9 сентября, в воскресенье

Шум вокруг нового убийства не только вызвал антиеврейскую панику, охватившую весь Ист-Энд, но и вскружил голову Артемию Ивановичу. Пуще обычного захотелось ему познакомиться с какой-нибудь красивой женщиной, и чтобы женщина эта восхищалась им, боготворила его и при том не задавала лишних вопросов – привычка у женщин наиопаснейшая для внутренних агентов вроде Артемия Ивановича. По некоторому размышлению Владимиров решил, что такая женщина ему знакома и очень даже приятна – это миссис Эстер Смит, жена доктора Смита.

Со все еще забинтованной после укуса Васильева рукой доктор Смит пришел к Фаберовскому. Поляк собирался на дознание. Он стоял с кислой рожей у умывальника и намыливал перед зеркалом подбородок.

– Мистер Фейберовски! – крикнула Розмари.

Отложив свое занятие и не удосуживаясь даже стереть пену, он вышел в гостиную.

– Прошу прощения, доктор, мне придется принимать вас в кухне. Я буду бриться, а вы будете излагать мне то, ради чего пришли.

– Хорошо, что я не взял кэб, – доктор, отдуваясь, уселся на табурет у плиты, а поляк вернулся в ванную. – Сейчас у Оксфорд-Серкус невозможно проехать, разве по воздуху.

Фаберовский повернулся к Смиту, не покидая ванной, и стал править на ремне бритву:

– Куда спешить джентльмену в воскресный день? На улице дождик, на барометре – «к буре», на термометре 60 градусов . И очень хочется спать. Я сам только встал.

– Разве вы не были в церкви? – удивился доктор.

– Кого я там не видел? – Фаберовский опять повернулся к доктору задом, к зеркалу передом.

– Но надо же блюсти день Господень! – возмутился доктор. – Впрочем, вы же католик, что с вас взять!

– Если кому и надо замаливать грехи, так то вам.

– Насчет этого я и пришел. Я хочу просить вас продать мне компрометирующие меня документы.

– На вас плохо действуют проповеди, доктор, – тяжело вздохнул Фаберовский и оборотил к доктору лицо в остатках пены. – Неужели они разбудили вашу совесть?

– Нет, нет, что вы! – поспешно сказал доктор Смит. – Пусть это будет стоить больших денег, но мне хотелось бы избавиться от зависимости, в которую я по вашей милости попал.

– Попали вы по своей милости.

– Войдите в мое положение! Я по вашему требованию предписал доктору Андерсону лечение в Швейцарии. А ведь он здоров! Да тут еще это ужасное убийство в Уайтчепле! И что получилось? Андерсон уезжает, едва начав свою службу на новом посту, вместо того чтобы раскрывать убийство.

Доктор Смит вытянул забинтованную руку в обвиняющем жесте.

– Вы привозили ко мне урода, спрашивали, не может ли он совершить убийства. Через несколько дней происходит странное убийство. Вы просите отправить начальника детективов за границу, когда ему надо это убийство расследовать, и в день когда он уезжает, происходит второе убийство! Это ваш урод совершает убийства, а вы его покрываете! У нас пока паритет, но я докажу, что эти убийства – ваших рук дело!

* * *

В воскресенье Владимиров пешком пошел на Портланд-плейс, в церковь Всех Душ, где, по уверениям Фаберовского, он мог встретить чету Смитов. Он и в самом деле нашел там миссис Смит, но она и ее падчерица находились под бдительным наблюдением самого доктора и Энтони Гримбла. Сев на самую последнюю скамеечку, Артемий Иванович принялся наблюдать за Смитом, беспокойно вертевшим головой. Вдруг доктор встал, сказал что-то жене и, выбравшись в боковой проход, решительно направился к выходу. На его место поближе к женщинам тут же пересел Гримбл.

«Может, он тоже уйдет?» – подумал Владимиров.

Но доктор Гримбл вовсе не собирался покидать дам, а из того, как он смотрел на Пенелопу, Владимиров заключил, что мысли его заняты отнюдь не благочестивыми молитвами.

Ему надоело сидеть и слушать заунывное пение, и он тоже вышел на улицу и закурил сигарету. Наконец служба кончилась и на улицу из глубин храма потек народ. Найдя взглядом шляпку миссис Смит, Артемий Иванович взял курс туда, решительно расталкивая благостных после воскресной проповеди добропорядочных прихожан.

– Ах, – сказал он по-французски, галантно шаркая ножкой и отпихивая в сторону доктора Гримбла. – Никак не ждал вас здесь увидеть, да еще в таком приятном обществе-с! И куда это, думаю, так помчался доктор Смит?

– Папа сказал, что у него неотложные дела, – ответила Пенелопа. – И грозился кому-то чего-то показать.

– Меня последнее время стали беспокоить эти его дела, – сказала Эстер. – Он все время злится и кричит на нас из-за пустяков, а сегодня даже запретил мне ехать в Фехтовальный клуб. Сказал, что Пенелопа туда не ездит после скандала в Сиднеме, и мне там нечего делать.

– Да, доктор Смит действительно стал невыносим! Будь этот страус моим супругом, удавил бы собственными руками! – Артемий Иванович спохватился. – Надеюсь, я не сказал ничего лишнего?

– Нет, сэр, разве самую малость, – ответила Эстер и покосилась на свою падчерицу. Но та, как видно, не испытывала по отношению к собственному отцу особенно теплых чувств и даже улыбнулась словам Владимирова.

– Вы сейчас домой? – спросил ободрённый Артемий Иванович.

– Может быть вы проводите нас? – кокетливо улыбнулась Эстер.

– А чего не проводить? – Владимиров подхватил обоих дам под ручки.

Стоявший рядом доктор Гримбл не выдержал и толкнул его в грудь.

– Вы преступаете уже всякие рамки приличия, мистер Гурин! Доктор Смит поручил мне этих женщин, а вы, будучи едва знакомы с ними, уже позволяете себе дотрагиваться до его жены и до моей невесты!

– Невесты?! – фыркнула Пенелопа. – Как бы не так! Уж лучше выйти за жабу в болоте, чем за вас, Гримбл!

– Скажите еще, что вы готовы пойти за того католика, негодного поляка, которому вы строили глазки в Гайд-парке два месяца назад!

– Мадам Смит и вы, мамзель Пенелопа, – обратился Владимиров к дамам. – Я не понял ни слова из того, что тут говорил этот мосье, но если вы не возражаете, я выбью из него сейчас все мозги.

– Нахал! – взвизгнул Гримбл. – Я вызову полицию!

– Я сам провожу дамов до дома, – сказал Артемий Иванович, пузом надвигаясь на Гримбла. – Вот так-с.

Он вновь взял под ручку Пенелопу и Эстер и они оставили доктора Гримбла бессильно потрясать тростью с паперти.

– Скажите, мсье Гурин, – смущенно начала миссис Смит. – Помните, вы показали нам карточку в Гайд-парке? А нет ли у вас карточки не с чужими мужчинами, а с вами?

– Со мной?! – возникшее было на лице Артемия Ивановича выражение ужаса сменилось довольной улыбкой. – Таких со мной нет. Есть обычные.

– Да, да, я их и имела в виду, – покраснела Эстер.

Владимиров полез за пазуху и достал из бумажника две фотографии.

– А вы тут есть? – оживилась миссис Смит и заинтересованно взглянула на снимки.

– А как же. В самой красе! – Артемий Иванович ткнул пальцем в бесформенное темное пятно посреди светлых костюмов и платьев, бывшее, по его мнению, им, Владимировым.

– По-моему, это лошадь, – усомнилась Пенелопа.

– Не может быть! – Артемий Иванович взял снимок и удивленно протянул: – Да, действительно… Зато на другой карточке точно я. Вот тут, рядом с императором. – Владимиров ткнул пальцем в монументальную фигуру городового около вокзала в Новом Петергофе.

– Я возьму эту карточку и поставлю на туалетный столик у себя в спальне! – воскликнула миссис Смит.

– Подумай, Эсси, что скажет папа! – испугалась Пенелопа.

– Сейчас на дворе просвещенный девятнадцатый век, Пенни, а не мрачное средневековье. Что он может мне сделать?

– Мамочка родная! Там, сзади, идет рассерженный доктор Смит вместе с доктором Гримблом, – спохватился Артемий Иванович, когда они дошли до дома. – Мы еще когда-нибудь увидимся?

– Как только мой супруг отправится на достаточно продолжительный вызов и поблизости не будет доктора Гримбла, мы с Пенелопой приедем к вам в гости, – пообещала Эстер. – Где вы живете?

Владимиров назвал гостиницу, оглянулся на приближающихся докторов и сказал:

– А теперь разрешите откланяться. Не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности.

* * *

Ближе к вечеру Артемий Иванович встретился с Фаберовским у Мраморной триумфальной арки на углу Гайд-парка, чтобы затем сесть на Оксфорд-стрит в один из байсуотерских омнибусов, линии которого соединяли Западный и Восточный Лондон, и вместе съездить на Ханбери-стрит оценить результаты своего труда.

– По желанию пана Артемия я пристроил нашего фельдшера в цирюльню неподалеку от их дома к некоему Уилльяму Дерхею на Вулворт-роуд, – сказал поляк. – Так что если пану понадобится бесплатно побриться или потребуется мозольный мастер, ему будет, куда обратиться.

– А я вот сегодня утром в церкви во время службы видел доктора Смита с домочадцами, – в свою очередь сообщил Артемий Иванович, попыхивая сигареткой и снисходительно поглядывая на изготовившихся к штурму омнибуса лондонцев. – Вот это да! Доктор Смит не досидел до конца и куда-то сорвался.

– Поехал прикончить очередного пациента, – пренебрежительно сказал Фаберовский, который весь был поглощен проблемой втискивания в подкативший к тротуару зеленый омнибус.

Толпа молча пихалась и толкалась локтями. В стороны с треском летели пуговицы, чей-то котелок упал на землю и тотчас был растоптан.

– Ах, совсем как в Петербурге-с! – не вынимая сигареты изо рта, ностальгически промычал Артемий Иванович.

– Вперед, пся косць! – поляк пригнулся и встрял в промежуток между двумя телами, тщетно боровшимися друг с другом за место на ступеньках лестницы наверх, на империал. Оба тела отвалились, как напившиеся клопы, и место одного из них тут же занял Артемий Иванович. Им удалось проникнуть внутрь, а когда омнибус пересекал Сити, они уже пристроились на сидении прямо под разбитым плафоном электрической лампочки, остатки которой грозили свалиться им на голову, и Артемий Иванович, у которого руки чесались после общения с доктором Гримблом, ознаменовал счастливое окончание поездки дракой с каким-то мелким банковским клерком, ударом кулака насадив тому цилиндр по самые уши.

Улицы Спитлфилдза были заполнены необычайно возбужденными людьми. Везде стояли группы людей, оживленно обсуждавшие детали вчерашнего убийства. Уже от угла Коммершл-стрит Фаберовский с Владимировым увидели впереди громадную толпу, перегородившую улицу. Было холодно и ясно, в воздухе пахло дерьмом и горящими тряпками. Пять констеблей с трудом сдерживали напор людей и иногда, когда давление начинало превосходить допустимые пределы, совершали на толпу набеги, на некоторое время расчищая пространство перед роковым домом. Тут же на улице с полдюжины уличных торговцев расставили свои ларьки и бойко продавали фрукты и прохладительные напитки. Несколько слушателей сгрудились вокруг человека, оживленно рассказывавшего им, что он работает через два дома отсюда у господ Бейли, что он первый обнаружил тело, а теперь его не хотят пускать сюда и требуют с него шесть пенсов, как с постороннего, хотя без него и смотреть-то было бы не на что.

Фаберовский снял цилиндр, надел его на трость и, подняв над головой, полез через толпу. Покрутив пальцем у виска, Артемий Иванович полез следом, но через мгновение его котелок перекочевал с головы под ноги и был растоптан, превратившись в некое подобие рабочей кепки, которое даже стыдно было надеть на голову. Артемий Иванович с отвращением поднял его, запихнул за пазуху и заработал локтями, пробившись к полицейскому оцеплению раньше поляка.

И тут Артемий Иванович увидел своего старого знакомого. Мерзавец Скуибби, так нахально пытавшийся украсть у него часы с цепочкой несколько недель назад, сновал в толпе, высматривая себе очередную жертву.

– Это он! Держите вора! – закричал Владимиров, указывая на Скуибби. Стоявший неподалеку констебль тоже, видимо, узнал его. Чарльз Скуибб почувствовал какое-то шевеление в толпе, оглянулся и, увидев констебля, бросился прочь. Он выбежал на середину улицы, прошмыгнул под брюхом застрявшей в толпе вместе со своей телегой лошади и помчался что было сил в сторону Бакс-роу. Констебль метнулся за ним следом.

– Убежит! Держи! – завопил Артемий Иванович, намереваясь кинуться за вором, но поляк остановил его. Взбудораженные люди уже и без него бежали за Скуибби, голося на всю улицу: «Кожаный Фартук! Кожаный Фартук! Линчуйте его!»

– Зачем пан поднял весь этот шум? – сердито спросил Фаберовский. – У нас что, иных занятий нет? Оструг неизвестно где! Ни в полиции, ни в Особом отделе его, вероятно, нет, но Скуибби может знать, где он ныне находится! И если Скуибби поймают и он начнет болтать про нас и про Оструга, это может очень сильно осложнить нам дело. Идите за мною.

У дома 29 стало посвободнее и поляк с Владимировым смогли теперь, представившись констеблям частными сыщиками, подойти к самым дверям. В дверном проходе стоял Джон Ричардсон с закатанными рукавами, широко расставив ноги в грубых башмаках.

– Мы хотим поглядеть! – сказал Артемий Иванович.

Ричардсон окинул его презрительным взглядом.

– Эта сволочь не хочет нас пускать! – заявил Владимиров добравшемуся, наконец, сюда Фаберовскому.

– Этой сволочи просто нужно заплатить, – поляк снял цилиндр с трости и водрузил обратно на голову. – Мы желаем посмотреть. Сколько будет стоить?

– Один фунт, сэр.

– Полпенни.

– Шесть пенсов, сэр.

– Пенни, идиот.

– Хорошо, сэр.

– Держи. Пойдемте, Артемий Иванович.

Ричардсон огромным ключом открыл дверь и впустил их в темный коридор.

– Поднимайтесь на второй этаж, сэр, там живет моя мать, – сказал англичанин.

Они поднялись по грязной лестнице наверх, где их встретила пожилая женщина.

– То вы – мать? – спросил Фаберовский.

– Да, сэр. Прошу вот сюда, к окошку.

Она показала на закопченное лестничное окно во двор, на стекле которого в густом слое сажи носами предыдущих зрителей был протерт глазок.

– Нет, мадам, так не пойдет, – сказал поляк. – Вот вам еще полпенни, и вы откроете нам его настежь.

Миссис Ричардсон согласилась и ее внук Томас распахнул никогда раньше не открывавшееся окно. Артемий Иванович рванулся вперед и, оттолкнув поляка и миссис Ричардсон, высунулся наружу и стал ворочать головой, как филин на суку.

– Ну, что там? – спросил поляк, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет между Владимировым и оконной рамой.

– Кучи говна-с, разделенные заборами.

Артемий Иванович посторонился и поляк, придерживая очки, осторожно выглянул в окно. Он увидел длинное узкое пространство, отделенное от улицы домами и нарезанное заборами на мелкие дворики. Из окон в соседних домах тоже высовывались рожи.

Двор дома 29, в отличие от других дворов, был начисто лишен растительности. Он был грязен, захламлен отходами картона и единственной его достопримечательностью являлось отхожее место.

– Вот и доверяй собственным жертвам, – сказал поляк. – Отсюда двор виден как на ладони. Мы не можем пока быть уверены в том, что Урода никто не видел. Мадам, где лежало тело?

– У забора слева от двери, – ответила миссис Ричардсон. – Мой сын заходил сюда починить замок сегодня ночью и забыл во дворе свой фартук. Вы представляете себе, сэр, этот грубый и вечно пьяный инспектор Чандлер из участка забрал его фартук. А фартук был кожаный, сэр! И теперь Джону не в чем идти на работу. А все из-за этих проклятых жидов.

– Спасибо, мэм, – сказал поляк. – Вот вам два пенса и проводите нас к месту, где лежало тело.

Они спустились вниз и вышли во двор. Запах гниющего картона и протухшего клея вперемешку с ароматами нужника ударил им в нос.

– Что бы пан сделал, замайхровав  тут человека? – спросил Фаберовский, с опаской посматривая на зверские рожи, торчащие из окон.

– Перелез бы через забор в соседний двор, чтобы запутать следы-с.

– Переход пана через этот забор вошел бы в местный фольклор и поколения бабушек рассказывали бы своим внукам о ночном землетрясении на Ханбери-стрит, поломавшем разом загородки и едва не развалившем дома разом на всей улице. Но, пожалуй, убийца мог вполне отступать именно паньским способом, особенно если он ничего не соображал после содеянного. На месте соседей я нашел бы в своем дворе его следы, тогда они тоже могли бы брать деньги с ротозеев.

Что-то просвистело сверху над самыми их головами и шлепнулось оземь, разлетевшись брызгами.

– Что это? – спросил Артемий Иванович. – Гадость какая.

– Гнилое яблоко. Тут не очень любят джентльменов, которых пропускает полиция. Пану тут больше ничего не потребно? Тогда пойдемте.

Они покинули гостеприимную хозяйку, настороженно следившую за каждым их движением, и вышли на улицу. Толпа была еще больше возбуждена, а со стороны Коммершл-стрит раздавались яростные крики.

Пока они стояли у дверей, с другой стороны по Ханбери-стрит приблизилось шумное шествие. Бушевавшая толпа окружила несколько констеблей, ведущих в участок со страхом озиравшегося вокруг Скуибби. Добежав до Дейл-стрит, вор сам отдался в руки полиции, посчитав это за меньшее зло по сравнению с расправой, которая грозила ему от толпы, принявшей его за убийцу с Ханбери-стрит.

– Линчевать! Убить его! – кричали разъяренные люди, размахивая палками.

– А еще говорят о бесстрастных англичанах, – заметил Фаберовский.

Ханбери-стрит огласилась яростными воплями: люди попытались опрокинуть полицейских в надежде отнять у них Скуибби, чтобы самолично растерзать его. Констеблям с трудом удалось отбиться, отчаянно работая дубинками, и они продолжили свой путь к полицейскому участку.

– Пожалуй, мы пойдем в обратную сторону, – сказал поляк, провожая их взглядом. – Лучше спокойно дойти до Уайтчеплской станции, чем оказаться в подобной толпе. Надеюсь, что Скуибби не будет слишком говорлив и ничего не скажет, если мы правы и это он орудовал кинжалом при убийстве Тейбрам.

Они совсем немного отошли от дома 29, как пронесся новый слух: на Уэнурт-стрит арестованы двое мужчин. Сотни людей бросились туда с криками: «Кожаный Фартук!».

– Если сейчас арестуют еще кого-нибудь, то они возьмут участок штурмом, – кивнул за спину Фаберовский и ускорил шаг.

На Брик-лейн они собирались свернуть, чтобы выйти на Уайтчепл-Хай-роуд, где должно было быть безопасней. Артемий Иванович испуганно оглядывался назад, но опасность, как оказалось, поджидала их впереди. Им навстречу двигалась неудовлетворенная толпа, состоявшая из тех, кто гонялся за Скуибби, но пробежал мимо Дейл-стрит до самого Большого двора восточной железной дороги. Если бы агенты спокойно повернули направо и пошли дальше, ничего бы не произошло, но расстроенные нервы Артемия Ивановича завибрировали, все мысли и направления перепутались у него в голове и он с криком: «Это не я!», петляя словно заяц, понесся в сторону Бетнал-Грин. Фаберовскому ничего не оставалось, как броситься следом, с ужасом слыша, как сзади нарастает топот бегущих.

– Что пан мечется передо мной? – на бегу крикнул Владимирову поляк. – Не мешайте мне тикать!

– Это на случай, если камнями станут бросаться! – отвечал Артемий Иванович, не переставая выписывать замысловатые зигзаги и вереща: «Полиция! Полиция! Помогите!».

– Кричите громче! Где-то тут должен быть постоянный полицейский пост. Если мы добежим сейчас прямо до Олд-Николских трущоб, там нас никто уже не спасет!

Отчаянные призывы Владимирова были услышаны и не успели они добежать до конца Брик-лейн, как Артемий Иванович уронил на мостовую поспешавшего ему на помощь констебля. Уже ощущая дрожь под ногами от топота набегающей толпы, поляк успел поднять констебля, стряхнуть с него грязь и Артемия Ивановича и самолично арестоваться. Тут подоспели еще двое полицейских, и Владимиров с Фаберовским, успокоившись за свою судьбу, двинулись под их конвоем в участок. Толпа, не оставляя надежды хоть кого-нибудь линчевать сегодня, следовала за ними до самого участка и продолжала оглашать окрестности яростными криками даже когда арестованных ввели внутрь.

– Ну, и кто же из вас Кожаный Фартук? – спросил инспектор Спратлинг, флегматично потягивая трубку и пуская дым в потолок.

– Я!!! – заорал Артемий Иванович, бросаясь на шею Спратлингу. – Кто угодно!!! Только не отпускайте меня на свободу! Хочу жить у вас в участке вечно. Я буду вам чай заваривать и трубку вашу вонючую набивать.

– Браво! – захлопал в ладоши Фаберовский. – Какова твердость духа и верность царю и Отечеству у агентов Департамента!

– А его отпустите, – злобно сказал Артемий Иванович. – Он тут случайно оказался.

– Не забудьте повторить свой великолепный спич по-английски, – посоветовал поляк. – Вашего варварского языка тут не понимают.

– Да что они тут вообще понимают! – Артемий Иванович позволил инспектору Спратлингу покинуть его объятья и сел на стул у стены, поняв, что опасность ему больше не грозит.

– Нет, пусть с этими бешеными возится Хелсон! – с чувством сказал Спратлинг.

Он велел констеблям отвести арестованных в комнату Хелсона. Кроме собственно начальника Отдела уголовных расследований Джей-дивизиона здесь же сидел его коллега из Эйч-дивизиона, сержант Тик, и несколько других детектив-сержантов.

– Как вас сюда занесло, мистер Фейберовский? – удивился Тик, увидев поляка и его друга под конвоем констеблей.

– Пришлось арестоваться, – пояснил поляк. – Иначе толпа на улице растерзала бы нас. Они решили, что мы – Кожаные Фартуки.

– Да, при нынешней публичной истерии я не могу рекомендовать кому-либо заниматься расследованиями, не будучи одетым в полицейскую форму, – согласился инспектор Хелсон.

– Мне только что телеграфировали из участка на Коммершл-стрит, – сказал Тик. – Туда привели одного местного уголовника, Скуибби, который, как и вы, едва не стал жертвой общественного темперамента. Его приняли за Кожаного Фартука и едва не линчевали. Инспектору Чандлеру пришлось выпустить из участка шесть здоровенных констеблей, чтобы предотвратить нападение на участок разошедшейся толпы.

– Что же интересного рассказал Скуибби? – спросил Фаберовский с невольной дрожью в голосе.

– Скуибби болтал чушь, будто бы человек, указавший на него и закричавший: «Держи вора!», и есть убийца, – сказал Хелсон.

Он отпустил констеблей, предложил гостям сесть и распорядился, чтобы сержант Годли налил им чаю.

– Раз уж вы здесь что-то выслеживаете, возможно вам встречались личности, отвечающие этим приметам. – Хелсон положил перед Фаберовским отпечатанную в типографии полицейскую листовку следующего содержания:

«Описание мужчины, который входил в проход дома, в котором было совершено убийство проститутки в 2 утра на 8-е. – Возраст 37; рост, 5 ф. 7 д.; довольно темная борода и усы. Одежда: рубашка, темный жилет и брюки, черный шарф и черная фетровая шляпа. Говорил с иностранным акцентом.»

«Черной бороды нет ни у кого из наших, – отметил про себя поляк. – Да и одежду такую никто из них не носит».

– Меня посетила некая Эмили Уолтер, – пояснил Тик. – Она уверяет, что так выглядел мужчина, который в половине третьего ночи предлагал ей пойти с ним в дом 29 по Ханбери-стрит.

– Думаю, ваша Эмили Уолтер все наврала, – заявил Фаберовский. – Просто уайтчеплские шлюхи норовят примазаться к чужой славе.

– Ну, не знаю, – покачал головой Тик. – Вчера, например, две проститутки из Кроссингемской ночлежки, Элиза Купер и Элизабет Аллен, поведали Абберлайну, что видели в «Британии» троих мужчин, которых незадолго до убийства им показывала одна их подруга, уверяя, что их же видела на Брейди-стрит в ночь убийства Мэри Николз. Что вы скажете на это?

– Не знаю, можно ли доверять этим проституткам… – с сомнением сказал поляк. – Я видел обеих, когда их допрашивал Абберлайн. Полиция располагает какими-нибудь данными, подтверждающими их показание?

– А, это Жемчужная Пол! – презрительно сказал Годли. – Мы с Энрайтом проверили всю Брейди-стрит, но не нашли ничего подозрительного.

– Откуда вам известно о Жемчужной Пол, Годли? – спросил Хелсон.

– Она с этими своими тремя мужиками еще тогда ко мне подходила, когда мы показания миссис Колуэлл по поводу кровавых пятен на Брейди-стрит проверяли.

– Так почему же вы не доложили мне о ней?

– А чего докладывать, если все это пустая бабья болтовня.

– Как видите, возможно, и не пустая.

– Как вы намерены поступить, инспектор? – спросил Тик. – Убийство произошло в моем участке, а Бакс-роу и Брейди-стрит даже не в моем дивизионе.

Тик должен сказать, что он намерен завтра арестовать еврея, которого разыскивает полиция, и может быть это положит конец убийствам. Фаберовский думает, что речь идет об Оструге.

– Вы с инспектором Ридом можете провести расследование сами, когда Рид выйдет из отпуска. Я дам вам сержантов Годли и Энрайта, они помогут вам. Вчера, как вы знаете, Скотланд-Ярд решил объединить дознания, так что никаких проблем не возникнет.

– Сэр, все это пустое дело, – сказал Годли. – Мы все равно ничего не найдем.

– Это ваша работа, сержант.

* * *

В отличие от поляка с Владимировым, Конрой не мог позволить себе взглянуть на двор дома 29 по Ханбери-стрит, хотя ему очень этого хотелось. Он не был достаточно респектабелен, чтобы оцепившая улицу полиция безо всяких подозрений подпустила его к вожделенному дому, и уж тем более у него не было денег, чтобы заплатить жильцам за удовольствие взглянуть одним глазом на двор из окна. Кроме того, Артемий Иванович, вместе с поляком посетивший их после пребывания в участке на Бетнал-Грин, достаточно напугал Даффи возможностью прихода полиции и молодой ирландец, узнав о желании старика, сказал ему не без злорадства и без какого-либо подобия уважения к его сединам:

– Что ты, старый козел, совсем рехнулся! Я в первый раз пошел, так чуть меня не поймали. Уж так этот доктор на меня подозрительно смотрел. Сиди дома! Скоро явится полиция, так что ты должен быть на месте. И не смотри так на дверь. Все равно не выпущу. И вот что, снимай-ка штаны!

– Это еще зачем?! – удивился Конрой. – Я таких вещей не люблю.

– Чтобы не ушел, пока спать буду.

И. несмотря на отчаянные протесты и брыкания, старый ирландец был лишен своим молодым товарищем штанов, которые Даффи завернул в три слоя газет и торжественно положил под подушку.

Но Конрой не оставил своей затеи. Он выкрал отмычку и спрятал ее в коридоре за бочкой с водой. Ему оставалось только дождаться, когда Даффи заснет, и более никаких препятствий не оставалось. Ну а поход в одних рваных кальсонах его не смущал. Кто там ночью чего разглядит! Однако дождаться, когда заснет молодой ирландец, оказалось труднее всего. Едва Конрой собирался покинуть их каморку под лестницей, как вставал Даффи и, принюхиваясь, заворачивал штаны в очередной слой газет.

Наконец, утомленный этим занятием, он все же уснул. Конрой выскользнул в коридор, достал заветную отмычку и путь к осуществлению его мечты был открыт.

Стояла прохлада, и хотя ночное небо над головой было совершенно чистым, со всех сторон по горизонту часто и ярко вспыхивали сполохи зарниц. Путь был знаком, Конрой дождался, когда полицейский отойдет подальше, добежал до Бакс-роу и нырнул из света единственного фонаря в спасительную темноту. Он прокрался мимо памятной по убийству Мэри Николз конюшни Брауна, мимо огромного здания школы, и вышел к перекрестку Бакс-роу с Уинтроп-стрит.

Свет полицейского фонаря ударил ему в лицо.

– Что ты тут делаешь? – спросил констебль Нил, сидевший на парапете, огораживающем железнодорожный туннель под улицей. С той памятной ночи Нил старался в свое дежурство не отлучаться с Бакс-роу, надеясь изловить убийцу и не упустить шанс получить вознаграждение.

Взвизгнув, старик дунул что было сил домой. Его косматая борода развевалась по ветру, а башмаки стучали по мостовой, словно шатуны паровой машины. Нил засвистел и помчался следом.

Старый Конрой не бегал так быстро со времен взрыва Клеркенвиллской тюрьмы. Но это его не спасло. Когда он пробегал под фонарем и готов был уже свернуть на Брейди-стрит, дорогу ему заступил другой констебль. Конрой переложил галс в обратную сторону, но там его уже нагонял Нил.

– Держи его, Тейн! – закричал Нил и ударил Конроя дубинкой.

Этот удар уже не был столь приятен, как тот, которым угостили Конроя вчера утром в оцеплении. Старик пошатнулся, Тейн скрутил ему руки, а Нил тотчас защелкнул на запястьях наручники.

– Уф, здоровый черт! – отфыркиваясь, сказал Нил. – Куда он твой шлем-то сбил?

Тейн испуганно ощупал свою обнаженную голову.

– Боже! – воскликнул он. – Я забыл его на скотобойне!

– Опять! Послушай, молокосос, больше я тебе не налью. Я не хочу получить еще раз такой нагоняй, как неделю назад!

– Ты подожди меня здесь, я только сбегаю туда и обратно, а потом отведу его в участок, – сказал Тейн.

– Ну уж нет! – заявил Нил. – Я убийцу поймал, я за него хочу и награду получить.

И они втроем добрались до участка.

– Сэр! – радостно объявил Нил инспектору Спратлингу. – Я уверен, что это тот самый таинственный убийца. Мы с Тейном поймали его на Бакс-роу, когда он бросился от нас бежать. Убедитесь сами, у него в рукаве нож.

– Что же вы нож у него сразу не отобрали? – спросил инспектор, который только что вернулся с проверки полицейский патрулей и с удовольствием развалился в кресле, вытянув усталые ноги и закурив свою трубку. – И почему он у вас в одних кальсонах?

– Мы с него штанов не снимали, – побожился Нил. – Он так сразу в одних кальсонах и был.

– Ну, так где же нож?

Нил с Тейном обшарили Конроя с ног до головы, но ножа ни в рукаве, ни в кальсонах не оказалось.

– Подойдите оба ко мне и дыхните, – велел инспектор и отложил в сторону трубку, чтобы она не перебивала запах спиртного.

Нил аккуратно подышал, втягивая воздух в себя, зато Тейн дыхнул во все легкие, отчего Спратлинг даже закашлялся.

– От вас воняет сильнее, чем от пивоваренного завода, – заявил инспектор констеблям. – Убирайтесь на свои посты, а после смены мы с вами поговорим. Теперь о тебе.

Конрой вжал голову в плечи и забормотал, спотыкаясь на каждом слове:

– Мы их не резали… Все этот сумасшедший… Нас прислала из Франции русская полиция… Мы пили в трактире, а эти шлюхи нас узнали… Гурин такой дурак, с него никакого толку… Поляк так кричал, так кричал на нас за это… Ну что мы могли сделать? И почему всегда больше всех достается мне?

– Заткнись и отвечай на мои вопросы, – оборвал его Спратлинг.

– Я отвечу, – поспешил сказать Конрой, переводя дух. – Только не бейте меня дубинкой по голове. Утром на Ханбери-стрит меня уже били.

Старый ирландец наклонил голову и, раздвинув свои всклокоченные волосы, продемонстрировал инспектору шишку с запекшейся кровью.

– Да, ребята из Эйч-дивизиона шутить не любят, – согласился Спратлинг, осмотрев шишку. – Только зачем ты бросился бежать от Нила с Тейном?

– Я думал, они опять хотят ударить меня.

– Как твое имя?

– Джозеф Рендл, – сказал Конрой после некоторой паузы, которая потребовалась ему на то, чтобы вспомнить свой конспиративный псевдоним.

– А почему без штанов?

– Я шел из Эссекса в Кент собирать хмель и продал штаны, чтобы купить немного еды, – соврал ирландец.

– Ну вот что, Джозеф Рендл, – сказал Спратлинг. – Иди в свой Кент и не попадайся больше полиции на глаза. Иначе тебя осудят за бродяжничество. И мой тебе совет: уходи скорее из Уайтчепла, здесь не любят таких вот как ты, без штанов. Сегодня мы едва вырвали из рук разъяренных людей и укрыли тут в участке одного частного сыщика и его друга, русского. Уверяю тебя, что оба джентльмена были при штанах, но даже это не спасло их от гнева толпы.

Радуясь такому счастливому окончанию неприятной беседы, Конрой задом попятился к двери и выскользнул на улицу. Тут к Спратлингу ворвался Тейн.

– Почему ты здесь, пьяный остолоп? – гаркнул на него Спратлинг. – Я велел тебе убраться к себе на Брейди-стрит.

– Но сэр, я специально дожидался, пока вы освободитесь, – промямлил Тейн. – Дело в том, что я много раз видел этого бродягу у себя на участке. Мне кажется, что он живет где-то около еврейского кладбища.

– Вон! – проревел Спратлинг, указывая чубуком трубки Тейну на дверь. – Я расскажу обо всем Годли, которому Хелсон поручил обыскать окрестности Брейди-стрит. Если он сочтет нужным, он сам спросит тебя об этом бродяге!