Владислав Николаевич хотел верить в чудо. Его разум говорил, что Барышев еще мальчишка, выносливость которого имеет точно означенный предел. Тренер знал этот предел, на то он и тренер. Но дело в том, что Алексей перешагнул свой предел. Он продолжал гонку без всяких внешних признаков утомления. Более того, Барышев по-прежнему держал инициативу в своих руках. Вот почему тренер стал надеяться на чудо, на то, что сил Алексея хватит до самого финиша.

Быть может, он, тренер, чего-то не учел. Вмешались неведомые ему обстоятельства и силы. Они гонят Барышева вперед, они — источник его неиссякаемой энергии. Но сколь долго будут действовать эти силы и обстоятельства, тренер не знал. Вполне возможно, что они вдруг изменят Барышеву и все пойдет прахом.

— Если Акбар победит, — сказала Лиля, — я его расцелую.

Тренер после слов Лили покрутил головой. Он подумал: «Любовь. Это хорошо. Быть может, именно любовь — то, чего я не учитываю».

— Я его расцелую при всех, — повторила Лиля.

— Можно, — сказал с улыбкой тренер. — Лично я не возражаю.

Лиля склонилась ближе к Владиславу Николаевичу, чтобы лучше его слышать и чтобы он ее слышал.

— Акбар чувствует себя хорошо. Вы не верите, Владислав Николаевич? Смотрите, он все время впереди и крутит ровно и сильно…

Это верно, Барышев крутил педали ровно и сильно. Уставший гонщик вращает педали не в одном ритме. Он все время сбивается, его движения судорожны, и потому его скорость то падает, то возрастает…

Тренер сказал:

— Я боюсь, что Алексей идет на нервах. Я этого очень боюсь, Лиленька. Стоит ему отстать, почувствовать, что он смертельно устал, — и все. Он так нерасчетлив!

— Пусть нерасчетлив, зато полон желания победить. Разве плохо это? Скажите, разве это плохо?

— Не плохо. Но я не думал над этим серьезно. И вообще, Лиля, я зря кажусь вам мудрым. Я над многим не размышлял. Скажем, над тем: честолюбие — это хорошо или плохо? Не знаю. Я никогда не был честолюбивым. И побеждал в гонках не потому, что хотел восхищения, славы. Нет, не поэтому. Меня захватывал дух борьбы. Всегда! И потом, мне было интересно знать, на что я способен, что выйдет, если я не буду жалеть себя. И знаете, после финиша, после того, как кончалась гонка, и играла музыка, и раздавали призы, мне всегда становилось грустно. Все кончилось! И нет борьбы и нет жажды! Я утешался лишь тем, что впереди меня ждет новая гонка, новая трудная жизнь, что я снова должен буду бороться и преодолевать усталость. Может, я ошибаюсь, может, и мною двигало честолюбие. Не знаю. Но мне было неловко, когда я шел по улицам родной Тулы и слышал: «Тот самый, что…» Я избегал бесед с корреспондентами. Они не знают меры. «Стальные мускулы тульского гонщика!», «Человек, не знающий усталости!» — вот так они пишут. Но это же неправда, что я не знал усталости! Я знаю, что такое усталость и что такое «стальные» мускулы, которые не хотят работать. Сколько раз каждая клеточка моего тела кричала, просила пощады, отдыха, покоя! Сколько раз… Но я не поддавался. Вот и все. Я побеждал, Лиленька, не других. Я побеждал себя, свою усталость, свои слабости. Вот что я делал в каждой гонке. И этому хочу научить вас. Вы думаете, это легко — побеждать самого себя?

— Начинаются подъемы, — сказала Лиля. — И такие крутые!

— Вот именно. Очень крутые. Здесь решится судьба Барышева. Мы узнаем, чего он стоит…