13 сентября, в четверг

Вернувшись после принятия ванны в комнату, Артемий Иванович сидел в кресле и блаженно курил. Три удара в дверь показались ему стуком молотка по крышке гроба, в котором сейчас надлежало упокоиться его утреннему блаженству.

– Мистер Гурин, – заглянул в номер коридорный и добавил по-французски: – Внизу вас ожидают две дамы.

Чертыхнувшись, Владимиров оделся и спустился в холл, увидел на диване Эстер и Пенелопу Смит, и от изумления остолбенел. Раньше он видел их только в скромных простых платьях, а тут они выглядели настоящими светскими дамами. Эстер красовалась в костюме из золотисто-коричневого шелка и бархата, с бобровой отделкой. Пенелопа также была восхитительна: в жемчужно-сером платье, отделанном золотым шитьем и шиншиллой, в таком же жакете и в шляпке красного фетра, украшенной фазаньим пером.

– Не могу поверить, что вы – те самые дамы, которым я лазил под юбки и собирал там цветы, – улыбнулся Артемий Иванович. – Доктор Смит надолго удалился?

– Да, он уехал часа на три, – лукаво ответила миссис Смит. – А доктора Гримбла мы обманули. Мы сказали ему, что уехали в Фехтовальный клуб.

Глаза у Владимирова загорелись, он облизнулся и энергично сказал:

– Тогда мы можем заехать к моему другу Фаберовскому и вместе пообедать где-нибудь на Стрэнде.

Пенелопа захлопала в ладоши и решение было принято. Артемий Иванович остановил кэб у первого же гастрономического магазина и всю дорогу до Сент-Джонс-Вуд обучал дам пить вино прямо из горлышка.

– Где хозяин, Рози? – с шумом ввалился Артемий Иванович в дом на Эбби-роуд, когда они наконец добрались до места.

– Как всегда. Заперся у себя в кабинете.

– Неужели он никогда не ездит как-нибудь развлечься, развеяться? – удивилась Пенелопа.

– После того проклятого дела, когда погиб мой отец, – Розмари показала девушке стоявшую на каминной полке фотографию пожилого джентльмена с бакенбардами, – никогда!

– Сейчас мы его развлечем! – закричал Артемий Иванович и, подняв крышку пианино, извлек из него несколько душераздирающих звуков, после чего вместе с Эстер решительно затопал наверх.

– Что это было за дело? – спросила Пенелопа у Розмари. – Мистер Фейберовски никогда не рассказывал нам о нем.

– Сейчас мне надо сходить за продуктами, – ответила Розмари. – Но как-нибудь позже я вам расскажу о том, что знаю. Берегите мистера Фейберовски, он хороший человек, но его так сильно обманула женщина, которую он любил, что его сердце еще не скоро оттает.

Гости оторвали Фаберовского от бутылки коньяка и чтения вороха утренних газет, на разные лады расписывавших действия полиции и допросы свидетелей.

– Бросай это дело, Степан! – Артемий Иванович решительно отобрал у поляка газету и бросил в угол. – Ничего умного ты там все равно не вычитаешь. Мы приехали, чтобы забрать тебя из твоей кельи и учинить какое-нибудь безобразие!

– Какой же нынче праздник? – спросил Фаберовский.

– Я привез к тебе двух красивых женщин. Разве это не праздник?

– Да, мистер Фейберовски, или вы нам не рады? – кокетливо спросила Эстер.

– Сейчас мы найдем у тебя чего-нибудь выпить для начала, – Артемий Иванович принялся шарить по полкам, – а затем поедем на Стрэнд.

– И мы тоже хотим поискать, – заявила Пенелопа, сама удивляясь пробудившемуся в ней от вина нахальству. – А вдруг мы найдем у вас какие-нибудь тайные любовные письма? Это же так интересно!

Она не глядя взяла со стола у Фаберовского какую-то исписанную от начала до конца тетрадку с засаленными углами и прочла вслух:

– За номер взяли всего пять шиллингов, при том, что меблировка была по высшему разряду: гардины темно-красного цвета, зеркала, свечи, белоснежное белье, большое кресло, широкая кровать; трюмо в подвижной раме такое большое, что постояльцы могли любоваться своим отражением с ног до головы, – Пенелопа удивленно взглянула на поляка, потом вернулась к чтению: – Мне все было в диковинку. Но в тот день судьба приготовила мне возможность увидеть более диковинные вещи. Из всех блаженных дней, оставшихся в моей памяти, этот день был самым светлым. Впервые в жизни я имел счастье лицезреть женские прелести в натуральном виде и демонстрировать свое мужское естество.

– Ну-ка, Пенни, дай мне взглянуть, – заинтересовалась Эстер.

Взяв тетрадку у падчерицы, Эстер бегло полистала страницы, пока не наткнулась на привлекший ее внимание кусок.

– В общем-то, мы оба были совершенно неопытны в этих делах, – прочла Эстер. – После настойчивых уговоров она наконец сбросила свою одежду и осталась в одной легкой нижней сорочке. Я тоже разделся, оставшись в одной рубашке…

Артемий Иванович не понимал того, что читала Эстер, но он ясно видел, как заливалась краской смущения Пенелопа, как она опустила глаза и резко отвернулась к стене, чтобы никто не видел ее лицо. Эстер не переставала читать, хотя голос выдавал ее замешательство.

– Это все правда, мистер Фейберовски? – спросила Пенелопа, не поворачиваясь.

– Я не исключаю этого, – ответил поляк, ухмыляясь.

– Как это гадко!

– Может, и гадко. Я при этом не присутствовал.

– Тогда кто же все это написал?

– Того никто не ведает. Кроме меня. Но я вам не скажу. Некий джентльмен, скрывшийся под именем Уолтер.

– Если эта гадость не ваша, зачем же вы держите ее у себя на столе?

– Потому что если этот джентльмен дорожит своим инкогнито и не желает стать известным всей лондонской публике, он вынужден будет заплатить мне некоторую сумму денег.

– Вы хотите сказать, что собираетесь шантажировать его? – спросила Эстер.

– Совершенно верно. И нисколько этого не стыжусь. Я выступаю в роли суда, приговаривающего виновного в непотребном писании к штрафу. Вся разница в том, что деньги в карман положит не государство и судьи, а я. Но и в том, и в другом случае главное, что зло будет наказано.

– Если бы я знала, что найду это у вас на столе, я бы никогда… – Пенелопа запнулась.

– Рыться в чужих бумагах нехорошо, милая Пенни, – наставительно сказал Фаберовский. – Можно найти чего-нибудь такое, что лучше бы и не находить. Вы бы спросили меня, я бы показал вам, скажем, вот это, – поляк выдвинул ящик стола и показал толстую тетрадь в коленкоровом переплете.

– Что это?

– Я начал писать книгу. В ней частный детектив по имени Дик Райдер бродит по трущобам Ист-Энда, говоря с разной шушерой, и пробует раскопать хоть какой-нибудь ключ или ключи к личности Уайтчеплского убийцы.

– Мы с Эсси решили… – начала Пенелопа, взглянула на мачеху и продолжила: – Мы с Эсси решили возложить свои жизни на алтарь общественной безопасности. Мы станем для Уайтчеплского убийцы приманкой и отдадим его в руки полиции.

– Нет, нет, это будет лишнее! – засуетился поляк. – Вы даже не представляет, каким опасностям будет подвергаться ваша жизнь не только со стороны Кожаного Фартука или кто он там есть на самом деле! Выбросьте эту идею из головы. И вообще, ведь вы собирались развлекаться? Извольте. Куда пан собирался вместе с дамами ехать?

– В какой-нибудь ресторанчик на Стрэнде.

– Я предлагаю посетить обеденные залы Симпсона. Вы не возражаете, если я приглашу с собой Розмари? Бедной девочке совсем одиноко в доме холостяка.

– Она ушла покупать продукты, – пожав губы, сказала Пенелопа.

– Что ж, в следующий раз мы ее обязательно возьмем.

Фаберовский накинул на плечи сюртук, взял цилиндр с тростью и они тронулись в путь.

По просьбе дам они заехали к фотографу, где снялись все вчетвером на карточку, а немного погодя Артемий Иванович с поляком и дамами уже усаживались за столик в ресторане.

Словно отвечая чаяньям Владимирова, на стол явилось рагу из зайчатины с вином и специями, к нему варенье из красной смородины и бутыль токайского. Не довольствуясь этим, Артемий Иванович заказал вслед на французский манер шампанского.

– Эти французы совсем не умеют подавать шампанское. Заморозят, как труп в морге! Артемий Иванович дождался, пока лакей достанет бутылку из ведерка со льдом, откупорит и разольет по бокалам, после чего ахнул большой бокал, словно чарку водки.

Даже выдрессированный сверх меры лакей при виде этого опрокидонта удивленно кашлянул.

– В старинном казачьем роду Гуриных, к которому имеет честь принадлежать мой друг Артемас, существует древний обычай, по которому молодой казак, прежде чем получить в руки шашку, должен задавить медведя голыми руками, – эпическим тоном начал поляк, заказав шампанского у знакомого официанта, отличавшегося от остальных на удивление прохиндейской рожей. – Было то давно, уж лет двадцать тому прошло, и морозы стояли в России такие, что плевок замерзал на лету.

– Это ж сколько градусов было? – спросила Эстер, в благоговейном ужасе прижимая руки к щекам.

– Сто сорок [по Фаренгейту], – сурово ответил Фаберовский.

– Что вы им такое про меня плетете? – озабоченно задергал поляка за рукав Артемий Иванович.

– Я рассказываю, как пан убил первого в своей жизни медведя.

– Какого медведя?!

– Молчите лучше. Взгляните, какими глазами смотрят на пана наши собеседницы, – урезонил Владимирова поляк. – Итак, в тот день мой друг оделся в шубу, натянул рукавицы и отправился до заснеженного лесу за хворостом. С собою у него была только веревка, чтобы обвязывать собранные ветки, и все, что послал ему на тот момент Бог – кусок сыра в мешке. Было темно, как в пекле. Шел он так, шел и вдруг видит: стоит за деревом джентльмен в меховых штанах, наклонившись и тоже, вроде как, хворост собирает. Ну, пошел до него мистер Гурин по старинному русскому обычаю перекинуться парой словечек. «Бог в помощь, мужичок!» – говорит. И тут этот джентльмен встает из-за дерева и оказывается громаднейшим медведем.

– Ах! – воскликнули в голос обе дамы. – И что же сделал мистер Гурин?

– А что бы вы сами сделали на месте мистера Гурина, милые дамы?

– Надо было бежать, – сказала Эстер.

– Кругом глубокий снег, а медведи могут носиться по нему, как породистые жеребцы по беговой дорожке на Дерби.

– Тогда надо было стрелять! – воскликнула Пенелопа.

– Из чего? У него была только веревка и кусок сыра!

– Тогда я не знаю, – сказала Эстер.

– Вы не смотрите, что мистер Гурин кажется таким неуклюжим, мешковатым и с виду дурак дураком. Он в мгновение ока взлетел до самого верху гигантской ели.

Обе дамы с нескрываемым восхищением посмотрели на Артемия Ивановича, который, не понимая ни слова из их разговора, сосредоточенно жевал и краем глаза следил за человеком со шрамом над правой бровью, примеченным им еще в «Короне».

– Если пан соберется ухаживать за миссис Смит, мой ему совет: играйте казака, видите – дамам нравится романтическая экзотика, – сказал Фаберовский Владимирову по-русски и затем продолжил по-английски: – Итак, взгромоздившись на ель, мистер Гурин совсем уж собрался позавтракать и достал сыр, когда медведь полез на то же дерево. Быстренько вернув сыр в мешок, мой друг полез еще выше.

– И что же?

– Увы, к полной неожиданности мистера Гурина, дерево закончилось, а летать он к тому времени еще не умел. Что ему оставалось делать? Он достал веревку и привязал к еловой макушке морским казачьим узлом, а затем, взявшись за другой конец веревки, сиганул вместе с сыром вниз, как орел с вершины скалы.

– А правда, что Казань – это город, где живут одни казаки? – спросила Эстер, желая оттянуть рассказ о страшной развязке.

– Правда, – не раздумывая ни минуты, ответил Фаберовский, который под воздействием шампанского уже стал терять контроль за своими словами. – И вот мистер Гурин, словно Давид, раскрученный пращей Голиафа, описал на веревке полукруг и своим животом, вот этим самым животом, который он сейчас набивает пищей, сокрушил медведя. Медведь взревел, во все стороны полетели перья…

– Он что, летает? – спросила Пенелопа.

– Вы о ком?

– О медведе.

– Как он летел, как он летел! Он кувыркался в воздухе, ударяясь головой о сучья, он ломал ветки в пух и прах и ревел, как медведь!

– Кто ревел, как медведь?

– Мистер Гурин, конечно. И когда он упал на землю, сыр выпал, и с ним была плутовка такова! – крикнул на весь зал Фаберовский. – Как говорится у них на Руси, для чего на зеркало плевать, когда рожа крива!

И поляк, сняв очки и перегнувшись через стол к Артемию Ивановичу, взял его за уши и громко поцеловал в лоб под воображаемым казачьим чубом.