Порой ожидание хуже пытки. Когда каждая минута — как вечность, а родной дом — клетка, по которой мечешься раненым зверем.

Вот так и я металась, не помня себя от страха. Молила Единую, чтобы помогла, и тут же её упрекала. В том, что жестокосердная богиня продолжала бросать в нас камни и подсовывать испытания. Кажется, ей было без разницы, что сил их проходить у меня уже не осталось.

На какое безумство Моран пойдёт ради спасения мага? На что решится…

Неведенье сводило с ума.

Мадам Мариетт повезло — благодаря отвару вербены молодая женщина крепко спала. Мне Мадлен его тоже настойчиво предлагала, приговаривая, что короткий сон «пойдёт мадам маркизе и её ребёночку на пользу».

Вот только боюсь, чтобы понизить градус напряжения, мне придётся в этой настойке выкупаться. А лучше — в ней утопиться. Один бокальчик расшатавшимся нервам всё равно не поможет.

К вечеру пылали губы — не заметила, как их искусала. И юбка лёгкого муслинового платья была вся измята — я, не переставая, комкала серую ткань руками. Удивляюсь, как ещё каблуки не истоптала.

Пару раз порывалась плюнуть на приказ сидеть дома и отправиться на Льенскую площадь, но Гастон — чтоб на него подагра напала! — застыл соляным столбом перед дверью и с видом мученика, обречённого на скорую казнь, заявил, что я могу его хоть спалить заживо, он всё равно не сдвинется с места.

Заманчивое предложение… При второй попытке «побега» я уже была на грани и, наверное, всё-таки что-нибудь ему бы да подпалила. Если бы меня вдруг резко не замутило.

Тошнота и жгучая боль в груди набросились на вмиг ослабевшее тело.

— Мадам маркиза?! — сквозь гул, стоявший в голове, услышала встревоженный возглас дворецкого.

Успела ухватиться за перила лестницы и, измождённая, скользнула на ступеньку. Выдохнула. Всего пару мгновений назад месье Шалюмо был пунцовым от напряжения: хоть и настраивался на то, чтобы принести себя в жертву служению мессиру маркизу, а гореть всё равно не хотелось. Теперь же Гастон предстал перед моим мутным взором чёрно-бело-серым. Навис надо мной всей своей тощей фигурой, с выпученными от испуга глазами, окружённый поблёкшим интерьером. С появлением демона мир вокруг утратил краски.

Я застонала, тщетно пытаясь прогнать застлавшую глаза дымку и собраться. Единая, только демонического отродья здесь сейчас не хватало. Только не это…

Не сразу в моё замутнённое болью сознание проникли звуки, что доносились с улицы — дробь лошадиных копыт, скрип колес по подъездной дороге и громкий крик Касьена, звавшего слуг.

Гастон, исступлённо обмахивавший маня платочком, обрадованно воскликнул:

— Маркиз вернулся! — Позабыв, что я на грани обморока, и даже не догадываясь, что задыхаюсь от невыносимого зловония, бросился встречать господина.

Пошатываясь, последовала за дворецким. В сознании билась одна единственная мысль — предупредить Морана о приближении демона. Скорее! Пока не появились жертвы.

Странно. Чем ближе подходила к карете, тем отчётливее ощущала присутствие мерзкой твари.

— Моран! — Не помня себя от ужаса, собрав в кулак последние силы, бросилась со всех ног к экипажу, распахнула дверцу и…

Глазами мужа на меня смотрело исчадие Мглы.

Тем же вечером мы покинули Навенну. Через зачарованное зеркало в спальне Стража переместились в Валь-де-Манн. Мэтру Леграну было опасно оставаться в столице. А нам опасно держать беглого заключённого в городской резиденции маркиза. В деревенской глубинке пожилой маг будет в безопасности. Относительной, но всё же.

Пока Мадлен готовилась к первому для неё путешествию по зазеркалью, а мадам Мариэтт сидела возле постели мэтра, не желая расставаться с беспамятным отцом ни на секунду, я как неприкаянная бродила по дому. Пыталась заговорить с мрачным, словно средневековая чума, Касьеном, дававшим наставления слугам, но шевалье от меня лишь отмахнулся, зло и обиженно буркнув:

— Я сам ни демона не понимаю! Говори с мужем!

Как же, поговоришь тут! Как будто я не пыталась. Но Моран выставил меня из кабинета, грубо рыкнув в лицо, чтобы оставила его в покое и не дёргала хотя бы в ближайший час.

— Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не разорвать в клочья тебя и всех в этом треклятом доме! — яростно прорычал Страж, незнакомым, чужим мне голосом, больно впиваясь мне в плечи горячими пальцами.

Его лихорадило. На висках выступил пот, взгляд прожигал ненавистью. Не ко мне, а ко всему миру в целом.

Я всхлипнула и почувствовала, как мимолётное счастье, на миг осветившее нашу жизнь, растворяется в бездне чёрных, без малейшего проблеска глаз.

Хлопнула дверь, я сползла по ней на пол. Первые минуты сидела в коридоре, не шевелясь, вслушиваясь в малейшие звуки, раздававшиеся за хлипкой створкой. Моран пытался обуздать зверя, живущего в нём, и я была не в силах ему помочь.

Он отвергал мою помощь.

Как свою собственную, чувствовала его боль. Его страх. Смятение.

Не помню, чтобы маркиз прежде чего-то боялся. Но сейчас это липкое, разъедающее душу чувство растеклось по всему дому, ядовитым облаком накрыло всех нас.

С усилием заставила себя подняться и отправилась на поиски де Лалена.

Его светлость показался из кабинета спустя где-то час. Холодный, собранный, как будто выжал из себя все эмоции. Лишь посеревшее лицо и тьма в глазах напоминали о страшной реальности.

Да глухой, безжизненный голос, которым Моран бросил:

— Зови мадам Мариетт. Пора отправляться. — Мазнув по мне тяжёлым взглядом, скрылся за дверью спальни.

— Нам надо поговорить. — Коротко постучав, вошла в библиотеку, в которой этот сумасшедший проторчал весь вечер.

Вместо того чтобы со мной объясниться, со своей изнывающей от страха женой, его одержимая светлость бокал за бокалом поглощал арманьяк. Уронив в кресло своё отравленное демоническим ядом тело, смотрел на приближающуюся грозу, на небо, затянутое свинцовой пеленой. Взгляд мужа, которым он меня поприветствовал, находился в полной гармонии с ненастьем, как будто отражал тьму, царившую за окном.

Пауза растянулась на долгие, мучительно долгие мгновения.

Тяжело вздохнула. Страж никогда не любил откровенничать и посвящать других в свои проблемы. Так и не сумел понять, что теперь, когда он назвал меня своей женой, его проблемы перестали быть только его личными.

— Моран… — Сделала несколько шагов к магу, сквозь полумрак, захвативший в свой плен сокровищницу Валь-де-Манна.

Со всех сторон на меня смотрели, поблёскивая золотистым тиснением, обтянутые кожей корешки книг. Свечи, уже почти догоревшие, отчаянно боролись с сумраком, в который, как в броню из отчуждения, облёк себя маркиз, но были не способны прогнать подступающую ночь.

Такую же пасмурную, тёмную и беспросветную, как та, что царила в моей душе.

Касьен остался в столице, чтобы быть в курсе последних новостей. Даже боюсь предположить, какой бардак начался в Навенне после исчезновения заключённого, которого и королю, и горожанам так не терпелось сжечь.

Сразу по прибытии в Валь-де-Манн я занялась гостями. А освободившись, отправилась на поиски Стража. Чтобы найти его в компании полупустой бутылки арманьяка.

— Поговори со мной. — Ещё один шаг, за ним другой. Вроде бы и приближаюсь к нему, а такое ощущение, что пропасть между нами продолжает шириться.

— Пришлось призвать демона, — наконец нарушил гнетущее молчание маркиз.

Я опустилась на ковёр рядом с ним. Взяла мужа за руку. Она была сухой и горячей, сильные пальцы чуть дрогнули, оказавшись в моих.

— Расскажи мне. Только не отталкивай, прошу! Я даже представить себе не могу, каково тебе сейчас. Зачем нести одному это бремя, когда рядом есть человек, который готов его с тобой разделить?

Горькая усмешка:

— Ты и раньше считала меня чудовищем. А сейчас, когда я одержим демоном, — пытливый взгляд, глаза в глаза, — кто я для тебя, Александрин? — Даже секундочки не дал, чтобы успеть ответить. Как всегда, сам всё решил за меня, проговорив: — Монстр. Я — монстр. И с каждым днём животное во мне становится только сильнее. Оно поглощает меня, мои разум и тело. Тебе следует держаться от меня подальше. Всем вам.

Рука выскользнула из моей руки. Вернее, попыталась выскользнуть. Я не дала, схватила твёрдую ладонь и крепко сжала. Приподнявшись на коленях, подалась к мужу, этому упрямцу(!), борясь с желанием хорошенько его чем-нибудь стукнуть.

Чтобы выбить из него эту дурь.

— Не надоело решать за меня? Раскладывать по полочкам мои чувства. Думать, о чем мне следует знать, а что от меня лучше скрывать. Я — мать твоего ребёнка и твоя жена! Будь добр, потрудись впредь делиться со мной своими проблемами и хотя бы время от времени слушать и слышать не только себя, но и меня!

Улыбнулся. Печально и так безнадёжно. От этой его улыбки заныла душа. Кончиками пальцев Моран прошёлся по моей щеке. Невесомым, почти не ощутимым касанием обозначил контур лица, как будто боялся, что если надавит сильнее, сделает мне больно.

— С тобой демон затихает. Иногда, когда ты рядом, даже получается ненадолго забыть об этой твари.

— Зачем ты его впустил? — Солёный комок застрял в горле. Весь вечер сдерживалась, приказывала себе не реветь, и вот одна предательская слеза всё равно сорвалась с ресниц и покатилась по щеке.

Моран стёр её подушечками пальцев. Откинувшись на спинку кресла, прошептал, устало прикрыв глаза:

— После ритуала, после того как Серен вернулась, я был слаб. Сколько ни пытался, не мог выбраться из клетки, в которой меня заточила Берзэ. А ты была в опасности. Я с ума сходил от мысли, что ничем не смогу помочь. Тогда это казалось правильным — призвать демона, чтобы воспользоваться его силой. А потом избавиться от него. — Улыбка растаяла на губах, сменившись грустной усмешкой. — Но у демона на меня были другие планы.

Я молчала, не зная, что сказать. Я ведь его никогда не спрашивала. О том, как выбрался из плена этой демоницы, моей кузины. Сначала меня грызла обида, было нестерпимо больно от его предательства. А потом, когда поняла, что Моран такая же жертва, как и я, боялась ворошить прошлое. Напоминать ему и себе о тех страшных днях, когда я почти что его ненавидела и считала своим врагом.

А теперь вот выясняется, что он умирает. Из-за меня.

Я говорила, что не буду плакать? Врала. Слёзы хлынули из глаз, что-то внутри надорвалось, болью опалив каждую мельчайшую частицу меня. Я вдруг поняла, что, едва обретя, снова могу его потерять.

— Ненавижу! — выкрикнула. Вскочив на ноги, отпрянула, сжимая похолодевшие пальцы в кулаки.

Не знаю, что тогда на меня нашло, но в тот момент я снова ненавидела Стража. За то, что бросал меня. Не желал бороться. За себя. За нас. Смирение перед неизбежным — вот что прочла в его потухших глазах.

— Александрин. — Мгновение, и вот он рядом. Прижимает к себе, невзирая на то, что пытаюсь вырваться из крепких объятий, сбежать.

Забиться бы в какую-нибудь нору и рыдать, пока не иссякнут слёзы. Или пока на меня не снизойдёт блаженная темнота.

Да, больше всего на свете я сейчас желала отключиться, исчезнуть. Перестать существовать.

Дёрнувшись в последний раз, выдохнула ему в грудь:

— Ненавижу тебя. — Затихла в руках Стража, орошая слезами светлую батистовую рубашку. — Только попробуй меня оставить. Предать…

Горячие губы скользнули по моему виску.

— Я принёс тебе столько страданий. Иногда кажется, что без меня тебе будет лучше. Найдёшь ты своего принца и…

— Не хочу! — Вскинув голову, впилась в него взглядом. Наверное, в нём читались и злость, и мука. Отчаянье. А ещё нежелание отпускать. Ни за что и никогда. — Не хочу ни принца, ни чудовища. Я тебя люблю. Со всеми твоими демонами. Ты невозможный и невыносимый. Но ты… мой. И так просто я тебя не отпущу. Не отпущу, слышишь?! Не отпущу… — всхлипнув, прошептала. Обвила его шею руками, потянулась всем своим естеством, и телом, и душой. Только бы оказаться ещё ближе, рядом, слиться воедино. Ощутить на губах горько-сладкий вкус его поцелуя. — Не смогу…

Сумасшедшая.

Она должна была испугаться. Оттолкнуть его, убежать. Скрыться от чудовища, которого он и сам уже боялся. Но вместо этого осталась. Как будто в бреду или во хмелю искала его ласк. А он уже был не в силах от неё оторваться. Перестать целовать эти губы, искусанные, а потому так соблазнительно припухшие.

Слаще нектара, сильнее любого дурмана.

Близость её сводила с ума. Александрин, даже о том не подозревая, превращала его в безумца. Такого же сумасшедшего, как и она сама.

Поддаваясь напору требовательных губ, покорно запрокинула голову, подставляя плавный изгиб шеи, оттенённой узором вен, жарким поцелуям. Голодным и жадным, которых им обоим всё было мало. Они пьянили, возбуждали, выжигали дотла любые мысли и страхи.

Сейчас желание обладать ею было таким же неудержимым, столь же пронзительно острым, как и в первую брачную ночь.

Наваждение. Безумие. Умопомрачение.

Хотелось часы напролёт ласкать жаждущее любви молодое гибкое тело. Собирать с чувственных губ крики, стоны удовольствия, позабыв обо всём.

О кошмарах настоящего и неясности будущего.

Ещё хотя бы на одну короткую ночь позволить себе быть счастливым рядом с любимой, полной загадок и сюрпризов.

Пальцы не слушались, дрожали, как будто ему снова было пятнадцать, оттого не сразу получилось справиться со шнуровкой платья. Хотелось поскорее раздеть её донага. Любоваться и наслаждаться совершенным телом своей красавицы-жены. Целовать, покусывая, напряжённые соски, а после согревать их, успокаивая, своим дыханием. Дразнить прикосновениями губ едва-едва округлившийся животик — средоточие новой жизни, частица его плоти и души.

Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, подводить её к наивысшей точке блаженства, а потом смотреть, как она измождённая, приятно опустошённая затихает в его руках.

Но до этого «медленно» они ещё доберутся. Потом, когда окажутся в спальне. А сейчас не было сил больше сдерживаться. Хотелось просто ею обладать. Заполнить собою горячее, жаждущее его лоно, вбирать в себя её жар, её страсть, дурманящий аромат нежной кожи.

— Наверное, никогда не смогу тобой насытиться. — Поцелуй-укус, оставивший след на узком плечике.

Александрин всхлипнула, прижалась к нему теснее.

— У тебя для этого будет целая жизнь.

Наивная, верящая в чудо девочка.

Прошелестели юбки, соскользнув с округлых, таких манящих бёдер. Опустившись на колени, больше не сдерживая нахлынувшую страсть, Страж с силой сжал упругие ягодицы, накрыл оба полукружия своими ладонями, вдыхая кружащий голову сладкий запах её желания. Нетерпеливо приспустил лёгкие, из полупрозрачной ткани панталоны, чтобы опалить жадной лаской нежный, чувствительный комочек плоти. Ощутить, как Александрин вздрагивает, выгибаясь в его руках, услышать собственное имя — неясный шёпот, заглушаемый стонами удовольствия.

А потом, поднявшись, сделать несколько стремительных шагов сквозь полумрак, ни на секунду не выпуская её из своих объятий, прижать к стене, спрятать, загородив собою от целого мира. Позволить тонким пальчикам неловко справиться с пуговицами на брюках, пробежаться в несмелой ласке по твёрдой плоти. Прикрыть глаза, наслаждаясь робкими поглаживаниями маленькой ладошки. И, не сдержавшись, зарычать, подхватить жену под бёдра, чтобы наконец ворваться в неё всей своей мощью. Снова и снова пронзать жаркое, тугое лоно, доводя её и себя до предела, до умопомрачения.

Наслаждаться своей избранницей до самого рассвета. А потом забыться мимолётным сном, прижимая Александрин к себе, уставшую и умиротворённую.

Почувствовать наконец долгожданное, пусть и кратковременное, успокоение.