Они перешли Коммершл-стрит и Конрой заглянул в дверь.

– Все заняты, – помотал он головой в своей дурацкой ермолке. – Глухое время.

Они прошли дальше по Коммершл-стрит мимо церкви Христа и на другой стороне Черч-стрит остановились на углу у «Десяти колоколов», отвергнутых Артемием Ивановичем из-за близости к Божьему храму. Конрой опять, не входя, заглянул в дверь. Васильев и Даффи остановились чуть в стороне. Через некоторое время из трактира явилась невысокая тучная бабенка в длинном черном приталенном пальто до колен и встала перед Конроем.

– Моему другу нужна женщина, но он стесняется – молодой еще, – сказал ей ирландец. – И все кругом заняты.

– А сколько заплатите? – жадно спросила та. – Три пенса заплатите?

– Заплачу.

– А четыре? Я дочь солдата гвардии.

– Я заплачу шесть.

– Тогда пойдем.

– Где здесь есть местечко потише, чтобы полиции рядом ни на дух не было?

– Таких мест, чтоб вовсе без полиции, нет, но я знаю один дворик неподалеку, на Ханбери-стрит, где дверь никогда не заперта.

– А где это?

– Да тут рядом, мимо рынка немного вперед до Ханбери-стрит и направо шагов полтораста.

Проститутка махнула рукой, показывая, что нужно завернуть направо за угол.

– Пойдем, ты мне покажешь, и я затем приведу туда своего приятеля, – сказал старик.

Светало, следовало поспешить и проститутка с Конроем двинулись вперед по Коммершл-стрит.

– Ты знаешь, мой отец Джордж Смит был солдатом лейб-гвардии в Виндзорском замке, – сказала с чувством женщина, пробираясь через толчею прибывших к открытию Спитлфилдзского рынка телег, сгрудившихся перед входом на рынок. – Мы обвенчались с мужем в церкви Всех Святых в Найтсбридже…

– А, это там, куда переехала пять дней назад жирная русская скотина… – заметил Конрой, сдвинув ермолку на затылок.

– Что? – переспросила женщина, но старый ирландец не стал отвечать.

– У меня было трое детей, – продолжила она свой рассказ, – две девочки и мальчик. Эмили умерла шесть лет назад.

Женщина всхлипнула.

– Муж платил мне недельное содержание в десять шиллингов, но два года назад на Рождество он преставился и я осталась совсем без средств. Мой мальчик-урод живет в богадельне, а младшенькая – в каком-то заведении во Франции. Я вынуждена торговать цветами, а при случае и собой. Я больна и у меня нет сил зарабатывать на жизнь. Я только недавно вышла из лазарета …

Жалобный вид этой болезненной женщины и слезы, потекшие по ее мясистому носу, вызвали некоторое сочувствие у Конроя и он отвернулся, закусив бороду.

– А сегодня в половине второго я пришла к себе в ночлежку – я живу в Кроссингемской ночлежке на Дорсет-стрит – и пробралась на кухню, потому что ноги у меня подкашивались от голода. Там стоял чугунок с печеной картошкой и я съела немного, но тут пришел Донован и потребовал денег за ночлег, – женщина свернула на Ханбери-стрит и направилась к открытой двери деревянного трехэтажного дома, в окне первого этажа которого была установлена вывеска «Мясо для кошек». – Я пыталась объяснить ему, что у меня их нет и я слаба и больна, и была в лазарете, но он не стал слушать и выгнал меня на улицу.

– Сейчас, я приведу к тебе своего друга, – сквозь зубы сказал Конрой, выплюнув бороду и настороженно озираясь на проезжавшую мимо повозку. – Он тебе понравится. Жди меня здесь, я сейчас приду.

И он, оставив женщину на улице, побежал искать Даффи и Васильева, кипя от ярости. Он добежал до «Десяти колоколов», нашел там Даффи с фельдшером и поволок Васильева за руку на Ханбери-стрит.

– Хорош молодой, – сказала женщина, взглянув на Васильева. – Я в его возрасте третьего ребенка рожала.

– Заткнись, – грубо оборвал ее старый ирландец. – Делай свое дело, а я пошел.

Он ободряюще хлопнул фельдшера по спине и быстро пошел прочь к Коммершл-стрит, где его ждал Даффи. Его обогнала телега, груженная фруктами. Прежде чем свернуть налево, Конрой увидел, как Васильев и женщина вошли в темный проем двери.

* * *

Джон Дейвис, пожилой, сутулый возчик с Лиденхолльского рынка, живший на мансарде на третьем этаже с женой и тремя сыновьями, проснулся без четверти шесть от звона колокола на церкви Христа. Спустив опутанные синими вздувшимися венами ноги, он посидел некоторое время в оцепенении и толкнул жену в бок:

– Вставай, жена, и вскипяти мне чаю, а я пошел во двор по нужде.

– Ты еще на улице всем сообщи, что сегодня ты намерен облегчиться перед дальней дорогой, – заворчала жена, слезая на пол с кровати, подошла к спиртовке и водрузила на нее кружку с водой.

Дейвис натянул грязные штаны, влез в куртку и спустился вниз. Дверь на улицу была распахнута, он прикрыл ее и пошел через черный ход во двор, отделенный от соседних дворов низеньким деревянным забором и заваленный вынутыми из подвала упаковочными коробками и обрезками картона, шедшего на их изготовление. Первое, что бросилось ему в глаза, были ноги в красно-белых полосатых чулках, торчавшие из-под задранной юбки слева от каменных ступенек у самого забора.

– Чертова пьянь! – выругался Дейвис и прошел направо к деревянному строению нужника, обшитому изнутри картоном. Он устроился над очком и сквозь щели в двери принялся разглядывать пьяную женщину, валявшуюся у забора. Приглядевшись, он увидел такое, чего даже в мясном ряду на рынке нельзя было увидеть. Вскочив и на ходу подтягивая штаны, он бросился обратно к себе в комнату и крикнул с порога жене:

– Там внизу во дворе убили женщину! Ей перерезали горло и выпотрошили, как рождественского гуся!

– Садись и пей свой чай, – ответила жена.

– Надо немедленно сообщить полиции!

– Сейчас ты выпьешь чай и пойдешь на работу. Следующий, кому приспичит идти во двор, найдет ее и сообщит.

Дейвис покорно выдул целую кружку и отправился на улицу. Но труп, лежавший во дворе, занимал все его мысли и он, не совладав с распиравшим его желанием поделиться увиденным, вошел во двор трактира «Черный лебедь» и постучался в двери мастерской упаковочных коробок Джона и Томаса Бейли, в окнах которой горел свет и где, как он знал, работают также и по ночам. На стук из дверей выглянул моложавый мужчина с круглой, остриженной ежиком головой и коротко подрезанными рыжеватыми усами.

– В доме двадцать девять убийство! – выдохнул Дейвис.

Человек испуганно втянул голову в плечи и быстро закрыл дверь прямо перед его носом. Возчик гневно забарабанил в нее кулаками. В ответ на его стук появился все тот же круглоголовый человек, влезавший в рукава длинного, бывшего когда-то зеленым пальто. Следом за ним вышел еще один мужчина с короткими аккуратно напомаженными по низу волосами.

– Это Джеймс Грин, – пояснил круглоголовый. – Ну, показывайте скорее, где это ваш труп.

– Вы только представьте себе, ей вспороли живот и удушили собственными кишками! – захлебываясь словами, говорил Дейвис, пока они шли к его дому.

Все вместе они прошли на заднее крыльцо и сели вокруг трупа на корточки.

– Только посмотрите, что с ней сотворили! – громко сказал Дейвис. – Такого я бы даже своей жене не пожелал! Давайте я снесу ее в полицию.

– Может лучше приведем полицию сюда? – спросил Грин.

– Если жена узнает, что я притащил сюда полицию, она мне житья потом не даст, – возразил возчик.

– Нельзя ли потише, – раздался от дверей ломающийся голос шестнадцатилетнего парнишки. – Вы разбудили мою маму!

– Чтоб она сдохла, твоя мамаша! – выругался Дейвис. – Скажи миссис Хардиман, что здесь во дворе уйма печенки для ее кошачьей лавки.

– Ты еще здесь, старый огурец! – разнесся по лестнице крик его жены. – Немедленно отправляйся на работу.

Дейвис мгновенно выскочил на улицу, но вместо Лиденхолльского рынка побежал в полицейский участок на Коммершл-стрит. Его мучила мысль, о которой он побоялся сказать жене: вдруг полиция посчитает его убийцей и ему придется на склоне лет отправиться на виселицу. Поэтому, когда ему навстречу попался худой, болезненного вида юноша с соломенного цвета волосами, он поспешил сообщил и ему:

– Вы знаете, у нас во дворе ужасное убийство! Но это не я ее убил, она там уже была. Я иду рассказать обо всем полиции.

И, не дожидаясь ответа, Дейвис побежал дальше в сторону участка.

В полицейском участке за столом сидел только что заступивший на дежурство инспектор Чандлер. В воздухе стоял крепкий запах пива. Завидев Дейвиса в окно, дежурный сержант окликнул Чандлера:

– Инспектор, там на улице по Ханбери-стрит в нашу сторону несется человек. Не иначе ему нужны вы.

– А пиво у нас еще есть? – спросил Чандлер, заглядывая в пустой бидон под столом.

– Все вышло.

– Сволочи. Могли бы мне оставить. Чем я буду весь день заниматься? Раз он так хорошо бегает, мы его за пивом и пошлем. Ну, кого вы зарезали?

Инспектор дыхнул в лицо вбежавшему Дейвису пивным перегаром.

В груди у Дейвиса все опустилось и он покачнулся, цепляясь рукой за косяк двери.

– Я никого не резал, сэр, – подавленно забормотал он. – Вот и жена мне тоже говорила… Я ее только нашел…

* * *

Жизнь обитателей Адской Кухни никогда не отличалась разнообразием. Наиболее состоятельные могли раз в месяц посетить мюзик-холл. Сходить в воскресенье на Барахолку или Петтикоут-лейнский рынок, выбить в передвижном тире на «рынке причуд» трубку изо рта деревянной куклы по прозвищу тетушка Салли или поучаствовать в каком-нибудь «дерби ослов» в парке Виктория – вот все, на что хватало фантазии и денег у других. Но большинство могло позволить себе лишь напиться в субботу вечером, опохмелиться утром да сходить в гости к родственникам или знакомым. Поэтому любая ссора мгновенно собирала вокруг множество обделенных развлечениями зрителей, а убийство возбуждало в жителях Уайтчепла и Спитлфилдза нездоровую одержимость увидеть все своими глазами.

Услышав от Дейвиса о трупе, юноша с соломенными волосами припустил к дому двадцать девять так, словно за ним в погоню устремились все призраки Англии разом. Во дворе около убитой все также топтались круглоголовый и Грин, уже до тошноты насмотревшиеся на выпотрошенное тело, но боявшиеся уйти к себе в мастерскую, чтобы не пропустить чего интересного.

Едва взглянув на труп, юноша бросился назад на улицу, зажав рот рукой. Затем, справившись с приступом рвоты, пошел на Спитлфилдзский рынок, где, как он помнил, при входе всегда торчал полицейский.

– Я не могу покинуть пост ни при каких обстоятельствах, сэр, – ответствовал констебль на его просьбу пройти на Ханбери-стрит. – Сходите лучше в участок.

– Я-то схожу! – озлился юноша. – Но вам тогда будет плохо. Я пожалуюсь на вас вашему начальству!

– Я служу не начальству, а королеве. И не сойду отсюда, даже если Темза выйдет из берегов и затопит рынок.

Взвинченный отказом юноша вернулся обратно и заявил толкавшимся в проходе круглоголовому, Грину и присоединившейся к ним хозяйке лавки «Мясо для кошек», что в лондонской полиции служат одни негодяи.

– Нас будут резать в собственных домах, – кипятился он, – пока комиссаром полиции будет этот тупица Уоррен, который не может заставить даже своих фараонов работать как следует! Они забывают, что должны служить королеве, а не стоять с важным видом посреди рынка, ничего не делать и получать взятки с торговцев!

Шум во дворе разбудил миссис Амелию Ричардсон, престарелую даму, снимавшую в доме первых два этажа и жившую с внуком на втором этаже в комнате окнами на улицу.

– Боже мой, это, наверное, пожар, – сказала она, поправляя выбившиеся из-под чепца седые пряди волос.

– Пожар! – взвизгнула ее компаньонка, молодая женщина, спавшая тут же.

Обе дамы стремительно бросились к заднему окну спальни и выглянули вниз во двор. Не дыма, ни огня видно не было, да и носы их не обоняли запаха гари. Спускаться вниз в такую рань пожилой даме было не к лицу и она послала своего четырнадцатилетнего внука Томаса узнать, в чем дело. Во дворе уже распоряжалась владелица лавки.

– Боже! Что творится у нас на дворе! – причитала она. – Эй вы, мистер с круглой головой, закройте дверь нужника и сложите поаккуратнее этот картон. А коробки отнесите обратно в подвал. Нужно хоть немного прибрать здесь к приходу полиции. – Она присела у трупа и стала собирать в кучку у ног покойной на куске грубого муслина рассыпанные вокруг фартинги и гребни, выпавшие из карманов несчастной проститутки. – А ты, Томас, чего пришел? Скажи своей бабушке, что здесь убили женщину, но она может ни о чем не беспокоиться, я за всем прослежу.

Томас послушно вернулся наверх.

– Ну что там? – сгорая от любопытства, спросила миссис Ричардсон.

– Миссис Хардиман говорит, что там убили какую-то бабу.

– Никогда не говори так о женщинах, – велела миссис Ричардсон.

Любопытство одолело ее, она накинула пеньюар, натянула нижнюю юбку и спустилась вниз. Однако внизу оказалось столько незнакомых мужчин, что ей стало стыдно за свой неприличный вид, за то, что она пришла, даже не затянувшись в корсет, и она поспешно ретировалась обратно к себе в комнату.

– Что вы здесь скопились? – во двор вошел инспектор Чандлер в сопровождении двух констеблей и критическим взглядом осмотрел мужчин и миссис Хардиман. – Кто вы такая?

– Я здесь живу, продаю мясо для кошек…

– Не надейтесь, вам этого не достанется. И вообще, очистите двор. Констебль, вытолкайте всех их на улицу и заприте дверь. Да, кстати, свистните там кого-нибудь из наших на помощь. Эй, ты, с круглой головой, подожди, оставь свою коробку! – Чандлер подозвал круглоголового. – Найди мне где-нибудь кусок мешковины, надо прикрыть труп.

– Неужели это дело того же типа, который зарезал Николз на Бакс-роу? – вслух пробормотал сержант, пришедший с Чандлером. – Теперь-то я заткну рот Майзену! Подумаешь, брюхо бабе разрезали! Да тут все кишки наружу вытянули!

– Чего вы там – молитесь что ли, сержант? – оборвал его причитания Чандлер. – Пошлите лучше кого-нибудь из констеблей за доктором Филлипсом на Спитал-сквер и в участок за носилками. Пусть там сообщат в Скотланд-Ярд, а заодно отправят сюда детектив-сержанта Тика.

Распорядившись, сержант вернулся во двор и Чандлер вместе с ним начал осмотр. Первая же находка исторгла радостное восклицание из уст Чандлера: под краном рядом со стоявшей на рассохшемся табурете керамической миской в двух футах от водонапорной трубы он нашел свернутый кожаный фартук.

– Вот! – крикнул он, обращаясь к сержанту. – И здесь не обошлось без Кожаного Фартука. Пусть теперь ищейки из Скотланд-Ярда упрекают нас в том, что мы не можем раздобыть ни одной настоящей улики!

Оба полицейских с еще большим рвением взялись за осмотр двора.

* * *

Как только миссис Слоупер отперла дверь своего дома напротив еврейского кладбища для выхода жильцов, ирландцы закрыли Васильева в своей каморке под лестницей и возвратились на Ханбери-стрит.

– Смотри, этот русский урод хорошо сделал свое дело, – Конрой указал Даффи на двух констеблей, стоявших у входа в дом 29. – Именно туда он ее и повел.

– Может нам лучше все-таки уйти? – сказал Даффи, оглядываясь вокруг. Он прекрасно помнил взгляды, которые бросали на них ночью в «Британии» пьяные проститутки, и опасался встретить их здесь среди собирающихся зевак.

– Боишься, Шон Даффи? Ну тогда давай зайдем в «Черный лебедь», послушаем. Может, там уже болтают об этом.

Ирландцы вошли в трактир и подошли к стойке. Конрой прикурил от газовой горелки, торчавшей из бара, и поинтересовался у трактирщика:

– Чего у вас фараоны толкутся по соседству?

– Еще не знаю, – ответил трактирщик.

– Зато я знаю, – вмешался подошедший к бару мужчина с шарообразной головой. – Этой ночью там зарезали и выпотрошили женщину. Инспектор Чандлер велел мне принести какую-нибудь дерюгу, чтобы прикрыть безобразие.

– Уж не миссис ли Ричардсон убили? – спросил трактирщик.

– Да нет, шлюху какую-то. Налей-ка мне лучше бренди, да пойду я в мастерскую за мешковиной.

– На твоем месте я и не уходил бы оттуда. Бейли всыпят тебе по первое число, когда узнают, что ты шлялся смотреть на трупы, вместо того чтобы клеить коробки, – сказал трактирщик, плеснув в стакан из бутылки коричневой жидкости.

– Наши несчастные дети клеят спичечные коробки по фартингу за гросс, – прорычал Конрой, – а всякие жиды жируют, вытесняя нас с уличных рынков и потроша наших женщин!

– Если бы полиция честно выполняла свой долг, ничего бы этого не было, – подхватил Даффи. – Комиссар полиции расстреливает демонстрации отчаявшихся безработных, вместо того чтобы охранять порядок и жизни граждан!

На что трактирщик ответил:

– Если бы я сказал, сколько мне пришлось заплатить Чандлеру, чтобы они разрешили мне торговать ночью, прежде чем я получу на это лицензию на ближайшей пивной сессии, вы наделали б в штаны от ужаса.

Конрой бросил на стойку монетку и велел ему налить бренди:

– У меня так и чешутся руки надрать уши этим бобби!

– Я угощу тебя бесплатно, если ты сделаешь это, – потянулся за бутылкой трактирщик.

– Тогда смотри.

Конрой кивнул Даффи и они вышли на улицу. Беспроволочный ист-эндский телеграф работал вовсю и почти все население Спитлфилдза уже знало об убийстве. Перед домом, оцепленным полицией, стояла толпа и возмущенно галдела. Конрой и Даффи присоединились к ней как раз тогда, когда через скопление людей прокладывал дорогу к полицейскому оцеплению пожилой широколицый человек со скандинавской бородкой и черным лаковым саквояжем в руке. Следом семенил молодой человек, то ли его слуга, то ли помощник.

– Это кто? – поинтересовался Конрой у соседа.

– Это полицейский хирург, доктор Филлипс, – ответил тот. – Когда у нас кого убивают, он того вскрывает, а если не совсем убивают, то лечит. Мы его хорошо знаем.

– Они зарабатывают деньги на наших трупах! – крикнул Конрой, потрясая в воздухе кулаком. – Но они ничего не делают, чтобы обезопасить нас от убийц. Долой полицию! Долой жидов!

– Правильно! – поддержал Даффи. – Нам не нужна такая полиция! Уоррена в отставку! Припомним ему Кровавое воскресенье!

– Долой! – подхватили в толпе. – Бей жидов! Бей фараонов!

Наиболее воинственные полезли на полицейский кордон, с трудом сдерживающий напор толпы. Конрой протиснулся вперед и сухим старческим кулачком сунул ближайшему констеблю в ухо, после чего исчез обратно в толпе. Поняв, что это не подействовало, он протиснулся к другому констеблю и съездил ему по морде, на этот раз получив от него к собственному удовлетворению дубинкой по голове. Добровольцы бросились ему на помощь и закипела драка.

– Вот это да, Шон Даффи! – Конрой помотал гудевшей головой, когда молодой ирландец выволок его из толпы. – Я помню, когда…

– Если вы еще раз туда полезете, фараоны выбьют из вас всякую память, – оборвал его Даффи.

– Ну хорошо, пойдем обратно в «Черного лебедя», – согласился Конрой и с гордостью посмотрел на дело своих рук.

Толпа, насчитывавшая уже несколько сот человек, больше не дралась с полицейскими, но осыпала их бранью и яростными проклятьями. Когда дверь дома раскрылась и полицейские вынесли труп, чтобы положить на тележку, в толпе поднялся вой. В сопровождении констеблей доктор Филлипс с ассистентом и тележкой быстро покинули место убийства и удалились в направлении морга при лазарете Уайтчеплского работного дома, провожаемые возмущенной толпой.

– Я налил вам даже два стакана бренди, – сказал трактирщик, когда Конрой с Даффи подошли к стойке. – Я видел, как вы сделали их. Я человек грубый, но когда вы ему звезданули, я почувствовал в душе такое облегчение, словно заново родился.

* * *

Без десяти семь во двор на Ханбери-стрит прибыли два детектив-сержанта из дивизионного отдела уголовных расследований.

– У вас не слишком-то свежий вид, сержант Тик, – встретил их, посмеиваясь, Чандлер.

– Мне постучали в окно, когда я спал, – развел руками детектив. – «Выходи, – кричат, – очередное убийство!»

– Я не стал бы вас даже беспокоить, сержант, – сказал инспектор. – И без вас бы управились, но порядок того требует. Если хотите, можете, конечно, поглядеть двор. Могу вам даже помочь. Видите вон ту аккуратную кучку? Все это мы нашли разложенными на куске муслина в ногах у трупа, когда подняли его, чтобы вынести со двора. Объясните мне, господа, зачем убийца разложил барахло убитой в таком порядке, а? Не знаете? А я вам скажу. Потому что, как показывают некоторые найденные нами улики, убийца долгое время был военным и привык во всем иметь образцовый порядок. Как я. Хотите найти убийцу – ищите башмачника, служившего в Суссекском полку и сохранившего связи со своим однополчанином.

Сержант Тик громогласно расхохотался.

– Ваши теории, инспектор Чандлер, не стоят и фартинга. Предоставьте вести расследование опытным в этом деле людям.

Детектив со своим напарником переписали улики и взялись методично осматривать двор, не оставляя ни камня, ни картонки не перевернутыми, фут за футом изучили поверхность забора, тщательно осмотрели сортир и долго болтали там палкой в надежде найти что-то стоящее.

Спустя полчаса к ним присоединились вызванный телеграммой инспектор Абберлайн. Инспектор Чандлер гордо расхаживал перед отхожим местом, надувшись, словно индюк.

– Где инспектор Рид? – первым делом поинтересовался Абберлайн.

– В отпуске. Вместо него детектив-сержант Тик и сержант Лич, – Чандлер надменно взглянул на детективов, взбалтывающих в нужнике дерьмо. – Его вызывают обратно, но это мне кажется излишним.

– Скажите, сэр, – с излишней любезностью спросил его Абберлайн, уворачиваясь от пивного духа. – Что вам удалось обнаружить, прибыв на место, и что вы сделали первым делом?

– Мне удалось, – Чандлер покачивался с необыкновенно важным видом, – мне удалось сразу же обнаружить две необыкновенно важные улики – кожаный фартук и конверт с остатками адреса убийцы, так что после этого вмешательство уголовного отдела было совершенно излишним. Они могли только все напортить. Спросите сами, что удалось найти этим двум специалистам!

Он пренебрежительно кивнул в сторону детективов, только что завершивших исследование сортира.

– Конечно, теперь им вряд ли что удастся найти. Кстати, а почему здесь никого нет?

– Я немедленно выгнал всех из дома, чтобы не мешали. Я очистил дом от ненужных лиц, хотя и не от всех, от кого следовало! – Чандлер хитро посмотрел на Тика, радуясь своему тонкому намеку. – Совершенно очевидно, что женщина была убита на стороне и принесена сюда. Видели там, в проходе, следы крови?

– Миссис Хардиман сказала мне, что этот след остался от испачкавшейся в крови коробки, которую переносили в подвал. К тому же доктор Филлипс указал на брызги крови на заборе из перерезанного горла. А вот на стене надпись мелом: «5. Еще 15 и тогда я отдамся».

– Я думаю, убийца намекает на то, что совершив полтора десятка убийств, он добровольно отдастся в руки полиции.

– Вы все усложняете. Скорее всего, какая-нибудь соседская девушка оставила послание юному Томасу, внуку хозяйки, миссис Ричардсон. Он оставляет ей где-нибудь тут в укромном месте фартинги, а она ведет им строгий учет. Кстати, вам следовало бы догадаться спросить: может быть, среди выгнанных вами лиц был и убийца?

Обескураженный Чандлер долго не находил, что ответить.

– Да разве кто признается? – протянул, наконец, он. – Это ж такой народ!

* * *

К девяти утра Абберлайн приехал к инспектору Хелсону в участок на Бетнал-Грин. По пути он заглянул в морг, где осмотрел тело убитой, и посетил доктора Филлипса, чтобы узнать его мнение. По сравнению с взбудораженным участком на Коммершл-роуд штаб Джей-дивизиона казался спокойным и сонным, дежурившие снаружи у дверей под синими фонарями констебли лениво переговаривались, отпуская шуточки по адресу проходивших мимо женщин, и знать не желая ни о каком убийстве.

– Я слышал, что от помощи Скотланд-Ярда оказалось не много толку, – встретил Абберлайна Спратлинг со своей неизменной трубкой в зубах и пустил ему в лицо вонючий клуб дыма. – На Ханбери-стрит еще одно убийство?

– Да, еще одно убийство, – зло бросил Абберлайн и прошел к Хелсону.

– Вы видели труп? – спросил его Хелсон.

– Я только что из морга.

– И что вы можете сказать?

– Думаю, что оба убийства совершены одной рукой. У убитой с Ханбери-стрит также перерезано горло и вспорот живот. Осмотр выгребных ям не дал никаких результатов. В полдень доктор Филлипс сделает вскрытие и предоставит полный отчет.

– Он установил время смерти?

– Доктор Филлипс считает, что покойная была мертва по крайней мере два часа, а возможно и больше, перед тем, как он ее увидел. То есть смерть наступила не позже половины пятого. Она была уже холодной, трупного окоченения еще не было, но доктор считает, что оно уже начиналось. Между прочим, он говорит, что распухшие лицо и язык указывают на то, что женщину сперва задушили. Скорее всего, затем ее повалили на землю и перерезали горло. На заборе между дворами, в четырнадцати дюймах от земли прямо над лужей крови, что натекла из пореза, были пятна крови, брызнувшей из артерии.

Инспектор Хелсон удовлетворенно кивнул:

– Это значит, что по крайней мере эта женщина вошла во двор живой и ее не могли притащить на место находки трупа.

– Я хочу посоветоваться с вами, Хелсон, – сказал Абберлайн. – Учитывая большую вероятность того, что оба убийства совершены одним и тем же человеком, я намерен предложить Суонсону объединить дознания по этим двум делам в одно. Убийства произошли в разных дивизионах и потому я опасаюсь, что строгое соблюдение границ между ними помешает нам.

– Я согласен с вами. Мне и так уже дурно от мысли, какой шум поднимут сегодня вечерние газеты, особенно «Стар»!

* * *

Батчелор остановил четырехколесного «ворчуна» около участка на Леман-стрит и сержант провел вылезшего из экипажа Фаберовского к инспектору в кабинет. Пинхорн вяло приветствовал поляка. Он сидел за столом и с видом безмерной скуки листал железнодорожный справочник Брэдшо.

– Вы собираетесь куда-нибудь ехать, инспектор? – спросил Фаберовский, присаживаясь на стул.

– Я мечтаю уехать из этой дыры. Летом. В Бат. Погреться на солнце…

– Инспектор, у вас язва желудка. Я угадал?

– Угадали. По цвету лица?

– По мироощущению. А как ваше здоровье в остальном?

– У меня-то хорошо, – ответил Пинхорн, иронически оглядывая опухшее после бессонной ночи лицо поляка и мешки под глазами, которые были прекрасно заметны даже за стеклами очков. – Я ночами по борделям не шляюсь. Разве что по участку прогуляюсь патрули проверить. А тут еще дельце интересное вышло.

– Опять кого-нибудь выпотрошили?

– В самую точку. Только на этот раз уже у нас в дивизионе, на Ханбери-стрит. Я не удивлюсь, если в следующий раз выпотрошат какую-нибудь шлюху на моем участке.

– А кто ведет дело?

– Инспектор Чандлер из участка на Коммершл-стрит. Безнадежный идиот, бестолковый, как стоячая вода. Он отличается удивительной способностью мгновенно раскрывать любое преступление, если рядом не окажется никого, кто его остановит. А потом каждый раз мы выпутываемся из идиотских положений всем дивизионом.

– Ну, счастливо вам выпутаться и на этот раз, – пожелал Фаберовский и велел Батчелору отвезти его к Спитлфилдзской церкви Христа.

– Будьте осторожны! – крикнул ему вслед Пинхорн, выходя на крыльцо. – Там бьют евреев, а у нас в дивизионе нет сил этому помешать, хотя Чандлер вместе с сержантом Тиком расставили констеблей и детективов почти во всех переулках. Разве только к вечеру прибудут подкрепления из других дивизионов.

У церкви Фаберовский сошел с брума и пешком направился на Ханбери-стрит, при каждом шаге мерно постукивая тростью по булыжникам мостовой. Около «Черного лебедя» он остановился, с интересом разглядывая бушующую толпу. Через два дома от трактира маячили редкие шлемы полицейских. В центре внимания находилась женщина, увлеченно рассказывавшая возбужденным людям:

– Мы с мужем и моей дочерью снимаем у миссис Ричардсон комнату уже несколько недель, я хорошо знаю всех семнадцать ее жильцов и могу сказать, что никто из них не мог совершить такое! Когда я в половине четвертого провожала моего мужа на работу – он работает возчиком у Гудсона на Брик-лейн, – мы не слышали ничего необычного, но я знаю, кто истинный виновник этого ужасного злодеяния! Мы еще только поселились здесь, как однажды, часа в четыре утра я пошла по нужде и нашла спящего прямо у нас на лестнице еврея, который на мой вопрос – что он здесь делает? – с ужасным акцентом ответил, что хотел бы дождаться открытия рынка. Но раз он спал в ту ночь, он наверняка облюбовал это место и на все прочие ночи. Я уверена, что это тот жид притащил себе на забаву на ночь женщину и потом зарезал ее!

Толпа разразилась негодующими криками.

– Это ужасное преступление! – сказал вслух старый чернобородый еврей в широкополой шляпе, останавливаясь рядом. – Но говорят, что убийцу уже поймали на Спитлфилдзком рынке, когда он пытался зарезать женщину. Это надо же, убийство произошло сразу после новогодней службы в синагоге!

Фаберовский не успел спросить, кто же был убийцей, как от беснующейся толпы невдалеке отделилось несколько человек и, размахивая палками и кулаками, с криками рванулись в сторону Фаберовского. Поляк едва успел отскочить в сторону, а несчастного еврея тут же свалили на землю и стали пинать со всех сторон. Преследуемый стонами старика и криками «Иудино племя! Они режут наших женщин!», Поляк укрылся в трактире.

Махом опрокинув стакан джину, он спросил трактирщика дрогнувшим голосом:

– Если действительно поймали убийцу, то почему бьют евреев?

– Побить евреев, сэр, – рассудительно заметил трактирщик, – это никогда не повредит. Мне это даже на пользу. Всякому приятно после такого дела заскочить и пропустить стаканчик-другой. А на рынке действительно арестовали слепого старикашку, который из ревности несколько раз пырнул женщину, бывшую его поводырем.

– А когда произошло само убийство? – спросил поляк, осушая второй стакан.

– Тело нашли около шести часов, а часом раньше, когда молодой Ричардсон спустился во двор, трупа еще не было.

* * *

– Для чего тело нашли так поздно?! – заорал поляк, когда они с Артемием Ивановичем переступили порог комнаты на Брейди-стрит. – Тело нашли в шесть часов. Без четверти пять трупа во дворе еще не было. Когда вы ее зарезали?

– Я не помню, – оправдывался Конрой. – Нам было не выйти из пивной.

– Пьяные сволочи! С пивной им было не выйти! Что вы делали в пивной?! Ты слышишь, пан Артемий, им с пивной было не выйти!

– Отчего же, бывает, – сказал Владимиров. – Вышли же.

– Или выползли. Интересно, много вас народу наблюдало, как вы по Ханбери-стрит ползли?

– Да не ползли мы вовсе, босс, – обиделся Даффи. – Нам из соображений конспирации не выйти было.

– Ждали, пока протрезвеете?

– Шлюхи там оказались знакомые, – сказал Конрой.

– Револьвер у пана Артемия с собою? Я их сейчас застрелю. Шлюхи у них там были знакомые!

– Бабы, они до добра не доведут-с, – согласился Артемий Иванович.

– Васильев говорит, что они заприметили нас, еще когда мы место отбирали, а теперь узнали, – пробормотал молодой ирландец в надежде доказать ярившемуся поляку свою невиновность. – Вот мы и боялись, босс, что они станут следить за нами. Потому и выйти смогли, только когда они прочь ушли.

– Да все отменить до сту пёрунов потребно было! Они не следили вас, зато точно уж запомнили! Для чего они обратили до вас внимание, когда мы искали место?

– Васильев говорит, что на нас им указала одна бабища, которую он видел на Брейди-стрит, когда мы после дела на Бакс-роу возвращались.

– Так вы и тогда кого-то встретили? – замер Фаберовский.

– Да была там шлюха с солдатом какая-то.

– Для чего сразу не доложили? Ведь сегодня же о том доведается полиция! – теперь поляк на самом деле рассвирепел.

– Вряд ли, – пожал плечами старик. – Шлюхи, они все Кожаного Фартука подозревают.

– Если по заявлениям шлюх полиция начнет обыски на Брейди-стрит, вы должны быть готовы к этому и без раздумий утверждать, что никогда никуда не выходили. Все следы преступления должны быть уничтожены.

– А как же, босс, – согласился Даффи.

– В следующий раз, – сквозь зубы выдавил Фаберовский, оборачиваясь к Артемию Ивановичу, – пан Артемий пойдет сам. Иного выхода у нас нет.

* * *

Инспектор Чандлер сидел в комнате миссис Ричардсон, покачиваясь на стуле и заложив ногу за ногу, и слушал показания ее сына Джона, сорокалетнего дюжего детины с грубым лицом и бычьим взглядом исподлобья.

– Итак, Ричардсон, вы живете не здесь?

– Да, сэр, я живу в доме 2 по Джон-стрит. А здесь мы с приятелем работаем у моей матери, клеим коробки. А еще я работаю носильщиком на рынке.

– Ваша мать сказала, что вы заходили в дом незадолго до убийства.

– Да, я обещал ей проверить висячий замок на кладовке. Дверь на улицу и проход на задний двор никогда не запирается, поэтому у нас из кладовки несколько месяцев назад утащили молоток и пилу, когда кто-то сбил замок.

– Когда вы пришли на Ханбери-стрит?

– Примерно без четверти пять.

Чандлер многозначительно взглянул Ричардсону в лицо: доктор Филлипс утверждал, что к этому времени женщина была уже мертва. Ричардсон продолжал, не заметив этого взгляда:

– Я прошелся по дому. Хотел убедиться, что к нам не забралась опять какая-нибудь шлюха с мужиком. Однажды я уже вышибал с лестницы такую парочку.

– Вы что-нибудь заметили?

– Нет. Ни дома, ни во дворе, – громче обычного сказал Ричардсон, почувствовав подвох в голосе инспектора.

– Что вы делали во дворе?

– Я присел на ступеньку и попытался подравнять кусок кожи на этом ботинке. – Ричардсон похлопал ладонью по чудовищному башмаку из невыделанной свиной кожи.

– У вас был с собой нож? – подался вперед Чандлер.

– Да, старый столовый нож, которым я режу морковку для своего кролика.

– Слушайте меня внимательно, Ричардсон. – Чандлер встал со стула словно Господь, собирающийся оглашать всем грешникам приговор Страшного суда. – Когда доктор Филлипс осматривал во дворе тело, он сказал мне, что покойная была убита примерно двумя часами раньше, то есть где-то в половине пятого.

– Вы хотите сказать, что это сделал я? – воскликнул Ричардсон. – Спросите кого угодно, я не убивал ее!

– Когда вы вышли во двор, вы не заметили под краном кожаного фартука? – Инспектор злорадно потер руки.

– А, так вот где я забыл свой фартук! – обрадовался Ричардсон. – Пришел на рынок, а фартука нет! Думаю: где же это я его мог забыть?

– Ага! Тут-то я вас и поймал! Вы забыли свой кожаный фартук на месте преступления!

– Но когда я был во дворе, тут никого не было! Как я мог кого-то убить?!

– Может быть, хотя бы труп уже лежал в это время? – расстроенным голосом спросил Чандлер. – Дверь во двор открывается наружу и налево, поэтому она могла закрыть от вас тело, когда вы сидели на ступеньках.

– Это невозможно! – возразил Ричардсон. – Попробуйте сами сесть на ступеньку и вы убедитесь, что не заметить тело совершенно невозможно! Его не было там, когда я выходил во двор.

– Я сейчас это проверю.

Чандлер оставил Ричардсона в комнате и поспешно спустился во двор, где неожиданно столкнулся с инспектором Абберлайном, возвратившимся из Джей-дивизиона.

– Допрашиваете? – спросил Абберлайн. – А я вот должен вас огорчить, инспектор Чандлер. Так блестяще начатое вами сегодня утром дело уплывает из ваших рук. Дознания по делу Николз и по этому убийству объединены. Вам поручается выяснить, кто послал конверт, который был найден около убитой. Вы еще не нашли хозяина кожаного фартука? Заодно можете найти и его.