Всего каких-то полчаса назад я жаловалась на то, что мне катастрофически везёт, и мысленно проклинала совсем неизменчивую фортуну. Допроклиналась. Видать, здорово я её обидела, раз она решила отныне показывать свой лик исключительно бородатому и белобрысому графам, а нам с мадам де Фанжери оставалось любоваться её за… ну пусть будет затылком.

К восторгу захмелевшей публики, её сиятельству, в результате предыдущей партии лишившейся туфелек, теперь предстояло расстаться с чулками. Стягивала их кокетка нарочито медленно, ничуть не смущаясь и даже наоборот, кажется, получая от этого удовольствие.

Наверное, ей нравилось находиться в центре внимания и испытывать на себе вожделенные взгляды. Я же уже сто раз успела пожалеть, что согласилась на дурацкую игру. Если бы не Моран, спровоцировавший меня на это безумие, уже бы досматривала десятый сон. А не сидела, красная от стыда, отсчитывая секунды до рокового момента, когда придётся расшнуровывать корсаж, который де Париньяк весь вечер прощупывал взглядом.

Чулок и туфелек на мне уже давно и в помине не было, украшений тоже. От одной только мысли, что всего через каких-то несколько мгновений я предстану перед собравшимися в одних нижних юбках, корсете и полупрозрачной сорочке, едва ли скрывавшей мои прелести, хотелось лезть на стенку.

Гордость не позволяла первой признать поражение. Вот если бы сначала выбыла графиня… Но та с радостью и догола разденется и ждёт не дождётся своего следующего проигрыша.

Какой-то части меня хотелось, чтобы его чародейская светлость не выдержал моего (а значит, и своего унижения) и утащил подальше из демонового зала.

Но Страж, как назло, больше вмешаться не пытался. Должно быть, почувствовал моё смущение и решил меня проучить.

Вот что он за человек?!

— Мне уже даже интересно, до чего вы доиграетесь, — склонившись ко мне, издевательски шепнул де Шалон.

— А вы, похоже, этим наслаждаетесь, — прикрывшись веером, зло прошипела в ответ.

— Да, признаться, игра становится занятной.

— Ваша очередь, маркиза, — довольный, как нализавшийся сметаны кот, объявил де Грамон, отвлекая меня от размышлений о самых жестоких пытках, одну из которых я бы с удовольствием применила для умерщвления мужа. Не дожидаясь ответной реакции, Адриен зачем-то поднялся и ринулся ко мне. — Полагаю, даме нужна помощь, одна не справится. Для меня честь на время стать вашим слугой.

Глумливый взгляд и такая же улыбка. Стоило представить, что маг будет до меня дотрагиваться, и сразу стало дурно. Интересно, его нахальное сиятельство не сильно оскорбится, если меня вдруг стошнит на его до блеска начищенные туфли?

— Я тоже к вашим услугам, маркиза! — пьяно икнув, с готовностью подскочил де Париньяк.

И этому не терпится.

— Опоздали, граф. — Адриен в два счёта оказался со мною рядом. — Возможно, после следующей партии маркиза позволит вам снять с неё панталоны.

Придворные взорвались громким хохотом. Если раньше щёки у меня алели, то сейчас я чувствовала себя свежесваренным раком.

Ощутила тяжесть мужской ладони на плече, тепло сильных пальцев на коже.

— Дай мне только повод вызвать тебя на дуэль и выпотрошить, как животное. Коим ты и являешься, — голос Морана звучал вполне миролюбиво, а вот от смысла брошенных фраз народ дружно поёжился.

Де Грамон же криво ухмыльнулся, однако предпринимать поползновения расшнуровать корсаж больше не стал. Даже, на всякий случай, отступил на шаг. А я облегчённо выдохнула. Близость Морана, как ни странно, успокаивала.

— Вынужден лишить вас этого удовольствия, маркиз, — с ядовитой издёвкой произнёс Страж. Изобразив шутовской поклон, вернулся на своё место.

— И что, её светлость больше не будет раздеваться? — Покачнувшись, де Париньяк с разочарованным вздохом упал обратно на стул, так, что ножки того подозрительно заскрипели. — Вы, маркиз, нам всё портите.

Гости его величества недовольно загомонили, соглашаясь с графом.

— Не будет, — бесцветно обронил де Шалон, не удостоив его сиятельство даже взглядом. Схватив меня за руку, распорядился: — Пойдём. — И повёл прочь из зала, не удосужившись подождать, пока я нашарю под столом туфли и соберу с него же украшения.

Жалко жемчуг.

Пришлось уходить босиком, провожаемой перешёптываниями и смешками. Я с тоской и сожалением представляла, как завтра о раздевании маркизы де Шалон и её позорном бегстве будут судачить все, кому не лень.

И наверняка доложат королеве.

— Довольна? — не сказал, а выплюнул благоверный, протащив меня по нескончаемой галерее, под аккомпанемент из эха собственных шагов; а потом вверх по окутанной сумраком лестнице.

Думала, Моран удовлетворился тем, что я только что от стыда чуть не сгорела, и, если и был зол, то только на Адриена. Куда там! Весь гнев его светлости опять достался мне.

Опомниться не успела, как оказалась возле стены, прижатая к шероховатому камню злющим-презлющим колдуном.

Моран навис надо мной, испепеляя взглядом.

— Пусти, — отозвалась устало и попыталась вырваться из кольца горячих рук.

Как будто внутри Стража тоже таилось пламя.

Всегда считала себя ловкой и юркой, но, увы, выпитое в тот вечер вино не прибавило мне манёвренности.

— Ещё одна выходка в том же духе — и поедешь обратно в Луази! — прошипел мне в губы, едва их не коснувшись.

Жаль, что едва…

Я разозлилась. Не на него, на себя. За то, что, вместо того чтобы его ненавидеть, ругать и наконец остыть, продолжаю о нём думать. И плавлюсь в его руках, словно зажжённая свечка.

— А почему бы вам просто со мной не развестись? И никакой мороки.

— Ты так до сих пор ничего и не поняла? — раздалось после продолжительного молчания, во время которого мы пожирали друг друга глазами.

И почему голос его звучит так хрипло, и взгляд больше не обжигает, а лаская, скользит по лицу, словно обводит невидимым пером каждую мою чёрточку. Мой же, предатель, никак не сходит с резко очерченных губ Стража, ничего другого не замечая.

— Пусти, — повторила слабо.

— Не отпущу, — упрямо возразил маг.

За миг до того, как принялся меня целовать.

Попытки изгнать из себя демона ничего не дали. Проклятая тварь ни в какую не желала возвращаться в мир Мглы. Ни одно из известных Стражу заклинаний не сумело ослабить высшего.

Отрицательные эмоции, ненависть, что Моран испытывал к бывшему другу и бывшей жене, питали демона, с каждым днём делая его сильнее. Так же, как гнев и ревность, которые мастерски провоцировала в нём теперешняя маркиза.

Немалых усилий стоило Стражу, чтобы сдержаться, а не схватить девчонку, закинуть себе на плечо и под улюлюканье пьяных бездельников утащить подальше от похотливого толстяка-графа, во время игры не раз раздевшего Александрин взглядом. Но перед тем как уйти, размозжить о первое, что подвернётся под руку, голову Адриена, весь вечер не спускавшего с девушки глаз.

Моран зажмурился, силясь прогнать наваждение — кровавое пятно, расползающееся по затянутой шёлком стене. Картина, приводившая в восторг демона. К сожалению, вызвать де Грамона на дуэль без веской на то причины его светлость не мог. Вернее, причина как раз таки имелась и очень даже веская. Но не объявлять же во всеуслышание, что Адриен состоял в сговоре с его покойной, а ныне воскресшей женой, больше года по своей прихоти перекраивавшей его, Морана, сознание. Что в результате привело к жестокому ритуалу, в котором погибла настоящая герцогиня д'Альбре.

В лучшем случае после таких откровений его поднимут на смех. В худшем — отправят следом за остальными богоотступниками в Фор-Левек, дожидаться судебного разбирательства, за которым последует неминуемая казнь. Король слишком напуган, чтобы рассуждать здраво, ему везде мерещатся демоны и враги. Правителю проще отрубить несколько лишних голов, чтобы перестраховаться и, возможно, тогда почувствовать себя в большей безопасности.

Сквозь багряную пелену, застлавшую глаза, Моран заметил, как к Александрин, обогнув стол, приближается Страж.

…Ещё маркиз подумывал о том, что можно было бы подкараулить де Грамона где-нибудь в Оржентеле и расправиться с ним по-тихому. Используя демона, как источник силы, Моран мог запросто свернуть любовнику Серен шею одной только силою мысли. Недостойный дворянина поступок, который привёл бы в экстаз поселившееся в нём чудовище.

Чародей понимал, если позволит жажде мести захлестнуть его, превратится в монстра, отражение которого каждый день видел в зеркале.

— …Возможно, после следующей партии маркиза позволит вам снять с неё панталоны, — прорезал сознание сочащийся ядом голос.

От ярости потемнело в глазах. Понадобилась вся сила воли, чтобы воображаемое кровавое пятно на стене не заменило настоящее.

— Пойдём. — Не дожидаясь, пока её светлости придёт в голову очередная блажь (вдруг из желания позлить его наплюёт на чувство собственного достоинства и продолжит раздевание), схватил строптивицу за руку и потащил прочь.

Подальше от де Грамона и похотливых взглядов, которыми придворные награждали его жену.

Ладонь Александрин была горячей, слегка дрожала в его руке. От пережитого волнения, а может, от страха. Потому что он находился рядом.

Она по-прежнему его боялась. Даже узнав правду, не сумела простить. И понять не пыталась. Предпочла воздвигнуть вокруг себя стену из обиды и отчуждения. То ли не любила по-настоящему, то ли опасалась новой боли, которую, думала, он может ей причинить.

Было приятно к ней прикасаться. Ощущать исходящее от неё тепло, едва уловимый запах кожи, такой нежной и мягкой наощупь.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда она безраздельно принадлежала ему. Когда, разгорячённая, извивалась под ним и стонами удовольствия отвечала на каждую ласку.

— А почему бы вам просто со мной не развестись? И никакой мороки.

Развестись? Александрин стояла, гордо задрав подбородок. Смотрела с вызовом, как будто вдруг перестала его бояться. Сама того не осознавая, своим поведением, одним своим видом дразнила и распаляла.

— Пусти.

Губы девушки были слегка приоткрыты, грудь, зажатая в тисках корсета, напряжённо вздымалась. Моран почувствовал, как возбуждение прокатывается по телу, как оно тяжелеет, и все мысли вытесняет жажда обладания. Разорвать бы к демонам собачьим платье и овладеть ею прямо здесь, в пустынной галерее замка. Снова услышать, как Александрин, охваченная страстью, стонет и всхлипывает, покорно насаживаясь на него.

Поймав взгляд Стража, потемневший от желания, девушка неосознанно провела язычком по нижней губе, а потом прикусила её и задержала дыхание, явно чего-то ожидая.

Уж точно не того, чтобы он отпустил её. По крайней мере, не сегодня…

Если вино туманило разум, то поцелуи Стража вызывали головокружение, настолько сильное, что можно было запросто лишиться чувств. Нетерпеливые, жадные, от них пылали губы и сладко ныл низ живота.

Наверное, по сценарию мне следовало протестовать и вырываться. Иначе зачем бы он удерживал мои запястья сведёнными вместе над головой. Это одновременно и возбуждало, и раздражало безумно. Хотелось коснуться его, а не чувствовать себя беспомощной куклой. Ощутить под ладонями, пусть и через ткань рубашки, твёрдость литых мышц и тепло затемнённой росписью татуировок кожи.

Затрещала ткань — это его светлость свободной рукой рванул за шнуровку корсажа. Вот ведь скверная привычка портить мне платья… Одурманенная близостью мага, жарким дыханием, опалившим шею, за миг до того, как он начал покрывать её поцелуями, невольно подалась навстречу. Моран провёл языком от ключицы к подбородку, медленно, дразня, оставляя на коже влажную дорожку. И, пока я млела и наслаждалась этой лаской, незавидная участь прийти в негодность постигла корсет.

Платье, шурша, поползло вниз, обнажая грудь, едва прикрытую сорочкой. Холод камня, к которому меня прижимали, в контрасте с горячими прикосновениями будоражил, заставлял сердце учащённо биться.

Страж не спешил ослаблять хватку. Осыпал поцелуями плечи, шею, быстрыми, порывистыми, словно пил меня и никак не мог утолить жажду. Продолжая исследовать моё тело губами, сквозь тонкую ткань сорочки жадно покусывал напряжённые соски, рождая внутри дрожь, смешанную с лёгкой болью. Под напором его языка я всхлипывала и стонала, выгибалась ещё сильнее, стремясь прижаться к нему, почувствовать его возбуждение.

Близость мага выжигала все мысли. Я не задумывалась о том, что кто-то может стать свидетелем нашего, моего, безрассудства. Не думала ни о чём, кроме мужчины, которого, вопреки всему, по-прежнему безумно любила.

Его светлости пришлось меня отпустить — для борьбы с юбками требовались обе руки. А также ангельское терпение, коим де Шалон никогда не мог похвастаться. Маркиз тихо выругался, пытаясь задрать подол платья и при этом не запутаться в бесчисленных кружевах.

— Вы словно кочан капусты, — раздражённо попеняли мне.

— А вы знаете толк в комплиментах, — огрызнулась в ответ.

Повиснув на Страже — ноги уже не держали — запуталась пальцами в мягких волосах. Было сложно справиться с искушением, и я коснулась губами тёплой щеки. Ещё и ещё, вдыхая родной, такой любимый запах, и где-то глубоко внутри ругая себя за эту слабость.

Невозможный. Невыносимый. Мой.

Зажмурилась от яркого, острого ощущения, когда сильные пальцы, пройдясь от колена вверх по бедру, достигли самого сокровенного. Кусая губы, чтобы не застонать в голос, я наслаждалась ласками мужа, то дразняще медленными, то сводящими с ума — быстрыми.

— Так что ты там говорила насчёт развода? — спросил, доводя до умопомрачения своим шёпотом, своими поцелуями.

Что-то говорила… Вспомнить бы что. А ещё я, кажется, собиралась его ненавидеть. И ненавидела.

Вроде бы…

Коварные королевские вина. И ещё более коварный Страж. Ах…

Удовольствие накатывало, усиливаясь с каждым мгновением. Казалось, мир вокруг исчез. Или, вернее, уменьшился до таких размеров, что теперь мог вместить только нас двоих.

Не осталось места ни для Серен, ни для ревности и обиды. Лишь одно желание — стать с ним единым целым, имело смысл.

Страж подхватил меня под бёдра, крепко прижимая к стене. Прикрыла глаза, вслушиваясь в тяжёлое рваное дыхание мужа, вбирая его в себя.

И вдруг сердце запнулось, пропустило удар. Видение из прошлого ненавистной кузины ослепило. Я как будто перенеслась во времени, в такую же летнюю ночь, напоенную ароматами леса, приторно-сладким запахом возбуждения. Оно казалось почти осязаемым, бурлило вокруг Стража и его избранницы.

Серен.

Я чувствовала всё, что испытывала тогда она, с готовностью отвечая на ласки ещё, кажется, жениха.

— …Мы не должны, — томно говорит кузина, даже не пытаясь отстраниться. Скорее, просто, чтобы дать понять, она — девушка благовоспитанная.

— Ты сводишь меня с ума, — осыпая поцелуями изящную шейку, оттенённую рыжими кудрями, шепчет Страж.

— И только? — наигранно возмущается Серен.

— И только? — Я, как когда-то она, смотрю в глаза мага, потемневшие от желания. В них отражаются все его чувства. Не ко мне, к ней. — Я люблю тебя, слышишь? — порывисто восклицает он. — Люблю до безумия. Как никогда никого не любил! Настолько сильно, что готов выкрасть тебя и сделать своей женой уже сегодня! Сейчас.

Люблю… Наверняка это слово Серен слышала от него не раз. Я же… Нет, не припомню.

Видение померкло, растаяв в закутках моего сознания.

— Остановись, — дёрнула головой, уворачиваясь от очередного поцелуя. Но меня не слышали. — Прекрати! — Вцепившись пальцами в плечи Стража (наощупь точно два камня), попыталась оттолкнуть его от себя.

Затуманенный желанием взгляд скользнул по моему лицу и задержался на губах. Кажется, его светлость собирался наплевать на всякое сопротивление и продолжить терзать меня поцелуями.

Я не позволила. Просочившись в щель между стеной и Стражем, неловко подхватила сползшее к ногам платье, вернее, то, что от него осталось. Отступила на шаг.

Я вдруг отчётливо поняла, что действительно ему интересна. Как постельная грелка.

К тому же теперь, после того как избавился от чар, Моран наверняка мучается чувством вины. Вот и пытается проявлять заботу. Поступать правильно.

А мне не нужно правильно! Мне нужен тот безумно влюблённый мужчина из чужих воспоминаний. Чья любовь сумела бы унять обиду, прогнала бы любые страхи.

Но её не было.

— О разводе лучше поговорим… в другой раз, — ляпнула зачем-то и, не оглядываясь, бросилась прочь.

Прочь от Стража, от его прошлого. Которое ранило так больно.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Перестань бубнить об одном и том же! — зло прокричала Серен. Покосившись на владычицу Чармейского леса, сгорбившуюся в кресле, снова повернулась к зеркалу. — Придумаем, придумаем… Придумаем что?! Демонова оболочка отторгает мою душу!

Её светлость ударила в сердцах кулаком по столику, инкрустированному слоновой костью и лазуритом. Крышки на многочисленных шкатулках испуганно звякнули, а маленькое ручное зеркальце в серебряной оправе едва не свалилось на пол.

— Из-за твоей ошибки…

— Не дерзи мне, девочка, — тихо, но от этого не менее грозно прошелестела ведьма. — Я помогаю тебе только лишь потому, что в своё время твой прадед был ко мне милосерден.

От злости Серен едва не заскрежетала зубами. Если бы не неосмотрительность Берзэ, она бы не застряла в теле, которое теперь стало для неё ловушкой.

Не далее как вчера её светлость обнаружила у себя седую прядь. Она терялась в светлых волосах и была почти незаметна. Почти. А сегодня одна из придворных дам — глазастая стерва! — во время игры в карты обратила внимание, своё и всех собравшихся, на то, что у герцогини тусклый цвет лица и кожа кажется дряблой.

Дряблой!!!

С трудом дождавшись конца игры, Серен помчалась к себе и вот уже который час не отлипала от зеркала. Явившаяся на её зов ведьма была вынуждена признать — тело герцогини старело, и будет стареть, пока Серен не превратится в дряхлую старуху, а потом погибнет.

— А я ведь только-только начала к нему привыкать… — Молодая женщина до боли закусила губу. Алая бусинка крови проступила на коже. Серен слизнула её и досадливо поморщилась: — И что прикажешь делать? Моран стережёт девчонку. Я не могу подобраться к ней, чтобы вернуть силу. Не то что завладеть её телом…

— Оставь пока мысли о силе! — раздражённо крякнула ведьма. — Твоей душе нужен новый сосуд. Вот о чём нужно думать!

— Сколько у меня времени? — с замиранием сердца спросила д'Альбре.

— Месяц. Может, неделя. — Старуха неопределённо пожала плечами. — Ты первая, чью душу я призвала в мир живых. С тех пор, как морры воскрешали мёртвых, миновали столетия. Я предупреждала, что колдовство это неизведанное, и могут быть последствия.

— И что мне теперь, всю жизнь, как блоха, скакать из тела в тело?! — ещё больше распалялась Серен, выискивая у себя новые признаки старения. Первые, пока ещё едва заметные, морщинки вокруг глаз. Пигментное пятнышко на груди, которого прежде не было. — Неизведанное! Что, если всякий раз новая оболочка будет меня отвергать? Не желаю закончить свои дни в теле такого же убожества, как ты!

Теперь настал черёд Берзэ скрипеть зубами от гнева. Не приюти её тогда граф ле Круа, прадед этой соплячки, не стала бы возиться с неблагодарной и уже давно бы бросила на произвол судьбы. Но его сиятельство спас лесную колдунью от преследований жрецов Единой, ещё когда она была совсем юной. Берзэ поклялась на крови верой и правдой служить своему спасителю и его потомкам и была намерена сдержать клятву.

Хотя порой хотелось придушить мерзавку.

— Потому и нужна была родственница, — терпеливо заметила лесная колдунья.

— Потому я и просила тебя использовать Александрин! — огрызнулась молодая женщина. — Но теперь Моран скорее убьёт её, чем отдаст мне её тело. Может, сначала стоит избавиться от него?

— Страж окружил себя такими мощными заклятиями, что даже мне через них не пробиться. Пытаясь его уничтожить, мы лишь напрасно потеряем время. Которого у тебя нет.

— Тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали, — выдёргивая из причёски шпильки, нервно заметила герцогиня. — Придётся выбирать тело одной из этих пустоголовых куриц и надеяться, что оно «подружится» с моей душой. — Серен презрительно кривилась, перебирая в памяти имена и лица придворных дам.

На ком же остановить свой выбор…

— А как насчёт тела восемнадцатилетней девочки? Юной, здоровой, красивой, — расплылась старуха в улыбке. Бесшумно приблизившись, встала за спиной у герцогини и вкрадчиво продолжила: — Твоей родственницы. Благодаря ей ты сможешь начать жизнь заново и в последний раз.

— Стать нищенкой. С посредственным даром, — проворчала Серен, не слишком-то вдохновившаяся идеей ведьмы.

— Терпение, Серен. Вот что тебе сейчас необходимо. Силу свою забрать ты всегда успеешь. Никуда она от тебя не денется.

Д'Альбре вымученно улыбнулась. Оказаться в теле одной из малолетних свиристелок, прозябающих в глуши? Что может быть хуже?

«Смерть», — услужливо подсказал альтернативу внутренний голос, и её светлость поёжилась.

Серен была вынуждена признать, выбора у неё по сути и не было. Сейчас самое главное выжить, а потом уже думать о силе. Моран не сможет опекать Александрин вечно. Кажется, она винит его во всём случившемся и мечтает разорвать с ним отношения.

Что ж — герцогиня злорадно усмехнулась, — наверное, стоит помочь кузине ускорить их разрыв. Это будет несложно. Наоборот, немного отвлечёт её, Серен, от мыслей о смерти. Ведь строить козни и плести интриги её светлость умела и очень любила.

А когда Ксандра останется одна, без защиты своего маркиза, отнять у неё дар будет проще простого.

— Выходит, скоро мы с Александрин снова станем сёстрами. Причём родными, — довольно промурлыкала герцогиня и мечтательно зажмурилась, представляя себя в теле юной, непорочной красавицы.

Оставалось только решить, кому из близняшек отдать предпочтение.

Соланж или Лоиз?