Его величество не прогадал: пышный пир и хмельные напитки развеяли атмосферу уныния. Многие гости Оржентеля, угостившись крепкими винами, воспрянули духом. Позабыли о том, что ещё вчера трапезу с ними делила прелестная молодая женщина.

Которой бы жить да жить.

Столы, накрытые камчатными скатертями, ломились от яств. Чего тут только не было: фаршированные голуби, жареные перепёлки, фрикасе из кролика, фазаны с трюфелями под мятным соусом, всевозможные паштеты и салаты. А также тающие во рту пончики и медовые пирожные, пирамиды которых, казалось, сами плыли к столам. Просто за золотистыми горками, источающими невероятные ароматы, не было видно маленьких, юрких арапчат.

Всё это изобилие быстро исчезало в бездонных желудках придворных. Одному де Париньяку было не до кулинарных изысков. Он по-прежнему не мог похвастаться здоровым цветом лица и всё с опаской косил на моего мужа. Но Моран его, кажется, даже не замечал. Успешно делал вид, что граф для него — пустое место.

Хорошо бы так и осталось. Надоело мне постоянно оказываться в эпицентре конфликта. Единственное, чего хотела — это вернуть себе прежнюю спокойную жизнь. Которую Страж у меня украл, прихватив с собой заодно и моё сердце. А потом и Серен нарисовалась, жаждущая моей смерти. Да и придворная жизнь, на которую обрекла меня королева, — один сплошной стресс.

А как было бы здорово вернуться на лоно природы! Оказаться подальше от дворцовых интриг, от мерзкой кузины и её неистощимой ненависти. И чтобы нападения демонов наконец прекратились, а невиновные, вроде мэтра Леграна, обрели свободу.

Королевским Стражам, в том числе и Морану, надлежало искать мерзавца или мерзавцев, призывающих в Вальхейм демонов. А они, вместо того чтобы проводить расследование, торчат посреди Чармейского леса и сторожат правителя, так трясущегося за собственную шкуру.

Вот и сегодня маркиз снова был на дежурстве и на протяжении всего дня ни на шаг не отходил от государя.

А мог бы со мной в магии поупражняться.

В растрёпанных чувствах отправила в рот уже не знаю какой по счёту пончик. Дожила. Уже и к правителю ревную. Хочу, чтобы мужчина, с которым разорвала всякие отношения (в последнее время мы ведь действительно только сохраняем видимость брака) всё свободное и несвободное время посвящал мне.

Вздохнула тяжко и потянулась к серебряному блюду, на сей раз за засахаренным орехом. Если в этом мире где-то и обитает неведомый зверь под названием логика, то мне с ним, с ней, явно ещё не довелось познакомиться.

После обильной трапезы наступило время танцев. Под звуки лютен, скрипок и клавесина, в бликах множества свечей придворные поплыли по бальному залу. Я тоже поплыла или, вернее, скоро поплыву и расплывусь, если продолжу с таким усердием налегать на сладкое.

Благо нашёлся какой-то улыбчивый месье, который заменил общество бокальчика вина, моими стараниями уже почти опустевшего, и миндального пирожного весёлой гальярдой. За одним танцем последовал другой, а за ним и третий.

Мне удалось отвлечься и на какое-то время позабыть о тревогах и проблемах насущных. Наверное, я бы и ригодон отплясала — недостатка в кавалерах не было, — но жажда и душный воздух заставили меня податься к фуршетным столам, что белели у распахнутых створок, ведущих на балкон.

Несколько глотков прохладного вина помогли освежиться. Правда, уже в следующее мгновение мне снова стало жарко.

— Приятно видеть вас улыбающейся, счастливой, — раздался за спиной голос маркиза. — Пусть это и мимолётное счастье.

Вот умеет он говорить так, что сердце замирает. Иногда от страха, а иногда, вот как сейчас, от сладостного предвкушения. Предвкушения чего-то приятного, волнующего.

Хотя мне, находясь с ним рядом, категорически запрещается что-либо предвкушать.

— Моё счастье было в ваших руках.

— Помню, я растоптал его. Вместе с вашим сердцем. Вы не перестаёте мне об этом напоминать.

Чёрные глаза искрятся иронией, в них отражаются лепестки пламени, трепещущего над пиками канделябров. Отчего взгляд де Шалона не кажется холодным и колким, как обычно. Сейчас он согревает, одаривает лаской.

Не было никакого желания вступать с мужем в полемику. Не то у меня сегодня настроение.

Поэтому, дабы сменить курс нашего разговора и перевести его в нейтральное русло, спросила:

— А сейчас что это у вас в руках?

— Попробуйте. Новое лакомство, родом из Иллании. — Страж протянул мне пиалу, расписанную нежно-голубыми цветами, и маленькую серебряную ложечку, которой надлежало зачерпывать вязкую, как кисель, тёмную массу. — Я не любитель шоколада. Но, может, вам понравится.

Ммм, новое лакомство? Разве могла я отказаться? Хоть этот илланский шоколад и грозил моему корсету неминуемой гибелью — ещё немного, и швы попрощаются друг с другом, — но улыбка мужа, его мягкий бархатный голос действовали, как дурман-трава на мою волю.

Его бессовестное чародейство это прекрасно понимал. Прекрасно знал, какое воздействие на меня оказывает. Это читалось и в лёгкой полуулыбке, и в колдовском взгляде.

Вдохнув согревающий запах корицы, хотя в такой-то духоте не было нужды согреваться, я попробовала заморское угощение.

— Очень сладко, — ложечка утонула в шоколаде, а потом была снова отправлена в рот. — И горячо. Чувствуется лёгкая горчинка.

Мгновение, и вот он уже опасно близко. Почти касается меня и шепчет мне на ухо, задевая губами мочку уха, посылая по всему телу магические разряды. Того и гляди между нами пробегут искры.

— Совсем как ты в последнее время. Раньше была горячей и сладкой. А теперь рядом с тобой я неизменно чувствую привкус горечи.

Хорошо, нигде поблизости нет зеркал. А то я бы не только почувствовала, как к щекам приливает жар, но и имела удовольствие любоваться своим ядрёным румянцем.

Не дожидаясь, пока выйду из ступора и начну по привычке обороняться, Моран обжёг меня взглядом. Пристальным, хищным, страстным. От такого воспламеняется не только тело, но и рассудок погибает в ритуальном самосожжении. А потом руку опалил поцелуй, который закончился слишком быстро.

Так быстро, что я даже как следует не успела им насладиться.

Ничего, у меня ведь ещё шоколад остался. Вот и буду им наслаждаться. От него пострадает разве что фигура. А вот от поцелуев и взглядов некоторых личностей страдает и сердце, и душа.

И вообще, со мной начинает твориться какая-то неразбериха.

— Из-за службы и личных проблем я совсем позабыл о супружеском долге, — сказал его светлость с таким видом, будто желал мне доброй ночи. — Пора бы это исправить.

В голове возникла картина: Страж закидывает меня себе на плечо и под всеобщие ахи и охи уносит в свою спальню.

Исправлять и исполнять этот самый супружеский долг.

Но вместо того чтобы начать играть в игру «Охотник и добыча», маркиз церемонно поклонился, отвернулся и… решительно направился к де Париньяку.

Завидев приближающегося Стража, граф подскочил с кресла. Да ещё и так резво, словно его подкинула неведомая сила. Смычки, в последний раз коснувшись скрипок, поникли в руках музыкантов. Придворные, лихо отплясывавшие гальярду в центре зала, будто какие-нибудь крестьяне на деревенской свадьбе, как по команде остановились. Весёлая мелодия сменилась заинтересованными перешёптываниями. Взгляды всех собравшихся обратились к Морану, с каменным лицом направлявшемуся к де Париньяку. Лица мужа я, конечно, не видела, но, если учесть, что оно у него почти всегда такое, слегка примороженное, уверена, сейчас во внешнем облике маркиза не было ничего нового.

Зато одутловатая физиономия графа, выбеленная светом свечей, была видна мне отлично. Его сиятельство затравленно озирался, ища пути к отступлению. В зал вело несколько дверей, сейчас открытых настежь, и при желании де Париньяк мог запросто смыться. Не думаю, что Моран стал бы его преследовать.

Но то ли граф был не настолько труслив, чтобы пуститься в позорное бегство, то ли от страха тело предало его и перестало слушаться — мой сосед не сдвинулся с места.

— Даю вам выбор, граф, — поравнявшись с полуобморочной жертвой, без обиняков начал благоверный. — Или дуэль, которую, полагаю, вы не переживёте. Или вы просите прощения у моей жены здесь и сейчас. Выбирайте.

Редкие шепотки растворились в стремительно нарастающем гомоне. Собравшимся страх как хотелось выяснить, за что же его сиятельство должен передо мной извиниться. Но Моран, понятное дело, не собирался утолять любопытство алчущей публики, теперь бесцеремонно пялящейся на меня.

Что я там говорила про эпицентр конфликта?

— Я всё ещё жду ответа, граф, — властный, бесстрастный голос мужа поглотил все остальные звуки.

В зале снова воцарилась тишина, время от времени нарушаемая подозрительным урчанием графского желудка.

Сегодня явно не его день. Де Париньяка, в смысле, а не его желудка. Хотя… От вчерашней несдержанности придворного пострадали оба.

— Молчание я сочту за согласие на дуэль.

Граф судорожно сглотнул. По широким вискам, обрамлённым пепельными локонами, уже вовсю стекал пот. На щеках багровела краска стыда. А руки, которыми его сиятельство неосознанной мял кипенно-белое кружево собственных манжет, дрожали, выдавая его состояние.

— Полагаю, я задолжал маркизе извинения, — наконец, опустив голову, глухо пробормотал придворный.

У меня чуть пиала из рук не выпала, когда под сводами бального зала прогремел приказ:

— На колени!

— Что про… стите? — опешил де Париньяк, цветом лица сливаясь всё с теми же манжетами. Казалось, ещё немного, и роскошная одежда его сиятельства воспламенится, и он сгорит от стыда.

Не знаю почему, но мне тоже стало стыдно. Наверное, из солидарности с графом. А ещё захотелось под пол провалиться. Пусть бы меня погребло под этим мраморным великолепием, в котором отражались хрустальная люстра, подсвеченная огнями, и гости Оржентеля, застывшие истуканами. До зубовного скрежета надоело чувствовать на себе их липкие взгляды.

Как будто здесь больше не на кого пялиться.

— На колени, — вкрадчиво повторил мессир изверг. После чего отстранённо так поинтересовался: — Или уже передумали извиняться?

— Маркиз, не устраивайте здесь представлений! — возмутился было его величество поведением своего защитника, которое было на грани всех приличий. Или, скорее, уже давно перевалило за эту самую грань.

Венценосного осадила правительница. Накрыла маленькую пухлую ручку, унизанную перстнями, своей и покровительственным тоном велела:

— Продолжайте, маркиз.

— Но… — вроде как попытался отстоять свою позицию монарх.

Правда, на большее его не хватило, слово снова взяла королева:

— Была задета честь моей фрейлины. Совершенно справедливо, что его светлость жаждет возмездия.

Как оказалось, от всевидящего ока государыни не могло укрыться ни одно событие на подведомственной ей территории.

Не знаю, чего там жаждал его мстительная светлость, а вот я, наблюдая за графом, тяжело опускающимся на колени, не испытывала ни малейшего удовлетворения. И пока его сиятельство мямлил, выталкивая слова извинения с таким видом, будто его рвало ими, я бы с радостью и во Мглу провалилась. Лишь бы оказаться как можно дальше и, пусть и косвенно, не принимать участия в этой унизительной сцене.

Исполнил, видите ли, супружеский долг! И снова моё имя будут полоскать, как давно нестиранное бельё, нуждающееся в тщательной чистке. И наверняка пронырливые придворные костьми лягут, но выяснят, что стало причиной конфликта.

То, о чём мне хотелось забыть и никогда больше не вспоминать. Но стараниями мужа другие теперь точно не забудут. По крайней мере, нескоро.

Напоровшись взглядом на Серен, злорадно ухмыльнувшуюся, я отвернулась. Повсюду мельтешили лица, сейчас выражавшие самые разнообразные чувства. Но если на некоторых и читалось сочувствие, обращено оно было к графу. А мне снова достались неприязнь и укор.

Я по-прежнему была здесь чужачкой, из-за которой пострадал свой.

Не в силах больше находиться в помещении, превратившемся для меня в пыточную, я поступила так, как наверняка мечтал поступить граф: дала дёру. А оказавшись в благодатном полумраке, подхватив юбки, заспешила по галерее к лестнице.

Правда, далеко убежать не успела. За спиной раздалось, пригвоздив к полу, раздражённо-жёсткое:

— Александрин!

Как ещё не гаркнул: «Стоять!»…

— Ты снова убегаешь, — нагнал меня маркиз.

— А ты снова меня преследуешь. Зачем нужно было устраивать эту комедию?!

— Комедию? Ублюдка следовало наказать, — прячась под маской невозмутимости, ровно заявил Страж.

— На глазах у всего двора?!

— Когда утром узнал о случившемся, первым моим порывом было найти и убить жирную тварь. Как видишь, я сдержался. Де Париньяку повезло. Отделался лёгким унижением. А другим урок — больше никто не посмеет тебя коснуться.

«Убить? Это что, шутка?» — мрачно покосилась на мужа. Понять по непроницаемой физиономии, говорил ли де Шалон серьёзно или же просто неудачно пошутил, не представлялось возможным.

Если иронии не было, готова признать: я совершенно не знаю этого человека. Согласна, граф мерзавец. Но ведь не убивать же его за это. За то, чего даже не было!

Оставаясь верной самой себе, ускорила шаг. Толку говорить? Всё равно он меня не слышит.

Но после слов маркиза:

— Думал, ты хотела, чтобы я его наказал, — в которых сквозили упрёк и привычный холод, не сдержавшись, развернулась и выпалила:

— В этом твоя проблема, Моран: ты всегда думаешь за меня. Принимаешь решения за меня. Решил жениться — женился. Захотел убить — убил. Мне повезло, что под руку тебе тогда подвернулась псевдо-Александрин. А если бы нет? — Меня передёрнуло от страшного, болезненного воспоминания. Стража — перекосило. — Ты вроде как пытаешься всё исправить, но на самом деле ведь ничего не меняется. Ты всё такой же. А я в твоей жизни по-прежнему играю роль непонятного дополнения. Чего-то вроде тебе и нужного, но только ты и сам не определился, зачем. Ладно, раньше тебя интересовало моё тело. А что теперь?

Замерла, затаив дыхание, а потом… усмехнулась горько. Его светлость не спешил нарушать затянувшееся молчание и давать ответ, который я, глупая, вопреки всему, всё ещё надеялась от него услышать.

— Ты лишаешь меня магии, когда тебе вздумается…

— Я пытался. Тебя. Защитить, — перебил, чеканя каждое слово, раня своим холодом. — Очень жаль, что во всех моих поступках ты видишь только плохое, Александрин.

— Возможно, будь ты более открытым и откровенным со мной, считайся ты с моим мнением, я бы поняла и приняла твои решения. Но ты привык поступать по-своему, привык отгораживаться от меня. Знаешь, что я к тебе испытываю, и умело играешь на моих чувствах, чтобы снова к себе привязать. — Наверное, следовало прекратить, ведь моя пылкая речь, полная боли и обиды, точивших мне сердце, разъедавших душу, совсем не возымела действия — ни один мускул не дрогнул на лице чародея. И тем не менее я уже не могла остановиться, выплёскивала на него всё, что накопилось за последнее время: — Возможно, это срабатывало с Серен. Ты не считался с ней, она — с тобой. А любой конфликт улаживался с помощью постели. Но это не нормальные отношения, и я не хочу быть их частью. Я не Серен. И не кроткая провинциалка, которая явилась в Валь-де-Манн по приказу новоявленного жениха. Та Александрин осталась в прошлом, а новую ты в упор не замечаешь.

Тяжёлая поступь Стража разнеслась по галерее, отголосками зазвучала в её тёмной глубине. Моран схватил меня за руку. Притянул к себе, опалив дыханием губы.

— Как же тебе открыться, если ты не перестаёшь меня отталкивать? Говоришь, что ненавидишь и презираешь, и тут же упрекаешь в том, что это я от тебя отгораживаюсь. Ты то хочешь оказаться от меня как можно дальше, то сама тянешься ко мне. И я уже сам не понимаю, как мне себя с тобой вести. Определись, что же тебе на самом деле нужно, Александрин. Свобода? — пальцы чародея соскользнули с запястья, забирая с собой тепло его прикосновения. — Силой удерживать не стану. Попросишь отпустить — отпущу. Хотя, — взгляд, полный горечи и сожаления — по крайней мере, мне очень хотелось, чтобы он выражал именно эти чувства, — замер на моём лице, — буду надеяться, ты не сделаешь этого с нами.

Моран ушёл. Обессиленная и опустошённая очередной баталией, в которой проиграли оба — и я, и он, приникла к стене и закрыла глаза.

Что нужно мне? Всего лишь услышать слова, которые, возможно, могли бы ещё что-то изменить и исправить.

Слова, что в видениях про Серен я слышала не раз. Самые сокровенные, что он не переставал ей повторять.

Слова, которые когда-то, не жалея, дарил ей.

Не мне.

— Говорят, мадмуазель дю Файи отравилась.

— Девчонка оказалась упрямой. Грозилась не отдать кристалл, если не узнает, что в нём такого особенного, — протягивая кардиналу кулон — прозрачный, как родниковая вода, камень в оправе из чернёного серебра, прошелестела ведьма и обнажила гнилые зубы в ядовитой усмешке. — Пришлось угостить её зельем.

Его высокопреосвященство недовольно поморщился.

— Лишняя, никому не нужная смерть. Король мог испугаться и вернуться в столицу. Когда он нужен мне здесь!

— Дурочку сгубило любопытство, — возвращаясь к очагу, где в закопченном котелке что-то негромко пузырилось, флегматично отозвалась чародейка.

Бофремон брезгливо поморщился. Варево источало далеко не самые приятные ароматы. Разлагающиеся одержимые — и те так не воняли. Но приходилось терпеть неудобства, пыль да грязь убогой лачуги. Принимать ведьму в Оржентеле было бы рискованно.

Украшение растворилось в складках роскошной, алого цвета мантии.

— Для призыва всё готово?

— Ещё немного терпения, ваше высокопреосвященство. Немного терпения, и они будут здесь, — подобострастно заверила кардинала ведьма. — Почистят замок от меченых. На мальчишку тоже не помешало бы поставить метку, — сказала Берзэ, имея в виду Стража, силой которого воспользовалась совсем недавно, чтобы призвать душу из мира мёртвых. Душу, которую в мечтах уже сто раз отправила обратно. — Он слишком много знает и может быть опасен.

Служитель Единой задумчиво потеребил кончик своей тёмной с проседью бородки.

— Ты сказала, маркиз тоже искал Слезу.

— Так девчонка сказала. — Колдунья бросила в варево щепотку измельчённых в пыль трав, отчего хижину заволокло удушливое марево.

Кардинал поспешил к крошечному, засиженному мухами оконцу.

— А я всё гадал, как он выбрался… Страж. Но ведь не всесильный же.

Берзэ резко вскинулась, точно хищная птица, почуявшая угрозу.

— Я бы почувствовала в нём демона. Не могла не почувствовать.

— В чародее, который всю жизнь охотился на исчадий Мглы и знает о них даже больше, чем ты, ведьма? — Кардинал усмехнулся: — Мне потребовались месяцы, чтобы отыскать Слезу Единой. А сколько времени ушло на это у де Шалона? Неделя? Думаешь, такому не хватит ума скрыть в себе демона?

В ответ старуха проворчала нечто нечленораздельное.

— Последи за ним через зеркала. И, если маркиз действительно одержим, воспользуемся этой его слабостью. В конце концов, кто-то же должен будет ответить за кровь, пролитую в Оржентеле.

Владычица Чармейского леса покорно кивнула.

— А как быть с Серен? Она умирает.

— Ты ведь нашла для неё новое тело, — досадливо обернулся маг, мечтавший как можно скорее оказаться на свежем воздухе.

— Душа может и не прижиться, — проворчала Берзэ, не преминув добавить: — В последнее время от девчонки одни проблемы и никакой пользы.

Бофремон раздражённо отмахнулся. Герцогиня была последней, кто его сейчас заботил.

— Не приживётся — убей. А лучше — разбей зеркало, в котором заточена её тень. Тогда избавимся заодно и от этой… — Его высокопреосвященство нахмурился, пытаясь в закутках памяти отыскать имя новой маркизы де Шалон. — Эта девица ведь тоже тогда погибнет? Они же все связаны одной силой.

Ведьма неопределённо пожала плечами и чуть слышно пробормотала, уже когда за кардиналом, надрывно скрипнув, захлопнулась покосившаяся дверь:

— Не терпится проверить, так это или нет.