Уже и забыла, когда в последний раз мне снился приятный сон. Не кошмар вроде того, в котором де Шалон осыпал поцелуями прелести одной небезызвестной блондинки, губами собирая с её тела яд, а потом корчился в предсмертной агонии. Или, например, тот, в котором умирала я, приносимая в жертву маньяком-мужем. Страж возвышался надо мной, прожигая безумным взглядом, и всё ждал, когда место новой жены займёт горячо любимая старая.

Порой мне снилась сама Серен, коварно похищавшая мою силу. Ту, которой меня с рождения наделила Единая. Беспомощная и жалкая, я оказывалась в храме, среди жрецов богини. Угрюмыми тенями они сновали вокруг, пряча лица в глубоких капюшонах, и монотонно бубнили, клеймя меня ничтожеством и пустышкой.

Наверное, сегодня сознание решило дать мне выходной. Впервые за долгое время совершенно не хотелось просыпаться. Я видела сестёр. Их улыбающиеся, счастливые лица, обрамлённые задорными кудряшками цвета бушующего пламени. Слышала окрики маменьки, в которых не звучало привычного недовольства. Наоборот, кажется, баронесса чему-то радовалась. А ещё… До меня доносился голос отца. Мягкий, тёплый, пронизанный лаской. Он согревал подобно солнечным лучам, после затянувшегося ненастья наконец пробившимся сквозь сизые облака.

Как же приятно хотя бы во сне оказаться дома! Ни за что не открою глаза! Даже под страхом смерти не вернусь в унылую реальность. Лучше так, продолжать жить в мечтах, рождённых подсознанием.

Увы, идиллическую картину, тешившую мой внутренний взор, развеял ураган под названием близняшки.

— Это я буду сидеть возле папа ! — разорялась Лоиз.

— Нет я! — визгливо вторила сестре Соланж, в кои-то веки не желавшая уступать в споре. — Где ты была, когда папа был болен? А? Это я читала ему каждое утро и каждый вечер!

— А я каждый день собирала для него цветы!

— Ну полноте, успокойтесь, — вплёлся в страстный диалог голос маменьки. — Его милость ещё очень слаб и нуждается в покое. А у вас с утра рты не закрываются.

— Ну мы ведь по нему скучали.

Мне так и виделось, как Соланж невинно хлопает ресницами и не оставляет попыток втиснуться между сестрой и родительским креслом, чтобы оказаться поближе к отцу.

— Но это не повод демонстрировать столь отвратительные манеры. Что о вас подумает его светлость? — буркнула родительница, припечатав строго: — Ведите себя прилично!

Упоминание о подлой светлости прогнало остатки сна. Я села на постели, осоловело осмотрелась, дабы окончательно удостовериться в том, что не брежу. Нет, я действительно дома в Луази, и препирательства близняшек — не моя фантазия. И голос матери слышу наяву. А ведь до этого слышала голос… отца.

Как подхлёстнутая соскочила с кровати, запуталась в простыне, едва не навернувшись на ровном месте. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что у меня всё ещё жар, а запястье по-прежнему овивает треклятый браслет. Сила, представлявшаяся мне большим огненным шаром, пульсировала внутри, ударяясь о рёбра. Как будто у меня в груди теперь билось два сердца. И одно из них — то, которое огненное, — продолжало стремительно расти.

Надеюсь, благодаря стараниям маркиза магия не испепелит меня изнутри.

Мысль эта надолго не задержалась в голове. Растрёпанная, босая, в одной сорочке я влетела в гостиную и замерла посреди комнаты, не веря своим глазам. Папа сидел в кресле возле камина и как ни в чём не бывало набивал трубку табаком, никак не реагируя ни на препирательства младшеньких, ни на назидательные речи жены.

— Ксандра, милая! — При виде меня отец отложил свою любимую деревянную игрушку. Привстал было, чтобы заключить меня в объятия.

Но я его опередила. В одно мгновение оказалась рядом, заняв то самое место, за которое так отчаянно сражались близняшки.

Зажмурилась, наслаждаясь ощущением безграничного счастья. Словно камень, что всё это время давил на сердце, вдруг стал легче воздуха.

Почувствовала прикосновение шероховатых губ к щеке и ласковый шёпот:

— Я так за тебя боялся.

— И эта туда же, — тем временем ворчала, точно столетняя старуха, маменька. — Где это видано — полуголой разгуливать по дому! И что подумает его светлость?! — повторила сакраментальное.

Собиралась продолжить тираду, но раздавшиеся в прихожей шаги прервали нескончаемый словесный поток. Её милость охнула от неожиданности и досады, что его светлость не только что-то там себе подумает, но и будет иметь возможность лицезреть жену в ночной рубашке.

В следующий миг зашуршали юбки — это сёстры и мать опустились в реверансе.

Мне вот тоже очень захотелось, только не опуститься, а опустить. Что-нибудь тяжёлое на голову черноволосого гада. Где-то тут валялась кочерга, которой мама угли из камина выгребала …

Увы, оружие в поле зрения так и не попалось. Зато в него попал Моран. Как всегда, одетый безупречно, лощёный и такой надменно-спокойный, что у меня аж скулы свело от негодования и во рту появился горький привкус ненависти.

Может, если выплюнуть её ему в лицо, это тошнотворное ощущение исчезнет, а он отравится.

В том, чтобы смотреть на супруга, сидя на коленях и задрав голову, как собачонка на господина, — приятного мало. Впрочем, и ни в каком другом положении смотреть на Стража я тоже не собиралась. Поднялась поспешно. Отец последовал моему примеру и встал рядом.

— Оставьте нас, — не размениваясь на приветствия, распорядился маркиз.

Одарив его вельможество очередным реверансом, мама и сёстры покорно засеменили к выходу. Барон было ринулся за ними следом, но я схватила его за руку, как утопающий цепляется за спасительную соломинку, за миг до того, как пойти на дно. Больше всего на свете боялась остаться тет-а-тет с этим бессердечным предателем.

— Папа , это ведь он вас…

— Мне всё известно, милая. — Родитель тяжело вздохнул, поцеловал в лоб своё катастрофически невезучее чадо. — Вам следует поговорить. — С этими словами его милость высвободил руку из моих непослушных, будто одеревеневших, пальцев и покинул комнату.

На «любимого» родственничка даже не взглянул. Счастливец.

Тишина, наступившая после ухода родных, больно била по натянутым до предела, точно струны у лютни, нервам. Я не знала, куда деть взгляд. Смотреть на Стража не было сил и в то же время снова и снова оказывалась в плену его глаз. В этом тёмном омуте, в котором тонула бессчётное множество раз.

Но больше не буду.

— Полагаю, мне следует объясниться.

— Как по мне, вам лучше бы удавиться. За то, что сотворили с моим отцом, и собирались сделать со мной!

Желая увеличить расстояние между нами, приблизилась к окну, расчерченному на мелкие квадраты светлой рамой. Краска на ней растрескалась, стёкла давно не встречались с тряпкой. Сквозь мутноватую поверхность проглядывали идеально ровные грядки с пышными пучками моркови и лука. За ними тянулись яблони и груши. Обычно именно в саду мне приходилось прятаться от назойливого внимания месье Бошана, которого до маркиза мне настойчиво прочила в супруги маменька.

Может, и следовало выйти за него замуж. Избежала бы всего этого кошмара.

— Я не хотел делать тебе больно.

Не оборачиваясь, с горькой усмешкой сказала:

— И именно поэтому чуть не отправил на тот свет моего отца? Когда я сидела у его постели, умирая от страха, ты утешал меня. Так искренне. С такой теплотой и нежностью. Лицемер. — Несмотря на то, что погода в Луази стояла непривычно тёплая, казалось, сюда в гостиную пришла зима. Того и гляди окна заиндевеют. И мне уже совсем не жарко. Наоборот, тело била мелкая дрожь. Обхватив плечи руками, я прошептала: — За это ненавижу тебя даже больше, чем за то, что ты с моей помощью собирался вернуть Серен.

Несколько шагов, стремительных, почти неразличимых, отчего кажется, будто ко мне подкрадывается хищник, и вот он рядом. Настолько близко, что я чувствую его дыхание, которое обжигает. В контрасте с ним властные прикосновения рук на плечах, от них мороз пробегает по коже. Дёрнулась, словно от удара, и отошла в сторону.

— Александрин, — голос мягкий, вкрадчивый, обволакивающий, — я не соображал, что творю. Ты сама стала жертвой её чар и должна понимать, каково это не владеть собственным разумом.

— И ты, конечно же, не любил её. И где-то в глубине своего отравленного ядом сердца совсем не надеялся её вернуть?

Пауза, длившаяся секунду, а может, вечность, лучше любых слов объяснила мне его мотивы и чувства.

— Всё не так просто.

— Куда уже проще! — Обернулась, когда он вновь попытался ко мне приблизиться, вновь меня коснуться. Оттолкнула от себя, всем сердцем жалея, что не могу воспользоваться магией и воздвигнуть между нами стену из огня. — Помешанный на покойнице маг решил во что бы то ни стало её воскресить, и для этого женился на девушке, наивной пустышке, сердцем которой завладел играючи. А потом растоптал. Безжалостно. Как думаешь, каково мне было узнать, что ты выбрал меня только ради Серен? — По щеке скользнула слеза, за ней другая.

Отвернувшись, нервно провела рукой по лицу и услышала тихое:

— Ты винишь меня за мои поступки или за мои чувства?

— Я виню себя. За то, что так опрометчиво позволила себе влюбиться. А тебя просто презираю.

И снова эта дурацкая тишина. Мне бы убежать, да ноги не слушаются. И сердце, вместо того чтобы переполниться тем чувством, которое только что озвучила, заполняет тоска. Непрошенные воспоминания мелькают в сознании, и от них, как от приторно-сладкой наливки, кружится голова. От его присутствия, от его голоса. Взгляда, который то колет льдом, то обжигает.

К счастью, Моран больше не пытался меня коснуться. Может, огненная преграда между нами и не выросла, но незримая была не менее ощутима.

— Ты даже не пытаешься меня услышать. Единой клянусь, я боролся с собой! Каждый день. Каждый день, что ты была рядом. Больше всего я боялся тебя ранить.

— Невинный мученик, значит? — зачем-то выдавила улыбку. — Может, ты и Опаль сделал любовницей исключительно по чьей-то прихоти? И этого кого-то следует винить в том, что она дважды пыталась меня убить.

Глянула на мага украдкой. Лицо его исказилось, то ли болью, то ли досадой.

— Опаль поплатилась за свои грехи.

— Вот только на её месте теперь монстр, куда более непредсказуемый и опасный. Забирай свой браслет и уходи! — Протянула Стражу руку, мысленно убеждая себя, что ещё одно его прикосновение как-нибудь перетерплю. — Убирайся через демоново зеркало, а потом я его разобью!

В голосе, который ещё мгновение назад казался проникновенным и бархатным, который в прежние времена дурманил мне разум, теперь звучала сталь. Взгляд чародея стал холодным и колким, явив мне настоящего Стража. Того, которого повстречала на балу в Тюли и для которого была в тот вечер не более, чем невзрачным предметом интерьера.

Да и в дальнейшем отношение ко мне маркиза особо не поменялось.

— Я не уеду без своей жены, — отчеканил резко, и меня снова замутило от ненависти.

Недолго же оправдывался и строил из себя невинную овечку. Или правильнее будет назвать Стража невинным бараном? Раз так легко позволил одурманить себя чарами. Хотя нет, если уж и причислять его светлость к парнокопытным, тогда он самый настоящий козёл!

— Бывшей. Уже почти бывшей жены.

Взглянув на Стража, в недоумении нахмурилась. Улыбается? Интересно, что это его вдруг так развеселило?

— Действительно надеешься со мной развестись?

Ещё и спрашивает! Нет, я планирую жить долго и счастливо и умереть в один день со своим несостоявшимся убийцей. Нарожать ему кучу детей, чтобы вечерами рассказывать им сказки. Сказки о том, как их любимый папочка планировал принести в жертву их любимую мамочку и отправил в бессрочный магический сон их ни в чём не повинного дедушку.

— Скажи спасибо, что я пока не планирую стать вдовой! — прошипела яростно. — Но если продолжишь настаивать на нашем воссоединении, с удовольствием поведаю их величествам историю твоей безумной любви!

— Я единственный, кто сможет защитить тебя от Серен. Если меня арестуют, ты останешься без защиты. Александрин, уйми обиду и отправляйся со мной в Навенну.

— Просто сними это демоново украшение, — повторила, закипая. Надоело чувствовать себя вечно тлеющим огарком свечи. — И можешь катиться вместе со своей демоновой заботой к своей демоновой Серен. Теперь у тебя бывшая жена с бывшей любовницей в одном флаконе. Идеальный тандем. Вот и пользуйся им на здоровье. А меня оставь в покое!

Казалось, ещё немного, и он зарычит. Страж рванулся ко мне, я отступила. Взгляд чёрных глаз полыхнул гневом, сдерживаемым из последних сил. Появилось в них что-то зловещее. То, чего я прежде не замечала и что меня по-настоящему напугало. В выражении лица мага, в том, как он на меня смотрел, было что-то… нечеловеческое. Глупость, наверное, но в тот момент запала спорить с благоверным значительно поубавилось.

— Браслет останется с тобой, — чеканя каждое слово, заявил деспот. — Благодаря ему ты будешь в безопасности. Относительной. Сила твоя будет заблокирована, а значит, Серен не сможет её у тебя отнять.

Снова подумалось о кочерге. С каким удовольствием я бы пронзила ею гнилое сердце негодяя, что продолжал цедить из себя слова. Каждое — напоминание о том, что я по-прежнему в его власти. Его жена. От которой де Шалон почему-то не собирался отказываться. Даже предположить боюсь, для чего ещё я могла ему понадобиться.

— Постарайся оставаться спокойной, иначе поднимется температура. Мне жаль, что артефакт доставляет тебе неудобства.

А мне жаль, что Опаль тебя тогда не отравила…

— Даю три дня на то, чтобы ты перебесилась. Потом я вернусь, и мы поедем в Навенну.

Обычно супружеские прощания сопровождаются поцелуями и объятиями. В моём случае вместо поцелуя угрозой прозвучал ультиматум. Объятия заменил взгляд, которым меня проткнули, как будто той самой кочергой.

И пока я отходила от шока и переваривала услышанное, его светлость убрался в столицу через своё треклятое зеркало.

Нет, всё-таки зря тогда не вышла за месье Бошана.