Глава 1

– Мы не ждали тебя раньше следующей зимы. – Гален Донеган с улыбкой посмотрел на несостоявшегося выпускника, протягивающего ему бокал, на треть наполненный кукурузным виски.

Отец, конечно, придет в ярость, когда узнает, что Кейран бросил учебу за несколько месяцев до ее завершения. Но сам Гален находил просиживание в университете пустой тратой времени, а потому полностью поддерживал решение бунтаря.

Приземлившись в соседнее кресло, молодой человек с улыбкой проговорил:

– Я и сам от себя такого не ожидал. Но, как оказалось, я совершенно не умею сдерживаться. Руководству Тенненского университета не очень-то понравилось, что время от времени студенты в кампусе становятся трупами. Началось расследование. – Кейран вертел в руках бокал, согревая тонкое стекло длинными сильными пальцами, в иные ночи, вот как сегодня, способными без усилий свернуть жертве шею. Он блаженно жмурился, вдыхая запах терпкого напитка, наслаждался игрой бликов, отбрасываемых пламенем в камине на грани бокала.

Вот по чему он действительно скучал, протирая штаны в Тенненском университете, так это по хорошему бурбону. Такому, как этот. Насыщенного золотистого цвета, с неповторимым ароматом и долгим послевкусием.

– И ты поспешил трусливо смыться.

– По-твоему, следовало дождаться ареста, а потом и виселицы? – Кейран фыркнул, и на его лице появилось так хорошо знакомое Галену ироничное выражение. – Я решил, что безопаснее пастись на родных пастбищах.

Жажда убийства, одержимость проснулись в Кейране прошлой осенью, и с тех пор все его мысли были только об охоте и умирающих от страха жертвах. В Тенненсе было не разгуляться. Городок небольшой, все в нем друг друга знают. А в кампусе и подавно. Но здесь, в краю бескрайних болот и дремучих лесов, где рисовые и хлопковые поля простираются до самого горизонта и каждая плантация кишмя кишит невольниками, можно было не беспокоиться о последствиях.

Кому какое дело, если раз в месяц будет исчезать пара-тройка рабов? Их тут же заменят новыми.

Заложив руки за голову, Кейран устало зевнул.

– Да и вообще я сыт учебой по горло. Как и тамошними бледнолицыми жеманницами, с которыми как следует не позабавишься. Им явно недостает страсти и темперамента южанок. Кстати, о темпераменте! Катрина сказала, ты притащил в дом какую-то крикливую девицу. Кто она?

– Сестра моей невесты, – немного помолчав, признался Гален. Опрокинув в себя плескавшийся на дне бокала крепкий напиток, вытянул ноги в горчичного цвета бриджах и высоких сапогах поближе к согревающему пламени.

Весна была в самом разгаре, но вечерами по-прежнему было прохладно.

– И что же сестра твоей невесты делает у нас на чердаке?

– Перевоспитывается.

– Для себя дрессируешь? – хмыкнул Кейран.

– А то! – В глазах Донегана зажегся огонь желания, стоило ему вспомнить о девушке, с недавних пор поселившейся в его мыслях и в снах.

– Ну и как сестра твоей невесты в постели? – не без любопытства поинтересовался Кейран, перебирая в памяти лица соседей-плантаторов и их хорошеньких дочерей, с одной из которых, Флоранс Беланже, Гален недавно обручился.

Кажется, когда семь лет назад Кейран уезжал в Тенненс, сестре Флоранс едва исполнилось десять. Это была худенькая девчушка, смуглая, курносая. Неугомонная егоза, повергавшая достопочтенную чету Беланже в шок своими выходками.

И вот теперь за перевоспитание маленькой дикарки взялся Гален. Кейран негромко усмехнулся. Оставалось только посочувствовать девчонке, а брату пожелать удачи.

– В постели? Это мне еще только предстоит выяснить. – На лице двадцатишестилетнего Донегана появилась предвкушающая улыбка.

– И чего медлишь?

– А куда спешить? Что я, животное какое-то? Пока что девчонка меня боится, но со временем я сумею ее укротить и приручить.

– Значит, ласковый и пушистый хищник. – Кейран едва сдержался, чтобы не захохотать в голос.

– Пока что меня это забавляет.

Несостоявшийся студент был уверен, что Гален и выдержка понятия несовместимые. Тем более что одного взгляда, брошенного на брата, было достаточно, чтобы понять: он помешался на своей игрушке.

А значит, очень скоро ему надоест ее дрессировать.

Поднявшийся ветер разогнал тучи, и теперь на небе светила полная луна, разливая свой холодный свет по окрестностям Блэкстоуна. С болот ощутимо тянуло гнилостными испарениями. Сырой воздух просачивался сквозь щели выбеленного известкой особняка, принося с собой будоражащий сознание запах пота разгоряченных за долгий день, проведенный на полях, рабов. Их приглушенные, похожие на мышиную возню голоса. Кейран чувствовал горячую кровь, бегущую по венам. Едва уловимое биение сердец. Дурманящий аромат пленницы, ощущавшийся даже здесь, в библиотеке. Как будто ей пропах весь дом.

Кейран задрожал от предвкушения. Сглотнув осевший в горле ком, поднялся поспешно.

– И все-таки ты животное, Гален. Такое же, как и я. Пойдем-ка лучше из дома. Пока я еще в состоянии соображать и сдерживаться. – Покосившись на брата, с мрачной усмешкой закончил: – Иначе перевоспитывать тебе будет некого.

За несколько дней до этого…

Кусая в волнении губы, Мишель смотрела на то, как ее старшую сестру одевают к помолвке. Как затягивают туго корсет, пытаясь придать соблазнительные очертания не слишком изящной фигуре. Как завязывают вокруг ставшей тонкой талии пояс нового муслинового платья с таким широким кринолином, что тот рисковал не поместиться в проеме раскрытой двери.

«И тогда придется ей выходить к гостям через окно», – злорадно подумала Мишель, борясь с желанием показать отражению старшей Беланже, куклой застывшей перед зеркалом, язык.

За то, что Флоранс счастливо улыбалась, в то время как она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Устроившись на мягком пуфе и подперев подбородок кулачками, Мишель с грустью наблюдала за тем, как рабыня по имени Серафи, подаренная сестрам несколько лет назад, споро укладывает волосы Флоранс, аккуратно закалывая каждый темный завиток и пряча их под украшенную жемчугом сетку. Все эти ухищрения должны были сделать ее красивее, чем она была на самом деле, однако не слишком-то помогли.

С самого детства Мишель только и слышала, что она очаровательнее и миловиднее старшей сестры. Ей всегда доставались комплименты и восхищенные взгляды молодых джентльменов. Да и мальчишки-рабы с плантаций украдкой любовались юной красавицей. Мишель уже давно привыкла к знакам внимания и воспринимала их как должное. Но сейчас это казалось ей слабым утешением, она бы с удовольствием променяла всех своих поклонников на одного единственного.

Замуж за которого собиралась Флоранс.

Случайная встреча под тентом шляпного магазина на одной из главных улиц Нью-Фэйтона изменила жизнь Мишель. Ведь с тех пор в ней появился Гален Донеган – красавец-брюнет, сын одного из самых богатых плантаторов Юга. Высокий, загорелый Гален превосходно держался в седле и слыл лучшим наездником графства. А его глубокий, пронизанный обаянием голос заставлял мурашки бежать по телу. О взгляде Мишель и вовсе предпочитала лишний раз не думать, дабы не бередить себе душу. От такого замирает сердце, чтобы потом забиться еще быстрее.

С того памятного вечера молодой наследник Блэкстоуна завладел мыслями и чувствами Мишель Беланже, потеснив всех остальных знакомых мужчин, которые значительно проигрывали в сравнении с ним.

Казалось, он ей тоже симпатизирует – Гален всегда был безупречно вежлив, внимателен, улыбчив. Даже пару раз пригласил их с сестрой на пикник. Мишель была уверена, что Флоранс сопровождала их, просто чтобы соблюсти приличия. Нельзя же отпускать семнадцатилетнюю девушку одну на прогулку с молодым джентльменом.

Каким же потрясением стало для Мишель предложение руки и сердца, которое Гален сделал не ей!

А Флоранс, не будь дурой, сразу его приняла. Едва не завизжала от восторга и лишь чудом не хлопнулась в обморок от переполнявших ее эмоций. Не попросила даже денечка на раздумья! Родители не замедлили дать согласие, и вот теперь наступил день помолвки.

Самый страшный для Мишель день.

– Ей очень идет, правда? – услышала она звонкий голосок младшей сестры Элиз, которую все ласково называли Лиззи.

– Мне бы пошло больше, – буркнула Мишель, сверля взглядом затылок невесты, будто надеялась проделать в нем дыру.

– А когда будет твоя помолвка? – допытывалась восьмилетняя непоседа, наматывая круги по комнате, подбегая то к счастливой избраннице, то к разнесчастной кареглазой страдалице.

– Когда найдется дурень, который согласится взять в жены это недоразумение, – хмыкнула Флоранс, довольно оглядывая свое отражение. Пока служанка, опустившись на корточки, оправляла подол ее роскошного, жемчужного цвета платья.

– Ну уж если нашелся такой для тебя…

Нет, обзывать Галена совсем не хотелось, но Флоранс, как обычно, намеренно ее провоцировала!

– Когда-нибудь и Мишель обручится, Лиззи. Не сейчас, – услышав их разговор, в комнату вошла мать. – Ей всего семнадцать, милая. Ни к чему спешить.

– Восемнадцать скоро! – зачем-то уточнила средняя Беланже, как будто этим пыталась сказать, что она уже готова стать хранительницей домашнего очага. Но только если к этому очагу будет прилагаться наследник Блэкстоуна.

Догадываясь о чувствах дочери, Аделис Беланже покачала головой, тем самым пресекая очередную готовую вспыхнуть между сестрами ссору. Несмотря на внешнюю хрупкость, Аделис являлась непререкаемым авторитетом для всех: и для домочадцев, и для рабов.

– Не торопись взрослеть, Мими. У тебя еще все впереди.

Когда Флоранс отошла от зеркала, Мишель бросила в него взгляд, желая удостовериться, что веки не сильно припухли. Она проплакала полночи, уткнувшись лицом в подушку, а заснула только к утру. Хотелось верить, что никто не разгадает причину ее подавленного состояния.

Однако все обещания держаться и быть сильной рухнули, точно ветхая плотина под стремительным натиском весеннего паводка, стоило ей увидеть Галена. Он вошел в дом, улыбаясь своей привычной, такой обаятельной улыбкой. Мишель, спускавшаяся по лестнице, замерла на ступенях, до белых костяшек сжимая перила.

Молодой человек выглядел, как всегда, безупречно в скроенном точно по фигуре темном костюме. Не успев переступить порог, он сразу же направился к невесте. Коснулся поцелуем заблаговременно протянутой руки. Внимательный взгляд, скользнув по приглашенным, задержался на Мишель. И ей вдруг почудилось, будто в глазах Донегана промелькнуло сожаление. Наверняка он тоже мечтал увидеть на месте Флоранс ее! Сердце беспокойно забилось.

«Должен, должен быть какой-то выход! Я не позволю его у меня отнять! – твердила себе Мишель, рассеянно отвечая на знаки внимания обступивших ее кавалеров. Словно это она была виновницей торжества. – Я буду не я, если что-нибудь не придумаю!»

Решительно тряхнув темными кудрями, девушка извинилась перед разочарованными поклонниками, так жаждущими ее внимания, и направилась к сестре и Галену.

– Уже можно поздравлять? – спросила кисло, тщетно пытаясь придать лицу безмятежное выражение.

В ответ Донеган сказал шутливо:

– Скоро мы станем родственниками, и тогда я смогу называть вас малышкой Мими.

– Вот уж ни за что! – надула она губы. – Называйте так Лиззи. А я уже давно не ребенок.

– Кажется, тебя мама зовет, – сквозь зубы процедила Флоранс, нервно обмахиваясь веером.

В голосе сестры явственно слышалось раздражение. Можно было предположить, что она что-то заметила и начала ревновать, но Мишель знала, дело в другом – просто Флоранс меркла на фоне младшей сестры, а потому на светских приемах старалась держаться от нее подальше.

– Вы ведь подарите мне один вальс? – отмахнувшись от недовольной невесты, обратилась к Донегану Мишель, кокетливо хлопая ресницами.

Флоранс закатила глаза и стала еще яростнее терзать ни в чем не повинный веер, рискуя его сломать.

– Где это видано, чтобы благовоспитанная девушка напрашивалась на танец!

– Я не напрашиваюсь, а просто предлагаю. – И снова у Мишель появилось желание показать злюке язык.

В тот момент Галену захотелось потрепать юную Беланже по щеке, настолько трогательно она смотрелась в бирюзовом платье из органди. А может, даже сорвать с пухлых, таких чувственных губ поцелуй. Разумеется, этого он не мог себе позволить. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Хотя и был не против.

Отец никогда его не простит, если свадьба со старшей дочерью Вальбера Беланже сорвется. Да и он себя тоже.

– Я с радостью подарю вам два вальса, – и тем не менее, не сумев отказать себе в удовольствии провести больше времени в компании юной красотки, с улыбкой сказал Донеган.

Окрыленная обещанием в скором времени оказаться в объятиях чужого жениха, Мишель извинилась перед Галеном и поспешила на зов матери. Которая, как и отец, выглядела такой счастливой, что она невольно испытала укол совести. Они наверняка будут расстроены из-за расторжения помолвки… Но ведь Гален все равно станет их зятем, так что велика ли разница, которую из дочерей выдавать за него замуж?

А так просто подарить его Флоранс она не может.

Не может, и все тут!

Среди гостей Мишель заметила Сагерта Донегана – отца Галена. Даже в свои сорок девять мистер Донеган выглядел отлично. Наверное, сын будет таким же, как он, и до конца жизни не утратит поджарую фигуру, отличную осанку и густые темные волосы, чуть тронутые на висках сединой.

Несмотря на то что вечер выдался прохладным, в зале было душно. Приблизившись к распахнутому окну, Мишель залюбовалась открывающимся из него видом на поместье Лафлер. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Буйно цвели персиковые деревья, смыкаясь вокруг старинного особняка с величественными колоннами душистым кольцом. При каждом порыве ветра деревья сбрасывали нежные лепестки, застилая землю невесомой бело-розовой дымкой.

Такая умиротворяющая и привычная с детства картина.

– Интересно, а как выглядит Блэкстоун? – прошептала Мишель.

Странно, но их никогда не приглашали во владения Донеганов. Не устраивали ни барбекю, ни балы.

Праздник продолжался. Слуги, принаряженные по случаю помолвки одной из хозяйских дочерей, разносили угощения, звучали тосты за жениха и невесту, сменялись танцы. Когда Мишель наконец вложила свою руку в ладонь Галена и они под чарующую музыку вальса закружились по залу, она поклялась во что бы то ни стало стать его.

А клятвы, особенно данные самой себе, Мишель Беланже никогда не нарушала.

 

Глава 2

Мишель стояла, кутаясь в шаль, и взглядом провожала Галена. После того как молодой человек выполнил свое обещание – протанцевал с ней два танца, Флоранс жениха к сестре больше не подпускала. Из кожи вон лезла, пытаясь завладеть его вниманием. Чем доводила соперницу, о наличии которой пока что, кажется, даже не подозревала, до отчаяния. Мишель ничего не оставалось, кроме как любоваться Донеганом издали и мысленно ругать сестру-эгоистку.

Даже когда настало время прощаться, средней Беланже пришлось остаться на крыльце – спуститься к дорогому гостю запретила мать. Подпирая плечиком одну из колонн, обрамлявших фасад двухэтажного особняка – светлого, с покатой крышей и балконами, увитыми клематисом, оттенявшим их летом ярко-фиолетовыми цветами, – Мишель хмуро наблюдала за воркующей парочкой. Флоранс глупо хихикала, жадно ловила каждое слово Галена и смотрела на него с обожанием.

Наверное, если бы у нее имелся хвост, она бы завиляла им, как преданная собачонка.

– Доброй ночи… Мими, – приподняв за тулью шляпу, шутливо попрощался с будущей родственницей Донеган. После чего почтительно поклонился застывшей на ступенях крыльца хозяйке Лафлера. – Благодарю, мадам, за чудесный вечер.

Сагерт Донеган первым забрался в коляску и негромко окликнул сына. Флоранс тут же протянула жениху руку, напрашиваясь на прощальную ласку.

«Чтоб она у тебя отсохла!» – в сердцах подумала Мишель, едва не топнув от досады ногой и в который раз испытав острое, почти болезненное желание оказаться на месте сестры. Но ощутив на себе пристальный взгляд матери, казалось, способной прочесть ее мысли, поспешила вернуться в дом.

Пока Аделис раздавала указания слугам, наводившим порядок на первом этаже, а глава семейства Вальбер Беланже наслаждался «обществом» вайенских сигар и бурбона в своем кабинете, сестры готовились ко сну.

Младшая Элиз уже давно отдыхала – о ней позаботилась няня, пожилая рабыня по имени Чиназа, привезенная в Анделиану еще ребенком. Ее выкупил на аукционе прадед Мишель, и с тех пор Чиназа никогда не покидала пределов графства, верой и правдой служила своим хозяевам, а сестер Беланже любила, как родных дочерей.

– Еще не надоело страдать?

У Мишель возникло ощущение дежавю: она снова сидела в дальнем углу спальни, поглощенная своими мыслями. Пока Флоранс, стоя возле напольного зеркала, привычно покрикивала на Серафи, поторапливая служанку, чтобы поскорее сняла с нее платье и расшнуровала корсет, от которого ей не терпелось избавиться.

– О чем это ты? – встрепенулась Мишель. Мыслями она была далеко: под нежные звуки вальса снова кружилась с Галеном.

– А то ты не понимаешь! – фыркнула Флоранс. – Весь вечер его глазами пожирала. Думала, не знаю, что ты влюбилась в него как кошка?

Мишель вспыхнула. Заявление сестры застало ее врасплох. А ведь она была уверена, что Флоранс не видит дальше собственного носа.

– Если такая зоркая, значит, должна была заметить, что я тоже ему небезразлична! – решив, что лучшая защита – это нападение, выпалила она.

Отпихнув служанку, торопливо ослаблявшую шнуровку корсета, Флоранс резко развернулась к сестре. Ее лицо, которое и в моменты благодушия было не слишком-то привлекательным, во время приступов гнева становилось и вовсе отталкивающим. Резкие крупные черты, унаследованные от отца, проявлялись еще сильнее.

– Что ты сказала? – Флоранс угрожающе сощурилась.

– Что когда он со мной, он смотрит только на меня. А оказываясь с тобой рядом – куда угодно, но только не на свою избранницу. Может, боится ослепнуть от твоей неземной красоты?

– Ах ты, мелкая дрянь! – взорвалась невеста. Схватив первое, что попалось под руку, – щетку для волос, рванулась к сестре. – Сейчас я сделаю из тебя такую красавицу, что на нашей свадьбе это тебе придется прятать лицо под вуалью!

Флоранс была старше Мишель почти на пять лет, выше ее на голову, крупнее и сильнее и могла, не прилагая усилий, а также не без удовольствия выполнить свою угрозу. Мишель это прекрасно понимала, а потому решила не испытывать судьбу. Со всех ног бросилась в коридор, мысленно послав ворох нижних юбок, валявшихся возле зеркала, следом за взбешенной фурией.

В отличие от Флоранс, с детства не дружившей с магией, средняя Беланже с легкостью, как будто играючи, черпала силу из родной земли. И покидая пределы поместья, всегда брала с собой оберег, хранящий в себе плодородную, напитанную силой почву Лафлера.

Флоранс громко выругалась, запутавшись в юбках, что неожиданно свалились ей на голову. Короткой заминки сестры хватило Мишель, чтобы вылететь из спальни и чуть ли не кубарем скатиться с лестницы. Она уже собиралась выскочить на улицу, а оттуда мчаться до конюшен – не потому что боялась Флоранс (при желании можно было запросто обрушить ей на голову и что-нибудь потяжелее), а потому что как никогда нуждалась в одиночестве, – но дорогу ей преградила мадам Беланже.

– Выпорю! – визжала со второго этажа Флоранс. Нисколько не беспокоясь о том, что слуги, возившиеся в холле, увидят ее полураздетой, рванула вниз. – Выпорю так, что и имя его забудешь!

– Я тебе не рабыня! – юркнув за спину матери и дерзко задрав подбородок, выкрикнула Мишель. – И не собираюсь его забывать! Я выйду за него замуж!

Слова эти, оброненные сгоряча, прозвучали как гром среди ясного неба. Флоранс застыла на нижней ступени, точно окаменев. Бледная, терзаемая яростью, сжигаемая ревностью. Она и раньше догадывалась, что Мишель была интересна ее жениху, а сегодня на помолвке подозрения только усилились. Когда Галену казалось, что никто на него не смотрит, он искал глазами Мишель, а отыскав, подолгу не отводил от нее взгляда. Такого, какого никогда не дарил своей невесте. Взгляда, полного неутоленной жажды.

Желания.

Напряженную тишину развеял тихий голос Аделис Беланже:

– Пойдем со мной, Мишель. У нас с отцом есть для тебя новость.

Той ночью родители отправили Мишель спать в комнату к Элиз. После того как вынесли свой вердикт: средней Беланже надлежало уже завтра уехать в Доргрин – маленький городок на окраине графства, где жили их родственники, тетушка и дядюшка Шеналлы. По мнению Мишель, самые скучные люди на свете.

Да и захолустье их – так пренебрежительно отзывалась о Доргрине Мишель – было ничем не лучше. Три кривые улочки, пара магазинов да один салун, в котором дядя Эмерон любил просиживать за игрой в карты, где чаще проигрывал, чем выигрывал, доводя тем самым свою вечно всем недовольную супругу до нервного срыва.

Даже один день в обществе не самых любимых родственников казался Мишель хуже пытки. А уж уезжать сейчас, когда она решила во что бы то ни стало отвоевать Галена… Боль хищным зверем вонзила когти в сердце девушки, из глаз помимо воли брызнули слезы.

– Вы… вы не можете так со мной поступить.

– Так будет лучше для всех.

Глядя в суровое, изрезанное морщинами лицо отца, Мишель зарыдала еще отчаяннее. Вальбер Беланже редко проявлял характер, почти никогда не гневался, даже на нерадивых слуг, которых, была б на то воля Флоранс, пороли бы с утра до вечера. А уж Мишель хозяин Лафлера обожал и предпочитал закрывать глаза на ее мелкие и не очень шалости. И тогда роль строгого родителя приходилось брать на себя Аделис.

– Но па… – Мишель с надеждой подняла на него блестящие от слез глаза, надеясь разжалобить.

Увы, смуглое лицо Вальбера по-прежнему оставалось бесстрастным, а взгляд в кои-то веки выражал осуждение.

– Ты молода и импульсивна, Мишель, и можешь натворить глупостей. Флоранс и так вся на нервах из-за предстоящей свадьбы, а ты ее еще провоцируешь.

– Ты не понимаешь!

Широкая коренастая фигура отца, как на троне восседавшего за столом, расплывалась перед глазами. Света, источаемого расписными бра, золотистыми полумесяцами выделявшимися на фоне темных обоев, едва хватало, чтобы осветить просторный кабинет, пропахший табаком и кожей. Мишель была рада этому полумраку, хоть немного скрадывавшему ее эмоции.

Ей было невдомек, что родители уже давно догадывались о ее чувствах к Галену. Однако зная о том, какой Мишель была влюбчивой и непостоянной, надеялись, что скоро и этот каприз останется в прошлом и дочь увлечется кем-нибудь из своих многочисленных поклонников.

– Наоборот, милая, мы все прекрасно понимаем, – ласково произнесла Аделис. Обняв захлебывающуюся слезами дочь, с теплотой в голосе добавила: – Чем дальше ты будешь от него, тем лучше. Со временем это чувство пройдет, и ты повстречаешь своего суженого. Да и дядя с тетей так по тебе соскучились. Они будут рады твоему обществу.

– А я по ним нет! Лучше бы связали меня и отправили на болота к аллигаторам, как это делала со своими рабами мадам Тенори. И то было бы милосерднее!

Как ни старалась Мишель, родители остались глухи к ее мольбам. Несмотря на клятвенные заверения, что она сестре больше слова не скажет и даже не взглянет в сторону Донегана, ей было велено идти спать, а с утра пораньше готовиться к «ссылке». Хотелось верить, что не пожизненной. Хоть отец и мать не пожелали уточнить, на какой срок отправляют ее к родственникам.

Мишель не помнила, сколько времени беззвучно прорыдала, уткнувшись лицом в подушку, в окружении кукол и плюшевых игрушек младшей сестры. Постепенно дом окутала тишина – слуги закончили с уборкой и разбрелись по своим комнатам. Лишь снаружи тревожно шумели деревья да луна, наполовину сокрытая тучей, серебрила застланный ковром пол. С соседней кровати слышалось мерное посапывание Элиз, крепко обнимавшей шитую из лоскутов куклу. Старую и неказистую, особенно по сравнению с ее фарфоровыми «подружками». Зато самую любимую. Ведь это был подарок Мишель. А той в свое время ее смастерила няня.

Мысль о том, что завтра она расстанется с дорогими сердцу краями, с силой, без которой уже не мыслила жизни и которую могла черпать только из родной земли, а главное – окажется далеко-далеко от Галена, сводила ее с ума.

Мишель искренне верила, что Донеган не испытывает к невесте никаких чувств. Разве что дружескую симпатию, да и то вряд ли. А значит, эта свадьба разобьет не только ей сердце. Брак со старшей Беланже, несомненно, превратит наследника Блэкстоуна в самого несчастного мужчину на свете.

В то время как она, Мишель, могла бы сделать его по-настоящему счастливым.

– И сделаю! – свесив ноги с кровати, решительно заявила Мишель, даже в самые горькие минуты отчаяния не терявшая боевого духа.

Что-то внутри болезненно кольнуло – осознание того, что после этого Флоранс наверняка ее возненавидит. Но о последствиях средняя Беланже предпочитала не думать. Так уж она была устроена – всегда бросалась в омут с головой, не задумываясь о том, кого еще случайно могла за собой утянуть.

На цыпочках, избегая наступать на скрипучие половицы, Мишель прокралась в их с Флоранс спальню, оглашаемую короткими громкими храпами. Еще один повод для того, чтобы спасти Галена! Схватила первое попавшееся платье, шаль со шляпкой, не забыв и о красном сафьяновом мешочке на витом шнурке, хранящем в себе землю Лафлера. А также жестяную коробку из-под конфет со всеми своими сбережениями за год – Мари Лафо не станет помогать даром.

Осторожно притворив за собой дверь, Мишель спустилась на первый этаж и поспешила в комнату, в которой крепко спали Серафи и няня Элиз. Настолько крепко, что не сразу удалось добудиться до шестнадцатилетней рабыни.

– Мисс! Что вы здесь де…

Мишель приложила палец к губам и жестом велела Серафи следовать за ней. А когда девушка, сонно зевая, доплелась наконец до коридора, шепотом приказала:

– Помоги мне собраться. И сама одевайся.

– Зачем? – вытаращила на хозяйку и без того большие навыкате глаза служанка и взволнованно, громче, чем следовало бы, спросила: – Мисс Мишель, что вы опять задумали?

– Да тише ты! – шикнула на рабыню Мишель. Поколебавшись с мгновение, бесстрашно сказала: – Мне нужно повидать Королеву.

Серафи тоненько вскрикнула, прижала руки к лицу. С мольбой и страхом заглянула в глаза госпожи, но не нашла в них ничего, кроме отчаянной решимости.

 

Глава 3

Мишель боялась не столько встречи с нью-фэйтонской колдуньей, сколько того, что ее план может провалиться. Вдруг кто-то из рабов, спящих в беленых известкой хижинах, услышит, как она выводит из конюшни Полночь – вороную кобылу, получившую такую кличку за свой иссиня-черный окрас. Наверняка глупый раб сразу побежит докладывать о беглянке хозяину.

Или же ей не повезет повстречать в городе кого-нибудь из соседей, из тех друзей отца, которые любили допоздна засиживаться в салунах, кутить и проматывать деньги за игрой в покер.

Мишель в отчаянии закусила губу. Если ее вернут домой прежде, чем она повстречается с Мари Лафо, – все пропало! Разве сможет она отыскать в Доргрине приличного колдуна? Она скептически усмехнулась. Конечно же нет! Кроме повитух да знахарок в той глуши больше никого не водилось.

У нее оставалось в запасе всего несколько часов. Одна короткая ночь, которая станет переломной в ее судьбе.

Серафи тоже боялась. Не того, что их вдруг поймают и погонят обратно в Лафлер. И даже не назойливых, а иногда и опасных во хмелю джентльменов, которые могли повстречаться им на пути к ведьме. Госпожа легко вразумит пьянчуг с помощью силы.

Серафи боялась Королевы и ее темного колдовства.

Слухи о Мари Лафо ходили разные. Юная рабыня могла припомнить с дюжину страшных историй, а то и больше, о кровавых обрядах, в результате которых погибали люди. Кто-то быстро, сгорая в одно мгновение. А кто-то медленно и мучительно.

– Ну что же ты застыла, как пень с глазами?! – прикрикнула на рабыню Мишель. – Скорей залезай в седло!

– Мне… мне страшно, мисс, – дрожа, как осиновый лист, проклацала зубами девушка. Поплотнее закутавшись в шерстяную шаль, чуть слышно повторила: – Так страшно…

– А станет еще страшнее, когда я с утра пораньше прикажу тебя выпороть!

В отличие от Флоранс средняя Беланже никогда не воспитывала слуг при помощи кнута и палки, была вспыльчивой, но быстро отходила. Однако сейчас Мишель готова была пригрозить Серафи какими угодно карами, лишь бы та перестала ныть и подошла к лошади, апатично пощипывающей траву.

Шмыгнув носом, служанка неуклюже умостилась в седле. Двигалась она неторопливо, до последнего надеясь, что кто-нибудь из домочадцев проснется, обнаружит, что хозяйская дочка исчезла, и их успеют остановить прежде, чем они покинут пределы поместья.

Но надеждам Серафи не суждено было сбыться. С тяжелым вздохом она тронула поводья. Ей ничего не оставалось, как последовать за госпожой, уверенно пришпорившей лошадь. Полночь сорвалась с места и понеслась по широкой аллее, обрамленной старыми высокими деревьями. Густые кроны тянулись друг к другу, почти смыкаясь над головами девушек, закрывая собой подернутое туманной пеленой небо.

Вскоре они уже мчались вдоль сахарных полей по направлению к Нью-Фэйтону. За сахарной плантацией Беланже начинались владения О’Фарреллов, с которыми Аделис и Вальбер были в приятельских отношениях. Старшие сыновья О’Фарреллов не первый год ухлестывали за Мишель, свято веря, что однажды своенравная красавица станет одному из них женой.

Но Мишель не видела рядом с собой никого, кроме Галена.

Девушкам повезло, они без приключений добрались до города. Несмотря на поздний час, жителям Дальвинского квартала, названного в честь первых иммигрантов из далекой Дальвинии, несколько веков назад переплывших океан в поисках лучшей жизни, было не до сна.

Серафи никогда не любила этот город. Поговаривали, что на том месте, где был возведен Нью-Фэйтон, прежде простиралось болото. Коренные жители этих земель, люди-волки, прозванные белыми поселенцами лугару, хоронили на болоте своих умерших и считали его священным. «Город на костях» – не без трепета говорили о Нью-Фэйтоне рабы.

В увеселительных заведениях Дальвинского квартала гремела музыка, в окнах звенели стекла от хохота и громких возгласов. Мишель напряженно озиралась, опасаясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Серафи тоже вертела головой. Ежилась, вспоминая истории о духах и привидениях. Если верить молве, ночами они покидали свои могилы, расползались по подворотням и, затаившись, ждали появления одинокого прохожего, чтобы как следует его напугать. А самые злые не ленились разбрасываться проклятиями. Серафи очень не хотелось быть проклятой во цвете лет. Она мечтала повернуть обратно, а потому ее серая лошадка в яблоках еле переставляла ногами.

– Мисс Мишель, давайте вернемся домой. Ну, мисс Мишель, пожалуйста, – жалобно ныла служанка.

Серафи вскрикнула от неожиданности, когда двери салуна, формой напоминавшие крылья летучей мыши, распахнулись, выплюнув двух едва державшихся на ногах молодых мужчин. Один был без шляпы, при галстуке, повязанном впопыхах, и мятом костюме из дорогого коричневого сукна. У другого за головой болталась шляпа, зато не имелось сюртука. И рубашка, вместо того чтобы быть аккуратно заправленной в брюки, белела навыпуск.

Мишель вспыхнула. Это было одно из тех заведений, где мужчины развлекались не только игрой в карты. Тряхнув головой, она постаралась отогнать от себя неподобающие благовоспитанной леди мысли и легонько хлестнула лошадь по лощеному крупу, заставляя перейти с шага на рысь. Пока стоявшие в обнимку завсегдатаи публичного дома их не заметили. Это были те самые О’Фарреллы, что так отчаянно добивались руки Мишель, а сейчас фальшиво горланили похабную песенку о прелестях какой-то там красотки Лизбет.

Чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм и ладони в митенках становятся влажными, Мишель доехала до конца квартала. Мимо пестрых вывесок магазинов, мимо обсаженных франжипани особняков и скромных, сколоченных абы как из досок густонаселенных домов.

Наконец Мишель остановилась, а следом за ней, тихонько охнув, замерла и Серафи. Ее снова начала бить дрожь, стоило ей увидеть старый, но тем не менее не утративший былой красоты дом. Черные провалы окон окаймляла пышная лепнина, увы, давно потерявшая цвет и местами раскрошившаяся. По обеим сторонам мощеной дорожки, что вела к крыльцу, темными пиками вырастали фонари, а крышу венчали крылатые каменные чудовища. Когда-то украшать карнизы такими вот статуями считалось хорошим тоном. Правда, у одного из монстров недоставало передних клыков и был отбит самый кончик хвоста. Да и черепица нуждалась в починке, а двор следовало бы очистить от прошлогодней пожухшей листвы.

– Мне кажется, не стоит будить Королеву, – несмело заикнулась рабыня, не заметив в доме ни единого лучика света. – Лучше поедемте отсюда, мисс.

– Мне кажется, тебе стоит умолкнуть, – храбрясь, шикнула на свою спутницу Мишель.

– Но, мисс… – жалобно пискнула та в ответ.

– Не успокоишься – попрошу мадам Лафо тебя успокоить! – пригрозила Мишель, заводясь. – Так успокоит, что в ближайшее время не проронишь и звука.

Серафи прижала руки к губам, испугавшись за свой язык и сразу поверив, что в припадке гнева хозяйка вполне может попросить колдунью о такой кошмарной услуге. А потому, что бы ни случилось, она госпоже больше слова не скажет.

Все равно ведь не вразумит.

В глубине души Мишель уже успела пожалеть о своем решении – уж слишком устрашающим в ночной тиши казалось ей жилище ведьмы. Однако упрямство и привычка доводить задуманное до конца оказались сильнее суеверного страха.

Передав поводья рабыне, она толкнула калитку, отозвавшуюся противным скрипом, и отправилась будить самую могущественную ведьму Нью-Фэйтона.

Вопреки опасениям Серафи, сон хозяйки дома не был нарушен. Дверь юным гостьям открыла сама Королева еще до того, как Мишель успела постучаться. Она так и застыла с занесенным в воздухе кулаком, с благоговейным трепетом взирая на колдунью. Невысокая и изящная, под взглядом рослой красавицы-жрицы Мишель вдруг почувствовала себя совсем крошечной.

Дочь плантатора и рабыни Мари Лафо росла свободной, холимая и лелеемая отцом. От него она унаследовала резкие благородные черты лица, хранившие печать гордыни, властный характер и некогда роскошный, а ныне пришедший в упадок особняк в центре города. Силу же будущая Королева Нью-Фэйтона впитала с молоком матери.

Глядя в темные, неподвижные, как будто остекленевшие глаза, какие могли принадлежать не живому человеку, а какой-нибудь кукле из лавки ужасов, Мишель ощущала себя загипнотизированным кроликом, замершим перед разверстой пастью удава.

– Проходи, – наконец обронила ведьма, освобождая гостье дорогу. Заметив притаившуюся у крыльца рабыню, резко повелела: – А ты жди на улице.

Обрадованная тем, что не придется входить в дом ведьмы, и вместе с тем напуганная вниманием Королевы, Серафи юркнула за дерево, неподалеку от которого у резной коновязи стояли лошади.

Мишель продолжала в нерешительности топтаться на месте. Однако взгляд пронзительных черных глаз, коршуном метнувшийся к ней, заставил ее, оробевшую, сдвинуться с места.

Через окутанный сумраком холл она проследовала за колдуньей в гостиную. Мари Лафо шла бесшумно, ее широкие бедра в пышной юбке плавно двигались из стороны в сторону, словно покачивающаяся на волнах лодка. Мишель про себя отметила, что мадам Лафо была необычайно хороша в этом наряде, яркие цвета еще больше подчеркивали ее экзотическую красоту. Под ультрамаринового цвета блузой, перехваченной на талии широким зеленым поясом, колыхалась пышная грудь, не знавшая корсета. Голову жрицы украшал тиньон – шелковый платок, намотанный наподобие чалмы и обвитый алой ниткой бус. Такие тюрбаны вменялось носить всем цветным женщинам Юга. Не только рабыням, но и свободным, рожденным от белых господ: мулаткам и квартеронкам.

Колдунья опустилась в кресло, и Мишель услышала, как дружно звякнули золотые цепочки в вырезе ее блузы. Они мягко поблескивали в полумраке, разбавленном трепещущим пламенем свечей. Как и массивные серьги-кольца, оттягивавшие мочки ушей.

Так и не дождавшись приглашения устраиваться в соседнем кресле, Мишель все же осмелилась опуститься на его краешек и замерла, чинно сложив на коленях ладони, точно гувернантка, явившаяся по объявлению о работе. Девушка исподлобья поглядывала на колдунью, которая даже не удосужилась угостить ее чаем.

Словно прочитав мысли гостьи, ведунья сказала:

– Я бы предложила тебе чаю, но ты ведь не за тем пришла.

– Не за тем, – согласилась Мишель и умолкла, не в силах проглотить застрявший в горле горький комок и поведать Мари Лафо о причине своего визита.

Горьким и одновременно приторно сладким был и запах, витавший в комнате. Казалось, все вокруг – и стены, по которым причудливыми узорами расползались трещины, и мебель – было пропитано ароматами трав и чем-то еще. Чем-то, что заставляло Мишель морщиться и дышать через раз. Так и хотелось подскочить к окну, толкнуть ставни, покрытые растрескавшейся краской, и, перекинувшись через подоконник, жадно глотать ртом сырой ночной воздух.

«Как будто мертвечиной из-под пола несет», – подумала Мишель и в страхе поежилась, опустив взгляд на скрипучие половицы.

– Мне нужно его имя, – нарушила затянувшееся молчание женщина и иронично вскинула широкие, изгибающиеся дугами брови.

– Но как… Как вы догадались? – пораженно прошептала Мишель.

Колдунья усмехнулась.

– А зачем еще, по-твоему, являются ко мне по ночам юные богатенькие мисс? Или проклясть соперницу, или приворожить возлюбленного. Что интересует тебя?

– Последнее, – одними губами пролепетала девушка.

– Имя!

Мишель вздрогнула от властного резкого окрика и, вздохнув, призналась:

– Гален Донеган.

На какой-то миг лицо колдуньи застыло, и снова у Мишель возникло ощущение, что на нее смотрит не человек, а кукла. Нарядная, из темного фарфора, очень опасная кукла. Которая вдруг принялась хохотать. Громко, смахивая брызнувшие из «стеклянных» глаз слезы, не способная унять эту беспричинную вспышку веселья.

– Донеган? – все еще смеясь, с трудом выдавила из себя Мари Лафо. – Уверена, что хочешь приворожить этого… ну, пусть будет, человека?

Мишель нахмурилась. Позабыв о своих страхах, требовательно спросила:

– Что вы имеете в виду?

– То, что некоторые люди будут пострашнее зверей.

Средняя Беланже тряхнула головой, отгоняя от себя непрошеное подозрение. Она слышала, что мистер Торнел, владелец самого крупного в графстве конного завода, их сосед, любил поколачивать жену. Да и на детей частенько поднимал руку. Но Гален – всегда такой учтивый, внимательный, обаятельный Гален, ни разу при ней не повысивший голос даже на раба, – уж точно не мог позволить себе столь варварское обращение с женщиной. Ударить? Нет!

– Впрочем, такие, как ты, не выносят спокойной жизни. Вам подавай острые ощущения. Чтобы адреналин бежал по венам, горячили кровь страх и боль… – Мари Лафо хлопнула в ладоши, и почти сразу в гостиную явилась девочка в цветастом ситцевом платье, хорошенькая и ладная, похожая на эбеновую статуэтку. В руках она держала поднос с вычурным бокалом темного стекла, над которым вилась тонкая струйка пара.

– Вы что-то говорили про боль? – окончательно сбитая с толку странными рассуждениями ведуньи, заикнулась Мишель.

Девчушка приблизилась к гостье, вытянула руки, безмолвно предлагая ей забрать с подноса бокал. Пламя свечей отражалось в глазах маленькой прислужницы колдуньи.

– Любишь его? – вопросом на вопрос ответила жрица.

– Лю… блю, – поколебавшись с мгновение, выдавила из себя Мишель.

– Тогда пей и ни о чем не жалей, – подбодрила ее Мари. На самом же деле напугала и запутала еще больше.

– А может, я лучше завтра приду? – Мишель затравленно покосилась на двери, мечтая оказаться как можно дальше от сумасшедшей колдуньи и ее служанки, в глазах которой по-прежнему танцевало пламя.

– Пей. – Короткое слово-приказ отголосками наполнило комнату, проникло в сознание девушки.

А в следующее мгновение – она даже не успела понять, как так вышло, – подушечки пальцев обожгло горячее стекло бокала. Терпкая на вкус жидкость полилась в горло. И пока Мишель глотала раскаленный, точно лава, напиток, все пыталась осознать, сама ли приняла решение его выпить или так за нее решила колдунья.

Почувствовав слабость во всем теле, Мишель откинулась на спинку кресла и смотрела, пока не сомкнулись отяжелевшие веки, на множащееся лицо маленькой прислужницы. Губы ее, будто нарисованные масляной краской, еще не успевшей высохнуть, растянулись в жутковатой улыбке. До самых ушей, в которых болтались расписные бусины-сережки.

Влево-вправо, влево-вправо…

Узоры на дешевых деревянных украшениях стали последним, что запомнила Мишель.

 

Глава 4

Перевернутой чашей небо накрыло землю. На блеклую луну, застывшую над крышей старого особняка, постепенно наползали тучи, поглощая ее тусклый свет. И тем не менее Мишель жмурилась от слепящих отблесков огня, обжигавшего веки. От мельтешащей перед глазами радуги: взметались в воздух цветастые юбки уроженок далекой Каррики, звенели разноцветные бусы. На бой барабанов наслаивались голоса.

Громкие, вибрирующие, острыми шипами они впивались в сознание. И, наверное, потому так сильно болела голова. И тело не слушалось. Не было даже сил зажать уши, пошевелиться. Не то что вскочить и бежать.

Из-под полуопущенных ресниц, находясь где-то между реальностью и беспамятством, Мишель продолжала наблюдать за ритуальными движениями колдуньи и ее служанок, за пляской огня, змеями извивавшегося над черными свечами.

Они смыкались впереди и позади колдуньи, образуя вокруг нее кольцо из пламени. Такие же черные, как и оперение у птицы, что крепко держала за лапы та самая маленькая прислужница.

Не сумев отвернуться, Мишель зажмурилась. Не было сил видеть, как по земле стелются пугающие тени, отбрасываемые высокими мощными фигурами. Как, хлопая крыльями, отчаянно бьется курица в руках жрицы, словно чувствует приближение смерти. Как кривое лезвие вспарывает птицу, и кровь, густая, темная, струясь по рукам ведьмы, наполняет чашу.

Мишель беззвучно застонала. Веки ни в какую не желали смыкаться. Тело и волю сковали чары.

Оставалось только смотреть, преодолевая страх и накатывающую тошноту. В руках колдуньи мелькнула светлая фигурка, кажется, слепленная из воска кукла. Под удары барабанов, с каждым мгновением звучащие все яростнее и громче, вольт окропили жертвенной кровью, после чего блеснувшая в пламени свечей игла пронзила куклу.

Казалось, время, секунда за секундой исчезавшее в воронке прошлого, застыло. Застыли темнокожие прислужницы жрицы, и даже пламя над свечами больше не шевелилось. Стоило Мари Лафо шагнуть к перепуганной насмерть Мишель, оно осыпалось под ноги колдуньи золотой пылью.

– Ты будешь с ним, пока игла будет в вольте. Станешь для него смыслом жизни, его счастьем, его проклятием. Его воздухом.

– Ур-ра-а-а… – вяло протянула Мишель, не испытывая даже намека на радость.

Только острое желание поскорее оказаться в седле и мчать из Нью-Фэйтона без оглядки.

Мишель почувствовала, как ладони коснулась перепачканная в крови уродливая восковая фигурка, как колдунья заставила ее сжать непослушные пальцы и, подавшись вперед, прошептала на ухо:

– Ну а теперь настала пора расплачиваться.

Снова испугаться Беланже не успела. Только лишь потому, что у нее на это просто не хватило времени. Горячее дыхание жрицы опалило кожу. Что было дальше – Мишель не запомнила.

Резкая острая боль в груди заставила Галена проснуться. Схватившись за сердце, шипя проклятия, молодой человек скатился с кровати. Он задыхался. Дыхание с хрипом вырывалось из горла, и было такое чувство, будто все внутренности прополоскали в кипятке.

Обливаясь потом, на непослушных ногах Донеган с трудом добрался до окна. Распахнул ставни и захрипел от нового приступа боли: холодный воздух не хуже огня обжег легкие.

Сердце продолжало колотиться. Быстро-быстро. Пока мысли, хаотично сменявшие друг друга, стремительно вытесняла одна-единственная: о девушке с глазами цвета лесного ореха и о чувствах, что она в нем вызывала.

Как же мог он не заметить, что она свела его с ума? Как жил без нее до этого момента?

Гален зажмурился и распахнул глаза.

Жил. Без нее.

Он сжал кулаки и мысленно пообещал себе как можно скорее это исправить.

Через раскрытые настежь окна в спальню проникали шум голосов и тонкий аромат жасмина, кусты которого зеленели перед стенами особняка. Мишель перевернулась на спину, сладко зевнула, не спеша открывать глаза. Она любила нежиться в постели, вслушиваясь в такую привычную с детства возню рабов, ранним утром отправлявшихся на поля.

– Какая странная кукла, – послышалось бормотание Элиз. Она опустилась на кровать возле сестры. – И такая страшная… Мишель, где ты ее взяла?

Пары мгновений понадобилось, чтобы воскресить в памяти события минувшей ночи. Вспомнить о колдовском обряде и принесенной в жертву ни в чем не повинной курице, в крови которой «выкупали» жуткую восковую куклу. После чего заставили Мишель ее взять. А дальше…

А дальше была чернота.

Мишель резко села на постели.

– Нет! – воскликнула возбужденно, заметив в руках младшей сестры вольта, пронзенного иглой.

Элиз уже успела схватиться своими маленькими пальчиками за металлический стержень с явным намерением вытащить его из восковой фигурки.

– Дай сюда! – Мишель облегченно выдохнула, радуясь тому, что успела вовремя забрать у сестры заговоренную куклу.

Элиз обиженно поджала губы.

– Вот так всегда! Опять ты что-то задумала, а мне не говоришь!

Мишель потрепала ее по голове и сказала первое, что пришло на ум:

– Я просто хотела разыграть Флоранс. Но она и так на меня злится, а матушка расстраивается, когда мы ссоримся. Так что давай лучше никому не рассказывать об этом уродце. – Прижав палец к губам, заговорщицки улыбнулась. – Я его сейчас где-нибудь спрячу, а потом выброшу.

Элиз согласно кивнула. Она всегда была послушной и в силу своего возраста верила всему, что ей говорили. А уж Мишель из младшей сестры веревки вила. Как, впрочем, и из большинства обитателей Лафлера.

– А почему Флоранс на тебя злится? – последовал очередной бесхитростный вопрос. Лиззи умилительно захлопала длинными ресницами, глядя на немного растрепанную после сна сестру.

«Потому что я собираюсь украсть у нее будущего мужа», – мрачно подумала про себя Мишель.

Вслух же, не краснея, обронила:

– Расстроена, что меня не будет на их с Галеном свадьбе. Я ведь сегодня уезжаю.

Стоило вспомнить о скоропалительном и таком несправедливом решении родителей, как сердце ухнуло куда-то вниз.

И пока Элиз вздыхала, грустя из-за отъезда сестры, Мишель с хмурым видом оглядывалась по сторонам, гадая, куда бы запихнуть дурацкую куклу. Ее душу бередили противоречивые чувства. С одной стороны, очень хотелось поверить, что колдунья не солгала. С другой – то, что ночью казалось жутким и безумно опасным, сейчас, при свете дня, вызывало скептическую улыбку.

Подумаешь, зарезали курицу. Вон им на стол каждый день подают жареных цыплят и запеченные окорока. Тоже ведь не ждут, пока несушки умрут своей смертью, а рубят им головы на заднем дворе.

Мишель казалось сомнительным, что столь незначительная жертва и какая-то там иголка способны привязать к ней Галена. И в то же время, вопреки голосу здравого смысла, она надеялась, что у истории ее любви будет счастливый конец. И если тому поспособствуют чары нью-фэйтонской колдуньи, то уж она, Беланже, в долгу не останется, отплатит жрице за помощь, чем сможет.

Царапнувшая разум мысль заставила Мишель вздрогнуть. Мари Лафо ведь что-то говорила об оплате… Но жестяная коробка с деньгами обнаружилась здесь же, стояла себе преспокойно у изножья кровати, полная хрустящих купюр.

Именно в нее, растерянная и подавленная, Мишель сунула куклу. Машинально чмокнув Элиз в щеку, поспешила к себе, надеясь, что Флоранс или еще спит, или уже встала и убралась завтракать. Нужно было поскорее вернуть в тайник сбережения и вольта, перепачканного в подсохшей крови.

Ей повезло, сестры в комнате не было. Зато в ней обнаружилась Серафи, старательно взбивавшая подушки на кровати хозяйки.

– Мисс Мишель! Мисс Мишель! – заголосила рабыня при виде второй своей госпожи. – Как же хорошо, что вы целы и невредимы! – Подхватив юбки, бросилась к замершей на пороге девушке.

– Серафи, ты помнишь… – Мишель замялась, понимая, как глупо прозвучит не дававшая ей покоя мысль, стоит только облечь ее в слова. – Помнишь, как мы возвращались в Лафлер?

В ответ рабыня покачала головой.

– Я стояла во дворе, ждала вас, – взволнованно комкая крахмальный передник, рассказывала она. – Потом меня пригласили в дом. Не хотела идти, но мне приказали. Думала, вдруг с вами что-нибудь стряслось…

– И что же дальше?! – нетерпеливо перебила ее Мишель.

– А дальше… – Серафи растерянно посмотрела на хозяйку. – А дальше не знаю. Хоть убейте, мисс! Я так за вас боялась, – тихонько закончила служанка и поежилась, вспомнив мрачный особняк и его угрюмую хозяйку.

– Не вздумай болтать о том, где мы были! – выпроваживая рабыню в коридор, строго наказала ей Мишель. – А не то…

– Знаю, выпорите, – тяжело вздохнула Серафи и услышала, как у нее за спиной громко хлопнула дверь.

Не успела Мишель спрятать в углубление под половицей коробку и подтянуть обратно пестрый лоскутный ковер, как вернулась Флоранс, пребывавшая в прекрасном расположении духа. Что ей обычно было несвойственно.

– Какое чудесное сегодня утро! – Отодвинув шелковую занавеску, колыхавшуюся на ветру, Флоранс выглянула в окно и обвела взглядом сад, щедро орошаемый лучами южного солнца.

«Чудеснее не придумаешь», – буркнула про себя Мишель, с тоской оглядывая большой с металлическими заклепками сундук – один из тех, что годами пылились на чердаке и покидали его, только когда кого-нибудь из семейства Беланже ждала долгая поездка. Очень долгая. Рядом чернел ручной саквояж, тоже готовый к путешествию.

Готово было все, кроме Мишель.

– Надеюсь, в день свадьбы погода будет такой же теплой и ясной, – прекрасно понимая, какое воздействие оказывают на сестру ее слова, продолжала наступать на больную мозоль Флоранс и явно наслаждалась этой маленькой местью. – А на следующей неделе О’Фарреллы устраивают барбекю. Жаль, тебя с нами не будет, ты ведь их так любишь. Не О’Фарреллов, конечно, – барбекю. Не пойму, чего эти мальчишки вокруг тебя вьются? Ты ведь от них нос воротишь…

Мишель сжала руки в кулаки и почувствовала, как ногти больно впиваются в кожу. Не желая выдавать на радость сестре свои истинные чувства, холодно произнесла:

– Серафи поедет со мной.

– Вот еще! – резко обернувшись, возмущенно выкрикнула Флоранс. – Она нужна мне здесь! Я не позволю ни одной из этих косоруких идиоток касаться меня в день свадьбы! Еще не хватало, чтобы мне испортили платье или прическу в самый важный день моей жизни!

Серафи тоже нередко удостаивалась «комплиментов» от старшей Беланже. А однажды в припадке гнева Флоранс приказала ее выпороть. За то, что юная рабыня плохо отплоила юбку, которую хозяйка собиралась надеть на теннисный матч. К счастью для служанки, до наказания дело не дошло: Мишель вовремя вмешалась. Пообещала повыдергивать сестре с помощью магии волосы, если та хоть пальцем тронет рабыню. А если не сработает, добавила воинственно, то и собственными руками с удовольствием выдерет ей все космы.

Ссора едва не переросла в драку, которую предотвратили вовремя подоспевшие родители.

– Я поговорю с матерью. – Погасив в себе вспышку гнева, Мишель отправилась на поиски Аделис.

А выходя из комнаты, услышала злорадное, брошенное ей в спину:

– Можешь не утруждаться, ма разрешила оставить ее здесь.

К огромному разочарованию Мишель, Аделис уступила уговорам старшей дочери, заранее побеспокоившейся о судьбе рабыни. По мнению мадам Беланже, Мишель не следовало расстраиваться из-за таких мелочей, как расставание со служанкой, ведь в доме дядюшки у нее не будет недостатка в прислуге.

– Мне не нужен никто, кроме Серафи! – попробовала настоять на своем Мишель.

Но на этот раз ее плаксивый тон и расстроенное выражение хорошенького личика не растрогали Аделис.

– Перестань вести себя как капризный ребенок, Мишель. Я так решила: до свадьбы Серафи останется здесь.

– А потом? – с замиранием сердца прошептала Мишель, считавшая Серафи близким другом.

Мысль о том, что она потеряет не только любимого, но и ту, которой доверяла все свои чаяния и сокровенные тайны, болью отзывалась в ее сердце. Если Серафи последует за новоиспеченной госпожой Донеган в Блэкстоун, они будут редко видеться. А может, и никогда.

– А потом посмотрим, – свернула разговор мать. После чего велела Мишель поторапливаться, напомнив, что поезд отбывает в полдень, а она по-прежнему разгуливает по дому в пеньюаре и ночной сорочке.

Все то время, пока Серафи одевала свою расстроенную хозяйку, сама хозяйка с тоской и затаенной надеждой смотрела на подъездную аллею, окутанную благодатной тенью узловатых кедров. Ей казалось, что вот-вот по ней промчится всадник с красиво развевающимися на ветру темными волосами, а его благородное лицо будет преисполнено решимости разорвать помолвку с одной из сестер Беланже и попросить руки другой.

Но вместо всадника, стрелой пронесшегося по аллее, по ней проскрипела коляска, которая должна была доставить Мишель на станцию.

Собирая госпожу в дорогу, Серафи расстроенно шмыгала носом и с тревогой размышляла о том, что с отъездом хозяйки номер два она останется беззащитной перед нападками хозяйки номер один.

– Вам так идет этот наряд! – восхитилась рабыня новеньким платьем госпожи.

Цвета опавшей листвы, оно удачно сочеталось с темным приталенным жакетом, подчеркивающим тонкий стан первой красавицы графства. Кружевные митенки и маленькая черная шляпка, украшенная пером и атласными лентами, завершали образ путешественницы.

Роль которой Мишель совсем не хотелось исполнять.

Расстроенная из-за стычки с сестрой, из-за разговора с матерью, ознаменовавшего очередное ее поражение, Мишель на время позабыла о вольте. Вспомнила, когда уже садилась в экипаж. Но Аделис, обеспокоенная, что они могут опоздать на поезд, не разрешила дочери вернуться в дом.

Казалось, боевой дух оставил Мишель. Она безропотно кивнула и умостилась в коляске. Девушка вдруг почувствовала себя разбитой, безмерно усталой и сказала самой себе, что больше не будет бороться. Зачем ей в поездке дурацкая кукла, когда нужен был Гален.

Но Донеган так и не приехал за ней.

 

Глава 5

Прощание вышло быстрым и каким-то скомканным. Мишель стояла на перроне, держа в руках маленький саквояж, и чувствовала, как сердце в груди – нет, уже не болит – индевеет, чтобы в скором времени превратиться в ледышку, а потом разбиться вдребезги. На тысячи мелких осколков, которые будет невозможно собрать и склеить.

Ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Разве могла она уехать? Сейчас, когда наступал переломный момент не только в ее судьбе, но и в судьбе Галена. Мишель не переставала верить, что дороги их жизней в будущем обязательно пересекутся, но, кажется, с последним поцелуем матери и прощальной улыбкой отца вера ее оставила.

А следом ушла и надежда.

Шумные потоки людей, точно беспокойные воды Мэйфи – илистой реки, разделявшей владения Беланже и О’Фарреллов, огибали их, ни на секунду не замедляя своего движения. Пассажиры спешили исчезнуть в темных зевах вагонов, поторапливаемые гудками готовящегося к отправке поезда.

– Мы будем скучать, милая. – Аделис трепетно сжала руку дочери в своей, после чего вложила в раскрытую ладонь, оттененную кружевом митенки, конверт с письмом, предназначенным для дяди Эмерона. В который раз напомнила о том, чтобы Мишель не забывала им писать, рассказывала о любой мелочи, что покажется ей достойной внимания и интересной.

«Другими словами, ни о чем», – угрюмо заключила про себя Мишель, представляя однообразные дни в обществе родственников.

Даже после того как в сердце погас последний лучик надежды, она продолжала скользить взглядом по безликой массе людей, топтавшихся на перроне. А поднявшись по ступенькам, перед тем как скрыться в вагоне, не сдержалась и обернулась.

Выхватила из толпы улыбающиеся, немного грустные лица отца и матери, зевающего во весь рот Бернса – слуги, озаботившегося судьбой дорожного сундука, уже дожидавшегося ее в купе. Чуть поодаль Мишель заметила какого-то верзилу, энергично размахивающего шляпой, и пышнотелую даму в ядовито-зеленом капоре, держащую на руках крикливый сверток – младенца. А за ней тенью двигался…

Мишель вздрогнула, растерянно моргнула. На какой-то миг ей почудилось, будто в толпе мелькнула высокая фигура Галена. Но видение, наверняка спровоцированное желанием еще хотя бы раз встретиться с любимым, тут же рассеялось. Молодого человека нигде видно не было.

Ее попросили не задерживаться и не задерживать пассажиров, что поднимались следом. Печально вздохнув, Мишель из тамбура направилась в свое купе. Уронив саквояж на стеганое сиденье, приникла к окну. И пока махала родителям и даже, кажется, им улыбалась, пожирала глазами перрон, выискивая среди сонма незнакомых лиц то единственное, что было для нее всем.

Колдунья сказала, она станет для Галена воздухом, смыслом его жизни. Пока же Гален наполнял смыслом только ее собственное существование.

А без него и жизнь будет не в радость.

Мягкий толчок, поезд тронулся, стремительно набирая скорость. До боли закусив губу, чтобы не расплакаться (сидящий напротив мужчина и так бесцеремонно ее разглядывал, нечего привлекать к себе еще большее внимание), Мишель рухнула на сиденье. Прикрыла глаза, чувствуя, как одна непрошеная слезинка все же сползла по щеке.

– Вот, держите. – Настырный сосед зачем-то протянул ей платок.

Она шмыгнула носом и изобразила нечто, лишь отдаленно напоминающее благодарную улыбку.

Выдавила из себя:

– Спасибо. – И неловко скомкала платок, из-под опущенных ресниц украдкой разглядывая незнакомца.

Средних лет, коренастый, в сером костюме в клетку и широком галстуке, темневшем на фоне кипенно-белой рубашки. Было в чертах его лица что-то неуловимо знакомое. В низком хрипловатом голосе. Наверняка тот еще любитель табака.

– Мы с вами раньше не встречались? – помимо воли вырвались слова.

Мишель мысленно прикрикнула на себя. Матушка пришла бы в ужас, услыхав столь бесцеремонный вопрос, прозвучавший из уст юной леди.

– Я бы такую красавицу точно запомнил, – усмехнулся в смоляные усы мужчина, и Мишель невольно поежилась под его тяжелым липким взглядом.

Стала мысленно прикидывать, как долго ей придется изнывать в компании этого нахального джентльмена, продолжавшего бесцеремонно на нее смотреть, и поерзала на сиденье.

Ерзала Мишель аж до следующей станции и едва не вскрикнула от радости, когда незнакомец, нацепив на голову широкополую соломенную шляпу (только сейчас она заметила, что путешествует он налегке), поднялся.

Хотела уже с ним попрощаться, когда мужчина огорошил ее словами:

– Нам пора, мисс.

– Пора… куда? – Мишель настолько опешила, что даже не сообразила, что ее тянут за руку.

– Домой к хозяину, – хищно осклабился пассажир.

Теперь он казался Мишель еще более неприятным. Отталкивающим, опасным.

– Что вы несете?! К какому… – Восклицание оборвалось, сменившись сдавленным всхлипом.

Незнакомец резко притянул девушку к себе, сорвал мешочек-кулон с землей Лафлера, длинный шнурок которого в несколько раз овивал тонкое девичье запястье. Мишель опомниться не успела, как его заменил новый. Такой же крохотный, полный напитанной древней силой земли.

Чужой земли.

Беланже поняла это по неприятной дрожи, прокатившейся по телу. По тошнотворному ощущению, тугим комком застрявшему в горле.

Пыталась стянуть с себя нежеланный подарок, но пальцы не слушались. Как и ноги, которые теперь казались ватными, а язык и вовсе не желал шевелиться, казалось, намертво прилип к небу.

– Вот вы и познакомились с магией того места, которое вскоре станет вашим временным пристанищем. А может, и постоянным. – Мужчина заботливо поправил витой шнурок на запястье пленницы и сказал: – Пойдемте, мисс. Экипаж уже ждет нас. А мой заказчик ждет свой подарок, – рассмеялся собственной шутке и щелкнул пальцами.

Умирая от страха и паники, взывая в мыслях о помощи, Мишель, словно дергаемая за ниточки марионетка, покорно последовала за своим похитителем.

Все, что происходило дальше вплоть до самого вечера, сохранилось в памяти урывками. Будто во сне, не чувствуя собственного тела, с помощью незнакомца она забралась в коляску. Сидела смирно, не способная ни слово вымолвить, ни пошевелиться. Кусая в панике губы, молча следила за тем, как здоровяк-раб, выше их Бернса аж на целых полфута, пробираясь сквозь движущуюся навстречу живую массу, точно пушинку несет на плече ее дорожный сундук.

При виде слуги, торопящегося занять место на козлах, на Мишель нахлынула новая волна отчаяния. Где это видано – похищать девушку, да не какую-нибудь бродяжку, а высокородную леди, средь бела дня! Кому она могла понадобиться? Зачем?!

В Анделиане никого и никогда не похищали. Чужие рабы считались неприкосновенными. К белым голодранцам, как пренебрежительно отзывались на Юге о простых горожанах и фермерах, не владеющих обширными участками земли, относились ровно с той долей уважения, какое они заслуживали. Никому и в голову не могло прийти словом или взглядом оскорбить фермерскую дочку или обидеть приказчицу бакалейной лавки. А уж местную аристократию, к коей принадлежала семья Мишель, и вовсе боготворили. И к дочерям плантаторов испытывали трепетное почтение.

Никто бы и никогда не посмел обидеть леди, зная, что даже за опрометчиво оброненную фразу, задевающую честь аристократки, придется расплачиваться кровью. Родственники девушки могли вызвать обидчика на дуэль, если он был равен ей по положению. В остальных случаях негодяя ждал арест и постыдное наказание – прилюдная порка плетьми.

И вот ее не просто оскорбили. Ее наглым образом похитили! Представительницу одной из самых знатных фамилий графства при помощи магии превратили в беспомощную тряпичную куклу и теперь увозят непонятно куда и непонятно зачем.

Немного, самую малость, успокаивала мысль, что дядя и тетя, предупрежденные телеграммой, будут ждать ее. И когда вечером Мишель не сойдет с поезда, несомненно, поднимут тревогу. Сразу сообщат родителям. И тогда на поиски Мишель отправят каждого раба от Нью-Фэйтона до Доргрина, каждую гончую. Да и многочисленные поклонники девушки, те же О’Фарреллы, будут землю рыть, лишь бы ее найти. Если понадобится, отец с матерью и к колдунам обратятся, только бы выяснить, куда подевалось любимое чадо.

А им на будущее будет урок! Нечего было отправлять ее в глухомань к этим занудам Шеналлам!

При мысли о том, что родители будут с ума сходить, когда узнают о ее исчезновении, Мишель испытала какое-то мстительное удовлетворение. И даже немного успокоилась.

Правда, ненадолго. Коляска тронулась, и, словно аккомпанируя унылому скрипу колес, с ее губ сорвался стон отчаяния.

– Вот, возьмите, выпейте. – Устроившийся напротив незнакомец протянул ей тыквенную бутыль, которую Мишель, сама того не желая, приняла дрожащими руками.

Больше всего на свете ей хотелось сорвать с запястья треклятый шнурок и скормить напичканную магией землю усмехающемуся разбойнику, чтобы больше не слышать его низкого надтреснутого голоса. Лучше уж послушать, как он будет задыхаться, отплевываясь от своего «подарка».

– Что это? – с трудом вымолвила Мишель. Несмотря на холодный, пронизывающий ветер, поднявшийся после обеда, по вискам струился пот.

– Бурбон и кое-что еще. Поможет расслабиться и уснуть. Силы вам еще понадобятся, мисс. Что-то мне подсказывает, что ночка вам предстоит длинная. – По лицу бандита расползлась похабная улыбка.

От которой Мишель поежилась, как и от его слов. Оставалось надеяться, что не пророческих.

Она боролась с самой собой, до боли в пальцах сжимая пузатый сосуд, не желая прикладывать узкое горлышко к искусанным в кровь губам.

Но после предупреждения:

– Не заставляйте меня самому вливать вам это в рот, – вынуждена была отпить немного.

Ядовитая горечь обожгла горло, словно по нему полоснула когтями разъяренная кошка. Мишель судорожно вздохнула, неловко смахнула прилипшую к виску темную прядь, выбившуюся из некогда идеальной прически, теперь растрепавшейся под порывами ветра. Постаралась сфокусировать взгляд на похитителе, дабы направить на того флюиды ненависти и никак не находящего выход гнева.

Но лицо незнакомца вдруг подернулось пеленой. Та расползалась, быстро заволакивая широкую, изрезанную колеями дорогу, обрамленную одно- и двухэтажными домами, чьи очертания постепенно таяли в этом бледно-розовом мареве.

Почувствовав, что веки наливаются тяжестью, с которой нет сил бороться, Мишель откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, надеясь, что, когда она очнется, этот кошмар закончится.

Затхлое, пропахшее сыростью помещение, служившее прежним владельцам особняка погребом, а теперь являвшееся святилищем, в котором Королева поклонялась лоа, заволакивал чад свечей. Рассыпаясь по воздуху желтыми хлопьями, пламя выхватывало из тьмы каменный пол, испещренный веве, начертанными древесной золой. Эти символы приглашали духов в мир живых.

Сегодня Мари Лафо взывала к лоа, чье имя нельзя было произносить. Но только этот дух, Повелитель смерти, мог даровать ей жизнь.

Продлить ее существование среди смертных.

Годы жизни одной взамен на молодость другой. Не вечную, но все же… Юных дурочек, готовых на любое безрассудство ради любви, на ее век хватит. Беланже не первая и не последняя, жизнью которой она, Королева, будет питаться.

Главное, чтобы лоа ее услышал. Чтобы ответил ей.

– Взываю к тебе. Взываю к тебе…

Взгляд колдуньи был обращен на символ, белевший на камне, – гроб, перечеркнутый крестом. Возле веве лежал темный локон, срезанный у девчонки накануне ночью, лоскут, перепачканный в крови.

Порез, о котором глупышка даже не вспомнит. Не вспомнит и о том, что с ней произошло и чем она расплатилась.

Будет расплачиваться. Своей юностью, свежестью, красотой.

Королева зажмурилась и принялась раскачиваться в такт пронзительной, завораживающей мелодии, вырывающейся из глубин ее естества. А когда спустя долгие часы транса глаза жрицы открылись, она улыбнулась, увидев, что локон и лоскут обратились в пепел.

Барон Суббота снова оказался к ней благосклонен.

 

Глава 6

Свет заходящего солнца струился по шелковым занавескам, ласкал нежную кожу девушки, фарфорово-матовую, по-аристократически светлую, делающую ее похожей на хрупкую статуэтку. В своем безмятежном сне Мишель действительно напоминала дорогую нарядную куклу. Будь она на самом деле игрушкой, за подобное совершенство некоторые коллекционеры с радостью продали бы душу дьяволу.

Сейчас Гален ощущал себя таким коллекционером, безумным в своей страсти.

Перед ним лежала девушка, обладание которой, казалось, стало единственной его потребностью. И она была полностью в его власти.

Взгляд Донегана скользнул по осиной талии, тонкой, изящной кисти, покоящейся на бедре, притягательная округлость которого будоражила воображение, разжигала кровь в венах.

Пышные юбки сбились во сне, и теперь наследник Блэкстоуна мог любоваться не только миниатюрными ступнями, но и красотой голеней, затемненных паутинкой чулок. Неспособный бороться с искушением, Гален уже почти дотронулся до кружева панталон, видневшегося из-под пламенного цвета юбки, но вовремя отдернул руку и скрылся в полумраке спальни. Одно простое прикосновение могло подтолкнуть его к более решительным и не таким уж невинным действиям.

Казалось, стоит только ощутить тепло ее кожи, и он уже не сможет с собой бороться. Не сумеет себя сдержать.

А ведь он не планировал ее пугать. И уж точно не собирался брать силой. Хоть звериной сущности, что сейчас крепко спала, которую пьянили чужие боль и страдания, наверняка бы понравилось такое развитие событий.

К счастью для пленницы, в обычные дни наследником Блэкстоуна руководил разум, а не звериные инстинкты. Правда, рядом с Мишель здравый смысл оказывался в осаде живущего в Донегане хищника.

Веки девушки дрогнули. Чувственных, приоткрытых, как будто для поцелуя, губ едва коснулась улыбка. От которой спустя мгновение не осталось и следа. Беланже вздрогнула – наверное, вспомнила, что с ней случилось, – и подскочила с криком:

– Где я?! – Принялась в страхе озираться, а заметив в дальнем углу скрытую вуалью полумрака фигуру, еще сильнее вжалась в спинку кровати. – Кто… кто вы? Меня будут искать! Еще пожалеете об этой своей непростительной ошибке! Которая, не сомневайтесь, будет стоить вам жизни!

Молодой человек беззвучно усмехнулся. Даже трясясь от ужаса, девчонка пыталась храбриться, пусть и безуспешно, но сыпала угрозами. Нахохлившийся воробышек.

С подрезанными крыльями. Пусть она об этом пока и не знает.

– Ты не должна была уезжать. Мне пришлось вмешаться. – Донеган выступил из своего укрытия, и Мишель ахнула.

– Гален? Но что все это значит? – прошептала в растерянности и вспыхнула. – Это по твоему приказу меня похитили?! – А потом завершила чуть слышно: – Сумасшедший… Меня же будут искать.

В карих глазах отражались отблески заходящего солнца и самые разные эмоции. Схлынул страх, чей горьковатый запах дразнил, пробуждая в нем хищника. Теперь от этого гнетущего чувства осталась лишь едва уловимая нотка горечи, вплетавшаяся в сладостный аромат восторга и слепой девичьей влюбленности. Не менее сладостным был запах нежной кожи, сводивший его с ума все то время, что Гален находился у постели пленницы.

Поддавшись порыву, он опустился на кровать, прижался губами к дрогнувшей руке Мишель, мечтая проложить дорожку из поцелуев от узкого запястья к плечу. А потом, сжав девчонку в объятиях, ласкать губами ее лебединую шейку и все, что скрывалось под дурацким платьем.

«Слишком скромное, – недовольно отметил про себя Донеган. – Надеюсь, остальные ее тряпки окажутся поинтересней. Если нет, придется заказать новые. Или позаимствовать парочку у Аэлин».

Совладав с собой, выпустил руку девушки из своей.

– Родители не в курсе твоего исчезновения. И мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась гостьей в моем доме.

– Но…

– Мне уже давно известно о твоих чувствах, Мишель. А теперь тебе известно о моих. Зачем же ходить вокруг да около и делать вид, что мы друг для друга просто будущие родственники?

Некоторое время Мишель молчала. Смотрела на него настороженно и вместе с тем с надеждой и затаенной радостью. Кусала в задумчивости губы, отчего те еще больше порозовели, соблазнительно припухли. Вид невинной, немного смущенной, немного растерянной красавицы, отныне полностью зависящей от него, дурманил, лишал выдержки, которая сейчас была Галену так необходима.

Лучше, если он убедит ее остаться. Добровольно. Это избавит от многих проблем. Такую наивную глупышку будет легко совратить. Опомниться не успеет, как сама начнет искать его ласк и жаждать его внимания.

Пока Донеган строил планы на недалекое будущее, Мишель размышляла вслух:

– Дядя с тетей предупреждены о моем приезде. Они будут меня ждать.

– Телеграмма так и не была отправлена.

– Но как же? – огорошенная словами своего тюремщика, каковым пока его не считала, вскинулась Беланже. – Флоранс еще раньше меня уехала в город, чтобы ее отправить.

– И она уверена, что выполнила родительское поручение. – Тонких губ Донегана коснулась самодовольная улыбка. Мишель нахмурилась, неудовлетворенная таким ответом, пришлось объяснять: – Земля, на которой построен Блэкстоун, наделила нас некоторыми талантами. Благодаря ей я немного владею даром внушения. Ничего особенного. Мне повезло перехватить Флоранс в Нью-Фэйтоне возле телеграфного агентства. В которое моя невеста так и не вошла.

Гален уже давно догадывался о чувствах Мишель. И если бы ему предоставили выбор – на ком из сестер Беланже жениться, – несомненно, осчастливил бы среднюю. Взбалмошную, капризную, но вместе с тем веселую, жизнерадостную. Притягательную. Все в ней находило отклик в молодом наследнике.

– Невеста? – Опрометчиво оброненная фраза, и вот девчонка снова превратилась в дикого волчонка. Испуганного, настороженного, готово цапнуть любого, кто посмеет к ней прикоснуться.

Пришлось наскребать остатки терпения и пичкать ее очередной ложью.

– Я разорву помолвку. Разорву, только дай мне время. Не хочу делать Флоранс больно. Постараюсь подготовить ее к этому известию.

– Хоть готовь, хоть не готовь – ей в любом случае будет больно, – не сдавалась упрямица. Подавшись вперед к мрачнеющему на глазах Галену, взволнованно прошептала: – А давай сейчас же поедем в Лафлер и все расскажем! Родители поймут. И Флоранс тоже. Не сразу, со временем, но она простит нас.

От досады Гален поморщился. На холеном лице, с которого обычно не сходило выражение благодушия, обозначились желваки, сделав его острые скулы еще более выделяющимися. Он привык к беспрекословному послушанию. Слуги, рабы – все ему подчинялись. И теперь Мишель стала одной из них – его собственностью.

Собственностью, которая никак не желала облегчать ему жизнь и становиться покорной.

– Боюсь, сразу не получится. Сначала мне нужно переговорить с отцом. – Предвосхищая новый вопрос, Донеган произнес: – Он уехал. И до его возвращения я слова твоей сестре не скажу.

Теперь голос Галена звучал жестко, слышались в нем властные нотки, которые всегда завораживали слабый пол. Мишель, увы, не заворожилась. Но хотя бы больше не пыталась возражать и перебивать.

Выдержав паузу, Гален обронил с наигранно-равнодушным видом:

– Только скажи, и я посажу тебя на ближайший поезд и отправлю к родственникам. Если тебе приятнее их общество, что ж, силой удерживать не стану.

Не хотелось бы в итоге нарушать слово джентльмена, коим Гален себя считал. Но, успев неплохо изучить характер Мишель, он был уверен, что ничего нарушать не придется.

Больше всего на свете средняя Беланже не любила, когда ее к чему-нибудь принуждали. Как, например, отправиться погостить к нелюбимой родне. Избалованная бунтарка – вот кем она являлась. И поступала всегда с точностью до наоборот. Назло близким, назло знакомым. Назло целому миру, которому своими поступками, казалось, бросала вызов.

Гален же давал ей выбор. Вернее, его иллюзию. Но об этом мисс Наивность пока что даже не догадывалась.

– Хорошо, – со вздохом согласилась Мишель. После чего предупредила с таким видом, будто сама все решила: – Но только до возвращения мистера Донегана.

– Моя родная сестра и кузина почти не покидают Блэкстоун и будут рады твоему обществу, – ликуя в мыслях, улыбнулся Гален.

Присутствие других женщин в доме должно было окончательно успокоить девушку.

Мишель неуверенно кивнула. Наверное, лишь обещание разорвать помолвку да нежелание отправляться в унылый Доргрин перевесили чашу весов.

На беду Мишель, Гален по-прежнему планировал сыграть свадьбу со старшей Беланже. Они так долго искали способ избавиться от заразы, более века разлагавшей их семью. Сиюминутная прихоть – не повод отступать от задуманного. Гален был уверен, что стоит лишь утолить желание, и он перегорит. Как перегорал всегда.

Мишель не станет исключением и уж точно не помешает их планам.

Гален намеревался вернуть девчонку родителям, как только вдоволь ей натешится. Найдет какого-нибудь сильного колдуна (благо в окрестностях Нью-Фэйтона таких водилось немало), который сотрет воспоминания Мишель о безумных, полных страсти ночах, что ждали их впереди, и о том, в чьем плену она побывала.

Ну а если что-то пойдет не так… Его семья хранила немало тайн, и многие из них были похоронены на болотах. Похоронены навечно. Одним «секретом» больше, одним меньше – большого значения не имело.

– Этот твой похититель, – спешно разматывая шнурок, оплетавший запястье, нервно проронила Мишель, – мерзкий усатый тип! До смерти напугал меня!

– Я поговорю с Бартелом. Он у нас заядлый шутник, мог ляпнуть лишнего, – примирительно сказал Гален и поспешил добавить: – Уверяю, Мими, здесь ты в полной безопасности. Отныне ты наша почетная гостья.

Вернув мешочек с землей его владельцу, Мишель заметно расслабилась. Присутствие чужой незнакомой магии действовало на нее угнетающе. Однако она постаралась не заострять на этом внимания. В конце концов, она своего добилась. Пусть даже ради достижения желаемого ей пришлось пережить немало неприятных моментов. Главное, теперь она рядом с любимым и очень скоро чуждая ей сила станет частью ее жизни.

Когда Блэкстоун станет ей домом, а она его законной хозяйкой.

– Покажешь поместье?

– Как насчет экскурсии после ужина? – хитро сощурился Гален и улыбнулся, мысленно поздравляя себя с победой.

Пусть не с самой легкой, но зато сокрушительной.

 

Глава 7

Донеган ушел, напоследок сказав, что пришлет служанок помочь Мишель переодеться к ужину. Когда за наследником Блэкстоуна закрылась дверь, она счастливо зажмурилась. Переполнявшие ее эмоции искали выход, и Мишель завальсировала по комнате, аккомпанируя себе незатейливым мотивчиком, который часто напевала Серафи.

Гален все-таки в нее влюбился! Нет, конечно же он и раньше испытывал к ней большое и светлое чувство. Просто тщательно скрывал свою любовь от всех. Даже от самого себя. Магия нью-фэйтонской колдуньи лишь открыла ему глаза. И теперь Гален, которому было не занимать ни решительности, ни отваги, поставит своего отца перед фактом: он не женится ни на ком, кроме Мишель.

– Ах, скорей бы только мистер Сагерт вернулся! – охваченная нетерпением, воскликнула она.

Накружившись вволю, принялась не спеша прохаживаться по гостевой комнате, знакомясь с ее незатейливой обстановкой, и по привычке накручивала на палец локон. Мишель всегда так делала, когда о чем-то крепко задумывалась или же предавалась своим мечтам. Она не сомневалась, инициатором нелепой помолвки был не кто иной, как мистер Донеган. Самому Галену и в голову не пришла бы подобная глупость – делать предложение ее сварливой дурнушке-сестре.

Скинув сафьяновые туфельки, перехваченные крест-накрест лентами, Мишель приникла к окну и замерла, чувствуя, как из глубин ее мятежной души поднимается благоговейный трепет. Она впервые была в Блэкстоуне. Впервые дышала его воздухом, напоенным приносимыми с болот запахами, такими непривычными и дурманящими: вязкой сыростью, горечью мха с легкой, едва уловимой примесью гнили. Это вековое поместье, несомненно, окутывал флер некой тайны – нашептывало Мишель ее богатое воображение.

Всего каких-то пару веков назад самый юг Анделианы представлял собой непроходимые чащи, в которых лугару поклонялись многочисленным божествам. У каждого племени был свой покровитель. Кто-то превозносил Великого Бога, а кто-то восхвалял Высшего Духа Моа. Иные прославляли Эстсанатлеи – богиню перемен, имеющую немало иных имен и немало обличий. А некоторые не гнушались молиться Черному Ворону – злому духу и совершать в его честь человеческие жертвоприношения.

Немногим плантаторам Юга повезло построить дома на священной земле лугару и научиться черпать из нее силу. Беланже и Донеганы – потомки первопоселенцев, сумевших очистить от племен оборотней эти края, были одними из таких счастливчиков.

Оттого и сила у всех была разной. Та, которой владел Гален, казалась Мишель одновременно и интригующей и опасной.

Она невольно поежилась, припомнив, что именно здесь, на болотах, лугару поклонялись Черному Ворону, и название Блэкстоун очень даже подходило этому месту. Мрачное и немного зловещее. Совсем не нежное и не мелодичное, как у их усадьбы Лафлер.

Отогнав от себя пугающие картины прошлого, нарисованные буйной девичьей фантазией, Мишель устремила взгляд на посыпанную гравием широкую подъездную аллею. По обеим ее сторонам росли разлапистые кедры. Заходящее солнце золотило темные кроны, раскачивающиеся из стороны в сторону под резкими порывами ветра. Создавалось впечатление, будто деревья, склоняясь друг к другу, о чем-то заговорщицки перешептываются. Быть может, сплетничают о прекрасной гостье, которая в скором времени станет женой молодому лорду и их новой хозяйкой.

Эту приятную мысль, всякий раз вызывающую радостное волнение и легкую дрожь по всему телу, развеял стук в дверь. Явились служанки – высокие, крепко сложенные девицы. Черноглазые, с гладкой, лоснящейся кожей, как будто высеченной из эбонита.

Они слаженно поклонились и, стараясь не встречаться с Мишель взглядами, ринулись к ее сундуку.

«Нелюдимые какие-то», – с недовольством подумала девушка после нескольких безуспешных попыток их разговорить.

Нет, рабы Беланже тоже не отличались болтливостью, но, если уж к ним обращались с вопросом, будь то хозяин или гость, старались угодить как могли. А эти еле-еле языками ворочают да только и делают, что пялятся на ковер. Может, ворсинки в нем считают или выискивают невидимые пылинки на деревянном полу.

Оставив попытки пообщаться с прислугой и ненавязчиво расспросить об обитателях Блэкстоуна, Мишель позволила себя выкупать и переодеть в одно из ее любимых платьев – кремового цвета с воланами и широким лиловым поясом, подчеркивающим ее осиную талию. Когда с переодеванием было покончено, служанки занялись густыми, чуть волнистыми волосами гостьи, растрепавшимися во время сна.

Наконец со сборами было покончено, и одна из рабынь тихо проговорила:

– Вас ждут в столовой, мисс.

После чего обе пугливыми пташками упорхнули за дверь.

– Чудны́е, – хмыкнув, пожала плечами Мишель, пребывающая в прекрасном расположении духа.

Пощипав себя за щеки, чтобы и без того симпатичное личико стало еще краше благодаря румянцу, Мишель нежно улыбнулась своему отражению, подмигнула весело и поспешила вниз, где за накрытым столом, освещенным огнями свечей, восседало семейство Донеганов в своем неполном составе.

Родную сестру Галена звали Катрина. Мишель никогда ее не видела, лишь имя девушки изредка проскальзывало в разговорах. А вот о наличии у Донегана кузины она даже не подозревала и невольно почувствовала укол ревности, когда увидела девушек.

Обе были дивно как хороши: темноволосые, с тонкими чертами лица и глазами с поволокой. У той, что казалась помладше, они были черные как смоль, у другой же – светло-серые.

Переступив порог столовой, Мишель почувствовала на себе совершенно одинаковые взгляды – холодно-настороженные. Взгляд же Галена, при появлении гостьи подскочившего с места и ринувшегося ей навстречу, казалось, наоборот, мог обжечь.

И, наверное, обжег-таки бы, если бы внимание наследника не привлек внезапный грохот и звон разбиваемого стекла. Это рабыня, что несла к столу высокие бокалы, запнулась на ровном месте и уронила поднос.

Что-то в женщине показалось Мишель смутно знакомым. Но она не стала зацикливаться на этой мысли, позабыла о служанке.

Сразу после того, как Гален приказал, недовольно поморщившись:

– Немедленно убери. – Вернув своему лицу обаятельную улыбку, сосредоточился на смущенно потупившейся гостье. Предложил Мишель устраиваться рядом с одной из девушек, назвав ее кузиной.

«Значит, та, которая черноглазая, – двоюродная сестра», – не без ревности подумала Беланже, продолжая украдкой поглядывать на девицу и пытаясь отыскать в ее внешности хоть какой-нибудь изъян. К разочарованию Мишель, Аэлин казалась идеальной.

Она была фигуристой и совсем не хрупкой, как большинство аристократок Юга. Но зато могла похвастаться красивой грудью и тонкой талией. Почти такой же тонкой, как у самой Мишель. Губы яркие, сочные, словно припухшие от поцелуев. И волосы блестящие и такие густые, что казалось, золотистая сетка, их удерживающая, вот-вот порвется. Наверняка кузина Галена ими страшно гордится.

На вкус притязательной гостьи, Аэлин была слишком смуглой. Не мулатка, скорее всего, квартеронка, бабку которой привезли из Каррики невольницей и сделали постельным развлечением для кого-нибудь из Донеганов. А значит – Мишель выдохнула с облегчением – девица ей не соперница.

Только Мишель немного расслабилась, как снова почувствовала, что ее начинает снедать беспокойство, а сердце точит другое чувство, от которого нет спасения. Ей вспомнились слова няни. О том, что джентльменам подавай таких вот экзотических пышногрудых красавиц. Не для женитьбы, конечно, – для развлечений.

Увы, Мишель пышных форм не имела. Но и делить будущего мужа с какой-нибудь цветной профурсеткой вроде этой, понятное дело, не собиралась.

«Подумаешь! Страсти в них больше. Все это ерунда!» – негодовала она, вспоминая разглагольствования старой Чиназы. О том, что белая леди должна принимать мужа в спальне только для того, чтобы зачать ребенка. А в остальное время разрешать ему развлекаться с рабынями или где придется. Главное, самой не переутомляться, чтобы, не дай Всевышний, не подорвать свое хрупкое здоровье.

«Я скорее мужу здоровье подорву, – распалялась Мишель, из-под полуопущенных ресниц поглядывая на наследника. – Если тому хватит смелости и безрассудства искать удовольствий на стороне!»

– Прошу, – не догадываясь о воинственных мыслях гостьи, Донеган галантно поклонился и отодвинул для нее стул.

– Спасибо. – Опомнившись, Мишель робко улыбнулась.

Вздрогнула, когда пальцы молодого человека как бы невзначай коснулись ее плеча и задержались на нем чуть дольше, чем было положено.

Ей почудилось, что от этого мимолетного прикосновения в венах закипает кровь и в комнате становится невыносимо жарко.

Благо ледяные взгляды родной сестры и кузины Галена охлаждали лучше любого сквозняка или опахала.

В отличие от кузины Катрина являла собой образец истинной леди. Стройная и изящная, со светлой матовой кожей, тонкими дугами бровей над холодными миндалевидными глазами и бледными губами, в данный момент надменно поджатыми. Мисс Донеган имела такой вид, словно находилась не за обеденным столом, а восседала на троне.

Впрочем, Аэлин от нее недалеко ушла. При виде гостьи резко выпрямилась, будто ее подобно курице насадили на вертел. Мишель подумалось, что еще немного, и девушка закудахчет. Недовольство, которое сквозило во взгляде, отражалось и в ее напряженной позе.

– Совсем забыл! – запоздало спохватился Гален. – Мисс Аэлин Кунис, моя дражайшая кузина. Катрина-Элинора Донеган, – перевел взгляд на девушку, что продолжала самозабвенно расправлять у себя на коленях ажурную салфетку, – моя младшая, горячо любимая сестра. Ей, как и Флоранс, скоро исполнится двадцать три. А это, дамы…

– Мы все прекрасно знаем, кто она! – позабыв о великосветских манерах, зло выкрикнула Катрина.

Мишель поежилась, услышав, что голос будущей родственницы звенит от едва сдерживаемого гнева.

– Катрина. – А вот в голосе Галена, нарочито мягком, ей слышалась сталь.

– Я не голодна! – Мисс Донеган подскочила с места.

– И все же, пожалуйста, останься, – обронил Гален вкрадчиво. Пристально посмотрел на сестру.

Секунда, две, и она словно загипнотизированная покорно опустилась обратно на стул.

Подали блюда, источавшие головокружительные ароматы, и Мишель вдруг вспомнила, что с утра ничего не ела. Рот сразу наполнился слюной. Которую она незаметно сглотнула и, на время позабыв о негостеприимных обитательницах Блэкстоуна, сосредоточила все свое внимание на молчаливых слугах, заставлявших стол всевозможными кушаньями.

У Мишель глаза разбегались. Хотелось отведать и жареной тыквы с фасолью, и цыплят, дразнивших не только запахом, но и своим аппетитным видом. А вон еще блюдо с тонко нарезанным беконом. Да и для десерта не помешало бы оставить немного места. Наверняка подадут бланманже или какой-нибудь торт.

Взглянув на Галена, Мишель велела себе быть стойкой, не поддаваться искушению и не в пример Катрине демонстрировать исключительно хорошие манеры, коими должна обладать настоящая леди. Иными словами, глазами есть, а ртом только клевать, изображая воробышка.

– И надолго вы к нам? – растянув губы в притворной улыбке, нарушила молчание Аэлин.

Мишель растерялась, застигнутая врасплох столь неожиданным вопросом.

Благодарно посмотрела на Галена, когда тот ответил за нее:

– На несколько дней.

С невозмутимым видом он приступил к трапезе. Вот только обозначившиеся желваки свидетельствовали о том, что внешнее спокойствие было обманчивым.

– И что же, – это уже Катрина, – ваши родители вот так просто отпустили вас к нам?

– А почему приехали без сестры? – явно получая удовольствие от допроса, подхватила Аэлин. – Или я что-то путаю и ты, Гален, помолвлен не с Флоранс?

– С Флоранс, – усмехнулась, откидываясь на спинку стула, Катрина. – По крайней мере, так было до сегодняшнего дня. А потом его словно подменили… Может, ты уже раздумал жениться на старшей дочери Беланже?

Мишель никак не могла взять в толк, отчего обитательницы Блэкстоуна отнеслись к ней с такой враждебностью. Конечно, то, что она появилась в их доме внезапно, без приглашения, да еще и в качестве гостьи Галена, было, мягко говоря, нетипично. Или, если по совести, – неприлично. Но, будь она на их месте, сохранила бы хотя бы видимость радушия.

А эти…

– Может, и раздумал.

Оставалось только гадать, как Катрина, сидевшая рядом с братом, не примерзла к стулу под его ледяным взглядом. Аэлин тоже не оставили без внимания. Стоило девушке заглянуть в опасно потемневшие глаза кузена, как она поникла, точно комнатный цветок, выставленный жестокосердным хозяином на мороз.

– Впрочем, вас это не касается, – не сказал, отрезал.

Мишель нахмурилась. Уж очень ей не понравились произнесенное сквозь зубы «может» и категоричное «не касается». Своим-то близким мог бы и признаться.

Пусть все знают, что в скором времени они с Галеном обвенчаются!

Но, как будущая супруга Донегана, Мишель не имела права за него отвечать.

«Как же мне надоели эти условности! Дурацкие правила приличия, которые всегда и везде требуется соблюдать! Они у меня уже в печенках сидят!» – с досадой подумала Мишель.

Проглотив обиду, нарочито безразличным тоном проговорила:

– Только скажите, и я уеду. Если я каким-то образом стеснила вас своим появлением…

Негостеприимные девицы переглянулись и синхронно, словно по мановению дирижерской палочки, раскрыли рты. Однако вердикт хозяек Блэкстоуна так и не был озвучен. У входа в столовую раздался оглушительный грохот: это блюдо под крышкой в виде серебряного колокола вместе с подносом улетело на пол, и несколько запеченных окороков под сочным соусом живописно украсили ковер.

– Да что с тобой сегодня такое?! – растеряв все свое самообладание, прогремел Гален и замахнулся, борясь с желанием метнуть в рабыню, рухнувшую на заляпанный жиром ковер, бокал с пуншем.

В последний момент сдержался, и то лишь потому, что, взглянув на Мишель, прочел в ее глазах испуг.

Он досадливо поморщился и велел замершим в тени комнаты служанкам:

– Помогите ей. – Сам же поднялся. – Я обещал показать нашей гостье дом. – Донеган галантно поклонился и, стерев с лица раздраженное выражение, протянул Мишель руку. – Если, конечно, мисс Беланже не против. Или предпочитаете дождаться десерта?

Мишель с радостью вложила свои тонкие пальчики в раскрытую ладонь Галена.

– Ужин был чудесным, но, боюсь, десерт в меня уже точно не влезет.

Она была рада покинуть недружелюбное общество будущих родственниц. Оказаться подальше от колючих взглядов и каверзных вопросов. От неуклюжей служанки, по вине которой ковер в столовой, вероятно, придется заменить новым.

Оказавшись в холле, Мишель поежилась, вспомнив, как в темных бездонных глазах женщины пламенел страх, и снова подумала, что уже где-то видела ее прежде.

– Вы побледнели. Немного свежего воздуха пойдет вам на пользу. – Гален решил начать экскурсию с сумеречной аллеи.

Весна давно вступила в свои права, и пусть вечера еще оставались прохладными, это была приятная прохлада. Ветер больше не набрасывался оголодавшим зверем, а ласково касался кожи. Кружил в высоких кронах, застилал нежно-розовой дымкой дорожки и газоны вокруг дома, срывая лепестки с кизиловых деревьев.

Под сенью одного из них они остановились. Гален заботливо накинул на плечи Мишель, облаченной в легкое с короткими рукавами платье, свой сюртук.

– Прошу, не обижайтесь на моих сестер. Катрина и Аэлин порой бывают невыносимы.

Мишель блаженно зажмурилась, подставляя лицо невесомой ласке ветра, и только потом с грустной улыбкой проронила:

– Они беспокоятся за вас. Это сразу видно. Если бы вы… ты объяснил им, что я здесь делаю… Иначе, боюсь, мое присутствие в Блэкстоуне лишит их покоя.

– Не знаю, чего лишатся они, но меня покоя ты уже точно лишила.

Вот она стояла, прижимаясь к дереву плечиком, окутанная теплом и запахом любимого человека. А мгновение спустя Гален уже обнимал ее, и губы, приоткрытые для первого в жизни поцелуя, согревало его дыхание.

Идеальный момент, о котором Мишель грезила так долго. Так долго жила в своих мечтах, которые, вдруг исполнившись, напугали ее.

Она отстранилась, потупившись.

– Нам нельзя.

– А мы никому не скажем, – притянув ее за края сюртука, жарко прошептал Гален.

Будь она героиней любовного романа, непременно прикрыла бы глаза и подставила лицо для поцелуев. Но, увы, несмотря на то что голову кружило от счастья, терять ее Мишель не собиралась.

Сначала официальная помолвка, а потом уже, так и быть, она позволит жениху украсть у нее поцелуй. Может, два.

– Я так устала. – Мишель изобразила жалостливый вид: надула губки и часто захлопала ресницами. – И так перенервничала из-за вашего слуги, бессовестно меня похитившего. – Не обращая внимания на хмурое выражение, наползающее на лицо любимого, заискивающе попросила: – А давайте вы мне завтра дом покажете. – Зевнула, смущенно прикрывая рот ладошкой. – Потому что сегодня я не смогу оценить красоту Блэкстоуна.

– Как вам будет угодно, – недовольно процедил Гален.

После чего, подхватив гостью под руку, повел обратно в дом. В холле Донеган был вынужден распрощаться с девушкой. Его окликнул управляющий – тот самый мерзкий тип, что так напугал Мишель в поезде и силой увез с собой.

Одарив наглеца уничижительным взглядом, Беланже гордо вздернула подбородок и царственной походкой направилась к лестнице. Степенно преодолев один пролет, дальше рванула бегом, мечтая как можно скорее оказаться в гостевой комнате, нырнуть под теплое одеяло и снова и снова прокручивать в уме чудесные мгновения, что провела наедине с Галеном.

Мишель преодолевала ступень за ступенью, думая о приятном, не замечая ничего вокруг. И когда в темноте коридора раздался похожий на змеиное шипение голос:

– Мисс Мишель. Мисс! – вздрогнула и лишь усилием воли сумела подавить в себе крик.

– Мисс Мишель, – повторил кто-то.

Она шагнула на верхнюю ступеньку. Вглядываясь в плещущую вокруг тьму, с трудом различила одетую во все черное служанку. Ту самую, что сегодня за ужином подносы роняла.

– Ты напугала меня!

Вместо того чтобы извиниться и поспешить убраться с глаз хозяйской гостьи, рабыня схватила ее за руку и притянула к себе, чтобы зашептать Мишель на ухо:

– Вам нужно бежать отсюда. Бежать как можно скорее!

 

Глава 8

Дерзкое поведение служанки разозлило Мишель. А вот ее слова, произнесенные срывающимся от страха голосом, привели в смятение, хоть она и отказывалась себе в этом признаться.

Все было замечательно. Пусть и немного неправильно, но тем не менее Мишель была счастлива. И никакой рабыне не удастся испортить ей настроение. В такой-то день!

– Да что ты себе позволяешь?! – возмутилась гостья и выдернула руку из огрубевших пальцев невольницы. – Хочешь, чтобы я пожаловалась твоему хозяину? По тебе и так плетка плачет!

– Вы меня не помните?

Тень надежды, мелькнувшая на лице рабыни, исчезла, стоило ей поймать хмурый взгляд девушки.

Мишель хмыкнула, не считая необходимым давать более пространный ответ. Делать ей больше нечего, как помнить какую-то там рабыню. Тем более торчать с ней в темноте и вести беседы.

Комкая в руках накрахмаленный ситец юбки, служанка с грустью пробормотала:

– Нет, конечно, не помните. Вы ж были совсем еще крошкой, когда мистер Вальбер, ваш батюшка, продал меня в Блэкстоун. Я тогда так радовалась, так радовалась, что Донеганы меня откупили. Думала, заживем счастливо на одной плантации с Торнсом, моим мужем. Он раньше был здесь над слугами старшим. А потом… – Рабыня всхлипнула и, дрожа всем телом, затравленно огляделась по сторонам. Казалось, появись в коридоре кто-либо из хозяев поместья, и она поседеет от ужаса. – Пожалуйста, уезжайте отсюда. Уезжайте, пока еще можно. Это страшное место!

Мишель почувствовала, как ее охватывает беспокойство и дрожь, бившая служанку, передается и ей. В горле пересохло, язык как будто прилип к нёбу.

Оттого не сразу прорезался голос.

– О чем ты? С тобой жестоко обращаются? Мистер Донеган? Гален? Скажи!

Мишель вдруг вспомнила странную реакцию нью-фэйтонской колдуньи, когда та услышала имя Донегана. С кем Мари Лафо его сравнила? С чудовищем? Животным?

Нет, это же бред какой-то!

– Ну что ты молчишь? Отвечай!

Поглощенная своими переживаниями, Мишель не сразу заметила, что рабыня поменялась в лице. Отшатнулась от гостьи, точно от прокаженной, и, всхлипнув, прижалась к деревянной панели, коими были обшиты стены коридора.

– Все в порядке, мисс?

Бесшумно, будто намеренно подкрадываясь, к ним поднимался управляющий.

При виде мужчины Мишель передернуло от отвращения. Отныне только это чувство способен был вызывать в ней этот омерзительный человек.

Что там говорил про него Гален? Шутник? «Шуточки» вроде похищения леди не прощались и уж точно не забывались. Пусть он выполнял приказ хозяина, но Гален наверняка не приказывал пугать ее и так бесцеремонно с ней обращаться!

– Так все в порядке, мисс? – повторил он, поравнявшись с гостьей и полумертвой от страха рабыней.

Насилу совладав со своими эмоциями, Мишель холодно проговорила:

– Я попросила принести мне горячего молока. Иначе не усну. А еще взяла на себя смелость отругать эту растяпу и пригрозила, что ее накажут, если она и впредь будет бить хозяйскую посуду и ронять что ни попадя на пол. Да еще и в присутствии гостьи. Немыслимо!

Надо же было как-то объяснить испуг служанки, если сама служанка и двух слов связать была не в состоянии.

Мужчина усмехнулся в свои густые, по-щегольски закрученные кверху усы:

– Пробуете себя в роли хозяйки, мисс?

– А если и так? – бросила с вызовом.

Управляющий имением поклонился, но сделал это как-то уж больно небрежно, если не сказать, пренебрежительно.

– Предоставьте мне воспитывать этих бездельников. Уж я-то хорошо знаю, когда давать им кнут, а когда баловать пряником. Возвращайтесь к себе, мисс. Молоко вам сейчас принесут.

Бросив последний взгляд на серое, будто перепачканное в известке, лицо рабыни, Мишель поспешила в гостевую спальню. Прикрыв за собой дверь, прижалась к ней и перевела дыхание.

Пыталась упорядочить мысли – не вышло. Противоречивые чувства наслаивались друг на друга, заглушая поочередно то голос разума, то шепот сердца.

Чуть не прокусив губу, так сложно было сдержать крик смятения, Мишель все же не выдержала и воскликнула:

– Никакое он не животное! – Шумно выдохнув, продолжила тихо размышлять: – Может, с сестрицами что не так? Ну а что? Вполне логичное объяснение. То-то они мне сразу не понравились. Очень неприятные особы. И, наверное, потому никогда не покидают Блэкстоун. Что-то с ними однозначно нечисто. Вот только я не уверена, что хочу знать, что именно.

Противореча самой себе, Мишель нетерпеливо вышагивала по комнате в ожидании служанки. Быстро-быстро, из одного конца спальни в другой, словно мечущаяся канарейка, вдруг осознавшая, что угодила в клетку. За несколько коротких минут она успела так себя накрутить, что чуть не набросилась на рабыню, когда та проскользнула в дверь.

Лишь чудом удалось не выбить у нее из рук поднос и сдержать стон разочарования. С расспросами приходилось повременить. Помочь ей подготовиться ко сну явилась другая служанка. Одна из тех молчаливых девиц, у которых взгляд не отлипал от пола.

Переодевшись в ночную сорочку и отпустив тихоню-помощницу, Мишель легла в постель. Но сон не шел. Мысли, темные и сумбурные, и, наоборот, светлые, полные радостного предвкушения грядущей помолвки, роились в голове, попеременно сменяя друг друга.

Мишель извертелась в кровати, чужой, а оттого показавшейся ей страшно неудобной. Жесткой. Хоть на самом деле перина была воздушной. Такой же мягкой, как у них в Лафлере.

– Уф! – Мишель села на постели, облизала пересохшие губы и обвела усталым взглядом посеребренную лунным светом комнату, вспоминая, где оставила стакан с недопитым молоком.

Он обнаружился на столике у окна. Там же стоял и кувшин с водой, и маленький тазик для умывания. Лицо пылало, и Мишель не терпелось плеснуть в него прохладной водой.

Только свесила ноги на пол, как тут же вернула их обратно. Сжалась в комок, обхватив колени руками, и замерла. Скрип половиц, до этого вроде бы почудившийся, раздался снова. Громко и отчетливо. Ему вторило чье-то тяжелое дыхание, доносившееся из коридора.

Кто-то стоял за дверью спальни и уходить, по-видимому, не собирался.

Мишель зазнобило. Дрожа как осиновый лист, она не сводила со створки напряженного взгляда. Такой хрупкой на вид, что казалось, коснись ее, и щепки полетят в стороны. Едва ли дверь могла стать преградой, если кому-нибудь (кому?!) вздумалось бы пробраться к гостье в спальню.

Мелькнула мысль позвать слуг, но язык не слушался. Тело – тоже. У Мишель никак не получалось ни пошевелиться, ни хотя бы пропищать мольбу о помощи. С трудом удалось оторвать взгляд от тонкой деревянной перегородки, за которой по-прежнему раздавались подозрительные звуки. Как будто неизвестный топтался на месте и раздумывал, войти сейчас или же повременить, еще немного помучить парализованную страхом гостью.

Сделав над собой усилие, Мишель оглядела полутемную комнату в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. Появилась мысль натянуть на голову мерзавцу, потревожившему ее покой, тот самый фаянсовый таз, расписанный желтыми и алыми розами. Или хорошенько огреть кувшином из того же комплекта.

Чтобы больше неповадно было сопеть под дверями чужих спален.

Но ближе всего оказалась масляная лампа. Она стояла на высоком комоде у изножья кровати, и Мишель, услышав, как снова пугающе громко скрипнула половица, прижала к груди свою сомнительную защиту. Приказав себе не трусить (если понадобится, завизжит так, что ее услышат и в Майроке – соседнем поместье), белесым призраком соскользнула с постели. Затаив дыхание, прильнула к двери.

Минуту или две ничего не было слышно. Кроме ударов сердца, исступленно колотившегося в груди юной авантюристки. Закралось подозрение: а вдруг ей все почудилось, вдруг перепутала реальность со сном?

Мишель тихонько вздохнула, мысленно уговаривая себя успокоиться. А потом испуганно взвизгнула и отскочила на середину комнаты. Дверная ручка задергалась, словно больной в эпилептическом припадке. Несколько раз описала в воздухе дугу, поблескивая в приглушенном лунном сиянии.

– Я… я закричу! – Голос предательски дрожал на пару с коленками. Оттого угроза больше походила на комариный писк.

Мгновение, растянувшееся в вечность, и снова скрипнули половицы под чьей-то тяжелой поступью. Этот зловещий звук быстро затих, забрав с собой мистера Инкогнито.

Уронив непослушное тело на постель, Мишель в изнеможении прикрыла глаза. Долго еще сидела, боясь пошевелиться, вслушиваясь в заполнившую ночной особняк тишину. Пока, сморенная пережитым волнением и усталостью, не забылась тревожным сном.

Галену не спалось. Не сиделось на месте. Даже дышать без нее получалось с трудом. Полыхавшее в груди пламя, вместо того чтобы угаснуть, ведь теперь Мишель была рядом, в его власти, наоборот, разгоралось. Сжигало его изнутри.

Ни бешеные полуночные скачки по дороге, лентой стелящейся меж рисовых и хлопковых полей, ни встреча с Элиш – недавно купленной рабыней, которая ему еще не успела наскучить, не сумели погасить этот демонический огонь. Ласки девушки только еще больше раздразнили его, распалили воображение. И вместе с разрядкой, дрожью прокатившейся по телу, пришла злость.

Оттолкнув от себя рабыню, пугливо сжавшуюся на холодном полу, Гален небрежно поправил одежду. В последний раз скользнул взглядом по своей бессловесной игрушке и вышел в коридор.

Ему всегда нравились покорные невольницы, готовые на все, лишь бы хозяин остался довольным. Но сегодня покорность эта раздражала. Хотелось, чтобы Элиш была хоть немного похожа на их гостью. Чтобы, прикрывая глаза от удовольствия, на месте рабыни он представлял Мишель.

Но они были как день и ночь. Бойкая, своенравная красавица с горящим взглядом. Едва ли кто-то мог ее заменить.

«Да и зачем, – подумал Гален, – «давиться суррогатом», играть в никому не нужные игры, если я уже сегодня могу ей овладеть».

Одурманенный этой мыслью, наследник Блэкстоуна поспешил наверх, к спальне, в которой сном ангела спала его пленница. Не поднялся – взлетел по лестнице и замер на последней ступени, беззвучно выругавшись. Высокая грузная фигура точно скала, непонятно каким образом выросшая посреди коридора, нависала над темным прямоугольником двери. Заветной двери, к которой Гален так стремился.

– Катрина, чтоб тебя! – сквозь зубы выцедил он.

Точно знал, сестра намеренно именно этой ночью отпустила своего голема послоняться по дому. И наверняка посоветовала ему поближе познакомиться с гостьей. Чтобы уже завтра, не помня себя от ужаса, Мишель визжала и требовала вернуть ее домой.

Но исполнить это желание кареглазой красавицы Гален был не в силах.

Бесшумно, стараясь не производить ни звука, Донеган приблизился к рабу. По крайней мере, Адан раньше им был, работал в поле, пока не превратился в личную игрушку Катрины. Игрушку, которая ненавидела и боялась мужчин этой семьи всеми фибрами своей замутненной чарами души. Страх – единственное, что сдерживало Адана от смертоубийства.

А мысль о безопасности сестры – единственное, что помогало Галену бороться с искушением вырвать сердце из груди марионетки. Приходилось признать, Катрина и Аэлин нуждались в его защите.

От своих же близких.

– Пошел отсюда. – Гален едва шевельнул губами, боясь разбудить Мишель.

Ноздри великана затрепетали. Дыхание участилось, уродливо растопыренные пальцы сжались в кулаки, и на плечах, обтянутых видавшей виды рубахой, взбугрились мышцы.

Донеган был высок, но даже ему пришлось приподнять голову, чтобы встретиться с взглядом черных, будто бездонные провалы, глаз. Лишь на короткий миг в них мелькнула чистая, незамутненная страхом ярость, а потом взгляд стал таким же пустым и потухшим.

– Уходи.

Горестно засопев, голем развернулся и, скрипя половицами, отправился по длинному коридору, пока тьма безлунной ночи окончательно не поглотила его большую сутулую фигуру.

Пару минут Гален стоял у двери не двигаясь. Раздумывал, войти или повернуть обратно. А потом решительно направился к лестнице. Встреча с рабом немного отрезвила. Схлынула страсть, и Донеган велел себе придерживаться первоначального плана – искусить и соблазнить невинную овечку. Это должно было быть несложно и интересно. Просто требовалось немного терпения.

Ну а если желание снова затуманит ему разум… Что ж, к его услугам все рабыни Блэкстоуна и лучшие шлюхи Нью-Фэйтона. Уж как-нибудь да сумеет укротить поселившегося в нем демона.

 

Глава 9

Мишель проснулась с тяжелой головой, словно та за ночь успела превратиться в чугунный котел. Сказывались волнения минувшего дня и долго мучившая ее бессонница. Да еще эти подозрительные шаги за дверью…

Настроение тоже было не очень. Ей бы радоваться исполнению заветной мечты и скорой помолвке с самым красивым, самым богатым, самым благородным человеком в графстве. В мысленном списке юной мисс этих громких «самым», коими она не переставая награждала Галена, было не счесть.

Ей бы радоваться… да только на сердце было неспокойно. И идея остаться тайной гостьей в Блэкстоуне больше не горячила кровь, не кружила голову, а отравляла разум тревогой. Тем более что сестры Галена ей не рады. А если уж быть откровенной с самой собой – они просто возмущены выходкой брата, а саму Мишель наверняка считают девицей, не обремененной высокими моральными качествами. Да и мистер Донеган неизвестно как отреагирует на присутствие в своем доме гостьи. Наверняка в глазах главы семейства кристально чистая репутация Мишель Беланже окажется запятнана безвозвратно. Даже святые узы брака не смогут ее отмыть.

Мишель заходила по комнате, в нервном волнении кусая губы. Что, если случится непоправимое – о ее пребывании в Блэкстоуне узнают соседи? Гален, понятное дело, ни одной живой душе не скажет. Но согласятся ли хранить тайну Катрина и Аэлин? Хоть изредка эти язвы куда-то же выезжают. К тому же слуги… Это здесь они делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат. А вот отправят какого-нибудь бездельника в город или на другую плантацию с поручением, а он возьмет и выложит, что у них, дескать, гостит небезызвестная мисса из Лафлера. Одна, без сопровождения. Даже без служанки!

– А все Флоранс! – досадливо стукнула каблуком об пол Мишель. – Не захотела отдать мне Серафи!

Слухи по округе распространялись со скоростью смерча. Мишель понимала: если кто из соседей прознает, где она находится, для ее доброго имени этот смерч окажется сокрушительным.

Перед глазами возникла мрачная картина: встреча с родителями. Будто наяву увидела Мишель, как по щекам матери катятся слезы – молва опорочила ее дочь. На широком лбу отца, в уголках его темных, таких строгих глаз залегают морщины – он хмурится и втайне жалеет, что Всевышний подарил ему такую беспутную дочь, опозорившую весь их род.

– Ах, что же мне теперь делать?! – Мишель заломила руки.

С одной стороны, не хотелось оставлять любимого ни на день, ни даже на час. С другой – девушка понимала, что лучше бы ей сесть на ближайший поезд до Доргрина, а когда вопрос со старшей сестрой разрешится, она со спокойной душой вернется домой.

– Мне нужно поговорить с ним. Непременно нужно поговорить и все объяснить! Гален и сам должен понимать, как сильно я рискую, оставаясь здесь.

Переполняемая решимостью, она отправилась на завтрак. Правда, при виде любимого почувствовала, что эта решимость куда-то исчезает. Разве хватит ей сил расстаться с ним? Подобно золотой рыбке, сама того не замечая, Мишель снова попалась на крючок его чар.

Она невольно залюбовалась своим избранником. Горделивой осанкой, резким изломом бровей, придававшим его лицу выражение опасной, будоражащей хищности. Губами, которые вчера почти касались ее губ…

Мишель тряхнула головой, прогоняя наваждение. Тяжелая копна темных волос, уложенных под белую сетку, шевельнулась в такт ее движению.

– Присаживайтесь, Мишель, – с напускной вежливостью сказала Катрина, обращаясь к неуверенно застывшей на пороге девушке.

Насилу оторвав взгляд от своего идола, которого, кажется, уже готова была боготворить, гостья заняла место рядом с угрюмой Аэлин.

Сегодня за завтраком им прислуживала та самая служанка, что вчера пыталась поговорить с Мишель. Утром она даже не вспомнила о ней. Куда больше ее теперь пугал не бессвязный лепет какой-то там рабыни, а то, что кто-нибудь в будущем может усомниться в ее девичьей чести. Да и неизвестный под дверью больше не занимал мысли Мишель. Она предпочла бы каждую ночь просыпаться оттого, что кто-то сопит в дверную щель ее комнаты, но при этом оставаться спокойной за свое доброе имя.

– Как вам спалось? – растягивая губы в фальшивой улыбке, с не менее фальшивым участием поинтересовалась Аэлин.

За что получила убийственный взгляд от брата. Наверное, если бы глаза Галена могли стрелять пулями, как из пистолета, голова кузины уже давно превратилась бы в решето.

– Спасибо, отлично, – вежливо отозвалась Мишель.

От нее не укрылось, как дрогнула рука неуклюжей рабыни, когда та накладывала оладьи в тарелку старшего сына Сагерта Донегана.

Но сфокусироваться на этой мысли Мишель не успела, ее отвлекла Катрина, задав очередной каверзный вопрос, который гостья даже не расслышала. Пришлось переспрашивать и сосредотачивать все свое внимание на девицах, явно вознамерившихся продолжить вчерашний допрос. Словно она, Мишель, была подсудимой, а мисс Донеган и мисс Кунис – дотошными прокурорами.

Гален пытался осадить сестричек, но угомонить их оказалось непросто. К тому же по большей части он не слышал журчание девичьих голосов, поглощенный раздумьями и созерцанием Мишель. Которая была для него слаще политых медом кукурузных оладий. Вместо них наследник Блэкстоуна с удовольствием полакомился бы своей смущенной, заливающейся краской гостьей.

После завтрака, ставшего для Мишель настоящим испытанием, Гален предложил ей прогуляться по окрестностям. Она с готовностью согласилась, так ей не терпелось оказаться подальше от мрачного, пронизанного угнетающей атмосферой особняка. Мишель пока и сама не понимала, почему так рвалась на воздух. Ей бы следовало влюбиться в этот дом, как влюбилась в его хозяина, но Блэкстоун ей решительно не нравился.

«Быть может, когда поженимся, уговорим родителей построить для нас новый дом, – спускаясь вместе с Галеном по ступеням веранды, оплетенной растением с темно-зелеными крупными листами, размышляла Мишель. – Пусть он будет небольшим, но светлым и уютным, как наш Лафлер. Я смогу обставить его по своему вкусу новой изящной мебелью. А вокруг дома посажу жасминовые кусты и персиковые деревья. И цветов побольше…»

Блэкстоуну недоставало красок. Даже полуденное солнце было не в силах оживить его угловатый, с резкими очертаниями фасад и подъездную аллею, которая и в этот столь ясный день утопала в тени из-за почти сплетавшихся друг с другом густых крон деревьев. Две боковые аллеи, полукружиями расходившиеся от дома, обрамлял какой-то неказистый жиденький кустарник. Да изредка на фоне зеленых газонов темнели узоры кованых скамеек.

Конная прогулка Мишель понравилась. Она с удовольствием прокатилась по владениям Донеганов, полюбовалась бескрайними полями и бесчисленными трудившимися на них работниками. Успела помечтать о том, что когда-нибудь бо́льшая часть этих земель достанется ее детям, и на какое-то время тревога отпустила ее сердце, вытесненная предвкушением счастливого будущего.

– Вы ведь помните моего брата Кейрана?

Погруженная в мысли о том, где будет лучше построить дом – уж точно подальше от этих жутких болот и поближе к Лафлеру, – Мишель даже не поняла, как они с обсуждения грядущего барбекю у О’Фарреллов, которое она будет вынуждена пропустить из-за того, что якобы гостит у тети с дядей (а лучше б не якобы!), вдруг переключились на еще одного Донегана.

Встрепенувшись, она ответила:

– Помню, но смутно.

Постаралась нарисовать мысленно лицо Кейрана – не вышло. Единственное, что навсегда отложилось в памяти – это дождливый осенний вечер. Такой же сумрачный, как и тогдашнее настроение восьмилетней девочки. Мишель все пыталась уговорить Флоранс взять ее с собой к Лаврасам, к которым собиралась шумная компания, состоявшая из Донеганов, вездесущих О’Фарреллов и еще нескольких девушек, непрестанно хохочущих над шутками парней.

Все они были старше Мишель на несколько лет, но ей это казалось недостаточно веским поводом для отказа. Девочке тоже хотелось провести приятный вечер у камина, поедая жареные каштаны и горячие вафли. Слушать страшилки о духах, прежде населявших Анделиану, о злых колдунах и их опасном колдовстве.

Флоранс уже почти оттаяла, почти согласилась, когда этот противный мальчишка Кейран больно дернул Мишель за одну из косичек и с гадкой усмешкой заявил, что такой сопливой мелочи, как она, не место в компании взрослых.

Это сейчас за возможность провести немного времени с мисс Беланже любой джентльмен готов хоть на дуэли стреляться. А тогда Мишель была обидчивым, капризным ребенком. И даже спустя годы так и не сумела забыть о том, как Кейран посмеялся ей в лицо, а потом, обдав каскадом брызг из ближайшей лужи, помчался к проселочной дороге. Следом за ним, весело переговариваясь, Лафлер покинули и остальные. А она осталась стоять одна под мелко моросящим дождем, глотая слезы и давая себе обещание когда-нибудь отомстить обидчику.

– И как поживает ваш брат? – с натянутой улыбкой поинтересовалась Мишель, а про себя добавила: «Надеюсь, ему сейчас икается».

Донеган неопределенно пожал плечами.

– Надеюсь, хорошо. В последние месяцы мы почти не списывались.

– Долго ему еще учиться?

– До следующей зимы.

«И все же какая у Галена неприятная семейка», – невольно подумалось Мишель.

На обратном пути гостеприимный хозяин показал ей розарий, разбитый за домом. В зелени арок, что уводили к беседке, только-только проклевывались лимонно-желтые, кремовые, как сливки, и ягодно-красные, словно пунш, тугие бутоны. Да в пышных шапках клумб, обложенных серым камнем, то тут, то там виднелись первые, еще не распустившиеся розы.

– Катрина помешана на цветах. Трясется над каждой клумбой, как если бы это был ее ребенок.

– Чудесное место! – Мишель восторженно озиралась по сторонам, представляя, как здесь должно быть прекрасно летом, когда все вокруг утопает в цветах, а в воздухе витает изысканный аромат роз. Маленький островок красоты посреди бескрайнего океана серости и мрака.

Мишель никак не находила в себе смелости заговорить с Галеном о своем отъезде. Понимала, что тянуть не стоит, да только хватит ли ей духу стереть своими словами улыбку с красивых губ и погасить блеск счастья в любимых глазах?

Ей следовало сказать все сейчас, пока они наедине сидят в беседке и смотрят друг на друга, не в силах отвести взглядов. Гален поймет. Не может не понять. Самое сложное выдавить из себя первое слово…

Только Мишель набралась храбрости, чтобы с самым несчастным и кротким видом озвучить свое решение, как он легко приподнял ее руку и прикоснулся к чуть дрогнувшей кисти губами. Долгим, обжигающим поцелуем. Таким же обжигающим, как взгляд серых глаз, в которых отражались всполохи желания. Волна из чувств, среди которых преобладали восторг и предвкушение неизведанного, обрушилась на Мишель, и ее уверенность смыло, словно зыбкий песчаный замок.

Сердце в груди стучало все быстрее. У Мишель перехватило дыхание, когда один поцелуй опалил запястье – она и подумать не могла, что кожа на нем такая чувствительная. И что дрожь, пробегающая по телу, может быть столь приятна.

Волю сковали незримые путы влечения, с которыми не было сил бороться. Мишель растворялась в гипнотическом взгляде охотника. Дышала через раз, считая секунды до того момента, как Гален, проложив дорожку из поцелуев по ее руке, заключит Мишель в объятия.

Сердце в груди уже не стучало, а трепетало, словно пойманная сачком бабочка.

– Гален, я хотела поговорить с вами… – прошептала за миг до поцелуя.

Понимая, что на этот раз искушение сильнее любых доводов рассудка, покорно прикрыла глаза. Это сводящее с ума чувство опьянило Мишель не хуже самого крепкого вина.

А вот внезапное появление управляющего, наоборот, отрезвило. Подействовало на затуманенный разум девушки, как ушат ледяной воды. Заслышав тяжелые шаги – под ногами мужчины хрустела каменная крошка, – а потом увидев движущуюся к беседке высокую крепкую фигуру Бартела, Мишель подскочила как ошпаренная и стыдливо потупилась, чувствуя, как щеки заливает румянец.

– Прошу меня извинить, – поклонился Бартел. – Надеюсь, я не помешал.

В ответ управляющий получил убийственный взгляд и резкий, почти грубый вопрос:

– Что случилось?

– Один из рабов… – Он покосился на гостью и выразительно замолчал.

В отличие от Галена, резко подхватившегося, Мишель ничего не поняла. Кивнула только, когда он ей поклонился и, извинившись за то, что вынужден ее покинуть, стремительно двинулся за слугой к дому.

Немного посидев в беседке, приведя в порядок мысли и чувства, Мишель тоже решила вернуться в дом и поискать служанку, разговор с которой вчера прервал управляющий.

Вечно появляется в самый неподходящий момент!

Рабыня обнаружилась в бельевой: раскладывала по полкам стопки накрахмаленного до хруста постельного белья. При виде Мишель пугливо вздрогнула и отвернулась, сделав вид, что расправляет на сложенной квадратом простыне невидимые глазу складки.

– Мы не договорили вчера.

– Не гневайтесь на меня, госпожа, – замямлила женщина. – Просто, увидев вас одну, без сопровождающих, я очень испугалась. Все же вы мне не чужая. Что скажут люди, когда узнают, что вы гостите у Донеганов? Мисс, лучше уезжайте. Скорее уезжайте.

Как соль на рану.

Мишель вспыхнула:

– Обойдусь без твоих советов!

– Пожалуйста. – В голосе рабыни слышалась мольба.

Разумом Мишель понимала, что женщина права, но как же ей не нравилось, когда кто-то тыкал ее носом в ее же ошибки! Тем более какая-то там служанка.

– Сама разберусь, – буркнула строптивица и поспешила прочь.

За обедом Гален отсутствовал, а потому очередное общение с будущими родственницами превратилось для Мишель в самую изощренную пытку. Катрина и Аэлин умели колоть словами, а Мишель была слишком поглощена своими переживаниями, чтобы обороняться.

Сославшись на головную боль, она покинула столовую, не дождавшись десерта. Надеялась, что послеобеденный сон вернет силы и присутствие духа, но уснуть не получилось. Мишель вертелась в постели, неспособная найти облегчение даже в коротком забытье.

Чувствуя, что задыхается в этой комнате, в этом доме, поднялась и, стараясь не шуметь (Катрина и Аэлин наверняка спали), отправилась вниз. Оказаться в беседке, окруженной зеленью клумб, – это было единственное, чего она сейчас желала.

В холле, пол которого был расчерчен, словно шахматная доска, черными и белыми квадратами, Мишель остановилась. Дверь, что находилась справа, вела в огромную гостиную, в которой, если вынести мебель, можно было устраивать балы и приглашать на них всех соседей. Слева располагалась библиотека, в которую Мишель еще не успела заглянуть.

Створки были приоткрыты, и из библиотеки доносились громкие голоса. Гален и Катрина то ли ругались, то ли спорили, а когда Мишель поняла, кто явился яблоком раздора, на цыпочках подкралась к двери, понимая, что просто не сможет сейчас уйти дышать свежим воздухом.

– Ты должен избавиться от нее!

– Я сказал – нет!

Гален чуть ли не рычал, Катрина уже почти визжала:

– Сумасшедший! Ты должен жениться на Флоранс! Должен! Я не хочу умирать! Неужели ты пожертвуешь мной и Аэлин ради сиюминутной слабости?!

Мишель задержала дыхание, а в следующее мгновение почувствовала, как земля уходит из-под ног и сердце, не выдержав острой, испепеляющей боли, останавливается.

Короткая, едва различимая усмешка и фраза, приговором прозвучавшая для нее:

– Конечно нет. Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно. Ты же знаешь меня, сестренка. Семья превыше всего.

 

Глава 10

Мишель стояла, забыв, как дышать, и не могла заставить себя сдвинуться с места. В голове противно шумело, мысли путались. А сердце, замерев на какую-то долю секунды, вдруг снова пустилось вскачь.

Когда она услышала гневное:

– Отец прибьет тебя!

Дробь каблуков, заглушаемая ворсом ковра: отчитав брата, мисс Донеган спешила покинуть библиотеку. Мишель и сама не поняла, как сумела сбросить оцепенение. А следом и туфельки, чтобы производить как можно меньше шума. Птицей взлетев по лестнице, добежала до конца коридора и, только оказавшись в гостевой комнате, дала волю слезам. Глаза затянула туманная пелена, и в голове клубилось нечто подобное. Мишель чувствовала, как вокруг нее и в ней сгущается тьма, поглощая то яркое, пламенное чувство, которым она жила последние месяцы.

Всего несколько минут назад она была счастлива. И пусть это счастье омрачалось тревогой за собственную репутацию, то, что Мишель испытывала сейчас, ни в какое сравнение не шло с прежними переживаниями. Ей казалось, что в груди у нее поселился маленький злобный человечек с крошечным, но оттого не менее острым копьем, которым он снова и снова колол ей сердце, и эта боль сводила с ума.

Хотелось кричать, но даже будучи в состоянии, близком к истерике, Мишель понимала, что не может себе этого позволить. Не здесь и не сейчас. Потом, когда окажется дома, вволю наревется на груди у матери, согреется в ее теплых, нежных руках. А сейчас единственное, что она могла себе позволить, – это броситься на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно рыдать.

Спустя час или, может, два, когда слез больше не осталось, Мишель заставила себя подняться. Мозг, пытаясь справиться с горьким разочарованием, хоть как-то притушить боль, подсовывал назойливую мысль: может, Гален солгал Катрине? Солгал, лишь бы отделаться от этой липучки.

И тут же на смену столь обнадеживающему предположению, проливавшему бальзам на истерзанную душу, приходило другое. Болезненное, но, увы, более правдоподобное: приворот разжег в нем похоть и страсть, а любви в сердце Галена Донегана отродясь не было.

Мишель гнала от себя эту мысль как могла, потому что пока была не в силах ее принять, но и обманываться больше не собиралась. В силу юного возраста она часто шла на поводу у эмоций, действовала сгоряча. Однако в минуты опасности взбалмошная девчонка внутри нее пугливо пряталась, уступая место другой Мишель, решительной и собранной. Чувства вытеснял холодный рассудок.

Ведь это же она в прошлом месяце на охоте распугала стаю волков, обступивших их со всех сторон. Флоранс от ужаса чуть повод из рук не выпустила и не свалилась с лошади, так и норовившей подняться на дыбы. Если бы не Мишель, предупредительно пальнувшая из пистолета в землю в паре дюймов от самого крупного хищника, кто знает, быть может, у старшей сестры и не было бы помолвки.

– Если любит, отпустит. А нет… Если то, что сказал Катрине, – правда… Тогда мне нужно срочно отсюда выбираться!

Мишель решительно поднялась, кое-как привела себя в порядок: умылась и причесалась. После чего, пожелав себе удачи, отправилась на поиски Донегана.

Наследник Блэкстоуна обнаружился там же, где Мишель видела, а вернее, слышала его в последний раз. «Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно». Страшные слова. Будто каленым железом обожгли сознание, навсегда отпечатались в ее душе.

Гален стоял к ней вполоборота с книгой в руках. Сюртук был перекинут через спинку кресла, что темнело возле камина. С подлокотника небрежно свисал галстук. В натопленной комнате было жарко, и молодой человек позволил себе некоторую вольность: расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал рукава. Хоть и не должен был делать этого, ведь в доме находилась незамужняя гостья.

Но, как уже Мишель успела заметить, Донегану было плевать на многие правила.

Мрачный, задумчивый и такой опасно притягательный – слишком сильное влияние он оказывал на нее. При виде Галена Мишель смущалась, терялась, тянулась к нему, неосознанно стремясь оказаться с ним рядом. Вновь ощутить жар его прикосновений, услышать глубокий, дурманящий голос.

Кто бы мог подумать, что в иные моменты этот голос может быть таким колючим и холодным.

Мишель зажмурилась, призывая на помощь всю силу воли. Сжав кулаки, так, что побелели костяшки и ногти больно вонзились в ладони – неприятное, но необходимое сейчас чувство помогало не пьянеть от любви в присутствии Донегана, – она шагнула в комнату.

В полумраке черты лица Галена казались более мягкими, и улыбка, коснувшаяся тонких губ, получилась искренней, выражала любовь и нежность. За которыми таилось что-то еще… Какая-то скрытая жажда, темная и опасная, которую Мишель в нем прежде не замечала. А может, не хотела замечать. Вдруг пришло осознание, что она смотрит не в лицо человека, которого даже после столь болезненного прозрения по-прежнему горячо любила, а любуется искусной маской. И лишь глаза в ее прорезях было не спрятать. Они выдавали истинные чувства охотника и его желания.

– Вы плакали? – Маска нежности сменилась выражением заботы и беспокойства.

Для Мишель этот разговор был хуже пытки. Желая с ним поскорей покончить, она выпалила:

– Меня греет мысль, что вы решились на похищение, потому что влюблены в меня. Но я переживаю за свое доброе имя, которое может быть опорочено. Я не хочу, но, боюсь, буду вынуждена уехать. Завтра утром.

Мишель не представляла, как выдержит в этом доме еще одну ночь, но понимала, что в столь поздний час на вокзал ее никто не отпустит.

Взгляд Донегана потемнел. Или, быть может, все дело в пламени, которое то шипело и ярилось в камине, то почти терялось среди почерневших поленьев, и тогда полумрак в библиотеке становился гуще.

Громкий хлопок – это сомкнулись половинки книги, после чего она была отправлена на стол. Разделявшие их несколько шагов Гален преодолел мягко и бесшумно. Неимоверных усилий стоило Мишель остаться на месте, не вздрогнуть под его взглядом и не сгореть от мимолетного прикосновения горячих пальцев, скользнувших по щеке.

Старые ходики лениво тикали на стене, и этот звук был единственным, что нарушал тишину библиотеки. Тик-так, тик-так – отсчитывали они секунды и напряженные удары сердца в груди девушки.

Мишель ждала ответа.

Еще одно касание жестких пальцев, взгляд глаза в глаза, затягивающий, как в омут. И вот наконец висок обжигает дыхание и слышится хриплый шепот:

– Я не могу тебя отпустить.

Мишель шумно сглотнула. По телу одна за другой пробегали волны озноба. Гордо вскинув голову, она снова посмотрела в глаза человека, которого в мыслях назвала «предателем», и теперь боролась с искушением отвесить мерзавцу пощечину. Конечно, леди так не поступают. С джентльменами.

Но джентльменов, как оказалось, в этой комнате не было.

Она постаралась, чтобы голос прозвучал твердо и холодно:

– Я не спрашиваю вашего разрешения, сэр, а просто ставлю в известность. Заставив меня приехать в Блэкстоун, вы навлекли на меня тень позора. И я…

– Я не могу. Тебя. Отпустить, – отчеканил Донеган. Обжигающие пальцы впились ей в подбородок, заставив еще больше запрокинуть голову. И вот Мишель снова в плену опасно потемневших глаз, взгляд которых, казалось, проникал в самую душу и, притупляя страх, оплетал ее тело путами безволия. – Не сейчас. Вы останетесь здесь, мисс Беланже. До приезда моего отца. Может, чуть дольше. Вам все ясно?

В голове противно зашумело. А ладонь уже просто-таки зудела – так сильно хотелось ударить негодяя. Зажмуриться, отвернуться, лишь бы перестал ее касаться. Рвануться прочь, убежать, сбросить с себя оковы губительных чар.

Мишель чувствовала себя марионеткой в его руках и ничего не могла с этим поделать. Пыталась бороться с подавляющей силой, но только еще больше слабела. И физически, и эмоционально.

В конце концов короткое противоборство закончилось для Мишель поражением. Опустошенная, она прикрыла глаза и позволила Галену себя обнять. Не отшатнулась, когда он прижался к ее виску губами, после чего, как куклу, усадил в кресло.

– Ты сопротивляешься…

Она больше не видела его лица. Окружающая обстановка – наслаивающиеся друг на друга пятна света. И острый запах гнили, от которого еще больше кружится голова.

Так пахнут демоны или убийцы.

Мишель и сама не поняла, откуда взялось это сравнение. Оно затерялось среди других мыслей, потонуло в вязком болоте, в которое стараниями Галена превратилось ее сознание.

– Забавно. Флоранс я могу внушить что угодно. А тебе… Упрямая девочка. – Гален, лаская, дотронулся до ее щеки подушечками пальцев и сказал вкрадчиво: – Но так даже интереснее. Тем слаще будет победа…

Он еще что-то шептал, перемежая бессвязные фразы с поцелуями, которые не хуже пламени обжигали ей лицо, шею, плечи, но не доставляли ни радости, ни удовольствия.

От прикосновений рук, крепко сжимавших ее за талию, жадно мявших ей бедра, Мишель хотелось вопить. Но вместо криков с губ срывались лишь слабые стоны, еще больше распалявшие охотника.

Она уже готова была умолять его остановиться, когда под сводами библиотеки раздалось оглушительное:

– Это же омерзительно!

Мишель и подумать не могла, что когда-нибудь так обрадуется появлению Катрины.

– Со своими шлюхами, будь добр, уединяйся в спальне! А здесь библиотека!

В какой-то момент Мишель почувствовала, что пальцы Донегана больше не блуждают по ее телу, стремясь коснуться ее везде, где только можно, и он не кусает ей губы, сминая их в бесстыдном поцелуе.

– Пожалуй, я немного увлекся, – без тени сожаления, скорее с насмешкой, отозвался Гален и распорядился: – Побудь пока здесь, Катрина. И как только наша гостья придет в себя, отведи ее в комнату. Будет лучше, если сегодня Мишель поужинает одна.

Раздался шелест юбок, а следом гнетущую тишину нарушил негодующий возглас мисс Донеган:

– Она под внушением? Демоны, Гален! Да что с тобой происходит?! Ты не то одержим ею, не то совсем умом тронулся!

– Дорогая, хватит кусаться и брызгать ядом. Я и так за последние пару дней уже достаточно им насладился. – Приблизившись к зеркалу, слабо поблескивавшему над камином, Гален повязал черный галстук, оправил рубашку, улыбнулся своему отражению и любовно пригладил волосы. Стянув со спинки кресла сюртук, весело добавил, обращаясь к исходящей бессильной злостью сестре: – Я сегодня ужинаю у Беланже. Уделяя внимание одной сестре, не стоит забывать о другой.

Катрина что-то неразборчиво проворчала, но образумить брата было ей не по силам. Мужчины в их семье отличались необузданным темпераментом. Сумасшедшие, отчаянные.

Дикие.

Хищники, которые, казалось, появлялись на свет только лишь для того, чтобы потакать своим прихотям и утолять свои низменные желания. А женщинам… Женщинам в их семье оставалось нести на хрупких плечах бремя проклятия.

И пусть ни она, ни Аэлин не были убийцами, порой Катрина ловила себя на мысли, что за глоток свободы с радостью отняла бы чью-то жизнь, как это были вынуждены делать ее отец с братьями. За возможность хотя бы одним глазком увидеть окружающий мир.

Но ее миром был Блэкстоун.

И она ненавидела этот мир.

Мишель открыла глаза. За окном шумели деревья. Старый дуб, раскинувший узловатые ветви перед окнами гостевой комнаты, не переставая царапал ставни, и в его густой темной зелени раздавалось монотонное уханье филина.

Первые мгновения, пока разум еще не покинуло вязкое марево сна, Мишель бездумно разглядывала лепные узоры, пузырившиеся на гладкой поверхности потолка. Но постепенно образы недавнего прошлого стали заполнять сознание. Она резко села на постели, едва не закричав от опалившего сердце гнева.

Хотя гневом это полыхавшее в груди чувство едва ли можно было назвать. Скорее ей овладело дикое, безудержное исступление. Подвластная ему, Мишель резко подскочила и бросилась к двери.

Совсем не удивилась, обнаружив ту запертой. Только еще больше разозлилась. Принялась толкать створку, остервенело дергать за ручку, даже в сердцах ударила по деревянной преграде ногой. Приходилось признать: двери в Блэкстоуне были сделаны на совесть. Мишель заскрежетала зубами, чувствуя, что еще немного, и взорвется от переполнявших ее эмоций. Ярость, обида, злость искали выход и, не находя, кружили ей голову, сводили с ума.

У Мишель возникло непреодолимое желание что-нибудь расколотить. Фаянсовый кувшин, например, что стоял на туалетном столике. Или вон ту вазу на каминной полке, в которой желтели срезанные утром полевые цветы.

Лишь чудом справилась с искушением, строго наказав самой себе:

– Даже не думай! Разбудив этого мерзавца, сделаешь только хуже.

Распахнув ставни, Мишель окунулась в синюю, полную запахов и звуков ночь. Разочарованно поджала губы – вариант с прыжком приходилось отмести сразу. Она, конечно, мечтает исчезнуть из этого проклятого места. Но только сбежать домой, а не отправиться в лучший мир.

Растущая луна, еще не полная, но уже имевшая округлые очертания, светила высоко в небе в мутном дымчатом ореоле. Серебрила кроны деревьев, зелеными арками смыкавшимися над подъездной аллеей.

Мишель принялась теребить прядь волос, сосредоточенно размышляя. Перелезть через ворота ей труда не составит. А вот спуститься по дереву, уповая на свою гибкость и удачу, было рискованно. Еще рискованнее бежать через лес, через болота в Лафлер. Настоящее безумство! От одной только мысли оказаться глубокой ночью в глухой чаще на нее волна за волной накатывала паника. Но еще большим безумием было бы оставаться здесь и сидеть сложа руки. Превратиться в игрушку, в рабыню для Донегана. Ведь как раз эту позорную участь он для нее и уготовил.

Почувствовав, как снова внутри все вскипает от гнева, Мишель тряхнула головой. Нет, она не будет играть по его гнусным правилам! Сегодня же распрощается с Блэкстоуном! А потом сделает все возможное и невозможное, чтобы расторгнуть помолвку негодяя и ее сестры.

Если раньше Мишель мечтала об этом ради себя, то теперь у нее появился куда более веский повод, нежели собственная влюбленность.

«Нечего делать Флоранс замужем за Донеганом! – решила она. – Да еще и в этом жутком, мрачном поместье».

Найдет себе жениха получше.

И она, Мишель, тоже найдет. Потом. Когда сбежит отсюда и успокоится. И боль, дурацкая, не желавшая никак стихать боль перестанет точить ей сердце.

– И почему я не обратила внимания на слова Мари Лафо? – ворчала она, подвязывая длинную пышную юбку, чтобы не мешала спускаться по дереву. – Ведь действительно же животное… Уф! Так бы и повыдергивала ему клыки. И руки бы поотрывала, чтобы больше не смел до меня дотрагиваться!

Нашарив в темноте туфли, обулась.

В детстве Мишель была бойкой, непоседливой девочкой. Предпочитала игре с куклами общество мальчишек-рабов. Они научили ее и бегу с препятствиями, когда вместе удирали с соседской фермы, где обчищали фруктовые деревья, и лазанью по тем самым деревьям, и много чему еще.

И сейчас Мишель мысленно благодарила друзей детства за то, что в свое время помогли ей преодолеть боязнь высоты. Произнеся короткую молитву Всевышнему, она оглянулась на комнату, в которой испытала самые счастливые и самые ужасные мгновения в своей жизни. Пожелав больше никогда сюда не возвращаться, перекинула через подоконник одну ногу, за ней другую.

Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, сколько же ярдов отделяют ее от земли, начала осторожно спускаться по старому дубу, мечтая о том, что уже к утру окажется дома.

Выдернет из вольта иголку и будет вспоминать о днях, проведенных в Блэкстоуне, как о страшном сне.

Умирая от страха, покрываясь от напряжения испариной, Мишель переступала с ветки на ветку. Внизу темнели кусты чубушника, в жаркое время года облачавшиеся в белоснежное убранство из крошечных, сладко пахнущих цветов.

Интересно, если сорвется, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или ее бесславно вернут в треклятую комнату уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес.

И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось.

– Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за все! – словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже.

Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, как любовь, огненным цветком распускавшееся у нее в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее.

Ненависть.

– Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! – Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка.

Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полет оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу.

– Ай! – Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у нее в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь.

В окнах библиотеки, располагавшейся прямо под ее временным пристанищем, не мелькало ни единого лучика света. Даже пламя в камине уже успело погаснуть. Значит, никто из Донеганов не стал засиживаться допоздна: с книгой, если бы это были Аэлин или Катрина, либо же с бокальчиком кукурузного виски, который так чтили здешние джентльмены.

Позволив себе короткую передышку, чтобы дать успокоиться сердцу, Мишель со всех ног бросилась по центральной аллее – этому зеленому туннелю, в котором мечтала затеряться, раствориться. Исчезнуть.

Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жег обнаженные плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днем, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы все еще оставались прохладными.

Она убеждала себя не делать этого и все равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на темную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нем, ныне и прежде, долгие десятилетия.

Его хозяев. Его рабов.

Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места.

– Но только не я! – шепотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх.

Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони – потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами все пускалось в безумную круговерть.

Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное – пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт.

Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств.

Она благополучно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нем как вкопанной. Вдали темной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт.

Мишель попала в ловушку ужаса, еще более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от нее свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении.

Понимала, что ее заметили – об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, – и тем не менее не могла остановиться, надеялась еще хотя бы несколько секунд побыть свободной.

Но ее лишили и этого. Спрыгнув с еще не успевшей притормозить коляски, Гален схватил беглянку в охапку. Злые слезы бессилия брызнули из карих глаз.

– Пусти! Пусти! Пусти же меня-а-а!!! – Мишель царапалась, как разъяренная кошка, дергала ногами, тщетно пытаясь вырваться. Рыдала, захлебываясь криком, изворачивалась, мечтая побольнее укусить обидчика.

Тщетно. Хватка у Донегана была железной.

«И в груди вместо сердца тоже, наверное, уже порядком проржавевшая железяка!» – уходя за грань реальности, мысленно простонала Мишель.

Сознание и кожу у виска, прежде чем веки, отяжелев, сомкнулись, обжег яростный шепот:

– Я же сказал: ты моя! Не отпущу. Ни сейчас и никогда!

 

Глава 1

Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновение. И тогда сердце, глупое, забьется чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения.

Она не пленница. Мишель Беланже – беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.

А главное, она свободна и никому не принадлежит!

Но это была неправда.

Она беспокойно завертелась, чувствуя, как тело покрывается испариной, а одежда словно бы тает. Исчезает одеяло, белесым маревом стекая на пол. Обнажая ее перед настырным, без стыда и совести наблюдателем.

Гален раздевал ее взглядом.

Мишель подскочила на постели, глотнула ртом воздух, которого вдруг стало мало. Кислорода катастрофически не хватало. И утренней прохлады, что сумела бы потушить пламя румянца на щеках.

От пристального жадного внимания Донегана становилось жарко. Невыносимо душно. Но вместо того чтобы скинуть одеяло, она натянула его до самого подбородка.

– Что ты здесь делаешь? – Голос прозвучал болезненно-хрипло, и в первое мгновение Мишель даже не поняла, что это она что-то произнесла.

– Ты совсем другая во сне. Такая трогательно беззащитная. Не всякой девушке удается сочетать в себе невинность с порочной соблазнительностью.

Несмотря на то что солнце было высоко в небе и щедро освещало комнату, превратившуюся для Мишель в ненавистную клетку, вокруг Галена, казалось, сгущалась тьма.

Тьма таилась и в его взгляде, полном неудовлетворенного желания.

Неудовлетворенного пока. Мишель вздрогнула и с силой, на какую только была способна, вцепилась в одеяло.

– Ты теперь все время будешь здесь торчать и пялиться на меня?! – Если два дня назад, проснувшись и увидев Галена, она почувствовала дурманяще-сладкий вкус радости – от осознания, что он рядом, то теперь на губах горчило от страха.

Гален расслабленно откинулся на спинку стула.

– Разве мог я отказать себе в удовольствии провести с тобой какое-то время? Хоть, признаюсь, удовольствие это несколько сомнительное. Я бы даже сказал, изощренное. Смотреть и не иметь возможности прикоснуться. К твоей коже. Твоим губам.

Донеган потянулся, сцепив за головой пальцы. Плавно поднялся на ноги, словно хищник перед атакой, и Мишель вся внутренне напряглась.

– Нет, возможность у меня, конечно, есть. Но мне бы все же не хотелось принуждать тебя силой.

– А сейчас ты чем занимаешься? – прошипела пленница, мечтая стать кошкой и расцарапать ухмыляющуюся, самодовольную физиономию наследника Блэкстоуна. – Насильно удерживаешь меня в этом доме!

Мишель подалась вперед, представляя, как будут смотреться следы ее ногтей на холеном лице Донегана. От резкого неосторожного движения одеяло сползло до пояса, и к своему стыду она обнаружила, что на ней лишь тонкая полупрозрачная сорочка из кальвийского шелка. Мишель судорожно прижала руки к груди, съежившись под опасно полыхнувшим взглядом, и поспешила снова прикрыться.

– Тебя переодевал не я. – Гален с сожалением посмотрел на пленницу, глубокомысленно добавив после секундной паузы: – Хотя, возможно, следующей ночью…

Мишель в страхе сглотнула горечь, теперь комом осевшую в горле.

– Только посмей меня тронуть!

– И что тогда? – едва различимо усмехнулся Донеган.

В чертах лица, некогда казавшихся Мишель такими красивыми и благородными, теперь отчетливо проступала вся его порочность.

– Я… я тогда… – Мишель задохнулась от негодования и осознания собственного бессилия. Притихла, исподлобья глядя на своего мучителя.

В два шага преодолев короткое, разделявшее их расстояние, Гален оказался рядом. Мишель вскрикнула, вжалась в спинку кровати, когда он к ней наклонился. Медленно, будто издеваясь, провел по щеке костяшками пальцев, оставляя на коже пусть и невидимый, но явственно ощутимый след прикосновения-ожога.

– Мишель, я не враг тебе. – Дыхание скользнуло по губам, которые она предусмотрительно сжала. На случай, если Галену снова взбредет на ум ее поцеловать. – Я забочусь о тебе и твоем благополучии. Поверь, меньше всего мне хочется сделать тебе больно. Наоборот, я мечтаю доставить тебе удовольствие. Такое, какое ты никогда не испытывала и которого жаждет твое юное, совершенное тело. Теперь принадлежащее мне.

От бесстыдного шепота, от близости губ, о прикосновениях которых она прежде так долго грезила, а теперь готова была искусать их до крови, если Донегану хватит наглости полезть к ней с поцелуями, кружилась голова, и что-то внутри вспыхивало раз за разом, словно в животе и груди было полно сухих щепок.

А в голове – опилок. Раз хватило ума или скорее безрассудства довериться чарам Мари Лафо.

И вот теперь она пожинала плоды своего безумства.

– Ты же хочешь быть со мной. Быть моей. Просто боишься себе в этом признаться. Обманываешься. – Он коснулся губ пленницы большим пальцем, заставляя их разомкнуться.

Мишель дернула головой, пытаясь избавиться от очередной навязанной ласки.

– Стать твоей на пару недель? Временным развлечением до того, как женишься на моей сестре? – От ярости шумело в голове. – Я не рабыня, Гален! Не кукла, с которой можно играться, когда припечет. Это не я, а ты себя обманываешь!

Пытка близостью закончилась так же внезапно, как и началась. Донеган выпрямился, жестом пригласил «гостью» за стол, проговорив совершенно спокойным, ничего не выражающим голосом:

– Думаю, мисс Беланже, ваши родители будут рады получить от вас весточку. – Не слышалось больше в нем плохо сдерживаемой страсти и нетерпения. – Из Доргрина. От вас требуется лишь написать письмо. А об отправке я позабочусь сам.

– А если не напишу? – Мишель вскинула голову и застыла, примороженная к перине ледяным взглядом.

– Милая, я не привык слышать «нет» в ответ. А ты в последнее время слишком много и слишком часто мне отказываешь. Не хотелось бы, чтобы это вошло у тебя в привычку. – Гален отодвинул стул. Деревянные ножки проскрипели по полу, больно резанув слух девушки. – Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к силе. Мне не нравится, когда ты превращаешься в безвольную марионетку.

Кутаясь в одеяло, Мишель поднялась. С опаской поглядывая на своего тюремщика, сделала несколько несмелых шагов и замерла посреди спальни, не в силах к нему приблизиться.

– Мишель… – Тьма в глазах расползалась, перекрывая серую радужку.

– Я не буду им лгать.

Не успела отшатнуться – Донеган оказался рядом. Схватил, с силой сжав неприятно занывшее запястье, рывком подтащил к столу. Надавил на плечи, заставляя опуститься на стул, и прошипел на ухо:

– Пиши.

– Гален, пожалуйста. Ты не понимаешь! Ты… – Мишель запнулась. Хотела признаться в постыдной тайне, рассказать о сговоре с нью-фэйтонской колдуньей, о том, что похоть и страсть в нем разожгли чары.

Но с губ не сорвалось ни звука. Она не смогла выдавить из себя даже слова правды. Как будто говорить мешали стежки зачарованных ниток, перекрестья которых темнели на побелевших губах.

– Пиши. – Донеган вложил в ее дрожащую руку перо, предварительно обмакнув заостренный кончик в чернила.

Мишель вывела первое слово – приветствие родителям. Не хотела, но голова противно гудела, словно заржавевший колокол в церковной башне. Как вчера в библиотеке, когда на несколько ужасных мгновений она действительно стала марионеткой, пластилиновой куклой в руках Галена и ничего не могла с этим поделать.

Письмо, адресованное чете Беланже, было написано ее рукой, но ни одна из отпечатавшихся на бумаге фраз не принадлежала ей.

«Как же так! – в панике думала Мишель, ставя широкий росчерк под посланием, полным ложных заверений в том, что все у нее расчудесно, тетя с дядей обрадовались ее приезду и теперь с удовольствием пестуют свою любимую племянницу. Пальцы дрогнули, последнюю букву имени скрыла чернильная клякса, траурным цветком распустившаяся на бумаге. – Я что же, никому и никогда не смогу рассказать о Мари Лафо? О том, что ведьма заколдовала Галена, а страдаю я? Подстраховалась гадина!»

Мишель готова была проклинать подлую колдунью. Посылать на ее голову самые страшные кары. Вслух, крича во все горло. Чтобы все узнали о том, что сотворила с ней ненавистная чародейка!

Однако сколько ни пыталась, не сумела выдавить из себя даже ее имя. Даже намек на то, что в Лафлере в жестяной коробке в спальне под половицей хранится вольт, пронзенный заколдованной иголкой.

– Хорошая девочка. – Гален небрежно потрепал пленницу по щеке. Дождавшись, когда высохнут чернила, забрал листок, спрятав его в нагрудном кармане жилета. – Будешь завтракать с нами? Или продолжишь сидеть тут и дуться?

Первым порывом Мишель было выплюнуть в лицо садиста одно из тех самых проклятий, что не получилось адресовать Мари Лафо.

В последний момент сумела сдержаться и выцедила:

– Я с ума сойду, если все время буду торчать в этой комнате. Пришли служанок.

– Будет сделано, моя королева, – отвесил шутовской поклон Гален.

Извинился зачем-то, сказав, что с утра будет занят, и не преминул добавить, что после обеда непременно удостоит ее вниманием, развлечет конной прогулкой. А после они могут вместе почитать в розарии Катрины какую-нибудь книгу.

– Продолжим играть в гостью и радушного хозяина? – хмыкнула Беланже, но ее полные горечи слова поглотил стук захлопываемой двери.

Забравшись на стул с ногами, Мишель обхватила руками колени, умостила на них подбородок, собираясь пожалеть себя немного и, возможно, всплакнуть до прихода служанок.

Но тут же разозлилась на себя за эту непозволительную слабость. Вскочила и принялась мерить комнату шагами, с каждой секундой все больше распаляясь.

– Как же я тебя ненавижу, Донеган! Уф, как же ненавижу! Эту твою власть над моим разумом! И часто ты такое со мной проделывал? А с Флоранс?!

Она остановилась, до боли закусив губу. Там, в библиотеке, Гален обмолвился, что старшая Беланже легко поддается внушению. Она же, Мишель, старалась сопротивляться. Хоть и получалось у нее это неважно.

– Мне нужна земля Лафлера. Очень-очень нужна моя сила! Возможно, с ней я бы смогла ему противиться! Не была бы такой беззащитной. Интересно, мерзавец выбросил оберег или все же где-то припрятал?

В сердце забрезжил слабый луч надежды. Может, еще не все потеряно. Может, с магией у нее получится сбежать из этого страшного места. Противостоять Галену.

Только бы разыскать заветный мешочек.

Да и с Катриной не помешало бы найти общий язык. Мисс Донеган ведь против ее присутствия здесь. Вдруг удастся уговорить помочь с побегом.

Главное, как-то остаться с этой злюкой наедине.

И больше никогда, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не позволять себе отчаиваться!

С таким воинственным настроем Мишель принялась собираться. Служанки помогли ей выкупаться и облачиться в чернильного цвета платье – самое скучное из взятых в дорогу нарядов. Единственным его украшением были буфы на пышных рукавах и светлое, накрахмаленное кружево воротничка. Такое платье больше подошло бы какой-нибудь невзрачного вида гувернантке, нежели очаровательной юной аристократке. Пышущей здоровьем красавице.

Вот только сейчас Мишель совсем не хотелось очаровывать и пленять. Она даже порадовалась болезненной бледности, которую так отчетливо демонстрировало ее лицо.

«Краше в гроб кладут», – удовлетворенно оглядывая себя в зеркале, подумала она и велела собрать волосы в тугой пучок. Чтобы волосинка к волосинке и без всяких нарядных, обсыпанных жемчугом сеток. Серо и уныло.

Пусть прическа отражает ее настроение.

– Господин велел оставить их распущенными, – несмело подала голос служанка, проводя щеткой по копне «гостьи». Богатой, густой, золотом отливавшей в лучах весеннего солнца.

– Господин может катиться к демонам со своими указами. – Мишель нетерпеливо поерзала на сиденье.

Вместе с желанием бороться и в самый короткий срок обрести свободу проснулся и здоровый аппетит. Со вчерашнего дня у нее во рту и маковой росинки не было, а потому сейчас мисс Беланже мечтала о плотном завтраке. Теперь ей нет нужды придерживаться глупых правил и как птичка клевать с тарелки крошки. Наоборот, неплохо бы выставить себя в самом дурном свете. Пусть Гален ужаснется ее манерам.

Тем более что для побега ей понадобятся силы как моральные, так и физические. А значит, и много вкусной сытной пищи.

Рабыни не спешили выполнять распоряжение.

– Ну же, живее! – нетерпеливо прикрикнула Мишель на застывших, словно вырезанные из мориона статуэтки, служанок. – Или ждете, пока я тут поседею?

– Нас накажут, – робко заикнулась вторая девушка.

– Вот еще глупости. За что же вас наказывать? Разве что за медлительность.

– За ослушание.

Мишель почувствовала, как дрогнула рука рабыни, что бережно расчесывала ей волосы.

– За послушание мне – не накажут, – убежденно возразила пленница и покровительственным тоном добавила: – А если вдруг начнет отчитывать, обещаю, я вмешаюсь.

– Не так накажут, – обронила, снова опуская взгляд, служанка.

В глазах другой стояли слезы. Или, может, Мишель почудилось… Потому что девушка, беря пример с первой невольницы, тоже потупилась.

– Какие вы все здесь чудны́е. – Мишель забрала у горничной щетку, махнула аксессуаром из слоновой кости на дверь. – Ладно, идите. Я сама закончу.

– Но…

– Сказала же, идите!

Служанки, поколебавшись, все же ушли, а юная мятежница наспех собрала волосы в высокий хвост и закрутила его абы как, сколов шпильками. Осмотрев результаты своих стараний, пришла к выводу, что кривой пучок даже лучше аккуратно прилизанного.

– Велел оставить распущенными… – ворчала она, спускаясь в столовую. Как могла храбрилась, но пальцы, сжимавшие перила, все равно предательски подрагивали. – А больше ему ничего не надо? Что бы такое сделать, чтобы до него, наконец, дошло, что я не кукла? Не кук-ла!

На пороге столовой Мишель остановилась, чувствуя, что не может сделать дальше ни шагу. Не может приблизиться к столу, накрытому тончайшей полотняной скатертью. Даже ради любимых гречишных оладий, политых густым сладким соусом. Таких аппетитных на вид и так вкусно пахнущих.

Ведь за столом этим, расслабленно откинувшись на спинку стула, сидел Гален.

– Ну что же вы, мисс Беланже, проходите. Не стесняйтесь, – широким жестом не то пригласил ее, не то приказал подойти.

«Будет глупо, если сейчас развернусь и убегу. Глупо и малодушно», – убеждала себя Мишель, делая несмелые шажки к отведенному ей месту возле Аэлин.

Кузина Галена на нее не смотрела, отдав предпочтение содержимому своей тарелки. Катрина тоже сидела угрюмая и делала вид, что в жизни ее не интересует ничего, кроме разрезанной пополам сдобной булочки, которую она усердно намазывала маслом.

Опустившись на краешек сиденья, прямая и напряженная, Мишель разложила на коленях салфетку. Долго разглаживала невидимые глазу складки похолодевшими пальцами, чувствуя на себе пронизывающий взгляд наследника Блэкстоуна.

Вздрогнула, услышав вкрадчивый, но оттого не менее опасный голос:

– Мишель, что с твоими волосами? – Отложив столовые приборы, Донеган поднялся.

 

Глава 2

Демон – так Мишель мысленно прозвала Галена – приближался. Делая шаг за шагом, сокращал разделявшее их расстояние. Двигался бесшумно, мягко, будто подкрадывался. Немалых усилий стоило ей остаться на месте. Не дернуться в попытке сбежать и даже не шелохнуться, когда Донеган оказался рядом. Встав у нее за спиной, едва касаясь, провел по изгибу шеи подушечками пальцев, словно скульптор, с трепетом оглядывающий творение своих рук.

Мишель стиснула зубы, силясь сдержать крик. Нежеланная ласка сменилась внезапной болью. Широкая ладонь камнем легла на плечо, пальцы жестко сомкнулись на нежной коже, обжигая даже через ткань платья.

Наклонившись к пленнице, Гален прошептал ей на ухо:

– Я ведь говорил, что не люблю непослушание. Будут последствия. – Дыхание хлеще пламени опалило висок. Мишель замутило от предупреждения, прозвучавшего следом: – Наказание.

– Гален, – попробовала осадить брата Катрина, но была вынуждена умолкнуть под сверкнувшим яростью диким взглядом.

Мишель почувствовала себя мышкой, глупым полевым зверьком, замершим перед раскрытой пастью удава.

Наверное, все это – ее страх, ее мучения – доставляло ему удовольствие. Какое-то ненормальное, скрытое от понимания юной Беланже наслаждение.

Снова мелькнула мысль убежать, скрыться, а вместе с ней и несбыточная мечта превратиться в ту самую норушку и проскользнуть в щель между половицами.

Жаль, в ней не течет кровь лугару, способных обращаться в волков. Тогда бы она вместо оладий, на которые теперь и смотреть не хотелось, закусила Донеганом. Разорвала бы его в клочья!

Но вместо этого, не имея возможности воплотить в жизнь свое желание, Мишель с силой сжала кулаки и как можно более холодно сказала:

– И как ты меня накажешь?

Запах одеколона, прежде едва уловимый, теперь казался чересчур резким. То ли потому, что Донеган находился к ней слишком близко. То ли потому, что все в нем вдруг стало ей противно.

– Не тебя. – Дыхание скользнуло по щеке вместе с усмешкой. – Их.

Гален, в отсутствие отца являвшийся полноправным хозяином поместья, хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге:

– Выведи во двор Шену и Анвиру.

– С ума сошел?! – Мишель подскочила как подхлестнутая. – За что их наказывать?!

– За то, что не выполнили приказ.

– Не они занимались моей прической. Я сама!

– Предпочитаешь, чтобы вместо рабынь выпороли тебя? – Яд в голосе и насмешка во взгляде.

Окружающий мир исчез, растворившись в зловонном тумане, от которого рассудок мутился еще больше. Теперь Мишель видела перед собой только опасно сузившиеся глаза, прожигавшие насквозь. Цвета стали, выплавленной в острый клинок, который медленно, один за другим, разрывал ее натянутые до предела нервы.

– Хочешь, чтобы при черни с тебя содрали одежду? Всю, даже нижнюю сорочку, и исхлестали твою белую кожу? Сначала сзади. – Обойдя свою добычу по кругу, Донеган провел ладонью по прямой, как стрела, спине, задержав руку на спрятанном под пышными юбками девичьем бедре. Зашептал пленнице на ухо, чтобы его слова расслышала только она: – А потом спереди. Только представь, как плеть, разрезая воздух, будет касаться твоих нежных розовых сосков?

Тихие шаги, и вот он снова перед ней. В серой мгле хищных глаз полыхнуло пламя из последних сил сдерживаемого безумного желания. Гален даже зажмурился, рисуя в уме только что озвученную им картину.

А услышав восклицание:

– Конечно же он тебя не выпорет! Этого еще не хватало! Перестань дрожать, – резко обернулся к сестре.

– Еще одно слово, Катрина, и твоя клетка сузится до размеров твоей комнаты.

– Но отец… – привстала было девушка и тут же, словно тело вдруг стало ей непослушно, безвольно опустилась обратно на сиденье.

– Отца здесь нет! – глухо прорычал Гален и повернулся к уже не помнящей себя от страха «гостье». – Ну так что, Мишель? Будешь до последнего стоять за рабынь?

Мишель в панике искала слова, способные вразумить безумца, но не находила. Как и смелости принять удар на себя. Это ведь она желала поступить назло Галену, ей и расплачиваться за свое упрямство. Но… смелость исчезла вместе с даром речи.

– Нет? – Лицо наследника исказилось усмешкой. – Так я и думал… Ну, тогда пойдем. От наглядных уроков толку больше, чем от скучной теории.

Мишель даже пискнуть не успела, как ее рука оказалась в плену горячих пальцев. Дернулась, мечтая вырваться из цепкого захвата, но Гален лишь сильнее сжал узкую ладошку и потащил ее по коридору. Толкнув плечом дверь, через просторную прачечную, в которой в огромных котлах кипятилась одежда слуг, домашних и занятых на полевых работах, повел пленницу дальше. У Мишель глаза заслезились от удушливого пара, от него на коже оседала влага и в носу зудело от едкого запаха мыла.

Катрина и Аэлин не последовали за братом, предпочтя публичному наказанию трапезу в тишине и спокойствии.

Внутренний двор встречал хозяина поместья тревожным гулом голосов. Возле выбеленных известкой стен ютились грубо сколоченные скамьи. Обычно здесь отдыхала в перерывах между работой домашняя прислуга. Днем, если появлялась свободная минута, они рассаживались на скамьях, радуясь наступлению теплых погожих деньков и жмурясь от яркого южного солнца. Вечерами, наоборот, наслаждались прохладой, подставляя лица прикосновениям шального весеннего ветра. Сейчас на лавках не было свободного места. Слугам было велено явиться во внутренний двор, как любил повторять управляющий Бартел, для назидания и напоминания. Напоминания о том, что наказать могут каждого за любую провинность в любой момент.

Молчаливые понурые рабы сидели, прижимаясь плечами друг к другу, и их потухшие взгляды были обращены на высившиеся в центре двора деревянные столбы.

Мишель до боли закусила губу, силясь подавить готовый прорваться наружу крик. Ее несчастных камеристок уже успели вывести и привязать к этим жутким столбам, стянув задранные над головами запястья веревками. Обе девушки были низкорослыми и едва доставали до земли, неуклюже переминаясь на кончиках пальцев. Шена и Анвира негромко стонали, и в этих стонах Мишель слышались мольбы о пощаде. Невнятные звуки, что соскальзывали с искусанных губ, разрывали ее сердце на части.

У них в Лафлере один такой столб тоже имелся с проржавевшими браслетами, которыми провинившимся фиксировали руки. Вот только столб этот уже давно превратился в коновязь, а о его изначальном предназначении все благополучно забыли.

Хозяева Лафлера были добры к слугам, и те отвечали им взаимностью. Флоранс, быть может, была бы рада время от времени использовать столб по назначению, но отец не позволял ей распускать руки. Ворчание же Мишель, ее пустые угрозы в адрес не всегда прилежных рабов и вовсе не воспринимали всерьез. Все знали, что пусть у средней Беланже буйный нрав и голова горячая, но сердце доброе. Мишель первой посылала за доктором, мистером О’Доннеллом, в Нью-Фэйтон, если кто-нибудь из слуг заболевал или получал увечья. А иной раз и сама могла помчаться в город как угорелая, потому что, как часто говорила, не доверяла «этим ленивым улиткам, которые до ночи будут непонятно где шляться».

– Гален, не делай этого, – прошептала Мишель, отводя взгляд от места наказания, и добавила, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние: – Прошу…

Оказалось, что молить о чем-то садиста непросто. Язык не слушался, губы не желали шевелиться, и все внутри Мишель противилось этому проявлению покорности.

И тем не менее, собрав в кулак всю силу воли и придушив на время гордость, она выдавила из себя:

– Пожалуйста, не наказывай их. Они же ни в чем не виноваты.

– Еще не поздно занять их место. – Холодная улыбка Донегана дала понять, что он остался равнодушным к ее мольбам.

Роль палача досталась управляющему. Его Мишель уже успела возненавидеть почти так же сильно, как Галена, которого еще совсем недавно истово любила. Она ненавидела омерзительную ухмылку Бартела, просвечивавшую сквозь смоляные усы, которые он франтовски закручивал кверху. Ненавидела звучание его низкого надтреснутого голоса, охрипшего от табака. Проклинала за пренебрежение, что начинало сквозить во взгляде всякий раз, когда он на нее смотрел. Как будто дочь Вальбера Беланже была не свободной аристократкой, а купленной на торгах рабыней. Бессловесной куклой, доставленной в Блэкстоун для забавы испорченного мальчишки.

Впрочем – Мишель горько усмехнулась, – она действительно превратилась в бесправное, беззащитное существо. И благодарить за это следовало саму себя и мерзавку Мари Лафо!

А еще Донегана. Приворот приворотом, но никакие чары не способны за столь короткий срок превратить обходительного, всегда такого улыбчивого молодого человека, эталон хороших манер и пример для подражания многим джентльменам, в чудовище. Значит, чудовищем он был и раньше.

Просто она, Мишель, об этом не знала.

– Начинай! – бесстрастно скомандовал Гален, обращаясь к управляющему.

Ответив на приказ хозяина кривой ухмылкой, исказившей его и без того отнюдь не привлекательное лицо, мужчина безжалостно сдернул с рабынь льняные сорочки. Сначала с одной, обнажая перед притихшими «зрителями» темную, покрытую испариной кожу. Пышную, напряженно вздымающуюся грудь и округлый крепкий живот. Задержав на дрожащей девушке взгляд, Бартел шагнул ко второй служанке и то же самое проделал с ее одеждой. Светлые лоскуты, в которые превратилось нательное белье, опали на широкие бедра несчастных.

Шена зажмурилась, Анвира заплакала, в ужасе глядя на управляющего. Широко распахнув глаза, следила она за тем, как Бартел смачивает сыромятную плеть в соленой воде, плещущейся в глубокой лохани у его припыленных сапог. Как стряхивает плеть, заставляя ту извиваться черной гадюкой, а потом не спеша обходит своих жертв по кругу, размышляя, с кого начинать и куда наносить первый удар.

– Надеюсь, радость моя, этот урок пойдет тебе на пользу, – совсем близко, задевая дыханием мочку уха, послышался шепот Чудовища.

Это было еще одно прозвище, которым Мишель за минувшее утро удостоила в сердцах, и не раз, своего тюремщика.

– Вижу, ты делаешь все для того, чтобы я еще больше тебя возненавидела, – огрызнулась она. Помешкав, бросила с вызовом: – Хочешь, чтобы проклинала тебя каждую минуту во сне и наяву?!

Гален безразлично пожал плечами.

– Чтобы сделать тебя своей, любовь мне ни к чему. Наоборот, в ненависти ты для меня особенно желанна. Непокорность, милая, тебе к лицу. – Чуть наклонившись, коснулся губами кончиков дрогнувших пальцев. Мишель отшатнулась от жениха сестры и поспешила скрестить на груди руки, отгораживаясь от него. – Ты становишься похожей на маленькую дикую кошечку, и, уж поверь, со временем я сумею превратить тебя в ласкового и покорного котенка. А пока что ты мне нравишься такой, какая есть.

Небрежный взмах руки, и Мишель почудилось, будто воздух зазвенел, разлетаясь осколками, от истошного пронзительного крика рабыни. Багровая полоса отпечаталась на темной блестящей коже, влажной от пота, крови и соленой воды.

– Прекрати! Сейчас же прекрати! – закричала Беланже не своим голосом. Дрожащими пальцами принялась вытягивать из тугого пучка, стянутого на затылке, шпильки, бросая их в потоптанную множеством ног траву и позволяя каштановой копне свободно лечь на плечи. – Доволен? Я сделала так, как ты хотел. Считай, что урок усвоен!

Усмехнувшись, Гален покачал головой.

– Видеть тебя с распущенными волосами мне хотелось раньше. А сейчас меня больше забавляет и привлекает это душещипательное зрелище. Продолжай! – холодно велел управляющему.

За приказом хозяина Блэкстоуна последовало громкое, отчаянное восклицание:

– Даже не вздумай!

Мишель больше не способна была видеть страдания девушек. Но и малодушно убежать, спрятаться за толстыми стенами дома, лишь бы не слышать полных боли и страха криков, тоже была не в силах. Да и не отпустил бы ее Донеган, заставил бы смотреть до конца.

Казалось, рыдания Шены и слабые стоны Анвиры вырывались из глубин ее естества. Будто плакали не рабыни, поплатившиеся за горячность и гордыню пленницы.

Плакала ее душа.

Бартел не обратил внимания на приказ девушки, которую воспринимал не более чем временное развлечение для наследника, и плеть, просвистев в воздухе, обожгла, точно ядовитый укус змеи, спину второй рабыни.

Кровь ударила в виски. Мишель вдруг подумалось, что, окажись она на месте служанок, так бы сейчас не переживала. Багровая вуаль злости опустилась на глаза. До боли закусив губу, чтобы не начать кричать вместе с рабынями, она потянулась к шнуровке платья и стала быстро, насколько позволяли непослушные пальцы, ее ослаблять.

Слуги зашептались, округлившимися от удивления глазами глядя на гостью хозяина.

– Ты что это делаешь? – нахмурился Донеган, покосившись на Мишель и увидев, как та быстро избавляется от одежды.

– Раздеваюсь. Разве не видно? – Она с силой дернула за рукава платья.

Ткань жалобно затрещала, нехотя поддаваясь, сползая с тонкого хрупкого стана. Плечи и грудь девушки, едва прикрытая легкой полупрозрачной сорочкой, обнажились, вызвав среди слуг еще более жаркие обсуждения происходящего.

– Ты ведь предлагал занять их место? Так вот, я согласна! – Заметив, как по лицу Донегана промелькнула тень недовольства и раздражения, Мишель с еще большим жаром продолжила: – А твои рабы и твой управляющий будут на меня пялиться. Все, все! На меня… голую.

Тяжелая ткань платья упала к ногам пленницы чернильной кляксой, через которую Мишель переступила, высоко подняв голову, и, сохраняя видимость бесстрашия, в одних панталонах, нижней сорочке и корсете приблизилась к Галену.

– То, чем ты так жаждешь обладать, сейчас увидят все. Каждый твой раб. Вся твоя чернь. Может, прикажешь кому-нибудь из них помочь мне раздеться? Разрешишь им трогать меня своими грубыми руками, лапать мозолистыми пальцами. Даруешь своему верному псу надо мной власть, позволяя ему меня истязать. Что скажешь, Гален?

Плеть, зажатая в кулаке управляющего, поникла. Беря пример с остальных, Бартел заинтересованно смотрел на девушку, ожидая дальнейшего развития событий.

Донеган схватил бунтарку за локоть и яростно зашипел ей на ухо:

– Ты что это вытворяешь? Совсем умом тронулась?!

– Умом из нас двоих тронулся ты! Из-за… – Окончание фразы застряло в горле.

Мишель едва ногами не затопала от досады. Впрочем, о коварстве Мари Лафо думала она недолго. Гален снова, полностью и без остатка, завладел ее мыслями. Куда сильнее флюидов гнева, что посылала Мишель ненавистной чародейке, были те, что исходили сейчас от ее тюремщика.

Хищно сверкнув глазами, он еще сильнее стиснул на нежном локотке свои пальцы и потащил Мишель к входу в дом, цедя сквозь зубы:

– Сумасшедшая девчонка…

– Не пойду! – изо всех сил упиралась пленница. – Сначала вели их освободить!

– Я не торгуюсь со своей собственностью, – на миг остановившись, недобро сощурился наследник Блэкстоуна. – Не в том ты положении, милая, чтобы ставить мне условия.

Мишель вспыхнула. Собственностью? Никогда! Никогда она не свыкнется с этой ужасающей, постыдной мыслью! Свободной от крепкого захвата рукой Беланже попыталась залепить негодяю пощечину. Гален перехватил занесенную в воздухе ладонь и крепко, будто вплавляя в себя, прижал ее к своему сердцу. Черному-пречерному в представлении Мишель, насквозь прогнившему.

– Играешь с огнем, котенок, – хриплый, опаляющий кожу и мысли шепот. – Может, я и кажусь тебе дьяволом, но дьявольским терпением высшие силы меня не наградили. Продолжай в том же духе и уже этой ночью окажешься в моей постели.

От яркого, порочно-откровенного видения, мелькнувшего перед глазами, щеки у Мишель заалели. В груди сумасшедше застучало сердце, разгоняя по телу кровь.

И тем не менее, подстегиваемая адреналином, точно той самой плетью, Мишель ринулась в наступление:

– Я буду кричать, вопить, рыдать и в голос тебя проклинать! До последнего своего вздоха! – Чувствуя, как растворяется в серых, словно грозовое небо, глазах, сглотнула шумно. Пламя ярости, полыхавшее в сердце, гасло, подчиняясь магии Чудовища. Мишель с силой тряхнула головой, пытаясь прогнать хмарь, заполнившую сознание, и, беря пример с Донегана, прошипела: – И прекрати подавлять меня своими гнусными чарами! Слышишь?! Не то я… я…

Пленница судорожно размышляла, гадая, что бы такое сказать, чтобы выйти из этой схватки победительницей. И служанок спасти: ни на одной, ни на другой от страха уже лица не было. А скоро и на телах не будет живого места, если Гален сейчас ее уведет и рабыни останутся на растерзание второму демону – мерзкому Бартелу.

Глубоко вздохнув, Мишель прикрыла глаза и тихо, но твердо произнесла:

– Прикажи их освободить, иначе, клянусь, я заморю себя голодом. И тебе ничего не останется, кроме как довольствоваться моим жалким привидением.

Несколько мучительных секунд тишины, на протяжении которых Мишель слышала, как под ее ладонью исступленно бьется сердце зверя.

И слова, что сорвались с губ Донегана, больше походили на глухой звериный рык:

– Отвяжи их. А ты, – тьма в глазах затопила светлую радужку, – пойдешь со мной.

Рывок, и он потащил Мишель, будто тряпичную куклу, за собой. Еле перебирая ногами, она следовала за одержимым ею, чувствуя себя полностью опустошенной. Будто только что пережила не несколько пусть и ужасающих, но коротких минут, а полжизни провела на поле боя.

Сквозь туман, наползающий на глаза, различила служебные помещения, мимо которых они проходили. Потом – широкую лестницу, по которой, кажется, поднималась не она, а только лишь ее оболочка. Истерзанная же потрясениями душа предпочла покинуть эту клетку – столь желанное для Галена тело.

Шаг, за ним другой, сделанный из последних сил. Скрип двери, противно ударивший по ноющим от боли вискам. Ласковые объятия одеяла и спасительная тишина, наступившая после того, как хлопнула дверь и в коридоре стихли шаги.

 

Глава 3

Он ушел, оставив ее одну. Сбежал. Не от девчонки, один вид которой сводил с ума. От себя. От темных желаний, что она в нем пробуждала. Мог бы, уже давно мог бы взять ее силой, приглушив сопротивление чарами. Но это была бы слишком легкая победа. Не упоительно-сладкая, которой он привык добиваться.

Лишь жалкая ее иллюзия. С горьким, не менее жалким привкусом поражения.

Гален остановился посреди коридора, борясь с самим собой и с острым, почти болезненным желанием повернуть обратно. Оказаться с ней рядом. В глазах темнело от ярости. Ярости к самому себе, к строптивой девчонке – сумасбродной красавице, отчаянно не желавшей ему покоряться. Ко всему белому свету и к тьме, что властвовала в его сознании.

Он и раньше засматривался на среднюю дочь Вальбера Беланже. Пока исполнял роль заботливого жениха, беспросветно влюбленного в эту дылду, ее старшую сестру. Злился, когда Мишель кокетничала с другими мужчинами. Соблазнительно улыбаясь, строила им глазки. Она была ему интересна, он хотел ее, и тем не менее Гален Донеган привык и умел держать собственные чувства в узде.

Раньше.

А теперь вдруг стал одержим. Одержим этой маленькой девочкой.

Пальцы сами собой сжались в кулаки, кровь в висках стучала набатом. Сиюминутное затмение перед глазами, и вот уже трещины змеями расползаются по стене от багрового потека, отпечатавшегося на узоре обоев.

Гален Донеган не чувствовал боли. Собственной. В такие дни, как этот, ему нужна была чужая боль. Его переполняла сила, магия. Жажда. Людских страданий, слепого отчаяния. Нравилось вбирать в себя страх и множить его, распаляясь от этого приторно-сладкого, дурманящего чувства.

В такие дни, как сегодня, стирались любые грани. И, наверное, будет лучше пока что держаться от Мишель подальше. Он и так рядом с ней становится сумасшедшим. Еще и безумие, что одолевало его раз в месяц, незаметно подкрадывалось, намереваясь наброситься на наследника Блэкстоуна хищным зверем.

Превратить его в такого же зверя.

Нет, лучше пока не приближаться к Беланже. Иначе он может просто не заметить, когда девчонка из желанной любовницы превратится в еще более желанную добычу.

Его очередную жертву.

– Кстати, о добыче. – Донеган извлек из нагрудного кармана жилета, расчерченного светлой клеткой, платок и стер с разбитых костяшек сочащуюся из ссадин кровь. Запихнув платок обратно, быстро сбежал по лестнице и позвал управляющего. – Нашли идиота?

– Ищем, сэр, – выступив из полумрака коридора в пронизанный полуденным солнцем холл, напряженно ответил Бартел.

Кашлянув, виновато опустил голову, не в силах выдержать пристальный взгляд хозяйского отпрыска. Бартел чувствовал, что Донеган на пределе, и опасался, как бы тому не пришло в голову отыграться на своем слуге за капризы этой соплячки Беланже, за побег раба Джерра или еще за бог знает какой досадный случай.

Любая неурядица могла вывести Галена из себя.

– Плохо ищете, – мрачно бросил наследник Блэкстоуна и направился в библиотеку, слыша за спиной осторожные шаги домоправителя. – Не найдешь к завтрашнему вечеру, возьми Шену или Анвиру. Которая из них бегает быстрее? – Смахнув оставленную кем-то из домочадцев на кресле книгу, Гален устроился в нем, положив ноги на узкий красного дерева столик, на который только что переместился старенький, потрепанный сборник стихов.

– Для охоты лучше подойдет мужчина, – возразил управляющий, тут же торопливо пояснив: – Они выносливее. И верят, что смогут скрыться. Женщины слабее. Быстро сдаются, отчаиваются. Какой с ними азарт?

– Девчонок следует наказать, – рассеянно пробормотал Донеган, на самом деле думая совсем о другой девчонке с медово-карими глазами и молочной, такой мягкой и нежной кожей.

Ведь собирался же вести себя с Беланже осторожней! А вместо этого напугал ее еще больше. Неужели действительно готова была позволить себя выпороть? Нашла, кого защищать! Рабынь!

Немыслимо.

Гален прикрыл глаза, преследуемый сладострастным видением связанной, беспомощной Мишель. Полностью обнаженной. И рядом он с хлыстом. Грубая сыромятная кожа соприкасается с такой чувствительной плотью, и комната постепенно наполняется всхлипами, стонами.

Он тряхнул головой, прогоняя следующее за ним по пятам наваждение, и постарался сосредоточиться на мыслях о беглом рабе. Это был не первый случай, когда какой-нибудь отчаянный смельчак пытался сбежать. Обычно незадачливых беглецов обнаруживали в течение нескольких часов. В лесу, на болотах. Иногда, к досаде хозяев Блэкстоуна, уже мертвыми. Увы, в окрестностях поместья, помимо Донеганов, водилось немало других хищников.

То, что раб, если тому каким-то чудом все-таки удастся сбежать, будет болтать – за это Гален не волновался. Королева уже давно позаботилась о том, чтобы каждому невольнику, переступающему порог Блэкстоуна, магия запечатывала рот. Ни один из слуг никогда и никому не раскроет их тайны.

Впрочем – Гален усмехнулся, – не было еще такого беглеца, которого не удалось бы выследить и нагнать.

– Если я вам сейчас не нужен, сэр, я бы тоже отправился на поиски Джерра, – отвлек его от размышлений голос управляющего.

– Я с тобой! – Гален стремительно поднялся, понимая, что ему нужно куда-нибудь уехать. Оказаться от Мишель как можно дальше, чтобы лишний раз себя не искушать.

Лучше найти и вразумить непокорного раба. Главное, как-то обуздать себя и не убить на месте.

А приберечь это удовольствие для ночной охоты.

Мишель казалось, она только на минуту прикрыла глаза. Не потому, что хотела спать, – сил больше не было видеть комнату, в которой ей был ненавистен каждый дюйм. Начиная от лоскутного узорчатого ковра, ярким цветком распустившегося на темном полу, и заканчивая мебелью, резной, добротной, чьи угловатые очертания скрадывала сероватая дымка сумерек.

Казалось, она лишь на минуту прикрыла глаза… А проснувшись, поняла, что проспала добрую половину дня. Осоловело оглядев спальню, девушка резво подхватилась и со всех ног бросилась к маленькому круглому столику, ютившемуся у окна. На нем под серебряной крышкой-колоколом пряталось блюдо. Мишель чуть в ладоши от радости не захлопала, обнаружив пусть и остывшую, но тем не менее умопомрачительно вкусно пахнущую индейку, приготовленную с луком. Гарниром шел щедро политый маслом ямс и поджаренные до золотистой корочки гренки.

Не теряя времени, она плюхнулась в кресло и, схватив с тарелки румяное крылышко птицы, с жадностью вонзила в него зубы.

Прикрыв глаза, пробормотала, проглотив первый кусок, даже не жуя:

– Всевышний, как же это вкусно. Не думала, что можно так радоваться какой-то там индейке.

И нескольких минут не прошло, как тарелка опустела. Промокнув губы салфеткой, Мишель позволила себе несколько мгновений блаженства. Пока мыслями снова не вернулась к Галену и, помрачнев, нервно поднялась.

– Запер меня?

Осторожно, на цыпочках, словно опасаясь, что снаружи мог кто-то прятаться, коварно ее поджидая, пересекла комнату. Дрогнувшими пальцами коснулась витой ручки двери. К удивлению и радости пленницы, та легко поддалась, и коридор, наполненный вечерним полумраком, оказался пуст.

– Конечно, нет смысла меня запирать, – горько усмехнулась Мишель. – Я ведь все равно не смогу сбежать. Но зато…

Она так и не познакомилась как следует с логовом Донеганов и, если кто из этой жуткой семейки с ней столкнется, скажет, что просто решила осмотреться. Им ведь совсем необязательно знать, что она ищет то, что по праву принадлежит ей. Свой бесценный оберег!

Всякий раз, прибегая к магии, которой была напитана земля Лафлера, Мишель открывала все новые и новые грани даруемых этой землей возможностей. Как знать, быть может, с помощью своего талисмана она сумеет противостоять чарам Галена, и, находясь рядом с ним, ее разум будет оставаться светлым и чистым.

Какая-никакая защита и поддержка.

Наспех одевшись и кое-как справившись со шнуровкой платья, Мишель вышла в коридор.

– Где же ты мог его спрятать? – шептала чуть слышно, при этом не забывая усердно проклинать своего тюремщика. – Главное, чтобы не развеял, мерзавец, по ветру.

Мишель то замирала, напряженно прислушиваясь к малейшему скрипу, то продолжала идти вперед, осторожно ступая по мягкой ковровой дорожке, приглушавшей несмелые девичьи шаги. Темно-синей, в сумерках казавшейся почти черной, с тусклой рыжей окантовкой. Тяжелые резные рамы, обрамлявшие старинные полотна на стенах, в вечерней мгле тоже померкли. И тяжеловесные бронзовые светильники, будто позаимствованные из фантастического замка с призраками, не озаряло пламя свечей.

– Где бы я на месте Донегана могла его спрятать… – напряженно размышляла пленница.

В библиотеке? Мишель уже успела заметить, что и Гален, и Катрина любили проводить время в царстве пыли и старинных томов.

– Сунул за книги? Возможно. Или запер в столе в отцовском кабинете, раз мистер Донеган сейчас в отъезде? – Она решительно тряхнула головой. – Нет, скорее всего, у себя в спальне куда-нибудь положил. Осталось только выяснить, которая из этих дверей ведет в твою комнату, Гален.

Наверное, удача все же вспомнила о ней: Мишель без труда отыскала спальню наследника. На каминной полке рядом с мерно тикающими часами красовался портрет Флоранс, выполненный на тонкой овальной пластине из слоновой кости. Подаренный негодяю за несколько дней до помолвки.

По телу пробежала ледяная дрожь, стоило Мишель представить, как сестра выходит замуж за это чудовище, на людях не расстававшегося с маской прекрасного принца, и перебирается жить в Блэкстоун. А с ней и трусиха Серафи, которая здесь и дня не выдержит.

– Как же, поженитесь вы. Только через мой труп! – воинственно проговорила Мишель. Аккуратно притворив за собой дверь, принялась обыскивать комнату.

Изучила и каминную полку, и книжный стеллаж. На фоне потрепанных корешков голубел миниатюрный глобус, рядом пристроился явно старинный хьюмидор. В нем, кроме сигар, ничего интересного обнаружить не удалось. Чуть поодаль стояло кресло, с высокой спинки которого живописно свисал… хлыст. Вроде того, что сегодня использовал Бартел для издевательств над ни в чем не повинными рабынями.

Мишель отпрянула, шумно сглотнув, и поспешила переместиться в другой конец комнаты, дабы погрузиться в недра платяного шкафа. Но, увы, и в нем оберега не оказалось.

Отчаявшись, зачем-то приподняла матрас и разбросала аккуратно взбитые в изголовье кровати подушки.

Вернуть им первозданный вид пленница не успела. Вздрогнула, услышав:

– Ищешь способ отсюда выбраться?

И почувствовала, что каменеет.

Появление кузины Галена застало Мишель врасплох. Аэлин бесшумно проскользнула в спальню и замерла у двери, намеренно оставив ту приоткрытой, чтобы «гостья» еще больше занервничала. Скрестив на груди руки, девушка с улыбкой вглядывалась в побелевшее от испуга лицо будущей родственницы.

Как всегда, красиво одетая, в светлом платье, отделанном бесчисленными воланами и дорогим дальвинским кружевом. Только непонятно, для кого наряжалась и прихорашивалась, ведь в Блэкстоуне некому было оценить ни щедро нарумяненное смазливое личико в обрамлении пушистых смоляных локонов, ни глубокий вырез, под которым при каждом движении Аэлин волнующе колыхалась оборка из кружев, ни туго затянутую в корсет тонкую талию, казавшуюся еще более тонкой за счет пышного кринолина.

– Вот так так! – с наигранной укоризной покачала головой Аэлин. – С каких это пор благовоспитанные мисс считают приемлемым рыться в чужих вещах?

– С тех пор, как их стали похищать, – не сдержавшись, огрызнулась Мишель. С трудом укротив эмоции, сказала, отведя взгляд в сторону: – Я просто… осматривалась.

Понимала, насколько глупо прозвучало оправдание, но ничего более толкового придумать в тот момент не смогла.

– В спальне моего кузена осматривалась? – хмыкнула мисс Кунис и зашагала по комнате, шурша юбками, рассеянно осматривая ее нехитрую обстановку. – Примеряешься к своему новому… хм, месту службы? Так не терпится оказаться в постели Галена, что сама к нему пришла? А утром, я слышала, не постеснялась перед ним раздеться. Перед ним и слугами. Надеюсь, сестрица твоя не такая распутная и будет держать себя в руках.

Гнев и обида отозвались в сердце Мишель тупой ноющей болью. Никому и в голову не могло прийти посчитать ее девицей легкого поведения и уж тем более назвать таковой вслух. Она до белых костяшек сжала кулаки, порываясь высказать все, что думает об этой невоспитанной деревенщине. С трудом сумела проглотить слова, уже готовые сорваться с губ.

Не для того она рискнула и пришла сюда, чтобы позволять этой пигалице себя задирать. Аэлин ведь была не рада появлению в Блэкстоуне незваной гостьи. Вот пусть и поможет ей отсюда исчезнуть.

Проглотив насмешку, звучавшую в голосе девушки, Мишель проговорила как можно спокойнее:

– Помоги мне сбежать. Ты же против моего присутствия здесь. И Катрина меня едва переносит.

Молчание, наступившее после этих произнесенных с затаенной надеждой слов, показалось Мишель вечностью.

– Разве я похожа на сумасшедшую? – усмехнулась, дернув уголком губ, Аэлин. Отчего лицо ее, формой напоминавшее сердечко, искривилось в гримасе пренебрежения, развеявшей, будто иллюзию, ее экзотическую красоту. – Ты сбежишь, и свадьба с Флоранс расстроится. Да и к тому же Гален будет в бешенстве. А кузен в гневе страшнее всех демонов и духов, что когда-то населяли эти земли.

Мишель понимала: ситуация патовая. Глупо убеждать эту нахалку в том, что если она сбежит, то будет молчать. Аэлин не выглядела глупой и, даже если бы таковой была, все равно не поверила бы в подобную чушь.

– Не хочешь помогать, так хотя бы не мешай! – запальчиво воскликнула Мишель. – Очень скоро родители узнают о моем исчезновении, и меня начнут искать! Будет лучше, лучше для вас, если я найдусь сама. Чем меня здесь обнаружит полиция.

– Не обнаружит, – покачала головой Аэлин, безразлично передернув плечами. – Да и скоро – понятие растяжимое.

Не спеша обошла кресло, по спинке которого змеей спускался кожаный жгут. Тонкими, изящными пальчиками, один из которых, безымянный, украшало простенькое серебряное колечко, прошлась по деревянному кнутовищу.

– Нам тут на днях привезли нового жеребца. Дикого, необъезженного. Гален любит укрощать таких строптивцев. И строптивиц, – добавила после секундной паузы. – Тебя тоже укротит. Если не лаской, – крепко сжала в кулаке рукоять, закончив пугающе-мягко, – так силой.

У Мишель появилось желание «приласкать» кузину Донегана плетью. Аэлин была выше ее почти на голову, крупнее и наверняка сильнее, но в Мишель сейчас бурлила такая злость, такое исступление, что выхватить кнут и исхлестать им нахалку ей бы не составило труда.

Вот только следующие слова Аэлин Кунис заставили ее замереть на месте, а тело под надетым впопыхах платьем покрыться ледяными мурашками.

– Да и вообще, зачем помогать тебе сбегать, если с тобой здесь куда веселее? Это же так интересно! Наблюдать, как он будет объезжать еще одну непокорную кобылу, – весело рассмеялась девушка и, к ужасу Мишель, что есть мочи крикнула: – Скорее! Га-а-ален! Скорее сюда! Я у тебя кое-что нашла!

– Замолчи! Сейчас же замолчи! – разъяренной кошкой зашипела пленница. Сбросив с себя оцепенение, рванулась к Аэлин, которой вдруг резко стало не до веселья.

Испуганно взвизгнув, она отскочила вглубь комнаты, потрясая в воздухе хлыстом, и выпалила:

– Тронь меня – и Гален тебя прибьет!

– Не раньше, чем я повыдираю тебе все волосы!

Ослепленная яростью и отчаянием, Мишель уже готова была наброситься на обидчицу, и даже кнут в руках Аэлин ее бы не остановил, когда в коридоре раздались спешные шаги.

– Что вы здесь устроили?

При виде непривычно бледной кузины и замершей напротив нее раскрасневшейся мятежницы Гален нахмурился. А обведя комнату внимательным взглядом, понятливо хмыкнул.

– Что-то потеряла, Мишель? Случайно не это ищешь? – Приблизившись к книжному стеллажу, незаметным движением извлек из разделившегося напополам глобуса так хорошо знакомый ей сафьяновый мешочек, нарядно расшитый золотой нитью.

Оберег выпал из руки Донегана и повис в воздухе. Словно загипнотизированная, Мишель следила за раскачивающимся из стороны в сторону, как маятник часов, талисманом, не в силах отвести от него взгляда и понимая, что Гален ни за что не позволит ей прикоснуться к магии Лафлера. К горстке родной земли, к которой ее влекло сейчас сильнее, чем когда-либо в жизни.

Гален болезненно морщился. От близости чуждой для него силы тело неприятно ломило, ныла каждая клетка. Ладонь же противно зудела – так хотелось отшвырнуть от себя треклятый предмет для древней магии лугару.

Мишель неосознанно дернулась к Донегану, хоть и понимала, что ей не заполучить свой оберег. Его глаза недобро сверкнули. В несколько шагов преодолев расстояние от стеллажа до камина, он обернулся к пленнице, застывшей перед ним каменным изваянием.

– Ну так вот, чтобы ты больше не мучилась, не искушала себя и не рылась в моих вещах, я сделаю вот так. – Ослабив шнурок, перехватывающий горловину бесценного для Мишель сокровища, Донеган с безразличным видом вытряхнул его содержимое в огонь.

Пламя, до сих пор робко точившее почерневшие, рассыпающиеся пеплом головешки, зашипело, жадно потянулось к дымоходу, отбрасывая на потемневшую кладку камина ярко-оранжевые блики.

– Ты – чудовище, – прошептала Мишель, раздавленная и потерянная. Сглотнув застрявший в горле горький комок, повторила чуть слышно: – Чудовище.

Слезы, обжигая, одна за другой катились по щекам. Весь день она сдерживала рыдания, душила в себе эту слабость, а теперь вдруг поняла, что сдерживаться и дальше просто нет сил.

– Радость моя, несколько слезинок меня не разжалобят. – Раздраженно поморщившись, Гален швырнул в огонь клочок сафьяновой кожи, тут же сморщившейся и почерневшей. Схватив пленницу за руку, поволок за собой. – Знаешь, как поступают с непослушными девочками? Их наказывают.

Внутри Мишель все перевернулось. Словно наяву увидела она картину: задний двор и она в самом центре, будто главная скульптура на выставке в музее ужасов. Обнаженная, позорно привязанная к столбу. Беззащитная перед безжалостным палачом, коршуном кружащим вокруг нее.

Утром Мишель готова была пожертвовать собой, лишь бы не видеть, как мучаются рабыни, пострадавшие ни за что. Но сейчас – другое дело. Она не позволит к себе прикоснуться! Не допустит, чтобы он просто так ее мучил!

– Не пойду. – Мишель запнулась, как будто вросла в пол. Отчаянно тряхнула головой, а когда Гален с силой дернул ее за руку, закричала что есть сил: – Не пойду! Никуда я с тобой не пойду! Чудовище!!! Ненавижу! Гален Донеган, как же сильно я тебя ненавижу!!!

Мишель видела саму себя, будто в кривом зеркале отражавшуюся в потемневших от ярости глазах Галена. Охваченная паникой и каким-то отчаянным безумием, вырывалась, кусалась, беспомощно дергала ногами, стараясь задеть, ударить, цапнуть побольнее мучителя.

Никогда прежде Мишель Беланже не доводилось испытывать самое пугающее из всех возможных чувств – беспомощность. И чем ближе приближались они к лестнице, тем сильнее накатывало осознание: насколько опасной оказалась ловушка, в которую она сама себя загнала.

В полумраке коридора мелькали лица. Испуганные – слуг, ошеломленное – Катрины, ухмыляющееся – Бартела, услужливо предложившего хозяину посильную помощь в усмирении строптивой… Нет, уже больше не гостьи – рабыни.

– Сам разберусь, – хлестанул по сознанию злой голос.

Мишель зарыдала, уже не сдерживаясь, когда увидела маячившую впереди лестницу. В воспаленном мозгу мелькнула мысль, что она толкнет его, толкнет со всей силы. Пусть вместе покатятся по ступеням.

«Уж лучше сломаю себе шею! Все лучше, чем такое унижение!»

Каково же было ее удивление, когда Гален, миновав лестницу, потащил ее дальше по коридору. До самого конца – к окну-розе, затканному, будто ажурным кружевом, цветной мозаикой из стекла.

Мишель даже притихла, перестав вырываться, и позволила увести себя на чердак. Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, различила грубые очертания мебели – старой, покрытой густым слоем пыли. Видавший виды линялый ковер. Широкий стол у полукружия окна, в которое пробивался свет заходящего дня, сияющим контуром очерчивая сутуло сидящую на узкой кровати фигуру.

– Выйди! – глухо прорычал наследник.

Раб-исполин, разглядеть лицо которого мешали слезы, не шелохнулся. Смотрел на них немигающим взглядом. То ли отчаянный не желал повиноваться, а может, просто не расслышал приказа.

– Я сказал вон! – в исступлении взревел Донеган, и слуга нехотя распрямился, поднимаясь.

Двинулся к выходу, тяжело ступая, заставляя скрипеть растрескавшиеся половицы, как будто они вот-вот готовы были проломиться под тяжестью его грузного тела. Мишель почудилось, словно на нее надвигается гора. Огромная и пугающая.

Как же ей надоело всего здесь бояться!

– Познакомьтесь со своей новой комнатой, миледи. – Гален пренебрежительно поклонился. Не сказал, выплюнул: – Не хотела быть моей гостьей – станешь моей рабыней!

И исчез в темном провале лестницы следом за великаном-слугой. Оставив Мишель наедине с чувством безысходного отчаяния и слезами, которые, казалось, никогда не иссякнут.

 

Глава 4

Проснулась Мишель внезапно, разбуженная ярким светом нового дня, струящимся по выгоревшим занавескам. Чихнув, поспешила подняться с постели, на которую и не помнила, когда прилегла. Всю ночь, будто сговорившись с кошмарами, на долгие часы завладевшими сознанием, ее преследовал запах щелочного мыла – резкий, отвратный, – от которого нестерпимо чесался нос. И пыль, сизым слоем укрывшая все вокруг, заставляла брезгливо морщиться и даже (хоть Мишель до сегодняшнего дня не замечала за собой такой чувствительности) провоцировала во всем теле неприятный зуд.

У них в Лафлере простыни приятно пахли лавандой. В хозяйских комнатах, всегда проветриваемых по утрам, витал изысканный аромат дорогих дальвинских духов. И на мебели невозможно было обнаружить ни единой пылинки. Аделис Беланже, помешанная на чистоте, строго следила за тем, чтобы дом самым тщательным образом убирался каждый день.

Кто бы мог подумать, что она окажется здесь. В этой затхлой, отвратительной клетке! Станет пленницей на чердаке. В явно проклятом высшими силами поместье. Будет спать на чужой постели, застланной несвежими простынями. А проснувшись, первое, что увидит, – огромный жирный паук на расчерченном перекрытиями потолке, обхаживающий трепыхающуюся в паутине полудохлую муху.

– Мерзость какая!

И секунды не прошло, как Мишель уже была на ногах. Опасливо оглядываясь, чувствовала, что желание помыться стремительно перерастает в навязчивую потребность. Но сколько ни искала кувшин с приготовленной для нее прохладной водой и таз для умываний, взгляд цеплялся только за старую рухлядь, снесенную сюда обитателями особняка.

Окружающая обстановка навевала тоску. На потолке, старательно оплетенный тенетами все тех же тружеников-пауков, на заржавленной цепи покачивался уродливый светильник, в котором доживал свой век огарок свечи. Керосиновая лампа с закопченным стеклом гордо возвышалась на приставленном к окну столе. К обшитым деревом стенам жались стеллажи, на полках которых темнели потрепанными корешками книги. Наверняка страницы в них изъели мыши. Пленница поежилась. Не то чтобы она боялась этих неизменных обитателей любого дома, просто они вызывали в ней глубокое отвращение.

В дальнем углу ютилось кресло-качалка с небрежно наброшенным поверх стареньким пледом. Наверное, чтобы прикрыть дыры, зиявшие в этом плетеном предмете унылого интерьера.

Книжные стеллажи мирно соседствовали с сундуками, испещренными проржавевшими металлическими полосками. Нашлось место и для хлама вроде ставших ненужными картинных рам, пары надколотых чашек (наверное, все, что осталось от некогда роскошного чайного сервиза) да фарфоровых кукол, коими были забиты верхние полки. В спальне ребенка или на кровати юной девушки те, что были целыми, смотрелись бы очаровательно. Наряженные в пышные, отороченные оборками платья да широкополые шляпки, красовавшиеся над кокетливо завитыми волосами.

Но здесь, на чердаке, куклы больше походили на экспонаты из музея ужасов. Мишель казалось, эти фарфоровые уродцы следят за ней, глядя на нее своими большими стеклянными глазами. Разумеется, удовольствие наблюдать за «гостьей» имели лишь те, у которых головы были на месте. У некоторых игрушек они попросту отсутствовали. Иным же недоставало рук или ног.

Имелось здесь также напольное зеркало, явно старинное, в мутной глади которого юной мисс Беланже с трудом удалось разглядеть свое отражение.

Вот уже несколько минут Мишель сверлила взглядом дверь, не решаясь к ней подойти. Да и зачем? Чтобы убедиться, что ее заперли, и испытать новый приступ отчаяния? Или же Гален снова проявил беспечность, решив, что никуда она отсюда все равно не денется…

– Надо проверить, – поколебавшись, сказала самой себе пленница, но так и не сдвинулась с места.

Снаружи раздались шаги. Мишель вся внутренне напряглась, готовясь к очередной схватке с Донеганом. А увидев вместо наследника Блэкстоуна молоденькую служанку, переступившую порог чердака, облегченно выдохнула.

Незнакомая рабыня, которую Мишель видела впервые, тихо проговорила:

– Я принесла вам завтрак, мисс. – Обойдя пленницу на почтительном расстоянии, поставила поднос на стол.

Поклонилась, собираясь быстро покинуть «комнату для гостей», когда Мишель ее окликнула:

– Здесь необходимо прибраться.

Девушка покорно кивнула и, все так же не поднимая головы, пролепетала чуть слышно:

– Я спрошу у хозяина. – После чего поспешила скрыться за дверью.

Как ни странно, оставив ту незапертой. Мишель удивленно хмыкнула, а обследовав добротную, крепко держащуюся на петлях створку, удивилась еще больше: дверь запиралась изнутри на щеколду.

Конечно, если мистер Чудовище пожелает заглянуть к ней в гости, эта железяка вряд ли его остановит. С другой стороны, с щеколдой все же спокойнее.

Позаботившись о своей безопасности, Мишель устроилась за столом. Аппетита не было, и даже любимые с детства вафли не вызывали в ней привычного гастрономического интереса. И тем не менее Мишель съела все до последней крошки, понимая, что незачем морить себя голодом. Силы ей еще пригодятся. Для войны с мерзавцем.

– Даже не надейся, Гален, что сдамся и упаду к твоим ногам, умоляя, чтобы забрал меня отсюда. Лучше на чердаке в пыли и грязи, зато подальше от тебя. Пока я не найду способ отсюда выбраться. А я его обязательно найду! Даже не сомневайся!

За этим страстным монологом ее и застала вернувшаяся на чердак служанка. Мишель услышала, как в дверь несмело постучались, и, только убедившись, что это рабыня пришла убираться, а не Гален пожаловал снова над ней издеваться, отодвинула щеколду.

К радости пленницы, служанка явилась не с пустыми руками. Принесла с собой ведро, метелку и тряпки.

– И еще обязательно постельное белье поменяй, – довольная пусть и крохотной победой над Донеганом (хоть что-то человеческое ему не чуждо) Мишель приступила к своему излюбленному занятию: принялась отдавать распоряжения. – И ковер нужно будет вытрясти. А потом почистить хорошенько. Гардины – выстирать. Можешь даже прокипятить… Я тебе мешать не буду. Посижу тут пока в кресле, почитаю что-нибудь. – Она скользнула рассеянным взглядом по книжным полкам, уже заранее морщась от мысли, что придется дотрагиваться до ветхих пыльных переплетов, и направилась к плетеному креслу, примеченному ранее.

– Господин сказал, – рабыня неловко кашлянула и, помешкав, все-таки продолжила: – что, если хотите жить в чистоте, вам придется… самой убираться.

От такого заявления Мишель оторопела и не сразу нашлась, что ответить. А когда к ней вернулся дар речи, служанки в комнате уже не было.

– Мерзавец! – воскликнула пленница, топнув для острастки ногой, хоть угрожать ей здесь было некому. Разве что только своим грозным видом Мишель надеялась распугать пауков. – Какой же ты все-таки мерзавец, Гален Донеган! Мало ты меня унижал. Теперь еще и это! Негодяй! – Она расстроенно поджала губы, по-детски хлюпнула носом и чуть слышно закончила: – Я ведь не умею убираться.

Огляделась растерянно, даже не представляя, с чего начать. Мелькнула мысль все-таки усесться в кресло и, спрятав лицо в ладонях, снова разреветься. Но это вряд ли решило бы проблему с уборкой. Сказав себе, что поплакать она вполне может и позже, в чистой, хорошо проветренной комнате, воинственно сжав кулаки, Мишель ринулась к окну.

Пусть очередная битва с Донеганом проиграна, но уж над всеми паразитами, что здесь развелись, она сегодня точно одержит победу! Другими словами, попросту их перебьет.

Окно ни в какую не желало поддаваться. Забравшись на стол, пыхтя и ругаясь, Мишель что было сил толкала грязную раму. От злости и напряжения скрежетала зубами, быстро покрываясь потом и пылью, из-за которой было не разобрать, какого все-таки цвета подоконник.

– Кажется, здесь не убирались с позапрошлого века. Или с самого возведения Блэкстоуна. – Она раздраженно дунула на прядь, назойливо падающую на глаза, и чуть не закричала от радости, когда растрескавшаяся рама поддалась.

В комнату ворвался теплый весенний ветер, ласковым касанием прошедшийся по разрумянившемуся лицу мятежницы. Мишель зажмурилась от удовольствия, жадно вдыхая свежий воздух, как будто глоток за глотком пила хмельной напиток свободы.

А открыв глаза, едва не свалилась со стола на пол. Сердце с силой ударилось о грудную клетку. Она постаралась укрыться за занавеской, чтобы, не дай Всевышний, Гален ее не заметил.

Окно чердака выходило на присыпанную гравием подъездную аллею, обрамленную разлапистыми кедрами. Мишель хорошо была видна площадка перед крыльцом и угрюмый раб, державший под уздцы двух лошадей. Первую – крупную вороную – оседлал Донеган. Резко дернув поводья, наследник Блэкстоуна устремился к воротам, чей кованый орнамент темнел на фоне буйной зелени перелеска, раскинувшегося за широкими створами. Вторая кобылка, серая в яблоках, досталась управляющему, верным псом потрусившему за своим господином.

– Чтоб вас аллигаторы на болотах сожрали, – от всей души пожелала обоим пленница.

Сдернув с окна занавески, не придумала ничего лучшего, чем утопить их в ведре, вода в котором тут же поменяла свой цвет.

Как ни странно, уборка помогла Мишель отвлечься и даже немного ее успокоила. Взобравшись на колченогий табурет, чихая и брезгливо морщась, она протирала подвешенный к потолку светильник, когда в распахнутое окно чердака долетели звуки отворяющихся ворот. А вскоре к ним прибавился и скрип колес, сопровождаемый мерным перестукиванием лошадиных копыт.

Экипаж огромной черной улиткой тащился к дому. Мишель вздрогнула, почувствовав, как ее захлестывает волнение напополам со смутным чувством предвкушения свободы, а сердце озаряет лучик надежды.

Табурет угрожающе покачнулся и опрокинулся на пол, когда Мишель, слетев с него радостной пташкой, кинулась к окну. Теперь юная бунтарка и не думала прятаться. Высунувшись наружу, жадно следила за приближением экипажа.

– Должно быть, мистер Донеган вернулся из своей поездки, – прошептала, готовая уже пуститься в пляс от счастья.

Мишель ни на мгновение не сомневалась, что уж он-то быстро прочистит Галену мозги, чтобы тому впредь неповадно было похищать молоденьких мисс. А заодно и этому гадкому Бартелу всыплет по первое число. Наверняка уволит, выдав ему самые отвратительные рекомендации. В их графстве он уже точно работу себе не сыщет.

А потом, горячо извинившись перед Мишель, мистер Донеган отправит ее к родителям.

Это Катрина и змеючка Аэлин слово брату сказать боятся. А уж Сагерт Донеган непременно найдет на сына управу, сумеет его вразумить.

В своих мечтах Мишель уже вбегала в собственную спальню и, достав спрятанную под половицей коробку, вынимала иголку из вольта.

– Скоро, очень скоро этому кошмару придет конец, – улыбаясь, как заклинание повторяла она.

Коляска остановилась у самого крыльца. Мишель пришлось старательно тянуть шею, рискуя вывалиться из окна, лишь бы разглядеть пожаловавшего к Донеганам незнакомца.

Увы, очень скоро пленнице пришлось признать: молодой человек, показавшийся из наемного экипажа, никак не мог быть Сагертом Донеганом.

Навстречу гостю уже спешили хозяйки Блэкстоуна. За те несколько дней, что провела Мишель в этом доме, ни разу ей не доводилось видеть Катрину и Аэлин в таком возбуждении. Особенно последнюю, смерчем слетевшую по ступеням крыльца и с радостным визгом повисшую на шее у молодого человека.

– Какая же она все-таки деревенщина!

Мишель почти не сомневалась, что перед ней ровесник Галена. Вот только лицо гостя разглядеть мешала светлая шляпа, оттененная черной лентой. Зато подтянутая широкоплечая фигура неизвестного джентльмена свидетельствовала не только о том, что он находится в отличной физической форме, но и что до заката жизни ему еще ой как далеко.

На госте были узкие горчичного цвета бриджи, заправленные в высокие сапоги. Из-под идеально скроенного сюртука выглядывала рубашка с модной нынче гофрированной манишкой, поверх которой был франтовски повязан широкий черный галстук.

Молодой человек обнял Аэлин. Вернее будет сказать, позволил той себя обнять. Затем, поклонившись (явно шутливо), поприветствовал улыбающуюся Катрину и велел слугам, молчаливо ожидавшим распоряжений, перенести в дом ручной саквояж, одиноко стоявший на стеганом сиденье экипажа. Да не забыть прихватить дорожный сундук, притороченный к коляске.

Будто почувствовав, что за ним наблюдают, незнакомец резко вскинул голову. Мишель не успела отпрянуть, пойманная взглядом прищуренных глаз, в которых плясали искорки веселья. А может, в них просто так причудливо отражалось солнце, превращая серебро его глаз (ей подумалось, что они у него обязательно должны быть серыми) в расплавленное золото.

Молодой щеголь приподнял за тулью шляпу, приветствуя юную красавицу, а потом послал ей не то ироничную улыбку, не то самую настоящую наглую усмешку.

Вспыхнув, пленница пожалела, что так опрометчиво сняла занавески, и, растерянная, опустилась на кровать, гадая, кто же пожаловал к Донеганам.

И какую из этого выгоду она сможет для себя извлечь.

 

Глава 5

Позабыв о том, что собиралась посвятить день генеральной уборке, Мишель не отходила от двери, намеренно оставив ту приоткрытой. Сидела на узкой ступеньке, которая от малейшего ее движения начинала противно скрипеть, и, затаив дыхание, жадно ловила каждый доносившийся с нижних этажей звук.

Морщилась, когда Аэлин принималась смеяться, заливисто и счастливо. Блэкстоуну совсем не шел этот жизнерадостный смех. Удивленно вскидывала брови, вслушиваясь в неразборчивый, неожиданно ласковый щебет Катрины. В представлении Мишель, прозвавшей старшую сестру Галена мисс Чопорная Ледышка, ласка и Катрина были несовместимы.

Пленница хмурилась, впитывая в себя приглушаемый толстыми стенами и перекрытиями голос незнакомца. Этот голос казался Мишель смутно знакомым. И тем не менее, сколько ни пыталась, так и не сумела вспомнить, где и когда могла повстречать молодого человека.

И встречалась ли с ним вообще. Может, ей просто так отчаянно хотелось верить, что в Блэкстоун по счастливой случайности нагрянул один из ее давних знакомых, о котором она забыла, но он-то, этот самый знакомый, ее конечно же должен помнить. Стоит им только увидеться, как молодой человек тут же проникнется к ней состраданием и согласится помочь.

– Да, я обязательно должна с ним встретиться, – решила для себя Мишель. – Тем более что Донеган куда-то убрался. Грех не воспользоваться такой возможностью.

Дождавшись, когда страсти внизу поутихнут и в доме воцарится привычная атмосфера вялого уныния, Мишель осторожно, стараясь не воспроизводить ни звука, стала спускаться по лестнице. Такой же скрипучей, что и рассохшиеся половицы на чердаке.

Несмотря на страх быть пойманной, она не останавливалась. Упрямство в ней снова взяло верх над всеми остальными чувствами. Мишель вознамерилась во что бы то ни стало повидаться со знакомым незнакомцем, причем сделать это как можно скорее. И если поймет, что перед ней настоящий джентльмен, а не жалкое его подобие вроде Галена, обязательно расскажет тому о своей беде.

Впрочем – она горестно вздохнула, – внешность зачастую бывает обманчива. Теперь-то она это точно знает. До недавнего времени Гален Донеган тоже успешно прикидывался джентльменом, эталоном манер и образцом для всех мужчин-соседей. А вон оно что оказалось на самом деле…

В коридоре второго этажа привычно властвовали сумрак и тишина. Иногда Мишель начинало казаться, что этот дом необитаем. Населенный только лишь призраками, являвшимися ей в обманчивой плоти.

Крадясь на цыпочках, Мишель останавливалась возле каждой двери. Прислушивалась и гадала, в которую из гостевых комнат определили франтоватого гостя, так осчастливившего своим появлением девиц Кунис и Донеган.

«Раз он меня не запер, значит, я могу ходить по дому. В крайнем случае, скажу, что хотела забрать свои вещи, которые мне так и не принесли», – храбрилась пленница, но сердце в груди все равно стучало как сумасшедшее.

Не успела Мишель так подумать, как с улицы донесся шум, показавшийся ей оглушительным, – лошадь яростно дробила копытами сухую землю. Неизвестный всадник мчался по аллее к дому.

Она замерла, парализованная страхом, а услышав, как внизу хлопнула дверь и по холлу разнесся раздраженный голос Галена, звавшего кого-то из слуг, вырвалась из пут оцепенения и пулей понеслась по коридору. Взлетела по лестнице и, только задвинув щеколду, обессиленная волнением, скользнула на пол. Мишель испуганно застыла, вжавшись в створку, моля Всевышнего, чтобы Донеган не поднялся к ней. Щеколда если его и задержит, то лишь на пару мгновений.

К огромному облегчению пленницы, ни днем, ни вечером Гален так и не появился. Только служанка забегала, чтобы принести сначала обед, а потом ужин. На вопрос Мишель, кто это осчастливил своим визитом хозяев Блэкстоуна, рабыня промямлила что-то насчет того, что ей запрещено разговаривать с «мисс гостьей».

– Да чтоб тебя, Донеган! – в сердцах воскликнула Мишель, по привычке раздраженно ударив каблуком об пол. – Ни с кем не говори, живи в грязи! Как это ты меня еще голодом не начал морить!

Справившись с очередным приступом злости, пленница продолжила уборку, и к вечеру чердак если и не превратился в уютную, идеально чистую комнату, то хотя бы приобрел более-менее жилой вид. Свесившись из окна, Мишель старательно трясла простыни, хоть и понимала, что чистыми они от этого все равно не станут. С горем пополам вытряхнула и ковер. Неумело смахнула тряпкой пыль со стола и полок, подмела и даже помыла полы. От гримасы отвращения, не сходившей с запачканного грязью личика, у Мишель ныли скулы. А от воды кожа на руках стала сухой и сморщилась, будто у старухи.

– Какая же это неблагодарная работа. – Мишель устало опустилась на стул. Склонилась к миске с остывшей овощной похлебкой. Она чувствовала себя настолько усталой, что едва сумела проглотить несколько ложек.

Аппетита не было, и политое медом печеное яблоко, ставшее ей десертом, Мишель жевала, даже не чувствуя его вкус.

К вечеру «дом с призраками» стал и вовсе походить на склеп. Тишина, захватившая Блэкстоун в свой плен, действовала на нервы. Все в нем как будто вымерли. Застыло время.

Лишь за окном ее маленького убежища что-то менялось: тревожно шумели деревья, сгущались сумерки. И небо, окрашенное багрянцем, вдоволь напитавшись алым, постепенно темнело, с каждой минутой все больше походя на черный бархат, по которому чья-то невидимая рука рассыпала бриллианты-звезды. А посредине, будто главную драгоценность, умостила похожую на тарелку из дорогого фарфора луну.

Мишель подняла голову, подставляя лицо холодному лунному свечению, и поежилась от тревожного предчувствия. Что этой ночью обязательно случится что-то страшное.

Непоправимое.

В приглушенном свете керосиновой лампы, тускло поблескивавшей на столе, окружающая обстановка казалась еще более зловещей и мрачной. Мишель подумалось, что сегодня она вряд ли уснет. Только не тогда, когда полная луна нахально заглядывает в окно чердака, беря пример с фарфоровых кукол, весь день тоже пристально следивших за новой «квартиранткой».

Говорят, в полнолуние прежние обитатели этих земель становились особенно сильными и еще более опасными. Лугару черпали силу из ночного светила и, превращаясь в волков, до самого рассвета блуждали по лесу в поисках поживы.

Словно отзываясь на ее мысли, где-то вдали, в недрах глухой чащи раздался волчий вой. Громкий, голодный, полный исступленной ярости и жажды охоты. Мишель поежилась, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Закутавшись в найденную в сундуке среди остальной ветоши шаль – сплошь изъеденную молью, – вместе с керосиновой лампой направилась к стеллажам.

Остановив свой выбор на книге, на полустертом корешке которой еще можно было разобрать название «Морской дьявол», решила, что это наверняка авантюрный роман о приключениях какого-нибудь красавца-пирата на бескрайних просторах океана. Одна из тех историй, которые она так любила, считая и себя тоже немножечко авантюристкой, и всю жизнь мечтала о приключениях. Хоть теперь понимала, что лучше бы и дальше продолжала о них просто грезить, сидя возле растопленного камина своей спальни, и, затаив дыхание, переворачивала страницу за страницей. Пусть бы маялась дома от скуки, чем проходила через испытание, что выпало на ее долю по милости гадкой колдуньи.

Чихнув от запаха пыли, ударившего в нос, Мишель вернулась за стол. Не сдержавшись, погрозила кулаком властительнице ночи, расплескавшей по округе свой ядовитый свет и по-прежнему (будто луне больше нечего было делать) пристально наблюдавшей за плененной девушкой.

Мишель надеялась, что история морехода, в каждой главе вляпывавшегося в неприятности и с лихим задором из них выпутывавшегося, поможет отвлечься и постепенно сон придет. Но нет, далекий волчий вой, пугающее дрожание теней на стенах, подозрительный шелест листвы под окном заставляли ее нервничать и с замиранием сердца вслушиваться в ночные звуки.

– Да когда же они, наконец, угомонятся! – Она резко захлопнула потрепанный томик.

Казалось, волки подобрались совсем близко. Ярятся под самыми стенами Блэкстоуна, надеясь проникнуть в дом.

Обессиленная от волнений минувшего дня Мишель устало вздохнула и привалилась к жесткой спинке кресла. Скользнула взглядом по видавшей виды столешнице, по плохо вымытому стеклу, заключенному в старую растрескавшуюся раму, и вновь обратилась к луне, гордо возвышавшейся над спящим поместьем.

Зевнув, она рассеянно подумала, что за уродливый кустарник окаймляет боковую аллею и было бы неплохо что-нибудь сделать с редкими чахлыми деревцами – не чета тем, что обрамляли центральную аллею. Оттого что луна светила так ярко, гравиевая дорога казалась покрытой тончайшим слоем перламутра. И скамейки, убегавшие к воротам, как будто выковали из волшебного олова. От лунного свечения не укрылось ничто, кроме двух высоких фигур. Не то они поглощали свет, не то он их пугливо сторонился, не желая связываться с созданиями мрака.

Мишель вскочила как ужаленная, движимая необъяснимым чувством страха. Первым порывом было убежать, но, понимая, что бежать ей здесь некуда, замерла, слыша, как в груди исступленно бьется сердце. Будто прикованная к незнакомцам взглядом, следила она за тем, как тьма, которую они олицетворяли, все ближе подбирается к дому. Назвать этих существ людьми у нее язык не поворачивался. Воображение, подхлестнутое непонятным волнением, рисовало перед глазами голодных хищников. Охотников, безжалостно идущих по следу.

Мишель встрепенулась и с трудом отвела от мрачных фигур взгляд, когда на лестнице раздались чьи-то быстрые шаги.

– Мишель, открой! – тяжело дыша, заколотила в дверь Катрина.

– Решила проведать пленницу? Как это мило с твоей стороны! – Осознание того, что превратилась в безвольную марионетку, нахлынуло на Мишель с новой силой. Во рту снова горчило от обиды, будто разом опрокинула в себя целую бутылку с настойкой полыни.

– Нет времени на капризы! – воскликнула мисс Донеган, не переставая барабанить кулаком в дверь, и Мишель подумалось, что незваная гостья за дверью умирает от страха. Как всего несколько мгновений назад умирала она, глядя на двух жутких типов, безмолвно разгуливающих по аллее. – Открой немедленно! – Голос Катрины сорвался на крик.

Чувствуя, как на нее снова ледяной волной накатывает паника, Мишель рванулась к двери и услышала тихий шепот сквозь слезы:

– Они не должны были вернуться так рано. Не должны.

Звякнула щеколда. Катрина смерчем ворвалась в комнату, схватила пленницу брата за руку и чуть ли не волоком потащила за собой вниз по лестнице.

– Катрина, ты меня пугаешь! Что происходит?! – истерично взвизгнула Мишель, когда на первом этаже с грохотом распахнулась входная дверь.

Она судорожно сглотнула и подумала, что ей, должно быть, почудилось, что где-то там, во тьме холла глухо зарычал зверь.

Этой звуковой галлюцинации вторило нервное бормотание хозяйки Блэкстоуна:

– А все ты! Ты… Из-за тебя они вернулись так рано. Спустить бы тебя к ним по лестнице! Пусть бы развлеклись да угомонились!

– К ним? – непослушными губами прошептала пленница, чувствуя, как ее начинает колотить.

Короткое расстояние до двери, из-под которой пробивалась тусклая полоска света, Катрина не пробежала, а пролетела и, особо не церемонясь, затолкала «гостью» в комнату.

Мишель остолбенела, когда ее глазам открылась страшная в своем безумии картина: в самом центре на полу, испещренном желтоватыми символами из кукурузной муки вроде тех, что рисовали местные колдуны во время своих жутких ритуалов, сидела Аэлин. Зажмурившись, девушка раскачивалась из стороны в сторону, что-то неразборчиво бормоча. Темные завитки прилипли к влажным от пота вискам креолки, руки, покоящиеся на некогда светлой юбке, багровели кровавыми разводами. Капли крови, словно бусины разорванного ожерелья, рассыпались по полу, окружив безжалостно выпотрошенную курицу. В черном оперении, с уродливо вытаращенными, будто стеклянными, глазами, от которых Мишель не могла отвести взгляда.

На широком лезвии кухонного ножа в бликах пламени капли крови казались сгустками раскаленной лавы, медленно растекающейся по стали.

Мишель замутило.

– Быстро в круг! – прошипела Катрина, толкая ее к своей кузине. Сама, дрожащей рукой провернув в замке ключ, метнулась за ней следом и замерла, сжавшись на полу.

– Что… что здесь происходит? – Мишель задыхалась от едкого запаха оплавленных свечей, горевших повсюду: на мебели, на полу.

Глаза слезились. Не то от слез, не то от спертого воздуха и черной магии, которой были протравлены стены, каждый закуток этой комнаты кошмаров.

Присмотревшись повнимательнее, Мишель заметила, что колдовские знаки заключены в начертанный мукой круг, внутри которого она оказалась по чьему-то безумному замыслу.

«Они все здесь безумны!» – мелькнуло в воспаленном сознании.

На вопрос пленницы так никто и не ответил. Аэлин пребывала в каком-то мистическом трансе, Катрина сидела рядом и дрожала, неосознанно прижимаясь плечом к плечу Мишель, несмотря на испытываемую к ней стойкую неприязнь.

Беланже испуганно озиралась, вглядываясь в притаившийся по углам полумрак. Крик уже готов был сорваться с губ пленницы, когда в глубине комнаты что-то чуть заметно шевельнулось, но тут ее с силой дернула за руку Катрина.

– Молчи!

– Кто… там? – с усилием выдохнула пленница, мечтавшая поскорее расстаться с реальностью, но спасительный обморок, как назло, к ней не спешил.

– Адан. Мой слуга. Он тебе ничего не сделает. Не он, – зачем-то шепотом уточнила мисс Донеган.

Приглядевшись повнимательнее, Мишель узнала во встрепенувшейся тьме того угрюмого великана, которого Гален бесцеремонно выставил с чердака. Раб сидел, безмолвствуя, умостив ружье (должно быть, заряженное) на широких коленях, и при виде него пленница почувствовала себя немного спокойнее.

Правда, ненадолго.

– А где Гален? – Вопрос застрял в горле горьким ядовитым комом.

Короткий бешеный рык, прозвучавший совсем близко, пугающе неожиданно, сменился яростным скрежетом. Будто по двери полоснули когтями. Створка, вдруг показавшаяся Мишель такой хлипкой и ненадежной, дрогнула. Раз, другой.

Она прижала колени к груди, судорожно закусила губу, ощутив во рту стальной привкус крови, и даже не поняла, спросила ли вслух или прошептала мысленно:

– Там что, зверь?

– Говорю же, молчи! – Горячие пальцы Катрины сомкнулись на ее ладони.

Мишель прошила дрожь, когда дверь снова содрогнулась под яростным натиском обезумевшего хищника. Или хищников… Все смешалось. Ее собственное дыхание, с хрипом вырывающееся из груди. Глухое звериное рычание, душераздирающий скрежет и непрерывное бормотание Аэлин – этого подобия заведенной куклы. Пятна крови, впитавшиеся в сухое дерево, шипение вздымающегося к потолку пламени, зловеще мерцавшие в полумраке знаки – все плясало перед глазами.

А потом так напугавшие Мишель звуки стихли: голодный рык, исступленные попытки пробиться в комнату. Стихли на долгие мучительные минуты, чтобы вновь взорваться в ее разуме леденящим душу криком. Мишель стиснула руками голову, заткнула уши, не в силах больше слышать, как в нескольких футах прямо под ними кричит в агонии жертва обезумевших хищников.

Девушка. Рабыня.

Видение, услужливо подброшенное сознанием, – голодные твари, кем бы они ни были, вонзаются клыками в еще живое, содрогающееся в предсмертной конвульсии тело, – стало последним, что промелькнуло перед глазами пленницы. Мишель прижалась лбом к плечу Катрины и поняла, что спасительный обморок уже близко.

 

Глава 6

В себя Мишель пришла в чужой спальне. Светлой, по-девичьи нежной и такой нарядной. Повсюду, куда ни глянь, – оборки и кружева. Изящная резная мебель, пасторальные пейзажи на стенах. На каминной полке красовались фарфоровые статуэтки и большая шкатулка розового дерева. До блеска начищенный паркет отражал солнечный свет, рассеивая его по всей комнате, и цветы в вазах приятно щекотали обоняние своими тонкими ароматами.

– Должно быть, все еще сплю, – осоловело оглядываясь по сторонам, пробормотала Беланже и с тяжелым вздохом рухнула обратно на подушки, мечтая до конца своих дней оставаться в плену этого чудесного сновидения. Подушки были мягкими, воздушными, как будто их набивали… нет, даже не пухом – кучевыми облаками. Прохладный шелк простыней приятно льнул к коже.

Мишель улыбнулась своим ощущениям и тихонько зевнула.

– Или я умерла и попала в рай, – предположила вслух, после того как несколько раз хорошенько ущипнула себя за локоть, но так и не смогла проснуться.

Дверь в спальню отворилась. Мишель вздрогнула и села на постели, увидев хмурую Катрину.

– Доброе утро, – поздоровалась с ней мисс Донеган, при этом сохраняя такой вид, будто желала «гостье» вечно гореть в преисподней. В крайнем случае – объесться дохлых лягушек и потом несколько недель мучиться несварением желудка.

– Доброе ли? – Мишель свесила ноги с кровати и, окинув комнату благоговейным взглядом, спросила: – Твоя спальня?

– Моя, – мрачно кивнула Катрина, неожиданно добавив: – Со мной тебе было безопаснее.

– Спасибо, – тихо отозвалась пленница, впервые испытав к сестре Галена нечто сродни симпатии, а также чувство искренней благодарности. Мишель печально вздохнула, понимая, что хочешь не хочешь, а пора возвращаться к враждебной реальности и пытаться разобраться в ужасах минувшей ночи. – Кто… Что это было?

Мисс Донеган не спешила с ответом и старалась не встречаться с пленницей взглядом. От которой не укрылось, как дрожат пальцы хозяйки Блэкстоуна, когда та принялась поправлять в хрустальной вазе веточки магнолии, усыпанные розовыми бутонами-звездочками.

– Это были волки. Лугару.

Почувствовав слабость в ногах, Мишель опустилась обратно на кровать.

– Но ведь они давным-давно покинули эти края. Как они вообще сумели пробраться в дом?

Катрина продолжала терзать ни в чем не повинные цветы, пока с нежных бутонов не начали осыпаться лепестки.

– Раньше эти земли принадлежали очень могущественному племени. Шейвари. Слышала о таком?

Мишель неуверенно кивнула, воскрешая в памяти то немногое, что было ей известно о коренных жителях этих краев – людях, способных превращаться в волков.

– На месте, где построен Блэкстоун, раньше было их святилище. Лугару поклонялись здесь своему божеству – Черному Ворону. Приносили ему жертвы, иногда человеческие. И черпали здесь силу. В розарии за домом сохранился полуразрушенный жертвенник. Я специально посадила вокруг него кусты. Когда розы цветут, его почти не видно. – Оставив в покое веточку магнолии, на которой почти не осталось бутонов, Катрина обернулась к пленнице и грустно усмехнулась. – Лучше бы его вообще здесь не было.

– У нас в Лафлере такой тоже имеется, – стараясь заполнить повисшую после рассказа мисс Донеган паузу, сказала Мишель. – Правда, от него почти ничего не осталось. Так, только обломок камня… Но ты говорила о волках, – попыталась вернуть собеседницу в нужное русло.

– Время от времени в полнолуние они являются сюда. Даже спустя почти два века, миновавших с основания поместья, все еще жаждут мести. За свой потерянный дом и за утраченные способности.

– А защищаться не пробовали? – Мишель недоверчиво посмотрела на Катрину, как будто намеренно выставлявшую свою семью жертвой лугару. – Уже давно б подкараулили и перестреляли тварей. Из-за этой вашей непонятной беспечности вчера погиб человек!

Меланхолия во взгляде Донеган сменилась яростью, полыхнувшей в обычно таких холодных серо-голубых глазах.

– Конечно же защищаем! Магией. И никто вчера не погиб. Ты от страха сознание потеряла, а потом всю ночь ворочалась и даже кричала во сне. Мне спать не давала, – насупившись, попеняла пленнице хозяйка Блэкстоуна. – А теперь выдаешь свои фантазии за действительность. Все, тебе пора идти! Пока Гален не понял, где ты ночевала. Я велела прибраться на чер… Наверху, в общем. – Катрина поморщилась. Ей явно претило такое обращение с гостями, пусть и нежеланными, но пойти против воли старшего брата она не решалась. – Там теперь чисто и вполне сносно.

– Катрина, послушай. – Мишель приблизилась к девушке, с мольбой заглянула ей в глаза и заговорила вкрадчиво, стараясь, чтобы в голосе звучало как можно больше слезных ноток. – Помоги мне отсюда выбраться. Обещаю, я ничего никому не скажу! Ради тебя, ради Аэлин буду молчать. В благодарность за то, что ты была ко мне так добра и защитила меня.

Первое, что намеревалась сделать Мишель, оказавшись на свободе и вытащив из зачарованной куклы иголку, – это разорвать помолвку старшей сестры с Донеганом. Для этого достаточно будет сознаться во всем родителям. Пусть Гален действовал под приворотом, но он и без всяких чар тот еще мерзавец. Недаром слуги и даже сестры его боятся. А значит, нечего Флоранс с ним связываться!

Но это будет потом. А сейчас она готова была наобещать что угодно, лишь бы выбраться из дома, капканом сомкнувшегося над ней.

В порыве таких противоречивых чувств – смутной тревоги, что Катрина откажется, и отчаянной надежды, что все-таки согласится, – Мишель схватила девушку за руки. Та вздрогнула от прикосновения горячих пальцев и, отведя взгляд, отступила к окну в струящиеся сквозь него потоки света.

– Это ваши с Галеном дела. Я не желаю в них вмешиваться, – отчеканила нервно. – А сейчас иди! Если брат проснется и застанет тебя здесь… Хочешь, чтобы тебя по-настоящему наказали?

При мысли о наказании у Мишель противно засосало под ложечкой. Вспомнился позорный столб и рыдающая от боли полуобнаженная рабыня. Нет! Лучше она умрет, чем допустит над собой подобное унижение!

– Давай скорее, помогу одеться.

Мишель скрипнула от досады зубами, но спорить с упрямицей не стала, мысленно пообещав себе, что они еще обязательно вернутся к теме побега. Подгоняемая Катриной, облачилась во вчерашнее платье. Хотя предпочла бы сначала помыться и сменить одежду. Однако мисс Донеган слишком торопилась выставить «гостью» из своей спальни, а потому не предложила воспользоваться ванной. Да и Мишель тоже решила здесь не задерживаться. Ей не терпелось остаться наедине со своими мыслями, посвятить утро размышлениям о сказочке про лугару, безнаказанно разгуливающих по поместью.

«Где это видано, чтобы оборотни забирались к людям в дома? Это ведь не какая-нибудь лачуга посреди дремучего леса, где волкам самое место, – размышляла Мишель, спеша по коридору к лестнице, что вела на чердак. – И видно же, что не первый раз оказывают Донеганам «визиты вежливости». Раз у них даже комната ритуальная имеется, в которой они прячутся от этих тварей. А слуги? Этих бедняг, похоже, и не думают прятать».

Мишель передернуло от ужаса, стоило вспомнить отчаянный женский крик. Нет, конечно же ей ничего не привиделось! И если бы не страх случайно напороться на ублюдка Донегана, спустилась бы вниз и сама все проверила.

Погруженная в свои переживания, она уже почти миновала комнату, дверь в которую была приоткрыта. Но заметив дорожный саквояж, тот самый, с которым приехал незнакомец, замерла как вкопанная.

– Значит, вот она, твоя комната.

Обрадованная неожиданной удаче, подталкиваемая любопытством и вновь затрепетавшей в сердце надеждой получить помощь хотя бы от кого-нибудь, Мишель просочилась в приоткрытую створку.

Заметила оставленную на кресле плоеную рубашку, поражавшую своей белизной. Скользнула заинтересованным взглядом дальше: от платяного шкафа к широкой разобранной кровати. И чуть не закричала от неожиданности, когда перед ней, будто из-под земли, вырос загадочный гость и теперь, чему-то усмехаясь, смотрел на нее сверху вниз.

В кофейного цвета бриджах и черных до колен сапогах для верховой езды. Не хватало только рубашки, которая, по мнению Мишель, должна была прикрывать не спинку кресла, а грудь незнакомца.

Почувствовав, как щеки пылают от смущения и стыда, словно это ее только что застали полураздетой, пленница опустила взгляд. Который, прежде чем сфокусироваться на начищенных до блеска сапогах гостя, против воли скользнул по его рельефному животу и расстегнутым пуговицам на бриджах.

Смешавшись, Мишель пролепетала, отступая в коридор:

– Ошиблась дверью. Прошу простить меня за…

Хищно осклабившись, незнакомец схватил ее за руку и притянул к себе.

– Не так быстро, красавица, – ожег дыханием, соскользнувшим с оказавшихся в опасной близости губ.

А в следующий момент у Мишель за спиной захлопнулась дверь.

– Тебе здесь все равно спешить некуда, малышка, – уколол насмешкой и взглядом, крепко удерживая Беланже за талию, точно та была легче перышка.

Прижимая ошеломленную девушку к своей груди, молодой человек не догадывался, что тем самым ее пугает. А может, наоборот, прекрасно понимал, какие чувства в ней вызывает, и наслаждался смятением юной красавицы.

– Что это вы себе позволяете?! – едва не задохнулась от возмущения пленница. – Пустите меня немедленно! Пустите!!! И никакая я вам не… малышка!

По лицу незнакомца расползлась усмешка.

– Тогда, может, крошка? Крошкой ты была, когда я уезжал. Крошкой и осталась. Такая же хорошенькая и строптивая. – Взгляд, пристальный и горячий, прошелся по лицу мятежницы, по плавному изгибу шеи. Лаская, скользнул по покатым плечикам, чтобы потом задержаться на напряженно вздымающейся груди.

Мишель замерла, позабыв, что надо бы продолжать сопротивляться, изо всех сил вырываться. А потом, когда наконец высвободится, хорошенько пройтись ладонью по щетинистой щеке мерзавца. Пощечиной наказать за бесстыдные взгляды, прожигавшие ее насквозь. За оскорбительное обращение и издевательский тон.

Несомненно, она так бы и сделала, если бы не шокирующее открытие. Только сейчас Мишель заметила, насколько незнакомец и Гален похожи. Чертами лица, хищным прищуром глаз. Вот только глаза старшего брата были сумрачно-серыми, напоминали озерную гладь пасмурным осенним вечером. Глаза же гостя вобрали в себя серую мглу рассвета, густившуюся у края радужки, и горький горячий шоколад, расплескавшийся у самого зрачка. Это смешение цветов придавало ему еще большее сходство с диким зверем.

Глаза волка. И повадки тоже звериные.

Мишель отчаянно дернулась, хоть и понимала, что, пока сам не захочет, он ее не отпустит.

– Кейран? – уточнила зачем-то охрипшим от волнения голосом и чуть не застонала, поняв, кого пришла просить о помощи.

– Не узнала? – негромко хмыкнул младший Донеган. – Впрочем, неудивительно. Сколько тебе тогда было, когда я уехал? Лет десять?

Во внешнем облике братьев имелись и другие различия. Когда-то Мишель нравились губы Галена – аристократически тонкие, резко очерченные. Линия губ Кейрана была более мягкой, их можно было бы назвать даже чувственными, если бы не намертво прилипшая к ним усмешка, которая все портила. Оба брата были темноволосы и очень высоки, и Кейран не уступал в росте старшему. Разве что был более худощав…

Впрочем, в последнем Мишель не была уверена, так как сравнивать ей не доводилось. Она никогда не видела Галена без рубашки. И сейчас многое бы отдала, лишь бы стереть из памяти бесстыдный образ второго братца и то, как он к ней прикасался.

– Может, все-таки отпустишь наконец? – сверкнула глазами бунтарка.

– Мм… обещаю подумать. – Шепот пощекотал чувствительную мочку. Кейран напомнил Мишель кота, неожиданно получившего в подарок горшок, до краев наполненный сметаной. – Подумал! – Все та же ухмылка и голос, полный сарказма. – Нет, не отпущу. Почему я должен отказывать себе в удовольствии пообниматься с такой симпатичной малышкой?

Мишель совсем не нравилось чувствовать себя ни подарком, ни уж тем более каким-то там горшком. Она уже и так была по горло сыта не покидавшим ее ощущением, что здесь она кукла. Бесправная и бессловесная.

Мишель уперлась кулаками в грудь негодяя, к коим Кейрана уже давно причисляла, мысленно содрогаясь от осознания того, что ей проходится касаться обнаженного мужчины. Он был обжигающе горяч, мышцы на груди твердыми, будто обтянутый кожей камень.

– Отпусти сейчас же, – процедила с угрозой. – Иначе закричу!

– Галена позовешь на помощь? – Капелька яда в обманчиво медовом голосе.

Мишель едва не зарычала от злости. Таким Кейран ей и запомнился: задиристым мальчишкой, в детстве постоянно дергавшим ее за косички. И минуты не выдерживал без гадкой шуточки. Ни дня не проживал, чтобы не сцепиться с кем-нибудь в драке. Не обходил вниманием ни одной попойки.

И не пропускал ни одной юбки. Мишель помнила, что уже тогда, в свои неполные девятнадцать, Кейран слыл первым в графстве повесой и ловеласом.

Она вся внутренне затрепетала. Что бы сказала мама, увидев свою любимицу – раскрасневшуюся, с сердцем, сбивающимся с ритма, – в объятиях полураздетого прощелыги!

Если манерами Галена восхищались, не догадываясь, какой в душе Донегана царит мрак, то Кейран покидал родные пенаты с длинным списком врагов и целой очередью жаждавших поквитаться с ним джентльменов.

Кажется, он потому и сбежал в Тенненс (вернее, туда непутевого сына определил родитель): Кейран спутался с какой-то замужней женщиной, а ее обманутый муж прознал об интрижке.

Пленница вздрогнула, почувствовав, как правая рука Донегана настырно очерчивает контуры ее тела и по-хозяйски, будто дразня намеренно, замирает у нее на бедре. Другой же Кейран продолжал крепко ее удерживать.

– Представь, как озвереет Гален, когда узнает, что ты запер меня в своей комнате и нагло лез ко мне!

– Я тебя не запирал. Ты сама пришла. К тому же мне для брата ничего не жалко. А ему – для меня, – недобро сощурившись, заметил Донеган.

Ярость, пожаром полыхнувшая в груди, придала Мишель силы. Ей все-таки удалось отвоевать собственное тело. А может, Кейрану просто наскучила эта игра, и он решил ее отпустить.

Она отскочила в сторону и собиралась уже рвануть дверь на себя, когда услышала позади заветные слова:

– Я так понимаю, ты здесь не по своей воле. Наверное, потому и пришла просить о помощи. Что ж, могу помочь. Если захочешь.

Мишель медленно обернулась, не веря своим ушам и гадая, в чем же подвох.

– Ты – и будешь мне помогать? Если ты еще не заметил, Кейран, мне уже давно не десять.

– Это-то я как раз и заметил, – задумчиво усмехнулся он.

Приблизился, заставляя пленницу всем телом вжиматься в гладкое, согретое солнцем дерево.

– Я помогу тебе. Не безвозмездно, само собой разумеется. – Костяшками пальцев медленно провел по ее щеке, воскрешая в памяти Мишель точно такое же прикосновение другого Донегана.

Она тряхнула головой, уворачиваясь от очередной непрошеной ласки.

– Я тебе не какая-нибудь распутная девка!

– Это не то, о чем ты подумала, малышка, – вкрадчивый, обволакивающий бархатом голос. – Всего один поцелуй, Мишель. Я прошу один поцелуй в обмен на твою свободу. Согласись, это не так уж много.

 

Глава 7

Мишель вернулась на чердак в растрепанных чувствах. Кейран ее отпустил, напоследок предупредив, что его великодушное предложение остается в силе до вечера. А дальше уже она сама за себя.

– Гален помешался на тебе и может в любой момент слететь с катушек. Он привык строить из себя джентльмена, быть сдержанным и показательно обходительным с леди. Но здесь ты… не леди. Ты для него игрушка, Мишель. Которой ему не терпится начать играть. Это лишь вопрос времени, когда темные желания полностью завладеют его сознанием.

Зловещие слова, брошенные ей вслед. Мишель понимала, они пророческие. И сколь бы не было сильно желание расцарапать ухмыляющуюся физиономию Донегана в отместку за бесстыдные откровения, она вынуждена была признать: он во всем прав.

Ей как можно скорее нужно отсюда бежать!

– Но ведь Кейран меня не отпустит. Ни за один, ни за тысячу поцелуев. Думает, я так наивна, что ему доверюсь?!

Мишель рассеянно заглянула под серебряную крышку-колокол, под которой пряталось принесенное кем-то из слуг блюдо, но не притронулась ни к сдобным булочкам, ни к блинчикам, политым густым сладким соусом.

Когда служанка вернулась забрать поднос, застала хозяйскую «гостью» нервно расхаживающей по чердаку, а завтрак совершенно нетронутым.

Мишель пристально следила за девушкой, пытаясь в чертах ее лица прочесть ответ еще на один не дававший покоя вопрос: кто из слуг вчера стал жертвой лугару? Но молоденькая рабыня не выглядела напуганной, убитой горем или хотя бы просто взволнованной. На Мишель смотрели темные, потухшие, как будто затянутые бельмом отрешенности, глаза.

Точно такие же были у пылящихся на чердаке кукол. Да и у всех остальных слуг в Блэкстоуне.

Кроме Бартела, глаза которого напоминали два тлеющих угля. Казалось, достаточно искры, и в них запляшет бесовское пламя.

– Я бы хотела искупаться. – Мишель никак не могла отделаться от ощущения, что у нее чешется все тело. Ароматная ванна мысли в порядок привести вряд ли поможет, но хотя бы в горячей воде она расслабится и, возможно, даже немного успокоится.

Мишель не понимала, отчего в душе бушует буря. Спровоцировали ли ее «предсказания» Кейрана, произнесенные с откровенной издевкой. Или, быть может, внутри все клокотало из-за воспоминаний о властных прикосновениях Галена. Наверное, потому так неприятно зудит кожа. Мишель не терпелось смыть с себя каждый невидимый, но оттого не менее ощутимый след пальцев этого дикаря.

Жаль, с такой же легкостью нельзя очистить память. Выскоблить нахальный образ второго братца, а заодно и все случившееся за последнее время.

– Я спрошу у хозяина. – Рабыня почтительно поклонилась.

– Спрошу у хозяина, спрошу у хозяина… – перекривляла Мишель служанку, когда шаги на лестнице стихли. – Ведут себя как заведенные механизмы и только и знают, что о своем хозяине долдонить! Когда же вернется настоящий хозяин – мистер Донеган?!

Рабыня появилась спустя четверть часа. Нервно теребя огрубевшими пальцами оборку крахмального передника, краснея и запинаясь, сказала, что госпожа может купаться, когда и сколько захочет, но… Только в присутствии хозяина.

– Значит, буду ходить грязной! Так и передай своему хозяину! – Мишель едва не зарычала от ярости и остервенело хлопнула перед зардевшейся рабыней дверью. – Один хочет целовать, другой – купать. Похотливые животные! – вынесла свой вердикт и оглядела комнату мрачным взглядом, ища что-нибудь, что можно было бы расколотить. О стену или об пол.

В идеале – о головы обоих братцев.

– Надо было к Мари Лафо не за приворотом обращаться, а просить, чтобы наслала порчу! И на одного, и на другого! – в сердцах выпалила бунтарка.

К досаде Мишель, ничего хрупкого и легко бьющегося ей в поле зрения так и не попалось. Оставалось только запустить в стену книгой о приключениях морского дьявола и в который раз поклясться в ненависти до гробовой доски старшему братцу, не забыв упомянуть и младшего.

Не сразу удалось обуздать гнев. Когда перед глазами перестало темнеть, пленница не без удовольствия отметила, что комната после уборки сверкает и искрится, щедро орошаемая косыми лучами яркого солнца. Простыни приятно пахли лимонной вербеной, в подсвечниках белели, горделиво вздымаясь, свечи, а в раскрытое настежь окно, обрамленное с обеих сторон ажурными занавесками, врывались ароматы теплого весеннего утра: терпкий – подстриженной травы и сладкий – цветущей вишни.

Мишель грустно улыбнулась. Будь она сейчас в Лафлере, еще бы нежилась в постели. Потом бы вкусно позавтракала, по привычке забыв, что леди полагается завтракать не вкусно, а мало. Ну а после наряжалась бы перед зеркалом под полные искреннего восхищения комплименты младшей сестры. Возможно, перебросилась бы с Флоранс парой скупых словечек. Или, быть может, они снова поссорились бы, как делали это частенько.

Мишель печально вздохнула. Странное дело, ей не хватало их выяснений отношений. И еще больше она скучала по светлым, ясным улыбкам Лиззи.

– Увижу – задушу в объятиях и зацелую до смерти, – сделала себе пометку в памяти. Постаралась отвлечься от неприятно колющих сердце воспоминаний и сосредоточилась на своих таких приятных фантазиях.

…Нарядившись, она могла бы отправиться на прогулку. Одна в компании своей вороной кобылки или, если бы пребывала в хорошем расположении духа, в обществе какого-нибудь обходительного кавалера, которые ежедневно обивали пороги Лафлера в надежде увидеться с первой красавицей графства.

Будь она сейчас дома, наверняка бы ломала голову, отправиться ли на пикник с кем-нибудь из соседей. Или предпочесть трапезе на свежем воздухе музыкальный вечер, которому обязательно предшествовали долгие часы сборов.

– Но ничего из этого сегодня не случится, – прошептала Мишель, развеивая приятные картины несуществующего будущего и сейчас как никогда отчетливо понимая, что жизнь, так похожая на сказку, осталась в прошлом.

А настоящее если и можно было сравнить со сказкой, то только с очень и очень страшной.

Мишель испытала непередаваемое чувство облегчения, когда увидела в окно Галена, уезжающего куда-то в коляске. Следом за ним в неведомом направлении умчался Кейран, и она почувствовала, что без них в Блэкстоуне дышится намного легче.

Мишель было скучно. Читать с утра до вечера она не любила, глазеть в окно ей быстро надоело. Желая скоротать время, что оставалось до обеда, она пересмотрела ветошь, хранившуюся в сундуках, в которые вчера заглянула лишь мельком. Снова внимательно изучила книжный стеллаж, наметив для себя программу на вечер: чтение еще одного авантюрного романа.

Посидела в кресле-качалке и даже поближе познакомилась с куклами, запихнув безрукие и безголовые игрушки на дно самого большого сундука.

– Какие же вы все-таки страшные, – не постеснялась высказаться она.

Подтащив табурет к стеллажу, потянулась к самой верхней полке, легко балансируя на носочках. В самом дальнем углу в ореоле припыленных кружев и алых лент сидела фарфоровая красавица.

– Иди-ка сюда. Посадим тебя пониже. – Кряхтя от напряжения, Мишель тянулась всем телом, впервые сокрушаясь, что она не дылда, как Флоранс, а хрупкая Дюймовочка. Наконец к вящей радости ей удалось ухватиться кончиками пальцев за тонкую, как паутинка, оборку пышной юбки. Мишель потянула куклу на себя и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда на пол возле табурета приземлилось что-то темное и увесистое.

Дунув на прядь, выбившуюся из собранного впопыхах пучка и теперь назойливо лезущую на глаза, пленница присела на корточки перед потрепанной, видавшей виды книгой в растрескавшемся кожаном переплете.

Не сдержавшись, чихнула и, быстро смахнув серую дымку пыли, пролистала находку. Ей оказался чей-то дневник, страницы которого были сплошь исписаны аккуратным убористым почерком.

Мишель разложила дневник у себя на коленях, открыв его примерно на середине, и вздрогнула, прочитав первые строки, темневшие на пожелтевшей странице:

«Уже три месяца я не вижу белого света. Даген – монстр. Чудовище. В Блэкстоуне он господин и бог. А я ему больше не жена. Теперь я его пленница. Рабыня. Я чувствую… Нет, точно знаю! С рождением ребенка моя жизнь кончится… Даген меня убьет».

Мишель вскочила, как от удара хлыстом, больно врезавшимся в охваченное страхом сознание. Отпрянула, будто только что держала у себя на коленях свернувшуюся кольцом змею, которая ее едва не ужалила.

Несколько мгновений пленница стояла, вслушиваясь в быстрые, рваные удары сердца. Потом, справившись с волнением, опустилась на колени, глядя на раскрытые страницы чьей-то страшной исповеди.

После беглого прочтения первых страниц Мишель уже знала, чей дневник случайно попал ей в руки. Более века назад его вела миссис Айра-Каролина Донеган, в девичестве Фоулз. По примерным подсчетам пленницы, покойная хозяйка Блэкстоуна могла приходиться прапрабабкой теперешнему молодому поколению Донеганов: первые записи были сделаны в 1735 году, когда юная мисс Фоулз познакомилась с двадцатитрехлетним красавцем Дагеном Донеганом родом из далекой Эйландрии. Плантатором и коннозаводчиком, то ли выкупившим земли, на которых впоследствии был возведен Блэкстоун, то ли выигравшим их в карты.

Мишель знала, в те времена, да и сейчас порой тоже случалось, мужчины, опьяненные азартом и виски, могли запросто спустить за ночь целые состояния. Земли, дома, рабов – во хмелю и не с таким расставались. Бывало, проигрывали даже дочерей. Рабынь – еще куда ни шло. Но чтобы отдать какому-нибудь прощелыге собственного ребенка… У Мишель в голове не укладывалось, как можно совершить подобное. Она невольно порадовалась, что ее отец был равнодушен как к азартным играм, так и к крепким напиткам.

Пробежавшись взглядом по первым страницам, пленница пришла к выводу, что прошлое у Дагена Донегана было темное. Впрочем, юную красавицу Каролину, без памяти влюбившуюся в коннозаводчика, не заботило его прошлое. Только будущее, которое, она надеялась, когда-нибудь у них станет общим.

– Донадеялась, – проворчала Мишель, борясь с желанием разорвать исписанные листы на мелкие клочки.

Она злилась. Злилась на аккуратные округлые бусины-буквы, складывавшиеся в восторженные, пропитанные эйфорией и девичьей влюбленностью слова. Те в свою очередь тянулись друг за другом, словно вагоны бесконечно длинного поезда вроде того, на котором она так и не добралась до Доргрина.

Мишель боялась признаться, что злится не на восемнадцатилетнюю глупышку со страниц дневника, а на саму себя. Ведь всего каких-то несколько дней назад она была такой же Айрой-Каролиной Фоулз, смыслом жизни которой было поскорее выскочить замуж за Донегана.

– Какая же дурочка! – Пленница в сердцах захлопнула старый томик.

Вовремя. В дверь постучали, и Мишель поспешила сунуть дневник под матрас, после чего расправила покрывало, ажурной оборкой стекавшее по ножкам кровати.

– Мисс Мишель, ванна готова, – раздался голос «утренней» служанки, приглушаемый толстой створкой.

– Я же сказала, что не буду купаться! – Щеки девушки полыхнули румянцем, стоило ей представить, как она раздевается перед Галеном.

Непослушными пальцами расстегивает похожие на горошины пуговицы платья, ослабляет шнуровку корсета, чувствуя, как взглядом Донеган помогает ей избавиться и от всего остального: нижних юбок, тоненькой сорочки… панталон.

– Никуда я отсюда не выйду!

– Господин уехал и сказал, что ванная комната в вашем распоряжении.

Поколебавшись с мгновение, Мишель настороженно спросила:

– Уехал куда?

– Навестить… мисс Флоранс. – Рабыня явно чувствовала себя неловко.

Сосредоточенно кусая губы, пленница принялась тихонько бормотать:

– Флоранс его сразу не отпустит. Никогда не отпускала. Уговорит остаться на обед, а может, даже на ужин. А сейчас ведь только полдень…

Мишель сомневалась, не зная, как поступить. Искушение сменить обстановку хотя бы на один короткий час не отпускало. К тому же – мысленно напомнила самой себе – Кейран тоже убрался, хорошо бы к демонам, а тело у нее по-прежнему все зудело. И при мысли о горячей воде, сдобренной ароматной солью, зуд этот становился невыносимым.

– Ванная комната запирается, – словно прочитав мысли «гостьи», мотыльками, пойманными в сачок, бившиеся о пленившую их сеть, обнадежила служанка.

Оглянувшись на кровать, под матрасом которой пряталась исповедь одной из бывших миссис Донеган, Мишель рванула на себя дверь со словами:

– Ладно. Но мне так и не принесли мои платья. Хочу темно-зеленое муаровое с воротником-стойкой. Помнится, я брала его с собой…

Рабыня несмело оглянулась на спускавшуюся за ней «гостью».

– Господин сам подобрал для вас наряд. Это было единственное его условие. Он хочет видеть вас в нем за ужином.

Мишель скрипнула от досады зубами, но вслух ничего не сказала, решив, что сначала посмотрит на выбранное Донеганом платье, а потом уже, если что, будет высказывать возмущение.

В ванную комнату она влюбилась с первого взгляда и даже невольно заулыбалась, вдохнув яркий лавандовый, смешанный с лимонной горчинкой аромат, что источала пена, воздушной каймой укрывшая воду в золоченой ванне. С инкрустациями из позолоты были и туалетный столик, и светильники на стенах, затянутых мятного цвета шелком. Им в тон была обивка кресел и шторы с пышными ламбрекенами, частично закрывавшие высокие окна. Мишель немного смутилась, заметив, что ванна расположена в углублении, выложенном зеркальными прямоугольниками. Но убедившись, что дверь и вправду закрывается на щеколду, а значит, любоваться своими многочисленными отражениями во время купания будет только она одна, немного расслабилась и поблагодарила рабыню.

– Если что-то понадобится, только позвоните, – указала та на оставленный на резном столике колокольчик и, поклонившись, шурша юбками, выскользнула за дверь.

Которую Мишель тут же закрыла. Не теряя времени, принялась раздеваться. Ей не терпелось шагнуть, как в райское облако, в пахучую пену. Почувствовать, как благоухающая вода ласкает кожу, как тяжелеют, напитываясь влагой, волосы.

Пена хлынула за округлые бортики, когда Мишель с блаженным вздохом погрузилась в воду. Зажмурилась и расслабленно вздохнула, наслаждаясь негой, что дарили ей окружающая роскошь, приглушенный тяжелой тканью портьер солнечный свет и изысканные ароматы, витавшие в воздухе.

Откинувшись назад, Мишель пребывала в сладостной истоме, мечтая, чтобы эти мгновения не кончались. Медленно погружалась в приятное полузабытье, в котором не было места страхам, злости, раздражению… И вдруг услышала, как дверь под чьим-то натиском тревожно задрожала.

Раз, другой. Кто-то настойчиво пытался проникнуть внутрь. Она сжалась в комок, широко раскрытыми глазами глядя на злосчастную створку. Хотела уже броситься к одежде, оставленной на другом конце комнаты в кресле. Когда щеколда неожиданно дернулась, сама собой отъезжая в сторону.

Зловеще скрипнули дверные петли.

 

Глава 8

– Уходите! – вместо негодующего крика с губ сорвался испуганный писк.

Мишель чувствовала: еще немного, и она сгорит со стыда, превратившись в жалкую кучку пепла.

«Уж лучше действительно умереть, – в панике думала она, – чем оказаться обнаженной перед этим сумасшедшим Донеганом!»

Она ошиблась в одном: вместо старшего брата, которого ожидала увидеть, ее глазам предстал младший. С неизменной нахальной улыбкой на устах и заинтересованным взглядом, которым он лениво скользил по мелко дрожащим плечам пленницы.

– Уходи немедленно! – повторила Мишель с ненавистью.

Кейран стоял, расслабленно прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки, и не спешил выполнять ее требование.

– Сегодня мне везет, малышка. Еще как везет! Вторая случайная встреча за день. Приятно видеть тебя… такой, – сделал ударение на последнем слове, не стесняясь пожирать «гостью» брата алчным взглядом.

Беззвучно ступая, прошел в ванную комнату, прикрыв за собой створку. И даже щеколду зачем-то задвинул обратно, отчего все внутри у Мишель болезненно сжалось, превратив ее в тугой комок нервов.

– Такая уж случайная! – огрызнулась она, благодаря Всевышнего за то, что наготу ее скрывала еще не успевшая осесть пена. Но даже под ней, оставшись один на один с Кейраном, она чувствовала себя как никогда беззащитной и уязвимой.

Просторная комната вдруг уменьшилась до размеров спичечного коробка, в котором для них двоих не было места.

– Случайная, – невинно подтвердил Донеган. Вот только улыбку его никак нельзя было назвать невинной. Мишель она казалась опасной и такой порочной. От Кейрана веяло угрозой, и ее тело покрывалось мурашками, даже несмотря на то, что вода была горячей. Зеркала потускнели под налетом пара, сейчас в них едва угадывалось отражение пленницы. – Я просто хотел помыться. А тут ты, крошка.

– И не заметил, что дверь заперта?! – Мишель стрельнула в молодого человека полным злого бессилия взглядом, машинально отметив про себя, что помыться тому действительно не помешает.

Некогда безукоризненно отглаженная рубашка была измята. Бесстыдно расстегнутая на груди, льнула к разгоряченному, покрытому испариной телу. Сапоги все в мутных разводах, будто Донеган все утро бродил по болотам. И на руке, крепко сжимавшей хлыст, тоже виднелись следы засохшей грязи.

«И кто ходит купаться с хлыстом?» – мелькнула абсурдная мысль.

– Составить компанию?

– Уходи по-хорошему, – недобро сощурилась пленница. – А то ведь действительно ему расскажу.

Кейран безразлично хмыкнул, давая понять, что пугать его братом бессмысленно. Мишель потянулась было за поблескивавшим на столике колокольчиком, оставленным предусмотрительной рабыней, но Донеган ее опередил. Проследил за взглядом девушки, и последняя ее надежда, подвластная магии Кейрана, жалобно звякнув, отлетела в другой конец комнаты, затерявшись где-то под тяжелыми полами шторы.

Одежда пленницы, оставленная на кресле, прошелестев, укрыла лоскутный коврик. А сам предмет мебели в одно мгновение оказался придвинут к ванной небрежным, ленивым движением руки. Кейран рухнул в кресло, устало вытянул ноги, явно наслаждаясь ошеломленным взглядом Беланже.

На какой-то миг Мишель даже забыла, что она в чем мать родила сидит в ванной в нескольких дюймах от напрочь лишенного стыда и совести негодяя и что ей следует продолжать его опасаться. Но удивление, граничившее с шоком, притупило страх. В Лафлере, подпитываемая магией родной земли, она тоже умела и любила двигать предметы. Мелочь всякую вроде шкатулок и фарфоровых ваз. Когда злилась, могла опрометчивым взмахом руки расколотить о стену тарелку. Но чтобы заставлять плясать по комнате мебель…

Она шумно сглотнула.

Значит, Катрина не соврала, и в древности эта земля действительно принадлежала очень могущественному племени. Иначе откуда у Донеганов такие способности! Один мозги людям пудрит, другой играючи открывает силою мысли запертые двери и, словно фокусник, не напрягаясь, жонглирует даже тяжелыми предметами интерьера.

– Кейран, я закричу.

– Ничего не имею против. – Хищный прищур глаз, в которых плавится сталь, и губы расползаются в усмешке. Мишель отчаянно мечтала стереть ее с самодовольной физиономии. Донеган вальяжно развалился в кресле, положив на деревянный подлокотник плеть, на которую она продолжала коситься с подозрением. – Брату недавно подарили кобылу. Дикую, норовистую. Совсем как ты.

В ответ на столь бесцеремонное заявление Мишель негодующе фыркнула, чем вызвала у своего мучителя очередной приступ веселья.

– Вот и она тоже так фыркала, никак не желая покоряться. Гален не мог с ней справиться. Пришлось мне взяться за дело. Пара часов – и она как шелковая послушно бегает подо мной.

Мишель вздрогнула, когда Донеган резко подался к ней. Кожаные ремни хлыста, сплетенные между собой в тугую косу, змеей скользнули по спине пленницы, после чего с громким хлюпом погрузились в воду. В том месте, где плеть коснулась кожи, Мишель как будто ожгло огнем.

И шепот, прозвучавший в тишине комнаты, раскаленным клеймом отпечатался в сознании:

– Может, и тебя попросит приручить, крошка. Так это я с удовольствием.

Мишель поймала рукой плеть, теперь оглаживающую ей под водой бедро, отчего мурашки на коже продолжали свой безумный танец, и швырнула «орудие пыток» в наглеца, окатив того брызгами. На сапогах Донегана таяли клочья пены.

– Я тебе не крошка, не детка и не малышка! Кейран! Ты хоть понимаешь, в какое положение ставишь меня своим поведением?!

– Подумала над моим предложением? – резко сменил тему разговора Донеган.

– Свобода за поцелуй? – Мишель скептически хмыкнула и выпалила: – Я тебе не верю! Не ве-рю!!!

– А зря, – пожал плечами Кейран. – Несколько мгновений блаженства, и получила бы то, что хотела. И я бы… тоже получил, – жадно сверкнул глазами.

– Тебе что-то нужно делать со своим самомнением. И то, что ты называешь блаженством, стало бы для меня настоящим мучением.

– Проверим?

Мишель уже собиралась нырнуть под воду, спрятаться за стремительно истончавшимся слоем пены, когда Кейран от нее отстранился.

Сказал, обращаясь в большей степени к самому себе, чем к прекрасной мятежнице, о которой вспоминал все утро:

– Хотя рискованно. Если я поцелую тебя сейчас, из ванной ты в ближайшие часы не выйдешь. Лучше потерплю до вечера. Увидимся в розарии после ужина?

– Нет!

– Неправильный ответ, – покачал головой Донеган, чувствуя, как начинает хмелеть от запаха нежной кожи.

Этот запах – дурманящий и такой дразнящий – он почувствовал еще вчера, как только переступил порог Блэкстоуна. Чувствовал его весь день, всю ночь сходил с ума. И сейчас только и думал о том, как пройдется поцелуями по точеному изгибу шеи, прошепчет бунтарке какую-нибудь глупость на ушко, а потом найдет губами ее сладкие губы. Выдернет Мишель из ванны или, может, сам к ней присоединится… Не отпустит, пока не утолит внезапно вспыхнувшее желание. К девчонке, о существовании которой еще совсем недавно даже не помнил.

– Скажи, что подумаешь, малышка, и я уйду, – проговорил искушающе.

Мысленно обрушив на голову Кейрана ту самую ванну, в которой сидела, Мишель сквозь зубы процедила:

– Я подумаю.

– Тогда, мисс Беланже, до ужина. Был рад снова повидаться. – Шутливо поклонившись, поспешил в коридор от греха подальше. Пока животные инстинкты не возобладали над здравым смыслом.

– Из тебя никудышный джентльмен, Донеган! – не сдержавшись, послала Мишель ему вдогонку.

Кейран хищно улыбнулся, и снова пленница почувствовала, как загорается под этим откровенно-алчным взглядом, которому, казалось, никакая пена была не помеха.

– А ты не леди, малышка. Ты – норовистая кобылка, которая так и хочет, чтобы ее обуздали.

Искрящимся фонтаном взметнулись брызги. Мишель схватила плеть, оставленную Донеганом в кресле, и со всей силы швырнула в него. Промахнулась к своей досаде и выругалась, напрочь позабыв о манерах леди.

И только когда дверь захлопнулась, а щеколда вернулась на место, поняла, как сумасшедше громко, исступленно в груди колотится сердце.

После ухода самого невыносимого из всех Донеганов, каковым Мишель теперь считала Кейрана, и речи не было о том, чтобы продолжать безмятежно нежиться в ванне. Ничего здесь пленницу больше не радовало. Вода казалась остывшей, пена раздражала своим резким запахом и оставляла на коже и волосах липкий мыльный осадок. Хорошенько растерев тело мочалкой, а потом быстро ополоснувшись, Мишель завернулась в мягкое полотенце. Отыскала закатившийся под штору колокольчик и нетерпеливо в него позвонила.

Служанка явилась спустя несколько минут с искусственной улыбкой, намертво прилипшей к лицу, да платьем для «госпожи хозяйской гостьи». Мишель готовилась к худшему, к тому, что придется обряжаться в нечто вульгарное и абсолютно безвкусное, с глубоким декольте до неприличия. Вроде тех кричащих туалетов, в которых некоторым девицам из Дальвинского квартала хватало наглости появляться на улице средь бела дня. Говорят, они зарабатывали себе на жизнь, предоставляя джентльменам некоторые услуги личного характера.

Мишель догадывалась, что это были за услуги, но старалась лишний раз не думать о нью-фэйтонских распутницах. В последнее время лицо у нее и так слишком часто пылало от смущения и стыда. Хоть стыдиться, вспоминая о девицах из салунов, ей было совершенно нечего. Она к ним никакого отношения не имела.

К ее немалому облегчению, подарок Галена, от которого она не смела отказаться (не хватало еще, чтобы пострадала и эта молчунья-служанка!), порадовал своей элегантной простотой. Хоть, на вкус Беланже, платье было чересчур ярким, в таком невозможно остаться незамеченной. Впрочем, в Блэкстоуне она в любом наряде всегда была на виду.

Спасибо чарам Мари Лафо и нездоровому к ней интересу новоприбывшего Донегана.

Пошитое из шелковой гранатового цвета тафты, покоившейся на широких обручах кринолина, со светлыми кружевными воланами, кокетливо обрамлявшими треугольный вырез и заменявшими рукава, – оно село на Мишель как влитое. Будто сшитое по заказу специально для нее. А может, так оно и было и Гален в самом деле заказал наряд у местных кудесниц.

Осознание этого не приносило удовольствия. Наоборот, глядя на свое отражение – на девушку с осиной талией, туго затянутой в корсет, на расплескавшееся по покатым плечикам тончайшее кружево, оттененное над грудью камеей с профилем прекрасной девы, Мишель злилась. Потому что чувствовала себя красивой нарядной куклой. Подарком, который «упаковывал» для себя Гален. Чтобы потом, чуть позже, когда очень сильно захочется, самому заняться его распаковкой.

От этой мысли ее передернуло.

А когда служанка принесла записку от вернувшегося после свидания с Флоранс Донегана:

«Надеюсь, вам понравился мой подарок. Жду не дождусь вечера и изнываю от предвкушения – наконец-то я смогу провести время с вами».

Пленница не на шутку заволновалась.

Сразу вспомнились зловещие предупреждения Кейрана о том, что скоро Галену наскучит строить из себя джентльмена. И тогда…

Мишель чуть не застонала.

Хвататься за руку помощи, «великодушно» протягиваемую ей Донеганом-младшим, она не собиралась. Понимала, что все обещания Кейрана – вранье, бессовестный розыгрыш. Он ведь и в детстве любил над ней насмехаться, бывало, доводил до слез. Взять хотя бы тот случай, когда при всех обозвал ее «мелочью назойливой, настырно набивающейся в компанию взрослых», а все поддержали его дружным хохотом. Флоранс смеялась громче всех, и Мишель до сих пор помнила, как светились злорадством глаза несносного Донегана.

– А давай я теперь тебя разыграю, – усмехнулась посетившей ее идее Мишель и написала на обратной стороне листка Галену свой ответ:

«Увидимся после ужина в розарии. Мне нужно с вами поговорить. Это важно!»

Мишель надеялась, ее маленькая уловка сработает и она избавится от общества братьев хотя бы на один вечер.

До самого ужина она читала дневник Айры-Каролины, борясь с желанием пролистать занудные описания ее свиданий с Дагеном Донеганом. Но что-то внутри, какой-то тихий голос советовал внимательно вчитываться в каждую строчку и каждую глупость, написанную юной влюбленной.

Когда за пленницей явилась служанка, она сунула дневник под одеяло. Ободряюще улыбнулась отражавшейся в тусклой зеркальной глади девушке и, накинув на плечи белую кружевную шаль – еще одно проявление щедрости Галена, – последовала за молчаливой рабыней в столовую.

Где за длинным столом восседало все семейство Донеганов. Не хватало только мистера Сагерта, и Мишель отчаянно надеялась, что до его возвращения сумеет держать на расстоянии опьяненного чарами Галена. И «трезвого», но не менее опасного Кейрана тоже от себя отвадит.

Лица собравшихся озарялись пламенем свечей, белевших в старинных канделябрах. По углам столовой притаилась тьма, отчего Мишель не сразу заметила замершую у стены юную темнокожую рабыню, еще совсем девочку. В ее обязанности входило следить, чтобы хозяева ни в чем не нуждались, и в случае чего, сразу бежать на кухню.

Гален что-то втолковывал управляющему, раболепно склонившемуся над хозяйским креслом. Этим Мишель и воспользовалась.

Проходя мимо его младшего брата, незаметно тому шепнула:

– Я согласна.

Получив в ответ самодовольное:

– Кто б сомневался.

И острый, как кинжал, взгляд от Аэлин, который та метнула в ненавистную гостью, стоило Мишель поравняться с Кейраном.

В глазах мисс Кунис читалась неприкрытая ревность.

 

Глава 9

– Дорогая Мишель! – Заметив девушку – средоточие его темных желаний, Гален поднялся, чтобы галантно помочь ей сесть за стол.

– Вы так любезны, – отозвалась Мишель, не сумев скрыть издевки. Она опустилась на мягкое сиденье и принялась сосредоточенно расправлять на коленях ажурную салфетку.

Донеган отпустил управляющего, что-то шепнув тому напоследок.

– Надеюсь, мой подарок пришелся вам по вкусу.

– Как видите, я его надела. И даже волосы распущенными оставила. Во избежание повторения недавнего представления.

Гален натянуто улыбнулся, наконец уловив насмешку, сквозившую в словах пленницы.

– Как насчет креветок по-фриольски и запеченных под сыром устриц? – тем не менее продолжил с ней любезничать, будто Мишель и в самом деле была в Блэкстоуне гостьей.

– Предпочитаю индюшачью печенку с грибами, – кивнула Беланже на большое серебряное блюдо, над которым едва различимо вился пар.

– Как скажете, моя радость. – Донеган подал рабыне знак, и та споро наполнила тарелку пленницы.

– Мишель, расскажите нам о себе. Вы очень изменились за последние годы, – прервал расшаркивания брата Кейран.

За что был удостоен мрачного взгляда от Галена и явно чем-то недовольного от Аэлин.

– А вот вы, хочу заметить, остались прежним, – хмыкнула «гостья», вкладывая в свое наблюдение всем понятный смысл. – Все такой же…

Кейран в долгу не остался. Вернул колкость, замаскировав ту сомнительным комплиментом:

– Вы расцвели. Как роза, щедро удобренная навозом. Или для цветов используют другую подкормку? В этом у нас лучше разбирается Катрина… – Дождавшись ожидаемой реакции – щеки у пленницы запылали, удовлетворенно продолжил: – Из нескладной девчонки, скакавшей по деревьям как мартышка, превратились в утонченную леди. Настоящую красавицу! Помню, подолы ваших платьев были все время запачканы грязью, отчего вы напоминали мне молочного поросенка. У вас были такие же очаровательные розовые щечки. Теперь я нахожу вас немного бледноватой. Но когда злитесь, вот как сейчас, румянец скрадывает этот недостаток.

– Похвальная память, Кейран, – процедил Гален, раздраженно опускаясь в кресло.

– А знаете, что помню я? – Мишель демонстративно насадила на вилку кусочек печени, представляя на ее месте младшего Донегана. – Ваши глупые шуточки. Вы и в прежние времена не отличались тактом.

– Неужели когда-то я мог ранить ваше сердечко? – снисходительно улыбаясь, спросил Кейран.

Получив в ответ тихое:

– Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же.

В столовой повисло молчание, нарушаемое лишь старыми ходиками, угрюмо тикающими на каминной полке, да шуршанием муаровой юбки: Катрина продолжала нервно ерзать на стуле.

– А вы знали, Мишель, – вдруг сказала она, прямая как стрела, чопорная, одетая во все темное, – что Кейран и Аэлин помолвлены?

Мишель чуть не подавилась очередным куском печени, которые запихивала в себя, почти не жуя. Она закашлялась, сдернув с коленей салфетку, и спешно прикрыла ей рот. Взяла услужливо поданный девочкой-рабыней бокал воды и сделала несколько жадных глотков. Пленница и сама не понимала, что в словах Катрины так ее удивило или скорее даже шокировало. Но в тот момент она почувствовала, как неведомая сила хватает ее за шкирку и швыряет в костер злости.

От вида противно ухмыльнувшейся мисс Кунис у Мишель нестерпимо чесались руки запустить в нее тарелкой. Или надеть на черноглазую стерву серебряную крышку от супницы и хорошенько треснуть по ней поварешкой.

Кейран же в мечтах Мишель был удостоен само́й супницы, которую она мысленно опрокинула ему на голову.

Стало чуть легче.

«Каков наглец! – в негодовании думала Беланже. – Собрался целоваться со мной прямо под носом у невесты! Впрочем, – постаралась взять себя в руки, обнаружив в сложившейся ситуации и положительную сторону, – назло Аэлин я его, так уж и быть, разок поцелую. А потом пусть эти двое, – покосилась сначала на одного брата, потом на другого, – вытрясают друг из друга душу!»

– Это давняя договоренность. Между нашими отцами, – хмуро заметил младший Донеган.

– Они должны были обвенчаться зимой. Но раз Кейран вернулся раньше, свадьбу, скорее всего, сыграют летом, – не преминул заметить довольно ухмыльнувшийся Гален.

– Значит, мне остается только вас поздравить, – лучезарно улыбнулась Мишель. – И пожелать невесте счастья. – На этом следовало остановиться. Однако, не сумев сдержаться, она выпалила, со злорадным удовлетворением отмечая, как некрасиво вытягивается лицо у Аэлин. – Хоть обрести его с таким-то женихом будет непросто. Поэтому, думаю, правильнее будет сказать: примите мои соболезнования.

На протяжении всего ужина Мишель сидела как на иголках, неспособная избавиться от ощущения, будто внутри нее протянули струну, которая вот-вот должна была лопнуть. Одна Катрина делала вид, что в упор ее не замечает. Остальные, не стесняясь, прожигали пленницу бесцеремонными взглядами.

Мишель уже и не знала, кого следовало опасаться больше. Полного откровенного вожделения Галена, Аэлин с ее беспочвенной ревностью или непонятного, но оттого не менее пугающего Кейрана.

«Вот уж чокнутая семейка!» – в сердцах подумала она.

На десерт были поданы торт, обильно украшенный взбитыми сливками, и сладкое вино, от которого Мишель благоразумно отказалась. Лишь поковыряла вилкой кусок бисквита, после чего, поднявшись, извинилась и сказала, что ей нужно ненадолго отойти освежиться.

Покинув столовую, пленница поспешила в розарий, мстительно предвкушая, как подпортит отношения братьев.

В отместку за то, что испортили ей жизнь.

Шагнув за порог, Мишель окунулась в теплый безветренный вечер. Зима в этих краях была короткой, мягкой и теплой; весна незаметно сменялась знойным, удушливым, порой казавшимся бесконечным летом. Когда от ядовитого южного солнца не спасали ни кружевные зонтики, ни шляпы с широкими полями и дамы изнывали в своих пышных нарядах. А одной из основных обязанностей домашних рабов становилось беспрестанно обмахивать господ пальмовыми веерами. За обедом, во время послеобеденного сна и душными вечерами, когда хозяева собирались вместе в гостиной или на веранде. На пикниках, по которым юная мисс Беланже скучала не меньше, чем по своим родным.

Через два дня все соседи отправятся на барбекю к О’Фарреллам, где будут развлечения и танцы. А она, вместо того чтобы сражать поклонников чарующими улыбками и томными взглядами, милостиво одаривать избранных своим вниманием, а некоторых, самых удачливых, даже баловать танцами, будет прозябать здесь.

Заживо похороненная в полном призраков прошлого и страхов доме.

Не менее отчаянно Мишель скучала по танцам, как будто с рокового дня ее пленения прошла целая вечность. Вечность без шумных праздников и веселых балов. Она тосковала по задорной кадрили, нежному вальсу, зажигательной мазурке, когда пол сотрясался под ударами каблуков, щеки ее ровесниц и подруг пламенели румянцем, а глаза блестели ничем незамутненным счастьем.

Вдруг подумалось, что Катрина и Аэлин, скорее всего, не знакомы ни с фигурами кадрили, ни с тем, как надлежит кружиться в вальсе, грациозно прогибаясь в спине и позволяя кавалеру себя вести.

– Почему же вы все время торчите в этом унылом месте? Еще одна загадка…

На небе разгорались звезды, и убывающая луна, словно тающий во рту леденец, низко нависала над покатой крышей особняка. В сгустившемся полумраке тугие бутоны роз окончательно поблекли, будто из цветов вытянули весь пигмент.

Мишель шла по присыпанной мелким камнем дорожке, влекомая брызжущим из земли мерцанием. Оно возвращало близрастущим кустам природную зелень, раскрашивало сомкнутые лепестки роз в их естественные приглушенно-желтые, светлые, словно расползающаяся по кофе сливочная пенка, и насыщенно-бордовые цвета. Засмотревшись на песчинки света, роем светлячков кружившие над утопленным в землю валуном – тем самым древним жертвенником, о котором говорила Катрина, Мишель не сразу расслышала, как под чьей-то поступью едва уловимо захрустела каменная крошка.

Где-то совсем близко пели цикады. С наступлением жары от их назойливого стрекотания не будет спасу. Но сейчас пленницу мало заботило пробуждение природы, уже готовой к встрече лета. И даже о крупинках света она мгновенно позабыла, когда, обернувшись, увидела перед собой Кейрана.

Мысленно порадовалась, что младший Донеган явился первым, и почувствовала, как радость сменяется уже почти привычным ощущением опасности. Когда заметила жадный блеск в глазах Донегана. А может, в них, как в зеркале, просто отражалась волшебная пыль напитанного магией места. Места, где изгнанное из этих краев племя шейвари поклонялось своему идолу и черпало из красной плодородной земли Блэкстоуна силу.

– Вижу, ты нашла средоточие нашей магии, малышка. – Донеган приблизился к «гостье» вплотную и теперь гипнотизировал взглядом полные, искусанные в волнении губы.

Мишель шумно сглотнула, стараясь протолкнуть в себя застрявший в горле комок. Она могла бы назвать это место прекрасным, если бы ее не мутило от резкого запаха чужеродной магии. А может, дурноту спровоцировали появление Кейрана и те чувства, что он в ней вызывал.

Раздражение, волнение. Страха не было. Это чувство выпил досуха из нее Гален.

– Не бойся, малышка, я не кусаюсь, – улыбнулся Кейран. Прошептал тихим, непривычно мягким голосом, нежно и вместе с тем властно привлекая ее к себе. – По крайней мере, не сегодня.

– Значит, сейчас ты меня поцелуешь, а потом отпустишь на все четыре стороны? – Мишель дернулась, уворачиваясь от нахальной ласки почти коснувшихся ее щеки губ.

Чувствуя, как сильные руки по-хозяйски удерживают ее за талию, пленница вдруг поняла, что отступить при всем желании уже не сможет.

– Да, сначала поцелую, – подаваясь к ней, крепче прижимая к себе, прошептал Кейран в приоткрытые чувственные губы.

Которые Мишель нервно облизнула, дернулась, не догадываясь, что своим сопротивлением еще больше распаляет охотника.

– А что на это скажет Аэлин, если узнает? – Как могла тянула она время и уже мысленно поругивала Галена за то, что тот где-то запропастился.

Если ее кошмар номер один задержится еще хотя бы на минуту, и вправду ведь придется целоваться с кошмаром номер два. Не то чтобы ей совсем не нравилась его близость… Мишель была вынуждена признать, второму брату обаяния было не занимать. Целуется Кейран наверняка неплохо. И – на щеки плеснуло краской стыда – ей уже самой хотелось к нему потянуться. Самой коснуться жесткой линии подбородка, таких мягких, наверняка горячих губ… Хотя, конечно, куда с большей охотой она бы отхлестала по щекам этого лжеца и негодяя (ведь наверняка же обманет!), чем таяла в его руках.

– Тебя и правда волнует, что скажет моя кузина? – усмешкой подчеркнул последнее слово Кейран, как будто считал Аэлин недостойной зваться его невестой.

Мишель уже всерьез раздумывала над тем, стоит ли оттолкнуть искусителя или разочек все-таки уступить его бесцеремонному напору и своей слабости, когда слух уловил чьи-то быстрые шаги.

Сомнения сменились отчаянной решимостью. Пленница повисла на Кейране, касаясь своими маленькими ладошками напряженных плеч молодого человека.

– Ну так, может, наконец меня поцелуешь, вместо того чтобы говорить об этой девице!

Прикрыв глаза, сама потянулась к губам обнимавшего ее мужчины, на несколько коротких мгновений позволив запечатать себе рот жарким, бесстыдным и – о ужас! – вдруг ставшим желанным поцелуем.

Который резко оборвался, когда по розарию прокатился оглушительный крик, показавшийся Мишель рычанием разъяренного зверя:

– Кейран!!!

Ей почудилось, будто из нее вдруг выбили весь воздух, а вдохнуть заново никак не получалось: горьким комом он застревал в горле. Так и стояла, испуганно прячась за спину загородившего ее собой Донегана, пока его брат решительно к ним приближался.

– Что, демон побери, здесь происходит?!

Мишель судорожно закусила губу. Запоздало пришло осознание, что ни одному из братьев не понравится быть одураченным. Вот сейчас они сопоставят факты, и тогда…

Если Кейран и понял, что его намеренно заманили в ловушку, то виду не подал. Проговорил беззаботно:

– Я вышел подышать свежим воздухом и наткнулся на нашу маленькую мисс, глазеющую на жертвенник лугару.

Мишель поежилась и опустила голову, не в силах смотреть на Галена. Слишком уж страшными были его глаза – в них ярилось демоническое пламя наподобие того, вокруг которого отплясывала со своими прислужницами Мари Лафо. В ночь, когда Мишель совершила самую страшную ошибку в своей жизни – чарами привязала к себе Галена Донегана.

Или скорее себя к нему.

– Не похоже, чтобы нашу маленькую мисс интересовал жертвенник, – криво ухмыльнулся одурманенный магией Гален, продолжая сверлить Кейрана безумным взглядом.

Единственным его желанием было скорее выдернуть ветреную девчонку из-за спины брата, с которым обязательно разберется позже, и утащить в дом в свою спальню. Чтобы уже там наказать за каждое мгновение, проведенное наедине с Кейраном. Хлыстом высечь малейшее чужое прикосновение и истерзать поцелуями губы, которые не смел целовать никто другой.

Словно угадав мысли брата, Кейран сжал хрупкое запястье девушки. Как ни странно, это властное, покровительственное, немного болезненное прикосновение успокоило Мишель и вселило в сердце надежду, что младший Донеган не оставит ее наедине со свихнувшимся старшим.

– Признаю, не сдержался, – наконец нарушил тягостное молчание Кейран. – Как можно устоять перед такой-то красавицей? Вот я и полез к ней целоваться. А Мишель просто растерялась. Ты ведь тоже чувствуешь этот запах? Неудивительно, что она свела тебя с ума.

Гален продолжал хмуриться, только теперь в резких чертах его лица, помимо раздражения и гнева, проскальзывало недоумение. Мишель принялась украдкой к себе принюхиваться и пришла к выводу, что пахнет она обычно. Свежий, возможно, чуть горьковатый запах лимонной вербены впитался в волосы. От платья веяло жасмином и чайной розой – видимо, какое-то время оно хранилось вместе с набитыми сушеными лепестками цветов саше. Да и к тому же она ведь только утром купалась. Чему Кейран (чтоб ему скорее ослепнуть!) имел удовольствие стать свидетелем.

– Оставь нас, пожалуйста.

Мишель вцепилась в рубашку младшего Донегана свободной рукой. Другую по-прежнему согревало прикосновение его пальцев.

– Давайте вернемся в дом, – с наигранным весельем предложил Кейран, сделав вид, будто замаскированный под просьбу приказ не достиг его ушей. – Мисс Беланже, вы, кажется, не доели свой торт. Хотите сладкого? Ну и отлично! Еще и вся дрожите… – Обернувшись, спросил участливо и с напускной тревогой: – Замерзли? Как насчет горячего чая? Или, может, чего покрепче желаете? Немного настойки из трав и черной патоки вам сейчас не помешает.

Холодно пленнице не было. Но она действительно дрожала. От страха, который ненавидела, но появление которого раз за разом провоцировал в ней Гален.

Мишель кивнула и слабо улыбнулась своему защитнику, хоть улыбки этой Донеган не увидел – по-прежнему прятал ее у себя за спиной.

– Кейран, оставь нас, – зло сощурил глаза Гален. – Потом согреется. Я дам ей свой сюртук.

– Лучше все-таки чаю, – тоненько возразила Беланже.

– Видишь, леди плевать на твой сюртук. Ей хочется чаю. Пойдем. – Горячие пальцы соскользнули с запястья и теперь крепко охватывали узкую девичью ладошку.

Гален не шелохнулся. А когда брат попытался его обойти, увлекая за собой пленницу, с силой дернул Мишель за локоть. Она вскрикнула, а в следующий миг ее без церемоний отпихнули в сторону.

Ей бы радоваться, ведь план сработал: она ловко стравила братьев, теперь сверлящих друг друга ненавидящими взглядами. Сердце подпрыгивало в груди, как гуттаперчевый мячик, но точно не от радости. От нарастающего волнения и тревоги перед тем, что сейчас должно было произойти.

– Держи себя в руках, Гален. – В голосе младшего Донегана звучала сталь.

– Нет, это ты держи от нее подальше свои руки! – ощутимо толкнул брата в грудь Гален, так что тот даже попятился.

– Иначе? – прозвучало вызывающее.

Лицо Галена окаменело. Холодный свет, вытекавший из древнего камня, серебряным оттиском ложился на заострившиеся скулы и высокий лоб Донегана, делая его неестественно, пугающе бледным. Словно пойманное в ловушку, это потустороннее свечение отражалось в его глазах. Глазах безумца, готового растерзать любого, кто осмелится посягнуть на его желанный «трофей».

– Иначе наше с тобой родство тебя не спасет, – тихо обронил Гален, в облике которого сейчас едва ли можно было отыскать хоть что-то человеческое.

– Вы говорили про чай… – заикнулась, дрожа всем телом, пленница, понимая, как неуместно и глупо прозвучала эта фраза.

На Мишель не обращали внимания. Сцепись сейчас братья, и разнять их ей точно не удастся. Придется бежать за помощью. Но пока она до кого-нибудь дозовется, пока сюда примчится прислуга… Мишель вся внутренне содрогнулась.

А спустя мгновение выдохнула с облегчением, увидев вырисовывающуюся в чернильной тьме долговязую фигуру Бартела. Впервые за время, что знала управляющего, она искренне ему обрадовалась.

– Мистер Донеган вернулся, – коротко обронил мужчина, и братьев словно ледяной водой из проруби окатило.

– Приехал?! – Не помня себя от счастья, «гостья» рванулась по направлению к Бартелу, чтобы проскочить мимо и что есть духу мчать до подъездной аллеи.

Но была перехвачена управляющим и, сквозь гул, зазвучавший в голове, услышала, как Гален резко отдал приказ:

– Уведи ее. Запри на чердаке.

– Я хочу поговорить с мистером Сагертом! – протестующе взвизгнула Мишель, с мольбой глядя на Кейрана. – Мне нужно!

Но младший Донеган, казалось, потерял к ней интерес. Даже не взглянув на пленницу, широким шагом направился к дому.

– Уведи ее, – нервно повторил Гален и последовал за братом.

– Но!..

– Не заставляйте затыкать вам рот, мисс, – предупредил с усмешкой управляющий. – Это я сделаю с превеликим удовольствием. Как и много чего другого после того, как хозяин с вами натешится.

Сопротивляться было бесполезно. Дернувшись в последний раз, Мишель позволила увести себя, мечтая как можно скорее избавиться от тошнотворных прикосновений ненавистного выскочки и надеясь, что уже очень скоро все разрешится.

Галену не удастся ее прятать. Слуги, может, и смолчат, но Катрина и Аэлин точно молчать не станут. А может, у Кейрана в кои-то веки проснется совесть.

Ведь он защитил ее от брата сегодня. Что, если сдержит обещание и поможет обрести свободу?

Она свое обещание пусть и неохотно, но все-таки сдержала: позволила Кейрану Донегану себя поцеловать. И этот поцелуй до сих пор пламенел у нее на губах.

 

Глава 10

Сагерт Донеган задумчиво перебирал сигары в хьюмидоре, размышляя, на которой остановить свой выбор. Вайенские – самые крепкие, его любимые, обладали ярким послевкусием: приятной горечью, надолго остававшейся на языке. Хороший бурбон или дорогой варваросский ром только усиливали наслаждение от такой сигары, раскрывая новые грани ее вкуса и запаха. В кульвийских самому богатому плантатору Юга нравился пряный дым, навечно впитавшийся в тяжелые шторы и мебель кабинета. Но вот ощущение вязкости во рту после выкуривания панателлы являлось для мистера Донегана явным недостатком, с которым он не всегда был готов мириться.

Уж точно не сегодня.

Больше всего в окружающих себя вещах и людях (последние зачастую приравнивались хозяином Блэкстоуна к первым) Сагерт Донеган ненавидел обнаруживать недостатки.

Угрюмые сыновья, расположившиеся по разным углам кабинета, как борцы на ринге перед началом поединка, сейчас представлялись мистеру Донегану рассадниками проблем и неприятностей. Гален устроился на диване у наспех зажженного служанкой камина, Кейран – в глубоком кресле. Поближе к графину с кукурузным виски, который не переставал себе подливать, и подальше от брата, косившего на него с неприязнью.

Хозяин поместья тяжело вздохнул. Вот в ком недостатков было не сосчитать.

– Тебя выгнали из Тенненса?

– Я сам решил уехать. Оставаться там было рискованно. – Кейран и не думал оправдываться перед отцом, потому как не сомневался в правильности своего решения.

Он ненавидел учебу и еще больше ненавидел наутро после превращения узнавать, что в кампусе университета на одного студента стало меньше. Последний, Лайонел, растерзанный «неведомым зверем», был его другом.

Другом, которого Кейран сам себя лишил.

– Тебе оставалось меньше года. Мог бы с собой побороться! – Хозяин Блэкстоуна швырнул сигару на стол, понимая, что ни дым, ни алкоголь успокоиться ему сейчас не помогут.

– Вспомни себя в свои первые годы. Получалось бороться? – Кейран раздраженно опустил бокал на широкий подлокотник кресла. С силой сжал хрупкий хрусталь в руке, рискуя превратить тот в обагренное кровью крошево.

Он чувствовал, как темные чары – ядовитое семя, прораставшее в его плоти, пускает глубоко свои корни, становясь с ним единым целым. С каждым убийством яда шейвари в Кейране Донегане становилось все больше, а сил противостоять губительной магии, наоборот, все меньше. Раз в месяц она превращала его в безумца. Бороться с чарами невозможно. Только не молодому волку, для которого охота – смысл жизни, и каждый удар сердца во время преследования добычи отмеряет секунды до достижения пика ни с чем не сравнимого удовольствия. Когда под тобой бьется в агонии, умирая, жертва.

Кейран прикрыл глаза, отдаваясь во власть воспоминаний о прошлой ночи, когда ему то же самое хотелось проделать с маленькой гостьей из Лафлера. Хорошо, Катрина вовремя разгадала планы братьев и спрятала от них девушку. Пришлось довольствоваться служанкой. Потому что беглого раба, которого они до обидного быстро выследили и выпотрошили, на двоих оказалось мало.

– Давай ты будешь отчитывать Кейрана без меня. – Гален поднялся, намереваясь еще больше увеличить расстояние между собой и братом, оказавшись от отцовского кабинета как можно дальше. Например, на чердаке, где его ждала пленница. – У меня дела.

– Сиди, – коротким словом-приказом вернул наследника в кресло Сагерт и в который раз пожалел, что новость о «побеге» Кейрана из Тенненса – не единственная их проблема.

Быть может, он даже порадовался бы преждевременному возвращению сына, которого не видел многие месяцы, если бы другой его отпрыск – его первенец, на которого возлагались самые отчаянные надежды, не преподнес сюрприз в виде семнадцатилетней девицы, похищенной из Лафлера.

В сердце всколыхнулась злость на старшего сына.

– Я объездил полсвета в поисках ответов. Валялся в ногах у шаманов, жрецов, вождей, умоляя их о помощи. Побывал у дикарей в Каррике, у брахманов Итии. Чтобы у Катрины и Аэлин было будущее. А вы, глядя на себя в зеркало, не вспоминали о том, кем стали по вине моего прадеда.

– Мы и без всяких зеркал отлично помним, кто мы. – Кейран залпом осушил бокал с бурбоном. – Чудовища. С нашим спасением, отец, ты припозднился.

– Я верю, что у вас еще может быть нормальная жизнь, – хмуро парировал хозяин Блэкстоуна и, более себя не сдерживая, прогремел: – Зачем ты ее притащил?! Твоей женой станет Флоранс Беланже. Не Мишель! Или я заставлю тебя лично хоронить сестру и кузину!

– А я разве против свадьбы с этой кобылой? – пренебрежительно отозвался о невесте Гален, поморщившись от мысли о предстоящем венчании. С той Беланже, которая была ему неинтересна. А та, что занимала его мысли, похитила его сердце, не испытывала к нему ничего, кроме страха и ненависти. Он сам взрастил в ней эти чувства. – Флоранс считает дни до нашей женитьбы. Все идет по плану. И с Катриной и Аэлин тоже все будет в порядке.

– Если мне не изменяет память, в наши планы не входило похищение маленькой мисс Беланже и твои попытки затащить ее в постель, – хмыкнул Кейран.

– Как и твои жалкие потуги приударить за ней, – огрызнулся Гален.

– Как ты, должно быть, уже заметил, малышка не против моей компании. – Кейран и сам не понимал, что его во всей этой истории с Беланже так задевает, почему так хочется уколоть побольнее брата. – В отличие от твоей.

– Не знаю, какой демон в тебя вселился, Гален, но с девчонкой надо что-то решать. Решать скорее, пока Беланже не узнали об ее исчезновении, – вмешался Сагерт, надеясь, что еще не поздно притушить пламя соперничества в сердцах братьев. – Мишель нельзя возвращаться в Лафлер.

– Я уже об этом думал. – От зажженного камина воздух в комнате быстро прогрелся. Гален расстегнул сюртук и небрежным движением рук откинул назад его полы. – Я куплю ей дом. В Фальстоне или где-нибудь еще дальше. Мишель там будет под надзором и в безопасности. И никто не свяжет ее исчезновение с нами.

– С тобой, Гален, – едко уточнил Кейран. – Это ты у нас похититель аристократок. Серьезно собираешься превратить ее в свою домашнюю шлюху? – тяжело посмотрел на брата.

Сегодня его в Галене все раздражало и злило. Впрочем, на себя Кейран злился еще больше. За то, что имел глупость беспокоиться о какой-то там строптивой девчонке, от которой следовало скорее избавиться. Для всеобщего блага.

Следовало держаться от нее подальше.

Лучше бы и правда Гален увез ее в забытый богами и демонами Фальстон. Да пусть хоть в болоте ее утопит! Плевать! Его это не должно волновать!

Но одна только мысль, что брат упрячет Мишель в какую-нибудь глухомань, где будет проделывать с ней все те вещи, которыми Кейран и сам был не прочь заняться с пленницей, заставляла его не просто злиться и нервничать. От осознания того, какое будущее уготовил Гален юной бунтарке, у Кейрана чесались руки отправить брата на свидание с аллигаторами.

– А что здесь такого? – Гален равнодушно пожал плечами. – Многие джентльмены имеют содержанок.

– Ты, кажется, перепутал Беланже с квартеронкой. Такие, как Мишель, не становятся постельным развлечением, – напомнил ему Кейран.

– Что ты сделал с моим братом? – Гален закинул ногу на ногу и сказал иронично, подначивая: – Прежний Кейран мне нравился больше.

– Никаких домов и никаких содержанок, – осадил вновь распаляющихся братьев Сагерт. – Пока что Мишель останется здесь. Я сам со всем разберусь. А вы… Особенно ты, Гален! Только попробуй ее куда-нибудь увезти. Я не допущу, чтобы моя дочь погибла из-за твоего каприза. Уж лучше тогда мне, – в глазах хозяина Блэкстоуна отразилась холодная решимость, – лишиться сына.

Гален нервно усмехнулся в ответ, задаваясь вопросом, говорит ли отец серьезно или просто сыплет пустыми угрозами. Впрочем, Сагерт Донеган слов на ветер не бросал и жестоко наказывал за ослушание не только рабов, но и собственную плоть и кровь.

Жестокость – она была неотъемлемой чертой характера всех Донеганов.

– Что значит ты со всем разберешься? – зацепился Кейран за неприятно резанувшую слух фразу.

– То и значит, что разберусь. А сейчас расходитесь по комнатам. Своим, – добавил с нажимом, после чего велел потеплевшим голосом: – И позовите Катрину. Скажите, я хочу ее видеть.

Вот кто никогда его не разочаровывал, не доставлял ему хлопот. Катрина – его маленькая девочка, теперь, когда выросла, еще больше стала походить на свою мать. В чертах дочери Сагерту Донегану виделась покойная супруга, которую он так и не сумел спасти. Похоронил Шерлет.

Но провожать в могилу своего ребенка он точно не станет. И если для спасения Катрины придется избавиться от досадной неприятности в лице Мишель Беланже, что ж, так и сделает.

Он, Сагерт Донеган, слишком многим пожертвовал в этой жизни.

Жертвой больше, жертвой меньше – уже не имело значения.

Мишель, сморенная усталостью и волнениями минувшего вечера, не заметила, как задремала. Проснулась от ощущения чьего-то присутствия и почувствовала, как от ледяной дрожи, прокатившейся от затылка до самых ступней, становится невыносимо холодно. В памяти воскресли угрозы управляющего и все те гадкие словечки-обещания, приводившие ее в ужас.

– Я буду сидеть вот здесь, мисс. Под этой самой дверью. И если услышу хотя бы писк, сделаю все, что потребуется, чтобы закрыть ваш хорошенький ротик.

От похабных намеков и омерзительных липких ухмылочек, которыми ее одаривали, у Мишель темнело в глазах одновременно и от страха, и от ярости. Хотелось выцарапать управляющему глаза, вырвать его гнилой язык. Но будучи с Бартелом один на один, она даже не могла поставить его на место. Весь вечер мышкой просидела на чердаке, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Каждой клеточкой своего тела ощущая присутствие за дверью ненавистного ей человека и считая секунды до того момента, когда Сагерт Донеган пришлет за ней.

Но в тот вечер никто на чердак так и не явился.

Мишель погрузилась в тревожный сон и теперь, вынырнув из кошмара, созданного ее подсознанием, окунулась в кошмар реальный. Первой мыслью было: кто это рядом? Черным призраком склоняется над кроватью. Одурманенный чарами Гален или треклятый управляющий, которого в иные моменты ненавидела сильнее всех Донеганов вместе взятых. А может, Кейран… Он в представлении Мишель был наименьшим злом, и если бы сейчас ей предоставили выбор, предпочла бы из демонической троицы увидеть именно его.

Страх сдавил горло, отчего с губ сорвался только невнятный всхлип.

– Да тише ты! Это же я, – послышалось раздраженное шипение.

Мишель облегченно выдохнула. Перед ней возвышалась Катрина в своем темном платье с кринолином, и правда напоминавшая облаченное в траур привидение. На радостях, что к ней заявилась сестра Донеганов, а не один из братьев, Мишель готова была обнять ночную визитершу. Но Катрина, резко выпрямившись, отстранилась.

– Отец просил тебе передать, – протянула «гостье» сложенный вдвое лист бумаги. – Ему снова пришлось уехать, но он обещал скоро вернуться.

– Даже не поговорил со мной…

Катрина неловко кашлянула.

– Я лучше пойду. Доброй ночи, Мишель. – Прошуршали юбки, а спустя мгновение дверь за мисс Донеган с тихим скрежетом затворилась.

Мишель села на кровати, непослушными пальцами раскрыла листок. Зажгла керосиновую лампу и, придвинув ее к самому краю стола, жадно впилась взглядом в несколько коротких фраз, написанных крупным размашистым почерком.

В своем послании Сагерт Донеган извинялся за то, что был вынужден покинуть поместье, так с ней и не встретившись. Просил Мишель ни о чем не тревожиться, набраться терпения и ждать, когда он вернется. Заверял, что обязательно придумает, как им выбраться из щекотливой ситуации, в которую поставил всех опрометчивый поступок Галена. А в завершение советовал держаться Кейрана, уверяя, что младший сын сумеет о ней позаботиться и в случае чего защитит от старшего.

Оставалось загадкой, кто защитит ее от самого Кейрана.

Если Сагерт Донеган надеялся своим письмом успокоить ее, то не очень-то в этом преуспел. Пробежавшись несколько раз по листку глазами, Мишель взволнованно поднялась. Принялась расхаживать из угла в угол, чувствуя себя мечущейся по клетке канарейкой. Которой в любой момент могли свернуть тонкую шейку.

– И как же он собрался выбираться из этой «щекотливой ситуации»?! – в отчаянии воскликнула Мишель.

Ее не покидало ощущение, что хозяин Блэкстоуна просто тянет время, чтобы… На ум приходило немало предположений, которые могли бы последовать за этим роковым «чтобы», и одно пугало сильнее другого.

Мишель от безнадежности закусила губу. Кейран ее обманул. Впрочем, ничего другого от этого вертопраха ожидать не стоило. Катрина ей не сообщница, Аэлин – тем более. Если и дальше будет продолжать надеяться на здравомыслие мистера Донегана – окажется последней дурой. А таковой чувствовать себя Мишель Беланже не привыкла и не любила. После поспешного бегства хозяина Блэкстоуна она поняла, что тому чуждо сострадание и он будет действовать только в интересах семьи. Наверняка уже мчится к какому-нибудь колдуну, чтобы устранить последствия глупости сына.

Ее устранить…

Мишель содрогнулась.

– Я должна с ней поговорить! – яростно комкая листок с лживыми заверениями, что в скором времени все у нее будет расчудесно, запальчиво сказала девушка. – Она побоялась рассказать, что не так с этой сумасшедшей семейкой, но, может, согласится передать весточку в Лафлер? Через кого-то, хоть кого-нибудь!

Рабыня, которую когда-то давно выкупили у ее родителей Донеганы, сейчас виделась Мишель последней надеждой и шансом на спасение.

– Может, в память о доброте моего отца она согласится оказать мне услугу. Ах, если бы!..

Пленница потерянно оглядывалась по сторонам, замечая растекшиеся по полу и стенам тени. Бесформенные, непонятные, уродливые. Такой теперь была ее еще совсем недавно чудесная, идеальная жизнь – уродливым отражением прекрасного прошлого.

Переодевшись в ночную сорочку, Мишель юркнула под одеяло, но сон, как назло, не шел. Ее терзал один и тот же вопрос: вдруг прямо сейчас какой-нибудь колдун или колдунья создает вольт, чтобы наслать на нее порчу? Болезнь. Смертельно опасную вроде желтой лихорадки, от которой она сгорит в считаные дни. Или, может, что-то еще более изощренное. А она торчит тут, жалкая и беспомощная, и ничего не может сделать, чтобы помешать злодейским планам своих тюремщиков.

– Хотя зачем ему колдуны, если мог бы просто застрелить меня и утопить в болоте? И никакой мороки.

От последней мысли легче не стало. И Гален, слепо влюбленный Гален, надумай мистер Сагерт от нее избавиться, не поможет и не защитит. Это Мишель, к своему ужасу, понимала.

Проворочавшись в кровати до глубокой ночи, но так и не сумев уснуть, она достала из-под матраса дневник. Раскрыла на странице, уголок которой был загнут, и пожелала себе терпения, уговаривая себя не злиться на глупышку Каролину, самой страшной ошибкой которой стала свадьба с Дагеном Донеганом. Перед глазами мелькали строки – каждая горчила сильнее дрянного пойла из батата и кукурузы, которое местная беднота принимала за кофе и которое Мишель имела неосторожность один раз попробовать. Она впитывала в себя слова, пила их, все больше мрачнея и из последних сил сдерживая искушение разорвать дневник в клочья. Хотя с куда большим удовольствием разорвала бы сейчас на клочки, будь он жив, Дагена Донегана.

Злость на Каролину, в которой видела саму себя, постепенно утихла. Осталась ненависть. Ненависть и презрение к первому хозяину этого поместья. А также боль – отголоски той, которой сочилась, будто кровь из раны, каждая строчка:

«Я часто вспоминаю наше с мужем свадебное путешествие в Дальвинию. Время, когда я была счастлива. Желанна и любима. По крайней мере, мне тогда так казалось… В то светлое время я даже представить себе не могла, что когда-нибудь все станет по-другому. С возвращением домой Даген изменился. Стал другим.

Иногда мне кажется, что мой жених и мой муж – два совершенно разных человека. Я пытаюсь отыскать в чертах Дагена Донегана мужчину, которого полюбила, а вижу животное.

В Блэкстоуне он совсем другой. Жесток со слугами, черств со мной. Я боюсь наших моментов близости – каждый раз он причиняет мне боль. И ругает за то, что никак не могу зачать ребенка.

Не знаю, от страха или от отчаяния, а может, просто чтобы ненадолго сбежать из дома, где мне все чуждо, я стала тайком посещать живущую на болотах целительницу. Ниэби. Лугару. Даген ненавидит волков. Всех без исключения. И если узнает, что я обратилась за помощью к оборотню… Но, если я не подарю ему наследника, меня он возненавидит сильнее любого волка.

Он ранит меня изменами. Берет рабынь, где и когда ему вздумается. Недавно я застала его со своей служанкой в своей собственной спальне. Не сдержалась – упрекнула. Еще долго щека потом ныла от пощечины, а сердце – от злых слов и оскорблений. Он считает, я сама виновата в том, что он вынужден искать удовольствия на стороне.

В последнее время он обвиняет меня во всем, в своих проблемах и поражениях.

Мне кажется, я его больше не люблю. А иногда – что ненавижу. Разве можно любить чудовище? Даген убил во мне это чувство. И каждый день убивает меня, превращая в покорную, безвольную куклу.

Я начинаю терять себя…

Он делает из своей жены еще одну рабыню.

Теперь понимаю, что женился он на мне только из корысти. Из-за моего наследства. Жаль, прозрение это пришло слишком поздно.

Единственный, кто понимает меня, чувствует мою боль и помогает унять ее хотя бы ненадолго, – это Мару. Пусть он лугару, ненавистный для Донегана и многих других плантаторов. Но только не для меня. Сегодня я снова убегу к Ниэби и буду умолять Всевышнего… снова увидеться с Мару…»

 

Глава 11

Колдун Тафари вел жизнь отшельника, избрав для своего уединения болотистые окрестности «Белой магнолии». Артур Рутледж, владелец обширной сахарной плантации, а также гордый хозяин роскошного, обсаженного магнолиями особняка, и рад был бы избавиться от такого соседа, но опасался связываться с бокором и повторять ошибки отца. Тот в свое время приложил немало усилий, чтобы выжить из этих заболоченных краев колдуна, но сошел с ума и застрелился прямо на глазах у своего малолетнего сына.

Та же участь постигла и бывшего хозяина Тафари: старик лишился рассудка и добровольно (якобы) распрощался с жизнью, прежде даровав молодому рабу из Каррики свободу. С тех пор прошло немало лет, но о «внушающем безумие» – вот что значило имя бокора в переводе с его родного языка – до сих пор вспоминали с трепетом и тут же спешили осенить себя святым знамением.

Сам колдун сторонился людей и был не рад, когда кто-нибудь из местных просил его о помощи. Впрочем, Тафари не на что было жаловаться – гости к нему наведывались нечасто. Юные девицы предпочитали обращаться со своими проблемами к Мари Лафо. Набожные матроны приходили в ужас от одной только мысли воспользоваться магией и во всех своих несчастьях предпочитали полагаться на милость Всевышнего. Ну а джентльменам гордость претила марать подошвы о пол убогой лачуги, которую окружали черные зеркала болот.

Сагерт Донеган не считал себя гордецом и уже давно понял, что колдуны Нью-Фэйтона и его окрестностей могут быть очень полезны. Надо только уметь находить с ними общий язык. Быть учтивым, а главное, щедрым. Тафари, поначалу относившийся к королю хлопка с настороженностью и даже враждебно, со временем привык к его визитам и благосклонно принимал подношения Донегана.

Добраться до жилища колдуна можно было только на лодке. Погруженный в тревожные размышления, Сагерт рассеянно вслушивался в плеск воды, зловонными брызгами рассыпавшейся от взмахов весел Дугала, его верного слуги.

Болота призраков… Мужчина усмехнулся своим мыслям. Лучшего названия для этих мест сложно было придумать. За минувшие века эта сине-черная вода приняла в себя столько душ лугару, рабов и даже белых, что он бы не удивился, если из зарослей осоки вдруг начало бы пробиваться потустороннее свечение и размытая белесая фигура медленно поплыла бы к ним.

Однако единственные, кто сейчас был не прочь к ним подплыть, а если повезет, то и закусить полуночными путниками, – были аллигаторы. Вот только их что-то останавливало. Быть может, отпугивало трепещущее над древками факелов пламя, от которого по темной глади болота стелились мутно-желтые дорожки. Или же присутствие в лодке хищника пугало… В Сагерте Донегане хозяева болот чувствовали существо еще более опасное, жестокое и кровожадное, чем они сами, а потому благоразумно отплывали от лодки подальше. Прятались за торчащими из воды корягами, укрывались за выступавшими над блестящей кромкой корнями старых кипарисов, с ветвей которых неряшливо свисали седые бороды ирсайского мха.

Люди старались избегать этих гнилых топей, кишащих аллигаторами, ядовитыми змеями и комарьем. Именно потому болота так полюбились Тафари, и именно потому из всех колдунов графства Сагерт Донеган выбрал его. Будучи уверенным, что каждая их встреча сохранится в тайне. Отшельнику попросту не с кем было здесь сплетничать.

А еще потому, что в сложившихся обстоятельствах Тафари был для него предпочтительнее всех. Сагерту нужен был колдун, способный влиять на человеческий разум и перекраивать тот по своему желанию.

В окнах хижины мелькали отблески света. Когда лодка причалила к илистому берегу, дверь в жилище бокора распахнулась, и в тусклом проеме показалась высокая худосочная фигура.

Сагерт велел слуге дожидаться его на берегу, а сам последовал за Тафари в хижину. Убогую снаружи, скудно обставленную внутри. Колдун был под стать своему жилищу: некогда синяя рубаха, в вырезе которой позвякивали амулеты, полиняла и выгорела на солнце. Брюки были залатаны, а обуви не имелось вовсе. Единственное, что в облике бокора было достойно внимания, – это его посох. Увенчанный черным черепом, из трещин которого торчали крашеные перья, а из глазниц, казалось, выбивалось демоническое свечение, он одновременно и пугал, и притягивал взгляд. Тафари шел, прихрамывая, тяжело опираясь на шест, и с явным наслаждением опустился в видавшее виды кресло, противно под ним заскрипевшее.

Сагерт расстегнул сюртук, запустил пальцы за ворот рубашки и дернул гадюкой овивший шею галстук. В хижине было жарко. Из-за огня, ярившегося в очаге, из-за свечных огарков, медленно таявших на полу под лепестками пламени. Оно выхватывало из полумрака символы веве, начертанные смесью из кукурузной муки и древесной золы. По-видимому, гость застал бокора за проведением какого-то ритуала или же прервал общение с лоа.

Даже сырость, которой тянуло с болот, не спасала от удушливого жара. Но Тафари не было жарко. Его кожа, угольно-черная, оставалась матовой. В то время как Сагерт весь покрывался испариной.

– Давненько ты сюда не захаживал, – проворчал пожилой колдун, опираясь обеими руками на посох. – Я уж решил, ты забыл дорогу к старому Тафари, Донеган.

Не желая ходить вокруг да около, Сагерт сказал:

– Тафари, у меня возникла проблема. Мой сын увлекся девушкой… А ты ведь знаешь, он скоро женится.

Жрец пренебрежительно фыркнул, всем своим видом давая понять, что это вовсе не проблема и что Сагерт Донеган его не уважает, если обращается к нему с такими пустяками.

– Ну так продай рабыню. Или избавься от нее другим, более надежным способом, – хищно сверкнули глаза колдуна, казалось, вобравшие в себя всю тьму безлунной ночи. Волосы его, седые и короткие, белесым пухом укрывали голову. – Болота с радостью примут еще одну душу.

– Она не рабыня, а сестра невесты. Он похитил ее!

Колдун задумчиво усмехнулся.

– Понимаю… Девчонка не может так просто исчезнуть.

– Последнее, что мне сейчас нужно, – это чтобы Беланже подняли на ноги все графство. Нельзя, чтобы отложили свадьбу! – Сагерт Донеган распалялся. – Мишель должна вернуться к родственникам, у которых сейчас якобы находится. И как можно скорее!

– Но при этом ты хочешь, чтобы она хранила молчание.

Сагерт устало кивнул.

– Разумеется. Если бы дело не было серьезным, я бы не стал тебя беспокоить. Ты умеешь мастерски играть с человеческим сознанием, заменяя реальное нереальным. Нужно уничтожить ее воспоминания и отправить к демоновым родственникам!

– Если в плену девушка испытала сильные потрясения, вычистить их из памяти будет непросто. Понадобится время и благоволение духов. Она будет мучиться. Страдать. От такого колдовства сходили с ума и сильные духом. А уж какая-то девчонка… Чары покалечат ее рассудок. Лучше пристрели девчонку, не гневи лоа.

– Повторяю, мне не нужно, чтобы она пропала и началось расследование. Мне не нужен траур. Мне нужна свадьба! Я знаю, что последствия неизбежны. Свихнется – значит, на то воля твоих лоа. Тафари, я щедро заплачу за помощь.

Некоторое время колдун молчал, и тишину, заполнившую старую лачугу, нарушали лишь далекие завывания одинокого зверя да тяжелое, напряженное дыхание гостя.

– Хорошо, я обращусь к лоа, – наконец проговорил отшельник, тихо повторив: – Но нужно время.

– Сколько?

– Две недели. Ей будет плохо. Придется следить за ней. Приведешь ко мне через тринадцать ночей – я войду в ее разум и создам там новые воспоминания.

– Я принес кое-что из ее вещей. – С этими словами хозяин Блэкстоуна достал из кармана сюртука завернутый в холщовую ткань локон, который Катрина срезала у спящей пленницы. Найденную среди вещей Беланже камею, что, по словам дочери, она надевала накануне вечером. И ночную сорочку, в которой спала последние ночи.

– Тринадцать дней, Сагерт, и забудешь о своей проблеме. Как она забудет о вас.

Всю обратную дорогу Донеган убеждал себя, что проблема и впрямь будет скоро решена. Даже если Мишель сойдет с ума, к тому времени, как Беланже начнут замечать странности в поведении средней дочери, старшая уже будет замужем за Галеном. Катрина и Аэлин обретут свободу.

Они все станут свободными.

Той ночью Сагерт так и не вернулся домой, решив заночевать в своем особняке на окраине Нью-Фэйтона. Ему было тошно от собственного малодушия, но сил посмотреть в глаза девочке, которая, возможно, в скором времени его стараниями обезумеет, он в себе так и не нашел.

В ту ночь Сагерта Донегана как никогда остро терзало осознание того, какое же он чудовище.

Мишель стояла, обеими руками вцепившись в спинку кровати, и, задержав дыхание, цедила сквозь стиснутые зубы:

– Туже.

– Но, мисс…

Казалось, еще немного – и под корсетом затрещат ребра.

– Еще.

– Но…

– Туже, и не спорь!

– Как вам будет угодно, – сдалась рабыня. Дунула на курчавую прядь, выбившуюся из-под цветастого тиньона, и с силой, на какую только была способна, дернула за шнуровку корсета.

Один раз, другой – у Мишель уже мутнело в глазах.

– Достаточно, – выдохнула она, понимая, что, если служанка продолжит проявлять усердие, она вот прямо сейчас лишится сознания.

Слишком рано. Она его обязательно лишится позже на треклятом пикнике. Только бы не проводить время с Донеганом!

Записка, в которой Гален рассыпался любезностями и приглашал «гостью» осчастливить его своим присутствием на лоне природы, привела Мишель в исступление. Раньше она восхищалась галантностью молодого человека, а теперь все в нем ее раздражало. За своими изысканными манерами наследник Блэкстоуна прятался, как за карнавальной маской. В моменты, когда походил на зверя, он пугал ее, но хотя бы был настоящим.

Игра в джентльмена Мишель уже порядком поднадоела.

И сегодня, в это ясное воскресное утро, рассыпавшее по чердаку блики света, вместо того чтобы радоваться возможности вырваться из давивших на нее стен Блэкстоуна, она наказывала себя за ошибки недавнего прошлого. Намеренно терпела боль, позволяя пластинам из китового уса тисками сжимать талию. Так, что даже вздохнуть толком не получалось. А уж когда начнет есть под пристальным надзором Донегана, точно грохнется в обморок. В нее теперь и маковой росинки не поместится, ни глоточка сладкого пунша.

И поделом ей! Ей и мерзавцу Галену, настроившемуся на приятный день на свежем воздухе.

– Вы и так такая тоненькая. – Рабыня с улыбкой оглядывала кареглазую красавицу, скользя восхищенным взглядом по покатым плечам, осиной талии, округлым, но без лишней пышности бедрам гостьи.

«Неудивительно, что хозяин на ней помешался, – подумала служанка и, бесшумно хмыкнув, про себя добавила: – Оба хозяина».

– Почти прозрачная. Тоньше вашей талии, мисс, я ни в жизнь не встречала!

– Я тоже, – шепотом призналась Мишель, рассматривая свое отражение в мутной глади зеркала и чувствуя, как ее, словно якорь ко дну, непреодолимо тянет к кровати.

Но следовало продолжать играть в стойкого оловянного солдатика, ведь еще нужно было обрядиться в платье – очередной подарок Галена. Светлое, воздушное, в темно-синий цветочек – оно бы отлично смотрелось на любой из фарфоровых кукол, что бесцеремонно пялились на нее своими стеклянными глазами с верхних полок.

– А что же мистер Кейран, не поедет с нами? – Мишель прикусила язык, но поздно: вопрос уже был озвучен.

Зачем она это сказала?! Зачем вообще о нем подумала?! Думала вчера и продолжает думать сегодня!

Мало ей, что ли, одного безумца-брата?!

– Мистер Кейран был приглашен на барбекю к О’Фарреллам. Как и мистер Гален. Но мистер Гален предпочел провести время с вами.

– Я безмерно рада…

Пленница тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как рабыня берет оставленные в плетеном кресле полотняные нижние юбки. Флоранс придет в бешенство, когда узнает, что Галена не будет на празднике. А если Кейран возьмет и что-то ей ляпнет…

Мишель пожалела, что подумала о младшем брате в тот самый момент, когда взвизгнула щеколда, отъезжая в сторону, и перед запылавшей праведным гневом и смущением пленницей, продолжавшей стоять перед зеркалом в одном нижнем белье – корсете и кружевных панталонах, – предстал улыбающийся Кейран Донеган.

Мишель вырвала у остолбеневшей служанки юбку и швырнула ей в непрошеного гостя, негодующе воскликнув:

– С ума сошел! А если бы я была голая?!

– На то и был расчет. – Стянув растекшуюся по плечу кружевной волной юбку, молодой человек на миг зажмурился, позволяя себе насладиться сладким, дурманящим запахом, что источала пленница. Ее кожа, рассыпавшиеся по плечам волосы, аппетитные прелести, которые тонкое белье скорее подчеркивало, чем скрывало. Будто намеренно распаляя воображение, умоляя скорее избавиться от льнущей к хрупкой фигурке ткани… Кейран тряхнул головой, прогоняя обволакивающее наваждение, и расплылся в привычной усмешке. – Но, видимо, дважды так везти не может.

– Ты ведь собирался к О’Фарреллам. Вот и катись к ним. – Мишель сдернула с постели простыню и поспешила в нее завернуться.

Молодой человек скользнул по рабыне взглядом и повелел коротко:

– Иди. Я сам помогу мисс Беланже одеться.

– Вот еще! – Мишель ощутила себя полыхающим факелом. От злости, что вызывал в ней Кейран… и того, другого чувства, которому никак не получалось дать определение.

– Или, если повезет, раздеться.

Мишель почудилось, в глазах Донегана отразилось то самое объявшее ее пламя. И простыня, которую одеревеневшими пальцами продолжала прижимать к груди, не спасала от откровенно-бесстыдного, раздевающего взгляда.

Секунда, две, и расстояния между ней и хищником уже не осталось. Хищником, от которого пахло чем-то горьковато-пряным. Наверное, именно этот запах, что неизменно сопутствовал Кейрану, предательски кружил голову. И костюм из тонкого блестящего сукна, темно-коричневый, как шоколад, тоже горький, ему необычайно шел, – рассеянно отметила про себя Мишель.

– Ты, кажется, забыл про Аэлин. Свою невесту, с которой летом собрался обвенчаться. Вот в ее спальню и таскался бы!

– Ревнуешь? – Не в силах бороться с искушением, Донеган протянул к ней руку.

Она отпрянула, и Кейран, ругая себя за несдержанность, был вынужден отступить. Оглядевшись по сторонам, нахмурился, отмечая, в какой дыре демонов братец держит свою драгоценную пленницу. Адана чердак вполне устраивал. Да и подвал, в который ему пришлось перебраться по приказу хозяина, тоже не вызвал у раба-великана протестов. Голему Катрины вообще было без разницы, где селиться и в каких условиях проводить однообразные дни своей однообразной жизни.

– Зачем пришел, Кейран? – Мишель гордо вздернула подбородок. Своей дерзостью, непокорностью как будто бросала вызов ему и целому миру.

Она не сломалась, несмотря на все с ней случившееся, не утратила стержня.

Стойкая девочка. Готовая до последнего сражаться за себя и свою честь. Следующая мысль вызвала в Кейране всплеск раздражения. Мишель просто еще не поняла, что, если Гален сорвется, сражение тут же закончится.

– Хотел удостовериться, что ты в порядке.

И это было правдой. Поспешный отъезд отца и его туманное обещание во всем разобраться всю ночь не давали Кейрану покоя. Удивительно, что Гален отнесся к родительским словам так спокойно. Будто и вовсе не придал им значения, и стоило ему оказаться за дверями отцовского кабинета, тут же с головой ушел в грезы о плененной девушке. Такое поведение было ему несвойственно. Пусть они давно не виделись, но брата Кейран знал лучше, чем кто бы то ни был. Знал, как самого себя, и чувствовал, с ним что-то не так. Вот только никак не мог понять, что же именно.

– Удостовериться, что до меня еще не добрался твой сумасшедший братец? – грустно усмехнулась бунтарка и вывела тонким пальчиком какую-то закорючку на поверхности стола. – Или ваш похотливый управляющий?

В первые мгновения Кейран даже не понял, что она только что сказала. А когда до него дошел смысл ее слов, подался к ней и резче, чем следовало бы, произнес:

– Объяснись!

В карих, лучистых, словно янтарная смола, глазах читался страх.

– Мишель?

– Ничего, просто… – Она отвела взгляд, крепче сжала на груди простыню. Не то боялась, что он сорвет с нее эту тряпку, не то, сжимая кулаки, пыталась скрыть дрожь в пальцах. – Он насмехался, глумился… Ненавижу! Сказал, что когда Гален… мной натешится, то… отдаст меня ему.

Всего каких-то несколько минут назад Кейрану виделось, как он стаскивает со своенравной красавицы эту импровизированную тогу. А теперь, наоборот, хотелось туже запеленать ее в демонову простыню. Во все простыни, что только нашлись бы в доме. Кроме единственной, которую он бы приберег для управляющего. Вздернул бы на ней ублюдка и смотрел, как тот беспомощно трепыхается.

– Бартел тебе больше слова не скажет.

Кейрану было незнакомо смущение, а стыдиться он разучился, кажется, еще в младенчестве. Но сейчас, как свои собственные, ощутил эти чувства. Которые испытывала Мишель в его присутствии. Отвернулся, не желая больше мучить девушку, но не успел сделать и пары шагов по направлению к выходу, как услышал нервное:

– Не надо! Люди вроде Бартела – подлые, мстительные. Злопамятные. Я для него что рабыня. Лучше с ним вообще не связываться.

– Не связываться лучше со мной. – Кейран обернулся, чтобы ободряюще улыбнуться, но Мишель от его улыбки почему-то поежилась. Пришлось брать пример с Галена и примерять на себя маску добряка-джентльмена, чтобы она успокоилась. Наигранно-беззаботным тоном он посоветовал ей не забивать свою прелестную головку пустяками, к которым, разумеется, относился и управляющий, и сказал на прощание: – Служанка сейчас вернется, поможет тебе собраться. Не скучай без меня, ангел.

 

Глава 12

Заканчивая одеваться, Мишель неосознанно прислушивалась к доносящимся снизу звукам. Боялась и в то же время надеялась, что Кейран разберется с мерзавцем Бартелом. Но то ли Донеган опять ее обманул, то ли сумел поставить выскочку управляющего на место без лишнего шума – ничто не нарушало привычную спокойно-мрачную атмосферу старого дома.

– Готово, мисс. – Уложив волосы девушки под сетку, рабыня выглянула в окно и воскликнула: – Лучше вам поспешить! Коляска уже подана, и мистер Гален ждет. А он ой как не любит ждать и стоять на солнце.

– Ну, так пусть стоит в доме.

Мишель расстроенно опустила голову. Она видела, как несколькими минутами ранее усадьбу покинул Кейран. Помчался к О’Фарреллам за развлечениями. А значит, ей и правда придется провести целый день наедине со своим тюремщиком.

– Мистер Донеган советовал держаться своего младшего сыночка. Но как же его прикажете держаться, если он весь день будет набивать желудок у соседей жареной бараниной, курить свои вонючие сигары и хлестать вино с другими плантаторами, а потом до поздней ночи танцевать с этими пигалицами! Там ведь наверняка будут Розмари и Миранда Эванз. А они – те еще кокетки. Уже не говорю о Патрисии Форстер. Эти вертихвостки его точно не отпустят. Да и Кейран сам наверняка не захочет отпускаться, – ворчала Мишель, медленно спускаясь по лестнице, пытаясь оттянуть неизбежный момент встречи с Галеном.

На крыльцо, по которому, подгоняемые игривыми порывами ветра, скользили красно-розовые лепестки еще не отцветшего кизила, она вышла мрачнее тучи и в еще более дурном настроении, чем проснулась.

С трудом заставила себя кивнуть Галену в ответ на приветственную улыбку. Поежилась оттого, как при ее появлении у Донегана заблестели глаза. Ну точно, как у раба, которого неделю морили голодом в наказание за прожорливость. Лишь чудом нашла в себе силы протянуть ему руку, забираясь в коляску. Митенки из тонкого кружева не спасли от дрожи, пробежавшей по телу, когда их пальцы соприкоснулись. Раньше ей нравилось, когда Гален ее касался. Это будоражило, отзывалось внутри какой-то приятной щекоткой и почти что детским восторгом. Теперь же волнение это приняло совсем другой характер, и все в Мишель воспламенялось. Но только не от желания быть с Донеганом рядом, а от отчаянной потребности оказаться от него как можно дальше.

– Надеюсь, ты голодна. – Гален устроился напротив Мишель и приказал кучеру трогаться.

– А если даже и нет, разве это имеет значение?

– Не надоело показывать коготки? – Улыбка уверенного в себе человека, хозяина положения.

Которому Мишель не терпелось подпортить настроение.

– Как идет подготовка к свадьбе? Каково это – быть почти женатым? Флоранс считает дни до того, как навсегда свяжет свою жизнь с твоей. Их, этих дней, уже немного осталось.

Беззаботную улыбку сменило мрачное выражение, будто тень наползла на лицо Галена.

Выехав за ворота, коляска покатилась по изрезанной колеями дороге, поднимая за собой красные облака пыли. Прячась от солнца под зонтиком, Мишель ждала ответа и готова была поклясться, что видит, как в душе у Галена устраивают пляски демоны.

– Если было бы можно, я бы тотчас разорвал помолвку с твоей сестрой и женился на тебе, Мишель. – Он резко подался вперед и, прежде чем она успела отстраниться, жадно припал к ее руке в поцелуе. Вскинув на пленницу горящий взгляд, прошептал хрипло: – Чтобы все узнали, что ты принадлежишь мне.

Мишель вырвала руку, вжалась в спинку сиденья.

– И вовсе я тебе не принадлежу!

Ответом ей была кривая усмешка.

Она крепче сжала зонтик, решив в случае чего обороняться им от Донегана. Так себе, конечно, оружие, но все же лучше, чем никакого. Бросила по сторонам затравленный взгляд, бессознательно ища спасения: позади и далеко впереди, до самой размытой кромки горизонта, простиралась свежевспаханная земля, засеянная семенами хлопка. Молодые побеги только начинали пробиваться из-под пенящейся красными волнами плодородной почвы, изо всех сил тянулись к солнцу, бледным пятном отпечатавшемуся на ясном, без единого облачка небе.

Мишель пожалела, что не захватила с собой веера. А Гален не удосужился взять раба, чтобы тот обмахивал их во время пыточного обеда. Наверное, не хотел, чтобы кто-нибудь нарушал их уединение.

Она еще крепче сжала зонтик, рискуя сломать деревянную ручку.

Некоторое время они хранили молчание, и Мишель сходила с ума под пристальным, цепким взглядом чужого жениха.

Наконец, не выдержав, спросила:

– Скажи, почему тогда она? Флоранс. Зачем жениться на той, к которой ничего не испытываешь? Все из-за наследства? Так ведь и меня родители без приданного не оставят. Да и вы куда богаче нас и тех же О’Фарреллов, вместе взятых. Не зря же твоего отца называют королем хлопка.

Лицо Галена приняло печально-задумчивое выражение.

– Дело не в деньгах, Мишель. И никогда в них не было.

– Но тогда в чем? – Она поколебалась с мгновение, а потом, расхрабрившись, выпалила: – Я знаю, это как-то связано с твоей семьей! Как брак с Флоранс может спасти твоих сестер? Спасти от чего?

Несколько секунд Гален гипнотизировал ее меланхоличным взглядом, а потом, легонько щелкнув свою любознательную визави по кончику носа, произнес наигранно-беззаботным тоном:

– Любопытная малышка. В нашем с Флоранс союзе нет ничего удивительного. Все уже давно было решено нашими родителями.

– И вовсе не было! – порывисто возразила Мишель, борясь с желанием стукнуть Галена по голове зонтиком. Может, тогда у него прочистятся мозги и он перестанет дурить ей голову. – Еще несколько месяцев назад ты знать не знал о существовании моей сестры!

– Вообще-то, мы знакомы с детства.

– Но ты никогда не обращал на нее внимания. Виделись ли вы на скачках, суаре или общественных чтениях, Флоранс значила для тебя не больше, чем какой-то там старый подсвечник или дурно написанная картина. И тут аж целое предложение руки и сердца! Оно было неожиданным не только для сестры, но и для моих родителей. Для всех нас!

«Особенно для меня», – с горечью добавила про себя она, вспоминая, как ревела всю ночь после того, как Гален Донеган сделал старшей Беланже официальное предложение.

– Я не совсем точно выразился. Моему отцу Флоранс всегда нравилась, вот он и подумал, что она составит мне хорошую партию, – сквозь зубы процедил Гален, явно придумывая объяснения на ходу.

– А ты взял и так легко согласился… Но я все равно не понимаю, при чем здесь твои сестра и кузина? – заикнулась Мишель снова, даже несмотря на то что глаза Донегана уже напоминали грозовое небо.

Он сам походил на ненастье. Пасмурный промозглый вечер, от которого так и хотелось укрыться возле затопленного камина. Чтобы прогнать бегущие по коже мурашки и перестать вздрагивать от каждого липкого взгляда. Но такой роскоши – спрятаться от Донегана – Мишель не могла себе позволить.

– Хватит об этом, – отрезал он, прервав тем самым тяготивший его разговор. Отвернулся, сосредоточив все свое внимание на бескрайних владениях Донеганов.

Неудовлетворенная результатами беседы Мишель все же не рискнула продолжать расспросы и была вынуждена довольствоваться хотя бы тем, что Гален перестал пожирать ее глазами.

Они расположились под сенью деревьев в небольшой рощице у самой кромки протекавшего вдоль нее ручья. Глухое, тихое место.

«Уединенное», – с ужасом подумала Мишель, глядя вслед удаляющемуся слуге, которому было велено снести к ручью корзину и дожидаться их в коляске на солнцепеке.

Пока хозяин будет наслаждаться обществом своей «гостьи».

И ладно бы только обществом…

Мишель подняла глаза, сделав вид, что рассматривает пышные кроны, листья которых сплетались у них над головами кружевными полотнами. Затем бросила камешек в воду: бульк, и глянцевая поверхность ручья пошла рябью. Отражение росшего на берегу дерева, как будто являвшееся его продолжением, смазалось, разбегаясь кругами.

А потом все снова стало прежним. Как и ее тюремщик, вдруг вспомнивший, что ему вменяется одаривать пленницу назойливым вниманием.

– Я голодна, – нарушила тягостное молчание она и принялась следить за тем, как Гален не спеша достает из плетенки запеченную в винном соусе голубятину, салат из креветок, пирог из сладкого картофеля и столь любимые Мишель пончики бенье в качестве десерта.

Она потянулась за кусочком пирога и почувствовала, как пластины китового уса больно впиваются ей в ребра.

Охнула тихонько и услышала обеспокоенное:

– Все в порядке, Мишель?

– В последний раз все у меня было в порядке, когда я была дома, – огрызнулась мятежница.

Мишель и вправду успела проголодаться и, если бы не тиски корсета, наверняка бы волком набросилась на угощения. А так только откусила от пирога кусочек и подумала, что ее скорее стошнит, чем она потеряет сознание.

Впрочем, может, внезапная дурнота как раз и спасет ее от поползновений Донегана, охладит его пыл.

– Дома ты мечтала обо мне. – На губах Галена появилась так хорошо знакомая плотоядная усмешка.

– Дома я не знала, какой ты на самом деле подлец!

Молодой человек придвинулся ближе, пробежался пальцами от локтя к плечу пленницы, заставляя ее ежиться от каждого прикосновения. Легонько сжал хрупкую руку и опалил дыханием нежную мочку уха.

– Ну, раз уж я подлец, каким ты меня считаешь, не вижу смысла притворяться дальше.

Мишель замерла словно парализованная, не зная, как быть: умолять оставить ее в покое или пытаться сопротивляться. Почему-то казалось, что одного поцелуя Галену будет достаточно, чтобы окончательно потерять рассудок. Ведь здесь нет Аэлин или Катрины, которые бы внезапно нарушили их «идиллию». Звать слугу не имеет смысла. А больше никто не придет ей на помощь.

Эта мысль мелькнула прежде, чем Мишель услышала, как где-то поблизости хрустнула ветка. Почувствовала, как напрягся Донеган, словно животное, уловившее приближение охотника.

Гален резко обернулся и, поморщившись, раздраженно выплюнул:

– Ты что здесь делаешь?

Не обращая внимания на исходящего гневом брата, Кейран опустился на край белой в зеленую клетку скатерти. Подмигнул бунтарке, про себя отмечая, что к ее собственному, такому сладкому запаху примешивается горький запах страха.

– Решил составить вам компанию. Чтобы малышка Мишель без меня не заскучала.

– Малышка Мишель в тебе не нуждалась и не нуждается.

Она сидела, превратившись в сплошной комок нервов, и переводила напряженный взгляд со старшего брата, воздух вокруг которого разве что не искрился от раздражения, на младшего, обманчиво спокойного. Как Арлинское море, безмятежно прекрасное в ясную погоду и смертельно опасное во время шторма.

– Тебе напомнить о предупреждении отца? – пристально посмотрел на брата Кейран. Так и не дождавшись ответа, а получив новую порцию флюидов гнева, зажмурился, хоть солнце, приглушаемое ажурной листвой, здесь светило мягко. – Ну и чем вы тут занимались без меня?

Гален досадливо скрипнул зубами.

– Ты же к О’Фарреллам собирался, – покосилась на младшего Донегана пленница, втайне радуясь его неожиданному появлению.

С ним сердце если и стучало быстрее, то точно не от страха. И настроение, к удивлению Мишель, начало улучшаться. Столь стремительно, что ей вдруг захотелось улыбаться. Что она и сделала, подарив свою улыбку Кейрану и получив в ответ такую же, веселую и заговорщицкую.

На Галена старалась не смотреть, чтобы появившаяся после ненастья радуга не рассыпалась прахом и она не вернулась в тот самый пасмурный день, с которым в ее воображении ассоциировался он и все, что его окружало.

– Собирался. Но потом представил, что придется объясняться с Флоранс и врать ей о том, где потерялся мой брат. Лучше ты сам ей соврешь при встрече. А я не хочу начинать с обмана отношения со своей будущей невесткой.

– Заговариваешься, – выцедил из себя наследник с таким видом, словно от каждого произнесенного слова у него во рту появлялась нестерпимая горечь, и проводил мрачным взглядом накрытую хрустящей салфеткой тарелку.

Кейран с жадностью накинулся на голубятину, вонзился зубами в мясо и пояснил, жуя:

– Не успел позавтракать.

Позже Мишель сама себе удивлялась, вспоминая время, проведенное на берегу ручья: долго не решалась признаться себе в том, что ей понравилось. Понравилось проводить время с Кейраном. Слушать его порой совершенно глупые шуточки, которые он умудрялся рассказывать с таким задором, что не смеяться просто не получалось. Нравилось замечать, как его рука как бы невзначай касается ее кукольной юбки, перебирает складки и снова соскальзывает на скатерть. Нравилось ловить искорки веселья в серо-шоколадных глазах и свое в них отражение.

В конце концов пикник, которого Мишель так боялась, сохранился в памяти приятным воспоминанием. И единственное, о чем она жалела, так это о том, что заставила служанку слишком туго затянуть корсет, тем самым лишив себя возможности наслаждаться вкусной едой в зеленой роще на границе владений Донеганов.

У Галена о том дне остались совершенно другие впечатления. Ему пришлось вновь обуздывать свои чувства, терпеть присутствие брата, порой совершенно невыносимого, и снова играть в джентльмена с девушкой, которой хотелось обладать безраздельно.

Но ему постоянно что-то мешало быть с ней. Несмотря на предостережения отца – оставить Мишель в покое, наследник Блэкстоуна уже всерьез подумывал о том, чтобы увезти Беланже в какое-нибудь глухое место, купить там для нее дом.

Где-нибудь, где ее не найдет никто и никогда. Ни полиция, ни старшие Беланже, ни ее назойливые поклонники. В числе которых незаметно оказался и Кейран. Спрятать этот дом, их убежище, за завесой чар и своего молчания.

Гален задумчиво усмехнулся. Не такая уж это плохая идея. Благо у него имелись кое-какие сбережения…

Возвращалась Мишель в коляске с Галеном. Кейран, не признававший никакого другого аллюра, кроме бешеного галопа, на сей раз изменил своим привычкам и заставлял своего скакуна двигаться спокойно.

Чтобы лишний раз не злить старшего брата, Мишель старалась не смотреть на младшего. Но сама, того не желая и даже не осознавая, продолжала исподволь на него поглядывать. Улыбалась, вспоминая рассказанные Кейраном шутки. Почти все даже с большой натяжкой нельзя было назвать приличными.

И все равно Мишель они нравились. В своих мыслях она уже делилась ими с Флоранс и Серафи и представляла, как те будут краснеть и умолять ее умолкнуть. А скромница Серафи наверняка еще и уши будет затыкать. Или скорее только делать вид, что зажимает их руками, потому что любопытства шестнадцатилетней рабыне было не занимать.

Когда впереди замаячили кованые узоры ворот старого дома, настроение Мишель снова начало портиться. Девушка понуро опустила голову, вспомнив, что она не беззаботная леди на прогулке с двумя обаятельными джентльменами и что провожают они ее не домой. Она – пленница, которую приспичило выгулять двум тюремщикам.

Похищенная игрушка.

– Мистер Гален! Мистер Гален! – Навстречу им бежал босоногий мальчишка в распахнутой на груди рубахе, неряшливо заправленной в явно короткие ему штаны. – Мистер Гален! – выдохнул, поравнявшись с повозкой. Набрал в легкие побольше воздуха и продолжил тараторить: – Мисс Флоранс! Ей худо стало. Так худо, что даже в госпиталь отправили. Прямо ажно от господ О’Фарреллов и послали.

– Флоранс? – Мишель почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Что с моей сестрой?!

Мальчишка вытер тыльной стороной ладони с лица пот, дернул худыми плечами и замер, ожидая, что скажут хозяева.

Мишель так и не получила ответа на свой вопрос. Казалось, братья позабыли о ней. Как и об обоюдной неприязни. Оказавшись за воротами усадьбы, передоверили пленницу слугам, даже не побеспокоившись о том, что она сейчас чувствует. Запрыгнули в седла и понеслись по проселочной дороге. За ними шлейфом тянулись клубы пыли и отголоски повторяемого Мишель одного единственного вопроса:

– Что с моей сестрой?!

 

Глава 13

Мишель не находила себе места. Металась по чердаку, чувствуя, как на нее напирают, давят стены. В сердце слабо тлела надежда, что Флоранс вполне могла притвориться. С сестрицы станется! Поняла, что Галена на барбекю не будет, и решила таким образом привлечь внимание ветреного жениха.

Мишель на ее месте поступила бы именно так. И вот сейчас она упорно себя в этом убеждала. Но что-то глубоко внутри твердило об обратном, лишая ее опоры под ногами и разбивая на осколки ту видимость спокойствия, которой Кейрану за день удалось ее окружить.

Пыталась отвлечься чтением, но любовные метания Каролины, тайно бегавшей на свидания к дикарю лугару, не сумели вытеснить рисуемые воображением страшные картины, и исповедь давнишней хозяйки поместья была отправлена под подушку. А Мишель, плеснув в лицо согревшейся под лучами солнца водой из фарфорового тазика, отправилась бродить по особняку.

Даже страх столкнуться с ненавистным управляющим ее не остановил. Куда страшнее были мысли о сестре, точившие сознание, как вода залежалый камень. От них Мишель хотелось на стенку лезть. Желая хоть немного отвлечься, она искала Аэлин или Катрину. Первую можно было бы ненавязчиво расспросить о помолвке с Кейраном. Просто так, из любопытства и чтобы убить время до возвращения братьев. Второй осторожно задать вопросы, на которые не пожелал отвечать Гален.

Мисс Донеган отыскалась за домом, возилась в своем любимом цветнике и казалась совершенно невозмутимой. Будто ей не было дела до того, что стало с ее будущей родственницей. Однако подойдя ближе, Мишель заметила, как подрагивают садовые ножницы в руках девушки и как неестественно бледно ее лицо. В беседке, увитой зелеными стеблями с только начавшими набухать почками, пленница заметила Адана. Без ружья, в умиротворяющей обстановке розария он не выглядел устрашающим и больше походил на глупого ребенка-переростка, чем на грозного великана, каким ей запомнился с той страшной ночи. Когда была растерзана служанка.

Хоть Донеганы о смерти рабыни старательно умалчивали.

Занятый починкой выцветшей полотняной куртки, показавшейся Мишель безразмерной, мужчина вскинул голову и объявил о появлении гостьи невнятным мычанием, которое лишь смутно напоминало приветствие. А может, он ее вовсе не приветствовал. Мишель так и не поняла этого, сосредоточив все свое внимание на Катрине.

– А, это ты, – угрюмо опустила та руки. И взгляд тоже отвела, не то снова подчеркивая, как ей неприятно общество Галеновой игрушки, не то не решаясь смотреть Мишель в глаза. Как будто чувствовала себя перед ней виноватой. – Думала, Кейран вернулся из госпиталя.

– Можно побыть с тобой? Я там с ума схожу.

Катрина понимающе кивнула.

– Не поможешь? – Присев на корточки, достала из корзины длинные холщовые перчатки и точно такие же, как у нее, садовые ножницы.

– А что надо делать? – Мишель растерянно оглядывала зеленые кусты и укрывавшие землю у ног мисс Донеган срезанные веточки.

– Иди сюда. – Катрина поманила девушку. И пока та натягивала перчатки, объясняла ей, как следует ухаживать за цветами. – Вот, смотри, срезаешь все поломанные и сухие стебли, а также ветки, что растут внутрь. Это нужно, чтобы не загущать куст. Перекрещивающиеся побеги, – указала на нахлестывающиеся друг на друга стебли, – тоже убираем.

– Как бы я их совсем не обкромсала, – пробормотала Мишель. Повинуясь взгляду-приказу, занялась соседним кустом, время от времени поглядывая то на младшую Донеган, то на латавшего куртку Адана. В конце концов не выдержала и, снова решив попытать удачу, поинтересовалась: – Скажи, почему Гален выбрал Флоранс? Она ведь нужна ему, как лошади второе седло.

Мисс Донеган хмыкнула.

– Какое нелестное для Флоранс сравнение. Что так? Не любишь сестру?

– Конечно, люблю! – возмутилась Мишель столь кощунственным предположением. – И она меня тоже. Просто… мы очень разные и не всегда ладим. Вернее, никогда не ладим. Но это не значит, что я не желаю ей счастья! – высказалась запальчиво. – И знаю, что с Галеном она будет несчастна.

– Полагаю, Флоранс с тобой не согласна, – пробормотала Катрина, от души клацнув ножницами, словно на месте побега представляла чью-то тонкую шею.

– Тебе-то откуда знать? Вы ведь даже незнакомы. Нас вы к себе никогда не приглашали. И ты с Аэлин к нам в Лафлер ни разу не приезжала. – Отступив на шаг, Мишель оглядела результаты своих стараний и пришла к выводу, что садовник из нее неважный. Она явно переусердствовала: на кусте почти не осталось стеблей. – Вы хоть куда-нибудь за всю жизнь выбирались?

– Конечно, выбирались! – нервно отозвалась Катрина. – Несколько лет назад ездили с отцом в Эйландрию. А вообще, нам с Аэлин нравится уединение.

Мишель ей не поверила, но в душу лезть не стала, вернувшись к интересующему ее вопросу о грядущей свадьбе.

– Так почему же все-таки Флоранс?

– Так решил отец.

– В нашем графстве немало завидных невест. Что такого мистер Сагерт углядел в моей сестре?

– Завидных – это ты себя имеешь в виду? – снова попыталась увильнуть от ответа Катрина, спрятать волнение за усмешкой.

Мишель досадливо поморщилась, наконец осознав, что разговорить кого-нибудь из обитателей Блэкстоуна будет непросто. Если не сказать, невозможно.

Ухаживать за розами Беланже не понравилось. Это занятие показалось ей совершенно бестолковым, потому как не принесло никакой пользы: Катрина оказалась стойким оловянным солдатиком и не пожелала делиться с гостьей семейными тайнами.

Сославшись на усталость и желание немного отдохнуть перед ужином, Мишель простилась с любительницей роз и отправилась искать рабыню, что когда-то принадлежала ее семье и в которой она видела свою последнюю надежду на спасение.

Еще одна отчаянная попытка вырваться из этого протравленного страхом места…

Рабыня, именем которой Мишель так и не удосужилась поинтересоваться, наводила порядок в библиотеке. Она ее узнала по лимонного цвета тиньону, когда проходила мимо просторной комнаты с узорчатыми обоями, в бархатную зелень которых вкраплялись цветы из позолоты. Радуясь, что все так удачно складывается, прошмыгнула внутрь.

– Нам надо поговорить.

Вздрогнув, служанка обернулась. Замерла, прижимая к груди толстую книгу с таким видом, словно собиралась ей обороняться от фальшивой гостьи, наступавшей на нее с отчаянной решимостью.

Мишель прикрыла за собой двери и, не теряя времени, принялась рассказывать о своем замечательном плане: она пишет письмо родителям, а рабыня находит того, кто это письмо им сможет доставить.

– Не просите меня о таком, мисс, – оборвала ее служанка, протестующе замахав руками, и вернулась к прерванному занятию: продолжила смахивать с книг пыль и ставить их обратно. – Никто из наших не согласится. А если хозяева или мистер Бартел узнают, о чем мы тут с вами переговариваемся… – Голос рабыни дрогнул.

– Но если я здесь останусь, моя жизнь будет кончена. Ты ведь понимаешь… Пожалуйста, – взмолилась пленница, чувствуя, что еще немного – и расплачется. От вновь охвативших ее безысходности и отчаяния. – Никто не узнает!

– Ошибаетесь, мисс. Они всегда и обо всем узнаю́т. А я слишком стара, чтобы бегать по болотам.

– При чем здесь болота? – раздраженно вскинулась Мишель.

Служанка затолкала в глубокий карман передника тряпки, как минутой ранее распихала по полкам книги, и поспешила к выходу, старательно обходя Мишель. Глядя в пол и тихо бормоча себе под нос, как будто извиняясь:

– Мне жаль, что мисс Флоранс расхворалась. Всех, кто связывается с Донеганами, ждут несчастья. Теперь и вы это знаете.

С завидной прытью женщина выскочила из библиотеки. Мишель не последовала за ней, понимая, что страх перед Донеганами сильнее любых теплых чувств и благодарности к хозяевам Лафлера.

Тем более что благодарить их, как оказалось, было не за что: жизнь в Блэкстоуне с мужем, который непонятно куда подевался, обернулась для нее кошмаром.

Она становилась кошмаром для всех, кто здесь появлялся.

Мишель не стала возвращаться на чердак, до самого вечера сидела на ступенях крыльца. Встретила и закат, которым запылало небо, рыжим пламенем перекинувшись на кроны деревьев. И наступление дымчатых сумерек, принесших с собой долгожданную прохладу. А вместе с ней с болот к усадьбе поползли совсем нежеланная гнилостная сырость и назойливый комариный писк.

Жаль, демоны никак не несли к родным пенатам Донеганов.

Она собиралась вернуться в дом, потому как устала отбиваться от насекомых, не оставлявших надежды сделать ее своим ужином. Устала смотреть на подъездную аллею, по которой скользили, подгоняемые ветром, лепестки уже почти обнажившейся вишни. В последний раз прочитав за сестру молитву, пленница поднялась. Замерла, прислушиваясь, и, вместо того чтобы скрыться в объятом полумраком холле, что есть духу побежала к воротам. Навстречу пока еще едва различимым звукам: по дороге мчался всадник.

Ее опередил слуга, бросившийся отворять хозяину. Кейран спешился, передав поводья приветствовавшему его в поклоне рабу. Хмуро взглянул на девушку, задрожавшую от тревожного предчувствия. Младший Донеган был сам не свой и выглядел, как Гален сегодня днем – мрачнее тучи.

Как будто, беря пример со старшего брата, тоже решил стать ненастьем.

Мишель подскочила к нему с вопросом, за минувшие часы истерзавшим ей душу:

– Как она?!

– С Флоранс все в порядке. – Произнесено это было с таким видом и таким тоном, словно старшая Беланже на самом деле скончалась, а Кейран просто не решался в этом признаться.

– Правда в порядке?

– Конечно. С чего бы мне тебя обманывать?

Вместо ободряющей улыбки Мишель была удостоена мимолетного взгляда, от которого все ее тело покрылось мурашками. Вместо объяснений, что же произошло с Флоранс, – короткого невнятного ответа: приедет Гален и все расскажет. А ему, Кейрану, некогда с ней разговаривать.

Мишель едва не задохнулась от гнева.

– Тебе некогда?! Да я тут чуть с ума не сошла, в этом вашем треклятом доме! А ты, не удосужившись меня успокоить, рассказать, как она, потратив одну несчастную минуту, рычишь и убегаешь!

Последнее и вовсе было для Мишель в новинку. Если кто и убегал обычно, так это она от мужчин, но никак не они от нее. Во рту горчило от обиды. Решив, что не следует нарушать традиции, она рванулась вперед, намереваясь обогнать Донегана и, не оглядываясь, мчать к дому.

Больше она никогда на него не посмотрит!

Кейран остановил ее. Ухватил за руку, мягко притягивая к себе, обнял за талию. Отчего пожар в груди Мишель начал гаснуть. Распадаясь на тысячи крошечных огоньков, побежавших по венам. Именно они, эти странные огоньки, воспламеняли кровь. Но никак не прикосновения Кейрана.

Так мысленно говорила себе Мишель, пока он смотрел на нее, не сводя глаз. А она, нарушив только что данное самой себе обещание, тонула в сумрачном, пугающе темном взгляде. Пока Кейран держал ее, не отпуская, позволяя чувствовать биение собственного сердца через плотную ткань жилета. Или это ее сердце стучало так быстро, так отчаянно.

– Завтра Флоранс заберут домой. С ней все будет хорошо, – шепотом коснулся приоткрытых губ.

Почти поцелуем, за которым Мишель сама неосознанно потянулась. Закрывая глаза, отдаваясь во власть совершенно непонятного, но такого приятного, волнующего чувства. С которым не было сил бороться.

Да и не хотелось вовсе.

Кейран крепче сжал ее в своих объятиях. А потом сильные ладони неожиданно соскользнули с талии, и ей показалось, что со всех сторон повеяло холодом.

– Извини, Мишель. – Он резко отстранился, почти оттолкнул ее от себя. Наградил взглядом, о который можно было запросто порезаться, и, как ножом, полоснул словами: – Мне правда сейчас некогда.

Быстро, не оборачиваясь, зашагал по кедровой аллее.

Часы над камином тикали раздражающе громко, и Кейран, не способный усидеть на месте, продолжал расхаживать по кабинету, провожаемый тяжелым взглядом отца. Ковер с поблекшим от времени узором скрадывал его шаги, но Сагерту Донегану они все равно казались оглушительными. Он нервно вздрогнул, когда часы пробили полночь, и с трудом поборол в себе желание запустить бокалом в мраморную полку. Откинувшись назад, приложил к губам сигару, в горьком дыме и крепком виски ища успокоение.

До сегодняшнего дня все шло как по маслу. Все, за исключением безрассудной выходки сына, похитившего Мишель Беланже. Но и эту проблему уже почти удалось разрешить, обратившись за помощью к Тафари.

Сагерт Донеган поморщился, борясь с еще одним навязчивым желанием – хорошенько выругаться, чего никогда не позволял себе на людях, и залпом осушил то, что еще плескалось на дне бокала. Он почти очистил семью от яда проклятия. Почти подарил своим детям свободу. Почти спас Катрину и Аэлин.

Почти…

И вот, как загноившаяся рана, вскрылась постыдная тайна благочестивого семейства Беланже! Перед внутренним взором Сагерта стояла картина: их план карточным домиком разлетается по игорному столу жизни.

Беланже поставили их в очень неприятное положение. Нельзя разорвать помолвку с одной сестрой и тут же заключить ее с другой. Гордец Вальбер не позволит, и общество их осудит.

Демоны бы побрали местных святош!

Кейрану казалось, он задыхается. Молодой человек не переставал дергать ворот рубашки, пытаясь ослабить узел галстука, но тот продолжал стягиваться на шее удавкой. Бурбон, обычно помогавший расслабиться, на этот раз не остужал кровь. Наоборот, с каждой минутой Донеган все больше распалялся, пока наконец не выкрикнул:

– Почему мы не знали?!

Впервые в жизни он жалел, что сейчас не полнолуние и он не может обратиться по своему желанию, чтобы… Чтобы растерзать кого-нибудь. Кого – значения не имело. Хотелось просто вгрызаться в беспомощно трепыхающееся под собой тело, пока не захмелеет от горячей крови, раз уж от алкоголя захмелеть не удалось, и сознание окончательно не померкнет.

– Потому что, Кейран, не только у нашей семьи могут быть секреты, – с усмешкой ответил брату Гален.

Единственный из всех Донеганов наслаждавшийся происходящим. Наследник чувствовал себя победителем, баловнем судьбы. Жизнь так неожиданно преподнесла ему сюрприз в виде бракованной невесты, и он считал часы до момента, когда разорвет с Флоранс все отношения. Галена не заботило, что старшая Беланже будет страдать. Что сестра и кузина сейчас изнывают от страха за свое будущее, что отца сжигает гнев. А уж наблюдать за Кейраном, мечущимся по кабинету загнанным зверем, было ни с чем не сравнимым удовольствием.

Чем не месть за поцелуй в розарии и испорченный пикник?

Выпустив густое облако дыма, Сагерт с притворным спокойствием проговорил:

– Такие, как Вальбер Беланже, больше всего боятся, что их кристально чистая репутация окажется запятнана. Они пекутся о своем имени, как о какой-то святыне. И когда к нему из Дальвинии заявилась сестра – шестнадцатилетняя дурочка, выгнанная с позором из дома, перед Беланже встал непростой выбор: купить билет на пароход и отправить ее обратно в Старые Земли или, рискуя добрым именем семьи, приютить беспутную родственницу.

Притушив горечь дыма очередным глотком виски, хозяин Блэкстоуна продолжил:

– Опасаясь, что слухи о том, что у них гостит незамужняя брюхатая девица, дойдут до соседей, Беланже заперли родственницу. Не придумав ничего лучшего, разыграли беременность Аделис, чтобы ни у кого не появилось сомнений в том, что Флоранс не пригульный, а рожденный в браке ребенок. Виоль не перенесла родов, но младенец выжил. Для Беланже все сложилось неплохо, им удалось хранить тайну рождения приемной дочери более двадцати лет. А вот для нас – нет. Одно радует: благодаря наведенным на девчонку чарам мы узнали об этом сейчас, а не после свадьбы. – Он с силой опустил бокал на стол, и тонкий хрусталь подернулся паутиной трещин. – Проклятые Беланже! Чуть не подсунули нам чужое отродье!

Сагерт прикрыл глаза, вспоминая события минувшего дня. Когда мисс Беланже стало плохо, его позвали в госпиталь. Хорошо, что решил заночевать в городе, и до Фелисити-стрит добрался за считаные минуты. Чтобы одним из первых узнать, что доктор О’Доннелл девушке не поможет. Флоранс не была больна ни одним из известных ему недугов, ее сжирала магия.

Послали за Королевой, и Мари Лафо потребовала для очищающего ритуала кровь матери. Тут-то и выяснилось, что настоящая мать Флоранс уже давно истлела в могиле. К счастью для девчонки, сгодилась и кровь близкого родственника – дяди, все эти годы прикидывавшегося ее отцом.

Выцедив сквозь зубы проклятие, Сагерт Донеган потянулся за очередной сигарой.

– А я-то думал, почему сила ее не слушается. – Гален сплел за головой пальцы, зевнул безмятежно, как будто все происходящее его не касалось. Поймав брошенный искоса взгляд брата, довольно ухмыльнулся и добавил: – Впрочем, это уже не важно. Главное, все тайное вовремя стало явным. Даже хорошо, что ее прокляли.

– Плохо, Гален, – мрачно парировал Сагерт. – Кто-то желал ей смерти. Флоранс говорит, все началось с легкой мигрени. С тех пор, как ты сделал ей предложение. Но она не придавала этому значения, списывая все на предсвадебные переживания.

– Может, отвергнутый поклонник отомстил? – неуверенно предположил Кейран.

– Не будь идиотом! – фыркнул наследник. – У Флоранс не было поклонников. Не было и завистниц. Чему там завидовать?

– А соперницы? Какая-нибудь из тех наивненьких мисс, которым ты вскружил головы и поразбивал сердца. Тебя послушать, так по тебе половина графства с ума сходит, – добавив в голос язвительной иронии, продолжал строить догадки младший Донеган.

– Ну разве что только Мими решила сжить сестру со свету, чтобы выскочить за меня замуж. Она уже год как по мне убивается.

Кейран вдруг отчетливо понял, кого был бы не прочь растерзать. Старшего братца. Вцепиться бы тому в горло, чтобы единственное, на что бы его хватило в минуты предсмертной агонии, – это на нечленораздельный хрип.

Чтоб захлебнулся собственной кровью.

Кейран судорожно сглотнул, провел по волосам рваным движением и отошел к окну, затянутому беззвездной ночью. Глухой, темной. Отвернулся, только бы не смотреть на старшего брата. Снова и снова задавался он вопросом, что с ним, демон побери, происходит. Он не должен так на нее реагировать и мечтать разорвать в клочья любого, кто только посмотрит в ее сторону. Он ведь почти ее не знает. Да и знать не желает! И ему должно быть плевать, на ком в конце концов женится Гален.

Что с ней станет.

Но лишь раз почувствовав дурманящий запах нежной кожи, горечь лимонной вербены в волосах, Кейран понял, что ему уже никогда не будет плевать.

Как будто тоже заболел ей.

Обезумел.

– И что теперь?

– Буду искать ублюдка, проклявшего Флоранс, – ответил младшему сыну Сагерт и притушил сигару, понимая, что на сегодня с него достаточно.

– Ты знаешь, о чем я, отец, – пристально посмотрел на отца Кейран.

– Когда Флоранс станет лучше, Гален расторгнет с ней помолвку. Признается, что полюбил другую. Ее сестру. А я буду думать, как убедить Беланже заключить с нами новый союз.

– Как у тебя все просто получается! Разорвет одну помолвку, тут же заключит другую. Да стоит Галену отказаться от Флоранс, и они нас даже на порог не пустят! Раз уж так пекутся о своей репутации…

– А вот это уже, брат, не твоя забота, – сказал, поднимаясь, Гален. Привычным жестом уверенного в себе человека застегнул пиджак. – Я умею быть убедительным. Скоро Мими забудет о своих страхах и снова будет от меня без ума. Будь спокоен, отец, уже к концу лета мы поженимся. Доброй ночи, Кейран, – кивнул на прощание брату, не преминув ядовито добавить: – Что это такое у тебя с лицом, а? Нерв защемило?

Негромко насвистывая себе под нос въевшуюся в память бойкую мелодию, которую часто слышал в каком-то из нью-фэйтонских салунов, Гален покинул кабинет.

 

Глава 14

Утром Мишель ждал сюрприз. Когда она спустилась к завтраку, обнаружила, что кресло во главе стола сменило хозяина. «Мистер Сагерт вернулся!» – едва не вскричала она и в нерешительности замерла на пороге столовой, не зная, радоваться или начинать бояться еще больше.

– Доброе утро, Мишель. – Король хлопка первым ее заметил. Стянув с коленей кремового цвета салфетку, поднялся, привлекая к «гостье» внимание остальных членов семейства.

На губах Катрины промелькнуло некое подобие улыбки, еще не дружественной, но почти благодушной. Гален привычно раздел пленницу взглядом. Аэлин недовольно поморщилась и потянулась за фарфоровой в синий горошек чашкой. А Кейран… Мишель почувствовала новый прилив злости. Младший Донеган даже глазом не повел в ее сторону! Сидел, забаррикадировавшись от всех листами газеты, и делал вид, что всецело увлечен передовицей, а появление Мишель попросту не заметил.

Ответив невнятным приветствием на слова самого старшего из Донеганов, она опустилась на стул рядом с мисс Кунис, которая принялась нервно ерзать, как будто от присутствия «гостьи» у нее зачесалось все тело или скорее только мягкое место.

– Мишель, я бы хотел поговорить с тобой после завтрака. – Дождавшись, когда она устроится за столом, хозяин Блэкстоуна вернулся на свое место.

– Вы даже не представляете, как долго я ждала этого разговора, мистер Донеган. – Мишель заметила, как дрогнула газета в руках у сидящего напротив нее молодого человека и как исказилось гримасой недовольства лицо Галена. – Есть ли новости о моей сестре?

– Флоранс поправляется, – с улыбкой успокоил девушку Сагерт. – Но давай сначала насладимся завтраком, а дела и проблемы отложим на потом. Попробуй шоколадный бисквит. Его только что привезли от мадам Фурнье. Гален говорит, ты обожаешь сладости из кондитерской на Ройял-стрит.

В любое другое время Мишель порадовалась бы залитому шоколадной глазурью торту, пестревшему алыми и желтыми марципановыми розочками. Но сейчас ей было не до сладостей и не до растягивания удовольствия. Она даже не почувствовала вкус тающего на языке бисквита, быстро проглотила предложенный ей кусочек и замерла, прямая и напряженная, давая понять, что к разговору готова. Расслабиться хотя бы немного не позволяло волнение и пристальный жадный взгляд серых глаз, в ее присутствии захлестывающихся тьмой. Другие же глаза – цвета расплавленного свинца и кофе – смотрели куда угодно, но только не на девушку, сидящую напротив.

Не на нее.

Мишель с трудом сдержала вздох облегчения, когда, промокнув губы салфеткой, Сагерт наконец поднялся. Она поспешила последовать его примеру и под напряженное молчание Донеганов отправилась следом за хозяином Блэкстоуна в противоположное крыло дома.

В кабинете он сразу опустился в кресло, накрыв руками затертую обивку подлокотников. Зеленый бархат на них порыжел, с позолоченных инкрустаций на письменном столе сошла эмаль, и бронза витых светильников потемнела, но эти мрачные штрихи нисколько не портили общую картину кабинета. Дневной свет приглушали тяжелые портьеры горчичного цвета, отчего резкие и даже немного грубые черты лица самого богатого плантатора Юга визуально смягчились, и он уже не казался Мишель таким суровым и мрачным.

Она всегда перед ним робела. И сейчас тоже ничего не могла с собой поделать. Вместо того чтобы предъявить Донегану претензии, обвинить его сына в похищении, сидела, потупив взгляд, и не решалась заговорить первой.

Считала секунды до момента, когда зазвучит его низкий, с резкими нотками голос, охрипший от табачного дыма, намертво впитавшегося в стены и мебель кабинета.

– Мне даже представить сложно, что тебе пришлось пережить по вине моего сына. Поступку Галена нет оправдания, и ты имеешь полное право на него злиться и даже ненавидеть. Я сам не перестаю ругать его за то, как он с тобой обошелся.

– Отправьте меня домой, и я постараюсь его простить, – с надеждой прошептала Мишель.

Сагерт сделал вид, будто пропустил эту тихую мольбу мимо ушей, и заговорил громче:

– Единственное, что может хотя бы немного обелить Галена в наших глазах, – это его к тебе чувства. Если бы я знал о них раньше… Только сейчас понял я, Мишель, насколько ты ему дорога. С Флоранс Гален будет несчастен и ее сделает несчастной. Поэтому, как только твоя сестра поправится, помолвка будет расторгнута.

Если бы неожиданно разверзся потолок и на Мишель полетела мебель с комнаты сверху, она бы и то так не изумилась. Все, на что ее хватило в тот момент, – это на растерянное «ум-м» и недоверчивый взгляд, исподлобья брошенный на короля хлопка.

– Гален намерен просить твоей руки. Что скажешь, милая? – окончательно ошеломил ее Сагерт.

Задай он ей этот вопрос в вечер помолвки Флоранс с принцем из ее грез, на поверку оказавшимся чудовищем из ее кошмаров, и Мишель бы, не задумываясь, дала согласие. Но сейчас все внутри нее взбунтовалось против такого предложения.

Подталкиваемая эмоциями, она порывисто выпалила:

– Что я ни за что не пойду замуж за своего похитителя!

Пусть в том, что Гален ее украл, была и ее вина – вина, в которой она не могла признаться никому, кроме самой себя, – сейчас она как никогда четко поняла, что не желает провести долгие годы с Галеном Донеганом. Не желает ни его любви, навеянной чарами или настоящей, ни его поцелуев, ни его ласк.

Вообще не желает его в своей жизни.

Хозяин Блэкстоуна выглядел раздосадованным, хоть и пытался придать лицу невозмутимое выражение. Но глаза, сверкнувшие тлеющими углями, обозначившиеся на острых скулах желваки и избороздившие лоб складки, когда он на миг нахмурился, выдали его истинные чувства.

– Вы ведь так настаивали на союзе с моей сестрой. Почему вдруг передумали? Из-за того, что с ней случилось? Мне так никто ничего толком не объяснил! – взволнованно воскликнула Мишель.

Сагерт ответил не сразу, как будто сомневался, стоит ли рассказывать правду. Выдержал паузу и проговорил после тяжелого вздоха:

– Ее прокляли, Мишель. Темной магией. Но теперь с Флоранс все в порядке, – поспешил заверить ее, заметив, как она поменялась в лице. – Полиция обязательно выяснит, кто и почему с ней это сделал. Я убедил Вальбера не тревожить тебя и не писать в Доргрин. Но если они все же напишут, – взгляд Донегана стал колючим и жестким, и Мишель снова захлестнуло отпустившее было чувство опасности, – до твоих родственников ни телеграмма, ни письмо не дойдут.

Страх за сестру приглушило беспокойство за свою собственную судьбу. Нервно теребя кружевную манжету, Мишель ругала себя за то, что так опрометчиво отвергла предложение Донегана. Нужно было солгать, пообещать, что подумает. Покраснеть и сделать вид, что тоже что-то испытывает к его старшему сыну. Но лгать, глядя в эти пронзительные с мрачным прищуром глаза, казалось, способные заглянуть в самую душу, она бы при всем желании не смогла.

– Вы не отпустите меня. – Это был не вопрос, тихое утверждение. Приговор, который сама себе вынесла и озвучила.

А все из-за чар гнусной колдуньи! Которая не потрудилась предупредить, что любовный приворот превратит Донегана в безумца!

– Отпущу. Но не сразу. – Сагерт побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Что бы ты ни думала, Мишель, никто здесь не желает тебе зла. Наоборот, я продолжаю надеяться, что в будущем наши семьи все-таки породнятся. Но если сейчас я отправлю тебя в Лафлер или в Доргрин, у Галена будущего не будет.

– Я ничего никому не скажу. Клянусь!

– Видела бы ты себя со стороны… Ты сама не веришь в то, что говоришь. Почему же я должен тебе поверить? – Он усмехнулся одними уголками губ и подался вперед, отчего Мишель отчаянно захотелось слиться со спинкой кресла, раствориться в ней, превратившись в неприметную стежку или даже пылинку. – Буду с тобой откровенен, Мишель. Чтобы решить нашу с тобой проблему, мне пришлось обратиться за помощью к бокору. Через две недели или, может, раньше мы поедем к нему, и ты забудешь о том, что когда-нибудь была в Блэкстоуне. Пойми, Мишель, я просто забочусь о своем ребенке. Глупом, но не заслужившем участи быть казненным. Да и для тебя так будет лучше: из твоих воспоминаний исчезнут все неприятные моменты, которые тебе довелось пережить по вине Галена.

Мишель продолжала терзать ни в чем не повинное кружево и изо всех сил старалась не дрожать. Отправятся к колдуну… Еще одному прислужнику лоа, такому же, как Мари Лафо. Искренен ли с ней мистер Сагерт? Или отвезет ее не к бокору, а к ближайшему болоту, где и утопит на радость аллигаторам. Но тогда зачем ждать столько времени… А может, и правда к колдуну поедут. Для какого-нибудь премерзкого ритуала, после которого она уже будет не она.

Дрожь, с трудом сдерживаемая, волной прокатилась по телу.

– И после этого, обещаю, мы посадим тебя на поезд в Доргрин. А пока что ты наша гостья. Я велел слугам приготовить для тебя комнату. Не знаю, как моему сыну хватило ума поселить тебя на чердаке, но обещаю, что отныне все будет по-другому. Теперь, Мишель, с тобой здесь будут обращаться как с королевой. – Откинув крышку хьюмидора, Сагерт извлек из него сигару, но зажигать не спешил, просто вертел ее между пальцами. – И больше не бойся Галена, он тебя не тронет. Даю слово. Знаю, сейчас ты его презираешь, но, возможно, со временем научишься смотреть на него по-другому. Без ненависти. Он ведь просто влюбленный мальчишка, который так и не научился правильно проявлять чувства. А я совершил ошибку, когда заставил его сделать предложение не той сестре. Ругай меня, Мишель. Я причина всех твоих бед.

Ее так и подмывало подскочить и броситься к выходу. Лишь неимоверным усилием воли заставила себя подняться медленно и постаралась, чтобы голос не сбивался от волнения:

– Все, что вы сейчас сказали, мистер Сагерт… Разрыв помолвки, этот ваш колдун, предложение обручиться с Галеном… Мне бы хотелось остаться одной и все хорошенько обдумать. Я могу идти?

С помощью настольной гильотины для сигар – массивного аксессуара из дерева и позолоты – мужчина срезал самый кончик панателлы, великодушно махнув рукой.

– Конечно, милая, у тебя есть столько времени, сколько пожелаешь. Попроси Бартела показать тебе твою новую спальню. Она одна из лучших в доме, светлая и просторная, и находится рядом с комнатой Катрины.

Мишель кивнула, подхватила пышные, качнувшиеся колоколом юбки и поспешила к выходу. Она боялась, что слуги без ее ведома уже успели похозяйничать на чердаке и обнаружили спрятанный под матрасом дневник. Ей не принадлежавший, но который она втайне уже считала своим.

Мысль отвоевать исповедь Каролины Донеган занозой засела в голове. Мишель и сама не понимала, откуда взялась эта уверенность, что ей обязательно нужно прочесть всю историю первых хозяев Блэкстоуна и тогда она узнает что-то очень важное.

Важное для себя.

Мишель повезло. Служанки только начали собирать ее вещи и еще не успели добраться до заправленной поутру постели, чтобы снять простыни и встряхнуть одеяло.

– Выйдите! – велела она с порога, лихорадочно оглядывая комнату.

С губ сорвался облегченный вздох, когда обнаружила кровать нетронутой. Рабыни недоуменно переглянулись, и та, что стояла ближе к гостье, – молоденькая и ладная, как вырезанная из черного дерева статуэтка, осмелилась на робкое возражение:

– Но, мисс Мишель, нам велено скорее здесь прибраться.

– А я вам приказываю скорее отсюда убраться! – Она скрестила на груди руки и недобро сощурилась. Должно быть, слишком недобро, потому что горничные от нее слаженно отшатнулись. – Или мне пожаловаться на вас мистеру Донегану? Так соскучились по порке?

Мишель понимала, вышло грубо. Она напомнила самой себе Флоранс, когда та бывала не в духе. Но в тот момент пленнице было не до любезностей. Единственное, что ее волновало, – это дневник, который следовало как можно скорее перепрятать в надежное место.

Мишель прислонилась к двери, пропуская рабынь, испуганно засеменивших к выходу. Задев ее пестрыми ситцевыми юбками, девушки чуть ли не кубарем покатились с лестницы: так спешили оказаться подальше от взбалмошной хозяйской гостьи. А сама гостья тем временем понуро размышляла о том, что перепрятать исповедь Каролины она-то перепрячет. И дочитать наверняка дочитает. А потом бокор заберется в ее сознание, выжжет магией воспоминания, и забудет она о своих открытиях. Как и обо всем остальном, что приключилось с ней в ненавистном Блэкстоуне.

Впору было самой начинать вести дневник и записывать туда все мало-мальски важные события. Вот только и в этом не было смысла. Донеганы кто угодно, но только не идиоты. Сначала покопаются в ее вещах, прощупают каждую митенку и вуалетку и только потом посадят на поезд.

Если вообще посадят, а не передумают и не утопят в болотах.

Мишель уже успела понять: ради благополучия семьи Сагерт Донеган пойдет на многое. Вполне вероятно, что и на убийство решится. Тем более что в их краях скрыть следы преступления было несложно.

На душе снова скребли кошки, и даже вовремя «спасенная» история жизни Каролины Донеган, заключенная в переплет из растрескавшейся кожи, не смогла прогнать тревогу. Меланхолично перелистывая страницы в поисках момента, на котором остановилась, Мишель услышала, как за дверью едва слышно скрипнула половица. Резко подхватившись, она успела положить дневник на дно дорожного сундука, в который служанки уже начали складывать ее вещи. Прежде чем в комнату, постучав, вошел управляющий поместьем.

Как всегда, одетый безукоризненно и даже щеголевато в коричневый костюм-тройку, расчерченный тонкой лимонного цвета клеткой. С гладко зачесанными назад напомаженными волосами и холеными усами, которые Бартел любил приглаживать, даже этого не замечая.

Отвратительная, по мнению Мишель, привычка. Впрочем, все в этом человеке было ей отвратительно.

– Мисс Беланже, если позволите, я бы хотел показать вам вашу комнату.

Удивленная столь любезным к ней обращением, да еще и сдобренным галантным поклоном, она молча кивнула. Бросила тревожный взгляд на сундук и, попросив, чтобы вещи принесли к ней незамедлительно, последовала за управляющим.

Пока шли по коридору навстречу бившим в окно лучам горячего южного солнца, под которыми на ставнях выгорала, трескаясь, голубая краска, а цветы в терракотовых кашпо жалило жаром, Бартел не проронил ни слова. Если и смотрел в сторону гостьи, то исподволь, осторожно. Не позволял себе, как прежде, слишком пристально ее разглядывать и больше не ухмылялся.

«Неужели Кейран постарался?» – приятно удивилась Мишель, но тут же запретила себе даже в мыслях благодарить младшего Донегана. То, что он заступился за нее перед этим усатым выскочкой, не отменяло того, что со вчерашнего дня для Кейрана она как пустое место. Прозрачнее воздуха, мельче песчинки.

На табакерку какую-нибудь и то больше внимания обращают.

Мишель обиженно поджала губы и, хлопнув перед скривившейся физиономией управляющего дверью, стала знакомиться со своей новой комнатой.

В последовавшие за этими событиями дни обида Мишель на Кейрана только усилилась. Пленница никак не могла отделаться от ощущения, что в его присутствии она и правда становилась неинтересным, недостойным его внимания предметом. Надоевшей до оскомины безделушкой, которую уже давно пора выбросить. Или того хуже – насекомым, которого так и хочется раздавить, но останавливает чувство брезгливости.

Впрочем, своим обществом Кейран баловал ее нечасто. Предпочитал проводить время за пределами усадьбы. Что вызывало досаду не только у Аэлин – его законной невесты, но и у Мишель. Хоть она досадовать не имела права.

Кто он ей такой? Вот именно – никто. Но сколько Мишель себя в этом ни убеждала, каждое его появление вызывало в ней самые разные, неподвластные контролю разума чувства: злость и радость, облегчение и тревогу. Смущение, которое ей в принципе было несвойственно и от которого в обществе Кейрана Донегана Мишель никак не могла отделаться.

Гален тоже не оставлял ее равнодушной. Вот только провоцировал совершенно другие эмоции. Мишель раздражала снова наброшенная на лицо лживая маска. Маска галантного, обходительного джентльмена, готового пылинки сдувать со своей дамы сердца. И каждую свободную минуту проводить с ней же.

Поэтому у Мишель теперь свободного времени не было.

Катрина и Аэлин от брата недалеко ушли. Ни с того ни с сего вдруг начали испытывать к пленнице симпатию, почти что родственную, и называли себя ее подругами. Звали в розарий посидеть в беседке, повышивать вместе в библиотеке, прогуляться по зеленым, обсаженным кедрами аллеям.

Но, странное дело, ни мисс Донеган, ни мисс Кунис никогда не приближались к воротам. Как будто страшились мира, таившегося за коваными узорами.

В основном все разговоры Катрины и Аэлин сводились к старшему брату, которому девушки, не уставая, пели дифирамбы. Нахваливали его достоинства и делали вид, что в Галене нет и не было недостатков. И то, что Мишель находится здесь, – не похищение, а отчаянный поступок безоглядно влюбленного молодого человека. В лучших традициях авантюрных романов.

Мишель практически не бывала одна. Только по вечерам у нее появлялась возможность погрузиться в чтение про чужую жизнь. Но внимания девушки хватало на две-три страницы дневника, а потом она незаметно засыпала, во сне ища спасение от слабости и головной боли, что порой ее одолевали.

Вот только и во снах ей не было спасения от братьев Донеган.

Назойливое внимание старшего раздражало. Безразличие младшего – злило и неприятно задевало. Оставалось только гадать, куда подевался Кейран-ловелас, с лица которого не сходила самодовольная улыбка, а от его долгого, внимательного взгляда можно было запросто превратиться в искру.

В дни, когда Кейран не покидал поместье, Аэлин купалась в его внимании и улыбках, о которых Мишель теперь оставалось только вспоминать. С обидой и какой-то собственнической ревностью. Увидев их однажды в библиотеке сидящими плечом к плечу и читающими вместе какую-то книгу, Мишель с трудом подавила в себе желание швырнуть в них вазой. Аэлин застенчиво кусала губы, кокетливо заправляла за ухо смоляную прядку да так и норовила коснуться руки молодого человека. Тоже кокетливо-застенчиво. А Мишель, за ними наблюдая, продолжала думать о вазе, осколками разлетающейся по библиотеке. Разбить хотелось не только ее, но и прервать царившую в комнате идиллию.

Однако она сдержалась, бесшумно скользнула обратно за порог. Не заметила – скорее почувствовала взгляд, долгий, обжигающий, от которого запросто могла подскочить температура. И поспешила наверх, запрещая себе думать о Донегане и собираясь вместе с Каролиной тайком отправиться на свидание к оборотню.

В тот вечер Мишель чувствовала себя особенно усталой и уснула с раскрытым дневником.

 

Глава 15

Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущих. Завтрак, как обычно, проходил в молчании, под пристально-жадным вниманием Галена, от взгляда которого у Мишель начинало зудеть все тело. Она готова была поклясться себе в этом. Катрина, по своему обыкновению, выглядела невозмутимой, Аэлин казалась насупленной. Наверное, потому что Кейран опять не ночевал дома. Мистер Сагерт тоже отсутствовал: уехал с первыми лучами, забрав с собой управляющего.

Чему Мишель была несказанно рада. Бартела на дух не переносила, хозяина Блэкстоуна сторонилась. Она втайне надеялась, что демоны куда-нибудь унесут и Галена, но наследник не спешил покидать поместье. Наоборот, сразу после завтрака пригласил пленницу прогуляться в розарий, с самым серьезным видом заявив, что должен сообщить ей нечто крайне важное.

Скрепя сердце Мишель согласилась пройтись со своим тюремщиком, не желая будить в Галене притихших демонов. Такой Донеган – безукоризненно вежливый, галантно-обходительный, держащий себя в узде, – пусть и не был настоящим, но хотя бы не вызывал страха. С таким Донеганом Мишель чувствовала себя почти в безопасности и понимала, что лучше время от времени бросать зверю кость, нежели ждать, пока тот, обезумев от голода, накинется и сожрет ее целиком.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – церемонно поинтересовалась пленница, этим прохладно-вежливым обращением проводя между собой и молодым человеком черту.

Которую, ей хотелось в это верить, Гален не осмелится преодолеть.

Они расположились под сенью беседки, среди бутонов плетистой розы, проглядывавших в ажурном орнаменте купола. Ей же были увиты перила, на которые Гален расслабленно облокотился.

– Я приглашен на обед в Лафлер. Сегодня, Мишель… Сегодня я прекращу этот спектакль и расскажу Флоранс все, как есть.

– О том, что меня похитил? – Она горько улыбнулась и отвела взгляд, предпочитая смотреть куда угодно, но только не на Донегана.

– Разорву помолвку, Мишель. Сделаю то, о чем ты меня просила. Ты ведь об этом раньше мечтала. Обо мне для себя, – добавил в голос мягких ноток, словно обернул в бархат острый осколок. – Так что же изменилось?

– Я узнала тебя настоящего, – уколола пленница словами и сама нечаянно укололась, задумчиво коснувшись змеящегося по перилам стебля. – Флоранс будет больно, но я рада, что вы расстанетесь. Ты не заслужил ее, Гален.

– Не заслужил, – на удивление легко согласился Донеган. Бережно заключил хрупкую руку девушки в свои ладони и легонько подул на розовую отметину на указательном пальце, ужаленном зеленым шипом. – Но надеюсь, что когда-нибудь заслужу тебя, Мишель. И что ты узнаешь меня настоящего. Ты считаешь меня чудовищем, но я не монстр. Скорее безумец, никогда прежде не испытывавший ничего подобного. Ни к кому. И мне сложно сдерживать эти чувства. Всевышний! Знала бы ты, как это сложно…

Мишель не воспротивилась, когда Гален прижался жарким поцелуем к ее руке. Не отстранилась, когда поняла, что за одним поцелуем последует второй, а за ним и третий. Каждый жег сильнее, чем колючки на стеблях розы: сначала запястье, потом покорно раскрывшуюся ладонь.

В то время как сердце жгли чувства, с которыми она до недавнего времени была незнакома: раскаяние и сожаление. Гален верил в искренность своих порывов, а она не могла рассказать ему о том, что его любовь фальшива. И что она, Мишель, не меньше его, а может, даже больше виновата в своем похищении. Бессчетное множество раз пыталась она сознаться. Вслух или излить вину на бумаге. Но каждый раз немели язык и губы, а непослушные пальцы сводило болезненной судорогой.

Мишель оставалось только надеяться, что скоро ей удастся исправить роковую ошибку. Освободить Галена Донегана от этого чувства.

Им обоим вернуть свободу.

Чуть позже Мишель возвратилась в беседку. В спальне было душно, и все попытки забыться послеобеденным сном закончились тем, что у нее снова разболелась голова. В розарии дышалось легче, и она не заметила, как задремала.

Выстрел, развеявший тишину цветочного рая, прогнал и сон. Пленница вскрикнула, подскочив на ноги. Бросила по сторонам напряженный взгляд, будто опасалась, что она – мишень и в любой момент может оказаться под прицелом. Выстрел повторился, заставив ее сердце зайтись от страха.

Подгоняемая этим чувством, Мишель поспешила туда, откуда, как ей показалось, стреляли, – к заднему двору, где не так давно по приказу Галена пороли служанок.

В этот раз вместо старшего брата, отправившегося на обед в Лафлер, в нескольких ярдах от столбов для наказания обнаружился младший. Кейран стрелял по деревянным мишеням, и Мишель вынуждена была признать, стрелял довольно метко.

Она помешкала, не зная, стоит ли ей уйти, раз уж Донеган так демонстративно избегал ее в последнее время, или, наоборот, назло стрелку взять и присоединиться к нему. После недолгих колебаний, оставаясь верной самой себе, Мишель решительно направилась к Кейрану.

– Тренируешься перед дуэлью? Кого на этот раз собрался застрелить? Обманутого горемыку-мужа или негодующего старшего брата, жаждущего постоять за честь опороченной сестры?

При звуке ее голоса Кейран вздрогнул, и пуля, лишь задев самый край мишени, вонзилась в крашеную известкой стену.

– Просто убиваю время.

Мишель вспыхнула от досады. Кейран не удостоил ее не то что взглядом, даже легким поворотом головы поприветствовать не удосужился. Снова в руке блеснул револьвер с серебряной насечкой – он собирался вернуться к стрельбе по изъеденной пулями мишени.

Поравнявшись с Донеганом, Мишель вздернула подбородок, словно хотела казаться выше ростом, а может, своим поведением и видом бросала сыну короля хлопка вызов.

– Можно? – Просьба больше походила на требование. – Мне бы тоже хотелось убить. Время.

«Или кое-кого другого!» – в сердцах подумала она, напоровшись на ничего не выражающий взгляд серых с проблеском позолоты глаз.

– Ты хоть знаешь, как его держать? – в своей привычной насмешливой манере осведомился, вскинув брови, Кейран.

– Знаю! – Немалых усилий потребовалось Мишель, чтобы справиться с эмоциями. А потом она улыбнулась самой очаровательной из всех своих улыбок и добавила, игриво взмахнув ресницами: – И не только держать.

Не дожидаясь, пока Донеган определится, делиться с «гостьей» брата оружием или нет, сама забрала револьвер и деловито взвесила его в руке.

– А дальше? – сардонически усмехнулся Кейран.

Вместо ответа Мишель отвернулась от насмешника. Прицелившись (или скорее попытавшись это сделать – близость младшего Донегана заставляла нервничать и мешала сосредоточиться на цели), спустила курок.

Пальцы дрогнули в самый неподходящий момент. Она раздосадованно закусила губу: как и Кейран парой минут назад, она только зацепила деревянный круг, слизнув пулей несколько жалких щепок.

– Неплохо, – не то похвалил, не то снова уколол издевкой Донеган. – Но ты слишком напряжена, Мишель. Сжимаешь револьвер так, будто боишься, что он сам собой выскочит из руки и начнет палить во все стороны. Ты должна научиться чувствовать оружие, любить его, а не бояться, и тогда, возможно, у тебя получится обращаться с ним как надо.

– Мне прекрасно известно, как с ним надо обращаться, – огрызнулась Беланже, заливаясь краской не то от злости, не то от смущения, – и если бы ты не стоял над душой, я бы попала куда надо!

– Так вот, возвращаясь к теме любить и чувствовать… – Пропустив мимо ушей возмущения мятежной красавицы, вместо того чтобы отойти, Кейран, наоборот, шагнул ближе.

Теперь Мишель напоминала самой себе натянутую до предела струну, которой сейчас, умело выжимая из нее ощущения – звуки, касались сильные мужские ладони. Правая легла поверх ее руки, и от контрастных прикосновений – прохлада металла и жар горячих пальцев – голова закружилась еще сильнее, чем обычно в последнее время.

Это чувство, будто земля уходит из-под ног, только усилилось, когда мягкий шепот скользнул по мочке уха, теплым дыханием пощекотал изгиб шеи и растаял на обнаженном плечике.

– Вот так, еще выше. А теперь расслабься. Почувствуй его, как если бы револьвер был продолжением тебя. Дыши глубже, спокойно. Сосредоточься на цели. Все остальное не имеет значения.

Единственное, что в те мгновения ощущала Мишель, – это непрекращающаяся дрожь в коленях и теплой волной поднимающееся изнутри волнение. Приятно будоражащее и пугающее одновременно. Ну а что касается того, что сейчас для нее имело значение… О прибитой к столбу деревяшке Мишель уже давно благополучно позабыла, как и о том, что явилась сюда, только чтобы досадить Донегану. Но теперь, робко подняв на него глаза, мечтала совсем о другом.

Чтобы губы Кейрана, находившиеся в опасной близости от ее губ, оказались еще ближе. И чтобы рука, удерживавшая ее за талию, продолжала согревать, лаская. Глухо простонав, молодой человек зажмурился, сдаваясь, отдавая себя во власть искушения. Крепче прижимая к себе пленницу, сейчас как никогда желая ее поцеловать. Терзать до умопомрачения эти сладкие губы поцелуями.

Совсем не вовремя дрогнули пальцы, и пуля, пронзительно просвистев в воздухе, вспорола землю в нескольких дюймах от сафьяновых туфелек Мишель.

– Демоны! – Донеган дернул на себя пленницу, отскакивая вместе с ней в сторону и вырывая у нее из рук оружие. А когда Мишель обернулась, увидела перед собой прежнего Кейрана. Холодного, отстраненного, а теперь еще и раздраженно-высокомерного. – Что и требовалось доказать! Лучше давай иди отсюда, крошка, и дай мне спокойно пострелять.

Как ни странно, Мишель не задела ни откровенная издевка, ни полыхнувшая в глазах злость. Куда более красноречивыми стали для нее прикосновения и жаркий шепот, что впитывала она в себя мгновения назад.

– Вот именно. Что и требовалось доказать, – эхом отозвалась пленница, довольная реакцией на нее Кейрана. – Что ж, не буду больше вас, мистер Донеган, отвлекать. Упражняйтесь в стрельбе на здоровье. Хотя отвлечь и увлечь вас оказалось довольно просто. Всего хорошего.

Прощальная, чуть тронувшая губы улыбка, сдобренная лукавым взглядом и задорной мелодией, которую Мишель, отвернувшись, принялась напевать. Не успела завернуть за угол дома, как выстрелы – гулкие, яростные, вспарывавшие вялую тишину поместья, – последовали один за другим.

Для Мишель они звучали победоносной песней и являлись отражением чувств, которые Кейран Донеган тщетно в себе глушил.

Мишель недолго наслаждалась своей маленькой победой над младшим братом и испытывала, казалось бы, беспричинную радость. Идя на ужин в столовую, в которую ноги не несли, но приходилось следовать просьбе-приказу мистера Сагерта, она остановилась на нижней ступени, не спеша сворачивать в полумрак коридора. Дверь в библиотеку была приоткрыта, и в щель между створками пробивалась тусклая полоса света.

«Неужели опять читают?» – ревниво подумала пленница.

Повинуясь этому ядовитому чувству, которое ей никак не удавалось в себе изжить, Мишель на цыпочках миновала холл и осторожно заглянула в библиотеку. К огромному облегчению девушки, голубков, коротавших вечера за чтением, в комнате не было. Только сиротливо лежала возле позабытой кем-то зажженной лампы книга. Мишель узнала ее по золотому тиснению на переплете с вкраплениями синего узора и сама не заметила, как приблизилась к источнику света и своего вмиг испортившегося настроения.

Именно на эту книгу, которой всегда сопутствовала мисс Кунис, тратил время Кейран.

Мишель дотронулась кончиками пальцев до синего вьюнка на корешке, обводя каждую порыжевшую в отсветах керосиновой лампы завитушку, и шепотом прочла заключенное в узор название: «Последнее путешествие в Зальфирру».

Она поджала губы, борясь с детским и таким нелепым желанием спрятать куда-нибудь книгу. Как будто это могло помешать их встречам, а ей принесло бы успокоение.

Соблазн оказался настолько велик, что Мишель уже готова была ему уступить, когда за спиной раздались быстрые шаги и кто-то грубо дернул ее за руку, разворачивая лицом к себе.

– Не трогай! Ни эту книгу, ни моего жениха! Слышишь?! Оставь его в покое!

Пленница тряхнула локтем, пытаясь сбросить руку Аэлин, но кузина Донеганов, силы которой было не занимать, и не думала ослаблять хватку.

– Аэлин, прекрати. Мне больно! – Мишель с удовольствием отскочила бы от ревнивицы – настолько устрашающим в тот момент было искаженное гневом лицо. В пронзительно черных, как у какой-нибудь рабыни, глазах таилась такая злоба, словно Аэлин прямо сейчас готова была ее проклясть.

Оставшись с Мишель наедине, мисс Кунис не пыталась строить из себя подругу и не стеснялась демонстрировать истинные чувства.

– Это тебе-то больно? А каково, думаешь, мне?! – яростно прошипела девушка и сдавила руку пленнице еще сильнее, прежде чем наконец отпустила, резко оттолкнув от себя. – Я видела вас сегодня! Как ты к нему липла! Держись от моего жениха подальше, Мишель. Пока я тебя не отвадила от него магией!

– Не знаю, что ты там видела, но это Кейран меня обнимал, а не я к нему, как ты выразилась, липла. Так что все претензии к женишку. А я голодна. Поэтому отойди немедленно!

Но Аэлин, вместо того чтобы посторониться, шагнула к Беланже вплотную и с ядовитой усмешкой процедила:

– Думаешь, ты теперь здесь на особом положении? Думаешь, мистер Донеган будет закрывать глаза на то, какая ты на самом деле? Да если он узнает, что крутишься возле не того сына… Ты, Мишель, шлюха Галена! Лучше тебе это запомнить раз и навсегда!

Секунду или две на обеих давило молчание, а потом мрачную тишину разорвал звук пощечины. Аэлин вскрикнула и прижала ладонь к полыхнувшей болью щеке. В черных глазах квартеронки тоже что-то полыхало. Дикое, неистовое пламя, напомнившее Мишель, что эта девушка и правда может навести на нее темные чары. Недаром же кровь у Аэлин нечистая, и ей не понаслышке знакомы колдовские обряды.

Пленница чуть не застонала в голос. Как будто ей уже имеющихся проблем с Мари Лафо и тем безымянным бокором было мало!

Мишель даже готова была извиниться за свою несдержанность, хоть извиняться перед оскорбившей ее выскочкой полукровкой совсем не хотелось, когда в дверях показался хозяин поместья.

Сагерт Донеган окинул соперниц пристальным взглядом и сухо поинтересовался:

– Все в порядке? Аэлин?

Девушка спешно отняла от лица руку – за краской гнева, заливавшей щеки, следа от пощечины видно не было. Лучась улыбкой, обернулась к старшему Донегану и беззаботно прожурчала:

– Все хорошо, дядя. Я как раз звала Мишель ужинать. Пойдем, дорогая. Сегодня у нас жареные цыплята и к ним тушеная бамия. А на десерт ванильное бланманже и пончики бенье. Все пальчики просто оближешь!

Подхватив пленницу под руку, Аэлин потянула ее прочь из библиотеки, старательно делая вид, что она и Мишель – подруги не разлей вода.

 

Глава 16

«Я боюсь закрывать глаза.

Боюсь засыпать. Стоит только забыться, как оказываюсь в плену у сна. Своего извечного кошмара. Кровь шейвари на моих руках. Кровь Мару, от которой никогда не отмыться.

Ниэби. Она тоже погибла.

Они все расплатились за мою любовь к лугару. Даген не пожалел никого.

Каждую ночь я слышу их крики, как будто сама побывала на месте кровавой битвы. Хоть никакая это была не битва – безжалостная резня в ночь, когда оборотни наиболее уязвимы. Всякий раз, закрывая глаза, я вижу окровавленное тело любимого, брезгливо сброшенное Дагеном с лошади. Он оставил Мару гнить у ворот поместья. А меня смотреть. Каждое утро и каждый вечер. Во что превращается мужчина, которого полюбила.

И ребенка которого, возможно, ношу под сердцем.

Единственное, что держит меня в этом мире, – это мое дитя. Только мысли о нем помогают не сойти с ума. Я боюсь его рождения и в то же время считаю дни, когда смогу разрешиться от бремени, втайне надеясь, что случится невозможное и Даген не доживет до этого момента. Ведь если на моем малыше обнаружится метка, Донеган не пощадит младенца…

А я не смогу жить дальше.

Теперь я в полный голос могу прокричать, что мой муж – чудовище. И это будет не оскорбление, а истина, которой он так стыдится. Зверем он был и раньше, а теперь раз в месяц Даген Донеган вынужден сбрасывать маску всеми уважаемого джентльмена, достопочтенного семьянина и превращаться в животное.

В волка, хищника, убийцу, каким был всегда. Под действием чар Донеган обнажает истинное обличье, и я ликую каждое полнолуние, потому что вижу своего настоящего мужа.

Мне нравится чувствовать его бессильную ярость. Нравится осознавать, что не одна я стала жертвой проклятия.

Лугару отомстили за смерть своих братьев. Отомстили мне, отомстили Дагену. Отомстили всей нашей семье.

Иногда мне хочется, чтобы мой ребенок вообще не родился. И чтобы Даген умер во время одной из своих полуночных охот, умер прежде, чем передаст тьму, что несет в себе, своим потомкам. Я молюсь об этом каждый вечер, уповаю на милость Всевышнего.

Но, кажется, он вместе с шейвари проклял нас и это поместье».

Последние несколько страниц Мишель не читала – лихорадочно скользила по строчкам взглядом, запинаясь, возвращаясь то к одному, то к другому абзацу. Шумно сглатывала, чувствуя, как на лбу выступает испарина и дрожат уже не только пальцы – дрожит она вся. От открывшейся правды, от жуткого признания.

От осознания, что́ это за семья.

– Волки…

Схлопнулись половинки ударившегося об пол дневника. Мишель спрятала руки в складках юбки, тщетно пытаясь унять дрожь, и зажмурилась, задаваясь одним-единственным вопросом: что это? Выдумки сумасшедшей или истина, которую так тщательно скрывают Донеганы?

Постыдная тайна их прошлого.

– Чудовища… – Затуманенный взгляд устремился к небу, затянутому молочной пеленой.

Сквозь нее пробивались последние закатные лучи. В аллее шумели кедры – надрывно, тревожно, зловеще, – и ветер вплетал в теплый весенний воздух запахи приближающейся грозы.

– Вот-вот загремит, – пробормотала Мишель, сама не понимая, о чем говорит. Куда идет.

Поднявшись на негнущихся ногах, она покинула комнату, позабыв об оставленном на полу страшном признании Каролины Донеган. Не чувствуя под собой опоры, спустилась по лестнице, рассеянно вслушиваясь в звуки собственных шагов. А больше ничто не нарушало мертвенную тишину старого дома.

Вздрогнула, когда в лицо ударило вечерней свежестью, потянуло сыростью с болот, и уже уверенно сказала, обращаясь не то к самой себе, не то к пустынной в этот час аллее, присыпанной серой крошкой:

– Точно будет дождь.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Гален покинул усадьбу еще ранним утром и мистер Донеган тоже куда-то уехал. Кейран вообще в последнее время ей на глаза не показывался, а значит, можно снова хотя бы попытаться. Нырнуть в зеленый туннель, не обращая внимания на то, как пугающе раскачиваются густые кроны. Не думая, что, выйдя за ворота, все равно не сумеет добраться до дома. Слабость не позволит, и, скорее всего, она на полдороге хлопнется в обморок.

– Отчего же так больно? – Застонав, Мишель прижала ладонь к груди и назло всем страхам, гонимая желанием оказаться от Донеганов как можно дальше, ускорила шаг.

Стоило вспомнить, что Гален… Кейран – чудовища, и что-то рвалось внутри на куски.

– Подальше… Нужно оказаться от них как можно дальше! – как заклинание повторяла Мишель. – Нужно хотя бы попытаться… Я не Каролина! Я хочу отсюда выбраться!

Последние слова она почти что прокричала, глотая бессильные слезы отчаяния, когда увидела, как открываются ворота и навстречу ей несется всадник. Зверь в человеческом обличии, к которому имела глупость испытывать чувства. О котором думала последнее время.

Дважды совершенная непростительная ошибка.

Мишель застыла, не в силах заставить себя пошевелиться. Только когда Кейран, спешившись, стремительно на нее двинулся, дернулась, отступила. С тревогой вглядываясь в искаженные страхом черты лица девушки, Донеган попытался удержать ее за руку, но Мишель прошипела, попятившись:

– Не подходи! Не трогай меня! Чудовище! Убийца! – выпалила, чувствуя, как при одном только взгляде на монстра, каковым теперь его считала, ее захлестывает паника.

– Мишель!

Подхватив тяжелые юбки, пленница рванулась было обратно к затемненной сумерками громаде старого дома, но не успела преодолеть даже короткое расстояние. Вскрикнула, ощутив, как локти обдало жаром. Жаром прикосновений, о которых еще совсем недавно она, запрещая себе, все равно мечтала.

А теперь готова была проклинать себя за эту слабость.

– Пусти!

– Не отпущу, пока не успокоишься! – Шепот ожег раскаленным металлом, вплавляясь в воспаленное сознание. – Мишель! Что на тебя нашло?

Воспользовавшись мгновением, когда Донеган ослабил хватку, она извернулась, выскользнула из цепких рук и, больше не сдерживая слезы, прошептала дрогнувшим, севшим от страха голосом:

– Это ты… Вы с Галеном растерзали ту служанку. Я слышала ее крики… Вы ведь и до меня тогда пытались добраться! Если б не Катрина… – всхлипнула, отводя взгляд, не в силах смотреть в глаза волка, вобравшие в себя, казалось, всю тьму грядущей ночи. – Демоны и убийцы!

– Ну, хватит!

Мишель даже пискнуть не успела, как снова оказалась во власти того самого демона. Не прилагая усилий, словно она была легче перышка, Кейран закинул ее себе на плечо. Не обращая внимания на протесты своей добычи, выразившиеся в гневных проклятиях и не менее гневных ударах кулаков, быстро преодолел короткое расстояние, отделявшее его от ворот, и усадил девушку на недовольно всхрапнувшую лошадь.

– Ты что творишь?! Сумасшедший! – На какой-то миг Мишель даже позабыла о страхах, поглощенная иным, не менее сильным чувством – яростью.

– Уедем ненадолго. Пока ты своими воплями весь дом не переполошила.

Спрыгнуть на землю бунтарка не успела, хоть ей того очень хотелось. Оказавшись в седле, Кейран крепко обвил талию Мишель одной рукой, другой схватился за поводья и пришпорил лошадь. Вороная сорвалась с места, будто только того и ждала. Едва не сбила с ног раба, несколькими минутами ранее отворившего Кейрану ворота. В последний момент слуга успел отскочить в сторону, вжался всем телом в кованый узор створов и замер, расширенными от изумления глазами провожая хозяйского отпрыска и его своенравную «поклажу».

Мишель задыхалась. От поднявшегося ветра, безжалостно хлеставшего ее по лицу, от осознания собственной беспомощности, от близости Кейрана, как будто являвшегося продолжением ее самой. Донеган прижимал пленницу к своей груди, нисколько не задумываясь о том, что ей может быть неудобно, неприятно. Невыносимо жарко, даже несмотря на вечернюю прохладу. Но из-за того, что про́клятый находился рядом, Мишель пылала.

Ей казалось, эти бешеные скачки никогда не закончатся. Дробь лошадиных копыт звучала в унисон с сильными, быстрыми ударами ее сердца. Во рту неприятно першило от сырого воздуха, напоенного горечью трав, и дрожь продолжала накатывать волнами. Не то из-за холода, не то из-за страха, а может, из-за общества мужчины, что вызывал в ней столь сильные и такие противоречивые чувства.

Наконец Донеган натянул поводья, и лошадь, покорная твердой руке наездника, перешла на неспешный шаг. Он свернул с дороги в редкий перелесок, за которым начиналось обагренное закатом поле.

– Дальше не поедем, и так уже до межи добрались. – Спешившись, обнял Мишель за талию и бережно поставил на землю.

– И зачем нужно было тащить меня сюда, если все равно не собираешься отпускать? Поволочешь обратно, – буркнула она, обхватывая себя руками.

Заметив, что ее потряхивает, Донеган снял сюртук и накинул его пленнице на плечи. Мишель вздрогнула, но отказываться не стала, лишь тихонько вдохнула ставший уже знакомым горьковатый запах.

– Тебе нужно было развеяться. Мне – понять, что с тобой происходит.

– Ты и Гален… Мистер Донеган. – Мишель помедлила, не зная, продолжать или лучше молчать. А осознав, что все равно не сможет это в себе держать, на выдохе выпалила: – Скажи, вы такие же, как лугару?

Тишина пугала даже больше, чем ответ, который одновременно и боялась, и надеялась услышать.

– Кейран, скажи! – выкрикнула, выбивая из себя этот крик. Он растворился в оглушительном раскате грома, пронесшегося над вспаханным полем. – Скажи, – взмолилась. Теперь уже чуть слышно, отступая от мужчины, не сводящего с нее тяжелого взгляда. – Кейран, пожалуйста…

– Откуда узнала? – мрачно усмехнулся Донеган, подступая.

– Дневник Каролины Донеган. Значит… это правда? Вы на самом деле прокляты? – С опаской подняла на него глаза, в которых снова стояли слезы.

Мишель казалось, продолжи Донеган молчать, и она сойдет с ума! А если вдруг рассмеется и беззаботно примется увещевать, что все это россказни сумасшедшей, – поверит. Позволит обмануть себя в который раз, ведь так намного легче. Она наконец перестанет ежиться под темным, как расстилавшаяся под ними земля, взглядом. Не будет вздрагивать от малейшего касания жестких пальцев.

Но вместо лжи, которую уже почти желала, услышала тихие слова:

– Да, мы прокляты. Я и вся моя семья.

– Нет… Не трогай меня! – Она в страхе шарахнулась, когда Донеган попытался к ней приблизиться, и бросилась прочь навстречу молнии, расколовшей надвое небо.

Не оглядываясь, Мишель бежала по изрезанному бороздами полю. Увязая ногами в жадно пьющей весеннюю воду почве. Слыша, как позади, совсем близко, громовым раскатом звучит ее имя:

– Мишель!

– Отпусти! Ну что тебе стоит?! – расплакалась, вытолкнув из себя хриплое.

Казалось, небо рыдало вместе с пленницей. Дождевые капли смешивались со слезами, прозрачными ручейками текли по щекам, полыхавшим лихорадочным румянцем.

– Мы расплачиваемся за ошибки наших предков. – Кейран следовал за ней тенью, но не касался, опасаясь вызвать в Мишель еще больший страх. – На беду всех Донеганов, Даген узнал об измене. В новолуние, когда оборотни не могли обращаться, вместе с наемниками напал на поселение шейвари. Использовал против лугару их же магию. Спастись в ту ночь не удалось никому. За это племя прокляло его, а с ним и всех тогда еще не рожденных Донеганов. Раз в месяц мужчины нашей семьи вынуждены превращаться в волков. Поверь, не мы выбрали такую судьбу. Ее за нас выбрал Даген Донеган. Мы – отражение его звериной сути.

– И даже дети? – Мишель не заметила, как перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. Обернулась и затихла, ожидая ответа, на какой-то миг забыв, как дышать.

– Проклятие обретает силу в двадцатипятилетнем возрасте. Столько было Дагену, когда он напал на оборотней.

– А что же Катрина и Аэлин?

– Лугару наказали Каролину за прелюбодеяние, превратив в пленницу дома, который она так ненавидела. Магия не выпускала ее за пределы Блэкстоуна.

– Значит, и они тоже…

Мишель недолюбливала Катрину за высокомерие. К мисс Кунис же испытывала стойкую неприязнь. А уж когда видела квартеронку рядом с Кейраном… Но сейчас за них нестерпимо болело сердце.

– Никогда не покидали Блэкстоун, – кивнул оборотень и, горько усмехнувшись, закончил: – Они – вечные пленницы. Мы – звери.

– И та служанка… – Слова сорвались прежде, чем Мишель успела затолкнуть их в себя обратно.

Закусила губу и отшатнулась от тьмы, захлестнувшей серые глаза.

Глаза волка. Животного.

– Я не мог себя контролировать. Мишель! – Кейран удержал вновь готовую сорваться девушку, бережно привлек ее к себе. – Эта часть моего естества мне неподвластна.

Пленница забилась в его руках, но Донеган не отпускал. Обнимал крепко и одновременно нежно, не позволяя ей вырваться. Пока она, уставшая, опустошенная эмоциями, в конце концов не затихла.

– Но я никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Не бойся меня, ангел. Только не меня. Я никогда не причиню тебе вреда.

Горячие пальцы касались кожи, скользили мягко, повторяя оставленные на щеках чуть заметные узоры дождя. Чувствуя, что пленница начинает успокаиваться, а сам он от ее близости, наоборот, снова сходит с ума, Кейран уступил искушению. Нашел сладкие губы губами. Мягкие, податливые, они раскрылись, покоряясь. Поддаваясь его напору, его жажде. Желанию быть с ней, чувствовать рядом. Вдыхать этот кружащий голову запах.

Выпивать горячее дыхание, а с ним и все страхи. Ощущать, как сердце под ладонью начинает биться уже не так тревожно. Его же собственное как будто участвовало в скачках на выживание.

В тот момент для Кейрана было не важно, что он не имел права ее касаться. Что Мишель Беланже должна принадлежать Галену, а ему следовало держаться от нее подальше.

И уж точно не следовало так исступленно, так жадно целовать бунтарку.

Но разве можно устоять перед этим кареглазым соблазном?

Дождь усилился, обрушившись на них водопадом. Напитавшееся тьмою небо все чаще сотрясалось громовыми раскатами. Но единственное, что слышал и ощущал Кейран Донеган, – это хрупкую девушку рядом с собой. Уступившую не страхам – чувству.

И он больше не желал никогда выпускать ее из своих объятий.

Если бы не слабый стон сквозь ставшие белыми губы:

– Мне плохо. Очень холодно…

Мишель в его руках обмякла. Мокрое личико стало что алебастровая маска, нежная кожа, несмотря на вечернюю прохладу, еще минуту назад пылавшая под его пальцами, теперь была холоднее мрамора.

А у Кейрана все внутри вдруг похолодело от страха. Подхватив невесомое тело, он понес пленницу обратно. Проклиная погоду, прабабку Каролину с ее демоновыми каракулями и отца, из-за вмешательства которого Мишель в последнее время была сама не своя.

– Да чтоб вас всех аллигаторы сожрали! Где она, я тебя спрашиваю, могла это найти?! – потрясая в воздухе потрепанной книжицей, которая, казалось, вот-вот рассыплется ветхими страницами, прогремел Сагерт Донеган.

Король хлопка был вне себя от гнева. Не успел он вернуться из «Белой магнолии», где в компании старых знакомых приятно проводил время, как ему тут же испортили настроение. Сначала доложили о скоропалительном отъезде младшего сына, непонятно какого демона прихватившего с собой пленницу. А стоило Сагерту переступить порог дома, как из библиотеки выскочила Аэлин и истерично заявила, что Беланже хватило наглости совать свой нос в их семейные тайны, рыться в их прошлом.

Дневник маленькая дрянь читала!

Жаль, в наказание за любопытство нельзя хорошенько эту девку выпороть! Он бы лично с удовольствием исхлестал плетью ее нежную белую спину.

– Какая разница, где она его нашла, – огрызнулся Кейран, которому не было дела до исповеди прелюбодейки, как и до того, что Мишель открылась постыдная тайна его семьи.

Наоборот, он испытал облегчение, когда признался. Когда понял, что она его боится, но… не отталкивает. Просто не может оттолкнуть, привязанная к нему этим безумным, иррациональным чувством, которое сжирало его изнутри все последние дни.

Наверняка Мишель оно тоже мучает. Иначе бы не тянулась к нему со всей страстностью, позабыв о страхах, пылко отвечая на каждый сумасшедший поцелуй.

Сагерт раздраженно дернул за галстук: несмотря на то что в раскрытые настежь окна врывалась ночная прохлада, принося с собой запахи дождя, вязкую сырость с болот и далекий гул постепенно стихавшего ненастья, ему казалось, что в комнате невыносимо жарко и воздуха катастрофически не хватает.

Последней каплей для хозяина Блэкстоуна стало возвращение до нитки промокшего отпрыска, державшего на руках их проблему. Которая в самом ближайшем будущем должна была стать для Донеганов спасением.

Если бы не треклятое похищение, усложнившее жизнь им всем.

Сагерт мысленно порадовался, что уговорил старшего сына этой ночью не возвращаться на плантацию, а провести какое-то время в городе. Наследнику, помешанному на их не в меру любопытной гостье, все сложнее становилось сдерживать свои порывы. Это странное маниакальное увлечение Галена девушкой уже всерьез тревожило Сагерта.

Как будто ему больше не о чем было беспокоиться.

Узнай наследник, что сумасбродная девчонка, которую он так отчаянно желал, весь вечер провела с его братом, и скандала было бы не избежать. Да что там скандала! Они бы наверняка друг другу кулаками ребра пересчитали. И это еще больше ранило бы Аэлин.

В довершение ко всему девчонке сделалось плохо. Послать за доктором они не могли, иначе бы пришлось потом отвозить этого самого доктора на болота. С простреленной головой. Да и что тут мог поделать мистер О’Доннелл, если пленница потеряла сознание из-за магии бокора. Тафари ведь предупреждал, что девушке придется несладко.

Но ничего, пусть помучается немного. За то, что из-за нее страдала Аэлин. И оба его отпрыска как будто с ума сошли. Превратились в одержимых этой маленькой бунтаркой.

«Ведьма. Настоящая ведьма!» – Сагерт залпом опрокинул в себя бурбон. Тот, что хранил для особых случаев, выдержанный в бочках из-под хереса.

Сегодня, рассудил он, как раз такой случай: его младший сын переступил все границы дозволенного. Донеган поморщился, но не от горечи, обжегшей горло, а от сменяющих друг друга мыслей, и каждая последующая была мрачнее предыдущей.

– Что с ней теперь будет? Что ты с ней сделал?! – уперся ладонями в столешницу Кейран.

– Угомонись. – Сагерт отбросил в сторону дневник, придавив им ворох просмотренной корреспонденции. В основном это были приглашения от соседей и поздравления по случаю недавно состоявшейся помолки. – Ни слова Галену. Он не должен узнать о том, что ты с ней где-то шлялся. Катрину и Аэлин я уже предупредил.

– Плевать на Галена! – прорычал Кейран, в сердцах едва не добавив: «Плевать на них всех!» В последний момент сдержался и, не сводя с отца тяжелого взгляда, требовательно спросил: – Что ты собрался делать с Мишель?

– Что она уже узнала? – вопросом на вопрос ответил Сагерт, в планы которого не входило отчитываться ни перед кем.

– О Дагене. О Каролине. О том, что мы убийцы. – С мстительным удовлетворением заметил Кейран, как лицо короля хлопка исказилось гримасой недовольства.

– О Катрине и Аэлин?

– Мишель знает только о том, что магия удерживает их в Блэкстоуне.

Сагерт хмуро кивнул и провел пальцами по растрескавшемуся переплету дневника.

– Ничего, и это тоже можно исправить. Скоро она забудет и о проклятии.

Услышав тихие слова отца, Кейран весь внутренне напрягся и осторожно поинтересовался:

– Хочешь уничтожить ее воспоминания? Это потому у нее постоянно болит голова?

– Я лишь пытаюсь вернуть Мишель родителям. Но так, чтобы потом самому не лишиться своих детей.

– У любой магии есть цена. Отец! – взволнованно воскликнул он. – Чем на этот раз будешь расплачиваться?

– Как обычно, деньгами, – пожал плечами Сагерт. – Бокор в обиде не останется.

Кейран сдержался, хоть и сам не понял, как сумел совладать с полыхнувшей в груди яростью. Как не набросился на отца, в чертах которого не нашел ничего, кроме отчаянной решимости и безразличия. Сагерта не заботили последствия. А единственный бокор, с которым водил дружбу папаша, звался Тафари. Старик с болот… О нем ходила дурная слава. Кейран помнил историю про бывшего хозяина Тафари, свихнувшегося и пустившего себе пулю в лоб. И это был не единственный случай, когда люди, так или иначе связанные с колдуном, становились безумцами.

Если он позволит отцу в одиночку решать их проблемы, а сам останется в стороне, у Мишель Беланже не будет будущего. Какое может быть будущее у сумасшедшей?

Раздался тихий стук в дверь. Получив разрешение войти, в кабинет проскользнула рабыня в цветастом тиньоне, разбиравшаяся в травах и готовившая простейшие целебные снадобья. Это она избавляла от мелких хворей рабов в Блэкстоуне. Ей и поручили заняться лишившейся чувств гостьей.

– Девушке уже лучше. Сейчас она спит.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Сагерт и повелел, потянувшись к тлевшей в малахитовой пепельнице сигаре: – Этой ночью будь с ней. И если снова почувствует себя хуже, сразу доложи мне.

Кивнув, служанка растворилась в полумраке холла. Кейран собирался последовать за рабыней, когда в спину ударило резкое:

– Держись подальше от Беланже и не создавай мне еще больше проблем. Если из-за ваших с Галеном глупостей пострадает Катрина…

– Ты перестреляешь нас, как бешеных псов. Нет необходимости мне об этом напоминать, отец, – усмехнулся Кейран и вышел, прикрыв за собой дверь.

Гонимый из поместья навязчивой идеей: как можно скорее отправиться на болота к отшельнику.

 

Глава 17

Ноги Мишель в столовую не несли, но ничего не поделаешь, приходилось идти. Здороваться с членами, как оказалось, про́клятой семьи и занимать место под их пронизывающими взглядами. Она мысленно порадовалась, что хотя бы не было Галена. Одним оборотнем за столом меньше – и то хорошо.

Под утро пленнице полегчало. По крайней мере, ее больше не бил озноб и терзавшие всю ночь кошмары все-таки выпустили ее сознание из своих силков.

– Как самочувствие, Мишель? – будничным тоном поинтересовался Сагерт, откладывая газету и поднося к губам чашку с кофе, над которой вилась тонкая струйка пара.

– Мне уже лучше, – отозвалась пленница. Правила хорошего тона требовали добавить «спасибо», но у Мишель язык не поворачивался благодарить своего тюремщика. Тем более что благодарить его было не за что.

Возможно, именно по вине мистера Донегана в последнее время она чувствует себя перезревшим ямсом, место которому среди отходов на заднем дворе.

– Рад это слышать, Мишель. Рад слышать… – Король хлопка снова раскрыл газету, отгородившись ей от пленницы.

Мишель пожалела, что такой же не было у Аэлин. Пусть бы закрылась чем-нибудь и перестала испепелять ее взглядом. Еще вчера вид насупленной, исходящей ревностью девицы вызвал бы у нее чувство злорадства и удовлетворения. Но сегодня, встретившись взглядом с Аэлин, Мишель не испытала ничего, кроме жалости.

«Не удивительно, что она влюбилась в кузена. По большому счету ей ведь здесь и влюбляться больше не в кого», – угрюмо размышляла Мишель, пока ковыряла политые сладким соусом вафли.

Теперь она понимала, что для квартеронки Кейран являлся целым миром просто потому, что другого мира Аэлин не знала.

С трудом протолкнув в себя половинку вафли, Мишель поспешила подняться. Извинилась за то, что вынуждена их оставить, сославшись на все еще ощущавшуюся слабость. Мистер Сагерт девушку великодушно отпустил, в то время как его сын после слов о слабости, казалось, был готов пригвоздить Мишель к сиденью взглядом. Смотрел на нее пристально, не то пытаясь задержать, не то стремясь проникнуть в ее мысли и понять, о чем она думает. Что сейчас чувствует.

Оказавшись за пределами визуальной досягаемости Донеганов, Мишель облегченно перевела дыхание. Больше всего она боялась, что ее начнут расспрашивать о дневнике Каролины, в тщетных поисках которого она перерыла всю комнату. Мишель была рада, что Донеганы предпочли не поднимать щекотливую тему. На допрос с пристрастием в том состоянии, в котором пребывала сейчас, ее бы точно не хватило.

Мишель и правда чувствовала себя неважно, а потому, вернувшись в спальню, сразу легла в кровать. Хотела ослабить шнуровку платья, но сил даже на это не осталось.

Она прикрыла глаза, чувствуя, что начинает проваливаться в трясину сна, в котором оживали ее наихудшие страхи.

До самого вечера Мишель то выныривала из беспокойного забытья, то снова погружалась в никак не желавшие отпускать ее кошмары. От обеда и ужина пленница отказалась: одна только мысль о еде вызывала в ней рвотные позывы. Мишель не могла есть, не могла читать, даже думать о чем бы то ни было не получалось. Ее охватила апатия, и как прогнать ее, она не представляла.

Такой – потерянной, ко всему безразличной, казалось, утратившей искру жизни, – ее и застал поздним вечером Кейран. Мишель блуждала где-то между сном и явью, среди чудовищ, поселившихся в ее сознании, и тех, что находились с ней рядом в реальности.

Молодой человек притворил за собой дверь и сказал вместо приветствия:

– Я помогу тебе одеться.

Мишель приподнялась на постели, не выказав ни удивления, ни возмущения тем, что Донеган посмел явиться к ней на ночь глядя. Застал ее в ночной рубашке и теперь самым бессовестным образом ее разглядывает. Впрочем, он уже однажды видел ее полураздетой, а до того и вовсе поймал в ванной под ненадежным покровом из мыльной пены. Мишель флегматично рассудила, что младшего Донегана ей уже нечего стесняться и просто спросила:

– Зачем? – Откинувшись на подушки, она вяло наблюдала за тем, как Кейран, распахнув платяной шкаф, сдергивает с вешалки первое попавшееся платье и выуживает сложенную вчетверо шелковую шаль. – Кейран, послушай… Я сейчас не в том состоянии, чтобы отправляться с тобой на прогулку. К тому же Аэлин…

Мишель и сама не знала, зачем упомянула мисс Кунис. Стоило хотя бы одной мысли о ней просочиться в разум, и Мишель начинало грызть раскаяние. У нее ведь было столько поклонников… Но ей их оказалось мало, и она лишила Аэлин внимания жениха.

И вот теперь этот самый чужой жених, от которого Мишель, сколько ни пыталась, не могла отвести взгляда, приглушенно ругаясь, все пытается отыскать митенки и шляпку.

– Куда вы их только деваете?!

Обнаружив все, что ему было нужно, Кейран сбросил вещи на кровать и протянул Мишель руку, чтобы помочь подняться.

– Остальное потом соберут.

– Но что ты задумал?

Спорить у Мишель не было ни сил, ни желания. Она послушно облачилась в нижнее белье, прежде велев Донегану отвернуться, а потом позволила ему затянуть корсет и надеть на нее легкое муслиновое платье.

– Так и будешь молчать? – обернувшись и встретившись с Кейраном взглядом, почувствовала, что начинает падать. В серую бездну глаз, медленно в ней растворяясь.

И ей уже не хочется вспоминать об Аэлин. Не хочется о чем-то спрашивать. Только смотреть в эти глаза, просто стоять вот так, замерев, в его присутствии.

– Поговорим по дороге. – Кейран набросил ей на плечи шаль и быстро завязал ленты капора. – А сейчас надо уходить.

«Наверняка криво завязал», – подумалось Мишель, но она не стала задерживаться на этой мысли. Как и на кружевных митенках, которые Донеган попросту запихнул себе в карман, не желая больше тратить время на сборы.

– Уходить куда?

– Из этого дома.

– Но…

Пленница осеклась, когда ее подхватили на руки и сказали, одной коротенькой фразой разом прогнав и слабость, и апатию:

– Я похищаю тебя, Мишель.

Сердце в груди забилось быстрее.

– Если это одна из ваших шуточек, мистер Донеган, то не самая удачная, – обхватив его шею, заметила она.

Старые половицы тоскливо скрипели под тяжелой поступью Кейрана, и пусть каждый шаг приглушала ковровая дорожка, узор которой стерло полуночной тьмой, Мишель они казались оглушительно громкими.

– Я вполне серьезен и настроен более чем решительно, – без тени улыбки, которой обычно сопровождалась каждая его острота, заверил он пленницу.

Мишель даже не стала спрашивать, куда он собрался ее увезти, потому что была уверена: не успеют они добраться до лестницы, как откуда ни возьмись выскочит вездесущий Бартел. Или мистер Сагерт степенно выплывет из своего кабинета и, пока они будут спускаться, будет прожигать их взглядом. А может, дорогу им преградит преисполненная негодования мисс Чопорная Ледышка – Катрина. Или ее кузина своими криками всех переполошит.

Мишель уже со счету сбилась, сколько раз она пыталась выбраться из ненавистного дома. Долгое время не теряла надежды. Сначала та горела ярко, потом просто тлела, а с возвращением в поместье мистера Сагерта совсем погасла. Мишель устала надеяться, устала ждать чуда и почти смирилась с мыслью, что покинет Блэкстоун только тогда, когда это будет угодно королю хлопка.

Она была благодарна Кейрану за это неожиданное проявление благородства, за искренний смелый порыв, но нисколько не сомневалась, что их путешествие закончится, даже не успев начаться. В доме или в лучшем случае у ворот, где ей представится возможность несколько коротких мгновений насладиться свободой, полюбоваться на проглядывавшую сквозь кованый узор ворот широкую дорогу.

Вот только какой в этом смысл? Лишь душу себе лишний раз разбередит.

– Кейран, это глупая затея, – напряженно оглядываясь по сторонам, шепнула своему похитителю Мишель.

– Глупо будет оставить тебя здесь и ждать, пока из-за магии сойдешь с ума.

– О чем это ты говоришь?!

От резкого контраста – из теплого дома в прохладу ночи – у Мишель закружилась голова. А может, она кружилась из-за всего, что с ней происходило и что сейчас слышала.

– Отец хотел, чтобы ты забыла о безумствах Галена. О Блэкстоуне и о проклятии… Но цена у забвения слишком высока. Для тебя. А этого (чтобы ты расплачивалась) не хочу я.

– То есть… ты и правда похищаешь меня? – Мишель захлестнуло волнение, накрыла радость.

– А на что это, по-твоему, похоже, ангел?

Только сейчас пленница поняла, что действительно может стать свободной. И Галену, выдернув из вольта иголку, она подарит свободу.

Тем страшнее стало осознание, что план самонадеянного Кейрана вот-вот провалится. Она едва не застонала, когда увидела вырисовывающуюся в конце аллеи высокую мощную фигуру раба, и тут же мысленно отругала себя. Ведь знала же, что этим все и закончится! Кто-то обязательно их заметит, попытается остановить. И даже если Кейран велит слуге убраться с дороги, ничто не помешает тому броситься в дом и разбудить хозяина. Да они даже до межи не успеют добраться, как их нагонят и приволокут обратно!

– Кейран…

– Успокойся, малышка, Адан нас не выдаст, – словно прочитав ее мысли, мягко проговорил он.

Только когда они поравнялись с темнокожим верзилой, пленница узнала в нем преданного слугу Катрины. Как и прежде невозмутимого, с лицом, лишенным всяких эмоций, смиренно державшего за повод вороную лошадь.

Кейран усадил на нее Мишель, а сам, как днем ранее, когда она была вне себя от страха, устроился сзади. Сейчас девушка если чего и боялась, так только того, что кто-то раньше времени обнаружит ее пропажу. Ну а Кейрана… С ним, несмотря ни на что, Мишель чувствовала себя защищенной. От всех бед, от всего плохого.

И даже его звериная сущность, как ни странно, больше ее не пугала.

– Соберешь вещи мисс Беланже и привезешь их на станцию в Торнхилл, – наказал молчаливому слуге Донеган.

Адан отпустил повод, тяжело переступая с ноги на ногу, подошел к кованому ограждению. Проскрежетал засов, и лошадь, сорвавшись с места, вылетела в распахнувшиеся ворота.

– А если его поймают? – Мишель обернулась, с тревогой вглядываясь во тьму, стремительно поглощавшую сутулую фигуру великана. – Его ведь накажут!

– Не поймают. И поверь, никто не узнает о его участии. А если даже узнают, Катрина не позволит обидеть своего голема. Ну а отец не сделает ничего, что бы расстроило его любимое сокровище. – В голосе Кейрана одновременно звучали и горечь, и насмешка.

– А вдруг кто-то услышит, как Адан возится у меня в комнате?

– Некому услышать, – привлекая Мишель к себе поближе, обнимая и согревая своими руками, своим дыханием, произнес Кейран. – Домашние слуги ночами носа из комнат не показывают. У Бартела сегодня выходной. А что касается отца… Немного бурунданги в его любимый бурбон, и он не проснется, даже если кто-то начнет палить из пистолета у него под окнами. Комната Аэлин находится далеко от твоей, Катрина же часто мучается бессонницей и обычно принимает перед сном настойку лимонной мяты. Да даже если вдруг и проснется, все равно добудиться отца не сможет.

– Мистер Сагерт тебя убьет… – Мишель поежилась, представив, какой окажется реакция хозяина Блэкстоуна. А когда в поместье нагрянет Гален… Да он же с ума сойдет от ярости! – Точно убьют…

Кейран неопределенно хмыкнул, давая понять, что ему безразлична реакция отца или кого бы то ни было.

Черные волны вспаханной земли – этого бесконечного, засеянного хлопком океана сменились лесом, в глубинах которого Мишель чудились подрагивавшие среди листвы потусторонние тени и притаившиеся злые духи. Мысли о последних напомнили ей о словах Кейрана про бокора.

– Но как же чары колдуна? Или за пределами Блэкстоуна его магия на меня не подействует? Это потому я постоянно чувствую себя такой усталой?

– День-два, и станешь прежней, ангел. – Голос, мягкий, вкрадчивый, ласкающий, шелковой лентой будто скользнул по волосам красавицы. – Я убедил старика отозвать свое колдовство.

– Убедил?

– Поверь, бокор в обиде не остался. А я, кажется, нашел способ, который обезопасит мою семью, но и ты при этом не пострадаешь.

– И что же это за способ такой? – Мишель почувствовала, как ее снова охватывает волнение. – Кейран, о чем это ты? Куда ты меня везешь?!

«С этого и следовало начинать разговор!» – недовольная самой собой и собственной беспечностью, подумала Мишель и вдруг поняла, что спохватилась слишком поздно: они уже покинули плантацию и теперь неслись вдоль сахарных полей Уоллишей.

– Уже завтра ты будешь в Доргрине у любимых дядюшки с тетушкой. Но сначала заглянем кое к кому в гости, – обтекаемо ответил Донеган.

– К кому-нибудь – это к очередной колдунье или колдуну? – кисло поинтересовалась пленница.

– Сама понимаешь, я должен подстраховаться. – Теперь уже шепот не ласкал, а неприятно обжигал шею.

Мишель разочарованно усмехнулась. Она-то надеялась, что Кейран не такой, как вся остальная его семейка. Но, как оказалось, надеялась она зря. Если у одного колдуна за безопасность Донеганов нужно было расплачиваться собственным рассудком, то неизвестно, какими окажутся для нее последствия визита к другому прихвостню лоа? Вдруг с ней случится что-то похуже?

Хотя что может быть хуже безумия…

– Что, если мне и от этой твоей магии станет плохо? – Мишель дернулась, мечтая вывернуться из сильных рук, которые больше не согревали, а заставляли снова почувствовать себя, как в капкане.

Она расстроенно рванулась, а потом замерла, услышав тихие, произнесенные с усмешкой слова:

– А разве я сказал, что чары будут наводить на тебя?

 

Глава 18

Несколько секунд Мишель молчала, осмысливая услышанное.

– Я не понимаю тебя, Кейран, – растерянно пробормотала она и прикрыла глаза. Отступившая было слабость снова вернулась, сдавив виски стальным обручем, отчего голова вдруг стала непомерно тяжелой.

– Под заклятием окажешься не ты, а я. Я же сказал, рядом со мной тебе нечего бояться. А сейчас попробуй поспать. Дорога предстоит длинная.

У Мишель не осталось сил на расспросы, одно только желание последовать совету Донегана и провалиться в некое подобие забытья, из которого она то выплывала на поверхность реальности, то снова погружалась в пучину своих страхов. Тех, что никак не отпускали.

Очнулась она внезапно от ощущения чьего-то присутствия. Лес стал гуще, тьма расстилалась за их спинами, следовала за ними, угрожающе щерилась, преграждая дорогу. Тропинка, по которой неторопливо ступала лошадь, теперь была почти неразличимой. Ветви деревьев низко сплетались над головами путников, отчего Мишель казалось, что она снова угодила в ловушку. С той лишь разницей, что в этой, в отличие от Блэкстоуна, хищников водилось гораздо больше.

– Кейран, мне страшно! – Мишель беспокойно оглядывалась, не способная отделаться от чувства, что за ними наблюдают. Что это не ветер треплет листву, а где-то в кустах переминается с лапы на лапу голодный зверь, выжидая удобного момента, чтобы напасть и растерзать.

Даже закралось опасение, вдруг Донеган все придумал! Вдруг с бокором что-то пошло не так, и, вместо того чтобы доставить ее к колдуну, Сагерт велел своему сынку отвезти пленницу куда подальше, в самую глухую чащу, чтобы… Мишель не хватило духу закончить мысль, каленым железом обжегшую сознание.

– Ты так и не сказал, куда меня везешь.

– Мы в нескольких милях от Торнхилла. – Голос Донегана, в отличие от голоса беглянки, звучал совершенно спокойно.

– Но что мы тут забыли?! – истерично вскрикнула Мишель.

Ее начало знобить. Ошибочно решив, что она замерзла, Кейран поправил соскользнувшую с плеча шаль и будничным тоном, словно они ехали по центральной, щедро освещаемой фонарями улице Нью-Фэйтона, а не пробирались по полной пугающих теней и звуков чаще, сказал:

– Заглянем в гости к моим знакомым, а потом, обещаю, сядем на первый же поезд до Доргрина. Уже к обеду будешь у своих родственников.

– Ты поедешь со мной? – Волнение в голосе Мишель смешалось с надеждой.

– Хочу удостовериться, что ты попадешь к своей родне, а не вляпаешься еще в какую-нибудь историю. Я отправил им вчера телеграмму от имени твоих родителей.

Мишель не видела лица Кейрана, но почувствовала его улыбку.

– Наверное, ждешь не дождешься, когда сможешь их увидеть.

Скажи ей кто-нибудь нечто подобное пару недель назад, и Мишель громко бы рассмеялась. Но сейчас ей не терпелось оказаться в объятиях любящих родственников, укрыться от всех пережитых кошмаров в их небольшом по сравнению с Лафлером, но таком уютном домике в самом конце Жасминовой улицы. Там она вновь обретет покой и уверенность в будущем, которых лишилась по милости Донеганов. Осталось только как-то добраться до Торнхилла.

На просеке было гораздо светлее. Луна и звезды здесь светили ярко, и Мишель уже готова была поклясться, что в зарослях действительно кто-то прячется. Кейран натянул поводья, заставляя лошадь остановиться, и огляделся по сторонам, будто искал кого-то.

– Разве ты это не чувствуешь? – напряженно озираясь, выдохнула она. – Здесь кто-то есть!

– Я на это очень надеюсь, – усмехнулся Кейран и, к удивлению Мишель, громко выкрикнул: – Я пришел поговорить с Великим сагамором!

Все прошлые страхи вдруг показались Мишель абсолютно никчемными. Она была готова к встрече с мамбо или бокором (да хоть со всеми духами лоа!), но уж точно не ожидала, что предстанет перед вождем лугару. Столкнется с заклятыми врагами Донеганов, земли которых они когда-то у них отобрали.

– Совсем сдурел?! – Боясь пошевелиться, Мишель смотрела на приближающихся к ним волков. Желтая луна в клочьях облаков отражалась в глазах оборотней, и в ее неровном свечении беглянка видела, как искажаются в хищных оскалах и без того пугающие морды. Мишель понимала, даже если Кейран догадался взять с собой пистолеты, отбиться от целой стаи им не удастся.

– Не трясись, Мишель, они чувствуют твой страх, и он им не нравится.

– Мне тоже… не нравится, – судорожно сглотнув, хрипло прошептала она, тщетно ища в себе силы оставаться хладнокровной. Но голос все равно предательски дрожал, и ледяная дрожь накатывала удушающими волнами.

– Не бойся лугару. Они не причинят нам вреда, – попытался успокоить ее Кейран.

– Ты, как обычно, слишком самоуверен! – фыркнула она.

– А ты чересчур труслива.

Последние слова Донегана неприятно задели, и Мишель притихла. Даже пыталась храбриться, чтобы больше не давать повода этому сумасшедшему над ней посмеиваться. Вот только так и не сумела заставить себя не дрожать под цепкими, пронизывающими взглядами желтых глаз и, затаив дыхание, вслушивалась в шелест пожухлой травы и треск мелких веток под тяжестью волчьих лап.

Спустя несколько минут, за которые Мишель казалось, она успела поседеть или, по крайней мере, постареть на десяток лет, в ажурном плетении листвы начали мелькать отблески огня. Следуя за волками, путники выехали на расчищенную от деревьев местность. Она увидела несколько дюжин хижин, выстроенных из бревен и смешанного с глиной хвороста. Самая большая располагалась посреди этих грубых строений – высокий шалаш из коры и ветвей. В ней, как шепнул беглянке на ухо Кейран, проходили советы племени и возносились молитвы почитаемому среди здешних лугару божеству. Перед самым входом в хижину был врыт маленький раскрашенный столб с витиеватыми насечками – тотем племени.

Несмотря на глухой час, оборотни не спали. С десяток пылающих куч хвороста, расположенных в отдалении от хижины советов, и ярко полыхавший посреди поляны костер свидетельствовали о том, что лугару бодрствовали. Как будто знали, что этой ночью к ним нагрянут незваные гости.

Кейран спешился и помог слезть с лошади Мишель. Она опасливо вертела головой, исподлобья поглядывая на приближающиеся к ним высокие смуглые фигуры. Многие мужчины лугару были обнажены по пояс, женщины носили светлые платья простого кроя. Их густые темные волосы, разделенные на прямые проборы, были заплетены в толстые косы. Головы большинства мужчин были обриты, за исключением длинных пучков волос, в которых путались крашеные перья.

Из толпы, обступившей пришельцев, отделился высокий крепкий мужчина, при виде которого Мишель почувствовала себя совсем крошечной. Грубо разрисованная маска мешала рассмотреть лицо дикаря, но ей почему-то подумалось, что он может быть одного возраста с мистером Сагертом. Уже немолодой, но еще достаточно сильный. Уж точно будет посильнее Кейрана, который по сравнению с великаном казался тщедушным мальчишкой.

Свободные одежды лугару ниспадали до самых пят. Голову мужчины покрывал совершенно нелепый, по мнению Мишель, сделанный из перьев головной убор, чем-то похожий на распушившийся хвост павлина.

Кейран шагнул вперед, загораживая собой девушку, и заговорил на незнакомом ей языке. Мишель удалось разобрать только одно слово – «сагамор», значение которого ей было известно. Так почтительно лугару обращались к своим вождям.

Оборотень молча выслушал Донегана и так же молча посторонился. А с ним расступились и остальные, пропуская путников к костру. Мишель мало что знала об обычаях лугару, но в памяти всплыл давнишний рассказ О’Фарреллов о дикарях. Братья утверждали, что оборотни приглашали к костру только тех, к кому были расположены, и она облегченно выдохнула.

– Пойдем! – Кейран взял ее за руку и повел за собой.

Мишель вздрогнула, услышав резкий окрик одной из женщин, что обступили их со всех сторон и теперь рассматривали с таким пристальным вниманием, словно видели перед собой подстреленную на охоте дичь, из которой можно будет приготовить густой наваристый суп.

– Нас просят сесть, – пояснил Донеган, указывая на постланные возле костра похожие на чернильные кляксы медвежьи шкуры.

– А я думала, хотят съесть, – мрачно пошутила Мишель и, беря пример со своего спутника, послушно опустилась на колени.

Кейран уселся, скрестив ноги, замер в совершенно расслабленной позе, будто ночные посиделки возле костра в окружении оборотней были для него обычным делом. Его безмятежный, невозмутимый вид окончательно успокоил Мишель, и она, позабыв о своей тревоге, принялась украдкой смотреть по сторонам. Изучать поселение и дикарей, которых прежде ей встречать не доводилось.

Из-под полуопущенных ресниц она с интересом наблюдала за тем, как несколько волчиц в человеческом обличье, подступив к жаркому пламени и что-то негромко напевая, начинают двигаться в такт своим напевам, то подаваясь к костру, то бесшумно от него отступая, обходя по кругу и замирая на какую-то долю секунды, а потом снова увлекая себя в этот мистический танец. Тягуче-медленно, плавно взмывали в черное небо их тонкие в браслетах руки, извивались подобно языкам пламени, и низкие глубокие голоса разносились по всей поляне.

– Что они делают? – подавшись к Кейрану, шепнула Мишель. Как зачарованная следила она за движениями стройных гибких фигур, за отбрасываемыми ими тенями, что скользили по земле и танцевали вместе со своими хозяйками.

Если дикий танец прислужниц Мари Лафо в ту роковую ночь ее напугал и вызвал лишь одно желание – заткнуть уши и зажмуриться, то от волчиц не хотелось отводить взгляда.

– Приветствуют в танце свое божество. Многоликую Эстсанатлеи, – так же тихо ответил Кейран. – В песне они взывают к ней, чтобы богиня услышала их призыв и откликнулась на их просьбу.

– Связанную с нами?

– С тобой и со мной, – прикрывая глаза, как будто тоже впадая в транс, в который, танцуя, погружались темноокие красавицы, подтвердил Кейран. – Если Эстсанатлеи будет угодно, она свяжет нас чарами.

– Это еще зачем?! – заволновалась Мишель.

Чары… Опять чары! Ей казалось, она уже насквозь ими протравлена. Магией Королевы, магией бокора. Теперь вот еще лугару поставят на ней свое колдовское клеймо, как на какой-то корове!

Поглощенная своими переживаниями, она не сразу заметила, что перед ней на колени опустилась маленькая темноволосая дикарка и, застенчиво на нее поглядывая, протянула глиняный сосуд.

– Выпей, – кивнул на пиалу Донеган. – Это нужно для ритуала.

Мишель вспомнила о юной служанке в доме Мари Лафо, точно так же предлагавшей ей отведать неизвестного снадобья. Выпив которое, Мишель потеряла над собой контроль, позволила Королеве провести тот жуткий обряд, в результате которого магия связала их с Галеном крепкими узами.

И вот теперь ей фактически предлагали то же самое.

Видя, что девушка колеблется, Кейран повторил, мягко, но настойчиво:

– Мишель, так надо. Сколько раз я еще должен буду пообещать, что все с тобой будет в порядке? Сколько раз доказать, что не желаю тебе зла, чтобы ты все же начала мне доверять?

– Я доверяю тебе, – не слишком уверенно отозвалась Мишель, вдруг снова почувствовав себя в западне.

Затравленно огляделась по сторонам, выхватывая взглядом притаившиеся то тут, то там высокие полуобнаженные фигуры мужчин-оборотней. Они стояли неподвижно во тьме, до которой пламя костра было не в силах дотянуться. Огромные темные статуи, как будто тюремщики. Надзиратели.

С неохотой приняв из рук девочки-лугару питье с резким травяным запахом, Мишель замерла, сжимая миску одеревеневшими от напряжения пальцами.

– Ты не ответил на мой вопрос, – упрямо посмотрела она на Донегана. – Зачем связывать нас магией?

– Если мы будем связаны, твои слова и действия (не все, некоторые) будут отражаться на мне. – Заметив, как у Мишель расширяются глаза не то от удивления, не то снова от страха, Кейран поспешил уточнить: – Это будет односторонняя связь, на тебя она никак не будет влиять. Пойми, Мишель, я должен подстраховаться и обезопасить свою семью.

– Слова, действия? Что ты имеешь в виду? – Мишель нахмурилась, предчувствуя, что следующие откровения Донегана ей не понравятся еще больше.

– Если ты расскажешь о похищении кому угодно, хотя бы заикнешься о том, что натворил Гален, и о нашем семейном проклятии, мне станет плохо. Сама ты ничего не почувствуешь – даю слово. На тебе магия лугару никак не отразится.

– Плохо? Насколько плохо? – одними губами прошептала Мишель.

Она еще не успела глотнуть зелья, а голова уже вовсю кружилась. Танцующие фигуры смазывались перед глазами, сливались с языками рвущегося к звездам пламени. Сами становились этим пламенем.

Голосам лугару вторили удары барабанов, и Мишель боялась, что из-за их резкого, утробного боя она не расслышит слов Донегана.

А когда все-таки их услышала:

– Тогда я навсегда останусь волком, малышка, – тут же об этом пожалела.

– Ты настолько уверен, что я сохраню вашу тайну? – нервно затеребила Мишель кончик шали.

– Не уверен совершенно. Но я предпочитаю рискнуть собой, чем заведомо жертвовать тобой.

Последние слова Кейрана окончательно сбили ее с толку, она даже не заметила, как сделала один осторожный глоток. За ним другой и третий побольше, пока Донеган не забрал у нее зелье. Горькое и вместе с тем пряное на вкус, оно сразу ударило в голову, отчего Мишель почувствовала легкую слабость во всем теле. А с ней и приятное волнение.

Кейран действительно был готов рискнуть ради нее всем… Собой, своей жизнью. Немыслимо.

– Я буду молчать, – твердо произнесла она, не желавшая ни одному из Донеганов такой судьбы – всю оставшуюся жизнь провести под личиной волка.

К тому же Мишель понимала: в том, что ее похитили, она тоже виновна. Будет несправедливо, если только Гален понесет наказание, а она в глазах общества останется лишь невинной жертвой мужского коварства. Ну а то, что придется помалкивать о гибели служанки… Что ж, это цена, которую она готова заплатить за благополучие Кейрана Донегана.

– Я буду молчать, но при одном условии, – деловито уточнила Мишель и, вскинув голову, посмотрела в глаза Кейрана. Сейчас в них отражались отсветы огня, напитывая радужку янтарным блеском и делая его еще больше похожим на дикого зверя. Волка, а не человека.

– Я, значит, тебя спасаю, а ты в благодарность за это мне еще и условия ставишь? – рассмеялся Кейран. – Вообще-то, я надеялся на кое-какую другую благодарность, малышка, – добавил он многозначительно, погладив ее по щеке, отчего Мишель вспыхнула и неловко отстранилась.

Ей, в отличие от Донегана, было не до веселья и уж тем более не до заигрываний. Мишель даже не улыбнулась в ответ на очередной ироничный намек Кейрана. Вместо этого спросила, пытливо и серьезно глядя на своего спасителя:

– Зачем Галену нужна была Флоранс? А теперь… я?

– Отец выяснил, что магию шейвари может поглотить только такая же могущественная магия. Должно произойти слияние, и тогда одна сила уничтожит другую.

– Слияние… – эхом подхватила Мишель. – Вы лишитесь ваших способностей, а вместе с ними…

– С нас спадут и чары, – продолжил за нее Кейран. – По крайней мере, отец так считает.

– Выходит, все дело в нашем источнике.

Донеган кивнул.

– Для ритуала нужны наследники, потому что именно они несут в себе силу рода. В младших братьях и сестрах она проявляется значительно слабее или не проявляется вовсе. Как, например, в Катрине: в ней нет ни капли силы.

– Теперь понятно, зачем Гален сватался к Флоранс.

Мишель поежилась, вдруг осознав, какую роль она сыграла во всей этой истории. Если бы не приворот, ее сестра сейчас готовилась бы к свадьбе, и все Донеганы обрели бы свободу. Катрина и Аэлин перестали быть пленницами, а Гален с Кейраном – убийцами.

И вот из-за нее, из-за ее каприза и эгоистичной выходки ничего этого не случится!

– Теперь уже Флоранс ему не нужна. Ему нужна ты, Мишель, – наблюдая за плавными движениями высоких стройных фигур в светлых платьях, мрачно проговорил Кейран.

– Это все из-за… – Она осеклась, почувствовав, как на нее резко накатывает дурнота и невысказанные слова обжигают горло. Так происходило всякий раз, когда она пыталась признаться в постыдном сговоре с Мари Лафо, и всякий раз ее магия надежно запечатывала ей рот.

– Из-за того, что Флоранс тебе не родная сестра, – помешкав, признался Кейран, рассудив, что Мишель скоро все равно узнает правду. – Она дочь твоей тетки из Старых Земель. Мистер Вальбер признал Флоранс своей, но на самом деле силу источника наследуешь ты, Мишель. Ты должна выйти за Галена. Иначе погибнут Катрина и Аэлин.

Пораженная, ошеломленная открывшейся о сестре правдой, Мишель не сразу обратила внимание на последние слова Донегана. Широко распахнув глаза, она наблюдала за приближением к костру шамана, как и сагамор, носившего вырезанную из дерева разукрашенную маску и безразмерную хламиду, оттенявшую бесчисленные амулеты на его груди. Они позвякивали при каждом движении, вплетаясь в уже звучавшую ритуальную мелодию, вместе с пламенем танцевавшую над полем.

– Но почему они должны погибнуть? – опомнилась Мишель и пристально посмотрела на Кейрана.

– Это одно из наказаний шейвари. Каролина умерла вскоре после рождения ребенка. Не выдержала жизни в заточении в Блэкстоуне. Все женщины в нашей семье обречены следовать за ней в могилу, когда им исполняется двадцать три. У Аэлин еще есть время, а вот жизнь Катрины скоро оборвется. Ваша с Галеном свадьба – ее последний шанс на будущее и свободу, – глухо закончил Кейран и залпом опрокинул в себя то, что еще плескалось на дне глиняной посудины.

Мишель пожалела, что не оставил ей этого хмельного напитка хотя бы немножко. После всего услышанного единственное, чего ей хотелось, – это скорее забыться. Опьянеть, захмелеть, отключиться. Лишь бы не чувствовать, как в груди больно колет сердце. Не думать о том, что магия вскоре лишит жизни Катрину Донеган. А она может ее спасти. Может, да только одна мысль выйти замуж за Галена ввергала Мишель в панику и отчаяние. Еще большие, чем испытывала она, будучи пленницей в про́клятом доме.

Голоса лугару нарастали, перекликаясь с боем барабанов и далеким воем затерявшейся где-то в лесных чащобах стаи. Мишель сидела, прямая и напряженная, неспособная оторвать взгляда от пламени костра: свободного, непокорного. Когда-то и она такой была. А теперь, даже оказавшись на воле, она по-прежнему чувствовала себя плененной. Теми же злыми чарами, что сковали всех Донеганов.

Повинуясь приказу шамана, Кейран поднялся, чтобы последовать за лугару в очерченный пламенем круг.

Протянул Мишель руку со словами:

– Не заставляй меня пожалеть об этом, ангел. – И улыбнулся ободряюще, увлекая ее за собой.

 

Глава 1

Две недели спустя

– Не успела Беланже вернуться, как ты уже встал в стойку и сломя голову бросаешься в Лафлер. Дал бы девчонке хотя бы передохнуть с дороги. – Кейран стоял в ленивой позе, прислонившись к перилам крыльца, и, скрестив на груди руки, с мрачной усмешкой наблюдал за Галеном.

Вот тот нацепил широкополую соломенную шляпу и, прежде чем забраться в коляску, обернулся к брату.

– Я дал ей достаточно времени, чтобы передохнуть и выдохнуть. Моли Всевышнего или кого угодно, чтобы в Лафлере меня приняли как гостя, а не скрутили и не потащили в полицию как преступника.

– Если это случится, у меня не станет младшего сына, – проговорил показавшийся в тот момент из дома Сагерт Донеган.

– Старшего, в общем-то, тоже, – невозмутимо заметил Кейран, за что был удостоен полного глухой ярости взгляда от брата и сурового, укоризненного от отца.

– Из-за тебя… – рванулся было к нему Гален, но король хлопка встал между сыновьями, предотвращая очередную стычку, грозившую закончиться выяснением отношений на кулаках.

И так уже за последние дни несколько раз сцеплялись, и у Сагерта не было ни малейшего желания развлекать прислугу очередным скандалом.

– Благодаря мне она не сошла с ума, – покосился Кейран на отца, после чего обратился к брату: – И если бы Мишель заговорила, тебя бы уже давно скрутили и потащили в полицию. А я бы ночами выл на луну, вместо того чтобы с утра до вечера выслушивать твое нытье.

– Ты поступил очень опрометчиво, Кейран, – хмуро произнес мистер Донеган.

– Мы это уже сто раз обсуждали, отец, – отрываясь от перил, раздраженно откликнулся тот.

– Но теперь она помнит все! – прорычал Гален, нервным движением сбрасывая с головы шляпу и швыряя ее на сиденье коляски.

Он бы и рукава с удовольствием закатил и бросился бы на брата. Одно только присутствие отца отрезвляло.

– Ну, значит, тебе придется очень постараться, чтобы получить от нее заветное: «О Гален, я согласна!»

– Для тебя это все игра, Кейран? – выцедил наследник. – Или ты забыл, что от ее решения зависит будущее нашей семьи?

– Я-то все помню. А вот у тебя, похоже, проблемы с памятью, раз винишь во всем, что произошло, меня и не понимаешь, что сейчас разбираешься с последствиями своих решений.

– Да когда же вы уже угомонитесь, – тяжело вздохнул мистер Донеган и хмуро бросил, оглядываясь на младшего отпрыска: – Лучше бы ты, Кейран, оставался в Тенненсе.

– Лучше бы Гален не похищал сестру своей невесты, – огрызнулся в ответ он.

Отвернулся, собираясь уйти, чтобы не видеть, как брат помчится в Лафлер замаливать перед Беланже свои грехи и делать Мишель треклятое предложение, но запнулся на верхней ступени, услышав тихие слова отца, адресованные наследнику:

– Делай что угодно, но ее уговори. Мишель была в тебя влюблена. Заставь ее почувствовать это снова.

Кейран поморщился. Сам того не осознавая, сжал кулаки, ощутив, как засаднили содранные костяшки – результат недавнего «общения» с братом. Поспешил скрыться в доме и не увидел, как Гален, сев в экипаж, прижал ладонь к груди. Стиснул зубы, чтобы не закричать, и согнулся пополам, шипя от боли.

– Что с тобой? – с тревогой спросил Сагерт, подаваясь к сыну.

– Сердце, – вытолкнул тот из себя с болезненным хрипом.

Король хлопка нахмурился. В последнее время с наследником творилось что-то неладное. Гален словно обезумел после побега Мишель, стал походить на бешеное животное. Едва не убил Кейрана (в последний момент Бартелу и двум здоровякам рабам удалось их разнять) и потом не раз порывался отправиться за девчонкой в Доргрин. Пришлось запереть его в спальне и пригласить колдунью, чтобы окружила ее чарами, которые не позволили бы ему вырваться на свободу и совершить новые безумства.

Сагерт и сам готов был броситься за Мишель, потому что не разделял уверенности младшего сына. Девчонка будет молчать? Как бы не так! Вот только его появление в доме Шеналлов вряд ли бы что-нибудь изменило. Птичка выпорхнула из клетки и уже сто раз могла нащебетать своим родственничкам о том, где находилась все это время.

Каждый день Донеган просыпался и засыпал с одной-единственной мыслью: сегодня к ним нагрянет полиция, Галена арестуют и их семья будет опозорена. А если еще и узнают о проклятии Донеганов… Многие не поверят, но найдутся такие, которые начнут интересоваться, вынюхивать. И кто-нибудь обязательно вспомнит о том, что самый богатый плантатор Юга не жалеет денег на покупку рабов, регулярно наведывается на невольничий рынок Нью-Фэйтона. Даже чаще, чем следовало бы.

Но это все мелочи по сравнению с тем, что станет с Катриной, если Гален не женится на Мишель. Тогда все потеряет смысл.

Его жизнь станет бессмысленной.

А Кейран, этот мальчишка(!), рискнул сестрой, поставил на кон все! Будущее Катрины и Аэлин, благополучие их семьи. Ради девчонки, которая могла стать для них спасением, а теперь в любой момент может превратиться в их погибель.

Однако проходили дни, а полиция в Блэкстоуне не появлялась, и Сагерт Донеган начал понемногу успокаиваться. И даже поверил, возможно преждевременно, что для них еще не все потеряно. Что, несмотря на ошибки обоих его сыновей, они сумеют разрушить проклятие шейвари.

Но теперь все зависело от Мишель.

– Все еще болит? – напряженно вглядываясь в побледневшее лицо сына, спросил он. – Может, послать за О’Доннеллом?

– Я в порядке. Не знаю, что это было, – ответил Гален. Пригладил волосы, выдохнул и, приказав кучеру трогаться, потянулся за шляпой.

– Без ее согласия можешь не возвращаться, – бросил на прощанье мистер Сагерт.

Проводив экипаж взглядом, поднялся на крыльцо и скрылся в полумраке холла.

Незадолго до этого

– Мисс Мишель! Мисс Мишель! – Привстав на носочках, Серафи помахала рукой и заулыбалась во весь рот, когда хозяйка ее наконец заметила.

Девушка нетерпеливо пихнула в бок Бернса – высокого крепкого слугу, которому было велено отправиться на вокзал вместе с Серафи, дабы встретить юную мисс Беланже.

– Давай живее! – поторопила его рабыня.

Важно задрав подбородок, засеменила за Бернсом навстречу многоголосью и суете хлынувших из вагонов на перрон пассажиров.

– Ах, мисс Мишель, что ж вы такая бледная-то! – запричитала рабыня, протиснувшись к своей госпоже. – Неужто вам так понравилось у тетушки с дядюшкой, что и не рады возвращению домой? А ведь как упирались, ни в какую ехать к ним не желали.

Серафи тараторила, переполняемая эмоциями, и никак не могла успокоиться. Она едва не приплясывала возле хозяйки и, наверное, окажись у нее в руках опахало, непременно бы им воспользовалась. Рабыня готова была пылинки сдувать с юной госпожи, ведь ее возвращение означало, что теперь все снова будет как раньше, то есть замечательно. Мисс Флоранс, характер которой после неудавшейся помолвки с мистером Донеганом поменялся в худшую сторону, больше не сможет ругать ее и наказывать по поводу и без.

Мисс Мишель не позволит.

– Ты даже не представляешь, Серафи, как я счастлива вернуться домой. – Мишель улыбнулась слугам. – Отнеси скорее мои вещи, Бернс, и поедем в Лафлер.

Она надеялась, что дома наконец-то почувствует себя в безопасности, потому что в Доргрине все так же продолжала бояться. Пусть слабость прошла, и физически Мишель чувствовала себя замечательно, но воспоминания о днях, проведенных в Блэкстоуне, не отпускали. С утра до вечера она только и представляла, что́ после ее исчезновения могло твориться в про́клятом доме. Гален, наверное, окончательно обезумел, мистер Сагерт рассвирепел. А Кейран… Всякий раз, стоило Мишель о нем подумать (а думала она о нем не переставая), как у нее сердце сжималось от страха.

За него и за себя. Она подсознательно ждала появления кого-нибудь из Донеганов на пороге дядиного дома. Старалась лишний раз не выходить на улицу, больше всего на свете опасаясь снова быть похищенной безумцем Галеном или его папашей. А может, за ней снова отправят этого премерзкого Бартела…

Однако прошла неделя, а никто так и не появился, чтобы ее похитить. Еще через несколько дней Мишель не выдержала и отправила телеграмму родителям с просьбой разрешить ей вернуться в Лафлер. На следующее утро пришел ответ: Беланже ждали среднюю дочь, и Мишель, извинившись перед родственниками за то, что не может остаться у них на месяц-другой, попросила купить билет на ближайший до Нью-Фэйтона поезд.

И вот она здесь: стоит на перроне и озирается, опасаясь заметить в толпе Галена. И втайне надеется увидеть другого брата.

– Поедем скорее домой! – разозлившись на себя за эти мысли, нетерпеливо воскликнула Мишель.

Через здание вокзала они прошли к смыкающимся полукругом воротам, сейчас открытым настежь. Сразу за ними в густой тени деревьев Бернс и оставил коляску.

– Сегодня на ужин будет буйабес и рис с креветками, – устроившись напротив госпожи, продолжила частить Серафи. – А еще пирог с орехами и пудинг из инжира. Ваши любимые. Мисс Лиззи с утра-то сама не своя от счастья. Нянюшка Чиназа едва уложила ее после обеда в кровать. Никак не хотела от окна отрываться, все вас выглядывала, хоть я ей и сказала, что раньше, чем прибудет поезд, вы домой все равно не попадете.

Мишель вполуха слушала болтовню служанки и, сама того не осознавая, улыбалась. Все было таким родным, таким привычным. У нее на глазах оживали картины из прошлой, горячо любимой жизни. Вот улица с широкими тротуарами и изящными коваными оградами, а за ними особняки в бело-желтых цветах франжипани. Знакомые магазины и просто знакомые… Вон миссис Вуд, обмахиваясь веером, важно приближается к своему экипажу, а за ней семенит молоденькая рабыня, только что показавшаяся из мануфактурного магазина. На тоненьких ручках девушки непонятно каким образом умещаются завернутые в хрустящую бумагу огромные рулоны ткани. А вон там возле витрины со шляпками остановились Розмари и Миранда Эванз. Укрывшись под ажурными зонтиками, сестры увлеченно обсуждают какую-то шляпку, в то время как их спутник Филипп Грейстон из последних сил борется с зевотой.

Кто бы мог подумать, что ей когда-нибудь будет приятно повстречать этих пустоголовых кокеток!

Словно почувствовав ее приближение, девушки обернулись, и Мишель приветливо помахала им рукой, вместо того чтобы сделать вид, что и вовсе их не заметила. Счастливо жмурясь под лучами солнца, она попросила Серафи рассказывать дальше обо всем, что произошло в Лафлере за последнее время, а сама продолжила любоваться Нью-Фэйтоном и размышлять о своем.

Она возвращалась ко всему, что было ей привычно и что она любила. Мишель изо всех сил старалась не думать о том, что в прошлом (таком безумном, почти ирреальном) также осталось что-то, что было ей дорого.

Она тряхнула головой. И вовсе он ей не дорог! И уж тем более не нужен! А она ему. У Кейрана Донегана есть невеста. Да и глупость какая – влюбляться в известного всему графству сердцееда!

К тому же оборотня.

Волка…

Мишель почувствовала, как щеки начинают пылать, и мысленно на себя прикрикнула. Запретила себе о нем думать, ни в какую не желая вспоминать, что этот же самый запрет накладывала на свои мысли уже не раз.

Проезжая мимо особняка Мари Лафо с наглухо закрытыми ставнями, она почувствовала, как мороз пробежал по коже, и утопавшая в зелени улица как будто поблекла. Мир вокруг стал черно-белым.

Серафи тоже притихла. Вжав голову в плечи, служанка исподволь поглядывала на старый дом, пока они не скрылись за поворотом, после чего, подавшись вперед, взволнованно выдохнула:

– А помните, как той ночью…

– Не будем об этом! – резко перебила ее Мишель и до самого Лафлера хранила молчание, мечтая об одном: скорее оказаться у себя в комнате и выдернуть наконец из злосчастной куклы иголку.

Однако остаться одной Мишель удалось не скоро. И отцу, и матери хотелось провести время с дочерью. Сидя на диване в гостиной, она с силой сжимала пальцами чашку с остывшим чаем, чтобы не было видно, как они подрагивают. Приходилось отвечать на бесконечные вопросы о днях, проведенных в Доргрине, улыбаться и выдавать обман за действительность. К счастью, родители ничего не заподозрили, пребывали в уверенности, что все это время их средняя дочь гостила у родственников. Только посетовали, что Мишель им почти не писала.

Элиз пристроилась рядом и ни в какую не желала отходить от сестры, и уж тем более не собиралась в ближайшее время отпускать ее наверх. Одна Флоранс не принимала участия в семейном разговоре. Отвернувшись к каминной полке, она меланхолично переставляла изящные статуэтки танцовщиц и, кажется, даже не слушала Мишель, погруженная в какие-то свои мысли.

– Ты все еще обижена на нас, милая? – любуясь своей красавицей-дочерью, пришла к неверным выводам Аделис. – За то, что так внезапно отправили тебя к Эмерону и Луизе? Потому не писала?

– Вовсе нет. – Мишель вымученно улыбнулась. – Мне понравилось… у тети с дядей. – Очередная ложь, что далась ей с трудом, но которая была во благо.

Всем. В особенности Кейрану.

– О том, что Гален Донеган разорвал помолвку, они, полагаю, тебе рассказали. Обрадовали, – мрачно усмехнулась Флоранс.

– Рассказали, – кивнула Мишель, не вдаваясь в подробности, от кого именно узнала о том, что свадьба расстроилась. – Мне очень жаль, Флоранс.

В ответ на тихие слова сестры девушка громко фыркнула:

– Гален счел, что я его недостойна. Из-за того, что приемная!

– Флоранс! – побледнела Аделис. – Пожалуйста, больше никогда так не говори. Ты наше дитя, наша дочь.

– А мальчишку этого мы больше на порог не пустим, – хмуро добавил хозяин дома.

– Это он тебя недостоин, а не ты его, – подхватила Мишель, вкрадчиво закончив: – Ты моя сестра, и ничто этого не изменит.

Черты лица Флоранс смягчились, и она грустно улыбнулась.

– Мне бы хотелось отдохнуть перед ужином. – Мишель зевнула, прикрывая рот ладонью, затянутой в светлое кружево митенки.

Поднялась, и Лиззи тут же последовала ее примеру.

– Элиз, оставь сестру в покое хоть ненадолго, – к радости средней дочери сказал Вальбер.

– Но я соскучилась, – заявила восьмилетняя непоседа и насупленно скрестила на груди руки. – Мишель почти ничего не рассказала о своем путешествии.

Мишель вдруг живо представилось выражение лица Лиззи, сидящей в этой самой гостиной и слушающей истории о мрачном поместье на болотах, отмеченном проклятием оборотней. Такой рассказ куда больше пришелся бы девочке по душе, но последствия признания могли быть непредсказуемыми.

– Еще успеем наговориться, Лиззи. – Мишель потрепала младшую сестру по щеке и позвала рабыню.

Тенью отделившись от стены, Серафи последовала за госпожой на второй этаж, чтобы помочь той раздеться.

– Закрой ставни, Серафи, и уходи, – когда платье ярко-желтым пятном отпечаталось на прогретом солнцем полу, велела Мишель.

Служанка поспешила исполнить ее распоряжение. Зеленые ставни сомкнулись, позволив полумраку полупрозрачной вуалью окутать спальню, и рабыня бесшумно выскользнула за дверь. Мишель досчитала до трех, чувствуя, как сердце в груди ускоряет свой ритм, и сорвалась с постели, птицей пролетела через всю комнату, чтобы дрожащими от волнения руками приподнять край лоскутного ковра.

Не прошло и минуты, как она держала в руках ненавистную куклу. На уродливой фигурке до сих пор виднелись темные разводы от засохшей куриной крови, а восковую грудь пронзала заговоренная иголка.

– Пожалуйста, пусть все закончится, – взмолилась Мишель и, зажмурившись, выдернула иглу из вольта.

Подумывала разломать куклу надвое, а еще лучше растоптать ее и выбросить в окно, но в последний момент опомнилась, осторожно вернула вольт в жестяную коробку. Вдруг это как-то отразится на Донегане. По-хорошему, следовало отправиться к Мари Лафо и узнать, развеялись ли чары и что ей теперь делать с этим уродством. Но от одной только мысли, что придется снова переступать порог того жуткого дома и смотреть в остекленевшие, как будто неживые глаза его хозяйки, у Мишель волосы на голове вставали дыбом.

– Пустые, – вспомнив пронзительный взгляд Королевы, пробормотала Беланже.

Словно колдунья была такой же, как и слепленная ей из воска фигурка. Неживой.

Расправив ковер, она вернулась в кровать и, ослабив шнуровку корсета, закрыла глаза с твердым намерением до ужина подремать. Какое-то время ворочалась с боку на бок, пока не начала погружаться в сон. Из которого ее вырвали громкие голоса.

Говорил отец, почти срывался на крик, а отвечал ему… Мишель слетела с постели, выскочила из комнаты и, пробежав по коридору, замерла на краю лестницы.

– Вы нежеланный гость в этом доме, мистер Донеган. – Голос Вальбера Беланже звенел от плохо сдерживаемого гнева.

– Мне нужно увидеться с Мишель, – упрямо повторил Гален, не обращая внимания на замерших неподалеку рабов, готовых в любой момент вышвырнуть его за порог, стоит только хозяину дать отмашку.

За спиной Вальбера, прижимая руки к лицу, стояла бледная Аделис.

– И тебе хватает наглости являться сюда как ни в чем не бывало после того, как унизил мою дочь? – теряя остатки самообладания, прорычал мужчина. – Да еще и просить о встрече с ее сестрой! Помогите этому джентльмену выйти, раз он сам не в состоянии это сделать, – не сводя с молодого человека тяжелого взгляда, приказал рабам Вальбер.

Но те не успели сделать и шага, как сверху раздалось громкое восклицание:

– Отец! – Позабыв о том, что стоит босая, в одной сорочке, панталонах и корсете, Мишель спустилась на несколько ступеней, с силой сжимая перила. А когда родители обернулись, уже тише, но все так же твердо проговорила: – Нам с мистером Донеганом надо кое-что обсудить.

 

Глава 2

– Всевышний! – ахнула Аделис, осознав, в каком виде ее дочь предстала перед слугами и гостем.

– Мишель, немедленно пойди и оденься! – багровея, приказал ей отец.

– Только после того, как ты перестанешь держать мистера Донегана на пороге, проводишь его в гостиную и предложишь ему чаю, – упрямо вскинув голову, возразила она.

Мельком глянув на Галена, заметила у него на губах улыбку. Правда, стоило ему поймать хмурый взгляд бунтарки, как желание улыбаться сразу пропало. Жаль, подумалось Мишель, что вместе с ним не исчезло и другое – желание пожирать ее глазами. Она еще сильнее сжала перила, чтобы под этим алчным взглядом не сорваться с места и не убежать.

Совладав с малодушным порывом, осталась стоять на ступенях лестницы.

– Мишель! – уже готовый взорваться от гнева прогремел Вальбер.

– Отец, это не пустой каприз. Я понимаю, Гален вас обидел. Обидел нас всех, но нам с ним и правда нужно поговорить. Рано или поздно мы в любом случае увидимся. Однако мне бы хотелось, чтобы этот разговор состоялся здесь, в стенах Лафлера.

«Мне так будет спокойнее», – едва не добавила она, но в последний момент прикусила язык.

Беланже молчал, окончательно сбитый с толку странным поведением и не менее странными рассуждениями дочери. Аделис опомнилась первой. Велев слугам расступиться, пригласила гостя в гостиную.

– Проходите, мистер Донеган. Прошу вас, – взмолилась она, видя, что старший сын короля хлопка и не думает сводить взгляда с ее мятежной дочери.

Мишель удовлетворенно кивнула и попросила:

– Скажите Серафи, чтобы скорее поднялась ко мне. – С этими словами она поспешила обратно в спальню, слыша, как сердце в груди стучит набатом.

Неужели чары не развеялись и Гален по-прежнему одержим ею? Нет, быть этого не может! Королева ведь утверждала, что он будет ей бредить, пока иголка останется в вольте. Но вот она вытащила иголку, а значит, Гален должен быть свободен.

Но почему тогда он так на нее смотрит?!

Не прошло и четверти часа, как Мишель уже спускалась по лестнице, медленно преодолевая ступень за ступенью. Сама того не осознавая, она старалась растянуть мгновения до встречи с наследником, хоть и понимала, что прятаться от Донеганов – не выход.

Глубоко вдохнув и выдохнув, Мишель ускорила шаг. К ее немалому облегчению, в гостиной обнаружились только гость и родители. При виде нее Гален поспешил подняться. Шляпа, которую он неосторожным движением руки смахнул с дивана, плавно скользнула на пол, но он этого даже не заметил, поглощенный созерцанием вошедшей в комнату девушки.

До ее появления в гостиной царило напряженное молчание. Впрочем, и в ее присутствии обстановка не спешила разряжаться. Наоборот, было видно, что Беланже на пределе и в любой момент, позабыв об уговорах средней дочери, могут вышвырнуть несостоявшегося жениха Флоранс за ворота.

– Я не представляю, Мишель, о чем тебе с ним говорить, – хмуро начал Вальбер.

– Я уехала в Доргрин так внезапно и… – Она замялась, не зная, как объяснить свое желание остаться с Галеном наедине.

Вернее, не желание даже – необходимость, давившую на нее все эти дни.

– Мне уже давно следовало с вами объясниться, – пришел ей на помощь Донеган, обращаясь к хозяину дома. – Но позвольте сначала объясниться с Мишель. Обещаю, много времени это не займет. А если ваша дочь не захочет со мной разговаривать, я сразу уеду, и больше вы меня не увидите.

Мишель мысленно усмехнулась. За минувшие полмесяца она почти позабыла, как легко удавалась Галену роль джентльмена с безукоризненными манерами. Галантного, внимательного, почтительного.

Насквозь фальшивого.

– Ну, так она не просто хочет с вами разговаривать, мистер Донеган, она на этом настаивает, – поднимаясь следом за гостем и машинально застегивая сюртук на одну из пуговиц, мрачно обронил хозяин дома. – Что ж, оставим вас.

– Я хотела бы прогуляться. – Мишель кивнула гостю, проследила за тем, как он поднимает с пола шляпу, и вместе с ним вышла на крыльцо. – Пройдемся, мистер Донеган? – Не дожидаясь ответа, подхватила юбки и стала спускаться по ступеням, негромко поскрипывавшим под ее легкой поступью.

Гален поспешил следом за ней.

– Мишель…

Сделав несколько быстрых шагов, она остановилась и резко повернулась к молодому мужчине.

– Ты, должно быть, хотел извиниться? За мое похищение? А может, за то, что ничего не предпринял, когда твой отец чуть не превратил меня в безумную? А, Гален? Если бы не твой брат, я бы сошла с ума!

Мишель ускорила шаг, ища укрытие в кедровой аллее от пристального внимания родителей. Она не сомневалась: за ними наблюдают, и спешила оказаться от белокаменного особняка как можно дальше.

Заходящее солнце золотило живые навесы, и мягкий свет убывающего дня, просачиваясь сквозь густую зелень, все еще держал оборону перед подступающими сумерками. Но по мере того как Гален и Мишель удалялись вглубь аллеи, те густели, свет блекнул, тая среди зеленой бахромы кедров.

– Последнее время я как будто брежу или сплю наяву, – только когда они достигли ворот и повернули обратно, нарушил молчание Гален. – Я помешался на тебе, Мишель, и ничего не мог с этим поделать. Я не думал о том, что творил мой отец, все мои мысли были только о тебе. Признаю, что вел себя с тобой как животное.

– А сейчас? – Приостановившись, Мишель всматривалась в бледное, осунувшееся лицо наследника, пытаясь в его глазах, в его чертах отыскать следы былого безумия. – Что ты… чувствуешь сейчас?

Жадный блеск во взгляде, когда он на нее смотрел, желание постоянно ее касаться, быть с ней… Ничего этого не было. А может, ей просто хотелось верить, что все бесследно исчезло. Гален держался на расстоянии, и было сложно понять, что это: притворство (он ведь всегда умел мастерски владеть собой) или колдунья ее не обманула и чары приворота больше не действуют на Донегана?

– Что чувствую? – Он грустно усмехнулся. – Сожаление. Я бы отдал многое, чтобы повернуть время вспять и все исправить. Чтобы ты никогда не знала меня такого.

– Ты хотел сказать, настоящего? Чудовище? – Улыбка ее сквозила горечью. – Уверена, ты бы предпочел, чтобы я не знала и правду о твоей семье. О том, кто вы на самом деле такие.

Гален молчал. Просто смотрел на нее, внимательно, пристально, словно по выражению ее лица тоже пытался что-то для себя понять.

Несколько секунд их окружала тишина, пока Мишель ее не нарушила, задав вопрос, ответ на который знала с того самого момента, как Донеган переступил порог Лафлера:

– Чего ты хочешь от меня, Гален?

– Хочу, чтобы ты стала моей, Мишель.

– Другими словами, ты предлагаешь мне последовать примеру Катрины? – вскинула брови Беланже.

На лицо Галена набежала тень, но она тут же растворилась под маской невозмутимости: он и на этот раз не позволил чувствам одержать над ним верх. Только поинтересовался, скупо улыбнувшись:

– Он тебе и об этом рассказал?

– Хочется верить, что обо всем. Что хотя бы один из вас был со мной до конца откровенен, – горько заметила Мишель, невольно возвращаясь мыслями к Кейрану.

Они не виделись всего две недели, а кажется, будто с тех пор, как она сошла с поезда в Доргрине и Кейран провожал ее взглядом, пока она не скрылась за воротами вокзала, обнимаемая и целуемая родственниками, прошла вечность. Вечность, в которой Мишель чувствовала себя одинокой, потерянной и какой-то опустошенной. Стоило только закрыть глаза, как она возвращалась к костру в поселении лугару. В те далекие мгновения, когда ее рука была в руке Кейрана и сердце в груди билось все быстрее. Рядом с ним оно как будто горело, а теперь чувство такое, словно его сковывает могильный холод, что наползает на кладбище с болот с наступлением осени. Он проник в нее в тот самый момент, когда ее рука в тамбуре поезда выскользнула из руки Донегана.

– Будь во мне хоть капля сомнений, что ритуал не подействует, меня бы здесь не было. Мишель. – Теперь уже остановился Гален и, подавшись к девушке, взял ее за руки. – Какого бы ты ни была обо мне мнения, ты действительно дорога мне. И даже не представляешь насколько. Еще до того, как все это произошло, до того, как я был вынужден сделать предложение твоей сестре, уже тогда я думал о тебе. Чаще, чем следовало бы. Да что там! Ты уже давно поселилась в моих мыслях, и, если бы не демоново проклятие и давление со стороны отца, предложение в тот день получила бы ты, а не Флоранс.

От прикосновений Донегана по телу разливался холод, даже несмотря на то что вечер выдался безветренным и теплым, а днем и вовсе было жарко, и Мишель не переставала обмахиваться журналом, когда ехала домой с вокзала. А сейчас она дрожала.

– Я знаю, что раньше был тебе небезразличен, – его пальцы сильнее сжали ее похолодевшие ладони, – и понимаю, что сам все разрушил. Но если бы ты только дала мне шанс, Мишель, уверен, я смог бы сделать тебя счастливой. Сумел бы вновь заслужить твою любовь.

Мишель уже и не знала, а была ли она когда-нибудь, эта любовь. Она была очарована обаятельным джентльменом – несомненно. Ну а что касается всего остального… Ее очень задело то, что Гален Донеган выбрал не ее. Что кто-то осмелился предпочесть ей другую.

Вот и все.

– А если откажусь? Не захочу собой рисковать? Пусть твой отец хоть тысячу раз будет уверен в успехе, ни ты, ни он не можете мне обещать, что, выйдя за тебя замуж, я не превращусь в еще одну пленницу на болотах. А потом в покойницу.

Гален разжал пальцы, нехотя отпуская свою добычу, понимая, что она вот-вот ускользнет, и осознавая, что никак не сможет этому воспротивиться.

Разве что…

– Если откажешься? Что ж, тогда мне придется похоронить сестру и оставаться тем, кто я есть. Мне и Кейрану.

Стоило Мишель услышать имя другого брата, как она вздрогнула. Обхватив себя за плечи, быстро зашагала обратно по аллее к дому, слыша за спиной тяжелые шаги Донегана.

Сейчас ей как никогда хотелось оказаться в своей комнате, забиться в самый темный угол, запретить себе думать. О Катрине, которая видела в ней свой последний шанс на спасение. Об Аэлин, которую Мишель едва выносила (впрочем, мисс Кунис отвечала ей взаимностью), но которой уж точно не желала скорой смерти.

О рабах, живших в постоянном страхе, встречавших каждое полнолуние с осознанием, что для любого из них оно может стать последним. Обо всех тех невинных жертвах, которым еще предстояло погибнуть в агонии, раздираемых обезумевшими от проклятия оборотнями.

О том, что Кейран Донеган продолжит убивать и будет себя за это ненавидеть.

А она… Она тоже возненавидит. Саму себя. Если сейчас действительно убежит и забьется в тот самый спасительный угол, чтобы спустя месяцы, а может, недели узнать о гибели девушки, не видевший в жизни ничего, кроме мрачных стен Блэкстоуна. И раз в месяц будет сходить с ума, думая о том, что где-то совсем близко в лесной чаще хищники устраивают охоту на людей.

– Не отвечай сейчас. Просто подумай над моим предложением, – нагнав ее, вкрадчиво попросил Донеган. – И позволь мне тебя навещать. Единственное, чего я желаю, – это чтобы когда-нибудь ты посмотрела на меня так, как раньше.

– Я выйду за тебя замуж, – на выдохе торопливо проговорила Мишель, потому что боялась, что, если продолжит молчать, ей недостанет мужества сделать этот шаг.

И она все-таки убежит. Попросит родителей отправить ее в Старые Земли, в Дальвинию к родственникам отца или еще куда-нибудь подальше. Разорвет ту прочную нить, что связывала ее с домом, и уже никогда не сможет вернуться.

Совесть не позволит.

– Тебе придется самому убеждать моего отца, – быстро выталкивая из себя слова, продолжала Мишель. – Не представляю, как ты это сделаешь. Он очень зол на тебя. И мама тоже. А как ко всему этому отнесется Флоранс… Даже подумать страшно.

– Она и раньше догадывалась, что ты для меня не просто будущая родственница. А сейчас… – Приблизившись, Гален порывисто обнял свою уже почти невесту, из последних сил борясь с желанием ее поцеловать. Как раньше. Как тогда, когда она была полностью в его власти.

Забывая обо всем, уступая желанию и страсти.

– Это лишнее. – Мишель дернула головой, уворачиваясь от нежеланной близости нелюбимого мужчины. – Нас могут увидеть. И… я хочу, чтобы ты знал, Гален: я соглашаюсь не потому, что что-то к тебе испытываю. Просто мне жаль твою сестру и кузину. И еще больше жаль ваших рабов.

Мысленно отругав себя за неуместную сейчас слабость, Донеган отпустил девушку, напомнив себе, что у него еще будет достаточно времени, чтобы укротить строптивицу и заставить ее смотреть на него как прежде.

С преданностью и любовью.

Так даже будет интересней. Главное, она согласилась, а остальное – лишь приятные мелочи.

– Лучше тебе сразу переговорить с моим отцом. – Шагнув на крылечко, Мишель обернулась. – Можешь передать ему, что я согласна стать твоей женой.

И больше не оглядываясь, взметнулась по лестнице, вбежала в дом, поспешила наверх, в свою комнату. Только оказавшись внутри, прижалась спиной к двери и судорожно глотнула воздух, потому что никак не могла отделаться от ощущения, что задыхается. Наверное, Серафи слишком туго затянула корсет, оттого голова идет кругом и перед глазами все расплывается.

Не сразу Мишель заметила тень, застывшую на самом краю кровати. Только когда та шевельнулась, подаваясь вперед, она увидела бледное лицо старшей сестры с заострившимися, как у хищной птицы, чертами и услышала отравленные яростью и ненавистью слова:

– Не смей выходить за него замуж! Не смей! Поняла?!

– Флоранс… – Застигнутая врасплох Мишель закусила губу и стала лихорадочно подбирать слова, хоть вскоре вынуждена была признать, что дать внятное объяснение своему поступку все равно не сможет.

Как и рассказать правду, потому что правда эта, возможно, станет губительной для Кейрана. По крайней мере, проверять, насколько действенна магия лугару, Мишель не хотелось. Да и, осмелься она на подобное безрассудство, Флоранс бы ей все равно не поверила.

Никто бы не поверил.

– Ты ведь этого и добивалась. – Флоранс плавно поднялась. Слова из нее вырывались с приглушенным шипением, и на какой-то миг Мишель даже почудилось, что к ней подползает ядовитая гадюка, а не приближается родная сестра. – Надеялась. Выжидала. Может, и письма ему писала? Скажи, Мишель. Сильно обрадовалась, когда узнала, что он больше никак со мной не связан? Наверное, только об этом с утра до вечера и мечтала. Или не только мечтала? – В полумраке, окутавшем спальню, ее карие глаза сверкнули, словно в кофе добавили щепотку морской соли. – Говорят, некоторые и магией не гнушаются, чтобы привязать к себе мужчину. Такие, как Мари Лафо, не знают нужды из-за таких, как ты!

Мишель в ужасе отпрянула. В голове всполошенными птицами заметались мысли: вдруг Флоранс обнаружила коробку под половицей? Что, если сама догадалась? Или того хуже – какая-нибудь из прислужниц гадкой Королевы проболталась, и по Нью-Фэйтону уже вовсю расползаются слухи. Об аристократке, самовлюбленной дурочке, с помощью чар присвоившей себе жениха старшей сестры.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – только и смогла пролепетать Мишель. Опустила взгляд, потому что не было сил смотреть Флоранс в глаза. Хорошо хоть полумрак скрадывал румянец стыда, уже полыхавший у нее на щеках. – Сейчас тебе кажется, что Гален – лучшая для тебя партия. Но, поверь, это не так. И со временем ты поймешь, насколько тебе повезло избежать с ним брака.

Флоранс недоуменно сощурилась. Она с таким пристальным вниманием вглядывалась в лицо Мишель, что той начало казаться, сестра читает ее мысли. Или стремится их прочитать.

Спустя несколько мгновений она пренебрежительно фыркнула.

– С каких это пор то, что недостойно меня, вдруг стало достойным тебя? Да ты всю жизнь нос задираешь! Ног под собой не чуешь. И выбираешь для себя только самое лучшее! Всеобщая любимица. А я для всех дурнушка! – Подавшись к сестре, Флоранс гневно процедила: – Так и знай, Мишель, если согласишься выйти за него, я тебя никогда не прощу!

Флоранс встрепенулась, услышав за дверью громкие шаги.

– Мисс Мишель, мисс Мишель! Мистер Гален просит вашей руки! – с порога радостно завопила Серафи. – Вы ведь об этом и мечтали… – Служанка замялась, заметив другую свою хозяйку, как всегда, суровую и мрачную, и с трудом подавила в себе желание развернуться и броситься прочь.

– Отец ни за что не согласится! А если и согласится, ты ему откажешь! – вцепившись Мишель в локоть, выкрикнула Флоранс.

Немалых усилий стоило Мишель совладать с разрывавшими ее на части переживаниями и проговорить спокойно и ровно, невзирая на царящий в душе хаос:

– Я выйду замуж за Донегана. Тебе придется это принять и смириться.

Холодные пальцы сестры соскользнули с ажурного обрамления на рукаве, и голос больше не звенел от ярости.

Теперь он звучал тихо. Безжизненно и глухо.

– Значит, у меня больше нет сестры.

Мишель смутно представляла, что такого мог наплести ее доверчивым родителям Гален, если они не просто выслушали, но и пообещали подумать над его предложением. Тем же вечером не успела она подняться к себе после ужина, как заявился мистер Сагерт Донеган и заперся с хозяином Лафлера в кабинете. За время, что они там находились, Мишель успела исходить спальню вдоль и поперек. От напряжения, в котором пребывала, искусала себе все губы и распустила самый кончик шелковой ленты, коей был украшен вырез ее ночной рубашки. Ей необходимо было чем-нибудь занять руки, еще лучше – мысли. Но думать о чем-то, кроме как о собственном будущем, не получалось. Даже ссора с Флоранс на время поблекла в воспоминаниях.

После того как гость уехал (спрятавшись за занавеской, Мишель провожала его взглядом, пока коляску не поглотила тьма кедровой аллеи), к ней в комнату поднялась Аделис.

– Ты правда этого хочешь? – спросила она с порога.

– Что вы ему ответили? – Обернувшись на звук материнского голоса, Мишель замерла в напряженном ожидании.

– Донеганы очень настойчивы, и породниться с ними было бы для нас большой удачей. По крайней мере, раньше мы так считали. А сейчас… – Аделис грустно улыбнулась и, взяв Мишель за руку, потянула ее за собой, безмолвно предлагая устроиться на кровати. – Ты действительно желаешь этого брака? Гален говорит, что был влюблен в тебя задолго до того, как сделал предложение Флоранс, и что к этому его принудил отец. Мистер Донеган подтвердил его слова и вроде как раскаивается в своем упрямстве. Пусть так. Но сейчас меня волнует другое… Мишель, ты и правда его любишь? Настолько, что готова ради него разрушить отношения с сестрой?

Мишель глубоко вдохнула, собираясь с мыслями и силами. Впрочем, последних в ней уже не осталось. Она чувствовала себя разбитой, и единственное, о чем мечтала, – это скорее остаться один на один со своими переживаниями. Но сначала придется снова солгать. Не позволить матери усомниться даже на мгновение в искренности ее чувств. Иначе, если поймет, что Мишель напугана и сомневается, начнет давить, выспрашивать. Ни за что не отступит, пока не выяснит, что с ней на самом деле творится. Мишель ощущала себя сейчас как никогда уставшей и больше была не в состоянии держать оборону. Наверняка не выдержит, сломается и во всем сознается. А этого она допустить не могла.

– Вы ведь потому и отправили меня в Доргрин, чтобы мои… чувства к Галену притупились на расстоянии. Но вот я дома, а он свободен. И я буду счастлива стать его женой. – На последнем слове все внутри Мишель сжалось, обожгло болью, как если бы ей в горло плеснули кипятком.

Резко вздохнув, она натянуто улыбнулась матери и повторила немного охрипшим голосом:

– Я готова стать одной из Донеганов.

Поджав губы (она всегда так делала, когда была чем-то расстроена или разочарована), Аделис Беланже поднялась.

– Что ж, тогда решено! На днях объявим о помолвке и будем готовиться к свадьбе. А пока тебе стоит перебраться в другую спальню. Серафи уже готовит постель, завтра туда перенесут твои вещи.

Мишель понимающе кивнула. Опустив голову, поинтересовалась вполголоса:

– Как Флоранс?

К ужину сестра не вышла и как выскочила из спальни после их ссоры, так больше в нее и не входила.

– Ей нужно время, чтобы успокоиться, – мягко проговорила Аделис. – Когда-нибудь она поймет, что было бы неправильно вставать на пути у вашей любви, и простит. И тебя, и его. А пока что вам лучше не видеться. Возможно, она даже ненадолго нас покинет.

– Отправится к дяде с тетей в Доргрин? – Мишель горько усмехнулась, находя в сложившейся ситуации какую-то злую иронию.

– В Дальвинию. Флоранс желает больше узнать… о своей родной матери. – Было видно, что последние слова дались Аделис с трудом. – К тому же ей пойдут на пользу новые впечатления и знакомства. Мы с мистером Беланже сейчас раздумываем над ее просьбой. Пойдем, милая. – Она поманила дочь за собой. – Уже поздно.

Устало кивнув, Мишель последовала за матерью в комнату, расположенную в другом конце коридора, понимая, что родители намеренно решили поселить ее как можно дальше от сестры и сделают все возможное, чтобы не допустить между ними новых ссор.

Выпив принесенную Чиназой успокаивающую настойку из белого вина и лимонной мяты, Мишель заснула почти мгновенно. Надеялась, хотя бы этой ночью ей ничего не приснится, но до самого рассвета ей снился Гален в волчьем обличье. Не отпускающий, преследующий, подкрадывающийся, как если бы был охотником, а она – его жертвой.

 

Глава 3

Спустя три дня Флоранс села на корабль в Сейфилде, что держал курс на Старые Земли. В Дальвинию, ставшую для нее одновременно и маяком, и спасительной гаванью. По крайней мере, Аделис и Вальбер горячо уповали, что их старшая дочь обретет там успокоение. А если Всевышний окажется к ней благосклонен, то и счастье. И чтобы этому поспособствовать, мистер Беланже настойчиво просил свою дальвинскую родню не только развлекать его дочь посещениями балов и театров, но и подыскать ей достойную партию.

Мишель не вышла провожать сестру, понимая, что та не захочет с ней прощаться. И уж тем более не станет обниматься и целоваться. Возможно, когда-нибудь, когда вернется и обида поутихнет, им удастся восстановить хрупкий мир. Сейчас же он похрустывал у нее под ногами множеством осколков.

Сразу после того как Флоранс покинула Лафлер, начались приготовления к помолвке. В доме Беланже не было отбоя от гостей, жаждущих поздравить новоиспеченную невесту. Не появлялся в стенах Лафлера лишь один гость, с мыслями о котором Мишель засыпала каждый вечер и просыпалась каждое утро. Которого ждала. Но Кейран Донеган не спешил проведывать спасенную им девушку, и той даже начало казаться, что за минувшие недели он успел позабыть о ее существовании.

Быть может, увлекся какой-нибудь хорошенькой леди с соседней плантации. Или случилось чудо и он вспомнил, что с детства помолвлен с кузиной, с которой должен был обвенчаться уже этим летом.

Несколько раз в Лафлер наведывался Гален, и Мишель приходилось отправляться с ним на прогулку в сопровождении Серафи или какой другой служанки. Беланже, обеспокоенные репутацией дочери, согласившейся на брак с Донеганом, теперь с особым рвением принялись блюсти ее честь.

Чему Мишель была только рада. Ей совсем не нравилось оставаться наедине с Галеном. Пусть он и обращался с ней с безукоризненной галантностью и единственное, что себе позволял, – это касаться ее руки губами, приветствуя и прощаясь, Мишель тревожил темный, тяжелый взгляд серых глаз, который она так часто на себе ощущала.

Одной из малочисленных отрад стали поездки в Нью-Фэйтон к модистке на примерку платья для помолвки.

– …А как закончу с этим, сразу возьмусь за подвенечное, – кружа вокруг невесты, проговорила мадам Лувуази – тучная женщина, шею которой вместо бус обвивал сантиметр, а пышная юбка больше походила на панцирь дикобраза – была вся утыкана иглами и булавками.

Вроде той иглы, что столько времени проторчала в вольте.

Мишель тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и услышала очередную просьбу:

– Покрутитесь-ка, мисс Беланже. Да, вот так. Отлично!

Платье было почти готово. Из блестящего шелка, бледно-розовое – как любила повторять портниха, под цвет ее нежных щечек. Обильно украшенное тончайшим дальвинским кружевом, отчего Мишель самой себе напоминала цветущую азалию. Ту, у которой нежно-розовая сердцевина и белая кайма по краю лепестков.

– Вы в нем совершенно очаровательны! – растроганно воскликнула мадам Лувуази, прижимая руки к своей широкой груди. – А в подвенечном будете еще краше! Вот увидите, моя птичка, все холостые мужчины графства будут локти кусать от зависти, что именно мистеру Донегану досталась такая красавица.

«Интересно, а другой мистер Донеган будет их кусать или даже не вспомнит об этой помолвке?» – мысленно хмыкнула Беланже.

И снова, не способная совладать с чувствами, что накатывали внезапно и бороться с которыми никак не получалось, взволнованно подумала о завтрашних танцах в «Белой магнолии». Может, и его туда пригласят…

Впрочем, нет! Пора прекращать о нем вспоминать!

В тот день Мишель покидала мастерскую в растрепанных чувствах. С одной стороны, ей было приятно кружиться перед зеркалом и любоваться отражением в зеркале – прехорошенькой семнадцатилетней девушкой. С другой… Она с детства мечтала о свадьбе, о том, как будет готовиться сначала к помолвке, а потом и к венчанию, пребывая в радостном возбуждении и считая дни до самого главного торжества в ее жизни.

Но вот свадьба приближалась, а места для радости в ее сердце не осталось.

Мастерская мадам Лувуази располагалась на одной из самых тихих улочек города. Если бы не пестрая вывеска на углу дома, никто бы никогда и не догадался, что в этом крошечном переулке расположилась лучшая швея во всей округе.

Поглощенная своими мыслями, Мишель шла чуть впереди, следом за ней семенила Серафи, рот у которой, когда они оставались одни, не закрывался ни на минуту. Вот и сейчас верная служанка тараторила без умолку, представляя вечер в «Белой магнолии», на который она конечно же будет сопровождать свою госпожу.

– Я бы на вашем месте, мисс Мишель, надела то сиреневое платье с камелией и воланами. Очень уж оно вам идет. Я вам еще волосы красиво подберу… – запнувшись, Серафи тоненько вскрикнула.

И только тут Мишель заметила, как из-за поворота показался крупный детина в низко надвинутой шляпе. Она скользнула по нему взглядом и почувствовала, как душа уходит в пятки: прямо на нее, щерясь тьмою, смотрело дуло пистолета.

Мишель и сама не поняла, что произошло. За мгновение до того, как прогремел выстрел, она сжала в кулаке холщовый мешочек с землей Лафлера, которую после возвращения домой всегда носила с собой. Так ей было спокойнее, так она чувствовала себя увереннее, когда запястье перехватывал витой шнурок и оберег, спускаясь по руке, ложился в ладонь. Без него она не покидала пределов поместья и сейчас, когда время, казалось, остановилось, горячо пожелала, чтобы рука бандита дрогнула и пальцы предали его в последний момент.

Пронзительный свист разорвал сонную тишь переулка, а следом в нее ворвался истошный крик Серафи. Все смешалось: голоса мужчин, привлеченных шумом, ржание лошадей, звяканье колокольчика, дернувшегося в момент, когда дверь в швейный салон распахнулась.

– Матерь божья! – ахнул кто-то у Мишель за спиной.

Последнее, что она успела заметить, – это исчезающего в подворотне громилу и отброшенный к стене дома пистолет. Вот он блеснул на солнце, как будто заговорщицки подмигивая, и Мишель почувствовала, что ноги ее не слушаются.

Кажется, ее успела подхватить Серафи. Или то была портниха… А может, кто-то из мужчин, лица которых кружили перед глазами, постепенно расплываясь и стираясь, пока Мишель окончательно не утратила связь с реальностью.

– Меня ранили? – открыв глаза, взволнованно спросила Мишель. – А с Серафи что?! – всполошилась она, вспомнив, как отчаянно кричала служанка.

– С ней все в порядке. И с тобой тоже, – ласково погладила дочь по щеке Аделис.

Мишель тихонько вздохнула, наконец осознав, что находится в своей спальне, в которую перебралась сразу после отъезда Флоранс. Ветер лениво треплет занавески на окнах, и солнце по-прежнему светит ярко. Значит, в беспамятстве она находилась не так уж долго.

– Ты просто сильно переволновалась, вот и потеряла сознание. Тебя осматривал мистер О’Доннелл, сказал, что все хорошо.

– А что же тот мужчина? Который стрелял в нас. – Мишель благодарно улыбнулась старой Чиназе, стоявшей около хозяйки с подносом в руках. Словно прочитав мысли своей воспитанницы, рабыня подала ей бокал мятного джулепа, хоть обычно родители Мишель бурбон даже нюхать не разрешали.

Но сейчас, видимо, рассудили, что несколько капель пойдут дочери на пользу, помогут успокоиться.

Сделав глоток, Мишель отставила бокал (от льда неприятно кололо холодом кончики пальцев) и откинулась обратно на подушки.

– Он успел скрыться, – мрачнея на глазах, проговорила Аделис и тут же поспешила заверить: – Но его ищут. Хвала Всевышнему, мимо салона мадам Лувуази как раз проходили мистер Рутледж с двумя джентльменами, они-то его и спугнули.

Она поспешила спрятать дрожащие руки в складках юбки, должно быть, в тот самый момент подумав, что было бы в случае, не окажись поблизости владелец «Белой магнолии», к которому они были приглашены на танцы в эту субботу.

– Я послала Бернса к Донеганам.

Мишель чуть слышно застонала.

– Мама, не надо было!

– Они так или иначе узнали бы. И разве тебе будет неприятно, если тебя навестит Гален?

Мишель закусила губу, надеясь, что легкая боль поможет скорее прийти в себя и заставит заработать мозг, который так не вовремя отключился.

– Конечно, приятно. Но лучше не сегодня. Я так слаба. Да и вообще мне бы не хотелось, чтобы Гален лишний раз за меня тревожился.

– Что ж, ему будет полезно, – усмехнулась хозяйка Лафлера.

Услыхав, как снаружи скрипит колесами повозка, она поднялась и подошла к окну.

– Это Гален? – У Мишель появилось желание забраться с головой под одеяло.

– Бернс вернулся, – пробормотала Аделис и нахмурилась. – А это кто еще?

Решив, что уже достаточно окрепла, Мишель соскользнула с постели и встала рядом с матерью.

– Адан? – недоуменно прошептала она, не поверив своим глазам.

Верный голем Катрины, тяжело ступая, направлялся к увитому клематисом крыльцу. Как вскоре выяснилось, его отрядили к Мишель в качестве телохранителя и одного из многочисленных подарков, коими Донеганы не переставали ее забрасывать. В короткой записке Гален уверял невесту, что раб будет во всем ей послушен, как некогда был послушен его сестре (уж они-то об этом позаботились), и что отныне он будет сопровождать Мишель повсюду. По крайней мере, пока не найдут ублюдка (он так и написал, не стесняясь в выражениях), осмелившегося угрожать ее жизни. В конце послания Гален извинялся за то, что не сможет ее сегодня проведать, потому что собирался присоединиться к полиции и добровольцам, «разыскивающим нечестивца».

Мишель оставалось только облегченно выдохнуть и попросить приготовить для раба комнату. Селить его на чердаке или в подвале, как это делали Донеганы, она точно не собиралась.

– Уверены, что сможете в нем дышать? – нахмуренно посмотрела на хозяйку Серафи.

Мишель подалась вперед, чтобы оказаться поближе к своему отражению, и несколько раз пощипала себя за щеки. Губы тоже не забыла покусать, хоть ей по-прежнему не нравилось то, что она видела в зеркале. Слишком бледная, даже какая-то болезненная. И, наверное, следовало надеть платье поярче, а не обряжаться в светлую кисею по совету матери. Одно радует, этот наряд не скрывал красоту ее покатых плечиков, на которые кокетливо опускались несколько тугих локонов. Остальные волосы Серафи собрала в высокую прическу, украсив ее бело-желтыми цветами франжипани.

– И дышать, и есть, и даже танцевать. – Мишель придирчиво оглядела пышную юбку с тремя ярусами оборок. Та плавно качнулась, когда она шагнула в сторону, изображая танцевальное па. – Можно было затянуть и потуже, но ты ведь упрямее осла!

– Чтобы вы, даже не доехав до «Белой магнолии», хлопнулись в обморок? – Серафи скрестила на груди руки. – Зачем же так себя мучить? Вы и так тоньше тростиночки. Можно подумать, мисс Лиззи хотите переплюнуть!

Мишель раздраженно покосилась на рабыню. У нее и в мыслях не было ни с кем соперничать, тем более что ни одна из приглашенных на танцы леди ей и в подметки не годилась – в этом Мишель не сомневалась. Просто… сегодня ей как никогда хотелось стать еще более очаровательной и весь вечер находиться в центре внимания. Чтобы при виде нее гости Артура Рутледжа рты пораскрывали, бросали на нее восхищенные взгляды и шептались о том, какая Мишель Беланже красавица.

Чтобы ее видели все! А главное, увидел… Нет! О Кейране Донегане она запрещает себе думать, и лучше, если его на этом празднике и вовсе не будет!

Но сколько бы Мишель себя ни обманывала, в глубине души она понимала, что полдня провертелась перед зеркалом не ради чьих-то там гостей, а ради Донегана-младшего. Жаль, что весь вечер ей придется провести в обществе старшего. И танцевать с ним, и нежно ему улыбаться. Как и полагается счастливой невесте, которая уже совсем скоро выйдет замуж.

Замуж…

На этой мысли Мишель почувствовала непреодолимое желание схватить перекинутую через спинку кресла ажурную шаль и с помощью нее удавиться.

– Все хорошо, мисс Мишель? – вглядываясь в лицо госпожи, обеспокоенно спросила Серафи. – Вы такая бледная… Ну прямо как привидение.

– Да что ж это такое! – нервно воскликнула Мишель и, снова прильнув к зеркалу, с еще большим усердием принялась щипать себя за щеки.

На губах уже живого места не осталось, а корсет и правда давил нещадно, но она ни за что бы в этом не призналась. Ни себе, ни уж тем более Серафи.

Переодеваться в другой, более яркий наряд времени не было – подали экипаж, и Аделис, нетерпеливо постукивая пальцами по перилам лестницы, настойчиво просила дочь поторопиться.

– Мишель! – позвала она в очередной раз.

Раздраженно поманив за собой рабыню, хоть та ни в чем перед ней не провинилась, Мишель накинула на плечи шаль, подхватила со столика кружевной веер и поспешила в холл.

– Если и мама скажет, что я чересчур бледная… – процедила она сквозь зубы, уже готовая взорваться от переполнявших ее эмоций.

Мишель злилась, за этим чувством пытаясь скрыть волнение и теплившуюся в сердце надежду, что хотя бы сегодня увидит Кейрана.

– Глупая! Какая же ты глупая! – отругала себя за непрошеную мысль, но заметив, с каким любопытством поглядывает на нее рабыня, поспешила умолкнуть.

Всю дорогу до «Белой магнолии» Мишель ерзала от нетерпения, снимала и надевала митенки, зачем-то обмахивалась веером, хоть прохлада, опустившаяся на окрестности Нью-Фэйтона с наступлением вечера, с каждой минутой чувствовалась все отчетливей.

– Соскучилась по танцам, милая? – по-своему истолковала возбуждение дочери Аделис.

– Безумно! – согласилась Мишель, со вздохом закончив: – Тетушка с дядюшкой не жалуют подобные развлечения, поэтому все вечера мне приходилось сидеть в четырех стенах.

За последние дни она настолько преуспела во лжи, что та выскакивала из нее прежде, чем Мишель успевала подумать, о чем следует говорить. Ей это не нравилось, то, что приходилось обманывать отца с матерью, но другого выхода она не видела и надеялась, что однажды все-таки сумеет принять такое положение вещей и наконец смирится.

Когда вдалеке показалось изящное здание с мягкими, округлыми линиями фасада, светлыми стенами и сбегающими вниз широкими мраморными ступенями, Мишель с трудом заставила себя остаться на месте и не выскочить из коляски, чтобы броситься к парадному входу. К нему уже стекались приглашенные, из сумрака обсаженных магнолиями аллей погружаясь в золото огней, брызжущих из распахнутых дверей холла.

Дамы в ярких нарядах шли под руку с джентльменами в модных фраках. За некоторыми следовали служанки в высоких тиньонах или лакеи в светлых одеждах, оттенявших их темную кожу.

Экипаж медленно катил по центральной аллее, и у Мишель уже кружилась голова от сладкого запаха магнолий, которых здесь было бессчетное множество. А может, она кружилась от нетерпения и желания поскорее оказаться в доме… Но приходилось сдерживаться, с силой сжимать ни в чем не повинный веер, рискуя его сломать. Сидеть, расправив плечи, и терпеливо ждать, пока коляска, следующая за вереницей других экипажей, дотащится до парадной лестницы.

А там уже…

А там ее ждал Гален. Как всегда, улыбчивый и элегантный. Обаятельный красавец, от одного вида которого еще совсем недавно сердце у нее в груди устраивало скачки. А сейчас в присутствии Донегана оно замирало или болезненно екало.

Мишель выскользнула из экипажа, чувствуя, что воздуха в легких становится все меньше, корсет стягивается на талии удавкой, а к щекам приливает жар, как будто она снова себя щиплет.

Натянуто улыбнувшись, она сказала:

– Мне бы хотелось скорее пройти внутрь. Сегодня прохладно.

На самом же деле все тело у нее словно горело.

– Как будет угодно, моя радость, – покладисто согласился Гален.

Не сумел отказать себе в удовольствии снова коснуться губами изящной ручки невесты и, поприветствовав старших Беланже, повел ее вверх по лестнице.

Перекинувшись парой фраз с хозяином дома и его супругой, Мишель затребовала себе бокал пунша. Это был предлог, чтобы хотя бы на несколько коротких минут избавиться от жениха, после чего она, озираясь, отправилась в бальный зал: именно там находилось большинство приглашенных, хоть танцы еще не начались.

В какой-то момент Мишель почувствовала на себе чей-то пристальный обжигающий взгляд. Резко обернувшись, она вскинула голову и увидела стоящего на лестнице Кейрана Донегана. Мишель нахмурилась, заметив, что компанию ему составляет кокетка и вертихвостка Патрисия Форстер.

Щеки ее запылали еще сильнее, а в следующую секунду она поняла, что теряет над собой контроль. Когда Донеган, залпом опрокинув в себя бурбон, отсалютовал ей пустым бокалом и тут же потерял к ней интерес. Отвернулся, сосредоточив на улыбающейся мисс Форстер все свое внимание.

– Ах так, значит? – Мишель закусила губу, чтобы ненароком не зарычать.

Подхватив кисейные юбки и расталкивая локтями толпившихся в холле приглашенных, решительно направилась к лестнице. Не поднялась – взлетела и, обойдя собеседницу Донегана, встала на верхней ступеньке, чтобы быть выше девушки, а Кейрану смотреть прямо в глаза, не задирая головы.

От Донегана ей достался тяжелый, совсем не располагающий к общению взгляд, но Мишель сделала вид, что не заметила прохлады, с которой он ее поприветствовал. Зато обратила внимание на то, как напряглась его рука, лежащая на перилах лестницы.

Мишель улыбнулась самой очаровательной из всех своих улыбок и, постукивая по ребру ладони веером, весело зачастила:

– Мисс Форстер, мистер Донеган, какой приятный вечер! Патрисия, выглядите очаровательно! Вам чрезвычайно идет это платье. Хоть на вашей сестре, признаться, в прошлом году оно смотрелось интересней.

Кейран закатил глаза, а его визави вспыхнула:

– Вы ошибаетесь, Мишель. Эту тафту специально по заказу моей матушки нам доставили из самой Дальвинии не далее как месяц назад.

– Да нет же! – перебила ее Беланже. – Я хорошо помню эти бантики на корсаже. Целая дюжина бантиков! Уже тогда они были не в моде. А вы разве не знали? – Она невинно захлопала ресницами и, раскрыв веер, принялась им обмахиваться, исподволь бросая взгляды на Донегана-младшего.

Патрисия закусила губу, не найдя, что возразить.

– Раз уж вы понятия не имеете, какое платье на вас надето, должно быть, не в курсе и того, что мистер Донеган помолвлен и уже этим летом намерен жениться на своей кузине. Правда, Кейран? – Очередной взмах веера и ресниц.

– И ты боишься, что я, не дай Всевышний, позволю себе лишнего с мисс Форстер? Так беспокоишься о моей кузине? – оставив вежливое обращение, уколол нарушительницу покоя Кейран, борясь с желанием схватить ее за руку и отволочь куда подальше, чтобы…

О том, что бы он с ней сделал в этом самом подальше, Донеган старался не думать.

Мисс Форстер выглядела раздосадованной. С ней, как и со всей остальной аристократией графства, Кейран не спешил делиться своими планами относительно Аэлин, а потому многие барышни на выданье рассматривали его как выгодную и желанную партию.

Какому плантатору не захочется породниться с королем хлопка!

– Конечно, беспокоюсь. Мы ведь с Аэлин уже почти родственницы, а значит, не чужие друг другу люди. – Мишель не без удовольствия отметила, как Донеган поменялся в лице и еще сильнее впился пальцами в перила, рискуя превратить те в щепки, а заодно порезаться об осколки бокала, что держал в другой руке. – Зная вашу… хм, забывчивость, я решила напомнить вам о невесте.

– Что ж, поздравляю вас, мистер Донеган, – натянуто улыбнулась Патрисия, но потом быстро взяла себя в руки и, разгадав замысел Беланже, тоже пошла в наступление. – Как бы там ни было, я не откажусь от первого с ним танца. Тем более что я ему уже пообещала. Правда, Кейран? – передразнила она Мишель.

– Обожаю танцы! – воскликнула Беланже жизнерадостно и прикрыла на миг глаза, обращаясь к магии своей земли.

Не ожидая подвоха, Патрисия поднесла к губам бокал с пуншем, но отпить не успела: рука неожиданно дрогнула, и на светлый корсаж плеснуло кроваво-красным напитком.

Приглушенно вскрикнув, мисс Форстер отступила на шаг.

– Ох, дорогая, ну что же вы так неосторожны? – Мишель сделала вид, что расстроилась. – Нужно скорей замыть это ужасное пятно, пока оно не стало еще больше!

– Извините меня, – гневно сверкнув глазами в сторону Беланже, пробормотала Патрисия и, провожаемая взглядами гостей, поспешила в ванную на второй этаж.

– Ты – маленькое чудовище, – заметил Кейран, когда они остались одни.

– Уж точно не чудовищнее вас, мистер Донеган. Будешь с ней танцевать? – требовательно спросила Мишель.

В мыслях она уже представляла их кружащими по залу, видела почти наяву, как он нежно ее касается, мягко обнимая за талию, и от этой совершенно отвратительной, по мнению Мишель, картины перед глазами все расплывалось и прыгало.

Не иначе как от праведного возмущения.

– Буду. И с ней, и с другими красотками. Их здесь сегодня собралось много. – Плотоядно ухмыльнувшись, Донеган обвел внимательным взглядом холл. – Или ты намерилась помешать и этому? Как поступишь, детка? Утопишь всех в пунше?

– Что за глупости! – возмутилась Мишель, снова краснея.

– Ревнуешь? – Позабыв об осторожности, о том, что они у всех на виду, Кейран взял Мишель за руку и притянул к себе. Всего на шаг, но и этого оказалось достаточно, чтобы снова ощутить ее сводящий с ума аромат, услышать участившееся дыхание, почувствовать биение жилки за запястье, когда он легонько сжал его.

– Даже не думала! – Щеки у Мишель пылали от неожиданного прикосновения и насмешки, сквозившей в словах Кейрана.

– Бесишься. – Пальцы сжались сильнее. – Чуть бедняжку Патрисию с лестницы не спустила.

– С чего бы мне беситься и ревновать? – Мишель дернула рукой, нервно завела ее за спину. – Я ведь уже почти замужняя леди, и мне есть с кем танцевать. И первый, и все последующие танцы. – Она мечтательно прикрыла глаза. – Вальс в его объятиях…

Она и сама не понимала, зачем пытается задеть Кейрана побольнее. Может, чтобы тоже почувствовал. Все то, что испытывала она. Весь тот ураган чувств, что обрушивался на нее всякий раз, стоило только о нем подумать. А уж при виде него она и вовсе, кажется, теряла рассудок.

А с ним и сердце куда-то пропадало, потому что сейчас Мишель его не ощущала. Когда Донеган придвинулся к ней почти вплотную и прошептал во взволнованно приоткрытые губы:

– Не играй со мной, ангел. Мне уже и так при жизни можно ставить памятник. За терпение. Но не забывай, что я по природе хищник, который подчиняется инстинктам. Продолжишь дразнить, и это усложнит жизнь нам обоим.

Еще немного, и она позабыла бы о том, где находится и что их окружают десятки приглашенных мистера Рутледжа. А предупреждения Донегана не услышала вовсе, одурманенная жадным взглядом, которым он скользил по ее лицу, по ее губам.

Появление Галена подействовало отрезвляюще.

– Все в порядке?

– Более чем, – облокотившись на натертые до блеска перила, невозмутимо кивнул Кейран. – Я как раз спрашивал у мисс Беланже, понравился ли ей наш подарок. Адан приехал с вами?

– Увязался, – процедила Мишель, раздосадованная появлением жениха, и пожаловалась: – Ваш голем ходит за мной по пятам! Даже в доме от него нет спасения!

– И пусть продолжает в том же духе, – удовлетворенно отозвался Гален. – Пока не найдем того, кто в тебя стрелял.

– Думаете, это тот же человек, что пытался избавиться от Флоранс?

Братья переглянулись.

– Кто-то очень хочет помешать этому браку, – заметил Кейран.

– Главное, чтобы ты ему не мешал, – мрачно проговорил Гален и предложил невесте руку. – Пойдем, Мишель. Пусть помолвка еще не состоялась, но многим уже не терпится нас поздравить.

Ей ничего не оставалось, как ухватиться за руку будущего мужа и, поймав темный взгляд Кейрана, заставить себя от него отвернуться.

 

Глава 4

Кладбище Сент-Луи, или город мертвых, как с благоговейным трепетом называли его рабы, располагалось неподалеку от Дальвинского квартала. Но если на его улицах даже в самый глухой час жизнь била ключом, вдоль тротуаров горели фонари, а в салунах продолжалось веселье, то на подходах к Сент-Луи тьма густела, у самого кладбища становясь непроницаемой. Она словно вбирала в себя не только свет, но и звуки, стирала малейшие признаки жизни. Не были слышны ни шелест листвы, ни клекот ночных птиц, и даже собственные шаги казались ему неразличимыми.

Толкнув калитку, надрывно скрипнувшую от удара ладони, мужчина ступил в город мертвых и по широкой аллее, обсаженной не деревьями – обнесенной склепами, зашагал навстречу неясным отблескам света.

Королева была здесь, и она его ждала.

Пройдя вдоль стены, захоронения в которой громоздились одно над другим, он остановился возле склепа, окруженного ржавым ограждением. Ему уже доводилось здесь бывать, и не раз: бродить по переулкам города мертвых при свете дня и впотьмах. Он знал здесь каждую могилу, каждый склеп. В особенности те, что пересекали, словно клеймя, три скрещенные линии – места последнего приюта прислужников Барона Субботы.

Лишь одна его дочь, которой уже давно следовало занять место среди покойников, по-прежнему оставалась на воле.

Мужчина притаился за склепом, не спеша покидать свое убежище. Не решаясь шагнуть на свет. К огню, пляшущему в плошках с маслом. К ней. В круг, очерченный кукурузной мукой, в котором этой ночью Мари Лафо творила свое колдовство.

– Я чувствую тебя, – подняв голову, пропела она. – Мы чувствуем, – уточнила все так же певуче, имея в виду своих духов.

Мужчине ничего не оставалось, как выйти из-за ограждения.

– Сегодня ты одна, без помощниц и служанок.

Мари Лафо улыбнулась и протянула к гостю руки, приглашая встать с ней рядом.

– В последнее время мне нравится уединение. А здесь, – она огляделась, – среди них я никогда не чувствую себя одинокой.

– Они тебя уже заждались, – чуть слышно усмехнулся мужчина, останавливаясь за пределами круга.

Руки, перепачканные в крови птицы, принесенной в жертву лоа, колдунья вытерла прямо о юбку и, шагнув к гостю, просто спросила:

– Зачем пришел?

– Мне нужна услуга.

Она усмехнулась.

– А я думала, что в кои-то веки явился без корысти. Просто чтобы проведать старую знакомую.

– Мы можем совместить и то, и другое. – Он тоже расщедрился на улыбку. Мимолетную, скупую, а в следующее мгновение взгляд снова стал холодным и колким. – Заплачу, сколько потребуется.

– Все будет зависеть от того, что потребуется от меня. – Королева обошла его по кругу, хищно вглядываясь в ничего не выражающие черты лица. Ее широкие бедра плавно покачивались, шуршала перепачканная в крови юбка, и амулеты в вырезе блузы позвякивали в такт бесшумным шагам колдуньи.

– Мне нужно зелье, благодаря которому одна несносная девчонка превратится в приманку для чудовища.

– Могу я узнать имя этой несносной девчонки?

Мужчина поморщился.

– Это так важно?

– Нет, любопытно просто. Впрочем, я догадываюсь, кто она… – Колдунья вздохнула с напускной грустью. – Жаль тебя разочаровывать, но мне эта девочка и самой нужна. У нас с ней уговор.

– Да неужели! – искренне удивился мужчина. Стараясь скрыть досаду, попросил тихо: – Расскажешь?

– Все, что происходит между мной и клиентом, остается между мной и клиентом, – покачала головой Королева.

Выругавшись сквозь зубы, он сплюнул себе под ноги и жадно покосился на полупустую бутылку рома, одиноко стоявшую у самой кромки очерченного белой пылью круга. Вот что ему бы сейчас не помешало! Хорошее крепкое пойло, которое эта черномазая не пожалела на дохлую птицу. Полбутылки на нее вылила!

– И тем не менее от нее нужно избавиться, – упрямо процедил мужчина, с досадой вспоминая о своем недавнем промахе.

Теперь просто так к девке не подобраться. Нужно действовать хитростью, и если Мари Лафо откажет ему в помощи, придется искать другую мамбо или другого бокора.

Кого-нибудь, кто окажется посговорчивее.

– Тебе есть что предложить мне взамен? – скрестив на груди руки, деловито осведомилась прислужница духов.

– Назови свою цену. Я заплачу щедро.

– Ты приведешь ко мне девушку, – не теряя времени на раздумья, потребовала Королева. – Такую же крепкую здоровьем и молодую. Взамен этой. Ну и на деньги не поскупишься. Согласен?

Мужчина обнажил в довольной улыбке зубы.

– И ты еще спрашиваешь!

Королева кивнула, отступила на шаг, вновь оказываясь за чертой круга.

– Деньги – сейчас, девку – когда умрет эта. Приходи через два дня. Будет тебе зелье.

Мишель смотрела на себя в зеркало и не верила своим глазам. Она не любовалась собой, как прежде, а с несвойственной ей дотошностью вглядывалась в свое отражение, особое внимание уделяя каштановой копне, свободно рассыпавшейся по плечам. Вечерами, в сумерках, волосы темнели, становясь почти как у Флоранс. Совершенно неинтересный цвет… Зато днем при свете солнца лицо ее как будто очерчивало золотым ореолом. Так откуда, скажите на милость, в этом чистом золоте взяться серебряному волосу?! Ей ведь всего семнадцать, а она что, уже седеет?

Она моргнула раз, другой, надеясь, что это поможет справиться с внезапной галлюцинацией, а потом с досадой поморщилась: несколько седых волосков продолжали приковывать к себе ее ошеломленный взор.

– Серафи, ты это видишь? – подозвала она рабыню, старательно взбивавшую на кровати подушки.

Прервав свое занятие, девушка подошла к зеркалу, а проследив за движением руки Мишель, громко, не то ликуя, не то обличая, воскликнула:

– А я говорила, говорила! До чего ж то себя довели! И надоть так убиваться по младшему брату, когда у вас в женихах ходит старший?

– Ты что такое несешь, дурында?! – возмутилась Мишель, оборачиваясь к рабыне. Огляделась по сторонам, ища, чем бы можно было выбить из болтушки все эти глупости.

Окажись на месте Мишель Флоранс, и Серафи, заламывая руки, уже молила бы о прощении, рыдала и ругала свой длинный язык, который старшая Беланже наверняка грозилась бы отрезать. Ну а что касается средней… Да что она может сделать? Шарфиком разве что шлепнуть. Совсем легонечко, так что она, Серафи, этого даже не почувствует.

– Думаете, у меня нет глаз да ушей? – расхрабрившись, пошла в наступление девушка. – Слышу, как ночами носом хлюпаете в подушку. А как на балу на него смотрели, как смотрели! Особо когда он вытанцовывал с мисс Форстер. Чуть глазами их обоих не съели.

– Ну все! – Разозлившись еще больше, Мишель схватила шаль, перекинутую через спинку кресла, и, как и предсказывала Серафи, замахнулась этой импровизированной розгой. – Сейчас ты у меня получишь!

Приглушенно ойкнув (не от испуга, а скорее по привычке), рабыня выскочила в коридор, прежде чем Мишель успела ее шлепнуть, и побежала к лестнице.

– Не смей от меня убегать! – бросилась за ней Мишель. – Серафи!!! Еще раз ляпнешь такое, и прикажу выпороть! Нет!.. Я сама тебя, своими руками дуру такую выпорю!!!

– Что происходит?

Опомнилась Мишель только на первом этаже, когда вбежала в столовую. Юркнув за спину Аделис, Серафи покаянно опустила голову.

Мишель обвела рассеянным взглядом стол, за которым восседали мать с отцом да недоуменно хлопающая глазами Элиз. Она раздраженно подула на прядь, упавшую на лоб, и сказала первое, что пришло в голову:

– Серафи опять пыталась как попало мне волосы уложить. Совсем лентяйка от рук отбилась!

– Что ты такое говоришь? – удивилась Аделис, с недоверием глядя на дочь. – Серафи всегда старательно укладывает твои волосы. В чем дело, Мишель?

– Хочешь поменять служанку? – вновь раскрывая газету, от чтения которой его отвлекло появление рабыни и дочери, миролюбиво предложил Вальбер.

– Нет, – буркнула Мишель, постепенно успокаиваясь: расставаться с Серафи она не собиралась. Тем более что та, не желая лишний раз мозолить хозяйке глаза, пока Мишель окончательно не придет в себя, поспешила покинуть столовую. – Все в порядке.

Она замерла на стуле, прямая и мрачная, пока пожилая рабыня накладывала ей в тарелку оладьи.

– Ну хватит! – снова раздражаясь, остановила она служанку. – Хочешь, чтобы я завтра в платье не влезла?!

Женщина поставила блюдо с оладьями на стол, после чего низко поклонилась, так что ее высокий тиньон едва не нырнул в соусник, и бесшумно отступила.

– Так все из-за помолвки? – понимающе улыбнулась Аделис. – Волнуешься?

– Немного, – не стала разубеждать ее Мишель.

Постаралась сосредоточиться на завтраке, щедро полив оладьи сиропом, хоть каждый кусочек застревал в горле от мыслей о скорой помолвке.

Уже завтра… А сегодня последняя примерка платья.

Завтра она станет его невестой перед всем графством, а для Кейрана – еще более недосягаемой.

– А почему Донеганы никогда не приглашают нас к себе в гости? – неожиданно спросила Элиз, вырывая Мишель из мира мрачных раздумий.

– Они живут очень обособленно, милая, и, очевидно, не любят, когда к ним наведываются посторонние, – не отрываясь от чтения газеты, предположил глава семейства.

– Но мы ведь не посторонние, – возразила девочка.

– И тем не менее мы не можем напрашиваться к ним в гости. Это невежливо, – мягко объяснила дочери Аделис.

– А я хочу увидеть Блэкстоун! – капризно заявила Элиз, пряча на груди сжатые в кулаки руки.

– Скоро увидишь, – обнадежила ее мать. – Мистер Сагерт настаивает, чтобы свадьбу играли у них в поместье.

Мишель поежилась, представив себя возвращающейся обратно в Блэкстоун. Да еще и в качестве нареченной Галена Донегана.

– Лучше бы у нас отмечали. – Вальбер отложил газету и продолжил, отвечая на невысказанный вопрос средней дочери: – О доме на болотах в свое время ходило столько слухов. Дурных в основном, и до сих пор остается неясным, что в них правда, а что вымысел.

– О чем это ты? – Мишель нахмурилась.

– Помню, дед рассказывал, что человек, построивший Блэкстоун, был тем еще чудовищем. Как же его звали…

– Даген Донеган, – подсказала она, а спохватившись, поспешила объяснить свою осведомленность: – Гален как-то вскользь упоминал о нем.

Вальбер кивнул.

– Да, он самый. Поговаривали, что он якшался с прабабкой этой ведьмы Мари Лафо и вступил в сговор с лоа, чтобы переплюнуть в достатке всех своих соседей.

– Недаром же его потомков называют королями хлопка, – подхватила Аделис, ставя чашку на светлое в синий горошек блюдце. – Богаче Донеганов на Юге нет рабовладельцев.

– Получается, Мишель станет королевой? – переполняемая гордостью за сестру, задрала подбородок Элиз.

– Получается, что так, Лиззи, – улыбнулась дочери Аделис, но взгляд ее при этом оставался грустным. – Самая богатая и красивая… Надеюсь, что и самая счастливая.

Насчет последнего Мишель терзали сомнения.

– Ну, вот и готово, – с довольным видом заключила портниха, оглядывая клиентку, замершую перед высоким напольным зеркалом. – Я пришлю его вам завтра утром, а сегодня еще хорошенько отутюжу.

Мишель скорбно кивнула. Платье получилось выше всяких похвал, мадам Лувуази постаралась на славу. И родители тоже очень старались. Чтобы завтра все было идеально. Старались изо всех сил, несмотря на свое отношение к Галену, лишь бы завтрашний вечер стал для их дочери незабываемым.

«Да уж, век помнить буду», – мысленно проворчала она, терпеливо ожидая, пока портниха расстегнет все крючки и поможет ей выпутаться из ловушки розового шелка и белоснежных кружев.

Поблагодарив мадам Лувуази за проделанную работу, Мишель не без опаски покинула швейный салон. Теперь, оказываясь в этом переулке, она видела не припыленную дорогу, что уводила к широкой улице, а надвигающегося незнакомца и угрожающе нацеленное на нее дуло пистолета. Она вздрогнула, запнулась, как если бы в нескольких шагах от нее снова прогремел выстрел, и Адан, словно прочитав ее мысли, загородил хозяйку собой и зашагал впереди.

Они никогда не разговаривали. Все попытки Мишель завести с рабом беседу заканчивались ничем: на ее вопросы Адан отвечал невразумительным мычанием, которое едва ли можно было принять за человеческую речь. Чем дольше он с ней находился, тем больше Мишель казалось, что в охранниках у нее и правда оживленный злыми чарами голем, а не человек.

Мишель жалела раба, хоть и понятия не имела, какая в прошлом у него была жизнь (сомнительно, что хорошая, раз он ночевал то на чердаке, то в подвале у Донеганов). Каждое утро и каждый вечер Мишель таскала ему с кухни что-нибудь вкусное из хозяйской еды и даже новую одежду велела пошить. Заодно и шляпу соломенную прикупила «совсем как у белого господина». Эти слова, произнесенные ворчливо, принадлежали Серафи, не одобрявшей расточительности госпожи. Теперь окажись Адан один на улицах Нью-Фэйтона, и его запросто могли бы принять за вольноотпущенного.

– Ах, мисс Мишель, вы только поглядите, какая красотища! – восхитилась рабыня чем-то в витрине шляпного магазина. Они как раз проходили мимо, направляясь к оставленному в тени деревьев экипажу. Вцепившись в локоть хозяйки, Серафи потянула ее к входу, не переставая частить: – Не хотите примерить? Вон ту синюю с розочками. Как это вы говорили… О! Да это же шедевр шляпной моды!

Гадая, с чего это вдруг Серафи так засуетилась, Мишель огляделась по сторонам и увидела Кейрана Донегана, отвязывающего от коновязи лошадь.

– Никак не угомонишься? – дернув рукой, она раздраженно зыркнула на рабыню.

Серафи сникла.

Мишель понимала, по-хорошему, ей следовало позволить служанке увести себя в шляпный магазин, да там и остаться, чтобы избежать очередной словесной баталии, после которой она снова будет пребывать в растрепанных чувствах и до самого вечера не находить себе места, вспоминая каждый взгляд, брошенный на нее Кейраном.

Ну и кто после этого из них двоих дурында?!

Кейран ее заметил, а у Мишель не хватило духу просто кивнуть ему и отвернуться. Вместо этого она, подхватив юбки, поспешила через дорогу, каблуками поднимая вокруг себя облачка рыжей пыли. Серафи и Адану велела ждать возле магазина.

– Доброе утро, мистер Донеган.

– Доброе, – хмыкнул Кейран, наматывая на кулак повод. – Мне начинает казаться, что ты меня преследуешь, ангел.

– Делать мне больше нечего, кроме как заниматься такой ерундой! – вспылила Мишель, а потом добавила, как будто оправдываясь: – Я была на примерке.

– Платья для завтрашнего балагана? – закончил за нее Донеган и оглядел почти пустынную в этот час улицу. – Родителям не следовало отпускать тебя одну в город.

Взгляд его потемнел, черты лица заострились, придав его внешности какую-то пугающую хищность. Мишель даже показалось, что зрачок вдруг по-звериному вытянулся. Кейран злился из-за нападения. Злился и нервничал, потому что им так и не удалось изловить преступника. В то время как Мишель снедала тревога. Она замечала, чувствовала изменения, что происходили в Донегане с приближением полнолуния, и боялась того, что в эту страшную ночь должно будет случиться.

Снова кто-то погибнет, и Мишель отчаянно надеялась, что эта смерть станет последней в пугающе длинной веренице трагедий.

– Не хочу снова чувствовать себя пленницей, – с горечью призналась она. – Пусть даже и в собственном доме. Да и к тому же со мной ваш неразговорчивый подарок.

Кейран посмотрел поверх ее головы, украшенной маленькой серой шляпкой, и увидел раба, истуканом замершего возле сверкавшей на солнце витрины.

– Если понадобится, Адан за тебя жизнь отдаст. И все равно… – Кейран нахмурился, чуть подаваясь к Мишель, хоть и убеждал себя этого не делать. Но треклятое наваждение вновь оказалось сильнее, и все, о чем он мог сейчас думать – это о том, как бы схватить ее и увезти туда, где демоново проклятие и клятва, данная старшему брату, – отпустить Мишель навсегда – будут над ними не властны. – Не рискуй лишний раз. До свадьбы. – Последнюю фразу пришлось вытаскивать из себя чуть ли не клещами.

Мишель в смятении огляделась: это была не та тема, на которую ей хотелось говорить с младшим Донеганом. А если по совести, так и вовсе с кем-либо обсуждать день, когда она принесет себя в жертву.

Украдкой взглянув на Кейрана, Мишель утвердилась в своем решении: она в любом случае это сделает ради спасения многих жизней и поспешила задать вопрос, что вот уже который день не давал ей покоя:

– Давно хотела спросить, что с ним такое?

– Сами уже который год теряемся в догадках, – пожал плечами Кейран. – Отец как-то отправил его с поручением в город. К мадам Лафо, она должна была приготовить для Катрины лекарство. Сестру тогда уже несколько дней лихорадило, а все попытки доктора О’Доннелла сбить температуру ни к чему не приводили. Вот и решили обратиться за помощью к Королеве. Зелье Адан привез, но после той поездки у него как будто язык отрезали, хоть мы и проверяли – язык на месте. С тех пор он и стал такой – точно живой мертвец.

– Вы пытались расспросить… Королеву? – Даже имя этой женщины вызывало у Мишель дурноту.

– Конечно, пытались, – усмехнулся Кейран. – Но она строила из себя святую невинность и уверяла, что не имеет отношения к переменам, произошедшим с нашим рабом.

«Стерва!» – в сердцах подумала Мишель, уверенная, что колдунья уж точно отношение к случившемуся с Аданом имела.

– Кстати, о стервах, – пробормотал Донеган, и Мишель запоздало спохватилась: она выругалась вслух, выставив себя не в лучшем свете перед молодым мужчиной.

Впрочем, Кейрану Донегану и так было хорошо известно, кем в скором времени пополнится его семейство.

Прогулочным шагом, прячась от солнца под ажурным зонтиком, навстречу им шла Мари Лафо. Сегодня на ней не было ни тиньона, ни цветастой юбки и широкой блузы, а также многочисленных, терявшихся в глубоком вырезе побрякушек. Колдунья была обряжена в светлое платье, украшенное лентами и кружевами, которому позавидовала бы любая аристократка. Сопровождаемая служанками, она держалась важно, как если бы и правда принадлежала к местной знати. Вот только смуглый цвет кожи выдавал ее происхождение, и никакие платья не могли это скрыть.

– Мистер Донеган, мисс Беланже, – приостановившись, приветливо улыбнулась Лафо, а после назидательно продолжила: – Сегодня будет очень жаркий день, Мишель. Вы бы не пренебрегали зонтиком, чтобы ваше беленькое личико не потемнело к помолвке.

Мишель поприветствовала колдунью мрачным кивком, хоть вместо этого с удовольствием вцепилась бы в ее аккуратно уложенную прическу и выдрала все до последнего волоса.

– Обязательно последую вашему совету, мадам, – буркнула она.

– Значит, мисс Беланже уже можно поздравить? И вас, мистер Донеган, тоже. Скоро у вас появится такая очаровательная родственница. – С этими словами Мари Лафо шагнула вперед, а поравнявшись с несчастной невестой, чуть слышно закончила: – Что же, ты своего добилась. Теперь он твой даже без вольта.

Вот только Мишель была уверена: это была не похвала, а откровенная издевка.

Проводив прислужницу духов тяжелым взглядом, Кейран забрался в седло и, стараясь не смотреть на свою «очаровательную родственницу», хмуро посоветовал:

– Возвращайся домой, Мишель.

Пришпорив коня, сорвался с места и умчался вверх по улице, так даже ни разу и не оглянувшись. Он уезжал, все больше отдаляясь от Мишель, и она чувствовала, что с той же стремительностью и неотвратимостью он исчезает из ее жизни.

 

Глава 5

– Пора. – Мишель тяжело вздохнула и заставила себя отойти от окна.

Дом и сад полнились голосами – приглашенные уже ждали вместе со счастливым женихом, когда к ним присоединится такая же счастливая невеста.

Но девушка не спешила покидать свою спальню. До последнего мгновения она вглядывалась в сумеречную аллею, прислушивалась, втайне надеясь различить приближающийся цокот копыт, дробящих гравий, увидеть всадника на вороном жеребце, несущегося к ней. Вернее, спешащего в Лафлер, чтобы занять место среди остальных приглашенных.

Он не приехал в коляске с отцом и братом, и тем не менее Мишель не переставала тешить себя надеждой, что сегодня она обязательно увидит Кейрана.

Он не может не приехать.

– Мисс Мишель, ваша матушка волнуется, спрашивает, уж не занедужили ли вы от переживаний? – Серафи замерла на пороге и, комкая белоснежный передник, который ей было велено надеть по случаю хозяйской помолвки, несмело спросила: – Уверены, что хотите этого?

Мишель сжала руки в кулаки, чувствуя, что начинает злиться. Не на рабыню – на себя. За сомнения и малодушие, на которые она не имела права.

– Разумеется, хочу! – Подхватив пышные юбки, она решительно направилась к выходу.

Пару месяцев назад она грезила об этом дне. Представляла, как будет спускаться по лестнице под восхищенные перешептывания гостей, а на нижней ступеньке, протягивая ей руку и обаятельно улыбаясь, как умел улыбаться только он, ее будет ждать Гален.

И вот мечта осуществилась. Он ждал ее, безупречный в своей красоте. Костюм из тонкого блестящего сукна под цвет глаз, сегодня таких прозрачных и безмятежных. Широкий галстук на тон темнее и плоеная рубашка, кипенно-белая. На губах та самая улыбка и рука, берущая в плен ее руку. Под быстрый стук сердца, настолько громкий, оглушительный, что в ушах теперь противно гудело.

– Ангелы на небесах сходят с ума от зависти, глядя на такую красавицу, как ты, Мишель. – Не сводя с невесты долгого внимательного взгляда, Гален коснулся ее руки губами и под громкие рукоплескания повел в расположенный за домом сад. Там под протянутым над лужайкой светлым навесом гостей дожидались напитки и угощения.

Со всех сторон слышались возгласы восхищения, комплименты, поздравления. Девушки не без зависти оглядывали нежно-розовое в воздушных кружевах платье невесты, но с еще большей завистью смотрели они на молодого мужчину, державшего ее руку в своей. Мужчину, которого «повезло отхватить этой курносой выскочке Беланже!».

Эти слова принадлежали одной из сестер Эванз, с удовольствием перемывавшей Мишель косточки на недавнем суаре.

Сегодня Розмари и Миранда тоже были среди гостей и, растягивая губы в елейных, насквозь фальшивых улыбках, прожигали невесту завистливыми взглядами.

– Была б моя воля, я бы уже сегодня с тобой обвенчался, ангел, – шепнул ей на ухо Гален, когда они заняли места во главе праздничного стола.

– Пожалуйста, не называй меня так, – скривилась Мишель.

Она едва терпела столь фамильярное обращение от младшего брата и не собиралась терпеть его еще и от старшего. Хотя… кого обманывает? Ей нравилось, когда Кейран так к ней обращался. В его устах это слово звучало как-то иначе. Будоражило, волновало, заставляло сердце биться быстрее, а щеки гореть жарким костром. Сейчас же Мишель не чувствовала ничего, кроме раздражения.

– Знаешь, как бы мне на самом деле хотелось тебя назвать? – Голос Донегана был мягче бархата, как и его взгляд. – Любимой. Своей. Но, боюсь, к этому ты еще не готова, Мишель. – С этими словами он отвернулся от невесты, чтобы поприветствовать седобородого джентльмена в черном сюртуке, подошедшего с очередной порцией поздравлений.

Вниманием Мишель тем временем завладела миссис Келли, опустившаяся на свободное рядом с невестой место. Пожилая леди выражала свои искренние симпатии виновнице торжества, а сама виновница, делая вид, что внимательно ее слушает, украдкой скользила взглядом по приглашенным.

Знакомые лица… Много-много знакомых лиц. Но среди них не было того единственного, которое она так чаяла увидеть.

И, должно быть, потому у нее снова кружится голова. От досады, разочарования. А может, от вина, которое Мишель, делая глоток за глотком, понемногу пила. Захмелеть – вот что ей сейчас нужно. Тогда и время пойдет быстрее, а если совсем повезет, вечер промелькнет незаметно.

Из-за головокружения все было как в тумане. Мишель кому-то отвечала, даже улыбалась, как ей казалось. Вслушивалась в голос Галена, хоть и не понимала, что он такое ей говорит.

«И все-таки не придет», – чувствуя, что ко всему прочему еще и глаза начинает щипать от слез, расстроенно подумала она.

Мишель устала злиться на себя за эту слабость, за нежеланные мысли и чувства. Устала от непрекращающегося гомона. От мельтешения рабов с опахалами. От светлячков, назойливо вьющихся возле бумажных фонариков. Ну прямо как гости вокруг нее и Галена.

«Да когда же они уже напьются, наедятся и наговорятся?!» – мысленно выкрикнула невеста.

Благо наступило время танцев, и гости постепенно стекались к дому. Еще утром слуги вынесли из гостиной мебель, чтобы приглашенным было где танцевать веселую кадриль, что на протяжении всего вечера должна перемежаться с другими танцами.

После первой же кадрили Мишель поняла, что ее больше не хватит даже на вальс, не говоря уже о более подвижных танцах. Воспользовавшись тем, что вниманием Галена завладел очередной поздравляющий, задыхаясь от духоты, отравленной запахом горящих свечей и тяжелыми ароматами дорогих дальвинских духов, Мишель вышла на крыльцо.

А сделав пару шагов, запнулась, увидев стоящего к ней спиной припозднившегося гостя.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, хватаясь за перила.

Почему-то в присутствии Кейрана слабость только усилилась, а она-то надеялась, что на свежем воздухе голова прояснится. Но не тут-то было.

– Приехал поздравить своего брата, – заявил Донеган, оборачиваясь. Сверкнул глазами дерзко, яростно, как будто бросая вызов.

Не то ей, не то целому миру.

– Я имела в виду, что ты делаешь на крыльце? – терпеливо пояснила Мишель, одновременно и радуясь его появлению, и начиная волноваться еще больше. – Почему не заходишь? Думала… тебя вообще здесь не будет.

– Чтобы я пропустил такое веселье! – Донеган ослепительно улыбнулся. – Ты же знаешь, как я люблю танцевать с хорошенькими леди, детка. Да и как я мог не поздравить свою будущую невестку?

Мишель нахмурилась. Оторвавшись от перил, приблизилась к Кейрану, оглядываюшему ее жадным, откровенно бесстыдным взглядом. Было в нем что-то непривычное, странное. Раньше Кейран себе такого не позволял, по крайней мере, не на людях.

Когда Мишель подошла к нему вплотную, он болезненно поморщился, словно ее близость доставляла ему невыносимые муки.

Пристально на него глядя, она требовательно поинтересовалась:

– Кейран, сколько ты выпил?

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы откровенно паршивый вечер превратить в паршиво-терпимый.

Донеган ухмыльнулся, снова скользя по невесте брата взглядом: алчным и опасным. Таким, от которого жар приливает не только к лицу – от него вспыхивает все тело, и сердце, вместо того чтобы стучать ровно, заходится в сумасшедшем ритме.

– Симпатичное платьице. Ты в нем похожа на клумбу с цветами. Вроде тех, что выращивает Катрина, – отвесил он своеобразный комплимент. – Уверен, на протяжении всего вечера Гален только и делал, что мысленно с тебя его стаскивал.

«А теперь ты занимаешься тем же самым», – едва не озвучила свою мысль Мишель, но вовремя спохватилась и почувствовала, как начинает краснеть еще больше.

Хоть и так по ощущениям уже была вся пунцовая.

– Пойдем в дом, – попросила, оглядываясь на дверь.

– А может, лучше останемся здесь?

Мишель не успела ни возразить, ни отпрянуть, как тяжелая ладонь Донегана легла ей на талию, и по губам скользнуло дыхание: горечь бурбона и вайенских сигар.

И абсолютная, беспросветная тьма в глазах.

– Все чаще я задаюсь вопросом: а может, не надо было тебя тогда отпускать? – хрипло прошептал оборотень. – Я бы мог украсть тебя для себя и…

– Тогда бы твоя сестра умерла, – напомнила Мишель, сбрасывая с талии его руку. Оглянулась, на этот раз с тревогой, и отступила на шаг. – Кейран, ты меня пугаешь…

Если их сейчас кто увидит… Особенно языкастые девицы Эванз и им же подобные сплетницы. И, наверное, по-хорошему, ей следовало уйти, вот только Мишель никак не могла заставить себя от него отвернуться. И отступить еще хотя бы на шаг не получалось…

Не получалось даже отвести взгляд.

Из распахнутых окон лилась музыка, слышались громкая дробь каблуков и голоса. А здесь были только он и она: охотник и его желанная добыча. Именно это она прочла в глазах Донегана – охотничий азарт. Быть может, возрастающая луна на него так действовала – горячила молодую кровь, туманила рассудок. Или же всему виной были бурбон и ревность…

От осознания, что Кейран ее ревнует, Мишель испытала странное смешанное чувство: радость и удовлетворение отравлялись горечью обиды.

– Что ты вообще несешь? – мысленно велев себе быть благоразумной, воскликнула она. – Ты все время забываешь, что у тебя есть невеста!

– И что? – Очередная кривая усмешка. – А у тебя есть жених. Но это не мешает тебе задерживать дыхание всякий раз, когда я до тебя дотрагиваюсь. Вот как сейчас.

Он снова был рядом, снова ее касался, скользя пальцами по изгибу шеи, перебирая выбившиеся после танца из прически волосы на затылке, поглаживая, лаская.

Заставляя мутиться сознание.

– Аэлин, – напомнила ему, а заодно и себе, Мишель.

– Аэлин… – эхом отозвался Кейран. – Это было обещание отца, а я отдуваюсь. Как видишь, он вертит нами, как ему вздумается, а мы ничего и сделать не можем.

Мишель мягко отвела его руку.

– Кому и что он пообещал?

– Мой покойный дядя Эдан не хотел жениться. Не хотел брать пример со старшего брата и после нескольких лет брака хоронить любимую. Однажды его смертельно ранили на дуэли. Трагическая случайность: дядя никогда не промахивался, а в него никогда не попадали. Но в тот раз попали… Уже умирая, он признался, что крутил интрижку с одной девицей из Нью-Фэйтона. Познакомился с ней на балу квартеронок и после частенько захаживал к ней в гости.

Мишель отвела взгляд, прекрасно зная, что Кейран подразумевал под «захаживал в гости». К тому же она была наслышана о том, что происходило на квартеронских балах.

– Умирая, он попросил отца позаботиться о ребенке. Оказывается, девушка погибла сразу после родов. Ей тогда как раз исполнилось двадцать три: проклятие Донеганов настигло ее и за стенами Блэкстоуна. Эдан умолял разыскать способ избавить нас от этой заразы, а потом выдать Аэлин замуж. За меня. Окажись она замужем за джентльменом вроде меня, – теперь в голосе Кейрана слышалась ирония, – и никто бы и никогда не упрекнул ее за происхождение.

– Зачем он согласился? Ты ведь ее не любишь! – Мишель дернулась, как будто собиралась сей же час сорваться с места, разыскать Сагерта Донегана и высказать ему все, что она думает о нем и его жестоких решениях.

Но даже если бы захотела, не смогла этого сделать: от резкого движения перед глазами все закружилось, и она была вынуждена прислониться к перилам.

– Отцу плевать на наши чувства. Ему плевать на нас. Единственное, что его волнует, – это благополучие Катрины. Он скорее пристрелит меня, чем допустит, чтобы я вмешался и расстроил вашу с Галеном свадьбу.

– А тебе хотелось бы вмешаться? – Мишель задержала дыхание.

Понимала, глупо об этом спрашивать: теперь уже поздно отступать, но почему-то ей казалось жизненно важным услышать его слова.

Однако Кейран молчал, смотрел на нее внимательно, и от этого пронзительного взгляда слабость продолжала накатывать снова и снова, как волны во время шторма. И Мишель уже тоже штормило. Почувствовав, как земля уходит из-под ног, она из последних сил ухватилась за перила.

– И давно это у тебя? – резко спросил Донеган.

– Несколько дней… – сглотнула Мишель. – Слабость такая же, какая была в Блэкстоуне. И даже хуже. Иногда я словно задыхаюсь! Как если бы меня душили… Магией, – облизнув пересохшие губы, описала она все, что чувствует.

Музыка к тому моменту уже утратила свое очарование, превратившись в оглушительную какофонию. Удары каблуков об пол – словно раскаты стремительно приближающейся грозы. Смех гулом звучал в голове, противным и протяжным, от которого никак не удавалось избавиться.

И больше всего на свете Мишель в тот момент хотелось выкрикнуть: «Хватит! Достаточно!»

Но с губ не сорвалось ни звука, и, кажется, она снова пошатнулась. Наверное, поэтому Кейран подхватил ее на руки. Вот только вместо того чтобы отнести ее в дом… сбежал со ступеней крыльца и понес к своей лошади.

– Ты что творишь? Сумасшедший, – слабо возмутилась чужая невеста.

– Делаю то, что уже давно следовало сделать, – невозмутимо произнес Донеган, устраивая в седле свою невесомую ношу.

– Ты меня похищаешь? Снова? – Мишель с силой вцепилась в поводья, опасаясь, что, как только Кейран ее отпустит, она тут же угодит под копыта животного.

– Можно и так сказать, – улыбнулся он, однако глаза его при этом оставались серьезными.

Ей следовало воспротивиться, попытаться спрыгнуть, вот только это было последнее, чего ей сейчас хотелось. Особенно когда она оказалась в его руках, надежных и сильных, в объятиях, по которым скучала безумно. Обессиленная, Мишель откинула голову на плечо Кейрана и прикрыла глаза, сдаваясь на милость похитителя.

– В этот раз Гален тебя точно убьет, – прошептала она чуть слышно.

– Не раньше, чем я пойму, что, демон побери, с тобой происходит. – С этими словами Донеган пришпорил коня и помчался к раскрытым настежь воротам.

 

Глава 6

Мишель не спешила открывать глаза. Лежала, прислушиваясь, впитывая в себя ночные запахи и звуки. В том, что уже глубокая ночь, она не сомневалась, как и в другом: куда именно Кейран ее привез. И, как ни странно, была этому рада.

Снаружи, где-то совсем близко, потрескивал костер, шумели деревья, обступившие поселение лугару, сходило с ума комарье.

Когда сон окончательно покинул сознание, Мишель вспомнила и о своем похищении, и о помолвке, с которой ее забрал Донеган. С которой она позволила себя забрать. А вспомнив, испытала укол совести. Наверняка родители подняли на ноги всех соседей, и те мечутся по окрестностям Нью-Фэйтона, рыскают по лесу, блуждают среди болотных кипарисов, чьи длинные корни глубоко увязли в мутной жиже, а с ветвей неряшливо свисают седые клочья мха.

Друзья и близкие зовут ее, не догадываясь, где на самом деле скрывается похищенная избранница Галена. А тот небось сейчас вне себя от гнева. Рвет и мечет, и на Адане срывается. За то, что недоглядел, позволил госпоже исчезнуть.

Как бы ни приказал пройтись по его спине плетью.

С этими мыслями Мишель подхватилась с мягких шкур, заменявших ей ложе, и, не обращая внимания на мельтешение цветных кругов перед глазами, поспешила из хижины. Небольшая заминка случилась у самого выхода. Чувствуя себя церковным колоколом, который пытаются протолкнуть в щель между досками, Мишель прижала ладони к бедрам, сминая кринолин, и все-таки выбралась наружу.

Осмотрелась, надеясь отыскать взглядом Кейрана, но не увидела ни его, ни других жителей деревни. Лишь одна пожилая волчица неподвижно сидела возле костра, и Мишель, ощущая, как ночная прохлада впивается в обнаженные плечи, направилась к огню. Под ногой чуть слышно хрустнула ветка – лугару обернулась. Морщинистое лицо, напоминавшее вырезанную из красного дерева маску, осветилось улыбкой, и черты лица женщины сразу смягчились.

– Садись и грейся, – сказала она, немного растягивая слова.

Мишель мысленно порадовалась, что лугару знает ее язык, а значит, ей будет с кем поговорить до появления Кейрана.

Неловко потоптавшись возле женщины, она все же опустилась на мягкую медвежью шкуру и проговорила тихо:

– Простите, должно быть, я заняла ваше место. – Она оглянулась на сложенную из тонких гибких стволов хижину, сверху покрытую корой и смешанной с хворостом глиной.

– Ты на своем месте, – серьезно заявила женщина, после чего подхватила с земли и протянула гостье плошку. – Пей. Согреешься быстро.

Питье оказалось горьким и крепким, но, памятуя о том, что отказ лугару могут расценить как оскорбление, Мишель послушно сделала несколько глотков, чувствуя, как снова начинает хмелеть. Костер уже почти догорел: пламя не тянулось к небу, стремясь коснуться звезд, – пугливо стелилось по земле, постепенно теряясь в алой от жара золе. И тем не менее Мишель сразу согрелась и даже почувствовала себя бодрее.

– А где Кейран? – вглядываясь в угловатые очертания хижин, чернеющих во тьме, шепотом спросила она.

– С шаманом. Разбираются, – коротко ответила лугару и снова замолчала, чтобы спустя минуту, медленно выговаривая, добавить: – Ищут ответы. Спрашивают у духов. О тьме, что лежит на тебе.

После слов лугару Мишель начало казаться, что она чувствует эту тьму в себе. Она обхватила плечи руками. Только согрелась, и вот холод мерзкими насекомыми ползет по коже, заставляя дрожать и ежиться.

Пламя продолжало гаснуть, бликами играя на изрезанном морщинами лице женщины, путаясь в ее толстой седой косе.

– Тебе больно. Ты страдаешь, – задумчиво произнесла она, не сводя с затухающего костра взгляда. – И он мучается вместе с тобой.

– Он?

– Этот мальчик. Он нашел тебя, но понимает, что скоро потеряет.

– Потому что я невеста его брата, – с горечью отозвалась Мишель.

Но лугару ее как будто и не услышала, по крайней мере, никак не отреагировала на слабый шепот. Сидела, глубоко погруженная в свои мысли, и продолжала бормотать:

– Волки другие. Не такие, как вы. Чувствуют свою пару, и если уж находят – не отпускают. Отпустить или потерять для нас – значит лишиться половины своей души.

– Хотите сказать… я для Кейрана – что половинка души? – Мишель взволнованно выдохнула: – А он для меня…

– Ты и сама все знаешь, девочка. Здесь. – Развернувшись, волчица приложила сухую морщинистую ладонь к ее груди, слыша, как сердце под ней начинает биться быстрее. – И он знает. Но продолжает себя обманывать. Зачем – непонятно.

– Из-за своей семьи, – шепотом ответила Мишель. – Ведь если я не выйду замуж за Галена…

Лугару не стала ее слушать. Перебила, снова чему-то усмехнувшись:

– Глупые они. Все Донеганы. Не понимают, что они такие же, как ты.

– Как я? – недоуменно переспросила Мишель.

– Жертвы и слепцы.

– Мишель!

Она обернулась, не зная, то ли ей плакать, то ли смеяться. После слов лугару тянуло на слезы, а при виде Кейрана вдруг захотелось улыбаться.

Наверное, всему виной дурацкое пойло, задурившее ей голову и перемешавшее все чувства.

– Тебе не следовало вставать. – Кейран приблизился и протянул ей руку. – Пойдем.

– Мне нужно домой, – снова заволновалась похищенная невеста. – Там родители, и Адану наверняка достанется. Лиззи не уснет…

– Домой я отвезу тебя завтра, – проговорил Кейран мягким, но не терпящим возражений голосом. – Нам придется задержаться здесь до утра.

Мишель послушно кивнула и обернулась, чтобы попрощаться:

– Доброй ночи. И… извините, – сказала, замявшись, уверенная, что заняла хижину этой пожилой женщины, и оттого вновь чувствовавшая себя неловко.

А может, от прикосновений Донегана. Она и правда дышать переставала, когда он до нее дотрагивался. Вот и сейчас задержала дыхание, следуя за тем, кто незаметно стал не просто частью ее души – стал всей ее душой.

– Кто эта женщина? – спросила Мишель, забираясь в хижину, узкий проход в которую закрывала выгоревшая на солнце рыжая с проплешинами шкура.

– Аяша. Местная юродивая.

Внутри и одному было не развернуться, а уж вдвоем и вовсе было тесно. Мишель опустилась на колени, мысленно кляня свою пышную юбку.

– Мне она не показалась сумасшедшей.

– Но таковой ее считает все племя, – хмыкнул Кейран и предложил: – Давай помогу расшнуровать корсет, пока ты в нем не задохнулась.

Поколебавшись с мгновение, Мишель все же повернулась к Донегану спиной.

– Я бы и сама могла…

– Зачем сама, когда у тебя есть я? – пошутил он негромко, и Мишель уловила в его голосе легкую хрипотцу, какая появляется спросонья или от сильной усталости.

– Ты протрезвел, – заметила она, ерзая на месте от волнения.

А не волноваться, когда он так близко, не получалось.

– После такой-то скачки, – фыркнул Донеган, присаживаясь рядом, и с иронией добавил: – А вот ты, малышка, продолжаешь хмелеть.

Даже не оборачиваясь, Мишель знала, что он улыбается.

– Я пыталась согреться! – фальшиво возмутилась она, пряча руки на груди. – И вообще, ты говорил, что лугару не принимают отказов.

– Это так, – согласился Кейран, медленно в полутьме расстегивая крошечные крючки, протянувшиеся по всему корсажу. Следовало справиться сначала с ними, чтобы добраться до тугой шнуровки корсета.

Мишель честно пыталась расслабиться и снова ловила себя на мысли, что перестает дышать, когда он до нее дотрагивается.

– Получилось что-нибудь выяснить?

– Шиай, их жрец, молится духам, надеется получить от них ответы. Он выгнал меня, – весело признался Кейран. – Сказал, что я только путаюсь под ногами и отвлекаю его от общения с праотцами. И что лучше бы мне позаботиться о своей «бледнолицей спутнице».

Мишель хихикнула, а про себя отметила, что жрец правильно сделал, отправив Кейрана к ней.

– Что, если духи ему не ответят?

– Тогда отправлюсь к Тафари. Хотя если это он с тобой такое вытворяет, – голос Кейрана стал ледяным и жестким, по крайней мере, у Мишель от него мороз побежал по коже, – ведь не признается же! Впрочем, завтрашней ночью, когда я к нему нагряну, уверен, он будет посговорчивее.

– Опять будешь… охотиться? – прозвучало тихо, взволнованно.

К темноте, глаза к которой постепенно привыкали, прибавилось молчание: напряженное, давящее. А потом на смену ему пришли горькие слова:

– Мне придется, ангел.

Несколько глухих ударов сердца, и Мишель прикрыла глаза, чувствуя, вбирая в себя скользящие прикосновения горячих пальцев по шее и вниз по оголенной спине. Ласкающие, неторопливые – несмотря на ночную прохладу, они протянулись по коже обжигающим пламенем, и, наверное, в тот момент она захмелела еще сильнее. Иначе не дышала бы так часто, так рвано, и голова не кружилась бы… На этот раз так сладко.

– Кейран… – прошептала на выдохе, окончательно запутавшись в собственных чувствах и мыслях.

Его руки замерли на мгновение, опустившись на обнаженные плечи девушки. А стоило ей к нему обернуться, как Мишель почувствовала себя совершенно пьяной. От жадного поцелуя, от вкуса жестких губ, завладевших ее губами.

Короткий удар сердца, и лицо запылало под сильными ладонями Донегана. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что им следует остановиться, прекратить это безумство, но она тут же растворилась в жарких поцелуях, с каждой секундой все дальше уводящих ее из этого мира.

И Мишель сама потянулась к своему мужчине, обнимая, несмело лаская, зарываясь пальцами в короткие жесткие волосы. Позволяя ему скользить губами по изгибу шеи, покрывать поцелуями плечи – алчными, быстрыми, нетерпеливыми – и снова возвращаться к ее губам, сладким и таким манящим, о которых он так долго мечтал.

Грезил об этих мгновениях, когда она окажется в его руках и будет хмелеть от его прикосновений, позволяя себя целовать, ласкать, раздевать. И он будет сходить с ума от прерывистого дыхания своей девочки, вслушиваться в тихие робкие стоны все нарастающего наслаждения и будет пить их, утоляя жажду, что с каждой секундой, проведенной вместе, становилась только сильнее.

Превращала его в еще большего безумца, чем он был на самом деле.

Даже в темноте он видел соблазнительные очертания девичьего тела, напряженно вздымающуюся грудь с затвердевшими сосками, обозначившимися над жесткой линией корсета. Наслаждался ощущением гладкой нежной кожи под пальцами и понимал, что не остановится, сорвется, уступит жажде.

А потом будет проклинать себя за эту слабость.

– Так нельзя, ангел. – Кейран резко отстранил от себя Мишель, зажмурился на миг, пытаясь собрать остатки выдержки, которой в нем, кажется, уже не осталось, и добавил хрипло, тяжело дыша: – Нам нельзя.

Мишель облизнула горящие, сейчас, после поцелуев, невозможно чувствительные губы. Кивнула, неловко подтягивая к груди корсаж, и стыдливо опустила взгляд.

Эйфория постепенно отступала, и жалкая лачуга уже не казалась райской кущей, а жар в груди, от которого всего какое-то мгновение назад она пылала, превратился в кусок льда, острые края которого ранили ее изнутри.

Мишель поежилась, сжалась в комок, обхватила плечи руками. А когда Донеган поднялся, собираясь уйти, потянулась за ним, останавливая.

– Останься, пожалуйста, – попросила, поднимая на него глаза, и, несмотря на подступающий к горлу горький комок из слез, шепотом проговорила: – Я не хочу быть здесь. Без тебя.

Собиралась добавить, что вообще нигде не хочет, но вовремя остановилась, понимая, что от ее признания станет только хуже.

Им обоим.

– Боюсь замерзнуть. – Мишель заставила себя улыбнуться, а потом еще и повела плечами, показывая, что вся покрывается мурашками.

– Не надоело испытывать на прочность мою силу воли, ангел? – Кейран улыбнулся в ответ.

Понимал, что лучше бы ему сейчас уйти, но оставить ее одну, растерянную и дрожащую… на это ему точно выдержки не хватит. Кейран опустился на мягкие шкуры, увлекая ее за собой, вдыхая ее сладкий запах. Обнял, чувствуя, как темные желания снова начинают туманить разум, но тут же неимоверным усилием заставил своих демонов спрятаться обратно, раствориться в закоулках сознания.

Тихонько вздохнув, Мишель прижалась к нему сильнее и, положив голову ему на грудь, впервые за долгое время почувствовала себя совершенно счастливой и безмятежной.

– Спи, Мишель, – прошептал Кейран. Коснулся губами темных волос и, уже закрывая глаза, чуть слышно добавил: – Я с тобой, ангел.

 

Глава 7

Проснулась Мишель оттого, что в хижину начали проникать солнечные лучи, бликами рассыпаясь по ее лицу, и в поселение вернулась жизнь: смеялись, играя, дети, перекликались женщины, негромко переговаривались мужчины. Вслушиваясь в незнакомые голоса, улавливая непонятные слова, девушка не сразу сообразила, что находится не в собственной спальне в Лафлере и, к счастью, не на болотах в Блэкстоуне – она у оборотней, добровольно похищенная Кейраном Донеганом.

Которого в лачуге больше не было.

Вздохнув, Мишель села на импровизированной постели, расчесала пальцами спутавшиеся после сна волосы и, как могла, затянула корсет. С крючками на корсаже пришлось повозиться, и она была больше чем уверена, что застегнула их криво, но сейчас это было последнее, что ее беспокоило. С наступлением утра вернулась и тревога, а с той осознание: она не сбежала от проблем, лишь позволила себе забыться на короткое время, почувствовать себя счастливой. Что привело к новым, еще более серьезным проблемам.

Даже страшно подумать, как поведут себя родители, когда она вернется в Лафлер! Мишель не представляла, как будет смотреть им в глаза, а главное, как объяснит свое внезапное исчезновение.

А вот соседские сплетницы наверняка придут в восторг, такой повод почесать языками.

На этой мысли Мишель запнулась. Снаружи послышались шаги, а спустя мгновение, откинув толстую шкуру, в хижину вошел Кейран.

– Доброе утро. Думаю, нам пора уезжать. – Мишель поднялась на ноги и подарила своему похитителю тусклую улыбку.

– Пора, – кивнул Донеган, не сводя с девушки взгляда.

Внимательного и напряженного, совсем непохожего на те, которыми одаривал ее прошлой ночью.

Пытаясь занять чем-нибудь руки, Мишель провела ладонями по складкам помявшейся юбки, а потом с силой сжала тяжелую ткань, заметив, как темнеют его глаза.

– Что-то случилось? – слыша, как сердце в груди замирает, почти перестает биться, тихо спросила она.

– Шиай говорит, ты знаешь, что с тобой происходит. И что началось это до того, как ты попала в Блэкстоун, а значит, Тафари тут ни при чем.

– Глупость какая! Я не… – возмутилась было Мишель, но замолчала, вдруг осознав, что имел в виду лугару или его духи, к которым он взывал всю прошлую ночь.

По выражению ее лица Кейран понял, что шаман оказался прав.

– Кто это с тобой делает, Мишель, и зачем? – требовательно спросил он.

Мишель поджала губы. Она видела, как хищно раздуваются его ноздри, как пальцы сжимаются в кулаки. Это был канун ночи, в которую появление луны влекло за собой страшные метаморфозы. И чем ближе она была, тем сложнее становилось Донегану контролировать свою звериную суть. Мишель это видела, чувствовала и понимала, что сегодняшний день – самый ужасный для такого рода признаний.

– Я не могу, – с трудом выдавила из себя слова, чувствуя, как к горлу подкатывает уже знакомая тошнота. – Не могу признаться.

– Это такая страшная тайна? – усмехнулся Кейран.

Мишель покачала головой.

– Магия? – Теперь уже он хмурился, не сводил с девушки взгляда, с пристальным вниманием вглядываясь в искаженные волнением черты лица.

Слабый кивок и глаза в пол.

– Это точно не лугару, они не запечатывают чарами рот. Но тогда кто? – Только спросив, он уже знал ответ на свой вопрос. – Мари Лафо, – прошептал Кейран и скривился. – Зачем ты к ней обратилась? Чего тебе не хватало в жизни? Как ты могла довериться этой ведьме?! Разве не понимала, что будут последствия?! У тебя было все: дом, семья, красота, толпы поклонников…

Мишель прижала руки к лицу, силясь подавить испуганный крик и понимая, как близок он к разгадке, а она ничего не может поделать, чтобы заставить его прервать свои размышления. Раньше она мечтала, чтобы Донеганы узнали правду, а теперь готова была отдать все, лишь бы тайное оставалось тайным.

Лишь бы Кейран не узнал о совершенной опрометчиво постыдной ошибке.

Вот только он все понял и без ее ответов. Усмехнулся и добавил с горечью:

– Вот почему он так внезапно на тебе помешался, вел себя так странно… У тебя действительно было все, Мишель. Все, кроме моего брата.

Мишель стояла, опустив взгляд. Не зная, что сказать, не в силах подобрать слова. Оправдываться? Но ее губы по-прежнему запечатаны магией, и все объяснения будут походить на коровье мычание. Заплакать? Мужчин порой так просто разжалобить. Вот только сейчас ей не хотелось притворяться, а слезы, что стояли в глазах, были совершенно искренними.

– Я ничего к нему не испытываю, – проговорила она еле слышно, заставив себя посмотреть на Кейрана, лицо которого сейчас было серым и как будто окаменевшим.

– Ну, это-то понятно. – Данеган пренебрежительно хмыкнул. – Тебе был интересен сам процесс охоты, а когда зверь превратился в домашнее животное, стало скучно и ты переключилась на другого. – Схватив оставленный в хижине сюртук, он быстро его надел, с такой яростью застегнув на пуговицы, что те лишь чудом не сорвались с петель. – Знаешь, Мишель, в этом мы с тобой похожи. С той лишь разницей, что наши инстинкты хищников навязаны нам проклятием, ты же – хищница по призванию.

Еще секунду назад она собиралась каяться, просить прощения, но последние слова Кейрана подействовали на нее, как удар хлыстом по оголенной спине.

– Сказал тот, в постели которого побывали все нью-фэйтонские шлюхи. И не только! – Мишель понимала, лучше бы ей остановиться прямо сейчас, но вместо этого она с еще большей яростью продолжила выплескивать свои эмоции. – Можно подумать, ты, Кейран, не совершал ошибок! В скольких дуэлях принял участие? Сколько жизней покалечил? И это я не о рабах. Я о бедолагах, пытавшихся защитить честь своих сестер и дочерей. Бедолагах, с которыми ты стрелялся и которые теперь, благодаря тебе, гниют в могилах. Просто потому, что ты не в силах пропустить ни одной юбки!

– Ну, я хотя бы не бегаю по колдуньям и не краду жениха у собственной сестры, – заметил с мрачной усмешкой Донеган.

– Вместо этого ты крадешь невесту у собственного брата, – прошипела Мишель.

– А ты и рада, великая интриганка.

Почувствовав, как злость отступает, она покачала головой.

– Все, что было с тобой…

– Все, что было со мной, – очередной каприз избалованной девчонки, – резко перебил ее Донеган. В голове продолжало шуметь. Он даже не заметил, как схватил ее за плечи, как впился в них яростно, возможно, причиняя ей боль, и процедил в побелевшее не то от обиды, не то от страха лицо: – Нет нужды напоминать мне, что я чудовище. Я живу с осознанием этого уже долгое время. Но каким бы ни был я монстром, я никогда, никогда не обманывал тех, кого любил!

Оттолкнув ее от себя, он вышел из шалаша. Несколько секунд замешательства – попытка осознать, что это: пустые слова или неожиданное признание, и Мишель бросилась за ним следом.

– И что теперь? Вот так просто возьмешь и сбежишь?!

– Лугару отвезут тебя в Лафлер, – сказал Донеган, не оборачиваясь. – А дальше… желаю вам с Галеном счастья. Хоть, наверное, мне следовало бы посочувствовать брату. – С этими словами Кейран забрался в седло.

Мальчишка-лугару, удерживавший лошадь, отпустил поводья, и животное, подстегиваемое плетью и яростным криком хозяина, сорвалось с места.

Мишель броситься за Кейраном не позволила Аяша. Удержала ее за руку, и та, отчаянно дернувшись, сдалась. Осталась стоять, вглядываясь в поглотившую Донегана лесную чащу. Сжимая кулаки и больше не сдерживая слезы.

Беззвучно плакала, пока не услышала тихий голос пожилой женщины:

– Пойдем, красавица, тебе пора возвращаться. А от него этой ночью лучше держись подальше.

Кейран совершил невозможное – домчался до Нью-Фэйтона всего за пару часов. Он с яростью хлестал ни в чем не повинное животное и с такой силой сжимал повод, что тот лишь чудом не рассыпался пылью у него в ладони.

В точно такую же пыль он мечтал превратить Мари Лафо. Разыскать нью-фэйтонскую ведьму как можно скорее и свернуть ее длинную шею. С каким удовольствием он бы вонзился в нее клыками, терзал, рвал протравленную чарами плоть. Упивался бы ее страданиями.

Уничтожил бы Мари Лафо.

Кейран чувствовал, как его затапливает ненависть к Королеве. Как сознание мутится от злости и гнева. На беспутную девчонку, что так долго с ним играла. Что, если она и его тоже околдовала? Что, если чарами лишила его покоя и сна ради своей забавы!

Капризная, избалованная аристократка. Вот какой была Мишель Беланже.

Девушки из его снов не существовало.

Промчавшись по центральной улице города, Донеган резко натянул поводья и, оставив лошадь у дороги, бросился к особняку колдуньи.

«Мишель нужен был Гален», – словно охотничьим ножом, раз за разом сердце пронзала боль. Ради него она не побоялась обратиться к самой опасной колдунье графства. За него же согласилась выйти замуж. Не потому, что пожалела Катрину, Аэлин, рабов. Его, Кейрана, в конце концов.

Все оказалось намного банальней: ей просто нужен был Гален.

Он тяжело ударил в дверь. Раз, другой, третий. Бил в нее кулаком, до крови сдирая кожу на костяшках, и при этом не ощущал боли. Одну лишь глухую ярость.

И зверя, что пробуждался в нем, с каждым часом становясь все сильнее. Требуя крови и новых жертв.

В доме Мари Лафо было так тихо, как может быть только на кладбище, и у Донегана даже возникло ощущение, что он пытается пробраться в склеп, а не в один из самых старинных и некогда роскошных особняков Нью-Фэйтона.

– Тварь! – в сердцах выругался Кейран, ударяя по двери ногой.

Сбежав по ступеням крыльца, обошел дом, но и на заднем дворе стояла такая же мертвенная тишина.

– Сука, – процедил, сплюнув.

Пригладив растрепавшиеся во время скачки волосы и напоследок оглядевшись, вернулся к лошади, решив, что на этом не остановится. Если понадобится, объедет весь город, все окрестности, но ведьму разыщет.

И Мари Лафо очень повезет, если это произойдет до ночи.

Вскочив на лошадь, он повернул в обратную сторону, но не успел проехать и пары кварталов, как его нагнали отец с братом.

– Где Мишель?! – преградив ему дорогу, набросился на него Гален.

– Не бойся за свою невесту, она уже едет домой.

Гален спешился, чуть ли не силой стащил брата с лошади и прорычал, хватая его за ворот:

– Увез! С помолвки! Какая же ты сволочь!!!

На этот раз Кейран позволил себя ударить. Не стал защищаться и уж тем более не собирался давать сдачи. Темные зрачки Галена стремительно сужались, человеческий облик стирался, обнажая личину зверя.

– Ей нужна была моя помощь, – потирая саднящую скулу, проговорил младший Донеган, краем сознания отмечая, что отец даже не попытался вмешаться и, судя по выражению лица, сейчас и сам был не прочь его ударить.

– Помочь, значит, захотел? – прошипел наследник. – Украв мою невесту! Выставив меня на посмешище перед всеми соседями! Куда ты ее увез и что с ней делал?! – Взгляд Галена полыхнул ненавистью, замешанной на чувстве ревности.

– Мы были у лугару. Мишель больна, – к своему удивлению, спокойно признался Кейран. – Королева тянет из нее силы, и, если ты перестанешь меня трясти, как апельсиновое дерево, мы сможем вместе разыскать эту стерву.

Выражение лица Сагерта резко поменялось. Отстранив старшего сына, он требовательно проговорил:

– Объясни!

– Мишель призналась, что обращалась к колдунье за услугой. По-видимому, то, что сейчас с ней происходит, – расплата за помощь.

– В какой помощи она нуждалась?

– Может, сначала найдем эту ведьму? – раздраженно воскликнул Кейран.

– Лафо я сам найду и разберусь. А вы оба, – Сагерт повысил голос, видя, что сыновья снова бросают друг на друга яростные взгляды, – возвращайтесь в Блэкстоун. Не хватало еще, чтобы, озверев, растерзали кого-нибудь. А впрочем, – решив, что отправлять сыновей вместе в поместье не самая удачная идея (никто им не помешает растерзать друг друга), хмуро добавил: – Гален, поедешь со мной. А ты, Кейран, – домой!

В ответ на это требование тот громко хмыкнул, вернулся в седло и сорвался с места, едва не задев старшего брата.

Впрочем, оскорбленные чувства Галена и сам Гален его сейчас заботили мало. Как и отцовский приказ, несмотря на который, он не собирался отсиживаться в Блэкстоуне.

Обратная дорога в Лафлер прошла как в бреду. Мишель помнила, как ей помогли забраться на лошадь. Как двое молодых парней со стянутыми в хвост смоляными волосами, в которых дрожали цветные перья, что-то сказали сагамору и, получив в ответ несколько непонятных слов, тоже запрыгнули в седла. Один из них потянул лошадь Мишель за повод, и животное послушно тронулось.

Ехали медленно, но даже от неспешного шага девушку подташнивало. Кружилась голова, и ей все казалось, что она вот-вот, словно глупая муха, увязнет в паутине мха, которым чем ближе они оказывались к поместью, тем гуще были обвешаны деревья.

Время от времени лугару перебрасывались короткими фразами, но Мишель понятия не имела, о чем они разговаривают. Да ей это было и неинтересно. Все мысли были о доме и о Кейране, животная ярость в глазах которого так напугала ее сегодняшним утром.

В какой-то момент в ее затуманенное сознание ворвались голоса:

– Это она!

– Скорее! Сюда!

Навстречу им бросились всадники, в одном из которых Мишель узнала отца. Лугару напряженно замерли, обнажив томагавки, и она, испугавшись возможной схватки, спешилась и приблизилась к отцу.

– Все хорошо! Они друзья! – как можно громче произнесла Мишель, выставив перед собой руки. – Они защищают меня. Па, пожалуйста.

А оказавшись в объятиях отца, горько заплакала.

– Ты понимаешь, что мы чуть с ума не сошли от страха? – хрипло прошептал он.

– Я испугалась. Сбежала, – всхлипнув, выдохнула она и оглянулась на замерших поодаль оборотней, не спешивших прятать оружие. – Они нашли меня, приютили. А утром повезли обратно. Без них я бы точно заблудилась и пропала.

– Я не узнаю тебя, Мишель, – еще крепче обняв дочь, проговорил Вальбер Беланже. – Не узнаю.

– Мы можем поехать домой? – взмолилась она.

Отстранившись от отца, приблизилась к лугару и поблагодарила их на своем языке. Мишель не знала, поняли ли они ее, но очень на это надеялась. Кивнув, оборотни повернули лошадей в обратную сторону и устремились по проселочной дороге в сторону леса, а Мишель позволила хозяину Лафлера усадить себя на лошадь. Прижавшись к отцу, мысленно пожелала себе удачи, понимая, что дома родители ей устроят хорошую трепку.

Но, как ни странно, ни Аделис, ни Вальбер не стали ее ругать, решив отложить воспитательный процесс до лучших времен, то есть до тех пор, пока их дочь не придет в себя.

– Я испугалась, – как заведенная повторяла Мишель, не желая вовлекать в свое исчезновение Кейрана. – Просто испугалась. Сбежала, а опомнилась уже в лесной чаще. И если бы не лугару…

Она не знала, поверили ли ей родные, но была рада хотя бы тому, что не стали терзать ее расспросами. Разрешили ей подняться в комнату и отдохнуть.

– Как отреагировали на мое исчезновение гости? – Ступив на лестницу, Мишель обернулась.

– Мы сказали, что от волнения ты почувствовала себя неважно и вынуждена была раньше покинуть праздник. Иди отдыхай, родная, – ласково произнесла Аделис и отпустила дочь.

Облегченно выдохнув, Мишель отправилась наверх, как никогда мечтая о крепком исцеляющем сне. Однако заснуть у нее не получилось. Не успела она остаться одна, как в комнату проскользнула Серафи.

– Мисс Мишель. – Служанка запнулась, как будто сомневалась, стоит ли вообще об этом говорить. – Вам тут послание передали. От некой миссы Аэлин Кунис. Сказали лично вручить вам в руки.

Туман в голове рассеялся, и Мишель воскликнула, подскочив с постели:

– Дай сюда!

Вырвав конверт из рук рабыни, пробежалась глазами по посланию кузины Галена. Кто бы мог подумать, что ей напишет Аэлин! И тем не менее это была она.

В своем письме квартеронка умоляла о встрече, говорила, что переживает за Кейрана. Что он сейчас сам не свой и может натворить глупостей. Особенно в ночь полнолуния.

«Я не могу покинуть Блэкстоун, поэтому заклинаю вас о встрече, – писала мисс Кунис. – Приезжайте скорее! Пока не стало слишком поздно. Это важно. Очень! И если он дорог вам так же, как мне, Мишель, вы не оставите его в беде!»

Девушка почувствовала, как сердце уходит в пятки от одной только мысли, что Кейран может пострадать. Они ведь так плохо расстались… Наговорили друг другу столько гадостей. Сейчас Мишель отдала бы все на свете, лишь бы повернуть время вспять и забрать свои слова обратно. Возможно, если отправиться в Блэкстоун, он будет там, и они смогут поговорить. Нормально.

Она попробует все объяснить. Расскажет о своих чувствах.

Признается.

Не побоится.

Мишель возбужденно закусила губу. Аэлин права! Увидеться с Кейраном – вот что ей сейчас нужно! Она обязательно все исправит и не допустит, чтобы с ним что-то случилось.

Отправиться к Донеганам! Мишель вскинула голову. Ей как можно скорее нужно вернуться в Блэкстоун!

 

Глава 8

– Зачем тебе понадобилось в церковь? – недоверчиво сощурилась Аделис.

Мишель заломила руки.

– Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Исповедаться.

– Ну так говори со мной, – мягко, но настойчиво предложила мать.

– Со временем. Не сегодня, – покачала головой Мишель и продолжила слезно молить: – Ма, пожалуйста, мне необходимо кому-нибудь выговориться. Очень. Попросить прощения у Всевышнего. Отец Андрес всегда такой внимательный, такой чуткий. Я знаю, он выслушает меня, поддержит советом. Отпустит мне мои прегрешения. Иначе сама я себя никогда не прощу за то, как обошлась с вами вчера вечером!

Мишель была рада, что сразу после обеда отец отправился по делам в Нью-Фэйтон. Двоих уговорить было бы гораздо сложнее, ну а разжалобить материнское сердце – это она умела.

– Мамочка, пожалуйста…

– Милая, я тоже очень хочу тебя выслушать, – ласково произнесла Аделис, откладывая в плетеную корзину, что стояла у ее ног, рукоделие. – Хочу понять, что с тобой происходит. Если все дело в Галене, только скажи, и…

– Я возьму с собой Адана. Ну и Серафи, – перебила ее Мишель.

Прижав руки к груди, словно уже начала молиться, еще не успев добраться до церкви, она ждала родительского решения и сейчас больше всего на свете боялась, что мать велит ей возвращаться в спальню, да там и взывать к Всевышнему о прощении.

– Хорошо, – к радости Мишель согласилась Аделис. Тяжело вздохнула, а потом добавила строго: – Но чтобы через два часа была дома, иначе до свадьбы больше не покинешь Лафлер!

– Буду обязательно, матушка! – горячо заверила ее Мишель, чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм, словно танцует в груди, предчувствуя скорую встречу с Кейраном.

Пусть Аяша ее и стращала, чтобы даже не думала сегодня к нему приближаться, но до захода солнца оставалась уйма времени. Она отправится в Блэкстоун, поговорит с Донеганом и вернется домой дотемна.

Потому что, если останется в четырех стенах, с ума сойдет от неизвестности и беспокойства.

Поцеловав мать, Мишель побежала наверх собираться. Сегодня она наденет свое самое лучшее платье, нежно-персиковое, под цвет румянца, раскрасившего ей щеки и оживившего бледную кожу. Усталость как рукой сняло. Мишель чувствовала себя как никогда бодрой, и даже перспектива вернуться в мрачный дом на болотах ее не пугала. Да она готова была спуститься в саму преисподнюю, если бы понадобилось! Куда угодно, лишь бы Кейран услышал ее признание.

«Я люблю его. Люблю по-настоящему! – в мыслях повторяла Мишель, дрожащими от волнения пальцами завязывая под подбородком ленты капора. – И сегодня он об этом узнает!»

Серафи нравилось посещать церковь, и поэтому сейчас она с довольным видом крутилась возле хозяйки, помогая ей собраться, и приговаривала:

– Правильно делаете. Исповедь – благое дело. Если позволите, мисс Мишель, я сегодня тоже исповедаюсь, потому что вчера на празднике, как узнала, что вы сбежали, опрокинула поднос с бокалами. Все разбилось. Я так переживала… До сих пор переживаю…

Мишель рассеянно вслушивалась в болтовню служанки, занятая своими мыслями. Адану придется ее послушаться и вместо города отвезти в Блэкстоун. В конце концов, она его хозяйка и он обязан выполнять ее приказы! То же самое касается и Серафи. Рабыня, конечно, примется ныть и капать на мозги, но если уж она, Мишель, справилась с матерью, то с собственными слугами справится и подавно.

Ободренная этой мыслью, Мишель надела митенки, обнадеживающе улыбнулась своему отражению и, подхватив тяжелые юбки, с самым решительным видом покинула комнату.

Лишь оказавшись на крыльце, на миг запнулась, почувствовав укол страха в самое сердце.

– Не думала, что вернусь в Блэкстоун так скоро, – чуть слышно пробормотала она, но быстро справилась с нахлынувшими эмоциями и поспешила к дожидавшейся ее повозке.

– Поворачивай налево! – громко приказала Мишель, когда коляска подкатила к перекрестью дорог.

Раб, восседавший на козлах, с недоумением обернулся.

– Налево, я сказала! – строго повторила она.

– Мисс Мишель, ну мы ведь ехали в Нью-Фэйтон. Вы же в церковь собирались, неужто запамятовали? – напомнила хозяйке Серафи, растерянно хлопая ресницами.

– Я помню, куда собиралась, – огрызнулась Беланже и добавила, обращаясь к Адану: – Отвези меня в Блэкстоун. Чем раньше я туда попаду, тем раньше вернемся в Лафлер.

К огромному облегчению Мишель, раб послушался беспрекословно. Возможно, стальные нотки в ее голосе отбили у Адана желание перечить или, что более вероятно, Донеганы велели ему быть во всем покорным своей новой владелице. А значит, она зря переживала.

– В Блэкстоун? – округлив глаза, выдохнула Серафи и тут же, вскинувшись, поинтересовалась: – Уж не по жениху ли, часом, соскучились? Или по тому, другому мистеру Донегану?

– Еще раз услышу про того другого мистера Донегана – накажу, – строго прикрикнула на нее Мишель и прижала руку к горлу у самого подбородка. – Вот где у меня твои намеки! Не угомонишься, высажу в лесу, и будешь сама возвращаться в Лафлер!

Серафи поежилась от такой перспективы. Впрочем, в этот раз она не собиралась возражать и пытаться образумить своенравную госпожу. Церковь церковью, а побывать в загадочном поместье на болотах, о котором ходило столько толков, – это дорогого стоило. Будет о чем вечером посплетничать с домашними на кухне. Поэтому она притихла и до самого Блэкстоуна не проронила ни звука, предвкушая знакомство с загадочными владениями Донеганов.

К ее разочарованию, стоило им въехать в ворота и миновать аллею, очень похожую на аллею Лафлера (разве что кедры здесь были выше и мощнее, и их густая зелень как будто поглощала свет солнца), как Мишель велела ей оставаться вместе с Аданом в повозке.

– Но как же… – заикнулась было Серафи, однако под строгим взглядом хозяйки вынуждена была умолкнуть.

Пожелав себе удачи, Мишель направилась к показавшейся на крыльце Аэлин.

– Очень рада, что вы откликнулись на мое приглашение, – на удивление приветливо обратилась к гостье мисс Кунис. – Пожалуйста, проходите. Скажу, чтобы нам подали чай в библиотеку. Или желаете чаевничать в розарии моей кузины?

Мишель колебалась, не решаясь переступить порог дома, что еще совсем недавно был ей клеткой. И вот она вернулась в нее добровольно.

– Надеюсь, мне представится возможность поприветствовать Катрину. И… ваших кузенов, – произнеся это, она затаила дыхание. Взгляд ее был прикован к лестнице, и Мишель все казалось, что на ее вершине вот-вот покажется Кейран.

Сокрушенно вздохнув, Аэлин покачала головой.

– К сожалению, Катрине в последнее время нездоровится. После обеда она сразу поднялась к себе и уснула. А Галена с Кейраном я со вчерашнего вечера не видела. Как прошла помолвка? – неожиданно сменила тему разговора. – Как жаль, что я не могла на ней присутствовать! Давайте все же выпьем чаю в библиотеке. В розарии в этот час очень жарко, и даже опахала не спасают.

Сказать, что Мишель испытала разочарование, – это ничего не сказать. Всего каких-то пару минут назад она тешила себя надеждой и мысленно повторяла слова признания, что непременно должен был услышать Кейран. Здесь и сейчас. Но его дома не оказалось, и от этого сердце в груди неприятно заныло. И в носу начало щипать, отчего Мишель громко шмыгнула.

Библиотека – одно из немногих мест, которые ей нравились в Блэкстоуне. Она была не такой мрачной, как все в этом доме, хоть, как и прежде, дневной свет здесь скрадывали тяжелые портьеры. Отчего лицо мисс Кунис, не расстававшееся с выражением тревоги, смягчал густой сумрак.

– Признаться, ваше письмо напугало меня, – опускаясь на краешек дивана, сказала Мишель.

Встрепенулась, когда дверь в библиотеку приоткрылась, и тут же снова поникла, увидев вместо Кейрана молоденькую служанку с подносом в руках. Расставив угощение на маленьком круглом столике, рабыня поклонилась, и Аэлин, отпустив девушку, сама озаботилась тем, чтобы разлить по чашкам ароматный напиток.

– Он в последнее время сам не свой. Из-за вашей с Галеном помолвки. Я понимаю, что с ним происходит… Понимаю, что он к вам испытывает. Но и вы тоже, Мишель, должны понять, – поставив чайник обратно на стол, Аэлин устремила на гостью задумчивый взгляд, – что произойдет в случае, если передумаете: сначала не станет Катрины, а потом и меня. Да и вы, выйдя замуж за Кейрана (как того, несомненно, желает ваше сердце), не переживете свое двадцатитрехлетие. А они, – Аэлин со вздохом опустилась в кресло, – так и останутся чудовищами.

– Вам незачем напоминать мне об этом. Я не допущу, чтобы вас и Катрину постигла такая страшная участь. – Эти слова дались Мишель не сразу. После продолжительной паузы, во время которой она вспоминала, почему согласилась выйти замуж за Галена. А сегодня, поддавшись чувствам, едва все не испортила.

Снова.

И, наверное, хорошо, что Кейрана нет дома.

Никому не нужны ее признания. Все, что она к нему чувствует, должно остаться в тайне.

Так надо и так правильно.

– Я вас не подведу, – тихо, но твердо произнесла Мишель.

– Вот и чудесно, – расцвела кузина Кейрана и пододвинула к гостье чашку, а также вазочку с печеньем. – Угощайтесь, Мишель. Уверена, сладкое пойдет вам на пользу, перебьет горечь, что ядом разливается у вас в душе.

Но сладкое не помогло. Как и бестолковый щебет квартеронки, не сумевший отвлечь ее от печальных размышлений. Получив от соперницы клятвенное заверение, что она отпустит Кейрана, Аэлин принялась беззаботно болтать о всякой ерунде.

– Жду не дождусь дня, когда мы с вами, Мишель, наконец породнимся. – Когда с чаем было покончено, Аэлин поднялась с кресла. – А сейчас, боюсь, вам пора. Скоро начнет смеркаться, а с приходом тьмы в наших местах становится небезопасно. Уж точно не сегодня.

В отличие от мисс Кунис, сиявшей улыбкой, настроение Мишель к концу их разговора стало еще хуже, чем было до этого. Она расстроенно кивнула и последовала за девушкой. Ей и правда следовало возвращаться, чтобы мама не волновалась. Хотелось скорее добраться до дома, запереться у себя в спальне и вдоволь нареветься.

Это единственное, что она могла сейчас сделать.

Словно сомнамбула, Мишель приблизилась к коляске, попрощалась с Аэлин, напоролась на обиженный взгляд Серафи и сутулую фигуру Адана. Ее снова мучило головокружение. Снова мутило. Снова накатывала эта отвратительная слабость, появлявшаяся так внезапно и подолгу ее не отпускавшая. Даже слова прощания мисс Кунис разобрать не получилось, как и недовольное ворчание рабыни.

– Оставь меня в покое, Серафи.

Коляска тронулась. Мишель прикрыла глаза, убаюкиваемая мерным покачиванием экипажа, и, кажется, даже ненадолго задремала. Сбежала из ужасной реальности. Чтобы пробудиться от громкого крика служанки.

Со всех сторон их окружали всадники.

Кажется, ее оглушили… Мишель помнила опаляющую боль в затылке и пронзительные крики Серафи. Даже сейчас они продолжали стоять в ушах, тысячами игл пронзали виски.

Адан… Девушка чуть слышно застонала. Она видела, как его схватили, как раб исступленно дрался, прежде чем один из подонков в маске принялся яростно бить его прикладом по лицу, пока другие удерживали его за руки. Что произошло дальше – Мишель не имела понятия: шорох шагов сзади и резкий удар по голове швырнули ее, как в мутные воды Мэйфи, во тьму. Из которой она теперь медленно выплывала, захлебываясь страхом и отчаянием.

Не сразу удалось разлепить веки, а когда она это все же сделала, вынуждена была сразу зажмуриться: косые лучи заходящего солнца ослепляли. Мишель тряхнула головой, морщась от боли. Облизнула пересохшие губы, растрескавшиеся до крови. Хотелось пить и чтобы боль в затылке скорее стихла.

А еще чтобы этот кошмар прекратился.

– Ну наконец-то очухалась, куколка, – услышала она грубый, охрипший от табака голос. – Хозяин только зря беспокоился. И ничего я не перестарался и не лишил его удовольствия с тобой поквитаться.

Тут уж Мишель пришлось открыть глаза. Щурясь, огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она и откуда доносится этот отвратительный надтреснутый голос.

Оказалось, ее сгрузили прямо на пол в хижине или каком-то утлом домишке. Стоило лишь чуть пошевелиться, как под ней противно заскрипела старая половица. В раскрытое настежь оконце проникали закатные лучи, раскрашивая багрянцем центр комнаты, но не касаясь темных углов, в одном из которых Мишель заметила Серафи. Девушка полулежала, неестественно наклонив голову, а возле нее на корточках сидел широкоплечий детина в мятой, с пятнами пота рубахе.

– Серафи, – хрипло прошептала Мишель, а потом, собравшись с силами, что есть мочи завопила: – Серафи!!!

Больше всего она боялась, что рабыня так и останется похожей на сломанную куклу. Никогда не очнется.

– Тише, тише, мисса. – Перестав ощупывать служанку, похититель поднялся и приблизился к ней. – Чего ж то так буйствовать? Поберегли бы лучше силы для ночной прогулки.

– Не трогай меня! – яростно прошипела она, опасаясь, что вот сейчас он опустится перед ней на колени и точно так же примется лапать своими грязными ручищами.

– Нет-нет, – сально ухмыльнулся мужчина с заросшим щетиной и обезображенным шрамом лицом, – вас нельзя. А вот с ней, – оглянулся на рабыню, – можно. Хорошая девка, ладная. С такой грех не позабавиться.

– Только тронь ее! – Мишель дернулась, мечтая хорошенько врезать бандиту, чтобы пропало всякое желание скалиться, и к своему ужасу осознала, что связана: грубые веревки впивались в щиколотки и запястья.

– Это-то я и собираюсь сделать, мисса, – осклабился мужчина. – А вы посмотрите. Ну или отвернитесь, если такая скромница.

– Меня найдут, а тебя вздернут на виселице! Забьют до смерти! Да я сама прикажу тебя связать и буду бить, пока не подохнешь, если ты хоть пальцем ее коснешься! – из последних сил сдерживая слезы бессилия, выкрикнула Мишель.

– Ну, во-первых, найдут не вас, а в лучшем случае то, что от вас останется. А что до остального… Буйная вы слишком, как и ваша фантазия.

Мишель не успела понять, чего испугалась больше: слов негодяя или того, что он принялся раздевать ее рабыню. В тот момент дверь распахнулась, и в воцарившейся тишине раздался резкий приказ:

– Оставь девку в покое и выйди!

Мишель зажмурилась, осознав, что сейчас и правда самое время расплакаться. Стоило увидеть, кого принесли демоны, и ее снова захлестнула паника.

Одет ее мучитель был, как всегда, безукоризненно: в тонкий поплиновый костюм насыщенного табачного цвета. Пиджак был расстегнут, открывая рубашку с плоеной грудью, оттененную широким галстуком. Довершала образ франтоватого джентльмена широкополая соломенная шляпа. Точно такая же была на управляющем, когда они только познакомились. В купе поезда, на котором Мишель должна была добраться до Доргрина и стать гостьей в доме родственников.

А вместо этого оказалась пленницей в Блэкстоуне.

– Хорошего вам дня, мисс, – приподняв за тулью шляпу, учтиво поздоровался с Мишель Бартел и прошел в комнату.

Короткого взгляда, брошенного на бандита со шрамом, оказалось достаточно, чтобы тот нехотя поднялся и убрался из хижины.

– Если это шуточки кого-то из Донеганов… – начала было Мишель, растерянная, напуганная, сбитая с толку всем происходящим.

Ей даже думать не хотелось, что приказ о ее похищении мог исходить от Кейрана. Или, может, Гален решил наказать ее таким образом за вчерашнее исчезновение? Или мистер Донеган? Она тут же отмела последнее предположение. Король хлопка так боялся за жизнь своей драгоценной дочери, что готов был сдувать пылинки с будущей невестки. И уж точно он бы не стал нанимать шайку головорезов, чтобы избить собственного раба и похитить невесту сына.

Но если инициаторами похищения были не Донеганы… Мишель поежилась.

– Шутки закончились, мисс, – тронув беспамятную рабыню носком своей идеально отполированной туфли, с усмешкой проговорил Бартел. Обернувшись к пленнице, посмотрел на нее в упор. – И нет, это не Донеганы. Хотя один из них по глупости своей помог мне выманить тебя из дома. А если бы и нет, у меня в запасе имелся план Б. Так или иначе ты бы сейчас была здесь.

– Аэлин… – прошептала Мишель, понимая, что слезное письмо кузины Донеганов было не чем иным, как приманкой, которую она, не задумываясь, заглотила.

Если бы у Мишель не были связаны руки, она бы сейчас себя как минимум ущипнула. В наказание за собственную глупость.

– Но зачем? – непонимающе прошептала она.

– Глупышка ревнует. И боится, что ты передумаешь и не станешь выходить замуж за старшего кузена. А ей ой как не хочется хоронить Катрину, а потом умирать самой. Вот она меня и послушалась. – Бартел опустился на стул, прежде перетащив его на середину комнаты. Отсюда ему хорошо были видны обе пленницы: та, что пребывала без сознания, и та, что сейчас прожигала его ненавидящим взглядом. – Она не только выманила тебя для меня, но еще и оказалась столь любезна, что подлила тебе в чай одно интересное зелье, уверенная, что оно подействует как приворот, только наоборот, и Кейран больше даже не посмотрит в твою сторону.

Мишель судорожно сглотнула: в горле першило от горечи. Появившейся не то от страха, от которого все внутри цепенело, не то от дряни, коей напичкала ее Аэлин.

– Ты отравил меня? – Мишель поднесла связанные руки к лицу.

Бартел пожал плечами.

– Я думал над этим вариантом, и, признаться, он привлекал меня своей простотой. Вот только мне хотелось чего-то более эффектного, захватывающего и запоминающегося. Для всех Донеганов. Поэтому нет, Мишель, от яда ты не умрешь. Но благодаря зелью станешь желанной приманкой для того, кто испытывает к тебе чувства. А так как влюбиться в тебя имели глупость оба Донегана, сегодня в лесу случится знатная охота. Надеюсь, бегаешь ты быстро: не хотелось бы, чтобы все закончилось, даже не успев начаться.

– Зачем? – сквозь слезы, которые больше не получалось сдерживать, прошептала она, а потом хрипло выкрикнула: – Зачем тебе это?! Что я тебе такого сделала?!

Бартел покачал головой.

– Лично мне – ничего. Да, ты вредная, капризная, взбалмошная девчонка, но это не повод тебя убивать. Тем более с такой изощренной жестокостью. – На этих словах его губы растянулись в улыбке, и Мишель поняла: он получает удовольствие от этого разговора, от ее страха и ее беспомощности. – Все дело в Донеганах, к которым у меня имеются свои личные счеты. Я не допущу, чтобы с твоей помощью они избавились от проклятия. Нет, Мишель, оно не будет снято.

Проклятие… покушения…

Она вскинула голову и с ненавистью выкрикнула:

– Это из-за тебя Флоранс чуть не погибла!

Бартел не стал отрицать, кивнул, соглашаясь.

– Жаль, я не сразу узнал о вашей тайне и о том, что наследница не она, а ты. Было бы проще убрать тебя, когда ты торчала в Блэкстоуне. Ну или в Доргрине. Я все ломал голову, почему Гален так внезапно разорвал помолвку… А когда он сделал предложение тебе, все встало на свои места. Но ты уже тогда была дома.

Бартел досадливо поморщился, всем своим видом показывая, как он сожалеет о том, что не избавился от нее раньше.

– У вас много рабов, и все они вам верны. Попытка подстеречь тебя в городе и пристрелить ни к чему не привела, и мне пришлось проявить изобретательность. – Управляющий раздраженно стащил с головы шляпу и, бросив ее на стол, пригладил волосы. – Но я даже рад, что все так сложилось. Представь, что почувствуют Донеганы, когда очнутся утром и поймут, что натворили: лишили себя единственного шанса на спасение.

– За что ты их так ненавидишь? Что готов разрушить столько жизней!

Если бы взглядом можно было убить, то единственным, кто сегодня лишился бы жизни, стал мерзкий усатый тип, которого Мишель ненавидела всеми фибрами своей души. Но она не обладала такими способностями, и даже оберег с родной землей у нее забрали, отняв вместе с ним малейший шанс на побег.

– О, поверь, Донеганов есть за что ненавидеть, – зловеще улыбнулся Бартел. – Так что будем считать это торжеством справедливости, кровной местью… Да чем угодно! Главное, Сагерт Донеган будет страдать. Очень долго. Зная, что его любимая дочь умрет, а он ничего не сможет поделать. Не представляешь, сколько раз мне выпадала возможность прикончить Катрину: задушить, отравить, столкнуть с лестницы… – Теперь его голос звучал тихо, доверительно, как если бы он рассказывал пленнице свой самый страшный секрет.

Впрочем, как вскоре выяснилось, это и была его роковая тайна, которую Бартел хранил в течение долгих лет.

– Всех вариантов не перечесть. Но, согласись, это была бы неполноценная месть. Раз – и ее уже нет в живых. Нет, – ухмыльнувшись, покачал он головой, – эти месяцы до ее дня рождения станут для Донегана пыткой, наихудшим кошмаром и испытанием, которое он не вынесет. А потом я перестреляю, как диких псов, коими они и являются, остальных его выродков. И страшной сказочке придет конец.

– Что они тебе такого сделали, что ты сам превратился в чудовище?! – Мишель отчаянно дернулась и почувствовала, как веревки больно впиваются в саднящую кожу.

– То, что умеют делать лучше всего, – уничтожать и разрушать. Я ведь родился и вырос в Блэкстоуне, – с горькой усмешкой проговорил Бартел. – Мой отец служил управляющим при тогдашнем хозяине Херебарде Донегане. Дед твоего женишка был той еще сволочью, жадной и злобной. Отец хотел выкупить у него рабыню, но Донеган долгое время не соглашался. Из вредности или жадности – не знаю. А может, просто считал отношения управляющего с юной мулаткой обычной интрижкой. Потом (наверное, желая поиздеваться) Херебард все-таки назвал цену за рабыню и ее приплод. Меня то есть. Такую, что отцу пришлось собирать деньги несколько лет! А когда сделка совершилась и мы стали свободными, в Блэкстоун из очередного кругосветного путешествия возвратился молодой наследник мистер Сагерт Донеган! – Бартел с яростью сплюнул себе под ноги. – Была ночь полнолуния, ночь охоты для Донеганов. Жертву выследили и растерзали слишком быстро, и, распаленные жаждой убийства, Донеганы вернулись домой.

Мишель сидела не шевелясь, словно впав в гипнотический транс вроде того, в котором пребывала в ночь, когда стала свидетельницей колдовства Мари Лафо. Снова в груди каменело сердце, снова по спине струился липкий пот, и от ужаса мутилось сознание.

– Сагерт убил ее. Мою мать. У меня на глазах. Мне тогда и четырех не было, я спрятался и смотрел, как умирает женщина, подарившая мне жизнь. Он бы и меня загрыз, если бы его не отвлек шум снаружи: его папаша и младший брат загоняли во внутреннем дворе какого-то мальчишку. Когда мой отец узнал о произошедшем… – Бартел презрительно поморщился, – Вместо того чтобы отомстить, он просто взял и с горя повесился. Так я стал сиротой, свободным, но в доме убийц, уничтоживших мою семью. Теперь ты понимаешь, Мишель, что у меня есть все основания ненавидеть Донеганов. Сагерт обязан заплатить за свои преступления и испытать все то, что испытывал я эти годы. Вот почему проклятие не должно быть снято. Вот почему Катрина должна умереть. Не сейчас, а когда придет ее время. Ожидание ее смерти превратится для Донегана в агонию, а я буду наблюдать и наслаждаться его мучениями и беспомощностью. Он не сможет спасти свою дочь. Да и эти мальчишки, его отродье! – Резко поднявшись, он заходил по комнате, меча безумный взгляд из стороны в сторону. – Тоже должны быть наказаны. Представляю, что почувствует Кейран, когда узнает, что растерзал свою любимую. Или это будет Гален? Мне, в общем-то, без разницы.

– Ты ненавидишь Донеганов… Но почему из-за твоей ненависти должна умирать я? – сморгнув слезы, застывшие на ресницах, прошептала Мишель.

Бартел раздраженно передернул плечами, словно отгонял севшую ему на пиджак назойливую муху.

– Твоя жизнь, Мишель, не представляет для меня ни ценности, ни интереса. У меня есть цель, а ты – способ ее достижения. Пешка, которой придется пожертвовать в важной для меня игре.

Он умолк, когда в углу зашевелилась, застонав, Серафи.

– И ей я тоже найду применение. – Бартел приблизился к рабыне. – А пока, красавица, наберись терпения. Как только стемнеет, я отвезу тебя в лес, и ты узнаешь настоящих Донеганов – убийц и чудовищ.

 

Глава 9

Мишель так и не удалось выяснить, что стало с Аданом: отвечать на ее вопросы ни Бартел, ни его бандиты больше не утруждались. С Серафи поговорить ей тоже не дали. Как только рабыня пришла в себя, ее куда-то увели, а все попытки Мишель разузнать о ее дальнейшей судьбе разбивались о стену молчания.

– Ненавижу вас… Ненавижу! – шептала она, вжавшись в угол, с ужасом следя за тем, как в комнате сгущаются сумерки. Ползут, подкрадываются к ней, загоняя в ловушку.

Вот за окном в густой листве блеснул последний луч света, и внутри у пленницы все заледенело: совсем скоро ее отвезут обратно на болота, где ночью и помимо Донеганов хватало охотников.

И снова ее бедные родители будут с ума сходить от беспокойства. Поди, уже решили, что их дочь окончательно помешалась из-за помолвки и снова сбежала, а значит – Мишель отчаянно на это уповала, – ее будут искать. И если Всевышнему будет угодно, найдут прежде, чем это сделают Гален или Кейран.

Вытерев заплаканное лицо рукавом, Мишель замерла, прислушиваясь. Как же ей хотелось услышать дробь лошадиных копыт, крики всадников, такой родной и долгожданный голос отца! Вот только к огромному разочарованию девушки в окрестностях царила не только тьма, но и тишина.

– Меня будут искать и найдут. Обязательно найдут! Я в этом уверена, – повторяла Мишель как молитву или заклинание. То, во что истово верила и на что так горячо надеялась.

Пока не вернулся Бартел в сопровождении двух головорезов и не приказал, исходя сарказмом:

– Помогите мисс Беланже добраться до коляски. Она сейчас не в том состоянии, чтобы передвигаться самостоятельно. Но конечно же, перед тем как бросить одну, мы вас развяжем, не переживайте.

Мишель сопротивлялась как могла. Впрочем, в своем теперешнем положении могла она не так уж много: на ее жалкие попытки ударить хотя бы одного из конвоиров локтем или вырваться никто не обратил внимания. Ее бесцеремонно доволокли до экипажа и грубо швырнули на сиденье коляски.

– Забыл сказать, мисс, вас конечно же будут искать, – водружая на голову шляпу, приблизившись, сказал Бартел. – Но я позаботился о том, чтобы направить ваших родных и соседей по ложному следу. Так что сегодня вы уж сами за себя. Это я к тому, чтобы не расслаблялись, и, как только услышите, почувствуете приближение этого зверья, – бегите. Бегите, не оглядываясь и не останавливаясь. Мне бы не хотелось, чтобы вы сдались слишком рано. Это будет таким разочарованием.

– Донеганы чудовища, потому что вынуждены быть ими, а ты – потому что получаешь удовольствие от страданий других, – не сумев совладать с собой, выплюнула в лицо негодяю Мишель. – У них нет выбора, а ты сам свой сделал. Сам добровольно стал монстром. Это ты чудовище!

– Пусть даже и так, – равнодушно пожал плечами Бартел, а отступая, с усмешкой добавил: – Меня это нисколько не смущает. Отвезите ее поглубже в чащу! – приказал наемникам, после чего насмешливо поклонился будущей жертве Донеганов. – Мисс Беланже, увы, но мы с вами больше не свидимся. Захватывающего вам приключения!

Проводив экипаж с пленницей торжествующим взглядом, Бартел приказал привести к нему рабыню. Юную, красивую – все, как и заказывала Королева. Он предвкушающе потер руки. Оставалось расплатиться с Мари Лафо, отдав ей девку, и можно будет начинать праздновать победу!

Мишель не могла точно сказать, сколько времени она тряслась в коляске, словно сваленный на сиденье мешок батата. Верх экипажа предусмотрительно подняли, чтобы скрыть пленницу от посторонних глаз. Впрочем, в эти глухие места всадники наведывались нечасто, а потому им так никто и не повстречался.

Дневной зной спал, уступив место вечерней прохладе, которая в лесу вблизи болот ощущалась еще сильнее. Ночи здесь по-прежнему были промозглыми, сырой липкий воздух казался почти осязаемым, влагой оседал на коже, ядом проникал в легкие. Кипарисы в седых нитях мха напоминали косматых великанов из страшных сказок, что в детстве рассказывала ей Чиназа. Мишель часто представляла себя на месте героинь таких историй и сейчас отдала бы полжизни, лишь бы все происходящее оказалось плодом разыгравшегося воображения, а не ужасной реальностью, которая не отпускала.

Продержаться здесь одной до рассвета? Даже без жаждущих крови волков сделать это будет непросто. А уж когда ее след возьмут охотники…

«Дура! Аэлин, какая же ты дура! Хотела отвадить от меня Кейрана, а вместе этого свой единственный шанс на спасение превратила в приманку для про́клятого зверя. Идиотка!» – мысленно бушевала Мишель.

Себя она тоже ругала такими словами, которые прежде себе даже в мыслях упоминать не позволяла. Ругала, пока ее везли в чащу, ругала, пока волоком тащили из коляски.

– Может, так и оставим связанной? – предложил бандит со шрамом, швырнув ее на землю. – Для надежности.

– Еще скажи, пристрелим! – хмыкнул второй наемник с глухим гнусавым голосом и отвратительной привычкой ежеминутно сплевывать себе под ноги.

– А почему бы и нет? – доставая заткнутый за пояс пистолет, усмехнулся первый. – Кто его знает, сожрут или не сожрут. А так наверняка сдохнет.

За те короткие несколько секунд, пока бандиты решали ее судьбу, у Мишель едва сердце от ужаса не остановилось, что, несомненно, тут же прекратило бы их спор.

– Хозяин платит – хозяин решает, – философски изрек гнусавый. – Сказал развязать – развяжем. Пусть побегает, тебе что, жалко, что ли? Далеко все равно не убежит. Девка нежная, леди. А леди бегать не умеют.

– Да я просто так предложил, – убирая пистолет, проворчал наемник и, к ужасу Мишель, достал заткнутый за голенище сапога охотничий нож.

Она дернулась, попыталась отползти, но сильная рука бандита тут же сдавила ей запястья.

– А жить-то хочется, да, красавица? – загоготал мужчина.

Придавив пленницу к земле коленом, разрезал веревки, освободив ей руки и ноги.

– Сволочи! Какие же вы сволочи! – Мишель взвилась на ноги и, растирая саднящие запястья, отшатнулась от негодяев. – Гады!!!

– Кричи громче, чтобы не только унюхали, но и услышали, – засмеялись бандиты.

И тот, что гнусавил, в очередной раз сплюнув себе под ноги, забрал нож у своего сообщника. Отскочить еще дальше Мишель не успела: наемник оказался и быстрее, и сильнее. Схватив девушку за руку, полоснул по ладони острым лезвием, заставив ее вскрикнуть от боли.

– Это за сволочь и за гада. Ну и чтобы охота стала более захватывающей. – С этими словами он отвернулся и направился к экипажу.

– Не скучай, красавица! – отсалютовал ей шляпой бандит со шрамом и, насвистывая себе под нос какую-то веселую песню, присоединился к своему подельнику.

Мишель прижала окровавленную ладонь к груди, чувствуя, как платье под ней становится влажным, а боль, пульсируя, нарастает, обжигая кожу невидимым огнем.

– Сволочи, – сквозь слезы повторила она, проводив коляску ненавидящим взглядом. – Чтоб вас уже этой ночью повесили! – пожелала своим мучителям, после чего оторвала от нижней юбки широкий лоскут ткани и, как могла, перевязала им ладонь, морщась от боли и стараясь не смотреть на кровоточащую рану.

В лесу темнело быстро, и уже совсем скоро Мишель почувствовала себя слепым беззащитным котенком. Надеялась, постепенно глаза привыкнут к темноте и света луны будет достаточно, чтобы хотя бы видеть, куда идет, и не превратиться в ужин для аллигаторов. Вот только густые кроны не пропускали блеклое лунное свечение, отчего тьма вокруг с каждой минутой становилась все плотнее.

Какое-то время Мишель просто стояла на месте, прижимая к груди руку и боясь пошевелиться. Стояла, дрожа от холода и страха, прислушиваясь к малейшему шороху, к звукам ночи, и готова была простоять так до самого рассвета, если бы это помогло сохранить ей жизнь.

Ее окружали хлипкие деревца и те, что имели длинные гладкие стволы с высокими кронами, дотянуться до которых не представлялось возможным. Мишель была уверена, ей не хватит сил сдвинуться с места, не хватит сил бежать, искать укрытие, а потому разумнее всего будет затаиться и ждать. Она продолжала себя в этом убеждать, минуту или, может, час, пока далекий волчий вой не вывел ее из состояния безвольного оцепенения.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она рванулась вперед почти на ощупь, путаясь в пышной юбке, чувствуя, как боль, чуть было притихшая, снова вспарывает кожу на ладони.

Она бежала, боясь обернуться, увязая в паутине мха, свисавшего с ветвей деревьев. Оступалась, готовая в любой момент рухнуть, и снова, подхватив юбки, упрямо бросалась вперед, как никогда мечтая о жизни: долгой и счастливой.

«Главное, пережить эту ночь, – повторяла она мысленно. – Убежать далеко-далеко. Я смогу. Главное, не останавливаться! Убежать… Спрятаться!»

Споткнувшись об узловатый, торчащий из земли корень, неразличимый во тьме, она вскрикнула и, беспомощно взмахнув руками, рухнула в кромешную тьму. Скатилась с пологого склона на дно оврага, а немного придя в себя, порадовалась, что тот оказался неглубоким и жухлая листва смягчила падение.

Но, кажется, на этом ее везение закончилось: Мишель задрожала всем телом, услышав совсем близко приглушенное рычание зверя. Приподнялась на дрогнувших руках и замерла, глядя на застывшего волка на вершине склона. Желтые глаза с черными провалами зрачков, клыки – острые и влажные от слюны. Короткая вздыбившаяся шерсть на загривке, посеребренная светом луны.

Рык повторился: короткий, злобный, голодный. Не сразу Мишель осознала, что доносится он у нее из-за спины. Только когда позади под лапами хищника зашелестела листва, она поняла, что уже не сможет ни убежать, ни скрыться. Ей даже на то, чтобы обернуться, сил не хватило. Да и не успела бы она: жадно оскалив пасть, зверь с янтарными глазами бросился на свою добычу.

Даже в самом жутком ночном кошмаре Серафи не могла себе представить, что окажется связанной и брошенной на кладбище Сент-Луи – любимом пристанище нью-фэйтонских ведьм и колдунов. Но реальность оказалась страшнее любого, даже самого невероятного сна: она сидела, прижимаясь к белесому надгробию, связанная по рукам и ногам, да еще и с кляпом во рту. Сидела, дрожа и задыхаясь от беззвучных рыданий, расширившимися от ужаса глазами сквозь мутную пелену глядя на ту, что боялась пуще всех демонов ада.

Королеву ночи, к которой ее привели, как жертвенную овечку, да тут и оставили умирать от отчаяния и страха.

О том, что стало с ее госпожой, Серафи и вовсе старалась не думать, потому что точно знала: тогда ее бедное сердечко не выдержит, разорвется от страданий и переживаний за жизнь беспутной хозяйки.

– Мне нужно больше… Больше жертв. Больше юных невинных дев, – бормотала мамбо, очерчивая кукурузной мукой круг среди могил. – Ему теперь мало моих подношений… Но, может, твоя жертва окажется ему угодной, – вскинула она на рабыню хищный, жадный, полный безумия взгляд и продолжила бессвязно бормотать: – Да, ему, несомненно, понравится это мое подношение. Вместо курицы – девушка. Да и Донеганы сегодня будут охотиться. Новые смерти – новые жертвы. Барон Суббота не может быть мной недоволен!

Серафи приглушенно завыла от такой перспективы: стать жертвенной курицей в руках душегубки, а Мари Лафо тем временем, не переставая шептать, принялась вычерчивать на земле колдовской знак – гроб и крест, символизирующий перекрестье дорог. Приглашая таким образом в мир живых лоа.

Единственного гостя, которого боялась и которому всегда была рада. Того, кто все это время дарил ей молодость и поддерживал в ней жизнь. Для него она приготовила ром, сдобренный жгучим перцем. Им же окропила будущую жертву, чем привела Серафи в состояние, близкое к тому, когда от страха перестаешь осознавать происходящее, теряешь связь с реальностью.

Девушка беспомощно замычала, вжимаясь в холодный камень, но Королева, поглощенная ритуалом, не обращала на нее внимания, рассматривая юную рабыню всего лишь как необходимый для ритуала атрибут.

Пламя в плошках яростно зашипело, взвилось, отравляя воздух удушливым дымом, когда капли рома смешались с маслом. Отхлебнув из бутылки терпкого хмельного напитка, колдунья расхохоталась.

– Сегодня я выторгую для себя еще немного времени, – смеясь, заявила она. – А потом еще и еще. Я буду встречаться с Бароном здесь, на земле, но не позволю ему утащить меня в могилу. Пусть роет их для других, а я предпочитаю оставаться в мире живых!

Она достала из плетеной корзины, оставленной возле безымянного склепа, нож, провела пальцами по широкому ребристому лезвию и прикрыла глаза, не то погружаясь в транс, не то прислушиваясь к приглушаемым кляпом звукам, что издавала Серафи.

– Сегодня ты познакомишься с ним, девочка, – меланхолично улыбнувшись, проговорила Королева.

Какое-то время она стояла неподвижно в центре круга, предвкушая новую встречу со своим господином. Не размыкая век, подушечками пальцев касалась, словно лаская, ритуального оружия и наслаждалась страданиями своей жертвы.

А когда открыла глаза, поняла, что на кладбище она уже не одна.

Мари Лафо испуганно попятилась. На какой-то миг ей показалось, что она увидела Барона Субботу, живого и во плоти. Он шел не спеша, опираясь на трость. Длинные тонкие пальцы, выбеленные лунным светом, словно кости скелета, сжимались на широком набалдашнике: черепе, из трещин которого торчали крашеные перья. А за Повелителем смерти, будто свита, скользя по стенам склепов и поросшим травой могилам, следовали тени.

Множество теней, они подкрадывались бесшумно, окружая Королеву Нью-Фэйтона. И, наверное, будь это лоа, она бы им порадовалась и, преклонив колени в благоговейном экстазе, протянула бы своему покровителю бутылку рома.

Но ее обступали не лоа – ведьмы и колдуны, явившиеся со всей округи в эту ночь на кладбище Сент-Луи. Да и Барон оказался вовсе не Бароном. Это был отшельник, старый бокор по имени Тафари, почти всю жизнь проживший на болотах. Его внешний облик – изношенный потертый сюртук и черный цилиндр – ввели Мари в заблуждение.

А осознав, что перед ней всего лишь кучка бывших рабов, Королева презрительно выкрикнула:

– Зачем пришли?!

– Остановить тебя, Мари. – Тафари подошел к самому краю очерченного желтоватой пылью круга, посреди которого застыла, исходя злостью, Королева. – Ты, мамбо, извращаешь нашу веру. Духи – не твои марионетки, а мы… – взгляд колдуна скользнул по девушке, сжавшейся в комок у каменного надгробия, – не твои жертвы.

– И что ты предлагаешь, Тафари? – усмехнулась ведьма. – Извиниться перед вами?

– Ты должна уйти. Уйти навсегда.

Мари вся внутренне напряглась, заметив притаившегося среди непрошеных гостей волка. Оборотня. Пронзительные желтые глаза, рассеченные надвое темными зрачками, следили за каждым ее движением. Зверь оставался спокойным, но Королева понимала, это было обманчивое спокойствие.

Если Сагерт Донеган догадался…

А может, все дело в этой проклятой девчонке Мишель Беланже? Неужели каким-то образом, несмотря на ее чары, дрянь проболталась? Она ведь действовала осторожно. Разве что в последние дни позволила себе чуть больше положенного.

Но ведь девка так и так должна была подохнуть!

– Думаешь, тебе, старик, хватит сил со мной тягаться? – пренебрежительно хмыкнула Королева.

Сейчас она сильна как никогда и уж точно не станет пугаться какого-то паршивого зверья!

Тафари смиренно опустил голову.

– Не хватит, и я это признаю. – Еще один шаг за черту круга, потревоженную поднявшимся ветром, беспокойно зашумевшим в кронах деревьев. – Мне. Одному. А здесь, как ты, наверное, уже заметила, нас много.

– Я не уйду, – вскинула голову Королева.

– Или из этих краев, или из этого мира, – чуть слышно проговорил Тафари.

– Не уйду, – тихо, но твердо повторила Мари Лафо. – Это мой дом.

Пространство вокруг нее сокращалось – колдуны подступали все ближе. Оборотень следовал за ними, мягко переступая с лапы на лапу. Она видела его голодный взгляд, в котором явственно читалось желание кого-нибудь растерзать.

Однако, несмотря на чары, с годами Сагерт Донеган научился сдерживать свои порывы, что раньше ее доводило до бешенства. Теперь же колдунья надеялась, что сила воли этого мужчины окажется сильнее его инстинктов.

– Твой дом, – эхом отозвался бокор, – который ты осквернила тьмой. Ты, гниль, Мари, запачкавшая весь наш род.

Тафари смотрел ей в глаза. В них, как в зеркале, отражался страх, навеянный его чарами. Видения, которых не существовало, но которые сейчас казались Королеве Нью-Фэйтона реальнее самой реальности. Попав в клетку собственного разума, мамбо безвольно осела на землю. Сжалась, обхватила руками колени и замерла, пытаясь сопротивляться, но понимая, что ей не выстоять против всех ополчившихся на нее колдунов графства.

– Мы отпустим тебя, Мари. Но прежде чем уйти, ты покаешься во всех своих грехах.

Волк замер у ног бокора, словно приготовился слушать, и Тафари жестко приказал:

– Говори, Мари.

Мишель ждала, что за несколько мгновений до мучительной смерти перед глазами у нее промелькнет вся ее жизнь. Именно так происходило в романах, которые она любила читать. Но ничего, что обычно описывалось в книгах, с ней не случилось. Она не увидела своего прошлого, ни далекого, ни недавнего, благодаря событиям которого из капризной бунтарки она превратилась в девушку, безотчетно влюбленную в оборотня.

Чудовище.

Которое вот-вот вонзится в нее своими клыками. Будет рвать ее плоть, пока дух ее не покинет это истерзанное пристанище. И неизвестно, что будет болеть сильнее: тело, раздираемое хищниками, или душа за любимого мужчину. Ведь когда он очнется и вспомнит о том, что случилось…

– Я прощаю тебя, – прошептала Мишель, смиряясь перед неизбежным.

Она готовилась испытать боль, какую прежде никогда не испытывала, но так ничего и не ощутила. Только услышала, как совсем близко зарычали два хищника: один волк преградил дорогу другому, глаза которого, словно напитавшись кровью, сверкали во тьме рубинами.

Все, что произошло дальше, заставило Мишель отползти в сторону и вжаться в выступающую из влажной земли корягу. Зверь, подкравшийся к желанной добыче сзади, снова и снова пытался к ней подступиться, но желтоглазый не давал ему приблизиться. Ей отчаянно хотелось верить, что они так и продолжат кружить друг против друга, пока первые лучи восходящего солнца не заставят полную луну поблекнуть и Донеганы не станут Донеганами. Но до рассвета еще было слишком далеко, а терпения у волка с налитыми кровью глазами становилось все меньше.

Мишель это поняла, когда, приникнув к земле и коротко зарычав, оборотень бросился на ее защитника, и оба, издавая леденящие душу звуки, сцепились в схватке. Мишель никогда не доводилось видеть дерущихся волков, и сейчас она боролась с желанием зажмуриться и заткнуть уши. Только бы не становиться этому кошмару свидетельницей. Она отдала бы все на свете, лишь бы хищники, вгрызавшиеся друг в друга с исступленной яростью, опомнились и перестали полосовать друг друга когтями.

– Пожалуйста, успокойтесь, – шептала она, словно молитву, с ужасом прижимая к лицу руки. – Пожалуйста, не надо! Прекратите!

Но звери не могли ее слышать, подвластные сейчас лишь инстинктам.

Мишель жалела, что у нее нет с собой пистолета. Она бы выстрелила в небо, и, возможно, это поубавило бы пыл охотников. Которые, казалось, еще немного – и загрызут друг друга до смерти.

Ах, как же она мечтала об оружии, что привело бы этих двоих в чувство!

Будто откликаясь на ее мысли, совсем близко послышались голоса и раздался выстрел, распугавший схоронившихся в кронах деревьев птиц.

Дальнейшие события уложились в короткие секунды. Мишель увидела показавшегося на вершине склона мужчину, в свете луны неестественно бледного и взволнованного. А вот оружие у него в руке она заметить не успела. Краем сознания лишь отметила молниеносное движение сбоку – один из волков бросился к ней. Не чтобы причинить ей боль, а чтобы снова встать на ее защиту.

И ее оглушило выстрелом.

– Отец, нет! – в отчаянии прокричала Мишель, рванувшись вперед, но было поздно: пуля нашла свою жертву.

А из нее, как оказалось, вышла плохая защитница.

Мишель рухнула на колени перед волком и почувствовала, как горячая кровь обжигает ей ладони.

 

Глава 10

Месяц спустя

«Дорогая Флоранс!

Долгое время я не находила смелости написать тебе, да и сейчас мне недостает храбрости признаться во всем: рука моя дрожит, а в мыслях сплошная путаница.

Знаю, я сильно тебя обидела, и мне не стоит надеяться на твое прощение. И все же в глубине души я буду продолжать верить, что когда-нибудь снова смогу называться твоей сестрой.

Всего каких-то три месяца назад я и подумать не могла, что моя ошибка – сговор с Королевой Нью-Фэйтона – приведет к таким ужасным событиям. Но если бы в ту памятную ночь я не отправилась к Мари Лафо, чтобы приворожить Галена, ты бы вышла за него замуж. А вскоре…»

Пальцы дрогнули, и темная клякса расползлась по бумаге.

«…А вскоре ты бы погибла из-за проклятия Донеганов.

Хотя о чем это я?!

Нет и не было никакого проклятия! Жертвами лугару стали только двое: Даген Донеган и Каролина. Оборотни наказали их, и, наверное, наказали справедливо. Ее – за то, что была неверной женой. Даген же поплатился за свою жестокость.

Он действительно был чудовищем.

А еще глупцом. Таким же, как и я.

Он попросил Мари Лафо об услуге (представляешь, она прожила почти целых два века!) – с помощью магии превратить его в самого преуспевающего плантатора Юга, сделать королем хлопка. Взамен колдунья потребовала немного: крови его и его первенца.

Знал бы Даген, для чего ведьме нужна будет эта кровь, уверена, отказался бы от богатств и титула!

Кровь Дагена и его сына в руках Лафо превратилась в незримые нити, которыми она крепко-накрепко привязала к себе все последующие поколения Донеганов. За которые дергала, влияя на них и управляя ими, как марионетками: мужчин превращала в одержимых жаждой убийства хищников, а их сестер, жен и дочерей держала в Блэкстоуне пленницами.

Колдунье сыграла на руку история с проклятием лугару, и на протяжении многих десятилетий она поддерживала в сердцах Донеганов веру в то, что все они прокляты. Строго следовала сценарию созданной ею страшной сказки.

Ты спросишь, зачем ей это было надо? Все очень просто: чтобы жить вечно и при этом оставаться молодой.

Чтобы Повелитель смерти не пришел за ней, она откупалась от него жертвами: тех несчастных, которых раз в месяц убивали созданные ею охотники. У девушек этой семьи она забирала красоту и здоровье. Медленно, понемногу отнимала у них молодость. А потом безжалостно убивала. Когда бедняжкам исполнялось двадцать три – так ее вмешательство в их жизнь оставалось незаметным. Смерти девушек в возрасте, в котором умерла Каролина, удачно вписались в историю проклятия лугару.

Но ты не бойся, дорогая Флоранс, и смело возвращайся домой! Мари Лафо больше никому не навредит. Тот, кому она так рьяно служила долгие годы, Барон Суббота, вырыл для нее могилу.

Ее же собственное племя ополчилось против нее. Уж не знаю, было ли тому причиной то, что она творила, переступая все мыслимые и немыслимые границы, а может, щедрое вознаграждение, которым одарил каждого колдуна и каждую ведьму в округе нынешний король хлопка.

Насколько мне известно, ее должны были отпустить, но мистер Сагерт, узнав, по чьей вине страдала его семья, распорядился иначе: Мари Лафо погибла от клыков созданного ею же чудовища.

Но мне ничуть не жаль ее, ведь из-за нее страдали рабы Донеганов и многие другие невинные. Могла погибнуть и ты, выйдя замуж за Галена, а я стала для нее временным источником красоты и силы.

С каждым годом, чтобы поддерживать в себе жизнь, Мари требовалось все больше жертв, все больше юных девушек, которые могли бы поделиться с ней молодостью. Аэлин и Катрины ей стало недостаточно, поэтому она использовала дурочек вроде меня. Тех наивных глупышек, которые обращались к ней за помощью.

Как видишь, я оказалась сполна наказана за свою ошибку.

К счастью, со смертью Мари Лафо ее страшные чары развеялись. Так что и с Аэлин, и с Катриной все теперь будет в порядке. Жаль, мне не довелось увидеть, как они впервые вышли за ворота Блэкстоуна. Могу себе представить, какой их переполнял восторг и сколько радости читалось в глазах! Я искренне верю, что путешествие в Старые Земли хотя бы частично окупит годы их заточения.

Сейчас они вместе с мистером Сагертом плывут в Дальвинию, и, возможно, в самом ближайшем будущем ты повстречаешься с ними на каком-нибудь светском приеме. Гален же отправился в Эйландрию к своей дальней родне. От меня подальше.

Что ж, надеюсь, и он тоже когда-нибудь сможет меня простить…

Радует, что хотя бы Аэлин на меня не злится. Ее мысли полны дальвинскими месье, с которыми ей еще предстоит познакомиться, и ей нравится чувствовать себя свободной. Да и я не держу на нее обиды. Не мне ругать ее за то, что доверилась Бартелу и совершила ошибку. Тем более что зелье Мари Лафо так и не подействовало на Кейрана. Его любовь ко мне оказалась сильнее злых чар ведьмы».

Мишель вздохнула и обмакнула в чернила кончик пера, чтобы продолжить свою исповедь.

«О чем еще я собиралась тебе рассказать? Ах да! Серафи теперь свободна и ни от кого не зависит. Мне хотелось хоть как-то отплатить ей за тот ужас, что пережила она на кладбище Сент-Луи. Правда, она так и осталась в Лафлере и говорит, что ни за что не расстанется со мной ни в этой, ни в какой другой жизни. Что ж, теперь она хозяйка собственной судьбы и вольна поступать так, как ей хочется.

Адан (ты с ним не успела познакомиться) тоже получил вольную. За мое спасение. Если бы он не сбежал от разбойников и не привел в лес отца, для меня все могло бы закончиться очень плачевно. Никогда не перестану благодарить его за храбрость и самоотверженность!

Избавившись от чар Мари Лафо, он стал прежним – полным сил и энергии молодым мужчиной. А получив предложение от мистера Сагерта, стал управляющим в Блэкстоуне.

Что же касается остальных его слуг, Тафари пришлось очень постараться, чтобы стереть из их памяти кошмары прошлого. Признаться, я была от этого не в восторге, но тайна Донеганов должна оставаться тайной.

По крайней мере, теперь слугам ничто не угрожает, и бояться им тоже нечего. Кто-кто, а Адан их в обиду не даст.

Отец поклялся, что не расскажет о том, что видел в ту ночь и кого ранил. К счастью, Галену, напуганному выстрелами, удалось скрыться раньше, чем его подстрелили. Ну а что касается Кейрана… Мы сумели его спасти, и я не перестаю благодарить за это чудо Всевышнего.

Всем любопытствующим мы говорим, что меня похитил Бартел и его бандиты, желая стребовать выкуп с наших несчастных родителей. Соседей очень возмутила такая версия событий (даже боюсь представить, в какое неистовство они пришли бы, узнав всю правду). Бартел не успел скрыться. Его нагнали О’Фарреллы и решили сами с ним разобраться: вздернули на дереве там же, где поймали.

Мерзавцы, бросившие меня в лесу, тоже получили по заслугам.

Как видишь, все закончилось хорошо. Не для всех, конечно, но Бартелу и Мари Лафо сложно желать что-нибудь хорошее».

Сунув в чернильницу перо, Мишель ненадолго задумалась и грустно улыбнулась. Ей бы очень хотелось отправить сестре свое признание. Кто знает, быть может, тогда бы Флоранс ее поняла и они помирились… Но Мишель понимала, что никогда этого не сделает. Никогда не раскроет чужую тайну. А значит… Она зажгла свечу и поднесла листок бумаги к трепещущему огоньку. Замерла, наблюдая за тем, как пламя уничтожает чужие секреты, обращая их в пепел, и не отнимала руки, пока от исповеди не остался маленький клочок бумаги. Мишель поспешно его затушила, бросив в бокал с недопитым лимонадом, когда со стороны аллеи послышались конский топот и крики всадника, нетерпеливо подстегивающего лошадь.

Мишель сорвалась с места и толкнула ставни, впуская в спальню яркий солнечный свет и раскаленный летний воздух. Перевесившись через подоконник, возмущенно выдохнула:

– Сумасшедший! Ну, мистер Донеган, я вам сейчас устрою! – Подхватив пышные юбки, она со всех ног помчалась на первый этаж.

Ее совсем недавно начали выпускать из дома, и то только благодаря мистеру Вальберу, которому Мишель во всем созналась. Ну или почти во всем, опустив историю своего самого первого похищения. Будь на то воля Аделис, ее авантюристка-дочь до самого замужества не покидала бы Лафлера. Благо отец сжалился над Мишель и разрешил ей проводить время с женихом за пределами поместья.

– Ты совсем сдурел?! – Мишель слетела с крыльца и, уперев руки в бока, гневно посмотрела на всадника.

Болезненная бледность и синева под глазами уже давно сошли с его лица, но Мишель все казалось, что Кейран слишком слаб и ему самое место в кровати.

И уж точно он не может себе позволить долгие бешеные скачки!

– И тебе привет, ангел. – Кейран шутливо приподнял шляпу.

– А коляска тебе зачем?! – продолжала гневаться Мишель.

Донеган закатил глаза.

– Ну уж нет, мисс Беланже, если вы подумываете превратиться в одну из тех женушек, которые и без всякой магии превращают мужей в злых волков, то я, пожалуй, останусь холостяком.

Мишель вспыхнула и решила придержать уже готовое сорваться с губ возмущение.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила, потупившись.

– Отлично! А теперь еще лучше, – тепло улыбнулся ей Кейран и, спешившись, продолжил: – Я, собственно, зачем приехал… Хочу показать тебе одно место. Как насчет конной прогулки?

Оглянувшись, но не обнаружив на крыльце пылающую праведным гневом родительницу, Мишель кивнула. Позволила Кейрану усадить себя в седло, хоть по-прежнему боялась, что даже из-за малейшего усилия рана у него на плече откроется и ему снова станет плохо.

Если прощение Флоранс ей еще предстояло заслужить, а Гален вообще непонятно за что на нее обиделся (то есть, конечно, понятно – за то, что отказалась выходить за него замуж), то Кейран простил ее сразу.

– Мы все совершали ошибки, – заявил он, когда Мишель впервые позволили его навестить. После чего поднес ее руку к своим губам и негромко сказал: – Но я рад, что все случилось так, как случилось. Теперь мы свободны. А ты моя.

С тех пор, к немалому удивлению соседей, Мишель Беланже, разорвав помолвку с одним Донеганом, стала невестой другого.

– Так куда мы едем?

Несмотря на жару, Мишель была рада этой внезапной прогулке и возможности провести время с женихом. Ему она была рада в любое время дня и ночи, в любую погоду.

– Я тут прикупил немного земли, – крепче прижимая к себе невесту, шепнул ей на ухо Кейран. – Подальше от Блэкстоуна и болот. Помнишь ту дубовую рощу?

Мишель взволнованно кивнула. Не далее как неделю назад они устраивали в ней пикник, и она в шутку заикнулась, что возле рощи неплохо бы смотрелся белокаменный двухэтажный особняк.

– А зачем тебе земля? – осторожно поинтересовалась она.

– Для белокаменного двухэтажного особняка. – Кейран натянул поводья, спрыгнул с лошади и протянул к Мишель руки. Обняв невесту за талию, мягко поставил ее на землю.

– Ты запомнил! – радостно воскликнула она, любуясь поляной, густо поросшей травой и дикими цветами, наслаждаясь шелестом листвы старых деревьев, в тени которых было так приятно прятаться в жаркую погоду.

Вот как сегодня.

– Никогда не жаловался на память, – весело заметил Кейран и спросил: – Ну так что, ты согласна?

– На белокаменный особняк? – Мишель вскинула на него взгляд, чувствуя, как снова начинает тонуть в его глазах.

– На жизнь со мной, ангел.

– Куда я денусь, – весело хмыкнула она. – Ты ведь, если верить Аяше, моя половинка, а я твоя. Правда, ты больше не волк, так что…

– Думаешь, у людей такого не бывает? – Кейран улыбался, бережно удерживая лицо невесты в своих ладонях.

Любуясь своей красавицей, для которой он никогда не был чудовищем.

Мишель беззаботно пожала плечами и потянулась к жениху, явно напрашиваясь на поцелуй.

– Какое мне дело до людей? Главное, что такое есть у нас.

Все остальное и правда не имело значения. Только мужчина, в объятиях которого она чувствовала себя абсолютно, безумно счастливой. Вместе с которым мечтала провести всю жизнь.

Мишель внимательно оглядела поляну и деловито поинтересовалась:

– Так где, мистер Донеган, по-вашему, нам стоит построить дом?