Глава 1

Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновение. И тогда сердце, глупое, забьется чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения.

Она не пленница. Мишель Беланже – беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.

А главное, она свободна и никому не принадлежит!

Но это была неправда.

Она беспокойно завертелась, чувствуя, как тело покрывается испариной, а одежда словно бы тает. Исчезает одеяло, белесым маревом стекая на пол. Обнажая ее перед настырным, без стыда и совести наблюдателем.

Гален раздевал ее взглядом.

Мишель подскочила на постели, глотнула ртом воздух, которого вдруг стало мало. Кислорода катастрофически не хватало. И утренней прохлады, что сумела бы потушить пламя румянца на щеках.

От пристального жадного внимания Донегана становилось жарко. Невыносимо душно. Но вместо того чтобы скинуть одеяло, она натянула его до самого подбородка.

– Что ты здесь делаешь? – Голос прозвучал болезненно-хрипло, и в первое мгновение Мишель даже не поняла, что это она что-то произнесла.

– Ты совсем другая во сне. Такая трогательно беззащитная. Не всякой девушке удается сочетать в себе невинность с порочной соблазнительностью.

Несмотря на то что солнце было высоко в небе и щедро освещало комнату, превратившуюся для Мишель в ненавистную клетку, вокруг Галена, казалось, сгущалась тьма.

Тьма таилась и в его взгляде, полном неудовлетворенного желания.

Неудовлетворенного пока. Мишель вздрогнула и с силой, на какую только была способна, вцепилась в одеяло.

– Ты теперь все время будешь здесь торчать и пялиться на меня?! – Если два дня назад, проснувшись и увидев Галена, она почувствовала дурманяще-сладкий вкус радости – от осознания, что он рядом, то теперь на губах горчило от страха.

Гален расслабленно откинулся на спинку стула.

– Разве мог я отказать себе в удовольствии провести с тобой какое-то время? Хоть, признаюсь, удовольствие это несколько сомнительное. Я бы даже сказал, изощренное. Смотреть и не иметь возможности прикоснуться. К твоей коже. Твоим губам.

Донеган потянулся, сцепив за головой пальцы. Плавно поднялся на ноги, словно хищник перед атакой, и Мишель вся внутренне напряглась.

– Нет, возможность у меня, конечно, есть. Но мне бы все же не хотелось принуждать тебя силой.

– А сейчас ты чем занимаешься? – прошипела пленница, мечтая стать кошкой и расцарапать ухмыляющуюся, самодовольную физиономию наследника Блэкстоуна. – Насильно удерживаешь меня в этом доме!

Мишель подалась вперед, представляя, как будут смотреться следы ее ногтей на холеном лице Донегана. От резкого неосторожного движения одеяло сползло до пояса, и к своему стыду она обнаружила, что на ней лишь тонкая полупрозрачная сорочка из кальвийского шелка. Мишель судорожно прижала руки к груди, съежившись под опасно полыхнувшим взглядом, и поспешила снова прикрыться.

– Тебя переодевал не я. – Гален с сожалением посмотрел на пленницу, глубокомысленно добавив после секундной паузы: – Хотя, возможно, следующей ночью…

Мишель в страхе сглотнула горечь, теперь комом осевшую в горле.

– Только посмей меня тронуть!

– И что тогда? – едва различимо усмехнулся Донеган.

В чертах лица, некогда казавшихся Мишель такими красивыми и благородными, теперь отчетливо проступала вся его порочность.

– Я… я тогда… – Мишель задохнулась от негодования и осознания собственного бессилия. Притихла, исподлобья глядя на своего мучителя.

В два шага преодолев короткое, разделявшее их расстояние, Гален оказался рядом. Мишель вскрикнула, вжалась в спинку кровати, когда он к ней наклонился. Медленно, будто издеваясь, провел по щеке костяшками пальцев, оставляя на коже пусть и невидимый, но явственно ощутимый след прикосновения-ожога.

– Мишель, я не враг тебе. – Дыхание скользнуло по губам, которые она предусмотрительно сжала. На случай, если Галену снова взбредет на ум ее поцеловать. – Я забочусь о тебе и твоем благополучии. Поверь, меньше всего мне хочется сделать тебе больно. Наоборот, я мечтаю доставить тебе удовольствие. Такое, какое ты никогда не испытывала и которого жаждет твое юное, совершенное тело. Теперь принадлежащее мне.

От бесстыдного шепота, от близости губ, о прикосновениях которых она прежде так долго грезила, а теперь готова была искусать их до крови, если Донегану хватит наглости полезть к ней с поцелуями, кружилась голова, и что-то внутри вспыхивало раз за разом, словно в животе и груди было полно сухих щепок.

А в голове – опилок. Раз хватило ума или скорее безрассудства довериться чарам Мари Лафо.

И вот теперь она пожинала плоды своего безумства.

– Ты же хочешь быть со мной. Быть моей. Просто боишься себе в этом признаться. Обманываешься. – Он коснулся губ пленницы большим пальцем, заставляя их разомкнуться.

Мишель дернула головой, пытаясь избавиться от очередной навязанной ласки.

– Стать твоей на пару недель? Временным развлечением до того, как женишься на моей сестре? – От ярости шумело в голове. – Я не рабыня, Гален! Не кукла, с которой можно играться, когда припечет. Это не я, а ты себя обманываешь!

Пытка близостью закончилась так же внезапно, как и началась. Донеган выпрямился, жестом пригласил «гостью» за стол, проговорив совершенно спокойным, ничего не выражающим голосом:

– Думаю, мисс Беланже, ваши родители будут рады получить от вас весточку. – Не слышалось больше в нем плохо сдерживаемой страсти и нетерпения. – Из Доргрина. От вас требуется лишь написать письмо. А об отправке я позабочусь сам.

– А если не напишу? – Мишель вскинула голову и застыла, примороженная к перине ледяным взглядом.

– Милая, я не привык слышать «нет» в ответ. А ты в последнее время слишком много и слишком часто мне отказываешь. Не хотелось бы, чтобы это вошло у тебя в привычку. – Гален отодвинул стул. Деревянные ножки проскрипели по полу, больно резанув слух девушки. – Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к силе. Мне не нравится, когда ты превращаешься в безвольную марионетку.

Кутаясь в одеяло, Мишель поднялась. С опаской поглядывая на своего тюремщика, сделала несколько несмелых шагов и замерла посреди спальни, не в силах к нему приблизиться.

– Мишель… – Тьма в глазах расползалась, перекрывая серую радужку.

– Я не буду им лгать.

Не успела отшатнуться – Донеган оказался рядом. Схватил, с силой сжав неприятно занывшее запястье, рывком подтащил к столу. Надавил на плечи, заставляя опуститься на стул, и прошипел на ухо:

– Пиши.

– Гален, пожалуйста. Ты не понимаешь! Ты… – Мишель запнулась. Хотела признаться в постыдной тайне, рассказать о сговоре с нью-фэйтонской колдуньей, о том, что похоть и страсть в нем разожгли чары.

Но с губ не сорвалось ни звука. Она не смогла выдавить из себя даже слова правды. Как будто говорить мешали стежки зачарованных ниток, перекрестья которых темнели на побелевших губах.

– Пиши. – Донеган вложил в ее дрожащую руку перо, предварительно обмакнув заостренный кончик в чернила.

Мишель вывела первое слово – приветствие родителям. Не хотела, но голова противно гудела, словно заржавевший колокол в церковной башне. Как вчера в библиотеке, когда на несколько ужасных мгновений она действительно стала марионеткой, пластилиновой куклой в руках Галена и ничего не могла с этим поделать.

Письмо, адресованное чете Беланже, было написано ее рукой, но ни одна из отпечатавшихся на бумаге фраз не принадлежала ей.

«Как же так! – в панике думала Мишель, ставя широкий росчерк под посланием, полным ложных заверений в том, что все у нее расчудесно, тетя с дядей обрадовались ее приезду и теперь с удовольствием пестуют свою любимую племянницу. Пальцы дрогнули, последнюю букву имени скрыла чернильная клякса, траурным цветком распустившаяся на бумаге. – Я что же, никому и никогда не смогу рассказать о Мари Лафо? О том, что ведьма заколдовала Галена, а страдаю я? Подстраховалась гадина!»

Мишель готова была проклинать подлую колдунью. Посылать на ее голову самые страшные кары. Вслух, крича во все горло. Чтобы все узнали о том, что сотворила с ней ненавистная чародейка!

Однако сколько ни пыталась, не сумела выдавить из себя даже ее имя. Даже намек на то, что в Лафлере в жестяной коробке в спальне под половицей хранится вольт, пронзенный заколдованной иголкой.

– Хорошая девочка. – Гален небрежно потрепал пленницу по щеке. Дождавшись, когда высохнут чернила, забрал листок, спрятав его в нагрудном кармане жилета. – Будешь завтракать с нами? Или продолжишь сидеть тут и дуться?

Первым порывом Мишель было выплюнуть в лицо садиста одно из тех самых проклятий, что не получилось адресовать Мари Лафо.

В последний момент сумела сдержаться и выцедила:

– Я с ума сойду, если все время буду торчать в этой комнате. Пришли служанок.

– Будет сделано, моя королева, – отвесил шутовской поклон Гален.

Извинился зачем-то, сказав, что с утра будет занят, и не преминул добавить, что после обеда непременно удостоит ее вниманием, развлечет конной прогулкой. А после они могут вместе почитать в розарии Катрины какую-нибудь книгу.

– Продолжим играть в гостью и радушного хозяина? – хмыкнула Беланже, но ее полные горечи слова поглотил стук захлопываемой двери.

Забравшись на стул с ногами, Мишель обхватила руками колени, умостила на них подбородок, собираясь пожалеть себя немного и, возможно, всплакнуть до прихода служанок.

Но тут же разозлилась на себя за эту непозволительную слабость. Вскочила и принялась мерить комнату шагами, с каждой секундой все больше распаляясь.

– Как же я тебя ненавижу, Донеган! Уф, как же ненавижу! Эту твою власть над моим разумом! И часто ты такое со мной проделывал? А с Флоранс?!

Она остановилась, до боли закусив губу. Там, в библиотеке, Гален обмолвился, что старшая Беланже легко поддается внушению. Она же, Мишель, старалась сопротивляться. Хоть и получалось у нее это неважно.

– Мне нужна земля Лафлера. Очень-очень нужна моя сила! Возможно, с ней я бы смогла ему противиться! Не была бы такой беззащитной. Интересно, мерзавец выбросил оберег или все же где-то припрятал?

В сердце забрезжил слабый луч надежды. Может, еще не все потеряно. Может, с магией у нее получится сбежать из этого страшного места. Противостоять Галену.

Только бы разыскать заветный мешочек.

Да и с Катриной не помешало бы найти общий язык. Мисс Донеган ведь против ее присутствия здесь. Вдруг удастся уговорить помочь с побегом.

Главное, как-то остаться с этой злюкой наедине.

И больше никогда, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не позволять себе отчаиваться!

С таким воинственным настроем Мишель принялась собираться. Служанки помогли ей выкупаться и облачиться в чернильного цвета платье – самое скучное из взятых в дорогу нарядов. Единственным его украшением были буфы на пышных рукавах и светлое, накрахмаленное кружево воротничка. Такое платье больше подошло бы какой-нибудь невзрачного вида гувернантке, нежели очаровательной юной аристократке. Пышущей здоровьем красавице.

Вот только сейчас Мишель совсем не хотелось очаровывать и пленять. Она даже порадовалась болезненной бледности, которую так отчетливо демонстрировало ее лицо.

«Краше в гроб кладут», – удовлетворенно оглядывая себя в зеркале, подумала она и велела собрать волосы в тугой пучок. Чтобы волосинка к волосинке и без всяких нарядных, обсыпанных жемчугом сеток. Серо и уныло.

Пусть прическа отражает ее настроение.

– Господин велел оставить их распущенными, – несмело подала голос служанка, проводя щеткой по копне «гостьи». Богатой, густой, золотом отливавшей в лучах весеннего солнца.

– Господин может катиться к демонам со своими указами. – Мишель нетерпеливо поерзала на сиденье.

Вместе с желанием бороться и в самый короткий срок обрести свободу проснулся и здоровый аппетит. Со вчерашнего дня у нее во рту и маковой росинки не было, а потому сейчас мисс Беланже мечтала о плотном завтраке. Теперь ей нет нужды придерживаться глупых правил и как птичка клевать с тарелки крошки. Наоборот, неплохо бы выставить себя в самом дурном свете. Пусть Гален ужаснется ее манерам.

Тем более что для побега ей понадобятся силы как моральные, так и физические. А значит, и много вкусной сытной пищи.

Рабыни не спешили выполнять распоряжение.

– Ну же, живее! – нетерпеливо прикрикнула Мишель на застывших, словно вырезанные из мориона статуэтки, служанок. – Или ждете, пока я тут поседею?

– Нас накажут, – робко заикнулась вторая девушка.

– Вот еще глупости. За что же вас наказывать? Разве что за медлительность.

– За ослушание.

Мишель почувствовала, как дрогнула рука рабыни, что бережно расчесывала ей волосы.

– За послушание мне – не накажут, – убежденно возразила пленница и покровительственным тоном добавила: – А если вдруг начнет отчитывать, обещаю, я вмешаюсь.

– Не так накажут, – обронила, снова опуская взгляд, служанка.

В глазах другой стояли слезы. Или, может, Мишель почудилось… Потому что девушка, беря пример с первой невольницы, тоже потупилась.

– Какие вы все здесь чудны́е. – Мишель забрала у горничной щетку, махнула аксессуаром из слоновой кости на дверь. – Ладно, идите. Я сама закончу.

– Но…

– Сказала же, идите!

Служанки, поколебавшись, все же ушли, а юная мятежница наспех собрала волосы в высокий хвост и закрутила его абы как, сколов шпильками. Осмотрев результаты своих стараний, пришла к выводу, что кривой пучок даже лучше аккуратно прилизанного.

– Велел оставить распущенными… – ворчала она, спускаясь в столовую. Как могла храбрилась, но пальцы, сжимавшие перила, все равно предательски подрагивали. – А больше ему ничего не надо? Что бы такое сделать, чтобы до него, наконец, дошло, что я не кукла? Не кук-ла!

На пороге столовой Мишель остановилась, чувствуя, что не может сделать дальше ни шагу. Не может приблизиться к столу, накрытому тончайшей полотняной скатертью. Даже ради любимых гречишных оладий, политых густым сладким соусом. Таких аппетитных на вид и так вкусно пахнущих.

Ведь за столом этим, расслабленно откинувшись на спинку стула, сидел Гален.

– Ну что же вы, мисс Беланже, проходите. Не стесняйтесь, – широким жестом не то пригласил ее, не то приказал подойти.

«Будет глупо, если сейчас развернусь и убегу. Глупо и малодушно», – убеждала себя Мишель, делая несмелые шажки к отведенному ей месту возле Аэлин.

Кузина Галена на нее не смотрела, отдав предпочтение содержимому своей тарелки. Катрина тоже сидела угрюмая и делала вид, что в жизни ее не интересует ничего, кроме разрезанной пополам сдобной булочки, которую она усердно намазывала маслом.

Опустившись на краешек сиденья, прямая и напряженная, Мишель разложила на коленях салфетку. Долго разглаживала невидимые глазу складки похолодевшими пальцами, чувствуя на себе пронизывающий взгляд наследника Блэкстоуна.

Вздрогнула, услышав вкрадчивый, но оттого не менее опасный голос:

– Мишель, что с твоими волосами? – Отложив столовые приборы, Донеган поднялся.

 

Глава 2

Демон – так Мишель мысленно прозвала Галена – приближался. Делая шаг за шагом, сокращал разделявшее их расстояние. Двигался бесшумно, мягко, будто подкрадывался. Немалых усилий стоило ей остаться на месте. Не дернуться в попытке сбежать и даже не шелохнуться, когда Донеган оказался рядом. Встав у нее за спиной, едва касаясь, провел по изгибу шеи подушечками пальцев, словно скульптор, с трепетом оглядывающий творение своих рук.

Мишель стиснула зубы, силясь сдержать крик. Нежеланная ласка сменилась внезапной болью. Широкая ладонь камнем легла на плечо, пальцы жестко сомкнулись на нежной коже, обжигая даже через ткань платья.

Наклонившись к пленнице, Гален прошептал ей на ухо:

– Я ведь говорил, что не люблю непослушание. Будут последствия. – Дыхание хлеще пламени опалило висок. Мишель замутило от предупреждения, прозвучавшего следом: – Наказание.

– Гален, – попробовала осадить брата Катрина, но была вынуждена умолкнуть под сверкнувшим яростью диким взглядом.

Мишель почувствовала себя мышкой, глупым полевым зверьком, замершим перед раскрытой пастью удава.

Наверное, все это – ее страх, ее мучения – доставляло ему удовольствие. Какое-то ненормальное, скрытое от понимания юной Беланже наслаждение.

Снова мелькнула мысль убежать, скрыться, а вместе с ней и несбыточная мечта превратиться в ту самую норушку и проскользнуть в щель между половицами.

Жаль, в ней не течет кровь лугару, способных обращаться в волков. Тогда бы она вместо оладий, на которые теперь и смотреть не хотелось, закусила Донеганом. Разорвала бы его в клочья!

Но вместо этого, не имея возможности воплотить в жизнь свое желание, Мишель с силой сжала кулаки и как можно более холодно сказала:

– И как ты меня накажешь?

Запах одеколона, прежде едва уловимый, теперь казался чересчур резким. То ли потому, что Донеган находился к ней слишком близко. То ли потому, что все в нем вдруг стало ей противно.

– Не тебя. – Дыхание скользнуло по щеке вместе с усмешкой. – Их.

Гален, в отсутствие отца являвшийся полноправным хозяином поместья, хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге:

– Выведи во двор Шену и Анвиру.

– С ума сошел?! – Мишель подскочила как подхлестнутая. – За что их наказывать?!

– За то, что не выполнили приказ.

– Не они занимались моей прической. Я сама!

– Предпочитаешь, чтобы вместо рабынь выпороли тебя? – Яд в голосе и насмешка во взгляде.

Окружающий мир исчез, растворившись в зловонном тумане, от которого рассудок мутился еще больше. Теперь Мишель видела перед собой только опасно сузившиеся глаза, прожигавшие насквозь. Цвета стали, выплавленной в острый клинок, который медленно, один за другим, разрывал ее натянутые до предела нервы.

– Хочешь, чтобы при черни с тебя содрали одежду? Всю, даже нижнюю сорочку, и исхлестали твою белую кожу? Сначала сзади. – Обойдя свою добычу по кругу, Донеган провел ладонью по прямой, как стрела, спине, задержав руку на спрятанном под пышными юбками девичьем бедре. Зашептал пленнице на ухо, чтобы его слова расслышала только она: – А потом спереди. Только представь, как плеть, разрезая воздух, будет касаться твоих нежных розовых сосков?

Тихие шаги, и вот он снова перед ней. В серой мгле хищных глаз полыхнуло пламя из последних сил сдерживаемого безумного желания. Гален даже зажмурился, рисуя в уме только что озвученную им картину.

А услышав восклицание:

– Конечно же он тебя не выпорет! Этого еще не хватало! Перестань дрожать, – резко обернулся к сестре.

– Еще одно слово, Катрина, и твоя клетка сузится до размеров твоей комнаты.

– Но отец… – привстала было девушка и тут же, словно тело вдруг стало ей непослушно, безвольно опустилась обратно на сиденье.

– Отца здесь нет! – глухо прорычал Гален и повернулся к уже не помнящей себя от страха «гостье». – Ну так что, Мишель? Будешь до последнего стоять за рабынь?

Мишель в панике искала слова, способные вразумить безумца, но не находила. Как и смелости принять удар на себя. Это ведь она желала поступить назло Галену, ей и расплачиваться за свое упрямство. Но… смелость исчезла вместе с даром речи.

– Нет? – Лицо наследника исказилось усмешкой. – Так я и думал… Ну, тогда пойдем. От наглядных уроков толку больше, чем от скучной теории.

Мишель даже пискнуть не успела, как ее рука оказалась в плену горячих пальцев. Дернулась, мечтая вырваться из цепкого захвата, но Гален лишь сильнее сжал узкую ладошку и потащил ее по коридору. Толкнув плечом дверь, через просторную прачечную, в которой в огромных котлах кипятилась одежда слуг, домашних и занятых на полевых работах, повел пленницу дальше. У Мишель глаза заслезились от удушливого пара, от него на коже оседала влага и в носу зудело от едкого запаха мыла.

Катрина и Аэлин не последовали за братом, предпочтя публичному наказанию трапезу в тишине и спокойствии.

Внутренний двор встречал хозяина поместья тревожным гулом голосов. Возле выбеленных известкой стен ютились грубо сколоченные скамьи. Обычно здесь отдыхала в перерывах между работой домашняя прислуга. Днем, если появлялась свободная минута, они рассаживались на скамьях, радуясь наступлению теплых погожих деньков и жмурясь от яркого южного солнца. Вечерами, наоборот, наслаждались прохладой, подставляя лица прикосновениям шального весеннего ветра. Сейчас на лавках не было свободного места. Слугам было велено явиться во внутренний двор, как любил повторять управляющий Бартел, для назидания и напоминания. Напоминания о том, что наказать могут каждого за любую провинность в любой момент.

Молчаливые понурые рабы сидели, прижимаясь плечами друг к другу, и их потухшие взгляды были обращены на высившиеся в центре двора деревянные столбы.

Мишель до боли закусила губу, силясь подавить готовый прорваться наружу крик. Ее несчастных камеристок уже успели вывести и привязать к этим жутким столбам, стянув задранные над головами запястья веревками. Обе девушки были низкорослыми и едва доставали до земли, неуклюже переминаясь на кончиках пальцев. Шена и Анвира негромко стонали, и в этих стонах Мишель слышались мольбы о пощаде. Невнятные звуки, что соскальзывали с искусанных губ, разрывали ее сердце на части.

У них в Лафлере один такой столб тоже имелся с проржавевшими браслетами, которыми провинившимся фиксировали руки. Вот только столб этот уже давно превратился в коновязь, а о его изначальном предназначении все благополучно забыли.

Хозяева Лафлера были добры к слугам, и те отвечали им взаимностью. Флоранс, быть может, была бы рада время от времени использовать столб по назначению, но отец не позволял ей распускать руки. Ворчание же Мишель, ее пустые угрозы в адрес не всегда прилежных рабов и вовсе не воспринимали всерьез. Все знали, что пусть у средней Беланже буйный нрав и голова горячая, но сердце доброе. Мишель первой посылала за доктором, мистером О’Доннеллом, в Нью-Фэйтон, если кто-нибудь из слуг заболевал или получал увечья. А иной раз и сама могла помчаться в город как угорелая, потому что, как часто говорила, не доверяла «этим ленивым улиткам, которые до ночи будут непонятно где шляться».

– Гален, не делай этого, – прошептала Мишель, отводя взгляд от места наказания, и добавила, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние: – Прошу…

Оказалось, что молить о чем-то садиста непросто. Язык не слушался, губы не желали шевелиться, и все внутри Мишель противилось этому проявлению покорности.

И тем не менее, собрав в кулак всю силу воли и придушив на время гордость, она выдавила из себя:

– Пожалуйста, не наказывай их. Они же ни в чем не виноваты.

– Еще не поздно занять их место. – Холодная улыбка Донегана дала понять, что он остался равнодушным к ее мольбам.

Роль палача досталась управляющему. Его Мишель уже успела возненавидеть почти так же сильно, как Галена, которого еще совсем недавно истово любила. Она ненавидела омерзительную ухмылку Бартела, просвечивавшую сквозь смоляные усы, которые он франтовски закручивал кверху. Ненавидела звучание его низкого надтреснутого голоса, охрипшего от табака. Проклинала за пренебрежение, что начинало сквозить во взгляде всякий раз, когда он на нее смотрел. Как будто дочь Вальбера Беланже была не свободной аристократкой, а купленной на торгах рабыней. Бессловесной куклой, доставленной в Блэкстоун для забавы испорченного мальчишки.

Впрочем – Мишель горько усмехнулась, – она действительно превратилась в бесправное, беззащитное существо. И благодарить за это следовало саму себя и мерзавку Мари Лафо!

А еще Донегана. Приворот приворотом, но никакие чары не способны за столь короткий срок превратить обходительного, всегда такого улыбчивого молодого человека, эталон хороших манер и пример для подражания многим джентльменам, в чудовище. Значит, чудовищем он был и раньше.

Просто она, Мишель, об этом не знала.

– Начинай! – бесстрастно скомандовал Гален, обращаясь к управляющему.

Ответив на приказ хозяина кривой ухмылкой, исказившей его и без того отнюдь не привлекательное лицо, мужчина безжалостно сдернул с рабынь льняные сорочки. Сначала с одной, обнажая перед притихшими «зрителями» темную, покрытую испариной кожу. Пышную, напряженно вздымающуюся грудь и округлый крепкий живот. Задержав на дрожащей девушке взгляд, Бартел шагнул ко второй служанке и то же самое проделал с ее одеждой. Светлые лоскуты, в которые превратилось нательное белье, опали на широкие бедра несчастных.

Шена зажмурилась, Анвира заплакала, в ужасе глядя на управляющего. Широко распахнув глаза, следила она за тем, как Бартел смачивает сыромятную плеть в соленой воде, плещущейся в глубокой лохани у его припыленных сапог. Как стряхивает плеть, заставляя ту извиваться черной гадюкой, а потом не спеша обходит своих жертв по кругу, размышляя, с кого начинать и куда наносить первый удар.

– Надеюсь, радость моя, этот урок пойдет тебе на пользу, – совсем близко, задевая дыханием мочку уха, послышался шепот Чудовища.

Это было еще одно прозвище, которым Мишель за минувшее утро удостоила в сердцах, и не раз, своего тюремщика.

– Вижу, ты делаешь все для того, чтобы я еще больше тебя возненавидела, – огрызнулась она. Помешкав, бросила с вызовом: – Хочешь, чтобы проклинала тебя каждую минуту во сне и наяву?!

Гален безразлично пожал плечами.

– Чтобы сделать тебя своей, любовь мне ни к чему. Наоборот, в ненависти ты для меня особенно желанна. Непокорность, милая, тебе к лицу. – Чуть наклонившись, коснулся губами кончиков дрогнувших пальцев. Мишель отшатнулась от жениха сестры и поспешила скрестить на груди руки, отгораживаясь от него. – Ты становишься похожей на маленькую дикую кошечку, и, уж поверь, со временем я сумею превратить тебя в ласкового и покорного котенка. А пока что ты мне нравишься такой, какая есть.

Небрежный взмах руки, и Мишель почудилось, будто воздух зазвенел, разлетаясь осколками, от истошного пронзительного крика рабыни. Багровая полоса отпечаталась на темной блестящей коже, влажной от пота, крови и соленой воды.

– Прекрати! Сейчас же прекрати! – закричала Беланже не своим голосом. Дрожащими пальцами принялась вытягивать из тугого пучка, стянутого на затылке, шпильки, бросая их в потоптанную множеством ног траву и позволяя каштановой копне свободно лечь на плечи. – Доволен? Я сделала так, как ты хотел. Считай, что урок усвоен!

Усмехнувшись, Гален покачал головой.

– Видеть тебя с распущенными волосами мне хотелось раньше. А сейчас меня больше забавляет и привлекает это душещипательное зрелище. Продолжай! – холодно велел управляющему.

За приказом хозяина Блэкстоуна последовало громкое, отчаянное восклицание:

– Даже не вздумай!

Мишель больше не способна была видеть страдания девушек. Но и малодушно убежать, спрятаться за толстыми стенами дома, лишь бы не слышать полных боли и страха криков, тоже была не в силах. Да и не отпустил бы ее Донеган, заставил бы смотреть до конца.

Казалось, рыдания Шены и слабые стоны Анвиры вырывались из глубин ее естества. Будто плакали не рабыни, поплатившиеся за горячность и гордыню пленницы.

Плакала ее душа.

Бартел не обратил внимания на приказ девушки, которую воспринимал не более чем временное развлечение для наследника, и плеть, просвистев в воздухе, обожгла, точно ядовитый укус змеи, спину второй рабыни.

Кровь ударила в виски. Мишель вдруг подумалось, что, окажись она на месте служанок, так бы сейчас не переживала. Багровая вуаль злости опустилась на глаза. До боли закусив губу, чтобы не начать кричать вместе с рабынями, она потянулась к шнуровке платья и стала быстро, насколько позволяли непослушные пальцы, ее ослаблять.

Слуги зашептались, округлившимися от удивления глазами глядя на гостью хозяина.

– Ты что это делаешь? – нахмурился Донеган, покосившись на Мишель и увидев, как та быстро избавляется от одежды.

– Раздеваюсь. Разве не видно? – Она с силой дернула за рукава платья.

Ткань жалобно затрещала, нехотя поддаваясь, сползая с тонкого хрупкого стана. Плечи и грудь девушки, едва прикрытая легкой полупрозрачной сорочкой, обнажились, вызвав среди слуг еще более жаркие обсуждения происходящего.

– Ты ведь предлагал занять их место? Так вот, я согласна! – Заметив, как по лицу Донегана промелькнула тень недовольства и раздражения, Мишель с еще большим жаром продолжила: – А твои рабы и твой управляющий будут на меня пялиться. Все, все! На меня… голую.

Тяжелая ткань платья упала к ногам пленницы чернильной кляксой, через которую Мишель переступила, высоко подняв голову, и, сохраняя видимость бесстрашия, в одних панталонах, нижней сорочке и корсете приблизилась к Галену.

– То, чем ты так жаждешь обладать, сейчас увидят все. Каждый твой раб. Вся твоя чернь. Может, прикажешь кому-нибудь из них помочь мне раздеться? Разрешишь им трогать меня своими грубыми руками, лапать мозолистыми пальцами. Даруешь своему верному псу надо мной власть, позволяя ему меня истязать. Что скажешь, Гален?

Плеть, зажатая в кулаке управляющего, поникла. Беря пример с остальных, Бартел заинтересованно смотрел на девушку, ожидая дальнейшего развития событий.

Донеган схватил бунтарку за локоть и яростно зашипел ей на ухо:

– Ты что это вытворяешь? Совсем умом тронулась?!

– Умом из нас двоих тронулся ты! Из-за… – Окончание фразы застряло в горле.

Мишель едва ногами не затопала от досады. Впрочем, о коварстве Мари Лафо думала она недолго. Гален снова, полностью и без остатка, завладел ее мыслями. Куда сильнее флюидов гнева, что посылала Мишель ненавистной чародейке, были те, что исходили сейчас от ее тюремщика.

Хищно сверкнув глазами, он еще сильнее стиснул на нежном локотке свои пальцы и потащил Мишель к входу в дом, цедя сквозь зубы:

– Сумасшедшая девчонка…

– Не пойду! – изо всех сил упиралась пленница. – Сначала вели их освободить!

– Я не торгуюсь со своей собственностью, – на миг остановившись, недобро сощурился наследник Блэкстоуна. – Не в том ты положении, милая, чтобы ставить мне условия.

Мишель вспыхнула. Собственностью? Никогда! Никогда она не свыкнется с этой ужасающей, постыдной мыслью! Свободной от крепкого захвата рукой Беланже попыталась залепить негодяю пощечину. Гален перехватил занесенную в воздухе ладонь и крепко, будто вплавляя в себя, прижал ее к своему сердцу. Черному-пречерному в представлении Мишель, насквозь прогнившему.

– Играешь с огнем, котенок, – хриплый, опаляющий кожу и мысли шепот. – Может, я и кажусь тебе дьяволом, но дьявольским терпением высшие силы меня не наградили. Продолжай в том же духе и уже этой ночью окажешься в моей постели.

От яркого, порочно-откровенного видения, мелькнувшего перед глазами, щеки у Мишель заалели. В груди сумасшедше застучало сердце, разгоняя по телу кровь.

И тем не менее, подстегиваемая адреналином, точно той самой плетью, Мишель ринулась в наступление:

– Я буду кричать, вопить, рыдать и в голос тебя проклинать! До последнего своего вздоха! – Чувствуя, как растворяется в серых, словно грозовое небо, глазах, сглотнула шумно. Пламя ярости, полыхавшее в сердце, гасло, подчиняясь магии Чудовища. Мишель с силой тряхнула головой, пытаясь прогнать хмарь, заполнившую сознание, и, беря пример с Донегана, прошипела: – И прекрати подавлять меня своими гнусными чарами! Слышишь?! Не то я… я…

Пленница судорожно размышляла, гадая, что бы такое сказать, чтобы выйти из этой схватки победительницей. И служанок спасти: ни на одной, ни на другой от страха уже лица не было. А скоро и на телах не будет живого места, если Гален сейчас ее уведет и рабыни останутся на растерзание второму демону – мерзкому Бартелу.

Глубоко вздохнув, Мишель прикрыла глаза и тихо, но твердо произнесла:

– Прикажи их освободить, иначе, клянусь, я заморю себя голодом. И тебе ничего не останется, кроме как довольствоваться моим жалким привидением.

Несколько мучительных секунд тишины, на протяжении которых Мишель слышала, как под ее ладонью исступленно бьется сердце зверя.

И слова, что сорвались с губ Донегана, больше походили на глухой звериный рык:

– Отвяжи их. А ты, – тьма в глазах затопила светлую радужку, – пойдешь со мной.

Рывок, и он потащил Мишель, будто тряпичную куклу, за собой. Еле перебирая ногами, она следовала за одержимым ею, чувствуя себя полностью опустошенной. Будто только что пережила не несколько пусть и ужасающих, но коротких минут, а полжизни провела на поле боя.

Сквозь туман, наползающий на глаза, различила служебные помещения, мимо которых они проходили. Потом – широкую лестницу, по которой, кажется, поднималась не она, а только лишь ее оболочка. Истерзанная же потрясениями душа предпочла покинуть эту клетку – столь желанное для Галена тело.

Шаг, за ним другой, сделанный из последних сил. Скрип двери, противно ударивший по ноющим от боли вискам. Ласковые объятия одеяла и спасительная тишина, наступившая после того, как хлопнула дверь и в коридоре стихли шаги.

 

Глава 3

Он ушел, оставив ее одну. Сбежал. Не от девчонки, один вид которой сводил с ума. От себя. От темных желаний, что она в нем пробуждала. Мог бы, уже давно мог бы взять ее силой, приглушив сопротивление чарами. Но это была бы слишком легкая победа. Не упоительно-сладкая, которой он привык добиваться.

Лишь жалкая ее иллюзия. С горьким, не менее жалким привкусом поражения.

Гален остановился посреди коридора, борясь с самим собой и с острым, почти болезненным желанием повернуть обратно. Оказаться с ней рядом. В глазах темнело от ярости. Ярости к самому себе, к строптивой девчонке – сумасбродной красавице, отчаянно не желавшей ему покоряться. Ко всему белому свету и к тьме, что властвовала в его сознании.

Он и раньше засматривался на среднюю дочь Вальбера Беланже. Пока исполнял роль заботливого жениха, беспросветно влюбленного в эту дылду, ее старшую сестру. Злился, когда Мишель кокетничала с другими мужчинами. Соблазнительно улыбаясь, строила им глазки. Она была ему интересна, он хотел ее, и тем не менее Гален Донеган привык и умел держать собственные чувства в узде.

Раньше.

А теперь вдруг стал одержим. Одержим этой маленькой девочкой.

Пальцы сами собой сжались в кулаки, кровь в висках стучала набатом. Сиюминутное затмение перед глазами, и вот уже трещины змеями расползаются по стене от багрового потека, отпечатавшегося на узоре обоев.

Гален Донеган не чувствовал боли. Собственной. В такие дни, как этот, ему нужна была чужая боль. Его переполняла сила, магия. Жажда. Людских страданий, слепого отчаяния. Нравилось вбирать в себя страх и множить его, распаляясь от этого приторно-сладкого, дурманящего чувства.

В такие дни, как сегодня, стирались любые грани. И, наверное, будет лучше пока что держаться от Мишель подальше. Он и так рядом с ней становится сумасшедшим. Еще и безумие, что одолевало его раз в месяц, незаметно подкрадывалось, намереваясь наброситься на наследника Блэкстоуна хищным зверем.

Превратить его в такого же зверя.

Нет, лучше пока не приближаться к Беланже. Иначе он может просто не заметить, когда девчонка из желанной любовницы превратится в еще более желанную добычу.

Его очередную жертву.

– Кстати, о добыче. – Донеган извлек из нагрудного кармана жилета, расчерченного светлой клеткой, платок и стер с разбитых костяшек сочащуюся из ссадин кровь. Запихнув платок обратно, быстро сбежал по лестнице и позвал управляющего. – Нашли идиота?

– Ищем, сэр, – выступив из полумрака коридора в пронизанный полуденным солнцем холл, напряженно ответил Бартел.

Кашлянув, виновато опустил голову, не в силах выдержать пристальный взгляд хозяйского отпрыска. Бартел чувствовал, что Донеган на пределе, и опасался, как бы тому не пришло в голову отыграться на своем слуге за капризы этой соплячки Беланже, за побег раба Джерра или еще за бог знает какой досадный случай.

Любая неурядица могла вывести Галена из себя.

– Плохо ищете, – мрачно бросил наследник Блэкстоуна и направился в библиотеку, слыша за спиной осторожные шаги домоправителя. – Не найдешь к завтрашнему вечеру, возьми Шену или Анвиру. Которая из них бегает быстрее? – Смахнув оставленную кем-то из домочадцев на кресле книгу, Гален устроился в нем, положив ноги на узкий красного дерева столик, на который только что переместился старенький, потрепанный сборник стихов.

– Для охоты лучше подойдет мужчина, – возразил управляющий, тут же торопливо пояснив: – Они выносливее. И верят, что смогут скрыться. Женщины слабее. Быстро сдаются, отчаиваются. Какой с ними азарт?

– Девчонок следует наказать, – рассеянно пробормотал Донеган, на самом деле думая совсем о другой девчонке с медово-карими глазами и молочной, такой мягкой и нежной кожей.

Ведь собирался же вести себя с Беланже осторожней! А вместо этого напугал ее еще больше. Неужели действительно готова была позволить себя выпороть? Нашла, кого защищать! Рабынь!

Немыслимо.

Гален прикрыл глаза, преследуемый сладострастным видением связанной, беспомощной Мишель. Полностью обнаженной. И рядом он с хлыстом. Грубая сыромятная кожа соприкасается с такой чувствительной плотью, и комната постепенно наполняется всхлипами, стонами.

Он тряхнул головой, прогоняя следующее за ним по пятам наваждение, и постарался сосредоточиться на мыслях о беглом рабе. Это был не первый случай, когда какой-нибудь отчаянный смельчак пытался сбежать. Обычно незадачливых беглецов обнаруживали в течение нескольких часов. В лесу, на болотах. Иногда, к досаде хозяев Блэкстоуна, уже мертвыми. Увы, в окрестностях поместья, помимо Донеганов, водилось немало других хищников.

То, что раб, если тому каким-то чудом все-таки удастся сбежать, будет болтать – за это Гален не волновался. Королева уже давно позаботилась о том, чтобы каждому невольнику, переступающему порог Блэкстоуна, магия запечатывала рот. Ни один из слуг никогда и никому не раскроет их тайны.

Впрочем – Гален усмехнулся, – не было еще такого беглеца, которого не удалось бы выследить и нагнать.

– Если я вам сейчас не нужен, сэр, я бы тоже отправился на поиски Джерра, – отвлек его от размышлений голос управляющего.

– Я с тобой! – Гален стремительно поднялся, понимая, что ему нужно куда-нибудь уехать. Оказаться от Мишель как можно дальше, чтобы лишний раз себя не искушать.

Лучше найти и вразумить непокорного раба. Главное, как-то обуздать себя и не убить на месте.

А приберечь это удовольствие для ночной охоты.

Мишель казалось, она только на минуту прикрыла глаза. Не потому, что хотела спать, – сил больше не было видеть комнату, в которой ей был ненавистен каждый дюйм. Начиная от лоскутного узорчатого ковра, ярким цветком распустившегося на темном полу, и заканчивая мебелью, резной, добротной, чьи угловатые очертания скрадывала сероватая дымка сумерек.

Казалось, она лишь на минуту прикрыла глаза… А проснувшись, поняла, что проспала добрую половину дня. Осоловело оглядев спальню, девушка резво подхватилась и со всех ног бросилась к маленькому круглому столику, ютившемуся у окна. На нем под серебряной крышкой-колоколом пряталось блюдо. Мишель чуть в ладоши от радости не захлопала, обнаружив пусть и остывшую, но тем не менее умопомрачительно вкусно пахнущую индейку, приготовленную с луком. Гарниром шел щедро политый маслом ямс и поджаренные до золотистой корочки гренки.

Не теряя времени, она плюхнулась в кресло и, схватив с тарелки румяное крылышко птицы, с жадностью вонзила в него зубы.

Прикрыв глаза, пробормотала, проглотив первый кусок, даже не жуя:

– Всевышний, как же это вкусно. Не думала, что можно так радоваться какой-то там индейке.

И нескольких минут не прошло, как тарелка опустела. Промокнув губы салфеткой, Мишель позволила себе несколько мгновений блаженства. Пока мыслями снова не вернулась к Галену и, помрачнев, нервно поднялась.

– Запер меня?

Осторожно, на цыпочках, словно опасаясь, что снаружи мог кто-то прятаться, коварно ее поджидая, пересекла комнату. Дрогнувшими пальцами коснулась витой ручки двери. К удивлению и радости пленницы, та легко поддалась, и коридор, наполненный вечерним полумраком, оказался пуст.

– Конечно, нет смысла меня запирать, – горько усмехнулась Мишель. – Я ведь все равно не смогу сбежать. Но зато…

Она так и не познакомилась как следует с логовом Донеганов и, если кто из этой жуткой семейки с ней столкнется, скажет, что просто решила осмотреться. Им ведь совсем необязательно знать, что она ищет то, что по праву принадлежит ей. Свой бесценный оберег!

Всякий раз, прибегая к магии, которой была напитана земля Лафлера, Мишель открывала все новые и новые грани даруемых этой землей возможностей. Как знать, быть может, с помощью своего талисмана она сумеет противостоять чарам Галена, и, находясь рядом с ним, ее разум будет оставаться светлым и чистым.

Какая-никакая защита и поддержка.

Наспех одевшись и кое-как справившись со шнуровкой платья, Мишель вышла в коридор.

– Где же ты мог его спрятать? – шептала чуть слышно, при этом не забывая усердно проклинать своего тюремщика. – Главное, чтобы не развеял, мерзавец, по ветру.

Мишель то замирала, напряженно прислушиваясь к малейшему скрипу, то продолжала идти вперед, осторожно ступая по мягкой ковровой дорожке, приглушавшей несмелые девичьи шаги. Темно-синей, в сумерках казавшейся почти черной, с тусклой рыжей окантовкой. Тяжелые резные рамы, обрамлявшие старинные полотна на стенах, в вечерней мгле тоже померкли. И тяжеловесные бронзовые светильники, будто позаимствованные из фантастического замка с призраками, не озаряло пламя свечей.

– Где бы я на месте Донегана могла его спрятать… – напряженно размышляла пленница.

В библиотеке? Мишель уже успела заметить, что и Гален, и Катрина любили проводить время в царстве пыли и старинных томов.

– Сунул за книги? Возможно. Или запер в столе в отцовском кабинете, раз мистер Донеган сейчас в отъезде? – Она решительно тряхнула головой. – Нет, скорее всего, у себя в спальне куда-нибудь положил. Осталось только выяснить, которая из этих дверей ведет в твою комнату, Гален.

Наверное, удача все же вспомнила о ней: Мишель без труда отыскала спальню наследника. На каминной полке рядом с мерно тикающими часами красовался портрет Флоранс, выполненный на тонкой овальной пластине из слоновой кости. Подаренный негодяю за несколько дней до помолвки.

По телу пробежала ледяная дрожь, стоило Мишель представить, как сестра выходит замуж за это чудовище, на людях не расстававшегося с маской прекрасного принца, и перебирается жить в Блэкстоун. А с ней и трусиха Серафи, которая здесь и дня не выдержит.

– Как же, поженитесь вы. Только через мой труп! – воинственно проговорила Мишель. Аккуратно притворив за собой дверь, принялась обыскивать комнату.

Изучила и каминную полку, и книжный стеллаж. На фоне потрепанных корешков голубел миниатюрный глобус, рядом пристроился явно старинный хьюмидор. В нем, кроме сигар, ничего интересного обнаружить не удалось. Чуть поодаль стояло кресло, с высокой спинки которого живописно свисал… хлыст. Вроде того, что сегодня использовал Бартел для издевательств над ни в чем не повинными рабынями.

Мишель отпрянула, шумно сглотнув, и поспешила переместиться в другой конец комнаты, дабы погрузиться в недра платяного шкафа. Но, увы, и в нем оберега не оказалось.

Отчаявшись, зачем-то приподняла матрас и разбросала аккуратно взбитые в изголовье кровати подушки.

Вернуть им первозданный вид пленница не успела. Вздрогнула, услышав:

– Ищешь способ отсюда выбраться?

И почувствовала, что каменеет.

Появление кузины Галена застало Мишель врасплох. Аэлин бесшумно проскользнула в спальню и замерла у двери, намеренно оставив ту приоткрытой, чтобы «гостья» еще больше занервничала. Скрестив на груди руки, девушка с улыбкой вглядывалась в побелевшее от испуга лицо будущей родственницы.

Как всегда, красиво одетая, в светлом платье, отделанном бесчисленными воланами и дорогим дальвинским кружевом. Только непонятно, для кого наряжалась и прихорашивалась, ведь в Блэкстоуне некому было оценить ни щедро нарумяненное смазливое личико в обрамлении пушистых смоляных локонов, ни глубокий вырез, под которым при каждом движении Аэлин волнующе колыхалась оборка из кружев, ни туго затянутую в корсет тонкую талию, казавшуюся еще более тонкой за счет пышного кринолина.

– Вот так так! – с наигранной укоризной покачала головой Аэлин. – С каких это пор благовоспитанные мисс считают приемлемым рыться в чужих вещах?

– С тех пор, как их стали похищать, – не сдержавшись, огрызнулась Мишель. С трудом укротив эмоции, сказала, отведя взгляд в сторону: – Я просто… осматривалась.

Понимала, насколько глупо прозвучало оправдание, но ничего более толкового придумать в тот момент не смогла.

– В спальне моего кузена осматривалась? – хмыкнула мисс Кунис и зашагала по комнате, шурша юбками, рассеянно осматривая ее нехитрую обстановку. – Примеряешься к своему новому… хм, месту службы? Так не терпится оказаться в постели Галена, что сама к нему пришла? А утром, я слышала, не постеснялась перед ним раздеться. Перед ним и слугами. Надеюсь, сестрица твоя не такая распутная и будет держать себя в руках.

Гнев и обида отозвались в сердце Мишель тупой ноющей болью. Никому и в голову не могло прийти посчитать ее девицей легкого поведения и уж тем более назвать таковой вслух. Она до белых костяшек сжала кулаки, порываясь высказать все, что думает об этой невоспитанной деревенщине. С трудом сумела проглотить слова, уже готовые сорваться с губ.

Не для того она рискнула и пришла сюда, чтобы позволять этой пигалице себя задирать. Аэлин ведь была не рада появлению в Блэкстоуне незваной гостьи. Вот пусть и поможет ей отсюда исчезнуть.

Проглотив насмешку, звучавшую в голосе девушки, Мишель проговорила как можно спокойнее:

– Помоги мне сбежать. Ты же против моего присутствия здесь. И Катрина меня едва переносит.

Молчание, наступившее после этих произнесенных с затаенной надеждой слов, показалось Мишель вечностью.

– Разве я похожа на сумасшедшую? – усмехнулась, дернув уголком губ, Аэлин. Отчего лицо ее, формой напоминавшее сердечко, искривилось в гримасе пренебрежения, развеявшей, будто иллюзию, ее экзотическую красоту. – Ты сбежишь, и свадьба с Флоранс расстроится. Да и к тому же Гален будет в бешенстве. А кузен в гневе страшнее всех демонов и духов, что когда-то населяли эти земли.

Мишель понимала: ситуация патовая. Глупо убеждать эту нахалку в том, что если она сбежит, то будет молчать. Аэлин не выглядела глупой и, даже если бы таковой была, все равно не поверила бы в подобную чушь.

– Не хочешь помогать, так хотя бы не мешай! – запальчиво воскликнула Мишель. – Очень скоро родители узнают о моем исчезновении, и меня начнут искать! Будет лучше, лучше для вас, если я найдусь сама. Чем меня здесь обнаружит полиция.

– Не обнаружит, – покачала головой Аэлин, безразлично передернув плечами. – Да и скоро – понятие растяжимое.

Не спеша обошла кресло, по спинке которого змеей спускался кожаный жгут. Тонкими, изящными пальчиками, один из которых, безымянный, украшало простенькое серебряное колечко, прошлась по деревянному кнутовищу.

– Нам тут на днях привезли нового жеребца. Дикого, необъезженного. Гален любит укрощать таких строптивцев. И строптивиц, – добавила после секундной паузы. – Тебя тоже укротит. Если не лаской, – крепко сжала в кулаке рукоять, закончив пугающе-мягко, – так силой.

У Мишель появилось желание «приласкать» кузину Донегана плетью. Аэлин была выше ее почти на голову, крупнее и наверняка сильнее, но в Мишель сейчас бурлила такая злость, такое исступление, что выхватить кнут и исхлестать им нахалку ей бы не составило труда.

Вот только следующие слова Аэлин Кунис заставили ее замереть на месте, а тело под надетым впопыхах платьем покрыться ледяными мурашками.

– Да и вообще, зачем помогать тебе сбегать, если с тобой здесь куда веселее? Это же так интересно! Наблюдать, как он будет объезжать еще одну непокорную кобылу, – весело рассмеялась девушка и, к ужасу Мишель, что есть мочи крикнула: – Скорее! Га-а-ален! Скорее сюда! Я у тебя кое-что нашла!

– Замолчи! Сейчас же замолчи! – разъяренной кошкой зашипела пленница. Сбросив с себя оцепенение, рванулась к Аэлин, которой вдруг резко стало не до веселья.

Испуганно взвизгнув, она отскочила вглубь комнаты, потрясая в воздухе хлыстом, и выпалила:

– Тронь меня – и Гален тебя прибьет!

– Не раньше, чем я повыдираю тебе все волосы!

Ослепленная яростью и отчаянием, Мишель уже готова была наброситься на обидчицу, и даже кнут в руках Аэлин ее бы не остановил, когда в коридоре раздались спешные шаги.

– Что вы здесь устроили?

При виде непривычно бледной кузины и замершей напротив нее раскрасневшейся мятежницы Гален нахмурился. А обведя комнату внимательным взглядом, понятливо хмыкнул.

– Что-то потеряла, Мишель? Случайно не это ищешь? – Приблизившись к книжному стеллажу, незаметным движением извлек из разделившегося напополам глобуса так хорошо знакомый ей сафьяновый мешочек, нарядно расшитый золотой нитью.

Оберег выпал из руки Донегана и повис в воздухе. Словно загипнотизированная, Мишель следила за раскачивающимся из стороны в сторону, как маятник часов, талисманом, не в силах отвести от него взгляда и понимая, что Гален ни за что не позволит ей прикоснуться к магии Лафлера. К горстке родной земли, к которой ее влекло сейчас сильнее, чем когда-либо в жизни.

Гален болезненно морщился. От близости чуждой для него силы тело неприятно ломило, ныла каждая клетка. Ладонь же противно зудела – так хотелось отшвырнуть от себя треклятый предмет для древней магии лугару.

Мишель неосознанно дернулась к Донегану, хоть и понимала, что ей не заполучить свой оберег. Его глаза недобро сверкнули. В несколько шагов преодолев расстояние от стеллажа до камина, он обернулся к пленнице, застывшей перед ним каменным изваянием.

– Ну так вот, чтобы ты больше не мучилась, не искушала себя и не рылась в моих вещах, я сделаю вот так. – Ослабив шнурок, перехватывающий горловину бесценного для Мишель сокровища, Донеган с безразличным видом вытряхнул его содержимое в огонь.

Пламя, до сих пор робко точившее почерневшие, рассыпающиеся пеплом головешки, зашипело, жадно потянулось к дымоходу, отбрасывая на потемневшую кладку камина ярко-оранжевые блики.

– Ты – чудовище, – прошептала Мишель, раздавленная и потерянная. Сглотнув застрявший в горле горький комок, повторила чуть слышно: – Чудовище.

Слезы, обжигая, одна за другой катились по щекам. Весь день она сдерживала рыдания, душила в себе эту слабость, а теперь вдруг поняла, что сдерживаться и дальше просто нет сил.

– Радость моя, несколько слезинок меня не разжалобят. – Раздраженно поморщившись, Гален швырнул в огонь клочок сафьяновой кожи, тут же сморщившейся и почерневшей. Схватив пленницу за руку, поволок за собой. – Знаешь, как поступают с непослушными девочками? Их наказывают.

Внутри Мишель все перевернулось. Словно наяву увидела она картину: задний двор и она в самом центре, будто главная скульптура на выставке в музее ужасов. Обнаженная, позорно привязанная к столбу. Беззащитная перед безжалостным палачом, коршуном кружащим вокруг нее.

Утром Мишель готова была пожертвовать собой, лишь бы не видеть, как мучаются рабыни, пострадавшие ни за что. Но сейчас – другое дело. Она не позволит к себе прикоснуться! Не допустит, чтобы он просто так ее мучил!

– Не пойду. – Мишель запнулась, как будто вросла в пол. Отчаянно тряхнула головой, а когда Гален с силой дернул ее за руку, закричала что есть сил: – Не пойду! Никуда я с тобой не пойду! Чудовище!!! Ненавижу! Гален Донеган, как же сильно я тебя ненавижу!!!

Мишель видела саму себя, будто в кривом зеркале отражавшуюся в потемневших от ярости глазах Галена. Охваченная паникой и каким-то отчаянным безумием, вырывалась, кусалась, беспомощно дергала ногами, стараясь задеть, ударить, цапнуть побольнее мучителя.

Никогда прежде Мишель Беланже не доводилось испытывать самое пугающее из всех возможных чувств – беспомощность. И чем ближе приближались они к лестнице, тем сильнее накатывало осознание: насколько опасной оказалась ловушка, в которую она сама себя загнала.

В полумраке коридора мелькали лица. Испуганные – слуг, ошеломленное – Катрины, ухмыляющееся – Бартела, услужливо предложившего хозяину посильную помощь в усмирении строптивой… Нет, уже больше не гостьи – рабыни.

– Сам разберусь, – хлестанул по сознанию злой голос.

Мишель зарыдала, уже не сдерживаясь, когда увидела маячившую впереди лестницу. В воспаленном мозгу мелькнула мысль, что она толкнет его, толкнет со всей силы. Пусть вместе покатятся по ступеням.

«Уж лучше сломаю себе шею! Все лучше, чем такое унижение!»

Каково же было ее удивление, когда Гален, миновав лестницу, потащил ее дальше по коридору. До самого конца – к окну-розе, затканному, будто ажурным кружевом, цветной мозаикой из стекла.

Мишель даже притихла, перестав вырываться, и позволила увести себя на чердак. Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, различила грубые очертания мебели – старой, покрытой густым слоем пыли. Видавший виды линялый ковер. Широкий стол у полукружия окна, в которое пробивался свет заходящего дня, сияющим контуром очерчивая сутуло сидящую на узкой кровати фигуру.

– Выйди! – глухо прорычал наследник.

Раб-исполин, разглядеть лицо которого мешали слезы, не шелохнулся. Смотрел на них немигающим взглядом. То ли отчаянный не желал повиноваться, а может, просто не расслышал приказа.

– Я сказал вон! – в исступлении взревел Донеган, и слуга нехотя распрямился, поднимаясь.

Двинулся к выходу, тяжело ступая, заставляя скрипеть растрескавшиеся половицы, как будто они вот-вот готовы были проломиться под тяжестью его грузного тела. Мишель почудилось, словно на нее надвигается гора. Огромная и пугающая.

Как же ей надоело всего здесь бояться!

– Познакомьтесь со своей новой комнатой, миледи. – Гален пренебрежительно поклонился. Не сказал, выплюнул: – Не хотела быть моей гостьей – станешь моей рабыней!

И исчез в темном провале лестницы следом за великаном-слугой. Оставив Мишель наедине с чувством безысходного отчаяния и слезами, которые, казалось, никогда не иссякнут.

 

Глава 4

Проснулась Мишель внезапно, разбуженная ярким светом нового дня, струящимся по выгоревшим занавескам. Чихнув, поспешила подняться с постели, на которую и не помнила, когда прилегла. Всю ночь, будто сговорившись с кошмарами, на долгие часы завладевшими сознанием, ее преследовал запах щелочного мыла – резкий, отвратный, – от которого нестерпимо чесался нос. И пыль, сизым слоем укрывшая все вокруг, заставляла брезгливо морщиться и даже (хоть Мишель до сегодняшнего дня не замечала за собой такой чувствительности) провоцировала во всем теле неприятный зуд.

У них в Лафлере простыни приятно пахли лавандой. В хозяйских комнатах, всегда проветриваемых по утрам, витал изысканный аромат дорогих дальвинских духов. И на мебели невозможно было обнаружить ни единой пылинки. Аделис Беланже, помешанная на чистоте, строго следила за тем, чтобы дом самым тщательным образом убирался каждый день.

Кто бы мог подумать, что она окажется здесь. В этой затхлой, отвратительной клетке! Станет пленницей на чердаке. В явно проклятом высшими силами поместье. Будет спать на чужой постели, застланной несвежими простынями. А проснувшись, первое, что увидит, – огромный жирный паук на расчерченном перекрытиями потолке, обхаживающий трепыхающуюся в паутине полудохлую муху.

– Мерзость какая!

И секунды не прошло, как Мишель уже была на ногах. Опасливо оглядываясь, чувствовала, что желание помыться стремительно перерастает в навязчивую потребность. Но сколько ни искала кувшин с приготовленной для нее прохладной водой и таз для умываний, взгляд цеплялся только за старую рухлядь, снесенную сюда обитателями особняка.

Окружающая обстановка навевала тоску. На потолке, старательно оплетенный тенетами все тех же тружеников-пауков, на заржавленной цепи покачивался уродливый светильник, в котором доживал свой век огарок свечи. Керосиновая лампа с закопченным стеклом гордо возвышалась на приставленном к окну столе. К обшитым деревом стенам жались стеллажи, на полках которых темнели потрепанными корешками книги. Наверняка страницы в них изъели мыши. Пленница поежилась. Не то чтобы она боялась этих неизменных обитателей любого дома, просто они вызывали в ней глубокое отвращение.

В дальнем углу ютилось кресло-качалка с небрежно наброшенным поверх стареньким пледом. Наверное, чтобы прикрыть дыры, зиявшие в этом плетеном предмете унылого интерьера.

Книжные стеллажи мирно соседствовали с сундуками, испещренными проржавевшими металлическими полосками. Нашлось место и для хлама вроде ставших ненужными картинных рам, пары надколотых чашек (наверное, все, что осталось от некогда роскошного чайного сервиза) да фарфоровых кукол, коими были забиты верхние полки. В спальне ребенка или на кровати юной девушки те, что были целыми, смотрелись бы очаровательно. Наряженные в пышные, отороченные оборками платья да широкополые шляпки, красовавшиеся над кокетливо завитыми волосами.

Но здесь, на чердаке, куклы больше походили на экспонаты из музея ужасов. Мишель казалось, эти фарфоровые уродцы следят за ней, глядя на нее своими большими стеклянными глазами. Разумеется, удовольствие наблюдать за «гостьей» имели лишь те, у которых головы были на месте. У некоторых игрушек они попросту отсутствовали. Иным же недоставало рук или ног.

Имелось здесь также напольное зеркало, явно старинное, в мутной глади которого юной мисс Беланже с трудом удалось разглядеть свое отражение.

Вот уже несколько минут Мишель сверлила взглядом дверь, не решаясь к ней подойти. Да и зачем? Чтобы убедиться, что ее заперли, и испытать новый приступ отчаяния? Или же Гален снова проявил беспечность, решив, что никуда она отсюда все равно не денется…

– Надо проверить, – поколебавшись, сказала самой себе пленница, но так и не сдвинулась с места.

Снаружи раздались шаги. Мишель вся внутренне напряглась, готовясь к очередной схватке с Донеганом. А увидев вместо наследника Блэкстоуна молоденькую служанку, переступившую порог чердака, облегченно выдохнула.

Незнакомая рабыня, которую Мишель видела впервые, тихо проговорила:

– Я принесла вам завтрак, мисс. – Обойдя пленницу на почтительном расстоянии, поставила поднос на стол.

Поклонилась, собираясь быстро покинуть «комнату для гостей», когда Мишель ее окликнула:

– Здесь необходимо прибраться.

Девушка покорно кивнула и, все так же не поднимая головы, пролепетала чуть слышно:

– Я спрошу у хозяина. – После чего поспешила скрыться за дверью.

Как ни странно, оставив ту незапертой. Мишель удивленно хмыкнула, а обследовав добротную, крепко держащуюся на петлях створку, удивилась еще больше: дверь запиралась изнутри на щеколду.

Конечно, если мистер Чудовище пожелает заглянуть к ней в гости, эта железяка вряд ли его остановит. С другой стороны, с щеколдой все же спокойнее.

Позаботившись о своей безопасности, Мишель устроилась за столом. Аппетита не было, и даже любимые с детства вафли не вызывали в ней привычного гастрономического интереса. И тем не менее Мишель съела все до последней крошки, понимая, что незачем морить себя голодом. Силы ей еще пригодятся. Для войны с мерзавцем.

– Даже не надейся, Гален, что сдамся и упаду к твоим ногам, умоляя, чтобы забрал меня отсюда. Лучше на чердаке в пыли и грязи, зато подальше от тебя. Пока я не найду способ отсюда выбраться. А я его обязательно найду! Даже не сомневайся!

За этим страстным монологом ее и застала вернувшаяся на чердак служанка. Мишель услышала, как в дверь несмело постучались, и, только убедившись, что это рабыня пришла убираться, а не Гален пожаловал снова над ней издеваться, отодвинула щеколду.

К радости пленницы, служанка явилась не с пустыми руками. Принесла с собой ведро, метелку и тряпки.

– И еще обязательно постельное белье поменяй, – довольная пусть и крохотной победой над Донеганом (хоть что-то человеческое ему не чуждо) Мишель приступила к своему излюбленному занятию: принялась отдавать распоряжения. – И ковер нужно будет вытрясти. А потом почистить хорошенько. Гардины – выстирать. Можешь даже прокипятить… Я тебе мешать не буду. Посижу тут пока в кресле, почитаю что-нибудь. – Она скользнула рассеянным взглядом по книжным полкам, уже заранее морщась от мысли, что придется дотрагиваться до ветхих пыльных переплетов, и направилась к плетеному креслу, примеченному ранее.

– Господин сказал, – рабыня неловко кашлянула и, помешкав, все-таки продолжила: – что, если хотите жить в чистоте, вам придется… самой убираться.

От такого заявления Мишель оторопела и не сразу нашлась, что ответить. А когда к ней вернулся дар речи, служанки в комнате уже не было.

– Мерзавец! – воскликнула пленница, топнув для острастки ногой, хоть угрожать ей здесь было некому. Разве что только своим грозным видом Мишель надеялась распугать пауков. – Какой же ты все-таки мерзавец, Гален Донеган! Мало ты меня унижал. Теперь еще и это! Негодяй! – Она расстроенно поджала губы, по-детски хлюпнула носом и чуть слышно закончила: – Я ведь не умею убираться.

Огляделась растерянно, даже не представляя, с чего начать. Мелькнула мысль все-таки усесться в кресло и, спрятав лицо в ладонях, снова разреветься. Но это вряд ли решило бы проблему с уборкой. Сказав себе, что поплакать она вполне может и позже, в чистой, хорошо проветренной комнате, воинственно сжав кулаки, Мишель ринулась к окну.

Пусть очередная битва с Донеганом проиграна, но уж над всеми паразитами, что здесь развелись, она сегодня точно одержит победу! Другими словами, попросту их перебьет.

Окно ни в какую не желало поддаваться. Забравшись на стол, пыхтя и ругаясь, Мишель что было сил толкала грязную раму. От злости и напряжения скрежетала зубами, быстро покрываясь потом и пылью, из-за которой было не разобрать, какого все-таки цвета подоконник.

– Кажется, здесь не убирались с позапрошлого века. Или с самого возведения Блэкстоуна. – Она раздраженно дунула на прядь, назойливо падающую на глаза, и чуть не закричала от радости, когда растрескавшаяся рама поддалась.

В комнату ворвался теплый весенний ветер, ласковым касанием прошедшийся по разрумянившемуся лицу мятежницы. Мишель зажмурилась от удовольствия, жадно вдыхая свежий воздух, как будто глоток за глотком пила хмельной напиток свободы.

А открыв глаза, едва не свалилась со стола на пол. Сердце с силой ударилось о грудную клетку. Она постаралась укрыться за занавеской, чтобы, не дай Всевышний, Гален ее не заметил.

Окно чердака выходило на присыпанную гравием подъездную аллею, обрамленную разлапистыми кедрами. Мишель хорошо была видна площадка перед крыльцом и угрюмый раб, державший под уздцы двух лошадей. Первую – крупную вороную – оседлал Донеган. Резко дернув поводья, наследник Блэкстоуна устремился к воротам, чей кованый орнамент темнел на фоне буйной зелени перелеска, раскинувшегося за широкими створами. Вторая кобылка, серая в яблоках, досталась управляющему, верным псом потрусившему за своим господином.

– Чтоб вас аллигаторы на болотах сожрали, – от всей души пожелала обоим пленница.

Сдернув с окна занавески, не придумала ничего лучшего, чем утопить их в ведре, вода в котором тут же поменяла свой цвет.

Как ни странно, уборка помогла Мишель отвлечься и даже немного ее успокоила. Взобравшись на колченогий табурет, чихая и брезгливо морщась, она протирала подвешенный к потолку светильник, когда в распахнутое окно чердака долетели звуки отворяющихся ворот. А вскоре к ним прибавился и скрип колес, сопровождаемый мерным перестукиванием лошадиных копыт.

Экипаж огромной черной улиткой тащился к дому. Мишель вздрогнула, почувствовав, как ее захлестывает волнение напополам со смутным чувством предвкушения свободы, а сердце озаряет лучик надежды.

Табурет угрожающе покачнулся и опрокинулся на пол, когда Мишель, слетев с него радостной пташкой, кинулась к окну. Теперь юная бунтарка и не думала прятаться. Высунувшись наружу, жадно следила за приближением экипажа.

– Должно быть, мистер Донеган вернулся из своей поездки, – прошептала, готовая уже пуститься в пляс от счастья.

Мишель ни на мгновение не сомневалась, что уж он-то быстро прочистит Галену мозги, чтобы тому впредь неповадно было похищать молоденьких мисс. А заодно и этому гадкому Бартелу всыплет по первое число. Наверняка уволит, выдав ему самые отвратительные рекомендации. В их графстве он уже точно работу себе не сыщет.

А потом, горячо извинившись перед Мишель, мистер Донеган отправит ее к родителям.

Это Катрина и змеючка Аэлин слово брату сказать боятся. А уж Сагерт Донеган непременно найдет на сына управу, сумеет его вразумить.

В своих мечтах Мишель уже вбегала в собственную спальню и, достав спрятанную под половицей коробку, вынимала иголку из вольта.

– Скоро, очень скоро этому кошмару придет конец, – улыбаясь, как заклинание повторяла она.

Коляска остановилась у самого крыльца. Мишель пришлось старательно тянуть шею, рискуя вывалиться из окна, лишь бы разглядеть пожаловавшего к Донеганам незнакомца.

Увы, очень скоро пленнице пришлось признать: молодой человек, показавшийся из наемного экипажа, никак не мог быть Сагертом Донеганом.

Навстречу гостю уже спешили хозяйки Блэкстоуна. За те несколько дней, что провела Мишель в этом доме, ни разу ей не доводилось видеть Катрину и Аэлин в таком возбуждении. Особенно последнюю, смерчем слетевшую по ступеням крыльца и с радостным визгом повисшую на шее у молодого человека.

– Какая же она все-таки деревенщина!

Мишель почти не сомневалась, что перед ней ровесник Галена. Вот только лицо гостя разглядеть мешала светлая шляпа, оттененная черной лентой. Зато подтянутая широкоплечая фигура неизвестного джентльмена свидетельствовала не только о том, что он находится в отличной физической форме, но и что до заката жизни ему еще ой как далеко.

На госте были узкие горчичного цвета бриджи, заправленные в высокие сапоги. Из-под идеально скроенного сюртука выглядывала рубашка с модной нынче гофрированной манишкой, поверх которой был франтовски повязан широкий черный галстук.

Молодой человек обнял Аэлин. Вернее будет сказать, позволил той себя обнять. Затем, поклонившись (явно шутливо), поприветствовал улыбающуюся Катрину и велел слугам, молчаливо ожидавшим распоряжений, перенести в дом ручной саквояж, одиноко стоявший на стеганом сиденье экипажа. Да не забыть прихватить дорожный сундук, притороченный к коляске.

Будто почувствовав, что за ним наблюдают, незнакомец резко вскинул голову. Мишель не успела отпрянуть, пойманная взглядом прищуренных глаз, в которых плясали искорки веселья. А может, в них просто так причудливо отражалось солнце, превращая серебро его глаз (ей подумалось, что они у него обязательно должны быть серыми) в расплавленное золото.

Молодой щеголь приподнял за тулью шляпу, приветствуя юную красавицу, а потом послал ей не то ироничную улыбку, не то самую настоящую наглую усмешку.

Вспыхнув, пленница пожалела, что так опрометчиво сняла занавески, и, растерянная, опустилась на кровать, гадая, кто же пожаловал к Донеганам.

И какую из этого выгоду она сможет для себя извлечь.

 

Глава 5

Позабыв о том, что собиралась посвятить день генеральной уборке, Мишель не отходила от двери, намеренно оставив ту приоткрытой. Сидела на узкой ступеньке, которая от малейшего ее движения начинала противно скрипеть, и, затаив дыхание, жадно ловила каждый доносившийся с нижних этажей звук.

Морщилась, когда Аэлин принималась смеяться, заливисто и счастливо. Блэкстоуну совсем не шел этот жизнерадостный смех. Удивленно вскидывала брови, вслушиваясь в неразборчивый, неожиданно ласковый щебет Катрины. В представлении Мишель, прозвавшей старшую сестру Галена мисс Чопорная Ледышка, ласка и Катрина были несовместимы.

Пленница хмурилась, впитывая в себя приглушаемый толстыми стенами и перекрытиями голос незнакомца. Этот голос казался Мишель смутно знакомым. И тем не менее, сколько ни пыталась, так и не сумела вспомнить, где и когда могла повстречать молодого человека.

И встречалась ли с ним вообще. Может, ей просто так отчаянно хотелось верить, что в Блэкстоун по счастливой случайности нагрянул один из ее давних знакомых, о котором она забыла, но он-то, этот самый знакомый, ее конечно же должен помнить. Стоит им только увидеться, как молодой человек тут же проникнется к ней состраданием и согласится помочь.

– Да, я обязательно должна с ним встретиться, – решила для себя Мишель. – Тем более что Донеган куда-то убрался. Грех не воспользоваться такой возможностью.

Дождавшись, когда страсти внизу поутихнут и в доме воцарится привычная атмосфера вялого уныния, Мишель осторожно, стараясь не воспроизводить ни звука, стала спускаться по лестнице. Такой же скрипучей, что и рассохшиеся половицы на чердаке.

Несмотря на страх быть пойманной, она не останавливалась. Упрямство в ней снова взяло верх над всеми остальными чувствами. Мишель вознамерилась во что бы то ни стало повидаться со знакомым незнакомцем, причем сделать это как можно скорее. И если поймет, что перед ней настоящий джентльмен, а не жалкое его подобие вроде Галена, обязательно расскажет тому о своей беде.

Впрочем – она горестно вздохнула, – внешность зачастую бывает обманчива. Теперь-то она это точно знает. До недавнего времени Гален Донеган тоже успешно прикидывался джентльменом, эталоном манер и образцом для всех мужчин-соседей. А вон оно что оказалось на самом деле…

В коридоре второго этажа привычно властвовали сумрак и тишина. Иногда Мишель начинало казаться, что этот дом необитаем. Населенный только лишь призраками, являвшимися ей в обманчивой плоти.

Крадясь на цыпочках, Мишель останавливалась возле каждой двери. Прислушивалась и гадала, в которую из гостевых комнат определили франтоватого гостя, так осчастливившего своим появлением девиц Кунис и Донеган.

«Раз он меня не запер, значит, я могу ходить по дому. В крайнем случае, скажу, что хотела забрать свои вещи, которые мне так и не принесли», – храбрилась пленница, но сердце в груди все равно стучало как сумасшедшее.

Не успела Мишель так подумать, как с улицы донесся шум, показавшийся ей оглушительным, – лошадь яростно дробила копытами сухую землю. Неизвестный всадник мчался по аллее к дому.

Она замерла, парализованная страхом, а услышав, как внизу хлопнула дверь и по холлу разнесся раздраженный голос Галена, звавшего кого-то из слуг, вырвалась из пут оцепенения и пулей понеслась по коридору. Взлетела по лестнице и, только задвинув щеколду, обессиленная волнением, скользнула на пол. Мишель испуганно застыла, вжавшись в створку, моля Всевышнего, чтобы Донеган не поднялся к ней. Щеколда если его и задержит, то лишь на пару мгновений.

К огромному облегчению пленницы, ни днем, ни вечером Гален так и не появился. Только служанка забегала, чтобы принести сначала обед, а потом ужин. На вопрос Мишель, кто это осчастливил своим визитом хозяев Блэкстоуна, рабыня промямлила что-то насчет того, что ей запрещено разговаривать с «мисс гостьей».

– Да чтоб тебя, Донеган! – в сердцах воскликнула Мишель, по привычке раздраженно ударив каблуком об пол. – Ни с кем не говори, живи в грязи! Как это ты меня еще голодом не начал морить!

Справившись с очередным приступом злости, пленница продолжила уборку, и к вечеру чердак если и не превратился в уютную, идеально чистую комнату, то хотя бы приобрел более-менее жилой вид. Свесившись из окна, Мишель старательно трясла простыни, хоть и понимала, что чистыми они от этого все равно не станут. С горем пополам вытряхнула и ковер. Неумело смахнула тряпкой пыль со стола и полок, подмела и даже помыла полы. От гримасы отвращения, не сходившей с запачканного грязью личика, у Мишель ныли скулы. А от воды кожа на руках стала сухой и сморщилась, будто у старухи.

– Какая же это неблагодарная работа. – Мишель устало опустилась на стул. Склонилась к миске с остывшей овощной похлебкой. Она чувствовала себя настолько усталой, что едва сумела проглотить несколько ложек.

Аппетита не было, и политое медом печеное яблоко, ставшее ей десертом, Мишель жевала, даже не чувствуя его вкус.

К вечеру «дом с призраками» стал и вовсе походить на склеп. Тишина, захватившая Блэкстоун в свой плен, действовала на нервы. Все в нем как будто вымерли. Застыло время.

Лишь за окном ее маленького убежища что-то менялось: тревожно шумели деревья, сгущались сумерки. И небо, окрашенное багрянцем, вдоволь напитавшись алым, постепенно темнело, с каждой минутой все больше походя на черный бархат, по которому чья-то невидимая рука рассыпала бриллианты-звезды. А посредине, будто главную драгоценность, умостила похожую на тарелку из дорогого фарфора луну.

Мишель подняла голову, подставляя лицо холодному лунному свечению, и поежилась от тревожного предчувствия. Что этой ночью обязательно случится что-то страшное.

Непоправимое.

В приглушенном свете керосиновой лампы, тускло поблескивавшей на столе, окружающая обстановка казалась еще более зловещей и мрачной. Мишель подумалось, что сегодня она вряд ли уснет. Только не тогда, когда полная луна нахально заглядывает в окно чердака, беря пример с фарфоровых кукол, весь день тоже пристально следивших за новой «квартиранткой».

Говорят, в полнолуние прежние обитатели этих земель становились особенно сильными и еще более опасными. Лугару черпали силу из ночного светила и, превращаясь в волков, до самого рассвета блуждали по лесу в поисках поживы.

Словно отзываясь на ее мысли, где-то вдали, в недрах глухой чащи раздался волчий вой. Громкий, голодный, полный исступленной ярости и жажды охоты. Мишель поежилась, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Закутавшись в найденную в сундуке среди остальной ветоши шаль – сплошь изъеденную молью, – вместе с керосиновой лампой направилась к стеллажам.

Остановив свой выбор на книге, на полустертом корешке которой еще можно было разобрать название «Морской дьявол», решила, что это наверняка авантюрный роман о приключениях какого-нибудь красавца-пирата на бескрайних просторах океана. Одна из тех историй, которые она так любила, считая и себя тоже немножечко авантюристкой, и всю жизнь мечтала о приключениях. Хоть теперь понимала, что лучше бы и дальше продолжала о них просто грезить, сидя возле растопленного камина своей спальни, и, затаив дыхание, переворачивала страницу за страницей. Пусть бы маялась дома от скуки, чем проходила через испытание, что выпало на ее долю по милости гадкой колдуньи.

Чихнув от запаха пыли, ударившего в нос, Мишель вернулась за стол. Не сдержавшись, погрозила кулаком властительнице ночи, расплескавшей по округе свой ядовитый свет и по-прежнему (будто луне больше нечего было делать) пристально наблюдавшей за плененной девушкой.

Мишель надеялась, что история морехода, в каждой главе вляпывавшегося в неприятности и с лихим задором из них выпутывавшегося, поможет отвлечься и постепенно сон придет. Но нет, далекий волчий вой, пугающее дрожание теней на стенах, подозрительный шелест листвы под окном заставляли ее нервничать и с замиранием сердца вслушиваться в ночные звуки.

– Да когда же они, наконец, угомонятся! – Она резко захлопнула потрепанный томик.

Казалось, волки подобрались совсем близко. Ярятся под самыми стенами Блэкстоуна, надеясь проникнуть в дом.

Обессиленная от волнений минувшего дня Мишель устало вздохнула и привалилась к жесткой спинке кресла. Скользнула взглядом по видавшей виды столешнице, по плохо вымытому стеклу, заключенному в старую растрескавшуюся раму, и вновь обратилась к луне, гордо возвышавшейся над спящим поместьем.

Зевнув, она рассеянно подумала, что за уродливый кустарник окаймляет боковую аллею и было бы неплохо что-нибудь сделать с редкими чахлыми деревцами – не чета тем, что обрамляли центральную аллею. Оттого что луна светила так ярко, гравиевая дорога казалась покрытой тончайшим слоем перламутра. И скамейки, убегавшие к воротам, как будто выковали из волшебного олова. От лунного свечения не укрылось ничто, кроме двух высоких фигур. Не то они поглощали свет, не то он их пугливо сторонился, не желая связываться с созданиями мрака.

Мишель вскочила как ужаленная, движимая необъяснимым чувством страха. Первым порывом было убежать, но, понимая, что бежать ей здесь некуда, замерла, слыша, как в груди исступленно бьется сердце. Будто прикованная к незнакомцам взглядом, следила она за тем, как тьма, которую они олицетворяли, все ближе подбирается к дому. Назвать этих существ людьми у нее язык не поворачивался. Воображение, подхлестнутое непонятным волнением, рисовало перед глазами голодных хищников. Охотников, безжалостно идущих по следу.

Мишель встрепенулась и с трудом отвела от мрачных фигур взгляд, когда на лестнице раздались чьи-то быстрые шаги.

– Мишель, открой! – тяжело дыша, заколотила в дверь Катрина.

– Решила проведать пленницу? Как это мило с твоей стороны! – Осознание того, что превратилась в безвольную марионетку, нахлынуло на Мишель с новой силой. Во рту снова горчило от обиды, будто разом опрокинула в себя целую бутылку с настойкой полыни.

– Нет времени на капризы! – воскликнула мисс Донеган, не переставая барабанить кулаком в дверь, и Мишель подумалось, что незваная гостья за дверью умирает от страха. Как всего несколько мгновений назад умирала она, глядя на двух жутких типов, безмолвно разгуливающих по аллее. – Открой немедленно! – Голос Катрины сорвался на крик.

Чувствуя, как на нее снова ледяной волной накатывает паника, Мишель рванулась к двери и услышала тихий шепот сквозь слезы:

– Они не должны были вернуться так рано. Не должны.

Звякнула щеколда. Катрина смерчем ворвалась в комнату, схватила пленницу брата за руку и чуть ли не волоком потащила за собой вниз по лестнице.

– Катрина, ты меня пугаешь! Что происходит?! – истерично взвизгнула Мишель, когда на первом этаже с грохотом распахнулась входная дверь.

Она судорожно сглотнула и подумала, что ей, должно быть, почудилось, что где-то там, во тьме холла глухо зарычал зверь.

Этой звуковой галлюцинации вторило нервное бормотание хозяйки Блэкстоуна:

– А все ты! Ты… Из-за тебя они вернулись так рано. Спустить бы тебя к ним по лестнице! Пусть бы развлеклись да угомонились!

– К ним? – непослушными губами прошептала пленница, чувствуя, как ее начинает колотить.

Короткое расстояние до двери, из-под которой пробивалась тусклая полоска света, Катрина не пробежала, а пролетела и, особо не церемонясь, затолкала «гостью» в комнату.

Мишель остолбенела, когда ее глазам открылась страшная в своем безумии картина: в самом центре на полу, испещренном желтоватыми символами из кукурузной муки вроде тех, что рисовали местные колдуны во время своих жутких ритуалов, сидела Аэлин. Зажмурившись, девушка раскачивалась из стороны в сторону, что-то неразборчиво бормоча. Темные завитки прилипли к влажным от пота вискам креолки, руки, покоящиеся на некогда светлой юбке, багровели кровавыми разводами. Капли крови, словно бусины разорванного ожерелья, рассыпались по полу, окружив безжалостно выпотрошенную курицу. В черном оперении, с уродливо вытаращенными, будто стеклянными, глазами, от которых Мишель не могла отвести взгляда.

На широком лезвии кухонного ножа в бликах пламени капли крови казались сгустками раскаленной лавы, медленно растекающейся по стали.

Мишель замутило.

– Быстро в круг! – прошипела Катрина, толкая ее к своей кузине. Сама, дрожащей рукой провернув в замке ключ, метнулась за ней следом и замерла, сжавшись на полу.

– Что… что здесь происходит? – Мишель задыхалась от едкого запаха оплавленных свечей, горевших повсюду: на мебели, на полу.

Глаза слезились. Не то от слез, не то от спертого воздуха и черной магии, которой были протравлены стены, каждый закуток этой комнаты кошмаров.

Присмотревшись повнимательнее, Мишель заметила, что колдовские знаки заключены в начертанный мукой круг, внутри которого она оказалась по чьему-то безумному замыслу.

«Они все здесь безумны!» – мелькнуло в воспаленном сознании.

На вопрос пленницы так никто и не ответил. Аэлин пребывала в каком-то мистическом трансе, Катрина сидела рядом и дрожала, неосознанно прижимаясь плечом к плечу Мишель, несмотря на испытываемую к ней стойкую неприязнь.

Беланже испуганно озиралась, вглядываясь в притаившийся по углам полумрак. Крик уже готов был сорваться с губ пленницы, когда в глубине комнаты что-то чуть заметно шевельнулось, но тут ее с силой дернула за руку Катрина.

– Молчи!

– Кто… там? – с усилием выдохнула пленница, мечтавшая поскорее расстаться с реальностью, но спасительный обморок, как назло, к ней не спешил.

– Адан. Мой слуга. Он тебе ничего не сделает. Не он, – зачем-то шепотом уточнила мисс Донеган.

Приглядевшись повнимательнее, Мишель узнала во встрепенувшейся тьме того угрюмого великана, которого Гален бесцеремонно выставил с чердака. Раб сидел, безмолвствуя, умостив ружье (должно быть, заряженное) на широких коленях, и при виде него пленница почувствовала себя немного спокойнее.

Правда, ненадолго.

– А где Гален? – Вопрос застрял в горле горьким ядовитым комом.

Короткий бешеный рык, прозвучавший совсем близко, пугающе неожиданно, сменился яростным скрежетом. Будто по двери полоснули когтями. Створка, вдруг показавшаяся Мишель такой хлипкой и ненадежной, дрогнула. Раз, другой.

Она прижала колени к груди, судорожно закусила губу, ощутив во рту стальной привкус крови, и даже не поняла, спросила ли вслух или прошептала мысленно:

– Там что, зверь?

– Говорю же, молчи! – Горячие пальцы Катрины сомкнулись на ее ладони.

Мишель прошила дрожь, когда дверь снова содрогнулась под яростным натиском обезумевшего хищника. Или хищников… Все смешалось. Ее собственное дыхание, с хрипом вырывающееся из груди. Глухое звериное рычание, душераздирающий скрежет и непрерывное бормотание Аэлин – этого подобия заведенной куклы. Пятна крови, впитавшиеся в сухое дерево, шипение вздымающегося к потолку пламени, зловеще мерцавшие в полумраке знаки – все плясало перед глазами.

А потом так напугавшие Мишель звуки стихли: голодный рык, исступленные попытки пробиться в комнату. Стихли на долгие мучительные минуты, чтобы вновь взорваться в ее разуме леденящим душу криком. Мишель стиснула руками голову, заткнула уши, не в силах больше слышать, как в нескольких футах прямо под ними кричит в агонии жертва обезумевших хищников.

Девушка. Рабыня.

Видение, услужливо подброшенное сознанием, – голодные твари, кем бы они ни были, вонзаются клыками в еще живое, содрогающееся в предсмертной конвульсии тело, – стало последним, что промелькнуло перед глазами пленницы. Мишель прижалась лбом к плечу Катрины и поняла, что спасительный обморок уже близко.

 

Глава 6

В себя Мишель пришла в чужой спальне. Светлой, по-девичьи нежной и такой нарядной. Повсюду, куда ни глянь, – оборки и кружева. Изящная резная мебель, пасторальные пейзажи на стенах. На каминной полке красовались фарфоровые статуэтки и большая шкатулка розового дерева. До блеска начищенный паркет отражал солнечный свет, рассеивая его по всей комнате, и цветы в вазах приятно щекотали обоняние своими тонкими ароматами.

– Должно быть, все еще сплю, – осоловело оглядываясь по сторонам, пробормотала Беланже и с тяжелым вздохом рухнула обратно на подушки, мечтая до конца своих дней оставаться в плену этого чудесного сновидения. Подушки были мягкими, воздушными, как будто их набивали… нет, даже не пухом – кучевыми облаками. Прохладный шелк простыней приятно льнул к коже.

Мишель улыбнулась своим ощущениям и тихонько зевнула.

– Или я умерла и попала в рай, – предположила вслух, после того как несколько раз хорошенько ущипнула себя за локоть, но так и не смогла проснуться.

Дверь в спальню отворилась. Мишель вздрогнула и села на постели, увидев хмурую Катрину.

– Доброе утро, – поздоровалась с ней мисс Донеган, при этом сохраняя такой вид, будто желала «гостье» вечно гореть в преисподней. В крайнем случае – объесться дохлых лягушек и потом несколько недель мучиться несварением желудка.

– Доброе ли? – Мишель свесила ноги с кровати и, окинув комнату благоговейным взглядом, спросила: – Твоя спальня?

– Моя, – мрачно кивнула Катрина, неожиданно добавив: – Со мной тебе было безопаснее.

– Спасибо, – тихо отозвалась пленница, впервые испытав к сестре Галена нечто сродни симпатии, а также чувство искренней благодарности. Мишель печально вздохнула, понимая, что хочешь не хочешь, а пора возвращаться к враждебной реальности и пытаться разобраться в ужасах минувшей ночи. – Кто… Что это было?

Мисс Донеган не спешила с ответом и старалась не встречаться с пленницей взглядом. От которой не укрылось, как дрожат пальцы хозяйки Блэкстоуна, когда та принялась поправлять в хрустальной вазе веточки магнолии, усыпанные розовыми бутонами-звездочками.

– Это были волки. Лугару.

Почувствовав слабость в ногах, Мишель опустилась обратно на кровать.

– Но ведь они давным-давно покинули эти края. Как они вообще сумели пробраться в дом?

Катрина продолжала терзать ни в чем не повинные цветы, пока с нежных бутонов не начали осыпаться лепестки.

– Раньше эти земли принадлежали очень могущественному племени. Шейвари. Слышала о таком?

Мишель неуверенно кивнула, воскрешая в памяти то немногое, что было ей известно о коренных жителях этих краев – людях, способных превращаться в волков.

– На месте, где построен Блэкстоун, раньше было их святилище. Лугару поклонялись здесь своему божеству – Черному Ворону. Приносили ему жертвы, иногда человеческие. И черпали здесь силу. В розарии за домом сохранился полуразрушенный жертвенник. Я специально посадила вокруг него кусты. Когда розы цветут, его почти не видно. – Оставив в покое веточку магнолии, на которой почти не осталось бутонов, Катрина обернулась к пленнице и грустно усмехнулась. – Лучше бы его вообще здесь не было.

– У нас в Лафлере такой тоже имеется, – стараясь заполнить повисшую после рассказа мисс Донеган паузу, сказала Мишель. – Правда, от него почти ничего не осталось. Так, только обломок камня… Но ты говорила о волках, – попыталась вернуть собеседницу в нужное русло.

– Время от времени в полнолуние они являются сюда. Даже спустя почти два века, миновавших с основания поместья, все еще жаждут мести. За свой потерянный дом и за утраченные способности.

– А защищаться не пробовали? – Мишель недоверчиво посмотрела на Катрину, как будто намеренно выставлявшую свою семью жертвой лугару. – Уже давно б подкараулили и перестреляли тварей. Из-за этой вашей непонятной беспечности вчера погиб человек!

Меланхолия во взгляде Донеган сменилась яростью, полыхнувшей в обычно таких холодных серо-голубых глазах.

– Конечно же защищаем! Магией. И никто вчера не погиб. Ты от страха сознание потеряла, а потом всю ночь ворочалась и даже кричала во сне. Мне спать не давала, – насупившись, попеняла пленнице хозяйка Блэкстоуна. – А теперь выдаешь свои фантазии за действительность. Все, тебе пора идти! Пока Гален не понял, где ты ночевала. Я велела прибраться на чер… Наверху, в общем. – Катрина поморщилась. Ей явно претило такое обращение с гостями, пусть и нежеланными, но пойти против воли старшего брата она не решалась. – Там теперь чисто и вполне сносно.

– Катрина, послушай. – Мишель приблизилась к девушке, с мольбой заглянула ей в глаза и заговорила вкрадчиво, стараясь, чтобы в голосе звучало как можно больше слезных ноток. – Помоги мне отсюда выбраться. Обещаю, я ничего никому не скажу! Ради тебя, ради Аэлин буду молчать. В благодарность за то, что ты была ко мне так добра и защитила меня.

Первое, что намеревалась сделать Мишель, оказавшись на свободе и вытащив из зачарованной куклы иголку, – это разорвать помолвку старшей сестры с Донеганом. Для этого достаточно будет сознаться во всем родителям. Пусть Гален действовал под приворотом, но он и без всяких чар тот еще мерзавец. Недаром слуги и даже сестры его боятся. А значит, нечего Флоранс с ним связываться!

Но это будет потом. А сейчас она готова была наобещать что угодно, лишь бы выбраться из дома, капканом сомкнувшегося над ней.

В порыве таких противоречивых чувств – смутной тревоги, что Катрина откажется, и отчаянной надежды, что все-таки согласится, – Мишель схватила девушку за руки. Та вздрогнула от прикосновения горячих пальцев и, отведя взгляд, отступила к окну в струящиеся сквозь него потоки света.

– Это ваши с Галеном дела. Я не желаю в них вмешиваться, – отчеканила нервно. – А сейчас иди! Если брат проснется и застанет тебя здесь… Хочешь, чтобы тебя по-настоящему наказали?

При мысли о наказании у Мишель противно засосало под ложечкой. Вспомнился позорный столб и рыдающая от боли полуобнаженная рабыня. Нет! Лучше она умрет, чем допустит над собой подобное унижение!

– Давай скорее, помогу одеться.

Мишель скрипнула от досады зубами, но спорить с упрямицей не стала, мысленно пообещав себе, что они еще обязательно вернутся к теме побега. Подгоняемая Катриной, облачилась во вчерашнее платье. Хотя предпочла бы сначала помыться и сменить одежду. Однако мисс Донеган слишком торопилась выставить «гостью» из своей спальни, а потому не предложила воспользоваться ванной. Да и Мишель тоже решила здесь не задерживаться. Ей не терпелось остаться наедине со своими мыслями, посвятить утро размышлениям о сказочке про лугару, безнаказанно разгуливающих по поместью.

«Где это видано, чтобы оборотни забирались к людям в дома? Это ведь не какая-нибудь лачуга посреди дремучего леса, где волкам самое место, – размышляла Мишель, спеша по коридору к лестнице, что вела на чердак. – И видно же, что не первый раз оказывают Донеганам «визиты вежливости». Раз у них даже комната ритуальная имеется, в которой они прячутся от этих тварей. А слуги? Этих бедняг, похоже, и не думают прятать».

Мишель передернуло от ужаса, стоило вспомнить отчаянный женский крик. Нет, конечно же ей ничего не привиделось! И если бы не страх случайно напороться на ублюдка Донегана, спустилась бы вниз и сама все проверила.

Погруженная в свои переживания, она уже почти миновала комнату, дверь в которую была приоткрыта. Но заметив дорожный саквояж, тот самый, с которым приехал незнакомец, замерла как вкопанная.

– Значит, вот она, твоя комната.

Обрадованная неожиданной удаче, подталкиваемая любопытством и вновь затрепетавшей в сердце надеждой получить помощь хотя бы от кого-нибудь, Мишель просочилась в приоткрытую створку.

Заметила оставленную на кресле плоеную рубашку, поражавшую своей белизной. Скользнула заинтересованным взглядом дальше: от платяного шкафа к широкой разобранной кровати. И чуть не закричала от неожиданности, когда перед ней, будто из-под земли, вырос загадочный гость и теперь, чему-то усмехаясь, смотрел на нее сверху вниз.

В кофейного цвета бриджах и черных до колен сапогах для верховой езды. Не хватало только рубашки, которая, по мнению Мишель, должна была прикрывать не спинку кресла, а грудь незнакомца.

Почувствовав, как щеки пылают от смущения и стыда, словно это ее только что застали полураздетой, пленница опустила взгляд. Который, прежде чем сфокусироваться на начищенных до блеска сапогах гостя, против воли скользнул по его рельефному животу и расстегнутым пуговицам на бриджах.

Смешавшись, Мишель пролепетала, отступая в коридор:

– Ошиблась дверью. Прошу простить меня за…

Хищно осклабившись, незнакомец схватил ее за руку и притянул к себе.

– Не так быстро, красавица, – ожег дыханием, соскользнувшим с оказавшихся в опасной близости губ.

А в следующий момент у Мишель за спиной захлопнулась дверь.

– Тебе здесь все равно спешить некуда, малышка, – уколол насмешкой и взглядом, крепко удерживая Беланже за талию, точно та была легче перышка.

Прижимая ошеломленную девушку к своей груди, молодой человек не догадывался, что тем самым ее пугает. А может, наоборот, прекрасно понимал, какие чувства в ней вызывает, и наслаждался смятением юной красавицы.

– Что это вы себе позволяете?! – едва не задохнулась от возмущения пленница. – Пустите меня немедленно! Пустите!!! И никакая я вам не… малышка!

По лицу незнакомца расползлась усмешка.

– Тогда, может, крошка? Крошкой ты была, когда я уезжал. Крошкой и осталась. Такая же хорошенькая и строптивая. – Взгляд, пристальный и горячий, прошелся по лицу мятежницы, по плавному изгибу шеи. Лаская, скользнул по покатым плечикам, чтобы потом задержаться на напряженно вздымающейся груди.

Мишель замерла, позабыв, что надо бы продолжать сопротивляться, изо всех сил вырываться. А потом, когда наконец высвободится, хорошенько пройтись ладонью по щетинистой щеке мерзавца. Пощечиной наказать за бесстыдные взгляды, прожигавшие ее насквозь. За оскорбительное обращение и издевательский тон.

Несомненно, она так бы и сделала, если бы не шокирующее открытие. Только сейчас Мишель заметила, насколько незнакомец и Гален похожи. Чертами лица, хищным прищуром глаз. Вот только глаза старшего брата были сумрачно-серыми, напоминали озерную гладь пасмурным осенним вечером. Глаза же гостя вобрали в себя серую мглу рассвета, густившуюся у края радужки, и горький горячий шоколад, расплескавшийся у самого зрачка. Это смешение цветов придавало ему еще большее сходство с диким зверем.

Глаза волка. И повадки тоже звериные.

Мишель отчаянно дернулась, хоть и понимала, что, пока сам не захочет, он ее не отпустит.

– Кейран? – уточнила зачем-то охрипшим от волнения голосом и чуть не застонала, поняв, кого пришла просить о помощи.

– Не узнала? – негромко хмыкнул младший Донеган. – Впрочем, неудивительно. Сколько тебе тогда было, когда я уехал? Лет десять?

Во внешнем облике братьев имелись и другие различия. Когда-то Мишель нравились губы Галена – аристократически тонкие, резко очерченные. Линия губ Кейрана была более мягкой, их можно было бы назвать даже чувственными, если бы не намертво прилипшая к ним усмешка, которая все портила. Оба брата были темноволосы и очень высоки, и Кейран не уступал в росте старшему. Разве что был более худощав…

Впрочем, в последнем Мишель не была уверена, так как сравнивать ей не доводилось. Она никогда не видела Галена без рубашки. И сейчас многое бы отдала, лишь бы стереть из памяти бесстыдный образ второго братца и то, как он к ней прикасался.

– Может, все-таки отпустишь наконец? – сверкнула глазами бунтарка.

– Мм… обещаю подумать. – Шепот пощекотал чувствительную мочку. Кейран напомнил Мишель кота, неожиданно получившего в подарок горшок, до краев наполненный сметаной. – Подумал! – Все та же ухмылка и голос, полный сарказма. – Нет, не отпущу. Почему я должен отказывать себе в удовольствии пообниматься с такой симпатичной малышкой?

Мишель совсем не нравилось чувствовать себя ни подарком, ни уж тем более каким-то там горшком. Она уже и так была по горло сыта не покидавшим ее ощущением, что здесь она кукла. Бесправная и бессловесная.

Мишель уперлась кулаками в грудь негодяя, к коим Кейрана уже давно причисляла, мысленно содрогаясь от осознания того, что ей проходится касаться обнаженного мужчины. Он был обжигающе горяч, мышцы на груди твердыми, будто обтянутый кожей камень.

– Отпусти сейчас же, – процедила с угрозой. – Иначе закричу!

– Галена позовешь на помощь? – Капелька яда в обманчиво медовом голосе.

Мишель едва не зарычала от злости. Таким Кейран ей и запомнился: задиристым мальчишкой, в детстве постоянно дергавшим ее за косички. И минуты не выдерживал без гадкой шуточки. Ни дня не проживал, чтобы не сцепиться с кем-нибудь в драке. Не обходил вниманием ни одной попойки.

И не пропускал ни одной юбки. Мишель помнила, что уже тогда, в свои неполные девятнадцать, Кейран слыл первым в графстве повесой и ловеласом.

Она вся внутренне затрепетала. Что бы сказала мама, увидев свою любимицу – раскрасневшуюся, с сердцем, сбивающимся с ритма, – в объятиях полураздетого прощелыги!

Если манерами Галена восхищались, не догадываясь, какой в душе Донегана царит мрак, то Кейран покидал родные пенаты с длинным списком врагов и целой очередью жаждавших поквитаться с ним джентльменов.

Кажется, он потому и сбежал в Тенненс (вернее, туда непутевого сына определил родитель): Кейран спутался с какой-то замужней женщиной, а ее обманутый муж прознал об интрижке.

Пленница вздрогнула, почувствовав, как правая рука Донегана настырно очерчивает контуры ее тела и по-хозяйски, будто дразня намеренно, замирает у нее на бедре. Другой же Кейран продолжал крепко ее удерживать.

– Представь, как озвереет Гален, когда узнает, что ты запер меня в своей комнате и нагло лез ко мне!

– Я тебя не запирал. Ты сама пришла. К тому же мне для брата ничего не жалко. А ему – для меня, – недобро сощурившись, заметил Донеган.

Ярость, пожаром полыхнувшая в груди, придала Мишель силы. Ей все-таки удалось отвоевать собственное тело. А может, Кейрану просто наскучила эта игра, и он решил ее отпустить.

Она отскочила в сторону и собиралась уже рвануть дверь на себя, когда услышала позади заветные слова:

– Я так понимаю, ты здесь не по своей воле. Наверное, потому и пришла просить о помощи. Что ж, могу помочь. Если захочешь.

Мишель медленно обернулась, не веря своим ушам и гадая, в чем же подвох.

– Ты – и будешь мне помогать? Если ты еще не заметил, Кейран, мне уже давно не десять.

– Это-то я как раз и заметил, – задумчиво усмехнулся он.

Приблизился, заставляя пленницу всем телом вжиматься в гладкое, согретое солнцем дерево.

– Я помогу тебе. Не безвозмездно, само собой разумеется. – Костяшками пальцев медленно провел по ее щеке, воскрешая в памяти Мишель точно такое же прикосновение другого Донегана.

Она тряхнула головой, уворачиваясь от очередной непрошеной ласки.

– Я тебе не какая-нибудь распутная девка!

– Это не то, о чем ты подумала, малышка, – вкрадчивый, обволакивающий бархатом голос. – Всего один поцелуй, Мишель. Я прошу один поцелуй в обмен на твою свободу. Согласись, это не так уж много.

 

Глава 7

Мишель вернулась на чердак в растрепанных чувствах. Кейран ее отпустил, напоследок предупредив, что его великодушное предложение остается в силе до вечера. А дальше уже она сама за себя.

– Гален помешался на тебе и может в любой момент слететь с катушек. Он привык строить из себя джентльмена, быть сдержанным и показательно обходительным с леди. Но здесь ты… не леди. Ты для него игрушка, Мишель. Которой ему не терпится начать играть. Это лишь вопрос времени, когда темные желания полностью завладеют его сознанием.

Зловещие слова, брошенные ей вслед. Мишель понимала, они пророческие. И сколь бы не было сильно желание расцарапать ухмыляющуюся физиономию Донегана в отместку за бесстыдные откровения, она вынуждена была признать: он во всем прав.

Ей как можно скорее нужно отсюда бежать!

– Но ведь Кейран меня не отпустит. Ни за один, ни за тысячу поцелуев. Думает, я так наивна, что ему доверюсь?!

Мишель рассеянно заглянула под серебряную крышку-колокол, под которой пряталось принесенное кем-то из слуг блюдо, но не притронулась ни к сдобным булочкам, ни к блинчикам, политым густым сладким соусом.

Когда служанка вернулась забрать поднос, застала хозяйскую «гостью» нервно расхаживающей по чердаку, а завтрак совершенно нетронутым.

Мишель пристально следила за девушкой, пытаясь в чертах ее лица прочесть ответ еще на один не дававший покоя вопрос: кто из слуг вчера стал жертвой лугару? Но молоденькая рабыня не выглядела напуганной, убитой горем или хотя бы просто взволнованной. На Мишель смотрели темные, потухшие, как будто затянутые бельмом отрешенности, глаза.

Точно такие же были у пылящихся на чердаке кукол. Да и у всех остальных слуг в Блэкстоуне.

Кроме Бартела, глаза которого напоминали два тлеющих угля. Казалось, достаточно искры, и в них запляшет бесовское пламя.

– Я бы хотела искупаться. – Мишель никак не могла отделаться от ощущения, что у нее чешется все тело. Ароматная ванна мысли в порядок привести вряд ли поможет, но хотя бы в горячей воде она расслабится и, возможно, даже немного успокоится.

Мишель не понимала, отчего в душе бушует буря. Спровоцировали ли ее «предсказания» Кейрана, произнесенные с откровенной издевкой. Или, быть может, внутри все клокотало из-за воспоминаний о властных прикосновениях Галена. Наверное, потому так неприятно зудит кожа. Мишель не терпелось смыть с себя каждый невидимый, но оттого не менее ощутимый след пальцев этого дикаря.

Жаль, с такой же легкостью нельзя очистить память. Выскоблить нахальный образ второго братца, а заодно и все случившееся за последнее время.

– Я спрошу у хозяина. – Рабыня почтительно поклонилась.

– Спрошу у хозяина, спрошу у хозяина… – перекривляла Мишель служанку, когда шаги на лестнице стихли. – Ведут себя как заведенные механизмы и только и знают, что о своем хозяине долдонить! Когда же вернется настоящий хозяин – мистер Донеган?!

Рабыня появилась спустя четверть часа. Нервно теребя огрубевшими пальцами оборку крахмального передника, краснея и запинаясь, сказала, что госпожа может купаться, когда и сколько захочет, но… Только в присутствии хозяина.

– Значит, буду ходить грязной! Так и передай своему хозяину! – Мишель едва не зарычала от ярости и остервенело хлопнула перед зардевшейся рабыней дверью. – Один хочет целовать, другой – купать. Похотливые животные! – вынесла свой вердикт и оглядела комнату мрачным взглядом, ища что-нибудь, что можно было бы расколотить. О стену или об пол.

В идеале – о головы обоих братцев.

– Надо было к Мари Лафо не за приворотом обращаться, а просить, чтобы наслала порчу! И на одного, и на другого! – в сердцах выпалила бунтарка.

К досаде Мишель, ничего хрупкого и легко бьющегося ей в поле зрения так и не попалось. Оставалось только запустить в стену книгой о приключениях морского дьявола и в который раз поклясться в ненависти до гробовой доски старшему братцу, не забыв упомянуть и младшего.

Не сразу удалось обуздать гнев. Когда перед глазами перестало темнеть, пленница не без удовольствия отметила, что комната после уборки сверкает и искрится, щедро орошаемая косыми лучами яркого солнца. Простыни приятно пахли лимонной вербеной, в подсвечниках белели, горделиво вздымаясь, свечи, а в раскрытое настежь окно, обрамленное с обеих сторон ажурными занавесками, врывались ароматы теплого весеннего утра: терпкий – подстриженной травы и сладкий – цветущей вишни.

Мишель грустно улыбнулась. Будь она сейчас в Лафлере, еще бы нежилась в постели. Потом бы вкусно позавтракала, по привычке забыв, что леди полагается завтракать не вкусно, а мало. Ну а после наряжалась бы перед зеркалом под полные искреннего восхищения комплименты младшей сестры. Возможно, перебросилась бы с Флоранс парой скупых словечек. Или, быть может, они снова поссорились бы, как делали это частенько.

Мишель печально вздохнула. Странное дело, ей не хватало их выяснений отношений. И еще больше она скучала по светлым, ясным улыбкам Лиззи.

– Увижу – задушу в объятиях и зацелую до смерти, – сделала себе пометку в памяти. Постаралась отвлечься от неприятно колющих сердце воспоминаний и сосредоточилась на своих таких приятных фантазиях.

…Нарядившись, она могла бы отправиться на прогулку. Одна в компании своей вороной кобылки или, если бы пребывала в хорошем расположении духа, в обществе какого-нибудь обходительного кавалера, которые ежедневно обивали пороги Лафлера в надежде увидеться с первой красавицей графства.

Будь она сейчас дома, наверняка бы ломала голову, отправиться ли на пикник с кем-нибудь из соседей. Или предпочесть трапезе на свежем воздухе музыкальный вечер, которому обязательно предшествовали долгие часы сборов.

– Но ничего из этого сегодня не случится, – прошептала Мишель, развеивая приятные картины несуществующего будущего и сейчас как никогда отчетливо понимая, что жизнь, так похожая на сказку, осталась в прошлом.

А настоящее если и можно было сравнить со сказкой, то только с очень и очень страшной.

Мишель испытала непередаваемое чувство облегчения, когда увидела в окно Галена, уезжающего куда-то в коляске. Следом за ним в неведомом направлении умчался Кейран, и она почувствовала, что без них в Блэкстоуне дышится намного легче.

Мишель было скучно. Читать с утра до вечера она не любила, глазеть в окно ей быстро надоело. Желая скоротать время, что оставалось до обеда, она пересмотрела ветошь, хранившуюся в сундуках, в которые вчера заглянула лишь мельком. Снова внимательно изучила книжный стеллаж, наметив для себя программу на вечер: чтение еще одного авантюрного романа.

Посидела в кресле-качалке и даже поближе познакомилась с куклами, запихнув безрукие и безголовые игрушки на дно самого большого сундука.

– Какие же вы все-таки страшные, – не постеснялась высказаться она.

Подтащив табурет к стеллажу, потянулась к самой верхней полке, легко балансируя на носочках. В самом дальнем углу в ореоле припыленных кружев и алых лент сидела фарфоровая красавица.

– Иди-ка сюда. Посадим тебя пониже. – Кряхтя от напряжения, Мишель тянулась всем телом, впервые сокрушаясь, что она не дылда, как Флоранс, а хрупкая Дюймовочка. Наконец к вящей радости ей удалось ухватиться кончиками пальцев за тонкую, как паутинка, оборку пышной юбки. Мишель потянула куклу на себя и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда на пол возле табурета приземлилось что-то темное и увесистое.

Дунув на прядь, выбившуюся из собранного впопыхах пучка и теперь назойливо лезущую на глаза, пленница присела на корточки перед потрепанной, видавшей виды книгой в растрескавшемся кожаном переплете.

Не сдержавшись, чихнула и, быстро смахнув серую дымку пыли, пролистала находку. Ей оказался чей-то дневник, страницы которого были сплошь исписаны аккуратным убористым почерком.

Мишель разложила дневник у себя на коленях, открыв его примерно на середине, и вздрогнула, прочитав первые строки, темневшие на пожелтевшей странице:

«Уже три месяца я не вижу белого света. Даген – монстр. Чудовище. В Блэкстоуне он господин и бог. А я ему больше не жена. Теперь я его пленница. Рабыня. Я чувствую… Нет, точно знаю! С рождением ребенка моя жизнь кончится… Даген меня убьет».

Мишель вскочила, как от удара хлыстом, больно врезавшимся в охваченное страхом сознание. Отпрянула, будто только что держала у себя на коленях свернувшуюся кольцом змею, которая ее едва не ужалила.

Несколько мгновений пленница стояла, вслушиваясь в быстрые, рваные удары сердца. Потом, справившись с волнением, опустилась на колени, глядя на раскрытые страницы чьей-то страшной исповеди.

После беглого прочтения первых страниц Мишель уже знала, чей дневник случайно попал ей в руки. Более века назад его вела миссис Айра-Каролина Донеган, в девичестве Фоулз. По примерным подсчетам пленницы, покойная хозяйка Блэкстоуна могла приходиться прапрабабкой теперешнему молодому поколению Донеганов: первые записи были сделаны в 1735 году, когда юная мисс Фоулз познакомилась с двадцатитрехлетним красавцем Дагеном Донеганом родом из далекой Эйландрии. Плантатором и коннозаводчиком, то ли выкупившим земли, на которых впоследствии был возведен Блэкстоун, то ли выигравшим их в карты.

Мишель знала, в те времена, да и сейчас порой тоже случалось, мужчины, опьяненные азартом и виски, могли запросто спустить за ночь целые состояния. Земли, дома, рабов – во хмелю и не с таким расставались. Бывало, проигрывали даже дочерей. Рабынь – еще куда ни шло. Но чтобы отдать какому-нибудь прощелыге собственного ребенка… У Мишель в голове не укладывалось, как можно совершить подобное. Она невольно порадовалась, что ее отец был равнодушен как к азартным играм, так и к крепким напиткам.

Пробежавшись взглядом по первым страницам, пленница пришла к выводу, что прошлое у Дагена Донегана было темное. Впрочем, юную красавицу Каролину, без памяти влюбившуюся в коннозаводчика, не заботило его прошлое. Только будущее, которое, она надеялась, когда-нибудь у них станет общим.

– Донадеялась, – проворчала Мишель, борясь с желанием разорвать исписанные листы на мелкие клочки.

Она злилась. Злилась на аккуратные округлые бусины-буквы, складывавшиеся в восторженные, пропитанные эйфорией и девичьей влюбленностью слова. Те в свою очередь тянулись друг за другом, словно вагоны бесконечно длинного поезда вроде того, на котором она так и не добралась до Доргрина.

Мишель боялась признаться, что злится не на восемнадцатилетнюю глупышку со страниц дневника, а на саму себя. Ведь всего каких-то несколько дней назад она была такой же Айрой-Каролиной Фоулз, смыслом жизни которой было поскорее выскочить замуж за Донегана.

– Какая же дурочка! – Пленница в сердцах захлопнула старый томик.

Вовремя. В дверь постучали, и Мишель поспешила сунуть дневник под матрас, после чего расправила покрывало, ажурной оборкой стекавшее по ножкам кровати.

– Мисс Мишель, ванна готова, – раздался голос «утренней» служанки, приглушаемый толстой створкой.

– Я же сказала, что не буду купаться! – Щеки девушки полыхнули румянцем, стоило ей представить, как она раздевается перед Галеном.

Непослушными пальцами расстегивает похожие на горошины пуговицы платья, ослабляет шнуровку корсета, чувствуя, как взглядом Донеган помогает ей избавиться и от всего остального: нижних юбок, тоненькой сорочки… панталон.

– Никуда я отсюда не выйду!

– Господин уехал и сказал, что ванная комната в вашем распоряжении.

Поколебавшись с мгновение, Мишель настороженно спросила:

– Уехал куда?

– Навестить… мисс Флоранс. – Рабыня явно чувствовала себя неловко.

Сосредоточенно кусая губы, пленница принялась тихонько бормотать:

– Флоранс его сразу не отпустит. Никогда не отпускала. Уговорит остаться на обед, а может, даже на ужин. А сейчас ведь только полдень…

Мишель сомневалась, не зная, как поступить. Искушение сменить обстановку хотя бы на один короткий час не отпускало. К тому же – мысленно напомнила самой себе – Кейран тоже убрался, хорошо бы к демонам, а тело у нее по-прежнему все зудело. И при мысли о горячей воде, сдобренной ароматной солью, зуд этот становился невыносимым.

– Ванная комната запирается, – словно прочитав мысли «гостьи», мотыльками, пойманными в сачок, бившиеся о пленившую их сеть, обнадежила служанка.

Оглянувшись на кровать, под матрасом которой пряталась исповедь одной из бывших миссис Донеган, Мишель рванула на себя дверь со словами:

– Ладно. Но мне так и не принесли мои платья. Хочу темно-зеленое муаровое с воротником-стойкой. Помнится, я брала его с собой…

Рабыня несмело оглянулась на спускавшуюся за ней «гостью».

– Господин сам подобрал для вас наряд. Это было единственное его условие. Он хочет видеть вас в нем за ужином.

Мишель скрипнула от досады зубами, но вслух ничего не сказала, решив, что сначала посмотрит на выбранное Донеганом платье, а потом уже, если что, будет высказывать возмущение.

В ванную комнату она влюбилась с первого взгляда и даже невольно заулыбалась, вдохнув яркий лавандовый, смешанный с лимонной горчинкой аромат, что источала пена, воздушной каймой укрывшая воду в золоченой ванне. С инкрустациями из позолоты были и туалетный столик, и светильники на стенах, затянутых мятного цвета шелком. Им в тон была обивка кресел и шторы с пышными ламбрекенами, частично закрывавшие высокие окна. Мишель немного смутилась, заметив, что ванна расположена в углублении, выложенном зеркальными прямоугольниками. Но убедившись, что дверь и вправду закрывается на щеколду, а значит, любоваться своими многочисленными отражениями во время купания будет только она одна, немного расслабилась и поблагодарила рабыню.

– Если что-то понадобится, только позвоните, – указала та на оставленный на резном столике колокольчик и, поклонившись, шурша юбками, выскользнула за дверь.

Которую Мишель тут же закрыла. Не теряя времени, принялась раздеваться. Ей не терпелось шагнуть, как в райское облако, в пахучую пену. Почувствовать, как благоухающая вода ласкает кожу, как тяжелеют, напитываясь влагой, волосы.

Пена хлынула за округлые бортики, когда Мишель с блаженным вздохом погрузилась в воду. Зажмурилась и расслабленно вздохнула, наслаждаясь негой, что дарили ей окружающая роскошь, приглушенный тяжелой тканью портьер солнечный свет и изысканные ароматы, витавшие в воздухе.

Откинувшись назад, Мишель пребывала в сладостной истоме, мечтая, чтобы эти мгновения не кончались. Медленно погружалась в приятное полузабытье, в котором не было места страхам, злости, раздражению… И вдруг услышала, как дверь под чьим-то натиском тревожно задрожала.

Раз, другой. Кто-то настойчиво пытался проникнуть внутрь. Она сжалась в комок, широко раскрытыми глазами глядя на злосчастную створку. Хотела уже броситься к одежде, оставленной на другом конце комнаты в кресле. Когда щеколда неожиданно дернулась, сама собой отъезжая в сторону.

Зловеще скрипнули дверные петли.

 

Глава 8

– Уходите! – вместо негодующего крика с губ сорвался испуганный писк.

Мишель чувствовала: еще немного, и она сгорит со стыда, превратившись в жалкую кучку пепла.

«Уж лучше действительно умереть, – в панике думала она, – чем оказаться обнаженной перед этим сумасшедшим Донеганом!»

Она ошиблась в одном: вместо старшего брата, которого ожидала увидеть, ее глазам предстал младший. С неизменной нахальной улыбкой на устах и заинтересованным взглядом, которым он лениво скользил по мелко дрожащим плечам пленницы.

– Уходи немедленно! – повторила Мишель с ненавистью.

Кейран стоял, расслабленно прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки, и не спешил выполнять ее требование.

– Сегодня мне везет, малышка. Еще как везет! Вторая случайная встреча за день. Приятно видеть тебя… такой, – сделал ударение на последнем слове, не стесняясь пожирать «гостью» брата алчным взглядом.

Беззвучно ступая, прошел в ванную комнату, прикрыв за собой створку. И даже щеколду зачем-то задвинул обратно, отчего все внутри у Мишель болезненно сжалось, превратив ее в тугой комок нервов.

– Такая уж случайная! – огрызнулась она, благодаря Всевышнего за то, что наготу ее скрывала еще не успевшая осесть пена. Но даже под ней, оставшись один на один с Кейраном, она чувствовала себя как никогда беззащитной и уязвимой.

Просторная комната вдруг уменьшилась до размеров спичечного коробка, в котором для них двоих не было места.

– Случайная, – невинно подтвердил Донеган. Вот только улыбку его никак нельзя было назвать невинной. Мишель она казалась опасной и такой порочной. От Кейрана веяло угрозой, и ее тело покрывалось мурашками, даже несмотря на то, что вода была горячей. Зеркала потускнели под налетом пара, сейчас в них едва угадывалось отражение пленницы. – Я просто хотел помыться. А тут ты, крошка.

– И не заметил, что дверь заперта?! – Мишель стрельнула в молодого человека полным злого бессилия взглядом, машинально отметив про себя, что помыться тому действительно не помешает.

Некогда безукоризненно отглаженная рубашка была измята. Бесстыдно расстегнутая на груди, льнула к разгоряченному, покрытому испариной телу. Сапоги все в мутных разводах, будто Донеган все утро бродил по болотам. И на руке, крепко сжимавшей хлыст, тоже виднелись следы засохшей грязи.

«И кто ходит купаться с хлыстом?» – мелькнула абсурдная мысль.

– Составить компанию?

– Уходи по-хорошему, – недобро сощурилась пленница. – А то ведь действительно ему расскажу.

Кейран безразлично хмыкнул, давая понять, что пугать его братом бессмысленно. Мишель потянулась было за поблескивавшим на столике колокольчиком, оставленным предусмотрительной рабыней, но Донеган ее опередил. Проследил за взглядом девушки, и последняя ее надежда, подвластная магии Кейрана, жалобно звякнув, отлетела в другой конец комнаты, затерявшись где-то под тяжелыми полами шторы.

Одежда пленницы, оставленная на кресле, прошелестев, укрыла лоскутный коврик. А сам предмет мебели в одно мгновение оказался придвинут к ванной небрежным, ленивым движением руки. Кейран рухнул в кресло, устало вытянул ноги, явно наслаждаясь ошеломленным взглядом Беланже.

На какой-то миг Мишель даже забыла, что она в чем мать родила сидит в ванной в нескольких дюймах от напрочь лишенного стыда и совести негодяя и что ей следует продолжать его опасаться. Но удивление, граничившее с шоком, притупило страх. В Лафлере, подпитываемая магией родной земли, она тоже умела и любила двигать предметы. Мелочь всякую вроде шкатулок и фарфоровых ваз. Когда злилась, могла опрометчивым взмахом руки расколотить о стену тарелку. Но чтобы заставлять плясать по комнате мебель…

Она шумно сглотнула.

Значит, Катрина не соврала, и в древности эта земля действительно принадлежала очень могущественному племени. Иначе откуда у Донеганов такие способности! Один мозги людям пудрит, другой играючи открывает силою мысли запертые двери и, словно фокусник, не напрягаясь, жонглирует даже тяжелыми предметами интерьера.

– Кейран, я закричу.

– Ничего не имею против. – Хищный прищур глаз, в которых плавится сталь, и губы расползаются в усмешке. Мишель отчаянно мечтала стереть ее с самодовольной физиономии. Донеган вальяжно развалился в кресле, положив на деревянный подлокотник плеть, на которую она продолжала коситься с подозрением. – Брату недавно подарили кобылу. Дикую, норовистую. Совсем как ты.

В ответ на столь бесцеремонное заявление Мишель негодующе фыркнула, чем вызвала у своего мучителя очередной приступ веселья.

– Вот и она тоже так фыркала, никак не желая покоряться. Гален не мог с ней справиться. Пришлось мне взяться за дело. Пара часов – и она как шелковая послушно бегает подо мной.

Мишель вздрогнула, когда Донеган резко подался к ней. Кожаные ремни хлыста, сплетенные между собой в тугую косу, змеей скользнули по спине пленницы, после чего с громким хлюпом погрузились в воду. В том месте, где плеть коснулась кожи, Мишель как будто ожгло огнем.

И шепот, прозвучавший в тишине комнаты, раскаленным клеймом отпечатался в сознании:

– Может, и тебя попросит приручить, крошка. Так это я с удовольствием.

Мишель поймала рукой плеть, теперь оглаживающую ей под водой бедро, отчего мурашки на коже продолжали свой безумный танец, и швырнула «орудие пыток» в наглеца, окатив того брызгами. На сапогах Донегана таяли клочья пены.

– Я тебе не крошка, не детка и не малышка! Кейран! Ты хоть понимаешь, в какое положение ставишь меня своим поведением?!

– Подумала над моим предложением? – резко сменил тему разговора Донеган.

– Свобода за поцелуй? – Мишель скептически хмыкнула и выпалила: – Я тебе не верю! Не ве-рю!!!

– А зря, – пожал плечами Кейран. – Несколько мгновений блаженства, и получила бы то, что хотела. И я бы… тоже получил, – жадно сверкнул глазами.

– Тебе что-то нужно делать со своим самомнением. И то, что ты называешь блаженством, стало бы для меня настоящим мучением.

– Проверим?

Мишель уже собиралась нырнуть под воду, спрятаться за стремительно истончавшимся слоем пены, когда Кейран от нее отстранился.

Сказал, обращаясь в большей степени к самому себе, чем к прекрасной мятежнице, о которой вспоминал все утро:

– Хотя рискованно. Если я поцелую тебя сейчас, из ванной ты в ближайшие часы не выйдешь. Лучше потерплю до вечера. Увидимся в розарии после ужина?

– Нет!

– Неправильный ответ, – покачал головой Донеган, чувствуя, как начинает хмелеть от запаха нежной кожи.

Этот запах – дурманящий и такой дразнящий – он почувствовал еще вчера, как только переступил порог Блэкстоуна. Чувствовал его весь день, всю ночь сходил с ума. И сейчас только и думал о том, как пройдется поцелуями по точеному изгибу шеи, прошепчет бунтарке какую-нибудь глупость на ушко, а потом найдет губами ее сладкие губы. Выдернет Мишель из ванны или, может, сам к ней присоединится… Не отпустит, пока не утолит внезапно вспыхнувшее желание. К девчонке, о существовании которой еще совсем недавно даже не помнил.

– Скажи, что подумаешь, малышка, и я уйду, – проговорил искушающе.

Мысленно обрушив на голову Кейрана ту самую ванну, в которой сидела, Мишель сквозь зубы процедила:

– Я подумаю.

– Тогда, мисс Беланже, до ужина. Был рад снова повидаться. – Шутливо поклонившись, поспешил в коридор от греха подальше. Пока животные инстинкты не возобладали над здравым смыслом.

– Из тебя никудышный джентльмен, Донеган! – не сдержавшись, послала Мишель ему вдогонку.

Кейран хищно улыбнулся, и снова пленница почувствовала, как загорается под этим откровенно-алчным взглядом, которому, казалось, никакая пена была не помеха.

– А ты не леди, малышка. Ты – норовистая кобылка, которая так и хочет, чтобы ее обуздали.

Искрящимся фонтаном взметнулись брызги. Мишель схватила плеть, оставленную Донеганом в кресле, и со всей силы швырнула в него. Промахнулась к своей досаде и выругалась, напрочь позабыв о манерах леди.

И только когда дверь захлопнулась, а щеколда вернулась на место, поняла, как сумасшедше громко, исступленно в груди колотится сердце.

После ухода самого невыносимого из всех Донеганов, каковым Мишель теперь считала Кейрана, и речи не было о том, чтобы продолжать безмятежно нежиться в ванне. Ничего здесь пленницу больше не радовало. Вода казалась остывшей, пена раздражала своим резким запахом и оставляла на коже и волосах липкий мыльный осадок. Хорошенько растерев тело мочалкой, а потом быстро ополоснувшись, Мишель завернулась в мягкое полотенце. Отыскала закатившийся под штору колокольчик и нетерпеливо в него позвонила.

Служанка явилась спустя несколько минут с искусственной улыбкой, намертво прилипшей к лицу, да платьем для «госпожи хозяйской гостьи». Мишель готовилась к худшему, к тому, что придется обряжаться в нечто вульгарное и абсолютно безвкусное, с глубоким декольте до неприличия. Вроде тех кричащих туалетов, в которых некоторым девицам из Дальвинского квартала хватало наглости появляться на улице средь бела дня. Говорят, они зарабатывали себе на жизнь, предоставляя джентльменам некоторые услуги личного характера.

Мишель догадывалась, что это были за услуги, но старалась лишний раз не думать о нью-фэйтонских распутницах. В последнее время лицо у нее и так слишком часто пылало от смущения и стыда. Хоть стыдиться, вспоминая о девицах из салунов, ей было совершенно нечего. Она к ним никакого отношения не имела.

К ее немалому облегчению, подарок Галена, от которого она не смела отказаться (не хватало еще, чтобы пострадала и эта молчунья-служанка!), порадовал своей элегантной простотой. Хоть, на вкус Беланже, платье было чересчур ярким, в таком невозможно остаться незамеченной. Впрочем, в Блэкстоуне она в любом наряде всегда была на виду.

Спасибо чарам Мари Лафо и нездоровому к ней интересу новоприбывшего Донегана.

Пошитое из шелковой гранатового цвета тафты, покоившейся на широких обручах кринолина, со светлыми кружевными воланами, кокетливо обрамлявшими треугольный вырез и заменявшими рукава, – оно село на Мишель как влитое. Будто сшитое по заказу специально для нее. А может, так оно и было и Гален в самом деле заказал наряд у местных кудесниц.

Осознание этого не приносило удовольствия. Наоборот, глядя на свое отражение – на девушку с осиной талией, туго затянутой в корсет, на расплескавшееся по покатым плечикам тончайшее кружево, оттененное над грудью камеей с профилем прекрасной девы, Мишель злилась. Потому что чувствовала себя красивой нарядной куклой. Подарком, который «упаковывал» для себя Гален. Чтобы потом, чуть позже, когда очень сильно захочется, самому заняться его распаковкой.

От этой мысли ее передернуло.

А когда служанка принесла записку от вернувшегося после свидания с Флоранс Донегана:

«Надеюсь, вам понравился мой подарок. Жду не дождусь вечера и изнываю от предвкушения – наконец-то я смогу провести время с вами».

Пленница не на шутку заволновалась.

Сразу вспомнились зловещие предупреждения Кейрана о том, что скоро Галену наскучит строить из себя джентльмена. И тогда…

Мишель чуть не застонала.

Хвататься за руку помощи, «великодушно» протягиваемую ей Донеганом-младшим, она не собиралась. Понимала, что все обещания Кейрана – вранье, бессовестный розыгрыш. Он ведь и в детстве любил над ней насмехаться, бывало, доводил до слез. Взять хотя бы тот случай, когда при всех обозвал ее «мелочью назойливой, настырно набивающейся в компанию взрослых», а все поддержали его дружным хохотом. Флоранс смеялась громче всех, и Мишель до сих пор помнила, как светились злорадством глаза несносного Донегана.

– А давай я теперь тебя разыграю, – усмехнулась посетившей ее идее Мишель и написала на обратной стороне листка Галену свой ответ:

«Увидимся после ужина в розарии. Мне нужно с вами поговорить. Это важно!»

Мишель надеялась, ее маленькая уловка сработает и она избавится от общества братьев хотя бы на один вечер.

До самого ужина она читала дневник Айры-Каролины, борясь с желанием пролистать занудные описания ее свиданий с Дагеном Донеганом. Но что-то внутри, какой-то тихий голос советовал внимательно вчитываться в каждую строчку и каждую глупость, написанную юной влюбленной.

Когда за пленницей явилась служанка, она сунула дневник под одеяло. Ободряюще улыбнулась отражавшейся в тусклой зеркальной глади девушке и, накинув на плечи белую кружевную шаль – еще одно проявление щедрости Галена, – последовала за молчаливой рабыней в столовую.

Где за длинным столом восседало все семейство Донеганов. Не хватало только мистера Сагерта, и Мишель отчаянно надеялась, что до его возвращения сумеет держать на расстоянии опьяненного чарами Галена. И «трезвого», но не менее опасного Кейрана тоже от себя отвадит.

Лица собравшихся озарялись пламенем свечей, белевших в старинных канделябрах. По углам столовой притаилась тьма, отчего Мишель не сразу заметила замершую у стены юную темнокожую рабыню, еще совсем девочку. В ее обязанности входило следить, чтобы хозяева ни в чем не нуждались, и в случае чего, сразу бежать на кухню.

Гален что-то втолковывал управляющему, раболепно склонившемуся над хозяйским креслом. Этим Мишель и воспользовалась.

Проходя мимо его младшего брата, незаметно тому шепнула:

– Я согласна.

Получив в ответ самодовольное:

– Кто б сомневался.

И острый, как кинжал, взгляд от Аэлин, который та метнула в ненавистную гостью, стоило Мишель поравняться с Кейраном.

В глазах мисс Кунис читалась неприкрытая ревность.

 

Глава 9

– Дорогая Мишель! – Заметив девушку – средоточие его темных желаний, Гален поднялся, чтобы галантно помочь ей сесть за стол.

– Вы так любезны, – отозвалась Мишель, не сумев скрыть издевки. Она опустилась на мягкое сиденье и принялась сосредоточенно расправлять на коленях ажурную салфетку.

Донеган отпустил управляющего, что-то шепнув тому напоследок.

– Надеюсь, мой подарок пришелся вам по вкусу.

– Как видите, я его надела. И даже волосы распущенными оставила. Во избежание повторения недавнего представления.

Гален натянуто улыбнулся, наконец уловив насмешку, сквозившую в словах пленницы.

– Как насчет креветок по-фриольски и запеченных под сыром устриц? – тем не менее продолжил с ней любезничать, будто Мишель и в самом деле была в Блэкстоуне гостьей.

– Предпочитаю индюшачью печенку с грибами, – кивнула Беланже на большое серебряное блюдо, над которым едва различимо вился пар.

– Как скажете, моя радость. – Донеган подал рабыне знак, и та споро наполнила тарелку пленницы.

– Мишель, расскажите нам о себе. Вы очень изменились за последние годы, – прервал расшаркивания брата Кейран.

За что был удостоен мрачного взгляда от Галена и явно чем-то недовольного от Аэлин.

– А вот вы, хочу заметить, остались прежним, – хмыкнула «гостья», вкладывая в свое наблюдение всем понятный смысл. – Все такой же…

Кейран в долгу не остался. Вернул колкость, замаскировав ту сомнительным комплиментом:

– Вы расцвели. Как роза, щедро удобренная навозом. Или для цветов используют другую подкормку? В этом у нас лучше разбирается Катрина… – Дождавшись ожидаемой реакции – щеки у пленницы запылали, удовлетворенно продолжил: – Из нескладной девчонки, скакавшей по деревьям как мартышка, превратились в утонченную леди. Настоящую красавицу! Помню, подолы ваших платьев были все время запачканы грязью, отчего вы напоминали мне молочного поросенка. У вас были такие же очаровательные розовые щечки. Теперь я нахожу вас немного бледноватой. Но когда злитесь, вот как сейчас, румянец скрадывает этот недостаток.

– Похвальная память, Кейран, – процедил Гален, раздраженно опускаясь в кресло.

– А знаете, что помню я? – Мишель демонстративно насадила на вилку кусочек печени, представляя на ее месте младшего Донегана. – Ваши глупые шуточки. Вы и в прежние времена не отличались тактом.

– Неужели когда-то я мог ранить ваше сердечко? – снисходительно улыбаясь, спросил Кейран.

Получив в ответ тихое:

– Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же.

В столовой повисло молчание, нарушаемое лишь старыми ходиками, угрюмо тикающими на каминной полке, да шуршанием муаровой юбки: Катрина продолжала нервно ерзать на стуле.

– А вы знали, Мишель, – вдруг сказала она, прямая как стрела, чопорная, одетая во все темное, – что Кейран и Аэлин помолвлены?

Мишель чуть не подавилась очередным куском печени, которые запихивала в себя, почти не жуя. Она закашлялась, сдернув с коленей салфетку, и спешно прикрыла ей рот. Взяла услужливо поданный девочкой-рабыней бокал воды и сделала несколько жадных глотков. Пленница и сама не понимала, что в словах Катрины так ее удивило или скорее даже шокировало. Но в тот момент она почувствовала, как неведомая сила хватает ее за шкирку и швыряет в костер злости.

От вида противно ухмыльнувшейся мисс Кунис у Мишель нестерпимо чесались руки запустить в нее тарелкой. Или надеть на черноглазую стерву серебряную крышку от супницы и хорошенько треснуть по ней поварешкой.

Кейран же в мечтах Мишель был удостоен само́й супницы, которую она мысленно опрокинула ему на голову.

Стало чуть легче.

«Каков наглец! – в негодовании думала Беланже. – Собрался целоваться со мной прямо под носом у невесты! Впрочем, – постаралась взять себя в руки, обнаружив в сложившейся ситуации и положительную сторону, – назло Аэлин я его, так уж и быть, разок поцелую. А потом пусть эти двое, – покосилась сначала на одного брата, потом на другого, – вытрясают друг из друга душу!»

– Это давняя договоренность. Между нашими отцами, – хмуро заметил младший Донеган.

– Они должны были обвенчаться зимой. Но раз Кейран вернулся раньше, свадьбу, скорее всего, сыграют летом, – не преминул заметить довольно ухмыльнувшийся Гален.

– Значит, мне остается только вас поздравить, – лучезарно улыбнулась Мишель. – И пожелать невесте счастья. – На этом следовало остановиться. Однако, не сумев сдержаться, она выпалила, со злорадным удовлетворением отмечая, как некрасиво вытягивается лицо у Аэлин. – Хоть обрести его с таким-то женихом будет непросто. Поэтому, думаю, правильнее будет сказать: примите мои соболезнования.

На протяжении всего ужина Мишель сидела как на иголках, неспособная избавиться от ощущения, будто внутри нее протянули струну, которая вот-вот должна была лопнуть. Одна Катрина делала вид, что в упор ее не замечает. Остальные, не стесняясь, прожигали пленницу бесцеремонными взглядами.

Мишель уже и не знала, кого следовало опасаться больше. Полного откровенного вожделения Галена, Аэлин с ее беспочвенной ревностью или непонятного, но оттого не менее пугающего Кейрана.

«Вот уж чокнутая семейка!» – в сердцах подумала она.

На десерт были поданы торт, обильно украшенный взбитыми сливками, и сладкое вино, от которого Мишель благоразумно отказалась. Лишь поковыряла вилкой кусок бисквита, после чего, поднявшись, извинилась и сказала, что ей нужно ненадолго отойти освежиться.

Покинув столовую, пленница поспешила в розарий, мстительно предвкушая, как подпортит отношения братьев.

В отместку за то, что испортили ей жизнь.

Шагнув за порог, Мишель окунулась в теплый безветренный вечер. Зима в этих краях была короткой, мягкой и теплой; весна незаметно сменялась знойным, удушливым, порой казавшимся бесконечным летом. Когда от ядовитого южного солнца не спасали ни кружевные зонтики, ни шляпы с широкими полями и дамы изнывали в своих пышных нарядах. А одной из основных обязанностей домашних рабов становилось беспрестанно обмахивать господ пальмовыми веерами. За обедом, во время послеобеденного сна и душными вечерами, когда хозяева собирались вместе в гостиной или на веранде. На пикниках, по которым юная мисс Беланже скучала не меньше, чем по своим родным.

Через два дня все соседи отправятся на барбекю к О’Фарреллам, где будут развлечения и танцы. А она, вместо того чтобы сражать поклонников чарующими улыбками и томными взглядами, милостиво одаривать избранных своим вниманием, а некоторых, самых удачливых, даже баловать танцами, будет прозябать здесь.

Заживо похороненная в полном призраков прошлого и страхов доме.

Не менее отчаянно Мишель скучала по танцам, как будто с рокового дня ее пленения прошла целая вечность. Вечность без шумных праздников и веселых балов. Она тосковала по задорной кадрили, нежному вальсу, зажигательной мазурке, когда пол сотрясался под ударами каблуков, щеки ее ровесниц и подруг пламенели румянцем, а глаза блестели ничем незамутненным счастьем.

Вдруг подумалось, что Катрина и Аэлин, скорее всего, не знакомы ни с фигурами кадрили, ни с тем, как надлежит кружиться в вальсе, грациозно прогибаясь в спине и позволяя кавалеру себя вести.

– Почему же вы все время торчите в этом унылом месте? Еще одна загадка…

На небе разгорались звезды, и убывающая луна, словно тающий во рту леденец, низко нависала над покатой крышей особняка. В сгустившемся полумраке тугие бутоны роз окончательно поблекли, будто из цветов вытянули весь пигмент.

Мишель шла по присыпанной мелким камнем дорожке, влекомая брызжущим из земли мерцанием. Оно возвращало близрастущим кустам природную зелень, раскрашивало сомкнутые лепестки роз в их естественные приглушенно-желтые, светлые, словно расползающаяся по кофе сливочная пенка, и насыщенно-бордовые цвета. Засмотревшись на песчинки света, роем светлячков кружившие над утопленным в землю валуном – тем самым древним жертвенником, о котором говорила Катрина, Мишель не сразу расслышала, как под чьей-то поступью едва уловимо захрустела каменная крошка.

Где-то совсем близко пели цикады. С наступлением жары от их назойливого стрекотания не будет спасу. Но сейчас пленницу мало заботило пробуждение природы, уже готовой к встрече лета. И даже о крупинках света она мгновенно позабыла, когда, обернувшись, увидела перед собой Кейрана.

Мысленно порадовалась, что младший Донеган явился первым, и почувствовала, как радость сменяется уже почти привычным ощущением опасности. Когда заметила жадный блеск в глазах Донегана. А может, в них, как в зеркале, просто отражалась волшебная пыль напитанного магией места. Места, где изгнанное из этих краев племя шейвари поклонялось своему идолу и черпало из красной плодородной земли Блэкстоуна силу.

– Вижу, ты нашла средоточие нашей магии, малышка. – Донеган приблизился к «гостье» вплотную и теперь гипнотизировал взглядом полные, искусанные в волнении губы.

Мишель шумно сглотнула, стараясь протолкнуть в себя застрявший в горле комок. Она могла бы назвать это место прекрасным, если бы ее не мутило от резкого запаха чужеродной магии. А может, дурноту спровоцировали появление Кейрана и те чувства, что он в ней вызывал.

Раздражение, волнение. Страха не было. Это чувство выпил досуха из нее Гален.

– Не бойся, малышка, я не кусаюсь, – улыбнулся Кейран. Прошептал тихим, непривычно мягким голосом, нежно и вместе с тем властно привлекая ее к себе. – По крайней мере, не сегодня.

– Значит, сейчас ты меня поцелуешь, а потом отпустишь на все четыре стороны? – Мишель дернулась, уворачиваясь от нахальной ласки почти коснувшихся ее щеки губ.

Чувствуя, как сильные руки по-хозяйски удерживают ее за талию, пленница вдруг поняла, что отступить при всем желании уже не сможет.

– Да, сначала поцелую, – подаваясь к ней, крепче прижимая к себе, прошептал Кейран в приоткрытые чувственные губы.

Которые Мишель нервно облизнула, дернулась, не догадываясь, что своим сопротивлением еще больше распаляет охотника.

– А что на это скажет Аэлин, если узнает? – Как могла тянула она время и уже мысленно поругивала Галена за то, что тот где-то запропастился.

Если ее кошмар номер один задержится еще хотя бы на минуту, и вправду ведь придется целоваться с кошмаром номер два. Не то чтобы ей совсем не нравилась его близость… Мишель была вынуждена признать, второму брату обаяния было не занимать. Целуется Кейран наверняка неплохо. И – на щеки плеснуло краской стыда – ей уже самой хотелось к нему потянуться. Самой коснуться жесткой линии подбородка, таких мягких, наверняка горячих губ… Хотя, конечно, куда с большей охотой она бы отхлестала по щекам этого лжеца и негодяя (ведь наверняка же обманет!), чем таяла в его руках.

– Тебя и правда волнует, что скажет моя кузина? – усмешкой подчеркнул последнее слово Кейран, как будто считал Аэлин недостойной зваться его невестой.

Мишель уже всерьез раздумывала над тем, стоит ли оттолкнуть искусителя или разочек все-таки уступить его бесцеремонному напору и своей слабости, когда слух уловил чьи-то быстрые шаги.

Сомнения сменились отчаянной решимостью. Пленница повисла на Кейране, касаясь своими маленькими ладошками напряженных плеч молодого человека.

– Ну так, может, наконец меня поцелуешь, вместо того чтобы говорить об этой девице!

Прикрыв глаза, сама потянулась к губам обнимавшего ее мужчины, на несколько коротких мгновений позволив запечатать себе рот жарким, бесстыдным и – о ужас! – вдруг ставшим желанным поцелуем.

Который резко оборвался, когда по розарию прокатился оглушительный крик, показавшийся Мишель рычанием разъяренного зверя:

– Кейран!!!

Ей почудилось, будто из нее вдруг выбили весь воздух, а вдохнуть заново никак не получалось: горьким комом он застревал в горле. Так и стояла, испуганно прячась за спину загородившего ее собой Донегана, пока его брат решительно к ним приближался.

– Что, демон побери, здесь происходит?!

Мишель судорожно закусила губу. Запоздало пришло осознание, что ни одному из братьев не понравится быть одураченным. Вот сейчас они сопоставят факты, и тогда…

Если Кейран и понял, что его намеренно заманили в ловушку, то виду не подал. Проговорил беззаботно:

– Я вышел подышать свежим воздухом и наткнулся на нашу маленькую мисс, глазеющую на жертвенник лугару.

Мишель поежилась и опустила голову, не в силах смотреть на Галена. Слишком уж страшными были его глаза – в них ярилось демоническое пламя наподобие того, вокруг которого отплясывала со своими прислужницами Мари Лафо. В ночь, когда Мишель совершила самую страшную ошибку в своей жизни – чарами привязала к себе Галена Донегана.

Или скорее себя к нему.

– Не похоже, чтобы нашу маленькую мисс интересовал жертвенник, – криво ухмыльнулся одурманенный магией Гален, продолжая сверлить Кейрана безумным взглядом.

Единственным его желанием было скорее выдернуть ветреную девчонку из-за спины брата, с которым обязательно разберется позже, и утащить в дом в свою спальню. Чтобы уже там наказать за каждое мгновение, проведенное наедине с Кейраном. Хлыстом высечь малейшее чужое прикосновение и истерзать поцелуями губы, которые не смел целовать никто другой.

Словно угадав мысли брата, Кейран сжал хрупкое запястье девушки. Как ни странно, это властное, покровительственное, немного болезненное прикосновение успокоило Мишель и вселило в сердце надежду, что младший Донеган не оставит ее наедине со свихнувшимся старшим.

– Признаю, не сдержался, – наконец нарушил тягостное молчание Кейран. – Как можно устоять перед такой-то красавицей? Вот я и полез к ней целоваться. А Мишель просто растерялась. Ты ведь тоже чувствуешь этот запах? Неудивительно, что она свела тебя с ума.

Гален продолжал хмуриться, только теперь в резких чертах его лица, помимо раздражения и гнева, проскальзывало недоумение. Мишель принялась украдкой к себе принюхиваться и пришла к выводу, что пахнет она обычно. Свежий, возможно, чуть горьковатый запах лимонной вербены впитался в волосы. От платья веяло жасмином и чайной розой – видимо, какое-то время оно хранилось вместе с набитыми сушеными лепестками цветов саше. Да и к тому же она ведь только утром купалась. Чему Кейран (чтоб ему скорее ослепнуть!) имел удовольствие стать свидетелем.

– Оставь нас, пожалуйста.

Мишель вцепилась в рубашку младшего Донегана свободной рукой. Другую по-прежнему согревало прикосновение его пальцев.

– Давайте вернемся в дом, – с наигранным весельем предложил Кейран, сделав вид, будто замаскированный под просьбу приказ не достиг его ушей. – Мисс Беланже, вы, кажется, не доели свой торт. Хотите сладкого? Ну и отлично! Еще и вся дрожите… – Обернувшись, спросил участливо и с напускной тревогой: – Замерзли? Как насчет горячего чая? Или, может, чего покрепче желаете? Немного настойки из трав и черной патоки вам сейчас не помешает.

Холодно пленнице не было. Но она действительно дрожала. От страха, который ненавидела, но появление которого раз за разом провоцировал в ней Гален.

Мишель кивнула и слабо улыбнулась своему защитнику, хоть улыбки этой Донеган не увидел – по-прежнему прятал ее у себя за спиной.

– Кейран, оставь нас, – зло сощурил глаза Гален. – Потом согреется. Я дам ей свой сюртук.

– Лучше все-таки чаю, – тоненько возразила Беланже.

– Видишь, леди плевать на твой сюртук. Ей хочется чаю. Пойдем. – Горячие пальцы соскользнули с запястья и теперь крепко охватывали узкую девичью ладошку.

Гален не шелохнулся. А когда брат попытался его обойти, увлекая за собой пленницу, с силой дернул Мишель за локоть. Она вскрикнула, а в следующий миг ее без церемоний отпихнули в сторону.

Ей бы радоваться, ведь план сработал: она ловко стравила братьев, теперь сверлящих друг друга ненавидящими взглядами. Сердце подпрыгивало в груди, как гуттаперчевый мячик, но точно не от радости. От нарастающего волнения и тревоги перед тем, что сейчас должно было произойти.

– Держи себя в руках, Гален. – В голосе младшего Донегана звучала сталь.

– Нет, это ты держи от нее подальше свои руки! – ощутимо толкнул брата в грудь Гален, так что тот даже попятился.

– Иначе? – прозвучало вызывающее.

Лицо Галена окаменело. Холодный свет, вытекавший из древнего камня, серебряным оттиском ложился на заострившиеся скулы и высокий лоб Донегана, делая его неестественно, пугающе бледным. Словно пойманное в ловушку, это потустороннее свечение отражалось в его глазах. Глазах безумца, готового растерзать любого, кто осмелится посягнуть на его желанный «трофей».

– Иначе наше с тобой родство тебя не спасет, – тихо обронил Гален, в облике которого сейчас едва ли можно было отыскать хоть что-то человеческое.

– Вы говорили про чай… – заикнулась, дрожа всем телом, пленница, понимая, как неуместно и глупо прозвучала эта фраза.

На Мишель не обращали внимания. Сцепись сейчас братья, и разнять их ей точно не удастся. Придется бежать за помощью. Но пока она до кого-нибудь дозовется, пока сюда примчится прислуга… Мишель вся внутренне содрогнулась.

А спустя мгновение выдохнула с облегчением, увидев вырисовывающуюся в чернильной тьме долговязую фигуру Бартела. Впервые за время, что знала управляющего, она искренне ему обрадовалась.

– Мистер Донеган вернулся, – коротко обронил мужчина, и братьев словно ледяной водой из проруби окатило.

– Приехал?! – Не помня себя от счастья, «гостья» рванулась по направлению к Бартелу, чтобы проскочить мимо и что есть духу мчать до подъездной аллеи.

Но была перехвачена управляющим и, сквозь гул, зазвучавший в голове, услышала, как Гален резко отдал приказ:

– Уведи ее. Запри на чердаке.

– Я хочу поговорить с мистером Сагертом! – протестующе взвизгнула Мишель, с мольбой глядя на Кейрана. – Мне нужно!

Но младший Донеган, казалось, потерял к ней интерес. Даже не взглянув на пленницу, широким шагом направился к дому.

– Уведи ее, – нервно повторил Гален и последовал за братом.

– Но!..

– Не заставляйте затыкать вам рот, мисс, – предупредил с усмешкой управляющий. – Это я сделаю с превеликим удовольствием. Как и много чего другого после того, как хозяин с вами натешится.

Сопротивляться было бесполезно. Дернувшись в последний раз, Мишель позволила увести себя, мечтая как можно скорее избавиться от тошнотворных прикосновений ненавистного выскочки и надеясь, что уже очень скоро все разрешится.

Галену не удастся ее прятать. Слуги, может, и смолчат, но Катрина и Аэлин точно молчать не станут. А может, у Кейрана в кои-то веки проснется совесть.

Ведь он защитил ее от брата сегодня. Что, если сдержит обещание и поможет обрести свободу?

Она свое обещание пусть и неохотно, но все-таки сдержала: позволила Кейрану Донегану себя поцеловать. И этот поцелуй до сих пор пламенел у нее на губах.

 

Глава 10

Сагерт Донеган задумчиво перебирал сигары в хьюмидоре, размышляя, на которой остановить свой выбор. Вайенские – самые крепкие, его любимые, обладали ярким послевкусием: приятной горечью, надолго остававшейся на языке. Хороший бурбон или дорогой варваросский ром только усиливали наслаждение от такой сигары, раскрывая новые грани ее вкуса и запаха. В кульвийских самому богатому плантатору Юга нравился пряный дым, навечно впитавшийся в тяжелые шторы и мебель кабинета. Но вот ощущение вязкости во рту после выкуривания панателлы являлось для мистера Донегана явным недостатком, с которым он не всегда был готов мириться.

Уж точно не сегодня.

Больше всего в окружающих себя вещах и людях (последние зачастую приравнивались хозяином Блэкстоуна к первым) Сагерт Донеган ненавидел обнаруживать недостатки.

Угрюмые сыновья, расположившиеся по разным углам кабинета, как борцы на ринге перед началом поединка, сейчас представлялись мистеру Донегану рассадниками проблем и неприятностей. Гален устроился на диване у наспех зажженного служанкой камина, Кейран – в глубоком кресле. Поближе к графину с кукурузным виски, который не переставал себе подливать, и подальше от брата, косившего на него с неприязнью.

Хозяин поместья тяжело вздохнул. Вот в ком недостатков было не сосчитать.

– Тебя выгнали из Тенненса?

– Я сам решил уехать. Оставаться там было рискованно. – Кейран и не думал оправдываться перед отцом, потому как не сомневался в правильности своего решения.

Он ненавидел учебу и еще больше ненавидел наутро после превращения узнавать, что в кампусе университета на одного студента стало меньше. Последний, Лайонел, растерзанный «неведомым зверем», был его другом.

Другом, которого Кейран сам себя лишил.

– Тебе оставалось меньше года. Мог бы с собой побороться! – Хозяин Блэкстоуна швырнул сигару на стол, понимая, что ни дым, ни алкоголь успокоиться ему сейчас не помогут.

– Вспомни себя в свои первые годы. Получалось бороться? – Кейран раздраженно опустил бокал на широкий подлокотник кресла. С силой сжал хрупкий хрусталь в руке, рискуя превратить тот в обагренное кровью крошево.

Он чувствовал, как темные чары – ядовитое семя, прораставшее в его плоти, пускает глубоко свои корни, становясь с ним единым целым. С каждым убийством яда шейвари в Кейране Донегане становилось все больше, а сил противостоять губительной магии, наоборот, все меньше. Раз в месяц она превращала его в безумца. Бороться с чарами невозможно. Только не молодому волку, для которого охота – смысл жизни, и каждый удар сердца во время преследования добычи отмеряет секунды до достижения пика ни с чем не сравнимого удовольствия. Когда под тобой бьется в агонии, умирая, жертва.

Кейран прикрыл глаза, отдаваясь во власть воспоминаний о прошлой ночи, когда ему то же самое хотелось проделать с маленькой гостьей из Лафлера. Хорошо, Катрина вовремя разгадала планы братьев и спрятала от них девушку. Пришлось довольствоваться служанкой. Потому что беглого раба, которого они до обидного быстро выследили и выпотрошили, на двоих оказалось мало.

– Давай ты будешь отчитывать Кейрана без меня. – Гален поднялся, намереваясь еще больше увеличить расстояние между собой и братом, оказавшись от отцовского кабинета как можно дальше. Например, на чердаке, где его ждала пленница. – У меня дела.

– Сиди, – коротким словом-приказом вернул наследника в кресло Сагерт и в который раз пожалел, что новость о «побеге» Кейрана из Тенненса – не единственная их проблема.

Быть может, он даже порадовался бы преждевременному возвращению сына, которого не видел многие месяцы, если бы другой его отпрыск – его первенец, на которого возлагались самые отчаянные надежды, не преподнес сюрприз в виде семнадцатилетней девицы, похищенной из Лафлера.

В сердце всколыхнулась злость на старшего сына.

– Я объездил полсвета в поисках ответов. Валялся в ногах у шаманов, жрецов, вождей, умоляя их о помощи. Побывал у дикарей в Каррике, у брахманов Итии. Чтобы у Катрины и Аэлин было будущее. А вы, глядя на себя в зеркало, не вспоминали о том, кем стали по вине моего прадеда.

– Мы и без всяких зеркал отлично помним, кто мы. – Кейран залпом осушил бокал с бурбоном. – Чудовища. С нашим спасением, отец, ты припозднился.

– Я верю, что у вас еще может быть нормальная жизнь, – хмуро парировал хозяин Блэкстоуна и, более себя не сдерживая, прогремел: – Зачем ты ее притащил?! Твоей женой станет Флоранс Беланже. Не Мишель! Или я заставлю тебя лично хоронить сестру и кузину!

– А я разве против свадьбы с этой кобылой? – пренебрежительно отозвался о невесте Гален, поморщившись от мысли о предстоящем венчании. С той Беланже, которая была ему неинтересна. А та, что занимала его мысли, похитила его сердце, не испытывала к нему ничего, кроме страха и ненависти. Он сам взрастил в ней эти чувства. – Флоранс считает дни до нашей женитьбы. Все идет по плану. И с Катриной и Аэлин тоже все будет в порядке.

– Если мне не изменяет память, в наши планы не входило похищение маленькой мисс Беланже и твои попытки затащить ее в постель, – хмыкнул Кейран.

– Как и твои жалкие потуги приударить за ней, – огрызнулся Гален.

– Как ты, должно быть, уже заметил, малышка не против моей компании. – Кейран и сам не понимал, что его во всей этой истории с Беланже так задевает, почему так хочется уколоть побольнее брата. – В отличие от твоей.

– Не знаю, какой демон в тебя вселился, Гален, но с девчонкой надо что-то решать. Решать скорее, пока Беланже не узнали об ее исчезновении, – вмешался Сагерт, надеясь, что еще не поздно притушить пламя соперничества в сердцах братьев. – Мишель нельзя возвращаться в Лафлер.

– Я уже об этом думал. – От зажженного камина воздух в комнате быстро прогрелся. Гален расстегнул сюртук и небрежным движением рук откинул назад его полы. – Я куплю ей дом. В Фальстоне или где-нибудь еще дальше. Мишель там будет под надзором и в безопасности. И никто не свяжет ее исчезновение с нами.

– С тобой, Гален, – едко уточнил Кейран. – Это ты у нас похититель аристократок. Серьезно собираешься превратить ее в свою домашнюю шлюху? – тяжело посмотрел на брата.

Сегодня его в Галене все раздражало и злило. Впрочем, на себя Кейран злился еще больше. За то, что имел глупость беспокоиться о какой-то там строптивой девчонке, от которой следовало скорее избавиться. Для всеобщего блага.

Следовало держаться от нее подальше.

Лучше бы и правда Гален увез ее в забытый богами и демонами Фальстон. Да пусть хоть в болоте ее утопит! Плевать! Его это не должно волновать!

Но одна только мысль, что брат упрячет Мишель в какую-нибудь глухомань, где будет проделывать с ней все те вещи, которыми Кейран и сам был не прочь заняться с пленницей, заставляла его не просто злиться и нервничать. От осознания того, какое будущее уготовил Гален юной бунтарке, у Кейрана чесались руки отправить брата на свидание с аллигаторами.

– А что здесь такого? – Гален равнодушно пожал плечами. – Многие джентльмены имеют содержанок.

– Ты, кажется, перепутал Беланже с квартеронкой. Такие, как Мишель, не становятся постельным развлечением, – напомнил ему Кейран.

– Что ты сделал с моим братом? – Гален закинул ногу на ногу и сказал иронично, подначивая: – Прежний Кейран мне нравился больше.

– Никаких домов и никаких содержанок, – осадил вновь распаляющихся братьев Сагерт. – Пока что Мишель останется здесь. Я сам со всем разберусь. А вы… Особенно ты, Гален! Только попробуй ее куда-нибудь увезти. Я не допущу, чтобы моя дочь погибла из-за твоего каприза. Уж лучше тогда мне, – в глазах хозяина Блэкстоуна отразилась холодная решимость, – лишиться сына.

Гален нервно усмехнулся в ответ, задаваясь вопросом, говорит ли отец серьезно или просто сыплет пустыми угрозами. Впрочем, Сагерт Донеган слов на ветер не бросал и жестоко наказывал за ослушание не только рабов, но и собственную плоть и кровь.

Жестокость – она была неотъемлемой чертой характера всех Донеганов.

– Что значит ты со всем разберешься? – зацепился Кейран за неприятно резанувшую слух фразу.

– То и значит, что разберусь. А сейчас расходитесь по комнатам. Своим, – добавил с нажимом, после чего велел потеплевшим голосом: – И позовите Катрину. Скажите, я хочу ее видеть.

Вот кто никогда его не разочаровывал, не доставлял ему хлопот. Катрина – его маленькая девочка, теперь, когда выросла, еще больше стала походить на свою мать. В чертах дочери Сагерту Донегану виделась покойная супруга, которую он так и не сумел спасти. Похоронил Шерлет.

Но провожать в могилу своего ребенка он точно не станет. И если для спасения Катрины придется избавиться от досадной неприятности в лице Мишель Беланже, что ж, так и сделает.

Он, Сагерт Донеган, слишком многим пожертвовал в этой жизни.

Жертвой больше, жертвой меньше – уже не имело значения.

Мишель, сморенная усталостью и волнениями минувшего вечера, не заметила, как задремала. Проснулась от ощущения чьего-то присутствия и почувствовала, как от ледяной дрожи, прокатившейся от затылка до самых ступней, становится невыносимо холодно. В памяти воскресли угрозы управляющего и все те гадкие словечки-обещания, приводившие ее в ужас.

– Я буду сидеть вот здесь, мисс. Под этой самой дверью. И если услышу хотя бы писк, сделаю все, что потребуется, чтобы закрыть ваш хорошенький ротик.

От похабных намеков и омерзительных липких ухмылочек, которыми ее одаривали, у Мишель темнело в глазах одновременно и от страха, и от ярости. Хотелось выцарапать управляющему глаза, вырвать его гнилой язык. Но будучи с Бартелом один на один, она даже не могла поставить его на место. Весь вечер мышкой просидела на чердаке, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Каждой клеточкой своего тела ощущая присутствие за дверью ненавистного ей человека и считая секунды до того момента, когда Сагерт Донеган пришлет за ней.

Но в тот вечер никто на чердак так и не явился.

Мишель погрузилась в тревожный сон и теперь, вынырнув из кошмара, созданного ее подсознанием, окунулась в кошмар реальный. Первой мыслью было: кто это рядом? Черным призраком склоняется над кроватью. Одурманенный чарами Гален или треклятый управляющий, которого в иные моменты ненавидела сильнее всех Донеганов вместе взятых. А может, Кейран… Он в представлении Мишель был наименьшим злом, и если бы сейчас ей предоставили выбор, предпочла бы из демонической троицы увидеть именно его.

Страх сдавил горло, отчего с губ сорвался только невнятный всхлип.

– Да тише ты! Это же я, – послышалось раздраженное шипение.

Мишель облегченно выдохнула. Перед ней возвышалась Катрина в своем темном платье с кринолином, и правда напоминавшая облаченное в траур привидение. На радостях, что к ней заявилась сестра Донеганов, а не один из братьев, Мишель готова была обнять ночную визитершу. Но Катрина, резко выпрямившись, отстранилась.

– Отец просил тебе передать, – протянула «гостье» сложенный вдвое лист бумаги. – Ему снова пришлось уехать, но он обещал скоро вернуться.

– Даже не поговорил со мной…

Катрина неловко кашлянула.

– Я лучше пойду. Доброй ночи, Мишель. – Прошуршали юбки, а спустя мгновение дверь за мисс Донеган с тихим скрежетом затворилась.

Мишель села на кровати, непослушными пальцами раскрыла листок. Зажгла керосиновую лампу и, придвинув ее к самому краю стола, жадно впилась взглядом в несколько коротких фраз, написанных крупным размашистым почерком.

В своем послании Сагерт Донеган извинялся за то, что был вынужден покинуть поместье, так с ней и не встретившись. Просил Мишель ни о чем не тревожиться, набраться терпения и ждать, когда он вернется. Заверял, что обязательно придумает, как им выбраться из щекотливой ситуации, в которую поставил всех опрометчивый поступок Галена. А в завершение советовал держаться Кейрана, уверяя, что младший сын сумеет о ней позаботиться и в случае чего защитит от старшего.

Оставалось загадкой, кто защитит ее от самого Кейрана.

Если Сагерт Донеган надеялся своим письмом успокоить ее, то не очень-то в этом преуспел. Пробежавшись несколько раз по листку глазами, Мишель взволнованно поднялась. Принялась расхаживать из угла в угол, чувствуя себя мечущейся по клетке канарейкой. Которой в любой момент могли свернуть тонкую шейку.

– И как же он собрался выбираться из этой «щекотливой ситуации»?! – в отчаянии воскликнула Мишель.

Ее не покидало ощущение, что хозяин Блэкстоуна просто тянет время, чтобы… На ум приходило немало предположений, которые могли бы последовать за этим роковым «чтобы», и одно пугало сильнее другого.

Мишель от безнадежности закусила губу. Кейран ее обманул. Впрочем, ничего другого от этого вертопраха ожидать не стоило. Катрина ей не сообщница, Аэлин – тем более. Если и дальше будет продолжать надеяться на здравомыслие мистера Донегана – окажется последней дурой. А таковой чувствовать себя Мишель Беланже не привыкла и не любила. После поспешного бегства хозяина Блэкстоуна она поняла, что тому чуждо сострадание и он будет действовать только в интересах семьи. Наверняка уже мчится к какому-нибудь колдуну, чтобы устранить последствия глупости сына.

Ее устранить…

Мишель содрогнулась.

– Я должна с ней поговорить! – яростно комкая листок с лживыми заверениями, что в скором времени все у нее будет расчудесно, запальчиво сказала девушка. – Она побоялась рассказать, что не так с этой сумасшедшей семейкой, но, может, согласится передать весточку в Лафлер? Через кого-то, хоть кого-нибудь!

Рабыня, которую когда-то давно выкупили у ее родителей Донеганы, сейчас виделась Мишель последней надеждой и шансом на спасение.

– Может, в память о доброте моего отца она согласится оказать мне услугу. Ах, если бы!..

Пленница потерянно оглядывалась по сторонам, замечая растекшиеся по полу и стенам тени. Бесформенные, непонятные, уродливые. Такой теперь была ее еще совсем недавно чудесная, идеальная жизнь – уродливым отражением прекрасного прошлого.

Переодевшись в ночную сорочку, Мишель юркнула под одеяло, но сон, как назло, не шел. Ее терзал один и тот же вопрос: вдруг прямо сейчас какой-нибудь колдун или колдунья создает вольт, чтобы наслать на нее порчу? Болезнь. Смертельно опасную вроде желтой лихорадки, от которой она сгорит в считаные дни. Или, может, что-то еще более изощренное. А она торчит тут, жалкая и беспомощная, и ничего не может сделать, чтобы помешать злодейским планам своих тюремщиков.

– Хотя зачем ему колдуны, если мог бы просто застрелить меня и утопить в болоте? И никакой мороки.

От последней мысли легче не стало. И Гален, слепо влюбленный Гален, надумай мистер Сагерт от нее избавиться, не поможет и не защитит. Это Мишель, к своему ужасу, понимала.

Проворочавшись в кровати до глубокой ночи, но так и не сумев уснуть, она достала из-под матраса дневник. Раскрыла на странице, уголок которой был загнут, и пожелала себе терпения, уговаривая себя не злиться на глупышку Каролину, самой страшной ошибкой которой стала свадьба с Дагеном Донеганом. Перед глазами мелькали строки – каждая горчила сильнее дрянного пойла из батата и кукурузы, которое местная беднота принимала за кофе и которое Мишель имела неосторожность один раз попробовать. Она впитывала в себя слова, пила их, все больше мрачнея и из последних сил сдерживая искушение разорвать дневник в клочья. Хотя с куда большим удовольствием разорвала бы сейчас на клочки, будь он жив, Дагена Донегана.

Злость на Каролину, в которой видела саму себя, постепенно утихла. Осталась ненависть. Ненависть и презрение к первому хозяину этого поместья. А также боль – отголоски той, которой сочилась, будто кровь из раны, каждая строчка:

«Я часто вспоминаю наше с мужем свадебное путешествие в Дальвинию. Время, когда я была счастлива. Желанна и любима. По крайней мере, мне тогда так казалось… В то светлое время я даже представить себе не могла, что когда-нибудь все станет по-другому. С возвращением домой Даген изменился. Стал другим.

Иногда мне кажется, что мой жених и мой муж – два совершенно разных человека. Я пытаюсь отыскать в чертах Дагена Донегана мужчину, которого полюбила, а вижу животное.

В Блэкстоуне он совсем другой. Жесток со слугами, черств со мной. Я боюсь наших моментов близости – каждый раз он причиняет мне боль. И ругает за то, что никак не могу зачать ребенка.

Не знаю, от страха или от отчаяния, а может, просто чтобы ненадолго сбежать из дома, где мне все чуждо, я стала тайком посещать живущую на болотах целительницу. Ниэби. Лугару. Даген ненавидит волков. Всех без исключения. И если узнает, что я обратилась за помощью к оборотню… Но, если я не подарю ему наследника, меня он возненавидит сильнее любого волка.

Он ранит меня изменами. Берет рабынь, где и когда ему вздумается. Недавно я застала его со своей служанкой в своей собственной спальне. Не сдержалась – упрекнула. Еще долго щека потом ныла от пощечины, а сердце – от злых слов и оскорблений. Он считает, я сама виновата в том, что он вынужден искать удовольствия на стороне.

В последнее время он обвиняет меня во всем, в своих проблемах и поражениях.

Мне кажется, я его больше не люблю. А иногда – что ненавижу. Разве можно любить чудовище? Даген убил во мне это чувство. И каждый день убивает меня, превращая в покорную, безвольную куклу.

Я начинаю терять себя…

Он делает из своей жены еще одну рабыню.

Теперь понимаю, что женился он на мне только из корысти. Из-за моего наследства. Жаль, прозрение это пришло слишком поздно.

Единственный, кто понимает меня, чувствует мою боль и помогает унять ее хотя бы ненадолго, – это Мару. Пусть он лугару, ненавистный для Донегана и многих других плантаторов. Но только не для меня. Сегодня я снова убегу к Ниэби и буду умолять Всевышнего… снова увидеться с Мару…»

 

Глава 11

Колдун Тафари вел жизнь отшельника, избрав для своего уединения болотистые окрестности «Белой магнолии». Артур Рутледж, владелец обширной сахарной плантации, а также гордый хозяин роскошного, обсаженного магнолиями особняка, и рад был бы избавиться от такого соседа, но опасался связываться с бокором и повторять ошибки отца. Тот в свое время приложил немало усилий, чтобы выжить из этих заболоченных краев колдуна, но сошел с ума и застрелился прямо на глазах у своего малолетнего сына.

Та же участь постигла и бывшего хозяина Тафари: старик лишился рассудка и добровольно (якобы) распрощался с жизнью, прежде даровав молодому рабу из Каррики свободу. С тех пор прошло немало лет, но о «внушающем безумие» – вот что значило имя бокора в переводе с его родного языка – до сих пор вспоминали с трепетом и тут же спешили осенить себя святым знамением.

Сам колдун сторонился людей и был не рад, когда кто-нибудь из местных просил его о помощи. Впрочем, Тафари не на что было жаловаться – гости к нему наведывались нечасто. Юные девицы предпочитали обращаться со своими проблемами к Мари Лафо. Набожные матроны приходили в ужас от одной только мысли воспользоваться магией и во всех своих несчастьях предпочитали полагаться на милость Всевышнего. Ну а джентльменам гордость претила марать подошвы о пол убогой лачуги, которую окружали черные зеркала болот.

Сагерт Донеган не считал себя гордецом и уже давно понял, что колдуны Нью-Фэйтона и его окрестностей могут быть очень полезны. Надо только уметь находить с ними общий язык. Быть учтивым, а главное, щедрым. Тафари, поначалу относившийся к королю хлопка с настороженностью и даже враждебно, со временем привык к его визитам и благосклонно принимал подношения Донегана.

Добраться до жилища колдуна можно было только на лодке. Погруженный в тревожные размышления, Сагерт рассеянно вслушивался в плеск воды, зловонными брызгами рассыпавшейся от взмахов весел Дугала, его верного слуги.

Болота призраков… Мужчина усмехнулся своим мыслям. Лучшего названия для этих мест сложно было придумать. За минувшие века эта сине-черная вода приняла в себя столько душ лугару, рабов и даже белых, что он бы не удивился, если из зарослей осоки вдруг начало бы пробиваться потустороннее свечение и размытая белесая фигура медленно поплыла бы к ним.

Однако единственные, кто сейчас был не прочь к ним подплыть, а если повезет, то и закусить полуночными путниками, – были аллигаторы. Вот только их что-то останавливало. Быть может, отпугивало трепещущее над древками факелов пламя, от которого по темной глади болота стелились мутно-желтые дорожки. Или же присутствие в лодке хищника пугало… В Сагерте Донегане хозяева болот чувствовали существо еще более опасное, жестокое и кровожадное, чем они сами, а потому благоразумно отплывали от лодки подальше. Прятались за торчащими из воды корягами, укрывались за выступавшими над блестящей кромкой корнями старых кипарисов, с ветвей которых неряшливо свисали седые бороды ирсайского мха.

Люди старались избегать этих гнилых топей, кишащих аллигаторами, ядовитыми змеями и комарьем. Именно потому болота так полюбились Тафари, и именно потому из всех колдунов графства Сагерт Донеган выбрал его. Будучи уверенным, что каждая их встреча сохранится в тайне. Отшельнику попросту не с кем было здесь сплетничать.

А еще потому, что в сложившихся обстоятельствах Тафари был для него предпочтительнее всех. Сагерту нужен был колдун, способный влиять на человеческий разум и перекраивать тот по своему желанию.

В окнах хижины мелькали отблески света. Когда лодка причалила к илистому берегу, дверь в жилище бокора распахнулась, и в тусклом проеме показалась высокая худосочная фигура.

Сагерт велел слуге дожидаться его на берегу, а сам последовал за Тафари в хижину. Убогую снаружи, скудно обставленную внутри. Колдун был под стать своему жилищу: некогда синяя рубаха, в вырезе которой позвякивали амулеты, полиняла и выгорела на солнце. Брюки были залатаны, а обуви не имелось вовсе. Единственное, что в облике бокора было достойно внимания, – это его посох. Увенчанный черным черепом, из трещин которого торчали крашеные перья, а из глазниц, казалось, выбивалось демоническое свечение, он одновременно и пугал, и притягивал взгляд. Тафари шел, прихрамывая, тяжело опираясь на шест, и с явным наслаждением опустился в видавшее виды кресло, противно под ним заскрипевшее.

Сагерт расстегнул сюртук, запустил пальцы за ворот рубашки и дернул гадюкой овивший шею галстук. В хижине было жарко. Из-за огня, ярившегося в очаге, из-за свечных огарков, медленно таявших на полу под лепестками пламени. Оно выхватывало из полумрака символы веве, начертанные смесью из кукурузной муки и древесной золы. По-видимому, гость застал бокора за проведением какого-то ритуала или же прервал общение с лоа.

Даже сырость, которой тянуло с болот, не спасала от удушливого жара. Но Тафари не было жарко. Его кожа, угольно-черная, оставалась матовой. В то время как Сагерт весь покрывался испариной.

– Давненько ты сюда не захаживал, – проворчал пожилой колдун, опираясь обеими руками на посох. – Я уж решил, ты забыл дорогу к старому Тафари, Донеган.

Не желая ходить вокруг да около, Сагерт сказал:

– Тафари, у меня возникла проблема. Мой сын увлекся девушкой… А ты ведь знаешь, он скоро женится.

Жрец пренебрежительно фыркнул, всем своим видом давая понять, что это вовсе не проблема и что Сагерт Донеган его не уважает, если обращается к нему с такими пустяками.

– Ну так продай рабыню. Или избавься от нее другим, более надежным способом, – хищно сверкнули глаза колдуна, казалось, вобравшие в себя всю тьму безлунной ночи. Волосы его, седые и короткие, белесым пухом укрывали голову. – Болота с радостью примут еще одну душу.

– Она не рабыня, а сестра невесты. Он похитил ее!

Колдун задумчиво усмехнулся.

– Понимаю… Девчонка не может так просто исчезнуть.

– Последнее, что мне сейчас нужно, – это чтобы Беланже подняли на ноги все графство. Нельзя, чтобы отложили свадьбу! – Сагерт Донеган распалялся. – Мишель должна вернуться к родственникам, у которых сейчас якобы находится. И как можно скорее!

– Но при этом ты хочешь, чтобы она хранила молчание.

Сагерт устало кивнул.

– Разумеется. Если бы дело не было серьезным, я бы не стал тебя беспокоить. Ты умеешь мастерски играть с человеческим сознанием, заменяя реальное нереальным. Нужно уничтожить ее воспоминания и отправить к демоновым родственникам!

– Если в плену девушка испытала сильные потрясения, вычистить их из памяти будет непросто. Понадобится время и благоволение духов. Она будет мучиться. Страдать. От такого колдовства сходили с ума и сильные духом. А уж какая-то девчонка… Чары покалечат ее рассудок. Лучше пристрели девчонку, не гневи лоа.

– Повторяю, мне не нужно, чтобы она пропала и началось расследование. Мне не нужен траур. Мне нужна свадьба! Я знаю, что последствия неизбежны. Свихнется – значит, на то воля твоих лоа. Тафари, я щедро заплачу за помощь.

Некоторое время колдун молчал, и тишину, заполнившую старую лачугу, нарушали лишь далекие завывания одинокого зверя да тяжелое, напряженное дыхание гостя.

– Хорошо, я обращусь к лоа, – наконец проговорил отшельник, тихо повторив: – Но нужно время.

– Сколько?

– Две недели. Ей будет плохо. Придется следить за ней. Приведешь ко мне через тринадцать ночей – я войду в ее разум и создам там новые воспоминания.

– Я принес кое-что из ее вещей. – С этими словами хозяин Блэкстоуна достал из кармана сюртука завернутый в холщовую ткань локон, который Катрина срезала у спящей пленницы. Найденную среди вещей Беланже камею, что, по словам дочери, она надевала накануне вечером. И ночную сорочку, в которой спала последние ночи.

– Тринадцать дней, Сагерт, и забудешь о своей проблеме. Как она забудет о вас.

Всю обратную дорогу Донеган убеждал себя, что проблема и впрямь будет скоро решена. Даже если Мишель сойдет с ума, к тому времени, как Беланже начнут замечать странности в поведении средней дочери, старшая уже будет замужем за Галеном. Катрина и Аэлин обретут свободу.

Они все станут свободными.

Той ночью Сагерт так и не вернулся домой, решив заночевать в своем особняке на окраине Нью-Фэйтона. Ему было тошно от собственного малодушия, но сил посмотреть в глаза девочке, которая, возможно, в скором времени его стараниями обезумеет, он в себе так и не нашел.

В ту ночь Сагерта Донегана как никогда остро терзало осознание того, какое же он чудовище.

Мишель стояла, обеими руками вцепившись в спинку кровати, и, задержав дыхание, цедила сквозь стиснутые зубы:

– Туже.

– Но, мисс…

Казалось, еще немного – и под корсетом затрещат ребра.

– Еще.

– Но…

– Туже, и не спорь!

– Как вам будет угодно, – сдалась рабыня. Дунула на курчавую прядь, выбившуюся из-под цветастого тиньона, и с силой, на какую только была способна, дернула за шнуровку корсета.

Один раз, другой – у Мишель уже мутнело в глазах.

– Достаточно, – выдохнула она, понимая, что, если служанка продолжит проявлять усердие, она вот прямо сейчас лишится сознания.

Слишком рано. Она его обязательно лишится позже на треклятом пикнике. Только бы не проводить время с Донеганом!

Записка, в которой Гален рассыпался любезностями и приглашал «гостью» осчастливить его своим присутствием на лоне природы, привела Мишель в исступление. Раньше она восхищалась галантностью молодого человека, а теперь все в нем ее раздражало. За своими изысканными манерами наследник Блэкстоуна прятался, как за карнавальной маской. В моменты, когда походил на зверя, он пугал ее, но хотя бы был настоящим.

Игра в джентльмена Мишель уже порядком поднадоела.

И сегодня, в это ясное воскресное утро, рассыпавшее по чердаку блики света, вместо того чтобы радоваться возможности вырваться из давивших на нее стен Блэкстоуна, она наказывала себя за ошибки недавнего прошлого. Намеренно терпела боль, позволяя пластинам из китового уса тисками сжимать талию. Так, что даже вздохнуть толком не получалось. А уж когда начнет есть под пристальным надзором Донегана, точно грохнется в обморок. В нее теперь и маковой росинки не поместится, ни глоточка сладкого пунша.

И поделом ей! Ей и мерзавцу Галену, настроившемуся на приятный день на свежем воздухе.

– Вы и так такая тоненькая. – Рабыня с улыбкой оглядывала кареглазую красавицу, скользя восхищенным взглядом по покатым плечам, осиной талии, округлым, но без лишней пышности бедрам гостьи.

«Неудивительно, что хозяин на ней помешался, – подумала служанка и, бесшумно хмыкнув, про себя добавила: – Оба хозяина».

– Почти прозрачная. Тоньше вашей талии, мисс, я ни в жизнь не встречала!

– Я тоже, – шепотом призналась Мишель, рассматривая свое отражение в мутной глади зеркала и чувствуя, как ее, словно якорь ко дну, непреодолимо тянет к кровати.

Но следовало продолжать играть в стойкого оловянного солдатика, ведь еще нужно было обрядиться в платье – очередной подарок Галена. Светлое, воздушное, в темно-синий цветочек – оно бы отлично смотрелось на любой из фарфоровых кукол, что бесцеремонно пялились на нее своими стеклянными глазами с верхних полок.

– А что же мистер Кейран, не поедет с нами? – Мишель прикусила язык, но поздно: вопрос уже был озвучен.

Зачем она это сказала?! Зачем вообще о нем подумала?! Думала вчера и продолжает думать сегодня!

Мало ей, что ли, одного безумца-брата?!

– Мистер Кейран был приглашен на барбекю к О’Фарреллам. Как и мистер Гален. Но мистер Гален предпочел провести время с вами.

– Я безмерно рада…

Пленница тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как рабыня берет оставленные в плетеном кресле полотняные нижние юбки. Флоранс придет в бешенство, когда узнает, что Галена не будет на празднике. А если Кейран возьмет и что-то ей ляпнет…

Мишель пожалела, что подумала о младшем брате в тот самый момент, когда взвизгнула щеколда, отъезжая в сторону, и перед запылавшей праведным гневом и смущением пленницей, продолжавшей стоять перед зеркалом в одном нижнем белье – корсете и кружевных панталонах, – предстал улыбающийся Кейран Донеган.

Мишель вырвала у остолбеневшей служанки юбку и швырнула ей в непрошеного гостя, негодующе воскликнув:

– С ума сошел! А если бы я была голая?!

– На то и был расчет. – Стянув растекшуюся по плечу кружевной волной юбку, молодой человек на миг зажмурился, позволяя себе насладиться сладким, дурманящим запахом, что источала пленница. Ее кожа, рассыпавшиеся по плечам волосы, аппетитные прелести, которые тонкое белье скорее подчеркивало, чем скрывало. Будто намеренно распаляя воображение, умоляя скорее избавиться от льнущей к хрупкой фигурке ткани… Кейран тряхнул головой, прогоняя обволакивающее наваждение, и расплылся в привычной усмешке. – Но, видимо, дважды так везти не может.

– Ты ведь собирался к О’Фарреллам. Вот и катись к ним. – Мишель сдернула с постели простыню и поспешила в нее завернуться.

Молодой человек скользнул по рабыне взглядом и повелел коротко:

– Иди. Я сам помогу мисс Беланже одеться.

– Вот еще! – Мишель ощутила себя полыхающим факелом. От злости, что вызывал в ней Кейран… и того, другого чувства, которому никак не получалось дать определение.

– Или, если повезет, раздеться.

Мишель почудилось, в глазах Донегана отразилось то самое объявшее ее пламя. И простыня, которую одеревеневшими пальцами продолжала прижимать к груди, не спасала от откровенно-бесстыдного, раздевающего взгляда.

Секунда, две, и расстояния между ней и хищником уже не осталось. Хищником, от которого пахло чем-то горьковато-пряным. Наверное, именно этот запах, что неизменно сопутствовал Кейрану, предательски кружил голову. И костюм из тонкого блестящего сукна, темно-коричневый, как шоколад, тоже горький, ему необычайно шел, – рассеянно отметила про себя Мишель.

– Ты, кажется, забыл про Аэлин. Свою невесту, с которой летом собрался обвенчаться. Вот в ее спальню и таскался бы!

– Ревнуешь? – Не в силах бороться с искушением, Донеган протянул к ней руку.

Она отпрянула, и Кейран, ругая себя за несдержанность, был вынужден отступить. Оглядевшись по сторонам, нахмурился, отмечая, в какой дыре демонов братец держит свою драгоценную пленницу. Адана чердак вполне устраивал. Да и подвал, в который ему пришлось перебраться по приказу хозяина, тоже не вызвал у раба-великана протестов. Голему Катрины вообще было без разницы, где селиться и в каких условиях проводить однообразные дни своей однообразной жизни.

– Зачем пришел, Кейран? – Мишель гордо вздернула подбородок. Своей дерзостью, непокорностью как будто бросала вызов ему и целому миру.

Она не сломалась, несмотря на все с ней случившееся, не утратила стержня.

Стойкая девочка. Готовая до последнего сражаться за себя и свою честь. Следующая мысль вызвала в Кейране всплеск раздражения. Мишель просто еще не поняла, что, если Гален сорвется, сражение тут же закончится.

– Хотел удостовериться, что ты в порядке.

И это было правдой. Поспешный отъезд отца и его туманное обещание во всем разобраться всю ночь не давали Кейрану покоя. Удивительно, что Гален отнесся к родительским словам так спокойно. Будто и вовсе не придал им значения, и стоило ему оказаться за дверями отцовского кабинета, тут же с головой ушел в грезы о плененной девушке. Такое поведение было ему несвойственно. Пусть они давно не виделись, но брата Кейран знал лучше, чем кто бы то ни был. Знал, как самого себя, и чувствовал, с ним что-то не так. Вот только никак не мог понять, что же именно.

– Удостовериться, что до меня еще не добрался твой сумасшедший братец? – грустно усмехнулась бунтарка и вывела тонким пальчиком какую-то закорючку на поверхности стола. – Или ваш похотливый управляющий?

В первые мгновения Кейран даже не понял, что она только что сказала. А когда до него дошел смысл ее слов, подался к ней и резче, чем следовало бы, произнес:

– Объяснись!

В карих, лучистых, словно янтарная смола, глазах читался страх.

– Мишель?

– Ничего, просто… – Она отвела взгляд, крепче сжала на груди простыню. Не то боялась, что он сорвет с нее эту тряпку, не то, сжимая кулаки, пыталась скрыть дрожь в пальцах. – Он насмехался, глумился… Ненавижу! Сказал, что когда Гален… мной натешится, то… отдаст меня ему.

Всего каких-то несколько минут назад Кейрану виделось, как он стаскивает со своенравной красавицы эту импровизированную тогу. А теперь, наоборот, хотелось туже запеленать ее в демонову простыню. Во все простыни, что только нашлись бы в доме. Кроме единственной, которую он бы приберег для управляющего. Вздернул бы на ней ублюдка и смотрел, как тот беспомощно трепыхается.

– Бартел тебе больше слова не скажет.

Кейрану было незнакомо смущение, а стыдиться он разучился, кажется, еще в младенчестве. Но сейчас, как свои собственные, ощутил эти чувства. Которые испытывала Мишель в его присутствии. Отвернулся, не желая больше мучить девушку, но не успел сделать и пары шагов по направлению к выходу, как услышал нервное:

– Не надо! Люди вроде Бартела – подлые, мстительные. Злопамятные. Я для него что рабыня. Лучше с ним вообще не связываться.

– Не связываться лучше со мной. – Кейран обернулся, чтобы ободряюще улыбнуться, но Мишель от его улыбки почему-то поежилась. Пришлось брать пример с Галена и примерять на себя маску добряка-джентльмена, чтобы она успокоилась. Наигранно-беззаботным тоном он посоветовал ей не забивать свою прелестную головку пустяками, к которым, разумеется, относился и управляющий, и сказал на прощание: – Служанка сейчас вернется, поможет тебе собраться. Не скучай без меня, ангел.

 

Глава 12

Заканчивая одеваться, Мишель неосознанно прислушивалась к доносящимся снизу звукам. Боялась и в то же время надеялась, что Кейран разберется с мерзавцем Бартелом. Но то ли Донеган опять ее обманул, то ли сумел поставить выскочку управляющего на место без лишнего шума – ничто не нарушало привычную спокойно-мрачную атмосферу старого дома.

– Готово, мисс. – Уложив волосы девушки под сетку, рабыня выглянула в окно и воскликнула: – Лучше вам поспешить! Коляска уже подана, и мистер Гален ждет. А он ой как не любит ждать и стоять на солнце.

– Ну, так пусть стоит в доме.

Мишель расстроенно опустила голову. Она видела, как несколькими минутами ранее усадьбу покинул Кейран. Помчался к О’Фарреллам за развлечениями. А значит, ей и правда придется провести целый день наедине со своим тюремщиком.

– Мистер Донеган советовал держаться своего младшего сыночка. Но как же его прикажете держаться, если он весь день будет набивать желудок у соседей жареной бараниной, курить свои вонючие сигары и хлестать вино с другими плантаторами, а потом до поздней ночи танцевать с этими пигалицами! Там ведь наверняка будут Розмари и Миранда Эванз. А они – те еще кокетки. Уже не говорю о Патрисии Форстер. Эти вертихвостки его точно не отпустят. Да и Кейран сам наверняка не захочет отпускаться, – ворчала Мишель, медленно спускаясь по лестнице, пытаясь оттянуть неизбежный момент встречи с Галеном.

На крыльцо, по которому, подгоняемые игривыми порывами ветра, скользили красно-розовые лепестки еще не отцветшего кизила, она вышла мрачнее тучи и в еще более дурном настроении, чем проснулась.

С трудом заставила себя кивнуть Галену в ответ на приветственную улыбку. Поежилась оттого, как при ее появлении у Донегана заблестели глаза. Ну точно, как у раба, которого неделю морили голодом в наказание за прожорливость. Лишь чудом нашла в себе силы протянуть ему руку, забираясь в коляску. Митенки из тонкого кружева не спасли от дрожи, пробежавшей по телу, когда их пальцы соприкоснулись. Раньше ей нравилось, когда Гален ее касался. Это будоражило, отзывалось внутри какой-то приятной щекоткой и почти что детским восторгом. Теперь же волнение это приняло совсем другой характер, и все в Мишель воспламенялось. Но только не от желания быть с Донеганом рядом, а от отчаянной потребности оказаться от него как можно дальше.

– Надеюсь, ты голодна. – Гален устроился напротив Мишель и приказал кучеру трогаться.

– А если даже и нет, разве это имеет значение?

– Не надоело показывать коготки? – Улыбка уверенного в себе человека, хозяина положения.

Которому Мишель не терпелось подпортить настроение.

– Как идет подготовка к свадьбе? Каково это – быть почти женатым? Флоранс считает дни до того, как навсегда свяжет свою жизнь с твоей. Их, этих дней, уже немного осталось.

Беззаботную улыбку сменило мрачное выражение, будто тень наползла на лицо Галена.

Выехав за ворота, коляска покатилась по изрезанной колеями дороге, поднимая за собой красные облака пыли. Прячась от солнца под зонтиком, Мишель ждала ответа и готова была поклясться, что видит, как в душе у Галена устраивают пляски демоны.

– Если было бы можно, я бы тотчас разорвал помолвку с твоей сестрой и женился на тебе, Мишель. – Он резко подался вперед и, прежде чем она успела отстраниться, жадно припал к ее руке в поцелуе. Вскинув на пленницу горящий взгляд, прошептал хрипло: – Чтобы все узнали, что ты принадлежишь мне.

Мишель вырвала руку, вжалась в спинку сиденья.

– И вовсе я тебе не принадлежу!

Ответом ей была кривая усмешка.

Она крепче сжала зонтик, решив в случае чего обороняться им от Донегана. Так себе, конечно, оружие, но все же лучше, чем никакого. Бросила по сторонам затравленный взгляд, бессознательно ища спасения: позади и далеко впереди, до самой размытой кромки горизонта, простиралась свежевспаханная земля, засеянная семенами хлопка. Молодые побеги только начинали пробиваться из-под пенящейся красными волнами плодородной почвы, изо всех сил тянулись к солнцу, бледным пятном отпечатавшемуся на ясном, без единого облачка небе.

Мишель пожалела, что не захватила с собой веера. А Гален не удосужился взять раба, чтобы тот обмахивал их во время пыточного обеда. Наверное, не хотел, чтобы кто-нибудь нарушал их уединение.

Она еще крепче сжала зонтик, рискуя сломать деревянную ручку.

Некоторое время они хранили молчание, и Мишель сходила с ума под пристальным, цепким взглядом чужого жениха.

Наконец, не выдержав, спросила:

– Скажи, почему тогда она? Флоранс. Зачем жениться на той, к которой ничего не испытываешь? Все из-за наследства? Так ведь и меня родители без приданного не оставят. Да и вы куда богаче нас и тех же О’Фарреллов, вместе взятых. Не зря же твоего отца называют королем хлопка.

Лицо Галена приняло печально-задумчивое выражение.

– Дело не в деньгах, Мишель. И никогда в них не было.

– Но тогда в чем? – Она поколебалась с мгновение, а потом, расхрабрившись, выпалила: – Я знаю, это как-то связано с твоей семьей! Как брак с Флоранс может спасти твоих сестер? Спасти от чего?

Несколько секунд Гален гипнотизировал ее меланхоличным взглядом, а потом, легонько щелкнув свою любознательную визави по кончику носа, произнес наигранно-беззаботным тоном:

– Любопытная малышка. В нашем с Флоранс союзе нет ничего удивительного. Все уже давно было решено нашими родителями.

– И вовсе не было! – порывисто возразила Мишель, борясь с желанием стукнуть Галена по голове зонтиком. Может, тогда у него прочистятся мозги и он перестанет дурить ей голову. – Еще несколько месяцев назад ты знать не знал о существовании моей сестры!

– Вообще-то, мы знакомы с детства.

– Но ты никогда не обращал на нее внимания. Виделись ли вы на скачках, суаре или общественных чтениях, Флоранс значила для тебя не больше, чем какой-то там старый подсвечник или дурно написанная картина. И тут аж целое предложение руки и сердца! Оно было неожиданным не только для сестры, но и для моих родителей. Для всех нас!

«Особенно для меня», – с горечью добавила про себя она, вспоминая, как ревела всю ночь после того, как Гален Донеган сделал старшей Беланже официальное предложение.

– Я не совсем точно выразился. Моему отцу Флоранс всегда нравилась, вот он и подумал, что она составит мне хорошую партию, – сквозь зубы процедил Гален, явно придумывая объяснения на ходу.

– А ты взял и так легко согласился… Но я все равно не понимаю, при чем здесь твои сестра и кузина? – заикнулась Мишель снова, даже несмотря на то что глаза Донегана уже напоминали грозовое небо.

Он сам походил на ненастье. Пасмурный промозглый вечер, от которого так и хотелось укрыться возле затопленного камина. Чтобы прогнать бегущие по коже мурашки и перестать вздрагивать от каждого липкого взгляда. Но такой роскоши – спрятаться от Донегана – Мишель не могла себе позволить.

– Хватит об этом, – отрезал он, прервав тем самым тяготивший его разговор. Отвернулся, сосредоточив все свое внимание на бескрайних владениях Донеганов.

Неудовлетворенная результатами беседы Мишель все же не рискнула продолжать расспросы и была вынуждена довольствоваться хотя бы тем, что Гален перестал пожирать ее глазами.

Они расположились под сенью деревьев в небольшой рощице у самой кромки протекавшего вдоль нее ручья. Глухое, тихое место.

«Уединенное», – с ужасом подумала Мишель, глядя вслед удаляющемуся слуге, которому было велено снести к ручью корзину и дожидаться их в коляске на солнцепеке.

Пока хозяин будет наслаждаться обществом своей «гостьи».

И ладно бы только обществом…

Мишель подняла глаза, сделав вид, что рассматривает пышные кроны, листья которых сплетались у них над головами кружевными полотнами. Затем бросила камешек в воду: бульк, и глянцевая поверхность ручья пошла рябью. Отражение росшего на берегу дерева, как будто являвшееся его продолжением, смазалось, разбегаясь кругами.

А потом все снова стало прежним. Как и ее тюремщик, вдруг вспомнивший, что ему вменяется одаривать пленницу назойливым вниманием.

– Я голодна, – нарушила тягостное молчание она и принялась следить за тем, как Гален не спеша достает из плетенки запеченную в винном соусе голубятину, салат из креветок, пирог из сладкого картофеля и столь любимые Мишель пончики бенье в качестве десерта.

Она потянулась за кусочком пирога и почувствовала, как пластины китового уса больно впиваются ей в ребра.

Охнула тихонько и услышала обеспокоенное:

– Все в порядке, Мишель?

– В последний раз все у меня было в порядке, когда я была дома, – огрызнулась мятежница.

Мишель и вправду успела проголодаться и, если бы не тиски корсета, наверняка бы волком набросилась на угощения. А так только откусила от пирога кусочек и подумала, что ее скорее стошнит, чем она потеряет сознание.

Впрочем, может, внезапная дурнота как раз и спасет ее от поползновений Донегана, охладит его пыл.

– Дома ты мечтала обо мне. – На губах Галена появилась так хорошо знакомая плотоядная усмешка.

– Дома я не знала, какой ты на самом деле подлец!

Молодой человек придвинулся ближе, пробежался пальцами от локтя к плечу пленницы, заставляя ее ежиться от каждого прикосновения. Легонько сжал хрупкую руку и опалил дыханием нежную мочку уха.

– Ну, раз уж я подлец, каким ты меня считаешь, не вижу смысла притворяться дальше.

Мишель замерла словно парализованная, не зная, как быть: умолять оставить ее в покое или пытаться сопротивляться. Почему-то казалось, что одного поцелуя Галену будет достаточно, чтобы окончательно потерять рассудок. Ведь здесь нет Аэлин или Катрины, которые бы внезапно нарушили их «идиллию». Звать слугу не имеет смысла. А больше никто не придет ей на помощь.

Эта мысль мелькнула прежде, чем Мишель услышала, как где-то поблизости хрустнула ветка. Почувствовала, как напрягся Донеган, словно животное, уловившее приближение охотника.

Гален резко обернулся и, поморщившись, раздраженно выплюнул:

– Ты что здесь делаешь?

Не обращая внимания на исходящего гневом брата, Кейран опустился на край белой в зеленую клетку скатерти. Подмигнул бунтарке, про себя отмечая, что к ее собственному, такому сладкому запаху примешивается горький запах страха.

– Решил составить вам компанию. Чтобы малышка Мишель без меня не заскучала.

– Малышка Мишель в тебе не нуждалась и не нуждается.

Она сидела, превратившись в сплошной комок нервов, и переводила напряженный взгляд со старшего брата, воздух вокруг которого разве что не искрился от раздражения, на младшего, обманчиво спокойного. Как Арлинское море, безмятежно прекрасное в ясную погоду и смертельно опасное во время шторма.

– Тебе напомнить о предупреждении отца? – пристально посмотрел на брата Кейран. Так и не дождавшись ответа, а получив новую порцию флюидов гнева, зажмурился, хоть солнце, приглушаемое ажурной листвой, здесь светило мягко. – Ну и чем вы тут занимались без меня?

Гален досадливо скрипнул зубами.

– Ты же к О’Фарреллам собирался, – покосилась на младшего Донегана пленница, втайне радуясь его неожиданному появлению.

С ним сердце если и стучало быстрее, то точно не от страха. И настроение, к удивлению Мишель, начало улучшаться. Столь стремительно, что ей вдруг захотелось улыбаться. Что она и сделала, подарив свою улыбку Кейрану и получив в ответ такую же, веселую и заговорщицкую.

На Галена старалась не смотреть, чтобы появившаяся после ненастья радуга не рассыпалась прахом и она не вернулась в тот самый пасмурный день, с которым в ее воображении ассоциировался он и все, что его окружало.

– Собирался. Но потом представил, что придется объясняться с Флоранс и врать ей о том, где потерялся мой брат. Лучше ты сам ей соврешь при встрече. А я не хочу начинать с обмана отношения со своей будущей невесткой.

– Заговариваешься, – выцедил из себя наследник с таким видом, словно от каждого произнесенного слова у него во рту появлялась нестерпимая горечь, и проводил мрачным взглядом накрытую хрустящей салфеткой тарелку.

Кейран с жадностью накинулся на голубятину, вонзился зубами в мясо и пояснил, жуя:

– Не успел позавтракать.

Позже Мишель сама себе удивлялась, вспоминая время, проведенное на берегу ручья: долго не решалась признаться себе в том, что ей понравилось. Понравилось проводить время с Кейраном. Слушать его порой совершенно глупые шуточки, которые он умудрялся рассказывать с таким задором, что не смеяться просто не получалось. Нравилось замечать, как его рука как бы невзначай касается ее кукольной юбки, перебирает складки и снова соскальзывает на скатерть. Нравилось ловить искорки веселья в серо-шоколадных глазах и свое в них отражение.

В конце концов пикник, которого Мишель так боялась, сохранился в памяти приятным воспоминанием. И единственное, о чем она жалела, так это о том, что заставила служанку слишком туго затянуть корсет, тем самым лишив себя возможности наслаждаться вкусной едой в зеленой роще на границе владений Донеганов.

У Галена о том дне остались совершенно другие впечатления. Ему пришлось вновь обуздывать свои чувства, терпеть присутствие брата, порой совершенно невыносимого, и снова играть в джентльмена с девушкой, которой хотелось обладать безраздельно.

Но ему постоянно что-то мешало быть с ней. Несмотря на предостережения отца – оставить Мишель в покое, наследник Блэкстоуна уже всерьез подумывал о том, чтобы увезти Беланже в какое-нибудь глухое место, купить там для нее дом.

Где-нибудь, где ее не найдет никто и никогда. Ни полиция, ни старшие Беланже, ни ее назойливые поклонники. В числе которых незаметно оказался и Кейран. Спрятать этот дом, их убежище, за завесой чар и своего молчания.

Гален задумчиво усмехнулся. Не такая уж это плохая идея. Благо у него имелись кое-какие сбережения…

Возвращалась Мишель в коляске с Галеном. Кейран, не признававший никакого другого аллюра, кроме бешеного галопа, на сей раз изменил своим привычкам и заставлял своего скакуна двигаться спокойно.

Чтобы лишний раз не злить старшего брата, Мишель старалась не смотреть на младшего. Но сама, того не желая и даже не осознавая, продолжала исподволь на него поглядывать. Улыбалась, вспоминая рассказанные Кейраном шутки. Почти все даже с большой натяжкой нельзя было назвать приличными.

И все равно Мишель они нравились. В своих мыслях она уже делилась ими с Флоранс и Серафи и представляла, как те будут краснеть и умолять ее умолкнуть. А скромница Серафи наверняка еще и уши будет затыкать. Или скорее только делать вид, что зажимает их руками, потому что любопытства шестнадцатилетней рабыне было не занимать.

Когда впереди замаячили кованые узоры ворот старого дома, настроение Мишель снова начало портиться. Девушка понуро опустила голову, вспомнив, что она не беззаботная леди на прогулке с двумя обаятельными джентльменами и что провожают они ее не домой. Она – пленница, которую приспичило выгулять двум тюремщикам.

Похищенная игрушка.

– Мистер Гален! Мистер Гален! – Навстречу им бежал босоногий мальчишка в распахнутой на груди рубахе, неряшливо заправленной в явно короткие ему штаны. – Мистер Гален! – выдохнул, поравнявшись с повозкой. Набрал в легкие побольше воздуха и продолжил тараторить: – Мисс Флоранс! Ей худо стало. Так худо, что даже в госпиталь отправили. Прямо ажно от господ О’Фарреллов и послали.

– Флоранс? – Мишель почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Что с моей сестрой?!

Мальчишка вытер тыльной стороной ладони с лица пот, дернул худыми плечами и замер, ожидая, что скажут хозяева.

Мишель так и не получила ответа на свой вопрос. Казалось, братья позабыли о ней. Как и об обоюдной неприязни. Оказавшись за воротами усадьбы, передоверили пленницу слугам, даже не побеспокоившись о том, что она сейчас чувствует. Запрыгнули в седла и понеслись по проселочной дороге. За ними шлейфом тянулись клубы пыли и отголоски повторяемого Мишель одного единственного вопроса:

– Что с моей сестрой?!

 

Глава 13

Мишель не находила себе места. Металась по чердаку, чувствуя, как на нее напирают, давят стены. В сердце слабо тлела надежда, что Флоранс вполне могла притвориться. С сестрицы станется! Поняла, что Галена на барбекю не будет, и решила таким образом привлечь внимание ветреного жениха.

Мишель на ее месте поступила бы именно так. И вот сейчас она упорно себя в этом убеждала. Но что-то глубоко внутри твердило об обратном, лишая ее опоры под ногами и разбивая на осколки ту видимость спокойствия, которой Кейрану за день удалось ее окружить.

Пыталась отвлечься чтением, но любовные метания Каролины, тайно бегавшей на свидания к дикарю лугару, не сумели вытеснить рисуемые воображением страшные картины, и исповедь давнишней хозяйки поместья была отправлена под подушку. А Мишель, плеснув в лицо согревшейся под лучами солнца водой из фарфорового тазика, отправилась бродить по особняку.

Даже страх столкнуться с ненавистным управляющим ее не остановил. Куда страшнее были мысли о сестре, точившие сознание, как вода залежалый камень. От них Мишель хотелось на стенку лезть. Желая хоть немного отвлечься, она искала Аэлин или Катрину. Первую можно было бы ненавязчиво расспросить о помолвке с Кейраном. Просто так, из любопытства и чтобы убить время до возвращения братьев. Второй осторожно задать вопросы, на которые не пожелал отвечать Гален.

Мисс Донеган отыскалась за домом, возилась в своем любимом цветнике и казалась совершенно невозмутимой. Будто ей не было дела до того, что стало с ее будущей родственницей. Однако подойдя ближе, Мишель заметила, как подрагивают садовые ножницы в руках девушки и как неестественно бледно ее лицо. В беседке, увитой зелеными стеблями с только начавшими набухать почками, пленница заметила Адана. Без ружья, в умиротворяющей обстановке розария он не выглядел устрашающим и больше походил на глупого ребенка-переростка, чем на грозного великана, каким ей запомнился с той страшной ночи. Когда была растерзана служанка.

Хоть Донеганы о смерти рабыни старательно умалчивали.

Занятый починкой выцветшей полотняной куртки, показавшейся Мишель безразмерной, мужчина вскинул голову и объявил о появлении гостьи невнятным мычанием, которое лишь смутно напоминало приветствие. А может, он ее вовсе не приветствовал. Мишель так и не поняла этого, сосредоточив все свое внимание на Катрине.

– А, это ты, – угрюмо опустила та руки. И взгляд тоже отвела, не то снова подчеркивая, как ей неприятно общество Галеновой игрушки, не то не решаясь смотреть Мишель в глаза. Как будто чувствовала себя перед ней виноватой. – Думала, Кейран вернулся из госпиталя.

– Можно побыть с тобой? Я там с ума схожу.

Катрина понимающе кивнула.

– Не поможешь? – Присев на корточки, достала из корзины длинные холщовые перчатки и точно такие же, как у нее, садовые ножницы.

– А что надо делать? – Мишель растерянно оглядывала зеленые кусты и укрывавшие землю у ног мисс Донеган срезанные веточки.

– Иди сюда. – Катрина поманила девушку. И пока та натягивала перчатки, объясняла ей, как следует ухаживать за цветами. – Вот, смотри, срезаешь все поломанные и сухие стебли, а также ветки, что растут внутрь. Это нужно, чтобы не загущать куст. Перекрещивающиеся побеги, – указала на нахлестывающиеся друг на друга стебли, – тоже убираем.

– Как бы я их совсем не обкромсала, – пробормотала Мишель. Повинуясь взгляду-приказу, занялась соседним кустом, время от времени поглядывая то на младшую Донеган, то на латавшего куртку Адана. В конце концов не выдержала и, снова решив попытать удачу, поинтересовалась: – Скажи, почему Гален выбрал Флоранс? Она ведь нужна ему, как лошади второе седло.

Мисс Донеган хмыкнула.

– Какое нелестное для Флоранс сравнение. Что так? Не любишь сестру?

– Конечно, люблю! – возмутилась Мишель столь кощунственным предположением. – И она меня тоже. Просто… мы очень разные и не всегда ладим. Вернее, никогда не ладим. Но это не значит, что я не желаю ей счастья! – высказалась запальчиво. – И знаю, что с Галеном она будет несчастна.

– Полагаю, Флоранс с тобой не согласна, – пробормотала Катрина, от души клацнув ножницами, словно на месте побега представляла чью-то тонкую шею.

– Тебе-то откуда знать? Вы ведь даже незнакомы. Нас вы к себе никогда не приглашали. И ты с Аэлин к нам в Лафлер ни разу не приезжала. – Отступив на шаг, Мишель оглядела результаты своих стараний и пришла к выводу, что садовник из нее неважный. Она явно переусердствовала: на кусте почти не осталось стеблей. – Вы хоть куда-нибудь за всю жизнь выбирались?

– Конечно, выбирались! – нервно отозвалась Катрина. – Несколько лет назад ездили с отцом в Эйландрию. А вообще, нам с Аэлин нравится уединение.

Мишель ей не поверила, но в душу лезть не стала, вернувшись к интересующему ее вопросу о грядущей свадьбе.

– Так почему же все-таки Флоранс?

– Так решил отец.

– В нашем графстве немало завидных невест. Что такого мистер Сагерт углядел в моей сестре?

– Завидных – это ты себя имеешь в виду? – снова попыталась увильнуть от ответа Катрина, спрятать волнение за усмешкой.

Мишель досадливо поморщилась, наконец осознав, что разговорить кого-нибудь из обитателей Блэкстоуна будет непросто. Если не сказать, невозможно.

Ухаживать за розами Беланже не понравилось. Это занятие показалось ей совершенно бестолковым, потому как не принесло никакой пользы: Катрина оказалась стойким оловянным солдатиком и не пожелала делиться с гостьей семейными тайнами.

Сославшись на усталость и желание немного отдохнуть перед ужином, Мишель простилась с любительницей роз и отправилась искать рабыню, что когда-то принадлежала ее семье и в которой она видела свою последнюю надежду на спасение.

Еще одна отчаянная попытка вырваться из этого протравленного страхом места…

Рабыня, именем которой Мишель так и не удосужилась поинтересоваться, наводила порядок в библиотеке. Она ее узнала по лимонного цвета тиньону, когда проходила мимо просторной комнаты с узорчатыми обоями, в бархатную зелень которых вкраплялись цветы из позолоты. Радуясь, что все так удачно складывается, прошмыгнула внутрь.

– Нам надо поговорить.

Вздрогнув, служанка обернулась. Замерла, прижимая к груди толстую книгу с таким видом, словно собиралась ей обороняться от фальшивой гостьи, наступавшей на нее с отчаянной решимостью.

Мишель прикрыла за собой двери и, не теряя времени, принялась рассказывать о своем замечательном плане: она пишет письмо родителям, а рабыня находит того, кто это письмо им сможет доставить.

– Не просите меня о таком, мисс, – оборвала ее служанка, протестующе замахав руками, и вернулась к прерванному занятию: продолжила смахивать с книг пыль и ставить их обратно. – Никто из наших не согласится. А если хозяева или мистер Бартел узнают, о чем мы тут с вами переговариваемся… – Голос рабыни дрогнул.

– Но если я здесь останусь, моя жизнь будет кончена. Ты ведь понимаешь… Пожалуйста, – взмолилась пленница, чувствуя, что еще немного – и расплачется. От вновь охвативших ее безысходности и отчаяния. – Никто не узнает!

– Ошибаетесь, мисс. Они всегда и обо всем узнаю́т. А я слишком стара, чтобы бегать по болотам.

– При чем здесь болота? – раздраженно вскинулась Мишель.

Служанка затолкала в глубокий карман передника тряпки, как минутой ранее распихала по полкам книги, и поспешила к выходу, старательно обходя Мишель. Глядя в пол и тихо бормоча себе под нос, как будто извиняясь:

– Мне жаль, что мисс Флоранс расхворалась. Всех, кто связывается с Донеганами, ждут несчастья. Теперь и вы это знаете.

С завидной прытью женщина выскочила из библиотеки. Мишель не последовала за ней, понимая, что страх перед Донеганами сильнее любых теплых чувств и благодарности к хозяевам Лафлера.

Тем более что благодарить их, как оказалось, было не за что: жизнь в Блэкстоуне с мужем, который непонятно куда подевался, обернулась для нее кошмаром.

Она становилась кошмаром для всех, кто здесь появлялся.

Мишель не стала возвращаться на чердак, до самого вечера сидела на ступенях крыльца. Встретила и закат, которым запылало небо, рыжим пламенем перекинувшись на кроны деревьев. И наступление дымчатых сумерек, принесших с собой долгожданную прохладу. А вместе с ней с болот к усадьбе поползли совсем нежеланная гнилостная сырость и назойливый комариный писк.

Жаль, демоны никак не несли к родным пенатам Донеганов.

Она собиралась вернуться в дом, потому как устала отбиваться от насекомых, не оставлявших надежды сделать ее своим ужином. Устала смотреть на подъездную аллею, по которой скользили, подгоняемые ветром, лепестки уже почти обнажившейся вишни. В последний раз прочитав за сестру молитву, пленница поднялась. Замерла, прислушиваясь, и, вместо того чтобы скрыться в объятом полумраком холле, что есть духу побежала к воротам. Навстречу пока еще едва различимым звукам: по дороге мчался всадник.

Ее опередил слуга, бросившийся отворять хозяину. Кейран спешился, передав поводья приветствовавшему его в поклоне рабу. Хмуро взглянул на девушку, задрожавшую от тревожного предчувствия. Младший Донеган был сам не свой и выглядел, как Гален сегодня днем – мрачнее тучи.

Как будто, беря пример со старшего брата, тоже решил стать ненастьем.

Мишель подскочила к нему с вопросом, за минувшие часы истерзавшим ей душу:

– Как она?!

– С Флоранс все в порядке. – Произнесено это было с таким видом и таким тоном, словно старшая Беланже на самом деле скончалась, а Кейран просто не решался в этом признаться.

– Правда в порядке?

– Конечно. С чего бы мне тебя обманывать?

Вместо ободряющей улыбки Мишель была удостоена мимолетного взгляда, от которого все ее тело покрылось мурашками. Вместо объяснений, что же произошло с Флоранс, – короткого невнятного ответа: приедет Гален и все расскажет. А ему, Кейрану, некогда с ней разговаривать.

Мишель едва не задохнулась от гнева.

– Тебе некогда?! Да я тут чуть с ума не сошла, в этом вашем треклятом доме! А ты, не удосужившись меня успокоить, рассказать, как она, потратив одну несчастную минуту, рычишь и убегаешь!

Последнее и вовсе было для Мишель в новинку. Если кто и убегал обычно, так это она от мужчин, но никак не они от нее. Во рту горчило от обиды. Решив, что не следует нарушать традиции, она рванулась вперед, намереваясь обогнать Донегана и, не оглядываясь, мчать к дому.

Больше она никогда на него не посмотрит!

Кейран остановил ее. Ухватил за руку, мягко притягивая к себе, обнял за талию. Отчего пожар в груди Мишель начал гаснуть. Распадаясь на тысячи крошечных огоньков, побежавших по венам. Именно они, эти странные огоньки, воспламеняли кровь. Но никак не прикосновения Кейрана.

Так мысленно говорила себе Мишель, пока он смотрел на нее, не сводя глаз. А она, нарушив только что данное самой себе обещание, тонула в сумрачном, пугающе темном взгляде. Пока Кейран держал ее, не отпуская, позволяя чувствовать биение собственного сердца через плотную ткань жилета. Или это ее сердце стучало так быстро, так отчаянно.

– Завтра Флоранс заберут домой. С ней все будет хорошо, – шепотом коснулся приоткрытых губ.

Почти поцелуем, за которым Мишель сама неосознанно потянулась. Закрывая глаза, отдаваясь во власть совершенно непонятного, но такого приятного, волнующего чувства. С которым не было сил бороться.

Да и не хотелось вовсе.

Кейран крепче сжал ее в своих объятиях. А потом сильные ладони неожиданно соскользнули с талии, и ей показалось, что со всех сторон повеяло холодом.

– Извини, Мишель. – Он резко отстранился, почти оттолкнул ее от себя. Наградил взглядом, о который можно было запросто порезаться, и, как ножом, полоснул словами: – Мне правда сейчас некогда.

Быстро, не оборачиваясь, зашагал по кедровой аллее.

Часы над камином тикали раздражающе громко, и Кейран, не способный усидеть на месте, продолжал расхаживать по кабинету, провожаемый тяжелым взглядом отца. Ковер с поблекшим от времени узором скрадывал его шаги, но Сагерту Донегану они все равно казались оглушительными. Он нервно вздрогнул, когда часы пробили полночь, и с трудом поборол в себе желание запустить бокалом в мраморную полку. Откинувшись назад, приложил к губам сигару, в горьком дыме и крепком виски ища успокоение.

До сегодняшнего дня все шло как по маслу. Все, за исключением безрассудной выходки сына, похитившего Мишель Беланже. Но и эту проблему уже почти удалось разрешить, обратившись за помощью к Тафари.

Сагерт Донеган поморщился, борясь с еще одним навязчивым желанием – хорошенько выругаться, чего никогда не позволял себе на людях, и залпом осушил то, что еще плескалось на дне бокала. Он почти очистил семью от яда проклятия. Почти подарил своим детям свободу. Почти спас Катрину и Аэлин.

Почти…

И вот, как загноившаяся рана, вскрылась постыдная тайна благочестивого семейства Беланже! Перед внутренним взором Сагерта стояла картина: их план карточным домиком разлетается по игорному столу жизни.

Беланже поставили их в очень неприятное положение. Нельзя разорвать помолвку с одной сестрой и тут же заключить ее с другой. Гордец Вальбер не позволит, и общество их осудит.

Демоны бы побрали местных святош!

Кейрану казалось, он задыхается. Молодой человек не переставал дергать ворот рубашки, пытаясь ослабить узел галстука, но тот продолжал стягиваться на шее удавкой. Бурбон, обычно помогавший расслабиться, на этот раз не остужал кровь. Наоборот, с каждой минутой Донеган все больше распалялся, пока наконец не выкрикнул:

– Почему мы не знали?!

Впервые в жизни он жалел, что сейчас не полнолуние и он не может обратиться по своему желанию, чтобы… Чтобы растерзать кого-нибудь. Кого – значения не имело. Хотелось просто вгрызаться в беспомощно трепыхающееся под собой тело, пока не захмелеет от горячей крови, раз уж от алкоголя захмелеть не удалось, и сознание окончательно не померкнет.

– Потому что, Кейран, не только у нашей семьи могут быть секреты, – с усмешкой ответил брату Гален.

Единственный из всех Донеганов наслаждавшийся происходящим. Наследник чувствовал себя победителем, баловнем судьбы. Жизнь так неожиданно преподнесла ему сюрприз в виде бракованной невесты, и он считал часы до момента, когда разорвет с Флоранс все отношения. Галена не заботило, что старшая Беланже будет страдать. Что сестра и кузина сейчас изнывают от страха за свое будущее, что отца сжигает гнев. А уж наблюдать за Кейраном, мечущимся по кабинету загнанным зверем, было ни с чем не сравнимым удовольствием.

Чем не месть за поцелуй в розарии и испорченный пикник?

Выпустив густое облако дыма, Сагерт с притворным спокойствием проговорил:

– Такие, как Вальбер Беланже, больше всего боятся, что их кристально чистая репутация окажется запятнана. Они пекутся о своем имени, как о какой-то святыне. И когда к нему из Дальвинии заявилась сестра – шестнадцатилетняя дурочка, выгнанная с позором из дома, перед Беланже встал непростой выбор: купить билет на пароход и отправить ее обратно в Старые Земли или, рискуя добрым именем семьи, приютить беспутную родственницу.

Притушив горечь дыма очередным глотком виски, хозяин Блэкстоуна продолжил:

– Опасаясь, что слухи о том, что у них гостит незамужняя брюхатая девица, дойдут до соседей, Беланже заперли родственницу. Не придумав ничего лучшего, разыграли беременность Аделис, чтобы ни у кого не появилось сомнений в том, что Флоранс не пригульный, а рожденный в браке ребенок. Виоль не перенесла родов, но младенец выжил. Для Беланже все сложилось неплохо, им удалось хранить тайну рождения приемной дочери более двадцати лет. А вот для нас – нет. Одно радует: благодаря наведенным на девчонку чарам мы узнали об этом сейчас, а не после свадьбы. – Он с силой опустил бокал на стол, и тонкий хрусталь подернулся паутиной трещин. – Проклятые Беланже! Чуть не подсунули нам чужое отродье!

Сагерт прикрыл глаза, вспоминая события минувшего дня. Когда мисс Беланже стало плохо, его позвали в госпиталь. Хорошо, что решил заночевать в городе, и до Фелисити-стрит добрался за считаные минуты. Чтобы одним из первых узнать, что доктор О’Доннелл девушке не поможет. Флоранс не была больна ни одним из известных ему недугов, ее сжирала магия.

Послали за Королевой, и Мари Лафо потребовала для очищающего ритуала кровь матери. Тут-то и выяснилось, что настоящая мать Флоранс уже давно истлела в могиле. К счастью для девчонки, сгодилась и кровь близкого родственника – дяди, все эти годы прикидывавшегося ее отцом.

Выцедив сквозь зубы проклятие, Сагерт Донеган потянулся за очередной сигарой.

– А я-то думал, почему сила ее не слушается. – Гален сплел за головой пальцы, зевнул безмятежно, как будто все происходящее его не касалось. Поймав брошенный искоса взгляд брата, довольно ухмыльнулся и добавил: – Впрочем, это уже не важно. Главное, все тайное вовремя стало явным. Даже хорошо, что ее прокляли.

– Плохо, Гален, – мрачно парировал Сагерт. – Кто-то желал ей смерти. Флоранс говорит, все началось с легкой мигрени. С тех пор, как ты сделал ей предложение. Но она не придавала этому значения, списывая все на предсвадебные переживания.

– Может, отвергнутый поклонник отомстил? – неуверенно предположил Кейран.

– Не будь идиотом! – фыркнул наследник. – У Флоранс не было поклонников. Не было и завистниц. Чему там завидовать?

– А соперницы? Какая-нибудь из тех наивненьких мисс, которым ты вскружил головы и поразбивал сердца. Тебя послушать, так по тебе половина графства с ума сходит, – добавив в голос язвительной иронии, продолжал строить догадки младший Донеган.

– Ну разве что только Мими решила сжить сестру со свету, чтобы выскочить за меня замуж. Она уже год как по мне убивается.

Кейран вдруг отчетливо понял, кого был бы не прочь растерзать. Старшего братца. Вцепиться бы тому в горло, чтобы единственное, на что бы его хватило в минуты предсмертной агонии, – это на нечленораздельный хрип.

Чтоб захлебнулся собственной кровью.

Кейран судорожно сглотнул, провел по волосам рваным движением и отошел к окну, затянутому беззвездной ночью. Глухой, темной. Отвернулся, только бы не смотреть на старшего брата. Снова и снова задавался он вопросом, что с ним, демон побери, происходит. Он не должен так на нее реагировать и мечтать разорвать в клочья любого, кто только посмотрит в ее сторону. Он ведь почти ее не знает. Да и знать не желает! И ему должно быть плевать, на ком в конце концов женится Гален.

Что с ней станет.

Но лишь раз почувствовав дурманящий запах нежной кожи, горечь лимонной вербены в волосах, Кейран понял, что ему уже никогда не будет плевать.

Как будто тоже заболел ей.

Обезумел.

– И что теперь?

– Буду искать ублюдка, проклявшего Флоранс, – ответил младшему сыну Сагерт и притушил сигару, понимая, что на сегодня с него достаточно.

– Ты знаешь, о чем я, отец, – пристально посмотрел на отца Кейран.

– Когда Флоранс станет лучше, Гален расторгнет с ней помолвку. Признается, что полюбил другую. Ее сестру. А я буду думать, как убедить Беланже заключить с нами новый союз.

– Как у тебя все просто получается! Разорвет одну помолвку, тут же заключит другую. Да стоит Галену отказаться от Флоранс, и они нас даже на порог не пустят! Раз уж так пекутся о своей репутации…

– А вот это уже, брат, не твоя забота, – сказал, поднимаясь, Гален. Привычным жестом уверенного в себе человека застегнул пиджак. – Я умею быть убедительным. Скоро Мими забудет о своих страхах и снова будет от меня без ума. Будь спокоен, отец, уже к концу лета мы поженимся. Доброй ночи, Кейран, – кивнул на прощание брату, не преминув ядовито добавить: – Что это такое у тебя с лицом, а? Нерв защемило?

Негромко насвистывая себе под нос въевшуюся в память бойкую мелодию, которую часто слышал в каком-то из нью-фэйтонских салунов, Гален покинул кабинет.

 

Глава 14

Утром Мишель ждал сюрприз. Когда она спустилась к завтраку, обнаружила, что кресло во главе стола сменило хозяина. «Мистер Сагерт вернулся!» – едва не вскричала она и в нерешительности замерла на пороге столовой, не зная, радоваться или начинать бояться еще больше.

– Доброе утро, Мишель. – Король хлопка первым ее заметил. Стянув с коленей кремового цвета салфетку, поднялся, привлекая к «гостье» внимание остальных членов семейства.

На губах Катрины промелькнуло некое подобие улыбки, еще не дружественной, но почти благодушной. Гален привычно раздел пленницу взглядом. Аэлин недовольно поморщилась и потянулась за фарфоровой в синий горошек чашкой. А Кейран… Мишель почувствовала новый прилив злости. Младший Донеган даже глазом не повел в ее сторону! Сидел, забаррикадировавшись от всех листами газеты, и делал вид, что всецело увлечен передовицей, а появление Мишель попросту не заметил.

Ответив невнятным приветствием на слова самого старшего из Донеганов, она опустилась на стул рядом с мисс Кунис, которая принялась нервно ерзать, как будто от присутствия «гостьи» у нее зачесалось все тело или скорее только мягкое место.

– Мишель, я бы хотел поговорить с тобой после завтрака. – Дождавшись, когда она устроится за столом, хозяин Блэкстоуна вернулся на свое место.

– Вы даже не представляете, как долго я ждала этого разговора, мистер Донеган. – Мишель заметила, как дрогнула газета в руках у сидящего напротив нее молодого человека и как исказилось гримасой недовольства лицо Галена. – Есть ли новости о моей сестре?

– Флоранс поправляется, – с улыбкой успокоил девушку Сагерт. – Но давай сначала насладимся завтраком, а дела и проблемы отложим на потом. Попробуй шоколадный бисквит. Его только что привезли от мадам Фурнье. Гален говорит, ты обожаешь сладости из кондитерской на Ройял-стрит.

В любое другое время Мишель порадовалась бы залитому шоколадной глазурью торту, пестревшему алыми и желтыми марципановыми розочками. Но сейчас ей было не до сладостей и не до растягивания удовольствия. Она даже не почувствовала вкус тающего на языке бисквита, быстро проглотила предложенный ей кусочек и замерла, прямая и напряженная, давая понять, что к разговору готова. Расслабиться хотя бы немного не позволяло волнение и пристальный жадный взгляд серых глаз, в ее присутствии захлестывающихся тьмой. Другие же глаза – цвета расплавленного свинца и кофе – смотрели куда угодно, но только не на девушку, сидящую напротив.

Не на нее.

Мишель с трудом сдержала вздох облегчения, когда, промокнув губы салфеткой, Сагерт наконец поднялся. Она поспешила последовать его примеру и под напряженное молчание Донеганов отправилась следом за хозяином Блэкстоуна в противоположное крыло дома.

В кабинете он сразу опустился в кресло, накрыв руками затертую обивку подлокотников. Зеленый бархат на них порыжел, с позолоченных инкрустаций на письменном столе сошла эмаль, и бронза витых светильников потемнела, но эти мрачные штрихи нисколько не портили общую картину кабинета. Дневной свет приглушали тяжелые портьеры горчичного цвета, отчего резкие и даже немного грубые черты лица самого богатого плантатора Юга визуально смягчились, и он уже не казался Мишель таким суровым и мрачным.

Она всегда перед ним робела. И сейчас тоже ничего не могла с собой поделать. Вместо того чтобы предъявить Донегану претензии, обвинить его сына в похищении, сидела, потупив взгляд, и не решалась заговорить первой.

Считала секунды до момента, когда зазвучит его низкий, с резкими нотками голос, охрипший от табачного дыма, намертво впитавшегося в стены и мебель кабинета.

– Мне даже представить сложно, что тебе пришлось пережить по вине моего сына. Поступку Галена нет оправдания, и ты имеешь полное право на него злиться и даже ненавидеть. Я сам не перестаю ругать его за то, как он с тобой обошелся.

– Отправьте меня домой, и я постараюсь его простить, – с надеждой прошептала Мишель.

Сагерт сделал вид, будто пропустил эту тихую мольбу мимо ушей, и заговорил громче:

– Единственное, что может хотя бы немного обелить Галена в наших глазах, – это его к тебе чувства. Если бы я знал о них раньше… Только сейчас понял я, Мишель, насколько ты ему дорога. С Флоранс Гален будет несчастен и ее сделает несчастной. Поэтому, как только твоя сестра поправится, помолвка будет расторгнута.

Если бы неожиданно разверзся потолок и на Мишель полетела мебель с комнаты сверху, она бы и то так не изумилась. Все, на что ее хватило в тот момент, – это на растерянное «ум-м» и недоверчивый взгляд, исподлобья брошенный на короля хлопка.

– Гален намерен просить твоей руки. Что скажешь, милая? – окончательно ошеломил ее Сагерт.

Задай он ей этот вопрос в вечер помолвки Флоранс с принцем из ее грез, на поверку оказавшимся чудовищем из ее кошмаров, и Мишель бы, не задумываясь, дала согласие. Но сейчас все внутри нее взбунтовалось против такого предложения.

Подталкиваемая эмоциями, она порывисто выпалила:

– Что я ни за что не пойду замуж за своего похитителя!

Пусть в том, что Гален ее украл, была и ее вина – вина, в которой она не могла признаться никому, кроме самой себя, – сейчас она как никогда четко поняла, что не желает провести долгие годы с Галеном Донеганом. Не желает ни его любви, навеянной чарами или настоящей, ни его поцелуев, ни его ласк.

Вообще не желает его в своей жизни.

Хозяин Блэкстоуна выглядел раздосадованным, хоть и пытался придать лицу невозмутимое выражение. Но глаза, сверкнувшие тлеющими углями, обозначившиеся на острых скулах желваки и избороздившие лоб складки, когда он на миг нахмурился, выдали его истинные чувства.

– Вы ведь так настаивали на союзе с моей сестрой. Почему вдруг передумали? Из-за того, что с ней случилось? Мне так никто ничего толком не объяснил! – взволнованно воскликнула Мишель.

Сагерт ответил не сразу, как будто сомневался, стоит ли рассказывать правду. Выдержал паузу и проговорил после тяжелого вздоха:

– Ее прокляли, Мишель. Темной магией. Но теперь с Флоранс все в порядке, – поспешил заверить ее, заметив, как она поменялась в лице. – Полиция обязательно выяснит, кто и почему с ней это сделал. Я убедил Вальбера не тревожить тебя и не писать в Доргрин. Но если они все же напишут, – взгляд Донегана стал колючим и жестким, и Мишель снова захлестнуло отпустившее было чувство опасности, – до твоих родственников ни телеграмма, ни письмо не дойдут.

Страх за сестру приглушило беспокойство за свою собственную судьбу. Нервно теребя кружевную манжету, Мишель ругала себя за то, что так опрометчиво отвергла предложение Донегана. Нужно было солгать, пообещать, что подумает. Покраснеть и сделать вид, что тоже что-то испытывает к его старшему сыну. Но лгать, глядя в эти пронзительные с мрачным прищуром глаза, казалось, способные заглянуть в самую душу, она бы при всем желании не смогла.

– Вы не отпустите меня. – Это был не вопрос, тихое утверждение. Приговор, который сама себе вынесла и озвучила.

А все из-за чар гнусной колдуньи! Которая не потрудилась предупредить, что любовный приворот превратит Донегана в безумца!

– Отпущу. Но не сразу. – Сагерт побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Что бы ты ни думала, Мишель, никто здесь не желает тебе зла. Наоборот, я продолжаю надеяться, что в будущем наши семьи все-таки породнятся. Но если сейчас я отправлю тебя в Лафлер или в Доргрин, у Галена будущего не будет.

– Я ничего никому не скажу. Клянусь!

– Видела бы ты себя со стороны… Ты сама не веришь в то, что говоришь. Почему же я должен тебе поверить? – Он усмехнулся одними уголками губ и подался вперед, отчего Мишель отчаянно захотелось слиться со спинкой кресла, раствориться в ней, превратившись в неприметную стежку или даже пылинку. – Буду с тобой откровенен, Мишель. Чтобы решить нашу с тобой проблему, мне пришлось обратиться за помощью к бокору. Через две недели или, может, раньше мы поедем к нему, и ты забудешь о том, что когда-нибудь была в Блэкстоуне. Пойми, Мишель, я просто забочусь о своем ребенке. Глупом, но не заслужившем участи быть казненным. Да и для тебя так будет лучше: из твоих воспоминаний исчезнут все неприятные моменты, которые тебе довелось пережить по вине Галена.

Мишель продолжала терзать ни в чем не повинное кружево и изо всех сил старалась не дрожать. Отправятся к колдуну… Еще одному прислужнику лоа, такому же, как Мари Лафо. Искренен ли с ней мистер Сагерт? Или отвезет ее не к бокору, а к ближайшему болоту, где и утопит на радость аллигаторам. Но тогда зачем ждать столько времени… А может, и правда к колдуну поедут. Для какого-нибудь премерзкого ритуала, после которого она уже будет не она.

Дрожь, с трудом сдерживаемая, волной прокатилась по телу.

– И после этого, обещаю, мы посадим тебя на поезд в Доргрин. А пока что ты наша гостья. Я велел слугам приготовить для тебя комнату. Не знаю, как моему сыну хватило ума поселить тебя на чердаке, но обещаю, что отныне все будет по-другому. Теперь, Мишель, с тобой здесь будут обращаться как с королевой. – Откинув крышку хьюмидора, Сагерт извлек из него сигару, но зажигать не спешил, просто вертел ее между пальцами. – И больше не бойся Галена, он тебя не тронет. Даю слово. Знаю, сейчас ты его презираешь, но, возможно, со временем научишься смотреть на него по-другому. Без ненависти. Он ведь просто влюбленный мальчишка, который так и не научился правильно проявлять чувства. А я совершил ошибку, когда заставил его сделать предложение не той сестре. Ругай меня, Мишель. Я причина всех твоих бед.

Ее так и подмывало подскочить и броситься к выходу. Лишь неимоверным усилием воли заставила себя подняться медленно и постаралась, чтобы голос не сбивался от волнения:

– Все, что вы сейчас сказали, мистер Сагерт… Разрыв помолвки, этот ваш колдун, предложение обручиться с Галеном… Мне бы хотелось остаться одной и все хорошенько обдумать. Я могу идти?

С помощью настольной гильотины для сигар – массивного аксессуара из дерева и позолоты – мужчина срезал самый кончик панателлы, великодушно махнув рукой.

– Конечно, милая, у тебя есть столько времени, сколько пожелаешь. Попроси Бартела показать тебе твою новую спальню. Она одна из лучших в доме, светлая и просторная, и находится рядом с комнатой Катрины.

Мишель кивнула, подхватила пышные, качнувшиеся колоколом юбки и поспешила к выходу. Она боялась, что слуги без ее ведома уже успели похозяйничать на чердаке и обнаружили спрятанный под матрасом дневник. Ей не принадлежавший, но который она втайне уже считала своим.

Мысль отвоевать исповедь Каролины Донеган занозой засела в голове. Мишель и сама не понимала, откуда взялась эта уверенность, что ей обязательно нужно прочесть всю историю первых хозяев Блэкстоуна и тогда она узнает что-то очень важное.

Важное для себя.

Мишель повезло. Служанки только начали собирать ее вещи и еще не успели добраться до заправленной поутру постели, чтобы снять простыни и встряхнуть одеяло.

– Выйдите! – велела она с порога, лихорадочно оглядывая комнату.

С губ сорвался облегченный вздох, когда обнаружила кровать нетронутой. Рабыни недоуменно переглянулись, и та, что стояла ближе к гостье, – молоденькая и ладная, как вырезанная из черного дерева статуэтка, осмелилась на робкое возражение:

– Но, мисс Мишель, нам велено скорее здесь прибраться.

– А я вам приказываю скорее отсюда убраться! – Она скрестила на груди руки и недобро сощурилась. Должно быть, слишком недобро, потому что горничные от нее слаженно отшатнулись. – Или мне пожаловаться на вас мистеру Донегану? Так соскучились по порке?

Мишель понимала, вышло грубо. Она напомнила самой себе Флоранс, когда та бывала не в духе. Но в тот момент пленнице было не до любезностей. Единственное, что ее волновало, – это дневник, который следовало как можно скорее перепрятать в надежное место.

Мишель прислонилась к двери, пропуская рабынь, испуганно засеменивших к выходу. Задев ее пестрыми ситцевыми юбками, девушки чуть ли не кубарем покатились с лестницы: так спешили оказаться подальше от взбалмошной хозяйской гостьи. А сама гостья тем временем понуро размышляла о том, что перепрятать исповедь Каролины она-то перепрячет. И дочитать наверняка дочитает. А потом бокор заберется в ее сознание, выжжет магией воспоминания, и забудет она о своих открытиях. Как и обо всем остальном, что приключилось с ней в ненавистном Блэкстоуне.

Впору было самой начинать вести дневник и записывать туда все мало-мальски важные события. Вот только и в этом не было смысла. Донеганы кто угодно, но только не идиоты. Сначала покопаются в ее вещах, прощупают каждую митенку и вуалетку и только потом посадят на поезд.

Если вообще посадят, а не передумают и не утопят в болотах.

Мишель уже успела понять: ради благополучия семьи Сагерт Донеган пойдет на многое. Вполне вероятно, что и на убийство решится. Тем более что в их краях скрыть следы преступления было несложно.

На душе снова скребли кошки, и даже вовремя «спасенная» история жизни Каролины Донеган, заключенная в переплет из растрескавшейся кожи, не смогла прогнать тревогу. Меланхолично перелистывая страницы в поисках момента, на котором остановилась, Мишель услышала, как за дверью едва слышно скрипнула половица. Резко подхватившись, она успела положить дневник на дно дорожного сундука, в который служанки уже начали складывать ее вещи. Прежде чем в комнату, постучав, вошел управляющий поместьем.

Как всегда, одетый безукоризненно и даже щеголевато в коричневый костюм-тройку, расчерченный тонкой лимонного цвета клеткой. С гладко зачесанными назад напомаженными волосами и холеными усами, которые Бартел любил приглаживать, даже этого не замечая.

Отвратительная, по мнению Мишель, привычка. Впрочем, все в этом человеке было ей отвратительно.

– Мисс Беланже, если позволите, я бы хотел показать вам вашу комнату.

Удивленная столь любезным к ней обращением, да еще и сдобренным галантным поклоном, она молча кивнула. Бросила тревожный взгляд на сундук и, попросив, чтобы вещи принесли к ней незамедлительно, последовала за управляющим.

Пока шли по коридору навстречу бившим в окно лучам горячего южного солнца, под которыми на ставнях выгорала, трескаясь, голубая краска, а цветы в терракотовых кашпо жалило жаром, Бартел не проронил ни слова. Если и смотрел в сторону гостьи, то исподволь, осторожно. Не позволял себе, как прежде, слишком пристально ее разглядывать и больше не ухмылялся.

«Неужели Кейран постарался?» – приятно удивилась Мишель, но тут же запретила себе даже в мыслях благодарить младшего Донегана. То, что он заступился за нее перед этим усатым выскочкой, не отменяло того, что со вчерашнего дня для Кейрана она как пустое место. Прозрачнее воздуха, мельче песчинки.

На табакерку какую-нибудь и то больше внимания обращают.

Мишель обиженно поджала губы и, хлопнув перед скривившейся физиономией управляющего дверью, стала знакомиться со своей новой комнатой.

В последовавшие за этими событиями дни обида Мишель на Кейрана только усилилась. Пленница никак не могла отделаться от ощущения, что в его присутствии она и правда становилась неинтересным, недостойным его внимания предметом. Надоевшей до оскомины безделушкой, которую уже давно пора выбросить. Или того хуже – насекомым, которого так и хочется раздавить, но останавливает чувство брезгливости.

Впрочем, своим обществом Кейран баловал ее нечасто. Предпочитал проводить время за пределами усадьбы. Что вызывало досаду не только у Аэлин – его законной невесты, но и у Мишель. Хоть она досадовать не имела права.

Кто он ей такой? Вот именно – никто. Но сколько Мишель себя в этом ни убеждала, каждое его появление вызывало в ней самые разные, неподвластные контролю разума чувства: злость и радость, облегчение и тревогу. Смущение, которое ей в принципе было несвойственно и от которого в обществе Кейрана Донегана Мишель никак не могла отделаться.

Гален тоже не оставлял ее равнодушной. Вот только провоцировал совершенно другие эмоции. Мишель раздражала снова наброшенная на лицо лживая маска. Маска галантного, обходительного джентльмена, готового пылинки сдувать со своей дамы сердца. И каждую свободную минуту проводить с ней же.

Поэтому у Мишель теперь свободного времени не было.

Катрина и Аэлин от брата недалеко ушли. Ни с того ни с сего вдруг начали испытывать к пленнице симпатию, почти что родственную, и называли себя ее подругами. Звали в розарий посидеть в беседке, повышивать вместе в библиотеке, прогуляться по зеленым, обсаженным кедрами аллеям.

Но, странное дело, ни мисс Донеган, ни мисс Кунис никогда не приближались к воротам. Как будто страшились мира, таившегося за коваными узорами.

В основном все разговоры Катрины и Аэлин сводились к старшему брату, которому девушки, не уставая, пели дифирамбы. Нахваливали его достоинства и делали вид, что в Галене нет и не было недостатков. И то, что Мишель находится здесь, – не похищение, а отчаянный поступок безоглядно влюбленного молодого человека. В лучших традициях авантюрных романов.

Мишель практически не бывала одна. Только по вечерам у нее появлялась возможность погрузиться в чтение про чужую жизнь. Но внимания девушки хватало на две-три страницы дневника, а потом она незаметно засыпала, во сне ища спасение от слабости и головной боли, что порой ее одолевали.

Вот только и во снах ей не было спасения от братьев Донеган.

Назойливое внимание старшего раздражало. Безразличие младшего – злило и неприятно задевало. Оставалось только гадать, куда подевался Кейран-ловелас, с лица которого не сходила самодовольная улыбка, а от его долгого, внимательного взгляда можно было запросто превратиться в искру.

В дни, когда Кейран не покидал поместье, Аэлин купалась в его внимании и улыбках, о которых Мишель теперь оставалось только вспоминать. С обидой и какой-то собственнической ревностью. Увидев их однажды в библиотеке сидящими плечом к плечу и читающими вместе какую-то книгу, Мишель с трудом подавила в себе желание швырнуть в них вазой. Аэлин застенчиво кусала губы, кокетливо заправляла за ухо смоляную прядку да так и норовила коснуться руки молодого человека. Тоже кокетливо-застенчиво. А Мишель, за ними наблюдая, продолжала думать о вазе, осколками разлетающейся по библиотеке. Разбить хотелось не только ее, но и прервать царившую в комнате идиллию.

Однако она сдержалась, бесшумно скользнула обратно за порог. Не заметила – скорее почувствовала взгляд, долгий, обжигающий, от которого запросто могла подскочить температура. И поспешила наверх, запрещая себе думать о Донегане и собираясь вместе с Каролиной тайком отправиться на свидание к оборотню.

В тот вечер Мишель чувствовала себя особенно усталой и уснула с раскрытым дневником.

 

Глава 15

Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущих. Завтрак, как обычно, проходил в молчании, под пристально-жадным вниманием Галена, от взгляда которого у Мишель начинало зудеть все тело. Она готова была поклясться себе в этом. Катрина, по своему обыкновению, выглядела невозмутимой, Аэлин казалась насупленной. Наверное, потому что Кейран опять не ночевал дома. Мистер Сагерт тоже отсутствовал: уехал с первыми лучами, забрав с собой управляющего.

Чему Мишель была несказанно рада. Бартела на дух не переносила, хозяина Блэкстоуна сторонилась. Она втайне надеялась, что демоны куда-нибудь унесут и Галена, но наследник не спешил покидать поместье. Наоборот, сразу после завтрака пригласил пленницу прогуляться в розарий, с самым серьезным видом заявив, что должен сообщить ей нечто крайне важное.

Скрепя сердце Мишель согласилась пройтись со своим тюремщиком, не желая будить в Галене притихших демонов. Такой Донеган – безукоризненно вежливый, галантно-обходительный, держащий себя в узде, – пусть и не был настоящим, но хотя бы не вызывал страха. С таким Донеганом Мишель чувствовала себя почти в безопасности и понимала, что лучше время от времени бросать зверю кость, нежели ждать, пока тот, обезумев от голода, накинется и сожрет ее целиком.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – церемонно поинтересовалась пленница, этим прохладно-вежливым обращением проводя между собой и молодым человеком черту.

Которую, ей хотелось в это верить, Гален не осмелится преодолеть.

Они расположились под сенью беседки, среди бутонов плетистой розы, проглядывавших в ажурном орнаменте купола. Ей же были увиты перила, на которые Гален расслабленно облокотился.

– Я приглашен на обед в Лафлер. Сегодня, Мишель… Сегодня я прекращу этот спектакль и расскажу Флоранс все, как есть.

– О том, что меня похитил? – Она горько улыбнулась и отвела взгляд, предпочитая смотреть куда угодно, но только не на Донегана.

– Разорву помолвку, Мишель. Сделаю то, о чем ты меня просила. Ты ведь об этом раньше мечтала. Обо мне для себя, – добавил в голос мягких ноток, словно обернул в бархат острый осколок. – Так что же изменилось?

– Я узнала тебя настоящего, – уколола пленница словами и сама нечаянно укололась, задумчиво коснувшись змеящегося по перилам стебля. – Флоранс будет больно, но я рада, что вы расстанетесь. Ты не заслужил ее, Гален.

– Не заслужил, – на удивление легко согласился Донеган. Бережно заключил хрупкую руку девушки в свои ладони и легонько подул на розовую отметину на указательном пальце, ужаленном зеленым шипом. – Но надеюсь, что когда-нибудь заслужу тебя, Мишель. И что ты узнаешь меня настоящего. Ты считаешь меня чудовищем, но я не монстр. Скорее безумец, никогда прежде не испытывавший ничего подобного. Ни к кому. И мне сложно сдерживать эти чувства. Всевышний! Знала бы ты, как это сложно…

Мишель не воспротивилась, когда Гален прижался жарким поцелуем к ее руке. Не отстранилась, когда поняла, что за одним поцелуем последует второй, а за ним и третий. Каждый жег сильнее, чем колючки на стеблях розы: сначала запястье, потом покорно раскрывшуюся ладонь.

В то время как сердце жгли чувства, с которыми она до недавнего времени была незнакома: раскаяние и сожаление. Гален верил в искренность своих порывов, а она не могла рассказать ему о том, что его любовь фальшива. И что она, Мишель, не меньше его, а может, даже больше виновата в своем похищении. Бессчетное множество раз пыталась она сознаться. Вслух или излить вину на бумаге. Но каждый раз немели язык и губы, а непослушные пальцы сводило болезненной судорогой.

Мишель оставалось только надеяться, что скоро ей удастся исправить роковую ошибку. Освободить Галена Донегана от этого чувства.

Им обоим вернуть свободу.

Чуть позже Мишель возвратилась в беседку. В спальне было душно, и все попытки забыться послеобеденным сном закончились тем, что у нее снова разболелась голова. В розарии дышалось легче, и она не заметила, как задремала.

Выстрел, развеявший тишину цветочного рая, прогнал и сон. Пленница вскрикнула, подскочив на ноги. Бросила по сторонам напряженный взгляд, будто опасалась, что она – мишень и в любой момент может оказаться под прицелом. Выстрел повторился, заставив ее сердце зайтись от страха.

Подгоняемая этим чувством, Мишель поспешила туда, откуда, как ей показалось, стреляли, – к заднему двору, где не так давно по приказу Галена пороли служанок.

В этот раз вместо старшего брата, отправившегося на обед в Лафлер, в нескольких ярдах от столбов для наказания обнаружился младший. Кейран стрелял по деревянным мишеням, и Мишель вынуждена была признать, стрелял довольно метко.

Она помешкала, не зная, стоит ли ей уйти, раз уж Донеган так демонстративно избегал ее в последнее время, или, наоборот, назло стрелку взять и присоединиться к нему. После недолгих колебаний, оставаясь верной самой себе, Мишель решительно направилась к Кейрану.

– Тренируешься перед дуэлью? Кого на этот раз собрался застрелить? Обманутого горемыку-мужа или негодующего старшего брата, жаждущего постоять за честь опороченной сестры?

При звуке ее голоса Кейран вздрогнул, и пуля, лишь задев самый край мишени, вонзилась в крашеную известкой стену.

– Просто убиваю время.

Мишель вспыхнула от досады. Кейран не удостоил ее не то что взглядом, даже легким поворотом головы поприветствовать не удосужился. Снова в руке блеснул револьвер с серебряной насечкой – он собирался вернуться к стрельбе по изъеденной пулями мишени.

Поравнявшись с Донеганом, Мишель вздернула подбородок, словно хотела казаться выше ростом, а может, своим поведением и видом бросала сыну короля хлопка вызов.

– Можно? – Просьба больше походила на требование. – Мне бы тоже хотелось убить. Время.

«Или кое-кого другого!» – в сердцах подумала она, напоровшись на ничего не выражающий взгляд серых с проблеском позолоты глаз.

– Ты хоть знаешь, как его держать? – в своей привычной насмешливой манере осведомился, вскинув брови, Кейран.

– Знаю! – Немалых усилий потребовалось Мишель, чтобы справиться с эмоциями. А потом она улыбнулась самой очаровательной из всех своих улыбок и добавила, игриво взмахнув ресницами: – И не только держать.

Не дожидаясь, пока Донеган определится, делиться с «гостьей» брата оружием или нет, сама забрала револьвер и деловито взвесила его в руке.

– А дальше? – сардонически усмехнулся Кейран.

Вместо ответа Мишель отвернулась от насмешника. Прицелившись (или скорее попытавшись это сделать – близость младшего Донегана заставляла нервничать и мешала сосредоточиться на цели), спустила курок.

Пальцы дрогнули в самый неподходящий момент. Она раздосадованно закусила губу: как и Кейран парой минут назад, она только зацепила деревянный круг, слизнув пулей несколько жалких щепок.

– Неплохо, – не то похвалил, не то снова уколол издевкой Донеган. – Но ты слишком напряжена, Мишель. Сжимаешь револьвер так, будто боишься, что он сам собой выскочит из руки и начнет палить во все стороны. Ты должна научиться чувствовать оружие, любить его, а не бояться, и тогда, возможно, у тебя получится обращаться с ним как надо.

– Мне прекрасно известно, как с ним надо обращаться, – огрызнулась Беланже, заливаясь краской не то от злости, не то от смущения, – и если бы ты не стоял над душой, я бы попала куда надо!

– Так вот, возвращаясь к теме любить и чувствовать… – Пропустив мимо ушей возмущения мятежной красавицы, вместо того чтобы отойти, Кейран, наоборот, шагнул ближе.

Теперь Мишель напоминала самой себе натянутую до предела струну, которой сейчас, умело выжимая из нее ощущения – звуки, касались сильные мужские ладони. Правая легла поверх ее руки, и от контрастных прикосновений – прохлада металла и жар горячих пальцев – голова закружилась еще сильнее, чем обычно в последнее время.

Это чувство, будто земля уходит из-под ног, только усилилось, когда мягкий шепот скользнул по мочке уха, теплым дыханием пощекотал изгиб шеи и растаял на обнаженном плечике.

– Вот так, еще выше. А теперь расслабься. Почувствуй его, как если бы револьвер был продолжением тебя. Дыши глубже, спокойно. Сосредоточься на цели. Все остальное не имеет значения.

Единственное, что в те мгновения ощущала Мишель, – это непрекращающаяся дрожь в коленях и теплой волной поднимающееся изнутри волнение. Приятно будоражащее и пугающее одновременно. Ну а что касается того, что сейчас для нее имело значение… О прибитой к столбу деревяшке Мишель уже давно благополучно позабыла, как и о том, что явилась сюда, только чтобы досадить Донегану. Но теперь, робко подняв на него глаза, мечтала совсем о другом.

Чтобы губы Кейрана, находившиеся в опасной близости от ее губ, оказались еще ближе. И чтобы рука, удерживавшая ее за талию, продолжала согревать, лаская. Глухо простонав, молодой человек зажмурился, сдаваясь, отдавая себя во власть искушения. Крепче прижимая к себе пленницу, сейчас как никогда желая ее поцеловать. Терзать до умопомрачения эти сладкие губы поцелуями.

Совсем не вовремя дрогнули пальцы, и пуля, пронзительно просвистев в воздухе, вспорола землю в нескольких дюймах от сафьяновых туфелек Мишель.

– Демоны! – Донеган дернул на себя пленницу, отскакивая вместе с ней в сторону и вырывая у нее из рук оружие. А когда Мишель обернулась, увидела перед собой прежнего Кейрана. Холодного, отстраненного, а теперь еще и раздраженно-высокомерного. – Что и требовалось доказать! Лучше давай иди отсюда, крошка, и дай мне спокойно пострелять.

Как ни странно, Мишель не задела ни откровенная издевка, ни полыхнувшая в глазах злость. Куда более красноречивыми стали для нее прикосновения и жаркий шепот, что впитывала она в себя мгновения назад.

– Вот именно. Что и требовалось доказать, – эхом отозвалась пленница, довольная реакцией на нее Кейрана. – Что ж, не буду больше вас, мистер Донеган, отвлекать. Упражняйтесь в стрельбе на здоровье. Хотя отвлечь и увлечь вас оказалось довольно просто. Всего хорошего.

Прощальная, чуть тронувшая губы улыбка, сдобренная лукавым взглядом и задорной мелодией, которую Мишель, отвернувшись, принялась напевать. Не успела завернуть за угол дома, как выстрелы – гулкие, яростные, вспарывавшие вялую тишину поместья, – последовали один за другим.

Для Мишель они звучали победоносной песней и являлись отражением чувств, которые Кейран Донеган тщетно в себе глушил.

Мишель недолго наслаждалась своей маленькой победой над младшим братом и испытывала, казалось бы, беспричинную радость. Идя на ужин в столовую, в которую ноги не несли, но приходилось следовать просьбе-приказу мистера Сагерта, она остановилась на нижней ступени, не спеша сворачивать в полумрак коридора. Дверь в библиотеку была приоткрыта, и в щель между створками пробивалась тусклая полоса света.

«Неужели опять читают?» – ревниво подумала пленница.

Повинуясь этому ядовитому чувству, которое ей никак не удавалось в себе изжить, Мишель на цыпочках миновала холл и осторожно заглянула в библиотеку. К огромному облегчению девушки, голубков, коротавших вечера за чтением, в комнате не было. Только сиротливо лежала возле позабытой кем-то зажженной лампы книга. Мишель узнала ее по золотому тиснению на переплете с вкраплениями синего узора и сама не заметила, как приблизилась к источнику света и своего вмиг испортившегося настроения.

Именно на эту книгу, которой всегда сопутствовала мисс Кунис, тратил время Кейран.

Мишель дотронулась кончиками пальцев до синего вьюнка на корешке, обводя каждую порыжевшую в отсветах керосиновой лампы завитушку, и шепотом прочла заключенное в узор название: «Последнее путешествие в Зальфирру».

Она поджала губы, борясь с детским и таким нелепым желанием спрятать куда-нибудь книгу. Как будто это могло помешать их встречам, а ей принесло бы успокоение.

Соблазн оказался настолько велик, что Мишель уже готова была ему уступить, когда за спиной раздались быстрые шаги и кто-то грубо дернул ее за руку, разворачивая лицом к себе.

– Не трогай! Ни эту книгу, ни моего жениха! Слышишь?! Оставь его в покое!

Пленница тряхнула локтем, пытаясь сбросить руку Аэлин, но кузина Донеганов, силы которой было не занимать, и не думала ослаблять хватку.

– Аэлин, прекрати. Мне больно! – Мишель с удовольствием отскочила бы от ревнивицы – настолько устрашающим в тот момент было искаженное гневом лицо. В пронзительно черных, как у какой-нибудь рабыни, глазах таилась такая злоба, словно Аэлин прямо сейчас готова была ее проклясть.

Оставшись с Мишель наедине, мисс Кунис не пыталась строить из себя подругу и не стеснялась демонстрировать истинные чувства.

– Это тебе-то больно? А каково, думаешь, мне?! – яростно прошипела девушка и сдавила руку пленнице еще сильнее, прежде чем наконец отпустила, резко оттолкнув от себя. – Я видела вас сегодня! Как ты к нему липла! Держись от моего жениха подальше, Мишель. Пока я тебя не отвадила от него магией!

– Не знаю, что ты там видела, но это Кейран меня обнимал, а не я к нему, как ты выразилась, липла. Так что все претензии к женишку. А я голодна. Поэтому отойди немедленно!

Но Аэлин, вместо того чтобы посторониться, шагнула к Беланже вплотную и с ядовитой усмешкой процедила:

– Думаешь, ты теперь здесь на особом положении? Думаешь, мистер Донеган будет закрывать глаза на то, какая ты на самом деле? Да если он узнает, что крутишься возле не того сына… Ты, Мишель, шлюха Галена! Лучше тебе это запомнить раз и навсегда!

Секунду или две на обеих давило молчание, а потом мрачную тишину разорвал звук пощечины. Аэлин вскрикнула и прижала ладонь к полыхнувшей болью щеке. В черных глазах квартеронки тоже что-то полыхало. Дикое, неистовое пламя, напомнившее Мишель, что эта девушка и правда может навести на нее темные чары. Недаром же кровь у Аэлин нечистая, и ей не понаслышке знакомы колдовские обряды.

Пленница чуть не застонала в голос. Как будто ей уже имеющихся проблем с Мари Лафо и тем безымянным бокором было мало!

Мишель даже готова была извиниться за свою несдержанность, хоть извиняться перед оскорбившей ее выскочкой полукровкой совсем не хотелось, когда в дверях показался хозяин поместья.

Сагерт Донеган окинул соперниц пристальным взглядом и сухо поинтересовался:

– Все в порядке? Аэлин?

Девушка спешно отняла от лица руку – за краской гнева, заливавшей щеки, следа от пощечины видно не было. Лучась улыбкой, обернулась к старшему Донегану и беззаботно прожурчала:

– Все хорошо, дядя. Я как раз звала Мишель ужинать. Пойдем, дорогая. Сегодня у нас жареные цыплята и к ним тушеная бамия. А на десерт ванильное бланманже и пончики бенье. Все пальчики просто оближешь!

Подхватив пленницу под руку, Аэлин потянула ее прочь из библиотеки, старательно делая вид, что она и Мишель – подруги не разлей вода.

 

Глава 16

«Я боюсь закрывать глаза.

Боюсь засыпать. Стоит только забыться, как оказываюсь в плену у сна. Своего извечного кошмара. Кровь шейвари на моих руках. Кровь Мару, от которой никогда не отмыться.

Ниэби. Она тоже погибла.

Они все расплатились за мою любовь к лугару. Даген не пожалел никого.

Каждую ночь я слышу их крики, как будто сама побывала на месте кровавой битвы. Хоть никакая это была не битва – безжалостная резня в ночь, когда оборотни наиболее уязвимы. Всякий раз, закрывая глаза, я вижу окровавленное тело любимого, брезгливо сброшенное Дагеном с лошади. Он оставил Мару гнить у ворот поместья. А меня смотреть. Каждое утро и каждый вечер. Во что превращается мужчина, которого полюбила.

И ребенка которого, возможно, ношу под сердцем.

Единственное, что держит меня в этом мире, – это мое дитя. Только мысли о нем помогают не сойти с ума. Я боюсь его рождения и в то же время считаю дни, когда смогу разрешиться от бремени, втайне надеясь, что случится невозможное и Даген не доживет до этого момента. Ведь если на моем малыше обнаружится метка, Донеган не пощадит младенца…

А я не смогу жить дальше.

Теперь я в полный голос могу прокричать, что мой муж – чудовище. И это будет не оскорбление, а истина, которой он так стыдится. Зверем он был и раньше, а теперь раз в месяц Даген Донеган вынужден сбрасывать маску всеми уважаемого джентльмена, достопочтенного семьянина и превращаться в животное.

В волка, хищника, убийцу, каким был всегда. Под действием чар Донеган обнажает истинное обличье, и я ликую каждое полнолуние, потому что вижу своего настоящего мужа.

Мне нравится чувствовать его бессильную ярость. Нравится осознавать, что не одна я стала жертвой проклятия.

Лугару отомстили за смерть своих братьев. Отомстили мне, отомстили Дагену. Отомстили всей нашей семье.

Иногда мне хочется, чтобы мой ребенок вообще не родился. И чтобы Даген умер во время одной из своих полуночных охот, умер прежде, чем передаст тьму, что несет в себе, своим потомкам. Я молюсь об этом каждый вечер, уповаю на милость Всевышнего.

Но, кажется, он вместе с шейвари проклял нас и это поместье».

Последние несколько страниц Мишель не читала – лихорадочно скользила по строчкам взглядом, запинаясь, возвращаясь то к одному, то к другому абзацу. Шумно сглатывала, чувствуя, как на лбу выступает испарина и дрожат уже не только пальцы – дрожит она вся. От открывшейся правды, от жуткого признания.

От осознания, что́ это за семья.

– Волки…

Схлопнулись половинки ударившегося об пол дневника. Мишель спрятала руки в складках юбки, тщетно пытаясь унять дрожь, и зажмурилась, задаваясь одним-единственным вопросом: что это? Выдумки сумасшедшей или истина, которую так тщательно скрывают Донеганы?

Постыдная тайна их прошлого.

– Чудовища… – Затуманенный взгляд устремился к небу, затянутому молочной пеленой.

Сквозь нее пробивались последние закатные лучи. В аллее шумели кедры – надрывно, тревожно, зловеще, – и ветер вплетал в теплый весенний воздух запахи приближающейся грозы.

– Вот-вот загремит, – пробормотала Мишель, сама не понимая, о чем говорит. Куда идет.

Поднявшись на негнущихся ногах, она покинула комнату, позабыв об оставленном на полу страшном признании Каролины Донеган. Не чувствуя под собой опоры, спустилась по лестнице, рассеянно вслушиваясь в звуки собственных шагов. А больше ничто не нарушало мертвенную тишину старого дома.

Вздрогнула, когда в лицо ударило вечерней свежестью, потянуло сыростью с болот, и уже уверенно сказала, обращаясь не то к самой себе, не то к пустынной в этот час аллее, присыпанной серой крошкой:

– Точно будет дождь.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Гален покинул усадьбу еще ранним утром и мистер Донеган тоже куда-то уехал. Кейран вообще в последнее время ей на глаза не показывался, а значит, можно снова хотя бы попытаться. Нырнуть в зеленый туннель, не обращая внимания на то, как пугающе раскачиваются густые кроны. Не думая, что, выйдя за ворота, все равно не сумеет добраться до дома. Слабость не позволит, и, скорее всего, она на полдороге хлопнется в обморок.

– Отчего же так больно? – Застонав, Мишель прижала ладонь к груди и назло всем страхам, гонимая желанием оказаться от Донеганов как можно дальше, ускорила шаг.

Стоило вспомнить, что Гален… Кейран – чудовища, и что-то рвалось внутри на куски.

– Подальше… Нужно оказаться от них как можно дальше! – как заклинание повторяла Мишель. – Нужно хотя бы попытаться… Я не Каролина! Я хочу отсюда выбраться!

Последние слова она почти что прокричала, глотая бессильные слезы отчаяния, когда увидела, как открываются ворота и навстречу ей несется всадник. Зверь в человеческом обличии, к которому имела глупость испытывать чувства. О котором думала последнее время.

Дважды совершенная непростительная ошибка.

Мишель застыла, не в силах заставить себя пошевелиться. Только когда Кейран, спешившись, стремительно на нее двинулся, дернулась, отступила. С тревогой вглядываясь в искаженные страхом черты лица девушки, Донеган попытался удержать ее за руку, но Мишель прошипела, попятившись:

– Не подходи! Не трогай меня! Чудовище! Убийца! – выпалила, чувствуя, как при одном только взгляде на монстра, каковым теперь его считала, ее захлестывает паника.

– Мишель!

Подхватив тяжелые юбки, пленница рванулась было обратно к затемненной сумерками громаде старого дома, но не успела преодолеть даже короткое расстояние. Вскрикнула, ощутив, как локти обдало жаром. Жаром прикосновений, о которых еще совсем недавно она, запрещая себе, все равно мечтала.

А теперь готова была проклинать себя за эту слабость.

– Пусти!

– Не отпущу, пока не успокоишься! – Шепот ожег раскаленным металлом, вплавляясь в воспаленное сознание. – Мишель! Что на тебя нашло?

Воспользовавшись мгновением, когда Донеган ослабил хватку, она извернулась, выскользнула из цепких рук и, больше не сдерживая слезы, прошептала дрогнувшим, севшим от страха голосом:

– Это ты… Вы с Галеном растерзали ту служанку. Я слышала ее крики… Вы ведь и до меня тогда пытались добраться! Если б не Катрина… – всхлипнула, отводя взгляд, не в силах смотреть в глаза волка, вобравшие в себя, казалось, всю тьму грядущей ночи. – Демоны и убийцы!

– Ну, хватит!

Мишель даже пискнуть не успела, как снова оказалась во власти того самого демона. Не прилагая усилий, словно она была легче перышка, Кейран закинул ее себе на плечо. Не обращая внимания на протесты своей добычи, выразившиеся в гневных проклятиях и не менее гневных ударах кулаков, быстро преодолел короткое расстояние, отделявшее его от ворот, и усадил девушку на недовольно всхрапнувшую лошадь.

– Ты что творишь?! Сумасшедший! – На какой-то миг Мишель даже позабыла о страхах, поглощенная иным, не менее сильным чувством – яростью.

– Уедем ненадолго. Пока ты своими воплями весь дом не переполошила.

Спрыгнуть на землю бунтарка не успела, хоть ей того очень хотелось. Оказавшись в седле, Кейран крепко обвил талию Мишель одной рукой, другой схватился за поводья и пришпорил лошадь. Вороная сорвалась с места, будто только того и ждала. Едва не сбила с ног раба, несколькими минутами ранее отворившего Кейрану ворота. В последний момент слуга успел отскочить в сторону, вжался всем телом в кованый узор створов и замер, расширенными от изумления глазами провожая хозяйского отпрыска и его своенравную «поклажу».

Мишель задыхалась. От поднявшегося ветра, безжалостно хлеставшего ее по лицу, от осознания собственной беспомощности, от близости Кейрана, как будто являвшегося продолжением ее самой. Донеган прижимал пленницу к своей груди, нисколько не задумываясь о том, что ей может быть неудобно, неприятно. Невыносимо жарко, даже несмотря на вечернюю прохладу. Но из-за того, что про́клятый находился рядом, Мишель пылала.

Ей казалось, эти бешеные скачки никогда не закончатся. Дробь лошадиных копыт звучала в унисон с сильными, быстрыми ударами ее сердца. Во рту неприятно першило от сырого воздуха, напоенного горечью трав, и дрожь продолжала накатывать волнами. Не то из-за холода, не то из-за страха, а может, из-за общества мужчины, что вызывал в ней столь сильные и такие противоречивые чувства.

Наконец Донеган натянул поводья, и лошадь, покорная твердой руке наездника, перешла на неспешный шаг. Он свернул с дороги в редкий перелесок, за которым начиналось обагренное закатом поле.

– Дальше не поедем, и так уже до межи добрались. – Спешившись, обнял Мишель за талию и бережно поставил на землю.

– И зачем нужно было тащить меня сюда, если все равно не собираешься отпускать? Поволочешь обратно, – буркнула она, обхватывая себя руками.

Заметив, что ее потряхивает, Донеган снял сюртук и накинул его пленнице на плечи. Мишель вздрогнула, но отказываться не стала, лишь тихонько вдохнула ставший уже знакомым горьковатый запах.

– Тебе нужно было развеяться. Мне – понять, что с тобой происходит.

– Ты и Гален… Мистер Донеган. – Мишель помедлила, не зная, продолжать или лучше молчать. А осознав, что все равно не сможет это в себе держать, на выдохе выпалила: – Скажи, вы такие же, как лугару?

Тишина пугала даже больше, чем ответ, который одновременно и боялась, и надеялась услышать.

– Кейран, скажи! – выкрикнула, выбивая из себя этот крик. Он растворился в оглушительном раскате грома, пронесшегося над вспаханным полем. – Скажи, – взмолилась. Теперь уже чуть слышно, отступая от мужчины, не сводящего с нее тяжелого взгляда. – Кейран, пожалуйста…

– Откуда узнала? – мрачно усмехнулся Донеган, подступая.

– Дневник Каролины Донеган. Значит… это правда? Вы на самом деле прокляты? – С опаской подняла на него глаза, в которых снова стояли слезы.

Мишель казалось, продолжи Донеган молчать, и она сойдет с ума! А если вдруг рассмеется и беззаботно примется увещевать, что все это россказни сумасшедшей, – поверит. Позволит обмануть себя в который раз, ведь так намного легче. Она наконец перестанет ежиться под темным, как расстилавшаяся под ними земля, взглядом. Не будет вздрагивать от малейшего касания жестких пальцев.

Но вместо лжи, которую уже почти желала, услышала тихие слова:

– Да, мы прокляты. Я и вся моя семья.

– Нет… Не трогай меня! – Она в страхе шарахнулась, когда Донеган попытался к ней приблизиться, и бросилась прочь навстречу молнии, расколовшей надвое небо.

Не оглядываясь, Мишель бежала по изрезанному бороздами полю. Увязая ногами в жадно пьющей весеннюю воду почве. Слыша, как позади, совсем близко, громовым раскатом звучит ее имя:

– Мишель!

– Отпусти! Ну что тебе стоит?! – расплакалась, вытолкнув из себя хриплое.

Казалось, небо рыдало вместе с пленницей. Дождевые капли смешивались со слезами, прозрачными ручейками текли по щекам, полыхавшим лихорадочным румянцем.

– Мы расплачиваемся за ошибки наших предков. – Кейран следовал за ней тенью, но не касался, опасаясь вызвать в Мишель еще больший страх. – На беду всех Донеганов, Даген узнал об измене. В новолуние, когда оборотни не могли обращаться, вместе с наемниками напал на поселение шейвари. Использовал против лугару их же магию. Спастись в ту ночь не удалось никому. За это племя прокляло его, а с ним и всех тогда еще не рожденных Донеганов. Раз в месяц мужчины нашей семьи вынуждены превращаться в волков. Поверь, не мы выбрали такую судьбу. Ее за нас выбрал Даген Донеган. Мы – отражение его звериной сути.

– И даже дети? – Мишель не заметила, как перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. Обернулась и затихла, ожидая ответа, на какой-то миг забыв, как дышать.

– Проклятие обретает силу в двадцатипятилетнем возрасте. Столько было Дагену, когда он напал на оборотней.

– А что же Катрина и Аэлин?

– Лугару наказали Каролину за прелюбодеяние, превратив в пленницу дома, который она так ненавидела. Магия не выпускала ее за пределы Блэкстоуна.

– Значит, и они тоже…

Мишель недолюбливала Катрину за высокомерие. К мисс Кунис же испытывала стойкую неприязнь. А уж когда видела квартеронку рядом с Кейраном… Но сейчас за них нестерпимо болело сердце.

– Никогда не покидали Блэкстоун, – кивнул оборотень и, горько усмехнувшись, закончил: – Они – вечные пленницы. Мы – звери.

– И та служанка… – Слова сорвались прежде, чем Мишель успела затолкнуть их в себя обратно.

Закусила губу и отшатнулась от тьмы, захлестнувшей серые глаза.

Глаза волка. Животного.

– Я не мог себя контролировать. Мишель! – Кейран удержал вновь готовую сорваться девушку, бережно привлек ее к себе. – Эта часть моего естества мне неподвластна.

Пленница забилась в его руках, но Донеган не отпускал. Обнимал крепко и одновременно нежно, не позволяя ей вырваться. Пока она, уставшая, опустошенная эмоциями, в конце концов не затихла.

– Но я никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Не бойся меня, ангел. Только не меня. Я никогда не причиню тебе вреда.

Горячие пальцы касались кожи, скользили мягко, повторяя оставленные на щеках чуть заметные узоры дождя. Чувствуя, что пленница начинает успокаиваться, а сам он от ее близости, наоборот, снова сходит с ума, Кейран уступил искушению. Нашел сладкие губы губами. Мягкие, податливые, они раскрылись, покоряясь. Поддаваясь его напору, его жажде. Желанию быть с ней, чувствовать рядом. Вдыхать этот кружащий голову запах.

Выпивать горячее дыхание, а с ним и все страхи. Ощущать, как сердце под ладонью начинает биться уже не так тревожно. Его же собственное как будто участвовало в скачках на выживание.

В тот момент для Кейрана было не важно, что он не имел права ее касаться. Что Мишель Беланже должна принадлежать Галену, а ему следовало держаться от нее подальше.

И уж точно не следовало так исступленно, так жадно целовать бунтарку.

Но разве можно устоять перед этим кареглазым соблазном?

Дождь усилился, обрушившись на них водопадом. Напитавшееся тьмою небо все чаще сотрясалось громовыми раскатами. Но единственное, что слышал и ощущал Кейран Донеган, – это хрупкую девушку рядом с собой. Уступившую не страхам – чувству.

И он больше не желал никогда выпускать ее из своих объятий.

Если бы не слабый стон сквозь ставшие белыми губы:

– Мне плохо. Очень холодно…

Мишель в его руках обмякла. Мокрое личико стало что алебастровая маска, нежная кожа, несмотря на вечернюю прохладу, еще минуту назад пылавшая под его пальцами, теперь была холоднее мрамора.

А у Кейрана все внутри вдруг похолодело от страха. Подхватив невесомое тело, он понес пленницу обратно. Проклиная погоду, прабабку Каролину с ее демоновыми каракулями и отца, из-за вмешательства которого Мишель в последнее время была сама не своя.

– Да чтоб вас всех аллигаторы сожрали! Где она, я тебя спрашиваю, могла это найти?! – потрясая в воздухе потрепанной книжицей, которая, казалось, вот-вот рассыплется ветхими страницами, прогремел Сагерт Донеган.

Король хлопка был вне себя от гнева. Не успел он вернуться из «Белой магнолии», где в компании старых знакомых приятно проводил время, как ему тут же испортили настроение. Сначала доложили о скоропалительном отъезде младшего сына, непонятно какого демона прихватившего с собой пленницу. А стоило Сагерту переступить порог дома, как из библиотеки выскочила Аэлин и истерично заявила, что Беланже хватило наглости совать свой нос в их семейные тайны, рыться в их прошлом.

Дневник маленькая дрянь читала!

Жаль, в наказание за любопытство нельзя хорошенько эту девку выпороть! Он бы лично с удовольствием исхлестал плетью ее нежную белую спину.

– Какая разница, где она его нашла, – огрызнулся Кейран, которому не было дела до исповеди прелюбодейки, как и до того, что Мишель открылась постыдная тайна его семьи.

Наоборот, он испытал облегчение, когда признался. Когда понял, что она его боится, но… не отталкивает. Просто не может оттолкнуть, привязанная к нему этим безумным, иррациональным чувством, которое сжирало его изнутри все последние дни.

Наверняка Мишель оно тоже мучает. Иначе бы не тянулась к нему со всей страстностью, позабыв о страхах, пылко отвечая на каждый сумасшедший поцелуй.

Сагерт раздраженно дернул за галстук: несмотря на то что в раскрытые настежь окна врывалась ночная прохлада, принося с собой запахи дождя, вязкую сырость с болот и далекий гул постепенно стихавшего ненастья, ему казалось, что в комнате невыносимо жарко и воздуха катастрофически не хватает.

Последней каплей для хозяина Блэкстоуна стало возвращение до нитки промокшего отпрыска, державшего на руках их проблему. Которая в самом ближайшем будущем должна была стать для Донеганов спасением.

Если бы не треклятое похищение, усложнившее жизнь им всем.

Сагерт мысленно порадовался, что уговорил старшего сына этой ночью не возвращаться на плантацию, а провести какое-то время в городе. Наследнику, помешанному на их не в меру любопытной гостье, все сложнее становилось сдерживать свои порывы. Это странное маниакальное увлечение Галена девушкой уже всерьез тревожило Сагерта.

Как будто ему больше не о чем было беспокоиться.

Узнай наследник, что сумасбродная девчонка, которую он так отчаянно желал, весь вечер провела с его братом, и скандала было бы не избежать. Да что там скандала! Они бы наверняка друг другу кулаками ребра пересчитали. И это еще больше ранило бы Аэлин.

В довершение ко всему девчонке сделалось плохо. Послать за доктором они не могли, иначе бы пришлось потом отвозить этого самого доктора на болота. С простреленной головой. Да и что тут мог поделать мистер О’Доннелл, если пленница потеряла сознание из-за магии бокора. Тафари ведь предупреждал, что девушке придется несладко.

Но ничего, пусть помучается немного. За то, что из-за нее страдала Аэлин. И оба его отпрыска как будто с ума сошли. Превратились в одержимых этой маленькой бунтаркой.

«Ведьма. Настоящая ведьма!» – Сагерт залпом опрокинул в себя бурбон. Тот, что хранил для особых случаев, выдержанный в бочках из-под хереса.

Сегодня, рассудил он, как раз такой случай: его младший сын переступил все границы дозволенного. Донеган поморщился, но не от горечи, обжегшей горло, а от сменяющих друг друга мыслей, и каждая последующая была мрачнее предыдущей.

– Что с ней теперь будет? Что ты с ней сделал?! – уперся ладонями в столешницу Кейран.

– Угомонись. – Сагерт отбросил в сторону дневник, придавив им ворох просмотренной корреспонденции. В основном это были приглашения от соседей и поздравления по случаю недавно состоявшейся помолки. – Ни слова Галену. Он не должен узнать о том, что ты с ней где-то шлялся. Катрину и Аэлин я уже предупредил.

– Плевать на Галена! – прорычал Кейран, в сердцах едва не добавив: «Плевать на них всех!» В последний момент сдержался и, не сводя с отца тяжелого взгляда, требовательно спросил: – Что ты собрался делать с Мишель?

– Что она уже узнала? – вопросом на вопрос ответил Сагерт, в планы которого не входило отчитываться ни перед кем.

– О Дагене. О Каролине. О том, что мы убийцы. – С мстительным удовлетворением заметил Кейран, как лицо короля хлопка исказилось гримасой недовольства.

– О Катрине и Аэлин?

– Мишель знает только о том, что магия удерживает их в Блэкстоуне.

Сагерт хмуро кивнул и провел пальцами по растрескавшемуся переплету дневника.

– Ничего, и это тоже можно исправить. Скоро она забудет и о проклятии.

Услышав тихие слова отца, Кейран весь внутренне напрягся и осторожно поинтересовался:

– Хочешь уничтожить ее воспоминания? Это потому у нее постоянно болит голова?

– Я лишь пытаюсь вернуть Мишель родителям. Но так, чтобы потом самому не лишиться своих детей.

– У любой магии есть цена. Отец! – взволнованно воскликнул он. – Чем на этот раз будешь расплачиваться?

– Как обычно, деньгами, – пожал плечами Сагерт. – Бокор в обиде не останется.

Кейран сдержался, хоть и сам не понял, как сумел совладать с полыхнувшей в груди яростью. Как не набросился на отца, в чертах которого не нашел ничего, кроме отчаянной решимости и безразличия. Сагерта не заботили последствия. А единственный бокор, с которым водил дружбу папаша, звался Тафари. Старик с болот… О нем ходила дурная слава. Кейран помнил историю про бывшего хозяина Тафари, свихнувшегося и пустившего себе пулю в лоб. И это был не единственный случай, когда люди, так или иначе связанные с колдуном, становились безумцами.

Если он позволит отцу в одиночку решать их проблемы, а сам останется в стороне, у Мишель Беланже не будет будущего. Какое может быть будущее у сумасшедшей?

Раздался тихий стук в дверь. Получив разрешение войти, в кабинет проскользнула рабыня в цветастом тиньоне, разбиравшаяся в травах и готовившая простейшие целебные снадобья. Это она избавляла от мелких хворей рабов в Блэкстоуне. Ей и поручили заняться лишившейся чувств гостьей.

– Девушке уже лучше. Сейчас она спит.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Сагерт и повелел, потянувшись к тлевшей в малахитовой пепельнице сигаре: – Этой ночью будь с ней. И если снова почувствует себя хуже, сразу доложи мне.

Кивнув, служанка растворилась в полумраке холла. Кейран собирался последовать за рабыней, когда в спину ударило резкое:

– Держись подальше от Беланже и не создавай мне еще больше проблем. Если из-за ваших с Галеном глупостей пострадает Катрина…

– Ты перестреляешь нас, как бешеных псов. Нет необходимости мне об этом напоминать, отец, – усмехнулся Кейран и вышел, прикрыв за собой дверь.

Гонимый из поместья навязчивой идеей: как можно скорее отправиться на болота к отшельнику.

 

Глава 17

Ноги Мишель в столовую не несли, но ничего не поделаешь, приходилось идти. Здороваться с членами, как оказалось, про́клятой семьи и занимать место под их пронизывающими взглядами. Она мысленно порадовалась, что хотя бы не было Галена. Одним оборотнем за столом меньше – и то хорошо.

Под утро пленнице полегчало. По крайней мере, ее больше не бил озноб и терзавшие всю ночь кошмары все-таки выпустили ее сознание из своих силков.

– Как самочувствие, Мишель? – будничным тоном поинтересовался Сагерт, откладывая газету и поднося к губам чашку с кофе, над которой вилась тонкая струйка пара.

– Мне уже лучше, – отозвалась пленница. Правила хорошего тона требовали добавить «спасибо», но у Мишель язык не поворачивался благодарить своего тюремщика. Тем более что благодарить его было не за что.

Возможно, именно по вине мистера Донегана в последнее время она чувствует себя перезревшим ямсом, место которому среди отходов на заднем дворе.

– Рад это слышать, Мишель. Рад слышать… – Король хлопка снова раскрыл газету, отгородившись ей от пленницы.

Мишель пожалела, что такой же не было у Аэлин. Пусть бы закрылась чем-нибудь и перестала испепелять ее взглядом. Еще вчера вид насупленной, исходящей ревностью девицы вызвал бы у нее чувство злорадства и удовлетворения. Но сегодня, встретившись взглядом с Аэлин, Мишель не испытала ничего, кроме жалости.

«Не удивительно, что она влюбилась в кузена. По большому счету ей ведь здесь и влюбляться больше не в кого», – угрюмо размышляла Мишель, пока ковыряла политые сладким соусом вафли.

Теперь она понимала, что для квартеронки Кейран являлся целым миром просто потому, что другого мира Аэлин не знала.

С трудом протолкнув в себя половинку вафли, Мишель поспешила подняться. Извинилась за то, что вынуждена их оставить, сославшись на все еще ощущавшуюся слабость. Мистер Сагерт девушку великодушно отпустил, в то время как его сын после слов о слабости, казалось, был готов пригвоздить Мишель к сиденью взглядом. Смотрел на нее пристально, не то пытаясь задержать, не то стремясь проникнуть в ее мысли и понять, о чем она думает. Что сейчас чувствует.

Оказавшись за пределами визуальной досягаемости Донеганов, Мишель облегченно перевела дыхание. Больше всего она боялась, что ее начнут расспрашивать о дневнике Каролины, в тщетных поисках которого она перерыла всю комнату. Мишель была рада, что Донеганы предпочли не поднимать щекотливую тему. На допрос с пристрастием в том состоянии, в котором пребывала сейчас, ее бы точно не хватило.

Мишель и правда чувствовала себя неважно, а потому, вернувшись в спальню, сразу легла в кровать. Хотела ослабить шнуровку платья, но сил даже на это не осталось.

Она прикрыла глаза, чувствуя, что начинает проваливаться в трясину сна, в котором оживали ее наихудшие страхи.

До самого вечера Мишель то выныривала из беспокойного забытья, то снова погружалась в никак не желавшие отпускать ее кошмары. От обеда и ужина пленница отказалась: одна только мысль о еде вызывала в ней рвотные позывы. Мишель не могла есть, не могла читать, даже думать о чем бы то ни было не получалось. Ее охватила апатия, и как прогнать ее, она не представляла.

Такой – потерянной, ко всему безразличной, казалось, утратившей искру жизни, – ее и застал поздним вечером Кейран. Мишель блуждала где-то между сном и явью, среди чудовищ, поселившихся в ее сознании, и тех, что находились с ней рядом в реальности.

Молодой человек притворил за собой дверь и сказал вместо приветствия:

– Я помогу тебе одеться.

Мишель приподнялась на постели, не выказав ни удивления, ни возмущения тем, что Донеган посмел явиться к ней на ночь глядя. Застал ее в ночной рубашке и теперь самым бессовестным образом ее разглядывает. Впрочем, он уже однажды видел ее полураздетой, а до того и вовсе поймал в ванной под ненадежным покровом из мыльной пены. Мишель флегматично рассудила, что младшего Донегана ей уже нечего стесняться и просто спросила:

– Зачем? – Откинувшись на подушки, она вяло наблюдала за тем, как Кейран, распахнув платяной шкаф, сдергивает с вешалки первое попавшееся платье и выуживает сложенную вчетверо шелковую шаль. – Кейран, послушай… Я сейчас не в том состоянии, чтобы отправляться с тобой на прогулку. К тому же Аэлин…

Мишель и сама не знала, зачем упомянула мисс Кунис. Стоило хотя бы одной мысли о ней просочиться в разум, и Мишель начинало грызть раскаяние. У нее ведь было столько поклонников… Но ей их оказалось мало, и она лишила Аэлин внимания жениха.

И вот теперь этот самый чужой жених, от которого Мишель, сколько ни пыталась, не могла отвести взгляда, приглушенно ругаясь, все пытается отыскать митенки и шляпку.

– Куда вы их только деваете?!

Обнаружив все, что ему было нужно, Кейран сбросил вещи на кровать и протянул Мишель руку, чтобы помочь подняться.

– Остальное потом соберут.

– Но что ты задумал?

Спорить у Мишель не было ни сил, ни желания. Она послушно облачилась в нижнее белье, прежде велев Донегану отвернуться, а потом позволила ему затянуть корсет и надеть на нее легкое муслиновое платье.

– Так и будешь молчать? – обернувшись и встретившись с Кейраном взглядом, почувствовала, что начинает падать. В серую бездну глаз, медленно в ней растворяясь.

И ей уже не хочется вспоминать об Аэлин. Не хочется о чем-то спрашивать. Только смотреть в эти глаза, просто стоять вот так, замерев, в его присутствии.

– Поговорим по дороге. – Кейран набросил ей на плечи шаль и быстро завязал ленты капора. – А сейчас надо уходить.

«Наверняка криво завязал», – подумалось Мишель, но она не стала задерживаться на этой мысли. Как и на кружевных митенках, которые Донеган попросту запихнул себе в карман, не желая больше тратить время на сборы.

– Уходить куда?

– Из этого дома.

– Но…

Пленница осеклась, когда ее подхватили на руки и сказали, одной коротенькой фразой разом прогнав и слабость, и апатию:

– Я похищаю тебя, Мишель.

Сердце в груди забилось быстрее.

– Если это одна из ваших шуточек, мистер Донеган, то не самая удачная, – обхватив его шею, заметила она.

Старые половицы тоскливо скрипели под тяжелой поступью Кейрана, и пусть каждый шаг приглушала ковровая дорожка, узор которой стерло полуночной тьмой, Мишель они казались оглушительно громкими.

– Я вполне серьезен и настроен более чем решительно, – без тени улыбки, которой обычно сопровождалась каждая его острота, заверил он пленницу.

Мишель даже не стала спрашивать, куда он собрался ее увезти, потому что была уверена: не успеют они добраться до лестницы, как откуда ни возьмись выскочит вездесущий Бартел. Или мистер Сагерт степенно выплывет из своего кабинета и, пока они будут спускаться, будет прожигать их взглядом. А может, дорогу им преградит преисполненная негодования мисс Чопорная Ледышка – Катрина. Или ее кузина своими криками всех переполошит.

Мишель уже со счету сбилась, сколько раз она пыталась выбраться из ненавистного дома. Долгое время не теряла надежды. Сначала та горела ярко, потом просто тлела, а с возвращением в поместье мистера Сагерта совсем погасла. Мишель устала надеяться, устала ждать чуда и почти смирилась с мыслью, что покинет Блэкстоун только тогда, когда это будет угодно королю хлопка.

Она была благодарна Кейрану за это неожиданное проявление благородства, за искренний смелый порыв, но нисколько не сомневалась, что их путешествие закончится, даже не успев начаться. В доме или в лучшем случае у ворот, где ей представится возможность несколько коротких мгновений насладиться свободой, полюбоваться на проглядывавшую сквозь кованый узор ворот широкую дорогу.

Вот только какой в этом смысл? Лишь душу себе лишний раз разбередит.

– Кейран, это глупая затея, – напряженно оглядываясь по сторонам, шепнула своему похитителю Мишель.

– Глупо будет оставить тебя здесь и ждать, пока из-за магии сойдешь с ума.

– О чем это ты говоришь?!

От резкого контраста – из теплого дома в прохладу ночи – у Мишель закружилась голова. А может, она кружилась из-за всего, что с ней происходило и что сейчас слышала.

– Отец хотел, чтобы ты забыла о безумствах Галена. О Блэкстоуне и о проклятии… Но цена у забвения слишком высока. Для тебя. А этого (чтобы ты расплачивалась) не хочу я.

– То есть… ты и правда похищаешь меня? – Мишель захлестнуло волнение, накрыла радость.

– А на что это, по-твоему, похоже, ангел?

Только сейчас пленница поняла, что действительно может стать свободной. И Галену, выдернув из вольта иголку, она подарит свободу.

Тем страшнее стало осознание, что план самонадеянного Кейрана вот-вот провалится. Она едва не застонала, когда увидела вырисовывающуюся в конце аллеи высокую мощную фигуру раба, и тут же мысленно отругала себя. Ведь знала же, что этим все и закончится! Кто-то обязательно их заметит, попытается остановить. И даже если Кейран велит слуге убраться с дороги, ничто не помешает тому броситься в дом и разбудить хозяина. Да они даже до межи не успеют добраться, как их нагонят и приволокут обратно!

– Кейран…

– Успокойся, малышка, Адан нас не выдаст, – словно прочитав ее мысли, мягко проговорил он.

Только когда они поравнялись с темнокожим верзилой, пленница узнала в нем преданного слугу Катрины. Как и прежде невозмутимого, с лицом, лишенным всяких эмоций, смиренно державшего за повод вороную лошадь.

Кейран усадил на нее Мишель, а сам, как днем ранее, когда она была вне себя от страха, устроился сзади. Сейчас девушка если чего и боялась, так только того, что кто-то раньше времени обнаружит ее пропажу. Ну а Кейрана… С ним, несмотря ни на что, Мишель чувствовала себя защищенной. От всех бед, от всего плохого.

И даже его звериная сущность, как ни странно, больше ее не пугала.

– Соберешь вещи мисс Беланже и привезешь их на станцию в Торнхилл, – наказал молчаливому слуге Донеган.

Адан отпустил повод, тяжело переступая с ноги на ногу, подошел к кованому ограждению. Проскрежетал засов, и лошадь, сорвавшись с места, вылетела в распахнувшиеся ворота.

– А если его поймают? – Мишель обернулась, с тревогой вглядываясь во тьму, стремительно поглощавшую сутулую фигуру великана. – Его ведь накажут!

– Не поймают. И поверь, никто не узнает о его участии. А если даже узнают, Катрина не позволит обидеть своего голема. Ну а отец не сделает ничего, что бы расстроило его любимое сокровище. – В голосе Кейрана одновременно звучали и горечь, и насмешка.

– А вдруг кто-то услышит, как Адан возится у меня в комнате?

– Некому услышать, – привлекая Мишель к себе поближе, обнимая и согревая своими руками, своим дыханием, произнес Кейран. – Домашние слуги ночами носа из комнат не показывают. У Бартела сегодня выходной. А что касается отца… Немного бурунданги в его любимый бурбон, и он не проснется, даже если кто-то начнет палить из пистолета у него под окнами. Комната Аэлин находится далеко от твоей, Катрина же часто мучается бессонницей и обычно принимает перед сном настойку лимонной мяты. Да даже если вдруг и проснется, все равно добудиться отца не сможет.

– Мистер Сагерт тебя убьет… – Мишель поежилась, представив, какой окажется реакция хозяина Блэкстоуна. А когда в поместье нагрянет Гален… Да он же с ума сойдет от ярости! – Точно убьют…

Кейран неопределенно хмыкнул, давая понять, что ему безразлична реакция отца или кого бы то ни было.

Черные волны вспаханной земли – этого бесконечного, засеянного хлопком океана сменились лесом, в глубинах которого Мишель чудились подрагивавшие среди листвы потусторонние тени и притаившиеся злые духи. Мысли о последних напомнили ей о словах Кейрана про бокора.

– Но как же чары колдуна? Или за пределами Блэкстоуна его магия на меня не подействует? Это потому я постоянно чувствую себя такой усталой?

– День-два, и станешь прежней, ангел. – Голос, мягкий, вкрадчивый, ласкающий, шелковой лентой будто скользнул по волосам красавицы. – Я убедил старика отозвать свое колдовство.

– Убедил?

– Поверь, бокор в обиде не остался. А я, кажется, нашел способ, который обезопасит мою семью, но и ты при этом не пострадаешь.

– И что же это за способ такой? – Мишель почувствовала, как ее снова охватывает волнение. – Кейран, о чем это ты? Куда ты меня везешь?!

«С этого и следовало начинать разговор!» – недовольная самой собой и собственной беспечностью, подумала Мишель и вдруг поняла, что спохватилась слишком поздно: они уже покинули плантацию и теперь неслись вдоль сахарных полей Уоллишей.

– Уже завтра ты будешь в Доргрине у любимых дядюшки с тетушкой. Но сначала заглянем кое к кому в гости, – обтекаемо ответил Донеган.

– К кому-нибудь – это к очередной колдунье или колдуну? – кисло поинтересовалась пленница.

– Сама понимаешь, я должен подстраховаться. – Теперь уже шепот не ласкал, а неприятно обжигал шею.

Мишель разочарованно усмехнулась. Она-то надеялась, что Кейран не такой, как вся остальная его семейка. Но, как оказалось, надеялась она зря. Если у одного колдуна за безопасность Донеганов нужно было расплачиваться собственным рассудком, то неизвестно, какими окажутся для нее последствия визита к другому прихвостню лоа? Вдруг с ней случится что-то похуже?

Хотя что может быть хуже безумия…

– Что, если мне и от этой твоей магии станет плохо? – Мишель дернулась, мечтая вывернуться из сильных рук, которые больше не согревали, а заставляли снова почувствовать себя, как в капкане.

Она расстроенно рванулась, а потом замерла, услышав тихие, произнесенные с усмешкой слова:

– А разве я сказал, что чары будут наводить на тебя?

 

Глава 18

Несколько секунд Мишель молчала, осмысливая услышанное.

– Я не понимаю тебя, Кейран, – растерянно пробормотала она и прикрыла глаза. Отступившая было слабость снова вернулась, сдавив виски стальным обручем, отчего голова вдруг стала непомерно тяжелой.

– Под заклятием окажешься не ты, а я. Я же сказал, рядом со мной тебе нечего бояться. А сейчас попробуй поспать. Дорога предстоит длинная.

У Мишель не осталось сил на расспросы, одно только желание последовать совету Донегана и провалиться в некое подобие забытья, из которого она то выплывала на поверхность реальности, то снова погружалась в пучину своих страхов. Тех, что никак не отпускали.

Очнулась она внезапно от ощущения чьего-то присутствия. Лес стал гуще, тьма расстилалась за их спинами, следовала за ними, угрожающе щерилась, преграждая дорогу. Тропинка, по которой неторопливо ступала лошадь, теперь была почти неразличимой. Ветви деревьев низко сплетались над головами путников, отчего Мишель казалось, что она снова угодила в ловушку. С той лишь разницей, что в этой, в отличие от Блэкстоуна, хищников водилось гораздо больше.

– Кейран, мне страшно! – Мишель беспокойно оглядывалась, не способная отделаться от чувства, что за ними наблюдают. Что это не ветер треплет листву, а где-то в кустах переминается с лапы на лапу голодный зверь, выжидая удобного момента, чтобы напасть и растерзать.

Даже закралось опасение, вдруг Донеган все придумал! Вдруг с бокором что-то пошло не так, и, вместо того чтобы доставить ее к колдуну, Сагерт велел своему сынку отвезти пленницу куда подальше, в самую глухую чащу, чтобы… Мишель не хватило духу закончить мысль, каленым железом обжегшую сознание.

– Ты так и не сказал, куда меня везешь.

– Мы в нескольких милях от Торнхилла. – Голос Донегана, в отличие от голоса беглянки, звучал совершенно спокойно.

– Но что мы тут забыли?! – истерично вскрикнула Мишель.

Ее начало знобить. Ошибочно решив, что она замерзла, Кейран поправил соскользнувшую с плеча шаль и будничным тоном, словно они ехали по центральной, щедро освещаемой фонарями улице Нью-Фэйтона, а не пробирались по полной пугающих теней и звуков чаще, сказал:

– Заглянем в гости к моим знакомым, а потом, обещаю, сядем на первый же поезд до Доргрина. Уже к обеду будешь у своих родственников.

– Ты поедешь со мной? – Волнение в голосе Мишель смешалось с надеждой.

– Хочу удостовериться, что ты попадешь к своей родне, а не вляпаешься еще в какую-нибудь историю. Я отправил им вчера телеграмму от имени твоих родителей.

Мишель не видела лица Кейрана, но почувствовала его улыбку.

– Наверное, ждешь не дождешься, когда сможешь их увидеть.

Скажи ей кто-нибудь нечто подобное пару недель назад, и Мишель громко бы рассмеялась. Но сейчас ей не терпелось оказаться в объятиях любящих родственников, укрыться от всех пережитых кошмаров в их небольшом по сравнению с Лафлером, но таком уютном домике в самом конце Жасминовой улицы. Там она вновь обретет покой и уверенность в будущем, которых лишилась по милости Донеганов. Осталось только как-то добраться до Торнхилла.

На просеке было гораздо светлее. Луна и звезды здесь светили ярко, и Мишель уже готова была поклясться, что в зарослях действительно кто-то прячется. Кейран натянул поводья, заставляя лошадь остановиться, и огляделся по сторонам, будто искал кого-то.

– Разве ты это не чувствуешь? – напряженно озираясь, выдохнула она. – Здесь кто-то есть!

– Я на это очень надеюсь, – усмехнулся Кейран и, к удивлению Мишель, громко выкрикнул: – Я пришел поговорить с Великим сагамором!

Все прошлые страхи вдруг показались Мишель абсолютно никчемными. Она была готова к встрече с мамбо или бокором (да хоть со всеми духами лоа!), но уж точно не ожидала, что предстанет перед вождем лугару. Столкнется с заклятыми врагами Донеганов, земли которых они когда-то у них отобрали.

– Совсем сдурел?! – Боясь пошевелиться, Мишель смотрела на приближающихся к ним волков. Желтая луна в клочьях облаков отражалась в глазах оборотней, и в ее неровном свечении беглянка видела, как искажаются в хищных оскалах и без того пугающие морды. Мишель понимала, даже если Кейран догадался взять с собой пистолеты, отбиться от целой стаи им не удастся.

– Не трясись, Мишель, они чувствуют твой страх, и он им не нравится.

– Мне тоже… не нравится, – судорожно сглотнув, хрипло прошептала она, тщетно ища в себе силы оставаться хладнокровной. Но голос все равно предательски дрожал, и ледяная дрожь накатывала удушающими волнами.

– Не бойся лугару. Они не причинят нам вреда, – попытался успокоить ее Кейран.

– Ты, как обычно, слишком самоуверен! – фыркнула она.

– А ты чересчур труслива.

Последние слова Донегана неприятно задели, и Мишель притихла. Даже пыталась храбриться, чтобы больше не давать повода этому сумасшедшему над ней посмеиваться. Вот только так и не сумела заставить себя не дрожать под цепкими, пронизывающими взглядами желтых глаз и, затаив дыхание, вслушивалась в шелест пожухлой травы и треск мелких веток под тяжестью волчьих лап.

Спустя несколько минут, за которые Мишель казалось, она успела поседеть или, по крайней мере, постареть на десяток лет, в ажурном плетении листвы начали мелькать отблески огня. Следуя за волками, путники выехали на расчищенную от деревьев местность. Она увидела несколько дюжин хижин, выстроенных из бревен и смешанного с глиной хвороста. Самая большая располагалась посреди этих грубых строений – высокий шалаш из коры и ветвей. В ней, как шепнул беглянке на ухо Кейран, проходили советы племени и возносились молитвы почитаемому среди здешних лугару божеству. Перед самым входом в хижину был врыт маленький раскрашенный столб с витиеватыми насечками – тотем племени.

Несмотря на глухой час, оборотни не спали. С десяток пылающих куч хвороста, расположенных в отдалении от хижины советов, и ярко полыхавший посреди поляны костер свидетельствовали о том, что лугару бодрствовали. Как будто знали, что этой ночью к ним нагрянут незваные гости.

Кейран спешился и помог слезть с лошади Мишель. Она опасливо вертела головой, исподлобья поглядывая на приближающиеся к ним высокие смуглые фигуры. Многие мужчины лугару были обнажены по пояс, женщины носили светлые платья простого кроя. Их густые темные волосы, разделенные на прямые проборы, были заплетены в толстые косы. Головы большинства мужчин были обриты, за исключением длинных пучков волос, в которых путались крашеные перья.

Из толпы, обступившей пришельцев, отделился высокий крепкий мужчина, при виде которого Мишель почувствовала себя совсем крошечной. Грубо разрисованная маска мешала рассмотреть лицо дикаря, но ей почему-то подумалось, что он может быть одного возраста с мистером Сагертом. Уже немолодой, но еще достаточно сильный. Уж точно будет посильнее Кейрана, который по сравнению с великаном казался тщедушным мальчишкой.

Свободные одежды лугару ниспадали до самых пят. Голову мужчины покрывал совершенно нелепый, по мнению Мишель, сделанный из перьев головной убор, чем-то похожий на распушившийся хвост павлина.

Кейран шагнул вперед, загораживая собой девушку, и заговорил на незнакомом ей языке. Мишель удалось разобрать только одно слово – «сагамор», значение которого ей было известно. Так почтительно лугару обращались к своим вождям.

Оборотень молча выслушал Донегана и так же молча посторонился. А с ним расступились и остальные, пропуская путников к костру. Мишель мало что знала об обычаях лугару, но в памяти всплыл давнишний рассказ О’Фарреллов о дикарях. Братья утверждали, что оборотни приглашали к костру только тех, к кому были расположены, и она облегченно выдохнула.

– Пойдем! – Кейран взял ее за руку и повел за собой.

Мишель вздрогнула, услышав резкий окрик одной из женщин, что обступили их со всех сторон и теперь рассматривали с таким пристальным вниманием, словно видели перед собой подстреленную на охоте дичь, из которой можно будет приготовить густой наваристый суп.

– Нас просят сесть, – пояснил Донеган, указывая на постланные возле костра похожие на чернильные кляксы медвежьи шкуры.

– А я думала, хотят съесть, – мрачно пошутила Мишель и, беря пример со своего спутника, послушно опустилась на колени.

Кейран уселся, скрестив ноги, замер в совершенно расслабленной позе, будто ночные посиделки возле костра в окружении оборотней были для него обычным делом. Его безмятежный, невозмутимый вид окончательно успокоил Мишель, и она, позабыв о своей тревоге, принялась украдкой смотреть по сторонам. Изучать поселение и дикарей, которых прежде ей встречать не доводилось.

Из-под полуопущенных ресниц она с интересом наблюдала за тем, как несколько волчиц в человеческом обличье, подступив к жаркому пламени и что-то негромко напевая, начинают двигаться в такт своим напевам, то подаваясь к костру, то бесшумно от него отступая, обходя по кругу и замирая на какую-то долю секунды, а потом снова увлекая себя в этот мистический танец. Тягуче-медленно, плавно взмывали в черное небо их тонкие в браслетах руки, извивались подобно языкам пламени, и низкие глубокие голоса разносились по всей поляне.

– Что они делают? – подавшись к Кейрану, шепнула Мишель. Как зачарованная следила она за движениями стройных гибких фигур, за отбрасываемыми ими тенями, что скользили по земле и танцевали вместе со своими хозяйками.

Если дикий танец прислужниц Мари Лафо в ту роковую ночь ее напугал и вызвал лишь одно желание – заткнуть уши и зажмуриться, то от волчиц не хотелось отводить взгляда.

– Приветствуют в танце свое божество. Многоликую Эстсанатлеи, – так же тихо ответил Кейран. – В песне они взывают к ней, чтобы богиня услышала их призыв и откликнулась на их просьбу.

– Связанную с нами?

– С тобой и со мной, – прикрывая глаза, как будто тоже впадая в транс, в который, танцуя, погружались темноокие красавицы, подтвердил Кейран. – Если Эстсанатлеи будет угодно, она свяжет нас чарами.

– Это еще зачем?! – заволновалась Мишель.

Чары… Опять чары! Ей казалось, она уже насквозь ими протравлена. Магией Королевы, магией бокора. Теперь вот еще лугару поставят на ней свое колдовское клеймо, как на какой-то корове!

Поглощенная своими переживаниями, она не сразу заметила, что перед ней на колени опустилась маленькая темноволосая дикарка и, застенчиво на нее поглядывая, протянула глиняный сосуд.

– Выпей, – кивнул на пиалу Донеган. – Это нужно для ритуала.

Мишель вспомнила о юной служанке в доме Мари Лафо, точно так же предлагавшей ей отведать неизвестного снадобья. Выпив которое, Мишель потеряла над собой контроль, позволила Королеве провести тот жуткий обряд, в результате которого магия связала их с Галеном крепкими узами.

И вот теперь ей фактически предлагали то же самое.

Видя, что девушка колеблется, Кейран повторил, мягко, но настойчиво:

– Мишель, так надо. Сколько раз я еще должен буду пообещать, что все с тобой будет в порядке? Сколько раз доказать, что не желаю тебе зла, чтобы ты все же начала мне доверять?

– Я доверяю тебе, – не слишком уверенно отозвалась Мишель, вдруг снова почувствовав себя в западне.

Затравленно огляделась по сторонам, выхватывая взглядом притаившиеся то тут, то там высокие полуобнаженные фигуры мужчин-оборотней. Они стояли неподвижно во тьме, до которой пламя костра было не в силах дотянуться. Огромные темные статуи, как будто тюремщики. Надзиратели.

С неохотой приняв из рук девочки-лугару питье с резким травяным запахом, Мишель замерла, сжимая миску одеревеневшими от напряжения пальцами.

– Ты не ответил на мой вопрос, – упрямо посмотрела она на Донегана. – Зачем связывать нас магией?

– Если мы будем связаны, твои слова и действия (не все, некоторые) будут отражаться на мне. – Заметив, как у Мишель расширяются глаза не то от удивления, не то снова от страха, Кейран поспешил уточнить: – Это будет односторонняя связь, на тебя она никак не будет влиять. Пойми, Мишель, я должен подстраховаться и обезопасить свою семью.

– Слова, действия? Что ты имеешь в виду? – Мишель нахмурилась, предчувствуя, что следующие откровения Донегана ей не понравятся еще больше.

– Если ты расскажешь о похищении кому угодно, хотя бы заикнешься о том, что натворил Гален, и о нашем семейном проклятии, мне станет плохо. Сама ты ничего не почувствуешь – даю слово. На тебе магия лугару никак не отразится.

– Плохо? Насколько плохо? – одними губами прошептала Мишель.

Она еще не успела глотнуть зелья, а голова уже вовсю кружилась. Танцующие фигуры смазывались перед глазами, сливались с языками рвущегося к звездам пламени. Сами становились этим пламенем.

Голосам лугару вторили удары барабанов, и Мишель боялась, что из-за их резкого, утробного боя она не расслышит слов Донегана.

А когда все-таки их услышала:

– Тогда я навсегда останусь волком, малышка, – тут же об этом пожалела.

– Ты настолько уверен, что я сохраню вашу тайну? – нервно затеребила Мишель кончик шали.

– Не уверен совершенно. Но я предпочитаю рискнуть собой, чем заведомо жертвовать тобой.

Последние слова Кейрана окончательно сбили ее с толку, она даже не заметила, как сделала один осторожный глоток. За ним другой и третий побольше, пока Донеган не забрал у нее зелье. Горькое и вместе с тем пряное на вкус, оно сразу ударило в голову, отчего Мишель почувствовала легкую слабость во всем теле. А с ней и приятное волнение.

Кейран действительно был готов рискнуть ради нее всем… Собой, своей жизнью. Немыслимо.

– Я буду молчать, – твердо произнесла она, не желавшая ни одному из Донеганов такой судьбы – всю оставшуюся жизнь провести под личиной волка.

К тому же Мишель понимала: в том, что ее похитили, она тоже виновна. Будет несправедливо, если только Гален понесет наказание, а она в глазах общества останется лишь невинной жертвой мужского коварства. Ну а то, что придется помалкивать о гибели служанки… Что ж, это цена, которую она готова заплатить за благополучие Кейрана Донегана.

– Я буду молчать, но при одном условии, – деловито уточнила Мишель и, вскинув голову, посмотрела в глаза Кейрана. Сейчас в них отражались отсветы огня, напитывая радужку янтарным блеском и делая его еще больше похожим на дикого зверя. Волка, а не человека.

– Я, значит, тебя спасаю, а ты в благодарность за это мне еще и условия ставишь? – рассмеялся Кейран. – Вообще-то, я надеялся на кое-какую другую благодарность, малышка, – добавил он многозначительно, погладив ее по щеке, отчего Мишель вспыхнула и неловко отстранилась.

Ей, в отличие от Донегана, было не до веселья и уж тем более не до заигрываний. Мишель даже не улыбнулась в ответ на очередной ироничный намек Кейрана. Вместо этого спросила, пытливо и серьезно глядя на своего спасителя:

– Зачем Галену нужна была Флоранс? А теперь… я?

– Отец выяснил, что магию шейвари может поглотить только такая же могущественная магия. Должно произойти слияние, и тогда одна сила уничтожит другую.

– Слияние… – эхом подхватила Мишель. – Вы лишитесь ваших способностей, а вместе с ними…

– С нас спадут и чары, – продолжил за нее Кейран. – По крайней мере, отец так считает.

– Выходит, все дело в нашем источнике.

Донеган кивнул.

– Для ритуала нужны наследники, потому что именно они несут в себе силу рода. В младших братьях и сестрах она проявляется значительно слабее или не проявляется вовсе. Как, например, в Катрине: в ней нет ни капли силы.

– Теперь понятно, зачем Гален сватался к Флоранс.

Мишель поежилась, вдруг осознав, какую роль она сыграла во всей этой истории. Если бы не приворот, ее сестра сейчас готовилась бы к свадьбе, и все Донеганы обрели бы свободу. Катрина и Аэлин перестали быть пленницами, а Гален с Кейраном – убийцами.

И вот из-за нее, из-за ее каприза и эгоистичной выходки ничего этого не случится!

– Теперь уже Флоранс ему не нужна. Ему нужна ты, Мишель, – наблюдая за плавными движениями высоких стройных фигур в светлых платьях, мрачно проговорил Кейран.

– Это все из-за… – Она осеклась, почувствовав, как на нее резко накатывает дурнота и невысказанные слова обжигают горло. Так происходило всякий раз, когда она пыталась признаться в постыдном сговоре с Мари Лафо, и всякий раз ее магия надежно запечатывала ей рот.

– Из-за того, что Флоранс тебе не родная сестра, – помешкав, признался Кейран, рассудив, что Мишель скоро все равно узнает правду. – Она дочь твоей тетки из Старых Земель. Мистер Вальбер признал Флоранс своей, но на самом деле силу источника наследуешь ты, Мишель. Ты должна выйти за Галена. Иначе погибнут Катрина и Аэлин.

Пораженная, ошеломленная открывшейся о сестре правдой, Мишель не сразу обратила внимание на последние слова Донегана. Широко распахнув глаза, она наблюдала за приближением к костру шамана, как и сагамор, носившего вырезанную из дерева разукрашенную маску и безразмерную хламиду, оттенявшую бесчисленные амулеты на его груди. Они позвякивали при каждом движении, вплетаясь в уже звучавшую ритуальную мелодию, вместе с пламенем танцевавшую над полем.

– Но почему они должны погибнуть? – опомнилась Мишель и пристально посмотрела на Кейрана.

– Это одно из наказаний шейвари. Каролина умерла вскоре после рождения ребенка. Не выдержала жизни в заточении в Блэкстоуне. Все женщины в нашей семье обречены следовать за ней в могилу, когда им исполняется двадцать три. У Аэлин еще есть время, а вот жизнь Катрины скоро оборвется. Ваша с Галеном свадьба – ее последний шанс на будущее и свободу, – глухо закончил Кейран и залпом опрокинул в себя то, что еще плескалось на дне глиняной посудины.

Мишель пожалела, что не оставил ей этого хмельного напитка хотя бы немножко. После всего услышанного единственное, чего ей хотелось, – это скорее забыться. Опьянеть, захмелеть, отключиться. Лишь бы не чувствовать, как в груди больно колет сердце. Не думать о том, что магия вскоре лишит жизни Катрину Донеган. А она может ее спасти. Может, да только одна мысль выйти замуж за Галена ввергала Мишель в панику и отчаяние. Еще большие, чем испытывала она, будучи пленницей в про́клятом доме.

Голоса лугару нарастали, перекликаясь с боем барабанов и далеким воем затерявшейся где-то в лесных чащобах стаи. Мишель сидела, прямая и напряженная, неспособная оторвать взгляда от пламени костра: свободного, непокорного. Когда-то и она такой была. А теперь, даже оказавшись на воле, она по-прежнему чувствовала себя плененной. Теми же злыми чарами, что сковали всех Донеганов.

Повинуясь приказу шамана, Кейран поднялся, чтобы последовать за лугару в очерченный пламенем круг.

Протянул Мишель руку со словами:

– Не заставляй меня пожалеть об этом, ангел. – И улыбнулся ободряюще, увлекая ее за собой.