6 октября, в субботу

На следующий день в половине третьего Легран и Батчелор покинули свою контору на Стрэнде, чтобы ехать на Бернер-стрит. Никто из кэбменов не соглашался везти их в Ист-Энд, опасаясь встретиться там с Потрошителем; уверения, что он нападает только по ночам и только на проституток, никак не действовали. Наконец, один кучер, управлявший двухколесным хэнсомским кэбом, согласился все-таки за полуторный тариф отвезти их к Пакеру. Торговец фруктами торчал в окошке лавочки и разговаривал с толстым лоснящимся джентльменом, благоговейно записывавшим его слова в блокнот.

– Разговаривал ли с вами, мистер Пакер, кто-нибудь из детективов или полицейских о винограде, который вы продавали в эту ночь? Только будьте осторожны при ответе, потому что для полиции это может оказаться большим делом.

– Нет, никто, кроме вот этого сыщика, – Пакер указал на француза, выглянувшего из кэба и приветливо помахавшего ему рукой.

– Сэр, – обратился к джентльмену Легран, выбираясь из экипажа. – Я не знаю, кто вы, но мы договаривались с почтенным мистером Пакером ехать в морг прихода Сент-Джордж, где лежит тело Страйд, которое мистер должен опознать.

– Господа, но мне надо закончить интервью с мистером Пакером, – просяще сказал джентльмен.

– А, так вы из этих… из репортеров…

– Да, я представляю газету «Ивнинг Ньюс».

– Он уже все рассказал вам?

– О, еще ничего! – воскликнул джентльмен.

– Ваша газета наняла нас для расследования. Так что для быстроты дела мы сами расскажем вам то, что нам удалось у него узнать, – предложил Легран. – За пятнадцать минут до полуночи женщина с белым цветком, приколотым к темному жакету, подошла к его лавке в сопровождении крепкого мужчины, по виду чиновника, примерно пяти футов семи дюймов ростом, в широкополой шляпе, темной одежде и с резкими манерами. Этот человек купил полфунта черного винограда, который он и женщина ели, когда стояли напротив лавки под дождем примерно полчаса. Потом они пошли по улице и он взглянул на клуб, из которого можно было услышать совместное пение господ социалистов. Мне очень жаль, сэр, но остальное вам придется придумать самому. Кэбмен, мы будем ждать вас здесь в четыре пополудни. Мистер Пакер, вас давно уже заждались в морге.

Пакер вздохнул, поняв, что не все, что он мог еще сказать о своем отношении к политике в Индии и Египте, к королеве и к реформе местного самоуправления, теперь попадет в печать, надел куртку и вышел из лавки к детективам, на ходу отвечая на последние вопросы репортера.

На этот раз Пакер чувствовал себя в морге значительно уверенней и долго смотрел в лицо покойной, которое, к счастью, не было изуродовано и потому было не страшнее, чем у посетителей пивной по соседству с его лавкой.

– Да, это она, – сказал он наконец, упиваясь собственными словами, так весомо раздававшимися в тишине покойницкой. – Это она покупала у меня виноград. Самый дешевый виноград в Ист-Энде. Шесть пенсов за фунт.

Пакер не подвел сыщиков и потому они возвращались обратно на Бернер-стрит довольные и вдохновленные успехом. Когда они уже подходили к лавке, Пакер вдруг засуетился.

– Там сержант Уайт, – сказал он, кивнув головой вперед, где навстречу шел человек в штатском. – Я пошел.

Он попытался ускользнуть к себе в лавку, но Батчелор придержал его за рукав.

– Детектив-сержант Уайт из отдела уголовных расследований Эйч-дивизиона, – представился человек в штатском. – Инспектор Абберлайн послал меня взять повторные показания у мистера Пакера и отвести его в морг для опознания тела.

– Он только что из морга, – Легран помахал рукой подъезжающему кэбу. – Садитесь, мистер Пакер.

– И что? – спросил сержант.

– Он подтвердил, что эта та самая женщина. Мистер Пакер, залезайте же.

– Джентльмены, я вынужден вас огорчить, – твердо сказал Уайт. – Мне нужно задать мистеру Пакеру несколько вопросов, и пока я это не сделаю, он никуда не поедет.

– Увы, сэр. Сейчас четыре часа, а в половине пятого у нас назначена встреча с комиссаром Уорреном, – Батчелор взял Пакера за ремень штанов и вставил в кэб.

Следом втиснулись оба сыщика.

– Пакер, скажи мне, ты знаешь что-нибудь о Тамулти? – спросил Уайт, хватая лавочника за штанину.

– Он же все время продавал непристойные картинки мальчишкам у школы.

– Все, все, сержант, нам надо ехать, нас ждет комиссар! – Легран разжал пальцы Уайта и высвободил штанину.

– Вот проклятье! – выругался сержант. – Пакер! Ты сволочь! Я же лично допрашивал тебя в утро убийства и ты мне ничего не сказал! Ты уверен, что правильно опознал тело?

– Я полагаю, что именно она купила немного винограда в моей лавке около двенадцати часов в субботу, – важно ответил Пакер, которому жуткая теснота в кэбе не помешала осознать всю важность предстоящего ему визита. Кэб укатил, а сержант Уайт еще долго стоял посреди улицы, зло глядя вслед уезжавшему экипажу.

По дороге в Центральное управление Легран проинструктировал Пакера, как тому надо будет вести себя в кабинете у комиссара.

– Ты должен говорить четко и уверенно, не путаясь во времени и в прочих своих показаниях, – сказал он. – Тебе нельзя заикаться и бледнеть. Пусть комиссар убедится, что ты не врешь и все, что сказано тобою – сущая правда. Уж тогда-то вся Столичная полиция получит нагоняй за свою нерасторопность и нерадивость, а благодаря прессе за твоим виноградом станут приезжать не только из Западного Лондона, но и из Восточной Индии.

Вскоре они уже входили в старое двухэтажное здание на Уайтхолл-плейс, где и находилась штаб-квартира Столичной полиции – Скотланд-Ярд. Легран отдал дежурному офицеру свою карточку и тот, справившись в большой домовой книге и сверив записанную в ней фамилию с фамилией на карточке, вызвал сержанта и велел отвести посетителей к комиссару. Они пошли вверх по лестнице, заваленной бесчисленными связками книг. Сквозь открытую на чердак дверь, где возились двое полицейских чиновников, были видны нагромождения кип одежды, седел и конской упряжи, одеял и всякого рода хлама. Пакер вертел во все стороны головой, но то, что ему приходилось видеть, к его огорчению, не вызвало в нем никакого благоговения, а было похоже на несколько необычную своими размерами лавку старьевщика в Ист-Энде.

Его утешило то, что кабинет, где находился комиссар Столичной полиции, все же выглядел вполне достойно. Сам Уоррен, в черной с иголочки форме без знаков различия, но с орденской планкой, на которой можно было различить ленточки всех трех степеней ордена Св. Михаила и Георгия за службу в колониях, а также с нашивкой за ранение, сидел за большим столом, на котором громоздились папки с бумагами.

– Садитесь, джентльмены, – Уоррен указал рукой на кресла напротив. – Итак, это и есть тот самый Пакер?

– Да, сэр, тот самый, – ответил Легран.

– Если вы позволите, я лично допрошу его. Дело слишком важное для престижа полиции. Мистер Пакер, садитесь ближе к столу, – Уоррен достал из стола бумагу, насадил на нос овальные очки и взялся за перо. – Мэттью Пакер – так?

– Да.

– Ваше занятие?

– Я держу небольшой магазинчик на Бернер-стрит.

– А причем тут виноград? – голос Уоррена навевал мысли о плаце перед казармой и Пакер сробел. Недавнее величие продавца фруктов как-то сразу померкло и он объяснил комиссару придушенным голосом, опустив глаза долу:

– Я выставляю немного винограда в окне, сэр, белого и черного.

– Расскажите, что произошло в ночь убийства.

– В субботу ночью около одиннадцати пополудни молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, около пяти футов семи дюймов в длинном черном пальто на пуговицах и в мягкой фетровой шляпе…

– Это было что-то вроде охотничьей шляпы?

– Возможно, сэр, я на охоте никогда не бывал. Я продаю виноград – черный и белый, самый дешевый виноград в Ист-Энде, шесть пенсов за фунт…

Уоррен поставил точку и поднял глаза на Пакера:

– Дальше!

– У него были довольно широкие плечи, грубый голос и говорил он решительно, – торопливо забормотал зеленщик. – Я продал ему полфунта черного винограда за три пенса…

– Это я уже слышал! – оборвал его комиссар.

– Женщина вышла с ним на Бернер-стрит со стороны Бэк-черч, сэр, это нижний конец улицы…

– Что на женщине было надето? – Уоррен повысил голос: болтовня Пакера стала раздражать его.

– Она носила черное платье, сэр, и жакет, и мех по низу жакета. Кроме того, у нее была черная креповая шляпка без полей и она поигрывала цветком вроде герани, – Пакер замолк и посмотрел на Уоррена, затем вдруг испугался чего-то и добавил: – Белым снаружи и красным внутри. Я опознал сегодня женщину в Сент-Джорджском морге. Клянусь, сэр, это ее я видел ночью. Они прошли на Коммершл-роуд, как я думаю, но вместо того, чтобы идти туда, они перешли дорогу к школе и были там около получаса до… я могу сказать…

Пакер задумался, пытаясь вспомнить, какое же время он говорил в прошлый раз.

– До одиннадцати тридцати. Они разговаривали друг с другом. После того как они перешли к моему магазину, они ходили близ клуба в течении нескольких минут и, по-видимому, прислушивались к музыке. Потом я закрыл ставни.

– Вы видели их после?

– Нет, сэр, после того, как я закрыл ставни, я больше не видел их. – Пакер был не рад, что ввязался в это дело, и с тоской оглянулся на дверь.

– Кем, по вашему, мог быть этот мужчина? – окликнул его комиссар и постучал ручкой по столу.

– Я считаю мужчину молодым чиновником.

– Какая на нем была одежда? Перчатки у него были? – Уоррену надоел зеленщик и он старался побыстрее завершить этот глупый и, как он уже понял, совершенно ненужный допрос.

– Нет, сэр. На нем был сюртук, но перчаток на нем не было.

– Каков, по-вашему, был его рост?

– Он был примерно на полтора… или два… или три дюйма выше, чем она.

– Вы еще можете что-нибудь добавить?

– Думаю, что нет, сэр.

Уоррен взял лист и прочитал вслух все, что на нем было написано.

– Я правильно все записал?

– Да, сэр, – откликнулся Пакер.

Уоррен поставил под листом дату, подпись, и встал.

– Вы привезли ко мне этого лгуна, джентльмены, и пытаетесь теперь меня убедить в том, что мои детективы плохо работают, потому что они не допросили Пакера? Я не знаю, для каких сомнительных целей вам понадобилось разыгрывать всю эту комедия. К сожалению, я не могу превращать коронерское дознание в балаган, а то бы я заставил вас троих под присягой подтвердить всю эту чушь и привлек бы вас к суду за лжесвидетельство! А теперь, господа сыщики, убирайтесь!

– Я потратил на помощь полиции почти целую неделю, – в сердцах крикнул Пакер. – Я потерпел неслыханные убытки от простоя в моем бизнесе, а в портрете, который нарисовали с моих слов, убийцу не могу узнать даже я сам!

Батчелор заткнул Пакеру рот и потащил к выходу. Открыв дверь, Легран лицом к лицу столкнулся с Робертом Лизом, которого ему уже приходилось видеть во дворе Датфилда.

– Господин комиссар, – сказал медиум, невидящим взглядом смотря сквозь сыщиков. – Я – медиум королевы Виктории и хотел бы предложить полиции свои услуги в обнаружении виновника убийств в Уайтчепле. Мне уже удавалось выйти на его психический след на Бернер-стрит.

– Да-да, сэр, это очень интересно. Оставьте, пожалуйста, у дежурного офицера вашу карточку, мы вам напишем.

Комиссар раскланялся с ним и закрыл перед перед самым его носом дверь.

– Я просто чувствую, что комиссар источает отрицательную психическую энергию, – сказал Лиз детективам. – Что это с ним?

– Из-за этого поляка, – кипя от злости, сказал Легран, – комиссар поимел нас как последних шлюх. И хоть бы от этого был какой толк!

* * *

Пока Батчелор и Легран возились с Пакером в морге Сент-Джордж, Фаберовский отправился в морг Сити на Голден-лейн, где должно было состояться коронерское дознание по делу Катрин Эддоуз, убитой на Майтр-сквер.

Это дознание разительно отличалось от того, к чему Фаберовский привык на дознаниях Бакстера в Институте Рабочих парней. Все здесь было чинно и благопристойно. Заседание происходило в соседней собственно с моргом половине здания. Прямо перед коронером, восседавшим на возвышении с кафедрой, располагались за длинным столом шестнадцать присяжных, что-то усердно писавших на выданных им бумагах. Чтобы облегчить их труд, между лощеных цилиндров на столе были расставлены стаканы и эмалированные кувшины с водой. По правую руку от стола на длинной скамье, отгороженной от присяжных барьером, сидели свидетели, а по другую сторону от стола полицейские, наблюдавшие за дознанием от имени полиции Сити.

От самого входа до стола присяжных сводчатый зал был забит публикой совсем иного рода, нежели та, что собиралась на дознаниях в Ист-Энде. Были здесь и вездесущие корреспонденты, и дамы, одетые так, словно они явились не на коронерское дознание, а в ложу Ковент-Гардена. И над всей толпой витал запах, который невозможно было перепутать ни с каким другим – запах миссис Реддифорд.

Руководствуясь своим обонянием, Фаберовский протолкался через публику к Реддифорд и, встав рядом с нею, нащупал взглядом Крофорда, сидевшего неподалеку от коронера.

– … Какое же заключение делаете вы из этого? – спросил Крофорд у человека, стоявшего на местах для свидетелей.

– То, что разрез в брюшной полости был сделан уже после смерти и что на руках убийцы не должно было остаться много крови. Способ, которым было произведено увечье, показал, что виновник преступления обладал некоторым анатомическим знанием.

– Мистер Фейберовский, как хорошо, что вы пришли, – отметила его появление миссис Реддифорд. – Ваши сыщики уже встречались с сэром Чарльзом Уорреном?

– Нет, вы же устраиваете им встречу в пять часов.

– Мне кажется, они вряд ли помогут полиции. Представляете, сегодня ночью мне приснился ужасный сон. Я как наяву видела сторожа из склада на Майтр-сквер, который глядел через приоткрытую дверь на сворачивающего за угол полицейского и злорадно усмехался, поигрывая сверкающим кинжалом. Мне кажется, что это он убил несчастную женщину!

– Кого сейчас допрашивают? – перебил Реддифорд поляк.

– Это доктор Браун, полицейский хирург. Он сказал, что убийца выпотрошил несчастную женщину, отрезал ей кишки и выложил ей на правое плечо, а два фута толстой кишки положил между телом и левой рукой.

– Я думаю, что я правильно понял вас, чтобы сказать, что по вашему мнению причиной смерти был разрез на горле? – сказал Крофорд.

– Потеря крови из горла, вызванная разрезом, – подтвердил доктор Браун. – Разрез был первой из нанесенных ран.

– У вас есть какое-нибудь мнение относительно того, стояла ли женщина, когда была нанесена эта рана?

– По моему мнению она находилась на земле.

Миссис Реддифорд повернулась к поляку, чтобы спросить о чем-то, но Фаберовский, нервничавший от того, что не знал, удастся ли Крофорду убедить судейских не оглашать приметы Коновалова, не был сегодня расположен к разговорам. Он извинился и подался в сторону. Но и здесь он не нашел покоя.

– Я узнала вас, – ухватила его за рукав старая дама, пахнувшая крепкими мужскими духами. – Вы из того агентства на Стрэнде, которое ищет моего Байрона! Что вы уже предприняли за это время?

– Мы дали объявления в газете, – раздраженно ответил Фаберовский, выдергивая свой рукав из цепких старушечьих лапок.

– Я и сама могла бы это сделать. Я плачу вам за то, чтобы вы нашли мне мое сокровище, а вы за эти два месяца дали только объявление в газету!

– У нас есть сейчас дела поважнее вашего Байрона. Мои сыщики охотятся на Уайтчеплского убийцу. Скажите лучше, свидетель, который видел убийцу с его жертвой напротив «Имперского клуба», уже выступал?

– Нет, но мне сказали, что его намерены допросить на сегодняшнем заседании.

Фаберовский кивнул и обратил свой взор на Крофорда. Тот заметил появление поляка, но не подал виду.

– Приводит ли вас характер ран к какому-либо заключению относительно вида инструмента, которым они были нанесены? – спросил он у доктора и доктор Браун ответил, взглянув в свою бумажку:

– Острым ножом, и он должен быть остроконечный; а из разреза в брюшной полости я должен сказать, что нож был длиной по крайней мере шесть дюймов.

– Полагаете ли вы, что человек, который нанес эти раны, обладал большим анатомическим навыком?

– Хорошими знаниями о положении органов в брюшной полости и способе их удаления, – уточнил Браун.

– Могли бы удаленные органы использоваться с какой-нибудь профессиональной целью?

– Они были бы бесполезны для профессиональных целей.

– Вы говорили об удалении левой почки, – Крофорд бросил мимолетный взгляд на Фаберовского. – Требовались ли большой навык и знания, чтобы ее удалить?

– Чтобы удалить ее, – сказал доктор Браун, – требовались значительные знания о ее положении. Легко допустить ошибку. Она закрыта диафрагмой.

– Скажите, мадам, – отвлек хозяйку Байрона Фаберовский. – Как я понял, убийца удалил из тела левую почку. Это единственный исчезнувший орган?

– Ну что вы, сэр! – воскликнула дама. – Осведомлены ли вы, молодой человек, в чем женщины вынашивают детей? Так вот покойная больше не сможет вынашивать их!

– Возможно ли, – спросил Крофорд, – чтобы знанием о положении почки обладал некто, привыкший к разделке животных?

Доктор Браун дал утвердительный ответ и опять заглянул в бумажку.

– Чего он там смотрит в своей бумажке? – проворчал Фаберовский.

– Вы глупы и дурно воспитаны, молодой человек, – воскликнула дама. – Мало того, что вы не можете найти моего Байрона, так еще ничего не понимаете в судопроизводстве! У него на бумажке медицинское заключение.

– А вас не спрашивают, – оборвал ее поляк.

– Неотесанный хам! – обиделась дама и отвернулась, вздернув подбородок и поджав губы.

– Удалось ли вам, доктор Браун, сформулировать какое-нибудь мнение о том, помешали ли виновнику этого действия при его исполнении? – спросил Крофорд.

– Я думаю, у него было достаточно времени, – ответил Браун. – Мой резон – то, что он не отрезал бы нижние веки, если бы сильно спешил.

– Так он ей еще и веки отрезал! – удивился поляк.

– И веки, и нос, и лицо ей изрезал! – не утерпела дама. – А вы нахал! Когда вы найдете мне мою собаку?!

– А как много времени, вы думаете, заняло нанести все эти раны и совершить такое дело? – вновь спросил Крофорд.

– Потребовалось бы по крайней мере минут пять.

– Можете ли вы, как профессионал, привести какую-нибудь причину для удаления некоторых органов из тела?

– Нет, не могу.

– Нет ли у вас сомнений в вашем мнении, что не имелось никакой борьбы?

«Если бы была борьба, рожа Васильева была бы расцарапана», – подумал поляк.

– Я чувствую уверенность в том, что не было никакой борьбы, – сказал Браун.

– Придерживаетесь ли вы в равной степени мнения, что это действие было действием только одного человека, одной личности?

Услышав вопрос Крофорда, Фаберовский напрягся и уставился на доктора.

– Я так думаю, – ответил Браун. – Я не вижу никакой причины для какого-либо иного мнения.

Фаберовский не знал, какой ответ Брауна хотелось бы ему слышать. Несколько убийц были бы хороши для обвинения социалистов, а один – для усиления страха среди публики перед маньяком-реформатором. Впрочем, выбирать ему не приходилось.

– Можете ли вы, как профессионал, объяснить факт, что не было слышно никакого шума в ближайшей окрестности?

– Горло было так мгновенно перерезано, что я не предполагаю, чтобы имелось хоть какое-нибудь время издать даже малейший звук.

– Ожидали бы вы найти много крови на человеке, который нанес эти раны?

– Нет, я не ожидал бы.

«Ну и дурак, – подумал Фаберовский. – Все его барахло сжечь пришлось».

Он посмотрел на свою соседку, которая явно собиралась с силами, чтобы сразу по окончании допроса доктора обрушить на голову поляка все свое негодование, и решил не устраивать скандала. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась на доктора Брауна, поведшего речь о куске фартука, найденного на Гоулстон-стрит, Фаберовский сгорбился, постаравшись сделаться незаметнее, попятился назад, добрался до двери и тихо выскользнул на улицу.

Пока длится дознание, он решил съездить к викарию прихода Сент-Джонс-Вуд уладить вопрос о своем переходе из католичества в англиканство. Если женитьба на Пенелопе станет неотвратимой, для получения брачной лицензии Фаберовскому будет необходимо иметь уже готовый сертификат о том, что он пребывает в лоне англиканской церкви. Поляк свистом подозвал кэб, но прежде, чем он успел сесть в подъехавший экипаж, рядом остановился наемный брум и из него вывалилась веселая компания, причем Фаберовский с содроганием узнал голос Артемия Ивановича, кричавшего выходящим из кэба дамам:

– Быстрей, быстрей, пока всех покойничков не разобрали!

Эстер и Пенелопа с решительным видом двинулись ко входу в морг, но Фаберовский загородил им дорогу.

– Зачем вы сюда приехали, пан Артемий? Да еще с дамами!

– Доктор Смит принимает сегодня пациентов в Лондонском госпитале, поэтому я решил захватить барышень с собой, чтобы им было не скучно.

– То, о чем здесь говорят, не для женских ушей.

– Да-да, – поддакнул Артемий Иванович. – Он ей, кажется, обрезал ухи.

– Дамам надо читать романы про любовь, а не слушать сообщения докторов об увечьях, нанесенных убийцей своим жертвам.

– У вас отсталые взгляды на сущность вещей, мистер Фейберовский. – вмешалась Эстер. – Ни одна английская леди не может спокойно сидеть дома и заниматься каким-нибудь рукоделием или чтением сентиментальных романов, когда зверь в человеческом образе безнаказанно убивает по ночам несчастных женщин!

– Предоставьте разбираться с убийцей нам, мужчинам.

– Вы, мужчины, разбираетесь уже два месяца, – вмешался уже успевший где-то набраться Артемий Иванович, – а женщин все режут и режут.

– Если вы сейчас же отсюда не уедете, – обратился взбешенный Фаберовский к дамам, – я расскажу обо всем доктору Смиту. Пан Артемий, отвезите дам куда-нибудь в ресторан.

– У меня нет с собой денег.

– Вот вам деньги, – Фаберовский достал две серебряных кроны.

– И куда же мне с ними ехать?

– Не знаю. К чертовой матери! Обед в ресторанах накрывают часов с пяти. Вы можете съездить к Биллинсгейтскому рынку. Там есть приличная таверна, где за шесть шиллингов можно к часу на вас троих заказать прекрасный обед из рыбы. Сдачу вернете мне.

– Может быть вы тоже поедете с нами? – с надеждой спросила Пенелопа.

– Нет, – отрезал поляк, садясь в кэб. – У меня еще есть другие дела.

* * *

Удачно и дешево разрешив с викарием все формальности с переменой веры и договорившись получить сертификат недельки через полторы, в морг на Голден-лейн Фаберовский вернулся уже к концу заседания.

– Ну, как идут дела? – спросил он у Крофорда, когда тот вышел из дверей и направился к стоянке кэбов.

– Следующее заседание назначено через неделю.

– А что со свидетелем?

– Я заявил коронеру, что если присяжные не настаивают на этом, то у меня есть особые причины не оглашать подробности внешности человека, которого видел мистер Лавенде. Коронер согласился с этим и ваш свидетель описал присяжным только одежду виденного им человека. Так что я жду чек на десять фунтов, мистер Фейберовски.