Уже несколько месяцев этот вопрос сидит во мне, как старая заноза. Стоит увидеть кого-нибудь из знакомых сталеваров — и будто кто дергает за язык:

— Как, по-твоему, после Петракова останется его единый наряд?

1. ПО ЗАКОНУ ДРУЖБЫ

Ответы самые разные:

— Дело, конечно, хорошее. Надо, чтоб осталось…

— Вот и попробовали бы!

— Тут, видишь какая штука… У всех должна быть высокая сознательность, чтоб не прятались один за другого. И еще нужно, чтоб у сталеваров мастерство примерно одинаковое было. Вот на тринадцатой печи, например, могут попробовать, там и ребята молодые, и сортамент у них подходящий, а у нас вряд ли получится…

Увидел как-то молодого сталевара с тринадцатой Валерия Тюрина.

— Валерий, ты в одной смене с Петраковым. Нравится тебе метод единого наряда?

— Честно сказать, как-то не думал об этом, но тут и думать особо нечего: хороший метод, по-настоящему человеческий, дружеский, что ли… словом, сталеварам надо быть между собой друзьями, чтоб в один котел, как говорится, — и сталь и зарплату.

— А не хотел бы так же?

— Почему же? Я, пожалуй, согласен. Но дело не только во мне. Надо со всеми сталеварами разговаривать. Пусть руководители соберут всех сталеваров нашей печи, и обсудим, как дальше жить. Самим нам не собраться, мы ведь в разных сменах… Вам бы еще с Буриковым поговорить. От него будет очень многое зависеть.

Марк Николаевич Буриков один из немногих сталеваров, кого во втором электросталеплавильном Златоустовского металлургического завода считают старожилами. Коммунист, член городского комитета партии, опытный мастер сталеварения. Но если говорить о Бурикове и о едином наряде, то есть здесь несколько моментов, которые, честно признаться, смущают меня.

Дело в том, что метод единого наряда не только не нов, но уже имеет довольно солидную по нашим стремительным временам историю. На Златоустовском металлургическом заводе идея работы сталеваров «в один котел» зародилась не менее четырнадцати лет назад. Во всяком случае в 1962 году большинство бригад электросталеплавильных и мартеновских цехов подали заявление на работу по единому наряду. Это была своеобразная лепта сталеваров в начинавшее набирать мощь движение за коммунистическое отношение к труду.

— Боремся за звание бригад коммунистического труда, а сами каждую смену начинаем с мелочной дележки баллов. Надо за сталь переживать, а у нас живые тонны заменены мертвыми баллами.

— Точно. Кто понапористей, понахальней — выбивает себе баллы за счет новичков да молчаливых. Некоторые только так и ходят в передовиках.

— А сколько «химии» всякой. Если сталевар опытный, он всегда баллы себе организует. Скажем, надо плавку еще подержать, передать по смене другому сталевару, чтобы качество было наилучшее, да где там! Такие мудрецы любыми способами сами отольют, чтоб набрать баллы. Печь рвут, дуют воздух для ускорения плавки так, что трубы горят. Чуть-чуть металл шевельнется — скорей в ковш выливают. Физически вроде бы нагреют, а покипеть металлу не дают, сыроват он еще и качества нужного не имеет.

— Что верно, то верно. После таких «скоростников» на печь иной раз взглянуть страшно. Но им-то что, лишь бы себе баллы нагнать, а до сменщиков дела нет — пусть выкручиваются, как умеют.

Этот разговор состоялся в декабре 1971 года между группой сталеваров на одной из деловых встреч в редакции «Златоустовского рабочего». Но точно такие же упреки в адрес дележки баллов велись и раньше, с того момента, как родилась новая идея работы по единому наряду.

— Я тоже вначале сильно сомневался. А сейчас как-то даже дико кажется, что работали по баллам. Ведь как было еще вчера? Иногда по целому часу спорили из-за какого-нибудь балла, смотрели друг на друга чуть ли не врагами. Каждая смена имела свой инструмент. Бывало, придешь на смену, плавка идет по желобу, надо быстрее заправлять печь. Попросишь у сменщика лопату, а он не дает — свою, мол, достань… «Теперь иное положение… Думаешь не только о своей бригаде, о своей смене, но и о печи, о всем коллективе», — сказал в 1962 году известный потомственный златоустовский сталевар, кавалер ордена Ленина (ныне старший мастер второго мартеновского цеха) С. Г. Сафиев.

— Ну и что же? — спросит читатель. — О чем спорить, если все ясно и понятно?.. Что было, то было, зачем прошлое ворошить?

2. ВЫЗОВ

А затем, хотя бы, что заглох единый наряд. Не намного хватило пороху — на год всего, или на полтора. Почему?.. Вот Буриков, например, тогда один из первых написал, что не желает признавать единый наряд, не все, мол, доросли до него.

А тонкость в этом деле такая, что стоит одному не захотеть, и единый наряд на печи разваливается, сразу четыре бригады выбывают из движения. Словом, выражаясь словами поэта, передовая и очень нужная идея «разбилась о быт». Представьте, что кто-то из четырех случайно, или из-за того, что у него повыше мастерство, а, может быть, в этой смене руководство порасторопнее — лучше снабжение организует, — что этот кто-то в один из месяцев выплавил больше металла, чем напарники, а заработок — поровну. Один месяц — не беда, досадно терять десятку — другую, но можно смириться. А если два, три месяца подряд? Тогда до заявления «прошу, чтоб каждый по себе…» остается только шаг.

Тут бы начальнику смены вмешаться; поделикатней объяснить, почему у одного сегодня получился результат более весомый, чем у других, и почему завтра может быть обратная картина. Да где там, — у начальника с единым нарядом тоже свои счеты.

— Нет, я не препятствую. Дело, в общем, нужное для воспитания. Что касается особой заинтересованности, то мне, если честно, все равно, как работают, лишь бы работали хорошо, — сказал однажды, отвечая на мой «проклятый» вопрос, начальник смены. Фамилию его мы называть не будем в надежде, что он еще станет активным защитником единого наряда. Даже уверены.

Попробуем все-таки понять, действительно ли начальнику смены «все равно». У него план на свою смену и он делает все, чтобы его сталевары давали как можно больше стали, иначе смена не выйдет в передовые. А единый наряд? Тут сталевар не только свою плавку ведет, но готовит материалы сменщикам из чужой смены, время на это теряет. Старается печь передать, чтобы товарищ из другой смены не был в обиде и работал без срывов; убирает все, подметает, чистит, инструментом запасается — и все это не только для себя, а значит, и для своей смены, и для других смен. Но какое ему, начальнику только этого коллектива, дело до других? Пусть о себе сами заботятся, пусть попробуют обойти его в соревновании. Вообще, конечно, и для его смены тоже будут другие стараться, да разве они смогут сделать столько же, там же молодежь, там и начальник зеленый… Словом, «каждый мнит себя стратегом», и это, может, не плохо, если только честолюбие и корысть не станут властвовать над чувствами хозяина-коллективиста, зараженного не своими узкими, а общими интересами.

Когда я впервые познакомился с историей и подводными камнями единого наряда — удивился, что само воспоминание о нем еще не забыто. А когда лет шесть назад познакомился еще ближе, удивился куда больше: оказывается, метод не только не забыт, но живет и бередит души людей, не дает им спокойно забыть о шаге назад, об отступлении.

Мне кажется глубоко символичным, что вызов всем недоброжелателям единого наряда был брошен сталеварами электропечи имени газеты «Правда» второго электросталеплавильного цеха (этого почетного имени печь была удостоена за особые трудовые заслуги в год 50-летия главной газеты нашей страны). С 1962 года начали работать по единому наряду сталевары-коммунисты Михаил Александрович Петраков, Михаил Федотович Гуляев и Николай Иванович Андрианов (четвертого сталевара назвать трудно — их было несколько, они сменяли друг друга по разным причинам). Эти трое — ветераны завода, своего второго электросталеплавильного и своей десятой электропечи имени «Правды», которую иногда еще называют звездной печью, имея для этого веские основания. Дело в том, что все три сталевара за выдающиеся трудовые заслуги награждены высокими наградами Родины: Н. И. Андрианов — орденом Октябрьской Революции, М. Ф. Гуляев — орденом Ленина, а М. А. Петракову присвоено звание Героя Социалистического Труда.

На десятой печи единый наряд действует без всяких перерывов и сбоев уже четырнадцать лет. Впрочем, сбои, может, и были, ведь живые же люди, а жизнь такая сложная. Но до серьезного разлада не доходили ни разу. Даже самый стойкий, Петраков, по словам секретаря парторганизации цеха Б. Е. Тихонова, иной раз не выдерживал и заходил «отвести душу». Так уж получалось, что у него очень часто, даже систематически были выше показатели. Но разговор шел не о ликвидации единого наряда, а о ликвидации причин, ведущих к отставанию напарников.

Совесть, дружба, — партийная и просто человеческая — вот что всегда побеждало в этом коллективе.

А ведь можно было, как говорится, «козырнуть» заявлением: дескать, не желаю. Смогли бы мы все понять Петракова и нашли бы вполне человеческое объяснение его отказу, захоти он этого. Мы бы сказали или подумали:

— Мастер он, каких поискать. Труженик. Любой скажет, что таких мало. Стали выплавляет больше всех, без брака — почему бы человеку о себе не позаботиться: о деньгах трудовых, о славе, завоеванной честно, в жаркой схватке с металлом.

Слава… Она тоже стала пробным камнем в этой истории о едином наряде. Были, да и есть такие, среди сталеваров, кто о ней, о своей славе, прежде всего подумал: «Сейчас на каждом собрании, в каждой статье пишут, что я выплавил и победил, а что станут писать? Делить трудом завоеванное с кем-то? Нет, этому не бывать».

У объяснения есть и «научный» двойник, который придавал борьбе против единого наряда официальность.

— Единый наряд гробит соцсоревнование, глушит инициативу, пахнет уравниловкой. Человек будет на других надеяться, вместо того, чтоб по-настоящему соревноваться…

— Михаил Александрович, что вы думаете по поводу такого объяснения? — спрашиваю недавно у Петракова.

— Чепуха это, а не объяснение. Соревнование — это не просто бег сломя голову, а эстафета, у которой палочка — наше общее дело. Надо помогать друг другу, чтоб у всех было хорошо. Конечно, всегда будет у кого-то побольше, но уж план при едином наряде для всех сталеваров куда легче обеспечить, потому что друг другу на помощь приходим, учим. Сколько мы поработали, но чтоб печь хотя бы раз план не выполнила — такого не было. Конечно, если мелочиться, копейки считать, можно перессориться и забыть о главном. Мы никогда не мелочились, и уверен, что в конечном счете никто не просчитался: сегодня одному помогли, завтра другому, третьему. И еще мы выиграли на том, что всегда в глаза открыто один другому смотрим, что здороваемся друг с другом, в гости ходим один к другому. А баллы — это вредная примесь в отношениях. Некоторые перессорятся, при встрече не то что поздороваться, головы отворачивают друг от друга, а ведь сменщики… При таких отношениях и в работе жди, что кто-нибудь «свинью подсунет». Разве не случается такое? Бывает, я точно могу сказать. Вот почему мы все — за единый наряд и за дружбу.

3. ВЕРНОСТЬ

Все — это четыре сталевара с десятой имени «Правды». Четыре таких разных, и таких одинаковых человека. Два Михаила — Петраков и Гуляев — знают друг друга столько, сколько помнят себя, с далекой босоногой деревенской поры, когда оба были просто Мишками. На Урал приехали из Орловской области по набору в военном сорок втором. Вместе окончили в Златоусте «ремеслуху» (ныне ГПТУ-28, сейчас там в музее училища висят на почетном месте их портреты), вместе пришли на завод и вместе, случается же такое, почти всю свою жизнь варят сталь на одной печи. С ними почти все время шел рука об руку Николай Иванович Андрианов — веселый, энергичный, немного резковатый в словах и движениях. Что касается четвертого…

В тот момент, когда я узнал эту бригаду, четвертым был бывший подручный Петракова Виктор Пересторонин. Все трое мастеров были его наставниками. Никто ни разу не упрекнул, если Виктор отставал. Напротив. Они боролись за него, как за сталевара, хотя не всегда эта борьба заканчивалась их победой.

Года три назад, прослышав, что Виктора переводят на другую печь, я заглянул в пультовое помещение десятой. Щит с приборами, которые от взбалмошной пляски стрелок кажутся взбесившимися, — перед глазами, щит — справа, такой же — слева, стеклянные ящики с выстукивающими беспорядочную дробь реле — за спиной. И оглушающий шум — вокруг. Сталевару здесь всегда некогда, и он всегда не рад посетителям: отвлекают.

— Виктор, это правда, что ты уходишь с десятой? — кричу что есть сил.

— Говорят, правда.

— Кто говорит?

— Начальник смены, например. Начальник цеха. Посоветовали заявление написать.

— Ну и что?

— Написал, что хочу в подручные…

— Ты это серьезно?

— Серьезней некуда. Только и намеков, что не справляюсь, план проваливаю. Говорят, сталь такая дорогая, рисковать на можем: вдруг брак выйдет!

— У тебя большой брак?

— Не больше, чем у других. Так, на всякий случай страхуются, потому что опыта мало, а марку варим одну из самых сложных.

— А что ваши сталевары? Они тоже так считают?

— Нет. Они меня поддерживают, говорят, что все обойдется, что никуда и не думай уходить, и никаких заявлений не пиши. Только я не могу, если руководители говорят, будто не справляюсь.

— Кто же вместо тебя?

— Пока не знаю. Слышал, Бурикова ставят…

Так Марк Николаевич Буриков оказался на десятой имени «Правды», и опять волей-неволей пришлось ему, равному среди равных и по мастерству, и по опыту, и по работоспособности, «вписываться» в единый наряд. Сказать, что вживание прошло совсем гладко, что новый член коллектива притерся так же, как трое ветеранов, пожалуй, не скажешь. Характер у Марка Николаевича не мед, но ведь и печная площадка не институт благородных девиц, да и ветеранам палец, как говорится, в рот не клади. Здесь каждый за себя способен постоять.

Душой начинания, главным застрельщиком всегда был Михаил Александрович Петраков.

В нашем городе его знают все. Стало уже традицией, что на торжественных городских собраниях, когда в драматическом театре собираются представители всех трудовых коллективов Златоуста, коммунист Петраков под звуки марша вносит Знамя города.

Темноволосый, невысокий, отнюдь не богатырского сложения, но в движениях чувствуется порывистость и сила. Молчалив, очень не любит говорить. Всякий, кто захочет поспрашивать о Петракове у сталеваров, больше всего наслышится о его трудолюбии и скромности. С этого характеристика, как правило, начинается, и этим заканчивается. Рассказывают даже курьезные истории.

О Петракове более десяти лет назад был написан очерк «Мужество».

Название показалось герою убийственно нескромным, и он ринулся скупать брошюры во всех златоустовских киосках.

Наверное, поэтому писать о Петракове трудно. Так и кажется, что, прочитав эти заметки, он обидится, а точнее, сочтет, что попал в неловкое положение…

— Зачем обо мне? У нас такая замечательная смена. Все молодые, знающие, сильные. Например, Банщиков Борис, коммунист, Тюрин Валерий, Зимин Анатолий, тоже член партии, Баратынский Валерий. Все техникумы окончили или учатся сейчас. Хорошие сталевары.

Этот разговор произошел совсем недавно на печной площадке второго электросталеплавильного.

4. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ

Все здесь по-прежнему, как и десять, и пять лет назад. Те же печи, краны, те же бешеные стрелки в пультовом. Правда, теперь они представляются мне совсем по-другому. Сегодня я почему-то усиленно хочу не просто запечатлеть в уме их пляску, а уловить напряжение, глубинный смысл всего, что кроется за ними. Мне кажется, что, не поняв этого, что-то оставишь не открытым в характере сталеварской работы, в характере сталеваров. Я, например, заметил (и это пришло далеко не сразу), что ослепительный свет в печи бывает и холодным, каким-то насильственным, и теплым, мягким, льющимся нежными, глубинными волнами. Холодный — в начале, когда обломки и куски металла, составляющие шихту, еще не расплавились. В это время сталевар поворачивает печь, чтобы равномерно прогреть шихту. Он все это делает не так, как делала бы то же самое электронная машина, а по внутренней потребности, будто не электродам, толстенным графитовым колоннам, стало тяжко, а его собственным рукам. И он поднимает электроды. Стрелки на главном пульте безжизненно падают, а на пульте слева все три замирают на одной отметке. Это значит, что моторы поднимают руки-электроды буднично, нагруженно, равномерно. Но вот печь повернута. И снова — слева стрелки вздрогнули, поднялись вверх до середины и замерли: это электроды пошли вниз. Скоро, через секунды, как только коснутся они металла, раздастся гром и из печи брызнет холодный ослепительный свет. В этот момент все стрелки начнут ту самую чудовищную пляску под аккомпанемент раскатов рукотворного грома. Электроды-руки все время в движении: вверх — вниз, вверх — вниз. Так регулируется сила вольтовой дуги. Это невероятно трудно. Это под силу только машинам, которые — продолжение рук сталевара, его помощники. Оттого, когда он смотрит на стрелки, не слышит шума и посторонних слов. Здесь слишком высокое трудовое напряжение.

Вскоре из печи начинает литься мягкий, теплый, спокойный свет. Это значит, что шихта расплавилась. Ее поверхность становится ровной, спокойной. Стрелки еще продолжают дрожать, но уже как-то умиротворенно, устало, время от времени. Зато у сталеваров наступает самая ответственная, самая сложная пора — рафинирование и доводка плавки. Невольно начинаешь волноваться, чувствуя это внутреннее человеческое напряжение, этот на пределе возможности темп, определяемый самим огнем, когда ни подождать, ни прервать, ни перекурить, ни смахнуть пот с лица, когда все время — бегом. Бегом — вниз, в кузницу: здесь под пневмомолотом пробуют металл на пластичность, бегом — к пневмопочте с образцами для химлаборатории, бегом — навстречу подручному, с новым образцом, тот перехватывает его на ходу, а сталевар — бегом — снова к печи.

Сталеваров подгоняет кипящая сталь. Мне кажется, что этим пользуются некоторые горе-руководители, не занимающиеся внедрением всевозможных приспособлений, призванных облегчать труд у печи. Они знают, что, начав плавку, ее уже не бросишь, чего бы это ни стоило творцу, с каким бы напряжением и трудностями он ни столкнулся. Не отсюда ли прижившийся в сталеплавильных цехах консерватизм. В том же втором электросталеплавильном за тридцать лет по сути ничего не внедрено из новой техники для облегчения и упрощения труда. Все почти без изменения…

…Зато годы изрядно перекроили саму бригаду. Это стало понятно с первых слов при последней встрече у печи имени «Правды». Из-за болезни вышел на пенсию первым Николай Иванович Андрианов. Недавно на отдых проводили Михаила Федоровича Гуляева. Совсем немного рабочих смен у родной печи осталось у Петракова.

— Кто же будет у печи? — возникает беспокойный вопрос.

На него ответили сами сталевары-ветераны. Ответили всей своей жизнью. Они подготовили учеников, Вместо них остаются подручные. Бывший подручный Петракова Виктор Пересторонин — вновь занял место у пульта, сменив Андрианова, коммунист Евгений Малков, когда пришло время, сменил Гуляева.

— Михаил Александрович, — спрашиваю у Петракова, — а вас кто сменит?

— Вполне может работать самостоятельно мой подручный Валерий Шерстнев. Я его давно подготовил.

И я снова убеждаюсь, что Петраков, — это не только класс мастерства, не только тысячи тонн сверхплановой стали. Это настоящая школа, именуемая рабочей традицией. Почему? Хотя бы потому, что и один из лучших старших мастеров цеха Тимофей Ряхов — тоже бывший подручный Петракова. А у Ряхова теперь своя школа. И пойдут отныне искры, зароненные Петраковым, к другим, уже неизвестным ему ученикам.

…— Так как же с единым нарядом? — спрашиваю я у Марка Николаевича Бурикова.

— Пока держимся.

— Что значит — пока?

— Знаешь, какое это дело? Никому не хочется, чтоб других на себе тянуть. Если все будут стараться, будет и единый наряд.

— Марк Николаевич, вы теперь скоро будете на печи самым старшим, самым опытным, самым заслуженным. На вас ложится вся ответственность — партийная ответственность — за судьбу замечательного начинания.

Нет, мне это не показалось. Я увидел, как посерьезнели глаза сталевара при слове ответственность. Наверное, он уже много думал об этом и помнит о своем долге перед молодыми напарниками, перед заводом и всей его славной историей.

Что касается Петракова, то он смотрит на продолжение своего дела с завидным оптимизмом:

— Было бы очень больно, если бы забыли о хорошем начинании. Больно, потому что этому отдана большая часть жизни. Но на днях я прочитал, что во втором мартеновском нашего завода сталевары вновь перешли на единый наряд. Нет, теперь это не умрет и не забудется. Хорошее люди крепко помнят…

5. ПРОЩАЮСЬ С ЛЕГЕНДОЙ

Есть у златоустовцев красивая легенда о «коренной тайности», иначе — о тайне булата. Булат — это визитная карточка города. Всякий, кто к нам приезжает, первым делом спрашивает:

— А что, могут на вашем заводе булат отлить?

Звоню однажды начальнику центральной лаборатории металлургического завода доктору технических наук Г. А. Хасину, договариваюсь о встрече и сразу же задаю ему вопрос о том, что такое булат и можно ли его получить сегодня на заводе. Каким анахронизмом прозвучал мой дилетантский вопрос, я понял сразу, войдя в этот заводской храм науки, где электронный микроскоп, лаборатории со сложными названиями, возглавляемые кандидатами наук…

— Булат всегда представлял и загадку, и большой интерес, — начал разговор Г. А. Хасин. — Наверное, это оттого, что доля его выплавки в общем производстве стали во все времена, в том числе и при Аносове, была крайне незначительной. Почему? Да потому, что строгой технологии его получения не существовало. Аносов и его последователи поняли принцип, но при плавке у них всегда был элемент случайности.

Дело в том, что булат — типичный выразитель неоднородности структуры металла. Именно этим определяется и его рисунок и физические свойства — твердость, упругость, острота булата. Структура его такова, что кристаллические составляющие живут своей жизнью. Мягкие как бы армируют очень твердые, но хрупкие, а в единстве получается уникальный материал.

Очень длительное время, по сути весь наш век, господствует мнение, что главное в стали — ее однородность, а неоднородность воспринимается как зло. Само существование булата, как представителя неоднородной структуры, опровергает это мнение. И мы уже неоднократно доказали, что в некоторых случаях в металле неоднородность более предпочтима. Важно понять закономерности и научиться управлять неоднородностью, получая желаемые свойства.

А что касается выплавки булата, то, думаю, особой сложности сейчас это не представляет. На заводе есть такая технология. Но булат сегодня не нужен. Он в 90 случаях из 100 неконкурентоспособен по сравнению с современными марками стали. Даже сверло из него сгорит через считанные минуты. Так что речь может идти только об историческом интересе, о традициях златоустовских мастеров…

Но, честно признаться, все, что говорилось дальше, уже проходило мимо меня. В сознании застряли слова о неоднородности структуры, о ее праве на жизнь, о ее исключительной прочности при определенных условиях, о том, что главное — постичь тайну управления такой структурой. Но ведь и любая бригада, любой коллектив — это тоже… неоднородная структура.

Может быть, это объясняется моим особо пристрастным отношением к сталеварам печи имени газеты «Правда», но я тут же вспомнил о ней и поразился: все, что говорилось сейчас о тайне прочности булата, без натяжек относится и к этому уникальному человеческому сплаву, сплаву друзей, коммунистов, который удалось им получить совместно. Правда, я склонен полагать, что главным мастером, получившим такой сплав, все-таки остается М. А. Петраков.

Но сейчас не о славе речь, которую, как известно, не в пример тульским пряникам, нельзя раздаривать.

Речь о твердости и активности жизненной позиции этих коммунистов, которая, как сказал Л. И. Брежнев на XXV съезде нашей партии, наряду с сознательным отношением к общественному долгу, когда единство слова и дела становятся нормой поведения, как ничто другое возвышает личность.