На «Святом Фоке» можно бы перезимовать в тепле и покое.

Поблизости оказалось много плавника, в каютах топили чугунные печки, не жалея дров. Огонь и дым гудели и бились в трубе.

Фрам с любопытством следил за игрой огня, настораживался, когда стреляли поленья, а чаще всего лениво жмурился, разморенный жарой. В такие минуты его волнообразная внешность обретала что-то домашнее, смиренное, успокаивающее. Иногда подсаживался хозяин и говорил:

— Живем по-барски: светло, тепло. Не пора ли на свежий воздух?

Собственно, Фрам постоянно находился на свежем воздухе: клетка его стояла на палубе, в каюте он бывал гостем. Под «свежим воздухом» хозяин подразумевал новое путешествие. На месте ему не сиделось. Он отправлялся то в одну, то в другую сторону пустынного края, устанавливал треногу, что-то чертил на планшете, всматривался в обманчивые берега незнакомых заливов, в контуры унылых гор.

Фрам, разумеется, участвовал во всех путешествиях. Однажды разбили лагерь верстах в сорока от «Святого Фоки». Оставив в палатке Пустошного, хозяин взял Фрама и отправился по медвежьему следу. Хотелось привезти на судно свежего мяса.

След привел к открытой воде. Она простиралась далеко, в мглистом полусвете определить расстояние не удалось. Куда исчез медведь? Может, уплыл на льдине, не найдя поблизости ничего съедобного?

Хозяин решил ждать. Фраму это место чем-то не нравилось, он беспокойно ходил взад-вперед, дергал хозяина за полушубок и отбегал в сторону дома.

— Проголодался? Ишь эгоист, а о других подумать не хочешь?

Хозяин сидел на куске льда близ темной воды и всматривался: не приплывет ли льдина с медведем? С пустыми руками возвращаться не хотелось.

Фрам снова подошел, громко, заливисто залаял, дернул хозяина за полушубок и побежал в сторону от воды. Дальше события развивались очень быстро. Раздался гулкий треск, льдина с хозяином откололась и поплыла. Хозяин подбежал к краю, но было уже поздно — он не допрыгнул бы до припая.

Фрам отчаянно заскулил и, разогнавшись, прыгнул. Мускулистые лапы толкнули его, как пружины, морда вытянулась, все тело обрело летучесть, он готов был зубами вцепиться в уплывающий лед. Он допрыгнул.

Пес счастливо визжал, тыкался в грудь хозяина. Хозяин рассеянно водил рукой по его спине и молчал. Для радости было мало оснований.

Льдина составляла не более четырех метров. Куда ее несет и скоро ли прибьет к припаю? С собою — ни огня, ни провизии. Пустошный не сразу хватится — пошли на охоту. Каяка — легкой лодки из решетчатого деревянного остова, обтянутого непромокаемой кожей морских животных, — на нарте нет. Если Пустошный, чтобы их выручить, отправится за каяком к «Святому Фоке», они замерзнут, не дождавшись помощи. Да и попробуй найти их льдину, уносимую течением!

В детстве, когда Георгий Яковлевич жил на Кривой Косе, испытал он нечто подобное. Весной мальчишки часто плавали на льдинах по вскрывшемуся морю. Возьмут длинный шест, оттолкнутся и плывут.

Случилось — сломался шест. Льдину понесло в море. Выручила смекалка — к обломку палки привязал рубаху. «Сигнал бедствия» увидели на берегу, выручили.

Пес жался к хозяину. А хозяин думал свою думу.

Конечно, Азовское море — не Арктика. И нет здесь глиняной мазанки, нет скобленого стола, нет попыхивающего на нем самовара, нет матери, которая ждет сына «вечерять». И не выйдет она на косогор, чтобы поглядеть, куда запропастился ее Егорушка.

Фрам не знал, что в трудную минуту люди почему-то вспоминают своих матерей. Вообще он не понимал, чем обеспокоен хозяин.

Седов молчал, напряженно раздумывая. Рано или поздно льдину прибьет к припаю. Вскрывшуюся воду рано или поздно скует морозом. Надо продержаться, не замерзнуть.

Построить бы эскимосское иглу — куполообразное жилище из снежных плит, — так снегу на льдине мало. Не выйдет. Что ж, остается одно — двигаться.

Хозяин ни с того ни с сего начал приседать, хлопать в ладоши, растирать нос и щеки. Такое поведение показалось Фраму странным. Все же он догадался, что хозяин придумал какую-то игру, и включился в нее, оглашая льдину звонким лаем.

Все-таки на льдине было неуютно. И чем-то она напоминала клетку — никуда не уйдешь, вокруг темнела тяжелая, враждебная вода.

Хозяин нащупал в кармане две галеты. Одну он припрятал про запас, другую поделил с Фрамом.

До чего же хороши эти галеты! Фрам проглотил крошки, а ноздри еще раздувались от будоражащего запаха.

Потом опять случилось непонятное. Хозяин стал оглядываться, хотя видимость была плохая, вынул из рукавицы руку, вложил в рот палец и поднял его высоко над головой.

— Эврика! — воскликнул хозяин.

Этого слова Фрам никогда не слышал. Пес удивился еще больше, когда хозяин стал раздеваться. Из рубахи он быстро смастерил какое-то подобие мешка, поднял над головой. Рубаха упруго вздулась, напоминая парус.

— Ты понимаешь, — сказал хозяин, — ветер переменился, и до припая не больше версты.

Появилась надежда на скорое освобождение из плена. Ветер усилился, подгоняя льдину. Но судьба в этот день была против Фрама и его хозяина. Когда показался припай, что-то мешало льдине подойти вплотную. Седов бросил на лед ружье и приказал Фраму:

— Прыгай!

Фрам виновато и просяще взглянул на хозяина, но не прыгнул. Он боялся, что опять останется один, отделенный от хозяина холодной водой.

— Прыгай!

Голос звучал резко и властно, рука подтолкнула Фрама.

Крепкие собачьи лапы спружинили возле ружья. В тот же миг за спиной Фрама что-то тяжело плюхнулось в воду и оборвался возглас:

— А-а-а…

Хозяин прыгнул, руками достиг льда, тело оказалось в воде. Полушубок, намокая, потянул вниз. Ухватиться было не за что.

Фрам метнулся к хозяину, вцепился в ворот. Стальные мускулы лап напряглись — рывок, еще рывок.

Пес покатился кубарем. В зубах остался воротник полушубка. Но хозяин уже выбрался на припай. Одежда его, покрываясь ледяной коркой, скрипела при каждом движении.

— Бегом! — выдохнул хозяин.

Ноги плохо повиновались. До палатки, где ждал их Пустошный, было не близко.