4 октября, в пятницу

В качестве нового места для ирландцев поляк присмотрел Ламбет-стрит, довольно широкую улицу, шедшую параллельно Майнориз мимо грузового депо от Олдгейт-Хай-стрит до путей железной дороги Лондон – Блэкуэлл. Место было не очень людное и, что было особенно хорошо, эта улица находилась в участке Пинхорна, с которым при необходимости всегда можно было договориться, раз уж Рачковский запретил им переселять ирландцев из Уайтчепла в другой район Лондона.

Вызвав со Стрэнда Батчелора и велев ему заложить экипаж, Фаберовский вышел прогуляться и купил у мальчишки-разносчика свежую «Таймс». Когда он вернулся, экипаж был готов и, посадив туда обоих ирландцев, поляк повез их на Ламбет-стрит. Ехать было долго, поэтому он развернул газету и углубился в чтение.

– Тут пишут про вашу Виндзор-стрит, – он растолкал задремавших было ирландцев. – Послушайте. «Вскоре после того, как несколько недель назад были совершены первые ужасные убийства, начальством полиции Сити с целью обнаружить преступника или преступников были предприняты особые предосторожности: несколько констеблей в штатском были назначены в дозоры в районе, который стал столь печально известен. Примерно в то же время, когда совершалось убийство на Майтр-сквер, двое из дополнительных людей, которые были назначены на дежурство, находились на Виндзор-стрит, проезде приблизительно в 300 ярдах, занятые, согласно их инструкциям, слежкой за некоторыми зданиями, поскольку считалось возможным, что помещения могли временами посещаться убийцей. Через пять минут после обнаружения убийства на Майтр-сквер оба упомянутых офицера услышали об этом и окрестность была сразу обыскана ими, к сожалению безрезультатно».

– Вот их-то я и видел, когда вернулся с Гоулстон-стрит, – сказал Конрой.

– Ведал бы я, что Виндзор-стрит находится в Сити, я бы вас туда не пустил. Второй раз вы не оправдали моего доверия. Теперь-то я лично поселю вас. А еще конспираторы!

– Да уж все получше вашего Гурина! – огрызнулся Даффи. – У нас на двоих белья-то осталось – подштанники Конроя, да и те в прачечной! А ваш Гурин все наше барахло на барахолку снес, а одежду фельдшера жечь запретил. «Вы, – говорит, – этот тюк в прачечную снесите постирать, и носите себе на здоровье».

– Так зачем же вы свое белье Гурину отдали?!

– Попробуй ему не отдай! Я, говорит, начальник над вами, будете пререкаться – жалования не дам. Можно подумать, он нам его дал!

Выяснить, что же еще вытворял с ирландцами Артемий Иванович, Фаберовский не успел. Батчелор привез их на Ламбет-стрит и надо было заниматься делом, ради которого они сюда приехали. Они проехали улицу от начала до конца и Фаберовский присмотрел листок с объявлением о сдаче комнат на грязном стекле в окне дома почти напротив депо.

Фаберовский вызвал хозяйку и спросил:

– Нет ли у вас комнаты на первом этаже?

– Да, сэр, будьте любезны войти. – Хозяйка провела их в небольшую довольно чистую комнатку, выходившую окнами на депо. – Вы будете жить втроем?

– Нет, здесь будут только эти два джентльмена.

Даффи небрежно кивнул хозяйке головой, а Конрой нервно затеребил перекрашенную бороду.

– Комната будет стоить вам шесть шиллингов в неделю.

– Это с прислугой и освещением? – спросил Фаберовский.

– Нет, за освещение, отопление, чистку обуви и за белье надо платить отдельно. – Хозяйка показала на крошечное ведерко для угля.

– Джентльменам нужен только свет, – сказал Фаберовский.

На том они и договорились.

* * *

Получив от приехавшего в агентство Фаберовского указания, Легран и Батчелор взяли четырехколесный кэб и поехали на Бернер-стрит. Вскоре оба сыщика лихо подъехали на кэбе к клубу и сразу же прошли через ворота во двор. Еще в воскресенье здесь, у запертых ворот, бушевала толпа, а сегодня опять было тихо, ворота настежь, и лишь в каретном сарае стучал молоток.

Легран и Батчелор профессиональным взглядом окинули двор, но не увидели ничего интересного, кроме поломанных колес, одной недочиненной телеги и бочки с дегтем. Зато справа в дренажной канаве лежала женщина головой к водосточной решетке.

– Что она, так до сих пор и лежит? – удивился Батчелор и запустил огромную лапу в рыжую шевелюру.

– Нет, это уже другая. Мадам, вас случайно не выпотрошили? – Легран участливо наклонился над телом, но ответом ему было молчание.

– Это мадам Дымшиц, – из двери клуба высунулась взлохмаченная голова Гиллемана. – Она здесь с самого утра лежит, как муж на работу ушел.

– Она мертва? – спросил Легран.

– Да нет, мертвецки пьяна. Она здесь часто лежит. А вы, собственно, кто?

– Мы из частного сыскного агентства, – объявил Батчелор. – Нас наняли для расследования этого убийства.

– Мама, роди меня обратно! – завопил Гиллеман. – Опять допрашивать будут!

– Что от вас можно узнать! – пренебрежительно махнул рукой француз. – Вместо того, чтобы причитать, лучше скажите, что находится в дальней части этого здания?

– Типография и контора редакции. Там сейчас редактор нашей газеты.

– Есть кто еще в клубе?

– Еще один член и слуга, – важно сообщил Гиллеман.

Легран с недоверием посмотрел на него, затем окинул еще раз взглядом двор и здание клуба. Как-то мало вязался слуга с этим запущенным местом и проживающими здесь людьми.

– Нужно унести даму, – велел француз социалисту. – Можете сделать это сами или позовите этого вашего слугу. Мы с коллегой хотим еще раз осмотреть место, где лежал труп. И вообще, почему они все здесь лежат? Им что, медом намазано?

– Да нет, здесь ямка и сразу канава, рыгать удобно, – пояснил Гиллеман. – И кроме того, – он почтительно дотронулся Леграну до локтя, – во дворе мастерская одного англичанина, и он очень страшно ругается. И, может, он и зарезал ее? Эй, Козебродски! Надо отнести в дом мадам Дымшиц!

На призыв Гиллемана спустя несколько долгих минут из клуба явился Козебродски, а из окна типографии высунулось перепачканное свинцом и типографской краской лицо любопытного редактора. Гиллеман с Козебродски достали мадам Дымшиц из канавы и бесцеремонно поволокли в клуб, после чего редактор убрался обратно в окна и с грохотом опустил раму.

– Где будем искать? – спросил Легран у Батчелора, воспользовавшись моментом, пока вокруг никого из посторонних не было.

– Давай зароем прямо здесь в мусоре вот в этой канаве, – предложил рыжий сыщик.

Легран достал из кармана высохший стебель винограда, разрыл мусор носком ботинка и, бросив стебель в образовавшуюся ямку, тут же притоптал ногой.

Едва он успел это сделать, как через ворота во двор Датфилда вошел мужчина лет сорока, облаченный в короткое, плотно облегающее пальто из дорогой ткани с потайной застежкой и бархатным воротником. У него был высокий чистый лоб, темная короткая бородка и черные глаза. Он походил по двору, затем остановился и вперил взгляд в окно типографии, из которого недавно высовывался редактор. Так он простоял несколько минут. Легран и Батчелор с удивлением взирали на него, не зная, как относится к этому самочинно действующему лицу на сцене, где они собирались разыграть свой спектакль. Человек внезапно вскинул руки и со стоном закрыл ими лицо.

– Я вижу его, – с придыханием сказал он, не отнимая рук от лица. – Он живет в Вест-Энде, у него породистое лицо, он высок и силен. Господи, помоги мне. Он расплывается, я теряю связь с ним…

– Мы можем чем-нибудь помочь вам, сэр? – подошел к нему Легран. Мужчина продолжал стонать и раскачиваться. Из глубины двора к ним вышел плечистый здоровяк в рабочем фартуке и с клещами в руках, подслеповато щурясь на корчащегося в проходе человека.

– Давайте я ему помогу, – предложил он сыщикам и, взяв мужчину под локоть, грубо выволок на улицу, где тот, очухавшись, побрел восвояси.

– Это он, – пискнул Гиллеман и исчез, а здоровяк в фартуке вернулся обратно во двор.

– А вы что здесь делаете? Вы хотите сделать заказ? – спросил он у детективов.

– Нет, мы будем обыскивать двор. Вы владелец мастерских в этом дворе?

– Да, я Уилльям Хиндли и мне очень не нравится, что в моем дворе…

Слова Хиндли были заглушены визгливым шумом, раздавшимся из клуба, из дверей которого высыпал десяток евреек самого разного возраста. Впереди них шествовали Гиллеман с Козебродским.

– Это кто? – удивленно спросил Легран, ковыряясь палкой в мусоре.

– Это наши жены, – с достоинством ответил Гиллеман. Хиндли зло сплюнул и удалился, а Легран раздраженно осведомился:

– Я же спрашивал: кто из людей есть дома?

– Вы же ничего не спрашивали про женщин! – обиделся Гиллеман.

Женщины зашумели и Гиллеману досталось от них несколько тумаков. В воротах стали скапливаться зрители, привлеченные шумом, появился оставивший свою фруктовую лавку Пакер, а немного спустя пришел благообразный еврей в шляпе и седеющих кудельках пейсов.

– Что, опять кого-то убили? – спросил он по-еврейски.

Гиллеман в ответ огрызнулся.

– Вы больше в субботу работайте, всех ваших блудниц перережут! – выкрикнул старый еврей.

– Не надо их трогать, – промолвил Пакер. – Они покупают у меня изюм оптом.

– Между прочим, в эту же ночь в Сити зарезали женщину на Майтр-сквер во дворе позади хоральной синагоги, – ядовито сказал Козебродский. – Так что наше соседство тут не при чем.

– Кто он такой? – спросил Батчелор у Козебродского, показывая на старика.

– А, это наш сосед, – устало махнул рукой тот. – Канторович. Он живет в соседнем доме и все время настраивает евреев против нас, социалистов. Их ужасно бесит, что мы свободно работаем по субботам, когда они вынуждены сидеть без дела дома.

– О, смотрите что я нашел! – вопль Леграна, которому надоел этот разговор, прервал их. – Это же виноградный стебель!

– Господин Дымшиц говорил, что в руках у убитой была гроздь винограда, – затараторил Гиллеман. – Но мне казалось, что у нее в руке было что-то вроде пакета с печеньем. Хотя от волнения я плохо разглядел.

– Я приметил рядом со двором фруктовую лавку, – громогласно сказал Легран, поднимая виноградный стебель в руке, чтобы все желающие могли его увидеть, и обратился к Пакеру: – Не был ли этот виноград куплен там?

Под пристальным взглядом Леграна продавец фруктов полез вперед, расталкивая толпу.

– Я хозяин лавки, – заявил он. – Один молодой человек действительно покупал у меня виноград перед закрытием.

Сказав это, Пакер настороженно посмотрел на Леграна и Батчелора, словно боялся, что его тотчас уличат во лжи.

– Это чрезвычайно важно, сэр! – сказал Легран. – Можете ли вы припомнить подробности?

Пакер мучительно напрягся. На его лице так отчетливо читалось полное отсутствие фантазии и скудость воображения, что Легран испугался и решил помочь.

– Это случайно не был человек в длинном черном пальто? – спросил он.

– Да, да, сэр! – обрадовано затряс головой Пакер. – Это был именно он!

Легран и Батчелор многозначительно переглянулись.

– Вы не обратили внимание, была ли с ним женщина?

Пакер задумался. Он все еще не решался пуститься в откровенную ложь, особенно после того, как он сказал совершенно обратное полиции. Но уловив выгоды, которые открывались перед ним, он уже не мог остановиться.

– Да, сэр, с ним была женщина. Я закрыл лавку в половине первого, а мужчина с женщиной подошли ко мне перед самым закрытием. Молодой человек купил женщине виноград и они пошли сюда, ко входу во двор.

– Вы смогли бы опознать этого человека?

– Да… – неуверенно сказал Пакер, засмущавшись.

– Вы уже видели труп убитой в морге?

– Нет, сэр.

– В таком случае, – сказал Легран, – вам следует поехать с нами туда. Вы можете прямо сейчас покинуть лавку на некоторое время?

– Конечно, сэр. Я оставлю вместо себя жену.

– Тогда едем.

И под удивленными и восхищенными взорами соседей Пакер покинул двор Датфилда и взгромоздился в кэб вместе с сыщиками.

* * *

Когда Фаберовский приехал в участок на Леман-стрит, инспектор Пинхорн страшно скучал. В участке было пусто, кроме дежурного сержанта, дремавшего при входе в углу на стуле, никого не было. Пинхорн ловил руками сонных осенних мух и выкладывал на столе трупиками инициалы королевы Виктории. Увидев поляка, он судорожно смахнул мух рукавом на пол.

– Сегодня мне принесли дельное предложение одного джентльмена из Чешира, – сказал Пинхорн смущенно. – Он предлагает поместить в самые темные и безлюдные места женские манекены наподобие тех, что на выставке восковых фигур Тюссо на Марилебон-роуд. Их руки и ноги должны быть выполнены в виде мощных пружин, для освобождения которых потребуется умеренная сила вроде подъема подбородка или сжатия горла. Будучи освобождены, эти пружины действовали бы подобно щупальцам осьминога и держали бы человека пойманным в ловушке, в то время как сам механизм испускал бы звуки, похожие на полицейский свисток.

– Удалось найти что-нибудь новое о Тамулти? – спросил Фаберовский.

– Ровным счетом ничего. Зато мы изо всех сил пытаемся скрыть это от прессы.

– А новый жилец миссис Куэр, мистер Продеус, еще никого не убил?

– Мои констебли, которые дежурят у нее в доме, говорят, что он совершенный псих. Набивает свою рубашку подушками, называет ее то Ивановитч, то Владимирофф, и с криками лупит каждый час.

– Это хорошо, это успокаивает нервную систему, – сказал Фаберовский. – Вам не удалось еще узнать, кто разыскивал мистера Ласка? Может, это и есть убийца?

– Да хоть бы и так! Пять фунтов! Если он зарежет мистера Ласка, я ему буду только благодарен. Вы бы видели, какие кипы доносов жителей Уайтчепла друг на друга собирают и приносят нам сюда из его Комитета каждый вечер! Я в жизни не читал столько, сколько за последнюю неделю!

– Я могу вам помочь, – раздался от дверей низкий негромкий голос. – Я хочу предложить вам свои услуги в выслеживании убийцы, держащего в страхе весь Ист-Энд и напугавшего саму королеву. Я только что получил психический след мужчины на месте убийства во дворе на Бернер-стрит, но затем потерял его. Мне помешал хозяин упаковочной мастерской, у него слишком сильная отрицательная аура. Он выставил меня на улицу.

«Он жулик», – подумал Фаберовский, глядя в лицо пришедшему.

– Вы, собственно, кто? – спросил Пинхорн и, сконфуженный упоминанием о королеве, отгреб мух ботинком к корзине с бумагами.

– Вам должно быть известно мое имя. Я – Роберт Лиз.

Инспектор недоуменно переглянулся с поляком. В розыске такого не числилось. Среди тех, с кем приходилось общаться Фаберовскому, тоже не встречалось такой фамилии.

– Простите, сэр?

– Я живу в Пекхеме и даю частные консультации в качестве медиума, – сказал посетитель. – Меня принимали при дворе и сама королева уделила мне внимание.

Пинхорн ногой еще дальше отодвинул мух, рассыпанных по полу. Не заметив этого, мистер Лиз продолжал:

– Мне дано обещание, что именно меня будут приглашать ко двору, когда королева на спиритическом сеансе пожелает вступить в связь с покойным супругом.

Пинхорн гнусно хмыкнул.

– Вы не так меня поняли, сэр! – возмутился Лиз. – Я хотел сказать, что когда королева вступала в связь со своим супругом, покойным принцем-консортом Альбертом, она пользовалась для этого моими устами.

– Да вы, сэр, дурак, – желчно сказал Пинхорн. – Вы просто ненормальный. Таким, как вы, место в психической лечебнице. Идите отсюда прочь! И без вас слишком много сумасшедших, с которыми нам из-за этих убийств приходится возиться.

Лиз с обидой повернулся и вышел, даже не попрощавшись.

– Извините, инспектор, я пойду поговорю с тем человеком, – сказал Фаберовский. – Это будет еще один экземпляр в коллекции идиотов, с которыми я общался.

Он догнал медиума и мягко взял за плечо.

– Мое имя Фаберовский, – представился поляк. – Я частный сыщик и должен принести извинения за моего друга инспектора Пинхорна. Он очень устал за последние дни. Кстати, я услышал, что мистер дает частные консультации?

– Совершенно верно.

– Если вы не сможете уговорить полицию воспользоваться вашими услугами, могу ли я в частном порядке прибегнуть к ним, чтобы найти убийцу?

– Конечно, сэр. Вот моя карточка. – Лиз подал карточку и приподнял шляпу. – Известите меня, когда вы будете готовы к сеансу, я могу приехать к вам даже на дом.

* * *

Зал покойницкой Сити на Голден-лейн был просторным и светлым. Здесь было холодно и пахло карболкой. Под высоким сводчатым потолком гулко раздавались шаги посетителей по выложенному плиткой полу. Посреди зала стояли столы, один из которых занимал гроб с убранным телом, лицо которого было закрыто простыней. Батчелор пошел к служащему морга уладить формальности, а Легран подвел Пакера ко столу.

– Мы привезли вас в морг Сити, чтобы убедиться в искренности ваших показаний, – сказал Легран, налегая на слово «Сити». – Сейчас мы вам покажем тело, но учтите, что это тело может и не быть тем телом, что нашли во дворе Датфилда. Вы посмотрите на него и скажете, эту ли женщину видели вы в ночь убийства с молодым человеком, покупавшим у вас виноград.

Пакер вздохнул, собираясь с силами перед ответственным испытанием, и французу пришлось ободряюще похлопать его по плечу, чтобы клиент от волнения не лишился способности соображать и не ляпнул чего-нибудь лишнего. Тем временем к столу подошел Батчелор со служителем морга и тот поднял простыню. Едва взглянув в изуродованное лицо, Пакер отрицательно покачал головой:

– Нет, это не та женщина. Я никогда не видел ее.

– Вы уверены? – Легран пристально посмотрел на Пакера.

В морге стало совсем тихо. Зеленщик взглянул на служителя, затем на француза. Его глуповатое лицо являло всем, кто стоял рядом, внутреннюю борьбу, происходившую у Пакера в душе. Наконец продавец фруктов неуверенно произнес, вперив взгляд в мраморный пол:

– Конечно. Та должна быть не здесь, а в морге нашего прихода, в Сент-Джордж.

* * *

Чтобы восстановить силы после вчерашнего покушения на Фаберовского и ужасной ночи в кресле под пальмой в гостиной у поляка, Владимиров с самого утра поехал на Пикадилли, где весело провел время в ресторане, спустив почти все свои деньги. Вечером он вернулся к себе в гостиницу в самом игривом расположении духа, ущипнул служанку, случайно опрокинул на пол вазу с цветами, стоявшую на стойки у портье, но ни деньги, которые ему пришлось заплатить за разбитый фарфор, ни телеграмма с Эбби-роуд: «Srochno priezhjayte. Faberowski» не могли испортить ему настроения. Несмотря на ужасный холод, сырость и промозглость, он отправился к поляку через Гайд-парк, насвистывая патриотический гимн и помахивая тросточкой.

Вид Фаберовского, вышедшего к нему навстречу на крыльцо, поразил Артемия Ивановича. Всклокоченная шевелюра, обезумевшие глаза за стеклами очков, растерзанная одежда – все это было так не похоже на поляка!

– Что случилось? – испуганно спросил Владимиров, которому сразу же захотелось повернуться и убежать.

– Узнаешь? – поляк сунул ему в лицо утренний номер «Таймс» и Артемий Иванович сразу почувствовал, что Фаберовский пьян.

Он взял газету, развернул ее под фонарем, раскачивавшимся над дверью, и взглянул на рисунок, в который Фаберовский молча ткнул трясущейся рукой.

– Да это же Урод! – удивленно воскликнул Владимиров.

С газетного листа на него смотрел составленный по описаниям очевидцев портрет предполагаемого убийцы, в котором любой видевший когда-либо фельдшера смог бы узнать скуластое лицо с коротенькими усиками на верхней губе.

– Откуда они его знают?! – спросил Артемий Иванович, не в силах оторвать взгляд от портрета.

– От свидетеля, который видел Урода разом с бабой в Сити.

– Ну и ладно… Ну и ничего страшного… – не очень уверенно успокоил поляка Владимиров. – Да кто ж в Уайтчепле и в Вулворте читает «Таймс»?

– «Таймс» читает доктор Смит, а также Делхей и д-р Уилльямс. А он видел Васильева в лицо, ведает, что Урод не совсем нормальный и способен на все, и главное: ведь это я заставил доктора Смита выслать мистера Андерсона на континент, как только тот был назначен главой Департамента уголовных расследований в Скотланд-Ярде! Только идиот не сумеет сделать соответствующих выводов!

– Но… мы же можем пригрозить доктору… У вас же есть какие-то документы…

Фаберовский схватил Владимирова за руку и потащил наверх к себе в кабинет. Он распахнул дверь и Артемий Иванович увидел выволоченный из угла на середину комнаты внушительных размеров сейф, обитый красным деревом, с начищенными до блеска медными ручками. Деревянные планки спереди были оторваны, а на самой дверце на месте замка зияло отверстие. В сейфе ничего не было, по полу кабинета разлетелись немногие бумажки, а в камине кипами лежали обгорелые исписанные листы.

– Тут действовал опытный медвежатник, – сказал поляк с истерической дрожью в голосе. – Он обсверлил коловоротом замок в дверце, а потом клювом тройножки вырезал его как консервным ножом.

– Он был один? – спросил зачем-то Артемий Иванович.

– На эти дела громилы ходят шивесом, компанией в два-три человека. Они связали Розмари, а в рот воткнули механический кляп, чтобы не могла закричать.

– Вы думаете, это Смит?

– Исчезли только те документы, которые уличали именно его. Все остальные лежат в камине, у воров не было времени толком спалить их. Как только Андерсон повернется до Англии, он будет ведать о нас все! Доктор лишил нас обороны.

– Сначала Продеус, теперь это… Так, я понял, – как можно более энергичным голосом произнес Владимиров. – Нужно немедленно снестись с Рачковским. До моего возвращения из Парижа…

– С Парижу?! – взревел Фаберовский, схватив Артемия Ивановича за шиворот и выволакивая в холл. – С Парижу?! Не будет тебе никакого Парижа! Если мы и пойдем до каторги, то разом с тобою.

– Боже мой, Боже мой! – запричитал Владимиров, схватившись за голову. Он вдруг выскользнул из рук Фаберовского и бросился вниз по лестнице. Внезапно из темноты коридора на весь дом прозвучал полный отчаяния и ужаса крик:

– Полиция!!!

– Назад! – заревел поляк. – Не шевелись!

В три прыжка он преодолел лестницу и увидел в дверях смутную тень. Оттолкнув в сторону Владимирова, мгновение спустя поляк был уже рядом со входом.

– Прошу прощения, мистер Фейберовский, я только взяла у почтальона письмо! – испуганно сказала Розмари, виновница переполоха.

Фаберовский нервно выхватил у нее белый прямоугольник конверта и велел Владимирову зажечь в коридоре свет.

– Это от Рачковского, – поляк разорвал конверт и развернул сложенный вчетверо лист и прочел по-русски:

«30 сентября 1888 года.

Париж

Как сообщил мне доверенный источник в Сюртэ, сегодня ночью в Париж из Швейцарии приехал мистер Андерсон. В связи с убийствами в Лондоне он полагает более целесообразным находиться ближе к Британии. В любой момент он может отправиться в Лондон, так что мое известие о его отъезде может прийти к вам одновременно с его прибытием или даже позже. Будьте осторожны.

Ваш Рачковский».

– Что же нам теперь делать? – жалобно спросил Владимиров.

– Не ведаю, – огрызнулся Фаберовский. – Но до утра пан останется со мной.