Мотор полуторки работал с перебоями. Утром машину хотели поставить на ремонт, но начальник гаража решительно сказал:

— Последний рейс. Доставим с пристани Куйвасту маскировочные сети для самолетов, и тогда — шабаш.

Выделенные для погрузки четверо парней из аэродромной команды хорошо знали, какие самолеты перелетели к ним с Большой земли. Это были грозные машины ДБ-3 группы полковника Е. Н. Преображенского.

И вот Генрих Ход — тот самый техник с аэродрома, которого накануне войны мы встречали в фотографии, вместе с тремя товарищами пылился на тюках в кузове. Чтобы выиграть время, шофер свернул с шоссе на проселочную дорогу: путь к аэродрому по ней был короче. У холма, на котором поднимала к небу зеленые купола русская церквушка, полуторка зачихала и окончательно остановилась.

Генрих хотел помочь шоферу, но скоро убедился, что без посторонней помощи им не обойтись. Где-то поблизости находилась береговая батарея. Предупредив товарищей, Генрих пошел к артиллеристам.

Идти пришлось долго. Он уже подумывал, не лучше ли вернуться, когда с пригорка открылось море. Дорога сбегала вниз на узкий перешеек, покрытый валунами. Впереди дружно зеленела роща, а из-за нее выглядывала голова маяка.

Тщетно Генрих пытался отыскать взглядом пушки. Все терялось в зеленой чаще. О близости батареи можно было догадываться только по хорошо накатанной дороге да нитке телефонного провода, подвешенного на жердях.

Заборы из плитняка дважды пересекали безлесый перешеек. Почти со всех сторон к берегу подступала стена камыша. Манила спокойная, как в озере, гладь воды. Две утки, подпустив человека совсем близко, неохотно замахали крыльями, чиркая зеркальную поверхность, тяжело взмыли в воздух.

Генрих шагал по тропинке и неожиданно наткнулся на проволочное заграждение. Потом он увидел пустые окопы и артиллеристов с винтовками. Караульный, проверив краснофлотскую книжку, повернул ручку полевого телефона.

— Докладывает пятый пост. Пришел младший сержант Ход из аэродромной команды. Есть пропустить!

Разговор на батарее был коротким. Артиллеристы обещали помощь, когда вернется с продуктами их машина. Генриху предложили подождать, посмотреть концерт. Только что к ним прибыла фронтовая бригада артистов театра Краснознаменного Балтийского флота. О том, что с Большой земли на остров приехали артисты, Генрих слышал и раньше. Их гостеприимно приняли летчики, разместили близ аэродрома. Но Генрих на концерт не попал. Их отправили в это время вылавливать в лесу сброшенных диверсантов. И вот теперь — удача!

— Эй, земляк!

Генрих оглянулся. Молодой веснушчатый краснофлотец махал ему рукой.

— Костя, ты откуда?

— Нашу прожекторную станцию сюда перебросили. Место — курорт. Одно плохо: немец почти каждый день бомбит.

Генрих рассказал о застрявшей машине, но Костя помочь ничем не мог и потащил товарища с собой на концерт.

На поляне в недостроенной казарме собрались бойцы. Часть помещения была прикрыта занавесом. Туда проносили стулья и табуреты. И когда занавес приоткрывался, Генрих видел бок большого контрабаса и музыкантов, расставлявших ноты. Свободные места нашлись лишь в задних рядах. Гудел переполненный зал. По всему было видно, что приезд артистов был радостным событием на батарее. Несколько раз вспыхивали нетерпеливые аплодисменты, но, не встретив поддержки, они замирали.

А Костя уже увлеченно рассказывал:

— Наша 43-я батарея самая восточная на всем острове.

Верный своей привычке, он вытащил из кармана помятый лист бумаги и начал чертить.

— Смотри — это материк. Вот этот кружочек возле него — остров Виртсу. Там хорошая пристань. А вот этот хвостик почти напротив него — наш полуостров.

Представляешь, как удобно отсюда бить по противнику на материке.

Генриха объяснения заинтересовали. Глядя, как быстро на бумаге появляются очертания острова Сааремаа и соседнего с ним Муху, соединенных дамбой, он решил: действительно, очень удачно выбрано место для батареи.

— Ребята на батарее знаешь какие горячие? Просят командира на сухопутный фронт списать. А он отвечает: «Потерпите. Скоро и наш черед воевать придет».

Нестройные звуки музыкальных инструментов смолкли. Занавес заколыхался. Зрительный зал как по команде затих. И сразу стало слышно: где-то высоко в небе гудит одинокий самолет.

— Фашист, — определил кто-то.

— Здравствуйте, дорогие товарищи, — раздался молодой звонкий голос. На импровизированной сцене Генрих увидел черноволосого высокого человека в краснофлотской форме.

— Позвольте передать боевой привет славным артиллеристам от коллектива театра КБФ. Выступает оркестр народных инструментов. Дирижер Сергей Зикеев. «Русская фантазия».

Концерт начался. Оркестрантов сменили две артистки. Лицо одной Генриху показалось удивительно знакомым.

— Частушки в исполнении Богдановой и Телегиной, текст руководителя бригады поэта Фогельсона.

Где же он видел ее? Генрих спросил негромко:

— Как фамилия той, которая справа?

— Это киноактриса Валентина Телегина, — отозвался кто-то из соседей.

Ну, конечно, он видел ее в кино. «Мотя», — внезапно вспомнилось ему, — бригадир девчат из кинофильма «Комсомольск». Соседи добавили:

— Она и в картине «Учитель» снималась.

— И в «Члене правительства».

Оркестр батарейцы слушали очень внимательно, но когда раздались частушки, зрительный зал просто замер. Ведь в них говорилось об островах, о войне, о боевых товарищах.

Потом выступила молодая певица. Когда она запела о чайке над седой волной, у сцены показался артиллерист в каске. Он быстро прошел к кому-то в первом ряду, и тут же поднялся невысокий широкоплечий командир.

— Внимание! Воздушная тревога! Спокойно, товарищи — все по местам!

Артиллеристы быстро разбежались по боевым постам. Артисты и гости укрылись в узкой щели, вырытой среди орешника. Над головой по-мирному колыхались зеленые кусты, голубело небо, и только гул самолетов нарастал, угрожающе приближался.

— Опять к нам, — уверенно определил Костя и протянул товарищу кисет с махоркой. — Закурим?

Генрих отказался. На голубом безоблачном небе росли, увеличивались с каждой минутой вражеские машины. Они шли с востока.

— Девять, — сосчитал Костя, — когда бомбы сбросит — ложись.

Как показалось Генриху, у самолетов были непропорционально широкие крылья и узкий фюзеляж. И гул моторов отличался от наших — надсадный, пронзительный.

— Гляди, «ястребки» идут!

Над деревьями взмыло вверх звено советских самолетов. Генрих видел, как, набирая высоту, направились они в сторону солнца и пропали из вида. «И-16», — определил он. Потом три советских истребителя стремительно атаковали противника.

Строй его самолетов нарушился. В заливе выросли сперва два белых всплеска, потом еще и еще. Это некоторые летчики освобождались от бомбового груза.

— Ура, подбили! — вдруг заорал Костя и, подтянувшись на руках, выпрыгнул из щели. Генрих, а за ним и некоторые из артистов последовали за ним.

Правофланговый вражеский бомбардировщик заметно терял скорость. Черные клочки дыма, увеличиваясь с каждой минутой, оставались за ним. Потом он тяжело развернулся и пошел назад, к материку. Шлейф дыма тянулся следом.

— «Мессеры» идут, — указал Генрих товарищу на приближающиеся точки. Это действительно шло истребительное прикрытие фашистов.

Два «ястребка» продолжали атаковать вражескую восьмерку бомбардировщиков. Третий смело вступил в бой с шестью «мессершмиттами». Закружилась воздушная карусель. Белые дымки трасс располосовали голубое летнее небо. Потом появился один темный выхлоп, второй. И… наш истребитель загорелся. Карусель распалась. Но балтийский летчик не думал прекращать борьбы. С земли видели, как направил он свой самолет на противника. Вражеская машина рассыпалась в воздухе. Остатки ее, объятые пламенем, рухнули в воду.

Окутанный дымом «ястребок» тоже терял высоту. От него отделился темный комочек. Он долго падал. Потом в воздухе вытянулся белый лепесток парашюта. Его наполнило ветром, и черная фигура, раскачиваясь на стропах, тоже заскользила к воде.

— Катер за летчиком! — закричал кто-то.

Генрих так и не понял, вышел ли катер или его еще нужно послать. А Костя разжал кулак и выбросил смятую цигарку. На его ладони наливался пузырь от ожога.

Объявили отбой воздушной тревоги. Артиллеристы в касках занимали свои места в зрительном зале. Та молодая, краснощекая опять появилась на сцене. Баянист заиграл, артистка, видимо от волнения, забыла слова, и ей из зала громко подсказывали:

— Ну-ка, чайка, отвечай-ка…

А Генриху больше посидеть на концерте не удалось. На батарею вернулась машина, он выехал на помощь к своим товарищам.

К вечеру, когда на аэродром доставили маскировочные сети, стало известно, что таран на горящем истребителе совершил командир их эскадрильи капитан Иван Илларионович Горбачев. Раненого и получившего ожоги летчика подобрал из воды катер.

Генриху вспомнился другой случай: в самом начале войны близ их аэродрома упал поврежденный советский истребитель. Обгоревший летчик-лейтенант, прислонившись к сосне, кричал:

— Не подходи, убью!

И стрелял на звук шагов. Сержанту удалось подползти и выбить у лейтенанта пистолет.

Потом на аэродроме узнали, что поврежден истребитель был над Латвией, брызнувшее масло ослепило лейтенанта. Считая, что он на оккупированной территории, летчик пытался отстреливаться до последнего.

А Генрих в этот вечер, кажется, впервые серьезно задумался: смог бы и он вот так же, не боясь за свою жизнь, пойти на подвиг, как это сегодня на его глазах сделал командир эскадрильи.

* * *

Авиационную группу полковника Е. Н. Преображенского перевели на островной аэродром с Большой земли. Самолеты поставили на опушке леса, замаскировали сетями, молодыми деревьями. Летчики быстро освоились на новом месте. Особой любовью пользовался у них домик столовой — «кают-компания». После ужина здесь охотно засиживались, вспоминая события дня, просматривая свежие газеты. Как-то внимание летчиков привлекла статья Всеволода Вишневского «Герои подводных глубин».

Ее читали вслух. Это случилось всего несколько дней назад на Моонзунде, и оттого было близко всем. Перед глазами вздымалась ночная Балтика. Они видели знакомые очертания островов, казалось, слышали, как всплывала под перископ советская подводная лодка под командованием капитан-лейтенанта Николая Ивановича Петрова.

Напряженно всматривается в темноту командир. И вдруг замечает темный продолговатый силуэт. Фашистская лодка в проливе Соэлавейн!

Звучит сигнал боевой тревоги. Торпедная атака.

Короткое и резкое, как удар хлыста, «пли!». Вздрогнул корпус: это торпеды понеслись навстречу врагу. Бегут секунды, секунды томительного ожидания. Потом глухой тяжелый взрыв всколыхнул Щ-307. Победа!

Статья заканчивалась словами: «О походах, о делах подводников Краснознаменной Балтики еще писать и писать!»

Тем временем у столовой остановился старенький запыленный автобус. Фронтовая артистическая бригада вернулась после концерта с 43-й батареи. Наперебой они говорили о воздушном таране. Полковник Преображенский рассказал, что капитан Горбачев — командир опытный. Еще до Великой Отечественной войны он был награжден двумя боевыми орденами. Над Моонзундом сегодня он сбил второй самолет .

В кают-компании уже было известно, что героя поместили в госпиталь в Курессаре, но он скоро вернется в часть.

Вспомнили и других отважных островных асов — Петра Сгибнева и кабардинца Абдулаха Тхакумачева, открывших боевой счет сбитых вражеских машин над Моонзундом.

Рассказы могли затянуться до поздней ночи, но полковник взглянул на часы:

— Скоро в полет.

Потом он угостил всех ленинградским «Казбеком». На островах с табаком стало туго, поэтому папиросы охотно разобрали. Осталось всего две штуки. Преображенский постучал папиросой по крышке портсигара.

— Закурим! Ну а последнюю — когда вернемся.

В начале войны гитлеровские пропагандисты заявляли, что русской авиации больше не существует и что оставшиеся одиночные самолеты большевиков не могут достичь Германии и вернуться на свою территорию. Но они не учли Моонзундского архипелага, расположенного далеко за линией фронта. Именно с аэродрома Кагул на острове Сааремаа наши летчики летали бомбить Берлин. Полковник Преображенский так рассказывал о своем первом полете на вражескую столицу:

«Вечер был ясный, солнечный. У всех настроение приподнятое. Шутливо спросил у техника:

— Выдержит ДБ-3 такой перелет?

— Товарищ полковник, да на нем не только до Берлина — и до Рима долетим. И Гитлера и Муссолини можем бомбить.

Проверено оружие и кислородные приборы, опробована резиновая шлюпка. Все работает как часы. В полет!

Наступила лунная ночь. Сверху тени облаков на воде кажутся причудливыми островами. Но опытного штурмана Хохлова не собьешь с курса.

Он точно ведет самолет, и вскоре впереди замелькали огни. Это Свинемюнде. За ним внизу проплыл освещенный Штеттин. Гитлеровцы не ждут советских самолетов. На аэродроме вспыхивает светящийся посадочный знак.

— Товарищ полковник, фашисты предлагают нам садиться. Вот бы долбануть.

— Нельзя, летим на Берлин.

А Берлин все ближе и ближе. Он уже виден на горизонте светящимся заревом огней. Легко понять удивление наших летчиков. В городе не только не замаскированы окна домов, но даже не выключено освещение улиц. Не ждут фашисты налетов. Ну, что же, это помогает балтийцам точно выйти к намеченным целям и сбросить бомбы без помех. И только после того как на земле появились пожары, район за районом вражеской столицы погружался в темноту. Но теперь это уже бесполезно. Задание выполнено, советские бомбардировщики возвращаются на Сааремаа».

На следующий день фашистские газеты сообщили, что Берлин бомбили английские самолеты, потеряв при этом шесть своих машин. Англичане поспешили опровергнуть: «Германское сообщение о налете на Берлин интересно и загадочно. Наша авиация в ночь на 8 августа над Берлином не появлялась».

Так сравнительно спокойно прошел первый налет. А теперь каждый раз на пути к Берлину приходится прорываться через плотный заградительный огонь.

И вот снова над аэродромом Кагул красная ракета взлетела в вечернее небо, дан старт. Взревели моторы бомбардировщиков. Тяжелые машины, такие неуклюжие на земле, перегруженные бомбами и горючим, медленно разбегаются и набирают высоту.

С каждой минутой все дальше отступают берега острова. Впереди ширь Балтики. Большая часть маршрута проходит над морем. Хотя здесь ориентироваться трудней, полет над морем позволяет избежать встреч с вражескими истребителями. Небо над Балтикой ночью пустынно.

За синий покатый горизонт скатывается багровое солнце. Быстро наползают сумерки, а вместе с ними надвигаются грозовые тучи, предсказанные метеорологами.

Воздушная волна раскачивает бомбардировщики. По стеклам кабины забарабанили капли дождя. Видимость уменьшилась. Машины пробивают облачность, набирают высоту. Теперь внизу не гладь моря, а беспорядочно клубящаяся пелена облаков. Ртуть в термометре опускается все ниже, и перед глазами появляются огненно-красные точки. Это первый признак кислородного голодания. Пора пользоваться кислородными приборами.

Крепко удерживая штурвал, полковник уверенно ведет машину. Рядом слетанный боевой экипаж: штурман Хохлов, в нижнем люке у пулемета радист Кротенко, у верхней турели стрелок Рудаков. Много раз они вылетали вместе на боевые задания.

Несколько часов тяжелого полета.

Потом первые вспышки разрывов зенитных снарядов яркими звездами замелькали внизу под самолетом. Темное небо полосуют голубые лучи прожекторов.

— До цели три минуты, — раздался в наушниках голос штурмана.

Сигнальными огнями командир подает команду идущим за ним экипажам рассредоточиться. Напряженные минуты перед ударом. Мерцает то одна цветная лампа, то другая. Потом загорается белая. В наушниках: «Так держать!» Самолет на боевом курсе. Полковник представляет, как напряжен сейчас штурман, выводящий машину на цель.

Самолет вздрагивает, слегка приподнимается: бомбы пошли вниз. Еще несколько десятков секунд, и желто-багровые языки пламени взметнутся с земли.

Вспыхнули и погасли сразу все сигнальные лампы: бомбометание окончено. Командир разворачивает машину на обратный курс. Море огня встает на пути советских самолетов. Теперь нужно преодолеть огонь зениток, избежать вражеских истребителей и снова выйти к морю. Малейший осколок, попавший в бензобак, может оказаться роковым. Ведь под крылом не родная земля, а фашистская Германия.

Каждый раз при бомбежке Берлина почти восьмичасовой полет совершали советские летчики. И каждый раз, выполнив боевое задание, балтийцы возвращались на остров Сааремаа.

А на аэродроме товарищи с нетерпением ожидали их. Прощупывал небо наклоненный луч прожектора, служивший маяком для бомбардировщиков. На летном поле загоралась буква Т. Вначале ее выкладывали из фонарей «летучая мышь». Сверху, когда самолетов не ждали, фонари накрывали пустыми ящиками.

Девять групповых налетов совершили советские летчики на вражескую столицу. В них участвовало до девятнадцати бомбардировщиков. 13 августа 1941 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил балтийским асам полковнику Н. Е. Преображенскому, капитанам В. А. Гречишникову, А. Я. Ефремову, М. Н. Плоткину и П. И. Хохлову звание Героя Советского Союза.

Это о них писал в годы войны ленинградский поэт Всеволод Азаров:

Фашисты откликнулись на эти налеты весьма оперативно. Всего через четыре дня после первого налета в дополнении к директиве № 34 от 12 августа 1941 года, подписанной начальником штаба верховного главнокомандования, говорилось: «…следует совместными усилиями соединений сухопутных войск, авиации и военно-морского флота ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы на островах Эзель и Даго. При этом особенно важно уничтожить вражеские аэродромы, с которых осуществляются налеты на Берлин».

В эти дни в своем фронтовом дневнике писатель Всеволод Вишневский записал о гарнизоне Моонзунда: «На островах твердый дух».