Следующие несколько дней Вальхейм лихорадило. Известие о смерти кардинала и о его многочисленных преступлениях ураганом пронеслось по всему королевству, посеяв смятение, разочарование, гнев в сердцах людей.

Зато в жизни некоторых — родных и близких безвинно пострадавших магов — этот ветер перемен принёс надежду. Судебные разбирательства по делам колдунов, якобы призывавших в Навенну демонов, были приостановлены. Теперь оставалось только набраться терпения и дождаться, когда невиновные окажутся на свободе, а их места в самых высоких, неприступных башнях Фор-Левека и его сырых подземельях займут настоящие заговорщики. Те маги, которым Бофремон посулил власть и богатства и которых собирался поставить во главе королевства после свержения истинных правителей Вальхейма.

Мэтр Легран вернулся в столицу и был принят обратно в коллеж стихий с распростёртыми объятиями, на прежнюю должность магистра. За пожилого колдуна ходатайствовал Моран, которого его величество теперь готов был на руках носить, боготворить и выполнять любое его прошение.

Король и королева пребывали в лёгком шоке. Или не в лёгком… Её величество, для которой вера в Единую и в служителей богини, являлась краеугольным камнем, заложенном в фундаменте её жизни, была раздавлена изменой прелата. Алайетт на протяжении нескольких дней не покидала своих покоев, оплакивая погибших и взывая к милости пресветлой Виталы. Не подпускала к себе даже любимиц-фрейлин. Только пару раз встретилась с илланским послом, прежде чем герцог Кастальдо покинул Навенну, довольный успешным завершением переговоров.

Отныне Иллания и Вальхейм, несмотря на козни Бофремона, его попытки развязать между соседями войну и урвать для себя лакомый кусок земли, снова стали друзьями и союзниками.

Жажда власти толкала первого министра короля на поистине нечеловеческие поступки. Обыскав кардинальский дворец, Стражи выяснили, что мерзавец проводил эксперименты над магами-стихийниками, использовал их в качестве опытного материала. Подселял в несчастных демонов, надеясь разгадать секрет морров и понять, как древние чародеи, черпая из потусторонних тварей силу, сохраняли при этом свои тела невредимыми и не теряли рассудок.

Не знаю, удалось ли кардиналу разгадать тайну древних, и даже боюсь предположить, сколько одержимых, ставших таковыми не по собственной воле, заплатило своими жизнями за эту жажду знаний, власти и поживы.

Призывая в Вальхейм демонов, кардинал надеялся, что маги, отчаявшиеся и напуганные, для борьбы с потусторонними тварями рано или поздно обратятся к тёмной магии предков. Думал, убийство короля и королевы станет финальным аккордом в его кровавой пьесе.

А потом в грандиозные планы его высокопреосвященства вмешался маркиз де Шалон.

Бофремон мечтал возродить морров, стать первым среди первых, а в итоге превратился в пепел и тлен.

Ещё нескоро вальхеймцы забудут о кошмарах минувших месяцев. И тем не менее я верила, что рано или поздно наше королевство оправится от трагедий, от страшных потрясений. Навенна снова станет самой прекрасной столицей мира, городом, красоту которого воспевали и будут воспевать в своих балладах трубадуры. Городом, где люди будут без страха выходить из домов, не боясь нарваться на одержимого или принявшего человеческое обличье демона.

Моя любимая светлость оправлялся и поправлялся вместе со столицей. Даже, как по мне, выздоравливал слишком быстро. Нет бы со мной денёк-другой в кровати поваляться. В кои-то веки отдохнуть, книжки почитать, да и просто пообниматься и вволю нацеловаться. Но это же де Шалон! Не успев избавиться от демонической заразы, Моран сразу же вернулся на службу.

Я готова была молиться на доброхота, сообщившего маркизу о местонахождении артефакта. В тот же день дворец кардинала был тщательно осмотрен, а уже вечером на моих глазах камень вобрал в себя всю тьму, что отравляла и медленно убивала Стража.

Кристалл, некогда прозрачный, чистый, как капля родниковой воды, а после изгнания высшего ставший чернее угля, был уничтожен. Вместе с ним этот мир покинул и демон.

На всё имущество кардинала был наложен арест. Не тронули только дворец д’Альбре, по бумагам принадлежавший незаконнорождённому сыну прелата, герцогу д’Альбре. Его светлость заклеймил действия отца и прилюдно от него отрёкся. Это-то и спасло Кретьена от ареста и безденежья.

А жаль. Нет, против марионетки Серен-Опаль мы ничего не имели. Даже ту дуэль с големом ему простили, ведь действовал Кретьен по наущению своей злопамятной супруги. Но его арест дал бы Морану повод взять под стражу и псевдогерцогиню.

Увы, его величество объявил, что дети не повинны в грехах отцов. Таким образом Люстон XIV желал показать своему народу, что королевское милосердие безгранично.

— А может, ну её, Серен? — лениво ковыряя жаркое из кролика, спросила я, прервав страстный диалог мужа с шевалье де Лаленом.

Вот уже битый час, вместо того чтобы наслаждаться вкуснейшими блюдами и терпко-сладким вином из Гавойи, они решали, как именно лучше наказать мою мерзопакостную кузину. Мне оставалось только диву даваться и поражаться неиссякаемой фантазии обоих братьев.

Скормить Серен акулам? Замуровать в самой высокой башне самого отдалённого монастыря? Пинком под зад сбросить с крыши Анфальма? Энтузиазма маркиза и шевалье хватило бы ещё на дюжину вечеров.

— Не верю, что она успокоилась. — Моран откинулся на спинку стула и промокнул губы салфеткой. — Пока жива она, ты в опасности.

— Серен — воровка и убийца! — с жаром припечатал Касьен. — Или ты уже забыла, что она украла у тебя силу? Только за одно это её следует наказать! Уже молчу про многие другие преступления.

— Ну, то, что она украла силу, доказано не было. Это всего лишь мои предположения, — справедливости ради заметила я.

— Есть у меня одна идея, как можно опровергнуть их или подтвердить. — Допив вино, рубином расплескавшееся по дну бокала, Страж приблизился ко мне. — Если ты уже поела, предлагаю прогуляться.

В глазах мага, чёрных, как смоль, отражались блики пламени, делая взгляд теплее, мягче. Губы же украшала самая потрясающая из всех улыбок: светлая, чистая, безмятежная.

Избавившись от демона, Моран преобразился. И я вместе с ним. Мы начинали новую жизнь, и, наверное, маркиз прав. Единственное, что могло её омрачить, отравить наше с ним существование — это Серен. Она действительно заслуживала наказания.

Вот только мне совсем не хотелось, чтобы Страж брал грех на душу. Было бы здорово, если бы кузину настигло возмездие, но только без нашего участия!

Я безумно устала от вражды и от бесконечных интриг. От ненависти, что испытывала к Серен и которую она питала ко мне.

Сейчас я мечтала об одном: о спокойной жизни на лоне природы в Валь-де-Манне. С моим Стражем и нашим пока ещё крошечным сокровищем, что продолжало расти во мне.

Вложив руку в ладонь мужа, улыбнулась, почувствовав тепло его пальцев.

— И куда же ваша светлость изволит прогуляться на ночь глядя?

— В Альнею. За ответами, которые ты так долго искала.

— Заинтриговал.

В древнее святилище, хранившее в себе тёмные сущности всех живущих ныне Стражей, мы отправились без Касьена. Шевалье умчался на свидание с мадам Мариетт, несколько месяцев назад потерявшей мужа.

Хвала Единой, теперь с её отцом, мэтром Леграном, всё в порядке. А в будущем мадам Мариетт, возможно, обретёт и самого лучшего в мире супруга и отца для своего будущего ребёнка.

Лучшего после Морана, конечно же.

Альнея встречала нас тишиной, сумраком и прохладой, веявшей от древних стен. Пламенем факелов, золотившим серый камень, рождавшим причудливые тени на бугристой кладке. Которых я теперь не боялась.

Рядом с Мораном чувствовала себя неуязвимой и бесстрашной.

— Так с кем же мне на сей раз предстоит общаться? — в который раз поинтересовалась у скрытного нашего, никак не желавшего удовлетворить моё любопытство. — Если с твоей копией, то смею тебе напомнить, наше с ним знакомство вышло не из приятных. Характер у твоей сущности преотвратный.

— У той, с которой я тебя познакомлю, полагаю, тоже не сахар, — по лицу Стража расползлась издевательская улыбка.

— Моран!

Любит он играть мне на нервах. Даже сейчас, когда перестал быть зачарованным и одержимым.

— Не капризничай, — тихонько рассмеялся его упрямая светлость и крепче сжал мою ладонь, заслышав шёпот, доносящийся из зеркал. Я вздрогнула, но тут же себе напомнила, что сущности Стражей не опасны. Они всего лишь призраки своих могущественных хозяев. — Сейчас сама всё увидишь.

— Нравится тебе меня мучить.

— Уже пришли.

Маркиз остановился перед зеркалом — последним в бесконечной веренице зеркал. В серебристой глади густился туман. Поднеся руку к потемневшей, растрескавшейся от времени рамы, по которой вился почти не различимый узор и слова древнего языка, маг прижался к ней ладонью и что-то неразборчиво зашептал. Знаки замерцали, словно по желобам рамы потекла лава, и мгла в зазеркалье начала принимать очертания человеческой фигуры.

Превращаться в девушку. Стройную и ладную. Высокую, темноволосую.

Зеленоглазую.

Волнение, прокатившееся по телу и готовое вырваться наружу коротким вскриком, застряло в горле. Я сглотнула, зачем-то зажмурилась, чтобы в следующий миг распахнуть глаза.

Из зеркала на меня смотрела… я сама.

— Кого я вижу! — захлопало ресницами в притворном удивлении отражение и опустилось перед нами в кокетливом реверансе. — Неужели госпожа маркиза решила познакомиться со своим альтер эго?

— Э-э-э… доброго вечера, — зачем-то брякнула я.

Тень усмехнулась:

— Давно пора.

Помню, какой шок испытала, встретившись с заточённой в Альнее версией Морана. А увидев себя — растерялась. Впала в самый настоящий ступор. Стояла, позабыв, как дышать, не шевелясь. Просто смотрела на девушку, улыбающуюся мне из зазеркалья. Улыбка эта вышла немного насмешливой, немного ехидной, но не было ни в ней, ни в чуть прищуренных пронзительных зелёных глаз злости, какая тогда исходила от двойника Стража.

Одета Александрин номер два была, как и я: в пышное платье из бледно-розового фая, с манжет и выреза которого стекало белоснежное кружево, красиво его обрамляя. Если бы сущность, беря пример с меня, тоже не двигалась, я бы решила, что передо мной самое что ни на есть обычное зеркало, а девушка в отражении — это я сама.

— Думала, придёшь раньше. Разве тебе не интересно узнать правду?

Ещё и спрашивает! Да я полжизни готова отдать (не своей, конечно же, а вот Серен или Адриена — запросто), лишь бы наконец понять: кто и у кого забрал силу и кому эта самая сила принадлежала изначально!

Если мне, тогда получается, кузина не просто лишила меня магии. Она отняла у меня много большее! Любовь матери, уверенность и веру в саму себя, надежду на счастье.

Кто знает, как бы сложилась моя судьба, не признай жрецы Единой меня тогда пустышкой. Хотя, с другой стороны, ничего бы этого не было. И я бы, возможно, даже не повстречала Стража.

Так что жалеть о прошлом глупо. А вот узнать его тайны — необходимо.

Иначе не смогу успокоиться.

— Подойди. — Продолжая загадочно улыбаться, призрачная дева поманила меня игривым движением пальца.

— И чем же мне придётся с тобой расплачиваться за правду?

Знаю я этих вымогателей. Касьен рассказывал о том, как тень Серен всё время свободу у Морана клянчила. Видите ли, ей в зазеркалье было тоскливо и скучно. А раз теперь её сущность заменила моя, то…

Уф, совсем запуталась.

— Просто подойди, — сверкнула хитрыми глазищами красавица. Изумрудными, как у кошки, яркими, пронизанными золотом пламени.

— Не бойся, — мягко шепнул Моран. — Она не причинит тебе вреда. К тому же я рядом.

Поколебавшись с мгновение, шагнула ближе к напольному зеркалу. Девушка в нём протянула мне руку, прижалась ладонью к мерцающей глади. И я, следуя её примеру, прикоснулась к отражению. Наши ладони сомкнулись. Даже сквозь хрупкую зачарованную грань, что разделяла нас, я ощутила жар, сорвавшийся с кончиков её призрачных пальцев.

Вздрогнула от пробежавшего по телу обжигающей волной пламени и почувствовала, как погружаюсь в океан прошлого.

Тёмные воды которого сомкнулись надо мной…

…Богато обставленная комната. От позолоты, растекающейся по мебели красного дерева, цветочными узорами распускающейся на шёлке обоев, слепит глаза. Но я не замечаю всей этой роскоши, слишком для того мала. Сижу на высоком стуле и играю на клавесине. Вернее, бренчу, шлёпая по клавишам крошечными ладошками, сочетая несочетаемые звуки.

Тётушка морщится. Кажется, моими стараниями у графини ле Круа начинает болеть голова.

— Ксандра, перестань немедленно! — раздражённо вскрикивает она. — Скорее подойди сюда. Ты ведь привезла с собой ту куклу, которую я тебе дарила?

— С мадмуазель Лорели я не расстаюсь никогда. Даже Маржери нельзя с ней играть.

— Подойди сюда, — повторяет её сиятельство и манит меня, улыбаясь.

Я спрыгиваю со стула, бегу, топоча ногами по тёплому паркету, по которому прыгают солнечные зайчики. Спешу к любимой тётушке, доверчиво показываю ей куклу, что прежде, пока я играла на клавесине, смирно лежала у меня на коленях.

— Вот она.

Анабель ле Круа опускается передо мной на корточки, шурша парчой юбки, на которой цветут розы из драгоценных камней. Нос щекочет терпкий запах парфюма, меня так и подмывает чихнуть. Рыжие кудри, обрамляющие бледное от белил лицо графини, блестят в полуденных лучах яркого летнего солнца. Как и её зелёные-презелёные глаза.

— А давай поступим так. Ты мне её сейчас отдашь, на время, а пока поиграешься с другой куклой. — Тётушка поворачивает голову, я слежу за её взглядом и вижу невероятной красоты фарфоровую игрушку. Волосы у неё, как у графини, и такие же колдовские глаза. И платье сверкает и переливается от обилия рассыпанных по лифу и шёлковому подолу камней. Ну прямо как у мадам ле Круа.

— Какая красивая, — восторженно шепчу я, машинально разжимая пальцы, отпуская Лорели.

— Посиди пока здесь. Я скоро вернусь. Только не играй на клавесине! — Графиня поднимается с колен, и я жадно вдыхаю непротравленный духами воздух. Бегу к окну, на подоконнике которого, широко расставив ноги, сидит самая прекрасная в мире кукла. Восторженно взвизгиваю, тянусь своими ручками к фарфоровой красавице, каких прежде никогда не видела, и слышу за спиной мягкий, вкрадчивый голос тётушки: — Ксандра, ты ведь не против, что я заберу её на время?

— Неа.

— Согласна? — зачем-то уточняет мадам ле Круа.

— Ага, — рассеянно отвечаю я, с трепетом проводя пальчиками по складкам юбки сказочной принцессы.

— Поиграй пока.

И снова шуршание платья, за которым шлейфом тянется густой аромат духов. Слышу скрип отворяющейся двери. Оборачиваюсь на звук и вижу в проёме приоткрытых створок жутковатую, сгорбленную старуху, своими крючковатыми пальцами хватающую мою любимую куклу.

Зажмуриваюсь испуганно, а открыв глаза, понимаю, что в комнате я одна. Вокруг никого. Пустота.

И внутри меня тоже разрастаются холод и пустота. Тьма.

Я больше не чувствую в себе огня.

Домой мы отправились тем же путём, каким попали в древнее святилище Вальхейма: через зачарованное зеркало, что стояло в келье одного из его служителей — молчаливого седовласого господина, с которым Моран уже давно водил дружбу. Взаимовыгодную. Его светлости предоставлялся доступ к подземелью Альнеи, в то время как пожилой маг обогащался за счёт маркиза и наверняка радовался каждому его визиту.

Но что-то мне подсказывало, что сегодняшнее посещение древней обители стало последним. Стражу больше незачем было туда возвращаться. Некого искать.

— Ног под собой не чувствую. — Оказавшись в мужниной спальне, я с наслаждением скинула туфли, зарываясь ступнями в густой, приятно покалывающий кожу ворс ковра.

И, пока Моран зажигал свечи, белевшие в ажурных канделябрах, я освобождала свою копну от серебряных шпилек, кои сегодня утром в меня щедро понатыкала Мадлен. Ни с чем не сравнимое удовольствие: распустить волосы, ослабить корсаж.

Узнать правду.

Которую Анабель ле Круа надеялась унести с собой в могилу. И таки унесла. Наверняка покойная графиня и предположить не могла, что спустя столько лет обман не просто раскроется, сила вернётся к своей законной хозяйке.

Ко мне.

Стоя у окна, за которым плескалась пронзительно-синяя, вся в блеске бриллиантов-звёзд ночь, я меланхолично размышляла о прошлом, о коварстве родной тёти, ради пустышки-дочери, а может, в стремлении избежать позора, решившейся на богопротивный поступок. Расчёсывая пальцами волосы, тёмной пелериной укрывшие мне плечи, вглядывалась в своё размытое отражение.

Как будто видела себя впервые в жизни.

— Получается, подаренная графиней кукла постепенно вытягивала из меня магию, словно губка впитывая её в себя. Они обманом заставили меня отказаться от дара и подарили его Серен. Всю свою сознательную жизнь я считала себя ничтожеством.

— Ничтожеством была не ты, а она. — Моран бесшумно приблизился ко мне, мягко привлёк к себе.

Было безумно приятно вот так стоять, укрывшись в его руках, ощущая твёрдость горячей мужской груди, к которой меня прижимали, и тяжесть ладоней у себя на талии.

Несколько месяцев назад, в ночь нашего знакомства, я трепетала в его объятиях, дрожала осиновым листом, мечтая, чтобы поскорее отстранился и вместе с тем желая и дальше чувствовать его присутствие. Его близость. От которой сейчас, как тогда, приятно кружилась голова и сердце в груди начинало учащённо биться.

Усталость, опустошение, вызванное сногсшибательным открытием, смешались с будоражащим чувством волнения, пьянящим предвкушением. От него покалывало кончики пальцев и томительно-сладко тянуло низ живота. Так происходило всякий раз, стоило мне оказаться в его объятиях.

В тусклой глади окна теперь отражались он и я. Две такие разные половинки, несмотря на все невзгоды и испытания, что выпали на нашу долю, сумевшие найти дорогу друг к другу и стать единым целым.

Моран продолжал смотреть мне в глаза, отражавшиеся в этом импровизированном зеркале, как будто пытался загипнотизировать, хоть в том не было необходимости. Я и так была им одурманена, зачарована.

Добровольно пленила себя любовью, с того самого момента, когда впервые его увидела. Потонула в блеске тёмных, колдовских глаз. Ведомая шёпотом любимых губ, сейчас ласкавших какую-то невероятно чувствительную точку у меня за ушком, готова была бежать за ним хоть на край света.

И знала, что ради меня и для меня он сделает то же самое.

Нарочито медленно и в кои-то веки аккуратно, желая растянуть эти мгновения сладострастной прелюдии, и, чтобы обострилось чувство предвкушения, а у меня ещё больше задрожали коленки, его светлость расшнуровывал мне корсаж. Тихим, севшим от желания голосом нашёптывал на ухо, что я его вся. Без остатка.

Так было и так будет всегда.

Зашуршали юбки, одна за другой скользнувшие на пол.

Моран прижал меня к себе крепче, теснее, заставляя жмуриться от наслаждения. Кажется, ещё немного и замурлычу в его руках, как самая настоящая, приласканная хозяином кошка.

Вместе с поцелуями, невесомыми бусинами распустившейся жемчужной нити рассыпавшимися по плечу, по коже разбежались и мурашки. Хлынули вниз, вдоль позвоночника, по напряжённой груди, оседая внизу живота, под пальцами маркиза, неторопливо ласкавшими меня.

— Ты будешь гореть сегодня для меня. Со мной. Александрин… — выдохнул моё имя, страстно, хрипло, обжигая своим дыханием.

Своим взглядом, который по-прежнему не отводил.

Я всхлипнула от очередной изощрённо-неспешной ласки, выгнулась в его руках, готовая гореть вместе с ним, стать средоточием его пламени, и услышала шёпот-признание:

— Ты — моё желание. Мой огонь…

Резко развернув к себе, Моран завладел моими губами, порывисто, жадно, заточая в плен своих ладоней моё лицо. Проникая в меня, сливаясь со мной в упоительном, дурманящем поцелуе. От такого не только сердце сбивается с ритма, но и мир замирает вокруг.

Исчезает, растворяясь в мареве желания, которое нам обоим никогда не удастся утолить.

Ему всегда будет меня мало, а мне его.

— Начинаю подозревать, что у тебя имеется ещё один скрытый дар, — улыбнувшись, легко подхватил меня на руки маркиз и понёс к кровати, не сводя потемневшего, наполненного страстью взгляда с припухших от поцелуев губ, которые я продолжала игриво покусывать. Намеренно дразня мужа, распаляя его ещё больше. — Превращение меня в зависимого от тебя.

— Ничего не имею против такой зависимости. — Пальцы запутались в короткостриженых, чёрных как смоль волосах мага.

Потянулась к Стражу и теперь уже прикусывала губу ему. В поцелуе, в котором нежность смешалась с голодом, жаждой, что магнитом притягивала нас друг к другу.

Наградой мне стал тихий рык, полыхнувшее в диком, алчущем взгляде возбуждение. Которое он больше не пытался сдерживать.

Меня опрокинули на кровать.

Почувствовав, как обнажённая кожа соприкоснулась с шёлком простыней, я зажмурилась от удовольствия. В контрасте с прохладой ткани, в отблесках пламени отливавшей то золотом, то серебром, обжигающе горячими казались прикосновения любимых губ и рук.

Я потянулась к нему, привлекая к себе своего мужчину. Обвивая ногами его бёдра, желая разделить с ним его желание, его страсть, волнами накатывающие на него, на нас.

Подалась навстречу губам, жадно припавшим к сладко ноющему полушарию. Прогнулась покорно, подвластная горячим, властно удерживавшим меня за бёдра рукам. Всхлипнула от дразнящей ласки языка, не перестававшего теребить тугую горошину соска. Другую его светлость принялся неторопливо перекатывать между пальцами, посылая по всему моему телу разряды удовольствия. Яркого, острого, невозможного.

— Войди в меня, — прошептала, раскрываясь. — Скорее… Хочу тебя, — требовала, умоляла.

Желала.

Только его. Сейчас так же сильно, как в нашу первую брачную ночь. И все ночи после неё.

— Как будет угодно моей маркизе, — низкий, хриплый шёпот с едва уловимой смешинкой.

Запястья оказались в плену сильных пальцев. Нежно вжимая мои руки в некогда пышно взбитые подушки, Моран накрыл меня собой. Обездвиживая, подчиняя. Закусив губу, я взволнованно задержала дыхание, наслаждаясь долгожданным ощущением наполненности, единения. Каждым его проникновением. Поначалу такими томительно медленными, от которых кругом идёт голова, а с губ срывается бессвязный шёпот, стоны, всхлипы удовольствия.

Взгляд, затуманенный всё нарастающим наслаждением, что дарили мне движения его тела, отражался в чёрных горящих глазах Стража. Моё же тело, словно музыкальный инструмент, подхватывало его ритм, создавая единую мелодию упоения. Моран пронзал меня, постепенно ускоряясь. С каждой минутой двигался резче, быстрее, тяжело дыша, жмурясь и порыкивая от удовольствия. Пока от очередного неистового толчка, слившегося с жадным поцелуем, у меня не перехватило дыхание, а следом волной накатило всесокрушающее наслаждение.

По телу Стража прошла судорога. Краем сознания, медленно уплывающего в никуда, я ощущала, как он, приникнув влажным лбом к моему лбу, горячими толчками изливается в меня, блаженно прикрыв глаза.

Вместе со мной исчезает из этого мира.