3 октября, в среду

Незадолго до полудня в сонную атмосферу сыскной конторы на Стрэнде ворвалась буря в виде мистера Ласка казначея Комитета бдительности мистера Ааронса, а также веселого румяного джентльмена, представившегося редактором «Ивнинг Ньюс» – вечерней консервативной газеты.

– Кто из вас сыщик Огастин Гранд? – Ааронс был настроен решительно и деловито.

– Я этот сыщик, мсье, – подавляя зевок, ответствовал француз, вынырнув из своей спальни.

– Один джентльмен рекомендовал вас мне, сказав, что в свое время вам удалось раскрыть знаменитое похищение бриллиантов миссис Хогган, – обратился к нему Ласк.

– Да?! Ну что ж, очень может быть, очень может быть… Бриллианты Хогган? Ах да! О, какие это были бриллианты! А какая жгучая дама была эта Хогган! А что бы вы хотели от нас?

– Так вы работаете не один? – недовольно спросил мистер Ааронс голосом обманутого при подписании контракта подрядчика, переглядываясь с редактором. – Но это существенно увеличит наши расходы!

– В нашем деле невозможно работать одному! – воскликнул француз. – Только в дешевых романчиках, печатающихся в иллюстрированных подарочных альманахах вроде «Битонского рождественского сборника», существуют сыщики-консультанты, которые в одиночку раскрывают дела, рассматривая следы в лупу и читая надписи кровью на стене. Надеюсь, ваша уважаемая газета достаточно солидна, чтобы не быть падкой на дешевые сенсации?

– Сэр! – воодушевлено вскричал редактор «Ивнинг Ньюс». – Нам нужна правда и только правда! Мы вместе с Уайтчеплским комитетом бдительности совсем отчаялись в своих надеждах на то, что полиция сумеет найти убийцу, и намерены провести собственное расследование.

– Тогда вы обратились как раз по адресу, – сказал Батчелор, чья огромная фигура появилась уже из своей спальни по другую сторону гостиной.

– Без ложной скромности могу сказать, что никто в Лондоне не сможет сделать это дело так профессионально, – заявил француз.

– Мы так счастливы, что обратились к вам, – удовлетворенно сказал редактор, переглянувшись с мистером Ласком, одобрительно кивнувшим головой.

– Мы нанимаем вас, – поддакнул Ааронс. – У нас назначен митинг с осуждением комиссара и министра внутренних дел, к тому же нам надо подготовить петицию королеве. Так что давайте оговорим сумму и уже завтра вы приступите к поискам.

* * *

– Да я бы наложил на себя руки, если бы был тем полицейским, который находился в патруле на том месте, где убили мою несчастную Лиз! – низенький пьяный мужчина смахнул слезу, повисшую на усах, и уставился на Пинхорна, невозмутимо сидевшего в кресле.

– Я бы тоже наложил на тебя руки, – сказал инспектор и добавил, увидев заглянувшего в дверь поляка: – Заходите, мистер Фейберовски.

Приехавший в участок на Леман-стрит узнать новости Фаберовский прошел в комнату и сел на стул у стенки рядом с инспектором Салливаном.

– Это кто? – спросил он у соседа.

– Майкл Кидни, любовник Элизабет Страйд, которую убили на Бернер-стрит, – пояснил Салливан.

– Я хочу увидеть детективов и взглянуть им в глаза, – заявил Кидни.

– Зачем они тебе нужны? – спросил Пинхорн.

– Я тут услышал кое-что и уверен, что смогу поймать убийцу.

– Как же ты хочешь это сделать?

– Я заманю его и схвачу, если мне дадут командовать силами детективов и я сам буду расставлять их.

– Командовать детективами не доверяют даже мне, – оборвал его пьяную речь Пинхорн. – А свои бредни ты будешь излагать коронеру на дознании. И запомни – тебе самому еще предстоит доказать свое алиби.

Внезапно за дверью раздался шум, в комнату заглянул сержант и сообщил:

– Там к вам два еврея, сэр. Говорят, что один из них наверняка видел убийцу.

– Посадите эту пьянь в камеру, пусть прочухается, и ведите евреев сюда, – сказал Салливан, вставая со своего места и оживленно потирая руки. – Евреи редко проявляют желание что-то сообщать нам.

Он занял место за столом рядом с большой грифельной доской, а Пинхорн подсел к поляку. Сержант увел Кидни, а через пару минут в другую дверь вошли двое в широкополых еврейских шляпах.

Один из пришедших походил на актера своим бритым лицом. Он молчал как рыба и его приятель на ломаном английском языке объяснил, что его друг умеет говорить только на еврейском жаргоне либо на венгерском, но у него имеются важные сведения, которые он хочет сообщить полиции.

– И я буду вам это переводить! – закончил самозваный толмач.

– Можем мы прежде узнать его имя?

– Его имя Израиль Шварц, он живет в доме 22 по Хеллен-стрит близ Бэк-Черч-лейн.

– Что же желает сообщить нам этот почтенный джентльмен? – спросил Салливан.

Переводчик обернулся к своему приятелю и тот долго что-то ему объяснял.

– Он говорит, что без четверти час, свернув на Бернер-стрит с Коммершл-роуд и пройдя до ворот, где было совершено убийство, увидел мужчину, остановившего и разговаривавшего с женщиной, которая стояла в воротах, – торжественно провозгласил толмач. – Этот человек, то есть не Изя, – обеспокоено пояснил переводчик, – а тот человек, что стоял с покойницей, которая стояла в воротах, попытался вытащить ее на улицу, но повернул ее кругом и повалил на тротуар, а женщина трижды закричала, но не очень громко. Перейдя на противоположную сторону улицы, Изя увидел второго мужчину, освещаемого своей трубкой. Тот человек, который повалил женщину, крикнул что-то человеку на другой стороне дороги, а затем Изя пошел прочь, но обнаружив, что за ним следует второй человек, он убежал аж до самой железнодорожной арки, но тот человек не последовал за ним так далеко.

– Ваш друг может сказать: были ли оба человека вместе и знали ли друг друга? – спросил Абберлайн.

– Нет, Изя не может этого утверждать.

– Сегодня ночью в половине первого констебль привел ко мне человека, работающего в мастерской по изготовлению фибровых коробок, – шепнул на ухо Фаберовскому Пинхорн. – Он возвращался домой с Брейди-стрит из гостей и нашел на ступенях прачечной мистера Крисмаса на Уайтчепл-Хай-роуд нож, ручка которого была завернута в окровавленный платок. Я хочу спросить у вас: а где тот старый ирландец, которого мистер Ласк арестовал как раз в этой прачечной и которого я вам отдал за пять фунтов?

– К чему вы это спрашиваете? – насторожился поляк.

– Дело в том, что с недавних пор по кабакам человек, очень похожий по приметам на этого старика, разыскивает мистера Ласка. Ласк даже потребовал выставить у его дома констебля.

– Пять фунтов, и я верну его вам, как мы договаривались.

– А черт с ним, с Ласком! – махнул рукой Пинхорн и обратился к переводчику:

– Пусть ваш приятель опишет обоих мужчин.

После долгого разговора с соплеменником толмач объявил:

– Первому мужчине около тридцати лет, его рост дюйма на два ниже моего, цвет лица светлый, волосы черные, маленькие коричневые усы, полное лицо, широкоплечий, черные куртка и брюки, на голове что-то вроде ермолки с двумя козырьками, знаете, как носят джентльмены, когда идут на охоту, чтобы зверь не разобрал, в какую сторону они смотрят, и это непонятно зачем, а Изя потому и запомнил, что думал: зачем это надо?

– У него было что-нибудь в руках? – спросил Салливан, записав мелом на грифельной доске приметы.

– Нет, Изя говорит, что у него ничего не было чтобы в руках.

– Прошу прощения за то, что вмешиваюсь, – сказал Фаберовский. – Но по-моему, предыдущий свидетель, так стремившийся наложить на себя руки, вполне соответствует только что сообщенным приметам. Фаберовский догадывался, что Кидни убил Страйд, но вовсе не собирался говорить об этом Пинхорну, собираясь использовать эту жертву себе на пользу.

– Действительно, – хмыкнул Пинхорн, взглянув на грифельную доску. – Что скажете, Салливан? Привести из камеры, показать им?

– Да ну его! А что вы скажете, мистер Шварц, о втором мужчине?

– Второй мужчина был лет тридцати пяти, ростом вот с этого джентльмена в очках, – толмач кивнул на поляка, – волосы темно-русые, темное пальто, темная старая жесткая фетровая шляпа, широкие поля, и он имел что-то в руках, но это была глиняная трубка и все!

– Сержант, отведите этих людей в морг, – задумчиво проговорил Салливан, откладывая мел и еще раз перечитывая приметы второго мужчины. – Мне кажется, что это разыскиваемый нами Джеймс Корнелл, он же Даффи.

– Но мы не хотим в морг! – возмутились евреи.

– Да кого это волнует! – не терпящим возражений тоном прекратил их стенания Пинхорн и лично вытолкал евреев за дверь. – Ну, кто там следующий?

Следующей оказалась тучная, средних лет немка фрау Куэр, которая на скверном английском обратилась к Пинхорну, который в отличие от Салливана был в полицейской форме:

– Герр инспектор, мои соседи порекомендоваль мне, чтобы я обращалься в полицию.

– Вас поколотил ваш муж? – спросил ее Салливан.

– Нет, ночью в два часа в фоскресенье меня разбудиль мой унтермитер… как это есть по-английски? …квартирант, доктор Тамулти.

– Но это еще не повод обращаться в полицию.

– О, майн Готт, я так и зналь, что этого не надо было делать! Но он имеет так рано прибыф…

– Ваш муж еще был дома? – съехидничал Пинхорн.

– У меня никогда не быль муж, – обиделась фрау Куэр. – Я фстаю очень рано, я увидель, как унтермитер меняет сфой платье. Он сказаль мне, что ненадолго покидает, и просиль меня постирать его рубашку к его фозвращению.

– И что же здесь странного?

– Он имель привычка покидать фремя от фремя дом и я не думаль много об этом в то фремя, и фскоре после этого он покинуль. Осмотреф рубашка, я удифлялься, найдя манжеты и часть эрмель, – немка подергала себя за рукав, – забрызганный крофь. Его фнешний фид фстретиль меня как очень странно, и когда я услышаль об убийствах, у меня подозрения были эрвахт.

– Как выглядел этот человек?

– Он есть уже много стар, фысокий, с большой шнуррбарт… усы, как наш канцлер Бисмарк имеет, голубой глаза, как у мой старый фатер, темный фолос, он курить глиняный пфайфе. Когда он фыходить на улицу, он фвсегда надевать темный старый жесткий фетрофый шляпа с широкими кремпе.

Пинхорн с Салливаном переглянулись. Салливан взял мел и прочертил прямую линию между приметами, сообщенными фрау Куэр, и приметами второго человека, виденного евреем Изей.

– Это один и тот же человек! Тот ирландец, которого мы разыскиваем за побег с Брейди-стрит.

– А что еще известно об этих ирландцах? – спросил Фаберовский.

– Мы с инспектором Абберлайном составили таблицу примет. – Салливан показал на грифельную доску. – Видите, вот приметы лиц, которые по своему описанию соответствуют старому Рендлу. Это из показаний жильцов на Брейди-стрит, это полового из «Десяти колоколов», это – членов клуба и трактирщика, когда Рендл уже сбрил бороду. А вот тут приметы тех, кто похож на молодого Корнелла. Есть еще, к примеру, приметы из показаний свидетелей о русском сообщнике ирландцев, которого видели и в квартире на Брейди-стрит, и в клубе на Бернер-стрит.

Фаберовский присмотрелся к кружку, означавшему русского сообщника, и к надписям под ним, и в который раз мысленно помянул Артемия Ивановича недобрым словом.

– Мы должны осмотреть комнаты Тамулти, – сказал Салливан.

Пинхорн согласился и они отправились следом за фрау Куэр на Бетти-стрит, небольшую улочку, параллельную Бернер-стрит, где в доме 22 проживала она и ее исчезнувший усатый квартирант.

– Скажите, Пинхорн, а вашим коллегам из Сити удалось что-нибудь найти? – спросил Фаберовский, пока они совершали недолгий путь от участка до Бетти-стрит.

– Да куда уж этим бумагомарателям! Они привыкли к чистенькой работе: дельцы, банкиры, биржевые спекуляции, – инспектор Пинхорн причмокнул. – А все финансовые документы, которые им достались: закладная квитанция Лондонского ломбарда на мужскую рубашку на фамилию Бирелл да закладная квитанция ростовщика с Черч-стрит на имя Джейн Келли на пару мужских ботинок. И вместо сейфа обе квитанции хранились в оловянной банке из-под горчицы!

– Я жифу тут, – прервала их разговор фрау Куэр и, отперев дверь, ввела их к себе в дом. Немного покопошившись у себя в комнате, она вынесла окровавленную рубаху и показала ее джентльменам из полиции.

– Фот этот рубаха. Я не сталь ее стирать, пусть он сам стирать такой шмуций рубаха.

– Мы заберем ее у вас, миссис Куэр, – сказал Салливан. – В качестве вещественного доказательства.

– Но фы ее потом обязательно постирайт! – предупредила женщина.

– Я лично постираю эту рубаху, – заверил ее Пинхорн.

– Вы можете нам сказать, куда ваш квартирант ушел или когда он возвратится? – спросил Салливан.

– Нет, он не гофориль, куда ушоль. Он очень молчалиф, не то что мой нофый русишен унтермитер Продеус. Он тоже очень большой рост, вот такой большой фауст… кулак, он фсе фремя им стучать и кричать, он хотеть убивать один русишен швайн по имени Артемий Ифановитч.

При упоминаний имени Продеуса Фаберовский вздрогнул.

– Не хватало нам в участке еще одного убийства, – проворчал Пинхорн. – А что у него с рубахой?

– У его рубаха такой странный длинный эрмель… рукафа. Еще он имеет треуголка из казета и он любит Наполеон Бонапарт.

– Ну и квартирка! – восхитился Пинхорн.

– Я бы посоветовал вам понадзирать за этим домом, – сказал Фаберовский. – Чтобы этот Наполеон вам пожар Москвы тут не устроил.

– Я распоряжусь, чтобы двое детективов несли здесь круглосуточное дежурство. С вашей стороны, Пинхорн, необходимо для той же цели отрядить двух констеблей, поскольку к дому примыкает двор со множеством выходов из него.