— Я же говорила. — Элен скрестила руки на груди и обвиняюще посмотрела на подругу. — Так мы ничего не купим.

Патриция взяла в руки одну из чашек. Продавец усиленно заулыбался и начал кланяться.

— Не понимаю, что тебе не нравится. Это знаменитый тайанский фарфор.

— Слушай, тебе самой-то нравится?

Покупательницы рассматривали товар, а продавец с неменьшим любопытством и, пожалуй, большим удовольствием разглядывал покупательниц. Последнее время в столице Тайана встречи с иностранцами не были редкостью. Война закончилась, и граждане других стран вновь получили разрешение на въезд. Однако в толпе смуглых, черноволосых людей Элен с Патрицией невольно приковывали взгляд. Впрочем, Элен не сомневалась, что на нее в любой толпе обратят внимание и в любой части света назовут «восхитительной блондинкой»; да и у огненноголовой Патриции есть все шансы завоевать мир. Элен благосклонно улыбнулась продавцу — его восторг понятен, не каждый день видишь у своего прилавка такое синеглазое чудо. Она даже повернулась в профиль, позволяя вдосталь собой налюбоваться. Пусть это послужит бедняге утешением и наградой, раз чашку она все равно покупать не собирается. Элен не сомневалась, что награждает продавца щедро.

— Ты только взгляни! — Патриция медленно поворачивала чашку на ладони. — Какая плавность линий… Постепенный переход цвета… Гармония…

Она обернулась к подруге и с изумлением обнаружила, что Элен стоит, закрыв глаза.

— Ты что?

Элен открыла глаза, взглянула на чашку и глубоко вздохнула.

— Не получается.

— Что?

— Пока ты говоришь — все хорошо. Заслушаешься. Но стоит открыть глаза… И видишь — маленькая плошка грязно-бурого цвета с отбитым краем.

— Ну, знаешь ли! — возмутилась Патриция, беспокойно теребя рыжую косу. — На тебя не угодишь. Если старинный тайанский фарфор, по-твоему, не хорош, пойдем обратно в порт. Там в любой лавке продадут аляповатую подделку, где будет все: дамы с веерами и зонтиками, кавалеры с мечами… Пойдем.

Элен вновь вздохнула.

— Неужели нельзя найти вещь, которая отвечала бы и тайанским и европейским вкусам? Не могу же я каждый раз, показывая злополучную чашку друзьям, приглашать тебя, чтобы ты объяснила — как это прекрасно!

Они захихикали, поставили чашку — тут перестал улыбаться продавец — и отправились дальше. Пробирались между прилавками, уворачивались от лоточников, громко расхваливавших свои товары, заглядывали в маленькие лавки. Патриция перешучивалась с продавцами, пытливым взором обводила ряды сувениров, не находя вещи, достойной украсить собою коллекцию Элен, стать в ее доме символом Тайана.

Рынок протянулся от подножия горы до самого моря и своим изобилием напоминал довоенный. Патриция изумлялась все сильнее: Тайан, вопреки ожиданиям, стремительно возрождался. Даже Наор — столица, — один из крупнейших промышленных городов Тайана, сильнее всего пострадавший во время бомбежек, быстро залечивал раны. Некоторое объяснение чуду Патриция находила, разглядывая тайанцев. Эти бедно одетые люди улыбались друг другу так, словно в первых встречных видели друзей и родных. «Наверное, так бывает всегда, когда выигрываешь войну. Врага можно одолеть лишь всем вместе». И сейчас это «вместе» читалось во взглядах и улыбках тайанцев.

Элен настойчиво потянула ее за руку — случайно они забрели в рыбные ряды. Здесь все светилось и мерцало — в чанах плескалась рыба. Солнечная рябь бежала по воде, трепетали хвосты и плавники, серебрилась чешуя. Дары моря раскинулись во всем своем великолепии. Десятки сортов рыбы, креветки, крабы, осьминоги, морские звезды и морские ежи…

Патриция знала, что треть мужчин Тайана — потомственные рыбаки. Крупным компаниям принадлежат целые рыболовные флотилии. А в деревнях одиночки выходят в море на маленьких суденышках, как выходили их деды и прадеды и сто, и двести, и тысячу лет назад.

Элен энергично шла вперед и остановилась лишь тогда, когда рыбные ряды были пройдены. Следовало решить, куда направиться далее. Подруги помедлили, оглядываясь.

Начиналась дивная тайанская осень. Небо было прозрачно-синим, только у самого горизонта над морем высилась гряда зеленовато-белых облаков. Склоны горы уже расцветились алыми и золотистыми листьями кленов. К запаху соли примешивался терпкий аромат сухой листвы. Воздух был прозрачен, так что маленькая пагода на вершине, обычно скрывавшаяся в туманном мареве, виднелась отчетливо.

Элен вскинула руку, загораживаясь от солнца.

— По-моему, нам пора возвращаться. В конце концов, на фарфоре свет клином не сошелся. Куплю тот костяной браслет. Помнишь?

— Хорошо, — сдалась Патриция. — Поедим и пойдем назад.

Элен критическим взглядом окинула фигуру подруги.

— Мы же только что перекусывали.

— Да, но здесь так замечательно готовят, что я просто не могу устоять. По-моему, тайанская кухня — лучшая в мире.

— Ты за последний месяц прибавила килограммов пять.

— Ничего подобного! — вскинулась Патриция с яростью, с какой встречают лишь справедливое обвинение. — Вот посмотри. — Она обтянула на себе платье. — Все, как было.

Тут кто-то из продавцов восторженно присвистнул, и Патриция торопливо засеменила вперед, неуклонно приближаясь к продуктовым рядам.

В котлах что-то булькало, на огромных металлических подносах что-то соблазнительно шкворчало, продавцы, они же повара, что-то непрерывно помешивали, толкли специи, подливали соусы. В воздухе разливался густой аромат пряностей и кореньев. На отдельных подносах высились горы засахаренных фруктов и орехов, в разноцветных сиропах плавали ягоды… У прилавков со сластями царили непрерывные шум и суета — именно сюда со всех сторон неугомонные ребятишки тянули своих родителей. Патриция показала себя не лучше ребятишек — Элен стоило большого труда увести ее прочь.

Пока Патриция любовно пересчитывала свертки и пакеты, Элен оглядывалась, выбирая, где устроить привал. Они забрели на самую окраину рынка. Открытых прилавков здесь уже не было, только маленькие деревянные лавочки, в большинстве своем кривобокие и давно некрашенные, лепились по склонам холма.

На ступени одной такой лавочки и присели Элен с Патрицией.

— Что здесь написано? — спросила Элен, разглядывая вывеску, испещренную иероглифами, но Патриция уже разворачивала первый сверток и ничего не слышала.

В свертке обнаружились маленькие круглые рисовые пирожки с крабовой начинкой, такие нежные, что сами, казалось, таяли во рту.

— Твои вегетарианские вкусы… — хмуро начала Элен, не найдя телячьей отбивной.

— М-м-м… — отвечала Патриция с набитым ртом. Потом, прожевав, принялась оправдываться: — Я же несколько лет прожила в Тайане. И не в столице, где к твоим услугам европейская кухня, — в тайанских провинциях. А там никто мяса не ест. Потому что душа…

Элен закатила глаза, в сотый раз слыша о переселении душ, и молча занялась пирожками. Патриция ее существенно опередила, перейдя к фаршированным овощам, а потом к фруктам и к сладкому.

Когда с едой было покончено, Элен толкнула подругу локтем, обращая ее внимание на вывеску:

— Что там написано, о многомудрая?

Патриция зевнула.

— То, что и всегда. Зайдите — не пожалеете. Здесь вам откроются тайны Востока. Истинный Тайан — у нас. Если пройдете мимо — считайте, даром проживете свою жизнь. И так далее, и тому подобное. Короче, сказки Шахерезады…

— Зайдем? — оживилась Элен.

— Зачем? Ты всерьез надеешься в такой развалюхе отыскать что-нибудь ценное? Конечно, здесь тебе предложат таинственным полушепотом — мол, только для вас — подлинного Токе. Как же, начало шестой династии, пятнадцатый век. И за целую милю видно, что Токе этот живет в соседнем квартале и мастерству резчика обучался у гробовщика.

Элен фыркнула. В это время на пороге лавки появился сам хозяин — точно такой, какого рисует воображение при словах «тайанский продавец древностей». Сухонький маленький старичок с кожей цвета лимонной корки и реденькой бородкой клинышком. Голову его закрывала черная шапочка, завязанная под подбородком, просторный кафтан тоже был черным, а нижнее одеяние — бледно-серым. Улыбался старичок самым приветливым образом, показывая два крупных передних зуба, и жестами приглашал иностранок войти.

Элен решительно поднялась и шагнула к дверям.

— Куда ты?! — слабо запротестовала Патриция, но последовала за подругой.

Старичок, не переставая бормотать, улыбаться и кланяться, ввел их внутрь.

— Что он говорит? — полюбопытствовала Элен.

— А как ты думаешь? Уверяет, здесь мы найдем именно то, что ищем.

Патриция со скучающим видом обводила взглядом связки амулетов от злых духов; ряды деревянных Будд — от крохотных, умещавшихся на ладони, до превышавших рост человека; грубо раскрашенную фарфоровую и керамическую посуду, где на потребу иностранцам изображены были прекрасные тайанки с веерами и зонтиками в руках или свирепые тайанцы, сжимающие мечи.

Элен смотрела на хозяина. Судя по жестам, он обещал продать какую-то необыкновенную вещицу. Движением фокусника извлек из рукава зеркало на длинной ручке. Элен скосила глаза на подругу. Патриция стояла, угрюмо насупившись, и Элен отрицательно покачала головой. Тогда из другого рукава хозяин достал эмалевый ларец и с видом триумфатора поставил его перед Элен. Патриция скривилась. Хозяин суетливо тыкал пальцем в ларец и закатывал глаза, показывая, какую вопиющую глупость они совершают, отказываясь от этой драгоценности.

— Пойдем отсюда, — сказала Патриция, и подруги направились к двери.

Проворный старикашка опередил их, загородив дверь своим телом. Он кивал и раскидывал руки, уверяя, что теперь вынесет нечто действительно ценное.

— Дадим человеку последний шанс? — предложила Элен.

Они вернулись к прилавку. На этот раз продавец не стал копаться в недрах своего необъятного кафтана. Склонившись за прилавок, он принялся искать что-то в ворохе грязного тряпья на полу.

— Договоримся, — сурово произнесла Патриция, — если он покажет что-то стоящее, охать и восторгаться не будем. Иначе цена подскочит втрое.

Элен согласно кивнула.

Продавец тем временем поставил на прилавок маленький фарфоровый чайник без крышечки. Внутри донышко чайника было окрашено в темно-синий цвет. Переходя на стенки, цвет светлел и менялся от лазуритового до бледно-бирюзового. И по этому фону были разбросаны белые головки хризантем: на донышке — самая крупная, кверху — все меньше и меньше.

Хозяин лавки знаком предложил Элен подождать и стал наливать в чайник кипяток. По мере того как фарфор нагревался, изменялся его цвет. Фон сделался темно-лиловым, ровным. Цветок на донышке стал пунцовым, чуть выше — алым, еще выше — оранжевым, потом — розовым.

Наружная роспись тоже изменилась. Там были изображены три дамы. Одна, присев на корточки, ловила светлячков. Другая — смотрелась в зеркало. Третья — заглядывала в приотворенную створку ворот. Первая дама была в розово-алом одеянии, вторая — в серо-зеленом, третья — в сине-фиолетовом. Когда стенки чайника прогрелись, все три фигуры выцвели, поблекли, остался лишь светлый контур.

Зато проявились очерченные тонкой линией картины. Изгиб реки и перила моста, столбы веранды и вершина горы, ветви сосны и крыша павильона.

Элен слегка кашлянула, стараясь придать своему голосу сухое и строгое звучание — чтобы сбить цену. Но не успела и рта раскрыть, как раздался захлебывающийся от восторга вопль Патриции:

— Элен, произошло чудо! Нам неслыханно повезло! Ты держишь в руках изделие мастерских Цуна! Возможно, к этому чайнику прикасались руки великого Ю-Чжана!

При этом у самой Патриции руки тряслись, глаза горели и весь вид выражал такой неприкрытый восторг, что пропала всякая надежда убедить хозяина, будто чайник недостаточно хорош и берут они его только из жалости к почтенному владельцу.

— Сколько? — спросила Элен, исполненная самых мрачных подозрений.

Данный вопрос хозяин понял без перевода. Улыбнулся, поклонился и назвал сумму. Элен украдкой показала Патриции кулак.

После сорока пяти минут яростного торга они вышли из лавки. Элен прижимала к груди чайник, завернутый в тонкую бумагу. Сзади поспешала Патриция, громко причитая:

— Умоляю, не споткнись! Осторожней, ступенька! Берегись, справа прохожий! Внимание, впереди прилавок!

К тому времени, как подруги добрались до отеля, их сопровождала толпа зевак, заключавших пари: удастся блондинке донести свою ношу, несмотря на истошные вопли рыжей, или нет. Кто-то сердобольно заметил, что предпочел бы грохнуть сверток о мостовую, чем выслушивать подобные причитания.

— Послушай, волшебница-сирена, — сказала Элен, останавливаясь на ступенях отеля. — Сейчас еще голосить рано. Завтра начнешь.

— Почему?

— Потому что завтра придется отсюда съехать. Отныне этот отель нам не по карману.

 

Вода была повсюду: под ногами, справа, слева, над головой. Упоительно-синяя вода — такого насыщенного цвета Элен не встречала давно. Сквозь прозрачное стекло видно было, как плавно колышутся водоросли, россыпью искр проносятся мелкие рыбешки. Загадочная рыба с плавниками, огромными, словно крылья, сверху — серая в белый горошек, снизу — беловатая, медленно опустилась на дно. Ее плавники трепетали, словно оборки бального платья. Элен повернулась в другую сторону — косяк крупных серебристых рыб огибал подводную скалу. У самой скалы копошились мелкие членистоногие создания, похожие на пауков. За ними, выкатив круглые глаза с голубоватыми белками, наблюдала синяя рыба, состоящая из одной необъятной головы. Элен посмотрела наверх. В густой синеве, сокращая свое полупрозрачное тело, пульсировала медуза.

— Восхитительно, — заметила Патриция.

— Не разделяю твоего восторга. Все эти твари кажутся мне отвратительными. К тому же…

Элен мрачно уставилась себе под ноги. Снизу на нее взирала светящаяся рыба и выразительно шевелила губами.

— Что — к тому же? — спросила Патриция.

— Эти создания уверены, что мы явились сюда для их удовольствия.

— Ты думаешь? — Патриция глубокомысленно оглядела рыбу.

— Уверена, — категорически заявила Элен.

Они стояли в центральном зале океанария. Посетителей было мало, так что подруги могли вдосталь налюбоваться подводными жильцами.

— Сегодня у рыб мало впечатлений, — продолжала Элен. — Посмотри, как липнут к стеклам. Люди их обслуживают: чистят аквариумы, привозят свежую воду, высаживают водоросли, засыпают корм… Вот эти «дары моря» и воображают — мы с тобой пришли их развлечь.

Внезапно Элен обнаружила, что Патриция ее не слушает. Стоя на цыпочках и вытянув шею, она старалась рассмотреть кого-то, находившегося в соседнем зале. Элен взглянула в том же направлении, пытаясь понять, что так заинтересовало дорогую подругу. Выбор оказался невелик. В аквариуме на песке лежала гигантская черепаха. А возле аквариума, барабаня пальцами по стеклу, стоял какой-то человек. Элен некоторое время колебалась, не зная, кому отдать предпочтение. У черепахи хотя бы имелся нарядный панцирь. Мужчина же, по примеру большинства тайанцев, одет был на редкость плохо — в потертые джинсы и грубый вязаный свитер. Сквозь толщу воды трудно было рассмотреть лицо. Черные волосы выбивались из-под надвинутой на лоб темно-синей кепки. Нет, он никак не походил на скучающего миллионера, а потому, не сомневалась Элен, внимания не заслуживал. Но Патриция, похоже, рассуждала иначе. Улыбка на ее губах становилась все отчетливее. Когда шире улыбнуться стало невозможно, Патриция перешла к активным действиям и в свою очередь забарабанила пальцами по стеклу. Черепаха продолжала лениво шевелить ластами, мужчина упивался этим зрелищем. Патриция привлекла только внимание служителя, заявившего, что она нервирует рыб.

В это мгновение Элен заметила, что сама сделалась объектом пристального внимания гигантского краба. В его выпученных глазках застыл восторг, клешни были гостеприимно распахнуты. Элен попятилась.

Мужчина наконец-то оторвался от созерцания черепахи и направился дальше. Патриция ринулась в погоню за ним. Элен приотстала и могла без помех наблюдать, как Патриция, догнав ничего не подозревавшего посетителя, ладонями закрыла ему глаза.

Пуленепробиваемое стекло — вот что спасло рыб. Будь стекло чуточку потоньше, рыбы выплеснулись бы на пол, а Патриция заняла их место в аквариуме. Теперь же Патриция сидела на полу, в трех метрах от той точки, где находилась за секунду до этого. А мужчина, чья реакция, по мнению Элен, оказалась стремительной, хотя и несколько странной, обернувшись, застыл на месте.

Элен заключила, что была глубоко не права. На этого человека стоило обратить внимание. У него было очень красивое и очень необычное лицо. Безусловно, жесткое. Вероятно, он был способен проявить крайнюю твердость. Но еще скорее — совершить незаурядный поступок. Пожалуй, Элен легко могла бы представить его среди полярных льдов или на капитанском мостике корабля в бушующем море. Или в любой иной ситуации, где требовалась сила духа и умение вести за собой других. Нельзя было вообразить лишь одного — что этот мужчина станет прятаться за чужими спинами.

Спустя мгновение лицо его уже не казалось Элен жестким. Напротив — растерянным и смущенным. Он шагнул к Патриции, помог ей подняться. Сказал по-английски:

— Я очень огорчен.

— Как это неприятно! — пролепетала Патриция. — Я-то надеялась вас обрадовать.

— Боюсь, это желание дорого вам обошлось.

— У вас всегда вызывает такой ужас встреча со старыми друзьями?

— Моей спине померещилась встреча со старыми врагами. Клянусь, спина будет наказана — и спина, и то, что ниже.

Он улыбнулся, и Элен невольно подошла ближе. Похоже, знакомый Патриции умел освещать улыбками все вокруг себя.

— Познакомьтесь, — сказала Патриция.

И назвала имя, прозвучавшее для Элен как «Эндорияма». Элен знала, что тайанцы ставят фамилию перед именем, и теперь тщетно пыталась угадать: зовут нового знакомого Эн Дорияма или Эндори Яма?

— Мы с Эндо вместе работали на раскопках, — продолжала объяснять Патриция.

Загадка разрешилась. Элен трудно давались тайанские имена, и мысленно она несколько раз повторила: «Эндо Рияма. Эндо Рияма».

— Давно ли вы в Тайане?

— Я вернулась сразу, как только иностранцам разрешили въезд в страну. Вы же помните, в начале войны нас всех выдворили… Элен приехала вместе со мной. Она пишет серию очерков о Тайане…

В Элен проснулась журналистка.

— Археология — это профессия или увлечение? — осведомилась она у Эндо.

— Увлечение, — ответил он после секундной паузы. — А по профессии я, как и большинство мужчин в Тайане, рыбак.

Элен разочарованно хмыкнула. Она готова была представить Эндо капитаном пиратского корабля, но не прозаическим рыболовом. Снова окинула его взглядом. Нет, прежде ей не доводилось видеть у рыбаков подобной осанки. Или, лучше сказать, выправки?

— Кстати, мы привозим живность и для этого океанария, — сообщил Эндо.

— Так вот почему вы так горячо приветствовали черепаху, — оживилась Патриция. — Это одна из ваших знакомых?

Они засмеялись.

— Скажите же, как наша работа? — нетерпеливо воскликнула Патриция. — Я пыталась разыскать профессора Шеня, но безрезультатно. Раскопки продолжаются?

— Вы разве не знаете? — спросил он таким тоном, что у Патриции разом пропала охота задавать вопросы. — Там все превратилось в пыль после бомбежек. Вам незачем туда ездить.

Патриция молча глотнула воздуха. Элен размышляла, у всех ли тайанских рыбаков обычные слова могут прозвучать резко, словно приказ? «Тай-анцы же воевали», — напомнила себе Элен. Предложила:

— Выйдем на улицу?

Она чувствовала, что сыта обитателями моря по горло. Да и Патриция, по ее мнению, нашла развлечение получше.

Они без сожаления покинули океанарий и очутились на набережной. Солнце клонилось к западу. Маленький буддийский храм на вершине горы казался черным на фоне огромного пылающего диска. Красноватые лучи заливали набережную. Уже зажгли фонари, их блеклый свет с каждой минутой становился все ярче.

Эндо купил девушкам цветы. Собственноручно приколол букетик к платью Патриции, еще раз извинившись за «безобразную выходку в океанарии». Патриция ответила таким благодарным взглядом, словно ее порадовали не только цветы, но и полет на пол.

Элен, в свою очередь, поблагодарила Эндо и, желая быть внимательной, любезно поинтересовалась, чем занимались археологи в группе профессора Шеня.

— Раскопками в Фарфоровом городе.

— Фарфоровый город? Я что-то о нем слышала…

— На мысе Цуна два века назад жил некий Ю-Чжан, богатый человек, владелец десятка гончарных мастерских. Он был страстным поклонником таланта госпожи Ота… Но, наверное, ваша подруга обо всем этом рассказывала?

Элен ответила не сразу. Патриция действительно твердила о госпоже Ота — ежедневно и ежечасно. Поедая свой завтрак, плавая в бассейне, путешествуя по окрестностям, посещая магазины, Патриция непременно находила повод заговорить о госпоже Ота. Если же она не рассказывала о жизни госпожи Ота, то читала отрывки из ее поэмы.

Чтобы иметь возможность спокойно выпить кофе, окунуться в бассейне, выбрать в магазине нужную вещь, Элен привыкла мгновенно отключаться при одном упоминании о данной особе и помнила только, что та жила в двенадцатом веке. Поэтому сейчас Элен предпочла заявить:

— Нет, я слышу об этом впервые.

Патриция обомлела.

— Моя подруга такая скрытная, — проворковала Элен, — особенно, когда речь заходит об ее увлечении археологией.

Судя по расширившимся глазам Эндо, Элен открыла ему совершенно новую черту в характере Патриции.

— Госпоже Ота поклонялись многие люди как при ее жизни, так и столетия спустя после ее смерти, — сказал Эндо. — Ю-Чжан, желая укрепить память о ней, приказал возвести Фарфоровый город, там были: «Павильон Зеленого Солнца», дворец «Времена года» и даже подобия крестьянских хижин, в каких госпоже Ота случалось провести ночь.

Элен слушала с интересом. Патриция, — учитывая, что не узнала для себя ни слова нового, — с упоением.

— Город строился двадцать восемь лет. И все эти годы хозяин мастерских оставался верен своей мечте.

— Меня это не удивляет, — встряла Элен. — Гораздо легче хранить верность мечте, чем собственной жене. Особенно если жена постарела на двадцать восемь лет.

— Полагаю, верность мечте и помогала ему сохранить верность жене, — парировал Эндо.

Патриция откликнулась на его слова сияющей улыбкой, убедившей Элен, что дело обстоит куда серьезнее, нежели показалось вначале.

— За время постройки Ю-Чжан совершенно разорился, был изгнан из собственного дома и кормился тем, что волны выбрасывали на берег, — продолжал Эндо.

— Как же к этому отнеслась его жена? — полюбопытствовала Элен.

— Последовала за ним! — патетически воскликнула Патриция.

Элен заключила, что подруга стремительно приближается к состоянию «поглупела от любви».

— И, сжимая друг друга в объятиях, они умерли от голода?

— Не угадала, — торжествующе возразила Патриция. — В Фарфоровый город стекались тысячи паломников, потому что не один Ю-Чжан чтил госпожу Ота. Вскоре всем стала известна печальная участь основателя города. Тогда люди, приходившие в город, — даже последние бедняки — начали складывать у ворот монеты. За день из них слагалась гора в человеческий рост. За год Ю-Чжан не только возвратил, но и утроил свое состояние.

Элен про себя отметила, что, кажется, впервые в мировой истории верность мечте обрела столь весомую награду.

— Что же было дальше?

— Полвека спустя землетрясение разрушило Фарфоровый город. Руины заросли лесом. Перед самой войной начались раскопки.

— Много успели сделать?

— Мало, — сухо откликнулся Эндо. — Работали всего три месяца.

Элен выразительно посмотрела на подругу. «Ты еще на что-то надеешься? Если он за три месяца не разглядел твоих совершенств, значит, слеп, как крот. Пусть и дальше роется в земле».

Патриция не вняла предостережению и не улыбнулась Эндо в тот миг лишь потому, что расстроенно спросила:

— Неужели от Фарфорового города не осталось и следа?

— Я там не был, а профессор Шень в отчаянии.

— Кому понадобилось бомбить развалины?

— Рядом скрывались партизаны, — заявила Элен.

В то же мгновение она ощутила на себе взгляд Эндо. Не увидала, что он смотрит на нее, а именно почувствовала, как почувствовала бы прикосновение.

— Элен, откуда ты знаешь? — удивилась Патриция.

— Эдмон брал интервью у генерала Паркера.

— Твой шустрый братец… — начала Патриция и, не договорив, повернулась к Эндо: — Скажите, а вы…

Патриция помедлила, Элен не сомневалась, что угадала вопрос: «Вы… сражались на море?»

— Я? Да, я виделся с профессором Шенем, — быстро проговорил Эндо. — Он теперь живет в Хатлине и, несомненно, захочет встретиться с вами. Также и Комито, и Тои — оба сейчас в столице. Наверное, и других удастся найти.

Патриция немедленно принялась расспрашивать о профессоре и об остальных. Элен молча шла рядом. Не сомневалась: Эндо прекрасно понял невысказанный вопрос, но предпочел уклониться от ответа. Впечатление было такое, будто перед ними с размаху захлопнули дверь.

Солнце скрылось за горой. И сразу, точно по волшебству, набережная заполнилась людьми. Каждый без суеты и толкотни занимал свое, по-видимому давно облюбованное, место. У большинства были в руках маленькие фонарики. В мгновение ока гирлянда разноцветных огней протянулась вдоль всего берега. Зазвучала музыка. Пение струн сменялось россыпью ударных и чистейшим звоном колокольцев.

Элен остановилась, завороженная странным зрелищем. На фоне черного неба плавно двигались сотни фигур. Мужчины, женщины, старики, дети медленно поворачивались, поднимались на носки, выполняя па древних тайанских танцев. Многие проделывали собственные движения. Иногда танцевали парами. Чаще брались за руки, образуя цепочки в несколько десятков человек. И когда поднимали над головой фонарики, казалось, рои светлячков взвиваются в воздух.

— Час танца, — сказал Эндо. — Идемте.

Элен ожидала, что Эндо будет танцевать с Патрицией, но он предпочел отступить на несколько шагов и двигаться самостоятельно. Патриция как будто не удивилась и подошла к совершенно незнакомым молодому человеку и девушке, доброжелательно ей улыбавшимся. Оглянулась, приглашая Элен. Но та неожиданно для себя оказалась вовлеченной в цепочку. За одну руку ее держал сморщенный старичок, выступавший степенно и важно. За другую — мальчишка лет четырнадцати, весь клокотавший от переизбытка сил. Конец цепочки терялся где-то вдали. Элен вместе со всеми совершала медленные шаги и повороты. Это было абсолютно новое ощущение. Пожалуй, она находила особенную прелесть в том, что по обе стороны от нее — не Эндо с Патрицией, а чужие люди, на время сделавшиеся близкими и родными. Было приятно, что их так много.

Во время одного из поворотов Элен увидела Патрицию, кружившуюся рядом с молодыми людьми. Затем на глаза ей попался Эндо, и Элен отметила, какие гибкие и вкрадчивые у него движения.

Музыка смолкла. Где-то в темноте, у гранитного парапета плескались волны. Наверное, еще минуту люди на набережной стояли не двигаясь. Потом начали расходиться. Ощутив, что уже никто не держит ее за руки, Элен испытала какое-то сиротское чувство. Почти в тот же миг к ней подошли Патриция с Эндо.

— Нам пора возвращаться в отель, — категорически заявила Элен.

— Уже? — опешила Патриция.

— Да, я устала. Мы сегодня много ходили.

Патриция тихонько хмыкнула, зная способности Элен: не спать трое суток, днем совершать восхождения в горы, а ночи напролет танцевать.

Элен заметила, что только Патриция огорчена предстоящей разлукой. Эндо вежливо и бесстрастно повернул к центру города. Они шли по опустевшей набережной, и Патриция торопливо расспрашивала, не составляется ли новая археологическая экспедиция, и не собирается ли Эндо принять в ней участие, и нельзя ли ей присоединиться?

«Как мило, — подумала Элен, — сперва зазвать меня в эту страну, потом оставить в одиночестве».

Эндо улыбнулся самым приятным образом.

— Лучше спросите профессора Шеня. Могу дать его телефон.

Патриция достала из сумочки блокнот и ручку, под диктовку Эндо записала номер.

— Значит, вы сами никуда… — начала Патриция.

— К сожалению, я ухожу в плавание, — перебил Эндо.

Элен проявила присущую женщинам логику. Минуту назад она сердилась потому, что Эндо мог увезти Патрицию. Теперь негодовала из-за того, что он не собирался ее увозить.

— В плавание? — еле слышно произнесла Патриция. — Надолго?

— На полгода.

— Когда? — с замиранием сердца спросила Патриция.

— Завтра.

Элен почувствовала, что готова его убить. Не сомневалась — Патриция расстроится до слез.

Патриция тихонько вздохнула, потом дружески протянула руку Эндо и приветливо сказала:

— Как хорошо, что мы встретились сегодня.

Эндо ответил сердечной улыбкой. Элен предпочла бы улыбку сожаления.

Как Патриция ни замедляла шаги, а набережная все-таки закончилась. Эндо остановил такси — поступок, требующий в Тайане особой сноровки. Патриция взглянула благодарно, Элен уже ничто не могло смягчить. Эндо усадил их в машину, сообщил водителю название отеля.

— Мы собираемся оттуда съехать, — предупредила Патриция, продолжавшая неизвестно на что надеяться.

Эндо выказал некоторый интерес:

— Куда?

— Не знаем.

Эндо не обеспокоился:

— Оставьте адрес в отеле. Если через полгода вы все еще будете в Тайане, я навещу вас.

Вместо ответа Элен захлопнула дверцу автомобиля. Патриция, торопливо высунувшись в окно, крикнула:

— Благополучного плавания!

Эндо прощально взмахнул рукой, повернулся и зашагал прочь, не считая нужным провожать взглядом удаляющийся автомобиль.

 

Элен широко раскрыла глаза. По коридору отеля двигался букет. Выступал не спеша, с чувством собственного достоинства, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Приветливо кивали хризантемы, пламенели георгины, колыхались головки осенних тайанских роз. У букета было четыре ноги. Правда, они никак не могли попасть в такт друг другу. Одной паре все время приходилось либо удваивать шаг, либо мелко семенить, подлаживаясь ко второй. Букет подплыл к двери номера Патриции и принялся стучать. Ногами. Патриция медлила открыть, и букет неожиданно начал разваливаться. Из глубины его послышались негодующие голоса. Обладатели букета не успели выяснить, кто виноват. Дверь отворилась, и на Патрицию обрушился цветочный дождь. Остатки букета втянулись в номер, дверь захлопнулась. Элен бегом преодолела расстояние, отделявшее ее от двери. Вошла.

По ковру на четвереньках, собирая упавшие цветы, ползали трое. Тайанцы, одетые как братья-близнецы — в свитера и потертые джинсы, и Патриция — в точно таком же наряде. Видно, она тщательно подготовилась ко встрече со старыми друзьями. Вырядилась так безобразно, что могла не бояться поставить своих приятелей в неловкое положение.

— Познакомься, — сказала Патриция. — Комито Сэй и Тои Хонте. Профессор Шень был так любезен, что дал мне их телефоны. А это Элен, я вам о ней рассказывала.

Элен с удовольствием отметила, что Патриция говорила не по-тайански, а по-французски.

Мужчины встали на ноги и поклонились. При том, что на них были одинаковые свитера и джинсы, Элен затруднилась бы представить двух тайанийцев, столь мало друг на друга похожих. Комито выделялся светлым цветом кожи. Тои загорел до черноты. У Комито волосы выбивались из-под темно-синей кепки (похожую Элен видела на Эндо). Тои был коротко подстрижен. Комито улыбался широко, от уха до уха. Тои — скорее затаенно, смущенный и тем, как произошло вручение цветов, и тем, что его застигли ползающим на четвереньках. Взгляд Комито был рассеянным, как у человека, погруженного в свои мысли. Тои, напротив, смотрел пристально, даже пронзительно — вряд ли от его внимания могло что-нибудь ускользнуть.

Комито с Патрицией восстановили букет и утвердили его в огромной напольной вазе. (Как уверяла Патриция, ваза делалась на вкус иностранцев, а потому Элен стеснялась вслух признать, что находит ее восхитительной. Края вазы расходились лепестками и были окрашены в нежно-розовый тон, подобно лепесткам лотоса. По горлышку вился узор в виде причудливо меняющихся облаков; ниже начинались рельефы: цапли меж высоких цветов ириса.)

Тои занялся поиском удобного места для Элен. Осведомился, желает она сидеть в кресле или на стуле? В кресле, наверное, ей будет удобнее. И не задернуть ли штору, чтобы солнце не било в глаза? И не отодвинуть ли вазу, чтобы не обеспокоил слишком крепкий аромат цветов?

Элен благосклонно заняла предложенное кресло, разрешила задернуть штору и позволила вазе остаться на прежнем месте.

— Вчера вы сказали, что хотите уехать. Уже решили куда? — обратился Комито к Патриции.

— Честно говоря, по цене нам подошел только один дом. — Патриция развернула крупномасштабную карту, ткнула пальцем. — Здесь. Больше всего меня прельстило то, что дом расположен неподалеку от Павильона Зеленого Солнца.

Тои даже привстал.

— От Павильона Зеленого Солнца?! И вы… вы согласились?!

— А что такое? — встревожилась Элен.

— Отправиться в эту… — Тои не находил слов. — В эту глушь!

Элен жалобно вздохнула — наконец-то нашла сочувствующего. Обернулась к Комито, надеясь обрести поддержку и в нем. Комито вознегодовал:

— Как можно называть глушью место, где томилась в изгнании госпожа Ота?

— Госпожа Ота томилась, так теперь еще должны томиться две очаровательные женщины? — перебил Тои.

— Напротив. Они будут наслаждаться, взирая…

— На руины, — подхватил Тои. — Не уверен, что это доставит им удовольствие.

Элен всерьез обеспокоилась.

— Там что, ничего нет, кроме руин?

— А что тебе еще нужно? — удивилась Патриция. — Руины создают настроение.

— Мрачное, — констатировала Элен.

— Нет. Поэтическое и…

— Унылое.

— Нет. Возвышенное и…

— Безнадежное.

— Нет. Превосходное! — упорствовала Патриция.

— Мы с вами остались в меньшинстве, — заключила Элен, обращаясь к Тои.

— По-моему, голоса разделились поровну, — возразил тот.

— Не забывайте, на их стороне агент, всучивший нам эту хижину.

Элен достала из сумочки цветную фотографию, показала Тои.

— Наше будущее жилище. Чувствуется разница, да? — Она выразительно обвела взглядом комнату, уделив особое внимание стенам, обитым знаменитым тайанским шелком — на золотом фоне распустили великолепные хвосты павлины.

— Выглядит очень ветхим, — заметил Тои, возвращая фотографию. — На вашем месте я бы ни за что не поехал.

Патриция, возмущенная не меньше Комито, громко заявила:

— А я бы на ее месте радовалась, что нашла хотя бы такой дом. Обратного хода нет, мы уже подписали договор и получили ключи. Теперь вопрос, как перебраться в новое жилище.

Элен уже знала, что такое — тайанский транспорт. Дважды ездила в метро, один раз — на автобусе и полагала, что воспоминаний хватит надолго. Тем не менее сейчас она ничуть не взволновалась. «В номере, кажется, присутствуют мужчины? Пусть они и волнуются».

Комито с Тои проявили нужную чуткость и принялись совещаться, как лучше доставить женщин до места. Комито проверил содержимое карманов и предложил поймать такси. Тои покачал головой и постучал пальцем по карте.

— От шоссе три мили топать пешком? С багажом, заметь.

— Что предлагаешь?

— У твоего брата есть моторная лодка. Одолжи. Доберемся морем.

Комито потянулся к телефону. Все выжидающе замерли. Комито успел сказать одну фразу, затем только хмыкал и улыбался. Наконец повесил трубку и повернулся к остальным.

— Представляете, его близнецы сжевали тюбик зубной пасты. Взялись зубами с двух сторон. Один — выдавливал, второй — заглатывал. Жена в истерике. Он ее уверяет: «Здоровее будут». Без толку, уже приготовилась к похоронам. — Комито махнул рукой.

— Ты про лодку спросил? — хмуро напомнил Тои.

Комито хлопнул себя по лбу.

— Забыл. Придется перезванивать. — Он неуверенно посмотрел на телефон. — Вообще-то, им не до меня.

— Если бы ты попросил, брат бы не отказал, верно? — осведомился Тои.

— Верно. Но вдруг ему самому понадобится лодка?

Тои усмехнулся:

— Ему, кажется, нынче не до катаний. Считай, разрешение получено. Можем плыть.

Элен вновь улыбнулась Тои. После знакомства с Эндо и Комито он был первым, кто доказал, что и среди тайанцев попадаются нормальные люди.

Тои продолжал доказывать это всю дорогу. С большим удобством устроил Элен на переднем сиденье такси, затолкав на заднее себя, Патрицию, Комито и багаж.

Прибыли на пристань. Воды не было видно из-за десятков, сотен маленьких суденышек, покачивавшихся на волнах вплотную друг к другу. Элен не верилось, что владельцы лодки, привязанной у самого берега, смогут проложить себе дорогу к выходу из залива. Кроме того, она не представляла, каким образом растяпа Комито сумеет отыскать нужную лодку. Вероятно, Комито этого тоже не представлял, потому что пристроился в хвосте процессии, возглавляемой Тои.

Тот лучше Комито знал путь к лодке его брата. Он же позаботился о запасной канистре с бензином, разместил багаж так, чтобы вещи никому не мешали и в то же время не было опасности их потерять. Выяснив, что Патрицию может укачать, умудрился раздобыть необходимые таблетки, не задержав отправление ни на минуту.

Элен шепнула Патриции:

— Начинаю верить, что и мужчины бывают не совсем бестолковы.

Патриция пропустила ее слова мимо ушей, зная, что Элен решительно не способна увлечься человеком, одетым в потертые джинсы и свитер. Кроме того, Патриция торопилась обсудить с Комито вопрос: госпожа Ота отправилась в изгнание пешком или в повозке? Половина ученого мира Тайана стояла за повозку, тогда как другая половина утверждала прямо противоположное, Патриция с Комито оказались в разных лагерях.

Элен с Тои обсуждали вещи несравнимо большей важности, как то: удобно ли Элен сидеть, не мешает ли угол чемодана, не хочет ли она пить, понравился ли ей Тайан?

— Надеюсь, вы не скоро уедете, и мы еще…

Дальнейшего Элен не услышала из-за громкого спора Патриции с Комито.

— Стал бы северный князь заботиться…

— Проделать этот путь пешком…

Элен с Тои переглянулись и улыбнулись с полным пониманием. Правда, улыбка мгновенно сбежала с губ Элен, когда выяснилось, что лодкой намерен управлять Комито. Она мужественно закрыла глаза и не открывала до тех пор, пока ровный гул мотора и ветерок, бьющий в лицо, не дали понять, что лодка вырвалась на простор чистой воды.

…Берег терялся в туманной дымке. На горизонте, едва различимые, виднелись корабли. Волн не было, только легкая рябь морщила гладь залива. Элен любовалась пенным следом за кормой, прислушивалась к нескончаемому спору Комито и Патриции, перешучивалась с Тои и была даже несколько разочарована, когда путешествие подошло к концу. Берег начал стремительно приближаться, стала отчетливо видна прибрежная полоса и маленький домик на сваях, покоившийся в совершенном одиночестве. Типичное тайанское жилище — высокая крыша с загнутыми углами, легкие стены, решетчатые ставни на окнах. Открытая веранда была обращена в сторону моря, широкие ступени спускались к самой воде. С берегом дом соединялся длинными мостками.

Комито лихо подвел лодку к веранде и, выпрыгнув на ступени, закрепил канат, подал руку девушкам. Потом вместе с Тои выгрузил багаж и хотел помочь Элен с Патрицией обустроиться в новом жилище, когда приятель толкнул его локтем.

— На твоем месте я бы не стал задерживаться.

— Почему?

— Видишь ли, таблетки против морской болезни я одолжил у твоего брата. Он как раз спешил к лодке, собирался плыть за врачом…

— Для ребенка? — посерел Комито.

— Для жены. Мне удалось отправить его в лавку за водой. Думаю, прошло уже несколько часов, как он вернулся.

Только особая изворотливость спасла Тои. И только перила веранды уберегли Комито от падения в воду, когда приятель уклонился от удара. Тои спрыгнул в лодку и отвязал канат, полоска воды между лодкой и ступенями веранды стала увеличиваться. Пока расстояние не сделалось непреодолимым, Комито поспешил присоединиться к приятелю. Прощание вышло несколько скомканным. Патриция с Элен едва успели крикнуть:

— До свида…

Взревел мотор, и лодка понеслась прочь. Подруги остались вдвоем. Элен живо вообразила, какой скандал бушует сейчас в лодке и какой еще разразится на берегу, когда Комито встретится с братом. Приходилось признать: своими улыбками она вдохновила Тои на сомнительный подвиг. Элен сказала:

— Поначалу Тои показался мне менее сумасшедшим, чем остальные тайанцы. Увы, вижу, первое впечатление было обманчивым.

— Во всяком случае, он менее сумасшедший, чем Комито. Утверждать, будто госпожу Ота отправили в ссылку в повозке…

Взглядом Элен дала понять, что общение с тайанцами плохо сказывается на Патриции. Затем обозрела окрестности и глубоко вздохнула. Патриция тоже осмотрелась. За спиной у нее синело море. Впереди лежала узкая лощина, зажатая меж двух гор. С одной горы доносился гулкий звук колокола, сзывавший монахов на вечернюю молитву; закатные лучи солнца освещали изогнутую крышу храма. Вершина второй горы была погружена в тень и безмолвие.

— Нет, я не понимаю, чем ты недовольна.

— Об этом я и мечтала, — заметила Элен. — Во цвете лет сделаться отшельником.

— Зачем же отшельником? — запротестовала Патриция. — Здесь есть люди.

— Ну что ты, дорогая. Не стоит преуменьшать. Скажи уж — просто столпотворение. Боюсь, как бы нас не смяли в давке.

Патриция вновь обвела взглядом пустынный берег. Нашлась:

— В трех милях рыбачье селение.

— В трех милях? Ну, это не расстояние. С детства обожаю совершать ежедневные шестимильные прогулки. И не надо думать, чем себя занять весь день. Пока туда дотащимся, пока обратно, пока отдышимся — можно и спать ложиться.

— Не преувеличивай. Потом, если не захочется идти к рыбакам, можно подняться в гору. До монастыря не больше полутора миль.

— Как, всего полторы мили? Это же меняет дело! Правда, надо карабкаться в гору, и, заметим, крутую.

— Только в одну сторону, — робко поправила Патриция.

— Что?

— Только в одну сторону карабкаться.

— Как я не учла, — оживилась Элен. — Правильно, обратно покатимся без особого труда.

— Но, Элен, ведь это тот самый «Печальный приют», воспетый прекрасной госпожой Ота. Подумать только! Госпожа Ота бродит по этому берегу. И возможно, именно тогда в ее сердце родились строки знаменитой поэмы. Ты разве не испытываешь трепета, Элен?

— Испытываю. Когда думаю, что скоро стемнеет, а мы с тобой одни-одинешеньки.

— Разве это уединение? Вот госпожа Ота закончила дни свои на крохотном островке, где не было ничего, кроме нескольких валунов да корявой сосны, цеплявшейся за сухую почву. «Так и я корнями за жизнь цепляюсь…» Ах, Элен, ни один перевод не дает понятия о ее дивных певучих стихах. Я не могу до тебя донести их звучание.

Патриция на секунду умолкла, затем продолжала с воодушевлением:

— Ученые никак не сойдутся во мнениях, где именно она умерла. Пять островов оспаривают честь считаться ее последним пристанищем. Представь, как чудесно было бы пожить на таком островке. Проникнуться чувствами человека, отрезанного от всего мира. Ты не находишь?

— Так, — сказала Элен. — Я нахожу, что здесь премилый уголок. Просто чудесный. И рыбачья деревенька в трех милях. Что такое три мили, а, Пат?

— Да, конечно… И дом нам достался так дешево. Где бы еще мы нашли жилище за столь низкую плату?

Элен молча оглядела легкое деревянное строение, стоявшее «между водой и берегом» на сваях.

— По совести говоря, это нам должны были бы заплатить за то, что мы согласились здесь жить. Агент провернул недурную сделку. Загнал нас прямехонько в двенадцатый век.

— Если бы, — вздохнула Патриция. — О таком я бы просто мечтала. В двенадцатом веке здесь как раз свирепствовала эпидемия чумы…

Элен бросила на нее уничтожающий взгляд.

— Желаешь, чтобы с десяток забытых Богом уголков спорили о твоем месте последнего упокоения?

Патриция смутилась.

— Дело не в чуме. В то время ходили по земле прекрасная госпожа Ота и поэт Сю-Тей, воспевший ее в семистах семидесяти семи стихах…

Они все еще стояли на веранде. Четыре точеных столба поддерживали крышу; дерево потемнело от времени и хранило своеобразный запах морской воды и водорослей. Патриция опустилась в одно из легких плетеных кресел и осмотрелась в поисках (как решила Элен) нового источника беспредельного ликования. И немедленно заголосила:

— Ты посмотри, какой вид! До самого горизонта — только вода и небо!

— Угу, — ответила Элен. — В прилив вода поднимется до ступеней веранды, а во время шторма зальет и веранду. Уверена, здесь все полы прогнили.

— Ты мрачный ипохондрик!

— Нет, я просто мечтаю о ревматических болях в спине и подагре.

— Кстати, — заинтересовалась Патриция, — что такое подагра?

— Думаю, мы скоро это узнаем, — зловеще отозвалась Элен.

Они переглянулись и дружно фыркнули. Затем принялись обследовать дом. В нем оказались три небольшие комнаты, которые по желанию можно было превратить в зал — вместо стен стояли легкие раздвижные перегородки, складывавшиеся, как ширмы.

Патриция взялась распаковывать чемоданы. Элен продолжала бродить по дому.

— Что ты ищешь? — удивилась Патриция, видя, как Элен в сотый раз сдвигает и раздвигает перегородки.

— Мебель, — деловито отозвалась подруга.

— Вот, — Патриция указала на две кровати, разделенные ширмой. — Есть еще стенные шкафы.

— Да, многовато. Можно сказать, дом заставлен, повернуться негде. Обедать будем на полу?

— На веранде есть стол.

— Замечательно. Вообрази: хлещет дождь, мы сидим в плащах с капюшонами. «Что-то суп нынче жидковат». — «Когда подавала — густой был. А теперь, конечно, разбавило».

— Внесем стол в комнату. Или поедим на кухне.

— Ты обнаружила здесь кухню?

— Да, — Патриция махнула рукой, — там.

— Я думала, это кладовка.

— Здесь есть и ванная.

Лицо Элен перекосилось от ужаса.

— Пат, — застонала она, — только не говори, что эта купель для крещения младенцев и есть ванная.

Патриция послушно промолчала. Захлопнула чемодан и села на него.

— Послушай, не на век же мы здесь поселились. Я Эндо даже адреса не оставила — за полгода еще сто раз успеем переехать.

— Приятно сознавать, что ты решила обосноваться в Тайане надолго. На какие деньги думаешь жить?

— Рано или поздно удастся пристроить мой труд по архитектуре Тайана. Журнал купит твои статьи… И потом, у тебя же есть брат. Пускай позаботится о сестре. Скажи, ты ему позвонила?

— Да.

— И что же?

— Не успела поздороваться, как он закричал: «Сестренка, до чего же я рад тебя слышать! Ты удивительно кстати. Одолжи мне немного денег».

— Ясно. — Патриция вздохнула. — Во всяком случае, в ближайшие дни голодная смерть нам не грозит. В деревенской лавке купим продукты, свежей рыбы будет вдоволь.

— Патриция… — Элен с проснувшимся интересом воззрилась на подругу. — Ты, случайно, не помнишь, фарфоровый чайник мы положили в мой чемодан или твой?

Патриция взвилась, словно подброшенная пружиной.

 

Маленький домик содрогнулся от удара. Элен открыла глаза. «Тайфун или землетрясение?» По потолку комнаты бежала мелкая солнечная рябь. Слышался плеск воды. Элен поднялась и заглянула за ширму. Патриция спала беспробудным сном.

— Проснись, мы тонем!

Сказать, что Патриция не пошевелилась, было бы ложью. Она повернулась, зевнула и натянула на голову одеяло.

— Так и знала, что ты встревожишься, — заметила Элен. — Не паникуй, возможно, мы еще выживем.

Патриция буркнула что-то неразборчивое и положила на голову еще и подушку. Элен вздохнула и вышла на веранду. Солнце стояло высоко, лучи его заливали веранду, золотили простенькую плетеную мебель — кресла и стол. На столе в небольшой вазе пламенел ворох кленовых листьев,

…Маленький домик содрогнулся вторично. Элен перегнулась через перила.

На волнах покачивалась лодка, а в лодке, орудуя двумя огромными веслами, сидела маленькая девочка. Лодка описывала круги, время от времени ударяясь о ступени веранды. Тогда ветхий домик ходил ходуном.

— Тоже мне, Нептун — гроза морей! Кидай конец.

Девчушка прекрасно поняла, что от нее требовалось, и бросила Элен веревку, которую та привязала к перилам. Затем девочка с видимой натугой приподняла большую корзину из ивовых прутьев, прикрытую листьями. Поставила на ступени, выпрыгнула сама и снова взялась за корзину. Элен нагнулась, чтобы ей помочь. Опустив ношу на пол веранды, они выпрямились и принялись друг друга разглядывать. Девочке на вид было лет двенадцать. Босая, в простеньком платьице неопределенного цвета и соломенной шляпе, из-под которой на грудь падали две тонкие черные косы, она ни минуты не могла постоять спокойно.

Сначала, белозубо улыбаясь и что-то приговаривая, поднялась на цыпочки и потрогала волосы Элен. Затем оглядела ее пижаму, расшитую алыми маками; исполнила даже некий танец восторга. Потом опустилась на колени, сняла с корзины листья и, зажав в каждой руке по серебристой рыбине, принялась нараспев расхваливать свой товар. При этом улыбалась и кланялась, так уморительно подражая ужимкам взрослых, что Элен рассмеялась.

— Эй, рыжеволосая, проснись! У нас гости.

Ответа не последовало.

— Патриция, завтрак прибыл!

Это возымело свое действие. По полу зашлепали босые ноги, и Патриция, зевая во весь рот, явилась на пороге.

Вскоре они устроились вокруг стола. Элен с Патрицией воздали должное жареной рыбе, а девочка от столь привычного угощения отказалась, с восторгом накинувшись на сыр и персики. При этом она непрерывно болтала, так что Патриция едва успевала переводить.

— Откуда вы приехали? А плавать вы умеете? Жаль, сейчас холодно и купаться нельзя. А летом у нас жарко, солнце жжет. Я в прошлом году обожглась кипящим маслом, это было очень больно. Вы теперь всегда будете здесь жить? Я живу с дедушкой, он рыбак, а бабушка стала монахиней и ходит с чашей для подаяний. Завтра я снова привезу вам рыбу, и послезавтра тоже. Вы уже поднимались на гору? Мы зовем ее Синь-эй, так зовут маленькую птичку, которая просыпается раньше других. Когда солнце возвращается из-за моря, оно прежде всего освещает вершину Синь-эй. И меня тоже называют Синь-эй, потому что я встаю с первыми лучами солнца. А вторая гора — Лисья, вы туда не ходите, там Лисий город.

Патриция споткнулась на переводе. Глаза ее нехорошо заблестели.

— Что?

— Лисий город. Мой дедушка рассказывал…

Тут Синь-эй перестала болтать ногами, сделала серьезное лицо, откинула косы за спину и заговорила, явно подражая кому-то из взрослых, заученными словами и с заученной интонацией.

— Давно это было. Один бедняк возвращался домой ночью. Шел пешком, устал, проголодался и боялся в темноте сбиться с дороги. Решил заночевать под деревом. Только подумал, смотрит — впереди горит огонек. Обрадовался бедняк: «Если добрые люди огонь разожгли, попрошу погреться, если злые — у меня и взять нечего». Ускорил шаги, подошел ближе, смотрит. Стоит у ворот прекрасная девушка, и в руках у нее фонарь. А по платью словно волны пламени пробегают. Он поклонился, говорит:

«Здравствуй, госпожа. Кого поджидаешь?»

«Того, кто придет», — отвечает девушка.

Взяла его за руку и повела в усадьбу. Бедняк смотрит и удивляется. Много раз ходил он этой дорогой, а такой огромной усадьбы не видел.

Перешли они по мосту ручей, по правую руку один павильон оставили, по левую — другой. Бедняк еще больше изумляется. Не слышал, чтобы в этих краях такие богачи жили. Наконец вошли в дом. Смотрит бедняк — и не дом это, а целый дворец. Потолок золотом расписан, ширмы шелком затянуты, столбы из драгоценного дерева. И царит в зале веселье. Двадцать нарядных дам и кавалеров пируют, стихи слагают, музыкой утешаются. Сел бедняк рядом с прекрасной девушкой, ел в меру, к вину только прикоснулся, в стихах доброту хозяев прославил. До утра тянулся пир. Когда же начало светать, девушка спросила:

«Скажи, чего ты больше всего хочешь?»

Спрашивает, а сама смеется, словно колокольчики звенят. Дрогнуло у бедняка сердце, но вспомнил он о своей больной матери, об умершем отце и сказал:

«Хочу стать ученым человеком и придумать лекарство от всех болезней».

Красавица хлопнула в ладоши, и наступила вокруг темнота. Проснулся бедняк, смотрит — лежит на траве, на опушке леса, до родного дома рукой подать. Понял тогда бедняк, что ни в какой усадьбе не был, а морочили его всю ночь лисицы.

— Лисицы? — переспросила Элен.

— Да, — ответила Патриция. — В европейской традиции оборотни — волки, а на востоке — лисицы.

Синь-эй, очень недовольная тем, что ее перебили, примолкла. Патриция упросила ее закончить рассказ. Синь-эй заговорила неохотно, но быстро увлеклась и продолжала с прежним пылом:

— Поднимается бедняк и видит — на траве маленькая бутылочка лежит. Подобрал он ее и пошел в город. А ровно через год ехал той же дорогой богач. Едет он на коне, под кафтаном тугой кошелек запрятан. Тоже устал и проголодался, тоже боится с пути сбиться. Видит — впереди огонек. Не знает богач, на что решиться. И в лесу ночевать боязно, и на огонь пойти страшно. Вдруг зажгли его недобрые люди — коня отберут, кафтан дорогой снимут, кошелек украдут? Наконец отважился, подъезжает, видит красавицу у ворот. Берет красавица его за руку, ведет в зал, где веселятся дамы и кавалеры. Пьет богач от души, ест — за четверых. А как насытился и захмелел, сказал:

«Отблагодарил бы я вас, да против этого дворца мой дом — лачуга, а против вас я — бедняк».

«Не нужно нам твоей благодарности, — отвечает красавица. — Скажи лучше, чего ты больше всего хочешь?»

А сама смеется, словно колокольчики звенят. Дрогнуло у богача сердце, но вспомнил он о тюках с товарами, в лавках лежащих, и говорит:

«Хочу стать самым богатым, и чтобы остальные ко мне на поклон шли».

Хлопнула красавица в ладоши, все потемнело. Проснулся богач и видит — лежит на зеленой траве. Хватился — нет ни расшитого золотом кафтана, ни коня, ни кошелька. Вскочил он на ноги и, проклиная судьбу свою и коварных лисиц, поспешил в город. Пока лесной чащей пробирался, лицо и руки в кровь изодрал. Прибежал в город весь расцарапанный. Подходит к нему прохожий и говорит:

«Отчего, почтенный, ты не пойдешь к лекарю?»

Отвечает богач:

«У меня и денег нет — заплатить за лечение».

«Не нужны тебе деньги. Наш лекарь лечит бесплатно — от всех болезней».

И пошел богач к бедняку на поклон — отпить лекарства из волшебной бутылочки.

Выслушав сказку, Патриция воодушевилась необыкновенно.

— Мы должны побывать в Лисьем городе.

Девочка энергично затрясла головой:

— Нельзя туда ходить! Вся гора изрыта лисьими норами. Лисицы любят морочить людей. Они обманули даже моего дедушку.

— Неужели? — заинтересовалась Патриция. — Расскажи.

— Меня тогда еще не было. Однажды дедушка поймал много рыбы и повез в город продавать. К ночи не вернулся. Бабушка сильно тревожилась. Дедушка пришел утром — без рыбы и без денег. Объяснил, что возвращался горной тропинкой. И загадочная красавица зазвала его на пир во дворец. А утром он проснулся на голой траве — совсем как в той сказке. И от него действительно пахло вином, а в кармане нашлась красная лента, какими женщины повязывают волосы.

— И бабушке он рассказал историю про лисиц, — подхватила Патриция.

— И бабушка после этого стала монахиней? — уточнила Элен.

Обе хихикнули. Девочка обиделась на этот смех и горячо принялась доказывать, что дедушка всегда говорит правду и что он самый умный, и если уж даже его перехитрили лисицы, то остальным и подавно плохо придется. А если они не верят, то пусть поднимутся на гору и встретятся с оборотнями.

Патриция заверила девочку, что они будут предельно осторожны. Затем Синь-эй получила в подарок изящное зеркальце и заторопилась домой: похвастаться подарком, а заодно потешить всех рассказом о чужеземках.

Едва лодка отчалила, Патриция вскочила на ноги.

— Элен, мы немедленно должны подняться на гору.

 

— Что может быть прекраснее сосен и кленов? — Патриция раскинула руки, словно пытаясь обнять весь мир.

— Пирамидальные тополя и кипарисы, — возразила Элен.

Они стояли на вершине горы и смотрели вниз, туда, где меж бронзовых стволов сосен синело море. Элен села на траву и принялась вытряхивать землю из спортивных туфель.

— Кто-то мне обещал широкие аллеи!

— Я не могла представить, что дорога к жилищу госпожи Ота так зарастет! — вскричала Патриция.

— Да, конечно, — ответила Элен. — Я тоже ожидала, что рыбаки из ближайшей деревушки станут бегать сюда по десяти раз на дню. Полениться пройти три мили! Какой стыд.

— До войны здесь собирались работать реставраторы, но, похоже, не успели.

— Мне бы хотелось вернуться домой до ночи, — напомнила Элен.

— Мы уже пришли.

Каменная стена хорошо сохранилась, и высокие каменные столбы с чашеобразными вершинами были невредимы, но створки ворот давно сгнили. Патриция провела рукой по одному из столбов.

— Сюда ставили фонари, чтобы свет был виден издалека.

Молодая кленовая поросль буйно разрослась в воротах. Подруги вошли внутрь, словно плывя в золотистых волнах.

— «Отворятся, не скрипнув, створки…» — процитировала Патриция. — Подумать только, и в шестнадцатом и восемнадцатом веках места эти становились центром паломничества. Усадьбу, неоднократно горевшую, отстраивали заново. Тысячи людей приходили сюда, чтобы прикоснуться к этим камням, взглянуть на Павильон Зеленого Солнца.

— Зеленое солнце?

— Видишь ли, это есть в поэме. Госпожа Ота встречала рассвет у окна. Дом ее стоял на самой вершине, но ветви деревьев загораживали солнце. Солнечные лучи, проникавшие сквозь листву, казались зеленоватыми. Отсюда и название.

Они постояли, оглядываясь. Справа от ворот располагалось одноэтажное строение. Уцелели только опорные столбы и высокая крыша с загнутыми ушами, сплошь усыпанная золотыми кленовыми листьями. Патриция подошла ближе, и чуть не упала, наткнувшись на остатки ступеней. По бокам ступеней, едва заметные в высокой траве, стояли каменные птицы с длинными клювами.

Сквозь разрушенное здание хорошо просматривалась маленькая пагода. Она казалась невредимой, только из колокольчиков, висевших по ушам крыши, остался всего один. Его редкое позвякивание навевало тоску.

Время пощадило и большой дом, помещавшийся в центре усадьбы. Сохранились не только столбы, поддерживавшие крышу, но и сама крыша, и стены, и решетчатые створки окон. Легкими галереями дом соединялся с двумя другими. От одного не осталось ни стен, ни столбов, лишь каменный фундамент и вросшие в землю ступени говорили о прежнем его существовании. У второго здания разрушены были только перила веранды, деревянные ступени вели на заросший травой помост.

Каменные фонари образовывали аллею, тянувшуюся к центральному дому. Вероятно, когда-то аллея была вымощена плитками, но теперь Патриции с Элен пришлось пробираться в высокой траве.

В глубине усадьбы виднелись еще три крохотных домика.

— И какая из этих развалюх — Павильон Зеленого Солнца? — полюбопытствовала Элен.

— Не знаю. Но у нас есть ориентир. В поэме сказано, что Павильон стоял у самой запруды — ручей перегородили, и получился маленький водоем. Вряд ли от него остался какой-нибудь след, но уж ручей мы должны найти.

— Ты сто раз говорила, но я успела забыть. Как твоя госпожа Ота здесь оказалась? Ее сослали сюда после восстания против князя?

— Нет, — возмутилась Патриция. — Ты все перепутала. После восстания и победы над северянами она вышла замуж за великого поэта Сю-Тея, воспевшего ее…

— …в семистах семидесяти семи стихах. Это я помню.

— И они почти четверть века правили Южным княжеством. А потом снова пришли северяне… Муж и дети госпожи Ота были казнены, а ее сослали сюда. И здесь она прожила два года…

— Сочиняя бессмертную поэму.

— Да. Где рассказала о своей любви и всех радостях жизни. И этим одержала триумфальную победу над северянами. Что осталось от северных князей? Города их сметены землетрясением, а что пощадила стихия, разрушили в войнах люди, а госпожа Ота…

— Да, да, да, — нетерпеливо перебила Элен. — Но все это после смерти, а я как-то предпочитаю прижизненное воздаяние.

Патриция глубокомысленно помолчала, выбирая между соблазном мирских благ и величием посмертной славы.

— И что же стало потом с госпожой Ота?

— Надела монашеские одежды и отправилась странствовать, желая еще раз увидеть землю, где была так счастлива. А потом удалилась на одинокий остров, где и умерла.

— Да, история в твоем вкусе. Достаточно драматична.

— Итак, прежде всего мы должны отыскать ручей, — повторила Патриция.

Они вернулись к воротам и принялись неторопливо обследовать усадьбу, переходя от домика к домику.

— Все это мне напоминает приступ кладоискательства, каким одно время были одержимы мы с Эдмоном, — заявила Элен, пробираясь между кустами. — Тогда мы жили у родственников. Тетя была человеком строгим и улыбалась, только когда узнавала, что принадлежащие ей акции идут вверх. В дяде же мы души не чаяли. Он был охоч до всякого рода розыгрышей. Помню, один раз он за ночь пришил триста шестьдесят пять бантиков к форме гостившего на вилле офицера. Тому предстояло вставать затемно. Он поднялся, пощелкал выключателем, но свет не зажегся. Офицер высунулся на лестницу и спросил, что случилось. Снизу ответили, что во всем доме нет электричества. Тогда он спросил, сколько времени. Ему ответили, что шесть, а он должен был выйти в пять. Придя в ужас от возможности опоздать на службу, он впопыхах ощупью оделся, выбежал из дому и сел в машину. Больше всего дядя опасался, что офицер увидит себя в автомобильном зеркальце. Но он всю дорогу посматривал на часы (разумеется, заблаговременно переведенные). Говорят, когда он как ошпаренный выскочил из машины на плацу, то имел небывалый успех. Триста шестьдесят пять бантиков впечатляют сами по себе, но наиболее восхитительный, трехцветный бант (в тон родного флага) красовался на его фуражке.

— Элен, ты сочиняешь! — воскликнула Патриция, слабея от смеха и прислоняясь к сосновому стволу. — Признайся же, сочиняешь!

Элен блеснула глазами.

— Вот еще! Могу рассказать, как этот офицер отомстил дяде.

— Расскажи. — Патриция оттолкнулась от ствола и побрела вдоль галереи, намереваясь обойти центральное здание. Элен последовала за ней.

— Не прошло и месяца, как офицер принес дяде большой саквояж и страшным шепотом попросил спрятать в укромном месте. Дядя, привыкший друзьям ни в чем не отказывать, отнес саквояж в грот в парке и забыл о нем. Но ровно через неделю к нему постучались люди в форме и заявили, что дядин друг арестован — как глава тайной террористической организации, а сам дядя подозревается в пособничестве террористам и хранении оружия. Дядя рванулся было звонить адвокатам, но, увидев, что незваные гости принялись обшаривать парк, бросил телефонную трубку и кинулся к ним. Убежденный, что в саквояже по меньшей мере взрывчатка, он целый час водил гостей по парку, стараясь отвлечь их внимание от грота. Хватался за сердце, когда они приближались к фонтану — и гости добросовестнейшим образом осматривали фонтан. Без сил опускался на скамью, заметив, что люди в форме заинтересовались каменной вазой с цветами, — и они попусту кружили возле вазы. Как рассказывали потом сами добровольцы, игравшие роль ретивых ищеек, труднее всего им было удержаться от смеха, видя дядины хитрости. Тем не менее они не только удержались от смеха, но и продолжали дяде подыгрывать. Наконец настал роковой момент, саквояж вынесли из грота и дядю грозно спросили, ему ли принадлежит «это». Дядя мужественно ответил: «Да».

Тогда из саквояжа извлекли полдюжины бутылок превосходного вина, какие и были распиты при появлении столь вовремя подоспевших адвокатов (им позвонила тетя) и предводителя-террориста.

Патриция, смеясь, обернулась. Знаком показала, что надо возвращаться — они достигли уже каменной стены — и обследовать другую часть усадьбы. Элен пропустила ее вперед и продолжала повествование:

— Вернусь к происшествию с кладом. Дело в том, что у дяди на вилле был одноногий садовник. Несмотря на свое увечье, он слыл весельчаком и с утра до ночи распевал песни. Человек на протезе, горланящий песни… Кем он мог быть? Разумеется, пиратом. Мы с Эдмоном поделились своим открытием с тетушкой. Она кисло ответила, что детям нашего возраста пора было бы обзавестись некоторыми добродетелями, как-то: умом, скромностью… Ну, и дальше сорок два пункта. А дядя от нашего открытия пришел в восторг. Он сказал, что сам подозревал нечто такое. И добавил, что где-то поблизости непременно зарыт клад. Пираты всегда прячут награбленное.

Тут Элен остановилась.

— Нет, эта животрепещущая история требует подробного изложения. Была темная душная ночь. Луна бледным диском сияла в небе. Ее призрачный свет…

— Прекрати, — сказала Патриция.

— Не узнаешь стиля твоих любимых детективных романов? Жаль, я не успела добавить: «И под старыми тополями на кладбище было все так же тихо и спокойно. Но вот послышались крадущиеся шаги, и тень, закутанная в рваный саван…»

— Уймись!

— Ладно, так уж и быть. Кладбища там не было и семейного склепа тоже. Но зато были два больших подвала, выложенных огромными каменными плитами. Как раз под такими плитами — по нашему разумению — и должны были покоиться сокровища. Вдобавок особенное подозрение нам внушал грот да еще парочка дубов-патриархов. В одном было соблазнительное дупло (мы засовывали руки по локоть, но дна не доставали), а у корней второго земля осыпалась, образовав небольшую пещеру. Разумеется, мы и предположить не могли, что земля осыпалась сама собой. Недаром садовник все время ходил с лопатой. Мы разгадали его тонкий замысел. Он и садовником прикинулся только ради того, чтобы получше запрятать свои богатства. Стоило ему вскопать клумбу или посадить куст, как мы немедленно перекапывали это место заново. В конце концов тетя заявила, что парк стал напоминать золотой прииск, и она от этого не в восторге. Тогда дядя поспешил направить наши мысли по иному пути. Он сказал, что садовник — очень хитрый пират и лопату носит, конечно, только для отвода глаз.

Патриция так заслушалась, что на время забыла о поисках ручья и присела на ступени пагоды, внимая рассказчице. Элен стояла рядом, машинально вертя в руках кленовый лист и стараясь припомнить все как можно точнее.

— Мы с Эдмоном ходили по пятам за садовником целый месяц. Он со вкусом петлял по всему парку, каждый раз наводя нас на новое место. Мы уже начали подозревать, что он просто забыл, где спрятал сокровища. Но вот три вечера подряд садовник заканчивал свои скитания возле беседки. На третий раз мы многозначительно переглянулись и кивнули, что означало: «Сегодня ночью».

Честно выждав, когда наступит полночь, мы поднялись, оделись и крадучись спустились по лестнице. Кстати, должна заметить: луна на небе все-таки присутствовала и свет ее только и делал, что заливал террасу. Мы старались идти как можно тише, потому что в доме было полно гостей. И в самых дверях столкнулись с дядюшкой. Ожидали, что он немедленно велит нам ложиться спать. Вместо этого дядя поочередно прижал нас к груди и облобызал.

«Я все понял, — прошептал он. — Желаю удачи. Помните, я тоже в доле».

Это заявление нас несколько обескуражило, но мы быстро решили, что не поделиться с дядей было бы просто свинством, и утешились.

Едва мы спустились в парк, как от статуи отделилась черная тень, и дядин приятель-офицер потребовал, чтобы мы пожертвовали часть клада «на благо отчизны».

Мы растерянно обещали, и он исчез так же беззвучно, как появился. Не успели мы сделать и пяти шагов, как из сиреневых кустов донесся замогильный голос, призывавший нас пожалеть бедных.

Чуть не бегом мы промчались по дорожке и у самого грота столкнулись с ученым, который доверительным тоном сообщил, что опыт его близится к завершению, нужна лишь небольшая сумма…

Вырвавшись от ученого, мы угодили в объятия хозяйки приюта для брошенных животных. Тут уж сами предложили отдать часть найденного.

Тогда я впервые поняла, какое опасное занятие кладоискательство — вас могут просто раздавить в толчее.

Короче, нам оставалось утешаться тем, что, быть может, клад окажется очень большим. Два часа мы ковыряли землю вокруг беседки, пока не наткнулись на коробку. Открыв ее, поняли, что в розыгрыше приняла участие и тетя. В коробке лежала книга «Правила этикета». Она была заложена на главе, начинавшейся словами: «Находясь в чужом доме, не следует по ночам…»

Убитые горем, мы поплелись обратно. Мало этого, каждый из дежуривших в парке счел своим долгом подойти, поздравить нас, а также заявить, что отказывается от своей доли клада в нашу пользу. От обиды мы три дня не разговаривали с дядей. Но для него эта история тоже закончилась неожиданно.

Тетя заявила, что и она наделена чувством юмора и желает принять участие в розыске сокровищ. Удалилась в город. А вернулась в таком колье, что у дяди пропал не только смех, но и аппетит.

— Вот как надо обходиться с мужчинами, — сделала вывод Патриция, поднимаясь со ступеней и направляясь к очередному домику.

— Вспомни об этом, когда встретишься с Эндо.

Патриция нагнулась, проскользнула под низко опущенной кленовой веткой.

— Когда еще мы встретимся. Счастье, что хоть повидались. Я ведь даже не знала, жив ли он. Сама понимаешь, война… — И Патриция вздохнула.

Элен отнеслась к этому крайне неодобрительно. Считала, что вздыхать должен мужчина. А если он не испустил ни единого вздоха и вдобавок не соизволил лишиться сна и аппетита от любви, то тратить на такого время — себя не ценить. Элен собралась в подробностях изложить свою точку зрения, но Патриция внезапно закричала, возбужденно указывая пальцем:

— Вот он, ручей! Значит, это — Павильон Зеленого Солнца.

И замерла в благоговейном молчании, Элен тоже окинула взглядом постройку. Любоваться было нечем. Павильон просматривался насквозь и был схож с прочими развалинами. Темные деревянные столбы, изящные перила… Отличие, пожалуй, заключалось лишь в том, что ступени, ведшие на веранду, располагались не с одной стороны дома, а со всех четырех. Росший поблизости клен укрыл опавшей листвой часть веранды. Это и в самом деле было красиво, но совершенно не объясняло экстаза Патриции.

Элен выждала минуту-другую. Потом кашлянула. Потом переступила с ноги на ногу. Патриция не выходила из столбняка. Элен обошла вокруг и хлопнула в ладоши перед ее лицом.

— Перестань! Что ты, в самом деле, — разгневалась Патриция.

— Ну, наконец-то. Думала, тут осталось только бренное тело. Душа перенеслась в двенадцатый век.

— Между прочим, мы с тобой стоим в центре Лисьего города, — заметила Патриция. — Здесь кругом владения лисиц. Весь холм изрыт норами.

— Откуда, по представлениям тайанцев, берутся оборотни?

— Считается, что души несправедливо обиженных воплощаются в лисиц, а по ночам принимают человеческое обличье, чтобы наказывать злых и хитрых людей. Ведь даже самым пронырливым негодяям не равняться в плутовстве с лисицами.

— Смотри, — сказала Элен.

Патриция вскинула голову. На поваленном стволе сидела лисица. Да какая! Лисиц таких размеров ей никогда не приходилось видеть. Лисица сидела неподвижно, как изваяние, обернув длинный пушистый хвост вокруг лап. Только черный влажный нос непрерывно двигался, вынюхивая воздух. Цвета она была не желтовато-рыжего, а, скорее, апельсинно-алого. Солнечные лучи, льющиеся сквозь золотистую крону, озаряли ее до кончика хвоста. Блестел каждый волосок пышной шерсти.

Лисица беззастенчиво разглядывала незваных гостей черными блестящими глазами. Патриция пошевелилась, и лисица прыснула в траву. Мелькнул красноватый хвост — только ее и видели.

— Так и поверишь в переселение душ, — заметила Элен. — Сколько здесь отпечатков лисьих лап, — она посмотрела на влажную землю у ручья. — Действительно, лисье царство.

— Подумать только, к жилищу госпожи Ота приходят одни лисицы! — вновь расчувствовалась Патриция.

— Ты не права, — перебила Элен. — Здесь кто-то был, и совсем недавно.

Она указала на два сломанных папоротника и узкий след, оставшийся на влажной земле.

— А это не мы натоптали?

— Нет, не мы. И моя, и твоя нога значительно шире. Такой отпечаток могут оставить только тайанцы.

— Значит, кто-то из рыбаков…

— Помнится, ты уверяла, что они до самой зимы ходят босыми.

— Тоже верно.

Патриция хмыкнула и присела на корточки, стараясь получше рассмотреть след. Оживилась.

— Элен, а ведь это отпечаток нори — национальной тайанской обуви. Видишь эти выпуклости посередине? Такие следы ни с чем не спутаешь. Нори носили в Тайане все женщины, начиная с древнейших времен до конца прошлого века. До сих пор нори входят в национальный костюм и считаются непременной частью облачения на всех праздниках. Интересно, кому это приспичило шастать в такой обуви по горам?

— Да еще ночью, — подхватила Элен.

— Почему ночью?

— Потому что вчера вечером шел дождь, и следы бы смыло.

— А утром…

— При свете солнца никто не полезет в грязь. Нет, женщина наступила сюда случайно, и наступила в темноте. Судя по направлению следа, поднималась туда, — Элен махнула рукой, — к Павильону.

— Ну, тогда это одна из лисиц, обернувшихся ночью человеком, — засмеялась Патриция.

Они покружили вблизи родника еще некоторое время, но следов больше не обнаружили.

— Любопытно, кто эта особа и куда подевалась, — пробормотала Элен, когда они с Патрицией отправились в обратный путь.

— Не знаю, — рассеянно отозвалась Патриция. — Возможно, в монастыре нашла приют какая-то паломница. Такую обувь носят монахини.

— А-а… — протянула Элен, мгновенно утрачивая интерес к разговору.

— Наверное, с ней можно поговорить о госпоже Ота, — вдохновилась Патриция.

— Монахини обычно знают массу легенд — недаром ходят из края в край. Нет, подумать только, мы сегодня стояли на ступенях Павильона Зеленого Солнца!

Элен только рукой махнула.

 

— Что это было? — в испуге спросила Патриция, садясь на кровати.

Стук повторился, и все ветхое деревянное сооружение пронизала дрожь.

— Элен, проснись! Что это?

Из-за ширмы донесся негодующий стон, заглушённый подушкой. Патриция встала. За окнами еще царила ночная мгла. Удар повторился, и домик сотрясся.

— Элен!

— Не кричи, — зашипела Элен, приподнимаясь на локте. — Иди встречай. Кормилица твоя приплыла, привезла рыбу.

Патриция шарила в темноте, пытаясь нащупать свитер.

— Элен, хоть бы свет зажгла, выключатель с твоей стороны.

— Обойдешься. И скажи этой ранней пташке, что, если она еще раз явится затемно, я ее утоплю.

Они переругивались вполголоса, пока Патриция разыскивала свитер, а Синь-эй планомерно таранила лодкой веранду.

— Живей, живей! — покрикивала Элен, старательно подтыкая со всех сторон одеяло. — Иначе она разнесет домик вдребезги.

В это время по деревянным полам простучали босые пятки, и в комнату ворвалась Синь-эй, звонко выпалив с порога какое-то слово.

— А где рыба? — полюбопытствовала Элен.

Патриция ее не слушала, о чем-то торопливо расспрашивая девочку. Маленькая рыбачка отвечала, размахивая руками и переступая ногами так, словно рвалась скорее убежать.

— Может быть, и мне дозволят принять участие в разговоре? — осведомилась Элен.

Патриция обернулась к ней.

— Элен, подожди. Дело очень серьезное. Убийство.

Элен поднялась, зажгла свет и торопливо юркнула обратно под одеяло. Патриция в юбке, натянутой поверх пижамных брюк, стояла посреди комнаты. У ног ее валялся свитер. Патриция нагнулась и машинально подняла его, бросила на кровать. Синь-эй выпалила еще несколько фраз. Она была очень возбуждена, небрежно причесана и одета в платье наизнанку.

— Где убийство? В деревне? — спросила Элен.

— Нет. В селении Цуань. Миль пятнадцать к западу.

— Близкое соседство! Откуда же она знает?

— Дедушка навещал кого-то из родственников, вернулся с новостью.

— Кто убит?

— Женщина.

— Спроси подробности.

Патриция снова вступила в переговоры. Девочка то утвердительно кивала, то мотала головой.

— Элен, она ничего толком не знает. Подслушала разговор взрослых. Оповестила нас, а теперь рвется бежать рассказать тем, кто вернется с ночного лова.

— А она, часом, не перепутала?

Патриция принялась настойчиво выспрашивать. Девочка даже ногой притопнула, отвечая. Развернулась и убежала. Патриция вышла, чтобы помочь ей отвязать лодку. Домик сотрясся в последний раз, и Синь-эй отчалила.

Патриция перегнулась через перила. Лодка мгновенно растворилась во тьме, слышался только слабый плеск весел. Мрак все еще казался непроглядным, но Патриция знала, как скоро и стремительно обрушится день.

Постояла несколько секунд на веранде, понимая, что дрожит не только от холода, и стараясь взять себя в руки. Новость ее оглушила. Тайанцы — вечно приветливые, смеющиеся, слагающие стихи! Удивительно гостеприимные, невероятно щедрые. За все время жизни в Тайане она ни разу не сталкивалась даже с грубостью, не то что с преступлением. Конечно, разумом понимала: если полиция существует, то работа для нее находится. Но весь опыт общения с тайанцами заставлял Патрицию восставать против нынешнего известия.

«Убийство совершено не в переполненной столице, а в крохотной деревеньке, где все друг друга знают. Как, почему, из-за чего? Разве мало жизней унесла война, чтобы теперь, в мирное время, тайанцы начали убивать друг друга?»

Патриция вернулась в комнату и обомлела, обнаружив, что Элен стоит, закутавшись в одеяло, и роется в сумочке.

— Что ты там ищешь?

— Карту. Ах, чтоб тебя! — Элен перевернула сумочку и вытряхнула на кровать содержимое.

Разумеется, карта оказалась внизу. Элен развернула ее.

— Вот. — Патриция указала на самую оконечность мыса.

Элен торопливо полистала справочник.

— Ara! Пат, взгляни на часы.

— Четыре утра. Нет, уже четыре с четвертью.

— Четыре с четвертью. — Элен на мгновение задумалась. — Успею.

Принялась лихорадочно одеваться. Патриция, сидя на кровати, молча хлопала глазами. Наконец выдавила:

— Ты куда?

— В пять тридцать из рыбачьей деревеньки отправляется автобус — прямехонько до места происшествия.

— Ну и что?

— Съезжу, разберусь, в чем дело. Вечером вернусь.

Патриция всплеснула руками:

— Зачем ты туда помчишься?

— Выяснить, кто убит и почему. Одно дело, если ревнивый муж зарезал жену, и совсем другое, если объявился маньяк. Мы живем уединенно…

— Много выяснишь — со своим знанием языка? Ты и до места не доберешься.

— Вот еще! Спросить, как пройти, я сумею.

— А кроме этого? Ты же не в столицу отправляешься — в рыбачью деревню.

— Сама уверяла, будто в Тайане чуть не каждый второй говорит по-французски. Мол, когда-то здесь потрудились французские миссионеры, традиция осталась…

— Я преувеличила, — живо покаялась Патриция.

— Поедем со мной? — предложила Элен, впрочем, безо всякой надежды.

— Издеваешься? Тащиться за пятнадцать миль, чтобы полюбоваться трупом? Спасибо. И тебе не советую. Ничего не узнаешь, устанешь и расстроишься.

Но Элен могла сомневаться в чем угодно, только не в собственных силах.

— Не переживай, справлюсь. В крайнем случае, запишу показания очевидцев на диктофон, ты потом переведешь.

— В тебе проснулся журналистский азарт, — обвиняюще произнесла Патриция.

— Убийство в тайанской провинции такая редкость! Как я могу упустить подобный случай? Это было бы профессиональным преступлением.

Она кинула в сумочку фотоаппарат.

— И что я буду делать весь день? — ныла Патриция. — Мы же собирались заняться «Историей среднего княжества».

Элен мельком бросила взгляд на пухлый том, венчавший высоченную стопку книг, но раскаяния не ощутила.

— История подождет. Среднего княжества уже триста лет как не существует…

— Четыреста, — поправила Патриция.

— Тем более. Что для него еще день-другой небытия? — Элен взмахнула пуховкой — вверх взвилось облако пудры, — затем напутствовала подругу: — Не вздумай никуда уходить. Пятнадцать миль не расстояние для маньяка.

— Спасибо, утешила!

Элен уже обувалась. Патриция покачала головой:

— Ты ли это, Элен? Ты готова встать в четыре утра и проделать пешком три мили, а потом трястись в автобусе, чтобы увидеть чей-то безвестный труп? А я впустую трачу время, вожу тебя по дворцам и храмам. Почему же ты не сказала, что предпочитаешь иные развлечения?

Элен, уже в дверях, прощально взмахнула рукой. Патриция вышла следом, постояла на мостках, глядя, как удаляется во тьму светло-серая куртка. Оглянулась на море. Горизонт окрасился алым, звезды выцвели, небо начало розоветь. Наступил рассвет. Порадовавшись, что Элен не придется пробираться лощиной в темноте, Патриция вернулась в дом. Начала собирать разбросанные в спешке вещи. Неожиданно издала горестный вопль:

— Она забыла диктофон!

 

Элен вышла из автобуса и остановилась на дороге, усыпанной желтыми кленовыми листьями. Помня утверждение Патриции, что в Тайане легче найти запрятанный клад, чем такси, Элен внимательно изучила расписание — опаздывать на автобус никак не следовало.

Она постояла минуту, раздумывая, с чего начать и куда направиться. В синем небе трепетали золотые листья. Далеко впереди, в просвете между домами, синело море, и единственными звуками были шелест листвы да жужжание одинокой мухи.

Ветер стих, и муха перестала жужжать, так что на минуту воцарилась абсолютная тишина. Потом раздался дробный топот. Элен обернулась и увидала мчащегося со всех ног мальчишку. Босые ноги взметали пыль. Элен изловчилась и поймала торопыгу за ворот.

— Скажи, пожалуйста, — начала она, тщательно выговаривая тайанские слова, — где…

Мальчишка не дослушал, крутанулся на месте, указал пальцем в сторону моря, вырвался и убежал.

«Похоже, я не первая любопытствующая, — заключила Элен. — Из достопримечательностей здесь один труп и есть. И поглядеть на него съезжаются со всех окрестностей».

Она достала из сумочки фотоаппарат и сделала несколько панорамных снимков: узкая улочка, спускающаяся к морю; ряд тесно прижавшихся друг к другу двухэтажных деревянных домов; синее небо и бамбуковые крыши…

Затем повесила сумочку на плечо, сняла куртку — солнце уже начало припекать, — поправила воротничок блузки и зашагала в направлении, указанном мальчишкой.

Улочка круто сбегала вниз, перед Элен вырастали все новые домики, похожие, как близнецы. Вскоре, однако, она заприметила строение, заметно отличавшееся от других. Возле него собралось человек тридцать — вероятно, все взрослое население деревушки. Детей было раза в три-четыре больше. Они облепили веранды соседних домов, норовили проскочить под ногами у взрослых, самые маленькие голышом возились в пыли у ступеней.

В строении, так мало похожем на другие, Элен с первого взгляда узнала чайный домик. (Остаться несведущей по части тайанской архитектуры у приятельницы Патриции не было никакой возможности.) Чайный домик тоже был двухэтажным, с двухэтажной открытой верандой, узкой лентой тянувшейся вдоль всего периметра. Углы железной крыши круто загибались вверх. Окна были только на втором этаже. На первом часть стены заменяли раздвижные перегородки. Дом стоял немного в глубине, нарушая общую ровную линию. Перед входом густо разрослись белые и бледно-лиловые хризантемы.

Молодая женщина, болтавшая с приятельницей, повернула голову, заметила Элен и толкнула приятельницу локтем. И обе они по наивной деревенской привычке во все глаза принялись рассматривать незнакомку. Элен подошла ближе, поздоровалась и произнесла тщательно приготовленную фразу:

— Кто убит?

— Тя-ю.

Элен понадобилось время, чтобы сообразить: это не имя; «тя-ю» — госпожа чая — называют хозяйку чайного павильона.

Патриция рассказывала, что чайные домики в Тайане — своего рода художественные салоны. Самые прославленные, конечно, находятся в городах. Там собираются местные знаменитости: поэты, художники, актеры. Не брезгуют заходить и политики. Но нет ни одной завалящей деревеньки, не способной похвастаться собственным чайным домиком. Тут приходят узнать новости и обменяться сплетнями, забегают на минутку после трудового дня и просиживают долгие часы в праздники. Сочиняют стихи… Как утверждала Патриция, в Европе объявят выдающейся личностью всякого, у кого есть солидный счет в банке; в Тайане же мерилом достоинств является умение слагать стихи. И где устраивать поэтические состязания, как не в чайных павильонах? Хозяева павильонов — обычно ими бывают одинокие женщины — пользуются всеобщим уважением. Ведь именно от хозяйки зависит, оставит ли гость за порогом все свои горести, сможет ли сполна насладиться кратким мигом отдохновения…

…Убита хозяйка чайного домика. Понятно, что это взволновало всю деревню — да и окрестные селения.

Элен оглянулась вокруг и с изумлением спросила себя: «Что такое? Убийство произошло вчера, а жители толпятся возле дверей. Они что, целые сутки с места не сходят?» Но тут же она получила ответ на свой вопрос. Рядом с велосипедами местных полицейских, перегораживая улицу, стоял длинный белый автомобиль. Элен посмотрела на номер и задохнулась. «Столичный гость! Каким ветром его занесло? Неужели мне посчастливилось и здесь произошло нечто серьезное?»

Как раз в эту минуту «столичный гость» показался на пороге. Он был на голову выше Элен — для тайанца рост значительный. Очень смуглый, так что даже сожженная солнцем, выдубленная солью и ветром кожа рыбаков казалась светлее. В щегольском светлом плаще, накрахмаленной белоснежной рубашке, при галстуке. И — судя по всему — в отвратительном настроении. У сопровождавшего его местного полицейского был разнесчастный вид человека, получившего незаслуженный нагоняй.

Элен не могла упустить случая заснять такие колоритные фигуры. Тем более что она чуть не впервые видела тайанца столь хорошо одетого. Фотоаппарат щелкнул. «Столичный гость» поднял голову и уставился на Элен в гневном изумлении.

— Вы кто такая? — спросил он на скверном французском языке и еще более скверным тоном. — Что вам здесь надо?

Элен протиснулась к самым ступеням и сунула ему под нос репортерскую карточку.

— Несколько вопросов для «Orient».

— В Тайане нет такой газеты, — оборвал он.

— Боюсь задеть ваше чувство патриотизма, но Тайаном мир не исчерпывается. Я пишу серию очерков о вашей стране для зарубежных читателей.

— Тут вам не о чем писать, — отрезал он.

— Почему же? После «Архитектуры Тайана» в печати появятся «Преступления Тайана». Учитывая нынешние извращенные вкусы, эта статья будет иметь даже больший успех, чем предыдущая.

— Убирайтесь отсюда!

— Замечательно! — воскликнула Элен и продолжала репортерской скороговоркой: — Великолепное начало для статьи. «Во всем мире полицейские ненавидят журналистов. Но так нагрубить вам могут только в Тайане».

На лице полицейского сквозь загар проступили красные пятна бешенства. Толпа зевак пододвинулась ближе, сомкнувшись за спиной Элен плотным полукольцом.

— Я вам обещаю трое суток ареста за нарушение общественного спокойствия, если сейчас же отсюда не уберетесь!

— О, сим доблестным поступком вы принесете небывалую славу своей стране.

«Хотите увидеть беззаконие закона — поезжайте в Тайан!»

И, развернувшись к нему спиной, Элен принялась фотографировать жителей деревушки.

— Отдайте кассету!

Элен оглянулась через плечо. Полицейский, уже совершенно бордовый от гнева, шагнул к ней, протягивая руку:

— Дайте сюда!

Элен лучезарно улыбнулась, раскрыла сумочку и опустила туда фотоаппарат. Необыкновенно плавным, пленительным жестом поправила волосы, снова улыбнулась — мягко и женственно. И, устремив на полицейского любопытный взгляд, стала ждать — что он сделает.

Он сделал движение, будто что-то раздавил в кулаке, затем развернулся на каблуках и направился к машине. Когда облачко газа, оставленное белым автомобилем, рассеялось, Элен с грустью посмотрела на чайный домик, вынужденная признать, что в расследовании своем не слишком преуспела.

В это время ее со всех сторон обступили жители деревушки, жестами и возгласами выражая самое дружеское расположение.

Элен всегда была уверена, что наделена исключительными достоинствами, должными располагать к ней людей с первого взгляда. Но сейчас — разумеется, лишь по особенной скромности — предположила, что симпатия к ней вызвана антипатией к «столичному гостю». Похоже, тот, даже не особенно стараясь, успел восстановить против себя абсолютно всех.

Увы, воспользоваться его оплошностью Элен не могла. Не знала языка и вдобавок, как успела уже обнаружить, оставила дома диктофон. Вне себя от досады, Элен проклинала собственную забывчивость, а также лень Патриции, отказавшейся расследовать такое интересное дело.

Пока Элен нежнейшими улыбками благодарила жителей деревни за участие, местный полицейский, судорожно вытиравший платком багровую физиономию, сунул скомканный платок в карман, посовещался о чем-то с маленьким сморщенным старичком и тронул Элен за локоть:

— Пожалуйста, мадам… Подождите…

Элен окинула его быстрым взглядом. Толстяк тяжело дышал, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, он бал тишайшим, кротчайшим существом, за всю жизнь мухи не обидевшим. И такое двойное потрясение, как убийство и визит высшего начальства, гибельно сказалось на его самочувствии.

Элен ободряюще улыбнулась. Толстяк втянул живот и расправил плечи. А затем неожиданно разудалым жестом сдернул фуражку и ударил ею по колену. Элен сразу поняла, что в жилах почтенного служителя закона взыграла кровь гордых восточных князей, и приготовилась к событиям необыкновенным.

Полицейский отворил дверь чайного домика, в который ни в коем случае не должен был впускать посторонних.

— Пожалуйста, мадам. Войдите, — выпалил он одним духом и сам, кажется, испугался собственной смелости.

Элен вознаградила его взглядом. Полицейский вновь приосанился и победно посмотрел на жителей деревушки. Те чуть не рукоплескали.

И Элен, сопровождаемая полицейским, вплыла внутрь чайного домика.

Ей пришлось на минуту остановиться — так внезапен был переход от ослепительного солнца улицы к полумраку чайного павильона. Когда же очертания предметов приобрели ясность и четкость, глаза Элен изумленно расширились. Каким чудом удалось создать в тайанском доме, бедном вещами, такой поистине вопиющий беспорядок? Преступник явно не щадил силы. Циновки, устилавшие пол, были сбиты в кучу. Дверцы шкафов распахнуты. Посуда выброшена на пол и почти вся перебита. Коробка с кисточками и ручками раздавлена, точно на нее наступили в спешке. Большой ларец для письменных принадлежностей опрокинут; листы бумаги разлетелись по комнате, словно кто-то в злобе поддал ногой всю пачку. Но больше всего поразило Элен то, как обошелся преступник с запасами чая. Не ограничился тем, что перевернул полку с большими нарядными коробками. Нет — коробки были открыты и чай высыпан на пол. Десятки различных сортов зеленого и черного чая смешались, образуя причудливый узор.

В комнате стоял еле различимый аромат миндаля, вишни, лимона и особый, терпкий запах свежего чайного листа.

Полиция еще могла сомневаться относительно личности убийцы и его намерений, но Элен уже вынесла приговор: «Маньяк».

Наверху, в личных комнатах хозяйки, тоже царил беспорядок, но все же несравнимо меньший. Здесь, похоже, преступник действовал не торопясь. Вещи из шкафов не выбрасывались, а вынимались; керамический сервиз не был грохнут об пол, а аккуратно переставлен. Элен задалась вопросом: злоумышленник почему-то не спешил? Или просто еще не пришел в состояние неистовства?

Полицейский, тяжело сопевший за спиной Элен, коснулся ее руки и указал в угол комнаты. Там на полу лежала открытая лаковая шкатулочка, а в ней — два золотых кольца и серьги с крупными жемчужинами. Элен застыла от изумления. Если в доме побывал вор, то забыл прихватить самое ценное. «Впрочем, понятия о ценном у европейцев и тайанцев расходятся. Возможно, он удирал, благоговейно прижимая к груди какой-нибудь ржавый треножник, славный лишь тем, что служил опорой самому великому Токе!»?

Элен изо всех сил пыталась вспомнить, как по по-тайански звучит слово «вор». Спросила:

— Кража? Это кража?

— Мут.

«Мут — убийство».

— Нет, это я знаю. Мут. Но, кроме того, кража?

Полицейский неуверенно повел плечом, не поняв вопроса. Потом кивнул в сторону маленького акварельного портрета, висевшего на стене:

— Мут. Тя-ю.

«Вот она, хозяйка». Со стены смотрела на Элен молоденькая женщина — загорелая, черноглазая, смеющаяся. Одной рукой она придерживала соломенную шляпу, слетавшую от порывов ветра. Другой — призывно махала кому-то. Портрет был поясным, но Элен не могла избавиться от чувства, будто женщина приплясывает на месте — от нетерпения и переизбытка сил. Напоенная солнцем картина, казалось, озаряла всю комнату. «И теперь эта женщина мертва. Мертва не потому, что настал ее час — кожа сморщилась, волосы обесцветились, губы провалились. И не потому, что радость ушла из ее сердца, веселый блеск — из глаз. Просто оказалась на пути какого-то негодяя».

Элен почувствовала, что задыхается от злобы. Теперь она знала, что не успокоится, пока не докопается до истины. А порадует это столичную полицию или нет — ей все равно.

Повернулась к терпеливо дожидавшемуся полицейскому:

— Спасибо.

Тот повел ее вниз. И там вдруг, знаком предложив обождать, встал, прижавшись к стене. Элен поняла, что так прятался убийца, ожидая, пока хозяйка войдет в дом. Затем увесистый полицейский с необыкновенным проворством изобразил, как тя-ю переступает порог. Элен пожалела, что человек этот служит в полиции, а не на сцене. Он весь преобразился — куда девалась одышка и грузная поступь. Даже живот как будто втянулся. Полицейский не вошел — впорхнул в комнату и остановился, нащупывая выключатель. И в это время убийца ринулся к жертве и схватил ее за горло. Сумочка выпала из ослабевшей руки тя-ю. Потом убийца беззвучно и осторожно опустил на пол тело хозяйки.

И продолжал заниматься тем, ради чего пришел! Грузный полицейский, опустившись на корточки, зачерпнул горсть чая и медленно разбросал, показывая, что тело хозяйки было засыпано чаем. Значит, коробочки вскрывались уже после преступления!

Тя-ю мертвая лежала в углу, а убийца продолжал рыться в ее вещах! Только теперь очень спешил. Вот почему наверху все было аккуратно переложено, а внизу — расшвыряно кое-как. Убийца торопился, боясь, что его застигнут.

Похоже, убийство не было заранее запланированным. Преступник не имел оружия — или не пожелал им воспользоваться. Услышав, что тя-ю открывает дверь, притаился. Потом напал. Тя-ю поплатилась жизнью за то, что неожиданно вернулась в свой дом.

Элен почувствовала, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Полицейский отворил дверь.

Ветер гнал по дороге сухо шуршавшую листву, шумело море. Жители деревеньки уже разбрелись по своим домам. Лишь несколько человек — самых ярых приверженцев грозной блондинки — дожидались выхода Элен. Тотчас обступили ее, чего-то настойчиво требуя. Элен напряженно вслушивалась. Чаще всего повторялось слово «юни» — «писать». Наконец Элен поняла. Рыбаки хотели, чтобы она написала о злодействе, свершившемся в их тихой деревеньке.

— Да. Я напишу. Юни. Напишу, — сказала Элен. А про себя добавила: «Но прежде — найду убийцу».

Напоследок сделала еще несколько снимков жителей деревни. Фотографировать в доме не решилась, чтобы не подвести добродушного толстяка полицейского. «Столичный гость» мог еще о себе напомнить и потребовать-таки кассету.

Подумав об этом человеке, Элен неожиданно улыбнулась. Она не сумела бы сказать точно, что именно отличало его от остальных. Во всяком случае, «столичный гость» выделялся не только ростом, одеждой и начальственным тоном. Чувствовалось в нем что-то особенное. Скрытая сила, внутренний огонь. Так что за это можно было простить даже его вспыльчивость. Вздумай «столичный гость» явиться с извинениями, был бы встречен Элен весьма благосклонно…

Она досняла пленку, убрала в сумочку фотоаппарат и направилась к автобусу. Самые молодые из рыбаков вызвались ее проводить. Беседу завязать не удавалось, оставалось лишь обмениваться улыбками, что не мешало Элен предаться размышлениям.

Видел ли кто-нибудь убийцу? В такой маленькой деревне появление незнакомца не могло остаться незамеченным. Или преступник — один из соседей? Что он искал в чайном домике? И нашел ли? Каким сокровищем могла обладать хозяйка павильона — женщина, бесспорно, состоятельная, но отнюдь не миллионерша, — чтобы ради него можно было пойти на убийство? Наверное, кто-нибудь из друзей или родных тя-ю в силах ответить на эти вопросы.

Элен решила, что следующим же утром вернется в деревню вместе с Патрицией. Даже если ее дорогую подругу потребуется всю дорогу гнать впереди себя пинками!

Тут Элен издала горестный вопль и пробежала несколько шагов — но было поздно. Автобус, издав короткий прощальный гудок, скрылся за поворотом.

Элен застыла в безмолвной скорби. Зато ее спутники нимало не были огорчены. Напротив, каждый усиленно предлагал собственное гостеприимство. Элен покачала головой. Она должна вернуться домой к ночи. Иначе Патриция сойдет с ума от беспокойства, гадая, что случилось. Да и Патриции остаться одной в доме, зная, что поблизости бродит убийца…

Как же вырваться из этой проклятой деревушки, когда сам вопрос: «У кого есть машина?» — прозвучит оскорблением? Даже состоятельная тя-ю ездила на автобусе.

Подумав о тя-ю, Элен оживилась. Вряд ли убийство произошло среди бела дня. Скорее — ночью. И вряд ли тя-ю находилась поблизости. Похоже, ее появление было неожиданностью для убийцы. Значит, она откуда-то приехала. Скорее всего, из города. Тогда есть и обратный автобус — в город. В голове Элен сложился мгновенный план. Добраться на автобусе до города, взять такси и вернуться на побережье. Элен растолковала рыбакам, что ее интересует. И получила обескураживающий ответ. Автобус отправлялся в город в пять тридцать утра и в двенадцать дня. Других рейсов не было.

Рыбаки смотрели сочувственно. После долгой безнадежной паузы Элен спросила по-французски:

— Никто не согласится продать мне велосипед?

 

Элен свернула с шоссе. Под колесами велосипеда тихо зашуршал гравий. Залаяли собаки — незло, лениво — и почти сразу умолкли. В рыбачьей деревушке ложились спать рано. Домики, выстроившиеся по обеим сторонам дороги, были темными. Лишь в трех крайних горел свет. Там ждали возвращения рыбаков с ночного лова. Шумело море — громко и рас-тревоженно. Погода портилась. Близился шторм.

Миновав деревушку, Элен остановилась, положила велосипед на траву и присела рядом. Большую часть пути она проехала. Оставалась меньшая и самая трудная. Три мили по лощине. Элен сидела, говоря себе: «Еще минутку, и встану». Она очень устала. Болела спина, руки и ноги не разгибались. Элен с усмешкой вспомнила, как лихо промчалась первые пять миль, с каким трудом одолела последующие пять и как на пяти заключительных — еле-еле крутила педали.

Вздохнув, заставила себя подняться. Вывела велосипед на тропинку, поправила укрепленный на руле фонарик и тронулась с места. Тропа была широкая и утоптанная. Крупных камней почти не попадалось, а те, что попадались, Элен без труда объезжала. Однако чем дальше она углублялась в лощину, тем тяжелее становился путь. Сосны подступили вплотную к сузившейся тропе. Корни пересекали дорогу, началась такая тряска, что Элен боялась выпустить руль. При очередном рывке велосипеда погас фонарик. Элен затормозила, спрыгнула на землю. Постучала по фонарику ногтем, потрясла велосипед. Ничего этим не добившись, постояла в раздумье. Идти пешком не было сил. Вдобавок следовало торопиться. Элен не сомневалась: Патриция сходит с ума от беспокойства. Решив, что на велосипеде в любом случае доберется быстрее, нажала на педали. Ориентировалась по звуку — если слышала шуршание травы под колесами, понимала, что съехала с тропы. Элен подбадривала себя тем, что с каждым поворотом педалей расстояние между ней и домиком сокращается. Уже предвкушала, как будет рассказывать Патриции о своем подвиге, когда от очередного толчка велосипеда фонарик загорелся вновь. И прямо перед собой Элен узрела человеческую фигуру.

Истошно завизжав, Элен нажала на тормоз, потеряла равновесие и свалилась с велосипеда. Падая, представила валун, о который размозжит голову. Но долететь до земли не успела. Мужчина оказался проворнее — подхватил. Велосипед брякнулся о землю, фонарик снова погас. Элен рванулась из державших ее рук. Встречный не мог быть ни рыбаком, ни монахом. Все они уже видели десятый сон. Руки его казались железными. Элен воспользовалась единственным имевшимся в ее распоряжении оружием — великолепными, любовно отращенными ногтями. В тот же миг обе ее руки были зажаты в его одной.

— Успокойтесь, Элен! Я не бандит.

Элен перестала вырываться, разом онемев и остолбенев. В чужой стране, в глухом ущелье, в середине ночи встретить знакомого!

Она никак не могла сообразить, кому принадлежит голос. Первой мыслью было, что рядом — полицейский инспектор, нагрубивший ей утром. Решил-таки отобрать кассету с пленкой. Разыскал — в деревушке Цуань она сказала рыбакам, подарившим велосипед, где живет.

Но тотчас она отвергла подобное предположение. Голос другой, к тому же инспектор говорил на безобразном французском, а этот человек — на превосходном английском.

Элен мгновенно вдохновилась, возомнив, что Тои явился повидаться с ней. Или одержимый Комито примчался к своему Павильону Зеленого Солнца? Нет, они тоже вели беседу по-французски. И потом, оба значительно ниже ростом. Элен внимательно разглядывала смутно различимую во тьме фигуру. Кто же это? Голос, бесспорно, знакомый, особенно — резкие, повелительные интонации.

Мужчина наклонился, поднял велосипед, поправил свернувшийся набок руль. Спросил:

— Вам тоже померещилась встреча со старым врагом?

И тут Элен озарило.

— Эндо! — вскричала она вне себя от изумления. — Вы уже вернулись из плавания? Как быстро промелькнули полгода!

— Вижу, вы опомнились, — засмеялся Эндо. — Шхуна ушла без меня.

— Почему? — строго спросила Элен.

— Придумайте объяснение сами.

И Элен придумала: «Интересно, у него всегда такая замедленная реакция? Пока Патриция с ним любезничала — стоял столбом. А стоило Патриции уехать — ринулся вдогонку». Элен представила, сколько удовольствия доставит эта встреча Патриции. Да и сама радовалась — как-никак не с убийцей столкнулась.

— Садитесь, — сказал Эндо, хлопнув по раме велосипеда, — довезу вас.

В эту секунду фонарик очнулся и выпустил луч света — точно в лицо Эндо. Пораженная Элен чуть не шарахнулась в сторону. Перед ней, разговаривая голосом Эндо, стоял совершенно незнакомый человек. Элен с трудом взяла себя в руки. Заставила присмотреться. Если бы не бежевый свитер крупной вязки, не дурацкие белесые джинсы, не синяя кепка, которую он поднял с земли и стряхнул ударом о колено, Элен в жизни бы его не признала. Это был другой человек, чье лицо она напряженно изучала, стараясь понять, что изменилось. Нет, отрасти он бороду или усы или хотя бы подстригись иначе, ее смятение было бы понятно. Но не опознать знакомого из-за того, что волосы упали на лоб или глаза прищурились от яркого света?! И добро бы субъекта тусклого, какого в толпе не выделишь и при встрече не запомнишь. Так нет, человека более яркой внешности поискать нужно. В чем же дело?

Изменилось выражение лица. Вообще что-то глубинно изменилось. Элен пожала плечами. Пусть Патриция гадает, тешится. Может, на радость ей, он просто потерял сон и аппетит?

— Садитесь, — повторил приглашение Эндо.

— Ни за что, — заявила Элен.

Эндо снял свитер, несколько раз обмотал вокруг рамы и на эту импровизированную подушку усадил Элен. Сиденье нельзя было назвать слишком удобным, но все же оно заметно смягчало толчки. По счастью, вскоре дорога пошла ровнее, тряска прекратилась, и Элен немедленно этим воспользовалась. Спросила прокурорским тоном:

— Что вы здесь делали?

— Попытайтесь угадать, — ответил Эндо.

— Как разыскали нас?

— Через профессора Шеня. Он сказал, что дал Патриции телефоны Тои и Комито. Я позвонил Комито…

— Понятно. — Секунду помявшись, Элен спросила: — Комито ни на какие неприятности не жаловался?

— Нет, — удивленно ответил Эндо. — Напротив, с большим воодушевлением рассказывал о возможном открытии, касающемся госпожи Ота…

— Не иначе разыскал обломки повозки, на которой ее отправляли в ссылку, — пробормотала Элен.

— Что? — переспросил Эндо.

— Ничего.

Элен вспомнила, что, когда проезжала через рыбачью деревушку, не видела оставленного автомобиля.

— Где ваша машина?

— Это, вероятно, и называется женской логикой? — полюбопытствовал Эндо. — Сломалась и ремонтируется.

— Как же вы сюда добрались? Если на автобусе, мы бы утром встретились.

— На поезде. В семи километрах к северу есть железнодорожная станция. От нее идет тропа к монастырю. А от монастыря рукой подать… Возвращаться было удобнее на автобусе, поэтому я и направился к деревне. По дороге имея счастье встретить вас и несчастье — напугать. Откуда вы — так поздно? И где Патриция?

Элен развернулась и чуть не свалилась с велосипеда, Эндо едва успел ее удержать.

— То есть как где?! Разве вы возвращались не от нее?

— С пяти часов вечера бродил вокруг домика — никого не дождался.

— Не может быть, — запротестовала Элен. — Патриция поклялась мне, что ни на шаг не отойдет от дома. После этого убийства…

Он резко нажал на тормоз и соскочил на землю. Элен тоже спрыгнула.

— Какого убийства?

— Куда она могла подеваться? — пробормотала Элен и набросилась на Эндо: — Почему вы остановились? Надо скорее ехать!

— Какого убийства? — повторил Эндо.

Элен вдруг почувствовала, что и ей, и Патриции будет лучше, если он немедленно получит ответ.

— В деревушке Цуань. Нам нужно торопиться.

Эндо снова усадил ее, налег на педали. Элен торопливо рассказывала о происшедшем в деревушке Цуань.

— Как вы оказались там? — спросил Эндо.

Элен почувствовала себя отомщенной. По тону угадывалось, что Эндо сейчас поражен не менее, чем сама она была поражена при встрече с ним.

— Приехала.

— Зачем?

— Узнать подробности.

— Да, я забыл, — заметил он неприязненно. — Наши неприятности порадуют европейских читателей.

— Надеюсь, их больше порадует известие об аресте преступника, — ответила Элен, едва сдерживаясь.

— Вам виднее, — успокаивающе произнес Эндо.

Разгневанная Элен не пошла на мировую.

— Отрадно наблюдать, как вы переживаете за Патрицию.

Эндо рассудительно заметил:

— Вряд ли ей угрожает опасность. По вашим словам, убийца что-то искал в доме тя-ю. При чем же здесь Патриция?

— Возьмите себя в руки, — прошипела Элен. — Нельзя же так волноваться.

— Мы почти приехали.

Элен удивилась. Голос Эндо звучал иначе, мягче. Во всяком случае, это был уже не прежний приказной тон.

Тропа пошла вниз. Элен ждала, когда деревья расступятся и откроется дом. До цели оставались считанные сотни метров, и беспокойство ее усиливалось. Что-то случилось. Не в привычках Патриции шастать по ночам. Может, полезла на гору и вывихнула ногу? Или ее придавило рухнувшей балкой в Павильоне?

Эндо затормозил, и Элен соскочила на песок. От дома их отделяла только узкая полоска пляжа. Увязая в песке, Элен кинулась к мосткам, хотя спешить было некуда. Свет в доме не горел. Ключ Элен выдернула из сумочки еще на бегу, но в темноте, задыхаясь от волнения, никак не могла попасть в замочную скважину. Эндо отобрал у нее ключ, распахнул дверь и первым вошел в дом.

 

…Последние сто метров Патриция не прошла и даже не пробежала, а стремительно проехала, скользя по влажной листве. Чудом не упала и осталась весьма довольна собственной ловкостью. Чуть медленнее одолела полосу рыхлого песка, на секунду задержалась у мостков, вытряхивая песок из обуви, и, крадучись, вошла в дом. Окна были темными, и Патриция, переступив порог, также не зажгла света. На цыпочках добралась до своей кровати, села и принялась стягивать свитер. Не сомневалась, что уставшая Элен легла спать. И меньше всего хотела ее потревожить. Встречу с Немезидой можно было отложить до утра. Утром Элен скажет: «Представляешь, как я волновалась? Время за полночь, тебя нет. Где-то поблизости бродит убийца. Что делать — непонятно. Идти в деревню, поднимать народ? Самой отправиться тебя искать?»

Патриция прилегла, закинула руки за голову. Хуже всего то, что Элен будет совершенно права.

Оправдываться нечем. Ушла, даже записки не оставила. Патриция порывисто села. «Я же не знала, с кем встречусь на Лисьей горе!» Она внезапно разгневалась на подругу. «Спит! А мне необходимо поделиться!» Собственная история казалась ей много интереснее и важнее убийства в деревушке Цуань. Какие бы там подробности Элен не выведала!

Чувствуя, что не в силах уснуть, Патриция поднялась, набросила на плечи свитер и вышла на веранду. Море пенилось и ярилось, волны подбирались к ступеням. «Элен накликала: в шторм зальет и веранду и комнаты». Патриция опустилась в кресло, водяные брызги достигали ног. «Как в детстве». В четырнадцать лет, сидя на берегу, под свист ветра и грохот волн она впервые прочла поэму госпожи Ота. И влюбилась — в поэму и в Тайан. Сразу — и на всю жизнь.

Потом выучила ново- и старотайанские языки и приехала в страну, о которой мечтала с детства. Тайанцы начинали раскопки Фарфорового города. Ей удалось попасть в экспедицию. Под начало такого знатока, как профессор Шень!

Патриция словно воочию видела полуразрушенную стену Фарфорового города. Во многих местах кладка осыпалась, изразцы, облицовывавшие стену, раскрошились. Камни заросли травой. Временами, однако, из-под травы и мха удавалось извлечь целый изразец. Очистить и увидеть диковинный цветок или герб Южного княжества, портрет какой-то красавицы или свившихся клубком драконов… Работа шла полным ходом. В самом городе можно было уже различать фундаменты домов, перекрестия улиц. Днем участники экспедиции ползали на четвереньках, бережно сметали песок и пыль с легендарных камней, а вечерами до хрипоты спорили, решая, что именно откопали. Работа была тяжелой и кропотливой. Все обломки, черепки нумеровались и бережно складывались. Бывали и награды. Например, когда обнаружили тайник, заполненный фарфоровыми вазами, ларцами, цветами, статуйками, посудой. Или когда по осколкам фарфоровых колонн опознали дворец «Времена года».

Патриция провела ладонью по лицу. Подумать только, Фарфоровый город обратился в пыль. Исчез бесследно, и с ним — целый век жизни Тайана. Победа в войне одержана, Тайан возродится, но Фарфоровый город исчез бесследно.

Думать о грустном не хотелось. Патриция сидела запрокинув голову и пыталась отыскать в небе различные созвездия. Увы, звезды казались рассеянными хаотично. Интересно, что, когда Эндо показывал созвездия, она прекрасно видела их очертания. Тогда на краю большого раскопа (был еще малый раскоп у самой стены Фарфорового города) собралось пятнадцать человек. (Несмотря на строжайшие требования врача и начальника экспедиции, режим соблюдали только двое: врач и начальник экспедиции.) Остальные полагали: если день отводится для работы, вечер — для споров, то ночь — для веселья. Начинали игрой «ва-са-шу». Полагалось угадать, из какого стихотворения цитируется строчка. Если угадать не могли, придумывали продолжение. Затем продолжение сравнивалось с подлинником. Соперничать со знаменитыми поэтами и позориться никому не хотелось, поэтому томики стихов зачитывали до дыр. Патриция играла со всеми на равных и дважды сумела поставить в тупик Эндо и Тои. После «ва-са-шу» приходил черед мифов и легенд. Тайанцы их знали без счета. Сильнее всего Патрицию поразил рассказ Эндо о небесной змее, нанизавшей на хвост пять огненных светил. Она не помнила, как перешли от змеи к созвездиям, зато хорошо помнила запрокинутую голову Эндо, его растрепанные волосы, указующий перст, вспыхивающие во тьме улыбки. Слышала резкий повелительный голос (все, как завороженные, смотрели на ту звезду, на которую он указывал).

Патриция гадала: осталось ли у слушателей чувство, будто они приобщились к некой тайне. От слов и поступков Эндо у нее всегда появлялось ощущение чего-то значительного.

Она поудобнее устроилась в кресле, подперла кулаком щеку. Подобные мысли приходили не впервые. «В сравнении с огромным миром человек ничтожен и незаметен. И становится велик, лишь когда раскрывается для чего-то большего, чем он сам: великой мечты, великой любви, великих свершений». Патриция не сомневалась, что профессора Шеня возвышала преданность делу. Эндо не мог равняться с профессором ни уровнем знаний, ни одержимостью археологией. Но было и у него нечто затаенное, чем жил. Эту страсть он и скрывал ото всех и щедро ею делился, выплескивая на остальных неиссякаемый заряд веселья и бешеной энергии. Недаром находиться подле него было в радость — и когда он читал стихи, и даже когда просто обдувал пыль с черепков.

Патриция вздрогнула: из окон дома на веранду хлынули потоки света. «Элен проснулась». Патриция съежилась, приготовясь к заслуженной отповеди.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Эндо.

«Кажется, умные люди называют это материализацией мысли…» Дальше сего глубокомысленного вывода Патриция не продвинулась. Происшествие было невероятным. Прежде чем осмыслить, его требовалось пережить. И Патриция начала переживать, не торопясь, со вкусом, не задаваясь вопросами: как, откуда, почему, надолго ли? Просто смотрела на Эндо и радовалась.

Эндо присел на перила веранды. Напряжение исчезло с его лица. Он улыбнулся — светлой, широкой, немного детской улыбкой. Сказал:

— Добрый вечер.

— Доброе утро! — вскричала Элен, выскакивая на веранду. — Где ты была?

Тотчас поняла, что извергать громы и молнии бесполезно. Патриция не услышит. Элен посмотрела на Эндо — и обомлела. Не приведи она сама этого человека в дом, в жизни бы не поверила, что именно его встретила на тропинке. Он опять — не меняясь — изменился до неузнаваемости. «Сколько у него лиц? Ладно, хоть свитер один».

— Где вы были? — обратился Эндо к Патриции.

Теперь спрашивал Эндо, и Патриция услышала. Разом все вспомнила, перехватила грозный взгляд Элен и попыталась отсрочить неминуемую расплату.

— Здесь сидела.

— Давно? — неумолимо продолжала Элен.

— Извини, не засекла времени.

И так как Элен сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, Патриция перешла в наступление:

— А ты сама откуда явилась? Я-то думала — мирно спишь.

Элен не собиралась сдаваться.

— Ах вот как! Ты думала. Во сколько же ты прибрела домой, если даже не заметила, что меня нет?

— Во всяком случае, я пришла раньше тебя.

— Откуда пришла? — не замедлил спросить Эндо.

— С Лисьей горы, — объяснила Патриция, вновь устремляя на него сияющий взгляд и улыбаясь.

Эта блаженная улыбка уже начала раздражать Элен. Она сухо осведомилась:

— Можно узнать, с кем ты разговариваешь?

Ошеломленная Патриция слабым взмахом руки указала на Эндо. Элен посмотрела в ту сторону.

— Там никого нет. Это Мираж.

— Мираж?

— Конечно, мираж. Нам-то с тобой известно, что Эндо в плавании.

Эндо от смеха чуть не кувырнулся в воду.

— Мне кажется, что этот мираж сейчас своротит нам перила.

— Не волнуйся, к утру он рассеется.

— То есть как рассеется? — всерьез испугалась Патриция. — К утру? Что, отплытие шхуны отложили только до завтрашнего утра?

Элен безнадежно вздохнула.

— Утром я действительно должен буду уехать, — признался Эндо, но, заметив, как стремительно погасла улыбка Патриции, поспешил добавить: — Ненадолго. Я уволился со шхуны и теперь совершенно свободен.

Элен не дала Патриции погрузиться в новые приятые переживания.

— Соизволь все-таки объяснить, что случилось и где ты пропадала.

Патриция героическим усилием воли заставила себя думать не только об Эндо. И тут же воодушевилась вновь.

— Сегодня день чудес. Я бродила по разрушенной усадьбе и припозднилась. Хотела взглянуть на закат со ступеней Павильона. В поэме есть строки: «Тонет в алых волнах…»

Эндо посмотрел на нее с любопытством. Прожить несколько месяцев в Тайане и не заметить, как внезапно тут обрушивается ночь?

— Здесь же закат короткий, — чуть не по слогам отчеканила Элен.

— Я забыла, — обезоруживающе улыбнулась Патриция.

Элен выразительно посмотрела на Эндо — готовьтесь, то ли вас ждет впереди.

— И все же это было очень красиво, — продолжала Патриция. — У берега море сине-зеленое, дальше начинает темнеть, переходит в лиловое, почти черное, а потом снова меняет цвет — к розовому и алому. И алое солнце у самых волн! А возле Павильона — розовые стволы сосен, темная хвоя, бордовые листья кленов. Правда, все это я видела лишь несколько минут.

— Потом осталась в кромешной темноте, — подхватила Элен. — Фонарик, конечно, не прихватила…

— Я же не собиралась задерживаться, — начала оправдываться Патриция.

— А кто говорит, что собиралась?

— Ладно, ты тоже не засветло прибыла.

— Все же вы встретились, — напомнил Эндо, ― желая рассказать друг другу…

— Я не сразу смогла найти ворота. Да еще боялась переломать ноги в темноте. Бродила по усадьбе и вдруг увидала свет между деревьями. Представляете?! Кто-то разжег костер на Лисьей горе.

Эндо пересел на краешек стола.

— Тут ты, конечно, вспомнила об убийце и на цыпочках удалилась, — подсказала Элен.

Патриция опустила глаза.

— Вспомнила. И подошла ближе.

— Логично, — отметила Элен.

— Понимаешь, я стояла в темноте и была уверена, что увижу тех, кто сидит у костра, раньше, чем они — меня. Хотела посмотреть. Если они заслуживают доверия — попросить проводить меня вниз. Или просто одолжить фонарик — вдруг у них найдется.

— Благоразумная моя! — вздохнула Элен. — Продолжай.

— Ну, знаешь ли, — рассердилась Патриция. — Неужели я не смогу отличить честного человека от убийцы?

— Сможете. Когда он воткнет нож вам в горло. Раньше — вряд ли, — неожиданно жестко отрезал Эндо.

Луч света, падавший из окна, освещал его лицо — напряженное, почти гневное. Широкие черные брови были сдвинуты, губы туго сжаты.

Элен удивилась, вспомнив, как бесстрастно держался Эндо при первой встрече с Патрицией. Не давал себе воли? Почему — если она ему не безразлична? Или за три дня его чувства внезапно изменились? Что же их изменило?

— К счастью, ничего подобного не случилось, — тихо сказала Патриция. — Костер горел ярко. Я взглянула и не поверила своим глазам.

— Там сидели две лисицы и поедали жареную утку? — невинно справилась Элен.

— Нет, ехидина. Там сидели мужчина и женщина — в старинных тайанских одеждах. Знаешь, я минут пять с места сойти не могла, все смотрела — так это было красиво. На мужчине — белоснежный кафтан, расшитый пышными лиловыми цветами, — так одевались южные князья в пору своего могущества. У женщины темные волосы подняты в высокую прическу и украшены цветами хризантемы. Нижнее одеяние тоже белое, а верхнее — короткое розовое, расшитое мелкими алыми цветами. Когда женщина двигалась, казалось, по платью пробегают алые волны. Незнакомцы сидели у костра и молча смотрели в огонь. Я наконец опомнилась, вышла и заговорила с ними. В первую минуту они растерялись, мне показалось, даже испугались, но потом ответили очень приветливо. И самое потрясающее — ответили на старотайанском языке!

Элен немного отстранилась и прищурилась.

— Разыгрываешь?

Патриция чуть дара речи не лишилась.

— Конечно! Полночи по горам бродила — ради удовольствия вас разыграть.

— Вы спросили, кто они и что здесь делают? — перебил Эндо.

— Естественно. Они ответили: «Ищем прошлое». Я решила, они археологи.

Элен скосила глаза на Эндо. Тот смотрел на Патрицию с недоверием и некоторым даже восторгом. Переспросил:

— Вы… решили?

Патриция кивнула. Эндо прислонился плечом к стене и стал ждать продолжения.

— Потом мы заговорили об усадьбе, о госпоже Ота. Они спросили, нравится ли мне поэма.

— Тут ты зашлась от восторга… — не усомнилась Элен.

— Не перебивай. Я читала поэму на новотайанском ну и в наших безобразных европейских переводах. А они прочли по-старотайански, так, как поэма когда-то была написана. На два голоса, ведь там разговаривают двое — госпожа Ота и поэт Сю-Тей, ее муж. Я сама знаю наизусть поэму, но то, как они прочли… Можно подумать, пережили это — и первую встречу, и мятеж, и коронацию, и сладость супружества, и бремя власти… Когда же добрались до конца — до казни Сю-Тея и детей, — я просто дышать не могла, в горле стоял ком.

— Не вздумай реветь, — быстро предупредила Элен.

— Напоследок они рассказали любопытную легенду. Похоже, это исток всех легенд о Лисьем городе. Если помните, поэма оканчивается словами надежды на новую встречу, там, за гранью мира. Точнее, так — в европейских переводах. По-тайански — несколько точнее и резче. Встреча неизбежна, от нее не уклониться. «В новом обличье, но в мире знакомом». И дальше в подлиннике не очень ясная строчка: «Алым ли цветом, черной ли тенью…» У нас это переводят как: «На рассвете или глубокой ночью, но встреча будет». На новотайанском звучит примерно так же. А они расшифровали строчку совершенно иначе и рассказали вот что. Не прошло и ста лет после смерти госпожи Ота, а поэму уже передавали из уст в уста по всей стране. Кто-то из северных князей, встревоженный такой славой — оказывается, и слава мертвых не дает покоя, — объявил, что души госпожи Ота и поэта Сю-Тея были отвергнуты богами и воплотились в лисиц. Представляете?

Патриция торжествующе взглянула на Элен и Эндо. Вдруг спохватилась:

— Эндо, наверное, вам все это давным-давно известно?

— Нет, — односложно оборвал он. — Говорите.

Патрицию не требовалось просить дважды.

— Легенда в народе прижилась, но обрела продолжение. Мол, взамен утраченного царства госпожа Ота получила власть надо всем лисьим народом. И еще — право по ночам сбрасывать лисье обличье и карать лживых северян. Тогда я сказала, что потомки северных и южных князей перемешались. А они объяснили, что слова «север» и «юг» употребляются в переносном значении. Северянами называют тех, у кого в груди вместо сердца кусок льда. Если же твое сердце теплое и кровоточит при виде чужой беды — ты южанин. Поэтому строчки об «алом цвете и черных тенях» можно понимать как гениальное предвидение. Алый — цвет лисьей шерсти, черные тени — ночное время, когда шерсть скинута!

— С каких пор лисья шерсть стала алого цвета? — перебила Элен.:

Эндо в досаде хлопнул ладонью по столу. Элен удивилась. Не ожидала, что его так захватит рассказ. Подавшись вперед, Эндо требовательно и нетерпеливо смотрел на Патрицию. Она же пустилась в объяснения:

— Алый — в моем переводе. На Востоке оттеночная цветовая градация гораздо богаче, нежели у нас. Художники, наверное, могли бы дать точное определение этого цвета, я — нет. Просто подбираю ближайший. Вспомни лисицу, сидевшую вчера на стволе. Часть хвоста ее была в тени. Думаю, имеется в виду именно этот оттенок.

— Дальше, — почти не разжимая губ, велел Эндо.

— Собственно, это все.

— Об этих людях что-нибудь выяснили? Узнали их имена?

— Женщину зовут Хат-хен. В переводе: «Сменившая кожу». Правильно? — Патриция посмотрела на Эндо, он коротко кивнул. — Мужчину — Ин-Пэй — «Идущий рядом». Красиво, правда?

— Красиво, — согласилась Элен. — Подошло бы твоей лисице и ее поэту… Только почему твоим новым знакомым вздумалось щеголять на раскопках в праздничных костюмах?

— Не знаю.

— Не обратила внимания, во что они были обуты?

Патриция кивнула — мол, поняла вопрос.

— В старинные сандалии. Уверена, у ручья мы видели следы Хат-хен.

— Вы не поинтересовались, где живут эти люди? — спросил Эндо.

— Я задала такой вопрос, они ответили: «Здесь». Наверное, поставили палатку на горе.

— Наверное?! — вскричала Элен.

Переглянулась с Эндо. Тот не удержался от улыбки.

— Патриция наделена счастливым воображением.

Патриция неуверенно кивнула, заподозрив, что это не комплимент.

— Вы ограничились чтением стихов или еще о чем-то поговорили? — полюбопытствовала Элен.

— Пойми, я сидела как на иголках. Думала, ты вернулась, беспокоишься.

— Спасибо, вспомнила-таки!

— Еще бы! Я даже не знала, сколько прошло времени. В Тайане не принято торопиться, правда, Эндо? Худшее, чем можно оскорбить человека, — в его присутствии постоянно поглядывать на часы. Поэтому я извинилась и попрощалась. Они проводили меня до самого подножия горы.

— С фонариком? Или факелы соорудили?

— У них оказался старинный фонарь, удивительной работы. Вместо стекла — тонкая бумага, и на ней изображения четырех лисиц. Одна несет в зубах утку, другая кормит лисят, третья…

— Четырех… кого? — переспросила Элен.

— Лисиц.

Воцарилось молчание. Элен посмотрела на Эндо. Он сидел, прислонившись плечом к стене, думая о чем-то своем. Элен процедила сквозь зубы:

— Хотелось бы мне взглянуть на твоих знакомых…

— Отлично, — оживилась Патриция. — Завтра же поднимемся на гору, отыщем их и пригласим в гости. Здесь, в Тайане, ходят друг к другу запросто.

— Ничего не получится. Завтра мы отправимся в деревню, где убили тя-ю, — непреклонно заявила Элен.

Патриция обернулась к Эндо, вспомнила, что утром он все равно их покинет, и покорно склонила голову.

— Следует поторопиться — если хотим успеть на утренний автобус.

Элен задохнулась. Героически попыталась встать и рухнула обратно в кресло.

— Спина не разгибается. А ноги не согнуть.

— Еще бы! Пятнадцать миль на велосипеде.

Патриция обхватила руками плечи и начала громко стучать зубами.

— Что это ты? — удивилась Элен.

— Испугалась задним числом. Ты же могла шею себе свернуть!

— Как и ты! — мстительно отозвалась Элен.

Снова сделала попытку встать. Эндо с Патрицией помогли ей добраться до кровати, сами присели на циновки.

— Придется смириться с неизбежным, — сокрушенно заметила Элен. — Ехать я не могу.

— Я тоже, — поспешила предупредить Патриция.

— Почему? Возьмешь список вопросов.

— Нет, Элен, пожалуйста, — взмолилась Патриция. — У меня все равно не получится.

Элен вынуждена была согласиться.

— В жизни не забуду, как ты интервьюировала Эдмона.

— Боюсь, и он не забудет. Особенно вопрос: как часто вы дарите любимой женщине бриллианты?

Они обменялись понимающими взглядами и сочувственно закивали головами в такт.

Эндо, что-то для себя молча решавший, сказал:

— Мне пора. Должен успеть на утренний автобус.

Патриция тихонько вздохнула. «Может, отменят рейс?»

— Возьмите мой велосипед, — великодушно предложила Элен.

Эндо рассмеялся:

— Благодарю, ногам я больше доверяю.

— Доброго пути, — пожелала Патриция, выжидающе на него посмотрев.

Эндо совершенно правильно истолковал ее взгляд и не обманул ожиданий.

— Не возражаете, если через пару дней я снова навещу вас?

Против такого подарка Патриция не возражала.

 

О сне не могло быть и речи. Элен сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и рассказывала, а Патриция ходила из угла в:угол, слушала и подгоняла подругу нетерпеливыми вопросами. Словно воочию видела и напыщенного столичного полицейского, и добродушного деревенского толстяка, и светящийся портрет тя-ю, и толпу возмущенных жителей, возлагавших, похоже, на Элен больше надежд, чем на полицию.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Патриция, едва Элен успела завершить рассказ.

— Как только смогу подняться, поеду туда снова. Ты со мной?

Патриция энергично кивнула.

— Давай используем день передышки, чтобы как следует подготовиться, — говорила Элен, подбрасывая на ладони кассету с фотопленкой. — Что нужно установить прежде всего? Главный вопрос: где искать убийцу тя-ю — в деревне или за ее пределами? Мы примерно знаем, когда произошло убийство. Тя-ю вернулась домой с последним автобусом.

— Значит, надо выяснить, что делал в это время каждый из жителей.

Элен присвистнула.

— Веселенькая работенка! Скорее всего, они уже мирно спали в своих постелях.

— Послушай, Элен. Соседям тя-ю прекрасно известно, когда приходит вечерний автобус. Если бы кто-то из них хозяйничал в доме, вряд ли бы тя-ю застала его врасплох.

Элен возразила:

— Она могла сказать, что заночует в городе, а потом неожиданно вернуться.

— Интересно, куда она ездила? Как понимаю, хозяйка чайного дома должна вечерами принимать гостей.

— В самом деле! Вызвать ее из дома могло только очень важное дело. Соседям это наверняка было известно. Похоже, кольцо подозрений сжимается вокруг жителей деревушки.

— И все-таки надо спросить, не заметил ли кто неизвестного.

— А теперь представь, что убийца — деревенский. Он много чего расскажет, желая сбить со следа…

— Решено, берем главного свидетеля под подозрение.

Элен перевернулась на бок, облокотилась о подушку.

— Одно мне не дает покоя. Почему этим делом заинтересовалась столичная полиция, а?

Они помолчали. Патриция взглянула на кассету с пленкой.

— Что здесь?

— Ничего интересного. Панорамные снимки, фотографии рыбаков. Можешь попытаться вычислить убийцу.

— Давай скорее проявим!

— Глаза слипаются. Надо хоть два часа подремать, пока Синь-эй не сделает очередную попытку пустить нас ко дну.

Патриция погасила свет, и тут только они заметили, что наступил день — как всегда, внезапно. Горизонт затянули тучи, мутно-серые волны стремительно неслись к берегу.

— По такой погоде Синь-эй, пожалуй, не приплывет, — сказала Патриция.

Элен привстала.

— Недурно бы побеседовать с дедушкой этой малышки. Если не ошибаюсь, он был в Цуане как раз в ночь убийства!

— Потом окажется — он главный злодей!

Элен покачала головой и совершенно серьезно ответила:

— Не забывай, тя-ю задушили. Выстрелить из пистолета может и старик, и женщина, и даже ребенок. Но чтобы задушить человека — а тя-ю по портрету производит впечатление здоровой и крепкой, — нужна большая сила.

— Хорошо, — согласилась Патриция. — Поговорим с дедушкой. А потом я хочу еще раз подняться на гору и встретиться с той загадочной парой.

 

Было далеко за полдень, когда Элен с Патрицией добрались до деревушки. Две собаки, лежавшие на дороге, дружелюбно забарабанили хвостами, взметая облачка пыли. Поднялись и лениво затрусили следом.

Близился шторм, волны с шипением проносились по песчаной полосе пляжа. Никто из рыбаков на утренний лов не вышел. Чинили сети, осматривали днища поднятых на берег лодок. Несколько человек, собравшись у самой кромки прибоя, что-то пристально высматривали на горизонте.

Первыми сбежались посмотреть на иностранок дети, вдохновленные рассказами Синь-эй, — загорелые, ловкие, шумные, как и все дети, выросшие на побережье, готовые с утра до ночи бултыхаться в волнах или наперегонки носиться по берегу. Запыхавшись, обступили Элен и Патрицию. Почему-то в толпе ребятишек не оказалось Синь-эй. Дети были босоноги и одеты очень бедно. Помятуя о повадках голытьбы во всех частях света, Элен ожидала попрошайничества и уже раздумывала, чем пожертвовать. Патриция, угадав ее мысли, фыркнула:

— Просить? У европейцев? После того как их родители выставили из страны генерала Паркера и прочих благодетелей со всеми армиями? Знаешь, у тайанцев гордость врожденная.

Мальчик лет четырнадцати, для своего возраста высокий, но худенький, что-то скомандовал остальным. Дети мгновенно расступились, образовав два ряда по краям дороги и открыв проход. Только одна маленькая девочка никак не могла решить, слева ей остановиться или справа, и несколько раз перебегала с места на место. Старший мальчик внимательно оглядел иностранок, затем очень вежливо и столь же неожиданно спросил:

— Вам помочь?

Патриция перевела Элен вопрос. Обе заулыбались. Патриция серьезно произнесла:

— Ты не мог бы показать нам дом Синь-эй?

Мальчик важно кивнул.

— Идемте со мной.

Пошел рядом, приноравливаясь к их неторопливым шагам. Не отставали и остальные. Чувствовалось, что они прямо-таки разрываются от любопытства и невысказанных вопросов. Мальчик-провожатый подал знак, и ребятишки проворно выстроились в цепочку. Шедший первым спросил:

— Как вас зовут?

Выслушал ответ и убежал в самый конец цепочки. Так каждый задавал по одному вопросу и пристраивался в хвост.

Маленькие тайанцы постепенно выяснили, что иностранки были на Лисьей горе и пойдут еще, любят рисовые пирожки с крабами, сидеть на полу не привыкли, в шторм купаться не отважились бы, про убийство слышали, на велосипеде ездить умеют (при слове «велосипед» Элен вздрогнула) и умеют водить машину, не умеют водить вертолет, их любимые цвета — черный и лазоревый…

Взрослые тоже выходили из домов, приветливо здоровались. У них были свои вопросы. Почти все единодушно интересовались, долго ли Элен с Патрицией рассчитывают прожить в домике на сваях и вообще в Тайане, что их сюда привело, понравились ли здешние места. Элен то и дело дергала Патрицию за руку, напоминая: «Мы расследуем убийство». Патриция взглядом советовала набраться терпения: «В Тайане не принято торопиться».

Каким-то чудом они все-таки добрались до дома Синь-эй. Мальчишка-провожатый постучал, никто не отозвался. Патриция с Элен, оглядываясь, уже и сами заметили девочку — на берегу. Вместе с дедом она снимала развешанные для просушки сети. Синь-эй тоже увидела своих знакомых, хотела к ним броситься, но только потопталась на месте. Руки ее продолжали заниматься прежним делом, и вся поза говорила: «Подождите. Мне недосуг бегать и суетиться, как всякой мелюзге. Закончу дело — подойду». Элен с Патрицией переглянулись и стали терпеливо ждать.

Наконец сеть была снята и сложена. Тотчас Синь-эй подбежала вприпрыжку.

— Я хотела с утра к вам приплыть, но дедушка не позволил, а я однажды плавала в такой шторм, даже в более сильный.

— Мы сами пришли.

Ребятишки вновь окружили их плотным кольцом. Дедушка Синь-эй прикрикнул, и дети, хохоча, брызнули во все стороны. Пристроились у ступеней соседнего домика. Синь-эй чинно подвела гостей к дедушке.

Первым впечатлением было, что это мальчишка, надевший маску старика. Искрящиеся черные глаза могли принадлежать только ребенку, объятому восторгом перед миром. Нет, облик лгал, лгали худые узловатые руки и дребезжащий голос. Правдивы были только глаза, горевшие неукротимой энергией и задором.

— Бабушка поторопилась уйти в монахини, — отметила Элен.

Патриция задумалась, переводить ли подобный комплимент. Дедушка тем временем заявил, что стесняется пригласить гостей в свое убогое жилище (обычная формула вежливости у тайанцев), не согласятся ли они зайти в чайный домик? Подруги согласились и вместе со стариком направились к чайному павильону. Синь-эй увязалась следом.

В это время несколько человек, собравшихся на берегу, громко заговорили, указывая на какую-то точку в море. Синь-эй не замедлила подбежать, выяснить — в чем дело. Вернулась с известием, что все волновались за Ноэду, отправившегося навестить больного брата. Теперь можно не бояться, до настоящего шторма он успеет, лодку уже видно.

Чайный павильон, бесспорно, был самым большим и самым нарядным строением в деревне. Сквозь неплотно сомкнутые перегородки пробивались узкие полоски света. Хозяйка поднесла гостям влажные полотенца — протереть лицо и руки. Элен подумала, что этот обычай стоит запомнить. Если еще раз вздумает посетить чайный павильон — не станет пудриться.

Патриция как-то хвасталась, что в столичных чайных домах присутствуют и столы и стулья. В рыбачью деревушку веяния европейской цивилизации явно не проникли. Стульев не было — только циновки и низенькие столики.

Но по тому, как горделиво оглядывался дедушка, было ясно, что он недаром привел иностранок сюда. Пусть видят — его деревня ничуть не хуже других, даром что маленькая. Есть, где почитать стихи, побеседовать с друзьями. Предоставив Патриции хвалить деревню, домик, дедушку и внучку, Элен оглядывалась, невольно сравнивая этот павильон с павильоном в деревне Цуань. Все здесь было тихо, чинно, умиротворяюще. Никакого намека на беспорядок, царивший в доме тя-ю. Хозяйка — пожилая женщина — двигалась плавно, без суеты. Элен с трудом представляла, чтобы тя-ю из деревушки Цуань так же чинно угощала гостей. Скорее пролетала вихрем, порхала от одного посетителя к другому. «Нет, это невозможно, — одернула себя Элен. — Традиция».

Несмотря на неторопливость хозяйки, чай был готов в считанные минуты. Зеленый чай — Элен его терпеть не могла, как и Патриция, но нисколько не сомневалась, что дорогая подруга долго будет заходиться от восторга, лишь бы доставить удовольствие хозяевам.

Дедушка смаковал чай. Вторгнуться в это священнодействие и завести разговор было немыслимо. Пришлось довольствоваться беседой с Синь-эй, еще не научившейся впитывать гармонию тишины и также страдавшей от вынужденного молчания.

Увы, убийство в деревушке Цуань ее уже совсем не интересовало. Это была новость вчерашнего дня, и Синь-эй успела к ней остыть. Сегодня ее гораздо больше занимала драка соседских мальчишек и заноза, сидевшая в лапе черноухого пса. Только оповестив о том, что Ли-Вэнь полчаса не мог унять кровь из носа, а Ван-ли ходит с подбитым глазом и даже маленький Линь гордо показывает всем царапину на лбу, а занозу вытащил дедушка Пэн, и она оказалась «с мой мизинец», Синь-эй согласилась вспомнить о вчерашних событиях.

Да, дедушка был в деревне как раз в ночь убийства. У него там брат, и дедушка обычно посещает его раза два в месяц. Брат старший, ему уже исполнился сто один год. В прошлом году его даже приезжали поздравлять из столицы.

Тут Элен подняла глаза и перехватила взгляд дедушки, устремленный на нее поверх кружки с чаем. Тотчас морщинистые веки опустились, но Элен прониклась убеждением, что тема беседы старику не понравилась. Недаром он, даже не допив чая, повел разговор о молодости, семье, детях, внуках… Патриция, безропотно готовая приносить в дань вежливости собственное время и силы, слушала не перебивая. Синь-эй заскучала — все эти истории знала наизусть — и убежала играть с детворой. Патриция слушала очень внимательно, и Элен заподозрила, что дело не только в вежливости — похоже, подруга заинтересовалась поэтическими состязаниями, проходившими в рыбачьей деревушке, — на своем веку дедушка повидал их более девяноста, а участвовал в семидесяти. Он и сердце своей будущей жены завоевал, посвятив ей стихи…

— Как поэт Сю-Тей, — ввернула Патриция.

О, это было весьма лестное сравнение, дедушка счел своим долгом запротестовать. Нет, конечно, ему не под силу выразить свои чувства столь глубоко и возвышенно. Но кто сказал, что менее глубоки и возвышенны сами чувства?

— Это от его глубоких чувств жена ушла в монастырь? — не выдержала Элен.

Патриция сделала страшные глаза и не стала переводить. Дедушка, однако, не обошел этого вопроса. Патриция объяснила:

— Он болел. Жена дала обет — стать монахиней, если муж поправится.

Элен почувствовала, что наступает черед поучительных примеров из прошлого. Но она решительно не желала знать, сколько тайанских дам расстались со своими горячо любимыми мужьями ради их спасения. Воспользовавшись секундной паузой, сказала:

— Простите, что возвращаю ваши мысли ко дню сегодняшнему. Неподалеку произошло преступление. Трудно думать о чем-либо другом, пока убийца на свободе.

Голос дедушки звучал все так же тихо и ровно, но взгляд стал цепким и неприязненным.

— Раньше юные дамы интересовались поэзией и природой. Неужели теперь вкусы изменились?

Элен сразу вспомнилось, как Эндо бросил: «Европейских читателей порадуют наши несчастья».

— Постарайся перевести дословно, — обратилась она к Патриции. Заговорила, глядя старику прямо в глаза: — Да, я журналистка, но не собираюсь никого развлекать этой историей. Рассказывать о несчастьях просто так — значит превращать читателей в толпу зевак, которые ничем помочь не могут, только стоят и глазеют.

Элен говорила запальчиво, и Патриция толкнула ее локтем: «Сбавь тон». Элен и не подумала — слишком накипело.

— Не сказать, как помочь беде (если помочь нельзя, то как предотвратить новую), — значит вселить в сердца панику, испуг, убеждение, что справедливости нет. Не говоря уже о привычке равнодушно взирать на чужие беды.

Элен передвинула по столу чашку так, что расплескала чай. Патриция замерла. Бесшумно подошла хозяйка павильона, быстро и ловко вытерла стол. Дедушка сохранил полнейшую невозмутимость, но Элен померещилась в его глазах улыбка. Патриция перевела его вопрос:

— Многие ли понимают это, когда берутся за перо?

— Я понимаю.

Теперь улыбка зажглась и на губах старика. Он знаком попросил принести вторую чашку чая. Глоток за глотком, слово за словом — разговор начался. Дедушка рассказал, как приехал в Цуань, встретился с братом. Патриция добросовестно переводила:

— Они сидели на веранде. Ели рисовые колобки. Уже стемнело, в домах зажгли свет. Лишь чайный павильон оставался темным.

— Это их не заинтересовало?

— Нет. Тя-ю предупредила, что заночует в городе.

Элен многозначительно посмотрела на Патрицию: «Что я говорила?»

— Поэтому они удивились, услышав стук каблучков и увидев хозяйку павильона.

— Спроси, ему неизвестно, зачем тя-ю ездила в город?

Патриция спросила, выслушала ответ и расширенными глазами посмотрела на Элен.

— Ну?! — нетерпеливо воскликнула та.

— Накануне обокрали ее дядю, коллекционера.

Элен привстала.

— Что?

— Дядя живет в столице. Много раз приглашал племянницу переехать к нему, но она отказывалась. Не хотела покидать деревню, дом… Случившееся будет для старика страшным ударом. Он очень любил племянницу.

— Разве ему до сих пор не сообщили?

— Нет, он за границей. Уехал три дня назад — покупать какую-то диковинку. Может, уже и разыскали — через посольство.

— Только уехал — и в дом проник вор, — задумчиво произнесла Элен. — Вот почему убийством тя-ю занимается столичная полиция.

Дедушка Синь-эй утвердительно качнул головой.

— Тя-ю сказала, полицейский допрашивал ее полдня, потом повез в дом дяди…

Элен подалась вперед.

— А она не сказала, что украли?

— Сказала, что ничего не пропало, похоже, вора кто-то спугнул. Она помогала составлять каталог, знала все вещи наперечет. Радовалась, что дяде не придется оплакивать утрату коллекции.

Элен с Патрицией подумали об одном: «Лучше бы предстояло оплакать коллекцию». Старик поднес к губам чашку чая. Отпив глоток, заговорил вновь, и Патриция продолжала переводить:

— Тя-ю пообещала приготовить для них чай. Вошла в дом. Больше они ничего не слышали. Подумали, что тя-ю забыла о своем обещании, и понятно — слишком устала. Напоминать не стали, решили — пусть отдохнет.

— В это время убийца судорожно обыскивал домик, — сквозь зубы процедила Элен.

— Потом они встревожились — домик оставался темным. Почему тя-ю не зажгла свет? Перешли улицу и принялись стучать. Никто не ответил. Тогда они раздвинули перегородки и увидели лежавшую на полу тя-ю. Сперва подумали, что ей стало плохо. Затем включили свет и увидели… лицо у нее посинело…

Элен мрачно смотрела прямо перед собой. Патриция сказала:

— Не выжидай они так долго, застали бы убийцу на месте преступления.

— И двумя трупами стало бы больше, — хмуро откликнулась Элен. — Все равно, тя-ю было уже не спасти. Убийца набросился на нее сразу, как она вошла… Что говорят об этом в деревне?

— Говорят, полицейский из столицы очень важный, кричал на Чжан-Ченя из-за того, что зеваки затоптали следы. А Чжан-Чень изо всех сил гонял мальчишек, но попробуй уследи за ними — в бамбуковую трубочку пролезут.

— Следы? Какие следы?

— Убийца выпрыгнул из окна второго этажа.

— Правильно, — перебила Элен. — Через двери выйти не мог — напротив пировали дедушка с братом… Так следы затоптали?

— Да, днем. Однако еще ночью дедушкин брат разбудил Чжан-Ченя (дедушка лежа читал молитвы, отгоняя от мертвой злых духов). Они взяли собаку и прошли по следам до самой дороги — там убийца сел в машину и уехал.

— Прекрасно. Значит, убийца не из этой деревни.

— Ты рада?

— Еще бы. Жители Цуаня — добрые, приветливые люди. Я счастлива, что могу не подозревать их.

— И все же, пока мы думали, что убийца — местный, оставалась надежда его отыскать. Теперь же…

Элен не ответила, но в синих глазах ее зажглась сумасшедшинка. Патриция, знавшая этот взгляд, едва не посочувствовала убийце.

Затем обе принялись благодарить дедушку: Элен — жестами, Патриция — словами. Не за один рассказ — за чудесный отдых в чайном павильоне, приобщение к таинству чаепития. Дедушка выслушал их, учтиво наклонив голову. Сказал:

— Приятно, когда гостям интересны не только обычаи дома, в котором их принимают, но и история и обычаи всей страны.

Патриция всплеснула руками и заговорила о госпоже Ота. Теперь ее было не унять, Элен даже не пыталась. Зато воспользовалась случаем и попросила старика отпустить внучку вместе с ними — полюбоваться Павильоном Зеленого Солнца. Разрешение было дано, хотя глаза дедушки подозрительно блеснули — не иначе вспомнил происшествие с лисами.

Все дружно поблагодарили хозяйку и покинули чайный павильон. Дедушка проводил гостей до конца деревни. Уходя, Элен оглянулась. Старик стоял чуть ссутулившись, ветер теребил редкие пряди волос. Но даже издали было видно, как молодо, задорно блестят глаза под седыми бровями.

Подбежала Синь-эй, оставившая своих маленьких приятелей.

— Вы уже уходите? Как жаль. А мы только что спорили: выдержит ваш домик настоящий шторм или нет. Я думаю, не выдержит, вам лучше пожить у нас.

Элен почувствовала, что не в состоянии сейчас выносить болтовню девчушки. Хотелось спокойно обо всем поразмыслить.

— У меня нет сил карабкаться в гору, — сказала она. — Подниметесь вдвоем.

Патриция хихикнула:

— Полагаю, Синь-эй пойдет со мной в качестве вооруженной охраны?

— Можешь смеяться сколько угодно, но одну я тебя не отпущу. Спроси, хочет ли Синь-эй посмотреть Лисий город.

Услышав про Лисий город, Синь-эй широко открыла глаза. В ее душе боролись страх и любопытство. Вопрос о шторме и домике был мгновенно забыт.

— А вы там были? Что вы там видели? Я умру от страха. В деревню однажды забегала лисица. Мы три дня ставили возле камня плошку с молоком, чтобы ее задобрить. Все мальчишки умрут от зависти, узнав, что я побывала на Лисьей горе.

— Подожди, трещотка, — перебила Элен. — Скажи лучше, никто в деревне не видел мужчину и женщину в старинных одеждах… или в современных… Не встречали чужаков?

— Это были лисицы, да? Незнакомцев никто не встречал. Я бы сразу услышала.

— И в монастырь никто не приходил? — уточнила Элен.

Синь-эй торопливо закивала:

— Никто. Я сегодня поднималась туда, относила рыбу. Один из монахов — мой двоюродный брат. Он бы мне рассказал.

— Уверена, мы найдем незнакомцев на Лисьей горе, — вмешалась Патриция.

Синь-эй прерывисто вздохнула и покрепче уцепилась за ее руку.

 

Пока поднимались в гору, Синь-эй болтала без умолку. Но вершина приближалась, и речи девочки становились все сбивчивее. У ворот усадьбы Синь-эй замерла как вкопанная. Прижавшись к коленям Патриции, она настороженно оглядывалась и прислушивалась, то и дело спрашивая: «Не рассердится ли госпожа Лисица?» Патриция несколько раз отвечала, но, видя, что девочка не успокаивается, предложила:

— Хочешь, я расскажу тебе историю госпожи Лисицы?

— Хочу, — шепотом откликнулась Синь-эй.

Прежде чем начать рассказ, Патриция постояла оглядываясь. День был ветреный, вихри кленовых листьев взмывали в воздух, бабочками трепетали на высоких кустах и травах. Исступленно звякал под крышей пагоды единственный уцелевший колокольчик.

— Когда-то госпожа Лисица была маленькой девочкой и жила во дворце «Времена года». В этом дворце летние комнаты смотрели на север, зимние — на юг, весенние — на восток и осенние — на запад. Весной госпожа Лисица радовалась цветению персиковых деревьев, летом слушала стрекотание цикад, зимой ловила веером редкие снежинки… Осенью следила за полетом кленовых листьев…

— Как мы сейчас, да? — робко спросила Синь-эй.

— Именно так. Только госпожа Лисица жалела, что «красота быстротечна в мире…». Персиковые деревья стоят во всем цвету — налетел ветер, сорвал лепестки. Умолкли цикады, побурели кленовые листья. И госпожа Лисица начала слагать стихи обо всем, что радовало взор. И многие люди, прежде не успевавшие заметить, как причудливы узоры снежинок или удивительны огни светлячков летней ночью, читали эти стихи и замечали все, что прежде оставалось скрытым. И слава госпожи Лисицы росла быстрее ее самой.

В семнадцать лет она облачилась в шелковые одежды и получила во владение усадьбу, в которой жила. По названию усадьбы ее стали именовать «госпожа Ота».

— Я знаю госпожу Ота, — сказала Синь-эй. — Дедушка читал мне отрывки из ее поэмы. И потом, у моей тети есть картина, где госпожа Ота стоит на коленях на песчаном берегу, опираясь рукой о корни сосны… Только она там совсем старая.

— Я видела эту картину, — сказала Патриция, снова беря Синь-эй за руку и входя в ворота. — У твоей тети — репродукция, сама картина хранится в музее. Когда ты вырастешь, то обязательно поедешь в столицу и побываешь в музее. Картина называется «Прощание госпожи Ота с миром». Художник действительно изобразил госпожу Ота очень старой, хотя, когда она умерла, ей было немногим более сорока лет. Вероятно, художник решил, что ее состарили несчастья. Но ты, когда попадешь в музей, обязательно обрати внимание, какие молодые у нее глаза. Несчастья не сломили ее. До последних дней госпожа Ота видела красоту мира и слагала о ней стихи.

Патриция помедлила. Синь-эй смотрела на нее снизу вверх, ожидая продолжения. Патриция направилась к Павильону, ведя Синь-эй за руку.

— В ту пору, о которой я рассказываю, госпожа Ота была молода, прекрасна и знаменита. И к ней — первой из всех принцесс княжества — посватались трое знатных юношей.

Один сказал:

«Стань моей женой — я сделаю тебя повелительницей этого княжества».

И сказал второй:

«Стань моей женой — я сделаю тебя самой богатой женщиной княжества».

И третий сказал:

«Ответишь «да» или ответишь «нет», моя любовь подарит тебе бессмертие».

Двое первых смеялись над третьим, потому что он обещал великий дар, ничего не прося взамен. К тому же — младший сын в семье — он должен был вечно скитаться по провинциям.

Все трое ждали ответа госпожи Ота, но она была умна и только улыбалась, ожидая, пока они исполнят обещанное.

Первый жених убил своего приемного отца и захватил власть в княжестве. Но госпоже Ота стал противен убийца. Не желая выходить замуж, она убежала из дому. Второй жених в неурожайный год торговал рисом и стал самым богатым человеком в княжестве, богаче князя. Но госпожа Ота смотрела в синие от голода лица, и ей сделался противен богач. Она продолжала скитаться по дорогам, протягивая руку за подаянием.

Третий жених ездил из города в город и везде слагал стихи о прекрасной госпоже Ота. И когда госпожа Ота просила милостыню, жители княжества узнавали ее и делились последней горстью риса.

Госпожа Ота и поэт Сю-Тей бродили по дорогам. Пути их должны были пересечься и пересеклись.

Патриция присела на ступени Павильона Зеленого Солнца. Синь-эй, уже ничего не боясь да ничего вокруг и не замечая, пристроилась рядом.

— Они встретились так, будто не расставались. Сю-Тей спросил, не устала ли она странствовать, не хочет ли стать женой князя? Госпожа Ота ответила: «Прекрасная женщина, воспетая вами, никогда бы так не поступила. А я ношу ее имя».

— Они поженились?

— Да, — ответила Патриция после паузы, невольно улыбаясь — вспомнила заявление Элен: «Какая непрактичная женщина. Надо было выйти замуж за князя, отравить его, казнить богача, присвоить его состояние и только после этого стать женой поэта».

— Когда же она превратилась в лисицу? — спросила Синь-эй, уверенная, что эта история, как и все сказки, заканчивается свадьбой.

— На следующее утро поэт услышал, что князь приказал казнить всю его семью.

— Потому, что Сю-Тей женился на госпоже Ота?

— Не только. Они были людьми знатными и казались князю опасными соперниками. Он хотел казнить и Сю-Тея, но не мог его найти.

— Они спаслись? — живо воскликнула Синь-эй.

— Да. Сю-Тею пришлось вспомнить, что стих умеет не только славить, но и разить. К тому же, как всякий знатный человек, он был воспитан воином. Жители княжества, доведенные до отчаяния голодом, подняли восстание, и Сю-Тей возглавил его.

— Они победили?

— Да, — подтвердила Патриция, благоразумно опуская такую деталь, как насаженная на пику голова князя. — Одолели не только князя, но и вторгшихся в страну северян. Госпожа Ота и Сю-Тей двадцать пять лет правили Южным княжеством. Потом снова пришли северяне, захватили южные земли, казнили Сю-Тея.

— А госпожа Ота? — с замиранием сердца спросила девочка.

— Северный князь призвал ее к себе. Зная ее историю, сказал: «Сю-Тей обещал тебе бессмертие? Он солгал. Ты умрешь, и умрешь в изгнании, всеми позабытая». Тогда госпожу Ота привезли сюда.

— Сюда? — Синь-эй очнулась и огляделась вокруг. — Сюда… — повторила она с изумлением, восхищением и некоторым испугом.

Поднялась со ступеней и внимательно осмотрела Павильон, точнее, то, что от него осталось.

— Госпожа Ота написала здесь поэму, посвященную мужу. Госпожа Ота и поэт Сю-Тей подарили друг другу бессмертие. Сколько веков прошло, а мы радуемся и горюем за них так, словно они — наши ближайшие друзья и живут по соседству. А имя северного князя история не сохранила, и мы помним о нем лишь потому, что он вторгся в жизнь госпожи Ота и поэта Сю-Тея… Северный князь сказал, что госпожа Ота стала Лисицей… Думал — люди перестанут любить ее.

— Лисиц не любят только дурные люди, — сказала Синь-эй. — Потому что боятся. Мой дедушка не боится, правда?

— Правда. Иначе он не отпустил бы тебя на эту гору…

Патриция не договорила. Синь-эй дошла до угла Павильона, и прямо из-под ног у нее прыснули в разные стороны две лисицы. Девочка от испуга вскрикнула, но тотчас обернулась к Патриции и радостно закричала:

— Я их видела! Я видела госпожу Ота и поэта Сю-Тея!

Она принялась часто-часто кланяться, повторяя:

— Они показались мне! — снова повернулась к Патриции: — А вы видели их в человеческом обличий?

Патриция засмеялась:

— Тех, кого я видела, мы сейчас отыщем.

Синь-эй замотала головой:

— Нет. Они сбрасывают лисьи шкуры только ночью.

— А мы разыщем их днем, — улыбаясь, заключила Патриция.

 

Элен присвистнула и снова посмотрела на фотографию. Ошибки быть не могло. Этого человека она уже видела. Элен посвистела еще минуту, в досаде обернулась к двери: «Куда они провалились?» Ей не терпелось поделиться своим открытием. Она только что отпечатала фотографии и едва успела убрать чемодан с драгоценной походной мини-фотолабораторией.

Ветер завывал. Домик скрипел, стонал и сотрясался. Волны захлестывали ступени. Элен втащила в комнату плетеные кресла и стол с веранды. Сама веранда возвышалась над водой, но Элен уже не казались преувеличенными опасения Синь-эй. Шторм не унимался, небо затянуло серой пеленой. Элен то и дело выглядывала в окно, беспокоясь, успеет ли Патриция вернуться до дождя. «Разумеется, она не потрудилась зайти домой за плащом и зонтиком. И сама заболеет, и Синь-эй простудит». Впрочем, о Синь-эй Элен не слишком беспокоилась — маленькая рыбачка привыкла сносить все капризы погоды; дети в деревне казались на редкость крепкими и здоровыми.

Элен снова подскочила к окну. Увидела то, чего и опасалась. Дымно-серое небо, косые струи дождя.

Элен в досаде хлопнула рукой по раме. Только Патрицию могло понести в горы в такую погоду.

Подсев к столу, она в сотый раз взяла верхнюю фотографию из стопки, поднесла к глазам. Затем в раздражении швырнула на стол. Патриция отсутствует как раз тогда, когда нужна!

В эту же минуту распахнулась дверь, и запыхавшаяся Патриция ввалилась в комнату. Волосы ее слиплись сосульками, рубашка и брюки потемнели от воды.

Элен схватила фотографию.

— Нет, ты только послушай! — воскликнули подруги в один голос.

Элен первая взяла себя в руки.

— Где Синь-эй?

— Я проводила ее домой. — Патриция выдернула из шкафа полотенце, вытерла волосы. — Чуть-чуть до дождя не успела. Бежала всю дорогу, спешила тебе рассказать.

Бросила полотенце, присела на край кровати. Элен скептически приподняла брови.

— Может, переоденешься?

— Успею. Ты только послушай.

Элен придвинула плетеное кресло, села в него, положила на стол фотографию — «рубашкой» вверх, скрестила руки на груди.

— Слушаю. Вы познакомились с лисами?

— В том-то и дело, что там никого не было. То есть лисы как раз были, а людей не было. Я просто с ума схожу.

— Знакомые твои исчезли бесследно? — спросила Элен без особого энтузиазма.

— В том-то и дело, что бесследно. Мы с Синь-эй обошли всю усадьбу. И не нашли пепелища!

— Там что, был пожар? — Элен никак не удавалось сосредоточиться.

Патриция зашипела от негодования:

— Я же тебе говорила! Мы полночи сидели у костра. На земле должен был остаться выжженный след.

— Кострище, а не пепелище, — машинально поправила Элен.

— Да, кострище. Так вот, его не было. Понимаешь — нигде. Сплошь — трава и палые листья.

— Значит, плохо искали.

Патриция взвилась с места.

— Плохо искали? Мы всю усадьбу из конца в конец шагами вымерили!

Она принялась стягивать мокрую рубашку, гневно бормоча: «Это называется, плохо искали. Полдня провозились. Чуть не на четвереньках ползали…» Элен слушала, постукивая носком туфли по полу. Сказала сердито:

— Когда встретила незнакомцев — надо было расспросить: кто они и откуда, а не придумывать самой.

— Я же не знала, что они внезапно исчезнут, — оправдывалась Патриция. — И потом, хорошо, пусть они уехали. Ничего в этом нет загадочного. Дело в другом. Куда подевался след от костра?

— Завтра я сама поднимусь с тобой на гору, и мы еще раз все хорошенько осмотрим, — нетерпеливо отделалась обещанием Элен. — А пока позволь предложить тебе другую загадку.

Тут только Патриция обратила внимание на кипу фотографий. От предчувствия чего-то необычайного у нее запылали щеки.

— Когда я приехала в Тайан, — начала Элен неторопливое вступление, — мне все жители казались на одно лицо.

— Знаю, — отозвалась Патриция. — У меня тоже сперва так было.

— Сейчас это прошло. Поэтому, думаю, я не ошибаюсь. Но взгляни и ты, вдруг у меня временное затмение.

Она взяла фотографию, лежавшую отдельно на столе, и показала подруге. Патриция попятилась и медленно опустилась на кровать.

— Узнаешь?

— Конечно. Торговец, у которого мы купили чайник!

— Значит, мне не померещилось.

— Неужели он…

Элен отрицательно покачала головой:

— Нет. К тому времени, как я приехала, убийцы и след простыл. Но откуда торговец узнал о случившемся? Вряд ли до столицы успели дойти слухи. Неужели ему кто-то сообщил еще ночью? Сообщил специально? Но кто? Дедушка, его брат и Чжан-Чень никому не говорили. Остальные услышали утром. Не убийца же доложился?!

— Может, появление торговца в Цуане — случайность?

— Не верю я в такие случайности.

— Завтра же поедем в столицу! — вскричала Патриция. — Где найти торговца — знаем. Порасспросим.

— А как же следы на Лисьей горе? — поддразнила Элен.

Патриция долго не думала. (Элен заподозрила, что Патриция не думала вовсе.)

— Успеем поискать еще сегодня. Незнакомцы появляются на горе ночью, вот мы их и подловим…

У Элен вытянулось лицо. Она поняла, что переусердствовала.

— Хочешь сказать, что готова два раза в сутки лазать на проклятущую гору?! Да еще после бессонной ночи?

Патриция хотела сказать именно это. Элен отступила на шаг и критически ее оглядела. Патриция выглядела по-боевому — босая, с всклокоченными волосами, завернутая в два одеяла. Она явно намеревалась не спать еще одну ночь, совершить восхождение в горы и, что хуже всего, заставить подругу проделать то же самое. Элен не собиралась сдаваться без борьбы.

— Представляешь, вернемся — мокрые, невыспавшиеся. А придется ехать в город…

— Почему — мокрые? Наденем плащи. Почему — невыспавшиеся? Вздремнем часок сейчас и парочку — по возвращении.

Элен едва дара речи не лишилась.

— Ладно, ты хочешь произвести впечатление на Эндо. Но я-то почему должна страдать?

— При чем здесь Эндо? — запротестовала Патриция.

— И добьешься своего, — продолжала мрачно пророчествовать Элен. — Произведешь сильное впечатление: насморком, кашлем, воспаленными от бессонницы глазами…

— Нет, гадалки из тебя не получится, — категорически заявила Патриция. — Распугаешь народ — все приходят за счастливыми предсказаниями.

Элен произнесла что-то неразборчивое и удалилась за ширму. Патриция, поразмыслив, натянула на себя очередное одеяло и тоже прилегла. В окно ударяли то капли дождя, то брызги пены. Ветер свистел и сотрясал рамы, однако начинало казаться, что буря понемногу стихает.

Поворочавшись несколько минут с боку на бок, Патриция окликнула подругу:

— Элен! Ты что делаешь?

— Пытаюсь заснуть, — донесся сердитый голос.

— Элен, дедушка сказал: «Убийца залез в дом коллекционера, но ничего там не украл». Полиция решила — его спугнули. А если он просто не нашел нужной вещи?

— И отправился за ней к племяннице коллекционера? — подхватила Элен.

— Да.

— Неизвестно, обнаружил ли он в чайном павильоне то, что искал. Учитывая знакомство тя-ю с торговцем…

— Думаешь, она успела продать эту вещь?

— Угу.

Патриция молчала, но чувствовалось, что разговор не окончен. Наконец неуверенно спросила:

— Что, если убийца охотится за нашим чайником?

Элен села на кровати.

— В таком случае, — сказала она тихо, — он скоро появится здесь.

Раздался грохот: Патриция метнулась к окну, своротив по дороге стол — фотографии веером разлетелись по комнате. Прижалась лицом к стеклу. Долго вглядывалась сквозь пелену дождя. Успокоенно вздохнула и вернулась на место — ни на берегу, ни на море не было видно ни души.

— Завлекательная теория, — сказала Элен, снова ложась и старательно подтыкая одеяло. — Но совершенно фантастическая.

— Почему?

— Потому что чайник свободно продавался. Понимаешь? Не надо было убивать человека, чтобы его заполучить. И самое главное — не стоит он этого.

— Да, — согласилась Патриция. — Серьезный довод. Чайник, конечно, дорогой сувенир. Но — всего лишь сувенир.

Они дружно вздохнули.

— Ты как будто жалеешь, что следующей жертвой окажемся не мы, — возмутилась Элен.

— А сама?

— Я жалею, что не могу поймать убийцу.

В эту секунду раздался стук в дверь.

 

Элен опомнилась первой. Патриция еще продолжала с вожделением поглядывать на стенные шкафы, выбирая, в каком спрятаться, а Элен уже схватила фарфоровый чайник, красовавшийся в углу на стопке книг, и засунула его под подушку. Патриция устремилась на кухню. Услышав, как она там мечется, Элен крикнула:

— Что ты ищешь?

— Орудие убийства!

— Успокойся, он найдет и без тебя.

Патриция с безумным взглядом влетела обратно в комнату. Элен была уже одета. Крадучись, подошла к окну, приотворила створку, осторожно выглянула. Тотчас с губ ее сорвался вздох, который Патриция расценила как вздох облегчения. (Элен уверяла впоследствии, что это был вздох разочарования.)

— Успокойся, — сказала она, оборачиваясь. — Это не убийца.

— Ты уверена, что можешь отличить честного человека от бандита? — усомнилась Патриция.

— Уверена, — с некоторым раздражением откликнулась Элен, захлопывая окно и стряхивая с волос капли воды. — Я его знаю. Это столичный полицейский.

— Нагрубивший тебе в деревушке Цуань? — Патриция воскресала на глазах.

— Да.

Патриция прислушалась. Гость требовательно и нетерпеливо барабанил кулаком в дверь.

— Судя по всему, манеры у него не улучшились.

Она села и принялась неторопливо одеваться.

— Интересно, как он тебя разыскал?

— Я же сказала рыбакам, как меня зовут и где живу… Любопытно, выломает ли он дверь?

— Элен, позволь я его встречу! — загорелась Патриция.

Элен мстительно усмехнулась:

— Только не убивай сразу, он может еще пригодиться.

— Зачем же сразу. Пусть помучается. — Патриция побежала отворять.

Дождь равномерно и неумолимо продолжал сечь землю. Патриция злорадно отметила, что мужчина был без зонта. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Да и светлый щегольской плащ вряд ли хорошо защищал от воды. Патриция, однако, не собиралась быть милосердной. Прежде чем гость успел открыть рот, безапелляционно заявила:

— Вы ошиблись домом.

Он демонстративно оглянулся по сторонам, отыскивая взглядом другое жилище — разумеется, безуспешно. Воспользовавшись паузой, Патриция попыталась захлопнуть дверь перед его носом. Полицейский проворно вставил ногу в щель.

— Вы взломщик? — закричала Патриция в неописуемом восторге. — Как я сразу не догадалась! Какое изумительное приключение. Элен умрет от зависти.

Он открыл рот, но вставить хоть слово не сумел — Патриция трещала без умолку.

— Не знаете, что положено делать в таких случаях? Кричать или падать в обморок? Решено, падать не буду — испачкаю свитер.

И она вдруг пронзительно завизжала, так что полицейский от неожиданности шарахнулся в сторону. Вероятно, вообразил машины, мчащиеся под вой сирен, и себя — в наручниках.

Патриция, резко оборвав визг, победно взглянула на него.

— Впечатляет?

Он вынужден был согласиться. Воспользовавшись паузой, спросил:

— Где…

Этим ему пришлось и ограничиться. Патриция тотчас заголосила:

— Деньги? Должна вас разочаровать. У меня их нет вовсе. У Элен с Эдмоном общий счет, от чего выигрывает один Эдмон. Она за двоих работает, он за двоих тратит.

— Послушайте…

Ну, об этом он просил зря.

— Или вы не взломщик? Тогда кто же? Маньяк-убийца?

Он, кажется, пожалел, что не согласился на взломщика.

— Сознайтесь — задумали кровавое преступление. Как это… — Она защелкала пальцами.

— Мне нужна Элен, — перебил он.

— Элен? Берегитесь, с ней будет не так легко справиться. Жаль вашу вдову и несчастных сирот. Надеюсь, вы написали завещание?

Он изловчился и ткнул ей в лицо удостоверение:

— Инспектор Ямура, уголовная полиция.

Патриция прямо-таки выцвела от разочарования.

— Так обмануть мои ожидания, — укоряла она. — Стыдно! При столь многообещающей внешности…

— Я полагаю, что выгляжу добропорядочным гражданином, — оскорбился инспектор.

— Не умаляйте своих достоинств. — Патриция оглядела его с ног до головы. — Костюм не может скрыть натуры. У вас скулы завоевателя, лоб заговорщика, и глаза… Вы гипнозом не занимались?

Он, похоже, подавил желание броситься к зеркалу. Патриция не унималась:

— Думаю, в вас можно влюбиться.

— Вы нездоровы? — участливо осведомился он.

Патриция насмешливо сощурилась:

— Вот это скромность! Полагаете, влюбиться в вас может только больная?

Наконец она провела его в комнату. Сразу увидела, что Элен не теряла времени даром. Нет, она не навела порядка. Не потрудилась застелить постели, поднять стол и собрать разбросанные по полу фотографии. Зато успела облачиться в бледно-лиловое, шуршащее при каждом движении платье и набросить легкий газовый шарф. Этот шарф блестел и мерцал на волосах, невольно приковывая взгляд. (Во всяком случае, взгляд инспектора.) Патриция сразу поняла, что беспокоиться не о чем, разгрома в комнате он не заметит.

Ямура слегка поклонился:

— Сожалею, что помешал.

Воцарилась тишина. Элен с Патрицией потрясенно смотрели друг на друга. Это ли грубиян, встреченный Элен в деревушке Цуань? Что на него подействовало? Стояние под дождем? Или… газовый шарф?

Инспектор жестом спросил разрешения снять мокрый плащ. Элен с Патрицией благосклонно позволили. Освободившись от плаща, он остался в немногим более сухом костюме. Платком вытер лицо.

Патриция с интересом разглядывала гостя. Черные волосы, черные миндалевидные глаза. Лицо холодное, замкнутое, почти надменное. А глаза — яркие.

Патриция знала, что в минуту встречи по глазам можно прочесть суть. Потом к человеку привыкаешь и многого не видишь. У одних глаза — как замочные скважины. Сразу поймешь — в этой душе остальным места нет. У других — как мыльные пузыри. На подобного человека опираться, словно на гору мыльной пены.

«А бывают глаза, — она посмотрела на Ямуру, — точно зарницы. Внутреннего огня не утаишь, как губы ни сжимай, как брови ни нахмуривай. Все равно, рядом будет тепло…»

Инспектор поднял стол и помог Патриции задвинуть перегородки, отделив спальню от гостиной.

— Разрешите присесть?

Элен могла только молча кивнуть. Впервые у нее не нашлось слов. Патриция, заняв третье кресло, наблюдала, как будут разворачиваться события.

Инспектор сел, побарабанил пальцами по столу. Окинул взглядом комнату.

— Уютный домик. Только вам не страшно — совсем одним? Когда поблизости бродит убийца?

— Не так уж поблизости. И потом, к нам случившееся не имеет отношения.

— Да, это верно. — Он устремил рассеянный взгляд в окно. — Здесь, должно быть, ужасно тоскливо в такую погоду?

Элен жалобно вздохнула, позволяя ей посочувствовать. Но тут восстала Патриция, смертельно оскорбленная одним предположением, что можно скучать в «местах уединения госпожи Ота».

— На вершине горы — Павильон Зеленого Солнца, — отчеканила она. — И мы собираемся сегодня туда подняться.

Инспектор вторично взглянул в окно — уже с некоторым недоумением.

Убедившись, что глаза его не обманывают и что дождь хлещет по-прежнему, посмотрел на Элен. Та вздохнула еще жалобнее и попыталась укутаться в свой шарф — жест душераздирающий. Ямура уже собрался посоветовать отложить прогулку, но вспомнил о первой встрече с Элен и смолчал. Эта особа была способна сама за себя постоять.

Патриция, наблюдавшая сцену, сделала два правильных вывода. Во-первых, инспектор симпатизирует Элен. А во-вторых, он успел недурно разобраться в ее характере.

— Хочу попросить об одолжении, — сказал Ямура. — Мне нужна пленка, отснятая в Цуане.

Патриция невольно улыбнулась. При деловом визите представитель власти мог быть сух и строг. При ином — в силу вступали тайанские правила вежливости. Гость обязан был дотошно расспросить о самочувствии хозяев, их делах и настроении, и лишь тогда вскользь обмолвиться о цели своего прихода. Инспектор пытался быть любезен, но выдержать весь ритуал не смог. Терпения не хватило.

По-видимому, он был из людей, предпочитающих идти к цели кратчайшим путем. И если сейчас старался переломить свой характер, то, как думалось Патриции, не ради пленки.

Элен достала пленку и положила перед инспектором. Патриция с интересом ждала, подтвердится ли ее догадка. Цель была достигнута, Ямуре оставалось попрощаться и уйти. Если… если, конечно, его ничто здесь больше не удерживало.

Он поднялся. Посмотрел на Элен. Та сидела, поигрывая концами шарфа, так что по лицу и рукам ее бежали прозрачные токи. Инспектор помедлил и снова опустился в кресло. При всей стремительности ему понадобилось время, чтобы найти следующую фразу.

— Вижу, вы уже отпечатали фотографии? — заметил он, глядя себе под ноги.

Элен тоже посмотрела на россыпь снимков и небрежно кивнула.

— Позволите взглянуть?

Он быстро собрал карточки и начал внимательно просматривать. Патриция невольно склонилась ближе. Она еще не видела фотографий — за исключением одной. Инспектор торопливо перебрал и отложил в сторону панорамные снимки. Не больше внимания уделил отдельным домишкам и чайному павильону. Неожиданно рассмеялся, увидев самого себя с перекошенной от гнева физиономией. Патриция заглянула в карточку и перевела взгляд на инспектора. Пожалуй, и сейчас, пребывая в отличном расположении духа, он не мог похвастать кротким нравом. Что было присуще ему наверняка — так это упрямство и упорство. Гордость и самоуверенность. Нет, не самоуверенность… просто уверенность — в своем опыте и силах. Нечто подобное Патриция чувствовала в Эндо. Она смотрела на инспектора и думала, что он не побоится взять на себя самое трудное решение и будет сражаться до конца. Никогда не пойдет на компромисс.

«И, что приятно, — отметила она, — сумеет посмотреть на себя со стороны и посмеяться».

Инспектор изучал фотографии жителей деревни. Изо всех сил старался сосредоточиться. Но все чаще взор его скользил поверх. Инспектор спохватывался, морщился, утыкался взглядом в снимки. Вероятно, напоминал себе, что ради них сюда и приехал. И спустя минуту вновь любовался Элен.

Патриция готова была поклясться, что, собираясь к ним, Ямура внушал себе: «Съезжу за пленкой. Она может пригодиться при расследовании. Мною руководит чувство долга, не что иное. Белокурая иностранка совершенно ни при чем. Разумеется, придется встретиться с ней. Это будет даже полезно. Второй взгляд часто действует отрезвляюще. Впрочем, я и при первом не очаровывался. Съезжу за пленкой!»

Неожиданно Ямуру и впрямь что-то сильно заинтересовало. Патриция с Элен переглянулись, обнаружив, что инспектор отложил в сторону фотографию торговца.

— Вам знаком этот человек? — вкрадчиво осведомилась Элен.

Инспектор покачал головой, не отрывая взгляда от фотографии.

— Чем же он вас заинтересовал? — медовым голосом допытывалась Элен.

— Одеждой. Такие кафтаны носят обычно пожилые горожане. Лавочники или ремесленники.

— По-вашему, он не рыбак?

— Нет.

Элен с Патрицией вторично переглянулись — вот это чутье! Ямуру насторожило их глубокомысленное молчание.

— Вы знаете этого старика?

— Нет, — отрезала Элен.

Патриция опустила глаза и отрицательно помотала головой. Ямура покосился на нее с подозрением, но тут Элен поднялась, взмахнула шарфом. Разумеется, Ямура не мог к ней не обернуться.

Патриция перевела дыхание и уже самым естественным тоном спросила:

— Хотите чаю, инспектор?

Он услышал не сразу — глядел на Элен. А услышав, совершил возмутительную бестактность — открыто посмотрел на часы.

— Нет, благодарю. Мне нужно торопиться.

И это были все извинения?! Патриция глубоко вздохнула. Хорошими манерами инспектор явно не обладал. По тайанским меркам, человек, выражающий сожаление менее пяти минут, достоин всеобщего осуждения и с полным правом может именоваться невежей.

— Разрешите забрать пленку и фотографии.

Подумав, Элен кивнула. Им с Патрицией пленка была уже не нужна — все необходимое видели. Кроме того, Элен понимала, что, явившись просителем, инспектор как бы приносил извинения за грубость первой встречи.

Он поднялся и принялся натягивать мокрый плащ. Элен взглянула в окно.

— Дождь все еще идет, инспектор. Возьмите зонтик.

Ямура засмеялся и отрицательно покачал головой.

— Нет, благо… — Он запнулся и неожиданно закончил: — Буду счастлив воспользоваться вашей любезностью.

«Кажется, я начинаю привыкать к тому, что этот тип меня все время удивляет», — подумала Элен. Достала зонтик — не свой, а Патриции: она давно ненавидела эту вещь. В расцветке присутствовали все краски, за исключением черной. Почему создатели подобного шедевра поскупились именно на черную, Элен затруднялась ответить. Патриция уверяла, что зонтик напоминает ей цветущий луг, но Элен сходства не находила. Во всяком случае, картина луга никогда не вызывала у нее головокружения.

Она раскрыла зонтик, демонстрируя инспектору. У того перехватило дыхание. Но Ямура был человеком отважным.

— Спасибо, вы очень добры.

Элен повернулась к Патриции. Удивительно, но та перенесла разлуку с зонтиком гораздо спокойнее, чем следовало ожидать. Даже затаенно улыбнулась.

Инспектор вторично посмотрел на часы. Как решила Патриция — чтобы придать себе мужества попрощаться. Спрятал во внутренний карман пленку и фотографии. Элен была несколько разочарована, не услышав просьб о новой встрече. Уж на это, казалось, учитывая его неотрывные взгляды, она могла твердо рассчитывать. Выходит, напрасно приготовила такой вежливый и благовоспитанный отказ?!

Ямура простился коротко и быстро удалился. Элен оскорбилась еще больше. Ожидала долгого проникновенного взгляда — как-никак инспектор расставался с ней навеки. Должен был постараться запечатлеть ее образ в сердце.

Элен с Патрицией приникли к окну, глядя на удаляющуюся фигуру. Дождь лил по-прежнему. Инспектор шагал, бодро помахивая зонтиком, который так и не раскрыл.

— Мужчины — загадочные существа, — изрекла Элен. — Тебе не кажется, что помахивать он мог бы и веточкой.

— Бесспорно, — согласилась Патриция. — Но веточку не требовалось бы возвращать.

— Как?! — вскричала Элен. Мысль, что этот чудовищный зонтик могут вернуть, дотоле не приходила ей в голову. — Каким же черствым сердцем нужно обладать!

— Сердцем легко ранимым и впечатлительным, — возразила Патриция. — Неужели ты не догадалась, зачем ему понадобился зонтик? Это предлог вернуться.

— Зачем? У него нет никакой надежды.

— Ты избрала самый надежный способ это доказать, — ответила Патриция, выразительно оглядев ее наряд.

— Как ты думаешь, он приезжал только за пленкой? — поинтересовалась Элен, придирчиво изучая собственное отражение. — Или хотел извиниться?

— Мечтал на тебя поглядеть.

Элен улыбнулась. Мировой порядок не нарушился, поклонник оставался поклонником, свои мысли и энергию можно было посвятить делу. Да и не мужчине же их посвящать, хоть самому незаурядному. Так и влюбиться недолго, а состояние глупее трудно себе представить, стоит только посмотреть на Патрицию. Допустить, чтобы твои печали и радости зависели от другого человека, пусть даже исключительного?.. Нет, нет и нет!

— До торговца мы должны добраться первыми, — сказала Элен.

— Прежде надо подняться на гору, — напомнила Патриция. — Жаль мой зонтик, пригодился бы.

 

Буря стихала. Улегся ветер, ливень сменился легкой моросью, лишь море шумело громко и растревоженно. Элен с Патрицией карабкались вверх, подсвечивая себе дорогу фонариками.

— Затеи безумнее ты не могла придумать, — сказала Элен, останавливаясь перевести дыхание. — В такую погоду даже оборотни не соберутся посидеть у костра.

Патриция молчала. До сих пор не понимала, зачем настояла на прогулке. Все отсырело, костер не развести, земля мокрая. Ясно, что даже самым пылким поклонникам госпожи Ота не придет в голову этой ночью заняться чтением стихов. Элен имела полное право негодовать. К удивлению Патриции, подруга была настроена миролюбиво и осыпала ее упреками всего-то в третий раз.

После визита инспектора Элен находилась в отменном настроении. Вспоминая случившееся в Цуане, она понимала, почему Ямура был тогда в бешенстве. Накануне разговаривал с тя-ю, живой и здоровой, помыслить не мог, что ей грозит опасность: преступник добирался до коллекции, при чем здесь племянница коллекционера? А утром получил известие о ее гибели.

Элен представляла все так ясно, словно видела собственными глазами. В деревушку Цуань Ямура имел право послать помощников. Нет, примчался сам, не в силах простить себе, что не принял мер, не предотвратил преступление… А выйдя из дома убитой, увидел особу с фотоаппаратом. Элен вновь вспомнила слова Эндо: «Европейских читателей порадуют наши беды». Несомненно, инспектор в тот миг рассуждал так же. Потому и был так резок.

— Погаси фонарь, — сказала Патриция. — Мы на вершине.

— Думаю, никого не спугнем — кроме парочки лягушек, — ответила Элен, но фонарик выключила.

Они остались в кромешной темноте. (Элен не преминула высказать свое мнение по этому поводу, хотя Патриция и не просила.) Стояли рядом, откинув капюшоны, изо всех сил стараясь что-нибудь разглядеть. Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Дождь кончился, сквозь тучи смутно угадывалась луна. На фоне чуть посветлевшего неба вырисовывались очертания деревьев. Черная линия стены прерывалась в том месте, где когда-то были ворота.

— Войдем, — предложила Патриция.

— Переломаем ноги, — сказала Элен, вспомнив об аллее каменных фонарей.

— Хотя бы постоим в воротах, осмотримся.

Они долго озирались. Конечно, костра и в помине не было. И уж подавно не было ни людей, ни лисиц. Все живое попряталось от дождя. Тишину нарушал лишь шорох срывающихся с веток капель и доносившийся снизу гул моря.

— Возвращаемся? — бодро предложила Элен.

Патриции стало обидно. Впустую проделать такой путь!

— Подойдем к Павильону.

— Полагаю, можно включить фонарь?

Патриция не возразила. Они двинулись вперед, и Элен тотчас пожалела о своей уступчивости. Трава стояла высокая, пробираться было тяжело. Патриция хмуро подумала, что сегодня совершает глупость за глупостью. Она промочила ноги и подозревала, что мрачные предсказания Элен сбудутся. Вниз они спустятся, кашляя и чихая.

Редко и тоскливо звякал колокольчик под крышей пагоды. Луна на мгновение выглянула из-за туч и снова скрылась.

— Если ты намерена восхищаться Павильоном, плавностью линий и соразмерностью пропорций, — сказала Элен, — давай скорее.

Патриция смотрела на мокрые перила веранды. В эту минуту она вполне ощущала, что Павильон был местом ссылки и госпожа Ота здесь действительно томилась.

— Нет, какую силу духа надо иметь… — следуя совету, принялась восхищаться Патриция.

Элен неожиданно схватила ее за руку:

— Тише.

У Патриции оборвалось сердце. «Ночь, вокруг ни души, помощи не дозовешься». Замерев, прислушалась. Прошла секунда, другая. Ничего не происходило. С веток неторопливо осыпались капли. Других звуков она различить не могла. Элен спокойным движением поправила капюшон. Похоже, вовсе не была испугана.

— Ты что, — зашипела Патриция вне себя от злости. — Меня чуть удар не хватил.

Элен с силой сдавила ее руку, веля молчать, и погасила фонарик. Патриции снова стало страшно. Капли мерно ударяли по крыше Павильона. Звякнул колокольчик. Патриция вторично собралась рассердиться, когда услышала шорох. Так мог шуршать упавший с дерева лист Однако шуршание приближалось, становилось явственнее. «Шаги!»

— Быстрее! — Элен потянула ее за собой.

Они метнулись в сторону, за ствол клена. Точнее, за ствол спряталась Элен. Патриция, чувствуя, что остается на виду, присела на корточки. Теперь ее защищал кустарник.

«Чего переполошились? — подумала она, как только очутилась в укрытии. — Кто может сюда прийти — кроме поклонников госпожи Ота?» Все же сердце продолжало выпрыгивать и колени дрожали. Кроме того, она боялась высунуться, а потому ничего не видела. Дернула Элен за плащ. «Ну что там?» Элен отмахнулась. «Погоди, сама ничего не вижу». Патриция осмелилась чуть-чуть приподнять голову. И тотчас увидела пятно света, бегущее по траве.

Патриция съежилась, втянула голову в плечи. «Счастье, что сейчас ночь. Он не заметит, как примята трава… Впрочем, кто — он? Они. Их было двое. Мужчина и женщина. Ин-Пэй и Хат-хен».

Вероятно, благоразумная Элен нашла свое убежище ненадежным. Присоединилась к Патриции. Обе почувствовали себя значительно смелее и дружно вытянули шеи. Увидели мужчину. Он стоял совсем близко — на ступенях Павильона — и светил фонариком себе под ноги. Патрицию смутило не то, что одет незнакомец был вполне современно — в джинсы и короткую черную куртку, из-под которой выглядывал свитер. «Ясно, что по такой погоде в длиннополый кафтан не нарядишься». Хуже, что он был один. Окажись рядом женщина, можно было бы смело выходить и здороваться.

Элен кивнула головой, спрашивая: «Твой знакомый?» Патриция пожала плечами. «Ин-Пэй как будто меньше ростом или так кажется?» Ведь на этого она смотрела снизу вверх. Элен начала проявлять нетерпение, пихнула локтем: «Ты с ним встречалась или я?» Патриция честно старалась присмотреться, но без толку. Фигуру видела отчетливо. А лицо… «Хоть бы он случайно направил луч фонарика себе в глаза».

Твердо была уверена только в одном. Пока не опознает этого человека наверняка и не выяснит точно, чем он здесь занимается или пока рядом не появится женщина, покидать убежище не стоит. Элен, похоже, разделяла это мнение. Обе приготовились ждать.

Это оказалось нелегко. От долгого сидения на корточках затекли ноги. С каждой минутой все труднее становилось сохранять неподвижность. Вдобавок обе начали замерзать. Натянули капюшоны, засунули руки в карманы, но это помогало мало. Сердито переглянулись — чем он там занимается?

Мужчина стоял на прежнем месте. Медленно обводил лучом фонаря веранду, опорные столбы, крышу. Проделывал это снова и снова. Элен выразительно постучала пальцем по лбу: «Такой же чокнутый». («Такой же» — явно относилось к Патриции.) Та вздохнула. Она совсем не прочь была бы встретить единомышленника — прекрасно провела минувший вечер вместе с Хат-хен и Ин-Пэем. Не лучше ли и теперь выйти и заговорить? Чего бояться? Вряд ли убийца, пытавшийся обокрасть тя-ю, явился сюда среди ночи полюбоваться Павильоном.

Незнакомец положил фонарь на перила. Достал из кармана блокнот, аккуратно пристроил рядом с фонарем. Элен снова подтолкнула Патрицию локтем: «Смотри!» Патриция и сама понимала — чтобы писать, ему придется нагнуться, и отсвет упадет на лицо. Мужчина действительно склонился над блокнотом, но при этом повернулся спиной. Подруги переглянулись. Элен произнесла что-то одними губами — беззвучно, но красноречиво.

Усталость притупила страх. Они уже хотели окончить эту нелепую игру в прятки, подняться и выйти, когда Патриция, пытаясь размять затекшую ногу, потеряла равновесие и оперлась рукой о землю. Громко хрустнул сучок.

Мужчина резко выпрямился и обернулся. Мгновенно погасил фонарь. Элен с Патрицией сжались в комок, пытаясь стать как можно меньше и незаметнее. Он их увидит! Луна выглянет из-за туч! Кусты редки, ствол клена тонок! Едва дыша, они боялись пошевелиться.

Мужчина не двигался. Элен могла поклясться, что он напряженно прислушивается. Прислушивается… вместо того чтобы посмотреть. Достаточно направить луч фонаря в их сторону. Почему он этого не делает? Боится себя обнаружить?

То, что незнакомец сам боится, напугало ее еще сильнее. Ведь с тя-ю убийца расправился от страха. От страха быть схваченным. Подобные воспоминания ее не успокоили. Да еще им с Патрицией передавался ужас друг друга.

А потом обе услышали крадущиеся шаги. Чуть скрипнули ступени. Зашелестела трава. Мужчина сошел с веранды и медленно, шаг за шагом приближался к ним. Элен почувствовала, что теряет самообладание. Сейчас она вскочит и с пронзительным воплем кинется бежать. И сломает ногу о каменный фонарь.

Эта мысль ее немного отрезвила. Элен подалась в сторону, стремясь отползти гуда, где кусты были погуще. Потянула за руку Патрицию, но та не выказывала признаков жизни. Элен пришлось остаться на месте. Незнакомец был уже совсем рядом. Задел плечом ветку клена, вниз посыпались капли. Патриция вышла из столбняка и сделала попытку распластаться на земле. Элен не сомневалась, что мужчина их не увидит — слишком темно. Просто на них наступит.

Он стоял, опершись рукой о ствол. Изо всех сил вглядывался. Примеривался, где удобнее шагнуть. Уже занес ногу, когда неподалеку затявкала лисица. Мужчина стремительно обернулся, включил фонарь. Луч света метнулся в сторону, мелькнул пушистый хвост, вспыхнули зеленым глаза, и лисица исчезла.

Элен не смела вздохнуть, но услышала, как облегченно вздохнул мужчина. Повернулся к ним спиной и, уже не таясь, подсвечивая дорогу фонариком, направился обратно к Павильону. Элен уткнулась лицом в колени. Болела прокушенная до крови губа. Брюки на коленях промокли.

Патриция встала на четвереньки. Рукавом вытерла лицо. Начала снимать прилипшие к плащу мокрые листья — постепенно приходила в себя. Спустя минуту, прошептала Элен на ухо: «Сами себя запугиваем». Подруга молча показала ей кулак.

Только теперь Элен сообразила, что они заперты в усадьбе. Дорогу к воротам преграждал Павильон Зеленого Солнца, где бродил незнакомец. О том, чтобы перелезть через стену, и речи не могло быть. Прокрасться к воротам вдоль стены тоже невозможно — мужчина настороже, а впереди открытое пространство — попробуй преодолей бесшумно. Элен чувствовала страстное желание придушить дорогую подругу, втянувшую ее в это приключение.

Патриция громко застучала зубами. Элен только повернулась к ней — Патриция стиснула зубы, зато принялась трястись всем телом.

Элен лихорадочно соображала. «Надо добраться до ряда молоденьких сосенок. Тогда удастся незамеченными проскользнуть в ворота. Только как пересечь поляну? Ползком на животе — высокая трава укроет? Большое удовольствие, ничего не скажешь! Но не сидеть же здесь до утра, ожидая, когда ему вздумается удалиться!» Элен твердо знала одно: встречаться с этим человеком она не хочет. Ни за что.

Он все бродил вокруг Павильона, мерил шагами веранду, высвечивал остатки фундамента, потолочные балки и все начинал сначала. Потом хватил кулаком по перилам с такой силой, что деревянное сооружение сотряслось. Патриции показалось, обрушится на голову святотатцу. Мужчина испугался того же, отскочил. Элен готова была вообразить, что это — реставратор, жаждущий поскорее взяться за дело, примчался осмотреть место работы. Только почему ночью? Свихнулся от нетерпения?

Ночью сюда скорее явился бы собиратель легенд об оборотнях — проверить их истинность на собственной шкуре. «Испугался встречи с госпожой Лисицей?» Элен невольно покачала головой. Лисицы он как раз не испугался.

Внимание незнакомца притягивал Павильон. Мужчина обошел вокруг него в сотый раз. «Упорный», — подумала Элен и прибавила еще несколько слов. И вдруг — она даже дыхание затаила, боясь поверить, — мужчина вытянул руку, взглянул на часы и заторопился. Закинул на плечо сумку, брошенную у ступеней веранды, натянул капюшон и зашагал к воротам.

Элен с Патрицией посмотрели друг на друга и привалились спинами к кленовому стволу.

— Ушел? — прошептала Патриция.

Некоторое время они выжидали, опасаясь затаенного коварства. Человек мог уйти с включенным фонарем и вернуться — с выключенным. Однако кругом все было тихо. Небо разъяснилось, по серебристой траве протянулись длинные тени.

Подруги рискнули подняться. Патриция оглядела себя и тихо застонала. Вздумай она специально вываляться в грязи, вряд ли бы достигла лучшего результата. Элен выглядела не многим чище. У обеих зуб на зуб не попадал.

— Быстрее, — скомандовала Элен, — или дело кончится воспалением легких.

Они направились к воротам. Не так быстро, как хотелось бы — поминутно вздрагивали и останавливались. Лишь ступив на тропу, ведшую к дому, совершенно успокоились. Чем дальше уходили от Павильона, тем комичнее казалось происшедшее. Вскоре они уже не могли не хохотать над собой. Нечего сказать, отличились! «Два отважных исследователя». Мокрые курицы! Если бы незнакомец их обнаружил — умер от смеха.

— Он и сам боялся, — заметила Элен.

— Понятно. Темнота, никого нет, и вдруг — ветка трещит. Поневоле вспомнишь об оборотнях. А нам стыдно. Мы-то его видели.

— Интересно, что этому человеку понадобилось на горе?

— Может, он из одной компании с Хат-хен и Ин-Пэем? — предположила Патриция. — А может, не я одна видела людей в старинных одеждах. Прошел слух…

— Думаешь, явился искать оборотней? — Элен покачала головой. — Его занимал Павильон… Кстати, как этот тип сюда попал? Приехал на автобусе?

— Вряд ли. Обратный автобус пойдет только утром, а мужчина торопился.

— Тогда — на поезде?

— Или оставил машину где-нибудь на шоссе… — Элен вспомнила, что убийца тя-ю тоже оставлял машину на шоссе, но тут же отогнала эту мысль. — Интересно, охрипну я или нет?

Патриция восприняла данное высказывание как упрек и принялась защищаться:

— Зачем же ты отпустила инспектора? Следовало пригласить его на ночную прогулку. Он был бы в восторге.

— Приводи в восторг Эндо, — парировала Элен.

— Пожалуйста, ему — ни слова, — взмолилась Патриция. «Сознаться, что полночи они от страха ползали на животах по грязи!»

— Как, ты не намерена потрясти его собственной храбростью?

— Издеваешься?

— Ну, выносливостью?

Патриция ощутительно чихнула, положив конец спору.

С горы они спустились быстро. В основном — на спине и боку. Плащи хорошо скользили по грязи.

Остаток ночи посвятили тому, чтобы вымыться, собраться в дорогу и немного подремать. Ровно в четыре утра стояли одетые и готовые к выходу. К обоюдному удивлению, чувствовали себя превосходно.

— Когда болен сыскной лихорадкой, — заявила Элен, — другие болячки не пристают.

Патриция согласилась. В тот миг ее волновало отнюдь не собственное здоровье.

— Послушай, Элен… Давай перед уходом спрячем твой чайник.

Элен изогнула тонкую бровь.

— Зачем? Внимания убийцы он не стоит.

— Да, но мне будет гораздо спокойнее…

— Ладно. Зароем сокровище на берегу? Только надо хорошенько запомнить место. Если забудем — убийце придется таскаться за нами по всему побережью.

— Не слишком ли ты о нем беспокоишься?

— Боюсь, он зачахнет прежде, чем попадет ко мне в руки.

— Так зароем?

— Нет. Я знаю способ проще и лучше.

— Просвети же меня, о великий вождь Змеиный Зуб.

— Смотри, — сказала Элен.

Она достала чайник и обвязала его длинной веревкой. Патриция со всевозрастающим любопытством наблюдала, как вокруг чайника сплетается некое подобие рыболовной сети. Элен с гордостью оглядела дело своих рук.

— Гениально?

— Э-э-э… — Патриция склонила голову набок.

— Пойдем, проницательная моя.

Подруги вышли на веранду. Элен спустилась на нижнюю ступеньку и привязала веревку к свае. Осторожно опустила чайник. Он зачерпнул воду и начал тонуть. Пузырьки воздуха вырывались на поверхность. Склонившись к самой воде, подруги смотрели, как чайник медленно уходит на дно. Сначала он еще смутно белел сквозь толщу воды, потом затерялся в серо-синей пелене.

— В отлив… — начала Патриция.

— Дно все равно не обнажается, ты же знаешь. Проверь только, не видно ли веревку.

Патриция перегнулась через перила.

— Нет. Даже в отлив не заметит.

Элен подняла голову и гордо посмотрела на подругу, ожидая поздравлений.

— Будем надеяться, веревка не оборвется, — озабоченно произнесла Патриция.

 

Рынок оставался прежним — шумным, пестрым, оживленным, — что особенно чувствовалось после тишины и безлюдья побережья. Кричали продавцы, расхваливая свой товар. Надрывали горло покупатели, сбавляя цену. У прилавков со сладким восторженно голосили дети. Народ медленно перетекал из ряда в ряд, образовывая водовороты и плотины. Разносчикам приходилось поднимать лотки над головой.

На прилавках красовались яркие ткани, посуда, одежда, обувь, украшения, амулеты от злых духов и прочее, и прочее. Со стороны продуктовых рядов тянуло запахом жареного мяса, рыбы, всевозможных печений, пряностей…

День выдался ясный, солнечный. Пагода на вершине горы виднелась отчетливо, но алые и золотые пятна кленов погасли. Горы окрасились в суровый темно-зеленый цвет.

Солнечные лучи золотили вывеску лавки, дверь была приветливо распахнута. Подруги переступили порог. Хозяин устремился навстречу, торопливо кланяясь, но вдруг застыл на середине поклона, словно ужаленный радикулитом.

— Спроси, помнит он нас?

Патриция перевела вопрос. Хозяин заулыбался, глаза его превратились в узкие черные щелочки.

— Говорит, счастлив, что мы вновь посетили его. Правда, он запамятовал, когда это случилось впервые. Но для успешной торговли важнее, чтобы покупатель помнил продавца.

— Вот как? Скажи: мы приобрели в его лавке фарфоровый чайник.

Патриция перевела. В ответ старик исполнил сложную пантомиму. Все части его тела пришли в движение. Тело кланялось вверх-вниз, голова качалась вправо-влево, руки с выставленными вперед ладонями словно плели в воздухе кружева.

— Почему он затанцевал? — удивилась Элен.

— Любопытно. Послушай. Торговец крайне огорчен, но вынужден сказать, что мы ошибаемся. Он нам ничего не продавал. Сожалеет, что судьба направила нас мимо его лавки. Не знает, что именно мы купили и у кого, но уверен, что сумел бы предложить лучший товар. И не хотим ли мы приобрести…

— Нет. Пусть не морочит нам голову. Опиши чайник.

Пока Патриция говорила, старик внимательно слушал, но беспрерывно качал головой, подобно фарфоровому болванчику. Глаза его совсем спрятались за морщинистыми веками.

— Спроси, знал ли он тя-ю из деревни Цуань.

Старик продолжал качать головой от плеча к плечу, только все быстрее и энергичнее.

— А ее дядю, коллекционера?

— Нет.

— Замечательно, — восхитилась Элен. — Что же он делал в деревушке Цуань на следующий день после убийства?

— Он даже не подозревал о существовании такой деревушки.

— Вот старая лиса! Куда там оборотням! Жаль, я отдала инспектору фотографии и негативы. Не могу предъявить этому типу его собственную хитрую физиономию.

Пока они переговаривались, хозяин молчал и улыбался. Потом произнес какую-то длинную фразу.

— Что он говорит?

Патриция ответила не сразу, так была поражена.

— Интересуется, не скучаем ли мы по дому и не собираемся ли возвратиться в Европу.

— Нет, не собираемся.

— Неужели не торопимся похвастать своими покупками перед друзьями? Или, быть может, наши друзья здесь? Он не допускает мысли, что две такие очаровательные юные дамы живут в полном уединении.

Элен смерила торговца взглядом.

— Уверяет, молодые дамы не должны жить одни. Особенно если они хороши собой, а в доме хранятся ценные вещи. Это сразу две приманки для преступников.

Наступила тишина. Потом Патриция зашептала, точно старик мог понять ее слова:

— Элен, он же предупреждает нас…

Элен стала очень серьезной.

— Выясни, до нас его никто не расспрашивал о чайнике?

Патриция повиновалась. Глаза старика на мгновение широко открылись и снова спрятались за полуопущенными веками.

— Да. Сегодня утром, едва торговец успел отпереть лавку, явился покупатель. Можно было подумать — дожидался с ночи. Очень спешил.

— Как выглядел?

— Лет тридцати. Бледный. Глаза воспаленные, будто не спал ночь. Постоянно оглядывался.

— Во что одет? — спросила Элен и тут же махнула рукой, догадываясь, какой услышит ответ.

— Как обычно. В брюки и свитер.

— Что ему было нужно?

— Хотел знать, кому продан чайник.

Элен с Патрицией переглянулись.

— И что торговец ответил? — мрачно осведомилась Элен.

— Что у него такой вещи не было.

Элен молча смотрела на продавца. Глаза его тускло поблескивали из-под полуопущенных век.

— Хорошо, Патриция, поблагодари его и пойдем.

Они вышли из лавки. Патриция несколько раз нервно обернулась.

— Успокойся. Здесь убийце делать уже нечего.

— Теперь точно известно. Он охотится за твоим чайником.

— Да. Но почему?

— Допустим на мгновение — чайник когда-то принадлежал ему. Так сказать, семейная реликвия, случайно утраченная. Можем придумать еще какую-нибудь чепуху. Например, любимая девушка отказалась выходить за него замуж, пока не добудет это сокровище.

— Пат, а если мы и впрямь не знаем цены сокровищу?

— Не одни мы. Коллекционер отдал чайник тя-ю, тя-ю продала торговцу, торговец — нам. За вполне умеренную плату, заметим.

— Да, концы с концами не сходятся. У взломщика странный вкус.

— Что теперь делать?

— Давай сядем и подумаем.

Они покинули рынок, перешли по горбатому мостику небольшой канал и оказались в парке. Начинался выходной день, парк был наводнен народом. Тайанцы выходили на прогулку семьями или большими компаниями, насчитывавшими девять-десять взрослых и десятка два детей. Большинство было одето очень бедно, в традиционные свитера и джинсы, но некоторые щеголяли в ярких национальных костюмах (сложнейшие узоры вышивались вручную). Дети сжимали бумажные зонтики, раскрашенные во все цвета радуги. Чинно выступали рядом со взрослыми или начинали стремительно носиться вокруг. Раскрывали зонтики, раскладывали на траве, создавая целые мозаики. Взрослые усаживались рядом, аккуратно расправляли подолы длинных красочных одеяний. Зрелище было восхитительным.

Патриция смотрела — и чувствовала, как теплеет на сердце. Тайанцы — знакомые и незнакомые — улыбались друг другу так, словно век не виделись и соскучились до смерти. Такими же улыбками одаривали ее и Элен.

Подруги не сразу нашли свободную скамью. Элен молчала, что-то обдумывая. Патриция чувствовала себя настолько растерянной, что даже не пыталась осмыслить услышанное. Хотела просто успокоиться.

Скамью напротив занимали древние старички с крохотными внучками (или правнучками?). Патриция невольно наблюдала за ними. К скамье то и дело подбегали дети постарше — поиграть с малышками. Не реже подходили и взрослые. Дарили простенькие бумажные игрушки, улыбались, шутили.

Элен хоть и была погружена в собственные мысли, замечала все вокруг.

— Эти старички известны всему Тайану?

Патриция засмеялась:

— К ним обращаются люди вовсе не знакомые. Здесь так принято.

— Почему же к нам не обращаются?

— Не желают навязываться — все-таки иностранки. Но если мы захотим, охотно поговорят, предложат поиграть в «ва-са-шу» или…

Патриция осеклась, потому что именно в эту минуту рядом остановились юноша и девушка. Элен нахмурилась — сейчас только в «ва-са-шу» играть недоставало. Девушка задала вопрос, Патриция заулыбалась, что-то ответила. К несказанному удовольствию Элен, молодые люди немедленно удалились.

— Улыбайся, — посоветовала Патриция. — Иначе все начнут останавливаться, спрашивать, что случилось, и наперебой предлагать помощь.

Элен вдруг осознала, с какой мрачной гримасой сидит. Невольно фыркнула. Явила на губах самую сияющую улыбку, на какую только была способна.

— Что скажешь? — спросила Патриция.

— Подожди. Я должна подумать.

Патриция охотно предоставила ей эту возможность. Откинулась на спинку скамьи. Вспомнила, как еще до войны гуляла с профессором Шенем в этом парке. Профессор подводил ее к старейшим деревьям, почитаемым не меньше самых прославленных людей. Называл имена. Порой — величественные: дуб «Стойкий воитель», сосна «Властительница дум»; порой — забавные: клен «Сердцеед».

Увы, за время войны погибли не только люди. Вместо темной зелени вековых деревьев светлела молоденькая листва недавно опущенных в землю саженцев. «Тайанцы не позволяют разрушению торжествовать. Жаль только, деревья, в отличие от людей, получают имена не при рождении, а в старости. Пройдет много лет, прежде чем аллея перестанет быть безымянной».

Патриция наслаждалась мгновениями покоя, зная, сколь они кратки. Солнечные лучи пригревали. Серебристые голоса выводили тихую, ясную мелодию. Она лилась отовсюду, временами сменяясь речитативом.

Элен, обернувшись к подруге, застыла в негодовании. Патриция, вместо того чтобы переживать и размышлять, слушала стихи!

— О чем ты думаешь? — вскипела Элен.

— Извини, еще минутку, — взмолилась Патриция. — Это мои любимые стихи. Из антологии десятого века. Жизнь в Тайане пронизана поэзией, — пояснила она, когда вновь зазвучала музыка. — Знаешь, как легко я усвоила семьсот семьдесят семь стихотворений Сю-Тея? Стихи так часто звучат по радио, что невозможно не запомнить. Поэму госпожи Ота прочтет наизусть любой — профессор, шофер, продавец, ветеринар… Это объединяет. Трудно, наверное, совершить какую-нибудь мерзость, когда в сердце живут прекрасные строки…

— Убийца об этом не подозревает, — ехидно откликнулась Элен.

— Должно быть, у него дурной вкус.

— Хочешь сказать, если человек не понимает поэзии, он уже готовый убийца?

— Нет. Если сердце рвется к прекрасному, человек не способен на низость. И наоборот. Когда безобразие не отталкивает…

— Вот что! — Элен хлопнула ладонью по спинке скамьи. — Если ты сейчас же…

— Я внимательно слушаю. — Патриция поняла, что передышка закончилась.

После недолгой паузы Элен сказала:

— Мне кажется, события развиваются примерно так. Коллекционер уезжает. В дом забирается взломщик, несомненно давно следивший и за домом, и за хозяином. Нужной вещи не находит и отправляется в Цуань. Человек он сообразительный и рассчитал, что тя-ю, как ближайшую родственницу коллекционера, вызовут в полицию. Так и происходит. Он выжидает, пока стемнеет, и проникает в чайный павильон, уверенный, что тя-ю останется в городе до утра. Торопится, потому что другого случая может и не представится — в чайном домике постоянно бывают гости…

— Элен, почему бы ему просто не пойти к тя-ю и не купить злополучный чайник?

— Боится привлечь к себе внимание. Тя-ю известно о попытке взлома. Если в Цуане появится человек, интересующийся вещью из коллекции, тя-ю сразу заподозрит неладное. Возможно, взломщику не приходит в голову, что чайник могут продать. Не забывай, в его глазах эта вещь бесценна. Во всяком случае, он пробирается в дом, а неожиданно вернувшуюся хозяйку убивает.

Элен помолчала. Затем продолжала:

— Но и в доме тя-ю убийца чайника не находит. Тогда вспоминает о торговце — вероятно, приметил его, когда следил за коллекционером.

— Кстати, о торговце! — вскричала Патриция. — Почему он все отрицает? Что видел нас, продал чайник?..

— От страха.

— Боится нас?!

— Опасается.

Этого Патриция никак не могла осмыслить.

— Почему?

— Рассуди. Торговец узнает, что кто-то пытался обокрасть коллекционера (возможно, не только его постоянного покупателя, но и друга). Отправляется повидать тя-ю, расспросить обо всем. И находит ее мертвой! Вероятно, до приезда в Цуань он не слышал об убийстве — новость еще не достигла столицы. Торговец не глупее нас с тобой и, сопоставив факты, понимает, что убийца охотится за чайником. Вспоминает, кому продал чайник. И тут видит меня — возле дома тя-ю. Кто я? И какое отношение имею к случившемуся? Мы-то знаем, что покупка чайника и мой приезд в Цуань — случайное совпадение, но торговец и мысли такой допустить не может. Возвращается в столицу, и вскоре в лавку является молодой человек, интересующийся чайником.

— Похоже, убийца неутомим!

— Во всяком случае, упорен. Задавая вопросы, рискует выдать себя с головой. Но другого пути для него нет. Взломать лавку после случившегося в доме тя-ю боится. К тому же на рынке жизнь не замирает и ночью, скорее всего, его схватят. Итак, убийца приходит в лавку и задает вопросы…

— А торговец все отрицает.

— Отрицает? Как бы не так! Он же понимает, кто перед ним. Знает, тя-ю мертва, и уверен, убийца ни перед чем не остановится. Страшась солгать, торговец признается, что продал чайник двум иностранкам…

— Да ты что, Элен!

— Иначе не стал бы предупреждать нас об опасности. Но быть вполне откровенным не решился. Неизвестно, кто мы такие и почему всем этим интересуемся.

— Ничего, — мстительно откликнулась Патриция. — Торговцу придется откровенничать с полицией. Ямура до него доберется.

— И вот теперь, — театральным шепотом продолжала Элен, — убийца идет по нашим следам.

Патриция обеими руками схватилась за скамью.

— Элен… Он не сумеет нас найти, правда? Даже если торговец рассказал о встрече с тобой в Цуане…

— Скорее всего, не рассказал. Не пособник же он убийцы, в самом деде. Но если вспомнить наш эффектный выход из лавки — с чайником — и шествие до гостиницы… Думаю, расторопный молодой человек сумеет проследить наш путь.

— До отеля. А потом?

— А потом наведет справки в отеле. Выяснит, что две интересующие его особы хотели снять дом в провинции, просили указать агентство. Ему назовут это агентство. Убийца встретится с агентом, получит адрес…

— Элен, — жалобно попросила Патриция, — позвоним в полицию?

— Зачем? Нам ничто не угрожает.

— Кроме вероятности быть задушенными.

— Не паникуй! Подумай сама. Мы — иностранки, купившие случайный сувенир. О преступлении, по мнению убийцы, слышать не слышали. Да и откуда? Убийца явится к нам с просьбой продать чайник. Только если мы откажемся… А мы не откажемся…

— Нет?

— Нет. Но и соглашаться сразу не станем. Нас не устроит сумма. Или тебе понадобится зарисовать чайник. Или еще что… В любом случае постараемся задержать убийцу подольше, а тем временем — сообщить в полицию.

— Нельзя ли наоборот, — живо предложила Патриция. — Пригласим к себе парочку полицейских, а потом — пусть является убийца.

— У таких людей звериный нюх. Сразу заподозрит неладное.

— Признайся, хочешь сама пожать лавры.

— Патриция, я тебя не узнаю! Отважно разгуливаешь по ночам в Лисьем городе, не боишься оборотней, а заурядный убийца наводит на тебя страх.

— Я всегда боялась всего заурядного, — вздохнула Патриция.

Воцарилось молчание. Элен еще раз обдумывала план, казавшийся ей безупречным. Патриция с тоской оглядывалась по сторонам.

Веселье в парке не стихало. На невысоком помосте, возведенном посреди зеленого луга, дети лет десяти исполняли забавный танец с зонтиками. Патриция знала, что представления такие возникают стихийно. Каждый желающий поднимается на помост и показывает, что может. В другой раз она охотно бы посмотрела. Сейчас было не до того — на душе скребли кошки. И позволь только Элен, Патриция приняла бы помощь от первого попавшегося доброжелателя.

Элен, напротив, пылала в предчувствии битвы.

— Надо как можно скорее вернуться домой. Встретить убийцу.

— Автобус пойдет только вечером, — просияла Патриция.

— Ничего, как-нибудь доберемся.

 

Элен бережно ощупала себя, проверяя, целы ли ребра. Затем пересчитала пуговицы на плаще. Глубоко вздохнула. Три попутных автобуса, которыми они добирались, были переполнены, а последний просто превосходил все дотоле виданное.

— Так и есть. Одной не хватает.

— Всего-то? — Патриция внимательно осматривала куртку. — Интересно, где трещало?

— О, и второй нет.

— Надеюсь, это худшее, что нас ждет в погоне за преступником.

Элен только глазами сверкнула, и Патриция умолкла. Подруги постояли на шоссе, глядя вслед автобусу, в котором их так безжалостно смяли. Потом по грунтовой дороге направились в деревню. Порыжевшие кленовые листья шуршали под ногами. Слышался гул прибоя. Ветер доносил детские голоса, захлебывающийся смех. Залаяла собака.

Патриция глубоко вздохнула:

— Как хорошо! После давки особенно радуешься безлюдью.

Элен скептически на нее посмотрела. Сказала с ударением:

— Меня безлюдье не радует.

Патриция спохватилась:

— Элен, ты уверена, что убийца захочет чайник купить?

— Если не напугаем его.

Это «если» не слишком успокоило Патрицию, но раздражать Элен непрерывным нытьем не стоило.

Подруги вошли в деревню — и разом споткнулись. Схватились за руки.

Возле крайнего дома стоял старенький черный автомобиль. Элен с Патрицией ни на мгновение не усомнились — автомобиль убийцы. Патриция посмотрела на подругу, обнаружила, что та побледнела, и перепугалась окончательно. Что касается Элен, то и ей вид зеленеющей Патриции мужества не прибавил. Разумеется, она все рассчитала — теоретически. Но не была готова так быстро перейти от теории к практике.

Они стояли и смотрели на автомобиль, в глубине души надеясь, что, может быть, это не к ним. Вокруг автомобиля суетились деревенские ребятишки. Подбежала Синь-эй.

— А у вас гость. Давно дожидается. Дедушка сказал, что вы уехали в город, но он все равно направился к домику.

Элен мрачно кивнула — от судьбы не уйдешь. Потом в глазах ее зажегся огонь, однажды уже заставивший Патрицию посочувствовать убийце. Элен вспомнила о тя-ю. Стоило представить смеющуюся женщину с портрета, страх пропадал. Элен жаждала встретиться с убийцей лицом к лицу. Как можно скорее.

— Гость… — воодушевилась Патриция. — Неужели Эндо приехал? Или Комито, Тои?

Элен неохотно согласилась:

— Возможно.

— Помогли бы нам задержать преступника, — размечталась Патриция.

— Ara, помогли бы. Особенно растяпа Комито, — сквозь зубы процедила Элен.

Патриция, по счастью, не услышала. Три мили подруги отмахали в гробовом молчании: Элен, бодро чеканя шаг, — впереди; Патриция, нога за ногу, — следом. Остановились у мостков. Молча оглядели берег, ожидая увидеть — врага? друга ли?

Берег был пуст. Они стояли, внимательно осматриваясь. Патриция едва могла дышать от волнения, Элен готовилась изобразить самую ослепительную улыбку, как только вдали появится гость. Патриция неожиданно схватила ее за руку:

— Смотри! Там, за деревом…

Элен, мгновенно напрягшись, повернулась.

— Где?

— За сосной.

Элен всмотрелась. Дерево было слишком тонким, чтобы за ним спрятаться, но корявый ствол и впрямь напоминал скорчившуюся человеческую фигуру.

— Никого нет.

— Значит, мне померещилось, — перевела дыхание Патриция.

Элен кивнула. «На каждом шагу чудится опасность, за каждым деревом — убийца». Она еще раз пристально осмотрелась. Вокруг не было ни души.

— Наверное, поднялся к Павильону или в монастырь, — предположила Патриция.

— Тогда это кто-нибудь из друзей. Убийца сидел бы под дверью, шагу не отходя.

Патриция просияла. Да и Элен, к стыду своему, почувствовала, что не разочарована. Патриция достала ключи, шагнула к двери… И вскрикнула — дверь распахнулась сама.

На пороге стоял Эндо. То есть Элен сообразила, что это Эндо, когда Патриция вскрикнула вторично — тихо и ликующе — и вцепилась в него обеими руками. «Могла бы догадаться и раньше, кто это, — пристыдила себя Элен. — Свитер прежний». Лицо его менялось до неузнаваемости — стоило измениться выражению.

Эндо улыбался, широко и сияюще, но Элен мгновенно насторожилась. В этой улыбке ей почудилось что-то затаенное, какой-то оттенок — необъяснимый и потому подозрительный.

— Как вы попали в дом? — спросила она.

Вместо ответа Эндо широко распахнул дверь, приглашая их войти. Элен с Патрицией переступили порог и дружно прислонились к стене.

Все перегородки были сложены, так что дом просматривался до самой веранды. Распахнутая дверца стенного шкафа слабо поскрипывала, колеблемая сквозняком. Одежда вперемешку с книгами, постельным бельем, полотенцами, листами бумаги и другими вещами устилала пол. Кровати были сдвинуты с места и разворочены. Взломщик успел побывать и на кухне, но ограничился беглым осмотром.

Две пары глаз обратились к Эндо: вопрошающие — Патриции, угрожающие — Элен. Он в притворном ужасе вскинул руки.

— Это не я.

— А кто? — прокурорским тоном осведомилась Элен.

— Думал, вы знаете. Когда пришел, все уже было в таком виде.

Элен опомнилась, мгновенно отринув вспыхнувшее подозрение. Сказала шутливо:

— Уже вторично я принимаю вас за убийцу.

— Если это случится в третий раз, боюсь, мне несдобровать, — засмеялся Эндо.

Патриция наградила подругу уничтожающим взглядом: «Как тебе только в голову могло прийти!»

— Выходит, мы его упустили, — медленно произнесла Элен.

И почувствовала на себе взгляд Эндо, ощутимый, словно прикосновение. Эндо не сказал ни слова, но сразу стало понятно, что шутки кончились и он ждет объяснений. Они сгребли в сторону расшвырянные вещи и устроились на циновках. Элен с Патрицией, торопясь и перебивая друг друга, поведали обо всем происшедшем, начиная с покупки чайника и заканчивая утренней поездкой к торговцу. Лишь об одном умолчали: ночном приключении на горе. К делу это отношения не имело, а выставлять себя в самом жалком виде — кому охота? Затем изложили свои выводы и подозрения.

— Позвонили в полицию? — спросил Эндо, едва они умолкли.

— Нет.

— Почему?

— Хотели поймать преступника сами, — робко ответила Патриция.

Эндо одарил их таким взглядом, что даже самоуверенная Элен смутилась. Поднялся на ноги.

— Представьте, что я убийца. Ловите.

Эндо посмотрел на них сверху вниз так жестко и испытующе, что Элен стало не по себе. Впервые она поняла: убийца мог и не поверить в их игру.

Эндо усмехнулся и снова опустился на циновку.

— Интересно, что бы вы делали, обнаружив на моем месте убийцу?

Элен обезоруживающе улыбнулась:

— Предложили бы ему чаю.

Не ответить на такую улыбку он не мог.

— Быть может, я, не будучи убийцей, удостоюсь той же милости?

— Да, конечно, — оживилась Патриция. — Пожалуйста.

Рванулась было на кухню, но Эндо удержал. Больших усилий для этого не потребовалось. Стоило Эндо взять девушку за руку, как Патриция застыла, устремив на него сияющий взгляд.

— Итак, вы вместе с убийцей располагаетесь вокруг стола, — продолжал допытываться Эндо. — Что дальше?

Тон его был едва ли не издевательским. Элен начала закипать.

— Убеждаемся, что гость интересуется чайником. Начинаем торговаться. Одна бежит в деревню за помощью…

— А вернувшись, не застает ни убийцы, ни чайника, ни подруги — во всяком случае, в живых, — едко перебил Эндо.

Элен смягчилась, сообразив наконец, чем вызван его гнев — достаточно было посмотреть, как крепко сжимал Эндо руку Патриции. Видимо, не слишком ему было приятно сидеть в развороченном доме, представляя, что могло случиться с хозяйками.

Самолюбие не позволяло Элен уступить.

— Заявили бы, что чайник в городе, и отвезли убийцу прямехонько в полицию.

Эндо, по-видимому, не хотел быть грубым, но резкого ответа не сдержал:

— Машина у него. Это он бы вас повез, куда — неизвестно. Держа одну в заложницах, вынудил бы другую рассказать все, что вы рассказали мне, и отдать чайник.

— Давайте пить чай, — сказала Патриция, стремясь прекратить неприятный разговор.

Элен предоставила ей и Эндо, охотно вызвавшемуся помочь, хлопотать на кухне. Сама принялась разбираться в комнате. Сложила стопкой книги, собрала разлетевшиеся во все стороны листы бумаги. С каждой минутой Элен все более погружалась в состояние душной злобы. Обнаружить в своем доме тот же разгром, что и в жилище тя-ю! В памяти всплыло, как долго она всматривалась в полумрак чайного павильона, пока разглядела сбитые в сторону циновки, опрокинутый ларец для письменных принадлежностей, раскатившиеся по полу кисточки и ручки, расшвырянные во все стороны листы бумаги. Тогда ее сильнее всего потрясла россыпь чая на полу. Это воспоминание до сих пор вызывало дрожь. «Возможно, Эндо прав, нас спасло чудо». Тут Элен подняла раздавленный тюбик губной помады — карминные следы испещряли любимое лиловое платье — и зашлась от ярости. «Это не нас, это убийцу спасло чудо!»

Готовить еду пришлось Эндо — Патриция была не в состоянии делать два дела одновременно. А ей хотелось и готовить и разговаривать. Хотелось узнать, что Эндо почувствовал, переступив порог дома, и что предположил потом, и совпали ли его догадки с тем, что выяснилось теперь.

Патриция сидела в углу, на единственном табурете, и смотрела, как проворно Эндо моет и раскладывает овощи, тонкими ломтиками режет рыбу. Впервые за весь день к ней пришло ощущение покоя и безопасности. Не только потому, что преступника не было поблизости. Войди сейчас в эти двери убийца, она бы и головы не повернула. Начнись землетрясение, обрушься тайфун, оккупируй страну иноземные солдаты — и тогда бы не испугалась. Не сомневалась: рядом с Эндо нечего бояться; он справится с любой бедой.

— Так что же вы подумали? — повторила она.

Эндо обернулся через плечо. Патриция внимательно его рассматривала. Четко очерченное лицо, твердые, красивые губы. В глазах веселье, нет, не веселье — бесшабашная удаль. Такие глаза бывают у детей на побережье, когда, опьяняясь морем, они бросаются в бездонную синь, как бы высоки ни были волны.

— Подумал? — переспросил он. — Скорее почувствовал. Сперва огорчился, что не застал вас дома. Потом обрадовался, что вас не застал преступник.

Патриция улыбнулась. «Профессор Шень считал Эндо человеком сдержанным, если не сказать скрытным. Забавно! По его лицу все можно прочесть».

Губы Эндо сжимались все крепче. На глаза легла тень. Патриция подмечала у него подобное выражение и прежде, еще на раскопках. Участники экспедиции дружно ликовали, обнаружив тайник с фарфоровыми изделиями. Над составлением описи трудились несколько дней. Однажды профессор Шень, ставший от счастья рассеянным, забыл в палатке очки. Патриция вызвалась сбегать за ними. В палатке профессора наткнулась на Эндо. Он склонился над походным столом, изучая опись. Склонился с таким лицом, что Патриция испугалась. Эндо улыбнулся — как обычно, широко, по-мальчишески. Этого было достаточно, чтобы ее успокоить.

…Спустя полчаса, Элен удалось навести относительный порядок, Эндо (в присутствии Патриции) успел соорудить основательную закуску. С веранды принесли стол и кресла, и вскоре Элен могла с уверенностью заявить, что пережитые волнения способствуют пробуждению аппетита. Настроение у нее постепенно улучшалось. Что ни говори, а расследование они провели блестяще, даже опередили полицию. Вполне вероятно, переиграли бы и преступника. С другой стороны, хорошо, что все случилось, как случилось. Эндо их не оставит. Обрели защитника, хоть и упустили преступника. Эндо тоже думал об убийце.

— По-видимому, мы разминулись на считанные мгновения.

— В деревне должны были заметить незнакомца, — уверенно предположила Элен. — Но Синь-эй нам ничего не сказала.

— Преступник мог добраться поездом и появиться с другой стороны.

— Зачем же поездом, когда у него есть машина? — напомнила Элен.

— Он не поставил бы ее на виду у всей деревни.

— Полагаете, бросил где-то на дороге и пошел в обход?

Эндо кивнул. В досаде стиснул зубы.

— Теперь чайник потерян безвозвратно.

Подруги ничего не ответили, но на лицах обеих появилось такое многозначительное и самодовольное выражение, что Эндо резко подался вперед.

— Вы спрятали чайник? Где?

Элен пила чай — не спеша, со значением. Близилась минута триумфа, комкать которую не следовало.

— Где? — нетерпеливо повторил Эндо. Лицо его вспыхнуло огнем азарта.

— Попробуйте угадать.

Эндо улыбнулся.

— Берег велик.

— Зачем же ходить так далеко.

Величественным жестом пригласив следовать за собой, Элен вышла на веранду. Спустилась на нижнюю ступеньку и выудила чайник из воды. Эндо, с немалым интересом наблюдавший за ее действиями, рассмеялся:

— Какая предусмотрительность!

— Кто-то сомневался в наших способностях.

— Беру свои сомнения обратно, — живо откликнулся он.

Вернулись в комнату. Эндо, спросив позволения, взял чайник в руки, проворно освободил от веревок. Все склонились над хрупким сувениром. Эндо разглядывал его впервые, но и Элен с Патрицией смотрели как будто новыми глазами. Чайником нельзя было не любоваться. Яркие одеяния дам, грациозные позы, тончайшая пропись лиц и, наконец, волшебные изменения цвета — Патриция налила кипяток, и проступили скрытые картины — вызвали единодушный вздох восхищения.

— Изделия мастеров Цуна славились на весь Тайан, — заметил Эндо.

Патриция кивнула в знак согласия.

— И все же, я слышала, коллекционеры не считают их редкостью. До нашего времени сохранилось множество образцов. Прекрасным собранием располагает столичный музей. Там предметы много интереснее.

Элен оскорбилась:

— Убийца, очевидно, считает иначе.

— Похоже на то, — серьезно согласился Эндо. — Надо обратиться к специалисту. Едемте к профессору Шеню.

— Когда?

— Немедленно.

Элен одобрительно переглянулась с Патрицией: «Вот это реакция!» Патриция пришла в восторг. Всегда хотела, чтобы рядом появился человек, готовый принимать трудные решения. И уже не первый день мечтала: «Пусть этим человеком окажется Эндо».

 

Эндо называл жилище Шеня особняком, и Элен вообразила себе нечто монументальное — учитывая возраст профессора и его заслуги. То, что открылось ее взору… Элен долго подыскивала подходящее название. В голове почему-то застряла фраза: «Наше одинокое бунгало…» Правда, Элен не вполне представляла себе, что такое бунгало. Но домику профессора это название подходило как нельзя лучше. Открытая веранда, на которую, похоже, просто не хватило крыши. Два серых валуна вместо ступеней и полупрозрачная бумага раздвижных перегородок утвердили ее в мысли, что заниматься в Тайане археологией, возможно, и почетно, но малоприбыльно. «Надо немедленно увозить из этой страны Патрицию. То, что Эндо ходит в потертых джинсах, — его дело, но если он собирается так же одевать жену…»

Профессор Шень встретил гостей у порога. Больше всего он напомнил Элен продавца чайника, с той только разницей, что был одет не в тайанский кафтан, а в современный европейский костюм. Остальное совпадало в точности: пергаментный цвет кожи, реденькая бороденка, частые улыбки и поклоны. От улыбок он перешел к рукопожатиям и объятиям. Весь прямо-таки лучился радостью. Эндо, Патриция и даже Элен не могли не просиять в ответ. Было приятно сознавать, что именно они являются причиной столь бурного ликования.

Поначалу профессор мог выражать свои чувства только восклицаниями (Ах! Ох! Как! Неужели! О, чудо!), потом перешел к фразам (Вы ли это? Какое счастье! Я не в силах поверить своим глазам!) и только спустя пять минут разразился длинной приветственной речью. Вкратце она сводилась к тому, что профессор — необыкновенно счастливый человек, незаслуженно получающий от судьбы такие подарки.

Вместе с профессором гостей встречала его жена, крохотная седовласая женщина, одетая в национальный тайанский наряд, состоящий из двух платьев: верхнего, безрукавного, и нижнего, с широкими, ниспадающими до полу рукавами, которые сейчас, чтобы не мешали, были связаны за спиной. Цвета ее одежды были неярки, как и полагалось по возрасту. Только тонкий крученый пояс с двумя тяжелыми кистями был алым.

Профессор с гордостью поглядывал на жену: видит ли, как его ценит молодежь. Букет бледно-сиреневых хризантем не дарят просто так. Это знак особой любви, особого уважения учеников к учителю.

Вошли в дом — обставленный вполне по-европейски. Большую часть комнаты занимали стеллажи с книгами. Профессор предложил гостям расположиться на диване и в креслах, и едва все успели сесть, завязался разговор — вначале, как и обычно, бессвязный. Хотелось расспросить и рассказать обо всем, а потому перескакивали с одного на другое. Вспоминали прошлую экспедицию, мечтали о будущей, объясняли, кто чем занят теперь. В разгар беседы зазвонил телефон.

Профессор снял трубку, и энтузиазм его возрос необычайно.

— Держу пари, звонит Комито, — заявил Эндо.

— Да, он объявляется очень часто, — поддержала жена профессора.

Патриция объяснила подруге, что Комито всегда был любимцем Шеня. В экспедиции именно Комито доверили войти первым в только что обнаруженный тайник с фарфором. Элен показалось, что сказано это было не без ревности.

Примолкнув, они слушали, как убивается профессор. Именно сейчас, когда в доме собрались друзья, идет обсуждение планов на будущее, — Комито нет с ними. На том конце провода что-то ответили, и причитания профессора стали еще горше. Оказывается, Комито не один, рядом с ним Тои, и оба далеко! Профессор подозвал к телефону сначала Эндо, потом Патрицию, а потом, к удивлению мужчин, трубку попросила Элен и что-то кротко проворковала. Долго слушала ответ. Рассуждения об археологии успели Элен надоесть. Могла же она получить удовольствие, услышав, как хороша, как ее помнят и мечтают о встрече.

Разговор затянулся, и, отойдя от телефона, Элен обнаружила, что все собрались вокруг стола, на котором красовался ее чайник. По знаку профессора супруга подошла к одному из стеллажей и вытащила объемистый том. Положила перед мужем. Патриция обернулась к Элен, пояснила:

— Это каталог. Собрание известного тебе коллекционера.

Профессор, полистав страницы, хлопнул ладонью по развороту и пододвинул книгу гостям. На глянцево поблескивающей странице был запечатлен маленький фарфоровый чайник. Элен не составило труда его узнать. Справа от фотографии шли столбцы иероглифов.

Профессор взял чайник в руки и медленно заговорил. Патриция успевала переводить.

— Чайник изготовлен в первой половине восемнадцатого века, между тысяча семьсот шестым и тысяча семьсот тридцать четвертым годами. В это время мастерские Цуна перешли к новому хозяину и на всех изделиях ставилось особое клеймо. Вот оно здесь, на донышке.

Профессор перевернул чайник и показал иероглиф, похожий на острую лисью мордочку.

— Фарфор мастерских Цуна всегда славился, но в те годы ценность его возросла еще и потому, что на многих предметах были росписи, посвященные жизни госпожи Ота.

Патриция издала вопль и вскочила на ноги.

— Ах я тупица! — Она с размаху хлопнула себя по лбу. — Сказано же в поэме: «Жаркую тьму пронзая…» К этим словам и относится рисунок.

Она указала на даму в розово-алом одеянии, ловившую светлячков. Профессор кивнул, соглашаясь.

— Ю-Чжан был самым восторженным из поклонников госпожи Ота, каких только знала история. Исключая, конечно, ее мужа, великого Сю-Тея. Неудивительно, что росписи на чайнике служат иллюстрациями к поэме.

— Значит, чайник сделан именно в те годы, когда владельцем мастерских Цуна стал Ю-Чжан? — уточнил Эндо.

— Основатель Фарфорового города? — Элен начинала усваивать все, относящееся к истории госпожи Ота.

— Да, да, — торопливо подтвердила Патриция.

— Скажите, профессор, этот чайник особенно ценен? — быстро спросил Эндо.

Профессор покачал головой.

— Нет. Вы же сами были на раскопках. Вспомните тайник, до отказа заполненный фарфоровыми изделиями. Вот каждое из них представляло особую ценность.

— Профессор, из-за этого чайника убили человека, — негромко сказал Эндо.

Шень откинулся на спинку стула. Помрачнел. Его жена, растерянная и побледневшая, смотрела на мужа. Минуту царило молчание. Потом профессор встрепенулся:

— Вы уверены, что причина убийства — чайник?

— Да, — коротко ответил Эндо.

Профессор снова взял чайник в руки. Жена принесла лупу. Тщательно, миллиметр за миллиметром профессор изучал поверхность чайника. Остальные застыли в благоговейном молчании. Эндо быстро переводил взгляд с лица профессора на его руки. Глубокая морщина прорезала лоб Шеня. Он со вздохом отложил лупу и попросил жену вскипятить воду. За время ожидания никто не проронил ни слова. Даже Элен, на языке которой теснились десятки вопросов. Наконец жена профессора внесла поднос, на котором стояла большая керамическая чашка, закрытая крышкой.

Профессор собственноручно перелил кипяток в чайник и внимательно рассмотрел проступившие рисунки. Отставил чайник. Соединил кончики пальцев, опустил веки и несколько минут сидел, размышляя. Потом открыл глаза и виновато посмотрел на гостей.

— Сожалею, но ничего не могу добавить к уже сказанному.

У всех вырвался вздох разочарования. Профессор не находил себе места оттого, что так расстроил гостей. Он считал своим долгом разгадать загадку.

— Вероятно, преступника ввел в заблуждение еще более ловкий жулик. Уверил, что чайник бесценен…

— Убийца наверняка заглядывал в каталог, — возразил Эндо. — Там указано, у кого чайник приобретен и кто является его нынешним владельцем, а также — приблизительная стоимость.

— Быть может, убийца — сумасшедший? — с надеждой спросил профессор. — Завладеть чайником — его мания.

— Проще всего предположить именно это, — ответил Эндо. — Но если поискать иной мотив…

— Семейная реликвия? Пари? Месть? — Профессор на ходу пытался найти убедительную причину. — Требование любимой женщины? Проигрыш в карты? Старый долг? Восстановление справедливости? Условный знак?

Элен с Патрицией переглянулись и приуныли, понимая, что им не под силу разобраться в этом обилии версий. Эндо не сводил взгляда с профессора и как будто что-то для себя решал.

— Замкнутый круг, — пожаловалась Патриция. — Поймать преступника мы можем, только узнав мотив его действий, а мотив можем узнать, только поймав преступника.

Элен согласно кивнула. Повернулась к Эндо, ожидая и от него подтверждения. Глаза Эндо на мгновение расширились, он быстро опустил голову. Элен насторожилась: «Неужели догадался?» Хотела спросить напрямую, но ее отвлек профессор, осведомившийся:

— А что думает об этом владелец чайника?

Элен кашлянула и скромно потупилась.

— Право, не знаю, что и думать.

Профессор уставился на нее во все глаза, а потом разразился длиннейшей тирадой. Патриции понадобилось несколько раз переспрашивать, чтобы при переводе ничего не упустить.

— Профессор удивлен и поражен. Он и подумать не мог, что чайник принадлежит кому-то из нас. Полагал, мы явились за консультацией по просьбе коллекционера. С самого начала сожалел, что не в силах нам помочь, но теперь это сожаление переходит в отчаяние. Профессор спрашивает, понимаешь ли ты, какой опасности подвергаешься? Если убийца охотится за чайником, то рано или поздно доберется и до тебя. Он умоляет обратиться за помощью в полицию, и как можно скорее.

С каждым мгновением профессор волновался все больше. Распереживалась и его жена. Со все возрастающей горячностью они вдвоем принялись убеждать Элен позвонить в полицию. Чуть ли не подталкивали к телефону. Потребовались соединенные усилия Элен, Эндо и Патриции, чтобы убедить стариков — их гостье ничего не угрожает.

— Уверяю вас, инспектор Ямура лично занимается этим делом, — твердила Элен.

Переглянулась с Патрицией: им еще предстоит теплая встреча с инспектором, когда тот выйдет на торговца и узнает все, что они утаили. Патриция заранее содрогалась.

Тем временем Эндо удалось успокоить профессора и его жену, заверив, что он сопроводит владелицу чайника к инспектору Ямуре. После этого те выражали свою тревогу только взглядами.

Разговор вернулся в спокойное русло. О чайнике по безмолвному уговору забыли. Труднее всего смириться с этим было Элен. Она, правда, подмечала, что и Эндо тщательно скрывает нетерпение, стараясь не погрешить против правил вежливости, и лишь молча покусывает губы.

Сама она прилагала невероятные усилия, чтобы не смотреть на часы, и предпочла бы немедленно попрощаться и уехать. А предстояло пройти еще через длинную и утомительную процедуру обеда. (Покинуть тайанский дом, ничего в нем не отведав, было немыслимо. Зная это, Эндо с Патрицией по дороге накупили всякой снеди. Элен ужасалась, понимая, что хозяева все это выставят на стол и обед растянется беспредельно.)

Одна Патриция получала удовольствие от разговора о взрослых детях профессора, его новой книге, подготовленной к изданию, о предстоящей экспедиции…

Элен молча смотрела, как ползет по столешнице солнечный луч. Стараясь вовлечь гостью в разговор, профессор вежливо осведомился, понравилось ли ей в Тайане, собирается ли она писать об этой стране.

Элен никогда не было свойственно отвечать на любезность грубостью, потому профессор услышал, что не влюбиться в Тайан невозможно. Разумеется, она собирается написать обо всем увиденном. Постарается донести до читателей очарование этой страны — ее людей, природы, архитектуры, поэзии. Сожалеет, что не может прочесть в подлиннике поэму госпожи Ота.

Профессор Шень слушал очень внимательно. Он всегда полагал европейцев людьми, лишенными некоего эстетического чувства, исключение делал лишь для Патриции. Теперь же заподозрил, что в своих суждениях был скоропалителен и несправедлив.

Пока тянулся разговор, жена профессора вносила поднос за подносом, уставляя стол едой.

Элен впервые обедала в тайанской семье, и всю дорогу Эндо с Патрицией в два голоса растолковывали ей, как надлежит поступать, чтобы не нарушить правила вежливости.

Полагалось есть медленно, поочередно обмакивая куски рыбы и овощей в разные соусы. После каждого проглоченного куска требовалось выдержать паузу, как бы наслаждаясь послевкусием. Потом надлежало отметить наиболее понравившееся блюдо и воздать должное достоинствам разных соусов.

Прежде всего перед Элен появилась высокая фарфоровая кружка, украшенная изображениями алых драконов, наполненная густо-малиновой, почти черной жидкостью. Элен постеснялась спросить, суп это или напиток. С опаской поднесла кружку к губам. В лицо пахнуло корицей, перцем и еще какими-то пряностями, Элен осторожно сделала глоток. В кружке оказалось вино — горячее, густое, очень сладкое и насыщенное пряностями. На мгновение у нее закружилась голова.

— Изумительно. Ничего подобного в жизни не приходилось пробовать. Похоже на глоток расплавленного солнца.

Профессор с женой польщенно переглянулись, но Элен одной этой фразой ограничиваться не собиралась. Слушая гостью, профессор мог предположить, что большинство европейцев даром проживают жизнь, потому что не могут приехать в Тайан и отведать тайанских блюд.

Патриция достаточно хорошо знала Элен, чтобы не удивиться. Эндо, услышав впервые подобную тираду, замер, не донеся куска до рта. Он догадывался, что подруга Патриции — артистическая натура, но не предполагал, до какой степени.

Профессор и его жена расцветали улыбками. Зато Элен перестала улыбаться, увидев перед собой тарелку, на которой возвышалось нечто, больше всего напоминавшее мозаику из разноцветных кубиков желе.

— Это рыба, — пояснила Патриция. Элен постаралась не выдать своего ужаса.

— Рыба? Что же с ней сделали?

— Думаю, поджарили.

— И от этого она позеленела?

Отказавшись проникнуть в секреты тайанской кухни, Элен осторожно попробовала кусочек. Рассудила, что, раз у старичка профессора такой бодрый вид, стряпне его жены можно доверять.

— Какое чудо! Вкус тонкий, нежный, можно сказать — поэтический. Сразу вспоминается легкая тень от облака, скользнувшая по траве. Интересно, как называется это блюдо? Я бы назвала — облака над морем.

Эндо с Патрицией украдкой перемигнулись. Если так пойдет дальше, Элен вытеснит из сердца профессора даже его любимца Комито.

После обеда вновь заговорили о предполагавшейся экспедиции.

— Вопрос решится в ближайшие десять дней, — сообщил Шень. — Деньги выделены, споры идут лишь о том, куда именно ехать. Мой коллега предлагает поработать в окрестностях столицы, но я стою за раскопки в… Угадайте где?

Патриция посмотрела на Эндо. Несомненно, ее занимало не столько куда ехать, сколько с кем ехать. Элен мрачно заключила, что скоро останется наедине с чайником и убийцей. В этих подозрениях ее укрепили и профессор Шень с женой. Судя по их улыбкам, проницательные старички вынесли приговор по делу «Эндо — Патриция» еще до войны.

Выдержав многозначительную паузу, профессор произнес каким-то особенным тоном:

— Я стою за раскопки в ущелье Молчания.

Элен изумленно уставилась на своих спутников — что с ними творится? Патриция перестала улыбаться. Эндо весь напрягся.

— В ущелье Молчания? — взволнованно переспросила Патриция. — Там, где произошла решающая битва между войсками госпожи Ота и северного князя?

Шень кивнул. Проговорил раздумчиво:

— Я давно пытался понять, почему они проиграли войну.

— Госпожа Ота и Сю-Тей?

— Да.

Элен тихонько вздохнула, но героически решила вытерпеть до конца.

— Разве причина поражения — не предательство Тю-Шана? — недоумевала Патриция.

Профессор досадливо поморщился. Элен подметила, что гримаса скользнула и по лицу Эндо.

— О предательстве Тю-Шана нам рассказывает рукопись тринадцатого века, составленная через пятьдесят лет после событий. Я позволил себе усомниться в ее правдивости.

Патриция благоговейно смотрела на профессора, едва осмеливаясь дышать.

— В рукописи сказано, что Тю-Шан во время битвы повернул свои войска вспять, оголив правый фланг, а потом и вовсе переметнулся к неприятелю. Я, как и все, принимал это сообщение на веру. Но вот в марте прошлого года… или в апреле?.. — Профессор вопросительно посмотрел на жену.

— В апреле, — подтвердила она.

— Так вот, в апреле мне довелось поработать в архиве. Занимался перепиской госпожи Ота. Ее письма к Сю-Тею хорошо известны, в наши дни многократно переиздавались. Меня же интересовали… скажем так, деловые послания. В одном из них я обнаружил следующую фразу.

Профессор прикрыл глаза и произнес чуть ли не нараспев несколько слов. Эндо, коротко выдохнув, оперся обеими руками о стол. Патриция прижала ладони к щекам. Вероятно, фраза потрясала воображение, потому что Патриция забыла перевести. И лишь после дружеского пинка пробормотала, даже не повернувшись:

— Он сказал, что…. Ну, словом, Тю-Шан и не собирался принимать участие в битве, и госпожа Ота об этом знала.

Элен возвела глаза к потолку и украдкой зевнула. Потом вежливо изобразила на лице напряженное внимание.

— Можете представить мое состояние, — продолжал профессор, торжествующе поглядывая на потрясенных слушателей, — когда я понял, что оказался на пороге важнейшего открытия. Боялся поверить себе. Ведь Тю-Шан мог изменить свои планы, выйти на битву и предать уже на поле боя. Пришлось привлечь к работе нескольких учеников.

— Вы просиживали в архиве дни и ночи, — улыбаясь, вставила жена.

— Проштудировав письма северного князя, обнаружили единственное упоминание о Тю-Шане — весьма невнятное. И все же я склонен толковать эти строчки как подтверждение тому, что воины Тю-Шана в битве не участвовали. Конечно, полную ясность могут внести только раскопки.

Эндо вскинул голову. Сказал отрывисто:

— Я дважды ездил в ущелье Молчания. Еще до войны. Мне даже… — он помедлил, — довелось говорить с военными экспертами. Тю-Шан не мог осуществить свой маневр так, как об этом рассказывается в рукописи. В ущелье невозможно развернуть конницу…

Восхищение Патриции равно распределилось между профессором и Эндо. Переживаемый восторг не помешал ей задавать дальнейшие вопросы:

— Кто же распустил слух о вероломном ударе Тю-Шана? Северный князь?

Профессор развел руками. Ответил Эндо:

— Северный князь не стал бы объяснять свою победу раздором в стане врага. Иначе в чем заслуга победителя? Он бы твердил о доблести своих воинов.

— Тогда кому понадобилось очернить Тю-Шана?

— Тому, кто рассчитывал обелить себя.

— Кто же это? — заинтересовался профессор.

На губах Эндо появилась недобрая улыбка.

— Полагаю, жители Южного княжества. Подданные госпожи Ота.

— Не может быть! — вознегодовал профессор. — Они же всем были обязаны госпоже Ота и Сю-Тею.

Элен начала прислушиваться с интересом и попросила Патрицию переводить, ничего не упуская. История напоминала приключенческий роман. К приключениям Элен всегда была неравнодушна. Вдобавок Эндо с профессором затевали детективное расследование, пусть историческое.

— Как пришли к власти Сю-Тей и госпожа Ота? — Эндо говорил быстро, резко, отчеканивая слова. — В княжестве царил голод. С севера вторглись чужеземцы. Тогда Сю-Тей повел в бой не только собственных воинов, хорошо обученных и вооруженных. Поднялись тысячи людей. Жители княжества пошли за Сю-Теем.

Профессор слушал, прикрыв глаза, согласно кивая. Его жена очень внимательно смотрела на Эндо, видимо заинтересованная не только его словами, но и горячностью тона. Патриция шепотом переводила. Элен то и дало приходилось ее подталкивать — дорогая подруга так и норовила застыть с раскрытым ртом.

— При Сю-Тее и госпоже Ота княжество разбогатело. Разумеется, были придворные, были крестьяне, но не было голодных бунтов. И в городах, и в деревнях жилось сытно. И тут вновь нагрянул северный князь.

— Казалось, жители должны были подняться как один, защищая не только свою жизнь, но и достаток, — проронил Шень.

— Полагаю, случилось иное. Теперь жители предпочли остаться в своих домах. У Сю-Тея и госпожи Ота есть воины — пусть они и сражаются. Но воинов было мало, много меньше, чем у северного князя.

Профессор сплел худые, узловатые пальцы. Посмотрел на жену. Та ответила удрученным взглядом — слова Эндо убедили и ее. Эндо, словно ему внезапно стало жарко, отогнул ворот свитера.

— Когда орды северян хлынули в Южное княжество, жители рассудили: северяне богаче нас и сильнее, живя под их пятой, и мы разбогатеем.

— Разбогатели? — едко осведомилась Патриция.

Эндо коротко засмеялся. Ответил профессор:

— Те немногие, что лично служили князю, помогая грабить своих, разбогатели. Остальные… Историю вы знаете не хуже меня. Когда пришла пора следующего голодного бунта?

— В тысяча двести сорок третьем году, — машинально ответила Патриция и спохватилась: — Подождите, но ведь именно этим годом датируется рукопись, обличающая Тю-Шана.

— Думаю, это легко объяснить. — Голос профессора звучал невесело. — Бунтующие внуки попытались оправдать раболепствующих дедов.

— Значит, за всех расплатился один Тю-Шан, — утвердительно произнесла Патриция.

— Что ж, он был первым, кто отступился. — Профессор помолчал. — Неужели нам удастся опровергнуть версию, изложенную во всех учебниках? Кстати, этой же версии придерживается мой упрямый коллега, настаивающий на проведении раскопок в окрестностях столицы. По его мнению, ничего интересного обнаружить в ущелье Молчания нельзя. Надеюсь, мне удастся убедить и его и, главное, начальство в обратном. Во всяком случае, сделаю для этого все возможное.

— Простите, — спросила Элен, — но что именно вы надеетесь выяснить во время раскопок?

— Хотим точно определить, принимал ли Тю-Шан участие в битве. Каждый отряд имел свои знаки отличия. По гербам на щитах, шлемах или панцирях можно судить, сражался ли отряд Тю-Шана в ущелье.

Элен понимающе кивнула.

— Как только вопрос об экспедиции решится, извещу вас, — обратился профессор к Эндо и Патриции. — Думаю, захотите…

— Захотим! — захлебнулась от восторга Патриция, даже не дав профессору договорить.

Эндо улыбнулся, но, к изумлению Элен, ничего не сказал.

Наступила минута прощания. Против обыкновения, она не была печальной — хозяева и гости не столько сокрушались о расставании, сколько предвкушали новую скорую встречу. Только раскланиваясь с Элен, профессор стал совершенно серьезен и настойчиво повторил:

— Советую вам прямо от меня поехать в полицию.

Элен заверила его, что полиции она никак не минует. Наконец гости направились к машине. Хозяева стояли на пороге, глядя им вслед. Элен придержала Патрицию за локоть, пропуская Эндо на несколько шагов вперед. Спросила:

— Догадываешься, почему история с предательством так их взволновала?

Патриция энергично кивнула:

— Именно тогда определилась судьба госпожи Ота и всего Южного княжества.

Элен нетерпеливо отмахнулась:

— Забудь ты на минутку о госпоже Ота! Неужели не понимаешь? Они решают, как скоро страна, полгода назад отстоявшая свою независимость, будет завоевана чужеземцами. При госпоже Ота это случилось через двадцать пять лет.

 

— Что будем делать? — спросила Элен.

Эндо распахнул дверцу машины. Элен таким ответом не удовольствовалась и, едва машина тронулась с места, повторила вопрос. Патриция взглянула на нее с некоторым удивлением: «О чем ты беспокоишься? С нами Эндо, он решит». Элен презрительно вздернула брови: «Передовериться мужчине?!»

Элен, удобно расположившись на заднем сиденье (Патриция, разумеется, устроилась впереди, рядом с Эндо), смотрела в окно. Узкая извилистая дорога вела в горы. С перевала на мгновение открылось море, порт, корабли.

Элен полюбовалась своим отражением в автомобильном зеркальце. Потом зевнула и поерзала на сиденье. По ее мнению, молчание затянулось. Элен вопрошающе уставилась на Эндо с Патрицией. Те, похоже, вели диалог без слов.

Элен не собиралась им мешать. Раскрыла сумочку, извлекла чайник и принялась поворачивать из стороны в сторону. Вскоре, как бы невзначай, подняла голову. Обнаружила, что Патриция, сидя вполоборота, следит за ее действиями. Наблюдал и Эндо — в автомобильное зеркальце. Элен подметила, как он несколько раз сжал губы. Спустя минуту сказал:

— Надо поговорить с прежним владельцем чайника.

От мужчины Элен и не ждала большего. Раздраженно ответила:

— Он за границей.

— Я имею в виду человека, у которого коллекционер купил чайник.

Элен мысленно извинилась.

— Как мы его разыщем? Тя-ю убита, коллекционер уехал из страны.

Поймала в зеркальце взгляд Эндо — отнюдь не восторженный.

— В каталоге значилось, когда и у кого был приобретен чайник. Если известно имя, можно выяснить и адрес.

Патриция беспомощно улыбнулась и заявила, избавив Элен от такого же признания, что не запомнила имени. Упрекнуть Патрицию даже взглядом Эндо оказался не в силах. Просто сообщил:

— Бывшего владельца зовут Тэ-Ню Кой. Фамилии с приставкой «Тэ» обычно носят жители мыса Цуна. А так как профессия чаще всего передается от отца к сыну, то вполне вероятно, что Тэ-Ню — потомок гончаров, создававших Фарфоровый город.

У Патриции подозрительно заблестели глаза — сообразила, что этого Тэ-Ню можно будет расспросить не только о чайнике.

— Если Тэ-Ню продал чайник, то ничего важного о нем не знает, — возразила Элен.

— Навести на след может любая мелочь. Если же нет, попытаемся проследить историю чайника.

— Хорошо, — в один голос согласились Элен с Патрицией.

Элен добавила:

— Мыс Цуна недалеко. Нельзя ли отправиться туда прямо сейчас?

Эндо чуть улыбнулся и покачал головой:

— Завтра утром. Надо еще выяснить точный адрес.

— Утром? — переспросила Патриция, испугавшись не только разлуки. — Хотите оставить нас одних?

— Нет, конечно. Поедете со мной в столицу, переночуете в отеле. — Это прозвучало как приказ.

Подобный тон возмутил Элен, но против самого плана возражений не нашлось.

— Хорошо. Только заедем за вещами.

Эндо с неудовольствием оглянулся:

— Неужели нельзя обойтись?..

Элен уперлась категорически. Она сутки не вылезает из этого костюма. Непременно должна переодеться. К тому же дома оставлен флакон духов. Патриция тоже вспомнила, что позабыла французский перевод поэмы госпожи Ота. Эндо вынужден был уступить, и уступил с явным нежеланием, хоть и продолжал улыбаться.

К деревушке они подъехали уже в полной темноте. Эндо сбавил скорость. Свет фар озарил стену колючего кустарника и черный проем, там, где был съезд с шоссе. Под колесами зашуршал гравий. Эндо неожиданно резко нажал на тормоз: возле первых домов дорогу перегораживал белый автомобиль.

— Вот оно — возмездие, — протянула Элен.

— Чья это машина? — резко спросил Эндо.

— Инспектора Ямуры из уголовной полиции, — ответила Элен и мгновенно по лицу Эндо поняла, почему тот не желал заезжать за вещами. «Предвидел встречу с полицией». Элен вполне разделяла его чувства. Вмешательство полиции нарушит все их планы. Инспектор ни за что не позволит продолжать самостоятельное расследование. Она рассчитывала первой выйти на след преступника, а вынуждена будет остановиться на полпути.

К машине Эндо быстро подошли двое. Один раскрыл удостоверение и прижал к ветровому стеклу. Элен скосила глаза на Эндо. Он все еще держал ладонь на рычаге переключения скоростей, словно решая, не включить ли задний ход? Это длилось одну секунду. Потом заглушил мотор и распахнул дверцу.

Полицейские — оба в штатском — попросили у Эндо документы, внимательно их изучили и записали номер машины.

— Можете ехать.

Затем вежливо и непреклонно предложили девушкам следовать за ними — инспектор ждал в домике на сваях. Элен восхитилась своей необычайной правдивостью — обещала же профессору Шеню отправиться прямо в полицию.

Патриция растерянно прощалась с Эндо. Увы, теперь о ее безопасности предстояло заботиться не ему. «Удастся ли завтра увидеться, съездить на мыс Цуна? Инспектор может распорядиться по-своему». Горячие пальцы Эндо сжали ее ладонь.

— Будете скучать — загляните в океанарий.

Дверца машины захлопнулась, Эндо уехал. Патриция помахала рукой вслед и неожиданно подпрыгнула на одной ножке. Полицейские смотрели во все глаза. Патриция невинно улыбнулась: «Случилось что-то особенное?» Взяла Элен под руку. Они двинулись в путь в сопровождении полицейских.

Тропа свернула в лощину, пришлось выстроиться гуськом. Открывал шествие один полицейский, замыкал — другой. Оба шагали в угрюмом молчании. Элен тихонько насвистывала. Размышляла: «Ямура действует быстро. Уже разыскал торговца. Теперь примется за нас». На губах ее зажглась лукавая улыбка. «Пожелаем инспектору удачи».

Она не совсем еще разобралась в своем настроении. Появление инспектора спутало все планы. И все же Элен испытывала не досаду, а удовольствие. В чем, правда, не желала признаваться даже самой себе.

Патриция негромко напевала песенку. Знала: позволит инспектор или нет, они с Эндо непременно встретятся и отправятся на мыс Цуна.

В глубине души, однако, подруги знали свою вину. Не соберись они самолично ловить преступника, позвони в полицию после визита к торговцу — убийца уже был бы схвачен. В домике на сваях ожидала бы засада. Элен с Патрицией размышляли, как теперь отвести от себя грозу, о чем инспектору поведать и что — утаить. Хуже всего было то, что они не могли сговориться. Никогда еще дорога домой не казалась обеим такой короткой.

На берегу, как и в лощине, царила тьма кромешная, с трудом угадывались очертания домика. Один из полицейских посигналил фонариком, тотчас вспыхнул ответный огонь. Стала различима фигура в светлом плаще. Элен с Патрицией пошли рядом. Инспектор поддал ногой какую-то веточку и, засунув руки в карманы, стал ждать, когда подруги приблизятся. Не торопился — деваться им все равно было некуда.

Первыми к Ямуре подошли полицейские. Начали докладывать. Элен расслышала имя «Эндо Рияма» и поняла, что их спутнику будет уделено особое внимание. Патриция заметно поморщилась: мало Эндо с ними забот — сперва чайник, теперь еще и полиция. Ямура слушал и кивал.

— Попытайся сделать вид, что страшно рада его видеть, — прошептала Патриция.

— Это он безумно рад встрече — судя по плотоядной улыбке.

Ямура коротко распорядился и отпустил помощников. Повернулся к девушкам. Элен, не дожидаясь вопросов, немедленно перешла в наступление:

— Инспектор, никак вы явились сообщить, что поймали убийцу?!

Ямура не ответил, только противненько усмехнулся и стал ждать продолжения.

— Поведайте нам о своем поединке с этим воплощением коварства!

Элен вошла в дом. (Убийца, по счастью, не высадил дверь, а только отжал язычок замка. Элен еще не решила, рассказывать ли инспектору о случившемся.) Патриция последовала за подругой. Инспектор не стал дожидаться приглашения, переступил порог, снял плащ и опустился в плетеное кресло. На этот раз он не спрашивал позволения. Элен для виду сверкнула глазами, но обсуждать подобную бесцеремонность не стала.

Патриция избрала себе роль без слов и удалилась на кухню заваривать чай. Элен остановилась перед зеркалом и вытащила заколку из волос.

— Разрешите угадать, — сказала она. — Вы, конечно, сражались с ним один на один, и ваши доблестные сотрудники подоспели на помощь ровно через пять минут после того, как все было кончено.

Ямура смотрел на нее в упор, но молчал.

— В столице только и говорят, что о проявленных вами чудесах отваги и находчивости, — продолжала Элен, расчесываясь и глядя на инспектора в зеркало.

Он по-прежнему не спешил отвечать.

— Как я понимаю, вас ждет повышение. — Элен отбросила за плечи тяжелую массу волос и с победным видом повернулась к инспектору. — Остается только написать статью о ваших подвигах.

Патриция вплыла в комнату, неся на подносе кружки с чаем. Инспектор жестом отказался — был официален до кончиков пальцев. Повернулся к Элен:

— Как понимаю, мадемуазель, выходная ария исполнена. Теперь можете объяснить: почему не сказали ни слова о чайнике и о своем знакомстве с торговцем.

— Торговец уверяет, что в глаза нас не видел. Наверное, ему лучше знать. Поэтому…

— Поэтому помолчите минутку. Блистать красноречием будете в своих статьях. А сейчас отвечайте на вопросы, и по возможности коротко. Где, как и когда вы встретились с торговцем?

Элен открыла было рот, но Патриция дернула ее за рукав. Элен, проглотив очередной перл, ответила:

— Неделю назад, на рынке, в его лавке.

— Кто посоветовал вам туда зайти?

— Никто. Это вышло случайно.

— Почему избрали именно эту лавку?

— Потому что навес ее отбрасывал самую густую тень.

— Это как-то влияло на качество товаров?

— Нет. Это влияло на качество рисовых пирожков. На солнце они испортились бы быстрее, чем мы успели их съесть.

— Понимаете, инспектор, — вмешалась Патриция, — в Тайане очень вкусно готовят.

— Пожалуйста, — взмолился инспектор, — ближе к сути.

— Так я же и говорю, — обиделась Патриция, — кроме пирожков, там были пирожные, они бы испортились еще скорее.

Ямура слушал, подперев кулаком щеку, с видом человека, страдающего от зубной боли. Элен почувствовала к нему некоторую жалость. Всякий вступающий в деловые переговоры с Патрицией заслуживал сострадания.

— Мы присели перекусить на ступени этой лавки, а потом, естественно, заглянули внутрь. Я искала сувенир на память о Тайане.

— И выбрали именно чайник?

— Она выбрала. — Элен кивнула на подругу.

Ямура обреченно обернулся к Патриции:

— Почему?..

— Потому что это фарфор мастерских Цуна, — перебила Патриция.

— Вы хорошо разбираетесь в фарфоре?

— Не слишком, но работу нынешних кустарей от работы гончаров Цуна отличу.

— Хозяин лавки сразу предложил этот чайник?

— Ничего подобного, — рассердилась Патриция. — Для начала попытался продать дешевку.

— Зачем вы поехали к торговцу вторично?

— Узнать, что он делал в деревушке Цуань, — ответила Элен.

— Почему вас это заинтересовало?

— Убийца что-то искал в доме тя-ю.

— Откуда вы знаете?

Элен прикусила язык. Вовсе не собиралась подводить деревенского полицейского, нарушившего запрет и пропустившего ее в чайный павильон.

— Та-ак, — протянул Ямура. — Вижу, Чжан-Чень строг и неподкупен.

— Это не он, — быстро возразила Элен. — Мне рассказал один из стариков, обнаруживших убитую.

— Опять лжете?

— Что за тон, инспектор! — Элен вздернула голову с видом оскорбленной добродетели. — Он же поведал о взломе в жилище коллекционера. Я подумала, торговец может догадаться, за чем охотится убийца.

— Почему не сообщили мне, что видели торговца в деревне?

— В деревне я его не видела. Только — на фотографии.

— Вы и это отрицали. Почему?

— Хотела сама поговорить с ним.

— Зачем?

Элен ангельски улыбнулась:

— Чтобы утолить любопытство.

Ямура смолчал — видно было, каких усилий это ему стоило.

— Что ответил торговец?

— Принялся уверять, будто никогда прежде нас не видел и никакого чайника не продавал. Потом признался, что еще до нас к нему приходил человек, также интересовавшийся чайником. Мы решили, что это и был преступник.

— Почему не позвонили в полицию?

— Намеревались поймать убийцу сами.

— Вам известно об ответственности за дачу ложных показаний? — зло спросил инспектор.

Разговаривать с Элен подобным тоном не следовало.

— Боитесь, что мы вас опередим? — медоточиво предположила она.

Патриция прихлопнула рот ладошкой. Какое счастье, что в доме успели навести порядок! Догадайся инспектор, что убийца сюда уже наведывался, — стер бы обеих в порошок. «Преступник успел скрыться только из-за нашей самонадеянности».

— Я боюсь другого, — угрюмо ответил Ямура. — Когда и от кого вы услышали об убийстве?

Элен задохнулась от гнева. Начало фразы заставило ее предположить, что инспектор беспокоится об их безопасности. Тогда как он, оказывается, готов заподозрить их чуть ли не в пособничестве убийце.

— Про убийство рассказала девочка-рыбачка, — с нарочитым спокойствием произнесла Элен. — По утрам она привозит свежую рыбу — и новости. Синь-эй повторила лишь то, что слышала краем уха от взрослых. Мы не знали, кто убит и почему.

— Надеюсь, она может подтвердить ваши слова?

— Конечно, — ответила Элен таким тоном, что Патриция испугалась за инспектора и на всякий случай отодвинула подальше тяжелую кружку.

— Зачем вы поехали в Цуань? — не унимался Ямура.

Элен смерила его взглядом.

— Кажется, я сообщила вам даже название журнала, для которого пишу.

— Вы приехали в Цуань и…

— И встретилась с вами, — перебила Элен. — После чего вознамерилась самостоятельно поймать убийцу.

Наконец-то Ямура улыбнулся:

— Боюсь, причина не во мне. Страсть совать нос в чужие дела, похоже, сидит в вас с детства.

Элен плавно взмахнула ресницами:

— Это комплимент?

Ямура не стал ее разубеждать. После паузы сказал серьезно:

— Вам грозит опасность. Не сомневаюсь — убийца разыскивает нынешних владельцев чайника.

— Я и не надеялась, что вы вспомните о такой мелочи, как наши жизни, — скромно потупилась Элен.

Инспектор покраснел. Патриция едва верила своим глазам — впервые видела, чтобы взрослый человек так смущался. Смуглое лицо его приняло кирпичный оттенок. Элен почувствовала себя сполна отомщенной. Ямура попытался отвлечь их внимание. Коротко потребовал:

— Покажите чайник.

Элен раскрыла сумочку.

— Вы возили чайник с собой? — тотчас насторожился инспектор. — Кому-то показывали? Этому молодому человеку?

«Так и есть, теперь вцепится в Эндо. — Элен повернулась к Патриции. — Ничего не поделаешь, о поездке к Шеню придется рассказать. Жаль, инспектор лишний раз утвердится в мысли, что мы затеяли собственное расследование. Постарается этому помешать».

К удивлению Ямуры, Патриция внятно и коротко поведала о пребывании в гостях у профессора, упирая на то, что Эндо их только сопровождал.

Инспектор слушал ее и кивал, потом спросил:

— Как получилось, что Эндо приехал именно сегодня? Вы просили его об этом?

«Это уже не просто подозрительность, — рассердилась Патриция. — Это мания преследования». Элен смотрела сочувственно. «Представляю картину. Мы звоним в полицию сразу от торговца. Полицейские прибывают немногим раньше нас, упускают убийцу и натыкаются на Эндо. И тому долго приходится доказывать…»

— Я просила Эндо приезжать как можно чаще, — горячо откликнулась Патриция. — Мы знакомы не первый день. Вместе работали у профессора Шеня. Спросите профессора — он прекрасно отзывается об Эндо.

— Кроме того, — ввернула Элен, — что мешало Эндо — охоться он за чайником — преспокойно отнять у нас желанную добычу?

— Хорошо. — Ямура как будто успокоился и попросил повторить все, что рассказал о чайнике профессор.

Патриция старательно повторила. Инспектор внимательно выслушал, но, подобно им самим, к догадке о мотивах преступления не приблизился. О Тэ-Ню Кое и намерении съездить на мыс Цуна Патриция даже не заикнулась. «Иначе туда помчимся не мы с Эндо, а парочка ретивых полицейских».

— Вы показывали чайник кому-нибудь, кроме профессора Шеня и Эндо Риямы?

Патриция помотала головой:

— Нет.

— Нет, — повторила и Элен.

Инспектор, не слишком склонный им доверять, переводил взгляд с одной на другую. Тогда Элен, просияв, добавила:

— Вспомнила! Видела еще жена профессора.

Как ни странно, именно эта насмешка заставила Ямуру поверить. Он снова улыбнулся:

— Прекрасно. Чайник я конфискую.

— Что-о? — начала было Патриция, но Элен знаком велела ей умолкнуть.

Спокойно заметила:

— Инспектор, вы же сами понимаете: чайник — идеальная приманка. Убийце известно — чайник купили две иностранки, купили случайно и, разумеется, ни о каком убийстве слышать не слышали. Убийца придет к нам — и вы его арестуете.

— Боюсь, беспокойство за ваши жизни не позволит… — Ямура ухмыльнулся.

— Позволило бы начальство, — парировала Элен. — Конечно, вы можете забрать чайник, но что это изменит? Преступник обязательно нас разыщет.

Против этого у Ямуры не нашлось возражений. Он окинул взглядом комнату, минуту поразмыслил и сказал:

— Вам придется перебраться в город. Здесь трудно обеспечить надежную охрану — и не спугнуть преступника.

— Надеюсь, мы будем жить в отеле за казенный счет? — осведомилась Элен.

 

— Как ты думаешь, взять с собой вечернее платье? — Патриция глубокомысленно озирала содержимое шкафа.

— Бери, конечно, — ответствовала Элен. — Удирать от полиции лучше всего с пятью чемоданами.

Патриция со вздохом захлопнула дверцу шкафа. Взглянула на часы и заторопилась:

— Элен, скорее! Эндо ждет.

Элен довела до ее сведения, что «мужчина должен уметь ждать», и продолжала вертеться перед зеркалом.

— Ты как будто нарочно тянешь время, — разбушевалась Патриция. — Еще с вечера…

…Накануне вечером было решено, что инспектор заберет обеих в столицу. Они наскоро уложили вещи, точнее, уложила Патриция. Элен, обычно умевшая собраться за считанные минуты и совершенно самостоятельно, на этот раз решительно не могла обойтись без посторонней помощи. Растерянно перекладывала одежду с места на место и провозилась бы до утра, не поспеши на выручку инспектор. Ямура упаковывал ее сумку, Элен восхищалась, как это ловко у него получается. Патриция шипела сквозь зубы. Дело было за полночь, до столицы предстояло добраться под утро. А утром в океанарии должен был ждать Эндо. «Прошлую ночь глаз не сомкнули и в эту не выспимся», — злилась Патриция.

Когда все втроем уже шагали по тропе, приближаясь к рыбачьей деревушке, Элен неожиданно ойкнула и присела на камень.

— Что случилось? — в тревоге спросил инспектор.

Патриция не торопилась волноваться, заподозрив подвох. Она утвердилась в своих подозрениях, услышав, как кокетливо Элен жалуется на ушибленную ногу. Инспектор поспешил воспользоваться нежданной милостью судьбы. Подхватил Элен на руки.

Патриции пришлось волочить обе сумки. Она оглядывалась и видела Элен, безмятежно плывущую в объятиях инспектора. Оба явно никуда не спешили. «Чтоб он споткнулся!» — в сердцах желала Патриция. Она не сомневалась: у Элен сразу прибавится здоровья — идти вперед самостоятельно. Напрасные надежды — Ямура шагал осторожно и бережно нес драгоценную ношу. Элен светила фонариком ему под ноги — чтобы обнимать инспектора за шею, вполне хватало одной руки. Когда приблизились к деревне, Элен заявила, что нога болит уже меньше, соскользнула на землю и поковыляла вперед, для виду придерживаясь за локоть инспектора.

— Не понимаю, чем ты недовольна, — говорила сейчас Элен, пытаясь собрать волосы в узел. (Любимую заколку она позабыла в домике на сваях, о чем вчера сокрушалась полдороги.) — Вечером у меня просто подвернулась нога. Могла бы и посочувствовать.

Патриция задохнулась от негодования. Полагала — это ей надо сочувствовать. Элен от случившегося получила массу удовольствия. И не только Элен. Инспектор, наверное, до сих пор сожалеет, что ей не вздумалось подвернуть ногу еще на берегу. Всего-то полмили нес Элен на руках — сколь кратки минуты блаженства!

— Мужчины созданы, чтобы носить нас на руках. Не так ли? — продолжала рассуждать Элен.

— Кажется, ты согласна, чтобы на руках тебя всю жизнь носил именно этот мужчина.

Элен страшно разгневалась. Увлечься подобным грубияном? Который ей до сих пор цветка не подарил, не рассказал, как она неотразима, не заверил, что ему без нее белый свет не мил?

— Он думает только о расследовании, и я для него — свидетель.

И вообще, она никогда не совершит подобной глупости. Сменить сотню поклонников, готовых осыпать ее цветами и подарками, на мужа, готового осыпать ее указаниями, что приготовить на обед, когда постирать рубашки и отутюжить брюки! Вдобавок муж потребует, чтобы она принимала ванну после него. Восточный мужчина — деспот. Она никогда не забудет кадра из тайанского кинофильма: прощаются двое влюбленных, начинается ливень, девушка убегает, оставив зонтик юноше.

Элен распалялась все больше. Патриция слушала, кивала головой и поглядывала на букет дурманно благоухавших белых лилий и лежавшую рядом коробку. Их доставили рано утром, и, разумеется, было совершенно невозможно догадаться — от кого. Из коробки Элен секунду назад извлекла заколку для волос, похожую на дивную тропическую бабочку. Бесспорно, это была ручная работа. Мерцал пунцовый шелк крыльев, подрагивали серебряные усики с нанизанными на них жемчужинами. Патриция знала, что оранжерейные цветы стоят не дешевле жемчуга. Человеку, зарабатывающему, по тайанским меркам, совсем неплохо, скажем офицеру полиции, пришлось бы истратить на такой подарок месячный оклад.

Элен повернулась. От удивления Патриция опустилась на низенький пуф. Вероятно, виной всему был каприз освещения — не могла же подобное чудо совершить заколка для волос! В одно мгновение Элен превратилась в принцессу древнего тайанского княжества. Глаза почему-то казались темными, по лбу скользили прозрачные тени от плавно покачивающихся жемчужин. Тонкий овал лица, белая кожа, пунцовая бабочка у виска — на Патрицию смотрела девушка, словно сошедшая со старинной гравюры.

Элен, довольная произведенным впечатлением, скромно доложила, что за последние дни ужасно подурнела, и осведомилась, не слишком ли ее портит «этот бантик».

— Пожалуй, тебе был бы к лицу традиционный тайанский наряд, — задумчиво сказала Патриция. — Свадебные одежды необыкновенно красивы. Нижнее платье — алое, верхнее — снежно-белое, расшитое алыми цветами. И обязательно — венок из алых цветов.

Элен ответила, что это ей совершенно безразлично. Еще раз оглядела себя в зеркало и сообщила, что готова.

…Поездка в тайанском метро требовала некоторого присутствия духа. Даже Патриция, готовая восторгаться в этой стране буквально всем, не отваживалась произнести ни слова похвалы тайанскому транспорту. Но сейчас, очутившись под землей, почувствовала вдруг, что уже не так мучительно переживает тесноту.

Ей доставляло удовольствие вглядываться в улыбчивые лица сновавших вокруг людей. Со дня приезда в страну Патриция не уставала решать — чем же ей так нравятся тайанцы? Особенной приветливостью? Сдержанными и в то же время исполненными достоинства манерами? Они и в вагоны электрички вдавливались без злобы, скорее с добродушными насмешками над минутными неудобствами. К ним как-то не подходило слово «толпа». Толпа — бездушная масса. Здесь же, в сиянии глаз, в плеске смеха, жила душа.

В это мгновение под ребра Патриции с двух сторон вонзились острые локти, а в уши полились слова извинений. На время она вынуждена была прервать размышления, чтобы слабым голосом прошептать:

— Поверьте, никакого беспокойства…. — На этом ей не хватило дыхания, и остаток пути Патриция переживала, что была недостаточно вежлива.

Выйдя из метро, Элен первым делом проверила, уцелела ли ее драгоценная заколка. Успокоившись на этот счет, громогласно заявила, что в такой толчее убийце ничего не стоило к ним подобраться. Инспектор обязан был об этом подумать и предоставить свою машину.

— В такой сутолоке эти горе-детективы могли нас просто потерять, — возмущалась она.

Патриция с надеждой огляделась по сторонам — а вдруг и впрямь потеряли? Увы, двое мужчин, сопровождавших их от самого отеля, стояли рядом, у газетного киоска. Патриция тихонько вздохнула. Ничего не поделать, в детстве они с Элен мечтали о приключениях. Чем не приключение — побег от полиции? Да еще вместе с Эндо? Об этом она готова мечтать, даже став взрослой. Патриция, схватив за руку Элен, потянула ее к дверям океанария. Позади, не слишком приближаясь, но и не удаляясь, плелись полицейские.

…Со всех сторон простиралась дивная синева. Пронзая толщу воды, проносились стайки серебристых или разноцветных рыб, обитатели аквариумов лежали на дне или парили у самой поверхности, поражая взгляд размерами, формой, причудливостью окраски. Подруги переходили из зала в зал. Патриция вытягивала шею, торопясь увидеть Эндо. Приникала к стеклам, пытаясь разглядеть, что делается в соседнем зале.

Элен же, поскольку посетителей было мало, сосредоточила внимание на обитателях аквариумов. Продемонстрировала себя стае селедок, кокетливо прошествовала мимо шеренги крабов и одарила улыбкой осьминога. Невзначай обернувшись, обнаружила: полицейские, вместо того чтобы восхищаться, как это было положено им по роли, «дарами моря», пялились на нее. Оба вздрогнули, спохватились и уткнулись носами в стекло аквариума. С другой стороны к стеклу приникло существо, напоминавшее пиявку, с маленькими красными глазками. Полицейские дружно отпрянули.

— К чему эти нерадивые детективы? — вполголоса возмутилась Элен. — Не станет же убийца гоняться за нами по всему городу.

— Думаешь, дерзнет пробраться в номер? — спросила Патриция, глазами обшаривая зал.

— Вряд ли — после минувшей неудачи. Может подойти в холле, в баре — попытаться познакомиться… Или еще проще — снимет номер в том же отеле и зайдет, «ошибившись» этажом или дверью.

— Вдруг он почует ловушку? Ведь, обнаружив в домике такой разгром, мы должны были бы обратиться в полицию, а не прикалывать к дверям записку: «Друзья, вынуждены на неделю вернуться в столицу, поселимся в отеле «Дыхание покоя».

— Допустим, убийца предположит, что мы вызвали полицию. Но угрозы для себя не почувствует. С каких пор по пятам за обокраденными людьми пускают вооруженную охрану? Тем более что у нас ничего не пропало. Преступник, скорее всего, решит: мы сочтем случившееся злой шуткой, хулиганством.

— Если вообще дерзнет наведаться в домик или в деревню.

— Дерзнет. Судя по всему, чайник ему нужен позарез.

— Элен, будь осторожна, — зашептала Патриция. — Мы с Эндо постараемся вернуться как можно скорее. И все же ты на целые сутки останешься одна. Вдруг убийца появится именно сегодня!

Элен небрежно кивнула на полицейских.

— Можешь не сомневаться, этим приказано глаз не спускать.

— К счастью, инспектор Ямура лично заинтересован в том, чтобы тебя сберечь.

В уголках губ Элен затрепетала улыбка. Патриция хотела еще что-то добавить, но в эту секунду кто-то осторожно коснулся ее руки. От неожиданности Патриция тихонько вскрикнула и обернулась. Полицейские, шагнувшие вперед, затоптались на месте, увидев, как ее испуг сменился радостью. К тому же узнали человека, провожавшего девушек накануне.

Эндо, поприветствовав девушек улыбкой, указал на аквариум, возле которого они стояли. За стеклом трепетал, то сжимаясь, то распрямляясь, крупный алый лепесток.

— Какой красавец! Голожаберный моллюск… Вижу, вы не одни, — прибавил Эндо, не отрывая взгляда от аквариума.

Патриция сокрушенно вздохнула, а Элен заметила:

— Берегитесь, вами интересуются.

Один из полицейских что-то оживленно докладывал лацкану своего пиджака. Эндо по-мальчишески подмигнул.

— Опередим детективов. Я узнал адрес Тэ-Ню.

— Тогда едем! — чуть не воскликнула Патриция, но вовремя спохватилась и только прошептала: — Я с вами.

— И с эскортом полицейских, — напомнила Элен.

Эндо высокомерно усмехнулся:

— Пусть это вас не беспокоит. — Он секунду помедлил и решительно скомандовал: — Отвлеките одного.

Элен не сделала ни шага и продолжала молча смотреть на Эндо. Тот чуть приподнял брови, затем расплылся в улыбке.

— Очень вас прошу.

Легким кивком головы Элен дала понять, что снизойдет к просьбе. Осмотрелась по сторонам, выбирая жертву, и сделала глазки солидному седовласому мужчине, вдумчиво изучавшему актинидию. Мужчина вздрогнул и принялся озираться по сторонам, явно не веря, что судьба улыбается именно ему. Легким взмахом ресниц Элен рассеяла его сомнения, и осчастливленный посетитель не перешел, а перепорхнул через весь зал. Спустя секунду он на ломаном французском восторженно рассуждал о красотах подводных обитателей, удаляясь вместе с Элен по стеклянному коридору. Эндо с улыбкой посмотрел им вслед, подхватил Патрицию под руку и повлек к выходу из океанария. Полицейские, не сговариваясь, разделились. Один остался в океанарии — присматривать за Элен и ее кавалером. Второму выпало преследовать Эндо с Патрицией.

Спутнику Элен довольно скоро пришлось убедиться в том, что счастливая судьба переменчива — как и сердце хорошенькой женщины. Не прошло и четверти часа, как Элен начала отвечать односложно, позевывать и рассеянно озираться по сторонам. Ее уже не интересовали ни тигровая акула, ни электрический скат, ни рыба-молот, ни рыба-пила. И менее всего занимал собеседник. Элен, правда не опустилась до такой грубости, чтобы посмотреть на часы. Вместо этого она всплеснула руками, доложила, что опаздывает на свидание, и упорхнула. Мужчина остался стоять посреди зала, чувствуя, как в душе рождается непреодолимое отвращение ко всем глубоководным тварям.

Выскочив на улицу, Элен поняла, что ей вновь не было дано солгать. Возле океанария, прислонившись спиной к дверце автомобиля, поджидал инспектор Ямура. Вид у него был хмурый.

— Инспектор, вы просто читаете мысли! — воскликнула Элен, подходя. — Я только и мечтала, чтобы за мной заехали на машине. Общественный транспорт невыносим.

Ямура не ответил. Элен всмотрелась пристальнее и обнаружила, что с лицом его творится нечто странное. Брови хмурились, губы сжаты были в тонкую линию, но в глазах светилась улыбка — почти ликующая.

Элен поправила в волосах заколку, не удовольствовалась этим, извлекла из сумочки зеркальце и принялась причесываться заново, перекалывая пунцовую бабочку то так, то этак. Ямура ритуала не прервал — возможно, просто не нашел сил. Но потом довольно сухо скомандовал:

— Садитесь в машину.

Элен оскорбилась. Она позволила вдоволь налюбоваться своей неотразимой персоной, и вот благодарность!

— Где ваша подруга? — спросил Ямура, едва дверцы машины захлопнулись.

— Так вы приехали за ней? — не удержалась Элен.

— Отвечайте на вопрос, — огрызнулся инспектор, начиная краснеть.

— Пожалуйста. Вашим детективам это известно лучше.

Элен сложила руки на груди и отвернулась к окну. Она не слишком хорошо ориентировалась в тайанской столице, но понимала, что Ямура везет ее к отелю. Элен на мгновение заинтересовалась, куда подевался второй его помощник. Последовал за ее несчастным собеседником?

— Вчера вы не сказали, что назначили встречу с Эндо.

— Я — не назначала, — выразительно ответила Элен.

— Почему вы сейчас расстались со своими спутниками?

— Бывают ситуации, когда третий — лишний.

Ямура неожиданно заинтересовался этим сообщением.

— Хотите сказать, Эндо — жених вашей подруги?

Элен только рот приоткрыла — ее впервые поразила мысль, что дело может закончиться свадьбой. «Конечно, Патриция никогда рассудительностью не отличалась… Но все же…»

— Надеюсь, до этого не дойдет! — воскликнула она в сердцах.

— Почему — «надеюсь»? — спросил инспектор, отводя глаза.

— Потому что, когда мужчина не может нанять прислугу, он женится. Разве не так?

— Точнее — когда хочет взять на себя заботу о другом человеке.

Элен фыркнула:

— Правильно, Эндо позаботится, чтобы Патриции было над кем носить зонтик, позже кого принимать ванну и кого первым пропускать в двери. Брак по-тайански. Восхитительно!

— Мы отвлеклись, — сухо заметил инспектор.

Элен отвернулась, скрывая улыбку. С интересом отметила, что инспектор, похоже, также перестал ориентироваться в родной столице. Они трижды объехали площадь перед отелем, затем двинулись вниз, мимо океанария, к набережной.

— С кем вы разговаривали в океанарии?

— С зубным врачом. Увлекается ихтиологией, пишет научный труд… погодите-ка… о строении жаберных щелей…

Инспектор махнул рукой:

— Он пытался познакомиться с вами? Спрашивал адрес?

Элен покачала головой:

— Инспектор, это не убийца. Он не интересовался чайником.

— Зачем же подошел к вам?

Элен в упор глянула на Ямуру, но тот и не подумал извиниться за подобный вопрос. Она опустила глаза.

— Понимаю, что выгляжу ужасно и ничьего внимания привлечь не могу.

Инспектор кашлянул.

— Впрочем, — продолжала Элен, — я ему улыбнулась.

И показала, как именно улыбнулась. Ямура счел объяснение исчерпывающим. После паузы потребовал:

— Дайте адрес и телефон Эндо.

— Откуда мне знать? — удивилась Элен.

— Хотите уверить, что, при вашей страсти совать нос в чужие дела, до сих пор этого не выяснили? — спросил Ямура раздраженно.

Элен даже не посмотрела в его сторону.

— Я спрашиваю…. — Инспектор повысил голос.

— Разыскивайте Эндо сами, — гневно перебила Элен. — Вам известен номер его машины.

— Машина была взята напрокат. — Инспектор чуть сбавил тон. — Вы говорили, он археолог?

— Нет. Археология — увлечение. Он штурман рыболовецкой шхуны…

— Название шхуны?

— Спросите у Эндо.

— Он рассказывал вам хоть что-нибудь о себе?

Элен покачала годовой.

— А ваша подруга? Неужели ничего о нем не говорила?

— Видите ли, инспектор… Поначалу я не поощряла подобных разговоров, считая, что у Патриции нет никакой надежды… В первую встречу казалось, что Эндо к ней абсолютно равнодушен. Я не хотела лишний раз напоминать о нем. Знаете, как женщины легко умеют забить себе голову? Неделю поговорили — и готово: ах, люблю, ах, жить не могу без любимого. Обычное самовнушение. — Элен искоса посмотрела на инспектора — Вот начни я сейчас думать о вас непрестанно — как вы мне улыбнулись, какой комплимент сказали… — Тут она перебила сама себя, воскликнув: — Нет, пришлось бы вспоминать, как на меня накричали да как обругали! Ну, не в этом суть. Представьте: я принимаюсь твердить о вас ежечасно, уверяю себя, что влюблена по уши. А потом уезжаю из Тайана, возвращаюсь домой, встречаюсь с друзьями, родными — и от радости забываю обо всем на свете. За один день исцеляю разбитое сердце. Впоследствии вспоминаю о своем увлечении с легкой улыбкой.

Ямура выслушал ее неожиданно хмуро.

— Мы снова отвлеклись.

— Повторяю. Сперва я не хотела расспрашивать Патрицию об Эндо. Затем не могла этого сделать из-за его присутствия. Но мнение о его чувствах переменила.

— Почему?

— Эндо собирался в плавание — на полгода. Сами понимаете, через полгода мы могли из Тайана уехать. К счастью, он вовремя сообразил это и ушел с корабля. Напрасно я злилась на его замедленную реакцию.

— Что вы имеете в виду?

— Манеру вести себя сдержанно и официально, когда от мужчины ждут совсем иного. Быть может, инспектор, так вести себя свойственно всем тайан-цам?

Ямура уклонился от ответа. После паузы спросил:

— Выходит, об Эндо вам ровным счетом ничего не известно?

— Известно. То, что он нравится моей подруге, — с неподражаемой улыбкой откликнулась Элен. — Инспектор, не гоните так, мы врежемся.

Ямура остановил машину и некоторое время сидел положив обе руки на руль и наклонив голову. Элен занималась тем, что поигрывала жемчужными усиками бабочки. Инспектор вздохнул, как человек, решивший набраться терпения.

— Напрасно вы уделяете Эндо столько внимания, — миролюбиво сказала Элен. — Он должен был уйти в плавание, остался ради Патриции. Остался прежде, чем узнал, что чайник у нас. Пожелай только, сто раз мог бы этот чайник украсть.

Инспектор, видимо, повторил про себя все эти доводы и несколько успокоился. Оба помолчали. Элен без удовольствия размышляла, что теперь, конечно, он отвезет ее обратно в отель — как свидетель она ничего нового сообщить не может.

Она приоткрыла окно.

— В машине душно, инспектор, вы не находите?

Ямура более чем торопливо подтвердил это и предложил пройтись по набережной. Элен помедлила для порядка — мужчин надо держать в строгости, пусть не воображает, что осчастливил ее, — и милостиво согласилась.

С моря дул легкий ветер, волны чуть пенились. Элен облокотилась о парапет. Море было холодным, темным. Небо — прозрачным, почти бесцветным. В туманной дымке у горизонта терялись силуэты кораблей. Элен повернулась, окинула взглядом пустынную набережную. Представила, сколько людей соберется здесь в «час танца». Скосила глаза на Ямуру. Интересно, инспектор предпочтет танцевать с ней или встать в цепочку? Впрочем, не сомневалась — у Ямуры просто не найдется времени. Элен решила не терять минут даром. Взяла инспектора под руку и осведомилась:

— Куда направимся?

— Согласны ли вы осчастливить своим появлением выставку цветов?

Элен поощрительно улыбнулась, показывая, что инспектор избрал верный тон. Он окинул ее взглядом с ног до головы и выразил надежду, что цветы не увянут от зависти. Элен решила, что под ее чутким руководством даже восточный мужчина способен стать любезным кавалером.

Они неторопливо брели по набережной. Инспектор рассказывал о неделе цветов. До войны в этом празднике принимала участие вся страна. В каждой деревне составляли свой букет, свою композицию. Особым транспортом привозили в ближайший город. Всю неделю по стране курсировали так называемые «цветочные поезда». На них желающие могли бесплатно путешествовать по стране, любуясь произведениями соседей. Такие поезда всегда были переполнены. После войны, конечно, празднование проходит скромнее. Железные дороги восстановлены далеко не везде, да и других забот хватает, но все же первые «цветочные поезда» накануне вечером пришли в столицу. Люди должны радоваться. Художники торопятся зарисовать лучшие композиции, потому что…

— Красота быстротечна в мире, — подхватила Элен, кое-чему научившаяся от Патриции.

На тайанца строчка из поэмы госпожи Ота не могла не произвести впечатления. Добившись взгляда, на который и рассчитывала, Элен извинилась за то, что «позволила себе перебить собеседника», и просила продолжать рассказ. На мгновение ей показалось, что Ямура готов зааплодировать. Однако он сдержался и, отвернувшись, так, что лишь в голосе угадывалась улыбка, сказал:

— Цветы увянут, но фотографии и картины разойдутся по всей стране, продолжая радовать людей целый год. Победить в цветочном состязании не менее почетно, чем в поэтическом.

Они свернули с набережной. Элен знала, что во время войны сильнее всего пострадали южные кварталы столицы. Вместо разрушенных домов, которые не успевали восстановить, разбивали скверы. На одном из таких необъятных скверов и раскинулась выставка цветов.

Элен уже слышала доносившиеся издалека звуки музыки — столь характерные для Тайана напевы флейт и перезвон колокольцев. Народу вокруг становилось все больше. Элен без удовольствия подумала, что сейчас снова очутится в толпе.

Удивлялась только, что музыку не перекрывает невнятный гул, столь характерный для людских сборищ.

Лестница вела вверх, к воротам из хризантем. Темно-розовые и фиолетовые цветы сплелись в замысловатом узоре, образуя узкие высокие створки. Пройдя сквозь них, Элен с инспектором оказались на широкой насыпи, по которой двигался людской поток. Здесь царило благоговейное молчание. Только звуки музыки, шелест шагов, восхищенные взгляды и жесты восторга.

Элен взглянула вниз, и у нее перехватило дыхание. Она ожидала увидеть отдельные букеты, всевозможные орнаменты из цветов, даже картины. Но ей открылось некое подобие театральной сцены. Вместо декораций были цветочные навесы, вместо актеров — фигуры из цветов.

Вот под цветочным пологом замерли двое влюбленных. Девушка так низко склонилась в поклоне, что лица ее почти не было видно — только черная масса волос раскинулась по бледно-лиловому одеянию. Юноша опустился на одно колено, пытаясь поднять возлюбленную.

Элен не представляла, что из цветов можно создать такое. Конечно, она догадывалась, что под цветами скрыт металлический каркас, но удивляло не то, как ловко были цветы нанизаны на металл, и даже не время и силы, потребовавшиеся для столь кропотливой работы. Поражало другое. Тонко и гармонично были подобраны цвета — даже многокрасочный узорчатый пояс, стягивавший кафтан юноши, не выглядел пестрым. Ладони девушки слегка просвечивали розовым, как просвечивает ладонь, подставленная солнцу. Но более всего трогала сердце выразительность поз. Фигуры казались живыми.

Элен порывисто обернулась к Ямуре, намереваясь бурными восклицаниями выразить свой восторг, но вовремя прикусила язык, вспомнив, что громогласные высказывания здесь не в почете. Сгодилось бы несколько изысканных жестов, но Элен не стала себя затруднять. По лицу инспектора и так блуждала улыбка, близкая к самодовольной — можно было подумать, что он лично потрудился над каждой фигурой. Элен заметила, что многие из тайанцев поглядывают на нее с гордостью — видела ли подобное в своей стране? Стараются потесниться, чтобы позволить иностранке все хорошенько рассмотреть. Элен воспользовалась их любезностью. Пожалела, что Патриции нет рядом. Дорогая подруга умрет от отчаяния, узнав, какого зрелища лишилась. Даже Эндо не утешит.

Она медленно продвигалась в общем потоке, стараясь не задерживаться, не мешать остальным. Но неожиданно застыла как вкопанная возле одной из композиций.

Из переплетения цветов возникла женская фигура. Верхнее, безрукавное платье было густого розового цвета, нижнее — чисто-алого. Дама вытянула вперед правую руку, веером прижимая что-то к земле. Левой рукой поддерживала складки длинного одеяния.

И наряд дамы, и поза были слишком хорошо знакомы Элен. Она видела увеличенную картинку с чайника — ловлю светлячков.

Почувствовав, что ее тянут за рукав, Элен обернулась и поймала многозначительный взгляд инспектора. Опомнившись, двинулась вперед. Композиции продолжали радовать взгляд и поражать воображение, но Элен не могла уже всецело предаться созерцанию. Вероятно, Ямура почувствовал это, потому что вскоре увел ее с площади.

Вновь оказавшись на безлюдной набережной, Элен сказала:

— Вряд ли тот, кто нынче создавал из цветов иллюстрации к поэме, видел злополучный чайник. И все же словно брал за образец.

— За образец брались строки поэмы…

Элен кивнула, и некоторое время они говорили о цветах, совершенном искусстве создателей композиций и о том, как важно исцелять зрение людей, видевших ужас и безобразие войны.

— Не будь я под надзором, — кокетливо взмахнула ресницами Элен, — непременно отправилась бы на «цветочном поезде» по всей стране.

Ямура улыбнулся, но данную тему предпочел не обсуждать. Немного помолчав, Элен серьезно спросила:

— Коллекционера до сих пор не известили о смерти племянницы?

— Известили. Удалось связаться через посольство. К сожалению, новость так потрясла старика, что он слег. Единственное успел сообщить, что в коллекции у него пять предметов работы мастеров Цуна.

— Включая чайник?

— Нет. О чайнике он вообще вспомнил с трудом. Сказал, что еще полгода назад отдал «эту вещицу» племяннице. Даже не в подарок, а чтобы продала, когда соберется порадовать соседей — обновить что-нибудь в Павильоне. Конечно, настоящей драгоценностью он бы не пожертвовал.

Элен поджала губы, вновь обидевшись за чайник.

— Я столько слышала о фарфоре Цуна…

— Хотите увидеть? — не договорив, инспектор взглянул на часы. — Ладно, пойдемте, только скорее. Вам пора возвращаться в отель.

— Боитесь, преступник не успеет до меня добраться? — полюбопытствовала Элен.

— Вот именно, — усмехнулся Ямура. — Идемте. Музей неподалеку. Там множество любопытных экспонатов, в том числе знаменитая коллекция из Фарфорового города…

Элен сразу вспомнила рассказы Патриции о том, как на раскопках археологи сдували пыль с черепков. Вообразила стеклянный колпак и гордо покоящийся под ним осколок изразца; красующуюся рядом ваз — без дна и без горла, чайник с отбитым носиком и прочее и прочее. Музейная экспозиция виделась ей в тот миг собранием хлама.

— Знало бы начальство, как вы проводите допросы, — произнесла Элен, взяв инспектора под руку и бросив на него долгий взгляд из-под полуопущенных ресниц.

…В залах было тихо и прохладно. Почти в каждом — юноша или девушка с мольбертом, сидя в углу, торопливо делали набросок за наброском. Элен обнаружила желание застывать возле каждой витрины — экспозицию открывала выставка старинных тайанских одеяний, — но Ямура неумолимо тянул вперед. И отпустил ее только в зале, посвященном фарфору. Элен тихонько вздохнула. Как прежде она не представляла, что можно соорудить из цветов, так теперь поняла полную свою неосведомленность в отношении изделий из фарфора.

В центре зала возвышался фарфоровый павильон. Тонкие бледно-зеленые колонны, точно молодые побеги бамбука, тянулись вверх, поддерживая изогнутую крышу. Фарфоровые ширмы разгораживали павильон на четыре комнаты. Фарфоровые ларцы, столики, высокие напольные вазы составляли убранство. Каждая комната имела отдельный выход. У дверей одной стояли маленькие фарфоровые деревца, осыпанные белыми фарфоровыми цветами. На деревьях с другой стороны дома пламенела осенняя листва. С третьей стороны дом ограждали заросли фарфоровых ирисов — тонкие стебли, хрупкие чашечки цветов.

— Дворец «Времена года», — промолвил Ямура. — К сожалению, это реконструкция, выполненная современными мастерами. В покоях настоящего дворца уместился бы весь этот музей.

— Да, Пат рассказывала — от дворца остались одни колонны.

Ямура кивнул:

— По ним и восстанавливали. И — по описаниям из поэмы.

— А город…

Элен не договорила, но Ямура понял ее вопрос.

— Нет, восстановить Фарфоровый город невозможно. В девятнадцатом веке он был почти полностью разрушен землетрясением. Раскопки начались перед самой войной. Говорят, археологи успели немногое. Впрочем, я не специалист.

— Боюсь, специалисты тоже не надеются. — Элен не могла отвести взгляда от фарфоровых цветов. — Патриция пришла в отчаяние, услышав о бомбежках. Эндо сказал, все превратилось в пыль.

— Да. Там рядом были партизанские базы… Фарфоровый город — утрата для всей страны, для наших детей, внуков и правнуков. Фарфоровый город… — Ямура вдруг осекся и пробормотал несколько слов по-тайански.

— Инспектор? — требовательно и вопросительно позвала Элен.

— Извините, мне нужно позвонить.

Не дожидаясь ответа, Ямура быстро вышел. Элен внимательно посмотрела ему вслед и медленно двинулась вдоль шеренги ваз, некоторые из которых были выше ее ростом, а некоторые могли уместиться на ладони. К тому времени, как инспектор вернулся, Элен скрепя сердце вынуждена была признать, что ее чайник — не более чем сувенир. Последним доказательством послужила ваза, выполненная в виде огромного красного дракона.

— Пора, — решительно сказал инспектор, беря ее за руку.

Элен взглянула исподлобья, но, убедившись, что никаких объяснений Ямура давать не намерен, решила временно не настаивать. Последовала за инспектором с видом полной покорности судьбе.

Ямура шел быстро, но Элен не собиралась носиться по набережной вприпрыжку, ломая каблуки, и ему пришлось приноравливаться к ее шагам. Элен приняла это как должное. Возмущало другое. В последние минуты перед расставанием — ведь на пороге отеля им предстояло проститься — Ямура обязан был бы глаз с нее не сводить. А он смотрел под ноги и думал о чем-то своем! Элен тоже решила на него не глядеть. Поэтому еще издалека заприметила двух человек, суетившихся возле автомобиля. Завидев инспектора, оба кинулись к нему навстречу. Элен догадывалась — с каким известием.

— Извините. — Ямура решительно высвободил свою руку из-под руки Элен и поспешил навстречу помощникам.

Элен облокотилась о парапет. Ясно, Патриция с Эндо удрали, а расплачиваться придется ей.

Минуты через три инспектор вернулся — мрачнее тучи.

— Плохие новости? — невинно осведомилась Элен.

Он резко взял ее за плечо и развернул к себе.

— Что такое? — Элен дернула плечом, стараясь высвободиться.

— Куда они отправились? — тихо спросил инспектор.

— О ком вы говорите? Отпустите меня! — Элен изо всех сил старалась изобразить бурное негодование.

— Ваша приятельница и Эндо Рияма. Им удалось скрыться от наблюдения.

— Откуда я знаю? Спрашивайте у своих ротозеев.

Инспектор разжал пальцы, и Элен тотчас принялась растирать плечо, громко вздыхая и тихонько постанывая. Ямура облокотился о парапет. Долго смотрел на воду и молчал, так что Элен забеспокоилась, не забыл ли инспектор, как грубо с ней обошелся. На всякий случай застонала чуть погромче.

— Вот что, — сказал Ямура, даже не взглянув на нее, — иди речь только о личных делах — ваших или вашей подруги, — плевать бы я на все хотел.

От возмущения Элен тотчас забыла о плече. Одарить этого грубияна своим драгоценным вниманием, посвятить ему целый день и в результате услышать такое?! Элен достала из сумочки гребень, сняла пунцовую бабочку и небрежно положила на парапет. Распустила волосы и принялась расчесываться. У нее найдется и другой поклонник. Да. Например, Тои сочтет ее неотразимой и с обыкновенной косой. Обрадуется ее самому мимолетному взгляду, самой неопределенной улыбке.

Ямура покосился на отодвинутую бабочку. Кровь бросилась ему в лицо. Хотел что-то сказать, но только стиснул зубы.

— Благодарю, вы очень любезны, — заметила Элен, продолжая расчесываться.

— Убита тя-ю, — с нажимом проговорил Ямура. — А потому прошу, если не ради меня и не ради несчастной хозяйки чайного павильона, то хотя бы ради себя и ради своей подруги — проявите благоразумие. Мне всю жизнь придется терзаться угрызениями совести, если не сумею вас уберечь.

Элен немедленно смягчилась. И даже усовестилась — при упоминании о тя-ю. Но сразу уступить не могла.

— Лучше бы мучились угрызениями совести из-за того, что так грубо обошлись со мной.

Ямура отлично понимал, что, когда виновата женщина, извиняться должен мужчина.

— Простите. Быть таким резким меня заставило беспокойство за вас.

Элен смилостивилась окончательно, кинула расческу в сумочку. Пунцовая бабочка заняла прежнее место в ее волосах. Инспектор вновь вынужден был отвернуться, чтобы скрыть улыбку.

— Я не меньше вашего хочу, чтобы преступник был пойман, — заявила Элен.

— Тогда отвечайте на мои вопросы. Куда отправились Эндо с Патрицией?

— Не знаю, — ответила Элен после секундной паузы.

Он ударил кулаком по парапету:

— Начнем сначала?

— Но я действительно не знаю: — Элен старалась изобразить полнейшую искренность. — И почему вас так занимает Эндо?

— Уходя от слежки, он перехитрил профессионалов.

— Какие же это профессионалы, если их можно перехитрить? — вкрадчиво осведомилась Элен.

Ямура предпочел не обсуждать данную тему.

— Полагаю, именно он помог вашей подруге скрыться от преследования, а не наоборот.

Элен не могла удержаться:

— Итак, объект наблюдения потерян. Чем же вы теперь осчастливите начальство? Счетом за отель?

— Вижу, вас радуют мои неприятности.

— Что вы, я исполнена сочувствия.

— Тогда сообщите, куда… Дайте хотя бы адрес Эндо!

Теперь Элен не пришлось лукавить.

— Я не знаю, где он живет!

— У вас нет ни его адреса, ни телефона? Как же ваша подруга разыскала Эндо после войны?

— Они случайно встретились в океанарии.

Инспектор понимающе кивнул:

— Так же случайно, как и сегодня?

— Вы что, мне не верите? — вскипела Элен.

— А вы сами себе верите?

— Зачем же вы спрашиваете, если заранее убеждены, что я солгу?! — продолжала возмущаться Элен.

Инспектор побарабанил пальцами по парапету.

— Когда вы впервые встретились с Эндо?

— Неделю назад.

— Именно в этот вечер ограбили коллекционера.

— Не вижу связи, — отрезала Элен.

Ямура уперся в нее взглядом.

— Эндо собирался уйти в плавание?

— Да.

— При следующей встрече сообщил, что уволился с корабля?

— Да.

— Чем объяснил свое решение?

— Чем? Чувствами к Патриции, разумеется…

Отвечая, Элен вдруг вспомнила, что Эндо ничего не объяснил, ограничился намеком. Ей было угодно расшифровать намек как нежелание Эндо расставаться с Патрицией.

— Когда вы встретились с ним вторично?

— Спустя двое суток. Возвращалась из Цуаня…

— То есть на следующую ночь после убийства тя-ю?

— Да. Послушайте, инспектор, — не выдержала Элен, — в океанарии Эндо прикасался к стеклу, а в доме тя-ю должны были остаться отпечатки пальцев убийцы…

— Преступник был в перчатках.

Наступила пауза. Ямура посмотрел на часы и скривился.

— Возвращаемся в отель.

Всю дорогу инспектор угрюмо молчал. Элен принципиально не разжимала губ и смотрела в окно. К дверям отеля Ямура подъезжать не стал, остановил машину на противоположной стороне площади. Элен, не дожидаясь помощи, сама распахнула дверцу.

— Подождите-ка. — Ямура удержал ее за руку, крепко сдавил запястье. — Сидите в своем номере и никуда не высовывайтесь. Ясно?

Не удостоив его ответом, Элен высвободила руку и торопливо направилась прочь.

 

Элен приняла ванну и, презрев указание Ямуры — безвылазно сидеть в номере, спустилась в ресторан. За соседним столиком обедал один из детективов. Второй, по всей видимости, остался присматривать за опустевшим номером.

Усаживаясь за стол, Элен от всей души огорчалась, что рядом нет Патриции. Отведав первое блюдо, пожалела об этом еще больше и обратилась к отсутствующей подруге с прочувствованной речью: «Ты уверяла, что равного этому кушанью не найти. А по мне — ничего особенного. Зато соус, к которому ты отнеслась столь прохладно, выше всяких похвал». Начав таким образом беседу, Элен продолжила ее рассуждениями о том, что Патриция, конечно, уже достигла мыса Цуна и поговорила с бывшим владельцем чайника. Не удержалась от упрека: «Тебе хорошо, а я умираю от любопытства. Сообщил Тэ-Ню что-нибудь новенькое или съездили впустую? — Тут Элен слегка улыбнулась. — Надеюсь, тебя-то в любом случае не разочаровала поездка с приятным спутником».

Официант косился на пустующее кресло, не в силах отделаться от ощущения, что обслуживает двоих. Судя по мимике и жестам, блондинка вела оживленный разговор. Только с кем? Этот вопрос занимал не одного официанта. Заинтересовался и детектив. Перехватив любопытные взгляды, Элен приняла строгий вид, украдкой подмигнула Патриции и позволила дорогой подруге растаять в воздухе. После чего, к разочарованию и официанта и детектива, завершила трапезу в гробовом молчании.

Затем Элен поднялась в номер и измерила себе талию. Патриция уверяла, что не знает лучшего способа испортить настроение, и Элен немедленно убедилась в правоте ее слов. Торопясь уверить себя, что ошиблась, Элен выдохнула и повторила попытку. Результат оказался неутешительным. Отныне все речи о благе умеренности, сочиненные для Патриции, можно было произносить, стоя перед зеркалом.

Элен мрачно изучала свое отражение, когда в дверь требовательно и нетерпеливо постучали.

Убийца! Это мог быть только он. Элен ждала его появления всю вторую половину дня — с той минуты, как рассталась с инспектором. Ждала, невольно прислушиваясь к шагам в коридоре, присматриваясь к постояльцам отеля.

Элен сделала шаг в сторону, не отрывая взгляда от зеркала. Надо же было преступнику явиться именно теперь, когда ее одолевают заботы поважнее!

В дверь забарабанили кулаком. Элен слегка улыбнулась и вновь посмотрела в зеркало, но уже совершенно с иным выражением. Так настырно ломиться в номер мог только один человек. И в этом наряде он ее еще не видел.

Дверь сотрясалась от равномерных ударов. «Нет, я, конечно, понимаю, что со мной трудно расстаться, но это уже нахальство». Элен намеренно выждала несколько минут и только после этого отворила. Оттолкнув ее с дороги, в комнату ворвался инспектор Ямура. Элен так растерялась от его грубости, что не могла решить: влепить пощечину или устроить скандал. Инспектор вошел, с силой захлопнул дверь и запер на ключ.

— Пожизненное заключение, — предположила Элен. — Не меньше.

Инспектор стоял перед ней, сжимая и разжимая кулаки. Элен не единожды видела, как Ямура злится, но чтобы лицо его дышало таким гневом, наблюдала впервые. И впервые почувствовала, что полыхающий в нем огонь может не только согреть, но и опалить.

«В чем дело, инспектор?!» — хотела вскричать Элен так удававшимся ей тоном величественного недоумения, но вместо этого попятилась и села на диван.

— Патриция?..

— Куда они поехали? Ну, быстро!

Теперь Элен не медлила ни секунды.

— На мыс Цуна. К человеку по имени Тэ-Ню Кой. Это бывший владелец чайника.

Ямура подошел к телефону, сказал несколько слов, швырнул трубку и обернулся к Элен. Та уже успела несколько успокоиться. Понимала: если Ямура до сих пор разыскивает исчезнувшую парочку, значит, трупа Патриции он не обнаружил.

— Допрыгались, — зло сказал инспектор.

— Что с Патрицией?

— Неизвестно.

— Тогда почему… Вам удалось узнать что-нибудь об Эндо?

Инспектор усмехнулся, воздавая должное ее реакции.

— Эндо Рияма ходил штурманом на шхуне «Рисэй», не так ли?

— Я уже говорила, что не знаю, — раздраженно ответила Элен.

— Да?! — заорал он. — Вы уверяли, что не подозреваете, куда они подевались! Сначала своим враньем помогаете убийце скрыться. А теперь способствуете новому преступлению?!

Элен не стала требовать, чтобы инспектор сбавил тон.

Ямура вытащил из кармана фотографию и протянул ей. Со снимка на Элен смотрело совершенно незнакомое лицо. Элен пожала плечами и отдала карточку обратно.

— Эндо, как всегда, на себя не похож.

Никогда еще Элен не видела у тайанцев таких круглых глаз, какие стали у инспектора.

— Хотите сказать, что узнаете в этом человеке Эндо? — заплетающимся языком выговорил инспектор.

— Нет, не узнаю. Он здесь в рубашке, а не в свитере.

Инспектор пошарил позади себя рукой, пододвинул кресло и сел.

— В каком свитере?

— В бежевом, — доброжелательно пояснила Элен. — Крупной вязки.

— При чем тут свитер?

— Я всегда определяла его по свитеру. У Эндо столько лиц.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — Инспектор от гнева стал пунцовым. — Не видите, что это совсем другой человек? Он же в два раза старше вашего Эндо! Вдобавок — уроженец побережья, тогда как Эндо — северянин.

— Хорошо, — мирно согласилась Элен. — Я не спорю. Кто же это?

— Эндо Рияма.

Элен посмотрела на инспектора с сочувствием.

— У вас, наверное, был трудный день.

Инспектор хлопнул обеими ладонями по подлокотникам кресла и вскочил на ноги.

— Это настоящий Эндо Рияма. Тогда как ваш проходимец — неизвестно кто. Он только воспользовался именем и биографией. А настоящий Эндо сейчас в плавании. Штурманом на «Рисэй».

— Совпадение исключено?

Ямура отмахнулся. Элен обхватила руками плечи, склонила голову, пытаясь осмыслить услышанное. Патриция… Патриция уехала с проходимцем, в которого влюблена, которому полностью доверяет. И теперь целиком в его власти. Кто такой этот Эндо? Чего добивается? Ясно одно: человек, скрывающийся под чужим именем, замышляет недоброе.

Резко зазвонил телефон. Инспектор снял трубку, выслушал сообщение и мрачно повернулся к Элен:

— К Тэ-Ню никто не приезжал.

Элен выпрямилась. Это она виновата. Отпустила Патрицию с Эндо. А ведь было, было в нем что-то настораживающее! На вопросы отвечал уклончиво или молчал — да не просто, а так, словно перед чужим носом дверь захлопывал. Элен сцепила руки в замок; кончики пальцев побелели.

Ямура с минуту наблюдал за ней. Потом сказал:

— Я распорядился не снимать наблюдения с дома Тэ-Ню.

— Что же дальше?

— Будем искать по дороге на мыс Цуна. Или… — Он остро глянул на нее. — Может, подскажете, куда они подевались?

— Не знаю, не знаю, не знаю, — трижды повторила Элен, раскачиваясь из стороны в сторону. — Машина взята напрокат, документы фальшивые. Попробуй отыщи…

Ямура успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Послушайте… Кто настаивал на поездке к Тэ-Ню? Эндо или ваша подруга?

Элен вскинула голову.

— Эндо.

— Тогда они непременно доберутся до мыса Цуна. — Ямура ободряюще кивнул ей.

Элен перевела дыхание. Вместе со спокойствием к ней вернулась способность мыслить.

— Инспектор, ваши детективы наверняка успели заснять Эндо в океанарии. Покажите фотографию торговцу. В лавку заходил мужчина, интересовавшийся чайником. Торговец должен был его запомнить.

— Уже показали, — ответил Ямура.

Элен резко подалась вперед.

— Ну?!

— Торговец его не признал. Но преступник мог действовать и через подставное лицо.

— Инспектор! — вскричала Элен, пораженная внезапно пришедшей в голову мыслью и тем, что мысль эта не возникла раньше. — Вспомните, под именем Эндо Риямы этот человек работал на раскопках еще до войны, когда о чайнике и слуха не было!

Лицо инспектора приняло вдруг характерное выражение напряженного внимания. Элен скрестила руки на груди.

— Выкладывайте, — тихо сказала она. — Вы что-то заподозрили еще в музее, когда рассказывали о Фарфоровом городе.

— Вам бы в полиции работать, — с усмешкой заметил Ямура. — Да. Заподозрил. Еще до войны проводилось расследование… Арестовали несколько человек, продававших иностранцам…

— Предметы — прямиком из раскопа? — перебила Элен.

— Да. Думали, удалось выловить всю цепочку. Выходит, не всю.

На лице Элен появилась гримаса крайнего отвращения. Патриция надышаться не могла на каждый черепок, попадавший к ней в руки. В любом камешке ей чудилось прикосновение вечности. И умудрилась нарваться на человека, готового распродавать эту вечность оптом и в розницу.

— Похоже, — медленно проговорила Элен. — Похоже.

Поднялась, прошлась по комнате. Руки и ноги уже не дрожали. Эндо, конечно, поганец, но никакой опасности Патриции не грозит.

— Она нужна Эндо как эксперт. Вероятно, услышав историю с чайником, он заинтересовался и теперь рассчитывает перехватить у преступника сокровище.

— Тогда он должен торопиться к Тэ-Ню. Надеюсь, никакой аварии по дороге…

Элен вскочила на ноги.

— Вам доставляет удовольствие меня пугать?!

— Сидите в номере, не высовываясь. Если Эндо не убийца, то настоящий убийца вот-вот появится.

Смерив Элен многозначительным взглядом, Ямура направился к двери. Элен молча смотрела ему вслед. Едва инспектор переступил порог, Элен поняла, куда подевались Эндо с Патрицией и почему не добрались до Тэ-Ню. По счастью, дверь за инспектором захлопнулась. Ямура уже не мог прочесть по лицу Элен ее догадки.

 

Элен выбила пальцами дробь по телефонному столику. Патриция с Эндо в домике на сваях, это ясно. Дорогая подруга уединилась с проходимцем, даже имени которого не знает. Только у Патриции могло достать ума на такое!

Элен посмотрела на часы. Четверть десятого. Теперь главное — решить, что делать. Оставить все, как есть, в надежде, что не завтра, так послезавтра Патриция с Эндо доберутся до мыса Цуна и окажутся под присмотром полицейских? Пожалуй, она так бы и поступила, будь Эндо Рияма — Эндо Рияма. Но оставить Патрицию на сутки или более того в компании с субъектом, о котором известно лишь то, что он выдает себя за другого… Нет, нет и нет.

Элен снова взглянула на часы, пересчитала наличные деньги, переоделась, накинула плащ — за окнами безостановочно барабанил дождь — и взяла сумочку. Шагнула было к двери, затем остановилась и призадумалась. Привести за собой эскорт полицейских? Чтобы Эндо арестовали на глазах у влюбленной Патриции? И чтобы на этом закончилась ее, Элен, дружба с Патрицией? Нет уж. Пусть инспектор Ямура самостоятельно ловит преступника. Она не обязана делать это за него. Эндо не убийца, значит, ее долг предупредить Патрицию — и только.

А возмездие… Элен злорадно усмехнулась. Эндо от возмездия не уйдет. Скоро будет мечтать о том, чтобы оказаться в тишине и уединении тюремной камеры. Патриция очень кроткая — до тех пор, пока по-настоящему не разъярится. А если что и способно ее разъярить, так это покушение на тайанские святыни. Человек, готовый продать сокровища Фарфорового города, покажется ей немногим милее пилотов генерала Паркера!

Элен сбросила плащ, положила на пуф, стоящий возле двери. Под плащ спрятала сумочку и вышла из номера. Сойдя в холл, постояла, словно в раздумье, затем опустилась в кресло и принялась листать журналы, всем видом выдавая тревожную озабоченность и то и дело поглядывая на входную дверь. Через некоторое время один из молодых людей, разговаривавших с портье, подсел к ее столику и тоже развернул журнал.

— Что-нибудь случилось? — спросил он вполголоса.

— Пожалуйста, поднимитесь вместе с напарником ко мне в номер, — прошептала Элен.

Небрежно отбросила журнал, встала и направилась в бар. Вернувшись в свой номер через десять минут, Элен обнаружила там лишь одного телохранителя. Спустя минуту раздался осторожный стук в дверь, и на пороге появился второй. Элен мысленно похвалила себя за то, что не вздумала бежать прямо из бара. Один из детективов все-таки следовал за ней по пятам.

— Что случилось? — повторил детектив, подходивший к ней в холле.

И тут Элен дала волю своему актерскому темпераменту. Сцепила руки в замок и подняла над головой, повторяя жест древних мучениц. Потом залилась слезами. Полицейские молча переглянулись и попытались добиться более вразумительных объяснений. Элен снизошла до того, что присоединила к слезам всхлипывания и бессвязные восклицания, ничуть не опасаясь, что полицейские, при их знании французского языка, сумеют ее понять.

Детективы снова посмотрели друг на друга — с видом мрачной обреченности. Похоже, они, как и все восточные мужчины, не придерживались особо высокого мнения о женщинах. Элен стократно укрепила их в подобных взглядах. Первый детектив усадил ее в кресло. Сам присел на краешек стола, твердо решив досмотреть представление до конца. Второй — подал стакан воды. Элен дрожащей рукой приняла стакан и тут же вскочила на ноги, да так порывисто, что окатила водой благодетеля. Тот выхватил платок и принялся вытирать рубашку. Элен отпила глоток, расплескала на пол остаток и без сил повалилась в кресло. Полицейский сунул в карман мокрый платок и отчетливо произнес что-то по-тайански. Элен не стала требовать перевода. Протянула руку и трясущимся пальцем указала на балконную дверь.

Полицейские разом подобрались. Тот, что был в мокрой рубашке, быстро сунул руку в карман и шагнул к балконной двери. Второй повторил его действия. Первый взялся за ручку двери. Второй прижался к стене. Первый рывком распахнул дверь и выскочил на балкон. Следом вылетел напарник.

В одно мгновение Элен взвилась с кресла, захлопнула балконную дверь и заперла на задвижку. В следующую секунду она схватила плащ и сумочку и вылетела из номера. Поворачивая ключ в замке, услышала, как зазвенело выбитое стекло. Прежде чем детективы успели отпереть дверь номера и выбраться в коридор, Элен была уже на лестнице черного хода. Она летела, едва касаясь перил, молясь об одном — только бы не подвернуть ногу! Один из детективов кинулся к лифтам, второй помчался вниз по парадной лестнице. Элен выбежала из отеля и вскочила в открытую дверь первого попавшегося автобуса. Автобус закрыл дверцы и тронулся с места. Элен улыбнулась, вытерла попавшие на лицо дождевые капли и заработала локтями, проталкиваясь в середину салона. Навстречу ей пробирался кондуктор.

— Вокзал? — спросила Элен по-французски.

Кондуктор, мешая тайанские слова с французскими, принялся объяснять, что она едет в другую сторону. Учтиво предложил остановить автобус. Элен хотела протестующе замахать руками, но руки ее были плотно прижаты к телу, поэтому она лишь замотала головой. Кондуктор решил, что она не поняла, и сделал попытку вернуться к кабине водителя. Автобус уже огибал площадь, и Элен увидела у входа в отель мечущихся в растерянности детективов.

Представила, как попадет с подножки автобуса прямо к ним в объятия.

По счастью, кондуктор чересчур медленно пробирался вперед. Не слушая возражений Элен, одержимый желанием помочь, он принялся просить пассажиров, стоявших возле передней дверцы, постучать водителю. Пассажиры крайне оживились, узнав, что кто-то нуждается в их услугах. «Нашли жертву! — думала Элен, отчаянно сопротивляясь попытке ее высадить. — Здесь столько желающих делать добрые дела, что не хватает объектов для приложения сил». Пассажиры не успокоились до тех пор, пока не вытолкнули Элен из автобуса. Вытолкнули в переднюю дверцу, и Элен — прежде чем детективы успели ее заметить — юркнула в заднюю. Автобус отчалил. Элен осторожно выглянула в окно и увидела детективов, топтавшихся на месте. На лицах обоих было написано: «Что скажет инспектор Ямура?»

Элен повернулась и увидела кондуктора. На его лице отражалось сомнение в собственном знании французского языка. Когда, через две остановки, Элен снова начала расспрашивать о вокзале, то посмотреть в глаза кондуктору уже не решилась. Выходя из автобуса, чувствовала его взгляд и опасалась, что плащ на спине начнет дымиться.

 

Патриция проснулась внезапно, так, будто ее позвали, и сразу попыталась сесть, но это ей не удалось. Какая-то тяжесть придавила ноги. От неудобной позы затекла спина и онемел бок. Патриция провела ладонью по лицу, пытаясь сообразить, где находится и почему у нее ломит все тело. Открыть глаза была еще не в силах. Сиденье под ней мягко покачивалось, и наконец Патриция вспомнила, что задремала на заднем сиденье автомобиля в обнимку с Синь-эй. Вероятно, крепко заснувшая девочка сползла к ней на колени.

Патриция с трудом разлепила веки и встретилась взглядом с Эндо, смотревшим в автомобильное зеркало.

— Устали? — мягко спросил он. — Скоро приедем.

Патриция осторожно переложила Синь-эй на сиденье и села. Потянулась, разминая затекшие руки и ноги. По стеклам барабанил дождь, на дороге поблескивали лужи, и Патриция вспомнила, что дождь преследовал их с самого выезда из столицы. Впереди показались домики рыбачьей деревушки, и Патриция облегченно вздохнула: эту дорогу они одолели трижды. Она видела, что и Эндо, проведший девять часов за рулем, устал. Наклонилась и обхватила его за шею, прижалась щекой к шершавому вороту свитера. Обняла крепко-крепко. Судя по улыбке Эндо, выбрала самый удачный момент — как раз на повороте.

Вопреки усилиям Патриции они не съехали в канаву, а свернули на фунтовую дорогу. На первой же колдобине машину сильно тряхнуло. Патриция разжала руки и откинулась назад, а Синь-эй проснулась.

— Мы дома? — спросила она.

— Дома, — сказала Патриция. — Бабушка встречает тебя.

У ступеней одного из домиков стояла седоволосая женщина в длинном монашеском одеянии. Синь-эй сразу оживилась и принялась стучать по стеклу. Больше всего она досадовала в тот миг, что соседские мальчики уже спят и не видят, как ее, Синь-эй, подвозят на автомобиле к самому порогу дома. Эндо вышел из машины и распахнул дверцу, помогая выбраться Патриции и Синь-эй. Девчушка кинулась бабушке на шею. Монахиня тотчас пресекла бурные излияния восторга, отстранила внучку и принялась кланяться гостям.

— Просто не знаю, как благодарить вас. Мне, недостойной, совестно принимать такие знаки внимания. Не нахожу себе места оттого, что была вынуждена обременить вас. Бесспорно, у молодых людей есть свои важные занятия.

Патриция не была уверена, что сможет ответить, как должно, а потому предоставила говорить Эндо.

— Поверьте, для нас было большой радостью услужить вам. Зачем девочке томиться в городе? К тому же мы обязаны вам многим больше. Синь-эй привозила свежую рыбу и свежие новости. Что в сравнении с этим пустяковая поездка в столицу?

Монахиня заметила, что съездить лишний раз в столицу — не пустяк. Эндо, разумеется, принялся уверять ее в обратном. А Патриция, у которой подкашивались ноги, терпеливо стояла рядом и улыбалась, понимая, что прервать такой поток любезностей не способен был бы даже инспектор Ямура. Вспомнив об инспекторе, Патриция от всей души понадеялась, что ему не придет в голову разыскивать их в этой деревушке.

Наконец монахиня предложила гостям войти в дом. Патриция посмотрела на Эндо, тот едва заметно кивнул. Оба прекрасно понимали, что путешествие на мыс Цуна откладывается. Отвергнуть гостеприимство людей, считающих себя обязанными, вТайане совершенно немыслимо. Это грубость, сравнимая лишь с ежеминутным поглядыванием на часы.

Тут Патриция снова подумала об инспекторе. Как Ямура поступил, узнав об их исчезновении? Бесспорно, для начала — запер Элен в номере отеля. А потом? Неужели решил допросить профессора Шеня? Патриция пришла в ужас. Напористый, дерзкий, самоуверенный полицейский — и старомодный, церемонный профессор… Что он подумает, что скажет?! Впрочем, профессор Шень, кажется, за всю жизнь ни о ком дурного слова не сказал. Вероятно, и в данном случае его порицание прозвучит весьма мягко: «Что поделать, жители столицы вынуждены общаться с иностранцами и постепенно усваивать их манеры… точнее, полное отсутствие таковых».

Войдя в дом, Патриция с Эндо заняли предложенные им места на циновке, монахиня проворно отгородила ширмой угол комнаты и увела зевавшую во весь рот внучку. Уложила досыпать. Торопливо собрала нехитрое угощение. Стола не было, и монахиня несколько раз беспокойно осведомилась, будет ли удобно гостье. Патриция заверила, что достаточно долго прожила в Тайане. Успела местные обычаи не только узнать, но и полюбить. За подтверждением обратилась к Эндо, и он тотчас поведал, как после первого дня на раскопках она мужественно присоединилась в вечерний час к танцующим, хотя от усталости едва могла пошевелиться. Патриция, давно позабывшая этот случай, улыбалась, счастливая, что Эндо помнит. Только после его слов представила, как кто-то громко хлопал в ладоши, отбивая ритм. Шумел ветер, мягко пружинила трава под ногами…

— Это было прекрасно, — сказала она. — Звездное небо, редкие стволы бамбука и танцующие фигуры.

Монахиня одобрительно качнула головой.

— Мы с мужем тоже всю жизнь смотрели на мир одними глазами.

Патриция неожиданно смутилась и, чтобы скрыть это, принялась оглядывать дом. Собственно, оглядывать было нечего — голые стены. Патриция не сомневалась: из всех богатств здесь найдутся разве что циновки, кухонная утварь да одежда хозяев — по одной паре на смену. Как не сомневалась и в том, что попала в один из самых жизнерадостных домов округи. Достаточно было вспомнить веселый смех Синь-эй и блестящие глаза ее деда. Жаль, что старик занемог. Патриция невольно склонила голову, понимая, как должна тревожиться монахиня о здоровье бывшего супруга. Болтушка Синь-эй уверяет, что ничего страшного не случилось. Но все же старик в больнице. А внучка может просто не знать всей правды.

Бабушка Синь-эй усиленно потчевала гостей рыбой и рисом, но ни Патриции, ни Эндо есть не хотелось — от усталости. Зато оба мечтали о кружке горячего чая. Патриция попыталась вспомнить строки поэмы, посвященные чаю. Госпожа Ота упоминала о существовании трехсот шестидесяти сортов (с тех пор их стало намного больше). Патриция чувствовала себя так плохо, что никак не могла воспроизвести в памяти главу, начинавшуюся словами: «Нежный душистый листок…» И ужасно на себя злилась. Позабыла главу о чае, позабыла описание священнодействия! Глоток чая ранним росистым утром так же не похож на глоток чая душным знойным вечером, как не похож умилительный лепет младенца на мудрую речь старика.

Патриция с трудом удерживалась от того, чтобы не вернуться в машину за томиком стихов госпожи Ота. С трудом обуздала нетерпение, сообразив, что в машине лежит отвратительный английский перевод. А перевод несравнимо более изящный, французский, она умудрилась оставить в домике на сваях еще в тот злосчастный вечер, когда инспектор Ямура увозил их с Элен в столицу. Во время бегства из океанария рассказала об этом Эндо, и он предложил заехать за книгой по пути на мыс Цуна. Но до домика на сваях они добраться не успели. В рыбачьей деревушке царил переполох. Выяснилось, что утром дедушка Синь-эй неожиданно занемог и был увезен в городскую больницу. Каждый из соседей хотел забрать к себе проливавшую слезы внучку. Синь-эй, однако, умоляла, чтобы ее отправили в столицу, к тете — тогда она сможет навестить дедушку. Рыдала до тех пор, пока соседи не посадили ее в автобус.

Не успел автобус отъехать, как в деревню, следуя обычными монашескими тропами, забрела бабушка Синь-эй. И тут уж односельчанам досталось от нее сполна. Недаром в Тайане поговаривают, что никто не умеет так браниться, как кроткие монахини. Почтенная старушка довела до сведения заботливых соседей, что именно о них думает. Надо же было сообразить — отослать девочку в город, да еще в семью, где имеется двенадцать детей, пятеро из которых приемные! Конечно, где двенадцать детей, там найдется место и тринадцатой, но Синь-эй привыкла к просторам. Запереть ее в городской квартире — все равно что дельфина посадить в садок для мальков.

Патриция, слушая монахиню и вспоминая черноглазую попрыгунью, не могла не признать справедливости упреков. Переглянулась с Эндо. В один голос они вызвались съездить в столицу и вызволить маленькую узницу. Предложение было встречено с восторгом не столько монахиней, которой неловко было затруднять незнакомых людей, сколько ополоумевшими от радости соседями. Эндо с Патрицией вернулись в столицу. Разыскали родственников Синь-эй. Сама беглянка уже успела повидать дедушку в больнице и чуточку успокоиться. Услышав же, что в деревне ее дожидается бабушка и что возвращаться предстоит на машине, не устояла перед двойным соблазном и начала проситься домой. Эндо с Патрицией вежливо отклонили предложение переночевать на полу в обществе тринадцати сорванцов и отбыли обратно в деревню.

— Горным ключом вскипает вода…

Патриция вздрогнула, услышав слова, которые так долго и тщетно пыталась вспомнить. Какое счастье — говорить с людьми на одном языке! Читая строку из поэмы — знать, что ее подхватят. Не одной биться над вопросами, тревожившими еще госпожу Ота. Как приблизить к себе достойнейшего из людей? Как любить опустошенную землю, не позволяя забыть то прекрасное, что было на ней? Пробегать мимо таких вопросов — все равно что пробегать мимо собственной жизни.

Патриция смотрела на монахиню, радуясь, что может найти понимание не только с кем-то одним, очень близким, но и с малознакомыми людьми.

— Горным ключом вскипает вода, — повторила бабушка Синь-эй, заваривая чай.

Наступило долгое молчание, которое Эндо с Патрицией осмелились нарушить, лишь отпив по глотку. Оба вспомнили Элен за столом у профессора Шеня и невольно заулыбались. Затем должным образом порассуждали о достоинствах чая, в особенности — предложенного сорта.

— Чайный куст — священное растение, — неторопливо заговорила монахиня, обращаясь к Патриции. — Госпожа Ота посвятила церемонии чаепития несколько стихов. Она умела видеть великое — в малом и пробуждать в людях любовь к тому, что любила сама. Так, человек, безразличный к сорту «Ветер заката», прочитав строчки о запахе пыли и меда, не сможет не предпочесть этот сорт остальным.

— Как равнодушный к пению цикад не сможет не слушать их ночи напролет, заглянув в главу о «Звенящей усладе лета», — подхватила Патриция.

— Я вижу, вы читали поэму сердцем, — улыбнулась монахиня.

Неизвестно, кому эта похвала доставила больше удовольствия: Патриции или Эндо, не сводившему с нее взгляда.

— Мало кому удается прочесть поэму так, как ее прочел Ю-Чжан, — ответила Патриция.

Монахиня улыбнулась одними глазами.

— Да, он прочел поэму и приказал возвести Фарфоровый город. И все же не один Ю-Чжан посвятил жизнь прославлению памяти госпожи Ота. Более двух столетий монахи местного монастыря ухаживают за чайными кустами. Здесь ровно триста шестьдесят сортов — именно столько было известно во времена госпожи Ота. Поэтому к церемонии чаепития в монастыре особенное отношение. На протяжении многих лет монахи собирали сказки, легенды, истории, связанные как с чайными кустами, так и с предметами, необходимыми для чаепития. Об одних котелках для воды существует более сотни сказаний. А уж о коробочках для хранения чая и о самих чайниках…

Патриция непроизвольно схватила Эндо за руку. Он выпрямился. И уже не казался ни измотанным, ни усталым. Наклонившись вперед, посмотрел монахине в глаза — напряженно, цепко.

— Легенды о чайниках?..

Патриция чувствовала, что начинает дрожать, как в лихорадке. Неужели благодаря случайности они нашли то, что так долго искали? Глаза Эндо сухо заблестели, от него словно огнем дохнуло.

Монахиня чинно сложила руки на коленях, стараясь не замечать волнения гостей — это было бы невежливо.

— Вы щедро вознаградили нас за поездку в столицу, — сказал Эндо. — Ради такого рассказа стоило бы пересечь всю страну.

— Не придавайте слишком большого значения словам старой женщины. Вам нужно уезжать, а я отнимаю время болтовней. Простите. — Монахиня поклонилась.

— Мы не устали, но должны торопиться…

Эндо не договорил. Монахиня поняла его и без слов. Поднялась, раздвинула перегородки. Дождь кончился, тучи разошлись, в лунном свете поблескивали мокрые ступени террасы.

— Ворота монастыря запирают на закате, — объяснила монахиня.

Патриция, стиснув руки, повернулась к Эндо: неужели придется ждать утра?

— Не впускают даже паломников? — спросил Эндо.

— Впускают. Но…

— Мы не похожи на паломников, — перебил Эндо. — Не нуждаемся в пище и крове. И все же попробуем постучаться…

Монахиня выслушала его, опустив ресницы. Вероятно, почувствовала: если ворота монастыря не распахнутся, этот человек пройдет насквозь. После минутной паузы сказала:

— Я дам вам письмо к племяннику. Он настоятель монастыря.

Теперь пришла очередь Эндо и Патриции — низко кланяться.

 

Монахиня извинилась, что не может сама проводить гостей, и, не слушая возражений, разбудила внучку. Сонная девчушка терла руками глаза и похныкивала, жалуясь на усталость. Но едва услышала о предстоящей прогулке, как принялась скакать на одной ножке. Она охотно поднимется на гору Синь-эй. Иностранка не забыла, что гора носит это имя? «Синь-эй» — «ранняя пташка».

С каждой минутой девочка радовалась все больше. По утрам она относила в монастырь рыбу, но ни разу не ступала за ворота ночью. Это должно быть ужасно интересно и ужасно страшно! Она увидит колокол, под которым основатель монастыря прятался от злых духов. Говорят, по ночам этот колокол сам издает слабый звон. Тот, кто его услышит, узнает свою судьбу. А еще говорят, что…

Бабушка строго взглянула на внучку, и Синь-эй умолкла. Затем ей пришлось выслушать тысячу наставлений, как себя вести. Заметно приуныв, девчушка поплелась вперед, за ней последовали Эндо с Патрицией. Монахиня, стоя на пороге дома, провожала взглядом удаляющиеся огоньки фонариков.

Дорога к монастырю начиналась прямо за последним домом. Синь-эй постепенно развеселилась и вприпрыжку помчалась вперед. В одно мгновение скрылась за деревьями. После предостерегающего возгласа Патриции вернулась и целую минуту старалась сдерживать шаг. Потом не выдержала и снова убежала. Патриция понимала, что девчушка знает на тропинке каждый корень и поворот, но продолжала тревожно окликать ее. Видя беспокойство Патриции, Эндо нагнал девочку. Та охотно ухватила его за руку и принялась выделывать самые невероятные прыжки. По счастью, тропа была широкая, утоптанная, поднималась полого. Сквозь кроны сосен просвечивало звездное небо. Захлопали крылья, мелькнула черная тень — ночная птица, потревоженная светом фонариков и звуком шагов, поднялась с ветки, полетела низко над лесом.

Патриция недолго наслаждалась тишиной. Синь-эй, устав прыгать, начала болтать без умолку. Рассказывала, что два дня назад видела жука, вот этакого, с кулак, а еще раньше нашла на земле пустое птичье гнездо — птенцы давно оперились и вылетели.

Тропинка круто пошла вверх, корни образовали подобие лестницы. Потом начались настоящие ступени.

— Здесь триста шестьдесят ступеней, — сообщила Синь-эй, слегка запыхавшись. — По количеству сортов чая.

Патриция, останавливаясь передохнуть, подумала, что это восхождение стоит запомнить — на случай, если решится побывать в древнейшем святилище Тайана. Ведь к нему вела лестница в тысячу ступеней.

Ворота монастыря были заперты. Эндо решительно ударил в маленький колокол. Патриция неожиданно забеспокоилась, пропустят ли ее в библиотеку вместе с Эндо. Или придется дожидаться где-нибудь за ширмой, грызя ногти от нетерпения? В том, что Эндо попадет, куда пожелает, она нисколько не сомневалась.

Привратник, распахнувший створки, любезно поклонился.

— У нас письмо к настоятелю, — сказал Эндо.

Привратник поклонился вторично — к непередаваемому удовольствию Синь-эй, посчитавшей разговор завершенным. (Ей строго-настрого запрещено было вмешиваться в беседу взрослых.) Теперь же она с полным правом затараторила:

— Дедушка заболел, я ездила в город, и Ян-Тэй — это старшая, у нее еще семь братьев и четыре сестры — поставила мне синяк. — Синь-эй закатала рукав. — Нет, в темноте не видно, а бабушка пока будет жить в нашем доме…

По мнению Патриции, из этого сбивчивого рассказа привратник мог заключить, что гости намерены отдать Синь-эй на попечение в монастырь — как и дюжину ее родственников. Но привратник был знаком с Синь-эй не первый день. Ничуть не обеспокоившись, он вызвал другого монаха, которому попытался передать письмо. Подошедший человек на вид был немногим старше девочки и улыбался от уха до уха. Патриция предположила, что это двоюродный брат Синь-эй, о котором та однажды упоминала.

Синь-эй издала вопль восторга и кинулась навстречу, но поскользнулась на влажной траве и, вместо того чтобы повиснуть у брата на шее, угодила ему головой в живот.

Минута встречи потеряла всякую торжественность. Брат Синь-эй поднялся с земли и отряхнулся. Привратник объяснил, что гости просят вручить настоятелю письмо. Тотчас приняв чопорный вид, молодой человек предложил обождать и отправился с письмом к настоятелю.

Пока длилось ожидание, сконфуженная девочка потирала ушибленную коленку, стараясь делать это как можно незаметнее. Украдкой поглядывала на Эндо с Патрицией. К радости Синь-эй, оба рассматривали храм.

На фоне звездного неба темнела покатая крыша с загнутыми кверху углами. На макушке, напружинясь, словно перед прыжком, застыл какой-то зверь. Или птица? Патриция ясно различала очертания крыла.

— Это великий дракон, перенесший на гору праведного старца, основателя монастыря, — тихонько произнесла Синь-эй.

Патриция предположила, что храм построен на месте какого-то более древнего святилища. Легенда о праведном старце и небесном драконе уходила корнями в первое тысячелетие, а храм насчитывал немногим более трех сотен лет.

Синь-эй, уже опомнившись от смущения, осторожно тянула Патрицию за руку:

— Там колокол. Я хочу послушать…

Патрицию колокол не интересовал. Она мечтала об одном — как можно скорее оказаться в монастырской библиотеке, склониться над записями. От нетерпения едва не приплясывала на месте. Рядом стоял Эндо. Стоял спокойно и неподвижно, но Патриция чувствовала, что он ждет возвращения монаха во много раз напряженнее и нетерпеливее, чем она.

Синь-эй все настойчивее тянула в сторону. Патриция оглянулась на привратника, тот слегка кивнул, но знаком велел выключить фонарик. Вероятно, после определенного часа огни во дворе храма гасили. Патриция надеялась, что на жилые и служебные постройки это правило не распространяется. Помедлила, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. В тишине слышалось журчание воды — источники с чистой водой для омовения рук были при каждом храме.

Наконец Патриция последовала за Синь-эй по выложенной каменными плитками дорожке, пересекавшей небольшой замкнутый двор. Не пройдя и десяти шагов, Синь-эй свернула с дорожки и остановилась перед темной громадой. Благоговейно вздохнула. Патриция вытянула руку и ощутила холод металла.

— Хотите послушать? — шепотом спросила Синь-эй.

Патриция только головой покачала.

Синь-эй не решалась приникнуть ухом, боязливо касалась колокола пальцем и сразу отдергивала. Наконец, решившись, прижалась щекой и ухом, тихонько ойкнула от холода. Патриция затаенно улыбнулась, намереваясь украдкой постучать по колоколу. Синь-эй, словно прочтя ее мысли, вскинула голову и потребовала:

— Отойдите. А то взрослые всегда…

— Что — всегда? — засмеялась Патриция.

— Шутят.

Патриция послушно отступила на несколько шагов. Синь-эй кружила возле колокола, прикладываясь то одним ухом, то другим. Явно позабыла свои страхи и расшалилась вовсю.

— Пойдем, нам пора, — позвала Патриция.

— Последний раз, — пообещала Синь-эй, склоняясь к колоколу.

Застыла на целую минуту и вдруг, взвизгнув, отскочила.

— Услышала? — с легкой улыбкой спросила Патриция.

— Звон. Тоненький-тоненький.

Патриция ничего не произнесла, и девочка горячо зашептала:

— Правда-правда. Почему вы не верите?

— Верю, — успокоила ее Патриция.

Синь-эй таким ответом не удовольствовалась и продолжала настаивать, что слышала слабый звон. Совершенно убедила в этом — если не Патрицию, то себя.

— Доброе предзнаменование, — заявила Патриция, беря девочку за руку и поворачиваясь к колоколу спиной. Предположила: — Раздайся гром или гул, это, наверное, пророчило бы волнение, беду…

— Да-да, я слышала звон, тонкий звон, — пропела совершенно успокоенная Синь-эй. — Звон, звон, звон…

Патриция неожиданно развернулась, побежала назад и, не раздумывая, прижалась ухом к колоколу. Затихла, стараясь не дышать. И совершенно отчетливо различила два гулких удара. Отпрянула. Остановилась, растерянная, не зная, что делать, что думать.

— Где вы? — звала Синь-зй.

— Здесь, — отвечала Патриция, подбегая к девочке. — Показалось — обронила платок, а он у меня в кармане.

Она запыхалась, словно заново поднялась в гору. Синь-эй, занятая собственными переживаниями, не обратила на это внимания.

Брат Синь-эй уже ждал у ворот. Девчушка кинулась вперед, намереваясь рассказать о колоколе. Брат предусмотрительно выставил вперед руки, поймал ее на бегу, строго сказал:

— Останься здесь.

Синь-эй поняла, что поведать о колоколе придется привратнику. А привратник понял, что выслушать рассказ придется ему. Вид у обоих был невеселый.

Эндо с Патрицией, следуя за провожатым, прошли во внутренний двор. Здесь брат Синь-эй зажег фонарь. На мгновение Патриции почудилось, что они находятся за пределами монастыря — так густо росли вокруг сосны. Меж сосен вилась узкая тропинка, выложенная плотно подогнанными камнями. Эндо посветил фонариком в стороны. За деревьями угадывался ряд построек.

Патриция брела по тропе, глядя себе под ноги, пытаясь понять, слышала она звук колокола или нет. И если слышала, то что он сулит? Какие тревоги и беды могут ожидать теперь, когда рядом Эндо? Или ее обманул шум крови в ушах? Или разыграл кто-то из монахов, случайно оказавшийся рядом — невидимый в темноте?

Сосны расступились. В центре крохотной поляны возвышался двухэтажный павильон. Тропа вела к нему, крупными петлями обегая валуны. Поднявшись на ступени, брат Синь-эй позвонил в маленький колокольчик. Пояснил:

— Библиотека здесь.

Перегородки раздвинулись, на веранду хлынул поток света и появился худой высокий человек. Молча поклонился. Патриция с Эндо ответили на поклон и обернулись, в один голос благодаря проводника.

— Синь-эй… — начала Патриция.

Монах понял с полуслова.

— Отведу домой.

Попрощался и ушел. Человек, встречавший гостей на пороге, снова поклонился и молча повел их на второй этаж.

Высокие ширмы разгораживали зал. За ширмами лежали циновки и стояли низенькие столики, возле которых надо было сидеть на коленях.

Тихим и мягким голосом монах спросил:

— Вас интересуют легенды, посвященные чайной посуде?

— Только чайникам, — отрезал Эндо.

— Таких легенд более двухсот. Точнее, двести двадцать семь, — тихо и вежливо отвечал библиотекарь. — Предпочтете ознакомиться с древнейшими, потом перейти к более поздним — или наоборот?

Патриция растерянно посмотрела на Эндо. До этой минуты она не представляла, сколь сложную работу предстоит проделать. Как из двухсот с лишним легенд выделить нужную? Ведь они даже не знают хорошенько, что искать.

— Начнем с древнейших, — решительно заявил Эндо.

Монах поклонился, скрылся за ширмами и вскоре вернулся, бережно неся свитки. Патриция осторожно развернула первый. Эндо склонился над ее плечом.

— Читайте вслух. Это — по-старотайански. Я не понимаю.

— Чему же вы учились?.. — начала Патриция.

Эндо взглянул на нее в упор. Патриция запнулась.

— Ах, простите… Этот свиток нам не понадобится. История относится к тем временам, когда чай заваривали не в чайнике, а…

— Понятно, — перебил Эндо. — Фарфоровые чайники вошли в моду около двухсот лет назад. Это облегчает поиск.

Он снова объяснил библиотекарю, что требуется. Тот удалился, беззвучно ступая по циновкам, унося бесценные свитки. Патриция воспользовалась его отсутствием, чтобы встать и потянуться — от сидения на коленях ноги мгновенно затекли. Лицо Эндо осветилось улыбкой и вновь стало замкнутым, жестким. Вернулся библиотекарь.

— Когда чайник перевернули, на донышке выступил иероглиф власти. И все склонились, признав князя… — Патриция отложила свиток и принялась яростно тереть глаза. — Не похоже на разгадку. Разве что убийца задумал стать властелином мира… Какая рукопись по счету?

— Тридцать вторая.

— Сколько осталось?

— Сто тридцать девять, — терпеливо ответил Эндо: Патриция задавала этот вопрос после каждого прочитанного свитка.

— С каким восторгом я изучала бы их на досуге, — мечтательно произнесла Патриция. — Если бы не требовалось ловить убийцу.

Она несколько раз крепко зажмурилась — перед глазами плясали иероглифы.

— Итак, в чайнике хранится напиток бессмертия, из одного чайника можно напоить умирающее от жажды войско, с помощью чайника можно отличить врага от друга, утрата заколдованного чайника навлекает проклятие на весь род… Не остановиться ли на этой версии? Убийца нечаянно потерял чайник и теперь пытается отвести проклятие от своей семьи. Убедительно?

— Отдохните немного, — сказал Эндо, помогая ей подняться.

Патриция, морщась, потопталась на месте. Сначала она вовсе не чувствовала ног. Потом — словно в муравейник шагнула. Повиснув на Эндо, Патриция осторожно переступала с носка на пятку. Фыркнула, представив, как забавно выглядит. Подняла смеющиеся глаза на Эндо. И замерла, тотчас перестав чувствовать боль в ногах.

Эндо смотрел в окно. Смотрел не отрываясь. Потом бережно отвел руки цеплявшейся за него Патриции.

Она отступила на шаг и тоже взглянула в окно. За решетчатыми ставнями царил непроглядный мрак.

— Что? — шепотом спросила Патриция.

— Огонь. Кто-то разжег костер на Лисьей горе.

— Вы уверены, что это именно на Лисьей?

— Да. Гора Синь-эй немного выше. Будь сейчас светло, мы бы увидели крышу Павильона Зеленого Солнца.

Патриция приникла к самым ставням и наконец разглядела мерцающую огненную точку.

— Синь-эй сказала бы, что это оборотни.

— Мужчина и женщина в старинных одеяниях, — как бы про себя произнес Эндо, вспоминая рассказ Патриции.

— Хат-хен. «Сменившая кожу». Ин-Пэй. «Идущий рядом». Впрочем, это может быть и другой человек. Он, правда, огня не разжигал… — Патриция прикусила язык, сообразив, что проговорилась.

Эндо стремительно обернулся к ней.

— Другой?

Патриция смутилась.

— Да. Мы не рассказывали. Но это, наверное, и не важно…

— Патриция, — сказал Эндо чуть громче.

— Я хотела снова встретиться с Хат-хен и Ин-Пэем, — покорно начала объяснять Патриция. — На следующую ночь мы с Элен поднялись в гору. Шел дождь, и мы, конечно, никого не застали. Собрались уходить, когда услышали шаги, — Патриция чувствовала, что Эндо все крепче сжимает ее руку. — Испугались… сама не знаю чего. Спрятались. Увидели мужчину. Хотели заговорить с ним, но так и не решились. Надеялись — он из одной компании с Хат-хен. Правда, одет он был в современную куртку и брюки.

— Видели вы его лицо? Могли бы узнать? — отрывисто спросил Эндо.

Патриция покачала головой.

— Что он делал?

— Бродил вокруг Павильона.

— Почему не рассказали об этом раньше?

Патриция опустила голову.

— Боялась показаться трусихой…

Эндо издал невнятное восклицание. Патриция виновато молчала. После паузы Эндо спросил:

— Инспектора тоже не известили?

— Нет, — шепотом ответила Патриция. — Зачем? Убийца охотится за чайником. Он не стал бы лазать по горам, а пришел бы к нам в дом.

— Вы правы… — Эндо снова посмотрел в окно. — И все-таки надо выяснить, что за люди там и чем занимаются.

— Нет, — сказала Патриция, хватая его за руки. — Нет, пожалуйста. Пойдемте вдвоем.

Эндо засмеялся над тем, как точно она угадала его намерения.

— Быстрее справлюсь в одиночку.

— А я здесь буду умирать от беспокойства?

— Убийце на горе делать нечего — сами сказали. Никакая опасность мне не грозит.

— Тогда почему не хотите взять меня с собой?

— Патриция, важнее разобрать эти рукописи.

— Останьтесь, и будем разбирать. Я могу пропустить нужное.

— Патриция, — сказал он каким-то особенным тоном. — Я должен пойти.

Она перестала спорить и с несчастным видом села возле стола.

— Не смотрите так горько, — взмолился Эндо. — Иначе я буду чувствовать себя главным злодеем.

Патриция невольно рассмеялась, и Эндо, воспользовавшись этим, поспешил удалиться. Патриция слышала, как он обменялся несколькими словами с монахом-библиотекарем, потом скрипнули раздвижные перегородки, и все стихло.

Патриция приникла к решетчатым ставням. Крохотный огонек мерцал в темноте. Она вглядывалась до тех пор, пока на глаза не навернулись слезы. Отерла глаза и потянулась к рукописи. Разумеется, с Эндо ничего не случится. Он достаточно ловок, чтобы не подвернуть ногу в темноте. А ждать какой-нибудь другой беды — нелепо. Ясно, что встреча с убийцей ему не грозит. Тут уместнее тревожиться за Элен, чайник у нее.

Патриция снова скосила глаза на окно. Возле костра, наверное, Хат-хен с Ин-Пэем. Пара загадочная, но никак не опасная. Не могут убийцы так проникновенно читать поэму госпожи Ота… Так что ей надо не за Эндо тревожиться, а думать, как бы нужные сведения в рукописи не пропустить.

И она принялась за чтение.

«Когда Царь Обезьян принес волшебный чайник, прозвучали слова…»

«Праведнику напиток покажется слаще сладкого, грешнику — горше горького…»

«Даю тебе три волшебных дара… — Патриция скользила глазами по рукописи. — Последним из них был маленький чайник. Отопьешь глоток — сможешь взмыть в поднебесье. Отопьешь два глотка — проникнешь под землю».

«Береги чайник, как величайшее сокровище. Напиток, заваренный в нем, научит тебя понимать язык зверей и птиц…»

Патриция откладывала в сторону лист за листом. Каждая легенда была восхитительна, поэтична, но совершенно не объясняла мотива преступления. Разве что убийца верил в колдовство?

Устав, отодвинула рукописи. Повернулась к окну. Долго не могла отыскать взглядом огонек. Потом все же обнаружила светящуюся точку. Но не знала наверняка — костер это или одна из звезд.

Подумала, что Эндо, наверное, успел спуститься с горы Синь-эй и добраться до белого валуна у развилки, откуда одна тропа вела к домику на сваях, другая круто взбегала на Лисью гору. Кто же развел костер? Хат-хен с Ин-Пэем? Но кто они? В первую встречу Патриция предположила, что археологи. Только зачем археологам разгуливать по ночам в старинных одеждах? И куда подевался утром след от костра?

Патриция затрясла головой. Если так пойдет дальше, она по примеру Синь-эй поверит в оборотней. Тогда почему бы убийце не поверить в волшебные свойства чайника?

Она продолжала смотреть в темное окно. Хат-хен с Ин-Пэем так заинтересовали Эндо, что он решил отправиться на розыски. Или его заинтересовал другой человек? Патриция неожиданно вспомнила, как пряталась в кустарнике, а неизвестный шаг за шагом приближался. Шел медленно, осторожно. А она все крепче вжималась во влажную листву, устилавшую землю. Цепенела не от холода — от страха. В рукав медленно затекала жидкая грязь. Патриция невольно обхватила руками плечи — показалось холодно в теплой комнате. Посмотрела на часы. Ей стало легче при мысли, что скоро рассвет. Ночные страхи утром кажутся смешными. Глупо тревожиться. Эндо вернется целым и невредимым. Вернется и увидит, как мало она преуспела в разгадывании тайны. Патриция взяла следующий лист.

«Мы потомственные гончары…» Она перечитала фразу трижды, не вникая в суть. Устала, да и беспокоилась больше о том, что происходило на Лисьей горе. Скользнула взглядом ниже. Неожиданно внимание ее приковала строчка:

«…Готовы были радеть о собственном богатстве, но не о славе умерших героев». Патриции вспомнился разговор у профессора Шеня. О народе, отступившемся от госпожи Ота и отдавшемся во власть чужеземцам. Вернувшись к началу, Патриция стала читать сосредоточеннее.

«Мы потомственные гончары. Прапрапрапрадед принимал участие в постройке Фарфорового города. Был начальником мастерских, производивших чайную посуду. Он и рассказал эту историю своему сыну, тот своему, и так она дошла до меня.

После того как к основателю Фарфорового города возвратилось утраченное богатство, он пожелал, чтобы эти деньги и дальше служили прославлению госпожи Ота. Однако Ю-Чжан чувствовал, что ни на кого из наследников не может положиться. Они готовы были радеть о собственном богатстве, но не о славе умерших героев. Меж тем Ю-Чжан понимал, что дни его близятся к концу. Тогда он истратил деньги на редкие драгоценности. Никто этих драгоценностей не видел, но говорили, что они были связаны с именем госпожи Ота. Нисколько не сомневаясь, что наследники обратят драгоценности в тупые золотые кружочки, Ю-Чжан спрятал свои сокровища, чтобы не попали в алчные руки…»

Патриция почувствовала, как кровь прилила к щекам. Еще не дочитав легенды, поняла — вот оно! Разгадка близка!

«Ю-Чжан призвал к себе моего прапрапрапрадеда и приказал сделать ключ к сокровищнице, но такой, чтобы воспользоваться им мог только человек, преданный памяти госпожи Ота. Мастер долго мудрил, а потом изготовил чайник. Росписи на чайнике якобы указывали дорогу к кладу.

От себя прибавлю, что в нашей семье никто не относился серьезно к этому преданию. Ю-Чжан умер, чайник остался у мастера, потом перешел к его сыну и так далее. Только крышечка где-то затерялась. Говорят, мой дед пытался отыскивать сокровища, но, разумеется, безуспешно. Позднее мы продали этот чайник жителю города Нава, по имени Тэ-Ню Кой».

Несколько минут Патриция сидела не шевелясь. Была слишком ошеломлена, чтобы сдвинуться с места, попытаться что-то сказать или воскликнуть. Чувствовала только, что улыбается — широко, торжествующе. Наконец-то поиски увенчались успехом. Стал ясен мотив преступления. Теперь расследование сразу продвинется. Вот будет сюрприз для Эндо и для Элен. А также для инспектора Ямуры… Патриция прижала ладони к пылающим щекам. Надо же, чтобы именно ей выпало разгадать загадку!

Бережно разгладила лист бумаги. Вероятно, убийца когда-то прочел эту легенду. Но, в отличие от семьи гончаров, не счел пустой выдумкой. Проследил путь чайника. Попытался им завладеть… Однако, чтобы действовать с такой решимостью, отважиться на преступление, надо быть уверенным в успехе. Он не просто предполагал, что найдет клад — знал наверняка. Выходит, разглядел в росписях нечто такое, чего не увидели гончары.

Патриция облокотилась о стол и призадумалась. Похоже, появилась новая загадка. Если убийца расшифровал росписи, то зачем ему понадобился чайник? Мгновение спустя ее осенило. Убийца видел чайник только на фотографиях в каталоге. Там же прочел, что часть росписей проступает, только когда в чайник наливают кипяток. Патриция невольно хлопнула в ладоши. Вот! Убийца уверен, что находится на полпути к успеху и как только заполучит чайник — отыщет клад.

Патриция прикрыла глаза. Она так тщательно разглядывала картинки на чайнике, что могла воспроизвести их без особого труда. Профессор Шень утверждал, что росписи служат иллюстрациями к поэме. Наверное, в строчках поэмы и надо искать «ключ».

Поэму она знала наизусть в переводе на новотайанский язык. По-старотайански читала однажды и еще раз слышала в исполнении Хат-хен и Ин-Пэя. Из французского перевода помнила отдельные строфы, которыми бесконечно пичкала несчастную Элен. Существовал еще английский перевод, но его Патриция терпеть не могла. Уверяла, что авторы этого грубого подстрочника понятия не имеют о поэзии.

— Жаркую тьму пронзая… — произнесла Патриция нараспев, отчетливо представляя одну из картинок: дама в розово-алом одеянии веером ловила светлячков. Когда в чайник наливали кипяток, за спиной дамы появлялся изгиб реки и перила моста. — Жаркую тьму пронзая… — повторила Патриция и умолкла.

Сколько раз читала эти строки! Вслед за госпожой Ота нетерпеливо ожидала приходя летней ночи, появления первого пляшущего огонька… Воображала, как десятки огоньков стремительно рассекают мрак, как госпожа Ота спускается по ступеням Павильона Зеленого Солнца, подносит к лицу веер, усеянный светящимися точками…

Патриция широко раскрыла глаза. Провела ладонью по столу, перебрала листы бумаги. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя. Госпожа Ота ловила светлячков возле Павильона Зеленого Солнца. Если считать, что строки поэмы указывали путь к сокровищам…

Патриция чувствовала, что начинает мелко дрожать от возбуждения. Если клад спрятан в Павильоне, об этом должно говориться и во втором отрывке. Она поспешно вспоминала строчки, относившиеся к другой картинке. Дама в серо-зеленом одеянии смотрелась в зеркало, за спиной ее проступали столбы веранды и вершина горы.

Госпожа Ота прислушивалась к пению цикад, стоя на веранде Павильона. Значит, все верно. Где-то близ Павильона спрятаны сокровища! Патриция вскочила, ноги подогнулись, и она снова села. Морщась, принялась растирать икры. Не завершив движения, застыла, напряженно вглядываясь в темноту за окном.

Убийца разыскивает клад. Следовательно, непременно придет к Павильону. Или… уже приходил? И они с Элен его видели! Тогда, на Лисьей горе… Что заставило их спрятаться, юркнуть в кусты? Потом смеялись над собственной трусостью, а трусость оказалась спасительной. Преступник, не отыскав у тя-ю чайника, пришел к Павильону. Видел фотографии чайника, читал поэму, сообразил, что клад спрятан где-то близ Павильона Зеленого Солнца. Не имея более точных указаний, решил осмотреться на месте. Надеялся догадаться, где искать. Не догадался. Вот почему с такой досадой хватил кулаком по перилам — домик сотрясся. Да, это был убийца. Пришел ночью, желая остаться незамеченным. Перепугался до смерти, услышав, как хрустнула ветка.

Надо срочно рассказать инспектору! Ясно, что преступник будет возвращаться к Павильону снова и снова. Надо устроить засаду…

Патриция крепко ухватилась за край стола — показалось вдруг, что вместе с циновкой сползает по накренившемуся полу куда-то вниз. Эндо отправился на гору! А что, если столкнется с убийцей? Тот задушил тя-ю, испугавшись разоблачения. Совершил убийство от страха, а может, и от жадности. Побоялся, что, если будет арестован, раскроется история с кладом. Тогда от сокровищ Ю-Чжана ему не достанется ничего. Теперь, несомненно, готов расправиться с любым. Патриция стиснула зубы. Разумеется, она понимала, что Эндо способен постоять за себя. Но он безоружен, а преступник наверняка вооружен.

Она снова припала к решетчатым ставням. Что может быть ужаснее — ждать, зная, что опасность близка, и быть не в силах предупредить, помочь. Наступит ли когда-нибудь рассвет?! В таком мраке невозможно ничего разглядеть. Что происходит сейчас на Лисьей горе? Горит ли еще костер?

Костер! Патриция прислонилась к стене, провела ладонью по глазам. Убийца не стал бы разводить костер. Зачем ему привлекать внимание? Конечно, огонь разожгли Хат-хен с Ин-Пэем. Бояться нечего.

Воспрянув духом, она снова принялась вспоминать строчки поэмы. Перед глазами стоял третий рисунок: дама в сине-фиолетовых одеждах заглядывала в приотворенную створку ворот. Когда в чайник наливали кипяток, становились видны ветви сосны и крыша павильона.

Да, речь шла о Павильоне Зеленого Солнца, в этом уже не было сомнений. В XVIII веке, как раз во времена Ю-Чжана, Павильон и все строения в усадьбе были подновлены. Когда велись работы, доверенные слуги Ю-Чжана могли спрятать сокровища. Патриция чувствовала, что не в силах усидеть на месте. Ей необходимо было поделиться своим открытием. К несчастью, рядом не было ни Эндо, ни Элен. Особенно Патриция сожалела об отсутствии дорогой подруги. Элен с детства мечтала найти клад.

Теперь ее мечты сбудутся. В их руках вот-вот окажутся сокровища! И какие! Вещи, связанные с именем госпожи Ота. Патриция попыталась представить, что хранится в тайнике. «Жаль, если ткани и свитки бумаги — они, скорее всего, истлели. Зато могли уцелеть, скажем, статуэтки из кости, золота или фарфора…»

Пережив первый взрыв ликования, Патриция постаралась взять себя в руки. До клада еще необходимо добраться, и при этом — опередить убийцу. Ему тоже известно, что сокровища скрыты на вершине Лисьей горы. Правда, он не видел росписей целиком, но… (тут Патриция ощутила некоторое беспокойство) успешно пришел к тем же выводам, что и она сама. Похвастаться, будто в догадках далеко опередила преступника, Патриция не могла. Вероятно, следовало сосредоточиться на картинках, становившихся видимыми при нагревании чайника.

Патриция поднялась и, пройдя ряд ширм, отыскала монаха-библиотекаря, склонившегося над книгой.

— Простите, вы не могли бы дать мне бумагу и ручку?

Получив желаемое, Патриция вернулась на свое место. Записала: «Изгиб реки и перила моста. Столбы веранды и вершина горы. Створки ворот, ветви сосны и крыша павильона». Затем начала припоминать и заносить на бумагу подходящие строчки. Вскоре у нее получилось:

Патриция молча хлопала глазами. Она-то считала, стоит соединить строчки между собой — и сразу появится четкое описание пути к тайнику.

Попыталась поменять предложения местами. Если считать, что клад спрятан возле Павильона Зеленого Солнца, то, чтобы отыскать его, надо как минимум войти в усадьбу. Поэтому слова о воротах Патриция поставила первыми. В таком случае строчки о веранде приходились, естественно, последними.

Некоторое время она ломала голову над тем, что делать с мостом и откуда вообще в усадьбе взялся мост. Потом вспомнила о страсти тайанцев наводить декоративные мосты через ручьи шириной в нитку.

Патриция несколько приободрилась. Подходить к Павильону следовало со стороны моста — наверняка удастся отыскать его остатки. Хорошо, добралась она до ступеней веранды. А дальше? Превратиться в крота и подкапываться под Павильон, пока ветхое сооружение не рухнет на голову? Патриция вынуждена была признать, что чего-то недосмотрела — либо в тексте, либо в картинках.

Поднялась и принялась ходить из угла в угол. Даже если правильно определить сторону дома, этого мало. Веранда велика. К тому же клад может быть спрятан и не под самой верандой, а где-то в стороне. В стихах должно найтись более точное указание.

Патриция трижды повторила строфы и внезапно поймала себя на том, что читает по-французски — как за последнее время привыкла читать для Элен. Поспешила обратиться к новотайанскому языку. Отважилась заговорить погромче, и дом наполнился напевным звучанием стихов.

Сразу обнаружились отличия. В новотайанском переводе о перилах моста было сказано, что они покрыты черным лаком. Отражение внизу не «смутно белело», а «разбивалось». Это показалось Патриции гораздо более точным. Отражение белеет в спокойной воде, а под мостом мог протекать только узкий, быстрый ручей. Отсюда Патриция могла сделать вывод о качестве работы переводчика, но не о месте расположения клада.

Она впервые пожалела об английском подстрочнике, оставленном в машине. «Как только рассветет, надо будет спуститься в деревню и забрать…» Патриция вскинула голову и обнаружила, что лампы погашены, а в окна вливаются розоватые солнечные лучи. Солнце возвращалось из-за моря, освещая вершину горы Синь-эй.

Патриция с ужасом осознала, что прошла ночь, а Эндо не появился. Что могло случиться?! Чувствуя, что дольше ждать не в силах, Патриция, торопясь и безобразно сокращая слова, переписала рассказ о чайнике. Не имея терпения аккуратно сложить лист, скомкала его и вместе с листом, на котором были выписаны строчки из поэмы, сунула в карман.

— Благодарю вас, — сказала она библиотекарю, возвращая рукопись.

Прибавила еще какие-то вежливые слова, но, вероятно, желание сбежать так явно читалось на ее лице, что монах удивленно и обеспокоенно поднял брови.

— Позвольте дать вам провожатого.

— Нет-нет. — Патриция отчаянно замотала головой. — Я помню дорогу.

— Тропа крутая. Лучше, чтобы вас кто-нибудь проводил до деревни.

— Нет-нет. — Патриция протестующе вскинула руку. — Я не в деревню. Мне нужно как можно скорее попасть на Лисью гору.

— Тогда я отведу вас к другой калитке.

— Спасибо, — только и ответила Патриция.

По тропинке, усыпанной сосновыми иголками, они добрались до деревянной ограды. Распахивая низенькую калитку, монах спросил:

— Вы уверены, что не нуждаетесь в помощи?

— Нет, нет, пока нет, — ответила Патриция, чувствуя, что готова расплакаться.

Она проскользнула в калитку.

— Идите вниз, по дорожке мимо чайных кустов, — напутствовал вслед монах.

Патриция, не оборачиваясь, кивнула. Не хотела, чтобы он видел ее дрожащие губы и мокрые глаза. Отойдя шагов на двадцать, оглянулась. Монах стоял у ограды, глядя ей вслед. Патриция прощально взмахнула рукой. Только тогда он, согнувшись, вошел в калитку и закрыл ее за собой.

Патриция торопливо бежала вниз по песчаной дорожке, мимо чайных плантаций, составлявших гордость монастыря. Ровные ряды кустов спускались вниз тремя террасами. Каждый куст окружала низенькая оградка из разноцветных камней, на которой иероглифами было написано название сорта. Здесь было триста шестьдесят сортов — самых знаменитых, самых прославленных, известных еще со времени госпожи Ота.

Патрицию так и тянуло ринуться напрямик по крутому склону. Выискивая взглядом, где бы сократить путь, она вдруг заметила светлое пятно, мелькнувшее в зелени сосен. Патриция остановилась и присмотрелась. Пятно появилось, и снова пропало, и снова появилось. Вскоре уже не оставалось сомнений, что она видит бежевый свитер.

Навстречу ей по дорожке широким шагом поднимался Эндо.

У Патриции от облегчения сразу ослабели ноги. «Какое счастье, он невредим!» Она села прямо на дорожку, обхватила руками колени и стала ждать. Вскоре услышала легчайшее поскрипывание песка под ногами. Спустя мгновение перед ней, сияя белозубой улыбкой, предстал Эндо. При виде того, как он стоит и беспечно улыбается, Патриция разгневалась. Она всю ночь не находила себе места от тревоги! А Эндо преспокойно разгуливал по горам. Знал, как она волнуется, но вернуться поскорее и не подумал.

— К чему было спешить, не понимаю, — ядовито промолвила она. — Могли бы исследовать гору до заката.

Эндо негромко засмеялся.

— Судя по тону, вы глубоко сожалеете о том, что я не свернул себе шею.

Патриция нехотя согласилась, что в его высказывании кроется доля истины. Обидно было сознавать, что она нервничала понапрасну. Шею, конечно, сворачивать незачем, но мог бы из уважения к ее чувствам сломать руку или вывихнуть ногу.

— Увы, — покаялся Эндо, — я всего-то ушиб локоть.

— Сильно?

Эндо закатал грязный рукав. Патриция внимательно обозрела кровоподтек и одобрительно заметила, что еще чуть-чуть — и был бы перелом. Эндо неожиданно протянул руку и коснулся кончиками пальцев ее волос.

— Послушайте, я торопился изо всех сил, но не сумел вернуться раньше. Следовало выяснить…

Патриция, решив принять это за черновой вариант извинений, милостиво кивнула.

— Выяснили?

Эндо сунул руку в карман и достал маленькую фарфоровую лисицу.

— Все мои трофеи. Людей не застал. Когда поднялся на гору, костер уже был погашен. Решил поискать, не осталось ли следов. Несколько часов ползал с фонариком по кустам. Обнаружил вот это. — Он подкинул лисицу на ладони.

— Где вы ее нашли?

— На ступенях Павильона. Надо будет отнести обратно, а то как бы лисицы не разгневались.

Патриция осторожно взяла фарфоровую лисичку. Повертела в руках и возвратила Эндо. Спросила:

— А следы?..

— Земля влажная, сохранилось множество отпечатков старинной тайанской обуви. Ваши загадочные гости опять навестили усадьбу.

— Иногда мне кажется, — Патриция опустила глаза, — что они живут на Лисьей горе. И что днем у них вырастают пушистые рыжие хвосты… Следов от костра не нашли?

Эндо понимающе кивнул.

— Нашел. Хотя и не сразу. Они тщательно забросали кострище листвой.

— Зачем?

— Костры, разожженные оборотнями, следов не оставляют. Ваши знакомые хотели, чтобы их принимали за оборотней. Чтобы и в деревне, и в монастыре шепотом повторяли: прекрасная госпожа Ота и поэт Сю-Тей снова посетили наш мир.

Патриция ничего не ответила, и они с Эндо медленно побрели по песчаной дорожке вниз. После паузы Патриция спросила:

— Но где Хат-хен с Ин-Пэем скрываются днем? Вряд ли в окрестностях Павильона.

— Следы уводили вниз по северному склону горы и дальше по ложбине — на север. Там в семи километрах есть железнодорожная станция. К сожалению, я не мог проследить весь их путь. Боялся — поднимете на ноги и монастырь и деревню.

Патриция смущенно кашлянула.

— Кстати, — добавил Эндо, — у больших валунов отпечатки старинной обуви сменились отпечатками обыкновенных спортивных туфель.

— Какая проза!

Они снова помолчали. Патриция готовилась к торжественному моменту. Выбирала наиболее эффектную фразу. Сейчас она объявит Эндо, что разгадала тайну чайника. Сообщит о сокровищах. Ее немного удивляло то, что сам он до сих пор не задал ни одного вопроса.

— Патриция, — негромко сказал Эндо. — На Лисьей горе я заметил и другие следы.

Патриция остановилась и медленно повернулась к Эндо. Он пояснил:

— Следы обычных ботинок. Сразу подумал о мужчине, от которого вы с Элен прятались. Не знаю, тот ли это человек или другой, но нынче ночью он сидел у костра с Хат-хен и ее приятелем. С ними же ушел на станцию. Наверное, из одной компании…

— Нет, — перебила Патриция. — Это убийца.

Эндо поднял голову. Ничего не сказал. Достаточно было взгляда, чтобы Патриция, волнуясь, выпалила:

— Он разыскивает сокровища. Я прочитала… Вот… — Она вытащила из кармана скомканный листок бумаги.

Эндо почти выдернул смятую бумажку из ее рук. Развернул. И зашипел от досады — разобрать каракули Патриции было невозможно. Она и сама не могла понять, что нацарапала впопыхах, поэтому ограничилась пересказом. Эндо молча слушал ее и все ускорял и ускорял шаги. Патриция чуть не бежала рядом, на ходу зачитывая отрывки из поэмы и объясняя ход своих рассуждений.

Они остановились только у подножия горы. Патриция, запыхавшись, смотрела на Эндо. Тот улыбался — так, как было свойственно ему одному — широко, безудержно, по-мальчишески.

— Пытаюсь угадать, — сказал он, — что было бы, если бы вы не приехали в Тайан.

Патриция скромно потупилась.

— Вы и без меня раскопали бы эту рукопись.

— Пока что я без вас бездарно ползал по горам.

— Вовсе не бездарно, — возразила Патриция. — Узнали главное. Убийца отступаться не намерен и упорно возвращается к Павильону. Этой ночью ему помешали Хат-хен с Ин-Пэем.

— Значит, вечером он снова вернется.

— Верно. У нас мало времени.

— Чтобы оказать ему достойный прием — вполне хватит, — ответил Эндо уже без улыбки, ответил так хорошо знакомым ей резким, сухим тоном.

— Порадуем инспектора Ямуру?

— Нет. Пока нет… — отрезал Эндо. — Мне нужно сходить в деревню.

— О, это кстати, — обрадовалась Патриция. — В машине остался английский перевод.

— Вы же находили его бездарным, — машинально проговорил Эндо, думая о чем-то своем.

— Да, но теперь подстрочник со старотайанского может пригодиться.

Эндо внимательно посмотрел на нее.

— Верно. Только, боюсь, дело не в переводе. Нам недостает каких-то конкретных указаний.

— Преступнику — тоже.

— И все-таки из-за одной легенды он не стал бы убивать человека. Явно располагает чем-то еще.

— Чем?

— Может быть, крышечкой от чайника?

Патриция воззрилась на Эндо с благоговением.

— Вероятно, на ней обозначено направление или количество шагов… — предположил тот.

— Похоже, — загорелась Патриция. — Только… как убийца выяснил, что крышечка подходит именно к нашему чайнику?

Эндо покачал головой:

— Не знаю. В конце концов, это только догадка.

— И где он мог крышечку раздобыть?.. — продолжала недоумевать Патриция.

Губы Эндо дрогнули и тотчас плотно сжались. После крохотной паузы он произнес:

— Где угодно. Хоть в лавке на рынке. Сейчас важно другое. Я должен уйти, но оставить вас одну — боюсь.

Патриция представила, что надо одолеть три мили до деревни… А потом обратно. И сразу почувствовала, как подгибаются ноги.

— Эндо, я не в силах, — жалобно промолвила она. — Правда. Не в состоянии и шагу сделать.

Эндо мрачно сдвинул брови. Обвел взглядом берег, кромку прибоя, мокрый песок. Потом обернулся и осмотрел склон горы, песчаную дорогу, змеившуюся меж сосен, чайные кусты на террасах. Картина явно не вызвала умиления — Эндо продолжал хмуриться.

— Вы же говорили, следы вели на станцию, — принялась убеждать Патриция. — Если убийца отправился в город, то до вечера не вернется. Он наверняка побывал в домике на сваях и прочел нашу записку. Понял, что мы уехали и что до чайника ему не добраться. Потому и поднялся к Павильону. Хотел искать сокровища наугад. Только Хат-хен с Ин-Пэем помешали. Вот убийца и решил вернуться в город, разыскать нас. Мы же в записке назвали отель, где остановимся.

Эндо все не отвечал.

— Возможно, его в отеле и арестуют, — прибавила Патриция.

— Скорее всего, вы правы, — со вздохом откликнулся Эндо. — Но мне было бы спокойнее оставить вас в монастыре.

— Я не могу, — шепотом повторила Патриция. — Мне не дойти.

Эндо подхватил ее на руки и понес к видневшемуся в отдалении домику на сваях. Осторожно опуская на мостки, промолвил:

— Я постараюсь вернуться как можно скорее. И все же, прошу, будьте осторожны. Запомните: убийца — тот человек (знакомый вам или незнакомый), кто первым появится на пороге домика.

— Даже инспектор Ямура? — не удержалась Патриция.

 

Было четверть седьмого, когда Элен сошла на маленькую платформу. В досаде посмотрела на часы, думая, что если бы успела на предыдущий поезд и не потеряла два часа на пересадке, прибыла бы еще затемно. Но тут здравый смысл взял верх, и она рассудила, что пробираться в темноте незнакомой дорогой — сомнительное удовольствие. Невольно ей вспомнилось ночное путешествие на велосипеде и встреча с Эндо. «Кто же этот паршивец на самом деле?» Заключив, что у нее будет полная возможность строить догадки в течение всей дороги, Элен решила пока об этом не думать и посвятить силы тому, чтобы правильно выбрать направление. Она знала наверняка, что до побережья всего семь километров и что где-то есть тропа, по которой ходят в монастырь паломники. Полагала: идти следует точно на юг, но предпочла бы спросить дорогу.

Солнце еще скрывалось за горой, из ущелья поднимался туман, пластами отрываясь от земли. Над полосой тумана темнели верхушки росших в низине сосен. Кое-где сквозь белую пелену проглядывали рыжеватые стволы. Было прохладно, тем более что платформа оставалась погруженной в тень.

На скамье под навесом сидели мужчина и женщина, дожидавшиеся, вероятно, поезда в столицу. Элен достала из сумочки словарь и решительно направилась к ним. Чем ближе она подходила, тем сильнее удивлялась. В первое мгновение ей показалось, что женщина ярко накрашена. Элен поразилась — еще ни разу не видела, чтобы тайанки пользовались подобной броской косметикой. Затем обнаружила, что и у мужчины лицо какое-то странное. Подойдя почти вплотную, Элен сообразила, что оба загримированы, по-настоящему, так, как гримируются актеры перед выходом на сцену. Патриция много рассказывала о традиционной манере игры и классическом гриме, поэтому сейчас Элен догадалась, что видит актеров, исполнявших роли в какой-то трагедии. По всей вероятности, роли главные. Изображали они, несомненно, персонажей положительных (закон тайанского театра — негодяй или подлец не может быть главным действующим лицом; пьесы пишутся о героях).

В округе было несколько деревушек, каждая, конечно, располагала собственным чайным домиком, актерам нашлось бы где выступать, поэтому в подобной встрече не было ничего сверхъестественного. Единственное, что вызывало недоумение, — почему они не смыли грим?

Элен поздоровалась по-тайански, выслушала в ответ вежливое и пространное приветствие и, раскрыв словарь, нашла слово «море». При этом округлила глаза, изображая вопрос.

— Пожалуйста, говорите на своем языке, — сказал мужчина.

Элен отметила, что его французский получше, чем у инспектора Ямуры.

— Какое счастье! — вырвалось у нее. — Я устала демонстрировать всем собственную тупость, возясь со словарем. Скажите, как пройти к морю?

— Ступайте строго на юг, — посоветовал мужчина, а женщина поднялась и плавно взмахнула рукой, указывая в сторону ущелья.

Элен поразилась тому, как отточенно и четко было это движение, словно из старинного танца.

— Там начинается тропа, — пояснил мужчина. — Собственно, я не спросил, куда именно вы направляетесь. Простите, но если буду это знать, смогу объяснить точнее.

Элен призадумалась, соображая, как обозначить цель своего путешествия. Женщина пришла ей на помощь.

— Возможно, вы держите путь в рыбачью деревушку? Или желаете осмотреть монастырь?

— Да, мне нужно примерно в ту сторону.

Женщина вопросительно поглядела на мужчину.

— До поезда остается около часа…

Спутник понял ее с полуслова и обратился к Элен:

— Если позволите, мы немного проводим вас.

Элен из вежливости попыталась отказаться — при этом чувствовала себя настоящей тайанкой.

— Мне совестно затруднять вас.

Актеры совершенно искренне продолжали настаивать. Элен позволила себя уговорить. И вот, потратив не более четверти часа на обмен любезностями, они спустились с платформы и зашагали по грунтовой дороге.

Элен исподволь разглядывала нежданных спутников. Мужчина был невысок, но держался очень прямо, в посадке головы, развороте плеч было что-то особенное, твердое, воинское, может быть, даже царственное. На нем словно сохранялся отпечаток только что сыгранной роли. У тайанцев было принято уподоблять людей деревьям, и Элен невольно стала подбирать сравнение. Тополь на обрыве — одинокий страж? Пожалуй, нет. Молодой дубок в парке — вестник жизни? Нет, не то. Ясень — повелитель? Верно, ясень…

Скосила глаза на женщину. Черты лица ее были тонки, взгляд необычен: одновременно мечтательный, сосредоточенный и удивительно ясный. Словно, оглядываясь вокруг, она видела больше, чем могли видеть другие. Гибкая и легкая, она точно скользила над землей. Определение напрашивалось сразу — ива у быстрой воды.

Элен непременно хотелось разузнать, в какой пьесе играли ее спутники, и обязательно пьесу посмотреть. Но прежде она решила выяснить, где именно давалось представление. Начала издалека:

— Вы хорошо знаете окрестности?

— Не очень. Просто за последние дни трижды ходили этой дорогой.

Элен насторожилась. В рыбачьей деревеньке гостей не принимали, в монастыре театральных представлений не устраивали. Неужели?.. От предчувствия удачи у нее быстрее забилось сердце.

— Наверное, поднимались на Лисью гору? — вкрадчиво осведомилась она.

Мужчина с женщиной остановились и переглянулись.

— Почему вы так решили?

— Я подумала, что вы приходили к Павильону Зеленого Солнца.

Возможно, эти люди были неплохими актерами на сцене, но в жизни им не удалось бы малейшее притворство. Они были ошеломлены и не пытались этого скрыть.

— Да, верно, поднимались к Павильону.

— Где изображали госпожу Ота и поэта Сю-Тея?

— Да, — снова подтвердил мужчина.

Женщина нашла в себе силы только слабо кивнуть.

— Читали по ночам поэму, укрепляя у слушателей веру в оборотней?

Теперь актеры рассмеялись. Мужчина сказал:

— Как мы не догадались! Ваша подруга… Она рассказывала, что живет в домике на побережье вместе с приятельницей.

Женщина добавила:

— Воистину мир меньше маленького. Так вы возвращаетесь в домик на сваях?

— Да.

Несколько минут они шли молча. Потом Элен сказала:

— Моя подруга до сих пор не может забыть встречу с вами. Уверяет, что никогда прежде не слышала поэмы в таком чудесном исполнении.

Актеры польщенно улыбнулись.

— Через месяц у нас спектакль. В самом прославленном из чайных домов столицы. Мы приезжали сюда, чтобы проникнуться духом эпохи, духом этого места, — сказал Ин-Пэй.

— Во дворце «Времена года» госпожа Ота прожила дольше, чем в Павильоне Зеленого Солнца, и была много счастливее. Однако нам кажется, что душа ее обитает где-то здесь. Ведь именно здесь она написала свою поэму, — подхватила Хат-хен.

— Поэтому, боюсь, нам не удастся прочесть поэму в чайном домике так, как сумели прочитать здесь.

— Полагаю, вы заранее готовы быть излишне строгими к себе, — любезно проговорила Элен. — И все же жаль, что на Лисьей горе вас слушала только моя подруга.

— Ваша подруга и один мужчина, — поправила актриса.

Элен вспомнила об Эндо. Следовательно, нынешней ночью они с Патрицией приходили на гору вместе. Можно утешаться хотя бы тем, что между ними пока царит согласие.

— Значит, Патриции удалось услышать вас еще раз? Чудесно, она так об этом мечтала.

— Нет, нет, — покачала головой актриса. — Ваша подруга слышала нас лишь однажды, несколько дней назад. Мы тогда не собирались устраивать представление, просто хотели посидеть на ступенях Павильона. Даже не гримировались.

Элен наконец-то получила объяснение, почему Патриция, так много рассказывавшая о тайанском театре, традиционных костюмах, позах, гриме, не признала в этих людях актеров.

— Ваша подруга упомянула о госпоже Ота, и тогда мы, неожиданно для самих себя, прочли поэму, — продолжала Хат-хен. — Не сочтите за хвастовство — сами были растроганы.

— Поэтому нынче ночью захотели сыграть еще раз, по-настоящему, — признался Ин-Пэй. — И судьба опять послала нам зрителя.

— Одного? — уточнила Элен.

Актеры ответили утвердительно. По спине Элен пробежал холодок. Куда же Эндо подевал Патрицию? Или к актерам приходил вовсе не Эндо?

— Подождите, — начала она, стараясь говорить спокойно. — Это был высокий темноволосый мужчина…

Элен остановилась, чувствуя, что порет чушь. Разве среди тайанцев найдешь блондина?

— Ему лет тридцать…

Актеры согласно кивнули. Элен чувствовала полную неспособность описать Эндо. Наконец нашлась:

— Он был в джинсах и свитере.

Актеры продолжали соглашаться.

— В бежевом свитере крупной вязки.

— Мне показалось, в сером свитере, — неуверенно произнесла женщина. — Впрочем, отсвет пламени мог исказить цвета.

Элен сделала последнюю попытку.

— У него очень необычное лицо. Очень красивое.

Актеры посмотрели друг на друга. Женщина наклонила голову. Мужчина вежливо ответил:

— Вероятно — на вкус европейцев.

Элен вздохнула. Ясно было, что истину она узнает, только когда доберется до домика и отыщет Патрицию. Если, конечно, отыщет… Элен невольно ускорила шаги.

— Этот человек, надеюсь, оказался благодарным зрителем?

— О да. По его просьбе мы дважды исполнили сцену…

Хат-хен что-то сказала по-тайански. Скорее всего, прочла стих, давший название сцене. Потом объяснила, что действие там разворачивается как раз возле Павильона Зеленого Солнца.

Элен шла, глядя себе под ноги. Не вызывало сомнений, что человек, именующий себя Эндо, ничего не делает понапрасну. Ему зачем-то понадобилось услышать отрывок из поэмы. В таком случае это необходимо и ей. Она, правда, не в состоянии понять ни слова. Зато Патриция поймет. Элен вытащила из сумочки диктофон.

…Солнце поднялось над горой. Поезд в столицу ушел. Элен сидела на замшелом стволе, подтянув колени к подбородку.

Сценой служила крохотная песчаная площадка. Декорацией — склон горы, золотистые стволы сосен и темно-зеленые зонтики хвои на фоне синего неба.

Актеры не поленились вновь облачиться в старинные одеяния. Мелькали алые рукава, веером распахивались подолы, распускались диковинные цветы нижних одеяний. Голосам вторил шум ветра в кронах деревьев. Движения актеров напоминали диковинный танец, где каждое па было совершенно. Гибкой ивой склонялась Хат-хен, склонялась и выпрямлялась — несчастья не могли сломить госпожу Ота. Прямо, точно ясень — корни в земле, ветви в облаках, — держался Ин-Пэй. Иного нрава у поэта-полководца-повелителя Сю-Тея не могло и быть.

В первые минуты Элен смотрела с захватывающим вниманием. Потом устала. Два чувства боролись в ее душе — восхищение и досада. Восхищение великолепным зрелищем. Досада на то, что зрелище оставалось только зрелищем. Смысл ускользал.

Да, она прекрасно понимала мимику и жесты, знала содержание поэмы. Но этого было мало. Необходимы были слова, точные, пронзительные слова, каждое мгновение проникавшие бы до сердца. Только тогда высокий, чарующий голос Хат-хен и низкий, глубокий — Ин-Пэя, их движения, выражения лиц могли бы вызвать сопереживание. Одной пантомимы было недостаточно. Требовались слова, слова радости и печали. Речи госпожи Ота и поэта Сю-Тея должны были завораживать.

Элен все крепче сжимала сцепленные в замок руки. Почему Эндо просил актеров сыграть именно эту сцену? Что его так заинтересовало? Не верилось, будто он просто оказался поклонником театра.

Или с актерами был вовсе не Эндо? Элен внезапно вспомнила человека, приходившего ночью к Павильону.

Хат-хен присела на корточки, грациозно раскрыла веер — словно ловила что-то живое, трепетное. Ее поза почудилась Элен странно знакомой. Где-то она видела подобное. Почти сразу Элен вспомнила композицию на выставке цветов и роспись на чайнике. Госпожа Ота ловила веером светлячков. Хат-хен выпрямилась, держа веер в согнутой руке. Луч солнца упал на ее лицо, но Элен показалось — это вспыхивают огоньки светлячков.

Узнала она и следующую картину. Хат-хен замерла, склонив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то. Руки ее плавно изогнулись, легли на невидимую опору. Госпожа Ота внимала стрекоту цикад.

Элен едва сдержалась, чтобы не ударить кулаком по колену. В голове крутились обрывки фраз, но припомнить целую строфу она не могла. Между тем чувствовала — где-то здесь кроется разгадка. В словах поэмы или в позах актеров. Что-то необыкновенно важное, ради чего Эндо — или кто другой — и хотел увидеть сцену.

Она заставила себя успокоиться. Все равно пока ничего нельзя сделать. Потом они с Патрицией докопаются до истины.

Сейчас следовало подумать о другом. Требовалось выбрать точную паузу для аплодисментов, чтобы не вторгнуться посреди лирической сцены, но и не пропустить незамеченными самые патетические места. Оставалось довериться чутью. Элен знала, что актеров разочаровывать нельзя. В конце представления она, как нельзя более кстати, вспомнила, что высшей похвалой в Тайане считаются не аплодисменты, а поклоны. Элен заранее потерла спину — после ночного путешествия на неудобных, жестких сиденьях поездов ныло все тело.

Угасло в горах последнее эхо звонкого голоса Хат-хен. Наступила пауза. Спектакль был окончен, но актеры оставались еще во власти своих персонажей. Элен — во власти их игры. Потом зашумели над головами сосны, и словно спало заклятие неподвижности. Актеры еще оставались в позах, положенных по роли, но глаза скосили на единственную зрительницу.

Элен поднялась и низко поклонилась. Оставалась в этой позе долго. Так долго, что услышала, как актеры, мешая от волнения тайанские слова с французскими, умоляют ее выпрямиться. Элен выполнила их просьбу — достаточно неторопливо, чтобы пощадить спину и соблюсти необходимые правила вежливости.

Актеры сияли. Не зря потратили время и силы. Их преданность собственным героям была вознаграждена. Что такое актеры без зрителей? Трижды судьба давала им возможность сыграть по-настоящему, трижды посылала зрителей. Выходит, правильно они чувствовали: душа госпожи Ота не покинула эти места.

 

Простившись с Эндо, Патриция вошла в дом и сразу почувствовала, что умирает от голода и валится с ног от усталости. Наскоро умылась, сжевала обнаруженную на кухне пачку галет, повалилась на кровать и немедля уснула.

Пробудил ее от сна какой-то странный звук, похожий на рев мотора. Еще не вполне очнувшись, Патриция гадала, откуда поблизости мог взяться автомобиль. Мотор ревел все оглушительнее, затем послышалось затихающее «чаф-чаф-чаф», что-то с силой ударилось о столбы веранды, и домик сотрясся. Веселый мужской голос крикнул:

— Эй, дома хозяйки?

Вот теперь Патриция проявила максимум прыти. Вскочила с места, да так удачно, что споткнулась о циновку и грохнулась на пол, ударившись лбом о дверцу шкафа. Она узнала голос участника археологической экспедиции, любимого ученика профессора Шеня, своего доброго приятеля — Комито.

Патриция сидела на полу, схватившись за голову и неотрывно смотрела на дверь. В голове крутилась одна-единственная фраза: «Убийца — тот человек (знакомый вам или незнакомый), кто первым появится на пороге дома». Патриция прислонилась плечом к дверце шкафа. Нет, она никогда не поверит. Вспомнила, как Комито встретил ее на раскопках, взял из ее рук сумку, небрежно закинул на плечо. Они шагали по песчаной дороге к палаточному городку, и Комито рассказывал, каким ему видится Фарфоровый город. Этот город непременно поднимется из земли. Сначала поработают они, археологи. Потом придут реставраторы… Комито яростно жестикулировал, объясняя, что вот здесь из праха восстанет дворец «Времена года» со всеми сокровищами… Комито так размахивал руками, что уронил доверенный ему багаж прямо в пыль.

«Невозможно поверить…» — думала Патриция. Но подозрения упрямо крепли. Комито был одержим историей госпожи Ота. Эти места навещал часто, заходил в монастырь, мог прочесть легенду. Да, у него хватило бы знаний — разгадать картинки на чайнике. И крышечку от чайника сумел бы найти — не в лавке на рынке, а прямо в раскопе. Патриция вспомнила, как Эндо замялся, отвечая на вопрос, где убийца взял крышечку. Наверное, предполагал подобное, да не захотел расстраивать, пока не выяснит наверняка.

«Но тот же Эндо сказал, что убийца уехал в город!» — мысленно вскричала Патриция и сразу поправила себя: «Никто этого не видел. Комито мог пройти с Ин-Пэем и Хат-хен половину пути, потом заявить, будто что-то забыл, и спокойно вернуться. У берега ждала моторная лодка. И теперь он пришел… Пришел за чайником».

Комито переступил порог. Он весело улыбался, на плече держал объемистую сумку. Под правым глазом его желтел уже сходивший синяк.

— Что это с вами? — спросил Комито вместо приветствия.

Патриция сидела на полу, одной рукой держась за голову, и тихонько покачивалась из стороны в сторону.

— Интересная гимнастика, — заметил Комито, с грохотом опуская на пол тяжелую сумку. — Пытаетесь головой пробить стенку? Как вы, однако, решительны. Я, когда у Эндо учился, начинал с малого. Пальцами дырки долбил, сломал два пальца, на этом и успокоился. А вы головы не пожалели, вот что значит — преданная ученица.

«Заткнись», — хотела сказать Патриция, но не сказала. Своему давнему приятелю она могла посоветовать придержать язык, но с убийцей разговор в подобном тоне вести не следовало. Нужно было проявлять крайнюю вежливость и не раздражать по пустякам.

— Как я рада! — простонала Патриция.

— В переводе это звучит: «Чтоб ты провалился», — заметил Комито, раскрывая сумку и выставляя на пол ряд разноцветных коробок и пакетов: — Честно говоря, маринованных осьминогов я не привез. Зато получайте ваш любимый паштет из креветок.

«Что же делать? — думала Патриция. — Эндо только ушел, и, пока вернется, пройдет не меньше трех часов. Сбегать за ним не удастся, Комито меня не выпустит».

Комито продолжал опорожнять сумку. Патриция следила, как проворно двигаются его руки. Сколько раз видела его пальцы с вечными порезами, заусеницами, кромкой земли под неровно обломанными ногтями. Могла ли она представить, что эти пальцы, бережно обметавшие пыль с черепков, сомкнутся на шее тя-ю?! Патриция слепо зашарила вокруг себя в поисках носового платка, ее начинало мутить. Комито поднял голову.

— Что случилось? — спросил он. — Почему вы на меня так смотрите?

Патриция поняла, что выдает себя, запаниковала и от этого утратила последние крохи рассудка.

— Я… мне… э-э… — забормотала она.

— Говорите лучше по-английски, — предложил Комито.

Но ничего более вразумительного не добился.

— Вы сегодня на редкость красноречивы.

Патриция только-только породила в уме первую фразу о том, как ей приятно, что Комито оказался по соседству и решил заглянуть к ней, как рот ее беззвучно раскрылся. Она заметила разбросанные по кровати листки со злополучными выписками из поэмы. Если Комито увидит их, все погибло. Он сразу поймет, что ей все известно. Патриция не нашла ничего лучше, как подойти и сесть на листки. Комито поднялся с колен, держа в руках небольшой пакет.

— Отнесите, пожалуйста, в холодильник.

Патриция укрепилась в своих подозрениях. Он заметил листки и заинтересовался: что это она так поспешно спрятала?

— У меня голова болит, — сказала Патриция и для верности легла на кровать.

— В следующий раз перед тренировкой обейте шкаф войлоком, — посоветовал Комито, отправляясь на кухню.

Патриция торопливо скомкала листки и забросила под кровать.

— Где ваша подруга? — донесся с кухни голос Комито.

— Она… — Патриция запнулась, не зная, что сказать.

Сознаться, что Элен уехала в город и что сама она осталась совершенно одна и ни на чью помощь рассчитывать не может? Кто знает, с какими намерениями явился сюда Комито? Патриция почувствовала, как заледенели кончики пальцев. До сих пор ее мутило от отвращения. Теперь затошнило от страха.

— Элен… Ее нет…

— А я и не заметил, — ответствовал Комито, возвращаясь в комнату.

— Зато Эндо поблизости! — вскричала Патриция, обретая голос.

— Отлично. Скоро он появится?

— С минуты на минуту, — напряженно отвечала Патриция, прекрасно зная, что в ближайшее время Эндо ждать не приходится.

— Отлично, — повторил Комито. — А то у меня только два часа в запасе. Если опоздаю на совещание, дело поручат кому-нибудь другому. Ну вот, — Комито скомкал и отбросил в сторону сумку, — накрываем на четверых? Вы в состоянии заварить чай?

Патриция молчала добрых пять минут, прежде чем ответить.

— Да.

Поднялась и направилась на кухню. Велела:

— Идите со мной.

Комито повиновался, прислонился к косяку и стал смотреть, как она заваривает чай. Молчание было невыносимо, и Патриция отважилась спросить:

— Кто это вас разукрасил? — Она имела в виду синяк.

Комито ухмыльнулся и потрогал скулу пальцем.

— Брат гневался. Из-за лодки, зачем взял без спроса? Ничего, Тои от меня почище досталось.

Патриция прошептала, что ей очень жаль. Представила, как весело они перебирались в этот домик, смеялись, спорили. И как нехорошо стало на сердце, когда выяснилось, что лодка добыта обманом, Тои подвел Комито, а Комито — брата. Тягостное чувство рассеялось не сразу — словно дурное предзнаменование получили.

Комито начал насвистывать. У Патриции задрожали руки. Снова вспомнились дни, проведенные на раскопках. Все участники экспедиции тогда, казалось, сроднились друг с другом. По утрам дружно бегали купаться в реке. Мужчины повадились прыгать с обрыва на кучу песка, вместе с осыпающимся песком катиться вниз, к воде. Их примеру последовали и женщины. Патриция оказалась самой большой трусихой. Отшатывалась от края, не решаясь прыгнуть, а Комито уверял ее, что это ничуть не страшно. Потом взял да и столкнул вниз, и она, визжа и хохоча, покатилась к воде. Примерно тем же способом он научил кого-то плавать.

Патриции внезапно захотелось, чтобы Комито поднялся и ушел. Потом она объяснит Эндо, как все случилось. Достаточно будет сообщить в полицию имя и адрес. Пусть полицейские сами ловят Комито, выслеживают на Лисьей горе, ставят западни. Она не желает, чтобы бывшего приятеля арестовали в ее доме, надели наручники…

Патриция тряхнула головой. Наручники? Арест? Бред какой-то! Она сама этому не верит. Готова подозревать кого угодно, только не Комито. Он не убийца, приезд сюда — случайное совпадение.

Комито перестал свистеть и подошел поближе к крохотному столику.

— Что же вы не похвастаетесь новым приобретением? Профессор Шень сказал — купили какой-то необыкновенный чайник. Можно взглянуть?

Патриция выплеснула кипяток себе на руку. Вот так, без долгих подходов. Сразу перешел к делу. Имел наглость сослаться на профессора Шеня. Патриция представила, каким ударом будет эта история для их старого наставника. Комито всегда был любимцем профессора. Шень ценил горячечную одержимость делом, какая была свойственна и ему самому. Именно Комито доверили первым войти в тайник с фарфором. Не там ли рьяный ученик и прикарманил крышечку от чайника?

Патриция закрыла ладонью глаза. Впрочем, скрывать слезы не было нужды. Ошпаренная рука их вполне оправдывала.

Комито отыскал в аптечке мазь от ожогов. Выбранил Патрицию: нечего вставать, если ей так худо. Обругал Эндо и Элен: хороши, бросили больную. Потом и себя отчитал: есть глаза или нет, видит — человеку плохо, мог бы и сам заварить чай.

Патриции хотелось зажать уши. Его забота казалась нарочитой, сочувственный тон — лживым. Чем больше Комито проявлял внимание, тем сильнее Патриция заливалась слезами.

Решив, что женщина, как ребенок: старательнее утешаешь — горше расстраивается, Комито попытался ее отвлечь рассказом о своих делах. Он готовился к поездке. Прошел слух, что жители одного из островов добыли какое-то подтверждение тому, что госпожа Ота закончила свои дни именно там. Необходимо съездить, разобраться. Известно ли Патриции, что за последний год три острова из пяти были окончательно отвергнуты? Если теперь удастся сделать выбор между оставшимися двумя…

«Так вот в чем дело, — думала Патриция. — Вот почему убийца торопился. Отказаться от подобной поездки никак не мог. Но и сокровища рвался добыть».

— Понимаете значение такого открытия?

— Понимаю, — мрачно откликнулась Патриция. — Ваше имя прогремит на весь Тайан.

Комито отмахнулся:

— Знаете, сколько новых книг будет написано? Создано спектаклей? Нарисовано картин? Неужели кто-то из художников сумеет остаться равнодушным? Когда происходит такое, словно распахивается дверь в другой мир. Заглянуть туда сумеют немногие. Зато расскажут о том, что видели, остальным.

Патриция сидела, опустив глаза. «Не слушай, — твердила она себе. — Не важно, что сердце отзывается на его слова. Думай не о словах, о делах. Он задушил тя-ю».

При мысли, что убийство будет невольно связано с именем госпожи Ота, Патриция ощутила такой гнев, что решила непременно задержать убийцу. Но прежде отважилась на последнюю проверку.

— Надеюсь, мы с Эндо тоже совершим открытие.

Комито поперхнулся чаем.

— Правда?! — вскричал он, откашлявшись.

Патриция слегка опустила ресницы, подтверждая.

— Какое же? — не отставал Комито.

Патриция внимательно вглядывалась в его лицо. Подумать только, раньше приняла бы как должное и торопливые расспросы, и сведенные в напряжении брови, и нетерпеливое постукивание ногой, словом, все, что теперь кажется неопровержимым доказательством вины.

— Дело касается Ю-Чжана.

Комито даже привстал на стуле. Патриция внезапно испугалась: вдруг он решит, что ей известно слишком много?!

— Лучше вам расспросить Эндо. Он появится с минуты на минуту.

— Хорошо, подожду.

Несколько минут они молчали. Патриция не могла усидеть на месте, словно что-то жгло ее изнутри. Понимала, лучше выждать, посмотреть, вернется ли Комито к разговору о чайнике. «Не стоит первой начинать разговор», — заключила Патриция и тут же выпалила:

— Элен возвратилась в город. Кстати, новый чайник увезла с собой.

Комито отреагировал совсем не так, как ожидала Патриция. Не последовало быстрых напряженных взглядов или торопливых расспросов. Он рассеянно произнес:

— Досадно.

Поднялся.

— Пожалуй, мне пора.

— Еще рано, — запротестовала Патриция, украдкой поглядев на часы.

Но Комито, подобно большинству тайанцев, обладал безупречным чувством времени.

— Два часа на исходе, так что я возвращаюсь в город. Если хотите, вечером загляну к Элен, передам от вас привет. Где она остановилась?

«Ловко!» — чуть не воскликнула Патриция вслух.

Предположим, она назовет отель. Комито явится туда и попадет в засаду. Но… если его что-нибудь спугнет? Или Элен, уверенная, что к ней пожаловал друг, поведет себя неосторожно? Подвергнуть ее жизнь опасности? Нет, Комито должен оставаться в домике на сваях. Хотя бы до возвращения Эндо.

Только как его задержать? И тут Патрицию осенило.

— Комито, посмотрите в окно. Видите, возле валунов начинается тропинка. Добегите по ней до поворота. Оттуда хорошо просматривается большой участок пути. Если Эндо не увидите, так и ждать не стоит.

— А если увижу, лично скажу ему «до свидания», — засмеялся Комито, но послушно отправился на берег.

Едва он сошел с мостков на песок, Патриция вихрем вылетела на веранду. Проверила, надежно ли привязана моторная лодка, и соскочила в нее. Держась за борта, прошла на корму. Она плохо разбиралась в технике, но бензобак обнаружить была способна. Как и открыть сливной кран. В воздухе распространился запах бензина, и Патриция с ужасом увидела, как по воде расплывается огромное радужное пятно. Комито непременно заметит — не слепой же!

Услышав, как заскрипели мостки, Патриция стремительно завернула кран, выскочила из лодки и влетела в дом. Чувствуя, что от нее разит бензином, щедро намылила руки.

Вошел Комито.

— Нет, Эндо я, к сожалению… — Он запнулся и потянул носом. — Чем это пахнет?

У Патриции затряслись колени.

— Средством от ос, — торопливо нашлась она. — Непрерывно залетают в дом.

— Попробуйте лучше бензином, — посоветовал Комито. — Старый, проверенный способ. Нет, сами не пытайтесь, завтра я снова приеду и помогу.

— Где Эндо? — перебила Патриция, торопясь отвлечь его от этих ужасных мыслей о бензине.

— Эндо не видно, а я не могу дольше ждать.

— Как жаль! Я провожу вас.

Они вышли на веранду. Солнечные блики весело плясали на волнах, образуя причудливые разводы на поверхности бензиновой лужи. Понимая, что стоит Комито взглянуть на воду — и весь план рухнет, Патриция судорожно схватилась за голову. Комито, естественно, повернулся.

— Опять нехорошо?

— Ничего, ничего. Плывите, а то опоздаете.

При этом напоминании Комито спрыгнул в лодку. И снова Патриция запаниковала. «Увидит по счетчику, что бак пуст. Вспомнит запах, разглядит лужу. Он меня убьет». Она тихо ахнула. Комито вскинул голову. Патриция цепко держалась за перила.

— Вы сейчас упадете! — сердито крикнул Коми-то. — Ступайте в дом.

— Отчалите, тогда уйду, — капризно возразила она.

Комито отвязал веревку, еще раз сердито потребовал:

— Уходите.

Взревел мотор. Лодка понеслась, разрезая волны. Комито обернулся, взмахнул рукой — то ли прощально, то ли требуя, чтобы Патриция уходила в дом.

Патриция не двинулась с места. Она не знала, много ли бензина вылилось, и теперь беспокоилась, что Комито сумеет добраться до города или до оживленных мест, где ему в любом случае помогут. Тогда случившееся только насторожит его.

Лодка удалялась. Превратилась в крошечную точку, еще чуть-чуть — и исчезнет из глаз. Патриция ждала. Точка не исчезала. Прошла минута, другая, третья. Патриция вглядывалась до рези в глазах. Несколько раз отворачивалась, боясь, что ей только мерещится. Снова смотрела. У самого горизонта, между сине-серой водой и бледно-голубым небом, чернела точка. Потом она как будто чуть увеличилась. Патриция сообразила, что случилось, и села на ступени.

Комито выпрямился в лодке во весь рост и призывно размахивал свитером.

 

Поразмыслив, Патриция пришла к выводу, что теперь Комито не ускользнуть. Из рыбачьей деревушки лодку не видно, другого жилья поблизости нет, грести ему нечем, вода холодная — вплавь не доберешься, так что придется дожидаться полицейского катера. Представив Комито в наручниках, убитого горем профессора Шеня и всех остальных участников экспедиции, донельзя расстроенных, Патриция вернулась в дом в самом мрачном расположении духа.

О сделанном она не жалела. Она могла бы пощадить Комито, предупредить, помочь скрыться, толкни его на преступление отчаяние или гнев. Вздумай он учинить самосуд над предателем, попытайся убийством остановить другое убийство… Она постаралась бы его понять. Но оправдать слепую алчность была не в силах.

Услышав, как задрожали мостки, Патриция встрепенулась. «Эндо возвращается». Больше ей не придется томиться подобными мыслями в одиночестве.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Элен. Патриция успела только привстать от удивления. Времени, чтобы задать вопросы или хотя бы выразить радость и удовольствие, не хватило.

— Счастлива видеть тебя живой, — объявила Элен, бросая на пол плащ и сумку.

Патриция заключила, что подруга каким-то образом проведала о коварстве Комито и примчалась на помощь. Подобная забота растрогала бы и камень, но Патриция была все-таки несколько разочарована — выходит, ее новость никого не потрясет. Со вздохом откликнулась:

— Знаешь, Комито очень тобой интересовался. Собирался даже навестить…

— При чем здесь Комито? Я полагала, ты уединилась с Эндо.

Патриция вдумчиво пошевелила бровями. Нет, похоже, Элен все-таки ничего не знала. Патриция приосанилась и скромно доложила:

— Я поймала убийцу.

Элен осмотрелась.

— Где же он? Заперт в шкафу?

— Нет, болтается посреди бухты.

— Болтается? На чем?

— На лодке.

— Откуда взялась лодка?

— Одолжил у брата.

— Значит, у него есть брат?

— Ты что, позабыла скандал из-за лодки? У Комито синяк до сих пор не сошел.

— Забудь про своего Комито, — отмахнулась Элен. — Где Эндо?

— Ушел в деревню.

Элен села на кровать и скрестила ноги по-турецки.

— Патриция, твои мысли столь глубоки, что мне никак не удается их постичь. Кого ты поймала?

— Убийцу.

— Это я уже усвоила. Как его зовут?

— Комито Сэй. Впрочем, не знаю, может быть, у него есть и другое имя.

Элен сочувственно на нее поглядела.

— Есть. Только не у него. У Эндо.

Патриция опустила голову и смущенно поковыряла пальцем ширму.

— Мне очень неловко, — начала она, — неловко, что тебе рассказала об этом не я. Правда, мы с тобой и не виделись с тех пор, как я сама узнала, и потом, я обязалась молчать, но раз уж тебе и без меня известно… Это инспектор докопался, да?

— Объясни, — коротко потребовала Элен.

Благодаря усилиям Патриции, шелк на ширме треснул и начал отставать от края.

— Эндо служит в организации, называть которую не принято. Понимаешь? После окончания войны и вывода иноземных войск, в Тайане, конечно, остались люди, интересующиеся делами этой страны. Их необходимо выявить…

Элен в ужасе воздела руки:

— Контрразведчик?!

Патриция продолжала уродовать ширму.

— Надеюсь, он врет, — заявила Элен, повинуясь давней привычке не верить в худшее. — Насчет такой профессии обычно не откровенничают.

— Он и не откровенничал. Мне объяснили в департаменте. Эндо пришлось показать меня начальству.

— Зачем?

— Чтобы получить разрешение жениться.

— Ущипни меня, — сказала Элен.

— Понимаешь, когда мы убегали от полиции, Эндо сделал мне предложение. Мы как раз вдавились в метро…

— О! О! О! — закричала Элен. — Как тщательно выбрано время и место! Ты, конечно, согласишься? Тебя всегда притягивало героическое. Приятно сознавать, что, выйдя за Эндо замуж, ты совершишь самопожертвование. Избавишь другую неведомую женщину от ужаса подобного супружества.

— Я уже согласилась, и мы уже поженились, — доложила Патриция.

И молча уставилась на то место, где за секунду до этого сидела Элен. Потом завертелась на месте, пытаясь удержать в поле зрения подругу, кругами носившуюся по комнате.

— Перестань, — взмолилась Патриция. — Прекрати. У меня кружится голова.

— А у меня не кружится?! — возопила Элен, переходя к бегу на месте. — Это же надо — встретить меня рассказом о какой-то ерунде, о поимке завалящего убийцы, а главное известие приберечь напоследок!

Она бодро промаршировала по комнате, затем остановилась и сосчитала пульс. Сверкнув глазами, пресекла робкую попытку Патриции открыть рот. Промокнула платком лоб и повалилась на кровать.

— Можешь рассказывать. Теперь тебе не удастся меня прикончить.

Патриция коротко поведала обо всем, начиная от бегства из океанария до поездки за Синь-эй. Элен слушала, скорбно кивая головой.

— Вот что значит — на один день оставить тебя без присмотра. Никогда себе этого не прощу!

— Не понимаю, что тебя огорчает.

— Так и вижу, как ты в истрепанных джинсах ползешь по раскопу, а следом ползут двенадцать твоих голопузых отпрысков, — сокрушалась Элен.

У Патриции эта картина не вызвала протеста. Напротив, она тут же подыскала философское обоснование:

— Тайанцы охотно заводят детей. Торопятся поделиться радостью жизни. Правда, младшие донашивают одежонку старших. Вместо обновок и дорогих игрушек получают в подарок стихотворения, которые запоминают на всю жизнь.

Элен не утешилась и продолжала рисовать впечатляющие картины будущего Патриции:

— На свидание к мужу тебя возят в закрытой машине. Каждый раз встреча начинается со знакомства. Ты спрашиваешь, как его зовут.

— Элен, уймись.

— Скажи, он-то когда успел проникнуться нежными чувствами? Если вспомнить, как швырнул тебя на пол при первой встрече в океанарии…

Патриция засмеялась.

— Не забывай, мы вместе работали в экспедиции.

— Интересно, что понадобилось контрразведке от археологов?

— Это длинная история, — вздохнула Патриция. — Подробностей я, естественно, не знаю, Эндо объяснил в двух словах. Дело было до войны. Отлавливали торговцев древностями.

— Это дело полиции. Почему вмешалась контрразведка?

— Не перебивай. Полицейские отслеживали цепочку, по которой за границу уходили предметы старины. А контрразведчики разматывали цепочку, по которой за границу поступали сведения… ну, ты понимаешь. В какой-то момент оказалось, что у обеих цепочек существует общее звено.

— Странно. Обычно разведчики не компрометируют себя уголовщиной.

— Наверное, кто-то оказался непомерно жаден… Зарубежные хозяева, скорее всего, не знали… Не важно. Короче, Эндо рассчитывал через торговцев выйти на…

— Шпионов, — подхватила Элен. — Дальше.

— Он прибыл на раскопки под видом археолога-любителя. И почти сразу понял, что в группе есть вор. Когда мы обнаружили тайник с фарфором… Это была крохотная клетушка — не согнуться, не разогнуться, работать невозможно. Решено было весь фарфор перенести в другое место, там уже и составлять подробную опись. Но прежде профессор Шень позволил нам по очереди спуститься в тайник, своими глазами увидеть… Комито — первому… — Патриция невесело усмехнулась. — Когда Эндо заглянул в тайник, в глаза ему бросился фарфоровый цветок. Запомнился, понимаешь? А потом Эндо просматривал опись и увидел, что цветок даже не упомянут. Значит, был украден, когда предметы переносили. И только ли цветок?

Патриция замолчала, и Элен подтолкнула ее локтем: «Не видишь, дорогой друг изнывает от нетерпения?»

— Вычислить вора Эндо не успел. Полицейские арестовали перекупщиков на границе, и кражи тотчас прекратились.

— Соответственно, затаились и агенты, — заключила мудрая Элен. — Почему же они не согласовали свои действия? Я хочу сказать, полиция и контрразведка? Правда, говорят, контрразведчики редко с кем сотрудничают. Опасаются утечки информации… — Она глубокомысленно помолчала. — Потом, службы наверняка соперничают.

Патриция ничего не могла ответить. Элен продолжала строить догадки, но уже по другому поводу.

— Выходит, Эндо на раскопках трудился так усердно, что тебя не замечал?

Патриция начала краснеть.

— Замечал. Только я вызывала подозрения. Как-никак иностранка…

— Да еще строит глазки контрразведчику, — фыркнула Элен.

Патриция тоже не удержалась от смеха.

— Поэтому он так холодно и приветил тебя после войны? — продолжала допытываться Элен.

Патриция энергично кивнула.

— Представляешь, именно в тот вечер пытались ограбить коллекционера. Эндо решил, оживились старые цепочки. И тут как раз встретил меня. Что мог подумать?

— Убедительно, — пробормотала Элен. — Когда же он почтил нас доверием?

Патриция хихикнула.

— А когда ты свалилась с велосипеда. Ты же рассказала об убийстве в деревушке Цуань и своей поездке туда. Ясно, что человек, причастный к случившемуся, в жизни бы не поехал на место преступления, да и вообще выказывал бы полную неосведомленность… Ну а потом, когда мы сами вздумали ловить преступника…

— Тут он пожалел, что мы не иностранные агенты! Какой непоправимый урон нанесли бы государству, в пользу которого вздумали шпионить!

Патриция признала истинность подобного заявления и продолжала рассказ:

— Естественно, пройти мимо истории с чайником Эндо не мог. Поначалу думал, что чайник — какой-то условный знак. Помнишь, профессор Шень предлагал различные версии, в том числе и эту… Что с тобой?

Элен зажала ладонью рот и заболтала в воздухе ногами. Выдавила сквозь смех:

— Представляю, какое лицо будет у инспектора Ямуры!

Патриция не сдержала улыбки:

— Похоже, Эндо с инспектором придется-таки сотрудничать.

— Можем поставить это себе в заслугу. Примирили две соперничающие службы.

— Не только это. — Патриция посмотрела на Элен и осторожно предупредила: — Ты не волнуйся…

— Обожаю подобное начало! «Приготовься, сейчас услышишь гадость».

— Вовсе нет, — обиделась Патриция. — У меня приятная новость.

Элен неопределенно пошевелила в воздухе пальцами.

— Кто знает, что ты теперь называешь приятной новостью. Может, собираешься поступить на службу в контрразведку?

— Я говорю серьезно! Мы с Эндо нашли клад. То есть почти нашли.

Элен выразительно зевнула и повернулась на другой бок.

— Мы с Эдмоном тоже почти нашли.

Патриция, подобно хорошей актрисе, выдержала паузу. Кротко спросила:

— Как ты думаешь, зачем убийце понадобился чайник?

Элен рывком перевернулась, приподнялась на локте. Патриция торжествующе улыбнулась.

— Затем, что чайник служит ключом к тайнику. Ю-Чжан спрятал сокровища…

Торопясь, она пересказала легенду. Затем, подгоняемая нетерпеливыми вопросами Элен, поведала о монастырском собрании рукописей. Сообщила о походе в монастырь, розысках на Лисьей горе — тут Элен как-то странно улыбнулась, — бдении над свитками. Наконец, вытащила из-под кровати скомканные листы, расправила на коленях. Прочла:

Элен слушала, подперев кулаком подбородок. Отметила:

— Ценные указания, ничего не скажешь. Не представляю, как по ним можно отыскать клад.

— Клад спрятан возле Павильона Зеленого Солнца. Осталось решить, где именно.

— Да, такой пустячок.

Патриция не обратила внимания на насмешку.

— Я уверена, что и французский, и новотайанский переводы неточны. Необходим подлинник, только где его взять?

На лице Элен появилась такое гордое и снисходительное выражение, что Патриция сразу почуяла неладное.

— Элен, что случилось? Элен?..

Не отвечая на вопросы, Элен знаком велела подать ее сумочку — Патриция безмолвно повиновалась, — достала диктофон и включила его. Патриция тотчас узнала волшебные стихи госпожи Ота. Повернулась к Элен, не в силах вымолвить ни слова, только глазами спрашивая: откуда?

С губ Элен не сходила победная улыбка. Патриция с трудом взяла себя в руки и пролепетала:

— Кто… кто это читает?

— Прислушайся внимательнее. Неужели не узнаешь голосов?

Патриция непроизвольно склонилась к диктофону. Минуту сосредоточенно слушала, потом выпрямилась с возгласом:

— Оборотни!

— Актеры, — поправила Элен.

Патриция постучала себя кулакам по лбу.

— Как же я сразу не догадалась, что Хат-хен с Ин-Пэем — актеры?! Кто бы из простых смертных сумел так прочесть поэму?.. Да, но ты-то где с ними повстречалась?

— На станции.

И Элен в свою очередь поведала о случившемся. Патриция не могла сдержать завистливых вздохов.

— Мечтаю увидеть это представление. Хат-хен в роли госпожи Ота. «Ивой склонюсь над водой, жалобен плач…» Элен, а как они отыграли сцену, где поэт Сю-Тей…

— Не отвлекайся, — сердито одернула Элен. — Лучше приготовь бумагу и ручку.

Патриция принялась искать бумагу, то и дело замирая от восхищения и шепотом повторяя отдельные строчки.

— Восхитительно. Чудесно. Неповторимо.

— Надеюсь, твои восторги относятся ко мне? — скромно предположила Элен. — Согласна, я сегодня была на высоте. Впрочем, как и всегда.

Вместо того чтобы немедленно подтвердить эти слова, Патриция предостерегающе вскинула указательный палец:

— Тише!

Схватила ручку и принялась лихорадочно записывать. Жестом попросила перемотать пленку, потом еще раз и еще. Наконец перечла в последний раз, проверяя. В первых двух отрывках существенной разницы не обнаружилось. Третий звучал иначе:

— Вот оно! — вскричала Патриция. — Ступени веранды. От них надо отсчитывать шаги.

— Сколько шагов и в какую сторону? — попыталась уточнить Элен.

— Наверное, указано на крышечке.

— А где крышечка?

— В кармане убийцы. Полагаю, он не расстается со своей добычей ни на минуту.

— А где убийца?

Патриция всплеснула руками:

— Я же тебе говорила! Болтается в лодке посреди бухты.

— Ну, знаешь ли! — возмутилась Элен. — Неужели нельзя было держать его где-нибудь под рукой?

— Запереть в шкафу? — подсказала Патриция.

— Нет, я серьезно. Как мы теперь заполучим крышечку?

— Эндо вернется с минуты на минуту, что-нибудь придумаем. Одолжим у рыбаков лодку.

— Я бы на твоем месте отправилась Эндо навстречу. Чтобы ему лишний раз не бегать в деревушку и обратно.

— Ты права. Пойдем вместе?

— Я, между прочим, не спала ночь, с утра пораньше отшагала семь километров, да вдобавок умудрилась упасть и разбить коленку.

— Ой, — сказала Патриция, — извини. Я даже не спросила, как ты здесь очутилась. Почему инспектор Ямура тебя отпустил? И что он сам поделывает?

— Разыскивает тебя, Эндо, а теперь уже и меня.

— Сбежала? — ахнула Патриция.

— Как ты догадлива, о рыжеволосая! Ответь, кстати: что Эндо понадобилось в деревне и как это он додумался оставить тебя одну?

— Наверное, хотел позвонить. Мы считали, убийца появится только ночью.

— А он пожаловал днем… — произнесла Элен уже без улыбки. Подперла кулаками щеки. — Расскажи-ка подробно, как все произошло.

На глаза Патриции неожиданно навернулись слезы.

— Это было очень неожиданно, страшно… и противно. Комито… — Она всхлипнула, вытерла глаза и каким-то тусклым, бесцветным голосом поведала всю историю от начала до конца.

Элен слушала, и с каждой минутой ее лицо мрачнело все больше. Патриция закончила рассказ, но Элен долго ничего не говорила. Патриция тоже молчала, чувствуя внезапно навалившуюся нестерпимую усталость. Они сидели рядом, и Элен смотрела на измятые листки со стихами.

— Значит, это Комито, — произнесла она со вздохом, как будто впервые уяснив для себя суть происшедшего. — Кто бы мог ожидать от такого растяпы!

Она снова вспомнила беспорядок в доме тя-ю, россыпи чая на полу.

— Мерзавец! Так прямо и спросил: где чайник?

— Да. Сослался на профессора Шеня. Мол, тот ему рассказал. А когда узнал, что чайника здесь нет, сразу заторопился в столицу. Заявил, что передаст тебе привет от меня.

— Спасибо, — буркнула Элен. — Выходит, он еще с вечера причалил где-то на побережье, поднялся на гору…

… — где столкнулся с актерами.

— Верно. Хат-хен говорила про человека в сером свитере. Как он упоенно внимал поэме. Еще бы!

Патриция сдвинула брови:

— У Комито свитер бежевый, немногим светлее, тем у Эндо.

Элен беспечно отмахнулась:

— Ночью, у костра они могли просто не разглядеть.

— Правда. — Патриция поднялась и посмотрела на часы. — Не пойму, почему Эндо задерживается. Побегу навстречу. Нет, кажется, не побегу, а поковыляю.

Элен напомнила о подарке рыбаков из деревушки Цуань. Велосипед так и стоял на берегу под деревьями, предусмотрительно укрытый от непогоды. Патриция весьма воодушевилась и поспешила уйти. Элен подождала, пока за подругой захлопнется дверь. Потом отправилась на кухню и после недолгого раздумья уничтожила без остатка паштет, привезенный негодяем Комито.

 

Понимая, что скорого возвращения Патриции ожидать не приходится, Элен решила прилечь. Уснула, едва коснувшись головой подушки. Сказались усталость и недосып предыдущих дней. Что ее пробудило, Элен не сумела бы объяснить. Возможно, колебания мостков, возможно, какой-то шорох, только все это родило ощущение тревоги, и Элен заставила себя очнуться. Но, даже проснувшись, продолжала лежать, не шевелясь и не открывая глаз. Почему — и сама не знала. Сердце билось часто и сильно. Элен взглянула сквозь полуприкрытые ресницы.

Должно быть, уже наступила середина дня. Солнечные лучи золотили циновки, лежавшие в центре комнаты. Углы оставались темными, и поначалу Элен показалось, что комната пуста. Потом она заметила сидевшего на корточках человека. Он неторопливо и хладнокровно рылся в шкафу. На человеке был серый свитер.

Элен лежала неподвижно. То, что рядом убийца, не вызывало ни малейшего сомнения. Не важно, кого там расторопная Патриция загнала на середину бухты. Убийца явился в их дом за чайником, как когда-то явился к тя-ю. И так же, как тя-ю, она очутилась с ним наедине.

Мужчина внезапно повернулся, так резко, что потерял равновесие и оперся рукой об пол. Элен невольно зажмурилась. Старалась дышать как можно глубже и ровнее. Но, и закрыв глаза, словно воочию видела смуглое лицо, широкие дуги бровей, тонкие, плотно сжатые губы, коротко подстриженные волосы.

— Вы проснулись, — сказал мужчина злым голосом.

Элен открыла глаза и села. Он продолжал опираться одной рукой об пол, другой машинально прихлопнул дверцу шкафа.

— Где чайник?

Элен смотрела с мрачным удовлетворением. Выходит, все-таки ей, а не Патриции выпало поймать убийцу.

— Где чайник? — повторил он, угрожающе выпрямляясь.

Элен не испугалась. Между ней и незваным гостем возвышалась гора вывороченной из шкафа одежды. Элен была уверена, что он неминуемо споткнется и она успеет увернуться. К тому же нисколько не сомневалась: он не отважится напасть. Накидываясь на тя-ю, убийца прекрасно понимал, что на его стороне внезапность: несчастная женщина не ожидает нападения. Он схватил ее за горло в полной темноте, зайдя со спины.

Наброситься же при свете дня, глядя в глаза жертве, безусловно ожидая сопротивления, — не решится.

— Добрый день, Тои, — раздельно и как бы с удовольствием произнесла Элен.

С издевкой вспомнила, как охотно внимала его льстивым речам. С каким удовольствием позволяла за собой ухаживать! Упрямо числила среди поклонников — еще бы, так умел сказать комплимент, куда там Ямуре!

— Добрый день, Тои, — сладчайшим тоном промолвила Элен. — Явились меня навестить? Где же цветы? А, понимаю! Букет оказался слишком велик, пришлось оставить его на берегу.

Она не вполне еще разобралась в своих чувствах. Страха не испытывала, удивление тоже быстро прошло — как и радость за Патрицию. (Комито невиновен, но вряд ли дорогую подругу утешит, что убийцей оказался Тои.) Сильнее всего, пожалуй, было мрачное торжество. Она не представляла пока, как задержит Тои, но не сомневалась, что тому не уйти.

— Что же вы молчите? — продолжала Элен, глядя ему прямо в глаза. — Догадываюсь, хотите извиниться, что прервали мой сон. Смелее. Спросите, не беспокоит ли меня слишком яркий свет? Не надо ли задернуть штору?

Под глазом Тои красовался великолепный синяк, чуть, правда, поблекший и пожелтевший. Элен сразу вспомнила рассказ Патриции.

— Вижу, Комито сполна расплатился за дружескую услугу. Не отчаивайтесь, синяки украшают мужчину. Надеюсь, этот — не единственный? Где-нибудь таится еще парочка?

Пальцы Тои непроизвольно сжались в кулак, но Элен понимала, что, пока держится бесстрашно и дерзко, он не осмелится ее ударить.

Спустя мгновение Тои справился с собой. Явил на губах так хорошо знакомую Элен улыбку деланного смущения.

Впрочем, обмануться в отношении его чувств Элен не могла. Тои ненавидел ее, как ненавидел бы всякого человека, оказавшегося между ним и вожделенной вещью. Сколько трудов потратил, как долго охотился за чайником, и что же? По слепому капризу судьбы вещь попала в случайные руки. И теперь, вместо того чтобы отправиться прямиком за сокровищами, он принужден обходить новое препятствие. Значит, опять промедление, возможно — гибельное. Элен не сомневалась, что Тои готов стереть ее в порошок. Но он продолжал улыбаться.

— Вы не только очаровательны, но и умны.

— Вы тоже не глупы, — ответствовала Элен. — Почему явились сюда, а не в отель?

— Почуял ловушку.

Улыбка его прямо-таки лучилась простодушием. Элен подумала, что дело не в чутье, скорее всего, он знал в лицо инспектора Ямуру. Наверняка Тои решил не сразу идти в отель, а выждать и понаблюдать. Элен вспомнила, как инспектор высадил ее из машины напротив отеля — только площадь оставалось перейти. Тои вполне мог это увидеть — и сделать выводы. Во всяком случае, он впрямую спросил о чайнике. Следовательно, был убежден: ей известно, за какой вещью он охотится.

— Ну и как ваши розыски? — издевательски осведомилась Элен. — Увенчались успехом?

Тои покаянно опустил голову.

— Вы спрятали чайник слишком хорошо.

Элен фыркнула:

— Не я. Инспектор Ямура. Думаете, полиция выпустит из рук такую улику?

Глаза Тои недобро прищурились.

— Почему же они отпустили вас?

— Я иностранка, ничего о чайнике знать не могу. На вопросы любопытствующих обязана отвечать, что чайник перепродала.

— Ничего о чайнике знать не можете, — повторил Тои как бы про себя, и Элен поняла, что проговорилась.

Наверное, он и прежде опасался, что нынешние владелицы чайника могут разгадать его секрет. Теперь же окончательно укрепился в своих подозрениях. Отрицать что-либо не только бесполезно, но и опасно. Как же быть?

Элен торопливо соображала. Эндо с Патрицией вернутся не скоро — пока еще выудят Комито из лодки, пока разберутся, что к чему. На помощь инспектора тем более рассчитывать не приходится. Нет, с Тои она должна справиться сама. Жаль, у берега мелковато, мерзавца не утопить!

— Надеюсь, вы хорошо запомнили росписи на чайнике? — вкрадчиво осведомился Тои.

Да, он, бесспорно, был уверен, что тайна чайника раскрыта. «Правда, Тои не догадывается, кто такой Эндо. Пусть же видит в нас не преследователей, а соперников. Пусть думает, что мы сами рассчитываем завладеть кладом». Элен решилась и ответила в тон:

— Надеюсь, крышечка при вас?

Тои усмехнулся, отступил на шаг и присел на циновку. Элен поняла, что Эндо с Патрицией предположили верно — в руки к Тои попала крышечка. Теперь он должен сообразить, что отыскать клад они сумеют, лишь объединив усилия.

Правда, должен понять и то, что сокровищами придется делиться. Это ему вряд ли захочется.

— Где ваши друзья?

— Какое это имеет значение? — спросила Элен, стараясь выиграть время и сочинить правдоподобное объяснение. — Они нам не помешают.

— И все-таки?.. — Тои позволил улыбке стать чуточку прохладней.

— Уехали на мыс Цуна.

— Зачем? — искренне удивился Тои.

— Выяснить у бывшего владельца чайника, когда и где затерялась крышечка и нельзя ли ее найти.

Тои расхохотался:

— Долго будут выяснять.

— Боюсь, не дольше, чем до вечера, — отозвалась Элен.

Он картинно изогнул брови:

— Боитесь?

— Тои, — Элен внимательно рассматривала свои ногти, — половина больше четверти, или мне это только кажется? — Она вскинула насмешливые, беззастенчивые глаза.

— Элен, целое больше половины, не правда ли? — передразнил он.

Это еще не было угрозой. Лишь проверкой — не испугается ли она? Слышала про убийство в деревушке Цуань или нет? Элен хорошо представляла ход его рассуждений. Полицейские не склонны докладывать лишнее. Скорее всего, об убийстве она ведать не ведает. Потому так смело и держится. Опасности для себя не видит. Значит, будет беспечна.

— Той! — Элен укоризненно покачала головой. — Нам друг без друга не обойтись. Вам известно количество шагов. Но вы не знаете ни направления, ни точки отсчета. Тогда как я…

Он хорошо это понимал. Однако — Элен была уверена — ни на секунду не задумался о том, чтобы пожертвовать частью сокровищ. Он медлил, выискивая способ принудить ее все рассказать здесь и сейчас. Элен забеспокоилась. Неужели жадность победит разум и Тои попытается силой заставить ее говорить?

Он отвел глаза в сторону и велел:

— Собирайтесь.

Элен поднялась и начала в ворохе вышвырнутой на пол одежды искать свитер. Потом ей понадобились носки, потом — спортивные туфли. Тои, прислонившись к стене, молча наблюдал за ней. Элен не сомневалась, что у него созрел какой-то план. Какой? Не трудно было догадаться. Он рассчитывал с ее помощью отыскать сокровища, а потом — убить. Элен окончательно утвердилась в этой мысли, когда Тои, явив на лице самую приятную улыбку, доложил:

— Вы мне сразу понравились.

Элен скромно опустила ресницы.

— Неужели?

Как и ожидала, Тои добавил приторно-сладким тоном:

— Только слепой может не плениться вами.

Дальше последовал пространный монолог о ее глазах и волосах. Элен слушала без возражений — порой даже завзятые лгуны говорят правду. По ее расчетам, красноречия Тои должно было хватить минут на пять. Вполне достаточный срок, чтобы без суеты надеть свитер и плащ да зашнуровать туфли. К удивлению Элен, Тои не ограничился перечислением ее совершенств, заметив:

— Вы не просто самая красивая женщина на земле. Вы, к счастью, совершенно не похожи на своих приятелей. Трезво смотрите на жизнь. Знаете, за что нужно держаться. Своего не упустите.

— Как и вы? — уточнила Элен.

Тои энергично кивнул.

— Думаете, я хочу, как профессор Шень? Спасибо, насмотрелся. Всю жизнь на коленках в грязи проползать, а под старость остаться в крохотном домишке. Видали вы это убожество? Особняк, называется. — Тои подавил смешок. — Или Комито. До конца дней будет у брата лодку одалживать и синяки получать. А спеси-то сколько, спеси! Нашли чем гордиться. Пыль с черепков сдувают усерднее, чем другие. Тоже мне, важное занятие — в земле копаться.

— Нам сейчас именно это и предстоит, — перебила Элен. — Кстати, чем будем копать? Руками?

— Не беспокойтесь, — ухмыльнулся Тои. — Я запасливый.

Носком ноги пнул дорожную сумку Элен.

— Не забудьте.

Элен собралась удивиться: зачем таскать с собой лишнюю тяжесть? Вовремя сообразила, что, по его расчетам, она не собирается возвращаться в домик, к одураченным приятелям. Поняла, что чуть было себя не выдала. Тои настороже. Если только заподозрит обман — убьет. Чтобы не допустить ошибки, она должна усвоить его образ мыслей. Выказывать такое же нетерпение, такую же жадность.

Она завязала шнурки, выпрямилась.

— Я готова.

Тои подал лист бумаги и ручку:

— Пишите. — Что?

— Пишите, я продиктую. «Дорогие друзья, сожалею, что вынуждена уехать, вас не дождавшись. Кажется, я догадываюсь, где найти интересующий нас предмет. Возвращаюсь в город. Встретимся здесь же через три дня. Элен».

— Не понимаю, зачем это нужно. — Элен медлила, сжав в пальцах авторучку.

— Чтобы они не принялись разыскивать вас на Лисьей горе, — угрожающе-снисходительно растолковал Тои.

Элен поискала, на что положить лист. Тои сунул ей в руки книгу. Элен несколько раз чиркнула по бумаге ручкой, словно расписывая. Она вовсе не хотела оставлять подобное послание. Патриция с Эндо и впрямь вообразят, что она уехала в город. А ей может понадобиться помощь. Тои наверняка рассчитывает от нее избавиться. Необходимо предупредить Патрицию. Только каким образом? Тои стоит рядом, глаз не спуская.

Элен поставила точку. Тои взял записку, дважды перечел, заметно успокоился. Положил на видное место, прижал книгой.

— Хорошо. Идемте.

— Не забудьте прихватить мою сумку, — ответствовала Элен, первой выходя за дверь.

Тои ничего не оставалось, как повиноваться. Элен заподозрила, что впоследствии он постарается ей это припомнить.

Солнце с немыслимой щедростью заливало берег. Можно было подумать, что возвращается лето. Почти сразу Элен обнаружила, что чересчур утеплилась, и принялась стаскивать сначала плащ, затем свитер. К ее изумлению, Тои поспешил забрать эти вещи, избавив Элен от лишней ноши. Вообще, его любезность заставляла Элен все больше и больше настораживаться. Заметив, что спутница прихрамывает, Тои бережно подхватил ее под руку. Правда, почти сразу они ступили на узкую тропу, пройти можно было только поодиночке. Тои заботливо пропустил Элен вперед, готовясь поддержать, если оступится.

Под ногами шуршала сухая кленовая листва. В вышине жалобно перекликались птицы. Обернувшись и запрокинув голову, Элен увидела в небе темный клин. Подумала, как тихо станет в лесу зимой. Ей представились застывшие в неподвижности сосны, затянутое серой пеленой небо, редкие снежинки… Всем этим она еще сможет полюбоваться — если переживет сегодняшний день. Впрочем, она-то переживет. А вот Тои — неизвестно, хотя и уверен в обратном.

Элен споткнулась о корень и едва устояла на ногах.

— Дайте руку, — сказал Тои.

Его пальцы сомкнулись на ее запястье, Элен на мгновение показалось, что на нее надели наручники — такой крепкой и жесткой была хватка. При небольшом росте Тои отличался значительной силой. Элен невольно посмотрела на его руку, думая, что эти же пальцы сдавили горло тя-ю. Возможно, попытаются сдавить и ее собственное… Чем еще объяснить внимание Той? Только желанием усыпить ее бдительность, выведать нужные сведения, а потом — расправиться.

Теперь Тои поднимался первым и тянул Элен за собой. Они добрались до вершины и остановились отдышаться. Элен молча озирала усадьбу. Никогда еще это место не казалось таким унылым и глухим.

Тои оглядывался не менее внимательно — нет ли близ Павильона засады? Прислушивался — не крадется ли кто за спиной?

Элен вздохнула. Самый пристальный осмотр не подсказал, как разделаться с Тои. Разве что обрушить на его голову крышу Павильона?

Тои, не обнаружив ничего подозрительного, заметно оживился. Объявил возбужденно:

— Вот мы и у цели. А ваши тугодумы допрашивают Тэ-Ню? — Он хохотнул. — Думаете, они не мечтали бы оказаться на нашем месте? Еще как мечтали бы! Ума не хватило. И смелости. Все хотят жить богато, но не все в этом сознаются.

«А тя-ю, наверное, просто хотела жить», — едва не брякнула вслух Элен; вовремя спохватилась.

— Ну, говорите. — Тои даже слегка охрип от волнения. — Что было изображено на чайнике?

— Три дамы в ярких одеяниях. — Элен не могла отказать себе в удовольствии его подразнить. — Одна в розово-алом…

Тои бросил на нее уничтожающий взгляд, перебил:

— Знаю, знаю! Что там было еще?

— Когда наливали кипяток, проступала другая картинка: изгиб реки и перила моста.

Судя по сосредоточенному виду Тои, он лихорадочно перебирал в памяти строчки поэмы. Элен подсказала по-французски:

Тои отступил на несколько шагов в сторону и, загораживаясь локтем, стал рассматривать что-то, лежавшее на ладони.

— Мы, кажется, решили действовать заодно, — сказала Элен. — Можете не прятать крышечку.

— Хорошо, — неожиданно согласился Тои, затаенно улыбаясь. — Надеюсь, мы будем единодушны всегда и во всем.

Он подошел и подал крышечку. Если у Элен и оставались какие-то сомнения относительно уготованной ей участи, то теперь они полностью рассеялись. Так откровенничать Тои мог лишь с человеком, о котором знал наверняка — не проговорится.

Однако она ничего не могла предпринять, во всяком случае сейчас. Поэтому с нескрываемым любопытством принялась рассматривать крышечку — круглую, маленькую, почти невесомую. На белом фоне четко выделялись четыре иероглифа, нанесенных черным. Их окружали две волнистые линии. Волны одной были широкими и пологими, другой — крутыми и узкими.

— Надеюсь, крышечку не надо нагревать?

— Нет, — понимающе засмеялся Тои. — Я уже пробовал, без толку. Секрет не в ней.

— Что здесь написано?

— Вот это иероглиф «тун». Он означает «отсчитывать шаги». По бокам — иероглифы «чой» и «чон» — «север» и «запад». Напротив — иероглиф «цу» — «вниз».

— Придется копать, — вздохнула Элен. — А сколько шагов отсчитывать?

— Думаю, десять и пятнадцать. По количеству волн.

Элен попробовала усомниться, еще раз внимательно оглядела крышечку, но другого объяснения не нашла. Тои тоже явно мучился сомнениями, правда, по другому поводу.

— Вы уверены, что на чайнике был изображен именно мост?

— Уверена, — отрезала Элен и повторила объяснения, данные Патрицией: — Ручей, мост.

— Мост, — пробормотал Тои. — Мост… Я полагал, шаги надо отсчитывать от Павильона.

Элен поглядела на него с улыбкой превосходства:

— У Павильона четыре стороны.

Он понял сразу.

— Я всегда полагал, что лучше действовать в одиночку. Оказывается, ошибался. О такой умной и очаровательной помощнице остается только мечтать.

Элен никогда не думала, что комплименты способны прискучить. Выяснилось — могут не только прискучить, но и довести до белого каления. «Что это со мной? — встревожилась Элен. — Кажется, я начинаю мечтать об окриках инспектора Ямуры».

Они спустились к ручью и, разойдясь в разные стороны, принялись обшаривать кустарник. Тои заметно спешил и все же постоянно останавливался, проверяя, не объявился ли в усадьбе кто-нибудь третий, не возникла ли нежданная опасность. Элен чувствовала, что он старается держать ее в поле зрения. Она не слишком усердствовала, не собираясь приближать собственную кончину. Слушала, как ломится сквозь кусты Тои, и гадала: остатки моста сгнили до основания или нет? Признавалась самой себе, что была бы страшно разочарована, оборвись поиски клада на середине. Хотя для нее, возможно, это было бы и безопаснее. Ясно, что Тои не осмелится поднять на нее руку, пока не добудет сокровища.

Она могла бы потихоньку ускользнуть. Правда, лес прозрачен, видно хорошо, а на хромой ноге далеко не убежишь. Но Элен останавливало не это. Предположим, ей удастся благополучно скрыться. Тои сразу поймет, что надо уносить ноги. Тут уж не до сокровищ. Наверняка такой вариант у него предусмотрен. Либо сумеет выехать из страны, либо затаится, но возмездия избежит. Элен вспоминала смеющуюся тя-ю на портрете, вспоминала рыбаков из деревушки Цуань, охваченных горем и гневом. Нет, она не струсит, не сбежит — и не даст уйти убийце.

В это время Элен услышала, как Тои зовет ее. Ответила не сразу — выпутывала ветку из волос.

— Скорее! — требовательно и нетерпеливо кричал Тои.

Элен поспешила на зов. Тои стоял возле ручья, там, где Элен с Патрицией впервые видели отпечатки старинной тайанской обуви «нори». Нагнувшись, рассматривал что-то, похожее на гнилой пень. Затем указал на такой же гнилой обрубок, торчавший из земли на другой стороне ручья.

— Видите? — Он мотнул головой, схватил Элен за локоть и потянул к Павильону.

Она чувствовала, что его трясет от возбуждения. Элен не сомневалась, что Эндо или Патриция переживали бы не меньше, но то были бы переживания иного рода. Сейчас же она наблюдала дрожь неприкрытой алчности. И чем сильнее волновался Тои, тем холоднее становилась она сама. Она не боялась этого человека. Не могла бояться. Он вызывал только брезгливость.

Они подошли к Павильону. Элен вспомнила, как равнодушно взирала на эти развалины, придя сюда впервые вместе с Патрицией. Теперь же Павильон ее весьма занимал. Он просматривался насквозь: легкие стены разрушились. Крепкие опорные столбы поддерживали крышу. Полностью сохранилась окружавшая дом открытая веранда с изящными перилами. На нее со всех четырех сторон вели ступени.

— Что было нарисовано на чайнике? — почти шепотом спросил Тои.

— Столбы веранды и вершина горы.

И прежде чем Тои подобрал из поэмы нужный отрывок, Элен прочла:

Со слов Патриции прекрасно запомнила эти строчки. Разумеется, во французском переводе. А там не было сказано ни слова о ступенях.

 

До деревни Патриция не доехала одного поворота. Как раз в том месте, где заканчивалась узкая тропинка и начиналась дорога из гравия, стояла машина. Патриция затормозила и спрыгнула на землю. Она испытывала некоторую растерянность, не зная, что делать. Если это прибыли коллеги Эндо — она здесь совершенно лишняя. Патриция помедлила, ожидая, что Эндо сам увидит ее и подойдет, и неожиданно заметила под колесами машины какой-то желтый предмет. К своему изумлению, разглядела, что это крупная груша. Присмотрелась. Неподалеку валялись несколько раздавленных слив. Создавалось впечатление, что кто-то или уронил, или отшвырнул пакет с фруктами, а кто-то другой на него наступил. Затем она обнаружила, что брошенный пакет не единственный. Неподалеку в кустах виднелись два объемистых свертка. Совершенно еще зеленую траву украшала россыпь рисовых пирожков. Пока Патриция недоуменно хлопала глазами, дверца машины распахнулась и появился один из детективов, охранявших ее в столице.

— Здравствуйте, — сказала Патриция, — где мой муж?

— Садитесь, — гостеприимно пригласил детектив, пошире отворяя дверцу.

Патриция не торопилась. Во-первых, не знала, что делать с велосипедом, а во-вторых, начала догадываться, что произошло. Две службы опять столкнулись.

Эндо арестовали в тог миг, когда он, накупив всякой снеди, возвращался в домик на сваях. Пакет раздавили в драке.

Одежда детектива была измята и перепачкана землей. Подбородок украшала выразительная ссадина.

— Послушайте, — начала Патриция, — я все объясню. Вы схватили не того, тот в бухте…

— Непременно объясните, — пообещал полицейский, крепко беря ее за локоть.

— Да послушайте же…

Полицейский настойчиво тянул ее. Патриция вцепилась в велосипед, что несколько замедляло продвижение. Полицейский действовал только одной рукой и двигался как-то скованно.

Как раз в эту минуту со стороны деревни вывернул белый автомобиль инспектора Ямуры. За ним бежала ватага деревенских мальчишек.

Детектив перестал тянуть Патрицию, но локтя ее на всякий случай не выпускал. Инспектор вышел из автомобиля и отрицательно покачал головой. Патриция тотчас ощутила, как пальцы, сжимавшие ее руку, разжались.

Ямура позволил старшему из деревенских мальчишек занять место водителя, и после того, как дети с воплями восторга набились в салон, подошел к машине полицейских. Тогда дверца снова открылась, показался второй детектив. Патриция злорадно отметила, что и он двигается затрудненно. Невольно вспомнила, как сама летела на пол в океанарии. Последним вылез Эндо — в наручниках.

Узрев своего обожаемого супруга, Патриция уронила велосипед и подскочила к инспектору.

— С ума сошли, — выпалила она вместо приветствия.

— Весьма сожалею, — официальным тоном произнес Ямура, обращаясь к Эндо.

Эндо выказал некоторые признаки раздражения. По мнению Патриции, имел на это полное право. Уже второй раз полицейские оказывались у него на пути. Вероятно, Ямура сообразил, куда могла сбежать Элен, и отправил помощников проверить. Те натолкнулись на Эндо и проявили особое рвение. Пришлось тому посидеть в наручниках, пока недоразумение не разрешилось.

Теперь наручники были сняты. Эндо потер запястья и язвительно заметил:

— Вам еще повезло, инспектор, что за это время не явился настоящий преступник и не расправился с моей женой.

— Полагаю, это вам повезло, — огрызнулся Ямура. — Мало того, что мешаете нам работать, так еще таскаете за собой жену…

Инспектор неожиданно осекся. Молча уставился на Патрицию, затем вытянул шею и огляделся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости еще особ женского пола. И снова требовательно посмотрел на Патрицию. Та кивнула. Ямура неожиданно улыбнулся. Так широко и радостно, что Патриция невольно растерялась. «Можно подумать, давно не получал известия приятнее». Спустя мгновение, она разгадала причину такого веселья. «Останусь жить в Тайане, Элен придется часто навещать меня. Инспектор сможет с ней видеться».

— Поздравляю, — сказал Ямура. — Когда же вы поженились?

— Только вчера, — ответила Патриция, сияя.

— И ваша подруга, как понимаю, прибыла с поздравлениями? Где она, кстати?

— Осталась в домике.

Инспектор разом перестал улыбаться.

— Значит, вы бросили ее одну, а если убийца…

Эндо отметил, что за его жену инспектор так не волновался.

— Убийцу я поймала, — скромно заявила Патриция.

Ямура с Эндо одновременно шагнули к ней, схватили за руки и рявкнули:

— Как???

Патриция оглянулась на море. «Эх, жаль, отсюда не видно».

— Он болтается в лодке посреди бухты. Я слила бензин. — И она грустно добавила: — Эндо, не поверите, это Комито.

Эндо действительно не поверил.

— Комито? Не может быть!

— Сама не хотела так думать, — заторопилась Патриция. — Но…

— Комито не убийца, — отрезал Эндо.

Ямура, заинтересованный такой категоричностью, спросил:

— Ваш приятель?

— Я знаю Комито, — так же непреклонно и резко продолжал Эндо, — мы вместе воевали.

— Расскажите подробнее, — потребовал Ямура, обращаясь к Патриции. — Почему вы его заподозрили?

Патриция растерянно поглядела на Эндо.

— Но вы же сами сказали: первый, кто к нам пожалует, — убийца.

Эндо нетерпеливо отмахнулся.

— Мне и в голову не могло прийти, что сюда явится Комито. Когда последний раз созванивались, он уверял, что занят по горло. Готовится к очередной поездке.

— Выходит, я поймала не того? — ужаснулась Патриция.

Ямура пристально посмотрел на нее.

— Вы задержали Комито лишь из-за предупреждения Эндо?

Патриция, совершенно ошеломленная тем, что она, оказывается, ошиблась, начала оправдываться:

— Нет, он впрямую спросил о чайнике. Мол, слышал от профессора Шеня и хочет взглянуть.

Эндо хмуро смотрел на жену, и в его взгляде ясно читалось: «Сам виноват. Не надо было оставлять ее одну».

— Профессор Шень мог рассказать Комито о чайнике? — продолжал допытываться Ямура.

— Мог, — созналась Патриция.

Инспектор вздохнул.

— Что-нибудь еще?

— Когда я сказала, что чайник остался в городе, у Элен, Комито сразу заторопился уезжать. Собирался навестить Элен, передать ей от меня привет. Правда… — Патриция невольно запнулась, — он и до этого предупреждал, что спешит.

Эндо, постукивая по траве носком ботинка, с неудовольствием поглядывал по сторонам: «К чему этот допрос? Только время теряем. Ясно, кажется, сказал: Комито не убийца. За свои слова я отвечаю».

— Комито сразу поверил, что чайника нет в доме? — не отставал инспектор. — Сам искать не пытался?

Патриция покачала головой:

— Нет. Он еще прежде заглянул во все кухонные шкафы…

— Зачем?

— Расставлял продукты. Привез с собой целую сумку гостинцев. Я подумала, что это предлог, — прошептала Патриция; все подозрения ей уже казались бредом. — Особенно после того, как он попросил заварить чаю. Решила, хочет посмотреть на чайник.

— Это все? — мрачно спросил Ямура.

Патриция опустила глаза и ничего не ответила. Эндо сочувственно обнял вконец расстроенную жену и сердито посмотрел на инспектора.

— Оставьте ее в покое. Она не служит в полиции и не обязана быть прозорливой.

Ямура едва сдержался, чтобы не ответить, кому следовало быть прозорливым. «Или не знаете способностей вашей жены?» Вовремя вспомнил, что и сам проницательностью не отличился: Элен сбежала-таки.

Патриция схватилась за голову.

— Что я наделала! Комито торопился. Из-за меня он опоздает на совещание! Самую интересную и важную работу поручат другим. Место упокоения госпожи Ота найдет не он…

И Патриция ударилась в слезы. Эндо обозрел горизонт.

— Надо как-то вылавливать Комито, — хладнокровно заметил он.

Патриция зарыдала еще горше. Она знала, что все рыбаки в море и до вечера не вернутся. Остается ждать полицейский катер. Комито придется еще несколько часов провести в лодке. А он был так заботлив. Привез гостинцы, руку обожженную помог лечить, беспокоился. И как она отблагодарила! Вдобавок Элен осталась одна, уверенная, что все опасности позади. А вдруг убийца вздумает туда наведаться? И не станет ждать ночи?

Инспектор, вероятно, думал о том же, потому что решительно заявил:

— Я иду в домик на сваях.

Эндо согласился и сказал:

— Тогда я напрямик поднимусь к Павильону.

Патриция испуганно вздохнула, но не осмелилась возразить.

— К Павильону? — переспросил Ямура.

— Да, буду ждать там.

Только теперь Патриция сообразила, что Ямура ничего не знает о кладе. Эндо в двух словах поведал о картинках на чайнике, легенде и сделанных выводах. Патриция торжествовала: никогда еще в черных миндалевидных глазах инспектора не вспыхивало такое изумление. Ямура, бесспорно, был поражен, но — к одобрению Патриции — не позволил себе долго удивляться. И почти сразу удивление сменилось тревогой.

— Боюсь, ждать не потребуется, — негромко заметил Ямура тоном человека, исполненного самых дурных предчувствий.

Эндо взглядом спросил жену: инспектор боится упустить преступника? Или взволнован по другой причине? Ответный взгляд был более чем красноречив. Эндо впервые посмотрел на Ямуру с некоторой симпатией.

Инспектор кивком головы указал на детективов:

— Возьмите с собой на гору.

Эндо сдержал улыбку.

— От них сейчас мало толку.

Ямура оглядел обоих помощников.

— Крепко вы их.

— Подошли со спины, — чистосердечно объяснил Эндо. — Потом я их узнал.

— Вызвать подкрепление? — вслух размышлял Ямура.

— Не надо. Убийцу можно спугнуть. Почувствует опасность — затаится. А я непременно должен до него добраться. Сами управимся, вдвоем. Либо я застану его на Лисьей горе, либо вы — в домике. Только, инспектор… Мне этот человек нужен целым и невредимым.

Они понимающе переглянулись. Эндо коротко взмахнул рукой и зашагал прочь. Патриция качнулась вслед за ним, но Ямура схватил ее за рукав.

— На Лисьей горе вам делать нечего. Постарайтесь лучше выручить вашего приятеля. Как его?.. Комито.

Вспомнив о Комито, Патриция снова пришла в ужас.

— Он мне в жизни не простит! — убивалась она. — Где взять лодку?!

Неожиданно из-под автомобиля выполз один из мальчишек.

— У Синь-эй есть лодка, — деловито сообщил он.

Патриция с инспектором уставились на сорванца во все глаза.

— Дедушка Синь-эй в больнице, — пояснил мальчишка, — в море не выходит. Лодка привязана у причала.

Патриция радостно всплеснула руками. Ямура похлопал мальчишку по плечу:

— Будь добр, сбегай за Синь-эй.

Тот кивнул, но вмешалась Патриция:

— Синь-эй не сможет взять лодку без разрешения взрослых. Надо объяснить ее бабушке, что случилось.

— Ступайте и объясните, — распорядился инспектор.

Патриция с мальчишкой, взявшись за руки, помчались к деревне. Маленький рыбак снисходительно поглядывал на нее снизу вверх и замедлял бег: «Взрослая, а так плохо бегает».

Вскоре она запыхалась и перешла на шаг. Мальчишка один побежал вперед. Патриция быстро проследовала через деревню, на ходу здороваясь, от волнения не понимая обращенных к ней вопросов и отвечая только растерянными улыбками. Издалека увидела, что Синь-эй вместе с мальчишкой несутся к ней навстречу.

— Хотела прийти к вам с утра, только бабушка не пустила, — затараторила по своему обыкновению Синь-эй. — А что вам удалось узнать в монастыре? Я заснула на обратной дороге. Брату пришлось нести меня на руках, даже не помню, как оказалась дома. Просыпаюсь — уже утро, лежу за своей ширмой…

Пока Синь-эй болтала, подошли к дому. На пороге появилась монахиня. Вероятно, ее отвлекли от стирки. Монахиня стояла, вытирая с ладоней мыльную пену.

Патриция знала, что спешность известия освобождает от требований вежливости. Заговорила, чуть задыхаясь:

— Извините, вы не могли бы помочь? Один из моих друзей попал в беду. Приезжал нас навестить — на моторной лодке. Неожиданно закончился бензин.

Патриция объясняла бессвязно. Щеки ее пылали — слишком свежа была память о том, почему бензин закончился.

— Он там. — Она махнула рукой в сторону моря. — От нашего домика видно. Но у нас нет лодки. Если бы Синь-эй…

Патриция выжидающе замолчала. Монахиня плавно склонила голову.

— Разумеется, Синь-эй поможет.

— Я тоже, — принялся канючить мальчишка. — Можно, я тоже поплыву?

Патрицию только обрадовало, что Синь-эй будет не одна. Мальчик казался года на два старше и чуточку рассудительней. Монахиня знаком показала, что не возражает.

— Спроси у родителей, — велела Патриция.

— Отец с братом в море, мама в город уехала, — отбарабанил мальчишка.

Счастливо улыбнулся. Теперь он всем докажет, что давно уже не маленький. Поедет и спасет взрослого человека. После этого старший брат перестанет задирать нос.

Вместе с детьми Патриция отправилась на берег. По счастью, день выдался тихий, горизонт был чист и прозрачен, волны с еле слышным плеском набегали на песок. У деревянного причала покачивалась выкрашенная в ярко-синий цвет лодка. Дети ловко спрыгнули в нее. Патриция приготовилась отвязать веревку и тут чуть было не пожалела, что позволила ребятишкам плыть вдвоем. Каждый схватил по веслу и уверял, что грести будет именно он. Патриция предложила Синь-эй грести в одну сторону, а мальчику — в обратную.

— В обратную захочет грести взрослый дядя! — закричал юный прозорливец, намертво вцепившись в весло.

— Хорошо, — рассвирепела Патриция, чувствуя, как уходит время. — Договорились: двести взмахов делает один, двести — другой.

С этим дети согласились и отчалили. Первой гребла Синь-эй. Казалось, лодка едва двигается. Сколько еще времени бедолаге Комито томиться среди волн!

Патриция бежала обратно к машинам. У дома Синь-эй она вынуждена была остановиться — на ступенях поджидала монахиня.

— Поплыли, — выпалила Патриция.

Хотела задержаться, чтобы произнести все положенные извинения и слова благодарности. Монахиня жестом остановила ее.

— Я вижу, вы торопитесь. Не могу ли я еще чем-нибудь быть полезна?

— Спасибо. — Патриция прижала руки к груди. — Нет.

Монахиня вежливо наклонила голову, прощаясь, и Патриция поспешила дальше. Жены рыбаков, дети, старики поглядывали на нее с любопытством и некоторым беспокойством, но уже не задерживали вопросами.

Возле машин Патриция обнаружила только ликующих мальчишек, сообщивших, что дяденьки ушли туда — последовали взмахи в сторону лощины.

Патриция взгромоздилась на велосипед и покатила по тропинке. Чувствовала, что деревенеет от усталости, и молча восхищалась Элен, проделавшей этот путь ночью, да еще после изнурительного пятнадцатимильного путешествия. Думая об Элен, Патриция все больше тревожилась — мало ли, что произошло за время ее отсутствия? Сильнее налегала на педали. На середине пути обогнала обоих детективов — нельзя было утверждать, что они шагали бодро. Полицейские не попытались ее остановить, и Патриция продолжала свой путь. Уже в самом конце тропинки настигла инспектора Ямуру. Его подгонять не требовалось. Инспектор обернулся и, увидев Патрицию, сердито сдвинул брови. Та поспешила объяснить:

— Синь-эй поплыла за Комито.

— Остановитесь, — потребовал инспектор.

Патриция послушно спрыгнула на землю. Они стояли за деревьями, внимательно осматриваясь. Кругом все было тихо. Влажный песок, легкий шелест пены, чуть колеблемые слабым ветерком ветви сосен. Маленький, уютный домик на сваях. Ямура шагнул было вперед, но затем с заметным усилием остановился и приказал:

— Зайдите одна.

Патриция понимала — преступник, увидев приближающегося мужчину, может запаниковать, попытаться взять Элен в заложницы либо — убить и бежать.

— Если в доме все благополучно, позовете меня, — продолжал инспектор. — В ином случае — не подавайте вида, что испуганы, тяните время.

Патриция повиновалась. Сейчас ей не было страшно. То есть она боялась не за себя. Пролетела по мосткам, споткнулась, чуть не упала в воду, вошла в дом. Позвала с порога:

— Элен!

Ответа не было. Патриция обежала дом, заглянула на веранду и в кухню. Остановилась возле груды выброшенных из шкафа вещей. Знала, что Ямура смотрит на часы, отсчитывая секунды. Но была не в силах сдвинуться с места. Смотрела на разбросанные вещи. Однажды уже видела подобный разгром. В тот день Эндо сказал: «Пытаетесь поймать преступника? Одна старается его задержать, вторая спешит за помощью? А вернувшись, не застает ни убийцы, ни чайника, ни подруги — во всяком случае в живых».

Неужели он оказался прав?! Патриция взялась рукой за горло. Надо было выйти к инспектору. Она медленно повернулась. И только теперь заметила на столе записку. Схватила ее. Скользнула глазами по строчкам, смысла не уловила и выскочила из домика. Ямура рванулся навстречу, выдернул из ее рук бумажку, взглянул и в досаде вернул назад.

— Здесь по-английски. Прочтите.

— Обычно она пишет по-французски, — пробормотала Патриция.

— По-французски? — быстро переспросил инспектор.

Патриция кивнула и прочла вслух: «Дорогие друзья, сожалею, что вынуждена уехать, вас не дождавшись. Кажется, я догадываюсь, где найти интересующий нас предмет. Возвращаюсь в город. Встретимся здесь же через три дня. Элен».

Патриция вертела в руках записку, ничего не понимая.

— Так это она устроила такой беспорядок?

— Беспорядок? — вскинулся инспектор.

— Наверное, искала какую-то одежду. И почему не дождалась нас?

Ямура хмуро смотрел куда-то в сторону.

— Куда же она могла поехать? — недоумевала Патриция.

Тотчас ее пронизала внезапная дрожь — прежде еще, чем Ямура ответил:

— Они на Лисьей горе. Оставайтесь здесь.

Развернулся и исчез за деревьями. Патриция села прямо на песок. Минут через десять на берег вышли детективы. Патриция молча указала им на склон горы. Полицейские дружно вздохнули и беспрекословно полезли вверх.

Патриция выждала еще минут пять. Встала, убедилась, что ноги перестали дрожать и подламываться, — и направилась следом за детективами.

 

Элен и Тои стояли у разных углов веранды. Тои держал в руках фарфоровую крышечку.

— Десять шагов на север, — скомандовал он.

И они отсчитали десять шагов, каждый от своего угла.

— Пятнадцать — на запад.

Они повернули на запад. При этом Элен подошла к самой ограде усадьбы. Тои оказался там, где прежде стояла Элен. Палкой отметил место. Элен сделала то же самое. Затем они двинулись навстречу друг другу, выдирая траву. «Великолепное занятие, — думала Элен, — ноги не ходят, так еще и руки отнимутся». И тотчас выбранила себя за такие мысли. Следовало сосредоточиться, придумать западню для Тои. Вместо этого она вдруг принялась гадать, какие сокровища хранятся в тайнике. Детский опыт подсказывал: находишь не всегда то, что жаждешь. «Интересно, следует ли это откровение довести до сведения Тои?» Элен вновь обругала себя, понимая, что думает не о том.

Тои часто останавливался, цепко озирался по сторонам. Хоть он и не чувствовал прямой угрозы, а все же был настороже.

Элен выпрямилась, вытерла разгоряченное лицо. Прикинула взглядом, где может быть искомая точка, если отсчитывать шаги не от угла веранды, а от ступеней. И обнаружила вросший в землю огромный замшелый валун. Он находился буквально в двух шагах от намеченной полосы. Элен так и впилась в камень взглядом. «Лучшего укрытия для клада не найти. А длина шага весьма условна».

Она поспешила отвести взгляд, опасаясь привлечь внимание Тои. Не возражала, чтобы поиски сокровищ затянулись. Она знает, что изображено на крышечке. Клад удастся обнаружить в любом случае. Совсем не обязательно, чтобы это сделал Тои — а потом попытался бы ее убить.

Тои принес из Павильона лопату. Элен подумала, что инструменты он, наверное, приволок в Павильон после разговора с актерами. До станции не дошел, значит, где-то на дороге брошена машина.

Неожиданно в кустах что-то зашуршало. Тои рывком обернулся. Сунул руку в карман. У Элен оборвалось сердце. Тои стоял, напряженно приглядываясь и прислушиваясь. Элен чувствовала, на каком он взводе. Может не выдержать. Померещится опасность — убьет, не думая, как потом будет отыскивать клад.

Ветер гнал сухую листву. Тои перевел дыхание, вытащил руку из кармана. Элен наклонилась, вцепилась в жесткие стебли. В висках стучала кровь. Элен твердо знала одно: она не должна показывать, что боится. Едва Тои почувствует ее страх — нападет. Надо о чем-то говорить, отвлекать его внимание. Он вонзил лопату в землю.

— Привычная работа? — не преминула осведомиться Элен, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Тои коротко усмехнулся.

— Как же это вас занесло к археологам? — не отставала Элен.

— С прошлого тоже можно иметь кое-что, если с умом взяться за дело.

— Приторговывать древностями?

— Ваши соотечественники их охотно покупают, — парировал Тои. — Умные люди.

Элен ничего не ответила, и они продолжали работать молча. Прикидывая величину траншеи, которую предстояло выкопать, Элен не сомневалась, что провозятся до вечера. Тои устанет, но справиться с ним ей все равно будет не под силу. Надо действовать хитростью. Важно не только самой уцелеть, но и его задержать. Попытаться заманить обратно в домик на сваях? (Эндо с Патрицией наверняка уже вернулись.) Немыслимо, не пойдет. Срочно вызвать друзей к Павильону? Но как? Водрузить на крыше Павильона плащ — вместо флага? Ara, и желательно заставить это сделать самого Тои.

Элен невольно фыркнула.

— Чему вы радуетесь? — полюбопытствовал Тои.

— Представляю, как буду распоряжаться кладом.

Тои разогнулся, вонзил лопату в землю и оперся на нее. Вновь осмотрелся по сторонам. Кругом все было спокойно и тихо. Элен настороженно наблюдала за ним. Возможно, ей не следовало лишний раз напоминать о своих притязаниях на клад?

— Эта мысль пришла мне в голову еще в домике, — начал Тои, — но, думаю, не опоздаю, если выскажу ее теперь. Выходите за меня замуж.

Элен отступила на шаг и прислонилась спиной к валуну. Конечно, она подозревала, что каждый мужчина только и мечтает о подобном счастье. Но Тои, казалось, был слишком помешан на деньгах. В ушах ее зазвучали слова из сказки про лисиц-оборотней. «Красавица спрашивает богача: «Скажи, чего ты больше всего хочешь?» А сама смеется, словно колокольчики звенят. Дрогнуло у богача сердце, но вспомнил он о тюках с товарами, в лавках лежащих, и говорит: «Хочу стать самым богатым, и чтобы остальные ко мне на поклон шли».

Элен, не веря своим глазам, смотрела на Тои. Не подмечала в его лице ни малейших признаков волнения. Он вовсе не томился в ожидании ответа. Не сомневался, что получит согласие, о чем сейчас же и сообщил Элен:

— Вы очень умны, поэтому, думаю, не откажетесь. За нищего вы, конечно, не пошли бы. Но мне цену знаете — скоро я стану богатейшим человеком страны. Вы получите половину клада, так не разумнее ли объединить наши состояния? В Тайане мы, естественно, не останемся. Продадим изделия из тайника и… — он присвистнул, — обретем полную свободу. С такими деньгами будем желанными гостями в любой части света. Вдобавок ваша красота послужит лучшей рекомендацией нам обоим. Ясно, что человек, способный содержать такую женщину, — не пустое место.

Элен улыбнулась. Тои не насторожился лишь потому, что самозабвенно продолжал перечислять собственные достоинства. Еще не отыскав клада, он уже чувствовал себя победителем, уже голова кружилась. Говорил лихорадочно, взахлеб — близился час его триумфа.

— Я буду хорошим мужем, не то что, например, Комито. Представляете, в какой лачуге он поселит жену? Во что оденет? Да и проку с него — все разговоры о госпоже Ота. Один интерес — по раскопу ползать. Он и жену за собой потащит. А Эндо? Этого жена и вовсе месяцами не увидит. Уйдет в море, вернется через полгода, провонявший рыбой. Вы у меня будете жить, как принцесса. Характер у меня легкий, я всегда отлично ладил с людьми, спросите кого угодно — хоть того же Комито. Профессор Шень тоже прекрасно обо мне отзывается. С женщинами я всегда был изысканно-вежлив, можете судить по первой нашей встрече.

Элен казалось, она уже не способна ничему удивляться, но сейчас буквально приросла к месту. Слух не обманывал ее? Это рассуждал убийца тя-ю? Или такая мелочь, как убийство, просто не задержалась в его памяти? Убил человека? О чем вы, просто избавился от досадной помехи, стоявшей на пути.

Тои же без устали расписывал блага, ей уготованные. Твердил избитые, заезженные фразы, охотно произносимые всяким, кто поклоняется единой святыне — деньгам.

— У вас будет все, что пожелаете — любые наряды, драгоценности, самый богатый дом…

— Замок, — не удержалась Элен. — С фамильным привидением.

Тои стремительно развернулся.

— Что?

— Я говорю, замок, — самым невинным тоном повторила Элен. — С привидением. Это для солидности.

Он остро поглядел на нее, но, похоже, успокоился. Элен же дивилась сама себе. Никогда не думала, что, выслушав предложение руки и сердца, захочет приветить женишка ударом лопаты по голове.

Тои ждал ответа, всем видом показывая, что не сомневается, каков будет этот ответ. Элен пристально смотрела на него. Теперь она обойдется без помощи Эндо или Патриции. Тои сам себя загнал в ловушку. Его жадность, глупость и самоуверенность дали ей возможность победить.

Элен улыбнулась от удовольствия. С этим человеком она обойдется даже без притворного согласия.

— Разве настоящая женщина может ответить немедленным «да»?

Он засмеялся, расценив ее слова как естественное и милое кокетство.

— Не беспокойтесь, я покажу себя самым настойчивым поклонником. И успею за день сотню раз попросить вашей руки. Так что к вечеру сможете согласиться без малейшего ущерба для собственной гордости.

Они оба засмеялись. Смех Элен звучал чуточку громче. Теперь она знала, что делать. В голове мгновенно сложился четкий план. Вместе с Тои они возвращаются в город. Тои привозит к себе домой и обожаемую невесту, и предметы из тайника. Времени у него мало, надо торопиться, поэтому Тои наверняка тотчас поспешит к перекупщику. Однако отнести торговцу сразу все предметы не решится, как не решится оставить наедине с кладом и драгоценную невесту. Следовательно, к перекупщику они отправятся вместе. Таким образом, она узнает первое звено в цепочке. А потом… Она будет не она, если не сумеет позвонить в полицию.

Элен нагнулась и яростно выдернула очередной пучок травы. Тои налег на лопату. Он уже приблизился к валуну и, случайно задев лопатой камень, остановился.

— Если будете отдыхать каждые две минуты, до ночи не управимся, — сказала Элен.

Теперь ей вовсе не хотелось, чтобы поиски клада затянулись. Однако упомянуть ступени веранды и тем сократить район поисков она не отваживалась. Нельзя было допустить, чтобы Тои заподозрил ее во лжи. В то же время надлежало навести его на след. Элен распрямилась и выразительно оглядела валун.

Тои, в свою очередь, смерил камень взглядом, обошел вокруг и удовлетворенно хмыкнул. Нажал плечом, валун не шелохнулся. Обернувшись, Тои подозвал Элен. Вдвоем они попытались сдвинуть камень с места, но безрезультатно.

— Надо попытаться подсунуть рычаг, — сказал Тои. — Поищите крепкую палку.

Элен отправилась на поиски. Тои принялся копать возле камня, чтобы можно было просунуть палку. Теперь он был так увлечен, что уже по сторонам не озирался. Элен с трудом разыскала несколько длинных веток, но при виде их Тои произнес сквозь зубы нечто неразборчивое — и отправился на поиски сам. Вскоре Элен услышала стук топора, и Тои явился с молоденькой сосенкой, на ходу обрубая с нее ветки. Элен только поморщилась.

Тои уперся обеими руками в камень, стараясь его наклонить. Элен пыталась подсунуть под валун сосновый ствол. Тои налег, валун качнулся.

— Давайте! — задыхающимся голосом скомандовал Тои.

Элен нажала на рычаг. Камень снова качнулся и немного сдвинулся с места. Элен на секунду подняла голову, отряхивая волосы со лба, и в это мгновение увидела Эндо, стоящего не далее как в пятидесяти шагах. Теперь-то она узнала его сразу. Словно сквозь изменчивый внешний облик проступило что-то внутреннее, неизменное; обнажилась суть. Эндо знаком приказывал ей отойти. Элен вдруг показалось, что она отрывается от земли и птицей взмывает в небо. Только теперь она осознала, в каком страшном напряжении пребывала все это время. Эндо вторично взмахнул рукой. Элен понимала — она должна отойти. Иначе Тои, наверняка вооруженный, прикроется ею, как живым шитом. Неужели она ничем не может помочь Эндо? Ведь он, скорее всего, безоружен. Элен скосила глаза на Тои. Тот плечом и спиной упирался в валун, ноги его скользили по земле. Элен резко отскочила назад, рванув рычаг на себя. Сосенка хрустнула. Валун встал на прежнее место. Тои упал.

Эндо рванулся вперед. Элен метнулась за валун. Обернувшись, на мгновение встретилась взглядом с Тои. В глазах его был страх, ненависть и безмерное удивление. Тои выхватил пистолет и с земли выстрелил в Эндо. Мимо. Вскочил и бросился прочь. Эндо — за ним. Тои развернулся и выстрелил еще раз на ходу. Опять промазал. И тут увидел бегущего навстречу инспектора Ямуру.

Избегая встречи с полицейским, Тои вновь повернул. Надеялся прорваться мимо Эндо. Контрразведчик кинулся наперерез. Тои выстрелил в третий раз, почти в упор. Снова промахнулся. «Почему не стреляет Ямура? — в панике подумала Элен и тут же сообразила: — Они хотят взять Тои живым». Рядом с ним в два прыжка оказался Эндо. Движения его стали вкрадчивыми и плавными, как во время танца. Почти неуловимым движением он выбил у Тои пистолет. И в следующее мгновение нанес удар. Не отшвырнул Тои, как отшвырнул в океанарии Патрицию, а именно ударил. Тои свалился на землю и не поднялся уже до тех пор, пока Ямура не защелкнул на нем наручники. Да и тогда его поставили на ноги Ямура и Эндо.

Элен не слышала, о чем они говорили. Тои низко наклонил голову. Элен отвернулась и вновь взглянула в ту сторону только тогда, когда подоспели двое помощников Ямуры. Молча смотрела, как уводят Тои. Убийца тя-ю был пойман. Пойман прежде, чем успел добраться до вожделенных сокровищ, продать их и бежать из страны. Все свершилось, как должно. Но радости Элен не испытывала. Тя-ю нельзя было воскресить. Да и при взгляде на Тои, стоявшего с низко опущенной головой, закрадывалась в сердце неуместная жалость.

Элен тихо подошла к Ямуре и Эндо. Они негромко разговаривали о чем-то, глядя в ту сторону, куда детективы увели убийцу. Элен расслышала имя «Тю-Шан» и заинтересовалась.

— Это предательство, — перевел Эндо последнюю фразу.

Элен побледнела.

— Как… Неужели Тои еще и…

— Я не о том, — сказал Эндо. — Продавать реликвии своей страны — предательство. Думать только о себе — предательство.

— Да, клад вполне мог уйти за границу, — согласилась Элен. — Веселая судьба для исторического открытия. Кстати, я слышала, ожидается и второе открытие. Археологи надеются обнаружить место упокоения госпожи Ота.

— Хорошо, что это остров, — заметил Ямура. — Его труднее продать.

— Продавались даже целые княжества… — возразил Эндо.

— Почему вы упомянули Тю-Шана? — настойчиво спросила Элен.

Эндо ответил не сразу.

— Даже один предатель страшен. Тю-Шан был, к сожалению, не единственным. Просто первым.

И снова Элен повторила про себя слова, пришедшие на ум после визита к профессору Шеню: «Они решают, как скоро страна, полгода назад отстоявшая свою независимость, будет предана чужеземцам». Она возразила:

— Нынче одержана победа, а будущее зависит от людей. Каковы люди — такова жизнь. А люди у вас все-таки замечательные.

Тайанцы сразу заулыбались и слегка поклонились в ответ. Теперь их внимание сосредоточилось на Элен.

— Вы невредимы? — спросил инспектор.

Спросил подозрительно жестко, так что Элен сразу угадала скрытое волнение.

— Невредима? Как бы не так, я страшно ушибла палец. — И она продемонстрировала целехонький мизинец.

Мужчины облегченно рассмеялись.

— Вы подоспели вовремя, — отметила Элен. — Я и не ждала, думала, выуживаете бедного Комито.

— Этим занялась Синь-эй. — Ямура коротко пояснил, как было дело.

Элен одобрительно кивнула.

— И для Синь-эй нашлась работа, недаром вертелась под ногами. А где Патриция?

— Дожидается внизу, в домике.

— По-моему, вы ошибаетесь, — возразила Элен, — Вон она бежит.

Мужчины обернулись. Патриция мчалась со всех ног. Увидев, что муж, подруга и инспектор невредимы, чуть сбавила шаг. Подойдя, воскликнула:

— Какое счастье, вы целы! Я услышала выстрелы и побежала. Ужасное чувство: торопишься изо всех сил, а кажется — не двигаешься с места.

У нее даже губы задрожали.

— Все позади, — мягко проговорил Эндо.

Патриция ткнулась лицом ему в плечо. Взяла Элен за руку, притянула ближе. Сказала после паузы:

— Я видела Тои. Его провели по тропинке мимо меня. Как все это отвратительно!

Ей было нестерпимо горько оттого, что человек одаренный, многими любимый так глупо разменял свою жизнь. Пожертвовал удивительной, неповторимой работой; возможностью проникать в тайны прошлого и, следовательно, прозревать будущее. Отбросил, как ненужный хлам, уважение друзей, любовь учителя и тот особенный дух братской привязанности, связывавший всех тайанцев. Ради чего? Чтобы сменить поношенные брюки на щегольской костюм? Воздвигнуть дворец — непременно среди лачуг? Попытаться унизить других людей, бесстыдно выставив напоказ собственное богатство? И в этом думал найти радость и смысл бытия?

— Как все это отвратительно…

— Радуйтесь, что Комито невиновен, — посоветовал Эндо.

Но Патриция не могла отрешиться от мыслей о Тои.

— Знаете, сейчас стали вспоминаться десятки мелочей, на которые прежде я закрывала глаза. Думала, случайность. Эндо, помните, на раскопках были плохо упакованы две вазы — одна разбилась, вторая треснула? За работу отвечал Тои, но свалил вину на Комито. И тот смолчал, пожалел приятеля. Тои ему сказал — тебя профессор Шень ценит, а меня безжалостно выгонит. Комито мне потом поведал эту историю. Я решила, Тои сам, наверное, сильнее всех переживает. Или когда он отпросился на день в город и пропал на трое суток. Половина группы бросила работу, искали. Не помню, что он тогда соврал. Кажется, что внезапно заболел. Потом Комито признался по секрету, что нашел его в купальне «Пена у края воды». А как подвел Комито в истории с лодкой…

Патриция замолчала. Вероятно, вспомнила, как сама подвела Комито, и тоже в истории с лодкой.

— Теперь работу, о которой он мечтал, поручат другим!

Прижалась к Эндо.

— Пусть из вашего ведомства позвонят и объяснят, что случилось.

— И на весь Тайан объявят, кто я и чем занимаюсь.

— Ну, тогда пусть позвонят из полиции.

— Я чувствовал, что нам не хватало начальника, — заметил Ямура.

Патриция несколько смутилась, однако мысли похлопотать за Комито не оставила. Решила дождаться подходящей минуты, а пока принялась оглядываться по сторонам.

— Расскажите же, что здесь произошло. Элен, как тебе удалось задержать Тои?

Она нисколько не сомневалась, что поимка преступника — дело рук Элен.

— Говори скорее.

Элен вняла призыву и поведала обо всем, начиная от своего пробуждения и до появления на горе Эндо с инспектором. Патриция, заново переживая происшедшее, порывисто хватала за руки то подругу, то мужа.

— Осталось отыскать клад, — заключила Элен.

Патриция посмотрела на валун.

— Попробуем откатить? Кстати, вы не догадались отнять у Тои крышечку?

— Зачем? — удивилась Элен — И так уже все известно.

Ямура сунул руку в карман и вытащил маленькую фарфоровую крышечку. Патриция внимательно изучила иероглифы, затем подняла голову и оглядела место раскопок. Потом снова посмотрела на крышечку и неудержимо расхохоталась.

— Нет, это восхитительно. Инспектор, вы знаете старотайанский?

— Нет.

— Нужно, чтобы для курсантов спецслужб ввели старотайанский язык как обязательный предмет. Тои тоже хорош! Он мог искать клад целую вечность.

Она постучала пальцем по крышечке.

— Иероглиф «гун» имеет два значения. Одно действительно «отсчитывать шаги». А другое — «постигать учение». Иначе говоря, это призыв к мудрости. Что касается иероглифов «чой» и «чон», то в сочетании с иероглифом «гун» они читаются не как «север» и «запад», а как качества души — «жар сердца» и «хладнокровие». Тои, конечно, думал, что путь к сокровищам отмеряется шагами. На самом деле здесь только одно указание: «цу» — «вниз».

Все обернулись и посмотрели в сторону Павильона. Затем подошли к ступеням. Ямура подобрал брошенный Тои топор. Патриция еще раз прочитала строчки из поэмы:

Ямура наклонился и сбил доску, образующую верхнюю ступеньку. Открылся темный проем. Элен с Патрицией переглянулись и невольно схватились за руки. Ямура снял вторую доску и вместе с Эндо склонился над отверстием. Элен с Патрицией вытянули шеи, стараясь заглянуть через плечи мужчин. У обеих пересохло в горле. Мужчины одновременно опустили руки в проем и с усилием вытащили позеленевший от времени бронзовый ларец. Поставили на землю. Сложный узор рельефов покрывал крышку. По углам возвышались фигурки четырех львов. В центре был изображен цветок лотоса и колокольчик.

— Герб Южного княжества, — пояснила Патриция, обращаясь к подруге. — Таким он был во времена госпожи Ота.

— Здесь ключ в замке, — сказала Элен. — Как удобно.

Ямура повернулся к ней:

— Пусть одна из вас повернет ключ, а другая поднимет крышку.

— Нет, — сказала Патриция. — Это должны сделать тайанцы.

Ямура отпер замок, и Эндо открыл ларец. Патриция тихо ахнула.

Им открылся Фарфоровый город. Здесь было все: Павильон Зеленого Солнца, дворец «Времена года» и даже подобия крестьянских хижин, в каких госпоже Ота случалось провести ночь. Фарфоровые деревья росли за фарфоровыми оградами. Фарфоровые мосты перекинулись через фарфоровые ручьи. Крохотные фарфоровые фигурки заполняли улицы и площади города: стражники несли караул, лавочники торговали, ремесленники сидели у станков, художники писали картины, поэты разворачивали свитки стихов. А на ступенях Павильона Зеленого Солнца стояли рука об руку госпожа Ота и поэт Сю-Тей, равно прекрасные и равно бессмертные.

— Фарфоровый город восстал из праха, — тихо сказала Патриция.

— Мы могли лишиться его вторично, попади ларец в руки к Тои, — сквозь зубы процедил Эндо.

— Он никогда не попал бы в руки Тои, — сказала Патриция. — Потому что был спрятан на Лисьей горе. А лисицы не любят алчных.

И она указала на двух огненно-алых лисиц, сидевших возле веранды.

 

Вниз спускались не спеша, гуськом. Мужчины бережно несли за ручки ларец. Патриция так беспокоилась, что они споткнутся, так суетливо предупреждала о каждом повороте тропинки, каждом камне и каждом корне, что в конце концов ее попросили не путаться под ногами. Убедившись, что ее заботу отвергли, Патриция заторопилась вниз. И на очередном повороте остановилась как вкопанная. Между бронзовых стволов сосен, как в раме, открывался берег. Солнечная дорожка бежала по волнам прямо к домику на сваях. У берега темнели две лодки. И, уныло глядя на эти лодки, пригорюнившись, сидел на мостках Комито. Синь-эй вместе со своим маленьким приятелем болтали без умолку, стараясь его развлечь. Комито понуро свесил голову и ничего не отвечал. Внезапно Синь-эй тронула его за плечо и указала на спускавшуюся с горы процессию. Комито несказанно оживился. Вскочил на ноги, замахал руками и кинулся навстречу. Его стремительное приближение не предвещало ничего доброго. Патриция торопливо развернулась и принялась карабкаться вверх по тропе. Ямура с Эндо остановились, опустили на землю ларец. Патриция юркнула за спину мужа. Комито рванулся в одну сторону, в другую, но Эндо неизменно оказывался между ним и Патрицией. Тогда Комито крепко сцепил ладони, потряс ими в воздухе, изображая горячее рукопожатие, и закричал:

— Спасибо! Вы меня спасли!

От такого утонченного издевательства Патриция совсем сникла.

— Комито, я не хотела, — пролепетала она.

Но он не слушал.

— Если бы не вы, я болтался бы в этой бухте неизвестно сколько. Каким чудом вы меня заметили? Представляете, не закрыл сливной вентиль, — объяснил он всем. — Как меня угораздило, не знаю. Патриции, больной, пришлось встать на ноги и бежать в деревню.

— Патриция — особа героическая, — заметил Эндо.

— Да, да, да, — с готовностью подхватил Комито. — Я же и говорю.

— Прекратите сейчас же, — не выдержала Патриция, которой невмочь было выслушивать эту благодарность.

Элен закрылась рукавом, не в силах сдержать смех. Мужчины великодушно решили не просвещать Комито относительно причины постигших его бедствий. Зато Патриция жаждала покаяться.

— Комито, я должна сказать, что…

— Мы только что задержали преступника, — перебил Ямура.

Эндо слегка кивнул и выразительно посмотрел на жену: незачем огорошивать Комито заявлением, что его считали убийцей. Патриция поняла и послушно умолкла.

— И этот преступник — Тои, — сообщил Эндо.

Комито попятился, из-под ног посыпалась земля, он чуть не упал. Удержался, схватившись за ветку клена, молоденькое деревце согнулось.

— Тои? Что он натворил?

— Войдемте в дом, — предложила Патриция. — Там все и объясним.

— Хорошо, — согласился Комито. — Мне торопиться уже некуда.

При этих словах Патриция болезненно поморщилась.

Комито был так поражен услышанным, что заторопился вниз, даже не обратив внимания на ларец. Зато Синь-эй и ее приятель, затеявшие на мостках игру в ракушки, мгновенно разглядели диковинку и засыпали взрослых вопросами.

— Что это?

— Это вы нашли на горе, да?

— А что там внутри?

— Его можно открыть?

Синь-эй потянула Патрицию за руку. Сказала шепотом:

— А я угадала. Это подарок госпожи Лисицы, да?

— Да, — улыбнулась Патриция.

— Это волшебный ларец, да? Как та бутылочка? А что он может?

— Ерунда, — заспорил мальчишка с солидной интонацией взрослого. — Никакого волшебства не бывает.

— Бывает, бывает, — упорствовала Синь-эй и обратилась за поддержкой к Патриции: — Правда же бывает?

— Правда, — ответила та.

Мальчишка пренебрежительно фыркнул.

— Этот ларец волшебный, — подтвердила Патриция. — Он возвращает то, что утрачено.

— Тогда пусть вернет мне мяч, — потребовал мальчишка. — Брат забросил в кусты, до сих пор найти не можем.

— Мяч! — передразнила Синь-эй. — Ничего лучше придумать не можешь?

— Ларец исполнит только одно желание, — сказала Патриция. — Надо попросить его вернуть то, что потерял не ты один, а все тайанцы.

— Ну-у, — протянул мальчишка, — все теряют разное.

— Не дразните ребенка, — сказал Комито, расслышавший наконец, о чем идет речь.

— Вы лучше подумайте, что потеряли все тайанцы и что мечтали бы вернуть, — отозвалась Патриция.

Вошли в дом. Груда вывороченных из шкафа вещей напоминала о недавнем визите Тои. Элен, скривившись, торопливо затолкала одежду в шкаф.

Ларец торжественно водрузили в центре комнаты.

— Сознавайтесь, — сказал Комито. — Вижу, нашли что-то интересненькое. Что?

— Волшебный ларец, — ответил Эндо.

— Не томите. — Комито потянулся к ларцу, но Патриция хлопнула его по руке.

— Подождите. Вспомните, что тайанцы потеряли и не надеются вернуть.

— Например, Фарфоровый город. — Комито начал сердиться. — Надеюсь, не станете утверждать, что ларец сможет его вернуть?

— Повторяйте за мной, — скомандовала Патриция. — Мы просим госпожу Лисицу вернуть Фарфоровый город.

Комито, хлопая глазами, слушал дружный хор. Звонче всех говорила Синь-эй. Ее маленький приятель надменно задирал нос, но губами шевелил.

Комито пожал плечами:

— Это уже сумасшествие.

Привстал и откинул крышку.

Прошло не менее двух минут, прежде чем он смог снова опуститься на циновку, и не менее пяти, прежде чем сумел заговорить. Зато Синь-эй с приятелем ртов не закрывали.

— Что я тебе говорила, что? Кто был прав? Про лисиц рассказывал еще мой дедушка. Они не любят жадных и хитрых, но всегда помогают хорошим. Будешь еще спорить!

— Отстань, — отмахивался мальчишка. — Это Фарфоровый город, да? Он так и выглядел? Смотри-ка, у воинов мечи. И все из фарфора. Здорово!

Синь-эй вскочила на ноги.

— Надо скорее рассказать бабушке.

Дети наспех простились и умчались прочь.

— Поднимут на ноги всю деревню, — заметил Ямура.

— Комито, археологам положено верить в чудеса. Комито!

Тот не слышал. Ползал на четвереньках вокруг ларца. Неожиданно воскликнул:

— Я же говорил! Сразу за дорогой начинался квартал ремесленников, а вы еще спорили — рынок, рынок!

Отвлечь его не было никакой возможности.

Патриция удалилась на кухню готовить обед. Элен, ширмой отгородив уголок, принялась приводить себя в порядок. Бессонная ночь и волнения дня могли пагубно сказаться на ее внешности. Элен не желала, чтобы это случилось. Да еще именно теперь, когда в ее распоряжении оставался лишь один поклонник. «Насмешка судьбы: выслушать предложение мерзавца и не дождаться признания от хорошего человека». Досадное упущение требовалось исправить. Элен извлекла из шкафа мерцающий шарф.

Патриция немного удивилась, когда на кухню вместо Эндо заглянул инспектор Ямура, однако любезно согласилась принять его услуги. Правда, после того, как он рассыпал чай и заполнил сахарницу солью, Патриция заподозрила, что инспектора привело сюда отнюдь не желание помочь.

После недолгого молчания инспектор спросил:

— Скажите, вы решили остаться в Тайане навсегда?

— Разумеется. Я люблю вашу страну. Подумать не могу, чтобы надолго расстаться с мужем.

— Наверное, вам будет грустно прощаться с вашей подругой?

Патриция бросила на него быстрый взгляд. Инспектор упорно пытался порезать лимон тупой стороной ножа.

— Надеюсь, это случится не скоро, — успокаивающе ответила Патриция. — Когда еще закончится следствие… К тому же, как я понимаю, Элен придется давать показания на суде. Да, возможно, она и потом задержится — пока не напишет серию статей о Тайане.

Вновь наступило молчание. Патриция тревожно поглядывала на инспектора — какое блюдо готовится загубить? Ямура повертел в руках нож, отложил в сторону — Патриция облегченно вздохнула — и сказал:

— Мне казалось, ваша подруга не слишком одобрительно относится к смешанным бракам.

Патриция отвернулась, скрывая улыбку.

— Надеюсь, ее предубеждение против Эндо скоро рассеется.

Теперь она и затылком чувствовала взгляд инспектора.

— Хотелось, чтобы у нее рассеялось предубеждение против тайанцев в целом, — с нажимом сказал он.

— Уверяю вас, такого предубеждения не существует. — Патриция демонстрировала редкое простодушие. — Элен превосходно относится и к Комито, и к Синь-эй, и к профессору Шеню…

— Как видно, я в этот список не попадаю, — уже откровенно сказал инспектор.

Она повернулась, и мгновение они смотрели друг другу в глаза. Патриция отвела взгляд, решив, что первый и последний раз в жизни примет сторону мужчины.

— Иногда Элен бывает не совсем искренна.

Ямура не удержался от усмешки:

— Знаете, я это заметил во время следствия.

— Ну, так делайте выводы. Если Элен выказывает крайнее равнодушие, то ее чувства прямо противоположны.

Теперь Патриция низко склонилась над столом, пытаясь украсить рыбу искромсанным лимоном. На губах ее задрожала подозрительная улыбка, и Патриция добавила:

— Элен вообще особа оригинальная. Как вы думаете, чему она посвятила свое детство? Ни за что не угадаете. Поискам клада! А как по-вашему, что именно она мечтала посмотреть в Тайане? Ни за что не угадаете. Океанарий! А где, думаете, она жаждала бы услышать признание в любви? Ни за что не угадаете. В метро!

— В метро? — Глаза инспектора приняли несвойственную им форму.

— На вашем месте, инспектор, я обратила бы внимание на первую половину фразы: «Жаждала услышать признание…»

Показывая, что разговор окончен, Патриция взяла чайник, Ямура подхватил поднос с едой, и они присоединились к остальным.

Элен уже блистала во всем великолепии, так что Патриция испугалась, не выронит ли инспектор поднос. Элен, разумеется, была бы в восторге от такого признания ее достоинств. Но, к ее разочарованию и к удовольствию Патриции, поднос — после некоторой заминки — был водружен в центре стола. Элен в отместку не соизволила заметить вошедших. К тому же она была крайне занята. Беспрерывно щелкала фотоаппаратом, снимая Фарфоровый город.

Эндо с Комито сидели рядом, разговаривая вполголоса. Судя по угрюмому виду археолога, он уже знал всю историю.

— Тои… — сказал он. — Тои… Профессор Шень ушам своим не поверит. Подарочек ему на старости лет.

Эндо хотел что-то возразить, но Комито перебил, схватил за руку.

— Профессор себя будет винить — мол, отличного ученика воспитал! Это у Тои счастливый характер: что ни случись, виноват кто угодно, только не он. А профессор… Ты же его знаешь. За весь мир норовит ответить.

Эндо согласно кивнул.

— Поезжай прямо к нему, Комито. Не хватало, чтобы Шень узнал обо всем из газет.

Комито бросил на собеседника уничтожающий взгляд.

— Сам бы я не догадался!

— Вот и договорились, — спокойно продолжал Эндо. Кивком указал на ларец. — И для начала расскажи о находке. Надеюсь, эта новость хоть как-то смягчит…

— Я тоже надеюсь, — энергично согласился Комито. — Теперь если бы еще удалось отыскать место упокоения госпожи Ота… — Он затаенно вздохнул. — Интересно, кому поручили эту работу? Наверное, Го-Фэю, он человек старательный, правда, без фантазии.

Патриция, прислушивавшаяся к разговору, втянула голову в плечи. Затем громко принялась звать всех к столу. И тут уставшие, изголодавшиеся сотрапезники на время забыли даже о Фарфоровом городе. Восхваляли мудрость Комито, догадавшегося привезти столько гостинцев. Эндо с Патрицией не преминули напомнить инспектору о пакетах с едой, затоптанных в драке.

— Ваши ретивые помощники…

В разгар трапезы задрожали мостки и раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — в один голос закричали хозяйки, предполагая увидеть Синь-эй или кого-нибудь еще из непоседливых ребятишек, примчавшихся полюбоваться «волшебным ларцом».

Дверь отворилась, и Патриция с изумлением узнала монаха-библиотекаря, тревожно осведомлявшегося утром, не нужна ли ей помощь. Войдя, он слегка поклонился и витиевато попросил прощения за доставленное беспокойство. Впрочем, извинения его не были так долги, как полагалось бы. Он сразу сказал:

— В монастыре услышали выстрелы, доносившиеся, как нам показалось, с Лисьей горы. Несколько человек спустились в деревню, чтобы узнать, не случилось ли беды с кем-нибудь из деревенских. А еще несколько — в их числе и я — отправились прямиком на Лисью гору. Мы обнаружили там нечто странное. К тому же вспомнили, что вы живете уединенно, и забеспокоились…

Монах осекся. Он увидел ларец. Порывисто шагнул вперед, присел на корточки, рассматривая. Не удержался, провел рукой по крышке ларца — без позволения, что было вопиющим нарушением приличий. Повернулся. Во взгляде его вспыхнул вопрос, даже требование.

«Того и гляди, примет нас за преступников, вознамерившихся вывезти сокровища Тайана», — забеспокоилась Патриция.

Монах переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое. Улыбнулся и сам, явно отказываясь от всколыхнувшихся было подозрений.

Инспектор поднялся на ноги, показал удостоверение.

— Инспектор Ямура, уголовная полиция. Мы знаем, что вы обнаружили на Лисьей горе. Правда, пока, в интересах следствия, не можем сообщить подробностей. Совершено преступление. Но, кроме того, сделано величайшее открытие.

Теперь монах жестом спросил позволения и склонился над ларцом. Остальные терпеливо ждали, пока он оторвется от созерцания. Элен, зная, как долго способны тайанцы любоваться всякими диковинками, несколько приуныла. Продолжать еду в столь торжественный момент казалось неловким, а она была еще зверски голодна.

Против ожиданий, гость быстро поднялся на ноги.

— Извините, — сказал он. — Могу ли я попросить вас задержаться на некоторое время в этом доме, чтобы настоятель и остальные братья могли своими глазами увидеть…

Ямура переглянулся с Эндо и отвечал:

— Могу ли я просить вас, а через вас — настоятеля, предоставить комнату для хранения этого ларца — пока за ним не прибудет специальный транспорт с охраной.

Элен возмущенно дернула Патрицию за рукав: «Как? У нас отнимают триумф? В столице нас не станут встречать с фанфарами? Жители не выстроятся вдоль дорог, чтобы хоть издали взглянуть на героинь…»

Патриция прерывисто вздохнула. Конечно, она мечтала лично доставить ларец в столицу (а по дороге еще заехать к профессору Шеню), но понимала: везти самим такое сокровище — безумие. Достаточно малейшей случайности на дороге…

Монах, кажется, не мог поверить своему счастью. Ямуре дважды пришлось повторить просьбу, прежде чем тот, сияя, заявил, что поспешит уведомить настоятеля.

— Из монастыря немедленно вышлют почетный эскорт.

Он ушел, не потратив на поклоны даже и пяти минут.

…Уже совершенно стемнело, когда из лощины светящейся рекой выплеснулась процессия. Монахи несли огромные круглые фонари, употреблявшиеся обычно во время торжественных шествий. На особенных золоченых носилках, на которых переносят изваяния божеств и добрых духов, несли открытый бронзовый ларец. Восемь носильщиков сменялись через каждую четверть часа. Следом шли инспектор Ямура и археолог Комито. Эндо, снова превратившийся в скромного рыбака, замыкал процессию вместе с Элен и Патрицией. Элен кипела от возмущения. Полагала, это их с Патрицией должны были усадить под шелковый балдахин. Если бы не они, клад никогда не был бы найден.

По просьбе рыбаков, оповещенных проворной Синь-эй о случившемся, процессия прошла через деревню. Сбылась мечта Элен — хоть и в меньшем масштабе — о зрителях, столпившихся по обеим сторонам дороги. Отсветы фонарей освещали улыбающиеся, взволнованные лица. Глаза взрослых горели не меньшим любопытством, чем глаза детей.

— Теперь начнется паломничество на Лисью гору, — удовлетворенно заметила Патриция, — скоро к жилищу госпожи Ота протянется хорошо утоптанная дорога.

Процессия начала подниматься в гору. Эндо, Элен и Патриция остались дожидаться внизу, по мере сил и возможностей отвечая на вопросы рыбаков. Элен не сомневалась, что разговоров и переживаний жителям деревушки хватит до утра — в эту ночь никто не отправится на рыбную ловлю.

Ждать пришлось долго. Наконец светящаяся змейка поползла по склону горы вниз.

— Они опять что-то несут, — заявила Элен, всмотревшись пристальней.

Действительно, каждый из монахов держал в одной руке фонарь, в другой — корзину. Когда их опустили на землю и разгрузили, образовалась целая пирамида деревянных коробочек, сплошь покрытых красочными росписями. Тут были изображены и отдельные иероглифы, и разноцветные веера, и стаи перелетных птиц, и целые жанровые сцены — например, горожанка, покупающая угря.

Монах, возглавлявший процессию, что-то сказал, обращаясь к Патриции и Элен. Патриция сразу заулыбалась, а Элен пришлось дожидаться перевода. Эндо негромко пояснил:

— Инспектор не скрыл, что драгоценной находкой Тайан обязан вам обеим. В благодарность обитатели монастыря дарят вам триста шестьдесят коробок чая. Ровно столько сортов, сколько было известно во времена госпожи Ота.

Сперва Элен бросила взгляд на инспектора, открывший ему, что наконец-то прощена грубость первой встречи. И только потом произнесла ответную речь. Эндо переводил. Элен показала себя благовоспитанной особой. Благодарила дарителей не меньше пятнадцати минут. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы погрузить коробки в машины.

…Пришла пора возвращаться в город. В распоряжении друзей были две машины — Эндо и инспектора Ямуры. В том, что Эндо, Патриция и Комито сядут вместе, сомнений не было. Патриция с любопытством ждала, где расположится Элен. Не сомневалась, что инспектора этот вопрос занимает еще больше.

Элен не торопилась. У нее оказалась масса дел. Во-первых, она должна была расчесаться, во-вторых, перебрать содержимое сумочки, в-третьих… Она еще выказывала колебания, когда Ямура, распахнув дверцу автомобиля, скомандовал:

— Садитесь.

Элен, ждавшая по меньшей мере получаса любезных уговоров, слегка опешила.

— Мне нужно узнать подробности вашего разговора с Тои, — решительно заявил Ямура.

— Должна заметить, инспектор, вы пользуетесь служебным положением, — ответствовала Элен, без сопротивления занимая предложенное место.

Только теперь, когда этот жизненно важный вопрос был решен, все начали прощаться. Эндо с Патрицией вызвались завезти Комито к профессору Шеню (за моторной лодкой утром должен был прийти полицейский катер). Затем они собирались отправиться к Эндо домой и наконец-то остаться наедине. Ямура должен был отвезти Элен в отель, после чего — явиться в полицейское управление с докладом.

Автомобили вывернули на шоссе. Сквозь кусты мелькнула цепочка огней — свет горел в каждом домике рыбачьей деревушки. Жители, воочию увидевшие Фарфоровый город, не могли уснуть в эту ночь.

 

Патриция перегнулась через перила беседки, окинула взглядом протянувшуюся внизу улицу. Элен нигде не было видно. Дражайшая подруга, как всегда, опаздывала. Патрицию поражало это умение: повседневно опаздывать, но успевать ко всем важным происшествиям.

Накрапывал дождь. На разноцветных перилах беседки повисли капли, тоже казавшиеся разноцветными. Влажный воздух был холоден, и Патриция с удовольствием отпила глоток чая. Увы, здесь, как и в большинстве тайанских закусочных, подавали только зеленый чай.

С высоты холма хорошо была видна часть города, примыкавшая к порту. В отгороженных кварталах велись восстановительные работы. Патриция наблюдала за крошечными фигурками, пока не услышала торопливые шаги. Вытянула шею и увидела стремительно несущийся по улице раскрытый зонт. Не узнать его Патриция не могла: такой дивной (Элен утверждала — «дикой») расцветки не существовало во всем мире. Это был ее собственный зонт, врученный некогда инспектору Ямуре. Патриция высунулась из беседки еще дальше и сразу откачнулась назад. Морщась, вытерла шею — за шиворот попали капли.

Разгоряченная Элен взбежала по лестнице, ворвалась в беседку, сложила зонт и бросила на край скамьи. С ходу сообщила:

— У меня две новости.

— Первую берусь угадать, — ответила Патриция, поглядывая на зонтик. — Полагаю, ты уже не находишь его отвратительным?

— Кого? — Элен предупреждающе вскинула брови.

— Зонтик, — кротко откликнулась Патриция.

— Трудно считать отвратительной вещь, которой так дорожит подруга, — парировала Элен.

— Возможно, теперь эта вещь дорога и тебе? Например, связана с приятными воспоминаниями?

— Погоди, — прервала Элен, — иначе угадаешь и вторую новость и я не успею ничего рассказать.

Она опустилась на скамью. Патриция подперла кулаками щеки и приготовилась слушать.

— Твои предположения оправдались. Сегодня утром инспектор явился в отель — отдать зонтик.

— Надеюсь, явился не только с зонтиком, но и с букетом? — перебила Патриция.

Элен только ресницами взмахнула — мол, как же иначе — и продолжала:

— Сказал, что у него два часа свободных, и позвал осмотреть какую-нибудь достопримечательность столицы. Я согласилась — почему бы не сделать человеку приятное? Как полагаешь, куда он меня повел?

Патриция почему-то поперхнулась чаем.

— Ни за что не угадаешь, — заметила Элен. — В океанарий!

Патриция заходилась кашлем. Элен скрестила руки на груди и повторила громко, как для глухой:

— В океанарий! Можно подумать, в Тайане не на что посмотреть. Гордость страны — голожаберные моллюски!

Она возмущенно хмыкнула. Потом, чуть успокоившись, сказала:

— Мало этого! Ямура заехал за мной на машине. И вдруг на середине пути ему вздумалось остановить автомобиль и предложить спуститься… Как ты думаешь, куда?

Патриция предусмотрительно отодвинула кружку с чаем.

— Ни за что не угадаешь. В метро!

— И ты согласилась? — не поверила своим ушам Патриция.

Элен запнулась только на мгновение.

— Мне просто стало интересно, что будет дальше. Мы покинули удобный, просторный салон, где, заметь, находились наедине, и спустились в грохочущее переполненное метро.

Элен побарабанила пальцами по столу и философски заметила:

— У тайанцев какое-то странное отношение к транспорту. Кажется, это называется «священный трепет».

— Рассказывай, — нетерпеливо подогнала Патриция.

— Итак, мы вдавились в электричку, и вот тут, ни раньше, ни позже, Ямуре приспичило спросить, не хочу ли я выйти за него замуж. Что ты на это скажешь?

— Мне гораздо интереснее узнать, что ответила ты.

— Естественно, я собиралась произнести все положенное. Как это для меня неожиданно, и что я должна подумать, и о разнице наших культур…

— Ну и?..

— Я начала, но он ничего не услышал.

— Ну и?..

— Оставалось только прокричать ему прямо в ухо: «Да!»

Патриция заключила, что и ей иногда удается дать дельный совет.

— Элен, если серьезно, ты счастлива?

— Серьезно? Да. Видишь ли, каждый из моих бывших поклонников стремился украсить себя мною. Как Тои, например. «Рядом с такой женщиной и я буду выглядеть значительной персоной». Инспектор же во время всей этой передряги думал не о себе, а обо мне. За меня волновался, ко мне на помощь спешил. Я, конечно, особа легкомысленная, — Элен кокетливо прищурилась, — но подобное чувство способна оценить.

Она замолчала, любовно отряхивая дождевые капли с зонта.

— Считай этот зонт первым свадебным подарком, — засмеялась Патриция. — Представляю вашу будущую жизнь. Ты берешь интервью: «Инспектор, несколько слов для прессы. Как продвигается раскрытие очередного преступления? Говорят, полиция прилагает массу усилий, лишь бы ничего не раскрыть».

— Ошибаешься, — ехидно откликнулась Элен. — Я решила, что журналистика не мое призвание. И поступаю на службу в полицию.

Патриция не скоро обрела дар речи.

— Это твоя вторая новость? — едва выговорила она, чувствуя, что и без чая становится жарко.

Элен горделиво кивнула. Некоторое время подруги сидели молча, погрузившись в самые приятные размышления. Затем Патриция сказала:

— У меня тоже две новости, но, конечно, не столь эффектные, как твои. Во-первых, звонил Комито.

— Бедняга, — вздохнула Элен. — Надеюсь, ему сообщат, где покоится прах госпожи Ота.

— Комито сказал, что совещание отменили. Коллеги переполошились из-за его отсутствия, весь день обзванивали больницы. Начальник заверил, что и в мыслях не имел поручить эту работу кому-нибудь другому.

— Поздравляю, — засмеялась Элен. — Надеюсь, скоро последует второе открытие.

— А за ним и третье, — доложила Патриция. — Группа профессора Шеня выезжает на раскопки.

— В ущелье Молчания? — подхватила догадливая Элен.

— Да. Вместо фарфоровых осколков будем бережно собирать ржавые пластинки, кольца, чешуйки доспехов.

— Ты уже порадовала своего мужа известием о скором отъезде?

— Порадовала, — вздохнула Патриция. — Представляешь, прогуливаемся вчера по набережной. Красота неописуемая. Горят фонари, разноцветные огни дробятся в волнах. Пахнет соснами, морем. Шумит прибой. Словом, все, как в тот вечер, когда мы впервые встретились после войны. Помнишь?

Элен кивнула:

— Не беспокойся, это незабываемо. Эндо в потертых джинсах и грубом вязаном свитере. С невероятно надменным и равнодушным выражением лица. Ты взираешь на него снизу вверх влюбленным взглядом, украдкой потирая ушибленную спину.

— Перестань, — улыбнулась Патриция. — О спине я тогда и думать забыла. Особенно когда он сообщил, что «уезжает завтра и на полгода». И вот вчера…

Элен неожиданно расхохоталась:

— Вчера ты ему отомстила!

— Ничего подобного, — запротестовала Патриция. — У меня и в мыслях не было. Не виновата же я, что с экспедицией профессора Шеня все решилось так внезапно. Вчера днем я созвонилась с профессором и получила окончательный ответ. И вот вечером мы с Эндо прогуливаемся по набережной. Я объясняю, что должна отправиться в экспедицию. «Надолго?» — спрашивает он. «На полгода». — «Когда?» — «Завтра».

— Что же он ответил? — заинтересовалась Элен.

— Порадовался, что успел вернуться домой накануне.

— За вас можно не беспокоиться, — заверила Элен, — не успеете друг другу надоесть. Кстати, куда он уезжал?

Патриция пожала плечами. Они помолчали, потом Элен осторожно сказала:

— Тои начал давать показания.

Патриция нагнула голову и ничего не ответила. Элен добавила:

— Надеюсь, им удастся размотать всю цепочку…

Патриция наклонила голову еще ниже. Элен спросила:

— Что ему будет?

— Тои? Я спрашивала Эндо. Он ответил: «В военное время был бы расстрелян, но сейчас мир. В Тайане нет смертной казни».

Снова наступила тишина. Потом Патриция заговорила, постепенно оживляясь:

— Пока Эндо не было дома, у меня гостила Синь-эй. Рассказала, что дедушку выписали из больницы и бабушка решила временно задержаться в деревне — ухаживать за бывшим супругом.

— Ты не находишь, что для всех в Тайане начинается медовый месяц? — улыбнулась Элен.

Патриция сделала строгое лицо, хотя глаза ее смеялись.

— На Лисью гору начались настоящие паломничества. Вообрази, жители благодарят лисиц, так чудесно распорядившихся кладом. Приносят для них гостинцы. Думаю, от такой сытной жизни лисицы расплодятся, расселятся и на второй горе.

— Монахи возражать не станут. — Элен вновь улыбнулась. — Кстати, как ты распорядилась чаем?

— Раздарила, кому могла. Себе оставила только сорт «Ветер заката» — любимый чай госпожи Ота. А профессору Шеню отослала коробку, названную «Облака над морем». Этот чай появился в Южном княжестве уже после прихода северян.

— И мой чай пьет все полицейское управление, — подхватила Элен. — Большинство же коробок я отправила в деревушку Цуань. Как вспомню россыпи чая на полу Павильона…

Она не договорила, привлеченная чем-то, происходившим на улице. С противоположных концов к беседке подъехали две машины. Элен поднялась, перегнулась через перила.

— Это за мной, — доложила она, без труда узнавая белый автомобиль.

— Это за мной, — эхом повторила Патриция, узнавая машину Эндо.

Одновременно распахнулись дверцы, и появились оба водителя. Элен с гордостью оглядела своего избранника. Небрежно наброшенный светлый плащ, безупречный костюм, галстук. Взглянула на мужа Патриции. Нет, образцом элегантности его никто не осмелился бы назвать. Элен сочувственно вздохнула.

Ямура энергично взмахнул рукой. Элен воздала должное его выдержке. Учитывая, что она обещала вернуться два часа назад, оставалось поражаться терпению инспектора. Можно было сказать, Ямура проявил удивительную кротость и миролюбие. Элен мысленно поздравила себя, полагая, что у них с инспектором есть шанс стать самой счастливой супружеской парой в Тайане.

Патриция посмотрела на Эндо. Он был в обычном своем старом свитере и вылинявших джинсах. Из-под темно-синей кепки выбивались растрепанные волосы. Патриция переводила взгляд с одного мужчины на другого. Они отличались всем, чем только могли: внешностью, сложением, одеждой, характерами. И все же были отчаянно похожи друг на друга. В обоих полыхал огонь. Рядом с обоими было тепло.

Запрокинув голову, Эндо улыбнулся жене. Патриция скосила глаза на Элен. Наверное, та будет неразлучна со своим мужем, тогда как лично ей придется часто расставаться с Эндо. И все же самой счастливой супружеской парой в Тайане станут именно они.

— Бегу! — Элен подхватила зонтик.

Патриция тоже поднялась со скамьи.

— Да, чуть не забыла. Профессор Шень сказал, что Фарфоровый город уже перевезли в столицу. Он лично сопровождал драгоценный груз. Временно ларец выставят в крупнейшем музее. А потом, когда будет отреставрирован Павильон Зеленого Солнца, поместят туда.

Элен достала блокнот.

— Что ты записываешь? — удивилась Патриция.

— Твои слова. Не забыть продиктовать Эдмону очередное сообщение.

— Ты с ним уже созванивалась?

— Разумеется. Продиктовала статью, переслала фотографии Фарфорового города. Эдмон сказал, материал имел большой успех, читатели жаждут подробностей, — произнесла Элен тоном, означавшим: «Иначе и быть не могло».

— Не слишком ли ты щедра? Как понимаю, Эдмон опубликовал статью от своего имени.

— Надо же вдохновить братца. Ему-то до сих пор не удалось найти клад… А я напишу об этом деле — как и обещала жителям деревушки Цуань, — когда будет закончено расследование.

Патриция полюбопытствовала:

— Редактор не собирается утроить Эдмону гонорар?

— Брат полон надежды. Я уже разъяснила, на что он должен будет потратить эти деньги.

— На что же?

— Не догадываешься? На свадебные подарки для нас обеих.