I

…Старт был неожиданным для двадцатилетнего Алексея Барышева. Он ушел в гонку, не поразмыслив о ней и не зная, что его ждет впереди и чем все это может кончиться.

Вольный и свободный человек, он стоял в очереди за желтобокими лимонами, выполнял просьбу Лили — недавно финишировавшей гонщицы из их команды. Буфет окружили представители и спортсмены, потому что до начала гонки мужчин оставалось совсем немного. А каждому велосипедисту хотелось взять с собой на дорогу желтое чудо, отлично утоляющее жажду.

В очередь, буйную, торопливую, пришлось стать и Алексею Барышеву. Он уже сказал веселому продавцу:

— Мне штучек пять… покрупнее.

И продавец с прибаутками начал откладывать лучшие, как вдруг раздался крик Лили:

— Акбар, скорее к старту!

Барышев повернулся и пошел, как нож масло, разрезая толпу. Ахали спортсменки и представители — сильный был парень — и смеялись. А он видел лишь шоссе (где судьи уже выстроили велогонщиков), свой светло-оранжевый «Чемпион» и около него старого тренера. Владислав Николаевич мял толстыми сильными пальцами велотрубки, чтобы проверить, хорошо ли они накачаны.

Алексей не думал, но действовал. Так, словно он получал четкие указания тренера. Сердце стало биться сильно, разгоняя кровь по телу. Дыхание сделалось глубоким и мощным. Организм, привыкший к стартам, автоматически переключился на иной режим, запасался живительным кислородом.

«Дик смилостивился надо мною в последний момент», — думал гонщик. Но все было не так.

И он это понял тогда, когда тренер, передавая ему подготовленный велосипед, глухо сказал:

— Ты вместо Володи.

— А что с ним?

Ответа Барышев не получил. Владислав Николаевич был удивительно немногословен.

Судьи расставляли спортсменов по шесть в ряд согласно запятым ими в индивидуальной гонке местам. Алексей вчера занял первое место. И он стал в первый ряд справа, у самой обочины. Гонщики, с которыми он стоял в одном ряду, были не знакомы ему. Барышев с любопытством оглядел их. Это его главные соперники. Те, которых он знал, и ребята изего команды стояли позади.

«Но что произошло с Володей?» — думал Алексей, делая глубокие вдохи и приседая то на правой, то на левой ноге. Чуть позже он посмотрел на обочину, где стояли зрители. Алексей хотел увидеть девушек из своей команды. И точно, он увидел Лилю. Она была бледная и уставшая после гонки.

Алексей махнул ей рукой. Лиля начала пробираться вдоль веревки. Делать это было трудно. Мешали зрители. Они стояли стеной по обе стороны шоссе, которое уходило вдаль серебристой лентой и терялось прозрачной ниточкой около горы Кинжал.

— Что с Володей? — крикнул Алексей.

Она поняла, показала рукой на ногу и покачала головой.

«Володя повредил ногу? Наверное, при разминке… И все произошло в последний момент. Вот почему я иду вместо него. Хорошо, что я успел к старту», — подумал Алексей и услышал голос судьи:

— Внимание. Приготовиться!..

Алексей сунул ногу в туклипс, затянул ремень и стал ждать рождения новой гонки. Было немного страшно и чуть-чуть грустно. Он покидал обетованную землю и уходил в неведомое.

«Однако я докажу старому Дику, что я лучше Володьки», — подумал Акбар, когда услышал рокот мощного «Симсона»…

У врача соревнований были длинные и мягкие пальцы. Пальцы словно ласкали ногу Владимира Смирнова. Врач сказал:

— Небольшой ушиб.

Сестра начала бинтовать колено. Было немного больно. Морщась, Володя спросил:

— Доктор, а завтра можно будет?

— Завтра? Завтра посмотрим.

— Завтра командная гонка. Мне можно будет?

Врач пожал плечами.

— Посмотрим.

Володя дрогнул, когда услышал команду судьи на старте: «Марш!» Эх, гонка началась. Без него!

Кто же пошел вместо меня? Или никто? Неужели пошли трое: Славка, Иван и Виктор? А зачет по времени троих…

— Доктор, — сказал Смирнов, — доктор, наши пошли без запасного…

— Меня это не касается.

Володя махнул рукой и, прихрамывая, побежал к шоссе, на обочине которого заводил «Симсон» тренер Владислав Николаевич, а рядом с ним стояла с запасными колесами и бачками с водой Лиля.

— Владислав Николаевич, — издали крикнул Смирнов, — значит, только зачетные? Тогда и я пойду! Я догоню группу. Где мой велосипед?

Тренер вытащил из кармана большой платок, вытер пот и спросил:

— Как нога?

А Лиля сказала Володе:

— Пошел Акбар.

— Как нога? — переспросил тренер.

— Норма. Зачем вы пустили Акбара?

Владислав Николаевич пожал плечами.

— Врач знает лучше меня.

— Ему будет трудно, — сказал Володя.

— Да, — согласился тренер, — да. На него надежды мало.

— Посмотрим, — возразила Лиля.

— А вы ему сменили велотрубки? — спросил Володя.

— Нет, — ответил тренер. — Некогда было.

Лиля вдруг вспомнила:

— И без бачка с водой и без запаски!

Тренер хлопнул ладонью по баку «Симсона».

— Это я забыл про воду… Это я. Лиля, поехали!

— Владислав Николаевич, — взмолился Володя. — Возьмите меня.

Лиля показала ему язык. «Дудки, место занято».

А тренер промолчал. Он безрезультатно щелкал кик-стартером. Тогда тренер поднатужился и стал разгонять мотоцикл. Мотор зачихал, зачихал и вдруг ровно и могуче зарокотал. Это был спортивный «Симсон», мечта многих.

Тренер на бегу включил правой ногой скорость, отпустил сцепление, затем сел в седло и подъехал к Лиле.

— Поехали.

Володя не терял надежды.

— Возьмите меня!

Тренер молчал. Мотоцикл рванулся вперед, развернулся и подъехал к «Скорой помощи», около которой был врач. Смирнов, подпрыгивая, бежал за мотоциклом.

— Лиля, уступи. Лучше я с ним!

Тренер остановился, крикнул врачу:

— Владимир Семенович, как у моего нога-то?

Доктор ответил. Тренер потихоньку выругался и рванул с места.

«Симсон» уходил вдаль по шоссе с низким ревом. Шофер «Скорой» восхитился:

— Не машина — зверь!

— Поехали, — сказал врач, — а то гонщики далеко уйдут.

— Доктор, возьмите меня!

Врач посмотрел в умоляющие глаза Смирнова.

— Ладно, поехали!

— Подождите! Девочки, тащите колеса!

Девушки команды «Труд» принесли два запасных колеса.

Доктор поморщился. Володя поспешно объяснил:

— Акбар пошел вместо меня. И пошел на шелковых велотрубках. Понимаете? А через двадцать верст гравийка. Если он заколется, то я ему эти отдам…

— Трогай, — сказал врач шоферу. — Трогай, а то он затащит в машину и велосипед.

8-й километр. Барышев шел в середине колонны гонщиков на колесе у Славки. Он понимал, что не размялся, что у него не сильное дыхание, а поэтому вперед не лез. Он глубоко дышал, шел на малой передаче и напряженно следил за теми, кто был впереди.

Впереди, низко наклонившись к рулю, шли свои — Славка, Иван и Виктор. Они держали ровный темп нарочно, чтобы Акбар размялся, вошел в ритм. Если дергаться, то Акбар может сбить дыхание. Оно у него слабое. У Акбара юношеские легкие — они еще не набрали полной силы и объем их невелик.

Славка Абдалов — капитан команды «Труд» — зорко поглядывал по сторонам и в бок не шарахался — знал, что позади на колесе идет Барышев. Команда работала по плану, который предложил Славка.

Барышев с благодарностью думал о ребятах. Сейчас их тактика направлена на то, чтобы он постепенно втянулся в гонку. А потом он пойдет. Войдет в темп и начнет работать на победу. У него сильный и резвый рывок. И он это использует для того, чтобы возглавить группу из 8–10 человек и уйти от остальных гонщиков. И конечно, в головке должно быть минимум двое трудовцев. А лучше, если будет трое.

Славка-капитан ослабил давление на педали и поравнялся с Барышевым. Глянул на обочину, увидел на столбе цифру восемь и сказал Барышеву:

— Прошли восемь. Норма?

— Норма. Давай…

Они начали не спеша и как можно незаметнее выбираться из середины группы вперед, к Ивану и Виктору. Пора начинать борьбу. Если хочешь победы, навязывай противникам свою тактику. Таков закон гонки.

— Шестьдесят идут, — сказал шофер «Скорой», поглядев на спидометр.

— Погода без ветра, вот и шестьдесят, — сказал Смирнов.

Врач поправил на голове белый колпак, спросил:

— А ваша команда в каких майках?

— Кроме Акбара, все в белых, — ответил Володя. — В белых с оранжевой полоской.

Гонщики в белых майках с оранжевой полоской маячили в первых рядах колонны.

— Интересно, — сказал врач, — исключительно интересно! Я всегда с удовольствием бываю на велогонках.

— Сто пятьдесят с такой скоростью! — сказал шофер. — Никакая лошадь не выдержит…

— Они тренированы, — заметил врач, — хотя, конечно, вело — это сверхспорт!

— Они кушают и пьют на ходу, — сказал шофер. — А писаете как? — спросил он у Володи.

Володя смутился, промолчал.

— У них по́том выходит, — ответил доктор. — При таких нагрузках происходит обезвоживание организма. Володя, пятый и седьмой номер из вашей команды?

— Ага, — ответил Смирнов. — Наши. Славик и Акбар, который в алой майке. Видите? В алой!

— Вижу!

В это время Славка-капитан что-то крикнул и, оглянувшись, резко рванулся вперед. Тотчас у него на колесе (то есть буквально в нескольких сантиметрах от его заднего колеса) оказались трое других гонщиков в белых майках с оранжевой полосой. Скорость сразу подскочила до восьмидесяти. Впереди других были три фигуры в белом и одна в алом. Из машины было хорошо видно, как Славку заменил гонщик под седьмым номером. Он, привстав на педалях, мчался вперед.

— Акбар, давай! — радостно кричал Смирнов, высунув голову из машины.

Рядом с машиной с редким выхлопом катил «Симсон». Старый тренер стоял во весь рост на подножках и, так управляя мотоциклом, смотрел вперед.

Внутри машины потрескивал радиоприемник, который включил шофер и теперь ловил волну.

Тренер, услышав радостный вопль Смирнова, недовольно повернул голову в его сторону и взмахнул левой рукой, как бы говоря: «Помолчи».

Володя вздохнул, уютнее устроился на сиденье.

Доктор спросил:

— Этот Акбар пошел в гонку вместо вас?

— Да.

— Странное у него имя, — сказал шофер. — Акбар. Так собак называют. В армии я возил полковника. Так у него была немецкая овчарка. Акбаром звалась.

— Акбар — это не имя, — сказал Володя. — Это мы его так прозвали.

— Так вот и я говорю, что не имя.

— Его звать Алексей Константинович. А фамилия — Барышев. Сокращенно — Ак-бар. Молодой парень, но способный! Знаете, какой у него рывок?

— Акбар — это тигриное имя, — сказал доктор. — Есть фильм «Тигр Акбар». А ваш Акбар, значит, тигр шоссе?

Из радиоприемника слышался тихий голос диктора: «Вьетнамские партизаны проявляют мужество, сражаясь за свободу».

 

II

Алексей Барышев пришел в центральную велосекцию «Труда» три года назад. Пришел семнадцатилетним пареньком и сказал тренеру Владиславу Николаевичу:

— Вы звали, вот я и пришел.

Старый тренер удивился — он что-то не помнил, чтобы звал этого парня к себе в велосекцию, — и спросил:

— Когда звал?

— А в цехе, — пояснил Барышев. — Вы на перерыве речь толкали в нашем цехе. Говорили, что мужественные и сильные люди могут приходить в велосекцию.

— Да, да, было такое, — вспомнил Владислав Николаевич и улыбнулся.

Сейчас тренер не выглядел таким суровым, как тогда в цехе. Напротив, он казался добрым дедом в окружении внуков. Улыбка разгладила складки на его лице. Глаза моргали и немножечко слезились.

И Алексей вспомнил, что Владислава Николаевича прозвали Диком.

— Почему Дик? — объяснил Алексею один из гонщиков велосекции. — Это просто. Его ведь звать Владиславом. Владик! А если еще короче — Дик.

— И он не обижается?

— Чего ему обижаться! Дик — коротко и ясно. Дик Дикыч.

…Алексей глянул на тренера. Он увидел его крупный нос, толстые губы и короткую мощную шею старого атлета. Правда! Он — Дик! В нем есть что-то резкое, как удар бичом, яростное, как рык тигра, который бросается на добычу. И в то же время нечто от доброго беззубого деда…

Потом Барышев оглядел стоявших рядом спортсменов, особенно внимательно — хорошенькую Лилю и спросил:

— Какой велосипед будет мой?

Добрый тренер развел руками. Спортсмены засмеялись, но это не смутило Алешу.

— Мне красный велосипед, — сказал Барышев. — И гоночный. Дорожный у меня есть дома.

— Значит, тебе красный? — спросил тренер.

— Да, красный. Я люблю красное…

— Как все глупцы, — сказал кто-то из ребят.

Лиля рассмеялась.

Барышев сузил глаза, сжал кулаки.

— Это кто? Это кто хочет в лоб?

Владислав Николаевич сказал:

— Не кипятись. Остынь, а нет — иди. Ты тренироваться пришел?

— Да.

— Тогда давай знакомиться. Я — тренер секции, Владислав Николаевич Соболев. А тебя как звать?

Алексей сказал.

Владислав Николаевич подошел к столу, раскрыл журнал.

— Я запишу тебя, Алексей Константинович Барышев, в журнал, но прежде ты узнай наши требования. В секции никто не курит, не пьет, не пропускает тренировок. Иначе — милости просим отсюда. Из человека, который пьет, или курит, или пропускает тренировки, никогда хорошего спортсмена не получится. Верно?

— Может быть.

«Трудный будет паренек», — подумал тренер и показал на стену.

Сверху была надпись: «Уголок спортсмена», ниже стенгазета «Велогонщик» и «Заповеди велогонщика». Они гласили:

«1) Помни, что велоспорт — коллективный спорт. Один не победишь в гонке.

2) Помни, что главное в гонке — работать на победу команды».

Были еще и другие, в которых тоже повторялось слово «работать». Алексей с уважением относился к этому слову. И он притих. И стал без озорства отвечать на вопросы.

Тренер спросил:

— Согласен с нашими законами?

— Почти.

— Кем работаешь?

— Токарем.

— Давно?

— Второй год.

— Мастер у вас кто?

— Семилетов.

— Ивана Ипатыча знаю! Значит, ты в бригаде коммунистического труда?

— Да. Выполняю план всегда на 150 процентов.

— Ишь ты! А учишься где?

— В кружке техминимума.

— Сколько классов кончил?

— Восемь.

— Ну вот, Алеша. Будешь у нас тренироваться — придется тебе учиться. А теперь расскажи про свою жизнь. Биографию свою.

Алексей Барышев гмыкнул. «Допрос» не нравился ему, но назвался груздем — полезай в кузов… И он рассказал о том, что у матери и отца он один. Отец на пенсии. Сердитый и нервный он человек, но ведь отец… Мать — сердечница. Вот он и пошел после восьмого класса на завод, чтобы к отцовской пенсии добавку приносить. И любит он, Алексей Барышев, больше всего книги.

А потом тренер показал Барышеву велосипед. Салатный, с восемью скоростями. Старенький, но это ничего. Лиля вытащила из шкафа новые велотуфли, новую форму. Владислав Николаевич занес все это в ведомость и сказал:

— Распишись, брат, за велосипед, который закрепляется за тобой, и за спортивную форму…

Алексей взял карандаш, прищурился и размашисто расписался так:

А. К. Бар.

Лиля, глянувшая в ведомость, восхитилась:

— Акбар! Ребята, смотрите, он — А. К. Бар!

Так и прозвали его с тех пор Акбаром.

 

III

День был безветренный и очень жаркий. Мужчины стартовали в двенадцатом часу, сразу после финиша девушек. Девушкам, конечно, повезло. Они шли по утренней прохладе, хотя и утром было жарко. Термометр показывал 27 градусов в тени. К обеду стало еще жарче и, главное, душно. Похоже, что к вечеру должен пойти дождь. Но в небе — ни облачка! Кавказский хребет был ясно виден в голубоватой дали. Тренер осмотрел небо и вздохнул.

— Тридцать пять будет, а дальше — еще хуже.

Лиля сняла с глаз защитные очки. Она, щурясь, смотрела на тренера. А он подумал, какие у нее красивые глаза, какая она гибкая и стройная. Бедный Акбар!

— Тридцать пять с гаком, — сказала Лиля. — Все как нарочно!

«Бедный Акбар», — подумал тренер теперь уже совсем по другому поводу и сказал:

— Надо как-то передать парию бачок с водой. Попробуем уговорить судей. Может, они уважат меня, старика, и пропустят вперед.

Владислав Николаевич, как нагнал кавалькаду машин, следовавших за головной группой гонщиков, подъехал к серебристой «Волге» главного судьи, по сигналил. Судья высунул голову из машины.

— Разрешите обойти головку! — крикнул тренер.

— Зачем?

— У меня гонщик ушел без воды!

Главный махнул рукой.

— Сейчас нельзя, Дик!

Владислав Николаевич вздохнул. Нельзя так нельзя. Надо действовать по другому плану.

Через пять километров от шоссе отходила боковая дорога — проселок. Она вела к небольшому хуторку и затем возвращалась на асфальт. И тренер решил ехать по проселку, чтобы обогнать гонщиков и выскочить им наперерез.

— Держись крепче, Лиля — сказал Дик.

«Если я не использую все возможности, чтобы передать Акбару воду, — подумал тренер, — то потом буду укорять себя. Разве не я позабыл о воде? Я, наверное, старею. Пусть я старею, но они не должны от этого страдать. Вот так-то, Дик, старая ты калоша. Ну, положим, я все равно нужен ребятам. Им очень нужен мой опыт. Вот именно, опыт и знания».

Мысль о том, что он еще нужен ребятам, остановилась и не уходила.

«Чему я их учу? — думал Владислав Николаевич. — Я учу их умению мыслить и быть мужественными при любых обстоятельствах. Конечно, у меня это получается не совсем хорошо. Мне, конечно, далеко до Старика, который научил меня беспощадно судить свои слабости».

— Я не надеюсь на Акбара, — сказал старый тренер Лиле, — он не вытянет все сто пятьдесят. Ему еще рано крутить сто пятьдесят. Понимаешь, рано…

Древняя Тула знаменита не только своими охотничьими ружьями и самоварами. Это старая столица трековиков. Ее жители страстно любят велоспорт и смотрят гонки на треке с таким же азартом, как темпераментные грузины футбольные матчи. Так повелось с давних пор, со дня изобретения велосипеда, который в считанные годы завоевал все континенты мира, но прежде всего — Тулу.

Тула — родина Владислава Николаевича Соболева. Здесь он родился в семье искусного оружейного мастера и с малых лет пристрастился к велогонкам на треке.

Его прозвали Быстрым Диком. И быть бы молодому Соболеву одним из сильнейших трековиков Советского Союза, а может быть, и Европы, но он вдруг изменил любимому треку и стал шоссейником. Произошло это после гонки на приз «Звездное колесо», точнее — после встречи со Стариком.

На треке соревнуются преимущественно на коротких дистанциях: 200 метров, километр, четыре километра… Трек любит гонщиков быстрых, энергичных и азартных. Совсем другое дело гонки на шоссе, велокроссы. Если трековик сражается за победу секунды и, как самое большее, десятки минут (все зависит от расстояния), то многотерпеливый шоссейник, участвуя в соревнованиях на дистанциях от 25 до 200 километров, проводит в гонке по многу часов подряд. И часто его велосипед бежит по плохой дороге, в дождь, сильный ветер. Изнурительные подъемы, острые камни, грязь подстерегают его на пути. И не только это…

Трековик — тот всегда на людях, которые восхищаются им, аплодируют, ободряют. Он кружит по кольцу с идеально ровной поверхностью. К нему при трагическом случае быстро придут на помощь врачи, тренеры, судьи. Иная судьба у шоссейника. Иногда шоссейник десятки километров идет по пустынному шоссе. Его угнетает одиночество. Никто не видит его страданий, его мужества, его подвига. Ведь именно тогда, когда он один, ему чаще всего приходится особенно трудно, и чаще всего именно в таких условиях он проявляет мужество и силу духа.

Что ни говори, но трек — это сцена театра, а шоссе — это огромное поле, которое нужно вспахать! Много пота выйдет из шоссейника, прежде чем он придет к финишу…

На миру и смерть красна. На миру легче побеждать. Тысячи глаз наблюдают за трековиком, который проходит 200 метров и побеждает! Это взрыв мужества, если можно так сказать, короткий подвиг. Но бывает иначе, когда человек надолго остается наедине с собою. Шоссейнику, чтобы преодолеть 200 километров, порой нужно больше пяти часов. Он с товарищами уходит от зрителей, толпящихся на старте, в долгий пятичасовой путь и возвращается на финиш победителем или побежденным. Никто не видит, что было с ним там, почему он победил или почему оказался побежденным. Это знает только он да иногда — судьи на трассе.

Итак, Быстрый Дик вдруг предпочел долгое мужество на шоссе короткому — на треке. А вначале он с великой неохотой согласился принять участие в гонке шоссейников на приз «Звездное колесо».

Его тренер сказал:

— Из наших только ты самый выносливый. Только ты можешь бороться за «Звездное колесо».

Дик горько усмехнулся и понял, что он уже не так молод. На треке легче победить молодому, потому что молодость — это резвость, позволяющая развить огромную скорость на короткой дистанции.

— Я еще не потерял резвости, — заметил он тренеру.

— Это верно, не потерял. И даже больше того — ты приобрел еще и выносливость. У тебя великолепное сочетание резвости и выносливости. Поэтому я и считаю, что именно тебе надо участвовать в гонках шоссейников.

— Могу попробовать, — нехотя сказал гонщик.

Дик, готовясь к гонке на приз «Звездное колесо», стал тренироваться преимущественно на шоссе. Порою он уходил за город на огромные расстояния: за 100, 150 километров. Возвращался смертельно усталым. И чем больше он тренировался, тем меньше верил, что сможет завоевать приз.

Шоссе «показывало зубы». Оно было коварным, это шоссе. Оно требовало от спортсмена так много, что Дику шоссейные гонки стали казаться бессмыслицей. Случайная неудача, минутная уступка усталости может привести шоссейника к поражению. Конечно, и на треке бывает так же, но в гораздо меньшей степени. Трек, в сущности, идеальное место для соревнований, а шоссе — это сплошные превратности судьбы. На нем невозможно всего предусмотреть.

— Да, — согласился с Диком Старик, — нельзя всего предусмотреть, так же как в жизни. Но зато это намного интереснее, чем на треке.

Он показался Дику таким смешным, этот белобородый Старик, большой любитель велосипеда, встретившийся гонщику на одной из тренировок. Старик ехал на стареньком, дореволюционных времен велосипеде и крутил педали старательно и бодро.

«Вот чудак, — подумал Дик, догоняя его на своем легком «гончаке». — Наверное, какой-нибудь бывший чемпион».

Он ошибся. Старик не был чудаком и никогда не был велогонщиком. Он крутил педали, чтобы сохранить бодрость и здоровье и в глубокой старости. Но в шоссейных гонках он разбирался. Потому он и сказал Дику, что каждая долгая гонка на шоссе похожа на жизнь и невероятно трудно все предугадать и предусмотреть заранее.

В гонке следует думать до боли в висках. Очень важно в это время расходовать энергию мозга так же, как энергию мускулов. Путь от старта до финиша — это не только количество пройденных километров, а часть пульсирующей жизни. Особенно в гонке на шоссе, где практически нельзя разработать совершеннейшую тактику поведения. Любая тактика, заранее рассчитанная, — ничто, если в нее каждую минуту не вносить поправок. Перед стартом определяются лишь главные линии поведения спортсмена. Остальное он должен додумать в гонке, находя наиболее рациональные решения и без промедления осуществляя их.

Старик рассуждал с великой страстью. Дик слушал внимательно, хотя кое-что он постиг и сам после многих соревнований на треке. Он испытывал редкое для него возбуждение — интеллектуальное возбуждение.

— Длительное соревнование подобно жизни, — убежденно говорил Старик. — А что есть сущность человеческой жизни? Творчество! Твори, думай, фантазируй и работай, не зная усталости, — какое это наслаждение для разумного существа!

Дик не возражал. Правда, его смущала некоторая отвлеченность в рассуждениях Старика. Но все стало на место после слов Генриха Ибсена. Старик произнес их торжественным голосом. Как клятву:

Сначала Дик не совсем понял и даже удивился:

— Суд над собою? Как это так?

Старик разъяснил:

— Загляни в свою душу, когда ты творишь, когда идешь к благородной цели. Разве ты не видишь мешающих тебе троллей? С ними не прекращается бой в нашем сердце. И мы судим их, троллей, если побеждаем… Жизнь — это длинный путь, сложный путь. Человека подстерегают отчаяние, усталость, неверие в свои силы, эгоизм, страх, нерешительность, жажда покоя… У каждого из нас есть недостатки и слабости. Именно они тролли, которых нужно судить беспощадно и сурово. И недаром говорят, что самое трудное победить самого себя. То есть свои слабости.

…Над ними шумели деревья. Дремали на обочине их железные кони. Солнце уходило к горизонту, а Дик слушал, не зная, что разговаривает с ним один из величайших мудрецов земного шара — Циолковский. Об этом он узнал позже.

Дик никогда не забывал этой встречи. И навсегда остался благодарным Старику. Ведь именно в тот день он помял нечто очень важное. И безмерно далекий от него приз «Звездное колесо» стал ближе и доступнее. Своих соперников он победит! Не первый раз. Победит и самого себя. Устроит грозный суд своим слабостям, даст им решительный бой.

…Владислав Николаевич победил в гонке. Когда ему вручали «Звездное колесо», он увидел Циолковского и радостно кивнул ему. Старик подошел ближе. Но между ними встал юркий корреспондент.

— Расскажите, Соболев, о том, как вы победили.

— Долго рассказывать.

— А вы в двух словах.

Циолковский, приставив к уху ладонь, пытался услышать разговор. Дик, глядя на него, громко сказал:

— Двух слов мало, а вот в четыре уложусь.

— Пожалуйста.

— Я судил свои слабости.

Журналист, беспомощно улыбаясь, переспросил:

— Судил слабости? Это как?

Владислав Николаевич вывел мотоцикл с проселка на шоссе и плавно затормозил. На черном асфальте остался рубчатый след.

— Лиля, — сказал тренер. — Вы оставайтесь здесь, а я поеду дальше. Вы предупредите Акбара, что я его жду.

Лиля кивнула.

— Хорошо.

Владислав Николаевич сел на «Симсон», проехал с километр, остановился, поставил мотоцикл на подножку и стал ждать гонщиков. Посмотрел на часы.

— Они идут двадцать минут, — подумал тренер вслух и удивился. Ему казалось, что старт был дан давно, по крайней мере час назад.

Тренер поджег сухой кукурузный лист. Дым шел вверх. Воздух, казалось, застыл и был совсем неподвижен. Но если смотреть вдоль шоссе, можно видеть, как он струится над асфальтом, который вдали блестел, словно зеркало.

Скоро тренер заметил гонщиков. Он взял бачок с водой, велотрубку и приготовился. Он рассчитывал, что Акбар, предупрежденный Лилей, сумеет вовремя отстать от группы на пять-десять метров и будет идти по бровке. И он все ему передаст. Акбар быстро сунет бачок в крепление на руле и защелкнет на замок. Потом возьмет велотрубку и наденет ее на плечи. По расчетам тренера выходило, что это займет две или три секунды. Акбар отстанет от группы всего метров на тридцать и потом — рывком — догонит ее.

Конечно, гонщики могут заметить маневр Акбара и, как только он начнет отставать от группы, сделают рывок. Но ведь в группе есть Иван, Славка и Виктор. Они будут в это время лидировать и в случае необходимости расстроят замыслы соперников.

Гонщики быстро приближались. Впереди шел велосипедист в алой майке. «Кто это?» — подумал Владислав Николаевич.

Да ведь это Акбар! Но почему он впереди? Ну, конечно, Акбар решил сделать все по-своему. Предупрежденный Лилей, он не отстал от группы, а решил оторваться от нее, создать между собой и группой дистанцию. И пока он брал бы у тренера бачок и трубку, группа догнала бы его.

«Мальчишка, — рассердился Владислав Николаевич, — глупый мальчишка! Они гонятся за тобой, боятся отпустить. Ты не сумел создать разрыва. Но ведь этого и следовало ожидать».

Тренер понял, что он ничего не передаст. Акбар совершил явную глупость. Тренер подбежал к мотоциклу, включил зажигание. И когда группа велогонщиков, следовавшая по пятам за часто оглядывавшимся Акбаром, проносилась мимо, тренер громко крикнул: «Акбар!» — и нажал на кнопку сигнала. Низкое басовитое «ду-ду-у-у» заглушило все другие звуки на шоссе.

Владислав Николаевич видел, как Славка-капитан поднял и быстро опустил левую руку. По крайней мере он все услышал и понял. Один долгий сигнал «Симсона» означал: «Акбар, надо думать. Думай, Акбар!»

 

IV

Когда ехавший в санитарной машине Володя Смирнов увидел на обочине Лилю, он понял замысел тренера и обрадовался. Он махнул Лиле рукой, говоря врачу:

— Все в порядке. Владислав Николаевич передаст сейчас Акбару воду и запасную резину.

— Откуда вы знаете?

— А вот и знаю. Сейчас Акбар уйдет из первого ряда в конец головки… Но что такое?

«Волга» шла левой стороной дороги, и Володя увидел мотоцикл тренера и то, что гонщик в алой майке сделал мощный рывок и стремительно уходит вперед.

— Ага! — воскликнул шофер. — Твой дружок с тигриным именем убегает. Молодец!

— Дурак, — произнес Володя.

А еще через десять секунд он услышал сигнал тренера.

— Вот и правильно! Надо думать, Акбар.

— Что? — спросил врач.

— Владислав Николаевич сообщил Акбару, что тот сделал глупость.

Врач с сомнением покачал головой.

— Он, наверное, ничего и не услышал.

— Ну-у, сигнал «Симсона» и глухой услышит. Это же «Симсон». Знаете, какой у него мощный сигнал? Как у паровоза!

— Вот оно что, — сказал доктор. — Ловко придумано!

— У нас разработана целая система. Один долгий — «думай». Два коротких — «сбавь скорость». Короткий, отрывистый — «делай рывок». Впрочем, это уже секрет фирмы.

— Ловко придумано, — повторил врач и вздохнул. — До чего только может додуматься человек! И велосипед он выдумал, и мотоцикл, и дома, и ракеты… И это все маленький, зыбкий и несовершенный человек…

— Ну, это вы зря, — возразил Володя.

— Почему зря? Мы удивительное сочетание биллионов атомов, но очень неустойчивое. Чуть снизилась температура — и мы гибнем, чуть повысилась — тоже. Мы очень медлительны, вялы. Почему? Да все потому, что в нас заключено мало энергии. Мы берем энергию извне. Мы разлагаем полураспавшуюся клетчатку, жиры, белок, извлекая энергию, которая нам необходима…

— Вы, Владимир Семенович, недовольны тем, как устроен человек? Но, простите, каким же он должен быть, по-вашему?

— В биллион раз устойчивее, совершеннее! Чтобы он брал энергию в чистом виде. Скажем, лучистую.

— Как это так?

— Да так Я верю в то, что в космосе есть такая жизнь, разумная жизнь, которая питается непосредственно лучистой энергией и аккумулирует эту энергию в огромных количествах. Такая жизнь неприхотлива и может существовать буквально в пустоте, передвигаться с молниеносными скоростями, развиваться в тысячи раз быстрее, чем земная форма жизни… Но, быть может, вам это непонятно?

— Мне все понятно.

— Чудесно! — воскликнул доктор. — Вы закончили школу?

— Институт заканчиваю, на пятом уже.

— И кем вы будете?

— Хочу быть кибернетиком.

— Кибернетиком? Впрочем, сейчас это модно — кибернетика, ядерная физика…

— Я пошел не из-за моды, — с досадой сказал Володя.

— В институт физкультуры было бы лучше.

— Почему лучше?

— Стал бы тренером. У нас тренеров с высшим образованием очень мало. Соболева кому-то надо заменять. Он тренер без образования.

— Что без диплома — это верно. Но это отличный тренер!

— Говорят, что он чрезмерно строгий, до самодурства.

— Неправда. Дик справедливый человек.

— Говорят, что у Соболева есть любимчики и пасынки. Акбар — пасынок…

— Неправда. Тренер его просто жалеет, не в каждую гонку пускает. Молод еще Акбар, опыта мало. Вот тренер и сомневается.

— Но он сильный парень?

Володя усмехнулся и сказал:

— Сильный, конечно, только не все свои слабости знает…

— Смотрите, смотрите, — закричал шофер, который не прислушивался к разговору врача и Смирнова. — Акбар ушел от группы!

Володя и доктор глянули вперед. Они увидели, что Барышев и еще один гонщик в желтой майке шли впереди всех.

— Жми, Акбарчик, — прошептал Володя, стиснув ох волнения кулаки, — уходи, Акбар!

21-й километр. Самочувствие Барышева было превосходным. Он взял инициативу гонки на себя и часто делал рывки. Поначалу Славка-капитан одергивал его. Он боялся, что Акбар утомится раньше времени. Но Акбар чувствовал себя настолько хорошо, что то и дело, подъезжая к сильным гонщикам, предлагал:

— Стрельнем?

То, что он вчера победил в индивидуальной гонке, мешало ему. Гонщики побаивались Барышева. А он еще вызывающе вел себя! На всякий рывок Алексей получал ответ. Его тотчас начинали преследовать. Его боялись отпустить. За ним следили, подстерегали каждый его шаг.

Акбар за короткое время многих утомил своими непрерывными рывками. И, в сущности, это заслуга его, Барышева, что так быстро образовалась головка. Слабые гонщики быстро отсеялись. Рывки Алексея были стремительны. Он развивал такую скорость, что даже самые сильные с трудом держались у него на колесе. И, наконец, их осталось двенадцать человек: четверо из «Труда», трое из «Буревестника» (студенты были основными соперниками трудовцев), мастер спорта Сергей и остальные четверо из разных команд, которые не представляли угрозы. Борьба за первое командное место шла между «Трудом», «Буревестником» и «Спартаком». Но шансы спартаковцев сразу упали, как только в головной группе их осталось всего лишь двое. Это радовало и трудовцев и студентов. Правда, Славка-капитан подумал, что лучше было бы, если бы осталось двое из «Буревестника». Но их было трое, и они расстраивали все замыслы трудовцев. Положение осложнялось тем, что выступавший вне конкурса мастер спорта Сергей был студентом из Краснодара и поэтому из солидарности помогал команде «Буревестника».

Попытка Славки уговорить мастера оставаться нейтральным не увенчалась успехом. Капитан трудовцев даже разозлился на тренера, что Владислав Николаевич, обычно очень дальновидный, не учел этого. Ведь судейская коллегия допустила мастера в гонку с согласия всех представителей команд и, следовательно, с согласия Соболева.

И вот почему Славка-капитан с ребятами прикрыл наиболее удачный рывок Акбара, стал тормозить группу. Ведь Акбар ушел с краснодарцем. Это было выгодно для команды «Труда» вдвойне. Отрыв мастера ослабил коллективные усилия студенческой команды.

Тренер одобрил решение команды. Славка, Иван и Виктор услышали два раза повторные сигналы тренера — три коротких гудка. Они означали: «Поступаете правильно». Но вслед за этим Соболев дал один длинный сигнал: «Думайте».

Славка-капитан вначале растерялся. Думать? Над чем думать? Но скоро сообразил. Не плохо бы кинуть к Акбару еще одного своего, скажем, Виктора, а после этого не спешить догонять ушедших. Тормозить группу до тех пор, пока беглецы не скроются из глаз. Дело в том, что на Акбара трудно надеяться. Впереди еще больше 100 километров. Сумеет ли он выдержать гонку вдвоем? Вот если бы вместо Акбара с мастером ушел Виктор или он, Славка, все было бы хорошо. Конечно, этот мастер сильный парень. Ни Славка, ни Виктор не сумеют выиграть у него финиш, но это ничего. А вот если Барышев дойдет до финиша… Финиш он выиграл бы и у самого Капитонова! Но у Барышева мало выносливости. Он плохо умеет рассчитывать свои силы. В общем еще не пришло время Акбара побеждать на дальних дистанциях. Это еще одна причина, почему тренер решил после индивидуальной гонки поберечь Барышева. Тренер допускал такой вариант: в общем старте выигрывает команда студентов, второе место занимает «Труд». Но ведь по первому дню «Труд» — лидер соревнований. И в командной гонке сборная «Труда» должна занять первое место. Туг сыграет свою роль Акбар, отдохнувший, стремительный Акбар, задача которого, по мысли тренера, заключалась бы в поддержании очень высокой скорости. Но так не получилось. Акбар пошел в общем старте вместо Володи. Тренер не захотел рисковать. Выпускать троих, когда зачет по сумме времени трех, — это опасно: вдруг с одним из гонщиков что-то случится? Тогда это откинет всю команду на одно из последних мест.

А теперь Акбар идет вместо Володи. Это осложняет задачи всей команды. Но раз Акбар пошел, надо играть наверняка, трудовцам следует бороться за первое место всеми силами.

…Акбар ушел вместе с мастером. Его уход прикрыли трудовцы. Они приложили все усилия, чтобы парализовать действия студентов, не пустить их вперед. Вместе с тем Славка-капитан раздумывал, как пульнуть к Акбару своего человека, как сделать, чтобы в головной группе было двое трудовцев. Или даже один. Пусть даже ценой замены: он, Славка, или Виктор вместо Акбара. Акбару лучше идти в большой группе. Это выгодно по двум причинам. Во-первых, с группой Акбар вполне может дойти до финиша, так у него хватит сил. Во-вторых, Акбар опять-таки сумеет выиграть финиш. Таким образом, он займет третье место, а Славка, заменивший Акбара, пусть даже второе. И в общем получается победа сборной «Труда».

Так размышлял Славка-капитан, и так думал тренер. Акбар и мастер между тем уходили все дальше и дальше.

Акбар вел ходко, весело. Он радовался тому, что сумел оторваться от группы, и голова его полнилась победными мыслями.

«Владислав Николаевич одобрил мой отрыв, — думал Акбар, — я ушел и этим доказал свою силу. Ушел с мастером. Мы с ним дойдем до самого финиша. Финиш я выиграю. Не я буду, если не выиграю! У меня сильные ноги. Ах, ноги, мои ноги! Я люблю вас, ноги, и крепко верю в вас. Не подведите, родные! Я займу первое место. Ребята, конечно, удивятся. А больше всех наш старый тренер. «Дик Дикович, — скажу я, — Дик Дикович, уважайте меня. Я сильный. У меня нет слабостей. Этих, которых вы называете троллями. И гоните, Дик Дикович, приз. Давно хочу на нем расписаться. Победителей не судят. И вообще, может, вы скажете, за что не совсем справедливо относитесь ко мне? Вот в гонку не отпустили. Как же, молодой еще, рано. А я нисколько не хуже других в команде. Я уже сильный, Дик Дикович. И я хорошо понимаю, что стал таким благодаря вашим усилиям. Знаете, я ведь очень люблю вас. За то, что вы тренируете меня, делаете сильным и мужественным. Смотрите, я хожу мягко и пружинисто, потому что у меня сильные ноги. Я дышу легко и свободно, поэму что у меня развитые в сотнях тренировок легкие. Я не знаю, что такое боль в сердце. Я даже не замечаю, что у меня есть сердце, настолько оно хорошее и мощное. Я работаю на заводе и не устаю. Мои товарищи прислушиваются ко мне, а вы… вы, Дик Дикович, должно быть, стареете и не видите, что я лучший ваш ученик. Я стану тренером, как Дик Дикович. Что? Разве я плохо закончил школу? Я ее закончил, а потом закончу и институт. Институт физкультуры! И стану сильнейшим гонщиком в стране!»

Владислав Николаевич затормозил мотоцикл.

— Вы, Лиля, отдохните, и я отдохну. У меня устают руки, нервы тоже…

— Ну, за девчонок вы, Владислав Николаевич, поволновались здорово, — сказала Лиля. — Я как увидела, что Валя падает, так у меня сердце остановилось!

— Да, Валя упала сильно. Но удачно. Ни одной царапины.

— Громова прижала ее к бровке. Валька растерялась. И тут скорость такая. Ужас! Я слышу, треск. Значит, думаю, завал — и в сторону…

— Скорость была приличная. Я видел. Заместитель главного сидел сзади, и я мог не бояться упреков, что подъезжаю к вам близко. Я не люблю, когда вы падаете. У вас, девушек, потом страх появляется. Трудно изживаемый страх.

— Ох, вот если бы у ребят не было завала!

— Не будет. В головке остались самые опытные. А Барышев впереди.

— Акбар молодец. Убежал-таки!

— Убежал, но вдвоем им придется туго. Вдвоем идти — это не в группе. Я боюсь за Акбара, не хватит его.

— Владислав Николаевич, он настойчивый. Я знаю. И может стать победителем гонки.

— Это маловероятно. В своих прогнозах я редко ошибаюсь.

— А вдруг! Ну, случайно.

— Я не верю в случайности.

— Я, честно говоря, тоже. Но я верю в Акбара! Он хочет выиграть эту гонку, чтобы рассеять ваши сомнения.

— Вот как? И все-таки одного желания мало. Нужно и умение. Умение побеждать не других, а прежде всего самого себя.

— Я верю в Акбара.

— Я тоже хочу верить в него, но… не сейчас, не сейчас! Вот через год посмотрим, что у него получится.

 

V

Владислав Николаевич тренировал около ста гонщиков. Велостанция, которой он руководил, считалась самой крупной на юге республики. И, по существу, сборная команда «Труда» комплектовалась из воспитанников этой велостанции.

Тренером сборной, как правило, назначали Соболева. Конечно, он не имел специального образования и чина государственного тренера, но все спортивные начальники его уважали и даже побаивались. Владислав Николаевич имел привычку говорить мало, но весомо и резко, тоном, не терпящим возражений.

Много легенд ходило о старом Дике. Особенно таких, которые были связаны с призом «Звездное колесо».

«Звездное колесо» он выиграл более тридцати лет назад. Поговаривали, что этот редкостный и весьма дорогой приз был учрежден самим Циолковским. Но, как бы там ни было, Соболев очень дорожил «Звездным колесом».

Те, кто видел «Колесо», считали приз самым оригинальным во всей истории русского велоспорта. Ценность «Колеса» заключалась не только в том, что это был маленький шедевр ювелирного искусства. И не в том, что звезды, разбросанные по мраморному небосводу, сделаны из чистого серебра. К призу прикасались руки великих гонщиков XX века, с которыми встречался Соболев. И более того, многие спортсмены высшего класса высекли на призе свои фамилии — расписались на «Звездном колесе».

Расписаться на «Колесе» — это значит удостоиться особой чести и признания самого Соболева. А он был разборчив. Его часто интересовали не знаменитости, а рядовые велогонщики. Естественно, некоторых это обижало. Они не понимали особых требований Владислава Николаевича и считали, что он чудит.

«Чудил» старый Дик с «Колесом» и по-другому. Он, например, с явной неохотой показывал его любопытным. А если делал это, то в особых случаях и торжественно, явно подчеркивая важность события.

У него вошло в традицию показывать приз тем гонщикам, которые попадали в сборную «Труда» перед соревнованиями. Тактика большой и сложной гонки разрабатывалась только около «Звездного колеса».

Ученики тренера любили такие беседы. Возможно, потому, что тут старого Дика как бы прорывало. Он становился разговорчивым до болтливости, охотно отвечал на любой вопрос, рассказывал истории, связанные с именами тех, кто расписался на «Колесе». Истории были всякие: смешные, и грустные, и драматические…

Одна из них была о французском гонщике, который яростно рвался к победе, опередил всех и уже был около финиша, но упал из-за нелепой случайности. Велосипед был разбит вдребезги. И гонщик с мировым именем расплакался посреди шоссе, на обочинах которого толпились зрители.

Но вдруг из толпы выбежала девушка. Она подвела к рослому атлету миниатюрный дамский велосипед и сказала:

— Возьмите мой!

Спортсмен секунду смотрел на машину, приспособленную для коротких прогулок, потом схватил ее и помчался к финишу.

Нет, он не пришел первым! Его обогнали больше десяти человек. И более того, судьи на финише хохотали до слез, увидев гонщика. А Владислав Николаевич тотчас подошел к спортсмену и попросил оказать ему лично большую честь — расписаться на «Звездном колесе».

А вот другая история, происшедшая с советским велосипедистом. Он участвовал в гонке, где Владислав Николаевич был главным судьей. Перед стартом Владислав Николаевич случайно услышал разговор между спортсменами. Один из них хвалился, что он очень хорошо тренирован и обязательно победит.

— Могу спорить, что моя возьмет! — уверял гонщик. — Я всех раскидаю, как щенят…

Соболев знал, что это действительно сильный и опытный спортсмен и что у него много шансов выиграть гонку. Но его покоробило откровенное бахвальство велосипедиста.

И вот началась гонка. Тон ей задавал уже знакомый главному судье хвастун. Спортсмен делал такие бешеные рывки, так утомил ими своих соперников — еще немного, и он уйдет от всех. В душе Владислав Николаевич, следивший за гонкой, не желал ему победы. Он усмехался, глядя на усилия гонщика, и понимал, что остальные спортсмены, знавшие о его обидных словах: «Я всех раскидаю, как щенят!», раздражены и это придает им силы.

Но вот хвастун допустил промах. Он не рассчитал и на крутом вираже с размаху вылетел из седла. Соперники словно этого и ждали. Они рванулись вперед, уходя от незадачливого спортсмена, радуясь возможности наказать его. А он, шатаясь, поднялся, отказался от услуг врача, неторопливо сел на велосипед и поехал назад, к старту.

— Отвоевался один, — заметил кто-то из судей.

Владислав Николаевич с ним согласился:

— От позора бежит.

Судьи уселись в машину, чтобы следовать за гонщиками, которые уже скрылись с глаз. Но тут им пришлось искренне изумиться: упавший вдруг развернулся и помчался к финишу.

— Раздумал, — сказал шофер судейской машины. — Но какой теперь толк?

А Владислав Николаевич понял, что дело не в этом. Просто гонщик после падения не сумел сориентироваться и оттого поехал к старту, убежденный, что спешит к финишу. Он потерял драгоценные минуты и по крайней мере на два километра удлинил свой путь. Но это не сломило его и как будто даже прибавило сил. Он не щадил себя, догоняя соперников. Он ехал в одиночестве пятьдесят километров, хрипел, задыхаясь на подъемах, искусал до крови губы, но достиг своей цели.

И на финиш он пришел первым, но такой усталый и угрюмый, что все поняли — со старта ушел один человек, а на финиш пришел другой…

Старый Дик не сказал ему ни слова, но собственной рукой нацарапал на черном мраморе легендарного приза его имя — Петров.

Петров узнал об этом через несколько лет.

— Сам бы я этого ни за что бы не сделал! Неужели вы поняли тогда мое состояние? — спросил он, встретив Владислава Николаевича.

— Да, — ответил Соболев. — Оттого я и не попросил тебя…

Вот почему те, кто все это знал, называли «Звездное колесо» маленьким памятником большим людям, а тренера — Хранителем звезд.

Акбар впервые увидел приз после того, как попал в сборную, то есть в прошлом году. В прошлом году состав сборной сильно изменился. Из «старичков» остались лишь двое — Володя Смирнов и Слава Абдалов. Капитаном Соболев назначил Абдалова, который работал на том же заводе, что и Акбар.

На отборочных соревнованиях в число кандидатов попал и Барышев. Но тренер не склонен был включать его в сборную.

— Молод и не собран еще. Я против, — заявил Дик и удивился сопротивлению Абдалова.

Капитан не соглашался.

— Я его знаю лучше. Он не подведет.

Тренер долго барабанил пальцами по столу, потом решил быть демократичным и поставил кандидатуру Барышева на голосование.

За Акбара оказалось на один голос больше. Решающую роль сыграл весомый голос капитана женской команды Лили. И Соболев не стал спорить. Правда, его смущало одно обстоятельство: всем известно, что Лиля неравнодушна к Алексею. Значит, ей трудно быть объективной!

Всего этого Акбар, конечно, не знал. Он был вне себя от восторга — попал ведь человек в сборную! И он шел к тренеру домой возбужденным, с плохо скрытым любопытством.

Первое, что он увидел в доме Соболева, — приз. «Звездное колесо» красовалось на столе, за которым уселась вся команда.

Легендарный приз представлял собой треугольную глыбу черного мрамора. Небосвод располагался по гипотенузе в виде выемки, которую тщательно отполировали. По небосводу были разбросаны большие и маленькие звезды из серебра. И среди них катилось с вершины мраморного треугольника гоночное велосипедное колесо, тоже сделанное из серебра.

Хранитель звезд сказал:

— В команде много новеньких, но и они, наверное, знают нашу традицию — обсуждать предстоящие соревнования на первенство республики около «Звездного колеса». Первыми говорят капитаны.

Абдалов глянул на Лилю:

— Уступаю тебе первенство.

Она задорно тряхнула густыми волосами.

— Наши соперники — сборная «Буревестника». Остальных бояться нечего. Студенткам мы, пожалуй, не уступим, а вот наши мальчики…

Тренер был с ней согласен. На этот раз сборная мужчин не ахти! А девушки, они не подведут. Все сильные и с опытом.

Володя Смирнов сказал:

— У нас впервые в такой гонке участвуют Виктор, Иван и Акбар. О них нужно подумать особо. На мой взгляд, Акбару надо выложиться в индивидуальной гонке и постараться занять первое, минимум — второе место. В общем старте мы пойдем четверо, без него…

— Почему? — обиделся Барышев.

— Два дня подряд ты не выдержишь. Отдыхай до командной гонки.

— Я сильнее Ивана…

Владислав Николаевич перебил Алексея:

— А как ты думаешь, капитан?

Слава Абдалов пожал плечами.

— Может, на месте решим?

— Нет, — жестко сказал тренер, — надо сейчас. Я считаю, что Акбар не пойдет. И не только потому, что он может не выдержать два дня подряд. К сожалению, ты, Леша, еще не имеешь опыта и большой индивидуалист. Это твоя слабость. И в групповой гонке она сильно проявится. Возможно, в таких формах, что сведет на нет усилия всей нашей команды. Мы не можем рисковать!

Старый Дик знал, что он говорил. В групповой гонке главную роль играют коллективные усилия, умение каждого члена команды жертвовать своими целями во имя общих. Старая басня о раке, лебеде и щуке — это басня об индивидуалистах. И горе команде, состоящей из рака, лебедя и щуки. У нее нет шансов на победу.

Тренер оглядел «Звездное колесо» и нашел одну подпись.

— Прочитай, — попросил он Барышева.

И Барышев увидел подпись мастера спорта Петра Малахова.

— Малахов побеждал в таких соревнованиях, — сказал Владислав Николаевич, — какие вам и не снятся. Но очень долго у меня не возникало желания увидеть его подпись на «Колесе», и все потому, что он умел побеждать других, а не себя. Я объяснил ему это, когда он перед очередной крупной гонкой с усмешкой заявил мне: «Ну, Дик Дикыч, может, после этих соревнований ты, наконец, окажешь мне честь? Я ведь думаю победить. Красиво и легко победить!»

И верно, Петр иногда побеждал так красиво, что я любовался им. Более того, восхищался той легкостью, с какой он расправлялся с самыми грозными соперниками. Но у меня по-прежнему не было желания дать ему расписаться на «Колесе», пока не произошел один случай. Петр Малахов бросил спорт потому, что женился, закончил институт и поехал в сибирский город работать. А там в это время готовили сборную города для участия в краевых соревнованиях. И конечно, очень обрадовались, что у них появился мастер спорта. Начались переговоры. Малахов долго отказывался. И не только потому, что покончил со спортом. Ему казалось смешным участвовать в маленькой периферийной гонке, где не могло быть ему достойных соперников.

— Можете заранее объявить меня победителем, — говорил Малахов. — Это совершенно точно.

Ему возражали:

— Речь идет не только о вас, но и о городской команде, о чести города, в котором вы живете. Неужели она вам не дорога?

И Малахов согласился.

На первой же тренировке он убедился в том, что его команда безнадежно слаба. Но деваться было некуда!

В индивидуальной гонке Малахов, конечно, победил с блестящим временем. И только поэтому его родная команда не заняла одного из последних мест.

Но вот началась групповая гонка. Вокруг Малахова группируется несколько сильных спортсменов, и он с ними на первых же километрах уходит вперед. Капитаном команды был немолодой и в прошлом сильный гонщик. Он каким-то чудом, очевидно благодаря большому опыту участия в гонках, остался в головке, но уже через двадцать километров сказал Малахову:

— Я, должно быть, скоро отвалю. Темп не по моим зубам.

— Отваливай, — отвечал Петр. — Я ухожу вперед.

— А команда? — прохрипел капитан. — Ты подумал о ней?

— Команде от моей победы только польза.

— Польза, да маленькая. В групповой гонке надо работать на коллектив. Тебе ли это говорить?

Малахов махнул рукой и ушел вперед, а капитан отстал. Далеко позади были и другие гонщики из команды Петра.

Легко крутил педали Малахов, но на душе у него было скверно. И в конце концов Петр затормозил, остановился у обочины.

— В чем дело? — спросили у него судьи.

— Буду ждать своих, — угрюмо ответил он.

Дождался и сказал гонщикам из своей команды:

— Я буду лидировать. Держитесь!

Малахов взял на себя трудную роль лидера. Лидер рассекает собой воздух. Тем, кто идет позади, чуть ли не вдвое легче. Они практически не испытывают сопротивления воздуха, если умело «сидят на колесе» лидера.

Прием, который использовал Малахов, гонщики называют: «тащить за собой» или «привозить за собой». В этом случае получается своеобразная передача своих сил товарищам. Обычно лидеры меняются через каждые 100–150 метров. А Малахов был бессменным лидером на протяжении 110 километров!

В результате Малахов занял десятое место, а его команда — второе.

Узнав об этом, Владислав Николаевич высек имя Малахова рядом с именем Сергея Павлова, того самого Сережи Павлова, который участвовал в самой драматической гонке из всех на земном шаре. И Акбар не один раз вспоминал о ней в трудные минуты, чтобы вернуть уходящее мужество…

— У Барышева нет бачка с водой, — сказал тренер, усаживаясь на «Симсон», — а тут такая жара. Тяжко ему.

— Да, тяжко, — отозвалась Лиля.

— И мы можем дать ему воды только после поворота. Раньше не получится.

— А если нам попробовать снова выйти наперерез, как прошлый раз?

— Это исключается. Обгонять нам не разрешат судьи, а обходной дороги нет. Дадим на повороте… Поехали, а то мы засиделись. Будем догонять.

«Симсон» помчался вперед. Тугой и горячий воздух сердито шипел прямо в уши тренера и Лили.

 

VI

— Ну и печет! — сказал врач. — А многие ушли со старта без головных уборов. Это я прошляпил.

— Что прошляпили? — спросил Володя, который смотрел на шоссе, на то, как идет гонка, и плохо слушал доктора.

— Шапочки не все надели. Шапочки, черт бы их побрал!

— Да ничего. Я уже шесть лет бываю на гонках и ни разу не видел, чтобы кого-либо из гонщиков хватил солнечный удар. Хотя, конечно, врачи каждый раз требуют: шапочки, без шапочек не пустим на старт!

— Но ведь положено.

— Береженого бог бережет, — вставил свое слово шофер. — Я сам рыбак. И однажды на рыбалке видел парня, которого хватил солнечный удар. Понимаете, упал в воду, ноги вверх и бултыхается. А я неподалеку был. Гляжу, дивуюсь, чего парень так странно купается. А с ним солнечный удар произошел. Еле отошел бедолага.

— Перегрев организма, — сказал врач. — Это опасная штука. Я запрещал бы гонки в такие жаркие дни.

— Разве это жара? — возразил Володя. — Я был в ташкентской гонке. И была жара. Вы знаете, уму непостижимо. Никогда мне не было так жарко! Мы тащились все, как вареные. Скоро финиш, а мы идем, и перед глазами огненные круги — и полнейшее безразличие. Шли по инерции, через силу. Сколько тогда сошло! Половина гонщиков. А перед финишем судьи догадались, вызвали из города пожарную команду. Нас облили водой. И мы честь честью разыграли финиш. Я тогда вторым пришел. А мог быть первым.

— Что помешало?

— Да начали пожарники купать нас, мы полезли все под струю, где гуще, и радуемся. И я радуюсь. Льется на меня вода, а я словно на свет рождаюсь. Приятно было! И совсем не услышал сигнала тренера. Увлекся. Только на второй раз услышал, как «Симсон» орет: «Думай, думай». Глядь, а гонщики, кто поумнее, уже вперед ушли. Я — за ними. Догнал. Но выиграть на финише не сумел, духу не хватило.

— Ишь ты, — сказал шофер, — значит, кабы не ваш старикан, так и второго места не было бы?

— Выходит так. В гонке трудно крутить педали и соображать одновременно. Вы спросите гонщика, что он думал во время гонки? Ответит — ничего не думал. Удивительно! Гонка идет час, два и пять часов идет. И получается, люди часами ни о чем не думают. Это плохо.

— Любопытный ваш тренер, — сказал доктор. — Значит, заставляет вас думать? Любопытный тренер!

— Он мудрый. И в свое время выиграл «Звездное колесо». Классический приз.

Володя высунул голову из машины и посмотрел вперед на спортсменов. Они шли в одном темпе. А Барышев и мастер совсем скрылись из глаз. И этого оказалось достаточно для того, чтобы гонщики прекратили погоню за «беглецами».

«Это хорошо, — удовлетворенно подумал Смирнов. — Акбар может победить».

62-й километр. Почти сорок километров шел Барышев с мастером и не чувствовал усталости. Они сменялись через каждые двести-триста метров. Встречного ветра не было, и можно было лидировать помногу. Они хорошо приладились друг к другу, четко проводили смену, экономя каждый грамм сил. Этот краснодарский мастер, его звали Сергей, был опытным гонщиком. Он не вилял, шел ровно, так, что Барышев, когда ехал за ним, почти касался своим колесом его колеса и не испытывал страха. Разговаривали они редко и мало: берегли дыхание.

В общем все было хорошо. И лишь одно начинало сказываться на Алексее — жара. Ему захотелось пить. Быть может, это желание не было бы столь острым, если бы Сергей не пил. Но Сергей часто полоскал рот водой из своего бачка. Барышев не мог на это смотреть равнодушно. А попросить не решался. Неудобно было. Потом ему казалось, что Сергей в конце концов догадается и сам предложит ему воды.

Но Сергей не предлагал.

«Вот недогадливый, — без особого зла думал Алексей. — Пьет, а товарищу — фига».

В конце концов жажда победила. Барышев, набравшись храбрости, сказал:

— Серега, дай мне промочить рот.

— Ты без воды? — с удивлением спросил Сергей.

— Стартовал без воды.

— Силен, брат! Хороший гонщик на сто пятьдесят без воды не ходит. Тяжело!

— Конечно, тяжело. Но так получилось…

Сергей молчал. Потом он сменился и спрятался за спину Барышева. Алексей со злости повел сильно. И он слышал, как сзади посапывал мастер, и потом булькала вода.

«Снова пьет, — подумал Барышев. — Как утка, а мне дать жалко».

Сергей, выходя лидировать, заискивающе сказал:

— Крепко ты ведешь.

— А что, — слегка задыхаясь, проговорил Алексей, — у меня сил много. Вот бы горло промочить. Дай глоточек, а?

После короткого молчания Сергей сказал:

— Леха, ты не обижайся. У меня осталось чуть-чуть, а впереди еще верст девяносто. Я один, у меня нет на трассе тренера, представителя. Не будет у меня воды, так кто ее даст? Тебе, Леха, тренер даст. Он на «Симсоне» едет. Или кто из своих. А мне никто не даст! Я сам за себя. Ты не обижайся. На шоссе как в джунглях. Закон один для всех.

— Ладно, — глухо произнес Алексей и сменил Сергея, закрыл его собою от встречного потока воздуха.

Обида сжала сердце Барышева, а пить, как нарочно, захотелось еще сильнее. «Дик Дикычу ко мне не прорваться, — подумал он. — Судьи его не пустят. А я тогда сглупил. Надо было отстать и взять воду. И Лиля ведь предупредила. А я полез вперед, оторваться решил. Вот садовая голова! Теперь надо терпеть. Может, после поворота мне дадут воду?»

Сергей сменил Алексея. Ехать стало легче, и пить хотелось меньше. Но ведь отдых-то тридцатисекундный, совсем маленький! И снова обида, злость на Сергея сжала сердце Барышева.

— Жмот ты, Серега. Воду зажал товарищу. Думаешь, что? Выиграть у меня финиш? — Алексей выругался и начал хвастать: — У меня финиш и Капитонов не выиграл бы. Я очень резвый на финише, у кого хочешь спроси!

— Не трепись, — хмуро произнес Сергей. — Я видел не таких. Побереги дыхание…

Солнце пекло все сильнее и сильнее. Мысль о том, что Барышев без воды, не давала покоя Володе Смирнову. Он видел, что тренер тарахтит на «Симсоне» позади них и ничем не может помочь Барышеву. И у Володи созрел план.

— Доктор, — сказал он, — может, проскочим вперед, посмотрим, как те двое идут. Может, с ними что случилось?

Врач пожал плечами.

— Случится, так мы сразу их нагоним. Они впереди всего на три-четыре километра. Завал может случиться здесь, в основной группе. Тут мы нужны.

Смирнов решил идти напролом, говорить в открытую.

— Доктор, вы понимаете, Акбар без воды. У всех гонщиков есть вода, а у него нет. И такая жара! Ему надо передать бачок с водой. Это не нарушение правил, это просто по-человечески нужно. Поехали! Три минуты — и мы их нагоним. Я передам Акбару воду.

— Нет! Взял я вас из сочувствия, а теперь вы командуете… Нам нельзя отлучаться.

— Но я вас очень прошу!

Врач молчал. Володю выручил шофер. Он хмуро сказал:

— Доктор, а чего не мотнуться? Его дружок вон сколько сил приложил, ушел вперед. И пить ему хочется.

— Ладно, — неожиданно согласился врач. — Ладно, поехали, но быстро.

Смирнов обернулся, поискал глазами «Симсон». Он был позади, метрах в пятидесяти.

— Владислав Николаевич! — закричал Володя и замахал рукой.

Старый Дик подъехал к «Волге».

— Владислав Николаевич, — сказал Смирнов, — есть возможность поехать к Акбару. Лилька, давай бачок.

А еще через минуту «Волга» обогнала головную группу. Главный в мегафон крикнул:

— Владимир Семеныч, куда?

Врач ответил. Главный не стал спорить.

«Волга» мчалась к Акбару и Сергею.

 

VII

— Вы подъезжайте к ним вплотную, — сказал Володя шоферу, — и идите рядом с их скоростью. Я передам на ходу.

— Ладно.

— Как он только передаст, делайте поворот и возвращайтесь назад, — сказал врач.

— Ладно.

69-й километр. Крутить было тяжело. Они шли по шоссе, которое посыпали щебенкой и полили гудроном. Колеса липли к гудрону, и крутить было очень тяжело. Барышев то и дело прижимал к колесам руку в велоперчатке и обтирал налипший гудрон и мелкие камешки. Но от этого мало проку. Он ехал и боялся. Боялся он за шелковые трубки, которые ежесекундно мог пробить острый камешек.

Они прошли через железнодорожный переезд. До поворота оставалось немного, чуть больше шести километров. Сергей посмотрел на часы.

— Леха, через восемнадцать минут переезд закроют. Надо торопиться, чтобы успеть перескочить до поезда.

— Я иду ничего. Это ты телепаешься, как телега. А еще мастер!

Упрек был справедливый. Алексей вел сильнее, чем Сергей. Поэтому Сергей смолчал.

— Поливай, поливай, — ворчал Барышев, сидя на колесе у Сергея, — все равно я обойду тебя на финише…

И вдруг он почувствовал, что крутить стало тяжелее. Он глянул на колеса. Задняя велотрубка спускала воздух.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», — горестно подумал Барышев.

— Что ты, выходи, — торопил Сергей.

Барышев с ненавистью глянул из-под руки на Сергея и, резко затормозив, соскочил с велосипеда. Остановился и Сергей. Он был взволнован, пожалуй, даже сильнее, чем Барышев. Они стояли на горячем асфальте молча. Первым заговорил Сергей.

— Вот беда, — сказал он с отчаянием. — Вот беда!

Барышев тупо смотрел на спущенное колесо.

Сергей щелкнул замком крепления бачка с водой.

— Леха, выпей глоток!

Алексей скрипнул зубами, заорал:

— Иди ты… со своей водой! Чего стоишь? Поезжай, поезжай, все будешь ближе к финишу, но только первым тебе его не взять. Я буду первый!

— Леха!

— Поезжай, падло, я догоню и обгоню все равно и тебя и всех. Поезжай!

Сергей с испугом поглядел на побледневшего в ярости Барышева, махнул рукой и сел на велосипед.

Барышев смотрел ему вслед и вдруг заметил, что у Сергея под седлом привязана запасная велотрубка. Может, он даст?

— Серега, — закричал Барышев, — Серега!

Но Сергей не слышал его или не хотел слышать. Этого Барышев не знал. И тогда он замычал от ярости, швырнул велосипед и сел на землю.

В это время рядом с ним остановилась «Волга».

— У Акбара прокол! — крикнул Володя. Он это видел издали. И видел, как уехал Сергей и как бросил велосипед Барышев.

Смирнов схватил велотрубку и запасное заднее колесо и выскочил из машины.

— Акбар, миленький, быстрее!

— Он не падал? — спросил врач.

Володя отрицательно покачал головой.

А Барышев не верил своим глазам. Володька словно с неба свалился! И в руках у него запаска. Барышев быстро перевернул велосипед, отжал зажимы эксцентриков и одним ударом вышиб колесо. Его тотчас подхватил Смирнов.

— Акбарушка, скорее монтируй и пошел, — торопливо говорил Володя. — Разрыв минут в шесть. Ты должен успеть…

— Смирнов, поехали! — закричал врач.

— Сейчас!.. Будь здоров, Акбарушка!

Володя на ходу вскочил в машину. «Волга» развернулась, Володя приветственно помахал Барышеву рукой и вдруг заметил, что рядом с ним на сиденье катается бачок с водой.

— Вода! — взмолился Володя. — Я ему не передал…

— Все, — сердито сказал врач. — Возвращаться не будем. Так он, значит, не падал?

— Нет! — ответил Володя и тут же сообразил, что надо было сказать «да», чтобы возвратиться и передать Барышеву бачок. Но уже было поздно.

 

VIII

Глаза Владислава Николаевича устали от напряжения, которое они испытали за сегодняшний день. Но глаза его по-прежнему были зоркими. Тренер хорошо видел, что Иван, Виктор и Славка-капитан честно работали, когда бывали лидерами, и, стараясь тратить как можно меньше сил, уходили за спины товарищей. Ребята шли вразбивку: свой, чужой, свой, чужой… Такой прием гарантировал их от внезапного рывка противника. Группа шла в резвом, но ровном темпе. Скорость не падала ниже сорока километров в час.

И вдруг тренер почувствовал, что скорость гонщиков возросла. Не намного, но возросла. Он забеспокоился. Многолетний опыт подсказывал ему, что возникли новые обстоятельства. Какие?

Владислав Николаевич встал во весь рост и, управляя мотоциклом стоя, посмотрел вперед, свистнул.

— Что такое? — спросила Лиля.

— Кажется, Барышев или этот, мастер. Не пойму, кто именно. Лиленька, у вас зрение лучше.

— Сейчас посмотрю.

Лиля приподнялась с седла, стараясь увидеть того, кого начала нагонять группа. Увидела она и «Скорую помощь», которая мчалась навстречу группе гонщиков.

— Владислав Николаевич, Акбар! Это Акбар…

Через минуту и тренер увидел, что группа нагоняет Барышева. А когда они проезжали мимо «Волги», услышали голос Смирнова:

— Владислав Николаевич, у Акбара был прокол заднего! Я отдал ему запасное колесо!

Гонщиков и Барышева разделяли не более двухсот метров.

75-й километр. Гонщики настигали Барышева. Ему казалось, что он слышит их прерывистое дыхание. И он боялся оглянуться, боялся потерять время. Он видел перед собой лишь убегающую ленту шоссе, а впереди — полосатую поворотную тумбу.

Алексей думал: «Я должен удержаться. Я должен повернуть раньше, чем они настигнут меня. Я должен после поворота резко набрать скорость и уйти от них».

Барышев скосил взгляд на левую руку, на часы.

«Осталось восемь минут, — думал он. — До переезда от поворота чуть больше пяти километров. Восемь минут и пять километров. Восемь минут и пять километров. Надо раньше прийти к переезду, проскочить его до поезда. И тогда они останутся с носом. Я скроюсь из глаз, сумею догнать Серегу».

Акбар сделал безупречный поворот, потеряв при этом совсем мало скорости. Это придало ему уверенности. После поворота он встал на ноги, пошел «танцовщицей», развивая скорость. Это был длинный и очень бурный рывок в его стиле. В конце рывка мимо него к повороту пронеслась группа. Кто-то из спартаковцев орал:

— Поворот! Тормози, ребя…

Тренер понял, что Барышев хочет отыграться на повороте. И одобрил его решение.

— Он очень технично делает повороты, — сказал тренер Лиле и стал тормозить, потому что поворотная тумба была уже близко. Мотоцикл остановился. Владислав Николаевич не стал глушить мотора. Он отметил чистый разворот Барышева, его последующий рывок и довольно улыбнулся. Затея Алешки удалась. А потом тренер увидел гонщиков, подходивших к повороту, беготню судей около поворотной тумбы и…

— Завал! — отчаянно крикнула Лиля.

Да, это был завал. Первый гонщик, в черной майке, не рассчитал, круто завернул руль и вылетел из седла. Те, кто шел за ним, падали поочередно. Лишь четверо гонщиков (среди них двое трудовцев) сумели избежать падения. Они объехали упавших, закончили разворот и резко набрали скорость. Еще двое спортсменов быстро поднялись, вскочили на велосипеды и бросились следом…

Тренер включил скорость, отжал сцепление, и «Симсон» зарокотал. Владислав Николаевич помчался к повороту. Через 10 секунд он был у поворотной тумбы. Врач уже осматривал Ивана. Два других гонщика спешно натягивали новые трубки. А еще один, из «Буревестника», целый и невредимый, горестно смотрел на помятое переднее колесо своего велосипеда.

— Владислав Николаевич!

— Да.

Перед Владиславом Николаевичем стоял представитель команды «Буревестник». Он с мольбой сложил руки на груди.

— Владислав Николаевич, если ваш, который упал, не пойдет, дайте колесо с его машины!

Старый Дик шагнул к Ивану.

— Ваня, ты сильно?

— Я пойду…

Тренер быстрым взглядом окинул Ивана. Тот был в плачевном состоянии: ссадины на руках, на плече и на боку, трусы порвались. Иван с трудом поднял правую руку и сказал:

— Плечо вот маленько…

Врач:

— Ему нельзя.

Тренер:

— Он не пойдет дальше! — и тут же представителю «Буревестника»: — Берите колесо, товарищ!

Гонщик из «Буревестника», у которого было разбито колесо, бросился к велосипеду Ивана.

— Ой, обод погнут…

В это время Владислав Николаевич услышал гудок паровоза. Он вздрогнул, обернулся к старшему судье на повороте, быстро спросил:

— А кто из судей на переезде?

— Не знаю. Наверное, сам главный.

Тренер глянул на часы. Поезд должен миновать переезд через пять минут. И тренера охватило волнение. А вдруг на переезде нет никого? И гонщики у переезда. Разве их остановит шлагбаум, страх перед опасностью?

— Товарищ судья, поехали со мною. Мы еще успеем к переезду. Вдруг там никого нет…

Судья и тренер побежали к «Симсону». Владислав Николаевич развернулся и увидел, что гонщик из «Буревестника» пытается выправить восьмерку на Ивановом колесе. Рядом с ним стоял и давал ему советы Володя Смирнов.

— Володя, — крикнул тренер уже на ходу. — Володя, пусть парень не возится! Отдай ему запасное колесо! У Лили возьми!

— Ладно!

Владислав Николаевич не слышал ответа. Ему в уши ударил рев «Симсона», стремительно набиравшего скорость. А тренер продолжал хладнокровно тянуть ручку газа на себя и щелкал переключателем скорости. Мотоцикл и двое оседлавших его разрезали плотный горячий воздух со скоростью ста сорока километров в час. Тренер спешил к переезду. Очень спешил…

81-й километр. Когда Барышев оглянулся, то увидел, что его и преследователей разделяет примерно метров семьсот. Это его обрадовало. Впереди чернел упирающийся в небо шлагбаум. Послышался близкий гудок паровоза. Шлагбаум, до которого оставалось метров триста или чуть меньше, начал медленно опускаться.

Алексей поднялся на ноги и резко увеличил скорость. «Только бы успеть, только бы успеть», — повторял он про себя и сильнее давил на педали.

Шлагбаум был уже закрыт. Барышев нажал на оба тормоза, рискуя пожечь велотрубки об асфальт, и спрыгнул с седла. Он сделал это неудачно, упал на колени, но быстро поднялся и побежал. А поезд был в ста метрах от переезда. У будки стоял железнодорожник с желтым флажком в руках. Он оглянулся и увидел Барышева, который подлазил под шлагбаум с велосипедом на плече.

— Куда прешь, дура? Обожди маленько?

Но Барышев не обратил внимания на эти слова. Он торопился разделить себя и преследователей поездом. А паровоз был совсем рядом…

Владислав Николаевич, промчавшись как вихрь мимо четверки, спешащей вперед, видел, что Барышев соскочил с велосипеда, упал, поднялся и побежал к шлагбауму. Тренер скрипнул зубами и, стараясь перекрыть рев мотора, закричал судье:

— Включите секундомер! Включите секундомер! Но судья уже включил. Он пустил секундомер в тот момент, когда Барышев спрыгнул с седла.

А тренер нажал кнопку сигнала. «Думай, думай, Акбар!» — надрывался мощный клаксон «Симсона».

И Барышев услышал. Он сделал шаг назад, замер. И еще через секунду его обдало дымом и паром. Он стоял, опустив голову. Мимо с лязгом проносился поезд. «Как же это я? — горестно думал Алексей. — Как я не успел? Как? А если бы я поскользнулся? Тогда что?»

Голос тренера был спокоен, его рука легла на плечо Барышева:

— Алеша, послушай меня. Алеша, твою задержку судьи учтут…

Поезд проносился мимо. Это был товарный состав, груженный ставропольским хлебом, и он казался нескончаемым.

— Алеша, ты упал? Больно?

Барышев, не глядя на Соболева, отрицательно покачал головой.

— Алеша, ты молодец! Слышишь? Ваня упал на повороте. Он сошел. Вас осталось трое, только зачетные. Понимаешь? А гонку все равно нужно выиграть. Во что бы то ни стало! И от тебя, сынок, многое зависит…

Барышев облизал пересохшие губы, хрипло спросил:

— Владислав Николаевич, у вас есть вода?

— Алешенька, Лиля с бачками на повороте. А я приехал с судьей. Дай мне велосипед, я подержу его, а ты зайди к обходчику. Попей, но немного. Самую малость.

В будке обходчика уже были гонщики. Они жадно пили воду.

Гонка шла третий час. Машина врача неотступно следовала за велосипедистами вместе с другими судейскими машинами. Владислав Николаевич катил на своем «Симсоне» чуть позади. Судьи не пускали его слишком близко к гонщикам — таков закон соревнований.

— Я и за мильен не стал бы гонщиком, — сказал шофер. — То ли дело в машине, сиди и верти баранку…

— Быть гонщиком интереснее, чем иметь в кармане миллион, — возразил Володя.

— Спорт нужен для того, чтобы закалять людей, — сказал врач и, прищурясь, поглядел на Смирнова, — физически закалять!

Володя пожал плечами. Вот открыл Америку!

— Впрочем, — сказал врач, — перед этим мы выяснили, что спорт, как считает ваш тренер, нужен для интеллектуального развития.

— Вот именно. Только не надо иронии, Владимир Семенович!

— Помилуйте! Какая тут ирония! Ни капельки иронии. Хотя я с вами не совсем согласен. Спорт и мудрость — разные вещи.

— Неправда, доктор, неправда. Вы посмотрите на Акбара. Смотрите. Он шел первым, но силою обстоятельств перестал возглавлять гонку. Сейчас он идет с товарищами и напряженно думает.

— Простите, над чем?

— Над тем, как снова оторваться от группы, чтобы победить. У него сил столько же, сколько и у других. Он так же тренирован, но он человек, выбирающий наиболее верный вариант, тот вариант, который ведет к победе. Вы думаете, ему легко? Ему чертовски тяжело. Ведь уже пройдено более 90 километров по жаре. Он сейчас вбирает в себя максимальное количество информации, все учитывает: свою волю, свои силы и то, как чувствует себя каждый из его противников.

— Смотрите, он бросается из стороны в сторону! Зачем он виляет? — спросил шофер.

Смирнов глянул вперед. Действительно, Барышев, который перед этим то и дело бросался в атаку, пытаясь оторваться, сейчас изменил тактику. Он шел, как говорят гонщики, «змеей», пытаясь оторваться от противников. Славка и Виктор старались помочь ему, но эти, из «Буревестника», и двое спартаковцев были достаточно опытны и разрушали все замыслы Барышева и его друзей.

— Пожалуй, он зря надрывается, — сказал Володя. — У него перед ними есть преимущество — запас времени.

— Какой запас? — спросил доктор.

— Судья зафиксировал его задержку около поезда. У Акбара есть запас с минуту или больше. И все равно жаль, что он не успел проскочить переезд до поезда. Очень жаль…

— Ничего, убежит ото всех еще раз.

— Он так и хочет. Только…

— Я хочу, чтобы он был первым на финише, — сказал шофер. — Он хара́ктерный парень.

Врач согласился с ним:

— Да, у него воля к победе ярко выражена. Упорный парень.

110-й километр. Барышев прилагал все усилия для того, чтобы уйти от группы, но напрасно. Славка-капитан сказал ему:

— Кончай, Акбар, а то тебя не хватит.

— Но почему они не стремятся достать мастера?

— Берегут силы для финиша.

«Если мы не догоним мастера, — думал Барышев, — я останусь трепачом. И первое место — тю-тю! Но что делать? Ведь они прицепились намертво. Не оторвешься!»

Барышев подъехал к Виктору.

— Дай попить.

Виктор дал.

— Может, ты мне его отдашь?

— Зачем?

— Я уйду вперед. И вода пригодится мне. А ты можешь попросить у Славки, когда надо.

— Бери, но как ты оторвешься? Скоро начнутся подъемы. А на подъемах ты слабак.

В словах Виктора была правда. Барышев плохо брал подъемы. Тут нужны сила, мощное дыхание, а не резвость, которой у Алексея было с избытком. И это Барышев знал. Вот почему он стремился оторваться. Это было выгодно вдвойне. Во-первых, он достанет Сергея, во-вторых, если потом, после подъемов, их нагонит группа, ничего страшного не произойдет. Ведь подъемы будут позади.

«Подъемы, — думал Алексей, — я вас ненавижу! Но настанет время, когда мои легкие станут больше, а мышцы сильнее, и я буду брать подъемы хорошо. Так, как Капитонов, Петров… Быть может, тогда я попаду в сборную Союза и буду соревноваться на многодневке Мира. Польша, Чехословакия, Германия… Колеса моего велосипеда исчертят ваши автострады, ваши горы. Мне будут рукоплескать, кричать: «Ба-ры-шев!» Только и тогда мне не надо другого тренера. Дик Дикыч самый лучший. Ого, а ведь один из спартаковцев уже «дохнет». Ему мои рывки стали поперек горла. Эй, парень, мне жаль тебя, но что поделаешь. Мне тоже трудно, а я не подаю вида. Мое горло пересохло, мои ноги налились свинцом. Лечь бы на обочине на зеленую травку. Но нельзя. И вообще, ничего не поделаешь».

Барышев сделал несколько глубоких вдохов и снова рванулся вперед. Когда он обернулся, то увидел, что гонщиков осталось пятеро. Спартаковец и один спортсмен из «Буревестника» отстали. Они даже не предпринимали попыток догнать группу, хотя отстали всего метров на сто.

«Ну вот, — удовлетворенно подумал Алексей, — двоих скинули с колеса. Кто следующий?»

— Дает прикурить наш Акбар! — воскликнул шофер. — Их осталось пятеро.

— Трое наших, — удовлетворенно отметил Володя, — и двое из «Буревестника». Отлично!

— А ведь отстал тот, кому вы давали колесо. Который свое разбил на повороте, — произнес врач.

— Вот бедолага, — сказал шофер. — Не везет человеку! Отстал, догнал группу и снова отстал…

 

IX

Владислав Николаевич хотел верить в чудо. Его разум говорил, что Барышев еще мальчишка, выносливость которого имеет точно означенный предел. Тренер знал этот предел, на то он и тренер. Но дело в том, что Алексей перешагнул свой предел. Он продолжал гонку без всяких внешних признаков утомления. Более того, Барышев по-прежнему держал инициативу в своих руках. Вот почему тренер стал надеяться на чудо, на то, что сил Алексея хватит до самого финиша.

Быть может, он, тренер, чего-то не учел. Вмешались неведомые ему обстоятельства и силы. Они гонят Барышева вперед, они — источник его неиссякаемой энергии. Но сколь долго будут действовать эти силы и обстоятельства, тренер не знал. Вполне возможно, что они вдруг изменят Барышеву и все пойдет прахом.

— Если Акбар победит, — сказала Лиля, — я его расцелую.

Тренер после слов Лили покрутил головой. Он подумал: «Любовь. Это хорошо. Быть может, именно любовь — то, чего я не учитываю».

— Я его расцелую при всех, — повторила Лиля.

— Можно, — сказал с улыбкой тренер. — Лично я не возражаю.

Лиля склонилась ближе к Владиславу Николаевичу, чтобы лучше его слышать и чтобы он ее слышал.

— Акбар чувствует себя хорошо. Вы не верите, Владислав Николаевич? Смотрите, он все время впереди и крутит ровно и сильно…

Это верно, Барышев крутил педали ровно и сильно. Уставший гонщик вращает педали не в одном ритме. Он все время сбивается, его движения судорожны, и потому его скорость то падает, то возрастает…

Тренер сказал:

— Я боюсь, что Алексей идет на нервах. Я этого очень боюсь, Лиленька. Стоит ему отстать, почувствовать, что он смертельно устал, — и все. Он так нерасчетлив!

— Пусть нерасчетлив, зато полон желания победить. Разве плохо это? Скажите, разве это плохо?

— Не плохо. Но я не думал над этим серьезно. И вообще, Лиля, я зря кажусь вам мудрым. Я над многим не размышлял. Скажем, над тем: честолюбие — это хорошо или плохо? Не знаю. Я никогда не был честолюбивым. И побеждал в гонках не потому, что хотел восхищения, славы. Нет, не поэтому. Меня захватывал дух борьбы. Всегда! И потом, мне было интересно знать, на что я способен, что выйдет, если я не буду жалеть себя. И знаете, после финиша, после того, как кончалась гонка, и играла музыка, и раздавали призы, мне всегда становилось грустно. Все кончилось! И нет борьбы и нет жажды! Я утешался лишь тем, что впереди меня ждет новая гонка, новая трудная жизнь, что я снова должен буду бороться и преодолевать усталость. Может, я ошибаюсь, может, и мною двигало честолюбие. Не знаю. Но мне было неловко, когда я шел по улицам родной Тулы и слышал: «Тот самый, что…» Я избегал бесед с корреспондентами. Они не знают меры. «Стальные мускулы тульского гонщика!», «Человек, не знающий усталости!» — вот так они пишут. Но это же неправда, что я не знал усталости! Я знаю, что такое усталость и что такое «стальные» мускулы, которые не хотят работать. Сколько раз каждая клеточка моего тела кричала, просила пощады, отдыха, покоя! Сколько раз… Но я не поддавался. Вот и все. Я побеждал, Лиленька, не других. Я побеждал себя, свою усталость, свои слабости. Вот что я делал в каждой гонке. И этому хочу научить вас. Вы думаете, это легко — побеждать самого себя?

— Начинаются подъемы, — сказала Лиля. — И такие крутые!

— Вот именно. Очень крутые. Здесь решится судьба Барышева. Мы узнаем, чего он стоит…

 

X

Шоссе уходило к небу. Оно извивалось, кружило, взбираясь к дальней синеве неба, выше и выше.

Санитарная машина шла медленно, на второй скорости. Мотор натужно гудел. А гонщики все чаще и чаще вставали на педалях. Лишь таким образом можно было преодолеть очень крутые подъемы.

В небе плавилось лохматое солнце. Оно равнодушно смотрело вниз, упираясь жгучими лучами в мокрые спины спортсменов.

— А ведь Акбару тяжело, — сказал шофер, — он отстает.

— Он на подъемах слаб, — согласился Смирнов.

— Слабый, слабый, — возразил врач, — а чуть отстанет — сразу рывок! Упорный парень! Этот парень мне нравится. Ему, видно, хочется быть первым. И будет. Честолюбия у него хватит.

Володя перебил врача:

— Не в честолюбии дело.

— Вы думаете? А я, знаете, физиономист, вижу, чем человек дышит. Ваш Акбар хочет быть первым. Невероятно хочет! Смотрите, он устал, движения его неритмичны, судорожны, а он борется. Почему? В нем горит огонь честолюбия, священный огонь! Этот огонь заставлял людей совершать героические поступки.

— Не всех.

— Почему не всех? Честолюбие — великий двигатель. Это люди поняли тысячи лет назад и создали системы поощрений. Возьмем, к примеру, древних греков. Они разработали четкую систему поощрения честолюбцев. Скажем, юноша совершил подвиг в битве с врагом. По греческим законам его награждают лавровым венком. С седой древности пришло к нам выражение: «Увенчать лаврами». Конечно, в наше время честолюбие не в моде. Оно чуть ли не презирается. За что, почему? Это не пережиток капитализма, смею вас уверить, не пережиток, а нечто очень присущее самой человеческой природе. Честолюбие надо развивать, поощрять, если оно приносит обществу пользу.

— Эта палка о двух концах, — не согласился Володя, — что-то у вас, доктор, не так. Вы рассуждаете примитивно.

— Простите, почему примитивно? Не понимаю. Послушайте, разве в нашей стране не существует мощного института воздавания почестей отдельным индивидуальностям за особые заслуги? Существует! Это ордена, звания, похвала и даже обыкновенные премиальные за перевыполнение плана. Мы все стремимся к этому и пользуемся без всякого стеснения, потому что в этом нет ничего зазорного. Мы берем то, что заслужили. Нам приятно, когда нас выделяют. Однажды выделившись, мы хотим выделиться сильнее. Поощрение — топливо, нет, мехи, раздувающие в человеке пламень стремления к большему. Возьмем Наполеона, величайшего честолюбца. Он создал целую империю, чтобы насытить пламень, пожиравший его душу. Или Пушкина. Мальчишкой был, а писал: «Я великим быть желаю…» Но мало желания. Надо доказать! И он доказывал, доказывал до тех пор, пока не получил право воскликнуть: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Конечно, порой это принимает уродливые формы. Скажем, Герострат. По Фрейду — был такой психолог — существует «комплекс Герострата». Уродливое проявление честолюбия. Когда честолюбие направлено против блага общества. Сжечь храм, библиотеку… Но возьмем Муция Сцеволу. Мужественный римлянин сжигает руку, свою руку… И его соотечественники ему рукоплещут, его подвиг остается в памяти потомков…

— Минуту, — сказал Володя. — Тут я категорически против. Сцевола пошел на подвиг не ради удовлетворения честолюбия. Быть может, он не был даже честолюбивым. Мы этого не знаем. Он был мужественный человек, страстно любил родину.

— Возможно… Но я говорю о другом. О том, что в каждом из нас есть честолюбие в большей или меньшей степени. Вы честолюбивы? Я, например, честолюбив…

— Я не думал над тем, честолюбив я или нет.

— А вот Акбар? Он честолюбив?

— У него это есть, но…

— Ну вот. Он честолюбив. Об этом я и говорю.

— Его желание быть лучше, пожалуй, не совсем то честолюбие, о котором вы говорите. Это выше, благороднее. Возможно, любовь делает его сильным, отважным и…

— А кто она?

— Девушка из нашей команды.

— Понимаю, — сказал врач. — Наверное, та, что с вашим тренером ездит на мотоцикле. Для велогонщицы она слишком хрупка, изящна. Ей бы художественной гимнастикой заниматься! Ритм, музыка, плавные движения — как это все красиво! Истинная поэзия движения. А велоспорт прозаичен.

— Почему? В нем тоже есть поэзия. Поэзия скорости.

В разговор вмешался шофер.

— А вы знаете, — сказал он, — кто самый честолюбивый человек на свете?

— Кто?

— Моя жена.

Врач пожал плечами. Ничего не понял и Смирнов. Шофер засмеялся и пояснил:

— Она у меня ужасно гостеприимна. Угощает и тут же спрашивает: «Ну, как вам торт? Сама делала!» Попробуйте не похвалить, наживете врага.

Врач и Володя рассмеялись. Врач сказал:

— Таковы все домохозяйки. Вы правы, они чертовски честолюбивы.

— Вот я и говорю. Куда до них разным наполеонам! Особенно моя жинка! Ее не похвали, так голодным останешься. «Ах, тебе не нравится! Я стараюсь, стараюсь, а он…» Но я это учитываю. Только ложку ко рту — и сразу заливаюсь соловьем. Жинка млеет, тает. Но бывают и казусы. Помню случай. Пришел с работы, а перед этим товарища встретил. Ну, конечно, заглянули мы в кафе. По два шашлыка и по стаканчику самой дернули. Хорошо. Короче, притопал я домой с полным брюхом, в добром настроении. Жинка меня за стол. Налила миску борща. А я тоскую. Не будешь есть — скандал, а я хочу скандала? Стал есть, а жинка тут же: «Как борщ?» Говорю: «Отлично, чудо! Ах, мамуся, давно не едал такого!» Моя мамуся расцвела и забыла, что от меня запашок перед этим учуяла. А я ем и плачу в душе. Борщ соленый, аж скулы сводит… И ничего — ем, хвалю. Только дал опечатку. Сильно хвалил. Она не вытерпела — хвать ложку! И замерла. Я обомлел. Думаю: «Накликал бурю». Но что вы думаете? И виду не подала, что усомнилась в моих похвалах. Говорит: «Да ты, котик, посолонее любишь? Не знала. Буду всегда варить тебе такой».

— И варит? — поинтересовался врач.

— Нет. Варит вообще не соленый. Уговорил ее, что я лучше буду сам сыпать по вкусу. Мол, так проще. Согласилась. И считает, что это ее достижение, открытие…

— Попались вы, голубчик. А ваша жена глупа или очень умна?

— По-моему, у нее всего хватает. И с тех пор я думаю, что честолюбие — тьфу, дурость, пережиток! Лесть опять-таки развивает…

— У кого развивает?

— У меня. Я вынужден льстить своей жене. Любит она это.

— Вы сами в этом виноваты.

Смирнов слушал их и думал о том, что главное в спорте, конечно, не честолюбие.

Потом он вдруг предложил:

— Хотите, я расскажу вам историю Сережи Павлова?

 

XI

— Ты должен успеть, — сказал Владислав Николаевич Сереже. — Понимаешь, должен! Они начнут в пять. И до пяти ты должен успеть. Письмо спрячешь в трубе. Снимай седло!

Сергей Павлов подошел к велосипеду, взял ключ и начал откручивать гайку. Тренер продолжал:

— Езжай в трусах и майке, как всегда, чтобы не было подозрений. Главное, выйти из города. А спросят, говори, что ты гонщик, надо тренироваться. Понимаешь? Только у тебя есть шанс вырваться из города и успеть. Мы ведь узнали обо всем так поздно! К сожалению, поздно. Тебе будет нелегко. 110 километров — много для тебя, но, Сереженька, надо!

Тренер вздохнул и полез в стол за клеем.

Сергей вытащил из трубы седло. Владислав Николаевич помазал клеем внутри трубы и аккуратно прилепил бумажный шарик к холодной стали.

— Все. Ставь седло на место. Провожать не буду. Езжай. Ни пуха ни пера.

— К черту.

Когда Сергей переоделся, Владислав Николаевич сунул ему в кармашек спортивной майки несколько кусочков сахару.

Юноша выкатил велосипед во двор. Глянул на солнце. Было одиннадцать. Когда он садился на машину, позади загремел засов. Владислав Николаевич запирал велостанцию.

Сергей ехал по улицам родного города, не оглядываясь вокруг. Тут, в городе, его не остановят. Кому нужен паренек на спортивном велосипеде? Серые, похожие друг на друга солдаты провожали его равнодушными взглядами.

Но у выезда из города его остановил полицейский патруль. Один из полицаев — Нелюдим — узнал Павлова и спросил:

— Ты все тренируешься? Ну, тренируйся, да смотри до вечера вернись…

— Вернусь. Только завтра. Я у бабушки ночевать буду.

Нелюдим знал, что до Палестинок верст двадцать пять. Там живет бабушка Сергея. Палестинки — большое село, через которое проходит дорога на Листов.

— Ладно, валяй.

Сергей надавил на педали. Впереди 110 километров. Путь дальний.

Конечно, Сергей ни разу в жизни не ездил на такие дистанции, даже на тренировках. Тренер был строгим в дозировках километража. Он берег сердце юноши. Берег даже в это военное лето, когда связной Павлов под видом тренировок выезжал по заданию из оккупированного фашистами города. Он ездил обычно недалеко — в Палестинки, или в Ивановку, или к хутору Демидово, где его в определенные часы поджидали партизанские связные.

На этот раз тренер дал Сергею важное и трудное задание — предупредить подпольную группу в Листове о готовящейся облаве. Другого он послать не мог. Павлова там знали в лицо. На железнодорожной станции работал его отец, тоже подпольщик…

Итак, Сергей выехал из города удачно, без всяких затруднений. Без приключений доехал он и до Палестинок, где остановился ровно на 20 минут. Здесь его накормила бабушка, которой он сказал, что едет к отцу в гости.

Он выехал из Палестинок сытый, уверенный и бодрый.

К трем часам Сережа был в Сазоновке. За четыре часа он проехал более 70 километров и почувствовал усталость. А до конечной цели оставалось около 40 километров. Но он считал, что пройдет их часа за полтора. Так он считал. И, наверное, прошел бы благополучно, но…

В Сазоновке его неожиданно остановили два немецких офицера на мотоцикле. Один из них говорил по-русски.

— Документы!

— Спортсмен я. Тренируюсь.

Фашист подозрительно оглядел щуплую, совсем не спортивную фигуру юноши.

— Врешь.

Сережа пожал плечами. Задержка угнетала его. Он мог не успеть.

— Врешь, — сказал фашист, говоривший по-русски, — говори правду. Зачем Листов? Тренируешься? Врешь? У тебя плехо развита грудь, слабы ноги. Ты когда сел на спортивный машина?

— Я не вру. Тренируюсь уже второй год, и в районе у меня было первое место.

Первое место… Павлов никогда не занимал первых мест, он решил обмануть врагов. Однако ему не повезло. Офицер когда-то сам был гонщиком и разбирался в велоспорте. Он сказал самодовольно:

— Я биль в десятке лучших гонщиков Мюнхена, меня не проведешь! Я буду проверять!

— Проверяйте.

А время шло, уходило драгоценное время…

— Я давай тебе несколько вопросов. Отвечай, спортсмен.

Офицер вытащил из кармана лист бумаги, авторучку и нарисовал схему.

— Видишь. Ветер дует в левый плечо. Вы идете командой. Давай, давай за лидером! Шнеллер!

Сережа усмехнулся и сказал:

— Надо идти уступом. Лидер почти посреди шоссе, за ним команда. Это только дурак не знает.

А время шло, драгоценное время…

Фашист нахмурился.

— О, ты ферштеен это… теория. А практика?

— Умею на практике.

— Я хочу проверять.

— Проверяй.

И тут в голову парня пришла дерзкая мысль. Он решил использовать фашистов. Ведь они его задержали, он может не успеть в Листов до облавы.

— Тю, за мотоциклом, — беспечно сказал он, — чепуха! У моего брата был мотоцикл. Так я за ним ходил. Он идет шестьдесят, и я иду шестьдесят, не отстаю. Поехали в Листов, а я за вами. И вы увидите…

— Врешь!

— Ей-ей, не вру! Можете проверить. До самого Листова буду идти за мотоциклом…

Сергей говорил торопливо и лихорадочно думал. Так учил тренер: думать во время гонки, разрабатывать свою тактику, навязывать ее противнику, быть мужественным до конца. И тогда победишь. Сейчас он тоже находился в схватке, причем не с соперниками, а с врагами. Финиш — это город Листов. Награда — жизни многих людей. Быть может, жизнь отца. И Сергей должен выиграть эту гонку…

Фашисты оглядели запыленного, уставшего паренька, засмеялись, заговорили между собой на немецком языке. Сергей с трепетом ждал их решения.

— Хорошо, — сказал тот, что говорил по-русски, — будем проверять. Ты самоуверенный парень. Это мне нравится. Мы будем держать скорость шестьдесят километров. Ясно? А ты марш, марш за лидером. Отстанешь… — офицер многозначительно похлопал по кобуре парабеллума. — Нельзя обман, А мы дадим тебе приз. Пять… нет, десять пачек шоколада!

— Десять пачек! Вот здорово! Десять пачек…

Юноша сделал вид, что не заметил угрозы, что внимание привлек шоколад! Ради него, ради спортивного азарта он готов, господа фашистские офицеры, на все. И уверен в себе. Только поехали быстрее! Ему не терпится победить, ох, как не терпится…

— Форвертс! — сказал офицер и завел мотоцикл.

Мотор загудел ровно и могуче. Сергей сел на велосипед и ушел вперед, чтобы набрать скорость, согреть мышцы, подготовить их к гонке. А еще через пять минут Сережа Павлов уже сидел на колесе фашистского мотоцикла и часто вращал педали.

Гонщик шел, что называется, впритирку, в полуметре от мотоцикла, дышал ровно, глубоко, экономя каждый грамм своих сил. А фашист, сидящий в люльке, наблюдал за ним. На коленях у фашиста лежали плитки шоколада, кобура была расстегнута… Он улыбался и весело переговаривался с тем, который был за рулем.

Первые десять километров Павлов прошел легко, с азартом. А потом ему стало тяжело. Наступила мертвая точка. И он преодолевал ее мучительно, как в полусне. Несколько раз он начинал отставать от мотоцикла. Медленно отставать. В такие моменты фашист клал руку на кобуру…

Однако через несколько километров юноша пришел в себя и больше не отставал. Он даже позволил себе улыбаться. Лицо офицера приняло жесткое выражение. Он что-то сказал тому, кто вел мотоцикл. И после этого гонщик почувствовал, что скорость начала расти.

Сергей думал, быть может, десять секунд и принял решение. Он, пока были силы, встал на педали, сделал неожиданный рывок, поравнялся с водителем и глянул на спидометр: ну, конечно, почти семьдесят…

Павлов сделал несколько глубоких вдохов и после этого крикнул, глядя на спидометр:

— Жулики вы!

И, приотстав, снова спрятался от встречного потока воздуха за мотоцикл.

Павлов уличил фашистов в жульничестве. Он их уличил, и они, разозлившись, избрали иной прием. Мотоцикл начал идти не в одном темпе. Скорость то падала до пятидесяти километров в час, то резко возрастала. И парень, стиснув зубы, крутил педали молча. Его словно привязали к мотоциклу, который мчался к Листову…

— Он успел? — нетерпеливо спросил шофер.

— Успел. Но в Листове его не узнали.

— Не узнали? — удивился шофер.

— Гонка под дулом пистолета! Это невероятно, — сказал врач.

— Да, — согласился Володя. — И вы знаете, перед самым Листовым Сергей вновь начал отставать. Он отстал на пять, на десять метров… А мотоцикл скорости не сбавлял. На Сергея обрушился весь встречный поток воздуха, а фашистский офицер вытащил из кобуры пистолет и… Представляете, Павлов нагнал мотоцикл и больше не отставал.

— Молодец! — сказал шофер. — Но почему же его не узнали в Листове? Разве он пошел не к отцу?

— Так вот отец и не узнал его.

— Отец!

— Он поседел, — сказал врач, — это естественно, испытал такой ужас…

— Он не поседел. Тут другое. Понимаете, они въехали в Листов, остановились. Фашисты отдали шоколад и уехали. А Сергей уже с трудом стоял на ногах. И стал плохо видеть…

— Переутомление. От этого бывает иногда частичная потеря зрения, — заметил врач.

— Да, у гонщиков это бывает, если они плохо к тому же питаются. Так вот, с огромным трудом Сергей дошел до нужного места, то была явочная квартира. Глянул в окно. И ему повезло, там сидел за столом отец. Парень постучал по стеклу, и его отец подошел к окну и спросил у своего сына: «Вам кто нужен?» — «Ты, — ответил Сергей, — выходи скорее, папка»!

Понимаете, парень за пять часов похудел до неузнаваемости, был покрыт пылью, глаза ввалились. Вот почему его не узнал даже отец. А Сергей после той гонки больше не садился на велосипед.

— Почему? — спросил шофер.

— Надорвался. Сердце. И навсегда остался инвалидом. Навсегда!

 

XII

Владислав Николаевич хорошо видел, как Барышев отставал от группы, и снова догонял ее. Во рту у тренера пересохло. Он вдруг почувствовал, какой жаркий сегодня день и как круты эти нескончаемые подъемы.

— Лиля, — попросил тренер, — дайте, пожалуйста, бачок с водой.

Лиля вытащила из сумки, висевшей у нее через плечо, запасной бачок. Тренер взял его и, не отрывая глаз от гонщиков, напился. Лиля шептала:

— Акбар, Акбар, неужели ты…

А Барышев отставал все чаще и чаще. Наконец он отстал так, что уже не мог нагнать группу.

— Свершилось, — горько сказал тренер и начал сбавлять скорость, чтобы идти следом за Алексеем.

Когда разрыв между отставшим и группой увеличился до ста метров, Барышева обогнали все судейские машины и техничка, следовавшие за головкой.

Алексей остался на шоссе один. Он потерял из виду группу. Ее загородили обогнавшие его машины. Позади Барышева катил лишь мотоцикл тренера.

123-й километр. Величайшая усталость овладела Барышевым. И еще им овладело безразличие. Он чувствовал, как оно баюкало его, успокаивало, словно ласкало. В голове что-то жужжало, вспыхивали, как искры, редкие мысли, которые он силился собрать воедино…

«Самое лучшее — это зеленая трава и лесная прохлада или летний дождь», — думал Алексей.

И он вспомнил про то, как однажды он уговорил Лилю совершить прогулку на велосипедах. Это была их первая прогулка вдвоем. На лесных тропинках Лиля легко обогнала Акбара. Она в совершенстве управляла велосипедом, а Барышев боялся скорости, боялся врезаться в деревья, которые вставали неожиданно за каждым поворотом.

Акбар долго ехал один в прохладном лесу. Лиля исчезла. И напрасно он кричал, звал ее. Обидевшись, он повернул назад. Там, где лес кончался, на опушке, Барышев сел на траву и стал слушать глухие далекие раскаты грома. Приближалась гроза, а Лили все не было и не было.

«Может, она упала?» — вдруг мелькнула у Алексея тревожная мысль. Он сел на велосипед, чтобы ринуться в лес, и вдруг услышал тихий смех и голос Лили:

— Ты куда?

Вот странная девчонка! Она все время была рядом, пряталась в кустах и наблюдала за ним.

— Ты сердишься? — спросила Лиля.

— Да.

— Не надо. Мне было интересно слушать тебя. Ты смешной! Ты один разговаривал так, как будто я рядом и слышу тебя. И я думала, что ты знаешь, что я здесь.

Акбар отрицательно покачал головой.

— Я этого не знал.

— Ты обидчив. Ты ужасно обидчивый человек!

И потом был ливень.

А сейчас была жара и отставший от группы Алексей, который мысленно — на большее не хватало сил — говорил с самим собой.

«Вперед! — убеждал он себя. — Вперед!» И слышал где-то внутри себя голос: «А зачем это нужно? Зачем? В мире ничего не изменится, если ты не придешь к финишу. Зачем это напряжение, если существует покой?»

«Замолчи», — устало попросил Алексей. Но голос, как учитель на уроке, продолжал бесстрастно твердить свое: «Надо соразмерять свои возможности с реальностью. И, если трезво рассуждать, никогда не ответишь на вопрос: зачем это нужно? Возможно, это и нужно, когда чувствуешь удовольствие, когда каждая мышца требует усилий, нагрузки и дух захватывает от скорости. А сейчас исчерпаны все силы. Их давно нет. Вот мотоцикл, если в баке нет бензина, никогда не поедет. Это же естественно! В тебе нет сил, зачем же ты едешь?»

«У меня должны быть силы», — возразил Алексей.

Но сил не было. И обида перехватила дыхание. Обида на то, что силы покинули его, а он так надеялся на них, так верил в себя, когда уходил со старта!

«Да, силы есть, но их чертовски мало. Конечно, до финиша можно доехать, но не первым. И судьи не дадут за это даже грамоты. Сергей будет посмеиваться. А Дик Дикыч скажет: «Надеюсь, теперь-то ты сам убедился, почему я не пускал тебя в эту гонку. Слабый, а воображал бог весть что…»

«Кто это говорит? — спросил себя Алексей, внезапная догадка осенила его. — Теперь понятно. Нет, вы ошибаетесь, глупые тролли…»

— Замолчите, глупые тролли, — прошептал он.

«Акбар, не вешай ярлыков. Ты оскорбляешь разумность и пытаешься приветствовать безрассудство. Тебя научил Дик Дикыч? Не суди нас и пожалей себя. Не становись на точку зрения человека, сидящего на «Симсоне». У «Симсона» неутомимый и мощный мотор и полный бак бензина. Тянуть ручку газа на себя — это совсем не то, что толкать педали уставшими ногами. И даже тренеру жарко. Смотри, Лиля дает ему бачок. Дик Дикыч захотел пить. В горле у него, видишь ли, пересохло, а у тебя кровь густеет от жары, у тебя глаза на лоб лезут, и ты хрипишь. А во имя чего все это?»

«Цыц, бесы!» — мысленно рявкнул Алексей и скосил глаза. И он увидел Лилю.

Лиля смотрела на него с тревогой. Она видела его несчастным, пораженным и, значит, некрасивым. Алексей попытался взглянуть на себя со стороны. И то, что подсказало ему воображение, глубоко его опечалило: спутанные потные волосы, тяжелые вдохи и выдохи, поникшая голова и судорожные попытки крутить педали в одном ритме.

«Смотри, Лиля, я и такой бываю. А ты думала, что я парень, чьи плечи как гранитные скалы? Ты помнишь, как опиралась на мое плечо, когда на тренировке разбила ногу и шла со мной к врачу, кривясь от боли и говоря: «Тебе, наверное, совсем не тяжело. Ты сильный». А помнишь, однажды ты обняла меня и хотела согнуть мою шею, но не смогла?..

Акбар облизал пересохшие губы, когда увидел, как пьет тренер. Потом он наклонил голову к бачку, взял зубами торчавшую из него трубочку и потянул в рот кислую, теплую воду. Напился, пополоскал горло и выплеснул воду с силой так, что она дождем брызнула ему в лицо.

«Ну вот, — подумал Алексей, — совсем другой табак. А подъем все равно преодолею. Дальше будет легче».

Ярость на самого себя сжигала его. Он до боли закусил губу, сильнее надавил на педали и в это время услышал приказ тренера:

— Мужайся, дружок, мужайся!

Барышев глянул вправо на обочину дороги, по которой проехал крикнувший эти слова тренер. И на мгновение его налившиеся кровью глаза встретились с глазами Лили.

«Ты выдержишь, — думала в это время Лиля, — выдержишь! Разве тебе, милый, в первый раз трудно? И потом, разве тебе труднее сейчас, чем тогда Сереже Павлову?»

Мотоцикл тренера рокотал впереди, на самой верхушке последнего подъема. Барышев шел, приподнявшись на седле. Этот прием гонщики называют «танцовщицей».

— Он выдержит, — сказала Лиля тренеру.

 

XIII

«Скорая помощь», набирая скорость, промчалась мимо отставшего Барышева. Барышев не видел Володю, который по пояс высунулся из машины, помахал рукой и крикнул:

— Акбар, не сбивайся с темпа!

Но спортсмен был слишком поглощен своими усилиями, измучен усталостью, чтобы слышать.

— Кончился наш Акбар, — сказал врач, — вот какая штука. Вот тот, как его… Павлов был посильнее!

Володя молчал.

— Его, пожалуй, и до финиша не хватит. Сколько до финиша? — спросил врач.

— Двадцать пять, — ответил шофер.

Володя сказал:

— Двадцать пять. Легко сказать — двадцать пять! Это такие длинные и такие трудные километры…

130-й километр. По равнине Барышев шел хорошо. Он это чувствовал и шел ходко.

«Сорок два в час будет», — прикинул Алексей.

А потом начал размышлять над тем, какое расстояние разделяет его и головку, от которой он отстал на подъемах. Получалось, что он отстал километра на полтора. Посмотрел вперед вдоль шоссе. Оно было пустое. Лишь вдали маячили машины, следовавшие за группой. Но потом и их не стало видно. Они скрылись за поворотом. Здесь шоссе все время извивается. Так что далеко здесь не видно.

«Они идут, наверное, километров сорок в час. Ну, конечно, сорок, — подумал Алексей, — а может быть, и меньше. Дело ведь к финишу, и все берегут силы для решающего броска. Да и ребята притормаживают группу».

Алексей начал высчитывать, сможет ли он догнать головку, если его средняя скорость будет все время сорок два в час. Получалось, что он их достанет. Надо только одно — силы, а их было мало.

«Нужно прибавить скорость до сорока пяти», — подумал он и прибавил.

«Сорок пять. Это значит, что я прохожу каждый километр за минуту двадцать секунд. А они — километр за минуту тридцать секунд. Что же получается?»

Он пытался вычислить в уме, сколько он выигрывает при скорости сорок пять на каждом километре, но сбивался. Цифры замелькали у него перед глазами. Он их делил, умножал и… терял результат, потому что внезапно наступал мрак.

В конце концов он высчитал, сколько метров проходит за секунду. Получалось 12,5 метра. А они проходят за секунду чуть больше одиннадцати метров. Разница равна полутора метрам.

Барышев стал сильнее давить на педали, чтобы его средняя скорость наверняка равнялась сорока пяти километрам. Свою скорость он мог определить точно, до плюс-минус километр в час. Этому его научил тренер. Тренер много раз изводил его и других ребят вопросами: «С какой скоростью идешь сейчас?.. А сейчас?» И Акбар научился быстро определять среднечасовую скорость.

То, что он выигрывает у них на каждом километре по девяносто метров, радовало его, прибавляло сил. И он очень старался. Ведь получалось, что около финиша он нагонит их…

«Если бы мне их увидеть, — думал Барышев, — если бы увидеть… Тогда я их догоню».

Конечно, когда видишь цель, гораздо легче. Это знал Барышев. И потому он с надеждой вглядывался в даль, всматривался в каждый блик. А вдруг это блик от колес гонщиков? Его сердце в таких случаях замирало.

Назад Алексей смотрел редко. Он был совершенно уверен в том, что парень из «Буревестника», идущий где-то позади, далеко и никогда его не догонит. А его, Барышева, цель — догнать группу. Он в глубине души надеялся на это. Он жаждал победы. Но после трезвых размышлений решил, что у него почти нет шансов. И это глубоко опечалило его…

Гонщика, который шел впереди, Барышев увидел внезапно. И этот гонщик был совсем близко.

«Кто это отстал?» — подумал Акбар. Ему и в голову не пришло, что это может быть Сергей. Но это был Сергей, которого обогнала головка.

Сергей шел медленно, до удивления медленно.

Барышев быстро догнал его и увидел, что Сергей идет без всякого напряжения, так, словно он на прогулке.

Барышев поравнялся с Сергеем и все понял. Сергей шел на ободе.

— Один прокол, второй прокол, — сказал Сергей, — где я трубок наберусь? А ты, значит, отвалил?

— На подъемах.

— А хвалился: «Буду первым!» Трепач ты, Леха! Это я сразу сказал тебе.

— Пошел ты… — задыхаясь, проговорил Акбар.

Но его ярость не набрала силы, потому что он видел ненавистного Сергея в бедственном положении. И еще он увидел, что Сергей не собирался складывать оружия. Мастер спорта злился на обстоятельства, которые оказались против него, и это прибавляло ему сил. Хоть ему можно бросить гонку — он один.

— А ты чего не сходишь с дистанции? — спросил Алексей.

— Я этого не сделаю, пока крутятся колеса.

— Но для тебя все потеряно!

— А для тебя, Леха?

У Акбара защемило сердце. Прав Сережка, прав, но…

— Я зачетный. Мне нельзя, у нас в команде осталось трое. А так бы я…

— Тогда бы ты сошел?

Акбар промолчал. Серега попытался сплюнуть, но у него ничего не получилось: пересох рот.

— Они далеко? — спросил Барышев и стал подтягивать ремни туклипсов, готовясь к рывку.

— Нет. Недавно обошли меня. Вот у поворота…

Барышев посмотрел вперед. Впереди шоссе влезало на пригорок, потом падало в ложбину и круто огибало там, внизу, гору Кинжал.

— Валяй, — сказал Сергей, — ты можешь их догнать. А я буду, как могу. Пока крутятся колеса…

Отходчивое сердце у Акбара! Перестук Серегиного обода по неровностям дороги растревожил его. Он устыдился чувства торжества, которое возникло вначале при виде Сергея. Разве мастер виноват, что обстоятельства против него, что он на трассе один?

Великодушие охватило Алексея, и он сказал:

— Бери, Серега, мою запаску!

Сергей удивленно поглядел на Барышева, потом затормозил, лихорадочно заспешил.

— Давай!

Сергей торопливо отжал эксцентрики, выбил колесо из вилки и сорвал пробитую велотрубку. Барышев кинул ему свою запаску и не торопился ехать.

— Да ты иди, — сказал Сергей.

Барышев молча стал помогать Сергею монтировать на колесо велотрубку.

— Я сам, — сказал Сергей, — ты иди.

— Пойдем вместе.

Барышев сделал несколько глубоких вдохов, стал приседать, чтобы разогретые мышцы не застыли. Он думал: «Может, я зря задержался с Серегой? Теперь их не догнать. Ну и ладно. Это поймут ребята и Дик Дикыч и не осудят меня».

Алексей посмотрел на шоссе и вдали увидел того парня из «Буревестника».

— Ты быстрей, — нервничая, сказал он Сергею.

«Вдвоем мы от него уйдем, — подумал он, — это точно. Серега сильный парень».

Сергей затянул эксцентрики, а Барышев в это время напился из своего бачка. Сергей искоса поглядел на Барышева, облизал сухие губы. Его бачок был пуст.

Они сели на велосипеды.

— Начали работать, — сказал Сергей.

Барышев вытащил из крепления бачок, протянул его Сергею.

— Напейся, а я пока буду лидировать.

Сергей взял бачок, а Алексей вышел вперед и стал быстро набирать скорость.

«Пятьдесят, — подумал Барышев, — а может, и больше. Вот отдохнул чуток и совсем другой табак… А группа ушла. Их теперь не догонишь».

— Я выхожу, — сказал Сергей.

Барышев чуть сбавил скорость, пропуская его вперед. И потом обернулся. Между ними и тем парнем из «Буревестника» было метров 300. «Молоти не молоти, а нас ты, парень, не достанешь, — подумал Барышев с удовлетворением. — Потому что один на шоссе — это один, и тут не разгонишься, когда один. Впрочем, я тоже не достану группу. Сколько я потерял? Да минуты три. Это два километра…»

Барышев пошел менять Сергея. Когда они поравнялись и шли рядом, Сергей медленно, чтобы не сбить дыхания, сказал:

— Ты молоток, Леха. Спасибо тебе!

Сергей не спешил отставать. И они по-прежнему шли рядом. Их плечи касались.

— Ну! — крикнул, злясь, Барышев. — Ну!

Он махнул рукой, показывая Сергею, что ему давно надо отстать, но Сергей не спешил. Сергей спросил:

— Ты как чувствуешь себя?

— Хорошо, — почти шепотом ответил Алексей.

— Леха, — ликуя, сказал Сергей. — Леха, я не сволочь, поверь! Ты все время сиди у меня на колесе. Я буду работать, как черт. Сдохну, а группу достану. Я привезу тебя, Леха, в группу!

Сергей вышел вперед и пошел. Он вел в очень высоком темпе. Мастер спорта показывал, на что он способен, когда в нем кипит решимость.

И так они шли километр за километром…

Вначале Смирнов видел Барышева. Он видел, что Барышев взял подъем, вышел на равнину. Он медленно нагонял группу, это обрадовало Володю.

«Пожалуй, достанет, — подумал Смирнов, — ишь, как молотит! Молодец!»

Машина преодолела подъем около Кинжала. Начался пологий спуск. В конце его Смирнов обернулся, надеясь увидеть Барышева на вершине подъема, но шоссе было пустое.

Через некоторое время Смирнов снова поглядел назад и не увидел Барышева, хотя шоссе просматривалось больше чем на два километра.

— Не видно? — спросил врач.

— Нет.

— Значит, совсем отстал. Жаль, очень жаль…

 

XIV

Через три месяца после того, как Барышев начал тренироваться на велостанции, Соболев сказал Володе Смирнову и Лиле:

— Этот парень, должно быть, у нас не приживется. Я не могу найти к нему подхода.

Смирнов молчал. Лиля спросила:

— Неужели он безнадежен?

— Не знаю. Его выходки так раздражают меня, что я начал относиться к нему субъективно, слишком настороженно. И ничего не могу с собою поделать! Меня уже бесит один его вид. У меня складывается впечатление, что он без царя в голове и законченный эгоист.

Да, Акбар оказался трудным орешком для Владислава Николаевича. Барышев был самолюбив, вспыльчив, часто опаздывал на тренировки, чуть не на глазах тренера курил, хотя дал обещание бросить, много хвастал и врал на каждом шагу.

На шоссе он ездил, бросив руль, любил догонять машины и цепляться за борт. Но более всего Владислава Николаевича выводила из равновесия страсть Барышева к эффектам. Его жажда производить впечатление — какое, не столь важно — была безграничной.

И надо признаться, Акбар умел производить впечатление. Рослый молодой атлет, красивый и сильный от природы, он был, когда хотел, обаятельным, веселым — короче, душой общества. Девчонки на велостанции поочередно в него влюблялись. Особенно, как с горечью говорил старый Дик, эта «эпидемия» достигла апогея после того, как Акбар принес на своих широченных плечах годовалого бычка.

Это произошло во время агитпробега по случаю Октябрьских праздников в совхозе «Кубанский». Рабочие совхоза и велосипедисты Соболева рты разинули, увидев Барышева с бычком на плечах. Акбар шел медленно по середине улицы и сопел. Его ноги гнулись под огромной тяжестью. Бычок жалобно мычал, но вел себя смирно…

Владислав Николаевич среди своих спортсменов пользовался неограниченным авторитетом. И его недаром называли Учителем с большой буквы. Но Акбар органически не терпел авторитетов. Ему казалось, что Дик Дикыч придирается к нему, не желает видеть его заслуг и быстрых успехов в велоспорте. И он дошел до того, что чуть ли не в глаза называл тренера «наш учитель Христос».

Как в нем развилось такое? Возможно, причиной был суровый, не терпящий нежностей отец Барышева. Акбар уважал отца и боялся его. И в душе хотел быть на него похожим, но это ему не удавалось.

Моментами Алексей ненавидел отца. Ненавидел за то, что отец обычно проверял дневник сына, положив на колени широкий солдатский ремень. А мальчик в это время должен был стоять по стойке «смирно». Отец обращал особенное внимание на то, сомкнуты ли пятки и врозь ли носки. Несоблюдение этого условия приводило его в ярость. К счастью, Акбар быстро приноровился и стал в этом смысле образцовым.

Отец изучал дневник долго и нудно. Он рявкал, заметив тройку или, еще хуже, двойку:

— Мать!

Мать, маленькая, робкая, подходила к столу и щурила серые глаза.

— Мать, неужели этот босяк думает, что я кую деньги и на них учу его?

Мать обычно героически вставала между сыном и отцом. Поэтому первый удар ремнем доставался ей…

Но наступил день, когда Акбар заметил, что он уже ростом с отца, а его плечи даже шире отцовских. И Алексей однажды сказал:

— Хватит, батя! — и выразительно повел плечом.

Отец рассмеялся, произнес с восхищением:

— Вырос, сукин сын!

Но Акбар был наблюдательным и заметил тень страха в глазах отца. Он сплюнул на пол и процедил сквозь зубы, показывая на мать:

— Если ударишь ее или меня, свяжу.

— Меня? — рявкнул отец. — Да я тебя…

Всего этого Дик не знал. Не знал и терялся в догадках. Ему было непонятно поведение Акбара, однажды вырвавшегося из-под томительной власти отца и уверовавшего в свою силу. И тренер в конце концов не постыдился обратиться за помощью к Смирнову и Лиле.

— Может, еще раз обсудим его поведение на коллективе? — предложил Володя. — Или сообщим на завод.

— Это только взбесит Акбара, — возразила Лиля. — Он чрезвычайно самолюбив!

— Тогда выгнать его к черту, и делу конец! У нас не колония для трудновоспитуемых, — сказал Володя.

Владислав Николаевич покачал головой.

— Это просто, и это я могу сделать без вашей помощи. Меня волнует другое: как переделать Акбара? И вообще, я себе не прощу, если выпущу его из рук. Он, бесспорно, талантливый спортсмен, и, ручаюсь, в конце концов из него получится блистательный гонщик, которым я буду гордиться. Но сейчас я не могу подобрать к нему ключи, не могу найти способ, чтобы сбить с него спесь. Одним махом не переделаешь. На это понадобятся годы, но игра стоит свеч!

Смирнов перебил тренера:

— Учитель, я не пойму вас. То вы его видеть не можете, то восхищаетесь им. Неужели и вас очаровали его широкие плечи, могучая шея и длинные сильные ноги?

— Ты прав, Вовочка, очаровали. И такую ценность из своих рук выпустить не могу. Он родился гонщиком, пойми это! А то, что видеть его не могу, прости, — я ведь человек, и всего во мне много. Ты лучше посоветуй, как с него сбить спесь? Дальше я знаю, что делать.

— Что именно, Учитель?

— Мое дело. На то я тренер. Или, как вы говорите: «Учитель». Я — учитель атлетов…

Смирнов тут же с чувством продекламировал строки из стихов Уолта Уитмена: «Я — учитель атлетов. Если после учения твоя грудь станет шире, ты докажешь, что и моя широка».

Эти слова часто любил повторять Владислав Николаевич.

И вот тут долго молчавшая Лиля предложила свой план, который Володя позже назвал «Избиением младенцев». Он увенчался успехом, хотя Лиле пришлось чрезвычайно трудно.

Лиля была на велостанции самой красивой из всех девушек и знала об этом. Акбар много раз пытался «разбить ее сердце», но — увы! — Лиля с насмешкой принимала его ухаживания, не соглашалась на свидания и даже избегала общества Алексея. А он-то старался… Он и бычка взвалил на плечи для того, чтобы блеснуть своей силой перед ней.

— Лиля, хочешь я подарю этого зверя тебе?

Но после известного разговора с тренером ситуация изменилась. Лиля охотно разговаривала с Барышевым, позволяла провожать себя.

19 октября 1960 года Владислав Николаевич провел тренировку таким образом: он разбил спортсменов на группы и предложил посоревноваться на дистанции в 100 километров. Когда дошло до Акбара, тренер начал колебаться, не зная, к какой группе прикрепить парня. И спросил об этом у него самого.

— С ними, — отвечал Акбар и показал на группу, в которой были только члены сборной.

— Можно и с ними, — согласился Дик. — Только… годика через два. У нас еще не было случая, чтобы человек после трех месяцев тренировки мог тягаться с мастерами.

Все рассмеялись.

— Сто — не знаю, а пятьдесят верст пройду с ними запросто!

— Треп, — глубокомысленно изрек Смирнов.

Акбар пожал плечами.

— С ними надорвешься, Леша, — мягко подтвердил тренер. — Но с кем же тебя пустить?

И тут раздался голос Лили:

— Владислав Николаевич, пусть идет с нами.

Акбар удивленно раскрыл рот. С девчонками? Правда, с мастерами.

— Издеваешься, — мрачно сказал Барышев.

Но Лиля ласково посмотрела на Акбара и стала его уговаривать:

— Ты будешь у нас лидером. Потянешь моих девчонок. Ну? Что тебе стоит, Акбарчик?

Барышева привлекала перспектива лишний раз побыть с Лилей. И он согласился:

— Ладно, потаскаю вас. Но, чур, пощады не просите!

Владислав Николаевич как будто бы с тревогой заметил:

— Иди, Акбар. Только не усердствуй. Береги девочек и будь у них за старшего.

Так началась тренировочная гонка, о которой потом долго говорили на велостанции.

Девчонки — они, конечно, девчонки, но превосходно тренированные и умеющие цепко сидеть на колесе. Вначале Акбар-лидер действительно берег их, а потом в нем взыграла кровь, и он решил оторваться от девушек, уйти от них. Он предложил такой резвый темп, какой только мог. Но девушки держались, пощады не просили.

Десять, двадцать километров шли они за лидером как привязанные. Акбар уже с удивлением поглядывал на их посеревшие лица и хотел бы услышать: «Акбар, убавь темп». Но… через тридцать километров он сам несколько утомился и как бы между прочим спросил:

— Прибавить еще или так хорошо?

Лиля, которая шла за ним, сказала:

— А можешь?

— Могу, — отвечал побледневший Акбар.

Он прибавил скорость и непрерывно оглядывался: отваливают девчата или нет?

Они держались. И больше того, на сороковом километре вперед вышла Лиля и повела. Самолюбивый Акбар лишь в жестокой борьбе уступил ей место лидера.

— Ладно, поведи ты, — сказал он, задыхаясь, хотя они уже давно шли плечом к плечу.

Алексей позволил себе лишь малюсенький отдых и заменил Лилю, сделал мощный бросок вперед и тут заметил, что Валя отстала.

— Подождем? — спросил он Лилю.

Лиля молча пошла на смену и повторила прием Барышева. В результате отстала Таня, а за нею и Маша. На трассе осталось трое: Акбар, Лиля и эта неутомимая, совсем не похожая на девчонку Надька. Надька сопела, вперед не лезла, молчала и шла так, словно утомление недоступно ей. Акбар знал мужскую силу Надежды, но только сейчас оценил ее по достоинству. «Слон, — думал он, глядя на Надьку, — чистый слон. Мужик в юбке».

Ноги Надежды работали, словно рычаги. А вот Лиля была похожа на быструю ласточку. Она крутила педали, с каким-то только ей присущим изяществом, казалось, без малейшего напряжения. А тут еще кудри закрывают лицо, низко наклонившееся к рулю велосипеда. И не поймешь, тяжело ей или нет.

Нет, совсем не тяжело! Она стремительно обходит Акбара, быстрым движением руки откидывает волосы назад и задорно кричит:

— Пошли, пошли, Акбар!

«Черти в нее вселились, что ли? — размышлял Акбар. — Несется как бешеная — и ничего. А у меня глаза на лоб лезут». А потом он подумал, что бычка таскать на плечах было легче. Позже у него возникло впечатление, что заднее колесо зажато колодками тормоза. Иначе почему так тяжело крутить? Но тормоза были ни при чем.

«Конечно, — уныло думал Акбар, — они тренированные, мастера спорта. И словно взбесились сегодня. Может, их «Христос» научил? С него станет! Только на меня где сядешь, там и слезешь. Я двужильный, понятно? И лучше сдохну, чем отвалю от девчонок. Иначе они меня засмеют».

И в конце концов Барышев смирился. Он больше в лидеры не лез. Он прилежно ехал за Лилей, злясь на нее, и восхищаясь ею, и думая лишь о том, чтобы не отстать. Иногда Лиля оборачивалась, смотрела на него, а он боялся, что она, чего доброго, предложит смену. Но Лилю сменяла только Надежда…

Когда до конца оставалось 20 километров, Акбаром овладело настоящее отчаяние. Он мечтал о минуте отдыха и не знал, что об этом же думает безмерно уставшая Лиля. Лишь много лет спустя он узнает об этом. Ему об этом скажет жена. И он, посадив любимую вместе с дочерью на плечо, пойдет по городу, восхищая прохожих. И придет он в дом седого тренера, чтобы спросить у него:

— Учитель, вы знаете, кто родился 19 октября 1960 года?

И старый Дик ответит:

— Знаю…

 

XV

Тренер беспокоился. Он не мог отделаться от ощущения вины. Ему казалось, это его вина в том, что Алексей отстал…

«Как он там?» — думал Владислав Николаевич. И наконец, не выдержал, сбросил газ, затормозил.

— Будем ждать Алексея.

Они слезли с мотоцикла. Владислав Николаевич поставил мотоцикл на подножку, сел на траву.

Через три минуты после остановки он увидел вдали двух гонщиков.

— Смотри, Лиля, вдвоем идут, — сказал тренер. — С кем же это он?

— Может, с Сергеем?

Владислав Николаевич покачал головой.

— У Сергея прокол… Алексей идет с гонщиком из «Буревестника». Пришла беда — отворяй ворота. Мы можем потерять первое место, если Алексей не выиграет у этого парня финиш.

— А разве задержку Акбара около переезда не учтут?

— В том-то и дело, что в этом я не уверен. Это как решит главный…

Гонщики прошли мимо них на большой скорости.

— С Сережкой идет! Ура! — крикнула Лиля и затанцевала, схватив вскочившего Владислава Николаевича за руки.

Тренер заулыбался.

— Хорошо, хорошо!

— Смотри, как они крутят педали, — сказала сияющая Лиля. — Ах, как они крутят!

Тренер завел мотоцикл, сел на него. И Лиля села. Мотор взревел, и «Симсон» помчался за гонщиками.

«Барышев, очевидно, дал Сергею свою запаску, — подумал тренер. — Это он молодец. Товарища выручил. Молодец! И вдвоем идти лучше».

Мысль о том, что Акбар выручил Сергея, обрадовала старого тренера. Значит, недаром он твердил неустанно, что помочь в гонке товарищу порой важнее, чем выиграть гонку.

Потом тренер и Лиля увидели, что Барышев почти все время сидит на колесе. Он лишь изредка выходил лидировать. Мастер спорта, немного отдохнув, снова вел. И вел сильно и помногу.

— Сереженька, умница, — шептала Лиля, — тащи Акбара, тащи! Вот умница…

 

XVI

Володя Смирнов услышал чей-то голос. Кто-то на техничке кричал:

— Дорогу! Гонщики идут!

Судейские машины и машина врача подались в сторону, очищая шоссе. И в это время пораженный Смирнов увидел двух гонщиков. Они шли резво, так, словно им в спину дул сильный ветер. Они промчались мимо Володи, взяли левее и накатом обошли головку.

Это было похоже на чудо. Акбар и его товарищ достали головную группу! Как же это они сумели?

Врач восхищался:

— Красиво! Вот это парни! И Акбар, Акбар-то, словно его подменили!

Шофер надавил на клаксон. «Волга», словно фанфары, пропела один из сигналов тренера, означавший: «Молодцы!» Потом шофер спросил у Володи:

— Правильно?

— Да, правильно, три коротких и один длинный означает — «Молодцы!».

Кто-то из судей спросил в мегафон:

— Эй, доктор, что у вас? Почему сигналы?

Шофер высунул голову из машины:

— Я приветствую гонщиков!

На техничке, в которой сидело много сошедших спортсменов, представителей и девушек, кричали:

— Ак-бар! Сер-гей! Ак-бар! Сер-гей!..

Врач посмотрел на техничку, сказал:

— Акбар-то молодец, а вы?

Врач обращался к тем, кто не выдержал гонки. Таких по случаю сильной жары было много.

— Что они, — сказал шофер, — они не слышат.

— И потом они не так уж и виноваты, — вмешался Володя. — Это их тренеры больше виноваты. Зачем выпускать на старт людей, которые не совсем подготовлены? И вы, врачи, виноваты…

Врач пожал плечами.

— Я тут ни при чем.

— Вы — да, но другие виноваты. Посмотрели на человека — дышит, сердце здоровое, вроде бы неплохо тренирован, и раз — подмахнули заявку. Неужели врачи не понимают, что велосипед тяжелый спорт?

— Понимают, — сказал врач. — А тренеры?

— Тренеры? Не знаю. Я занимаюсь пять лет и только у Владислава Николаевича. А он никогда не выпустит на старт неподготовленного, плохо тренированного.

— Может, прекратим, — сказал врач, — прекратим спор? Сейчас не время. Давайте лучше смотреть гонку.

Володя вздохнул и посмотрел вперед, на гонщиков. Они шли в ровном темпе, часто сменялись. Лишь один из них — Сергей — не выходил лидировать. Он отсиживался на колесе. Его силы были на исходе.

137-й километр. Конечно, Сергею было тяжело даже сидеть на колесе. Но и Барышеву не легче. То, что они вдвоем достали группу, стоило им величайших усилий. Но больше усилий приложил Сергей и гордился этим. В сущности, он мог быть в группе только до первого рывка. И вот этот рывок состоялся, и Сергей отстал, потому что его силы иссякли.

Барышев заметил, как отстал Сергей. В первый момент он решил тоже отстать, чтобы подтянуть Сергея, помочь ему догнать группу. И Барышев начал сбавлять скорость.

Когда Барышев поравнялся с Сергеем, он удивился его злому выражению лица. Сергей выругался. Его лицо было серым, покрытым налетом выступившей соли, а глаза ввалились. Он тяжело дышал, руки, державшие руль, дрожали.

— Идиот, — прохрипел Сергей и выругался, — чего отстал от группы?

— Садись на колесо, — сказал Барышев и глянул вперед. До группы было метров сорок.

Сергей приподнялся на седле, широко раскрыл рот и судорожно хватал горячий воздух. Он встал с седла и пошел «танцовщицей», вкладывая в этот рывок остатки сил. Барышев кинулся за ним, и они догнали группу.

Сергей немного отдышался и снова прохрипел, зло косясь на Алексея:

— Я тебе, с… отстану!

После этого Сергей бросил крутить педали…

Когда Алексей обернулся, он увидел, что Сергей стоит на дороге с поднятой рукой. «Я схожу!» — крикнул он проезжавшему мимо главному судье.

И через минуту он был в машине.

А Барышев неистово крутил педали и думал:

«Серега. Брат ты мой, Серега».

И тут он заметил, что идти стало тяжелее, что переднее колесо предательски постукивает о неровности шоссе. Барышев глянул на колесо. Трубка на нем была полуспущена…

«Пробил, — с отчаянием подумал Барышев, — снова пробил, и воздух медленно уходит…»

А до финиша оставались считанные километры.

«Ладно, — подумал Алексей, — дойду на ободе. Только надо предупредить Славку».

Когда Славка-капитан сменился и поравнялся с Барышевым, он услышал:

— Славка, у меня спускает переднее.

— Все равно ты должен прийти к финишу. Понятно? Ты должен!

Барышев согласно кивнул. Их короткого разговора никто из гонщиков не слышал.

«Я дойду на ободе, — думал Алексей. — Ведь менять трубку нет смысла».

— Осталось девять километров, — сказал шофер, — гонка подходит к концу.

— Вот именно, — отозвался врач, — вот именно. Сейчас начнется битва за первое место. Посмотрим, на что способен этот Акбар. Он уже начал беречь силы, вперед не лезет. Хитрый парень!

 

XVII

Главный судья начал готовиться к финишу. Он переписал номера гонщиков из головной группы и сказал шоферу:

— Вперед, а то не успеем!

Машина главного судьи рванулась вперед, обогнала спортсменов и помчалась к финишу.

Владислав Николаевич тоже решил, что ему надо спешить на финиш. Он сказал Лиле:

— Приедем, пусть девочки приготовятся принимать ребят. Откупорьте бутылки с водой, перелейте воду в бачки. Там есть запасные. Ясно? А я буду засекать время…

Тренер обычно сам засекал время своих питомцев. Он по старой привычке больше доверял своему морскому секундомеру. Ведь судьи нынче какие пошли? Отсудили два-три соревнования, а там, глядишь, ему и первую категорию дали. И ходит человек с важным видом. Он судья, он знаток! Но черта он разбирается в тонкостях велоспорта! Велоспорт не легкая атлетика. В велоспорте существуют тысячи лазеек для нарушения правил. Эти лазейки находят, закрывают их, но что толку! Гонка обычно проходит по шоссе. Тут и машины ходят. Долго ли гонщику использовать машину в качестве лидера, а судье закрыть на это глаза. Судью никто не проконтролирует. Он не на стадионе, где сотни глаз.

«Симсон» мчался к финишу, где трепетали на ветру флаги спортивных обществ…

148-й километр. Как это произошло? Барышев сразу не разобрал. Его с силой выкинуло из седла. Он упал на шоссе, перевернулся и вскочил на ноги. Он не заметил выбоины на обочине шоссе, с размаху налетел на нее и…

Конечно, не иди он на ободе, ничего страшного не произошло бы. Просто его тряхнуло бы — и все. Он шел на ободе, шел изо всех сил, с затуманенным взглядом. И ноги были свинцовые.

Поднявшись, Барышев увидел, что гонщики уже почти около финиша. Были видны флаги, люди и машины. Барышев неуклюже, тяжело побежал к своему велосипеду и тут услышал голос врача:

— Цел? Гонку продолжать будешь?

— Да, да, — чуть не плача, проговорил Барышев и схватил велосипед.

«Я зачетный, я зачетный в команде», — стучало в голове Алексея. Он поднял велосипед. Переднее колесо было разбито вдребезги. Это так ошеломило Барышева, что он медленно опустился на асфальт и горько заплакал. Володя Смирнов тоже растерялся и заметался по шоссе, крича:

— Велосипед ему! У кого есть велосипед!

Но рядом никого не было. Техничка, на которой сидели сошедшие гонщики с велосипедами, не останавливаясь, ушла к финишу за головкой. На шоссе были лишь медицинская машина, врач, Володя и Барышев около разбитого велосипеда. Барышев не обращал внимания на врача, который торопливо мазал йодом его ссадины.

В это время мимо пронесся гонщик из «Буревестника»…

Барышев плакал. И до его сознания не сразу дошли слова Смирнова:

— Акбар, бегом! Тут до финиша близехонько. Надо бегом…

Алексей оттолкнул врача, схватил велосипед, повесил его через плечо и с трудом побежал. Ноги не повиновались. Нестерпимо болело ушибленное колено. Но он все равно бежал по горячему асфальту к финишу, и слезы высыхали на его щеках. А машина врача медленно ехала за ним.

Так он и пришел к финишу…

Трудовцы и Владислав Николаевич увидели Барышева, бегущего с велосипедом на плечах, и выбежали навстречу. А потом Алексей пересек линию финиша. И судья крикнул:

— Есть!

Акбар упал на руки своих товарищей. Глаза его были закрыты. И все его целовали. Не открывая глаз, он спросил:

— Владислав Николаевич, а этот парень из «Буревестника», их третий, обогнал меня?

— Обогнал. А ты разве не заметил?

— И наша команда из-за меня на втором месте?

— Ведите его к врачу, — сказал тренер Лиле и Смирнову. — И кстати, Алеша, ты показал отличный результат. Три часа сорок минут. Ведите его к врачу, — строго повторил Владислав Николаевич и поспешил к судейскому столику, где подводились итоги групповой гонки на 150 километров.

 

XVIII

Врач бинтовал ссадины Барышева и говорил:

— Геройский ты парень. Ну, молодец, просто молодец! Пришел все же на финиш…

— Вот именно, пришел, — горько пошутил Алексей. — А точнее, прибежал.

— Ты не огорчайся, что не занял первое место. Тебе не везло…

— Я не огорчаюсь, но вот команду подвел…

Ему было больно и обидно. И снова ему хотелось плакать. То, что он не пришел первым, это, конечно, чепуха. Главное, что команда из-за него на втором месте.

«Как глупо все вышло, — думал Алексей. — Разве я жалел себя? Нет, я не жалел себя. Я был мужественным до конца и пришел на финиш, потому что принял старт. Мне нечего стыдиться. Я шел от старта до финиша хорошо. Мне не один раз было трудно, но ничего. Я сумел справиться с этим…»

От грустных мыслей его отвлекла Лиля. Она подбежала к нему, обхватила его за шею и, никого не стыдясь, стала целовать.

— Милый, милый, все было не зря. «Труд» на первом месте. На первом месте, подумать только!

— Как так? — растерянно спросил Алексей.

— А так. Судьи зачли тебе задержку около переезда. И то, что тебя обошел парень из «Буревестника», ерунда. Понимаешь, твое время лучше на пять секунд. На пять секунд!

Барышев широко улыбнулся. Вот оно что! Значит, он не зря бежал. Он выигрывал секунды. Ах, эти секунды, пять маленьких секунд, принесших команде победу! Это все ради них. Ради них и боль, и горечь, и отчаяние, и усталость. Драгоценные секунды, выигранные в борьбе!

Подбежали ребята, хотели качать Барышева, но врач накричал на них, и они отошли.

Алексей думал: «Каждая гонка похожа на жизнь. Владислав Николаевич был прав, когда уверял, что спортсмен живет много раз. Разве рождение человека не тот же старт? Разве завершение пути человеческого не похоже на финиш? Пройти от старта до финиша — это значит прожить одну жизнь. И от тебя зависит то, как ты проживешь ее. Хорошо или плохо, это зависит от тебя. Сколько я жизней прожил? О, очень много! Сосчитать будет нелегко. И я горжусь этим».

Барышев начал вспоминать, сколько раз он в своей жизни стартовал и сколько раз приходилось ему финишировать. Он долго считал; это было нелегко. Многие гонки были бесцветными, невыразительными и даже неудачными. И он позабыл о них. Но он заставил себя вспомнить все и гордо сказал врачу:

— Доктор, это была моя сто пятая гонка. Самая трудная гонка! Гонка, которую я никогда не забуду. И впереди у меня еще более трудные гонки.

— Ты молодец, — улыбнулся врач.

Потом Алексей лежал на траве, отдыхал. К нему подошел тренер и сел рядом. Он положил руку на голову Алексея и ласково теребил его волосы, жесткие от пота и пыли. Алексей зажмурил глаза и дышал тихонько. Он словно боялся спугнуть руку старого тренера.

— Учитель, — сказал Барышев очень тихо, но Владислав Николаевич услышал. — Учитель, спасибо вам…

Владислав Николаевич вздрогнул. «А я ведь в нем ошибся, — подумал он. — Как же это так случилось, что я ошибся?»

— У меня есть к тебе большая просьба, — тоже тихо сказал тренер. — Я прошу тебя завтра зайти ко мне домой.

Акбар понял его. Он поднял голову, посмотрел в глаза Владиславу Николаевичу и радостно улыбнулся.

Рядом по шоссе проезжали гонщики. Барышев повернул голову и увидел только колеса и ноги. Колеса были одинаковые, а ноги — нет. Мимо мелькали ноги тех, которые умеют судить троллей, и тех, кому еще предстоит этому научиться.

Гонщики бывают разные.

И тренеры — тоже.