Глава 1

Две недели спустя

– Не успела Беланже вернуться, как ты уже встал в стойку и сломя голову бросаешься в Лафлер. Дал бы девчонке хотя бы передохнуть с дороги. – Кейран стоял в ленивой позе, прислонившись к перилам крыльца, и, скрестив на груди руки, с мрачной усмешкой наблюдал за Галеном.

Вот тот нацепил широкополую соломенную шляпу и, прежде чем забраться в коляску, обернулся к брату.

– Я дал ей достаточно времени, чтобы передохнуть и выдохнуть. Моли Всевышнего или кого угодно, чтобы в Лафлере меня приняли как гостя, а не скрутили и не потащили в полицию как преступника.

– Если это случится, у меня не станет младшего сына, – проговорил показавшийся в тот момент из дома Сагерт Донеган.

– Старшего, в общем-то, тоже, – невозмутимо заметил Кейран, за что был удостоен полного глухой ярости взгляда от брата и сурового, укоризненного от отца.

– Из-за тебя… – рванулся было к нему Гален, но король хлопка встал между сыновьями, предотвращая очередную стычку, грозившую закончиться выяснением отношений на кулаках.

И так уже за последние дни несколько раз сцеплялись, и у Сагерта не было ни малейшего желания развлекать прислугу очередным скандалом.

– Благодаря мне она не сошла с ума, – покосился Кейран на отца, после чего обратился к брату: – И если бы Мишель заговорила, тебя бы уже давно скрутили и потащили в полицию. А я бы ночами выл на луну, вместо того чтобы с утра до вечера выслушивать твое нытье.

– Ты поступил очень опрометчиво, Кейран, – хмуро произнес мистер Донеган.

– Мы это уже сто раз обсуждали, отец, – отрываясь от перил, раздраженно откликнулся тот.

– Но теперь она помнит все! – прорычал Гален, нервным движением сбрасывая с головы шляпу и швыряя ее на сиденье коляски.

Он бы и рукава с удовольствием закатил и бросился бы на брата. Одно только присутствие отца отрезвляло.

– Ну, значит, тебе придется очень постараться, чтобы получить от нее заветное: «О Гален, я согласна!»

– Для тебя это все игра, Кейран? – выцедил наследник. – Или ты забыл, что от ее решения зависит будущее нашей семьи?

– Я-то все помню. А вот у тебя, похоже, проблемы с памятью, раз винишь во всем, что произошло, меня и не понимаешь, что сейчас разбираешься с последствиями своих решений.

– Да когда же вы уже угомонитесь, – тяжело вздохнул мистер Донеган и хмуро бросил, оглядываясь на младшего отпрыска: – Лучше бы ты, Кейран, оставался в Тенненсе.

– Лучше бы Гален не похищал сестру своей невесты, – огрызнулся в ответ он.

Отвернулся, собираясь уйти, чтобы не видеть, как брат помчится в Лафлер замаливать перед Беланже свои грехи и делать Мишель треклятое предложение, но запнулся на верхней ступени, услышав тихие слова отца, адресованные наследнику:

– Делай что угодно, но ее уговори. Мишель была в тебя влюблена. Заставь ее почувствовать это снова.

Кейран поморщился. Сам того не осознавая, сжал кулаки, ощутив, как засаднили содранные костяшки – результат недавнего «общения» с братом. Поспешил скрыться в доме и не увидел, как Гален, сев в экипаж, прижал ладонь к груди. Стиснул зубы, чтобы не закричать, и согнулся пополам, шипя от боли.

– Что с тобой? – с тревогой спросил Сагерт, подаваясь к сыну.

– Сердце, – вытолкнул тот из себя с болезненным хрипом.

Король хлопка нахмурился. В последнее время с наследником творилось что-то неладное. Гален словно обезумел после побега Мишель, стал походить на бешеное животное. Едва не убил Кейрана (в последний момент Бартелу и двум здоровякам рабам удалось их разнять) и потом не раз порывался отправиться за девчонкой в Доргрин. Пришлось запереть его в спальне и пригласить колдунью, чтобы окружила ее чарами, которые не позволили бы ему вырваться на свободу и совершить новые безумства.

Сагерт и сам готов был броситься за Мишель, потому что не разделял уверенности младшего сына. Девчонка будет молчать? Как бы не так! Вот только его появление в доме Шеналлов вряд ли бы что-нибудь изменило. Птичка выпорхнула из клетки и уже сто раз могла нащебетать своим родственничкам о том, где находилась все это время.

Каждый день Донеган просыпался и засыпал с одной-единственной мыслью: сегодня к ним нагрянет полиция, Галена арестуют и их семья будет опозорена. А если еще и узнают о проклятии Донеганов… Многие не поверят, но найдутся такие, которые начнут интересоваться, вынюхивать. И кто-нибудь обязательно вспомнит о том, что самый богатый плантатор Юга не жалеет денег на покупку рабов, регулярно наведывается на невольничий рынок Нью-Фэйтона. Даже чаще, чем следовало бы.

Но это все мелочи по сравнению с тем, что станет с Катриной, если Гален не женится на Мишель. Тогда все потеряет смысл.

Его жизнь станет бессмысленной.

А Кейран, этот мальчишка(!), рискнул сестрой, поставил на кон все! Будущее Катрины и Аэлин, благополучие их семьи. Ради девчонки, которая могла стать для них спасением, а теперь в любой момент может превратиться в их погибель.

Однако проходили дни, а полиция в Блэкстоуне не появлялась, и Сагерт Донеган начал понемногу успокаиваться. И даже поверил, возможно преждевременно, что для них еще не все потеряно. Что, несмотря на ошибки обоих его сыновей, они сумеют разрушить проклятие шейвари.

Но теперь все зависело от Мишель.

– Все еще болит? – напряженно вглядываясь в побледневшее лицо сына, спросил он. – Может, послать за О’Доннеллом?

– Я в порядке. Не знаю, что это было, – ответил Гален. Пригладил волосы, выдохнул и, приказав кучеру трогаться, потянулся за шляпой.

– Без ее согласия можешь не возвращаться, – бросил на прощанье мистер Сагерт.

Проводив экипаж взглядом, поднялся на крыльцо и скрылся в полумраке холла.

Незадолго до этого

– Мисс Мишель! Мисс Мишель! – Привстав на носочках, Серафи помахала рукой и заулыбалась во весь рот, когда хозяйка ее наконец заметила.

Девушка нетерпеливо пихнула в бок Бернса – высокого крепкого слугу, которому было велено отправиться на вокзал вместе с Серафи, дабы встретить юную мисс Беланже.

– Давай живее! – поторопила его рабыня.

Важно задрав подбородок, засеменила за Бернсом навстречу многоголосью и суете хлынувших из вагонов на перрон пассажиров.

– Ах, мисс Мишель, что ж вы такая бледная-то! – запричитала рабыня, протиснувшись к своей госпоже. – Неужто вам так понравилось у тетушки с дядюшкой, что и не рады возвращению домой? А ведь как упирались, ни в какую ехать к ним не желали.

Серафи тараторила, переполняемая эмоциями, и никак не могла успокоиться. Она едва не приплясывала возле хозяйки и, наверное, окажись у нее в руках опахало, непременно бы им воспользовалась. Рабыня готова была пылинки сдувать с юной госпожи, ведь ее возвращение означало, что теперь все снова будет как раньше, то есть замечательно. Мисс Флоранс, характер которой после неудавшейся помолвки с мистером Донеганом поменялся в худшую сторону, больше не сможет ругать ее и наказывать по поводу и без.

Мисс Мишель не позволит.

– Ты даже не представляешь, Серафи, как я счастлива вернуться домой. – Мишель улыбнулась слугам. – Отнеси скорее мои вещи, Бернс, и поедем в Лафлер.

Она надеялась, что дома наконец-то почувствует себя в безопасности, потому что в Доргрине все так же продолжала бояться. Пусть слабость прошла, и физически Мишель чувствовала себя замечательно, но воспоминания о днях, проведенных в Блэкстоуне, не отпускали. С утра до вечера она только и представляла, что́ после ее исчезновения могло твориться в про́клятом доме. Гален, наверное, окончательно обезумел, мистер Сагерт рассвирепел. А Кейран… Всякий раз, стоило Мишель о нем подумать (а думала она о нем не переставая), как у нее сердце сжималось от страха.

За него и за себя. Она подсознательно ждала появления кого-нибудь из Донеганов на пороге дядиного дома. Старалась лишний раз не выходить на улицу, больше всего на свете опасаясь снова быть похищенной безумцем Галеном или его папашей. А может, за ней снова отправят этого премерзкого Бартела…

Однако прошла неделя, а никто так и не появился, чтобы ее похитить. Еще через несколько дней Мишель не выдержала и отправила телеграмму родителям с просьбой разрешить ей вернуться в Лафлер. На следующее утро пришел ответ: Беланже ждали среднюю дочь, и Мишель, извинившись перед родственниками за то, что не может остаться у них на месяц-другой, попросила купить билет на ближайший до Нью-Фэйтона поезд.

И вот она здесь: стоит на перроне и озирается, опасаясь заметить в толпе Галена. И втайне надеется увидеть другого брата.

– Поедем скорее домой! – разозлившись на себя за эти мысли, нетерпеливо воскликнула Мишель.

Через здание вокзала они прошли к смыкающимся полукругом воротам, сейчас открытым настежь. Сразу за ними в густой тени деревьев Бернс и оставил коляску.

– Сегодня на ужин будет буйабес и рис с креветками, – устроившись напротив госпожи, продолжила частить Серафи. – А еще пирог с орехами и пудинг из инжира. Ваши любимые. Мисс Лиззи с утра-то сама не своя от счастья. Нянюшка Чиназа едва уложила ее после обеда в кровать. Никак не хотела от окна отрываться, все вас выглядывала, хоть я ей и сказала, что раньше, чем прибудет поезд, вы домой все равно не попадете.

Мишель вполуха слушала болтовню служанки и, сама того не осознавая, улыбалась. Все было таким родным, таким привычным. У нее на глазах оживали картины из прошлой, горячо любимой жизни. Вот улица с широкими тротуарами и изящными коваными оградами, а за ними особняки в бело-желтых цветах франжипани. Знакомые магазины и просто знакомые… Вон миссис Вуд, обмахиваясь веером, важно приближается к своему экипажу, а за ней семенит молоденькая рабыня, только что показавшаяся из мануфактурного магазина. На тоненьких ручках девушки непонятно каким образом умещаются завернутые в хрустящую бумагу огромные рулоны ткани. А вон там возле витрины со шляпками остановились Розмари и Миранда Эванз. Укрывшись под ажурными зонтиками, сестры увлеченно обсуждают какую-то шляпку, в то время как их спутник Филипп Грейстон из последних сил борется с зевотой.

Кто бы мог подумать, что ей когда-нибудь будет приятно повстречать этих пустоголовых кокеток!

Словно почувствовав ее приближение, девушки обернулись, и Мишель приветливо помахала им рукой, вместо того чтобы сделать вид, что и вовсе их не заметила. Счастливо жмурясь под лучами солнца, она попросила Серафи рассказывать дальше обо всем, что произошло в Лафлере за последнее время, а сама продолжила любоваться Нью-Фэйтоном и размышлять о своем.

Она возвращалась ко всему, что было ей привычно и что она любила. Мишель изо всех сил старалась не думать о том, что в прошлом (таком безумном, почти ирреальном) также осталось что-то, что было ей дорого.

Она тряхнула головой. И вовсе он ей не дорог! И уж тем более не нужен! А она ему. У Кейрана Донегана есть невеста. Да и глупость какая – влюбляться в известного всему графству сердцееда!

К тому же оборотня.

Волка…

Мишель почувствовала, как щеки начинают пылать, и мысленно на себя прикрикнула. Запретила себе о нем думать, ни в какую не желая вспоминать, что этот же самый запрет накладывала на свои мысли уже не раз.

Проезжая мимо особняка Мари Лафо с наглухо закрытыми ставнями, она почувствовала, как мороз пробежал по коже, и утопавшая в зелени улица как будто поблекла. Мир вокруг стал черно-белым.

Серафи тоже притихла. Вжав голову в плечи, служанка исподволь поглядывала на старый дом, пока они не скрылись за поворотом, после чего, подавшись вперед, взволнованно выдохнула:

– А помните, как той ночью…

– Не будем об этом! – резко перебила ее Мишель и до самого Лафлера хранила молчание, мечтая об одном: скорее оказаться у себя в комнате и выдернуть наконец из злосчастной куклы иголку.

Однако остаться одной Мишель удалось не скоро. И отцу, и матери хотелось провести время с дочерью. Сидя на диване в гостиной, она с силой сжимала пальцами чашку с остывшим чаем, чтобы не было видно, как они подрагивают. Приходилось отвечать на бесконечные вопросы о днях, проведенных в Доргрине, улыбаться и выдавать обман за действительность. К счастью, родители ничего не заподозрили, пребывали в уверенности, что все это время их средняя дочь гостила у родственников. Только посетовали, что Мишель им почти не писала.

Элиз пристроилась рядом и ни в какую не желала отходить от сестры, и уж тем более не собиралась в ближайшее время отпускать ее наверх. Одна Флоранс не принимала участия в семейном разговоре. Отвернувшись к каминной полке, она меланхолично переставляла изящные статуэтки танцовщиц и, кажется, даже не слушала Мишель, погруженная в какие-то свои мысли.

– Ты все еще обижена на нас, милая? – любуясь своей красавицей-дочерью, пришла к неверным выводам Аделис. – За то, что так внезапно отправили тебя к Эмерону и Луизе? Потому не писала?

– Вовсе нет. – Мишель вымученно улыбнулась. – Мне понравилось… у тети с дядей. – Очередная ложь, что далась ей с трудом, но которая была во благо.

Всем. В особенности Кейрану.

– О том, что Гален Донеган разорвал помолвку, они, полагаю, тебе рассказали. Обрадовали, – мрачно усмехнулась Флоранс.

– Рассказали, – кивнула Мишель, не вдаваясь в подробности, от кого именно узнала о том, что свадьба расстроилась. – Мне очень жаль, Флоранс.

В ответ на тихие слова сестры девушка громко фыркнула:

– Гален счел, что я его недостойна. Из-за того, что приемная!

– Флоранс! – побледнела Аделис. – Пожалуйста, больше никогда так не говори. Ты наше дитя, наша дочь.

– А мальчишку этого мы больше на порог не пустим, – хмуро добавил хозяин дома.

– Это он тебя недостоин, а не ты его, – подхватила Мишель, вкрадчиво закончив: – Ты моя сестра, и ничто этого не изменит.

Черты лица Флоранс смягчились, и она грустно улыбнулась.

– Мне бы хотелось отдохнуть перед ужином. – Мишель зевнула, прикрывая рот ладонью, затянутой в светлое кружево митенки.

Поднялась, и Лиззи тут же последовала ее примеру.

– Элиз, оставь сестру в покое хоть ненадолго, – к радости средней дочери сказал Вальбер.

– Но я соскучилась, – заявила восьмилетняя непоседа и насупленно скрестила на груди руки. – Мишель почти ничего не рассказала о своем путешествии.

Мишель вдруг живо представилось выражение лица Лиззи, сидящей в этой самой гостиной и слушающей истории о мрачном поместье на болотах, отмеченном проклятием оборотней. Такой рассказ куда больше пришелся бы девочке по душе, но последствия признания могли быть непредсказуемыми.

– Еще успеем наговориться, Лиззи. – Мишель потрепала младшую сестру по щеке и позвала рабыню.

Тенью отделившись от стены, Серафи последовала за госпожой на второй этаж, чтобы помочь той раздеться.

– Закрой ставни, Серафи, и уходи, – когда платье ярко-желтым пятном отпечаталось на прогретом солнцем полу, велела Мишель.

Служанка поспешила исполнить ее распоряжение. Зеленые ставни сомкнулись, позволив полумраку полупрозрачной вуалью окутать спальню, и рабыня бесшумно выскользнула за дверь. Мишель досчитала до трех, чувствуя, как сердце в груди ускоряет свой ритм, и сорвалась с постели, птицей пролетела через всю комнату, чтобы дрожащими от волнения руками приподнять край лоскутного ковра.

Не прошло и минуты, как она держала в руках ненавистную куклу. На уродливой фигурке до сих пор виднелись темные разводы от засохшей куриной крови, а восковую грудь пронзала заговоренная иголка.

– Пожалуйста, пусть все закончится, – взмолилась Мишель и, зажмурившись, выдернула иглу из вольта.

Подумывала разломать куклу надвое, а еще лучше растоптать ее и выбросить в окно, но в последний момент опомнилась, осторожно вернула вольт в жестяную коробку. Вдруг это как-то отразится на Донегане. По-хорошему, следовало отправиться к Мари Лафо и узнать, развеялись ли чары и что ей теперь делать с этим уродством. Но от одной только мысли, что придется снова переступать порог того жуткого дома и смотреть в остекленевшие, как будто неживые глаза его хозяйки, у Мишель волосы на голове вставали дыбом.

– Пустые, – вспомнив пронзительный взгляд Королевы, пробормотала Беланже.

Словно колдунья была такой же, как и слепленная ей из воска фигурка. Неживой.

Расправив ковер, она вернулась в кровать и, ослабив шнуровку корсета, закрыла глаза с твердым намерением до ужина подремать. Какое-то время ворочалась с боку на бок, пока не начала погружаться в сон. Из которого ее вырвали громкие голоса.

Говорил отец, почти срывался на крик, а отвечал ему… Мишель слетела с постели, выскочила из комнаты и, пробежав по коридору, замерла на краю лестницы.

– Вы нежеланный гость в этом доме, мистер Донеган. – Голос Вальбера Беланже звенел от плохо сдерживаемого гнева.

– Мне нужно увидеться с Мишель, – упрямо повторил Гален, не обращая внимания на замерших неподалеку рабов, готовых в любой момент вышвырнуть его за порог, стоит только хозяину дать отмашку.

За спиной Вальбера, прижимая руки к лицу, стояла бледная Аделис.

– И тебе хватает наглости являться сюда как ни в чем не бывало после того, как унизил мою дочь? – теряя остатки самообладания, прорычал мужчина. – Да еще и просить о встрече с ее сестрой! Помогите этому джентльмену выйти, раз он сам не в состоянии это сделать, – не сводя с молодого человека тяжелого взгляда, приказал рабам Вальбер.

Но те не успели сделать и шага, как сверху раздалось громкое восклицание:

– Отец! – Позабыв о том, что стоит босая, в одной сорочке, панталонах и корсете, Мишель спустилась на несколько ступеней, с силой сжимая перила. А когда родители обернулись, уже тише, но все так же твердо проговорила: – Нам с мистером Донеганом надо кое-что обсудить.

 

Глава 2

– Всевышний! – ахнула Аделис, осознав, в каком виде ее дочь предстала перед слугами и гостем.

– Мишель, немедленно пойди и оденься! – багровея, приказал ей отец.

– Только после того, как ты перестанешь держать мистера Донегана на пороге, проводишь его в гостиную и предложишь ему чаю, – упрямо вскинув голову, возразила она.

Мельком глянув на Галена, заметила у него на губах улыбку. Правда, стоило ему поймать хмурый взгляд бунтарки, как желание улыбаться сразу пропало. Жаль, подумалось Мишель, что вместе с ним не исчезло и другое – желание пожирать ее глазами. Она еще сильнее сжала перила, чтобы под этим алчным взглядом не сорваться с места и не убежать.

Совладав с малодушным порывом, осталась стоять на ступенях лестницы.

– Мишель! – уже готовый взорваться от гнева прогремел Вальбер.

– Отец, это не пустой каприз. Я понимаю, Гален вас обидел. Обидел нас всех, но нам с ним и правда нужно поговорить. Рано или поздно мы в любом случае увидимся. Однако мне бы хотелось, чтобы этот разговор состоялся здесь, в стенах Лафлера.

«Мне так будет спокойнее», – едва не добавила она, но в последний момент прикусила язык.

Беланже молчал, окончательно сбитый с толку странным поведением и не менее странными рассуждениями дочери. Аделис опомнилась первой. Велев слугам расступиться, пригласила гостя в гостиную.

– Проходите, мистер Донеган. Прошу вас, – взмолилась она, видя, что старший сын короля хлопка и не думает сводить взгляда с ее мятежной дочери.

Мишель удовлетворенно кивнула и попросила:

– Скажите Серафи, чтобы скорее поднялась ко мне. – С этими словами она поспешила обратно в спальню, слыша, как сердце в груди стучит набатом.

Неужели чары не развеялись и Гален по-прежнему одержим ею? Нет, быть этого не может! Королева ведь утверждала, что он будет ей бредить, пока иголка останется в вольте. Но вот она вытащила иголку, а значит, Гален должен быть свободен.

Но почему тогда он так на нее смотрит?!

Не прошло и четверти часа, как Мишель уже спускалась по лестнице, медленно преодолевая ступень за ступенью. Сама того не осознавая, она старалась растянуть мгновения до встречи с наследником, хоть и понимала, что прятаться от Донеганов – не выход.

Глубоко вдохнув и выдохнув, Мишель ускорила шаг. К ее немалому облегчению, в гостиной обнаружились только гость и родители. При виде нее Гален поспешил подняться. Шляпа, которую он неосторожным движением руки смахнул с дивана, плавно скользнула на пол, но он этого даже не заметил, поглощенный созерцанием вошедшей в комнату девушки.

До ее появления в гостиной царило напряженное молчание. Впрочем, и в ее присутствии обстановка не спешила разряжаться. Наоборот, было видно, что Беланже на пределе и в любой момент, позабыв об уговорах средней дочери, могут вышвырнуть несостоявшегося жениха Флоранс за ворота.

– Я не представляю, Мишель, о чем тебе с ним говорить, – хмуро начал Вальбер.

– Я уехала в Доргрин так внезапно и… – Она замялась, не зная, как объяснить свое желание остаться с Галеном наедине.

Вернее, не желание даже – необходимость, давившую на нее все эти дни.

– Мне уже давно следовало с вами объясниться, – пришел ей на помощь Донеган, обращаясь к хозяину дома. – Но позвольте сначала объясниться с Мишель. Обещаю, много времени это не займет. А если ваша дочь не захочет со мной разговаривать, я сразу уеду, и больше вы меня не увидите.

Мишель мысленно усмехнулась. За минувшие полмесяца она почти позабыла, как легко удавалась Галену роль джентльмена с безукоризненными манерами. Галантного, внимательного, почтительного.

Насквозь фальшивого.

– Ну, так она не просто хочет с вами разговаривать, мистер Донеган, она на этом настаивает, – поднимаясь следом за гостем и машинально застегивая сюртук на одну из пуговиц, мрачно обронил хозяин дома. – Что ж, оставим вас.

– Я хотела бы прогуляться. – Мишель кивнула гостю, проследила за тем, как он поднимает с пола шляпу, и вместе с ним вышла на крыльцо. – Пройдемся, мистер Донеган? – Не дожидаясь ответа, подхватила юбки и стала спускаться по ступеням, негромко поскрипывавшим под ее легкой поступью.

Гален поспешил следом за ней.

– Мишель…

Сделав несколько быстрых шагов, она остановилась и резко повернулась к молодому мужчине.

– Ты, должно быть, хотел извиниться? За мое похищение? А может, за то, что ничего не предпринял, когда твой отец чуть не превратил меня в безумную? А, Гален? Если бы не твой брат, я бы сошла с ума!

Мишель ускорила шаг, ища укрытие в кедровой аллее от пристального внимания родителей. Она не сомневалась: за ними наблюдают, и спешила оказаться от белокаменного особняка как можно дальше.

Заходящее солнце золотило живые навесы, и мягкий свет убывающего дня, просачиваясь сквозь густую зелень, все еще держал оборону перед подступающими сумерками. Но по мере того как Гален и Мишель удалялись вглубь аллеи, те густели, свет блекнул, тая среди зеленой бахромы кедров.

– Последнее время я как будто брежу или сплю наяву, – только когда они достигли ворот и повернули обратно, нарушил молчание Гален. – Я помешался на тебе, Мишель, и ничего не мог с этим поделать. Я не думал о том, что творил мой отец, все мои мысли были только о тебе. Признаю, что вел себя с тобой как животное.

– А сейчас? – Приостановившись, Мишель всматривалась в бледное, осунувшееся лицо наследника, пытаясь в его глазах, в его чертах отыскать следы былого безумия. – Что ты… чувствуешь сейчас?

Жадный блеск во взгляде, когда он на нее смотрел, желание постоянно ее касаться, быть с ней… Ничего этого не было. А может, ей просто хотелось верить, что все бесследно исчезло. Гален держался на расстоянии, и было сложно понять, что это: притворство (он ведь всегда умел мастерски владеть собой) или колдунья ее не обманула и чары приворота больше не действуют на Донегана?

– Что чувствую? – Он грустно усмехнулся. – Сожаление. Я бы отдал многое, чтобы повернуть время вспять и все исправить. Чтобы ты никогда не знала меня такого.

– Ты хотел сказать, настоящего? Чудовище? – Улыбка ее сквозила горечью. – Уверена, ты бы предпочел, чтобы я не знала и правду о твоей семье. О том, кто вы на самом деле такие.

Гален молчал. Просто смотрел на нее, внимательно, пристально, словно по выражению ее лица тоже пытался что-то для себя понять.

Несколько секунд их окружала тишина, пока Мишель ее не нарушила, задав вопрос, ответ на который знала с того самого момента, как Донеган переступил порог Лафлера:

– Чего ты хочешь от меня, Гален?

– Хочу, чтобы ты стала моей, Мишель.

– Другими словами, ты предлагаешь мне последовать примеру Катрины? – вскинула брови Беланже.

На лицо Галена набежала тень, но она тут же растворилась под маской невозмутимости: он и на этот раз не позволил чувствам одержать над ним верх. Только поинтересовался, скупо улыбнувшись:

– Он тебе и об этом рассказал?

– Хочется верить, что обо всем. Что хотя бы один из вас был со мной до конца откровенен, – горько заметила Мишель, невольно возвращаясь мыслями к Кейрану.

Они не виделись всего две недели, а кажется, будто с тех пор, как она сошла с поезда в Доргрине и Кейран провожал ее взглядом, пока она не скрылась за воротами вокзала, обнимаемая и целуемая родственниками, прошла вечность. Вечность, в которой Мишель чувствовала себя одинокой, потерянной и какой-то опустошенной. Стоило только закрыть глаза, как она возвращалась к костру в поселении лугару. В те далекие мгновения, когда ее рука была в руке Кейрана и сердце в груди билось все быстрее. Рядом с ним оно как будто горело, а теперь чувство такое, словно его сковывает могильный холод, что наползает на кладбище с болот с наступлением осени. Он проник в нее в тот самый момент, когда ее рука в тамбуре поезда выскользнула из руки Донегана.

– Будь во мне хоть капля сомнений, что ритуал не подействует, меня бы здесь не было. Мишель. – Теперь уже остановился Гален и, подавшись к девушке, взял ее за руки. – Какого бы ты ни была обо мне мнения, ты действительно дорога мне. И даже не представляешь насколько. Еще до того, как все это произошло, до того, как я был вынужден сделать предложение твоей сестре, уже тогда я думал о тебе. Чаще, чем следовало бы. Да что там! Ты уже давно поселилась в моих мыслях, и, если бы не демоново проклятие и давление со стороны отца, предложение в тот день получила бы ты, а не Флоранс.

От прикосновений Донегана по телу разливался холод, даже несмотря на то что вечер выдался безветренным и теплым, а днем и вовсе было жарко, и Мишель не переставала обмахиваться журналом, когда ехала домой с вокзала. А сейчас она дрожала.

– Я знаю, что раньше был тебе небезразличен, – его пальцы сильнее сжали ее похолодевшие ладони, – и понимаю, что сам все разрушил. Но если бы ты только дала мне шанс, Мишель, уверен, я смог бы сделать тебя счастливой. Сумел бы вновь заслужить твою любовь.

Мишель уже и не знала, а была ли она когда-нибудь, эта любовь. Она была очарована обаятельным джентльменом – несомненно. Ну а что касается всего остального… Ее очень задело то, что Гален Донеган выбрал не ее. Что кто-то осмелился предпочесть ей другую.

Вот и все.

– А если откажусь? Не захочу собой рисковать? Пусть твой отец хоть тысячу раз будет уверен в успехе, ни ты, ни он не можете мне обещать, что, выйдя за тебя замуж, я не превращусь в еще одну пленницу на болотах. А потом в покойницу.

Гален разжал пальцы, нехотя отпуская свою добычу, понимая, что она вот-вот ускользнет, и осознавая, что никак не сможет этому воспротивиться.

Разве что…

– Если откажешься? Что ж, тогда мне придется похоронить сестру и оставаться тем, кто я есть. Мне и Кейрану.

Стоило Мишель услышать имя другого брата, как она вздрогнула. Обхватив себя за плечи, быстро зашагала обратно по аллее к дому, слыша за спиной тяжелые шаги Донегана.

Сейчас ей как никогда хотелось оказаться в своей комнате, забиться в самый темный угол, запретить себе думать. О Катрине, которая видела в ней свой последний шанс на спасение. Об Аэлин, которую Мишель едва выносила (впрочем, мисс Кунис отвечала ей взаимностью), но которой уж точно не желала скорой смерти.

О рабах, живших в постоянном страхе, встречавших каждое полнолуние с осознанием, что для любого из них оно может стать последним. Обо всех тех невинных жертвах, которым еще предстояло погибнуть в агонии, раздираемых обезумевшими от проклятия оборотнями.

О том, что Кейран Донеган продолжит убивать и будет себя за это ненавидеть.

А она… Она тоже возненавидит. Саму себя. Если сейчас действительно убежит и забьется в тот самый спасительный угол, чтобы спустя месяцы, а может, недели узнать о гибели девушки, не видевший в жизни ничего, кроме мрачных стен Блэкстоуна. И раз в месяц будет сходить с ума, думая о том, что где-то совсем близко в лесной чаще хищники устраивают охоту на людей.

– Не отвечай сейчас. Просто подумай над моим предложением, – нагнав ее, вкрадчиво попросил Донеган. – И позволь мне тебя навещать. Единственное, чего я желаю, – это чтобы когда-нибудь ты посмотрела на меня так, как раньше.

– Я выйду за тебя замуж, – на выдохе торопливо проговорила Мишель, потому что боялась, что, если продолжит молчать, ей недостанет мужества сделать этот шаг.

И она все-таки убежит. Попросит родителей отправить ее в Старые Земли, в Дальвинию к родственникам отца или еще куда-нибудь подальше. Разорвет ту прочную нить, что связывала ее с домом, и уже никогда не сможет вернуться.

Совесть не позволит.

– Тебе придется самому убеждать моего отца, – быстро выталкивая из себя слова, продолжала Мишель. – Не представляю, как ты это сделаешь. Он очень зол на тебя. И мама тоже. А как ко всему этому отнесется Флоранс… Даже подумать страшно.

– Она и раньше догадывалась, что ты для меня не просто будущая родственница. А сейчас… – Приблизившись, Гален порывисто обнял свою уже почти невесту, из последних сил борясь с желанием ее поцеловать. Как раньше. Как тогда, когда она была полностью в его власти.

Забывая обо всем, уступая желанию и страсти.

– Это лишнее. – Мишель дернула головой, уворачиваясь от нежеланной близости нелюбимого мужчины. – Нас могут увидеть. И… я хочу, чтобы ты знал, Гален: я соглашаюсь не потому, что что-то к тебе испытываю. Просто мне жаль твою сестру и кузину. И еще больше жаль ваших рабов.

Мысленно отругав себя за неуместную сейчас слабость, Донеган отпустил девушку, напомнив себе, что у него еще будет достаточно времени, чтобы укротить строптивицу и заставить ее смотреть на него как прежде.

С преданностью и любовью.

Так даже будет интересней. Главное, она согласилась, а остальное – лишь приятные мелочи.

– Лучше тебе сразу переговорить с моим отцом. – Шагнув на крылечко, Мишель обернулась. – Можешь передать ему, что я согласна стать твоей женой.

И больше не оглядываясь, взметнулась по лестнице, вбежала в дом, поспешила наверх, в свою комнату. Только оказавшись внутри, прижалась спиной к двери и судорожно глотнула воздух, потому что никак не могла отделаться от ощущения, что задыхается. Наверное, Серафи слишком туго затянула корсет, оттого голова идет кругом и перед глазами все расплывается.

Не сразу Мишель заметила тень, застывшую на самом краю кровати. Только когда та шевельнулась, подаваясь вперед, она увидела бледное лицо старшей сестры с заострившимися, как у хищной птицы, чертами и услышала отравленные яростью и ненавистью слова:

– Не смей выходить за него замуж! Не смей! Поняла?!

– Флоранс… – Застигнутая врасплох Мишель закусила губу и стала лихорадочно подбирать слова, хоть вскоре вынуждена была признать, что дать внятное объяснение своему поступку все равно не сможет.

Как и рассказать правду, потому что правда эта, возможно, станет губительной для Кейрана. По крайней мере, проверять, насколько действенна магия лугару, Мишель не хотелось. Да и, осмелься она на подобное безрассудство, Флоранс бы ей все равно не поверила.

Никто бы не поверил.

– Ты ведь этого и добивалась. – Флоранс плавно поднялась. Слова из нее вырывались с приглушенным шипением, и на какой-то миг Мишель даже почудилось, что к ней подползает ядовитая гадюка, а не приближается родная сестра. – Надеялась. Выжидала. Может, и письма ему писала? Скажи, Мишель. Сильно обрадовалась, когда узнала, что он больше никак со мной не связан? Наверное, только об этом с утра до вечера и мечтала. Или не только мечтала? – В полумраке, окутавшем спальню, ее карие глаза сверкнули, словно в кофе добавили щепотку морской соли. – Говорят, некоторые и магией не гнушаются, чтобы привязать к себе мужчину. Такие, как Мари Лафо, не знают нужды из-за таких, как ты!

Мишель в ужасе отпрянула. В голове всполошенными птицами заметались мысли: вдруг Флоранс обнаружила коробку под половицей? Что, если сама догадалась? Или того хуже – какая-нибудь из прислужниц гадкой Королевы проболталась, и по Нью-Фэйтону уже вовсю расползаются слухи. Об аристократке, самовлюбленной дурочке, с помощью чар присвоившей себе жениха старшей сестры.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – только и смогла пролепетать Мишель. Опустила взгляд, потому что не было сил смотреть Флоранс в глаза. Хорошо хоть полумрак скрадывал румянец стыда, уже полыхавший у нее на щеках. – Сейчас тебе кажется, что Гален – лучшая для тебя партия. Но, поверь, это не так. И со временем ты поймешь, насколько тебе повезло избежать с ним брака.

Флоранс недоуменно сощурилась. Она с таким пристальным вниманием вглядывалась в лицо Мишель, что той начало казаться, сестра читает ее мысли. Или стремится их прочитать.

Спустя несколько мгновений она пренебрежительно фыркнула.

– С каких это пор то, что недостойно меня, вдруг стало достойным тебя? Да ты всю жизнь нос задираешь! Ног под собой не чуешь. И выбираешь для себя только самое лучшее! Всеобщая любимица. А я для всех дурнушка! – Подавшись к сестре, Флоранс гневно процедила: – Так и знай, Мишель, если согласишься выйти за него, я тебя никогда не прощу!

Флоранс встрепенулась, услышав за дверью громкие шаги.

– Мисс Мишель, мисс Мишель! Мистер Гален просит вашей руки! – с порога радостно завопила Серафи. – Вы ведь об этом и мечтали… – Служанка замялась, заметив другую свою хозяйку, как всегда, суровую и мрачную, и с трудом подавила в себе желание развернуться и броситься прочь.

– Отец ни за что не согласится! А если и согласится, ты ему откажешь! – вцепившись Мишель в локоть, выкрикнула Флоранс.

Немалых усилий стоило Мишель совладать с разрывавшими ее на части переживаниями и проговорить спокойно и ровно, невзирая на царящий в душе хаос:

– Я выйду замуж за Донегана. Тебе придется это принять и смириться.

Холодные пальцы сестры соскользнули с ажурного обрамления на рукаве, и голос больше не звенел от ярости.

Теперь он звучал тихо. Безжизненно и глухо.

– Значит, у меня больше нет сестры.

Мишель смутно представляла, что такого мог наплести ее доверчивым родителям Гален, если они не просто выслушали, но и пообещали подумать над его предложением. Тем же вечером не успела она подняться к себе после ужина, как заявился мистер Сагерт Донеган и заперся с хозяином Лафлера в кабинете. За время, что они там находились, Мишель успела исходить спальню вдоль и поперек. От напряжения, в котором пребывала, искусала себе все губы и распустила самый кончик шелковой ленты, коей был украшен вырез ее ночной рубашки. Ей необходимо было чем-нибудь занять руки, еще лучше – мысли. Но думать о чем-то, кроме как о собственном будущем, не получалось. Даже ссора с Флоранс на время поблекла в воспоминаниях.

После того как гость уехал (спрятавшись за занавеской, Мишель провожала его взглядом, пока коляску не поглотила тьма кедровой аллеи), к ней в комнату поднялась Аделис.

– Ты правда этого хочешь? – спросила она с порога.

– Что вы ему ответили? – Обернувшись на звук материнского голоса, Мишель замерла в напряженном ожидании.

– Донеганы очень настойчивы, и породниться с ними было бы для нас большой удачей. По крайней мере, раньше мы так считали. А сейчас… – Аделис грустно улыбнулась и, взяв Мишель за руку, потянула ее за собой, безмолвно предлагая устроиться на кровати. – Ты действительно желаешь этого брака? Гален говорит, что был влюблен в тебя задолго до того, как сделал предложение Флоранс, и что к этому его принудил отец. Мистер Донеган подтвердил его слова и вроде как раскаивается в своем упрямстве. Пусть так. Но сейчас меня волнует другое… Мишель, ты и правда его любишь? Настолько, что готова ради него разрушить отношения с сестрой?

Мишель глубоко вдохнула, собираясь с мыслями и силами. Впрочем, последних в ней уже не осталось. Она чувствовала себя разбитой, и единственное, о чем мечтала, – это скорее остаться один на один со своими переживаниями. Но сначала придется снова солгать. Не позволить матери усомниться даже на мгновение в искренности ее чувств. Иначе, если поймет, что Мишель напугана и сомневается, начнет давить, выспрашивать. Ни за что не отступит, пока не выяснит, что с ней на самом деле творится. Мишель ощущала себя сейчас как никогда уставшей и больше была не в состоянии держать оборону. Наверняка не выдержит, сломается и во всем сознается. А этого она допустить не могла.

– Вы ведь потому и отправили меня в Доргрин, чтобы мои… чувства к Галену притупились на расстоянии. Но вот я дома, а он свободен. И я буду счастлива стать его женой. – На последнем слове все внутри Мишель сжалось, обожгло болью, как если бы ей в горло плеснули кипятком.

Резко вздохнув, она натянуто улыбнулась матери и повторила немного охрипшим голосом:

– Я готова стать одной из Донеганов.

Поджав губы (она всегда так делала, когда была чем-то расстроена или разочарована), Аделис Беланже поднялась.

– Что ж, тогда решено! На днях объявим о помолвке и будем готовиться к свадьбе. А пока тебе стоит перебраться в другую спальню. Серафи уже готовит постель, завтра туда перенесут твои вещи.

Мишель понимающе кивнула. Опустив голову, поинтересовалась вполголоса:

– Как Флоранс?

К ужину сестра не вышла и как выскочила из спальни после их ссоры, так больше в нее и не входила.

– Ей нужно время, чтобы успокоиться, – мягко проговорила Аделис. – Когда-нибудь она поймет, что было бы неправильно вставать на пути у вашей любви, и простит. И тебя, и его. А пока что вам лучше не видеться. Возможно, она даже ненадолго нас покинет.

– Отправится к дяде с тетей в Доргрин? – Мишель горько усмехнулась, находя в сложившейся ситуации какую-то злую иронию.

– В Дальвинию. Флоранс желает больше узнать… о своей родной матери. – Было видно, что последние слова дались Аделис с трудом. – К тому же ей пойдут на пользу новые впечатления и знакомства. Мы с мистером Беланже сейчас раздумываем над ее просьбой. Пойдем, милая. – Она поманила дочь за собой. – Уже поздно.

Устало кивнув, Мишель последовала за матерью в комнату, расположенную в другом конце коридора, понимая, что родители намеренно решили поселить ее как можно дальше от сестры и сделают все возможное, чтобы не допустить между ними новых ссор.

Выпив принесенную Чиназой успокаивающую настойку из белого вина и лимонной мяты, Мишель заснула почти мгновенно. Надеялась, хотя бы этой ночью ей ничего не приснится, но до самого рассвета ей снился Гален в волчьем обличье. Не отпускающий, преследующий, подкрадывающийся, как если бы был охотником, а она – его жертвой.

 

Глава 3

Спустя три дня Флоранс села на корабль в Сейфилде, что держал курс на Старые Земли. В Дальвинию, ставшую для нее одновременно и маяком, и спасительной гаванью. По крайней мере, Аделис и Вальбер горячо уповали, что их старшая дочь обретет там успокоение. А если Всевышний окажется к ней благосклонен, то и счастье. И чтобы этому поспособствовать, мистер Беланже настойчиво просил свою дальвинскую родню не только развлекать его дочь посещениями балов и театров, но и подыскать ей достойную партию.

Мишель не вышла провожать сестру, понимая, что та не захочет с ней прощаться. И уж тем более не станет обниматься и целоваться. Возможно, когда-нибудь, когда вернется и обида поутихнет, им удастся восстановить хрупкий мир. Сейчас же он похрустывал у нее под ногами множеством осколков.

Сразу после того как Флоранс покинула Лафлер, начались приготовления к помолвке. В доме Беланже не было отбоя от гостей, жаждущих поздравить новоиспеченную невесту. Не появлялся в стенах Лафлера лишь один гость, с мыслями о котором Мишель засыпала каждый вечер и просыпалась каждое утро. Которого ждала. Но Кейран Донеган не спешил проведывать спасенную им девушку, и той даже начало казаться, что за минувшие недели он успел позабыть о ее существовании.

Быть может, увлекся какой-нибудь хорошенькой леди с соседней плантации. Или случилось чудо и он вспомнил, что с детства помолвлен с кузиной, с которой должен был обвенчаться уже этим летом.

Несколько раз в Лафлер наведывался Гален, и Мишель приходилось отправляться с ним на прогулку в сопровождении Серафи или какой другой служанки. Беланже, обеспокоенные репутацией дочери, согласившейся на брак с Донеганом, теперь с особым рвением принялись блюсти ее честь.

Чему Мишель была только рада. Ей совсем не нравилось оставаться наедине с Галеном. Пусть он и обращался с ней с безукоризненной галантностью и единственное, что себе позволял, – это касаться ее руки губами, приветствуя и прощаясь, Мишель тревожил темный, тяжелый взгляд серых глаз, который она так часто на себе ощущала.

Одной из малочисленных отрад стали поездки в Нью-Фэйтон к модистке на примерку платья для помолвки.

– …А как закончу с этим, сразу возьмусь за подвенечное, – кружа вокруг невесты, проговорила мадам Лувуази – тучная женщина, шею которой вместо бус обвивал сантиметр, а пышная юбка больше походила на панцирь дикобраза – была вся утыкана иглами и булавками.

Вроде той иглы, что столько времени проторчала в вольте.

Мишель тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и услышала очередную просьбу:

– Покрутитесь-ка, мисс Беланже. Да, вот так. Отлично!

Платье было почти готово. Из блестящего шелка, бледно-розовое – как любила повторять портниха, под цвет ее нежных щечек. Обильно украшенное тончайшим дальвинским кружевом, отчего Мишель самой себе напоминала цветущую азалию. Ту, у которой нежно-розовая сердцевина и белая кайма по краю лепестков.

– Вы в нем совершенно очаровательны! – растроганно воскликнула мадам Лувуази, прижимая руки к своей широкой груди. – А в подвенечном будете еще краше! Вот увидите, моя птичка, все холостые мужчины графства будут локти кусать от зависти, что именно мистеру Донегану досталась такая красавица.

«Интересно, а другой мистер Донеган будет их кусать или даже не вспомнит об этой помолвке?» – мысленно хмыкнула Беланже.

И снова, не способная совладать с чувствами, что накатывали внезапно и бороться с которыми никак не получалось, взволнованно подумала о завтрашних танцах в «Белой магнолии». Может, и его туда пригласят…

Впрочем, нет! Пора прекращать о нем вспоминать!

В тот день Мишель покидала мастерскую в растрепанных чувствах. С одной стороны, ей было приятно кружиться перед зеркалом и любоваться отражением в зеркале – прехорошенькой семнадцатилетней девушкой. С другой… Она с детства мечтала о свадьбе, о том, как будет готовиться сначала к помолвке, а потом и к венчанию, пребывая в радостном возбуждении и считая дни до самого главного торжества в ее жизни.

Но вот свадьба приближалась, а места для радости в ее сердце не осталось.

Мастерская мадам Лувуази располагалась на одной из самых тихих улочек города. Если бы не пестрая вывеска на углу дома, никто бы никогда и не догадался, что в этом крошечном переулке расположилась лучшая швея во всей округе.

Поглощенная своими мыслями, Мишель шла чуть впереди, следом за ней семенила Серафи, рот у которой, когда они оставались одни, не закрывался ни на минуту. Вот и сейчас верная служанка тараторила без умолку, представляя вечер в «Белой магнолии», на который она конечно же будет сопровождать свою госпожу.

– Я бы на вашем месте, мисс Мишель, надела то сиреневое платье с камелией и воланами. Очень уж оно вам идет. Я вам еще волосы красиво подберу… – запнувшись, Серафи тоненько вскрикнула.

И только тут Мишель заметила, как из-за поворота показался крупный детина в низко надвинутой шляпе. Она скользнула по нему взглядом и почувствовала, как душа уходит в пятки: прямо на нее, щерясь тьмою, смотрело дуло пистолета.

Мишель и сама не поняла, что произошло. За мгновение до того, как прогремел выстрел, она сжала в кулаке холщовый мешочек с землей Лафлера, которую после возвращения домой всегда носила с собой. Так ей было спокойнее, так она чувствовала себя увереннее, когда запястье перехватывал витой шнурок и оберег, спускаясь по руке, ложился в ладонь. Без него она не покидала пределов поместья и сейчас, когда время, казалось, остановилось, горячо пожелала, чтобы рука бандита дрогнула и пальцы предали его в последний момент.

Пронзительный свист разорвал сонную тишь переулка, а следом в нее ворвался истошный крик Серафи. Все смешалось: голоса мужчин, привлеченных шумом, ржание лошадей, звяканье колокольчика, дернувшегося в момент, когда дверь в швейный салон распахнулась.

– Матерь божья! – ахнул кто-то у Мишель за спиной.

Последнее, что она успела заметить, – это исчезающего в подворотне громилу и отброшенный к стене дома пистолет. Вот он блеснул на солнце, как будто заговорщицки подмигивая, и Мишель почувствовала, что ноги ее не слушаются.

Кажется, ее успела подхватить Серафи. Или то была портниха… А может, кто-то из мужчин, лица которых кружили перед глазами, постепенно расплываясь и стираясь, пока Мишель окончательно не утратила связь с реальностью.

– Меня ранили? – открыв глаза, взволнованно спросила Мишель. – А с Серафи что?! – всполошилась она, вспомнив, как отчаянно кричала служанка.

– С ней все в порядке. И с тобой тоже, – ласково погладила дочь по щеке Аделис.

Мишель тихонько вздохнула, наконец осознав, что находится в своей спальне, в которую перебралась сразу после отъезда Флоранс. Ветер лениво треплет занавески на окнах, и солнце по-прежнему светит ярко. Значит, в беспамятстве она находилась не так уж долго.

– Ты просто сильно переволновалась, вот и потеряла сознание. Тебя осматривал мистер О’Доннелл, сказал, что все хорошо.

– А что же тот мужчина? Который стрелял в нас. – Мишель благодарно улыбнулась старой Чиназе, стоявшей около хозяйки с подносом в руках. Словно прочитав мысли своей воспитанницы, рабыня подала ей бокал мятного джулепа, хоть обычно родители Мишель бурбон даже нюхать не разрешали.

Но сейчас, видимо, рассудили, что несколько капель пойдут дочери на пользу, помогут успокоиться.

Сделав глоток, Мишель отставила бокал (от льда неприятно кололо холодом кончики пальцев) и откинулась обратно на подушки.

– Он успел скрыться, – мрачнея на глазах, проговорила Аделис и тут же поспешила заверить: – Но его ищут. Хвала Всевышнему, мимо салона мадам Лувуази как раз проходили мистер Рутледж с двумя джентльменами, они-то его и спугнули.

Она поспешила спрятать дрожащие руки в складках юбки, должно быть, в тот самый момент подумав, что было бы в случае, не окажись поблизости владелец «Белой магнолии», к которому они были приглашены на танцы в эту субботу.

– Я послала Бернса к Донеганам.

Мишель чуть слышно застонала.

– Мама, не надо было!

– Они так или иначе узнали бы. И разве тебе будет неприятно, если тебя навестит Гален?

Мишель закусила губу, надеясь, что легкая боль поможет скорее прийти в себя и заставит заработать мозг, который так не вовремя отключился.

– Конечно, приятно. Но лучше не сегодня. Я так слаба. Да и вообще мне бы не хотелось, чтобы Гален лишний раз за меня тревожился.

– Что ж, ему будет полезно, – усмехнулась хозяйка Лафлера.

Услыхав, как снаружи скрипит колесами повозка, она поднялась и подошла к окну.

– Это Гален? – У Мишель появилось желание забраться с головой под одеяло.

– Бернс вернулся, – пробормотала Аделис и нахмурилась. – А это кто еще?

Решив, что уже достаточно окрепла, Мишель соскользнула с постели и встала рядом с матерью.

– Адан? – недоуменно прошептала она, не поверив своим глазам.

Верный голем Катрины, тяжело ступая, направлялся к увитому клематисом крыльцу. Как вскоре выяснилось, его отрядили к Мишель в качестве телохранителя и одного из многочисленных подарков, коими Донеганы не переставали ее забрасывать. В короткой записке Гален уверял невесту, что раб будет во всем ей послушен, как некогда был послушен его сестре (уж они-то об этом позаботились), и что отныне он будет сопровождать Мишель повсюду. По крайней мере, пока не найдут ублюдка (он так и написал, не стесняясь в выражениях), осмелившегося угрожать ее жизни. В конце послания Гален извинялся за то, что не сможет ее сегодня проведать, потому что собирался присоединиться к полиции и добровольцам, «разыскивающим нечестивца».

Мишель оставалось только облегченно выдохнуть и попросить приготовить для раба комнату. Селить его на чердаке или в подвале, как это делали Донеганы, она точно не собиралась.

– Уверены, что сможете в нем дышать? – нахмуренно посмотрела на хозяйку Серафи.

Мишель подалась вперед, чтобы оказаться поближе к своему отражению, и несколько раз пощипала себя за щеки. Губы тоже не забыла покусать, хоть ей по-прежнему не нравилось то, что она видела в зеркале. Слишком бледная, даже какая-то болезненная. И, наверное, следовало надеть платье поярче, а не обряжаться в светлую кисею по совету матери. Одно радует, этот наряд не скрывал красоту ее покатых плечиков, на которые кокетливо опускались несколько тугих локонов. Остальные волосы Серафи собрала в высокую прическу, украсив ее бело-желтыми цветами франжипани.

– И дышать, и есть, и даже танцевать. – Мишель придирчиво оглядела пышную юбку с тремя ярусами оборок. Та плавно качнулась, когда она шагнула в сторону, изображая танцевальное па. – Можно было затянуть и потуже, но ты ведь упрямее осла!

– Чтобы вы, даже не доехав до «Белой магнолии», хлопнулись в обморок? – Серафи скрестила на груди руки. – Зачем же так себя мучить? Вы и так тоньше тростиночки. Можно подумать, мисс Лиззи хотите переплюнуть!

Мишель раздраженно покосилась на рабыню. У нее и в мыслях не было ни с кем соперничать, тем более что ни одна из приглашенных на танцы леди ей и в подметки не годилась – в этом Мишель не сомневалась. Просто… сегодня ей как никогда хотелось стать еще более очаровательной и весь вечер находиться в центре внимания. Чтобы при виде нее гости Артура Рутледжа рты пораскрывали, бросали на нее восхищенные взгляды и шептались о том, какая Мишель Беланже красавица.

Чтобы ее видели все! А главное, увидел… Нет! О Кейране Донегане она запрещает себе думать, и лучше, если его на этом празднике и вовсе не будет!

Но сколько бы Мишель себя ни обманывала, в глубине души она понимала, что полдня провертелась перед зеркалом не ради чьих-то там гостей, а ради Донегана-младшего. Жаль, что весь вечер ей придется провести в обществе старшего. И танцевать с ним, и нежно ему улыбаться. Как и полагается счастливой невесте, которая уже совсем скоро выйдет замуж.

Замуж…

На этой мысли Мишель почувствовала непреодолимое желание схватить перекинутую через спинку кресла ажурную шаль и с помощью нее удавиться.

– Все хорошо, мисс Мишель? – вглядываясь в лицо госпожи, обеспокоенно спросила Серафи. – Вы такая бледная… Ну прямо как привидение.

– Да что ж это такое! – нервно воскликнула Мишель и, снова прильнув к зеркалу, с еще большим усердием принялась щипать себя за щеки.

На губах уже живого места не осталось, а корсет и правда давил нещадно, но она ни за что бы в этом не призналась. Ни себе, ни уж тем более Серафи.

Переодеваться в другой, более яркий наряд времени не было – подали экипаж, и Аделис, нетерпеливо постукивая пальцами по перилам лестницы, настойчиво просила дочь поторопиться.

– Мишель! – позвала она в очередной раз.

Раздраженно поманив за собой рабыню, хоть та ни в чем перед ней не провинилась, Мишель накинула на плечи шаль, подхватила со столика кружевной веер и поспешила в холл.

– Если и мама скажет, что я чересчур бледная… – процедила она сквозь зубы, уже готовая взорваться от переполнявших ее эмоций.

Мишель злилась, за этим чувством пытаясь скрыть волнение и теплившуюся в сердце надежду, что хотя бы сегодня увидит Кейрана.

– Глупая! Какая же ты глупая! – отругала себя за непрошеную мысль, но заметив, с каким любопытством поглядывает на нее рабыня, поспешила умолкнуть.

Всю дорогу до «Белой магнолии» Мишель ерзала от нетерпения, снимала и надевала митенки, зачем-то обмахивалась веером, хоть прохлада, опустившаяся на окрестности Нью-Фэйтона с наступлением вечера, с каждой минутой чувствовалась все отчетливей.

– Соскучилась по танцам, милая? – по-своему истолковала возбуждение дочери Аделис.

– Безумно! – согласилась Мишель, со вздохом закончив: – Тетушка с дядюшкой не жалуют подобные развлечения, поэтому все вечера мне приходилось сидеть в четырех стенах.

За последние дни она настолько преуспела во лжи, что та выскакивала из нее прежде, чем Мишель успевала подумать, о чем следует говорить. Ей это не нравилось, то, что приходилось обманывать отца с матерью, но другого выхода она не видела и надеялась, что однажды все-таки сумеет принять такое положение вещей и наконец смирится.

Когда вдалеке показалось изящное здание с мягкими, округлыми линиями фасада, светлыми стенами и сбегающими вниз широкими мраморными ступенями, Мишель с трудом заставила себя остаться на месте и не выскочить из коляски, чтобы броситься к парадному входу. К нему уже стекались приглашенные, из сумрака обсаженных магнолиями аллей погружаясь в золото огней, брызжущих из распахнутых дверей холла.

Дамы в ярких нарядах шли под руку с джентльменами в модных фраках. За некоторыми следовали служанки в высоких тиньонах или лакеи в светлых одеждах, оттенявших их темную кожу.

Экипаж медленно катил по центральной аллее, и у Мишель уже кружилась голова от сладкого запаха магнолий, которых здесь было бессчетное множество. А может, она кружилась от нетерпения и желания поскорее оказаться в доме… Но приходилось сдерживаться, с силой сжимать ни в чем не повинный веер, рискуя его сломать. Сидеть, расправив плечи, и терпеливо ждать, пока коляска, следующая за вереницей других экипажей, дотащится до парадной лестницы.

А там уже…

А там ее ждал Гален. Как всегда, улыбчивый и элегантный. Обаятельный красавец, от одного вида которого еще совсем недавно сердце у нее в груди устраивало скачки. А сейчас в присутствии Донегана оно замирало или болезненно екало.

Мишель выскользнула из экипажа, чувствуя, что воздуха в легких становится все меньше, корсет стягивается на талии удавкой, а к щекам приливает жар, как будто она снова себя щиплет.

Натянуто улыбнувшись, она сказала:

– Мне бы хотелось скорее пройти внутрь. Сегодня прохладно.

На самом же деле все тело у нее словно горело.

– Как будет угодно, моя радость, – покладисто согласился Гален.

Не сумел отказать себе в удовольствии снова коснуться губами изящной ручки невесты и, поприветствовав старших Беланже, повел ее вверх по лестнице.

Перекинувшись парой фраз с хозяином дома и его супругой, Мишель затребовала себе бокал пунша. Это был предлог, чтобы хотя бы на несколько коротких минут избавиться от жениха, после чего она, озираясь, отправилась в бальный зал: именно там находилось большинство приглашенных, хоть танцы еще не начались.

В какой-то момент Мишель почувствовала на себе чей-то пристальный обжигающий взгляд. Резко обернувшись, она вскинула голову и увидела стоящего на лестнице Кейрана Донегана. Мишель нахмурилась, заметив, что компанию ему составляет кокетка и вертихвостка Патрисия Форстер.

Щеки ее запылали еще сильнее, а в следующую секунду она поняла, что теряет над собой контроль. Когда Донеган, залпом опрокинув в себя бурбон, отсалютовал ей пустым бокалом и тут же потерял к ней интерес. Отвернулся, сосредоточив на улыбающейся мисс Форстер все свое внимание.

– Ах так, значит? – Мишель закусила губу, чтобы ненароком не зарычать.

Подхватив кисейные юбки и расталкивая локтями толпившихся в холле приглашенных, решительно направилась к лестнице. Не поднялась – взлетела и, обойдя собеседницу Донегана, встала на верхней ступеньке, чтобы быть выше девушки, а Кейрану смотреть прямо в глаза, не задирая головы.

От Донегана ей достался тяжелый, совсем не располагающий к общению взгляд, но Мишель сделала вид, что не заметила прохлады, с которой он ее поприветствовал. Зато обратила внимание на то, как напряглась его рука, лежащая на перилах лестницы.

Мишель улыбнулась самой очаровательной из всех своих улыбок и, постукивая по ребру ладони веером, весело зачастила:

– Мисс Форстер, мистер Донеган, какой приятный вечер! Патрисия, выглядите очаровательно! Вам чрезвычайно идет это платье. Хоть на вашей сестре, признаться, в прошлом году оно смотрелось интересней.

Кейран закатил глаза, а его визави вспыхнула:

– Вы ошибаетесь, Мишель. Эту тафту специально по заказу моей матушки нам доставили из самой Дальвинии не далее как месяц назад.

– Да нет же! – перебила ее Беланже. – Я хорошо помню эти бантики на корсаже. Целая дюжина бантиков! Уже тогда они были не в моде. А вы разве не знали? – Она невинно захлопала ресницами и, раскрыв веер, принялась им обмахиваться, исподволь бросая взгляды на Донегана-младшего.

Патрисия закусила губу, не найдя, что возразить.

– Раз уж вы понятия не имеете, какое платье на вас надето, должно быть, не в курсе и того, что мистер Донеган помолвлен и уже этим летом намерен жениться на своей кузине. Правда, Кейран? – Очередной взмах веера и ресниц.

– И ты боишься, что я, не дай Всевышний, позволю себе лишнего с мисс Форстер? Так беспокоишься о моей кузине? – оставив вежливое обращение, уколол нарушительницу покоя Кейран, борясь с желанием схватить ее за руку и отволочь куда подальше, чтобы…

О том, что бы он с ней сделал в этом самом подальше, Донеган старался не думать.

Мисс Форстер выглядела раздосадованной. С ней, как и со всей остальной аристократией графства, Кейран не спешил делиться своими планами относительно Аэлин, а потому многие барышни на выданье рассматривали его как выгодную и желанную партию.

Какому плантатору не захочется породниться с королем хлопка!

– Конечно, беспокоюсь. Мы ведь с Аэлин уже почти родственницы, а значит, не чужие друг другу люди. – Мишель не без удовольствия отметила, как Донеган поменялся в лице и еще сильнее впился пальцами в перила, рискуя превратить те в щепки, а заодно порезаться об осколки бокала, что держал в другой руке. – Зная вашу… хм, забывчивость, я решила напомнить вам о невесте.

– Что ж, поздравляю вас, мистер Донеган, – натянуто улыбнулась Патрисия, но потом быстро взяла себя в руки и, разгадав замысел Беланже, тоже пошла в наступление. – Как бы там ни было, я не откажусь от первого с ним танца. Тем более что я ему уже пообещала. Правда, Кейран? – передразнила она Мишель.

– Обожаю танцы! – воскликнула Беланже жизнерадостно и прикрыла на миг глаза, обращаясь к магии своей земли.

Не ожидая подвоха, Патрисия поднесла к губам бокал с пуншем, но отпить не успела: рука неожиданно дрогнула, и на светлый корсаж плеснуло кроваво-красным напитком.

Приглушенно вскрикнув, мисс Форстер отступила на шаг.

– Ох, дорогая, ну что же вы так неосторожны? – Мишель сделала вид, что расстроилась. – Нужно скорей замыть это ужасное пятно, пока оно не стало еще больше!

– Извините меня, – гневно сверкнув глазами в сторону Беланже, пробормотала Патрисия и, провожаемая взглядами гостей, поспешила в ванную на второй этаж.

– Ты – маленькое чудовище, – заметил Кейран, когда они остались одни.

– Уж точно не чудовищнее вас, мистер Донеган. Будешь с ней танцевать? – требовательно спросила Мишель.

В мыслях она уже представляла их кружащими по залу, видела почти наяву, как он нежно ее касается, мягко обнимая за талию, и от этой совершенно отвратительной, по мнению Мишель, картины перед глазами все расплывалось и прыгало.

Не иначе как от праведного возмущения.

– Буду. И с ней, и с другими красотками. Их здесь сегодня собралось много. – Плотоядно ухмыльнувшись, Донеган обвел внимательным взглядом холл. – Или ты намерилась помешать и этому? Как поступишь, детка? Утопишь всех в пунше?

– Что за глупости! – возмутилась Мишель, снова краснея.

– Ревнуешь? – Позабыв об осторожности, о том, что они у всех на виду, Кейран взял Мишель за руку и притянул к себе. Всего на шаг, но и этого оказалось достаточно, чтобы снова ощутить ее сводящий с ума аромат, услышать участившееся дыхание, почувствовать биение жилки за запястье, когда он легонько сжал его.

– Даже не думала! – Щеки у Мишель пылали от неожиданного прикосновения и насмешки, сквозившей в словах Кейрана.

– Бесишься. – Пальцы сжались сильнее. – Чуть бедняжку Патрисию с лестницы не спустила.

– С чего бы мне беситься и ревновать? – Мишель дернула рукой, нервно завела ее за спину. – Я ведь уже почти замужняя леди, и мне есть с кем танцевать. И первый, и все последующие танцы. – Она мечтательно прикрыла глаза. – Вальс в его объятиях…

Она и сама не понимала, зачем пытается задеть Кейрана побольнее. Может, чтобы тоже почувствовал. Все то, что испытывала она. Весь тот ураган чувств, что обрушивался на нее всякий раз, стоило только о нем подумать. А уж при виде него она и вовсе, кажется, теряла рассудок.

А с ним и сердце куда-то пропадало, потому что сейчас Мишель его не ощущала. Когда Донеган придвинулся к ней почти вплотную и прошептал во взволнованно приоткрытые губы:

– Не играй со мной, ангел. Мне уже и так при жизни можно ставить памятник. За терпение. Но не забывай, что я по природе хищник, который подчиняется инстинктам. Продолжишь дразнить, и это усложнит жизнь нам обоим.

Еще немного, и она позабыла бы о том, где находится и что их окружают десятки приглашенных мистера Рутледжа. А предупреждения Донегана не услышала вовсе, одурманенная жадным взглядом, которым он скользил по ее лицу, по ее губам.

Появление Галена подействовало отрезвляюще.

– Все в порядке?

– Более чем, – облокотившись на натертые до блеска перила, невозмутимо кивнул Кейран. – Я как раз спрашивал у мисс Беланже, понравился ли ей наш подарок. Адан приехал с вами?

– Увязался, – процедила Мишель, раздосадованная появлением жениха, и пожаловалась: – Ваш голем ходит за мной по пятам! Даже в доме от него нет спасения!

– И пусть продолжает в том же духе, – удовлетворенно отозвался Гален. – Пока не найдем того, кто в тебя стрелял.

– Думаете, это тот же человек, что пытался избавиться от Флоранс?

Братья переглянулись.

– Кто-то очень хочет помешать этому браку, – заметил Кейран.

– Главное, чтобы ты ему не мешал, – мрачно проговорил Гален и предложил невесте руку. – Пойдем, Мишель. Пусть помолвка еще не состоялась, но многим уже не терпится нас поздравить.

Ей ничего не оставалось, как ухватиться за руку будущего мужа и, поймав темный взгляд Кейрана, заставить себя от него отвернуться.

 

Глава 4

Кладбище Сент-Луи, или город мертвых, как с благоговейным трепетом называли его рабы, располагалось неподалеку от Дальвинского квартала. Но если на его улицах даже в самый глухой час жизнь била ключом, вдоль тротуаров горели фонари, а в салунах продолжалось веселье, то на подходах к Сент-Луи тьма густела, у самого кладбища становясь непроницаемой. Она словно вбирала в себя не только свет, но и звуки, стирала малейшие признаки жизни. Не были слышны ни шелест листвы, ни клекот ночных птиц, и даже собственные шаги казались ему неразличимыми.

Толкнув калитку, надрывно скрипнувшую от удара ладони, мужчина ступил в город мертвых и по широкой аллее, обсаженной не деревьями – обнесенной склепами, зашагал навстречу неясным отблескам света.

Королева была здесь, и она его ждала.

Пройдя вдоль стены, захоронения в которой громоздились одно над другим, он остановился возле склепа, окруженного ржавым ограждением. Ему уже доводилось здесь бывать, и не раз: бродить по переулкам города мертвых при свете дня и впотьмах. Он знал здесь каждую могилу, каждый склеп. В особенности те, что пересекали, словно клеймя, три скрещенные линии – места последнего приюта прислужников Барона Субботы.

Лишь одна его дочь, которой уже давно следовало занять место среди покойников, по-прежнему оставалась на воле.

Мужчина притаился за склепом, не спеша покидать свое убежище. Не решаясь шагнуть на свет. К огню, пляшущему в плошках с маслом. К ней. В круг, очерченный кукурузной мукой, в котором этой ночью Мари Лафо творила свое колдовство.

– Я чувствую тебя, – подняв голову, пропела она. – Мы чувствуем, – уточнила все так же певуче, имея в виду своих духов.

Мужчине ничего не оставалось, как выйти из-за ограждения.

– Сегодня ты одна, без помощниц и служанок.

Мари Лафо улыбнулась и протянула к гостю руки, приглашая встать с ней рядом.

– В последнее время мне нравится уединение. А здесь, – она огляделась, – среди них я никогда не чувствую себя одинокой.

– Они тебя уже заждались, – чуть слышно усмехнулся мужчина, останавливаясь за пределами круга.

Руки, перепачканные в крови птицы, принесенной в жертву лоа, колдунья вытерла прямо о юбку и, шагнув к гостю, просто спросила:

– Зачем пришел?

– Мне нужна услуга.

Она усмехнулась.

– А я думала, что в кои-то веки явился без корысти. Просто чтобы проведать старую знакомую.

– Мы можем совместить и то, и другое. – Он тоже расщедрился на улыбку. Мимолетную, скупую, а в следующее мгновение взгляд снова стал холодным и колким. – Заплачу, сколько потребуется.

– Все будет зависеть от того, что потребуется от меня. – Королева обошла его по кругу, хищно вглядываясь в ничего не выражающие черты лица. Ее широкие бедра плавно покачивались, шуршала перепачканная в крови юбка, и амулеты в вырезе блузы позвякивали в такт бесшумным шагам колдуньи.

– Мне нужно зелье, благодаря которому одна несносная девчонка превратится в приманку для чудовища.

– Могу я узнать имя этой несносной девчонки?

Мужчина поморщился.

– Это так важно?

– Нет, любопытно просто. Впрочем, я догадываюсь, кто она… – Колдунья вздохнула с напускной грустью. – Жаль тебя разочаровывать, но мне эта девочка и самой нужна. У нас с ней уговор.

– Да неужели! – искренне удивился мужчина. Стараясь скрыть досаду, попросил тихо: – Расскажешь?

– Все, что происходит между мной и клиентом, остается между мной и клиентом, – покачала головой Королева.

Выругавшись сквозь зубы, он сплюнул себе под ноги и жадно покосился на полупустую бутылку рома, одиноко стоявшую у самой кромки очерченного белой пылью круга. Вот что ему бы сейчас не помешало! Хорошее крепкое пойло, которое эта черномазая не пожалела на дохлую птицу. Полбутылки на нее вылила!

– И тем не менее от нее нужно избавиться, – упрямо процедил мужчина, с досадой вспоминая о своем недавнем промахе.

Теперь просто так к девке не подобраться. Нужно действовать хитростью, и если Мари Лафо откажет ему в помощи, придется искать другую мамбо или другого бокора.

Кого-нибудь, кто окажется посговорчивее.

– Тебе есть что предложить мне взамен? – скрестив на груди руки, деловито осведомилась прислужница духов.

– Назови свою цену. Я заплачу щедро.

– Ты приведешь ко мне девушку, – не теряя времени на раздумья, потребовала Королева. – Такую же крепкую здоровьем и молодую. Взамен этой. Ну и на деньги не поскупишься. Согласен?

Мужчина обнажил в довольной улыбке зубы.

– И ты еще спрашиваешь!

Королева кивнула, отступила на шаг, вновь оказываясь за чертой круга.

– Деньги – сейчас, девку – когда умрет эта. Приходи через два дня. Будет тебе зелье.

Мишель смотрела на себя в зеркало и не верила своим глазам. Она не любовалась собой, как прежде, а с несвойственной ей дотошностью вглядывалась в свое отражение, особое внимание уделяя каштановой копне, свободно рассыпавшейся по плечам. Вечерами, в сумерках, волосы темнели, становясь почти как у Флоранс. Совершенно неинтересный цвет… Зато днем при свете солнца лицо ее как будто очерчивало золотым ореолом. Так откуда, скажите на милость, в этом чистом золоте взяться серебряному волосу?! Ей ведь всего семнадцать, а она что, уже седеет?

Она моргнула раз, другой, надеясь, что это поможет справиться с внезапной галлюцинацией, а потом с досадой поморщилась: несколько седых волосков продолжали приковывать к себе ее ошеломленный взор.

– Серафи, ты это видишь? – подозвала она рабыню, старательно взбивавшую на кровати подушки.

Прервав свое занятие, девушка подошла к зеркалу, а проследив за движением руки Мишель, громко, не то ликуя, не то обличая, воскликнула:

– А я говорила, говорила! До чего ж то себя довели! И надоть так убиваться по младшему брату, когда у вас в женихах ходит старший?

– Ты что такое несешь, дурында?! – возмутилась Мишель, оборачиваясь к рабыне. Огляделась по сторонам, ища, чем бы можно было выбить из болтушки все эти глупости.

Окажись на месте Мишель Флоранс, и Серафи, заламывая руки, уже молила бы о прощении, рыдала и ругала свой длинный язык, который старшая Беланже наверняка грозилась бы отрезать. Ну а что касается средней… Да что она может сделать? Шарфиком разве что шлепнуть. Совсем легонечко, так что она, Серафи, этого даже не почувствует.

– Думаете, у меня нет глаз да ушей? – расхрабрившись, пошла в наступление девушка. – Слышу, как ночами носом хлюпаете в подушку. А как на балу на него смотрели, как смотрели! Особо когда он вытанцовывал с мисс Форстер. Чуть глазами их обоих не съели.

– Ну все! – Разозлившись еще больше, Мишель схватила шаль, перекинутую через спинку кресла, и, как и предсказывала Серафи, замахнулась этой импровизированной розгой. – Сейчас ты у меня получишь!

Приглушенно ойкнув (не от испуга, а скорее по привычке), рабыня выскочила в коридор, прежде чем Мишель успела ее шлепнуть, и побежала к лестнице.

– Не смей от меня убегать! – бросилась за ней Мишель. – Серафи!!! Еще раз ляпнешь такое, и прикажу выпороть! Нет!.. Я сама тебя, своими руками дуру такую выпорю!!!

– Что происходит?

Опомнилась Мишель только на первом этаже, когда вбежала в столовую. Юркнув за спину Аделис, Серафи покаянно опустила голову.

Мишель обвела рассеянным взглядом стол, за которым восседали мать с отцом да недоуменно хлопающая глазами Элиз. Она раздраженно подула на прядь, упавшую на лоб, и сказала первое, что пришло в голову:

– Серафи опять пыталась как попало мне волосы уложить. Совсем лентяйка от рук отбилась!

– Что ты такое говоришь? – удивилась Аделис, с недоверием глядя на дочь. – Серафи всегда старательно укладывает твои волосы. В чем дело, Мишель?

– Хочешь поменять служанку? – вновь раскрывая газету, от чтения которой его отвлекло появление рабыни и дочери, миролюбиво предложил Вальбер.

– Нет, – буркнула Мишель, постепенно успокаиваясь: расставаться с Серафи она не собиралась. Тем более что та, не желая лишний раз мозолить хозяйке глаза, пока Мишель окончательно не придет в себя, поспешила покинуть столовую. – Все в порядке.

Она замерла на стуле, прямая и мрачная, пока пожилая рабыня накладывала ей в тарелку оладьи.

– Ну хватит! – снова раздражаясь, остановила она служанку. – Хочешь, чтобы я завтра в платье не влезла?!

Женщина поставила блюдо с оладьями на стол, после чего низко поклонилась, так что ее высокий тиньон едва не нырнул в соусник, и бесшумно отступила.

– Так все из-за помолвки? – понимающе улыбнулась Аделис. – Волнуешься?

– Немного, – не стала разубеждать ее Мишель.

Постаралась сосредоточиться на завтраке, щедро полив оладьи сиропом, хоть каждый кусочек застревал в горле от мыслей о скорой помолвке.

Уже завтра… А сегодня последняя примерка платья.

Завтра она станет его невестой перед всем графством, а для Кейрана – еще более недосягаемой.

– А почему Донеганы никогда не приглашают нас к себе в гости? – неожиданно спросила Элиз, вырывая Мишель из мира мрачных раздумий.

– Они живут очень обособленно, милая, и, очевидно, не любят, когда к ним наведываются посторонние, – не отрываясь от чтения газеты, предположил глава семейства.

– Но мы ведь не посторонние, – возразила девочка.

– И тем не менее мы не можем напрашиваться к ним в гости. Это невежливо, – мягко объяснила дочери Аделис.

– А я хочу увидеть Блэкстоун! – капризно заявила Элиз, пряча на груди сжатые в кулаки руки.

– Скоро увидишь, – обнадежила ее мать. – Мистер Сагерт настаивает, чтобы свадьбу играли у них в поместье.

Мишель поежилась, представив себя возвращающейся обратно в Блэкстоун. Да еще и в качестве нареченной Галена Донегана.

– Лучше бы у нас отмечали. – Вальбер отложил газету и продолжил, отвечая на невысказанный вопрос средней дочери: – О доме на болотах в свое время ходило столько слухов. Дурных в основном, и до сих пор остается неясным, что в них правда, а что вымысел.

– О чем это ты? – Мишель нахмурилась.

– Помню, дед рассказывал, что человек, построивший Блэкстоун, был тем еще чудовищем. Как же его звали…

– Даген Донеган, – подсказала она, а спохватившись, поспешила объяснить свою осведомленность: – Гален как-то вскользь упоминал о нем.

Вальбер кивнул.

– Да, он самый. Поговаривали, что он якшался с прабабкой этой ведьмы Мари Лафо и вступил в сговор с лоа, чтобы переплюнуть в достатке всех своих соседей.

– Недаром же его потомков называют королями хлопка, – подхватила Аделис, ставя чашку на светлое в синий горошек блюдце. – Богаче Донеганов на Юге нет рабовладельцев.

– Получается, Мишель станет королевой? – переполняемая гордостью за сестру, задрала подбородок Элиз.

– Получается, что так, Лиззи, – улыбнулась дочери Аделис, но взгляд ее при этом оставался грустным. – Самая богатая и красивая… Надеюсь, что и самая счастливая.

Насчет последнего Мишель терзали сомнения.

– Ну, вот и готово, – с довольным видом заключила портниха, оглядывая клиентку, замершую перед высоким напольным зеркалом. – Я пришлю его вам завтра утром, а сегодня еще хорошенько отутюжу.

Мишель скорбно кивнула. Платье получилось выше всяких похвал, мадам Лувуази постаралась на славу. И родители тоже очень старались. Чтобы завтра все было идеально. Старались изо всех сил, несмотря на свое отношение к Галену, лишь бы завтрашний вечер стал для их дочери незабываемым.

«Да уж, век помнить буду», – мысленно проворчала она, терпеливо ожидая, пока портниха расстегнет все крючки и поможет ей выпутаться из ловушки розового шелка и белоснежных кружев.

Поблагодарив мадам Лувуази за проделанную работу, Мишель не без опаски покинула швейный салон. Теперь, оказываясь в этом переулке, она видела не припыленную дорогу, что уводила к широкой улице, а надвигающегося незнакомца и угрожающе нацеленное на нее дуло пистолета. Она вздрогнула, запнулась, как если бы в нескольких шагах от нее снова прогремел выстрел, и Адан, словно прочитав ее мысли, загородил хозяйку собой и зашагал впереди.

Они никогда не разговаривали. Все попытки Мишель завести с рабом беседу заканчивались ничем: на ее вопросы Адан отвечал невразумительным мычанием, которое едва ли можно было принять за человеческую речь. Чем дольше он с ней находился, тем больше Мишель казалось, что в охранниках у нее и правда оживленный злыми чарами голем, а не человек.

Мишель жалела раба, хоть и понятия не имела, какая в прошлом у него была жизнь (сомнительно, что хорошая, раз он ночевал то на чердаке, то в подвале у Донеганов). Каждое утро и каждый вечер Мишель таскала ему с кухни что-нибудь вкусное из хозяйской еды и даже новую одежду велела пошить. Заодно и шляпу соломенную прикупила «совсем как у белого господина». Эти слова, произнесенные ворчливо, принадлежали Серафи, не одобрявшей расточительности госпожи. Теперь окажись Адан один на улицах Нью-Фэйтона, и его запросто могли бы принять за вольноотпущенного.

– Ах, мисс Мишель, вы только поглядите, какая красотища! – восхитилась рабыня чем-то в витрине шляпного магазина. Они как раз проходили мимо, направляясь к оставленному в тени деревьев экипажу. Вцепившись в локоть хозяйки, Серафи потянула ее к входу, не переставая частить: – Не хотите примерить? Вон ту синюю с розочками. Как это вы говорили… О! Да это же шедевр шляпной моды!

Гадая, с чего это вдруг Серафи так засуетилась, Мишель огляделась по сторонам и увидела Кейрана Донегана, отвязывающего от коновязи лошадь.

– Никак не угомонишься? – дернув рукой, она раздраженно зыркнула на рабыню.

Серафи сникла.

Мишель понимала, по-хорошему, ей следовало позволить служанке увести себя в шляпный магазин, да там и остаться, чтобы избежать очередной словесной баталии, после которой она снова будет пребывать в растрепанных чувствах и до самого вечера не находить себе места, вспоминая каждый взгляд, брошенный на нее Кейраном.

Ну и кто после этого из них двоих дурында?!

Кейран ее заметил, а у Мишель не хватило духу просто кивнуть ему и отвернуться. Вместо этого она, подхватив юбки, поспешила через дорогу, каблуками поднимая вокруг себя облачка рыжей пыли. Серафи и Адану велела ждать возле магазина.

– Доброе утро, мистер Донеган.

– Доброе, – хмыкнул Кейран, наматывая на кулак повод. – Мне начинает казаться, что ты меня преследуешь, ангел.

– Делать мне больше нечего, кроме как заниматься такой ерундой! – вспылила Мишель, а потом добавила, как будто оправдываясь: – Я была на примерке.

– Платья для завтрашнего балагана? – закончил за нее Донеган и оглядел почти пустынную в этот час улицу. – Родителям не следовало отпускать тебя одну в город.

Взгляд его потемнел, черты лица заострились, придав его внешности какую-то пугающую хищность. Мишель даже показалось, что зрачок вдруг по-звериному вытянулся. Кейран злился из-за нападения. Злился и нервничал, потому что им так и не удалось изловить преступника. В то время как Мишель снедала тревога. Она замечала, чувствовала изменения, что происходили в Донегане с приближением полнолуния, и боялась того, что в эту страшную ночь должно будет случиться.

Снова кто-то погибнет, и Мишель отчаянно надеялась, что эта смерть станет последней в пугающе длинной веренице трагедий.

– Не хочу снова чувствовать себя пленницей, – с горечью призналась она. – Пусть даже и в собственном доме. Да и к тому же со мной ваш неразговорчивый подарок.

Кейран посмотрел поверх ее головы, украшенной маленькой серой шляпкой, и увидел раба, истуканом замершего возле сверкавшей на солнце витрины.

– Если понадобится, Адан за тебя жизнь отдаст. И все равно… – Кейран нахмурился, чуть подаваясь к Мишель, хоть и убеждал себя этого не делать. Но треклятое наваждение вновь оказалось сильнее, и все, о чем он мог сейчас думать – это о том, как бы схватить ее и увезти туда, где демоново проклятие и клятва, данная старшему брату, – отпустить Мишель навсегда – будут над ними не властны. – Не рискуй лишний раз. До свадьбы. – Последнюю фразу пришлось вытаскивать из себя чуть ли не клещами.

Мишель в смятении огляделась: это была не та тема, на которую ей хотелось говорить с младшим Донеганом. А если по совести, так и вовсе с кем-либо обсуждать день, когда она принесет себя в жертву.

Украдкой взглянув на Кейрана, Мишель утвердилась в своем решении: она в любом случае это сделает ради спасения многих жизней и поспешила задать вопрос, что вот уже который день не давал ей покоя:

– Давно хотела спросить, что с ним такое?

– Сами уже который год теряемся в догадках, – пожал плечами Кейран. – Отец как-то отправил его с поручением в город. К мадам Лафо, она должна была приготовить для Катрины лекарство. Сестру тогда уже несколько дней лихорадило, а все попытки доктора О’Доннелла сбить температуру ни к чему не приводили. Вот и решили обратиться за помощью к Королеве. Зелье Адан привез, но после той поездки у него как будто язык отрезали, хоть мы и проверяли – язык на месте. С тех пор он и стал такой – точно живой мертвец.

– Вы пытались расспросить… Королеву? – Даже имя этой женщины вызывало у Мишель дурноту.

– Конечно, пытались, – усмехнулся Кейран. – Но она строила из себя святую невинность и уверяла, что не имеет отношения к переменам, произошедшим с нашим рабом.

«Стерва!» – в сердцах подумала Мишель, уверенная, что колдунья уж точно отношение к случившемуся с Аданом имела.

– Кстати, о стервах, – пробормотал Донеган, и Мишель запоздало спохватилась: она выругалась вслух, выставив себя не в лучшем свете перед молодым мужчиной.

Впрочем, Кейрану Донегану и так было хорошо известно, кем в скором времени пополнится его семейство.

Прогулочным шагом, прячась от солнца под ажурным зонтиком, навстречу им шла Мари Лафо. Сегодня на ней не было ни тиньона, ни цветастой юбки и широкой блузы, а также многочисленных, терявшихся в глубоком вырезе побрякушек. Колдунья была обряжена в светлое платье, украшенное лентами и кружевами, которому позавидовала бы любая аристократка. Сопровождаемая служанками, она держалась важно, как если бы и правда принадлежала к местной знати. Вот только смуглый цвет кожи выдавал ее происхождение, и никакие платья не могли это скрыть.

– Мистер Донеган, мисс Беланже, – приостановившись, приветливо улыбнулась Лафо, а после назидательно продолжила: – Сегодня будет очень жаркий день, Мишель. Вы бы не пренебрегали зонтиком, чтобы ваше беленькое личико не потемнело к помолвке.

Мишель поприветствовала колдунью мрачным кивком, хоть вместо этого с удовольствием вцепилась бы в ее аккуратно уложенную прическу и выдрала все до последнего волоса.

– Обязательно последую вашему совету, мадам, – буркнула она.

– Значит, мисс Беланже уже можно поздравить? И вас, мистер Донеган, тоже. Скоро у вас появится такая очаровательная родственница. – С этими словами Мари Лафо шагнула вперед, а поравнявшись с несчастной невестой, чуть слышно закончила: – Что же, ты своего добилась. Теперь он твой даже без вольта.

Вот только Мишель была уверена: это была не похвала, а откровенная издевка.

Проводив прислужницу духов тяжелым взглядом, Кейран забрался в седло и, стараясь не смотреть на свою «очаровательную родственницу», хмуро посоветовал:

– Возвращайся домой, Мишель.

Пришпорив коня, сорвался с места и умчался вверх по улице, так даже ни разу и не оглянувшись. Он уезжал, все больше отдаляясь от Мишель, и она чувствовала, что с той же стремительностью и неотвратимостью он исчезает из ее жизни.

 

Глава 5

– Пора. – Мишель тяжело вздохнула и заставила себя отойти от окна.

Дом и сад полнились голосами – приглашенные уже ждали вместе со счастливым женихом, когда к ним присоединится такая же счастливая невеста.

Но девушка не спешила покидать свою спальню. До последнего мгновения она вглядывалась в сумеречную аллею, прислушивалась, втайне надеясь различить приближающийся цокот копыт, дробящих гравий, увидеть всадника на вороном жеребце, несущегося к ней. Вернее, спешащего в Лафлер, чтобы занять место среди остальных приглашенных.

Он не приехал в коляске с отцом и братом, и тем не менее Мишель не переставала тешить себя надеждой, что сегодня она обязательно увидит Кейрана.

Он не может не приехать.

– Мисс Мишель, ваша матушка волнуется, спрашивает, уж не занедужили ли вы от переживаний? – Серафи замерла на пороге и, комкая белоснежный передник, который ей было велено надеть по случаю хозяйской помолвки, несмело спросила: – Уверены, что хотите этого?

Мишель сжала руки в кулаки, чувствуя, что начинает злиться. Не на рабыню – на себя. За сомнения и малодушие, на которые она не имела права.

– Разумеется, хочу! – Подхватив пышные юбки, она решительно направилась к выходу.

Пару месяцев назад она грезила об этом дне. Представляла, как будет спускаться по лестнице под восхищенные перешептывания гостей, а на нижней ступеньке, протягивая ей руку и обаятельно улыбаясь, как умел улыбаться только он, ее будет ждать Гален.

И вот мечта осуществилась. Он ждал ее, безупречный в своей красоте. Костюм из тонкого блестящего сукна под цвет глаз, сегодня таких прозрачных и безмятежных. Широкий галстук на тон темнее и плоеная рубашка, кипенно-белая. На губах та самая улыбка и рука, берущая в плен ее руку. Под быстрый стук сердца, настолько громкий, оглушительный, что в ушах теперь противно гудело.

– Ангелы на небесах сходят с ума от зависти, глядя на такую красавицу, как ты, Мишель. – Не сводя с невесты долгого внимательного взгляда, Гален коснулся ее руки губами и под громкие рукоплескания повел в расположенный за домом сад. Там под протянутым над лужайкой светлым навесом гостей дожидались напитки и угощения.

Со всех сторон слышались возгласы восхищения, комплименты, поздравления. Девушки не без зависти оглядывали нежно-розовое в воздушных кружевах платье невесты, но с еще большей завистью смотрели они на молодого мужчину, державшего ее руку в своей. Мужчину, которого «повезло отхватить этой курносой выскочке Беланже!».

Эти слова принадлежали одной из сестер Эванз, с удовольствием перемывавшей Мишель косточки на недавнем суаре.

Сегодня Розмари и Миранда тоже были среди гостей и, растягивая губы в елейных, насквозь фальшивых улыбках, прожигали невесту завистливыми взглядами.

– Была б моя воля, я бы уже сегодня с тобой обвенчался, ангел, – шепнул ей на ухо Гален, когда они заняли места во главе праздничного стола.

– Пожалуйста, не называй меня так, – скривилась Мишель.

Она едва терпела столь фамильярное обращение от младшего брата и не собиралась терпеть его еще и от старшего. Хотя… кого обманывает? Ей нравилось, когда Кейран так к ней обращался. В его устах это слово звучало как-то иначе. Будоражило, волновало, заставляло сердце биться быстрее, а щеки гореть жарким костром. Сейчас же Мишель не чувствовала ничего, кроме раздражения.

– Знаешь, как бы мне на самом деле хотелось тебя назвать? – Голос Донегана был мягче бархата, как и его взгляд. – Любимой. Своей. Но, боюсь, к этому ты еще не готова, Мишель. – С этими словами он отвернулся от невесты, чтобы поприветствовать седобородого джентльмена в черном сюртуке, подошедшего с очередной порцией поздравлений.

Вниманием Мишель тем временем завладела миссис Келли, опустившаяся на свободное рядом с невестой место. Пожилая леди выражала свои искренние симпатии виновнице торжества, а сама виновница, делая вид, что внимательно ее слушает, украдкой скользила взглядом по приглашенным.

Знакомые лица… Много-много знакомых лиц. Но среди них не было того единственного, которое она так чаяла увидеть.

И, должно быть, потому у нее снова кружится голова. От досады, разочарования. А может, от вина, которое Мишель, делая глоток за глотком, понемногу пила. Захмелеть – вот что ей сейчас нужно. Тогда и время пойдет быстрее, а если совсем повезет, вечер промелькнет незаметно.

Из-за головокружения все было как в тумане. Мишель кому-то отвечала, даже улыбалась, как ей казалось. Вслушивалась в голос Галена, хоть и не понимала, что он такое ей говорит.

«И все-таки не придет», – чувствуя, что ко всему прочему еще и глаза начинает щипать от слез, расстроенно подумала она.

Мишель устала злиться на себя за эту слабость, за нежеланные мысли и чувства. Устала от непрекращающегося гомона. От мельтешения рабов с опахалами. От светлячков, назойливо вьющихся возле бумажных фонариков. Ну прямо как гости вокруг нее и Галена.

«Да когда же они уже напьются, наедятся и наговорятся?!» – мысленно выкрикнула невеста.

Благо наступило время танцев, и гости постепенно стекались к дому. Еще утром слуги вынесли из гостиной мебель, чтобы приглашенным было где танцевать веселую кадриль, что на протяжении всего вечера должна перемежаться с другими танцами.

После первой же кадрили Мишель поняла, что ее больше не хватит даже на вальс, не говоря уже о более подвижных танцах. Воспользовавшись тем, что вниманием Галена завладел очередной поздравляющий, задыхаясь от духоты, отравленной запахом горящих свечей и тяжелыми ароматами дорогих дальвинских духов, Мишель вышла на крыльцо.

А сделав пару шагов, запнулась, увидев стоящего к ней спиной припозднившегося гостя.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, хватаясь за перила.

Почему-то в присутствии Кейрана слабость только усилилась, а она-то надеялась, что на свежем воздухе голова прояснится. Но не тут-то было.

– Приехал поздравить своего брата, – заявил Донеган, оборачиваясь. Сверкнул глазами дерзко, яростно, как будто бросая вызов.

Не то ей, не то целому миру.

– Я имела в виду, что ты делаешь на крыльце? – терпеливо пояснила Мишель, одновременно и радуясь его появлению, и начиная волноваться еще больше. – Почему не заходишь? Думала… тебя вообще здесь не будет.

– Чтобы я пропустил такое веселье! – Донеган ослепительно улыбнулся. – Ты же знаешь, как я люблю танцевать с хорошенькими леди, детка. Да и как я мог не поздравить свою будущую невестку?

Мишель нахмурилась. Оторвавшись от перил, приблизилась к Кейрану, оглядываюшему ее жадным, откровенно бесстыдным взглядом. Было в нем что-то непривычное, странное. Раньше Кейран себе такого не позволял, по крайней мере, не на людях.

Когда Мишель подошла к нему вплотную, он болезненно поморщился, словно ее близость доставляла ему невыносимые муки.

Пристально на него глядя, она требовательно поинтересовалась:

– Кейран, сколько ты выпил?

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы откровенно паршивый вечер превратить в паршиво-терпимый.

Донеган ухмыльнулся, снова скользя по невесте брата взглядом: алчным и опасным. Таким, от которого жар приливает не только к лицу – от него вспыхивает все тело, и сердце, вместо того чтобы стучать ровно, заходится в сумасшедшем ритме.

– Симпатичное платьице. Ты в нем похожа на клумбу с цветами. Вроде тех, что выращивает Катрина, – отвесил он своеобразный комплимент. – Уверен, на протяжении всего вечера Гален только и делал, что мысленно с тебя его стаскивал.

«А теперь ты занимаешься тем же самым», – едва не озвучила свою мысль Мишель, но вовремя спохватилась и почувствовала, как начинает краснеть еще больше.

Хоть и так по ощущениям уже была вся пунцовая.

– Пойдем в дом, – попросила, оглядываясь на дверь.

– А может, лучше останемся здесь?

Мишель не успела ни возразить, ни отпрянуть, как тяжелая ладонь Донегана легла ей на талию, и по губам скользнуло дыхание: горечь бурбона и вайенских сигар.

И абсолютная, беспросветная тьма в глазах.

– Все чаще я задаюсь вопросом: а может, не надо было тебя тогда отпускать? – хрипло прошептал оборотень. – Я бы мог украсть тебя для себя и…

– Тогда бы твоя сестра умерла, – напомнила Мишель, сбрасывая с талии его руку. Оглянулась, на этот раз с тревогой, и отступила на шаг. – Кейран, ты меня пугаешь…

Если их сейчас кто увидит… Особенно языкастые девицы Эванз и им же подобные сплетницы. И, наверное, по-хорошему, ей следовало уйти, вот только Мишель никак не могла заставить себя от него отвернуться. И отступить еще хотя бы на шаг не получалось…

Не получалось даже отвести взгляд.

Из распахнутых окон лилась музыка, слышались громкая дробь каблуков и голоса. А здесь были только он и она: охотник и его желанная добыча. Именно это она прочла в глазах Донегана – охотничий азарт. Быть может, возрастающая луна на него так действовала – горячила молодую кровь, туманила рассудок. Или же всему виной были бурбон и ревность…

От осознания, что Кейран ее ревнует, Мишель испытала странное смешанное чувство: радость и удовлетворение отравлялись горечью обиды.

– Что ты вообще несешь? – мысленно велев себе быть благоразумной, воскликнула она. – Ты все время забываешь, что у тебя есть невеста!

– И что? – Очередная кривая усмешка. – А у тебя есть жених. Но это не мешает тебе задерживать дыхание всякий раз, когда я до тебя дотрагиваюсь. Вот как сейчас.

Он снова был рядом, снова ее касался, скользя пальцами по изгибу шеи, перебирая выбившиеся после танца из прически волосы на затылке, поглаживая, лаская.

Заставляя мутиться сознание.

– Аэлин, – напомнила ему, а заодно и себе, Мишель.

– Аэлин… – эхом отозвался Кейран. – Это было обещание отца, а я отдуваюсь. Как видишь, он вертит нами, как ему вздумается, а мы ничего и сделать не можем.

Мишель мягко отвела его руку.

– Кому и что он пообещал?

– Мой покойный дядя Эдан не хотел жениться. Не хотел брать пример со старшего брата и после нескольких лет брака хоронить любимую. Однажды его смертельно ранили на дуэли. Трагическая случайность: дядя никогда не промахивался, а в него никогда не попадали. Но в тот раз попали… Уже умирая, он признался, что крутил интрижку с одной девицей из Нью-Фэйтона. Познакомился с ней на балу квартеронок и после частенько захаживал к ней в гости.

Мишель отвела взгляд, прекрасно зная, что Кейран подразумевал под «захаживал в гости». К тому же она была наслышана о том, что происходило на квартеронских балах.

– Умирая, он попросил отца позаботиться о ребенке. Оказывается, девушка погибла сразу после родов. Ей тогда как раз исполнилось двадцать три: проклятие Донеганов настигло ее и за стенами Блэкстоуна. Эдан умолял разыскать способ избавить нас от этой заразы, а потом выдать Аэлин замуж. За меня. Окажись она замужем за джентльменом вроде меня, – теперь в голосе Кейрана слышалась ирония, – и никто бы и никогда не упрекнул ее за происхождение.

– Зачем он согласился? Ты ведь ее не любишь! – Мишель дернулась, как будто собиралась сей же час сорваться с места, разыскать Сагерта Донегана и высказать ему все, что она думает о нем и его жестоких решениях.

Но даже если бы захотела, не смогла этого сделать: от резкого движения перед глазами все закружилось, и она была вынуждена прислониться к перилам.

– Отцу плевать на наши чувства. Ему плевать на нас. Единственное, что его волнует, – это благополучие Катрины. Он скорее пристрелит меня, чем допустит, чтобы я вмешался и расстроил вашу с Галеном свадьбу.

– А тебе хотелось бы вмешаться? – Мишель задержала дыхание.

Понимала, глупо об этом спрашивать: теперь уже поздно отступать, но почему-то ей казалось жизненно важным услышать его слова.

Однако Кейран молчал, смотрел на нее внимательно, и от этого пронзительного взгляда слабость продолжала накатывать снова и снова, как волны во время шторма. И Мишель уже тоже штормило. Почувствовав, как земля уходит из-под ног, она из последних сил ухватилась за перила.

– И давно это у тебя? – резко спросил Донеган.

– Несколько дней… – сглотнула Мишель. – Слабость такая же, какая была в Блэкстоуне. И даже хуже. Иногда я словно задыхаюсь! Как если бы меня душили… Магией, – облизнув пересохшие губы, описала она все, что чувствует.

Музыка к тому моменту уже утратила свое очарование, превратившись в оглушительную какофонию. Удары каблуков об пол – словно раскаты стремительно приближающейся грозы. Смех гулом звучал в голове, противным и протяжным, от которого никак не удавалось избавиться.

И больше всего на свете Мишель в тот момент хотелось выкрикнуть: «Хватит! Достаточно!»

Но с губ не сорвалось ни звука, и, кажется, она снова пошатнулась. Наверное, поэтому Кейран подхватил ее на руки. Вот только вместо того чтобы отнести ее в дом… сбежал со ступеней крыльца и понес к своей лошади.

– Ты что творишь? Сумасшедший, – слабо возмутилась чужая невеста.

– Делаю то, что уже давно следовало сделать, – невозмутимо произнес Донеган, устраивая в седле свою невесомую ношу.

– Ты меня похищаешь? Снова? – Мишель с силой вцепилась в поводья, опасаясь, что, как только Кейран ее отпустит, она тут же угодит под копыта животного.

– Можно и так сказать, – улыбнулся он, однако глаза его при этом оставались серьезными.

Ей следовало воспротивиться, попытаться спрыгнуть, вот только это было последнее, чего ей сейчас хотелось. Особенно когда она оказалась в его руках, надежных и сильных, в объятиях, по которым скучала безумно. Обессиленная, Мишель откинула голову на плечо Кейрана и прикрыла глаза, сдаваясь на милость похитителя.

– В этот раз Гален тебя точно убьет, – прошептала она чуть слышно.

– Не раньше, чем я пойму, что, демон побери, с тобой происходит. – С этими словами Донеган пришпорил коня и помчался к раскрытым настежь воротам.

 

Глава 6

Мишель не спешила открывать глаза. Лежала, прислушиваясь, впитывая в себя ночные запахи и звуки. В том, что уже глубокая ночь, она не сомневалась, как и в другом: куда именно Кейран ее привез. И, как ни странно, была этому рада.

Снаружи, где-то совсем близко, потрескивал костер, шумели деревья, обступившие поселение лугару, сходило с ума комарье.

Когда сон окончательно покинул сознание, Мишель вспомнила и о своем похищении, и о помолвке, с которой ее забрал Донеган. С которой она позволила себя забрать. А вспомнив, испытала укол совести. Наверняка родители подняли на ноги всех соседей, и те мечутся по окрестностям Нью-Фэйтона, рыскают по лесу, блуждают среди болотных кипарисов, чьи длинные корни глубоко увязли в мутной жиже, а с ветвей неряшливо свисают седые клочья мха.

Друзья и близкие зовут ее, не догадываясь, где на самом деле скрывается похищенная избранница Галена. А тот небось сейчас вне себя от гнева. Рвет и мечет, и на Адане срывается. За то, что недоглядел, позволил госпоже исчезнуть.

Как бы ни приказал пройтись по его спине плетью.

С этими мыслями Мишель подхватилась с мягких шкур, заменявших ей ложе, и, не обращая внимания на мельтешение цветных кругов перед глазами, поспешила из хижины. Небольшая заминка случилась у самого выхода. Чувствуя себя церковным колоколом, который пытаются протолкнуть в щель между досками, Мишель прижала ладони к бедрам, сминая кринолин, и все-таки выбралась наружу.

Осмотрелась, надеясь отыскать взглядом Кейрана, но не увидела ни его, ни других жителей деревни. Лишь одна пожилая волчица неподвижно сидела возле костра, и Мишель, ощущая, как ночная прохлада впивается в обнаженные плечи, направилась к огню. Под ногой чуть слышно хрустнула ветка – лугару обернулась. Морщинистое лицо, напоминавшее вырезанную из красного дерева маску, осветилось улыбкой, и черты лица женщины сразу смягчились.

– Садись и грейся, – сказала она, немного растягивая слова.

Мишель мысленно порадовалась, что лугару знает ее язык, а значит, ей будет с кем поговорить до появления Кейрана.

Неловко потоптавшись возле женщины, она все же опустилась на мягкую медвежью шкуру и проговорила тихо:

– Простите, должно быть, я заняла ваше место. – Она оглянулась на сложенную из тонких гибких стволов хижину, сверху покрытую корой и смешанной с хворостом глиной.

– Ты на своем месте, – серьезно заявила женщина, после чего подхватила с земли и протянула гостье плошку. – Пей. Согреешься быстро.

Питье оказалось горьким и крепким, но, памятуя о том, что отказ лугару могут расценить как оскорбление, Мишель послушно сделала несколько глотков, чувствуя, как снова начинает хмелеть. Костер уже почти догорел: пламя не тянулось к небу, стремясь коснуться звезд, – пугливо стелилось по земле, постепенно теряясь в алой от жара золе. И тем не менее Мишель сразу согрелась и даже почувствовала себя бодрее.

– А где Кейран? – вглядываясь в угловатые очертания хижин, чернеющих во тьме, шепотом спросила она.

– С шаманом. Разбираются, – коротко ответила лугару и снова замолчала, чтобы спустя минуту, медленно выговаривая, добавить: – Ищут ответы. Спрашивают у духов. О тьме, что лежит на тебе.

После слов лугару Мишель начало казаться, что она чувствует эту тьму в себе. Она обхватила плечи руками. Только согрелась, и вот холод мерзкими насекомыми ползет по коже, заставляя дрожать и ежиться.

Пламя продолжало гаснуть, бликами играя на изрезанном морщинами лице женщины, путаясь в ее толстой седой косе.

– Тебе больно. Ты страдаешь, – задумчиво произнесла она, не сводя с затухающего костра взгляда. – И он мучается вместе с тобой.

– Он?

– Этот мальчик. Он нашел тебя, но понимает, что скоро потеряет.

– Потому что я невеста его брата, – с горечью отозвалась Мишель.

Но лугару ее как будто и не услышала, по крайней мере, никак не отреагировала на слабый шепот. Сидела, глубоко погруженная в свои мысли, и продолжала бормотать:

– Волки другие. Не такие, как вы. Чувствуют свою пару, и если уж находят – не отпускают. Отпустить или потерять для нас – значит лишиться половины своей души.

– Хотите сказать… я для Кейрана – что половинка души? – Мишель взволнованно выдохнула: – А он для меня…

– Ты и сама все знаешь, девочка. Здесь. – Развернувшись, волчица приложила сухую морщинистую ладонь к ее груди, слыша, как сердце под ней начинает биться быстрее. – И он знает. Но продолжает себя обманывать. Зачем – непонятно.

– Из-за своей семьи, – шепотом ответила Мишель. – Ведь если я не выйду замуж за Галена…

Лугару не стала ее слушать. Перебила, снова чему-то усмехнувшись:

– Глупые они. Все Донеганы. Не понимают, что они такие же, как ты.

– Как я? – недоуменно переспросила Мишель.

– Жертвы и слепцы.

– Мишель!

Она обернулась, не зная, то ли ей плакать, то ли смеяться. После слов лугару тянуло на слезы, а при виде Кейрана вдруг захотелось улыбаться.

Наверное, всему виной дурацкое пойло, задурившее ей голову и перемешавшее все чувства.

– Тебе не следовало вставать. – Кейран приблизился и протянул ей руку. – Пойдем.

– Мне нужно домой, – снова заволновалась похищенная невеста. – Там родители, и Адану наверняка достанется. Лиззи не уснет…

– Домой я отвезу тебя завтра, – проговорил Кейран мягким, но не терпящим возражений голосом. – Нам придется задержаться здесь до утра.

Мишель послушно кивнула и обернулась, чтобы попрощаться:

– Доброй ночи. И… извините, – сказала, замявшись, уверенная, что заняла хижину этой пожилой женщины, и оттого вновь чувствовавшая себя неловко.

А может, от прикосновений Донегана. Она и правда дышать переставала, когда он до нее дотрагивался. Вот и сейчас задержала дыхание, следуя за тем, кто незаметно стал не просто частью ее души – стал всей ее душой.

– Кто эта женщина? – спросила Мишель, забираясь в хижину, узкий проход в которую закрывала выгоревшая на солнце рыжая с проплешинами шкура.

– Аяша. Местная юродивая.

Внутри и одному было не развернуться, а уж вдвоем и вовсе было тесно. Мишель опустилась на колени, мысленно кляня свою пышную юбку.

– Мне она не показалась сумасшедшей.

– Но таковой ее считает все племя, – хмыкнул Кейран и предложил: – Давай помогу расшнуровать корсет, пока ты в нем не задохнулась.

Поколебавшись с мгновение, Мишель все же повернулась к Донегану спиной.

– Я бы и сама могла…

– Зачем сама, когда у тебя есть я? – пошутил он негромко, и Мишель уловила в его голосе легкую хрипотцу, какая появляется спросонья или от сильной усталости.

– Ты протрезвел, – заметила она, ерзая на месте от волнения.

А не волноваться, когда он так близко, не получалось.

– После такой-то скачки, – фыркнул Донеган, присаживаясь рядом, и с иронией добавил: – А вот ты, малышка, продолжаешь хмелеть.

Даже не оборачиваясь, Мишель знала, что он улыбается.

– Я пыталась согреться! – фальшиво возмутилась она, пряча руки на груди. – И вообще, ты говорил, что лугару не принимают отказов.

– Это так, – согласился Кейран, медленно в полутьме расстегивая крошечные крючки, протянувшиеся по всему корсажу. Следовало справиться сначала с ними, чтобы добраться до тугой шнуровки корсета.

Мишель честно пыталась расслабиться и снова ловила себя на мысли, что перестает дышать, когда он до нее дотрагивается.

– Получилось что-нибудь выяснить?

– Шиай, их жрец, молится духам, надеется получить от них ответы. Он выгнал меня, – весело признался Кейран. – Сказал, что я только путаюсь под ногами и отвлекаю его от общения с праотцами. И что лучше бы мне позаботиться о своей «бледнолицей спутнице».

Мишель хихикнула, а про себя отметила, что жрец правильно сделал, отправив Кейрана к ней.

– Что, если духи ему не ответят?

– Тогда отправлюсь к Тафари. Хотя если это он с тобой такое вытворяет, – голос Кейрана стал ледяным и жестким, по крайней мере, у Мишель от него мороз побежал по коже, – ведь не признается же! Впрочем, завтрашней ночью, когда я к нему нагряну, уверен, он будет посговорчивее.

– Опять будешь… охотиться? – прозвучало тихо, взволнованно.

К темноте, глаза к которой постепенно привыкали, прибавилось молчание: напряженное, давящее. А потом на смену ему пришли горькие слова:

– Мне придется, ангел.

Несколько глухих ударов сердца, и Мишель прикрыла глаза, чувствуя, вбирая в себя скользящие прикосновения горячих пальцев по шее и вниз по оголенной спине. Ласкающие, неторопливые – несмотря на ночную прохладу, они протянулись по коже обжигающим пламенем, и, наверное, в тот момент она захмелела еще сильнее. Иначе не дышала бы так часто, так рвано, и голова не кружилась бы… На этот раз так сладко.

– Кейран… – прошептала на выдохе, окончательно запутавшись в собственных чувствах и мыслях.

Его руки замерли на мгновение, опустившись на обнаженные плечи девушки. А стоило ей к нему обернуться, как Мишель почувствовала себя совершенно пьяной. От жадного поцелуя, от вкуса жестких губ, завладевших ее губами.

Короткий удар сердца, и лицо запылало под сильными ладонями Донегана. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что им следует остановиться, прекратить это безумство, но она тут же растворилась в жарких поцелуях, с каждой секундой все дальше уводящих ее из этого мира.

И Мишель сама потянулась к своему мужчине, обнимая, несмело лаская, зарываясь пальцами в короткие жесткие волосы. Позволяя ему скользить губами по изгибу шеи, покрывать поцелуями плечи – алчными, быстрыми, нетерпеливыми – и снова возвращаться к ее губам, сладким и таким манящим, о которых он так долго мечтал.

Грезил об этих мгновениях, когда она окажется в его руках и будет хмелеть от его прикосновений, позволяя себя целовать, ласкать, раздевать. И он будет сходить с ума от прерывистого дыхания своей девочки, вслушиваться в тихие робкие стоны все нарастающего наслаждения и будет пить их, утоляя жажду, что с каждой секундой, проведенной вместе, становилась только сильнее.

Превращала его в еще большего безумца, чем он был на самом деле.

Даже в темноте он видел соблазнительные очертания девичьего тела, напряженно вздымающуюся грудь с затвердевшими сосками, обозначившимися над жесткой линией корсета. Наслаждался ощущением гладкой нежной кожи под пальцами и понимал, что не остановится, сорвется, уступит жажде.

А потом будет проклинать себя за эту слабость.

– Так нельзя, ангел. – Кейран резко отстранил от себя Мишель, зажмурился на миг, пытаясь собрать остатки выдержки, которой в нем, кажется, уже не осталось, и добавил хрипло, тяжело дыша: – Нам нельзя.

Мишель облизнула горящие, сейчас, после поцелуев, невозможно чувствительные губы. Кивнула, неловко подтягивая к груди корсаж, и стыдливо опустила взгляд.

Эйфория постепенно отступала, и жалкая лачуга уже не казалась райской кущей, а жар в груди, от которого всего какое-то мгновение назад она пылала, превратился в кусок льда, острые края которого ранили ее изнутри.

Мишель поежилась, сжалась в комок, обхватила плечи руками. А когда Донеган поднялся, собираясь уйти, потянулась за ним, останавливая.

– Останься, пожалуйста, – попросила, поднимая на него глаза, и, несмотря на подступающий к горлу горький комок из слез, шепотом проговорила: – Я не хочу быть здесь. Без тебя.

Собиралась добавить, что вообще нигде не хочет, но вовремя остановилась, понимая, что от ее признания станет только хуже.

Им обоим.

– Боюсь замерзнуть. – Мишель заставила себя улыбнуться, а потом еще и повела плечами, показывая, что вся покрывается мурашками.

– Не надоело испытывать на прочность мою силу воли, ангел? – Кейран улыбнулся в ответ.

Понимал, что лучше бы ему сейчас уйти, но оставить ее одну, растерянную и дрожащую… на это ему точно выдержки не хватит. Кейран опустился на мягкие шкуры, увлекая ее за собой, вдыхая ее сладкий запах. Обнял, чувствуя, как темные желания снова начинают туманить разум, но тут же неимоверным усилием заставил своих демонов спрятаться обратно, раствориться в закоулках сознания.

Тихонько вздохнув, Мишель прижалась к нему сильнее и, положив голову ему на грудь, впервые за долгое время почувствовала себя совершенно счастливой и безмятежной.

– Спи, Мишель, – прошептал Кейран. Коснулся губами темных волос и, уже закрывая глаза, чуть слышно добавил: – Я с тобой, ангел.

 

Глава 7

Проснулась Мишель оттого, что в хижину начали проникать солнечные лучи, бликами рассыпаясь по ее лицу, и в поселение вернулась жизнь: смеялись, играя, дети, перекликались женщины, негромко переговаривались мужчины. Вслушиваясь в незнакомые голоса, улавливая непонятные слова, девушка не сразу сообразила, что находится не в собственной спальне в Лафлере и, к счастью, не на болотах в Блэкстоуне – она у оборотней, добровольно похищенная Кейраном Донеганом.

Которого в лачуге больше не было.

Вздохнув, Мишель села на импровизированной постели, расчесала пальцами спутавшиеся после сна волосы и, как могла, затянула корсет. С крючками на корсаже пришлось повозиться, и она была больше чем уверена, что застегнула их криво, но сейчас это было последнее, что ее беспокоило. С наступлением утра вернулась и тревога, а с той осознание: она не сбежала от проблем, лишь позволила себе забыться на короткое время, почувствовать себя счастливой. Что привело к новым, еще более серьезным проблемам.

Даже страшно подумать, как поведут себя родители, когда она вернется в Лафлер! Мишель не представляла, как будет смотреть им в глаза, а главное, как объяснит свое внезапное исчезновение.

А вот соседские сплетницы наверняка придут в восторг, такой повод почесать языками.

На этой мысли Мишель запнулась. Снаружи послышались шаги, а спустя мгновение, откинув толстую шкуру, в хижину вошел Кейран.

– Доброе утро. Думаю, нам пора уезжать. – Мишель поднялась на ноги и подарила своему похитителю тусклую улыбку.

– Пора, – кивнул Донеган, не сводя с девушки взгляда.

Внимательного и напряженного, совсем непохожего на те, которыми одаривал ее прошлой ночью.

Пытаясь занять чем-нибудь руки, Мишель провела ладонями по складкам помявшейся юбки, а потом с силой сжала тяжелую ткань, заметив, как темнеют его глаза.

– Что-то случилось? – слыша, как сердце в груди замирает, почти перестает биться, тихо спросила она.

– Шиай говорит, ты знаешь, что с тобой происходит. И что началось это до того, как ты попала в Блэкстоун, а значит, Тафари тут ни при чем.

– Глупость какая! Я не… – возмутилась было Мишель, но замолчала, вдруг осознав, что имел в виду лугару или его духи, к которым он взывал всю прошлую ночь.

По выражению ее лица Кейран понял, что шаман оказался прав.

– Кто это с тобой делает, Мишель, и зачем? – требовательно спросил он.

Мишель поджала губы. Она видела, как хищно раздуваются его ноздри, как пальцы сжимаются в кулаки. Это был канун ночи, в которую появление луны влекло за собой страшные метаморфозы. И чем ближе она была, тем сложнее становилось Донегану контролировать свою звериную суть. Мишель это видела, чувствовала и понимала, что сегодняшний день – самый ужасный для такого рода признаний.

– Я не могу, – с трудом выдавила из себя слова, чувствуя, как к горлу подкатывает уже знакомая тошнота. – Не могу признаться.

– Это такая страшная тайна? – усмехнулся Кейран.

Мишель покачала головой.

– Магия? – Теперь уже он хмурился, не сводил с девушки взгляда, с пристальным вниманием вглядываясь в искаженные волнением черты лица.

Слабый кивок и глаза в пол.

– Это точно не лугару, они не запечатывают чарами рот. Но тогда кто? – Только спросив, он уже знал ответ на свой вопрос. – Мари Лафо, – прошептал Кейран и скривился. – Зачем ты к ней обратилась? Чего тебе не хватало в жизни? Как ты могла довериться этой ведьме?! Разве не понимала, что будут последствия?! У тебя было все: дом, семья, красота, толпы поклонников…

Мишель прижала руки к лицу, силясь подавить испуганный крик и понимая, как близок он к разгадке, а она ничего не может поделать, чтобы заставить его прервать свои размышления. Раньше она мечтала, чтобы Донеганы узнали правду, а теперь готова была отдать все, лишь бы тайное оставалось тайным.

Лишь бы Кейран не узнал о совершенной опрометчиво постыдной ошибке.

Вот только он все понял и без ее ответов. Усмехнулся и добавил с горечью:

– Вот почему он так внезапно на тебе помешался, вел себя так странно… У тебя действительно было все, Мишель. Все, кроме моего брата.

Мишель стояла, опустив взгляд. Не зная, что сказать, не в силах подобрать слова. Оправдываться? Но ее губы по-прежнему запечатаны магией, и все объяснения будут походить на коровье мычание. Заплакать? Мужчин порой так просто разжалобить. Вот только сейчас ей не хотелось притворяться, а слезы, что стояли в глазах, были совершенно искренними.

– Я ничего к нему не испытываю, – проговорила она еле слышно, заставив себя посмотреть на Кейрана, лицо которого сейчас было серым и как будто окаменевшим.

– Ну, это-то понятно. – Данеган пренебрежительно хмыкнул. – Тебе был интересен сам процесс охоты, а когда зверь превратился в домашнее животное, стало скучно и ты переключилась на другого. – Схватив оставленный в хижине сюртук, он быстро его надел, с такой яростью застегнув на пуговицы, что те лишь чудом не сорвались с петель. – Знаешь, Мишель, в этом мы с тобой похожи. С той лишь разницей, что наши инстинкты хищников навязаны нам проклятием, ты же – хищница по призванию.

Еще секунду назад она собиралась каяться, просить прощения, но последние слова Кейрана подействовали на нее, как удар хлыстом по оголенной спине.

– Сказал тот, в постели которого побывали все нью-фэйтонские шлюхи. И не только! – Мишель понимала, лучше бы ей остановиться прямо сейчас, но вместо этого она с еще большей яростью продолжила выплескивать свои эмоции. – Можно подумать, ты, Кейран, не совершал ошибок! В скольких дуэлях принял участие? Сколько жизней покалечил? И это я не о рабах. Я о бедолагах, пытавшихся защитить честь своих сестер и дочерей. Бедолагах, с которыми ты стрелялся и которые теперь, благодаря тебе, гниют в могилах. Просто потому, что ты не в силах пропустить ни одной юбки!

– Ну, я хотя бы не бегаю по колдуньям и не краду жениха у собственной сестры, – заметил с мрачной усмешкой Донеган.

– Вместо этого ты крадешь невесту у собственного брата, – прошипела Мишель.

– А ты и рада, великая интриганка.

Почувствовав, как злость отступает, она покачала головой.

– Все, что было с тобой…

– Все, что было со мной, – очередной каприз избалованной девчонки, – резко перебил ее Донеган. В голове продолжало шуметь. Он даже не заметил, как схватил ее за плечи, как впился в них яростно, возможно, причиняя ей боль, и процедил в побелевшее не то от обиды, не то от страха лицо: – Нет нужды напоминать мне, что я чудовище. Я живу с осознанием этого уже долгое время. Но каким бы ни был я монстром, я никогда, никогда не обманывал тех, кого любил!

Оттолкнув ее от себя, он вышел из шалаша. Несколько секунд замешательства – попытка осознать, что это: пустые слова или неожиданное признание, и Мишель бросилась за ним следом.

– И что теперь? Вот так просто возьмешь и сбежишь?!

– Лугару отвезут тебя в Лафлер, – сказал Донеган, не оборачиваясь. – А дальше… желаю вам с Галеном счастья. Хоть, наверное, мне следовало бы посочувствовать брату. – С этими словами Кейран забрался в седло.

Мальчишка-лугару, удерживавший лошадь, отпустил поводья, и животное, подстегиваемое плетью и яростным криком хозяина, сорвалось с места.

Мишель броситься за Кейраном не позволила Аяша. Удержала ее за руку, и та, отчаянно дернувшись, сдалась. Осталась стоять, вглядываясь в поглотившую Донегана лесную чащу. Сжимая кулаки и больше не сдерживая слезы.

Беззвучно плакала, пока не услышала тихий голос пожилой женщины:

– Пойдем, красавица, тебе пора возвращаться. А от него этой ночью лучше держись подальше.

Кейран совершил невозможное – домчался до Нью-Фэйтона всего за пару часов. Он с яростью хлестал ни в чем не повинное животное и с такой силой сжимал повод, что тот лишь чудом не рассыпался пылью у него в ладони.

В точно такую же пыль он мечтал превратить Мари Лафо. Разыскать нью-фэйтонскую ведьму как можно скорее и свернуть ее длинную шею. С каким удовольствием он бы вонзился в нее клыками, терзал, рвал протравленную чарами плоть. Упивался бы ее страданиями.

Уничтожил бы Мари Лафо.

Кейран чувствовал, как его затапливает ненависть к Королеве. Как сознание мутится от злости и гнева. На беспутную девчонку, что так долго с ним играла. Что, если она и его тоже околдовала? Что, если чарами лишила его покоя и сна ради своей забавы!

Капризная, избалованная аристократка. Вот какой была Мишель Беланже.

Девушки из его снов не существовало.

Промчавшись по центральной улице города, Донеган резко натянул поводья и, оставив лошадь у дороги, бросился к особняку колдуньи.

«Мишель нужен был Гален», – словно охотничьим ножом, раз за разом сердце пронзала боль. Ради него она не побоялась обратиться к самой опасной колдунье графства. За него же согласилась выйти замуж. Не потому, что пожалела Катрину, Аэлин, рабов. Его, Кейрана, в конце концов.

Все оказалось намного банальней: ей просто нужен был Гален.

Он тяжело ударил в дверь. Раз, другой, третий. Бил в нее кулаком, до крови сдирая кожу на костяшках, и при этом не ощущал боли. Одну лишь глухую ярость.

И зверя, что пробуждался в нем, с каждым часом становясь все сильнее. Требуя крови и новых жертв.

В доме Мари Лафо было так тихо, как может быть только на кладбище, и у Донегана даже возникло ощущение, что он пытается пробраться в склеп, а не в один из самых старинных и некогда роскошных особняков Нью-Фэйтона.

– Тварь! – в сердцах выругался Кейран, ударяя по двери ногой.

Сбежав по ступеням крыльца, обошел дом, но и на заднем дворе стояла такая же мертвенная тишина.

– Сука, – процедил, сплюнув.

Пригладив растрепавшиеся во время скачки волосы и напоследок оглядевшись, вернулся к лошади, решив, что на этом не остановится. Если понадобится, объедет весь город, все окрестности, но ведьму разыщет.

И Мари Лафо очень повезет, если это произойдет до ночи.

Вскочив на лошадь, он повернул в обратную сторону, но не успел проехать и пары кварталов, как его нагнали отец с братом.

– Где Мишель?! – преградив ему дорогу, набросился на него Гален.

– Не бойся за свою невесту, она уже едет домой.

Гален спешился, чуть ли не силой стащил брата с лошади и прорычал, хватая его за ворот:

– Увез! С помолвки! Какая же ты сволочь!!!

На этот раз Кейран позволил себя ударить. Не стал защищаться и уж тем более не собирался давать сдачи. Темные зрачки Галена стремительно сужались, человеческий облик стирался, обнажая личину зверя.

– Ей нужна была моя помощь, – потирая саднящую скулу, проговорил младший Донеган, краем сознания отмечая, что отец даже не попытался вмешаться и, судя по выражению лица, сейчас и сам был не прочь его ударить.

– Помочь, значит, захотел? – прошипел наследник. – Украв мою невесту! Выставив меня на посмешище перед всеми соседями! Куда ты ее увез и что с ней делал?! – Взгляд Галена полыхнул ненавистью, замешанной на чувстве ревности.

– Мы были у лугару. Мишель больна, – к своему удивлению, спокойно признался Кейран. – Королева тянет из нее силы, и, если ты перестанешь меня трясти, как апельсиновое дерево, мы сможем вместе разыскать эту стерву.

Выражение лица Сагерта резко поменялось. Отстранив старшего сына, он требовательно проговорил:

– Объясни!

– Мишель призналась, что обращалась к колдунье за услугой. По-видимому, то, что сейчас с ней происходит, – расплата за помощь.

– В какой помощи она нуждалась?

– Может, сначала найдем эту ведьму? – раздраженно воскликнул Кейран.

– Лафо я сам найду и разберусь. А вы оба, – Сагерт повысил голос, видя, что сыновья снова бросают друг на друга яростные взгляды, – возвращайтесь в Блэкстоун. Не хватало еще, чтобы, озверев, растерзали кого-нибудь. А впрочем, – решив, что отправлять сыновей вместе в поместье не самая удачная идея (никто им не помешает растерзать друг друга), хмуро добавил: – Гален, поедешь со мной. А ты, Кейран, – домой!

В ответ на это требование тот громко хмыкнул, вернулся в седло и сорвался с места, едва не задев старшего брата.

Впрочем, оскорбленные чувства Галена и сам Гален его сейчас заботили мало. Как и отцовский приказ, несмотря на который, он не собирался отсиживаться в Блэкстоуне.

Обратная дорога в Лафлер прошла как в бреду. Мишель помнила, как ей помогли забраться на лошадь. Как двое молодых парней со стянутыми в хвост смоляными волосами, в которых дрожали цветные перья, что-то сказали сагамору и, получив в ответ несколько непонятных слов, тоже запрыгнули в седла. Один из них потянул лошадь Мишель за повод, и животное послушно тронулось.

Ехали медленно, но даже от неспешного шага девушку подташнивало. Кружилась голова, и ей все казалось, что она вот-вот, словно глупая муха, увязнет в паутине мха, которым чем ближе они оказывались к поместью, тем гуще были обвешаны деревья.

Время от времени лугару перебрасывались короткими фразами, но Мишель понятия не имела, о чем они разговаривают. Да ей это было и неинтересно. Все мысли были о доме и о Кейране, животная ярость в глазах которого так напугала ее сегодняшним утром.

В какой-то момент в ее затуманенное сознание ворвались голоса:

– Это она!

– Скорее! Сюда!

Навстречу им бросились всадники, в одном из которых Мишель узнала отца. Лугару напряженно замерли, обнажив томагавки, и она, испугавшись возможной схватки, спешилась и приблизилась к отцу.

– Все хорошо! Они друзья! – как можно громче произнесла Мишель, выставив перед собой руки. – Они защищают меня. Па, пожалуйста.

А оказавшись в объятиях отца, горько заплакала.

– Ты понимаешь, что мы чуть с ума не сошли от страха? – хрипло прошептал он.

– Я испугалась. Сбежала, – всхлипнув, выдохнула она и оглянулась на замерших поодаль оборотней, не спешивших прятать оружие. – Они нашли меня, приютили. А утром повезли обратно. Без них я бы точно заблудилась и пропала.

– Я не узнаю тебя, Мишель, – еще крепче обняв дочь, проговорил Вальбер Беланже. – Не узнаю.

– Мы можем поехать домой? – взмолилась она.

Отстранившись от отца, приблизилась к лугару и поблагодарила их на своем языке. Мишель не знала, поняли ли они ее, но очень на это надеялась. Кивнув, оборотни повернули лошадей в обратную сторону и устремились по проселочной дороге в сторону леса, а Мишель позволила хозяину Лафлера усадить себя на лошадь. Прижавшись к отцу, мысленно пожелала себе удачи, понимая, что дома родители ей устроят хорошую трепку.

Но, как ни странно, ни Аделис, ни Вальбер не стали ее ругать, решив отложить воспитательный процесс до лучших времен, то есть до тех пор, пока их дочь не придет в себя.

– Я испугалась, – как заведенная повторяла Мишель, не желая вовлекать в свое исчезновение Кейрана. – Просто испугалась. Сбежала, а опомнилась уже в лесной чаще. И если бы не лугару…

Она не знала, поверили ли ей родные, но была рада хотя бы тому, что не стали терзать ее расспросами. Разрешили ей подняться в комнату и отдохнуть.

– Как отреагировали на мое исчезновение гости? – Ступив на лестницу, Мишель обернулась.

– Мы сказали, что от волнения ты почувствовала себя неважно и вынуждена была раньше покинуть праздник. Иди отдыхай, родная, – ласково произнесла Аделис и отпустила дочь.

Облегченно выдохнув, Мишель отправилась наверх, как никогда мечтая о крепком исцеляющем сне. Однако заснуть у нее не получилось. Не успела она остаться одна, как в комнату проскользнула Серафи.

– Мисс Мишель. – Служанка запнулась, как будто сомневалась, стоит ли вообще об этом говорить. – Вам тут послание передали. От некой миссы Аэлин Кунис. Сказали лично вручить вам в руки.

Туман в голове рассеялся, и Мишель воскликнула, подскочив с постели:

– Дай сюда!

Вырвав конверт из рук рабыни, пробежалась глазами по посланию кузины Галена. Кто бы мог подумать, что ей напишет Аэлин! И тем не менее это была она.

В своем письме квартеронка умоляла о встрече, говорила, что переживает за Кейрана. Что он сейчас сам не свой и может натворить глупостей. Особенно в ночь полнолуния.

«Я не могу покинуть Блэкстоун, поэтому заклинаю вас о встрече, – писала мисс Кунис. – Приезжайте скорее! Пока не стало слишком поздно. Это важно. Очень! И если он дорог вам так же, как мне, Мишель, вы не оставите его в беде!»

Девушка почувствовала, как сердце уходит в пятки от одной только мысли, что Кейран может пострадать. Они ведь так плохо расстались… Наговорили друг другу столько гадостей. Сейчас Мишель отдала бы все на свете, лишь бы повернуть время вспять и забрать свои слова обратно. Возможно, если отправиться в Блэкстоун, он будет там, и они смогут поговорить. Нормально.

Она попробует все объяснить. Расскажет о своих чувствах.

Признается.

Не побоится.

Мишель возбужденно закусила губу. Аэлин права! Увидеться с Кейраном – вот что ей сейчас нужно! Она обязательно все исправит и не допустит, чтобы с ним что-то случилось.

Отправиться к Донеганам! Мишель вскинула голову. Ей как можно скорее нужно вернуться в Блэкстоун!

 

Глава 8

– Зачем тебе понадобилось в церковь? – недоверчиво сощурилась Аделис.

Мишель заломила руки.

– Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Исповедаться.

– Ну так говори со мной, – мягко, но настойчиво предложила мать.

– Со временем. Не сегодня, – покачала головой Мишель и продолжила слезно молить: – Ма, пожалуйста, мне необходимо кому-нибудь выговориться. Очень. Попросить прощения у Всевышнего. Отец Андрес всегда такой внимательный, такой чуткий. Я знаю, он выслушает меня, поддержит советом. Отпустит мне мои прегрешения. Иначе сама я себя никогда не прощу за то, как обошлась с вами вчера вечером!

Мишель была рада, что сразу после обеда отец отправился по делам в Нью-Фэйтон. Двоих уговорить было бы гораздо сложнее, ну а разжалобить материнское сердце – это она умела.

– Мамочка, пожалуйста…

– Милая, я тоже очень хочу тебя выслушать, – ласково произнесла Аделис, откладывая в плетеную корзину, что стояла у ее ног, рукоделие. – Хочу понять, что с тобой происходит. Если все дело в Галене, только скажи, и…

– Я возьму с собой Адана. Ну и Серафи, – перебила ее Мишель.

Прижав руки к груди, словно уже начала молиться, еще не успев добраться до церкви, она ждала родительского решения и сейчас больше всего на свете боялась, что мать велит ей возвращаться в спальню, да там и взывать к Всевышнему о прощении.

– Хорошо, – к радости Мишель согласилась Аделис. Тяжело вздохнула, а потом добавила строго: – Но чтобы через два часа была дома, иначе до свадьбы больше не покинешь Лафлер!

– Буду обязательно, матушка! – горячо заверила ее Мишель, чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм, словно танцует в груди, предчувствуя скорую встречу с Кейраном.

Пусть Аяша ее и стращала, чтобы даже не думала сегодня к нему приближаться, но до захода солнца оставалась уйма времени. Она отправится в Блэкстоун, поговорит с Донеганом и вернется домой дотемна.

Потому что, если останется в четырех стенах, с ума сойдет от неизвестности и беспокойства.

Поцеловав мать, Мишель побежала наверх собираться. Сегодня она наденет свое самое лучшее платье, нежно-персиковое, под цвет румянца, раскрасившего ей щеки и оживившего бледную кожу. Усталость как рукой сняло. Мишель чувствовала себя как никогда бодрой, и даже перспектива вернуться в мрачный дом на болотах ее не пугала. Да она готова была спуститься в саму преисподнюю, если бы понадобилось! Куда угодно, лишь бы Кейран услышал ее признание.

«Я люблю его. Люблю по-настоящему! – в мыслях повторяла Мишель, дрожащими от волнения пальцами завязывая под подбородком ленты капора. – И сегодня он об этом узнает!»

Серафи нравилось посещать церковь, и поэтому сейчас она с довольным видом крутилась возле хозяйки, помогая ей собраться, и приговаривала:

– Правильно делаете. Исповедь – благое дело. Если позволите, мисс Мишель, я сегодня тоже исповедаюсь, потому что вчера на празднике, как узнала, что вы сбежали, опрокинула поднос с бокалами. Все разбилось. Я так переживала… До сих пор переживаю…

Мишель рассеянно вслушивалась в болтовню служанки, занятая своими мыслями. Адану придется ее послушаться и вместо города отвезти в Блэкстоун. В конце концов, она его хозяйка и он обязан выполнять ее приказы! То же самое касается и Серафи. Рабыня, конечно, примется ныть и капать на мозги, но если уж она, Мишель, справилась с матерью, то с собственными слугами справится и подавно.

Ободренная этой мыслью, Мишель надела митенки, обнадеживающе улыбнулась своему отражению и, подхватив тяжелые юбки, с самым решительным видом покинула комнату.

Лишь оказавшись на крыльце, на миг запнулась, почувствовав укол страха в самое сердце.

– Не думала, что вернусь в Блэкстоун так скоро, – чуть слышно пробормотала она, но быстро справилась с нахлынувшими эмоциями и поспешила к дожидавшейся ее повозке.

– Поворачивай налево! – громко приказала Мишель, когда коляска подкатила к перекрестью дорог.

Раб, восседавший на козлах, с недоумением обернулся.

– Налево, я сказала! – строго повторила она.

– Мисс Мишель, ну мы ведь ехали в Нью-Фэйтон. Вы же в церковь собирались, неужто запамятовали? – напомнила хозяйке Серафи, растерянно хлопая ресницами.

– Я помню, куда собиралась, – огрызнулась Беланже и добавила, обращаясь к Адану: – Отвези меня в Блэкстоун. Чем раньше я туда попаду, тем раньше вернемся в Лафлер.

К огромному облегчению Мишель, раб послушался беспрекословно. Возможно, стальные нотки в ее голосе отбили у Адана желание перечить или, что более вероятно, Донеганы велели ему быть во всем покорным своей новой владелице. А значит, она зря переживала.

– В Блэкстоун? – округлив глаза, выдохнула Серафи и тут же, вскинувшись, поинтересовалась: – Уж не по жениху ли, часом, соскучились? Или по тому, другому мистеру Донегану?

– Еще раз услышу про того другого мистера Донегана – накажу, – строго прикрикнула на нее Мишель и прижала руку к горлу у самого подбородка. – Вот где у меня твои намеки! Не угомонишься, высажу в лесу, и будешь сама возвращаться в Лафлер!

Серафи поежилась от такой перспективы. Впрочем, в этот раз она не собиралась возражать и пытаться образумить своенравную госпожу. Церковь церковью, а побывать в загадочном поместье на болотах, о котором ходило столько толков, – это дорогого стоило. Будет о чем вечером посплетничать с домашними на кухне. Поэтому она притихла и до самого Блэкстоуна не проронила ни звука, предвкушая знакомство с загадочными владениями Донеганов.

К ее разочарованию, стоило им въехать в ворота и миновать аллею, очень похожую на аллею Лафлера (разве что кедры здесь были выше и мощнее, и их густая зелень как будто поглощала свет солнца), как Мишель велела ей оставаться вместе с Аданом в повозке.

– Но как же… – заикнулась было Серафи, однако под строгим взглядом хозяйки вынуждена была умолкнуть.

Пожелав себе удачи, Мишель направилась к показавшейся на крыльце Аэлин.

– Очень рада, что вы откликнулись на мое приглашение, – на удивление приветливо обратилась к гостье мисс Кунис. – Пожалуйста, проходите. Скажу, чтобы нам подали чай в библиотеку. Или желаете чаевничать в розарии моей кузины?

Мишель колебалась, не решаясь переступить порог дома, что еще совсем недавно был ей клеткой. И вот она вернулась в нее добровольно.

– Надеюсь, мне представится возможность поприветствовать Катрину. И… ваших кузенов, – произнеся это, она затаила дыхание. Взгляд ее был прикован к лестнице, и Мишель все казалось, что на ее вершине вот-вот покажется Кейран.

Сокрушенно вздохнув, Аэлин покачала головой.

– К сожалению, Катрине в последнее время нездоровится. После обеда она сразу поднялась к себе и уснула. А Галена с Кейраном я со вчерашнего вечера не видела. Как прошла помолвка? – неожиданно сменила тему разговора. – Как жаль, что я не могла на ней присутствовать! Давайте все же выпьем чаю в библиотеке. В розарии в этот час очень жарко, и даже опахала не спасают.

Сказать, что Мишель испытала разочарование, – это ничего не сказать. Всего каких-то пару минут назад она тешила себя надеждой и мысленно повторяла слова признания, что непременно должен был услышать Кейран. Здесь и сейчас. Но его дома не оказалось, и от этого сердце в груди неприятно заныло. И в носу начало щипать, отчего Мишель громко шмыгнула.

Библиотека – одно из немногих мест, которые ей нравились в Блэкстоуне. Она была не такой мрачной, как все в этом доме, хоть, как и прежде, дневной свет здесь скрадывали тяжелые портьеры. Отчего лицо мисс Кунис, не расстававшееся с выражением тревоги, смягчал густой сумрак.

– Признаться, ваше письмо напугало меня, – опускаясь на краешек дивана, сказала Мишель.

Встрепенулась, когда дверь в библиотеку приоткрылась, и тут же снова поникла, увидев вместо Кейрана молоденькую служанку с подносом в руках. Расставив угощение на маленьком круглом столике, рабыня поклонилась, и Аэлин, отпустив девушку, сама озаботилась тем, чтобы разлить по чашкам ароматный напиток.

– Он в последнее время сам не свой. Из-за вашей с Галеном помолвки. Я понимаю, что с ним происходит… Понимаю, что он к вам испытывает. Но и вы тоже, Мишель, должны понять, – поставив чайник обратно на стол, Аэлин устремила на гостью задумчивый взгляд, – что произойдет в случае, если передумаете: сначала не станет Катрины, а потом и меня. Да и вы, выйдя замуж за Кейрана (как того, несомненно, желает ваше сердце), не переживете свое двадцатитрехлетие. А они, – Аэлин со вздохом опустилась в кресло, – так и останутся чудовищами.

– Вам незачем напоминать мне об этом. Я не допущу, чтобы вас и Катрину постигла такая страшная участь. – Эти слова дались Мишель не сразу. После продолжительной паузы, во время которой она вспоминала, почему согласилась выйти замуж за Галена. А сегодня, поддавшись чувствам, едва все не испортила.

Снова.

И, наверное, хорошо, что Кейрана нет дома.

Никому не нужны ее признания. Все, что она к нему чувствует, должно остаться в тайне.

Так надо и так правильно.

– Я вас не подведу, – тихо, но твердо произнесла Мишель.

– Вот и чудесно, – расцвела кузина Кейрана и пододвинула к гостье чашку, а также вазочку с печеньем. – Угощайтесь, Мишель. Уверена, сладкое пойдет вам на пользу, перебьет горечь, что ядом разливается у вас в душе.

Но сладкое не помогло. Как и бестолковый щебет квартеронки, не сумевший отвлечь ее от печальных размышлений. Получив от соперницы клятвенное заверение, что она отпустит Кейрана, Аэлин принялась беззаботно болтать о всякой ерунде.

– Жду не дождусь дня, когда мы с вами, Мишель, наконец породнимся. – Когда с чаем было покончено, Аэлин поднялась с кресла. – А сейчас, боюсь, вам пора. Скоро начнет смеркаться, а с приходом тьмы в наших местах становится небезопасно. Уж точно не сегодня.

В отличие от мисс Кунис, сиявшей улыбкой, настроение Мишель к концу их разговора стало еще хуже, чем было до этого. Она расстроенно кивнула и последовала за девушкой. Ей и правда следовало возвращаться, чтобы мама не волновалась. Хотелось скорее добраться до дома, запереться у себя в спальне и вдоволь нареветься.

Это единственное, что она могла сейчас сделать.

Словно сомнамбула, Мишель приблизилась к коляске, попрощалась с Аэлин, напоролась на обиженный взгляд Серафи и сутулую фигуру Адана. Ее снова мучило головокружение. Снова мутило. Снова накатывала эта отвратительная слабость, появлявшаяся так внезапно и подолгу ее не отпускавшая. Даже слова прощания мисс Кунис разобрать не получилось, как и недовольное ворчание рабыни.

– Оставь меня в покое, Серафи.

Коляска тронулась. Мишель прикрыла глаза, убаюкиваемая мерным покачиванием экипажа, и, кажется, даже ненадолго задремала. Сбежала из ужасной реальности. Чтобы пробудиться от громкого крика служанки.

Со всех сторон их окружали всадники.

Кажется, ее оглушили… Мишель помнила опаляющую боль в затылке и пронзительные крики Серафи. Даже сейчас они продолжали стоять в ушах, тысячами игл пронзали виски.

Адан… Девушка чуть слышно застонала. Она видела, как его схватили, как раб исступленно дрался, прежде чем один из подонков в маске принялся яростно бить его прикладом по лицу, пока другие удерживали его за руки. Что произошло дальше – Мишель не имела понятия: шорох шагов сзади и резкий удар по голове швырнули ее, как в мутные воды Мэйфи, во тьму. Из которой она теперь медленно выплывала, захлебываясь страхом и отчаянием.

Не сразу удалось разлепить веки, а когда она это все же сделала, вынуждена была сразу зажмуриться: косые лучи заходящего солнца ослепляли. Мишель тряхнула головой, морщась от боли. Облизнула пересохшие губы, растрескавшиеся до крови. Хотелось пить и чтобы боль в затылке скорее стихла.

А еще чтобы этот кошмар прекратился.

– Ну наконец-то очухалась, куколка, – услышала она грубый, охрипший от табака голос. – Хозяин только зря беспокоился. И ничего я не перестарался и не лишил его удовольствия с тобой поквитаться.

Тут уж Мишель пришлось открыть глаза. Щурясь, огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она и откуда доносится этот отвратительный надтреснутый голос.

Оказалось, ее сгрузили прямо на пол в хижине или каком-то утлом домишке. Стоило лишь чуть пошевелиться, как под ней противно заскрипела старая половица. В раскрытое настежь оконце проникали закатные лучи, раскрашивая багрянцем центр комнаты, но не касаясь темных углов, в одном из которых Мишель заметила Серафи. Девушка полулежала, неестественно наклонив голову, а возле нее на корточках сидел широкоплечий детина в мятой, с пятнами пота рубахе.

– Серафи, – хрипло прошептала Мишель, а потом, собравшись с силами, что есть мочи завопила: – Серафи!!!

Больше всего она боялась, что рабыня так и останется похожей на сломанную куклу. Никогда не очнется.

– Тише, тише, мисса. – Перестав ощупывать служанку, похититель поднялся и приблизился к ней. – Чего ж то так буйствовать? Поберегли бы лучше силы для ночной прогулки.

– Не трогай меня! – яростно прошипела она, опасаясь, что вот сейчас он опустится перед ней на колени и точно так же примется лапать своими грязными ручищами.

– Нет-нет, – сально ухмыльнулся мужчина с заросшим щетиной и обезображенным шрамом лицом, – вас нельзя. А вот с ней, – оглянулся на рабыню, – можно. Хорошая девка, ладная. С такой грех не позабавиться.

– Только тронь ее! – Мишель дернулась, мечтая хорошенько врезать бандиту, чтобы пропало всякое желание скалиться, и к своему ужасу осознала, что связана: грубые веревки впивались в щиколотки и запястья.

– Это-то я и собираюсь сделать, мисса, – осклабился мужчина. – А вы посмотрите. Ну или отвернитесь, если такая скромница.

– Меня найдут, а тебя вздернут на виселице! Забьют до смерти! Да я сама прикажу тебя связать и буду бить, пока не подохнешь, если ты хоть пальцем ее коснешься! – из последних сил сдерживая слезы бессилия, выкрикнула Мишель.

– Ну, во-первых, найдут не вас, а в лучшем случае то, что от вас останется. А что до остального… Буйная вы слишком, как и ваша фантазия.

Мишель не успела понять, чего испугалась больше: слов негодяя или того, что он принялся раздевать ее рабыню. В тот момент дверь распахнулась, и в воцарившейся тишине раздался резкий приказ:

– Оставь девку в покое и выйди!

Мишель зажмурилась, осознав, что сейчас и правда самое время расплакаться. Стоило увидеть, кого принесли демоны, и ее снова захлестнула паника.

Одет ее мучитель был, как всегда, безукоризненно: в тонкий поплиновый костюм насыщенного табачного цвета. Пиджак был расстегнут, открывая рубашку с плоеной грудью, оттененную широким галстуком. Довершала образ франтоватого джентльмена широкополая соломенная шляпа. Точно такая же была на управляющем, когда они только познакомились. В купе поезда, на котором Мишель должна была добраться до Доргрина и стать гостьей в доме родственников.

А вместо этого оказалась пленницей в Блэкстоуне.

– Хорошего вам дня, мисс, – приподняв за тулью шляпу, учтиво поздоровался с Мишель Бартел и прошел в комнату.

Короткого взгляда, брошенного на бандита со шрамом, оказалось достаточно, чтобы тот нехотя поднялся и убрался из хижины.

– Если это шуточки кого-то из Донеганов… – начала было Мишель, растерянная, напуганная, сбитая с толку всем происходящим.

Ей даже думать не хотелось, что приказ о ее похищении мог исходить от Кейрана. Или, может, Гален решил наказать ее таким образом за вчерашнее исчезновение? Или мистер Донеган? Она тут же отмела последнее предположение. Король хлопка так боялся за жизнь своей драгоценной дочери, что готов был сдувать пылинки с будущей невестки. И уж точно он бы не стал нанимать шайку головорезов, чтобы избить собственного раба и похитить невесту сына.

Но если инициаторами похищения были не Донеганы… Мишель поежилась.

– Шутки закончились, мисс, – тронув беспамятную рабыню носком своей идеально отполированной туфли, с усмешкой проговорил Бартел. Обернувшись к пленнице, посмотрел на нее в упор. – И нет, это не Донеганы. Хотя один из них по глупости своей помог мне выманить тебя из дома. А если бы и нет, у меня в запасе имелся план Б. Так или иначе ты бы сейчас была здесь.

– Аэлин… – прошептала Мишель, понимая, что слезное письмо кузины Донеганов было не чем иным, как приманкой, которую она, не задумываясь, заглотила.

Если бы у Мишель не были связаны руки, она бы сейчас себя как минимум ущипнула. В наказание за собственную глупость.

– Но зачем? – непонимающе прошептала она.

– Глупышка ревнует. И боится, что ты передумаешь и не станешь выходить замуж за старшего кузена. А ей ой как не хочется хоронить Катрину, а потом умирать самой. Вот она меня и послушалась. – Бартел опустился на стул, прежде перетащив его на середину комнаты. Отсюда ему хорошо были видны обе пленницы: та, что пребывала без сознания, и та, что сейчас прожигала его ненавидящим взглядом. – Она не только выманила тебя для меня, но еще и оказалась столь любезна, что подлила тебе в чай одно интересное зелье, уверенная, что оно подействует как приворот, только наоборот, и Кейран больше даже не посмотрит в твою сторону.

Мишель судорожно сглотнула: в горле першило от горечи. Появившейся не то от страха, от которого все внутри цепенело, не то от дряни, коей напичкала ее Аэлин.

– Ты отравил меня? – Мишель поднесла связанные руки к лицу.

Бартел пожал плечами.

– Я думал над этим вариантом, и, признаться, он привлекал меня своей простотой. Вот только мне хотелось чего-то более эффектного, захватывающего и запоминающегося. Для всех Донеганов. Поэтому нет, Мишель, от яда ты не умрешь. Но благодаря зелью станешь желанной приманкой для того, кто испытывает к тебе чувства. А так как влюбиться в тебя имели глупость оба Донегана, сегодня в лесу случится знатная охота. Надеюсь, бегаешь ты быстро: не хотелось бы, чтобы все закончилось, даже не успев начаться.

– Зачем? – сквозь слезы, которые больше не получалось сдерживать, прошептала она, а потом хрипло выкрикнула: – Зачем тебе это?! Что я тебе такого сделала?!

Бартел покачал головой.

– Лично мне – ничего. Да, ты вредная, капризная, взбалмошная девчонка, но это не повод тебя убивать. Тем более с такой изощренной жестокостью. – На этих словах его губы растянулись в улыбке, и Мишель поняла: он получает удовольствие от этого разговора, от ее страха и ее беспомощности. – Все дело в Донеганах, к которым у меня имеются свои личные счеты. Я не допущу, чтобы с твоей помощью они избавились от проклятия. Нет, Мишель, оно не будет снято.

Проклятие… покушения…

Она вскинула голову и с ненавистью выкрикнула:

– Это из-за тебя Флоранс чуть не погибла!

Бартел не стал отрицать, кивнул, соглашаясь.

– Жаль, я не сразу узнал о вашей тайне и о том, что наследница не она, а ты. Было бы проще убрать тебя, когда ты торчала в Блэкстоуне. Ну или в Доргрине. Я все ломал голову, почему Гален так внезапно разорвал помолвку… А когда он сделал предложение тебе, все встало на свои места. Но ты уже тогда была дома.

Бартел досадливо поморщился, всем своим видом показывая, как он сожалеет о том, что не избавился от нее раньше.

– У вас много рабов, и все они вам верны. Попытка подстеречь тебя в городе и пристрелить ни к чему не привела, и мне пришлось проявить изобретательность. – Управляющий раздраженно стащил с головы шляпу и, бросив ее на стол, пригладил волосы. – Но я даже рад, что все так сложилось. Представь, что почувствуют Донеганы, когда очнутся утром и поймут, что натворили: лишили себя единственного шанса на спасение.

– За что ты их так ненавидишь? Что готов разрушить столько жизней!

Если бы взглядом можно было убить, то единственным, кто сегодня лишился бы жизни, стал мерзкий усатый тип, которого Мишель ненавидела всеми фибрами своей души. Но она не обладала такими способностями, и даже оберег с родной землей у нее забрали, отняв вместе с ним малейший шанс на побег.

– О, поверь, Донеганов есть за что ненавидеть, – зловеще улыбнулся Бартел. – Так что будем считать это торжеством справедливости, кровной местью… Да чем угодно! Главное, Сагерт Донеган будет страдать. Очень долго. Зная, что его любимая дочь умрет, а он ничего не сможет поделать. Не представляешь, сколько раз мне выпадала возможность прикончить Катрину: задушить, отравить, столкнуть с лестницы… – Теперь его голос звучал тихо, доверительно, как если бы он рассказывал пленнице свой самый страшный секрет.

Впрочем, как вскоре выяснилось, это и была его роковая тайна, которую Бартел хранил в течение долгих лет.

– Всех вариантов не перечесть. Но, согласись, это была бы неполноценная месть. Раз – и ее уже нет в живых. Нет, – ухмыльнувшись, покачал он головой, – эти месяцы до ее дня рождения станут для Донегана пыткой, наихудшим кошмаром и испытанием, которое он не вынесет. А потом я перестреляю, как диких псов, коими они и являются, остальных его выродков. И страшной сказочке придет конец.

– Что они тебе такого сделали, что ты сам превратился в чудовище?! – Мишель отчаянно дернулась и почувствовала, как веревки больно впиваются в саднящую кожу.

– То, что умеют делать лучше всего, – уничтожать и разрушать. Я ведь родился и вырос в Блэкстоуне, – с горькой усмешкой проговорил Бартел. – Мой отец служил управляющим при тогдашнем хозяине Херебарде Донегане. Дед твоего женишка был той еще сволочью, жадной и злобной. Отец хотел выкупить у него рабыню, но Донеган долгое время не соглашался. Из вредности или жадности – не знаю. А может, просто считал отношения управляющего с юной мулаткой обычной интрижкой. Потом (наверное, желая поиздеваться) Херебард все-таки назвал цену за рабыню и ее приплод. Меня то есть. Такую, что отцу пришлось собирать деньги несколько лет! А когда сделка совершилась и мы стали свободными, в Блэкстоун из очередного кругосветного путешествия возвратился молодой наследник мистер Сагерт Донеган! – Бартел с яростью сплюнул себе под ноги. – Была ночь полнолуния, ночь охоты для Донеганов. Жертву выследили и растерзали слишком быстро, и, распаленные жаждой убийства, Донеганы вернулись домой.

Мишель сидела не шевелясь, словно впав в гипнотический транс вроде того, в котором пребывала в ночь, когда стала свидетельницей колдовства Мари Лафо. Снова в груди каменело сердце, снова по спине струился липкий пот, и от ужаса мутилось сознание.

– Сагерт убил ее. Мою мать. У меня на глазах. Мне тогда и четырех не было, я спрятался и смотрел, как умирает женщина, подарившая мне жизнь. Он бы и меня загрыз, если бы его не отвлек шум снаружи: его папаша и младший брат загоняли во внутреннем дворе какого-то мальчишку. Когда мой отец узнал о произошедшем… – Бартел презрительно поморщился, – Вместо того чтобы отомстить, он просто взял и с горя повесился. Так я стал сиротой, свободным, но в доме убийц, уничтоживших мою семью. Теперь ты понимаешь, Мишель, что у меня есть все основания ненавидеть Донеганов. Сагерт обязан заплатить за свои преступления и испытать все то, что испытывал я эти годы. Вот почему проклятие не должно быть снято. Вот почему Катрина должна умереть. Не сейчас, а когда придет ее время. Ожидание ее смерти превратится для Донегана в агонию, а я буду наблюдать и наслаждаться его мучениями и беспомощностью. Он не сможет спасти свою дочь. Да и эти мальчишки, его отродье! – Резко поднявшись, он заходил по комнате, меча безумный взгляд из стороны в сторону. – Тоже должны быть наказаны. Представляю, что почувствует Кейран, когда узнает, что растерзал свою любимую. Или это будет Гален? Мне, в общем-то, без разницы.

– Ты ненавидишь Донеганов… Но почему из-за твоей ненависти должна умирать я? – сморгнув слезы, застывшие на ресницах, прошептала Мишель.

Бартел раздраженно передернул плечами, словно отгонял севшую ему на пиджак назойливую муху.

– Твоя жизнь, Мишель, не представляет для меня ни ценности, ни интереса. У меня есть цель, а ты – способ ее достижения. Пешка, которой придется пожертвовать в важной для меня игре.

Он умолк, когда в углу зашевелилась, застонав, Серафи.

– И ей я тоже найду применение. – Бартел приблизился к рабыне. – А пока, красавица, наберись терпения. Как только стемнеет, я отвезу тебя в лес, и ты узнаешь настоящих Донеганов – убийц и чудовищ.

 

Глава 9

Мишель так и не удалось выяснить, что стало с Аданом: отвечать на ее вопросы ни Бартел, ни его бандиты больше не утруждались. С Серафи поговорить ей тоже не дали. Как только рабыня пришла в себя, ее куда-то увели, а все попытки Мишель разузнать о ее дальнейшей судьбе разбивались о стену молчания.

– Ненавижу вас… Ненавижу! – шептала она, вжавшись в угол, с ужасом следя за тем, как в комнате сгущаются сумерки. Ползут, подкрадываются к ней, загоняя в ловушку.

Вот за окном в густой листве блеснул последний луч света, и внутри у пленницы все заледенело: совсем скоро ее отвезут обратно на болота, где ночью и помимо Донеганов хватало охотников.

И снова ее бедные родители будут с ума сходить от беспокойства. Поди, уже решили, что их дочь окончательно помешалась из-за помолвки и снова сбежала, а значит – Мишель отчаянно на это уповала, – ее будут искать. И если Всевышнему будет угодно, найдут прежде, чем это сделают Гален или Кейран.

Вытерев заплаканное лицо рукавом, Мишель замерла, прислушиваясь. Как же ей хотелось услышать дробь лошадиных копыт, крики всадников, такой родной и долгожданный голос отца! Вот только к огромному разочарованию девушки в окрестностях царила не только тьма, но и тишина.

– Меня будут искать и найдут. Обязательно найдут! Я в этом уверена, – повторяла Мишель как молитву или заклинание. То, во что истово верила и на что так горячо надеялась.

Пока не вернулся Бартел в сопровождении двух головорезов и не приказал, исходя сарказмом:

– Помогите мисс Беланже добраться до коляски. Она сейчас не в том состоянии, чтобы передвигаться самостоятельно. Но конечно же, перед тем как бросить одну, мы вас развяжем, не переживайте.

Мишель сопротивлялась как могла. Впрочем, в своем теперешнем положении могла она не так уж много: на ее жалкие попытки ударить хотя бы одного из конвоиров локтем или вырваться никто не обратил внимания. Ее бесцеремонно доволокли до экипажа и грубо швырнули на сиденье коляски.

– Забыл сказать, мисс, вас конечно же будут искать, – водружая на голову шляпу, приблизившись, сказал Бартел. – Но я позаботился о том, чтобы направить ваших родных и соседей по ложному следу. Так что сегодня вы уж сами за себя. Это я к тому, чтобы не расслаблялись, и, как только услышите, почувствуете приближение этого зверья, – бегите. Бегите, не оглядываясь и не останавливаясь. Мне бы не хотелось, чтобы вы сдались слишком рано. Это будет таким разочарованием.

– Донеганы чудовища, потому что вынуждены быть ими, а ты – потому что получаешь удовольствие от страданий других, – не сумев совладать с собой, выплюнула в лицо негодяю Мишель. – У них нет выбора, а ты сам свой сделал. Сам добровольно стал монстром. Это ты чудовище!

– Пусть даже и так, – равнодушно пожал плечами Бартел, а отступая, с усмешкой добавил: – Меня это нисколько не смущает. Отвезите ее поглубже в чащу! – приказал наемникам, после чего насмешливо поклонился будущей жертве Донеганов. – Мисс Беланже, увы, но мы с вами больше не свидимся. Захватывающего вам приключения!

Проводив экипаж с пленницей торжествующим взглядом, Бартел приказал привести к нему рабыню. Юную, красивую – все, как и заказывала Королева. Он предвкушающе потер руки. Оставалось расплатиться с Мари Лафо, отдав ей девку, и можно будет начинать праздновать победу!

Мишель не могла точно сказать, сколько времени она тряслась в коляске, словно сваленный на сиденье мешок батата. Верх экипажа предусмотрительно подняли, чтобы скрыть пленницу от посторонних глаз. Впрочем, в эти глухие места всадники наведывались нечасто, а потому им так никто и не повстречался.

Дневной зной спал, уступив место вечерней прохладе, которая в лесу вблизи болот ощущалась еще сильнее. Ночи здесь по-прежнему были промозглыми, сырой липкий воздух казался почти осязаемым, влагой оседал на коже, ядом проникал в легкие. Кипарисы в седых нитях мха напоминали косматых великанов из страшных сказок, что в детстве рассказывала ей Чиназа. Мишель часто представляла себя на месте героинь таких историй и сейчас отдала бы полжизни, лишь бы все происходящее оказалось плодом разыгравшегося воображения, а не ужасной реальностью, которая не отпускала.

Продержаться здесь одной до рассвета? Даже без жаждущих крови волков сделать это будет непросто. А уж когда ее след возьмут охотники…

«Дура! Аэлин, какая же ты дура! Хотела отвадить от меня Кейрана, а вместе этого свой единственный шанс на спасение превратила в приманку для про́клятого зверя. Идиотка!» – мысленно бушевала Мишель.

Себя она тоже ругала такими словами, которые прежде себе даже в мыслях упоминать не позволяла. Ругала, пока ее везли в чащу, ругала, пока волоком тащили из коляски.

– Может, так и оставим связанной? – предложил бандит со шрамом, швырнув ее на землю. – Для надежности.

– Еще скажи, пристрелим! – хмыкнул второй наемник с глухим гнусавым голосом и отвратительной привычкой ежеминутно сплевывать себе под ноги.

– А почему бы и нет? – доставая заткнутый за пояс пистолет, усмехнулся первый. – Кто его знает, сожрут или не сожрут. А так наверняка сдохнет.

За те короткие несколько секунд, пока бандиты решали ее судьбу, у Мишель едва сердце от ужаса не остановилось, что, несомненно, тут же прекратило бы их спор.

– Хозяин платит – хозяин решает, – философски изрек гнусавый. – Сказал развязать – развяжем. Пусть побегает, тебе что, жалко, что ли? Далеко все равно не убежит. Девка нежная, леди. А леди бегать не умеют.

– Да я просто так предложил, – убирая пистолет, проворчал наемник и, к ужасу Мишель, достал заткнутый за голенище сапога охотничий нож.

Она дернулась, попыталась отползти, но сильная рука бандита тут же сдавила ей запястья.

– А жить-то хочется, да, красавица? – загоготал мужчина.

Придавив пленницу к земле коленом, разрезал веревки, освободив ей руки и ноги.

– Сволочи! Какие же вы сволочи! – Мишель взвилась на ноги и, растирая саднящие запястья, отшатнулась от негодяев. – Гады!!!

– Кричи громче, чтобы не только унюхали, но и услышали, – засмеялись бандиты.

И тот, что гнусавил, в очередной раз сплюнув себе под ноги, забрал нож у своего сообщника. Отскочить еще дальше Мишель не успела: наемник оказался и быстрее, и сильнее. Схватив девушку за руку, полоснул по ладони острым лезвием, заставив ее вскрикнуть от боли.

– Это за сволочь и за гада. Ну и чтобы охота стала более захватывающей. – С этими словами он отвернулся и направился к экипажу.

– Не скучай, красавица! – отсалютовал ей шляпой бандит со шрамом и, насвистывая себе под нос какую-то веселую песню, присоединился к своему подельнику.

Мишель прижала окровавленную ладонь к груди, чувствуя, как платье под ней становится влажным, а боль, пульсируя, нарастает, обжигая кожу невидимым огнем.

– Сволочи, – сквозь слезы повторила она, проводив коляску ненавидящим взглядом. – Чтоб вас уже этой ночью повесили! – пожелала своим мучителям, после чего оторвала от нижней юбки широкий лоскут ткани и, как могла, перевязала им ладонь, морщась от боли и стараясь не смотреть на кровоточащую рану.

В лесу темнело быстро, и уже совсем скоро Мишель почувствовала себя слепым беззащитным котенком. Надеялась, постепенно глаза привыкнут к темноте и света луны будет достаточно, чтобы хотя бы видеть, куда идет, и не превратиться в ужин для аллигаторов. Вот только густые кроны не пропускали блеклое лунное свечение, отчего тьма вокруг с каждой минутой становилась все плотнее.

Какое-то время Мишель просто стояла на месте, прижимая к груди руку и боясь пошевелиться. Стояла, дрожа от холода и страха, прислушиваясь к малейшему шороху, к звукам ночи, и готова была простоять так до самого рассвета, если бы это помогло сохранить ей жизнь.

Ее окружали хлипкие деревца и те, что имели длинные гладкие стволы с высокими кронами, дотянуться до которых не представлялось возможным. Мишель была уверена, ей не хватит сил сдвинуться с места, не хватит сил бежать, искать укрытие, а потому разумнее всего будет затаиться и ждать. Она продолжала себя в этом убеждать, минуту или, может, час, пока далекий волчий вой не вывел ее из состояния безвольного оцепенения.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она рванулась вперед почти на ощупь, путаясь в пышной юбке, чувствуя, как боль, чуть было притихшая, снова вспарывает кожу на ладони.

Она бежала, боясь обернуться, увязая в паутине мха, свисавшего с ветвей деревьев. Оступалась, готовая в любой момент рухнуть, и снова, подхватив юбки, упрямо бросалась вперед, как никогда мечтая о жизни: долгой и счастливой.

«Главное, пережить эту ночь, – повторяла она мысленно. – Убежать далеко-далеко. Я смогу. Главное, не останавливаться! Убежать… Спрятаться!»

Споткнувшись об узловатый, торчащий из земли корень, неразличимый во тьме, она вскрикнула и, беспомощно взмахнув руками, рухнула в кромешную тьму. Скатилась с пологого склона на дно оврага, а немного придя в себя, порадовалась, что тот оказался неглубоким и жухлая листва смягчила падение.

Но, кажется, на этом ее везение закончилось: Мишель задрожала всем телом, услышав совсем близко приглушенное рычание зверя. Приподнялась на дрогнувших руках и замерла, глядя на застывшего волка на вершине склона. Желтые глаза с черными провалами зрачков, клыки – острые и влажные от слюны. Короткая вздыбившаяся шерсть на загривке, посеребренная светом луны.

Рык повторился: короткий, злобный, голодный. Не сразу Мишель осознала, что доносится он у нее из-за спины. Только когда позади под лапами хищника зашелестела листва, она поняла, что уже не сможет ни убежать, ни скрыться. Ей даже на то, чтобы обернуться, сил не хватило. Да и не успела бы она: жадно оскалив пасть, зверь с янтарными глазами бросился на свою добычу.

Даже в самом жутком ночном кошмаре Серафи не могла себе представить, что окажется связанной и брошенной на кладбище Сент-Луи – любимом пристанище нью-фэйтонских ведьм и колдунов. Но реальность оказалась страшнее любого, даже самого невероятного сна: она сидела, прижимаясь к белесому надгробию, связанная по рукам и ногам, да еще и с кляпом во рту. Сидела, дрожа и задыхаясь от беззвучных рыданий, расширившимися от ужаса глазами сквозь мутную пелену глядя на ту, что боялась пуще всех демонов ада.

Королеву ночи, к которой ее привели, как жертвенную овечку, да тут и оставили умирать от отчаяния и страха.

О том, что стало с ее госпожой, Серафи и вовсе старалась не думать, потому что точно знала: тогда ее бедное сердечко не выдержит, разорвется от страданий и переживаний за жизнь беспутной хозяйки.

– Мне нужно больше… Больше жертв. Больше юных невинных дев, – бормотала мамбо, очерчивая кукурузной мукой круг среди могил. – Ему теперь мало моих подношений… Но, может, твоя жертва окажется ему угодной, – вскинула она на рабыню хищный, жадный, полный безумия взгляд и продолжила бессвязно бормотать: – Да, ему, несомненно, понравится это мое подношение. Вместо курицы – девушка. Да и Донеганы сегодня будут охотиться. Новые смерти – новые жертвы. Барон Суббота не может быть мной недоволен!

Серафи приглушенно завыла от такой перспективы: стать жертвенной курицей в руках душегубки, а Мари Лафо тем временем, не переставая шептать, принялась вычерчивать на земле колдовской знак – гроб и крест, символизирующий перекрестье дорог. Приглашая таким образом в мир живых лоа.

Единственного гостя, которого боялась и которому всегда была рада. Того, кто все это время дарил ей молодость и поддерживал в ней жизнь. Для него она приготовила ром, сдобренный жгучим перцем. Им же окропила будущую жертву, чем привела Серафи в состояние, близкое к тому, когда от страха перестаешь осознавать происходящее, теряешь связь с реальностью.

Девушка беспомощно замычала, вжимаясь в холодный камень, но Королева, поглощенная ритуалом, не обращала на нее внимания, рассматривая юную рабыню всего лишь как необходимый для ритуала атрибут.

Пламя в плошках яростно зашипело, взвилось, отравляя воздух удушливым дымом, когда капли рома смешались с маслом. Отхлебнув из бутылки терпкого хмельного напитка, колдунья расхохоталась.

– Сегодня я выторгую для себя еще немного времени, – смеясь, заявила она. – А потом еще и еще. Я буду встречаться с Бароном здесь, на земле, но не позволю ему утащить меня в могилу. Пусть роет их для других, а я предпочитаю оставаться в мире живых!

Она достала из плетеной корзины, оставленной возле безымянного склепа, нож, провела пальцами по широкому ребристому лезвию и прикрыла глаза, не то погружаясь в транс, не то прислушиваясь к приглушаемым кляпом звукам, что издавала Серафи.

– Сегодня ты познакомишься с ним, девочка, – меланхолично улыбнувшись, проговорила Королева.

Какое-то время она стояла неподвижно в центре круга, предвкушая новую встречу со своим господином. Не размыкая век, подушечками пальцев касалась, словно лаская, ритуального оружия и наслаждалась страданиями своей жертвы.

А когда открыла глаза, поняла, что на кладбище она уже не одна.

Мари Лафо испуганно попятилась. На какой-то миг ей показалось, что она увидела Барона Субботу, живого и во плоти. Он шел не спеша, опираясь на трость. Длинные тонкие пальцы, выбеленные лунным светом, словно кости скелета, сжимались на широком набалдашнике: черепе, из трещин которого торчали крашеные перья. А за Повелителем смерти, будто свита, скользя по стенам склепов и поросшим травой могилам, следовали тени.

Множество теней, они подкрадывались бесшумно, окружая Королеву Нью-Фэйтона. И, наверное, будь это лоа, она бы им порадовалась и, преклонив колени в благоговейном экстазе, протянула бы своему покровителю бутылку рома.

Но ее обступали не лоа – ведьмы и колдуны, явившиеся со всей округи в эту ночь на кладбище Сент-Луи. Да и Барон оказался вовсе не Бароном. Это был отшельник, старый бокор по имени Тафари, почти всю жизнь проживший на болотах. Его внешний облик – изношенный потертый сюртук и черный цилиндр – ввели Мари в заблуждение.

А осознав, что перед ней всего лишь кучка бывших рабов, Королева презрительно выкрикнула:

– Зачем пришли?!

– Остановить тебя, Мари. – Тафари подошел к самому краю очерченного желтоватой пылью круга, посреди которого застыла, исходя злостью, Королева. – Ты, мамбо, извращаешь нашу веру. Духи – не твои марионетки, а мы… – взгляд колдуна скользнул по девушке, сжавшейся в комок у каменного надгробия, – не твои жертвы.

– И что ты предлагаешь, Тафари? – усмехнулась ведьма. – Извиниться перед вами?

– Ты должна уйти. Уйти навсегда.

Мари вся внутренне напряглась, заметив притаившегося среди непрошеных гостей волка. Оборотня. Пронзительные желтые глаза, рассеченные надвое темными зрачками, следили за каждым ее движением. Зверь оставался спокойным, но Королева понимала, это было обманчивое спокойствие.

Если Сагерт Донеган догадался…

А может, все дело в этой проклятой девчонке Мишель Беланже? Неужели каким-то образом, несмотря на ее чары, дрянь проболталась? Она ведь действовала осторожно. Разве что в последние дни позволила себе чуть больше положенного.

Но ведь девка так и так должна была подохнуть!

– Думаешь, тебе, старик, хватит сил со мной тягаться? – пренебрежительно хмыкнула Королева.

Сейчас она сильна как никогда и уж точно не станет пугаться какого-то паршивого зверья!

Тафари смиренно опустил голову.

– Не хватит, и я это признаю. – Еще один шаг за черту круга, потревоженную поднявшимся ветром, беспокойно зашумевшим в кронах деревьев. – Мне. Одному. А здесь, как ты, наверное, уже заметила, нас много.

– Я не уйду, – вскинула голову Королева.

– Или из этих краев, или из этого мира, – чуть слышно проговорил Тафари.

– Не уйду, – тихо, но твердо повторила Мари Лафо. – Это мой дом.

Пространство вокруг нее сокращалось – колдуны подступали все ближе. Оборотень следовал за ними, мягко переступая с лапы на лапу. Она видела его голодный взгляд, в котором явственно читалось желание кого-нибудь растерзать.

Однако, несмотря на чары, с годами Сагерт Донеган научился сдерживать свои порывы, что раньше ее доводило до бешенства. Теперь же колдунья надеялась, что сила воли этого мужчины окажется сильнее его инстинктов.

– Твой дом, – эхом отозвался бокор, – который ты осквернила тьмой. Ты, гниль, Мари, запачкавшая весь наш род.

Тафари смотрел ей в глаза. В них, как в зеркале, отражался страх, навеянный его чарами. Видения, которых не существовало, но которые сейчас казались Королеве Нью-Фэйтона реальнее самой реальности. Попав в клетку собственного разума, мамбо безвольно осела на землю. Сжалась, обхватила руками колени и замерла, пытаясь сопротивляться, но понимая, что ей не выстоять против всех ополчившихся на нее колдунов графства.

– Мы отпустим тебя, Мари. Но прежде чем уйти, ты покаешься во всех своих грехах.

Волк замер у ног бокора, словно приготовился слушать, и Тафари жестко приказал:

– Говори, Мари.

Мишель ждала, что за несколько мгновений до мучительной смерти перед глазами у нее промелькнет вся ее жизнь. Именно так происходило в романах, которые она любила читать. Но ничего, что обычно описывалось в книгах, с ней не случилось. Она не увидела своего прошлого, ни далекого, ни недавнего, благодаря событиям которого из капризной бунтарки она превратилась в девушку, безотчетно влюбленную в оборотня.

Чудовище.

Которое вот-вот вонзится в нее своими клыками. Будет рвать ее плоть, пока дух ее не покинет это истерзанное пристанище. И неизвестно, что будет болеть сильнее: тело, раздираемое хищниками, или душа за любимого мужчину. Ведь когда он очнется и вспомнит о том, что случилось…

– Я прощаю тебя, – прошептала Мишель, смиряясь перед неизбежным.

Она готовилась испытать боль, какую прежде никогда не испытывала, но так ничего и не ощутила. Только услышала, как совсем близко зарычали два хищника: один волк преградил дорогу другому, глаза которого, словно напитавшись кровью, сверкали во тьме рубинами.

Все, что произошло дальше, заставило Мишель отползти в сторону и вжаться в выступающую из влажной земли корягу. Зверь, подкравшийся к желанной добыче сзади, снова и снова пытался к ней подступиться, но желтоглазый не давал ему приблизиться. Ей отчаянно хотелось верить, что они так и продолжат кружить друг против друга, пока первые лучи восходящего солнца не заставят полную луну поблекнуть и Донеганы не станут Донеганами. Но до рассвета еще было слишком далеко, а терпения у волка с налитыми кровью глазами становилось все меньше.

Мишель это поняла, когда, приникнув к земле и коротко зарычав, оборотень бросился на ее защитника, и оба, издавая леденящие душу звуки, сцепились в схватке. Мишель никогда не доводилось видеть дерущихся волков, и сейчас она боролась с желанием зажмуриться и заткнуть уши. Только бы не становиться этому кошмару свидетельницей. Она отдала бы все на свете, лишь бы хищники, вгрызавшиеся друг в друга с исступленной яростью, опомнились и перестали полосовать друг друга когтями.

– Пожалуйста, успокойтесь, – шептала она, словно молитву, с ужасом прижимая к лицу руки. – Пожалуйста, не надо! Прекратите!

Но звери не могли ее слышать, подвластные сейчас лишь инстинктам.

Мишель жалела, что у нее нет с собой пистолета. Она бы выстрелила в небо, и, возможно, это поубавило бы пыл охотников. Которые, казалось, еще немного – и загрызут друг друга до смерти.

Ах, как же она мечтала об оружии, что привело бы этих двоих в чувство!

Будто откликаясь на ее мысли, совсем близко послышались голоса и раздался выстрел, распугавший схоронившихся в кронах деревьев птиц.

Дальнейшие события уложились в короткие секунды. Мишель увидела показавшегося на вершине склона мужчину, в свете луны неестественно бледного и взволнованного. А вот оружие у него в руке она заметить не успела. Краем сознания лишь отметила молниеносное движение сбоку – один из волков бросился к ней. Не чтобы причинить ей боль, а чтобы снова встать на ее защиту.

И ее оглушило выстрелом.

– Отец, нет! – в отчаянии прокричала Мишель, рванувшись вперед, но было поздно: пуля нашла свою жертву.

А из нее, как оказалось, вышла плохая защитница.

Мишель рухнула на колени перед волком и почувствовала, как горячая кровь обжигает ей ладони.

 

Глава 10

Месяц спустя

«Дорогая Флоранс!

Долгое время я не находила смелости написать тебе, да и сейчас мне недостает храбрости признаться во всем: рука моя дрожит, а в мыслях сплошная путаница.

Знаю, я сильно тебя обидела, и мне не стоит надеяться на твое прощение. И все же в глубине души я буду продолжать верить, что когда-нибудь снова смогу называться твоей сестрой.

Всего каких-то три месяца назад я и подумать не могла, что моя ошибка – сговор с Королевой Нью-Фэйтона – приведет к таким ужасным событиям. Но если бы в ту памятную ночь я не отправилась к Мари Лафо, чтобы приворожить Галена, ты бы вышла за него замуж. А вскоре…»

Пальцы дрогнули, и темная клякса расползлась по бумаге.

«…А вскоре ты бы погибла из-за проклятия Донеганов.

Хотя о чем это я?!

Нет и не было никакого проклятия! Жертвами лугару стали только двое: Даген Донеган и Каролина. Оборотни наказали их, и, наверное, наказали справедливо. Ее – за то, что была неверной женой. Даген же поплатился за свою жестокость.

Он действительно был чудовищем.

А еще глупцом. Таким же, как и я.

Он попросил Мари Лафо об услуге (представляешь, она прожила почти целых два века!) – с помощью магии превратить его в самого преуспевающего плантатора Юга, сделать королем хлопка. Взамен колдунья потребовала немного: крови его и его первенца.

Знал бы Даген, для чего ведьме нужна будет эта кровь, уверена, отказался бы от богатств и титула!

Кровь Дагена и его сына в руках Лафо превратилась в незримые нити, которыми она крепко-накрепко привязала к себе все последующие поколения Донеганов. За которые дергала, влияя на них и управляя ими, как марионетками: мужчин превращала в одержимых жаждой убийства хищников, а их сестер, жен и дочерей держала в Блэкстоуне пленницами.

Колдунье сыграла на руку история с проклятием лугару, и на протяжении многих десятилетий она поддерживала в сердцах Донеганов веру в то, что все они прокляты. Строго следовала сценарию созданной ею страшной сказки.

Ты спросишь, зачем ей это было надо? Все очень просто: чтобы жить вечно и при этом оставаться молодой.

Чтобы Повелитель смерти не пришел за ней, она откупалась от него жертвами: тех несчастных, которых раз в месяц убивали созданные ею охотники. У девушек этой семьи она забирала красоту и здоровье. Медленно, понемногу отнимала у них молодость. А потом безжалостно убивала. Когда бедняжкам исполнялось двадцать три – так ее вмешательство в их жизнь оставалось незаметным. Смерти девушек в возрасте, в котором умерла Каролина, удачно вписались в историю проклятия лугару.

Но ты не бойся, дорогая Флоранс, и смело возвращайся домой! Мари Лафо больше никому не навредит. Тот, кому она так рьяно служила долгие годы, Барон Суббота, вырыл для нее могилу.

Ее же собственное племя ополчилось против нее. Уж не знаю, было ли тому причиной то, что она творила, переступая все мыслимые и немыслимые границы, а может, щедрое вознаграждение, которым одарил каждого колдуна и каждую ведьму в округе нынешний король хлопка.

Насколько мне известно, ее должны были отпустить, но мистер Сагерт, узнав, по чьей вине страдала его семья, распорядился иначе: Мари Лафо погибла от клыков созданного ею же чудовища.

Но мне ничуть не жаль ее, ведь из-за нее страдали рабы Донеганов и многие другие невинные. Могла погибнуть и ты, выйдя замуж за Галена, а я стала для нее временным источником красоты и силы.

С каждым годом, чтобы поддерживать в себе жизнь, Мари требовалось все больше жертв, все больше юных девушек, которые могли бы поделиться с ней молодостью. Аэлин и Катрины ей стало недостаточно, поэтому она использовала дурочек вроде меня. Тех наивных глупышек, которые обращались к ней за помощью.

Как видишь, я оказалась сполна наказана за свою ошибку.

К счастью, со смертью Мари Лафо ее страшные чары развеялись. Так что и с Аэлин, и с Катриной все теперь будет в порядке. Жаль, мне не довелось увидеть, как они впервые вышли за ворота Блэкстоуна. Могу себе представить, какой их переполнял восторг и сколько радости читалось в глазах! Я искренне верю, что путешествие в Старые Земли хотя бы частично окупит годы их заточения.

Сейчас они вместе с мистером Сагертом плывут в Дальвинию, и, возможно, в самом ближайшем будущем ты повстречаешься с ними на каком-нибудь светском приеме. Гален же отправился в Эйландрию к своей дальней родне. От меня подальше.

Что ж, надеюсь, и он тоже когда-нибудь сможет меня простить…

Радует, что хотя бы Аэлин на меня не злится. Ее мысли полны дальвинскими месье, с которыми ей еще предстоит познакомиться, и ей нравится чувствовать себя свободной. Да и я не держу на нее обиды. Не мне ругать ее за то, что доверилась Бартелу и совершила ошибку. Тем более что зелье Мари Лафо так и не подействовало на Кейрана. Его любовь ко мне оказалась сильнее злых чар ведьмы».

Мишель вздохнула и обмакнула в чернила кончик пера, чтобы продолжить свою исповедь.

«О чем еще я собиралась тебе рассказать? Ах да! Серафи теперь свободна и ни от кого не зависит. Мне хотелось хоть как-то отплатить ей за тот ужас, что пережила она на кладбище Сент-Луи. Правда, она так и осталась в Лафлере и говорит, что ни за что не расстанется со мной ни в этой, ни в какой другой жизни. Что ж, теперь она хозяйка собственной судьбы и вольна поступать так, как ей хочется.

Адан (ты с ним не успела познакомиться) тоже получил вольную. За мое спасение. Если бы он не сбежал от разбойников и не привел в лес отца, для меня все могло бы закончиться очень плачевно. Никогда не перестану благодарить его за храбрость и самоотверженность!

Избавившись от чар Мари Лафо, он стал прежним – полным сил и энергии молодым мужчиной. А получив предложение от мистера Сагерта, стал управляющим в Блэкстоуне.

Что же касается остальных его слуг, Тафари пришлось очень постараться, чтобы стереть из их памяти кошмары прошлого. Признаться, я была от этого не в восторге, но тайна Донеганов должна оставаться тайной.

По крайней мере, теперь слугам ничто не угрожает, и бояться им тоже нечего. Кто-кто, а Адан их в обиду не даст.

Отец поклялся, что не расскажет о том, что видел в ту ночь и кого ранил. К счастью, Галену, напуганному выстрелами, удалось скрыться раньше, чем его подстрелили. Ну а что касается Кейрана… Мы сумели его спасти, и я не перестаю благодарить за это чудо Всевышнего.

Всем любопытствующим мы говорим, что меня похитил Бартел и его бандиты, желая стребовать выкуп с наших несчастных родителей. Соседей очень возмутила такая версия событий (даже боюсь представить, в какое неистовство они пришли бы, узнав всю правду). Бартел не успел скрыться. Его нагнали О’Фарреллы и решили сами с ним разобраться: вздернули на дереве там же, где поймали.

Мерзавцы, бросившие меня в лесу, тоже получили по заслугам.

Как видишь, все закончилось хорошо. Не для всех, конечно, но Бартелу и Мари Лафо сложно желать что-нибудь хорошее».

Сунув в чернильницу перо, Мишель ненадолго задумалась и грустно улыбнулась. Ей бы очень хотелось отправить сестре свое признание. Кто знает, быть может, тогда бы Флоранс ее поняла и они помирились… Но Мишель понимала, что никогда этого не сделает. Никогда не раскроет чужую тайну. А значит… Она зажгла свечу и поднесла листок бумаги к трепещущему огоньку. Замерла, наблюдая за тем, как пламя уничтожает чужие секреты, обращая их в пепел, и не отнимала руки, пока от исповеди не остался маленький клочок бумаги. Мишель поспешно его затушила, бросив в бокал с недопитым лимонадом, когда со стороны аллеи послышались конский топот и крики всадника, нетерпеливо подстегивающего лошадь.

Мишель сорвалась с места и толкнула ставни, впуская в спальню яркий солнечный свет и раскаленный летний воздух. Перевесившись через подоконник, возмущенно выдохнула:

– Сумасшедший! Ну, мистер Донеган, я вам сейчас устрою! – Подхватив пышные юбки, она со всех ног помчалась на первый этаж.

Ее совсем недавно начали выпускать из дома, и то только благодаря мистеру Вальберу, которому Мишель во всем созналась. Ну или почти во всем, опустив историю своего самого первого похищения. Будь на то воля Аделис, ее авантюристка-дочь до самого замужества не покидала бы Лафлера. Благо отец сжалился над Мишель и разрешил ей проводить время с женихом за пределами поместья.

– Ты совсем сдурел?! – Мишель слетела с крыльца и, уперев руки в бока, гневно посмотрела на всадника.

Болезненная бледность и синева под глазами уже давно сошли с его лица, но Мишель все казалось, что Кейран слишком слаб и ему самое место в кровати.

И уж точно он не может себе позволить долгие бешеные скачки!

– И тебе привет, ангел. – Кейран шутливо приподнял шляпу.

– А коляска тебе зачем?! – продолжала гневаться Мишель.

Донеган закатил глаза.

– Ну уж нет, мисс Беланже, если вы подумываете превратиться в одну из тех женушек, которые и без всякой магии превращают мужей в злых волков, то я, пожалуй, останусь холостяком.

Мишель вспыхнула и решила придержать уже готовое сорваться с губ возмущение.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила, потупившись.

– Отлично! А теперь еще лучше, – тепло улыбнулся ей Кейран и, спешившись, продолжил: – Я, собственно, зачем приехал… Хочу показать тебе одно место. Как насчет конной прогулки?

Оглянувшись, но не обнаружив на крыльце пылающую праведным гневом родительницу, Мишель кивнула. Позволила Кейрану усадить себя в седло, хоть по-прежнему боялась, что даже из-за малейшего усилия рана у него на плече откроется и ему снова станет плохо.

Если прощение Флоранс ей еще предстояло заслужить, а Гален вообще непонятно за что на нее обиделся (то есть, конечно, понятно – за то, что отказалась выходить за него замуж), то Кейран простил ее сразу.

– Мы все совершали ошибки, – заявил он, когда Мишель впервые позволили его навестить. После чего поднес ее руку к своим губам и негромко сказал: – Но я рад, что все случилось так, как случилось. Теперь мы свободны. А ты моя.

С тех пор, к немалому удивлению соседей, Мишель Беланже, разорвав помолвку с одним Донеганом, стала невестой другого.

– Так куда мы едем?

Несмотря на жару, Мишель была рада этой внезапной прогулке и возможности провести время с женихом. Ему она была рада в любое время дня и ночи, в любую погоду.

– Я тут прикупил немного земли, – крепче прижимая к себе невесту, шепнул ей на ухо Кейран. – Подальше от Блэкстоуна и болот. Помнишь ту дубовую рощу?

Мишель взволнованно кивнула. Не далее как неделю назад они устраивали в ней пикник, и она в шутку заикнулась, что возле рощи неплохо бы смотрелся белокаменный двухэтажный особняк.

– А зачем тебе земля? – осторожно поинтересовалась она.

– Для белокаменного двухэтажного особняка. – Кейран натянул поводья, спрыгнул с лошади и протянул к Мишель руки. Обняв невесту за талию, мягко поставил ее на землю.

– Ты запомнил! – радостно воскликнула она, любуясь поляной, густо поросшей травой и дикими цветами, наслаждаясь шелестом листвы старых деревьев, в тени которых было так приятно прятаться в жаркую погоду.

Вот как сегодня.

– Никогда не жаловался на память, – весело заметил Кейран и спросил: – Ну так что, ты согласна?

– На белокаменный особняк? – Мишель вскинула на него взгляд, чувствуя, как снова начинает тонуть в его глазах.

– На жизнь со мной, ангел.

– Куда я денусь, – весело хмыкнула она. – Ты ведь, если верить Аяше, моя половинка, а я твоя. Правда, ты больше не волк, так что…

– Думаешь, у людей такого не бывает? – Кейран улыбался, бережно удерживая лицо невесты в своих ладонях.

Любуясь своей красавицей, для которой он никогда не был чудовищем.

Мишель беззаботно пожала плечами и потянулась к жениху, явно напрашиваясь на поцелуй.

– Какое мне дело до людей? Главное, что такое есть у нас.

Все остальное и правда не имело значения. Только мужчина, в объятиях которого она чувствовала себя абсолютно, безумно счастливой. Вместе с которым мечтала провести всю жизнь.

Мишель внимательно оглядела поляну и деловито поинтересовалась:

– Так где, мистер Донеган, по-вашему, нам стоит построить дом?