В период с 14:00 до 20:30 Эддоуз приходит к Васильеву и рассказывает, что в Кенте им попался кусок газеты, в которой Джон Келли прочитал показания Тимоти Донована о том, что выкидывал из Кроссингемского ночлежного дома Кожаного Фартука. Она демонстрирует ему клочок газеты. Говорит, что точно знает, что этим Кожаным Фартуком был тот господин, которого она видела с Васильевым в Миллерс-корте. Эддоуз предлагает ему поймать Уайтчеплского убийцу, а награду разделить пополам. Васильев говорит ей о греховности ее пути, предлагает ей вознаграждение потратить на исправительные нужды например, сделать взнос в исправительное учреждение для падших женщин и самой поместиться туда. Он дает ей пять шиллингов и они договариваются встретиться позже у мастерской на Дьюк-стрит.

Затем Эддоуз отправляется в гульбу по трактирам. В одном из них она встречает знакомую из тех, с кем ночевала на складе на Дорсет-стрит, и которая через два дня опознает ее. Она рассказывает о своем разговоре и о том, что сегодня вечером встретится с другом, после чего у нее начнется новая жизнь.

В 20:45 Катрин Эддоуз арестована и доставлена в Бишопсгейтский полицейский участок.

* * *

Полагая, что собрание в клубе уже должно закончиться и ожидавшиеся там подозрительные ирландцы, скорее всего, уже задержаны, сержант Уайт подошел к школе, чтобы узнать у сидевших там в засаде констеблей в штатском, как обстоят дела. Однако на его стук никто не ответил. Сержант постучал сильнее. Но в школе стояла все та же гробовая тишина.

– Проклятье, да что же это такое! – выругался Уайт и забарабанил в дверь кулаками. В здании школы послышалось какое-то шевеление, потом грохот опрокинутой скамейки и шлепанье босых ног по полу. Щелкнул замок и из двери выглянула голова заспанного констебля в одной жилетке.

Уайт втолкнул его внутрь и затворил дверь за собой.

– Что это значит? – заорал он. – Вы на посту или в борделе? Где ирландцы?

– Осведомитель из Особого отдела сказал нам, что их уже не будет, – оправдывался открывший дверь констебль, переминаясь зябнувшими на холодном полу босыми ногами.

– А где твой напарник?

– Я тут, сэр, – ответил второй констебль, стыдливо выглядывая из-за глобуса.

– Немедленно одеваться! – заорал сержант. – Ты сейчас пойдешь в клуб и узнаешь, все ли там разошлись. Скажешь им, что они мешают спать остальным соседям. Если там уже никого нет, оба можете отправляться в участок. Я буду ждать вас там.

Уайт вышел из школы и тут увидел выскочившего из ворот двора Датфилда ирландца. Когда Даффи наконец заметил у школы человека, в котором он мгновенно признал переодетого полицейского, он уже не мог повернуться и пойти в другую сторону, чтобы не вызвать у сержанта подозрения. Не отводя глаз от Уайта, Даффи прошел мимо фонаря и тут запнулся о булыжник.

– Осторожнее, сэр! – предупредительно сказал полицейский.

При звуке его голоса Даффи вздрогнул и промямлил:

– Спасибо, доброй ночи.

– Не правда ли, сегодня ужасная ночь?

– Да, сэр, сегодня холодно.

Даффи приподнял шляпу и пошел, не оглядываясь, к Коммершл-роуд, все более и более ускоряя шаг.

Из школы вышел одевшийся констебль и, поторапливаемый сержантом, прошел во двор Датфилда. Уайт услышал, как констебль вскрикнул в изумлении:

– Ого! Что это?! Сержант, идите скорее сюда!

За время службы в Ист-Энде сержант Уайт привык ко многим отвратительным зрелищам, так что женщина с перерезанным горлом, которую он увидел при свете полицейского фонаря, не вызвала у него сильных эмоций.

– Забирай с собой этого идиота, что торчит в школе, и ступай немедленно в участок, – приказал он констеблю. – И не вздумайте никому рассказывать о том, что вы видели здесь что-нибудь.

Вынырнув через калитку на улицу, сержант Уайт что было сил помчался следом за ирландцем. У Уайта не было сомнений, что он и есть убийца. Но у сержанта не было и сил, чтобы догнать его. Оказавшись на Коммершл-роуд, он увидел вдалеке бегущую фигуру и кинулся в погоню. Его хватило только на то, чтобы добежать до Леман-стрит. Дичь ускользнула от охотника, исчезнув в одной из боковых улиц, и сержанту оставалось только пойти в участок к Пинхорну, чтобы перевести дух и выпить чая.

* * *

Тем временем Дымшиц с Якобсом уже возвратились назад, встретив у пивной «Улей» какого-то подвыпившего мужика, беседовавшего с женщиной. Он убедил их не искать полицию, а проводить его к телу, так как днем из-за толпы, которая непременно соберется, будет невозможно поглядеть даже на место убийства.

– Что это, кровь? – спросил он, когда они вернулись во двор и взялись разглядывать тело при свете принесенного фонаря.

Большое темное пятно тянулось к водостоку в нескольких дюймах от двери в клуб.

– Лепешки мятные жрала, стерва. С каких это пор уайтчеплские шлюхи жрут мятные лепешки? – пришедший с Дымшицем был недоволен, обнаружив, что у убитой всего лишь перерезано горло. – А по зубам, если посмотреть, так ей за тридцать.

– Вы определяете возраст по зубам? – с неподдельным интересом спросил Дымшиц.

– Нет, по рогам. Я барышник.

От ворот в глаза блеснул ослепительный свет полицейского фонаря.

– Отойдите от тела, – раздался грубый голос.

– А кто вы, собственно, такой?! – возмутился Дымшиц, свыкшийся с мыслью, что труп у дверей клуба является его собственностью.

– Констебль Ламб, к вашим услугам.

– Я запомню ваш номер и буду жаловаться!

– Номер 252-Эйч, – хмыкнул констебль. – Я запишу его вам на бумажке, когда будет время. Ты, – обратился Ламб к констеблю, пришедшему с ним, – сходишь в лечебницу докторов Кея и Блэкуэлла в доме 100 по Коммершл-роуд и приведешь сюда кого-нибудь из них. А вы, – он взглянул на Козебродского, – идите в участок на Леман-стрит за помощью. Остальные останутся в помещении. Кто снимает этот дом?

– Я, – испуганно ответил Дымшиц.

– У вас есть замок на воротах?

– Нет. Но у меня есть другой замок.

– Так тащите его сюда. До прибытия инспектора Пинхорна никто не должен покидать двор.

* * *

Артемий Иванович сидел за столом в трактире, печально думая о греховности человеческих помыслов и прихлебывая пиво из глиняной кружки.

Он давно забыл и про Васильева, и про социалистов, когда в «Три бочки» вошла вымокшая еврейка. Весь вид ее, сбившаяся набок шляпка, съехавший на сторону турнюр, теперь висевший комом под правой рукой, которой она придерживала подол платья, показывали, что она только что прекратила свой бег.

– Мамзель Шапиро? – Владимиров менее всего ожидал увидеть ее здесь. – А чего вы, собственно, тут делаете?

– А ты чего тут делаешь?

– Но я же начальник!

– А я спасаюсь от Васильева. Конрой с фельдшером приехали поздно и не успели на последнюю конку, так что нам пришлось идти к клубу пешком. Конрой сказал мне, что догонит, что ему нужно промочить горло. Тут-то все и началось.

– Что началось?

– У вашего Урода был нож! – крикнула Шапиро. – Сука Дарья постаралась. Теперь ищи его по всему Восточному Лондону!

– Где черт не поспеет, туда бабу пошлет! Да как же ты его отпустила? – Владимиров отставил тяжелую оловянную кружку.

– Сам бы попробовал против ножа попереть! – встала над ним Шапиро, уперев руки в бока. – Мне с ним не справиться. Он меня, ублюдок, зарезать пытался и сделал бы это, не будь у меня револьвера.

– Ты понимаешь, голубушка, что сейчас будет? Даффи ждет его, чтобы зарезать шлюху на Бернер-стрит. Если Урод выпотрошит кого-нибудь самостоятельно или, того пуще, попадется со своим ножом полиции – что мы будем делать?

– А что мне было делать? Подставить свое брюхо и попросить, чтобы он потом сходил к тебе и сообщил, что больше никого резать не надо? Тебя это, верно, очень бы устроило. Радуйся, что просто домой не пошла.

– Хватит городить глупости, Хая! – отрезал Артемий Иванович. – Сейчас мы пойдем его искать. Где ты его последний раз видела?

– Да тут неподалеку, против станции подземки на Олдгейт. Мне пришлось бежать от него, а он погнался следом и я добежала почти до участка на Леман-стрит, чтобы отвязаться.

Шапиро наклонилась, подобрала подол и стала пристегивать его к пряжкам резинового жгута, спускавшегося с пояса поверх юбки – уродливого приспособления, к которому вынуждены были прибегать дамы на улице, чтобы не мести юбками грязные тротуары.

– О, Господи, чтоб тебя черт побрал, помоги нам! – Артемий Иванович встал и они с Шапиро пошли к выходу.

Коренастая фигура Барнетта загородила вход. Он не узнал Артемия Ивановича, зло зыркнул на Шапиро и направился прямо к своей благоверной, сидевшей все на том же месте, где ее оставил Артемий Иванович.

– Где ты шляешься, стерва?! – закричал он на нее. – Опять пошла на Олдгейт промышлять? Разве я не обещал, что поколочу тебя, если узнаю, что ты опять пошла на панель?

– Я боюсь, Барнетт, – сказала Келли. – Я не хочу умереть так, как бедняжка Анни Чапмен.

– Не хочешь, чтобы тебя выпотрошили, так сиди дома! – рявкнул Барнетт. – Пойдем!

Он схватил ее за руку и поволок за собой. Владимиров с Шапирой пропустили его вперед и только потом вышли на улицу.

По сточным канавам неслись бурные потоки зловонной воды. Прошедший ливень ничуть не освежил воздух Ист-Энда, а смоченная водой грязная слизь, покрывавшая улицы, лишь засмердела еще сильнее. Сам ливень, казалось, пахнул нечистотами и каменным углем. Сквозь дождевую морось зловещими зеленоватыми пятнами расплывался свет редких газовых фонарей. Справа было пусто, лишь откуда-то издали доносились шаги полицейского да мерцали сквозь туман где-то за Олдгейтской водоколонкой огни кэба, а слева шагах в двадцати Артемий Иванович увидел стремительно несущегося к нему человека, оказавшегося стариком Конроем.

– Я знаю, я знаю где Николай, – засипел старый ирландец глухим от сырости голосом. – Он тут, за углом, подцепил какую-то бабу.

Они поспешили за стариком к углу Дьюк-стрит и вправду увидели в слабом свете фонаря женщину и мужчину, в котором по новому картузу он без труда узнал Васильева. Они стояли совсем рядом, казалось, до них рукой подать. Надо было только подать им знак.

Внезапно Артемий Иванович скрючился, надулся и порывисто зашипел. Шапиро разглядела в темноте, что Владимиров засунул два пальца в рот и подумала, что ему стало вдруг плохо. Артемий Иванович, раздирая себе пальцами рот и отчаянно вертя головой, брызгал слюной, так что испуганной Шапиро пришлось отступить на шаг.

– Что с тобою? – спросила она в изумлении.

Артемий Иванович пальцем затолкал в рот выпавший язык.

– Свистю! – пояснил он. – Обучался-с… Высочайше утвержденный условный секретный свист Департамента полиции… Уф!

Он никак не мог отдышаться.

– В этой Англии и свистеть разучишься! Сырость! Сейчас пойду и надеру ему уши.

– Он увидит тебя и убежит, – возразила Шапиро. – И тогда ищи его, свищи!

– Что же делать? – спросил Конрой.

– Ты останешься здесь, а мы обежим кругом и зажмем его с двух сторон. Чтоб не убежал.

– Молодец, Хая! – похвалил Артемий Иванович. – Мы ему сейчас покажем, гниде!

* * *

Повинуясь Хае Шапиро, Артемий Иванович устремился вслед за ней по узкой улочке прочь от Олдгейт. Шагов через пятьдесят вправо вел широкий проезд между пустым трехэтажным домом и массивным кирпичным зданием склада с надписью большими белыми буквами «Кирни и Тонг», открывавшийся в небольшую площадь или скорее большой двор. Артемий Иванович проскочил мимо него, но Шапиро, на ходу сообразив, что можно срезать угол, ухватила Владимирова за рукав и завернула в проезд. Они пересекли наискосок гулкий пустынный двор, зловещий в болотном свете газовых фонарей, нашли проход через подворотню на небольшую площадь, известную в Спитлфилдзе как Апельсиновый рынок, выбежали на нее и остановились. Площадь с единственным фонарем была загромождена досками и мусором. Слева кусок площади был отгорожен щелястым забором под строительство нового пожарного депо и сквозь разрыв в загородке была видна будка ночного сторожа, но самого сторожа либо не было, либо он спал. Рядом стоял красный фургон на колесах, временно служивший пожарной станцией, и общественная уборная. Они немного постояли, прислушиваясь. Тишину нарушало только чавканье грязи под ногами нетерпеливо переминавшегося Владимирова. Он разглядел на стене вывеску, подошел к ней, оскользаясь на тухлых фруктовых отбросах, и, чиркнув спичкой, прочел название: «Кинг-стрит».

Он иронически ухмыльнулся, но тут Шапиро потянула его за собой, обходя в темноте бочки, доски, глубокие лужи и слабо белеющие кучи извести. Завершив обходной маневр, они вышли на угол с Дьюк-стрит.

– Вон через тот проулок напротив, – сказала она, доставая маленький револьвер и взводя курок, – Урод может ускользнуть на Хаундсдитч. Я перейду на ту сторону на всякий случай.

Она быстро перебежала улицу и скрылась в темноте проулка. Артемий Иванович выглянул из-за угла и смотрел, как Васильев со своей спутницей прошли немного по улице и остановились напротив вывески «Имперского клуба» на правой стороне. Чуть дальше он видел прижавшегося к стене Конроя, готового по первому сигналу броситься к фельдшеру. Артемий Иванович уже поднял руку, чтобы дать отмашку, как услышал из темноты со стороны Апельсинового рынка голос Даффи:

– Ты не видал тут мужчину с женщиной? Они должны были здесь недавно проходить.

– Кого я мог видеть? – обидчиво ответил чужой голос, видимо, разбуженного сторожа в будке. – Тут ходит много народу, всех разве упомнишь?

– Эй, эй! – громко зашептал Владимиров и выдвинулся в круг света от единственного на площади фонаря.

Он схватил Даффи за рукав и потянул обратно на угол с Дьюк-стрит.

– Смотри, вон он, – зашептал Артемий Иванович ирландцу и выглянул из-за угла дома.

Васильев и женщина стояли все там же, где и две минуты назад. Женщина гладила своего спутника ладонью по груди, и что-то говорила, смотря ему в глаза. Со стороны двора раздались гулкие шаги полицейского и на Апельсиновый рынок вышел бородатый констебль. Он обошел забор и свернул на Кинг-стрит, исчезнув во мраке. Стало тихо и Владимиров опять выглянул из-за угла.

Он с ужасом увидел, как почти напротив ворковавшей парочки распахнулась дверь «Имперского клуба» и на улицу вышли трое. Один из них сделал несколько шагов и остановился так, что при желании мог бы рассмотреть лицо Васильева. Двое других, потоптавшись на месте, пошли по улице прочь от Олдгейт и первый последовал за ними. Владимиров взглянул на часы. Была половина второго ночи.

Потоптавшись немного, Васильев и его спутница сделали несколько шагов по направлению к площади, которую не так давно пересекал Владимиров, и исчезли. Артемий Иванович догадался, что там, должно быть, есть еще один проход на площадь, который он не заметил на бегу. Почти тотчас же со стороны Олдгейт к подворотне приблизился Конрой, а из темного проулка выглянула Шапиро.

– Хая, что нам делать? – громко прошипел ей Артемий Иванович, выскакивая на середину Дьюк-стрит. – Тут еще Даффи пришел.

Урода видели!

– Я пойду за тем типом, который видел Урода в лицо. А вы режьте бабу, пока есть еще время.

Она растворилась в темноте, а Артемий Иванович вернулся к Даффи в темноту Апельсинового рынка. Через проход во двор Владимиров увидел, как Васильев и женщина появились во дворике, задержались несколько секунд напротив Апельсинового рынка и исчезли из виду, пройдя в глубь двора.

Артемий Иванович стоял в нерешительности. Он никак не мог решить, бежать ли ему останавливать фельдшера или оставить все как есть. Из двора раздался оглушительный звук, похожий на треск разрываемого коленкора, отозвался эхом от стен домов и вновь все стихло. Теперь уже Артемий Иванович не решался пойти, опасаясь увидеть что-нибудь ужасное.

Прошло еще минут пять, во дворе было тихо. Мимо по Дьюк-стрит прошел полицейский, бросил мимолетный взгляд на Владимирова и Даффи и проследовал дальше.

– Все, идем забирать Николая, – толкнул ирландца в плечо Артемий Иванович.

Они осторожно нырнули в подворотню и вступили во двор. Васильев стоял в единственном темном углу слева от въезда на площадь перед пустым домом и угрюмо смотрел на распростертое перед ним тело. Через проход со стороны Дьюк-стрит во двор проник Конрой и присоединился к ним. Они подошли сзади к Васильеву, и Даффи выбил у него из рук нож.

– Надо отсюда тикать, – сказал Артемий Иванович, поднимая нож с мостовой. – Мы с Даффи поведем Николая, а ты, Патрикей, отойди куда-нибудь в сторонку и напиши, чего там просил Фаберовский.

Даффи достал из кармана мелок, завернутый в бумагу, и всучил его Конрою. Васильев тоже по-крабьи, боком придвинулся к старику и прошептал на ухо:

– Тут у меня есть кое-что. Спрячьте это где-нибудь, иначе Гурин с Фаберовским отнимут у меня это.

Он сунул в руку Конроя что-то мягкое и липкое.

Столовым ножом, который всегда носил с собой в кармане, старый ирландец отхватил у трупа кусок фартука и завернул в него то, что ему передал фельдшер.

Затем они расстались, и Конрой ушел через подворотню на Дьюк-стрит, а Владимиров, Даффи и Васильев покинули площадь через широкий проезд. Артемий Иванович хотел сразу же идти на Олдгейт и взять там кэб, фонари которого он уже видел, но тут со стороны Олдгейт послышались приближающиеся шаги констебля и треск старомодной полицейской трещотки. Метнувшись назад в проезд, Владимиров ткнул плечом в дверь, которая вела в пустой дом, гнилые доски треснули и слабый запор повис на ржавом гвозде.

– Быстрее сюда! – Артемий Иванович втащил молодого ирландца и Васильева внутрь и прикрыл дверь.

* * *

Когда во втором часу ночи в полицейский участок на Леман-стрит ворвался Козебродский, едва не сметя двух констеблей, дежуривших у дверей, инспектор Пинхорн спал сном праведника, развалясь в кресле, расстегнув мундир и взгромоздив ноги на стол. Даже крики Козебродского об убийстве не в состоянии были его разбудить, так что сержанту Уайту вместе с констеблем Смитом, доставившим Козебродского в участок, пришлось изо всех сил трясти инспектора за плечо.

– Что, убийство?

Он снял ноги со стола, туго соображая, где он. Козебродский в волнении продолжал тараторить, но Пинхорн заткнул уши ладонями и замотал головой:

– Зачем вы кричите так, сэр? Если я еще не проснулся, то это не значит, что я глухой. Господи Боже мой, почему мне так не везет?

Козебродский смущенно умолк, ведь он вовсе не желал обижать этого измученного бессонной ночью полицейского офицера. Он почтительно наклонился к приведшему его констеблю Смиту и спросил его на ухо:

– Как зовут вашего начальника?

Констебль удивленно ответствовал, глядя, как Пинхорн подошел к умывальнику и плеснул водой себе в лицо:

– Инспектор Пинхорн!

– Пиня Хорн?! Как?! Разве инспектор тоже еврей?

– С чего вы взяли? – в изумлении выпятился Смит.

– Но как же Пиня? Моя мама всегда говорила моему папе Пинкасу: «Послушай, Пиня, да ты сущий дурак! Твоя сестра Двойра вышла замуж за русского урядника и теперь важная госпожа, а ты даже жениться не мог нормально и так и остался обычным молочником!» А папа Пиня отвечал ей: «Голда, покажи мне такого урядника, чтобы я мог за него выйти замуж!» А моя мама на это говорила…

Поеживаясь от сырости, проникавшей через раскрытую дверь, Пинхорн капризно оборвал разглагольствования Козебродского и велел сержанту Уайту, вытирая лицо полотенцем:

– Возьмите констеблей и отправляйтесь туда вместе с этим крикуном. Я понимаю, что вы всю ночь на ногах, но надо же кому-то пока представлять на месте Отдел уголовных расследований. А мне принесите чаю, да покрепче.

Пока инспектор сидел у себя за столом и хлебал темно-коричневую бурду в эмалированной кружке, констебль Смит докладывал то, что ему удалось узнать, когда на очередном круге он проходил Бернер-стрит и увидел у двора Датфилда возбужденных людей.

– Ламб запер ворота, и теперь там на улице собралась большая толпа. Нужна санитарная тележка, чтобы перевезти труп в морг.

– Кого хоть убили-то?

– Бабу какую-то. Во дворе клуба на Бернер-стрит.

– Выпотрошили?

– Нет, только горло перерезали. Похоже, что человек, нашедший ее, спугнул убийцу.

– Ну как всегда! – Пинхорн в сердцах отодвинул от себя недопитый чай.

– Лучше бы он поймал его! – поддакнул Смит.

– Зачем? Мы и сами как-нибудь поймаем. Лучше бы убийца успел выпотрошить ее, а то какой мне интерес в том, что я поймаю какого-нибудь пьяницу, зарезавшего свою супругу за то, что у нее в супе обнаружился его пропавший носок? Ладно, констебль, забирайте тележку. Кто-нибудь из докторов уже приходил на место?

– Ламб послал за доктором Блэкуэллом.

– Эх, проклятье, надо телеграфировать в Скотланд-Ярд и в участок на Коммершл-стрит старшему инспектору Уэсту, чтобы шел сюда. И вызвать доктора Филлипса со Спитал-сквер. Идите, констебль, я дождусь доктора и приду.

* * *

Спустя минуту после того, как Владимиров с Даффи и фельдшером укрылись в пустом доме и часы на Спитлфилдзской церкви пробили без четверти два, констебль Уоткинз, завершая очередной круг, вошел на Майтр-сквер и увидел в темном углу справа у забора тело женщины. Он посветил фонарем, затем подошел поближе и наклонился. Зрелище, которое он увидел, привело его в ужас. Сначала он забарабанил в дверь, за которой скрывался Артемий Иванович со своими подопечными.

– Может быть ему стоит открыть? – шепотом спросил Владимиров у Даффи, чувствуя, как все обмерло у него в груди, и налегая задом на незапертую дверь. – Скажем, что это не мы. Может, мы сюда по нужде зашли.

– Не поверят, – возразил ирландец. – На Апельсиновом рынке отхожее место есть.

– Я хочу пить, – прошептал Васильев. – И мне надо вымыть руки.

За дверью снаружи раздалась ругань и констебль, сообразив, что в пустом доме никого не должно быть, бросился к приоткрытой двери склада Керни и Тонга, где, как он знал, должен был сидеть ночной сторож, бывший полицейский.

– Спрячемся наверху. Да не по лестнице! – Артемий Иванович отвесил ирландцу звонкую оплеуху. – По перилам ползите, тут на полу пыли наверное, как под диваном в швейцарской у нас в петергофской гимназии. Сразу наследим.

Первым, как самый ловкий, полез Даффи. Преодолев один лестничный пролет, он сполз на пол, и вверх по перилам стал карабкаться Артемий Иванович. Он долго елозил животом по перилине, которая шаталась и жалобно стонала, но не мог сдвинуться ни на пядь.

– Толкай, урод, – рыкнул он на Васильева. – А ты тащи меня сверху.

Совместными усилиями агент был доставлен на второй, а затем и на третий этаж.

– Нет, вниз по перилам спускаться гораздо приятней и быстрее, – сказал он, отдуваясь. – Ну-с, что у нас здесь такое?

Он прошел через коридорчик со скрипучим дощатым полом до двери в совершенно пустую гулкую комнату, выходившую окном на площадь, поднял затянутую паутиной раму с закопченным стеклом и услышал, как на всю площадь голосил констебль:

– Бога ради, приятель, выходи!

Сторож на складе подметал лестницу и недовольно спросил, вглядываясь в бородатое лицо констебля:

– В чем дело, Уоткинз?

– Ты представляешь, Джордж, здесь очередная женщина, разрезанная на куски!

– Не может быть! – недоверчиво ответил сторож.

Покинув свой пост, сторож вместе с Уоткинзом подошли к трупу, лежавшему около тротуара в углу площади.

– Да, Уоткинз, тебе повезло! – со знанием дела протянул Джордж. – Причеши бороду и застегнись на все пуговицы, сейчас сюда понаедет все твое начальство.

– Лучше бы ты сходил за помощью на Олдгейт, – заворчал Уоткинз. – А я пока труп покараулю.

– Да он не убежит, – успокоил констебля сторож, однако вставил свой свисток в рот и залился переливчатым свистом, слышным далеко окрест.

– Пересидим здесь, – сказал Артемий Иванович ирландцу и Васильеву. В углу комнаты, куда не доставал свет горевших на площади фонарей, он ощупал покрытую клочьями старых сырых обоев стену, содрал большой шмат, положил на пыльный пол прямо на трещавшие под ногами осколки битого стекла и куски отвалившейся штукатурки, и сел. – Главное теперь – не шуметь. И еще бы что-нибудь съесть.

– Там на площади один только констебль остался, – сказал Даффи. – Давайте выскочим, оглоушим его каким-нибудь кирпичом и убежим.

– Сиди уж, – струсил Артемий Иванович. – Пока кирпич искать будем, тут вся лондонская полиция соберется.

– Тогда мы до вечера голодные сидеть будем, если полиция нас раньше не найдет. А даже и найдут, то тоже враз не накормят.

– Тс-ссс! – зашипел Владимиров. – Уже идут.

Он выглянул в окно и увидел сторожа, приведшего на помощь Уоткинзу двух констеблей.

– Наконец-то! – воскликнул Уоткинз. – Один пусть останется у тела, а второй сходит за доктором Секейрой, он живет ближе всего отсюда, на Джури-стрит. Мне надо сходить на Бишопсгейт в участок и сообщить о случившемся инспектору Колларду.

– Здесь где-то должна быть кухня, – сказал Артемий Иванович, отходя от окна. – А на кухне не может не быть съестного.

– Тут нет даже тараканов, – возразил Даффи.

– Это мы сейчас увидим.

Владимиров вышел в коридор и направился в дальний его конец. Здесь действительно было помещение, служившее когда-то кухней, даже с остатком газовой трубы, сиротливо торчавшей из пола. На стене висел растрескавшийся кособокий ящик с отломанной дверцей. Артемий Иванович сунул туда руку и пошарил, наткнувшись на что-то твердое, словно камень. Он достал подозрительный предмет и подошел к окну. При свете, пробивавшемся сквозь грязное стекло, они с Даффи определили, что это, скорее всего, когда-то было хлебом. Владимиров постучал предметом по стене, с потолка посыпалась штукатурка и они спешно покинули кухню.

– Может, у тебя, Николай, есть чего съесть? – спросил Артемий Иванович у прикорнувшего в углу комнаты Васильева. – Тебе же Дарья пирожки давала.

– Я уже съел их.

– А больше у тебя ничего съестного нету?

– Нет, у меня все Конрой отобрал, – промямлил фельдшер.

– Что хоть было-то?

– Кусочек почки. И еще там всякое…

– Ах, почки! – причмокнул Артемий Иванович. – Телячьи почки сотэ, да под соусом-томат с мадерой, да с жареным картофелем… Откуда они у тебя?

– Из брюха-с.

– Ясно, что не из зада. Какие, телячьи или воловьи?

– Женские-с.

Кисло-сладкий ком подступил к горлу Артемия Ивановича и он подбежал к окну. Тотчас снизу раздался удивленный голос:

– Что это вам упало на цилиндр, доктор Секейра?

Доктор Секейра задрал голову и посмотрел на небо. Затем снял свой лощеный шелковый цилиндр и внимательно оглядел его.

– Должно быть, это птичка, – сказал он неуверенно.

– Уж очень велика, – выразил сомнение приведший доктора констебль.

– Ее просто укачало, – со знанием дела объяснил сторож.

– Как это неприятно. Господа, принесите мне воды.

– И мне, – сказал сверху Артемий Иванович, но его, к счастью, никто не услышал.

Пока сторож бегал к себе на склад за водой, констебль посветил доктору фонарем на тело, но Секейра лишь отрицательно покачал головой.

– Нет, констебль. Я как правило лечу живых людей, а вправлять кишки покойникам – дело полицейского врача. Не хватало только, чтобы меня обвинили в краже полфунта печенки для научных целей. Без полицейского хирурга я не буду проводить детальный осмотр. Давайте дождемся его прибытия.

* * *

– Я думал, они несчастные, а они вон что устроили! – заявил инспектор Пинхорн, пролезая через узкую калитку в воротах двора Датфилда. – Будь теперь моя воля, я бы этот жидовский клуб на Бернер-стрит вовсе закрыл! Ну что, доктор Филипс?

Доктор вынул руку из расстегнутого лифа мертвой женщины и сказал, вытирая ее надушенным платком:

– Пульса нет. Жизнь в ней потухла окончательно, однако она все еще теплая.

– Ее выпотрошили?

– Нет, только перерезали горло.

– Жаль, но может это и к лучшему – меньше возни, – сказал Пинхорн. – Всем доброе утро. Уайт, где ваш патрон, инспектор Салливан?

– Я уже вызвал его телеграммой. Он вот-вот должен приехать.

– Абберлайн тоже приедет?

– Не знаю.

– А зря. Мне тогда бы не пришлось допрашивать все это быдло.

– Вот тут мистер Мэттью Пакер, зеленщик, – сказал сержант Уайт Пинхорну. – Его фруктовая лавка находится слева от ворот.

– Ой! – скривился Пинхорн. – Допросите его сами.

– Да, это просто ужасно! – воскликнул Пакер. – Но я ничего не видел. В половине первого я закрыл ставню на своем окне, из которого я торгую фруктами, и не видел никого.

– Кто еще проживает у вас в доме?

– Моя жена и двое квартирантов.

– Они тоже ничего не видели и не слышали? – устало спросил сержант.

– Нет, если бы они что-нибудь слышали, они бы давно проболтались мне. Женщины, они знаете какие болтливые! А даже если бы они что-нибудь и сказали мне или вам, то стоит ли им верить? Они же могут такого напридумывать, что потом сам черт ногу сломит.

Из приехавшего кэба выбрался инспектор Салливан и подошел к сержанту Уайту и Пакеру.

– Перед тем, как прийти в участок после проверки поста в школе, – сказал ему Уайт, – я зашел к вашему Курашкину домой и узнал, что он, уходя из клуба, видел высокого старого ирландца с рыжими усами.

– У него была борода? – спросил инспектор.

– Нет.

– Это Рендл! – безапелляционно заявил Салливан. – Бороду он наверняка сразу после бегства сбрил. Пинхорн в клубе? Пойду, переговорю с ним.

– Салливан! Идите сюда! – крикнул Пинхорн, завидев, как в щель в воротах протиснулся знаменитый скотланд-ярдовский полиглот. – Черт побери, что за темнота! Где этот Ласк со своим комитетом, он обещал на каждом углу понаставить фонарей?!

– Что-нибудь уже удалось найти? – спросил Салливан.

– Что можно найти в такой темноте! – воскликнул Пинхорн.

– Могу я уже осмотреть руки и одежду проживающих во дворе или находящихся в клубе лиц на предмет обнаружения пятен крови? – поинтересовался доктор Филлипс.

– Вы можете даже взять у каждого мочу для анализа на наличие сахара, милейший доктор, – ответил инспектор. – Салливан, пойдемте в клуб, там светлее.

Офицеры поднялись на второй этаж и расположились в большой комнате, служившей залом для собраний.

– Я протестую! Я буду жаловаться на вас в суд, – прокричал человек, которого, грубо толкая в спину, притащил с улицы констебль. – Я только пришел посмотреть, я никого не убивал!

– Кто это, констебль Смит? – спросил Пинхорн.

– Трактирщик, владелец пивной здесь на углу. Я несколько раз проходил мимо его заведения перед убийством, и у него все время были какие-то посетители.

– Это действительно так?

– Да, сидели у меня двое.

– Они торчали у вас до самого закрытия? – спросил Пинхорн.

– Нет, они ушли примерно без четверти час.

– Ot bisovy deti! – воскликнул Салливан. – То есть незадолго до убийства! Позовите мне сержанта Уайта. Опишите этих двоих, констебль.

– Один высокий, пожилой, с усами, а второй молоденький, чернявенький, среднего роста. Мне показалось, что они оба ирландцы.

– Какого роста был старый и высокий? Выше констебля?

– Дюйма на три повыше.

– Это с надетым шлемом или без него? – уточнил Пинхорн.

– Если со шлемом, то в аккурат то и будет.

– То есть примерно пять футов одиннадцать дюймов, – подвел итог Салливан. – Без сомнения, это старый ирландец с Брейди-стрит. А второй посетитель – очевидно, его напарник. Мы за ними обоими давно следим. Уайт, вы слышали?

– Да, сэр.

– И вы видели этого человека? – Салливан посмотрел прямо в лицо Уайту.

– Мои люди не смыкали глаз, – сказал Уайт, хотя у него не было сомнений, что речь идет о том самом мужчине, которого они видели выходящим из двора Датфилда перед тем, как обнаружили труп. – А я, как вы мне приказали, ежечасно проверял их. Но никого подозрительного на улице не было замечено.

– Я видел чернявого два раза, – сказал констебль Смит. – Один раз я обогнал его, когда он шел под руку с какой-то женщиной по Фэрклаф-стрит и она показала мне язык, а второй раз, примерно в половине первого, он стоял на углу один и следил за парочкой, стоящей около школы. Увидев меня, чернявый сразу шмыгнул в пивную. А парочка была очень странной, сэр. Я уверен, что женщина, которая стояла там на углу с мужчиной – та самая, что лежит во дворе.

– Около школы, говорите? – перебил его Салливан, выразительно взглянув на Уайта.

– Она стояла на Бернер-стрит напротив двора Датфилда вместе с мужчиной. Он был чисто выбрит, имел респектабельный вид, у него была темная одежда и темный шлем с двумя козырьками. На глаз ему было около тридцати восьми, ростом он примерно с меня, в руках у него было что-то, завернутое в газету, дюймов восемнадцать длиной и шесть-восемь шириной.

– Ну как, Уайт? – саркастически спросил Салливан. – За чем же тогда этой ночью наблюдали ваши люди?

– Эти двое оба были у нас в клубе две недели назад, – заявил вдруг Адлер, стоявший в сторонке в толпе социалистов, тихо обсуждавших произвол властей, обыскавших их с ног до головы. – Тот высокий приставал сперва и ко мне, и к Козебродскому, а потом и этому молодому ирландцу делал непристойные предложения. Их привел сюда один мерзавец, русский, который грязно приставал всю сегодняшнюю ночь к моей невесте!

– Да, да, пожалуйста, расскажите про русского. – Салливан оставил Уайта и подошел к социалистам. – Он среднего роста, полный, неряшливо одет, носит на голове котелок, иногда пользуется пенсне?

– Да, это он, – сказал Адлер. – Он терроризирует наш клуб с августа месяца. Он утверждал, его зовут Гурин.

– Раз уж вы, Уайт, в эту ночь проглядели все, что можно, отправьте своих бездельников по гостиницам и найдите мне, где остановился русский по имени Гурин.

– Послушайте, Салливан, – прекратил разговоры Пинхорн. – До окончания дежурства у нас мало времени и я хочу к пяти часам завершить все допросы. У нас только три часа. Разбираться с ирландцами вы можете у себя в Скотланд-Ярде. Сержант Уайт, обыщите клуб. Молчать, недоноски! Вас не спрашивают. А вы, констебль, отвезите труп в морг.

* * *

Было без пяти два, когда констебль Уоткинз добрался до участка и сообщил инспектору Колларду об убийстве на Майтр-сквер. Выслушав Уоткинза, инспектор раздраженно заявил:

– Вздор, Уоткинз! Ведь баб потрошат в Ист-Энде, а не у нас в Сити. Это явная ошибка. Уоткинз, вам известно, что полицейский должен не только предотвращать преступления подданных Ее Величества, но по возможности исправлять и их неумышленные ошибки?

– Сэр? – констебль ничего не понимал и недоуменно вытаращился на начальника. – Но мне говорили, что майор Смит специально приказал усилить патрули в Сити, потому что у нас тоже может произойти убийство.

– Неужели вы не могли перетащить труп к соседям? – сокрушенно покачал головой Коллард. – Голова нужна полицейскому не только для того, чтобы носить шлем.

– Вы правы, сэр, – Уоткинз задумчиво почесал бороду. – Но вы же знаете, что в Спитлфилдзе полно патрулей!

– Ну ладно, раз уж вы так оплошали, утрем нос ищейкам из Скотланд-Ярда, – инспектор приметно воодушевился. – Вы уже послали за доктором?

– Да, сэр, послал за доктором Секейрой с Джури-стрит.

– Нашли за кем посылать! Я же инструктировал вас, что вы должны вызывать только полицейских хирургов! Ну-ка, ответьте мне: кто у нас полицейский хирург?

– Доктор Браун, сэр.

– Я отправлю сержанта за доктором Брауном, хотя это вы сами должны были сделать в первую очередь.

Уоткинз опустил глаза и взялся теребить бороду, а инспектор Коллард, воодушевленный неожиданной возможностью показать этим ищейкам из Скотланд-Ярда, как надо работать, развил бурную деятельность. Он тотчас отрядил сержанта за полицейским хирургом доктором Брауном, отправил телеграммы суперинтенданту Фостеру, инспектору Макуилльяму из отдела уголовного розыска Сити, а также временно исполняющему обязанности комиссара полиции Сити майору Смиту, а сам в сопровождении Уоткинза и еще нескольких констеблей двинулся к Майтр-сквер.

* * *

– Я тебе припомню эти почки, – ворчал Артемий Иванович, сидя на куске обоев и пытаясь разломать окаменевший хлеб. – Урод тряпошный!

– На площадь пришли еще трое, – сообщил Даффи, который наблюдал за происходившим во дворе из окна. – Все в штатском, наверное, детективы.

Владимиров вскочил и сменил ирландца на наблюдательном посту.

– Детектив-констебль Халс из отдела уголовных расследований Сити, – представился один из пришедших. – Мы услышали свисток сторожа, когда находились на Хаундсдитч, и пришли узнать, в чем дело.

– Убийца из Эйч-дивизиона на этот раз выпотрошил жертву на вашей территории, – ответил сторож со склада.

– Когда убивают и потрошат проститутку в ста ярдах от тебя, – сказал Халс, – за границами Сити, кажется, что все это происходит где-то в Австралии. Но это обман и убийца не признает границ дивизионов. Я пройду по самому вероятному пути его отхода обратно к себе в Уайтчепл: по Стони-лейн до Миддлсекс и по ней на Уэнуорт-стрит.

– Убийца-то не признает, – заметил один из детективов, – а вот наши коллеги из Эйч-дивизиона очень даже чтят их. Смотри, как бы тебе не настучали там по ребрам за то, что ты сунулся к ним.

– Они не узнают, я в штатском. Пока буду ходить, обыщите окрестности, – велел Халс и энергично зашагал прочь во тьму, а оба детектива направились к дверям пустого дома.

Констебли сели рядом со сторожем на ступеньках склада, а доктор Секейра, потоптавшись около тела, тоже присоединился к ним и закурил сигару.

Иерихонской трубой прозвучал в гулком пустом доме скрип открываемой двери, и Артемию Ивановичу показалось, что сейчас, как в Писании, рухнут стены и они трое, беззащитные, окажутся открытыми взорам сыщиков.

– Да какой идиот станет укрываться в доме, – донесся голос снизу. – Вот видишь, по лестнице никто не поднимался. Пыль нетронута, на ней не видно ни единого следа.

– Зато на перилах нет пыли, – возразил уже другой голос.

– Это шпана из школы залезает сюда через окно, а потом катается по перилам. Они и дверь выломали. Пойдем лучше посмотрим, нет ли кого за забором перед школой. Там и посветлее.

Их мирный разговор нарушил гулко прогремевший по всему двору возглас Колларда:

– Уоткинз! На кого вы оставили труп? Я не вижу здесь ни одного живого человека!

– Но сэр, да вот же их целая куча сидит на ступеньках лестницы!

– Действительно… – Коллард подошел к сидевшим и направил на них луч своего фонаря. – Что это за люди рядом с вами, доктор Секейра? Судя по форме, наши, полицейские. А те двое, что толкутся у забора?

– Говорят, что они детективы из отдела уголовных расследований.

– Да? Как-то слабо они похожи на детективов. Клерки какие-то… Раз вы детективы, я приказываю вам обыскать окрестности. Вдруг убийца обронил какую-нибудь улику.

– Мы уже обыскали пустые коттеджи и здание школы. Обшарили все до последнего закоулка.

– Тогда пройдитесь по улицам кругом. Здесь вы будете только мешаться.

Детективы покорно встали и побрели прочь с Майтр-сквер, а Артемий Иванович, успокоившись, вновь принялся долбать сухарь, положив его прямо на подоконник. Но инспектору Колларду так и не дали развернуться во всю мощь. Едва он приказал оставшимся с ним констеблям и Уоткинзу светить ему фонарями и встал на четвереньки, чтобы исследовать двор дюйм за дюймом, пришел доктор Браун с инспектором Макуилльямом.

– Если бы я не видел вас и этот труп сейчас здесь собственными глазами, инспектор Коллард, я бы не поверил, что такое кошмарное убийство могло произойти на вашем участке, – сказал Макуилльям, поднимая Колларда с колен.

– Да, сэр, то же самое я говорил констеблю Уоткинзу. «Тебя уважает начальство, Уоткинз, – сказал я ему, – а ты так себя ведешь!»

– В Сити не должны происходить подобные грязные преступления, – наставительно произнес Макуилльям. – Вы уже приказали обыскать местность?

– Да, сэр, я выслал двух детективов.

– И еще один пошел искать убийцу, – подал свой голос сторож со склада.

На площадь с грохотом въехал хэнсомский кэб с висевшими позади тремя детективами и майором Смитом вкупе с суперинтендантом Фостером внутри. Начальство выбралось из кэба и на площади наступила тишина, в которой явственно было слышно, как в пустом доме Артемий Иванович кирпичом долбит окаменевший сухарик.

– Что это? – спросил майор Смит.

– Дятел, – сказал сторож. – Он уделал цилиндр доктору Секейре.

– Прекратите молоть чушь! – вспылил Макуилльям. – Какой дятел может быть в Сити!

Стук прекратился.

– Вот идет детектив Халс, – сказал доктор Секейра, чтобы отвлечь разговор от своего испорченного цилиндра. – Он ходил по следам убийцы.

– Я дошел до Гоулстон-стрит, – объяснил возвратившийся Халс, – вышел по ней на Уайтчепл-Хай-стрит и вернулся сюда. Но я не заметил ничего подозрительного.

– Не поймали… – с сожалением протянул майор Смит. – Придется извещать обо всем Эйч-дивизион. Кто возьмется?

– Сержант Халс, – подозвал детектива инспектор Коллард. – Вы уже ходили сегодня куда-то в ту сторону, зайдите в участок на Леман-стрит, он ближе всего.

– Да-да, сходите, – согласился майор Смит. – Возьмите с собой детектива Ханта. Значит убийца все-таки не уехал за границу, как я думал, и не оставил своего занятия. Теперь-то мы его поймаем.

Майор Смит подошел к трупу, потом задрал голову и взглянул на слепые окна пустого дома. Артемий Иванович в ужасе отшатнулся вглубь комнаты, хотя и знал из гимназического учебника, которым старшеклассники в 3-й гимназии однажды ударили его по голове, что в камере-обскуре ничего не возможно разглядеть.

– Что там? – тревожно спросил Даффи.

– Молчи лучше! – огрызнулся Артемий Иванович и вернулся к окну.

– Я был сегодня ночью в участке на Клоук-лейн неподалеку от Саутуоркского моста, но там совершенно невозможно спать, – рассказывал кому-то в темноте майор Смит. – Перед участком железнодорожный товарный склад, позади него – скорняжный, и оттуда от кож такая вонь, что хоть помирай. Какое облегчение было, когда над моей головой зазвенел звонок и мне сообщили, что на Майтр-сквер совершено убийство. Доктор Браун, вы можете осмотреть тело. Кстати, никто не слышал, люди из Особого отдела уже сделали обыск на Виндзор-стрит?

– Сразу, как только стало известно об убийстве, – ответили майору. – Но ничего и никого не нашли.