Е.Б.Черняк

Тайная война и Вильям Шекспир

В 1606 г., когда происходил суд над Гарнетом, или немного позднее появилась новая трагедия Вильяма Шекспира "Макбет", которую его труппа даже сыграла в присутствии короля Якова. В этой зловещей трагедии есть одна юмористическая сцена, мало, впрочем, меняющая общий мрачный колорит пьесы. Это - монолог привратника, в котором содержится прямой намек на иезуитского провинциала и его трактат об использовании лжи. Намек не "слишком благожелательный. И тем не менее нашлись сторонники того, чтобы приплести Шекспира к деятельности иезуитов и связать имя гениального писателя с тайной войной контрреформации против ее врагов, кипевшей с таким ожесточением в конце XVI и начале XVII столетия.

Знакомы ли Вы, читатель, в орщих чертах со знаменитым "шекспировским вопросом", иначе говоря - с вопросом о том, действительно ли Вильям Шекспир является автором великих творений, изданных под его именем?

Об этом на Западе за 100 лет написаны целые библиотеки книг, большое количество их издано и в самые последние годы. В нашей стране с полным основанием уже довольно давно не проявляют особого интереса к этой литературе, и она у нас сравнительно мало известна.

Поводом для поднятия вопроса об авторстве послужила крайняя скудость биографических сведений о Шекспире. Главные из них сводятся к тому, что он родился в 1564 г. в Стратфорде, что родители его, возможно, были неграмотны и что не известно, посещал ли он школу. Восемнадцати лет Шекспир женился на Анне Хезевей, которая была старше его на восемь лет, был отцом троих детей. Покинув Стратфорд, Шекспир приехал в Лондон, стал актером и получил пай в знаменитом театре "Глобус". Современники считали его автором некоторых пьес. Возвратившись за несколько лет до смерти, последовавшей в 1616 г., в Стратфорд, он приобрел недвижимую собственность, занимался отдачей денег в рост (хотя в своей пьесе "Венецианский купец" страстно обличал ростовщичество), составил завещание, в котором заботливо упомянул даже о "кровати поплоше", но ни словом не обмолвился о своих гениальных творениях (может быть, актер Шекспир знал, что они чужие и не принадлежат ему?). Не упомянуто в завещании и о книгах - весьма дорогих в начале XVII в., которые должны были быть в его доме, будь он таким разносторонне образованным человеком, каким несомненно был автор сочинений, изданных под именем Шекспира. Не уцелело рукописи ни одной из пьес Шекспира, ни одного его письма. Сомнительны даже сохранившиеся подписи Шекспира под несколькими юридическими документами. Возникает вопрос, не подписывались ли нотариусы за клиента, в таком случае явно обнаруживающего свою неграмотность. В завещании, составленном за несколько дней до смерти Шекспира, его имя транскрибировано раз одним, а в остальных четырех случаях - другим образом (Willim Shackspeare - William Shakespeare). Завещание явно составлено нотариусом Френсисом Коллинсом.

А между тем пьесы Шекспира, по мнению многих исследователей, говорят о выдающемся знании автором античной литературы, римского и английского права, географии, ряда иностранных языков, многих вопросов государственного управления, которое можно встретить лишь у опытного политического деятеля. В некоторых своих пьесах автор откровенно выражает симпатии к аристократии и презрение к черни, довольно странные у сына обывателя мелкого провинциального городка.

Кончина Шекспира в Стратфорде и тем более за его пределами прошла совсем незамеченной. На его смерть не было написано ни одной элегии, как это было в обычае того времени. Ни один современник прямо не говорит об актере Шекспире как авторе выходивших под этим именем произведений. А остальные, более глухие упоминания современников допускают двоякое толкование. Не называет имени Шекспира и актер Аллен, который вел дневник, где отмечал многие театральные события и происшествия. Зять Шекспира доктор Холл также в своем дневнике не обмолвился ни единым словом о том, что его тесть - автор известных произведений.

Все портреты Шекспира апокрифичны. Подозрение вызывает даже памятник, установленный на его могиле. Он изображает человека, мало похожего на портрет, приложенный к первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в 1623 г., то есть через семь лет после смерти актера в Стратфорде.

И дополнительная странность. В 1665 г. было опубликовано антикваром Уильямом Дугдейлом описание достопримечательностей графства Уорик. В этом сочинении находится изображение памятника Шекспиру. Другой подобный же рисунок помещен в первой биографии Шекспира, принадлежащей перу Роу и увидевшей свет еще через полвека, в 1709 г. На этих двух рисунках надгробие выглядит совсем по-другому, чем впоследствии, когда оно стало предметом поклонения бесчисленных почитателей гения великого драматурга. Памятник на этих первых рисунках изображает грузного бородатого человека, прижимающего к животу обеими руками какой-то мешок (или подушку). Следовательно, жители Стратфорда после 1709 г., когда имя Шекспира стало завоевывать всемирную славу, переделали памятник. Вместо мешка теперь в одной руке находится перо, а в другой - лист бумаги. В восторженном похвальном слове Шекспиру, составленном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 г., близко знавший его современник - выдающийся драматург Бен Джонсон бросил таинственные слова: "Ты - памятник без могилы" (Thou are a Monument without a tombe). Разве только этого не достаточно, чтобы возбудить серьезное сомнение в том, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес, не скрывается ли за этим многовековая тайна, которую должны разгадать настойчивые исследователи?

В авторстве Шекспира высказывали сомнение крупные писатели, даже Байрон, а также Диккенс, писавший, что должна вскрыться "тайна" "шекспировского вопроса".

Отрицание авторства актера Шекспира порождалось различными причинами. Очень нередко это было стремление отрицать возможность того, что гениальные шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, и приписать их одному из представителей правящих верхов. Часто играли немалую роль и погоня за сенсацией, и желание предложить новое эффектное решение вековой загадки. А порой были здесь и искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Вильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских сочинений), и протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного стратфордского обывателя, который на основе немногих биографических черт рисовало западное литературоведение.

"Кандидатов в Шекспиры" было выдвинуто немало. В XIX в. среди них главное место принадлежало выдающемуся современнику Шекспира, философу и государственному деятелю Френсису Бэкону. Потом в число претендентов был зачислен граф Ретленд (эта гипотеза приобрела в 20-е годы некоторое распространение и у нас). Позднее Ретленда сменили графы Дерби и Оксфорд, сохраняющие роль главных претендентов вплоть до наших дней. В Англии и США существуют специальные научные общества, имеющие единственную цель обосновывать "права" избранного ими кандидата - Бэкона, Оксфорда и др. Количество претендентов все возрастает, в их число попала даже жена Шекспира.

Или расскажем еще об одном кандидате - женского пола...

Ничто из того, что нам известно о Шекспире, не заставляет предполагать, что он был каким-то таинственным, скрытным человеком, любящим держаться на расстоянии от друзей. Совсем напротив, современники отмечали его природную любезность, обходительность и прямой нрав, и, видимо, он прошел свой жизненный путь достойно и открыто, сохраняя привязанность к своим собратьям по актерскому ремеслу, не тревожимый муками неудовлетворенного честолюбия. "Поэтому особенной иронией судьбы было то, - справедливо замечает один из новейших биографов Шекспира Кеннел, - что непроницаемая завеса скрыла столь многие стороны его жизни и труда и что там, где он ближе всего подходит к сознательному самовыражению, результат, которого он достигает, ныне кажется наиболее покрытым тайной". Речь идет о знаменитых сонетах, загадку которых пытались разгадать многие сотни, если уже не тысячи, терпеливых, добросовестных исследователей. Когда написаны были эти "сладкозвучные", как писал один современник, сонеты, кто вдохновил поэта на их создание, о ком говорится в них? Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что по крайней мере часть сонетов связана с покровителем Шекспира молодым блестящим аристократом Генри Рисли, графом Саутгемптоном. Но такой, как и любой другой, ответ является только гипотезой. Этим широко пользуются антистратфордианцы - под этим именем объединяют всех противников авторства Шекспира из Стратфорда. Они постоянно превращают поэтические иносказания в намеки на обстоятельства жизни своего кандидата на трон короля драматургов.

Вторая строфа 107-го шекспировского сонета гласит:

Свое затменье смертная луна

Пережила назло пророкам лживым.

Надежда вновь на трон возведена,

И долгий мир сулит расцвет оливам.

Еще в XIX в. некоторые шекспироведы увидели в этих строках намек на поражение испанской Непобедимой армады. И вот почему. Современник Шекспира Петручио Убальдино в "Трактате об испанском флоте" (1588 г.) писал: "Боевой строй их (испанцев. - Е.Ч.) флота напоминал полумесяц". Рога "луны" были обращены к английскому берегу - командование армады надеялось поймать в образовавшийся полукруг и истребить вражеские корабли. Авторитетный биограф Шекспиpa Лесли Хотсон присоединился в 1949 г. к мнению, что сонет 107 упоминает о разгроме армады. Хотсон склонен считать, что есть еще два сонета (123 и 124), содержащие отклик на события конца 80-х годов. Так, в сонете 123 можно прочесть:

Те пирамиды, что возведены

Тобою вновь...

Быть может, здесь имеется в виду реставрация по приказу папы Сикса V четырех египетских обелисков в 1586-1589 гг. В переводе С. Маршака, в котором даются все приводимые цитаты, первая строфа сонета 124 передана так:

О будь моя любовь - дитя удачи,

Дочь времени, рожденная без прав,

Судьба могла бы место ей назначить

В своем венке иль в куче сорных трав.

Однако оригинал допускает и другое толкование. Речь может идти о "пасынке судьбы.., ненавистном для его Времени". Хотсон склонен видеть здесь намек на французского короля Генриха III, ставшего ненавистным для парижан, особенно после того, как в конце 1588 г. он приказал заколоть герцога Гиза, и погибшего менее чем через год от кинжала Жака Клемана. Подтверждение этой догадки Хотсон хотел бы видеть и во второй строфе сонета, где поэт говорит про свою любовь:

...Ей не сулит судьбы слепая власть

Быть жалкою рабой благополучии

И жалкой жертвой возмущенья пасть.

Последняя строка в буквальном переводе - "пасть под ударом рабского возмущения (thralled discontent)". Таким образом, можно предположить, что сонеты 107-124 написаны в 1588 и 1589 гг. Обратимся теперь к сонету 104:

Ты не меняешься с теченьем лет.

Такой же ты была, когда впервые

Тебя я встретил. Три зимы седые

Трех пышных лет запорошили след.

Три нежные весны сменили цвет

На сочный плод и листья огневые,

И трижды лес был осенью раздет...

Последняя строка при дословном переводе звучала бы так: "Три благоухающих апреля сгорели в трех жарких июнях (Three April perfumes in three hot Junes burn'd)". Предполагая, что сонет 104 появился в 1589 г., первый сонет можно считать созданным в апреле 1586 г. или 1587 г. (в зависимости от месяца написания сонета 104).

Приведенные выше гипотезы имеют некоторое основание, впрочем, весьма шаткое, особенно отнесение первого сонета к весне 1586 г. или 1587 г. Оно полностью исходит из недоказуемого предположения, что поэт немедленно откликался на злобу дня - на этом построены и все остальные догадки, - а также из уверенности, что все цитированные сонеты относятся к одному и тому же лицу. Это может соответствовать, а может и не соответствовать действительности.

Д. Э. Суит в опубликованной в 1956 г. книге "Шекспир (тайна)" соглашается с этими попытками датировки сонетов, но добавляет к ним и собственный домысел. В "Ромео и Джульетте" упоминается, что "ныне минуло одиннадцать лет, как произошло землетрясение". Памятное землетрясение в Лондоне было в 1580 г., пишет Суит, следовательно, "Ромео и Джульетта" создана в 1591 г. (обычно эту драму относят к 1594 г.). Напрасно было бы надеяться получить у автора ответ на напрашивающийся вопрос: почему при упоминании в пьесе о землетрясении в Италии, где развертывается действие "Ромео и Джульетты", обязательно имеется в виду лондонское землетрясение?

Между тем на такой более чем сомнительной основе Суит строит свое ошеломляющее открытие, что под псевдонимом Шекспира скрывался не кто иной, как сама... королева Елизавета. Доказательства? Во-первых, разъясняет Суит, как следует из вышеизложенного, Шекспиром мог быть лишь человек, который уже в 1586-1589 гг. стал лучшим поэтом в Англии (сонеты), а в 1591 г. - лучшим драматургом. Большинство претендентов явно не удовлетворяют этому условию. Во-первых, только Елизавета могла обладать теми широкими познаниями, той силой ума и талантом проникновения в чувства и помыслы людей, которые присущи Шекспиру. Известно, насколько королева была находчива и быстра на язык, - нет ничего удивительного, что в шекспировском словаре 15 тыс. (по другому подсчету - даже 21 тыс.) слов. Суит, разумеется, обнаруживает сходство между положением, в котором находятся герои шекспировских пьес, и Елизаветой, которую обманывал ее любимый граф Лейстер. К тому же разве не странно, что наряду с волевыми, решительными героинями шекспировских пьес Порцией, Розалиндой и Виолой - столь часто появляются колеблющийся Гамлет, ревнивый до безумия Отелло, слепо внимающий льстецам Лир, Кориолан (подобно Эссексу), храбрый воин, но подчиняющийся женщине с твердым характером своей матери.

Вдобавок еще "доказательство" - Шекспир не сочинил элегию на смерть Елизаветы. И интересный факт - Шекспир ничего не написал - даже принимая традиционную датировку его произведений - в 1603 г., когда скончалась королева. После этого года продуктивность драматурга резко падает - не потому ли, что появляются на свет лишь пьесы, написанные ранее Елизаветой? И наконец, последние пьемы ("Тимон Афинский", "Перикл", "Цимбелин", "Зимняя сказка", "Буря", "Генрих VII") обнаруживают, по мнению Суита, явное падение творческих сил создателя "Гамлета". Разве это не подтверждение того, что речь идет о пьесах, предшествующих более зрелым произведениям "Шекспира" и лишь опубликованных после кончины подлинного автора - Елизаветы? А то, что у королевы были причины избрать псевдоним, - это ясно и без особых свидетельств. Ей, конечно, нечего было и думать о том, чтобы печатать пьесы под своим именем. А после смерти Елизаветы ее завещание выполнила наперсница королевы Мэри Герберт, графиня Пемброк, героиня сонетов, которые, при издании были - тоже возможно - посвящены ее сыну Уильяму Герберту (на титуле значатся таинственные W. Н., может быть, William Herbert?). Та же графиня Пемброк и опубликовала первое собрание сочинений Шекспира...

Мы привели здесь доводы Суита, характерные для антистратфордианских теорий и доказывающие, увы, только их бездоказательность.

Кандидатов насчитывалось теперь более полусотни (57). Уже осталось мало представителей елизаветинской аристократии, которых не наделяли хотя бы участием в сочинении шекспировских сонетов, трагедий и комедий. О многих из претендентов неизвестно даже, что они когда-либо набросали хоть несколько стихотворных строк или проявляли интерес к театру.

Помимо отрицательных доказательств, которые должны, как мы видели, свидетельствовать, что не актер Шекспир написал пьесы, изданные под его именем, изобретено много других, призванных подтвердить, что они созданы именно данным претендентом и никем другим. Так, бэконианцы, например, отыскали в пьесах Шекспира шифр. Если по определенной системе брать буквы из разных страниц первого издания его произведений, то можно будет якобы составить фразу, удостоверяющую, что они написаны Френсисом Бэконом. Сторонники авторства Ретленда установили, что он учился в Италии со студентами-датчанами, носившими фамилии Розенкранц и Гильденстерн. Точно такие же имена носят придворные в "Гамлете". Стараниями антистратфордианцев найдено немало эпизодов в шекспировских пьесах, которые в какой-то мере совпадали с событиями в разных странах, свидетелем которых был (или мог быть) во время своих заграничных путешествий тот или иной аристократ, выдвинутый в претенденты.

Или еще более поразительный факт - бросающееся в глаза совпадение между мыслями, обнаруженными в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира. А между тем этих мыслей философ в произведениях, изданных под его собственным именем, не излагал или же если и высказывал, то только после опубликования шекспировских трагедий и комедий, где встречаются параллельные замечания и утверждения. Трудно предположить, чтобы актер Шекспир имел возможность знакомиться с заметками, которые делал вельможа, государственный деятель Френсис Бэкон исключительно для себя лично, в записных книжках, отнюдь не предназначенных для постороннего взгляда. Не следует ли из этого, что сам Бэкон повторил свои мысли, зафиксированные сначала в записных книжках, в пьесах, которые опубликовал под именем Шекспира?

Немало подобных совпадений найдено и подобных вопросов поставлено в произведениях антистратфордианцев, пытающихся доказать, что Шекспир из Стратфорда был лишь маской, за которой скрывался действительный автор шекспировских произведений. По мнению одного видного антистратфордианца, автор шекспировских пьес должен был быть человеком, связанным с феодальными аристократами, представителем высшей знати, родственником или активным сторонником ланкастерской династии, победившей в войне Алой и Белой розы, поклонником Италии, любителем музыки и спорта, щедрым, имеющим склонность к католицизму и т. д.

Едва ли не самый сильный (если не единственный, чего-то стоящий) аргумент бэконианцев - это выяснение того факта, что два елизаветин-ца писатели Холл и Марстон в своих сатирических произведениях, опубликованных соответственно в 1597 и 1598 гг., давали понять, что считали Френсиса Бэкона автором двух ранних поэм Шекспира "Венера и Адонис" и "Похищение Лукреции". Вернее было бы сказать, что, по мнению Холла, эти - или какие-то другие поэмы были частично написаны неким неназванным юристом, а Марстон, обращаясь к этим утверждениям Холла, понял их таким образом, что скрывшийся под псевдонимом автор - Френсис Бэкон. Однако ведь другие современники не сомневались, что Шекспир - это Шекспир из Стратфорда. Почему же считать, что ошибались они, а не Холл и Марстон? "Можно доказать, - справедливо замечает один из авторитетных исследователей этого вопроса - Г. Гибсон, - что Холл и Марстон первыми выдвинули бэконианскую теорию, но это не доказывает и не может доказать правильность этой теории".

Однако есть и другая сторона медали. Стратфордианцы не остались в долгу, нанося один за другим удары по основам построений своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира без знания среды, в которой он вращался, без исследования творчества драматургов его эпохи. А если поставить изучение Шекспира в эти рамки, уверяют они, многие сомнения отпадут сами собой.

О Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей. Но Шекспир не является исключением; таковы наши знания почти о всех драматургах - его современниках. Их рукописи также затерялись. Шекспир в глазах современников был одним из известных сочинителей пьес, ставился наравне с другими авторами. Он не являлся для современников тем величайшим, непревзойденным гением, каким он по справедливости стал для потомков. Лишь в XVIII в. и особенно в XIX в. пришла к Шекспиру мировая слава. Понятно, что в течение нескольких поколений, для которых Шекспир "еще не был Шекспиром", его бумаги могли затеряться, как манускрипты большинства других драматургов, живших во время правления Елизаветы I и Якова I. К тому же сочинители пьес занимали в их время крайне низкое место на социальной лестнице. Когда Бен Джонсон издал свои пьесы под названием "Труды", это вызвало насмешки и издевательства. В ту эпоху еще не привыкли к высокой оценке творчества драматургов.

Здесь, между прочим, можно ответить на вопрос, почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах. Да просто, потому, что они ему не принадлежали, что их не было в Стратфорде. Рукописи, конечно, составляли собственность театра, где шли эти драмы и комедии, и должны были храниться в его библиотеке. А отсутствие упоминания книг в завещании отнюдь не говорит, что их не было у него в доме. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI - начала XVII в. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже и к завещанию самого Френсиса Бэкона! Напротив, порой даже в завещаниях простых йоменов говорится о нескольких книгах. Быть может, еще ранее было решено, что книги Шекспира перейдут к доктору Холлу.

Шекспир был сыном сравнительно зажиточных родителей, занимавших довольно видное положение среди стратфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистратфордианцы. Дешевые издания ("кварто") продавались по нескольку пенсов за томик - по цене, вполне доступной для пайщика театра "Глобус". А в этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п. Изучение пьес Шекспира показывает к тому же, что представление о необычной учености их автора - преувеличение. Все сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, в которые он впадает, в частности в географии, вряд ли могли быть сделаны высокообразованными аристократами или тем более крупнейшим ученым Френсисом Бэконом.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области - законов театра, которые естественны у профессионального актера и маловероятны у аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в знании нравов двора, поведения государственных деятелей, которое обнаруживает Шекспир - актер придворного театра. Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей-актеров (английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью). Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками - хотя и гениальными переделками - более ранних пьес на ту же тему. Такой путь создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным. Детали, на которые указывают антистратфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него материалом, а они в значительной своей части не дошли до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира - и тот и другой, вероятно, использовали одни и те же материалы.

Самые "неопровержимые" доказательства антистратфордианцев рассыпаются, как карточный домик, при внимательном их анализе. Например, загадка памятника. Более подробно исследовали книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного. И что же выяснилось? Ее автор Уильям Дугдейл, писавший в середине XVII в., еще не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных "древностей". Сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто путал, очевидно, рисуя по памяти, десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. А автор первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о переделке монумента превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 г. памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство стратфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 г. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде {Однако в 1769 г. Гораций Уолпол отмечал, что городские власти Стратфорда "весьма сильно приукрасили Шекспира", явно намекая на переделку памятника.}. Маловероятно, чтобы учитель из Стратфорда сделал печатно такое заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было бы причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало "шекспировского вопроса".

Литературоведческий анализ разрушает миф, об аристократических симпатиях Шекспира, показывает, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес. К тому же нельзя забывать, что Шекспир был человеком своей эпохи, а в конце XVI в. прогрессивная роль монархии в Англии еще не была полностью сыграна. "Код" в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по шифрованию, также оказался выдумкой. При таких методах "расшифровки" из текста пьес можно извлечь любую фразу, в том числе и утверждение, что они написаны Шекспиром из Стратфорда.

Или взять подписи Шекспира. Детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. А различное написание фамилий вовсе не было какой-то редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках транскрипций. Отпадают также доказательства "неграмотности", которые вообще нелепы в отношении актера придворной труппы, обязанного быстро разучивать порученные ему роли. В 1930 г. было напечатано письмо драматурга Френсиса Бомонта Бену Джонсону 1615 г., в котором подчеркивается, что, мол, Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования (schollershippe). Это никак не может относиться к аристократам, окончившим Кембриджский или Оксфордский университеты. Сам Джонсон, называя в своем известном отзыве Шекспира "нежным лебедем Эвона" (т. е. из Стратфорда-на-Эвоне), пишет, что тот знал "плохо латынь и еще хуже греческий язык". (Антистратфордианцы считают и эти слова Джонсона результатом "заговора", имеющего целью скрыть подлинного автора.)

За последние десятилетия собраны новые доказательства авторства Шекспира из Стратфорда. Так, например, было документально установлено, что пьесы Шекспира принадлежали королевской труппе. В 1619 г., когда два лондонских издателя хотели опубликовать некоторые из этих пьес, королевские актеры вмешались и добились распоряжения лордакамергера, чтобы никакие пьесы, составлявшие собственность труппы, не печатались без ее согласия. Уже известный нам Хотсон установил связи актера Шекспира с литературными кругами того времени. Выяснилось, что первую поэму Шекспира "Венера и Адонис" напечатал Ричард Филд, уроженец Стратфорда. Студенты в Кембридже ставили любительские спектакли "Путешествие на Парнас" (1598 г.) и "Возвращение с Парнаса" (1602 г.). В одном из них говорится об актере Шекспире, в другом о поэте и драматурге Шекспире, причем в обоих случаях явно имеется в виду одно и то же лицо.

Шекспиру писали его друзья и родные - одним этим опровергается вымысел о его "неграмотности". "Занятие ростовщичеством", которое так усердно вменялось в вину актеру Шекспиру антистратфордианцами, тоже не подтверждается фактами. В одном случае это обвинение связано с закупкой Шекспиром зерна на случай неурожая. Но такое большее, чем полагалось по закону, количество зерна было обнаружено у всех зажиточных жителей Стратфорда, у многих из них в погребах хранились значительно более крупные запасы, чем у Шекспира. Еще имеется мелкий иск о неуплате денег за солод. Сколько благородного негодования он вызывал у антистратфордианцев! Оказывается, иск был предъявлен в те месяцы 1604 г., когда Шекспир находился в Лондоне, выступая свидетелем в одном судебном процессе. Проверили книгу городского совета Стратфорда, там фамилия Шекспира встречается 166 раз, при этом в 14 различных вариантах (между прочим, по-разному писали современники также фамилию Оксфорда и других "претендентов"). Наконец, еще одна любопытная деталь. В 1602 г. против членов геральдической коллегии выдвигались обвинения в необоснованной выдаче разрешения на право иметь гербовые щиты. В ходе дебатов был составлен документ, сохранившийся в архивах. В нем указывается, что один из участников спора, Ральф Брук, привел пример с гербом "Шекспира-драматурга", воспроизведя при этом гербовый щит Шекспира из Стратфорда.

Посвящение своей поэмы "Венера и Адонис" одному из знатных Дворян мог написать актер Шекспир, а не такие вельможи, как Оксфорд или Дерби. Надо напомнить также, что в сонетах автор дважды говорит, что его имя Билл (сокращенное от Вильям).

Наконец, малоубедительны доводы, которыми антистратфордианцы обосновывают для Бэкона или других претендентов необходимость сохранять свое инкогнито, скрываясь под маской Шекспира.

Почему, например, Оксфорд не признал пьесы "Шекспира" за свои? Потому что многие из них были лишь "слегка прикрытыми и едкими комментариями к текущим событиям". Между тем власти в правление Елизаветы I и Якова I явно не видели в пьесах Шекспира ничего противозаконного. Цензура их одобряла, лишь иногда требуя изъятия отдельных мест.

Антистратфордианцы дружно доказывают, будто это произошло потому, что правительство не считало Шекспира действительным автором пьес, особенно "Ричарда II". (Эту драму использовали в пропагандистских целях участники "заговора Эссекса".) Но в таком случае либо властям был известен подлинный автор и сохранение в тайне его фамилии становилось бы еще более бессмысленным, либо правительство знало лишь, что Шекспир не является автором, и тогда должно было бы, конечно, заинтересоваться, кто же написал пьесу. Но обычно рьяные расследователи Роберта Сесила так не поступили. Не попытались вытянуть - если надо, пыткой - у актера Шекспира, с которым не было причин церемониться, имя настоящего автора. Почему? Ответ может быть только один: всезнающая тайная полиция Елизаветы не имела ни малейших оснований сомневаться в авторстве Шекспира из Стратфорда, она провела расследование по свежим следам и заранее отвергла теории антистрат-фордианцев (между прочим, Френсис Бэкон был одним из обвинителей Эссекса на суде!).

Мы уже говорили о том, что не было видимых оснований для подлинного автора десятилетиями соблюдать тайну, тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Он ведь должен был в этом качестве попадать в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Стремление антистратфордианцев всячески принизить Шекспира-актера, изобразить его неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора делает вдобавок еще более нелепым предположение, что он десятилетиями мог играть роль "прикрытия". И вообще, зачем действительному автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неразгаданными. У нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Стратфорда.

Ретленд был моложе Шекспира, поэтому приходится предположить, что он создал ряд замечательных шекспировских пьес уже в 15-16 лет. Другие претенденты умерли значительно раньше актера Шекспира, например граф Оксфорд - в 1604 г. Антистратфордианцы поэтому стараются доказать, что шекспировские пьесы, явно написанные после 1604 г. (и содержащие намеки _на события этих лет), все же были созданы раньше, а потом изменялись. Непонятно, зачем было сохранять тайну после смерти и действительного автора, и Шекспира из Стратфорда даже при издании собрания сочинений в 1623 г.

Все антистратфордианцы пытаются найти в сонетах и пьесах Шекспира намеки на действительные и предполагаемые детали биографии защищаемого ими претендента. Но, применяя этот шаткий метод, можно, как показали стратфордианцы, с еще большим основанием "привязать" другие места в тех же сонетах и пьесах к известным или возможным случаям из жизни Шекспира-актера. Антистратфордианские теории, авторы которых защищают каждый своего кандидата, отчаянно противоречат одна другой, любая из них опровергает все остальные, показывая, насколько произвольны их выводы, делаемые на основании одних и тех же данных. Недаром различные школы антистратфордианцев не жалеют крепких эпитетов по адресу конкурентов ("лунатики", приверженцы "до дикости невозможных взглядов" и т. п.).

Еще более важно, что сторонники определенного кандидата противоречат и даже должны постоянно противоречить самим себе. С одной стороны, они обязаны считать, что их претендент ради каких-то чрезвычайно важных для него причин должен был тщательно соблюдать тайну своего авторства и поэтому свидетельства современников, что сонеты и пьесы написаны Шекспиром-актером, вызваны незнанием этого секрета. С другой стороны, чтобы найти хоть тень доказательства, антистратфордианцы вынуждены предполагать, что эта тайна была известна многим лицам, которые даже делали намеки на нее не только в переписке, но и в своих печатных произведениях, что сам автор не раз сообщает свое имя во многих пьесах. Неясно, зачем было сохранять секрет, в который должны были быть посвящены сотни людей через много лет и даже десятилетий после смерти Оксфорда, других претендентов и самого Шекспира. Да и как было возможно сохранить в таких условиях тайну, чтобы ее не выдал ни одним словом ни один посвященный?

Антистратфордианцы пытаются использовать даже тот факт, что в завещании Шекспира пункт о деньгах для актеров Хеминджа, Конделла и Бербеджа, чтобы они купили себе кольца на память об их друге, вписан между строками. Это ли не свидетельство "заговора", особенно если учесть, что Хеминдж и Конделл были составителями первого собрания сочинений Шекспира, вышедшего в свет в 1623 г.? (Иногда утверждают, что Джонсон был специально послан в Стратфорд, чтобы исказить завещание.) Хеминджа и Конделла обвиняют в обмане: они говорили, что печатают пьесы с рукописей, а ошибки при издании свидетельствуют, что это неправда. Однако очень вероятно, что пьесы печатались с дефектных рукописей, побывавших в руках многих актеров и истрепавшихся за долгие годы. А небрежности при издании и ошибки вовсе не свидетельствуют о заговоре. Антистратфордианцы считали, что первое издание принесло около 6 тыс. ф. ст. убытка, который мог быть покрыт только графом Пемброком и графом Монтгомери, участниками "заговора". Однако при этих расчетах исходили из того, что было напечатано всего 250 экземпляров.

Но ведь примерно такое число книг первого издания сохранилось до нашего времени, и ныне специалисты считают, что было выпущено 1000-1500 экземпляров. Главное, что всего через девять лет, в 1632 г., понадобилось второе издание - значит, спрос существовал и публикация произведений Шекспира была коммерчески выгодным делом. В первое издание добавлена поэма Леонарда Диггеса в честь Шекспира из Стратфорда. Антистратфордианцы высказали множество догадок в связи с тем, что было неясно, кто такой Диггес. Однако в 1931 г. Лесли Хотсон установил, что отчимом Леонарда Диггеса являлся Томас Россел, близкий друг Шекспира, живший в Стратфорде с 1600 г. Диггес не мог не знать актера Шекспира. Что же, поэма Диггеса - тоже звено "заговора"?

В поисках новых доказательств антистратфордианцы не оставляли в покое даже могилы. Накануне второй мировой войны была вскрыта могила Эдмунда Спенсера, так как в современных свидетельствах нашли упоминание, что в гроб положили элегии, написанные по поводу кончины этого поэта. Однако через три с половиной века точное место погребения Спенсера определить не удалось, и поиски остались безрезультатными. Не меньшее волнение среди антистратфордианцев вызвало исследование так называемого эшборнского портрета Шекспира (его назвали так потому, что он был обнаружен в Эшборне, графстве Дербишир). Портрет просветили рентгеновскими лучами и обнаружили, что он представляет собой переделку портрета какого-то другого лица, довольно похожего на графа Оксфорда - одного из главных претендентов на роль Шекспира. Однако надо учитывать, что эшборнский портрет всплыл на свет лишь в 1847 г. Всего вероятнее, он представлял собой действительно переделку изображения Оксфорда или кого-то неизвестного, которая была произведена в конце XVIII в., когда усиленно искали портреты Шекспира и коллекционеры были готовы платить за них огромные деньги. Спрос родил предложение.

Да и зачем было современникам Шекспира использовать в качестве основы портрет Оксфорда? Трудно представить себе, чтобы они таким путем решили на время скрыть тайну, оставив возможность ее разгадки будущим поколениям. Неужели они могли предусмотреть возможность просвечивания полотна в XX в. с помощью рентгеновских лучей? Если же они хотели раскрыть тайну, то не проще ли было оставить картину Оксфорда в первоначальном виде, пояснив, что это портрет Шекспира?

То обстоятельство, что усилия сотен тысяч сторонников антистратфордианских теорий, среди которых было немало талантливых и знающих людей, дали столь ничтожные результаты, лучше всего подтверждает, что эти теории не могут быть доказаны. Недаром ярый оксфордианец Перси Аллен вскоре после второй мировой войны выпустил книгу, в которой попытался решить вопрос об авторстве Шекспира с помощью... спиритизма. Аллену удалось побеседовать с "духами" Бэкона, Оксфорда и Шекспира. Ответ, который дали духи, можно было заранее знать, прочтя предшествовавшие работы Перси Аллена. Шекспировские произведения были, оказывается, написаны Оксфордом при некотором сотрудничестве Бэкона, а также актера Шекспира из Стратфорда. Еще в 1964 г. один из антистратфордианцев в отчаянии предложил передать решение вопроса об авторстве шекспировских пьес на рассмотрение... электронной машины, поскольку человеческий ум оказался не в состоянии справиться с этой задачей.

Поиски доводов "за" и "против" не прекращаются. Так, например, известный историк и литературовед А. Роуз защищает авторство актера из Стратфорда тем, что герои его произведений... не проявляют склонности к гомосексуализму, в которой подозревают некоторых претендентов на шекспировскую корону (включая Оксфорда и Бэкона!).

"Шекспировский вопрос" полвека назад вызвал появление пародий.

Уже упоминалось, что постоянно повторяющийся мотив в работах антистратфордианцев - ссылки на загадочное отсутствие рукописей Шекспира. Но такая же участь постигла и рукописи ряда других современных ему драматургов. А как обстоит, например, дело с архивом Мольера, жившего через несколько десятилетий после Шекспира? Замечательный русский писатель М. Булгаков в книге "Жизнь господина де Мольера" с горечью отметил, что "с течением времени колдовским образом сгинули все до единой его рукописи и письма. Говорили, что рукописи погибли во время пожара, а письма будто бы, тщательно собрав, уничтожил какой-то фанатик. Словом, пропало все, кроме двух клочков бумаги, на которых когда-то бродячий комедиант расписался в получении денег для своей труппы".

Эти строки написаны полвека назад. Может быть, с тех пор неутомимое усердие многочисленных исследователей позволило найти какие-то следы исчезнувшего богатства? Предоставим слово французскому писателю Ж. Бордонову, автору одной из новейших биографий Мольера: "Невероятная вещь! Чемодан с рукописями, заметками и письмами Мольера исчез из-за пренебрежения со стороны его наследников, по-видимому, уничтожен или, что столь же возможно, все еще покоится, покрытый пылью и паутиной, в каком-нибудь амбаре в Иль-де-Франсе (Центральной Франции. - Е. Ч.)... От Мольера осталась в конечном счете лишь одна расписка, написанная его рукой (другие нотариальные документы имеют только его подпись), не считая, разумеется, его произведений, в которых он выразил самое главное о себе".

В 1919 г. вышла анонимная брошюра "Под маской Мольера". Ее автор известный французский юрист и писатель, академик М. Гарсон позднее, при переиздании, признался, что первоначально думал приписать пьесы Мольера какому-нибудь "подходящему" аристократу, но потом решил, что обстоятельства жизни этого лица будут мало известны публике, а рассказ о них утяжелит шутку. Поэтому Гарсон объявил, что под маской Мольера скрывается сам Людовик XIV, что даже фамилия драматурга - это анаграмма слова "король" (Moliere Me le roi) и что сын обойщика актер Жан Батист Поклен, разумеется, не имел к этому никакого отношения. Разве не бросается в глаза отсутствие всякой связи между содержанием пьес Мольера и жизнью Поклена, который был крайне невежествен, до 14 лет не умел читать и писать, а поступив через два года в колледж и проявив себя как дебошир и пьяница, конечно, не мог быстро изучить латинский язык, право, географию и другие науки, которые несомненно были досконально известны автору "Тартюфа"? Пьесы Мольера мог написать только аристократ, живший между 1658 и 1673 гг., хорошо знавший двор и столицу, получивший отличное образование, изучавший политику и богословие, а также заинтересованный в поддержании абсолютной власти короля и сословных граней. Это лицо должно было обладать влиянием и общественным положением, которое помешало ему открыто подписывать свои пьесы; кроме того, он должен был знать актера Поклена. Только Людовик XIV удовлетворяет всем этим условиям. Любопытно, что мадам де Севинье утверждала, что король временами пописывал стихи, о судьбе которых ничего не известно. Ясно, что они изданы под чужим именем. В метрике одного из сыновей актера Поклена записано "сын Жана Батиста Мольера", а в свидетельствах о рождении второго и третьего сыновей уже значится "сын Жана Батиста Поклена Мольера". Имя первого ребенка было Луи (Людовик). Понятно, что его отцом был настоящий Мольер, то есть Людовик XIV (аналогичные ситуации можно найти и в сочинениях Мольера). Только король мог сломить сопротивление придворных постановке ряда пьес Мольера, включая "Тартюфа". Почему Поклена, любимца короля, не избрали в академию? Явно потому, что не он автор произведений Мольера. В перечне вещей, оставшихся после смерти Поклена, нет ни одной из пьес Мольера. Правда, после кончины Поклена король не писал пьес, по-видимому, потому, что не имел удобного псевдонима и, кроме того, под влиянием фаворитки мадам де Ментенон стал религиозным и не хотел предаваться такому греховному занятию... Такова была сплошь построенная на софизмах изящная шутка М. Гарсона, удачно пародировавшая приемы антистратфордианцев. Автор снабдил брошюру обещанием выпустить капитальное исследование на ту же тему, а также работы, доказывающие, что "под маской" Вольтера скрывался прусский король Фридрих II, Наполеона - его мамлюк Рустан, Виктора Гюго - критик Сен-Бев и т. п. Несмотря на все это, появились глубокомысленные люди, принявшие брошюру всерьез. Один из них доказывал, что пьесы Мольера написаны вовсе не Людовиком XIV, а кардиналом Рецем. Конечно, насмешка еще не доказательство, и шутка Гарсона не могла снять "шекспировский вопрос".

Несмотря ни на что, далеко не все написанное антистратфордианцами может быть отвергнуто. Они сделали многое для понимания немалого числа темных мест в шекспировских творениях. Имеются в их работах и доказательства того, что отдельные современники (например, сатирики Холл и Марстон) считали Бэкона и других претендентов автором или соавтором той или иной вещи, которую мы считаем принадлежащей Шекспиру; это, однако, никак не является даже частичным доказательством антистратфордианских теорий. Словом, серьезным исследователям жизни и творчества Шекспира предстоит еще немало работы...

Теперь, однако, пора вернуться из нашего экскурса и, обрисовав состояние "шекспировского вопроса" на его нынешней стадии, посмотреть, как он оказался связанным с тайной войной и политическими конфликтами елизаветинского времени.

Прежде всего любопытно отметить, что в число претендентов на лавры Шекспира включены главные антагонисты - Роберт Сесил с его шпионами и иезуитский орден, точнее - его лазутчики и проповедники в Англии. Оба "открытия" были сделаны в США. Так, в 1916 г. в Индианаполисе появилось исследование Д. М. Максуэлла "Человек под маской: Роберт Сесил, граф Солсбери, - единственный действительный автор шекспировских пьес". Годы жизни Сесила близки к годам жизни Шекспира. В сонетах Максуэлл обнаружил намеки на физические недостатки автора, а известно, что всесильный министр был горбуном. Кроме того, Максуэлл объявил автобиографической сцену в "Гамлете", где Полоний прощается со своим сыном Лаэртом перед отъездом его в Париж. Максуэлл счел даже возможным приписать Сесилу пьесы не одного Шекспира, но и большинства других драматургов эпохи (в этом отношении американец, впрочем, следовал только примеру бэконианцев, некоторые из них были столь же щедры в отношении своего кандидата).

В том же 1916 г. другой американец, Гарольд Джонсон, издал в Чикаго работу под названием "Написали ли иезуиты "Шекспира"?". Джонсон ответил на этот вопрос утвердительно. Вынужденные уйти в подполье, святые отцы во время нередко представлявшегося им досуга и сотворили шекспировские трагедии, комедии и сонеты как средства антиправительственной пропаганды. (Сторонники авторства Оксфорда, напротив, уверяют, что он и возглавляемая им группа придворных сочинили шекспировские пьесы для пропаганды против Испании и католиков.) Откуда взялся псевдоним "Шекспир"? И на это у Гарольда Джонсона был ответ. Псевдоним навеян именем и фамилией папы Адриана IV (1154-1159 гг.), единственного англичанина, занимавшего кресло главы католической церкви. До избрания папой он носил имя Николаса Брекспира (Break-speare). По-английски это значит "ломатель копья". Отсюда недалеко и до "потрясателя копья" (Шекспира). К тому же, как и актер Шекспир, папа Адриан был выходцем из простой среды. Понятно, что теория Джонсона не осталась без подражаний, особенно среди католиков. Не раз появлялись книги, сочинители которых тщетно пытались вычитать из шекспировских пьес, что автор их был католиком.

Однако к взглядам, защищаемым Максуэллом и Г. Джонсоном, антистратфордианцы относятся с презрительной иронией, как к не заслуживающим внимания чудачествам. Иное дело - теория, утверждающая авторство Вильяма Стенли, шестого графа Дерби (1561 -1642 гг.), который наряду с Оксфордом и Бэконом считается одним из главных претендентов. Его инициалы (W. S.) совпадают с инициалами Шекспира, которыми были подписаны некоторые ранние издания шекспировских пьес.

Отправным пунктом для защитников авторства Дерби служат донесения иезуитского шпиона (его фамилия или псевдоним - Джордж Феннер), переписывавшегося с отцом Парсонсом в Риме и другими людьми. Два из этих донесений, датированные 30 июня 1599 г., были перехвачены контрразведкой Тайного совета и сохранились в английском государственом архиве. Шпион сообщал Парсонсу о попытках убедить нескольких английских аристократов, благосклонно настроенных в отношении католицизма, принять участие в заговоре против Елизаветы. Особенно желательным участником заговора был бы граф Дерби, имевший какие-то отдаленные права на трон. Понятна поэтому горечь иезуитского соглядатая, убедившегося, что на привлечение этого вельможи нет надежды, так как "граф Дерби залят ныне только писанием комедий для простых актеров".

Эта фраза с небольшими вариациями повторяется в обоих перехваченных донесениях. Отсюда, конечно, никак нельзя вычитать, что речь идет о пьесах Шекспира. Это очень скудное основание для выдвижения кандидатуры Дерби (которое, правда, пополняется другими столь же малоубедительными доводами). Надо лишь заметить, что даже в такой степени приплетение материалов разведки к вопросу об авторстве вызывает большое сомнение. Следует ли понимать буквально сообщение Джорджа Феннера? Зачем он это довольно безразличное для его иезуитских начальников обстоятельство настойчиво повторяет в двух донесениях, направленных в тот же адрес, и при этом повторяет почти в тех же самых выражениях? Кто знает, не скрывается ли за этой невинной фразой шифрованное сообщение, относящееся к интересам католического заговора и возможному участию в нем графа Дерби?

Часть антистратфордианцев сочла драму "Ричард II" и роль, которую она сыграла в мятеже Эссекса, тем "недостающим звеном", которое позволяет связать пьесы Шекспира с их "подлинным" автором. Главное усердие в данном случае проявляют бэконианцы и сторонники кандидатуры графа Дерби. Бэконианцы цитируют "Апологию", написанную будущим лордомканцлером. Бэкон - в прошлом один из приближенных Эссекса, назначенный теперь в число его судей, - явно нуждался в том, чтобы объяснить свое поведение. В "Апологии" Бэкон передает разговор с королевой по поводу книги Д. Хейуорда о Генрихе IV, в которой повествовалось о свержении с престола Ричарда II и которая была посвящена Эссексу. На титульном листе книги были поставлены инициалы Д. X., а в латинском посвящении - полностью фамилия автора - Д. Хейуорд. Однако королева, видимо, заподозрила, что он был лишь подставной фигурой, и предложила подвергнуть его пытке на дыбе. Бэкон убедил свою разгневанную повелительницу отказаться от этого намерения. Между тем был пущен кем-то слух, что действительным автором был сам Бэкон, поэтому, когда ему предложили указать на процессе Эссекса, что тот потворствовал появлению "мятежной" книги Хейуорда, Бэкон выдвинул возражения. Сочинения Хейуорда, разъяснил он, - это старое дело (книга была издана более чем за год до мятежа), и ему, Бэкону, особенно неудобно выступать обвинителем по данному вопросу, не дав новую пищу слухам об авторстве. Из всего этого разъяснения в "Апологии" бэконианцы (в частности, Б. Д. Теобалд в книге о Бэконе) делают совершенно поразительный вывод, что в ней речь идет вовсе не о сочинении Хейуорда - там ведь точно был указан автор, - а о шекспировском "Ричарде II". И что, следовательно, Бэкон - автор "Ричарда II" и других драм и комедий, приписываемых Вильяму Шекспиру. Довод, надо прямо сказать, неожиданный. Дело в том, что в "Апологии" сообщается о посвящении сочинений Эссексу - это могло относиться только к книге Хейуорда, а никак не к драме "Ричард II", о которой в рассказе Бэкона вообще не говорится ни слова. К тому же Бэкон не признает себя автором книги, в которой излагалась история гибели Ричарда И, а, наоборот, решительно опровергает, что имел какое-либо касательство к этому сочинению. Приводится еще аргумент, будто королева не могла заподозрить кого-либо в авторстве книги Хейуорда, поскольку его имя было напечатано на титульном листе, тогда как, мол, драма "Ричард II" не содержала таких сведений. Этот довод звучит особенно оригинально в устах людей, которые предполагают, что указания фамилии Шекспира на его произведениях, в том числе на прижизненных изданиях, являются лишь мистификацией, скрывающей подлинного автора.

Д. Титерли, один из главных сторонников кандидатуры графа Дерби, пытается подыскать другие аргументы. Он приводит записи начальника государственного архива Вильяма Ламбарда, давно, впрочем, известные, о разговоре с Елизаветой, состоявшемся вскоре после мятежа Эссекса. Королева резко заметила своему собеседнику: "Я - Ричард II, разве вы этого не знаете?" Тогда Ламбард вежливо намекнул, что это, мол, лишь выдумки Эссекса, не назвав его прямо по имени. В ответ Елизавета бросила загадочную фразу: "Кто готов забыть бога, забудет и своих благодетелей; эта комедия 40 раз игралась на площадях и в зданиях". Эти слова уже никак не могли касаться Эссекса. Титерли относит их к Шекспиру - Дерби, другие - к Оксфорду, некоторые бэконианцы - к Бэкону. Между тем никто из них не подходит к фразе, в которой говорится о безбожии и забвении благодетелей. Ни один из них не получал каких-то исключительных милостей от королевы и не мог быть обвинен в нелояльности. Каков же действительный смысл сказанного Елизаветой и переданного в очень несовершенной записи Ламбарда? Вероятнее всего, две фразы толкуют о совсем разных лицах. В первой речь идет явно об Эссексе (в ответ на намек Ламбарда), во второй - о драме Шекспира, которую ставили в день мятежа бывшего королевского фаворита и которую Елизавете было естественно вспомнить в такой связи, тем более что беседа началась с упоминания о Ричарде II и что мысли королевы давно уже были заняты историей свержения и смерти этого монарха.

Постановка "Ричарда II" являлась важным пунктом обвинительного заключения против Эссекса и его сторонников, поскольку могла быть единственным опровержением их заверений, что они вооружились лишь для законной самозащиты (Саутгемптон действительно незадолго до этого подвергся на улице нападению и с трудом отбился от направленных против него мечей).

Причина, почему актеры труппы лорда-камергера и особенно автор мятежной пьесы Вильям Шекспир не были подвергнуты никакому наказанию, наиболее правдоподобно объясняется тем, что их сочли лишь ничего не подозревавшими орудиями заговорщиков. (Напротив, настоявшие на постановке драмы сэр Д. Меррик, Ч. Денвере и Р. Кафф были казнены.) Однако в литературе высказывалось предположение, что актеры все же подпали под подозрение и в последующие год-пол тора находились вне Лондона, быть может, даже за границей. Одним из вероятных мест гастролей могла стать шотландская столица Эдинбург - этим объяснялась бы крайняя благосклонность шотландского короля, когда он занял английский престол, к труппе, в которую входил Шекспир. (К сожалению, шотландские архивы этого периода не сохранились - во время революции середины XVII в. по приказу Кромвеля их переправили в Лондон, а когда уже после реставрации на престоле Карла II их было решено вернуть в Шотландию, корабль, перевозивший документы, затонул, не достигнув места назначения.)

Наконец, надо остановиться на попытке части антистратфордианцев еще одним хитроумным путем связать "шекспировский вопрос" с перипетиями тайной войны. Мы имеем в виду теорию, которая выдвигает в качестве действительного автора всего написанного Вильямом Шекспиром его великого современника драматурга Кристофера Марло.

Наиболее известный защитник кандидатуры Марло американский журналист Калвин Гофман издал в 1955 г. нашумевшую книгу, в которой попытался доказать эту теорию. Марло коренным образом отличается от других кандидатов тем, что он был действительно драматургом, и притом гениальным. Если бы не ранняя смерть Кристофера Марло, то у Шекспира, вероятно, был бы среди современников действительно равный ему соперник. Марло погиб 29 лет от роду - в 1593 г., когда подавляющая часть произведений Шекспира явно еще не была написана. Это, казалось бы, непреодолимое препятствие, но и оно не смущает сторонников кандидатуры Марло, у которых находится ответ на любое возражение.

Чтобы понять их аргументацию, надо напомнить несколько фактов из жизни Марло, о которой, между прочим, мы знаем ничуть не больше, чем о жизни Шекспира. Родившись в тот же год, что и Шекспир, сын сапожника из Кентербери Кристофер Марло сумел окончить Кембриджский университет, получив степень магистра. Еще в университете он поступил на службу к Уолсингему. Это не был какой-то исключительный случай. Агентами секретной службы состояли и другие деятели тогдашнего литературного и театрального мира, например шотландский поэт Энтони Мэнди (действовавший в английском колледже в Риме), драматург и актер Мэтью Ройстон, рано умерший талантливый драматург Уильям Фаулер, может быть, и Бен Джонсон.

В феврале 1587 г. молодой Марло исчез из Кембриджа, не сообщив никому, куда уехал. Он вернулся только в июне того же года. Когда же университетские власти вздумали было строго допросить студента о причинах его продолжительной отлучки, им из столицы намекнули на неуместность подобного любопытства. Марло в качестве тайного агента Уолсингема или одного из его помощников посетил различные страны континентальной Европы. Он выдавал себя за перешедшего в католицизм. Марло заезжал в Реймс, где в то время находился один из центров подготовки католических священников из англичан-эмигрантов, там будущий драматург беседовал с отцом Парсонсом. Резко отзывавшемуся о королеве Елизавете студенту рассказывали о планах католического подполья в Англии.

Однако позднее отношения Марло с правительством явно испортились. Он примкнул к вольнодумному кружку блестящего мореплавателя и ученого Уолтера Ралея. Иезуиты утверждали, что Ралей и его друзья занимались тем, что читали наоборот слово "бог" и получали слово "пес". В правительственных кругах на занятия кружка Ралея тоже смотрели с недоверием. Шпионы Роберта Сесила ведь не могли знать, что через три века часть усердных антистратфордианцев объявит, будто кружок занимался, так сказать, "коллективным написанием" пьес актера придворной труппы Вильяма Шекспира. Марло обвинили в атеизме и хотели предать суду. 20 мая 1593 г. его вызвали на заседание Тайного совета. Однако он не был арестован, его обязали только каждый день отмечаться в канцелярии Совета до тех пор, пока не будет вынесен приговор по его делу. Не известно, чем было вызвано это относительно милостивое решение Совета - недостаточно обоснованным обвинением, какими-то сохранившимися у Марло связями или даже намерением использовать его вновь в интересах "службы", а быть может, и желанием покончить втихомолку со ставшим неугодным писателем, не связывая себя официальным судебным процессом.

Марло был, таким образом, отпущен впредь до нового решения Совета, но оно так и не состоялось, так как через 10 дней подсудимый был убит. Известно, однако, что Тайный совет за это время получил дополнительные обвинения против Марло, содержавшиеся в доносе одного из его агентов Ричарда Бейнса. Обвинения были, очевидно, настолько серьезны, что копия доноса Бейнса была направлена королеве. В этой бумаге отмечалось, что донос поступил 2 июня, когда, по другим сведениям, Марло был уже два дня как мертв. В самой копии указывалось, что Марло умер через три дня после получения Советом доноса. Странное обстоятельство, если не счесть это результатом ошибки переписчика. Он собирался, вероятно, написать - за три дня "до", а указал - через три дня "после" получения доноса наступила смерть неблагонадежного сочинителя пьес. Ибо иначе трудно понять, почему ничего не упоминается о действиях, которые должен был бы предпринять Совет, будь Марло еще живым в момент доставки документа. А таким действием мог быть только приказ о немедленном аресте. Необходимо отметить еще один многозначительный факт. В доносе Бейнса наряду с Марло названы сэр Уолтер Ралей и математик Гарриот и указано, что обвинение должно быть распространено на ряд других связанных с ними высокопоставленных лиц, имена которых будут названы позднее. В копии доноса, посланной Елизавете, имя Ралея было опущено.

...В Дептфорде, селении, расположенном в нескольких милях от Лондона, день 30 мая 1593 г. начался как обычно. Жители городка могли лишь снова поздравить себя с тем, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в столице, обошла стороной Дептфорд и даже вызвала сюда наплыв перепуганных лондонцев, плативших хорошие деньги за помещение и стол. Народу понаехало так много, что никто не обратил внимания на четырех человек, также прибывших из столицы, хотя трое из них имели более чем сомнительную репутацию. Это были карточный шулер Инграм Фризер, его достойный помощник вор Николас Скирс и, наконец, правительственный шпион и провокатор Роберт Пули, уже известный читателям. А четвертым был человек, которого, казалось бы, трудно было встретить в такой компании, - Кристофер Марло.

Все четверо отправились в трактир на улице Дептфордстренд, принадлежавший некоей Элеоноре Булл. Там они начиная с 10 часов утра, как отмечалось позднее в протоколе, составленном следователем, "пообедали и после обеда мирно прогуливались, бродили по саду, примыкавшему к указанному дому, вплоть до 6 часов вечера. Вслед за тем они вернулись из упомянутого сада и совместно поужинали". После ужина Марло улегся на кровать в своей комнате, тогда как трое его компаньонов уселись на скамейку спиной к своему знакомому. Инграм Фризер сидел посередине. Вскоре возник спор Фризер и Марло обменялись резкими словами, речь шла о денежных расчетах.

Марло в ярости схватил нож, который болтался у его противника на ремне за спиной, выхватил его из ножен и ударил Фризера рукояткой, нанеся поверхностную рану на голове. Фризер успел удержать Марло за руку. В последовавшей схватке, говоря словами того же протокола, Фризер "вышеупомянутым кинжалом стоимостью 12 пенсов нанес названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной два дюйма и шириной один дюйм; от смертельной раны вышеназванный Кристофер Марло тогда же и на том же месте умер".

Поскольку королева Елизавета находилась в пределах 12 миль от Дептфорда, расследование, согласно закону, было поручено королевскому следователю Данби, который и составил цитированный протокол. В течение длительного времени друзья Марло не знали обстоятельств его трагической гибели. Многие считали, что он пал жертвой чумы. По заключению медиков, рана, подобная той, которая описана в протоколе, не должна была вызвать мгновенную смерть. Еще более странной на первый взгляд является судьба убийцы. Его первоначально посадили в тюрьму. Однако уже через месяц он был помилован Елизаветой на том основании, что действовал в порядке самозащиты. Подобная королевская милость редко оказывалась так скоро после свершения преступления. Брат умершего в 1590 г. министра Уолсингема Томас Уолсингем, бывший другом и покровителем Марло, немедленно принял Фризера к себе на службу, на которой тот находился ранее и оставался еще и 20 лет спустя (причем использовался для выполнения особо "деликатных" и у голов но наказуемых дел).

Интересно также еще одно обстоятельство. В мае 1593 г. Роберт Пули уехал из Англии в Гаагу с очередным шпионским заданием. В день, когда был убит Марло, он только возвратился с секретной информацией для сэра Томаса Уолсингема и после встречи с хозяином спешно направился в Дептфорд, в дом Элеоноры Булл, где встретился с Марло, Фризером и Скирсом. Вряд ли это он сделал по собственной инициативе. Однако зачем Марло - в это время уже не безусому юноше - было проводить время со столь подозрительными и опасными людьми, если он не знал твердо, что они получили приказ оказать ему помощь?

Долгое время в распоряжении науки были только сбивчивые показания современников, передававших ходившие тогда слухи о том, как произошло убийство. В 1820 г. один из ученых направил в городок Дептфорд, неподалеку от Лондона, где произошло убийство, письмо к местному священнику с просьбой поискать какие-либо сведения об этом событии в церковноприходских реестрах. (В них записывались рождения, браки и смерти.) В ответ священник прислал выписку, гласившую: "1 июня 1593 г. Кристофер Марло убит Френсисом Арчером". В 1925 г. английский ученый Лесли Хотсон отыскал в государственном архиве подлинник заключения, составленного следователем Данби, и приговор присяжных заседателей относительно убийства Марло. Присяжные сочли, что Марло был убит 30 мая 1593 г. Инграмом Фризером, действовавшим для самозащиты. Убийство произошло в присутствии Скирса и Роберта Пули.

Сторонники кандидатуры Марло на роль Шекспира, конечно, не преминули воспользоваться этим разночтением имени убийцы. Калвин Гофман построил такую внешне эффектную гипотезу. Марло опасался нового вызова в Тайный совет, пыток, осуждения. Тогда ему на помощь пришел Томас Уолсингем, который инсценировал убийство, причем для этого вовлек в заговор не только своих слуг и подчиненных - Пули, Фризера, Скирса, но и Данби, который провел следствие с непонятной торопливостью, не допросил даже хозяйку дома Элеонору Булл и, главное, взял с потолка имя убийцы "Арчер", лишь потом заменив его именем Фризера. Быть может, убили какого-нибудь заезжего моряка, которого никто не знал в Дептфорде и которого было легко выдать за Марло? Тот же переждал опасное время в имении Уолсингема, потом уехал на континент и в течение долгих лет посылал в Англию пьесы, которые ставились под именем Шекспира.

Остроумная гипотеза, не правда ли? Однако в ней есть один существенный недостаток - она не опирается ни на какие доказательства, кроме того, что произведения Шекспира стали появляться вскоре после 30 мая 1593 г., а также на не относящиеся к делу сходные места в пьесах Марло и Шекспира. Эта теория строится также на домыслах, что в некоторых шекспировских драмах содержится будто бы намек на судьбу Марло и что сонеты, посвященные таинственному "W. Н.", в действительности были адресованы Томасу Уолсингему, фамилию которого иногда писали через дефис - Walsing-Ham.

До тех пор, пока Гофман и его сторонники не смогут привести хотя бы одно свидетельство, что Марло видели живым после 30 мая 1593 г., их теория основывается на чистой фантазии. По существу, как ехидно заметил один из стратфордианцев, единственное доказательство в пользу авторства Марло сводится к тому, что его убили, а Шекспир остался жить в годы, когда были написаны шекспировские пьесы.

В 1953 г. в колледже "Корпус Кристи" в Кембридже, в котором обучался Марло, производился ремонт комнаты, почти не переделывавшейся с XVI в. Под слоем штукатурки, относившейся к более позднему времени, была найдена раскрашенная доска. Более тщательное исследование обнаружило, что на ней изображен какой-то молодой человек. Гофман пытается уверить читателя, что это портрет Марло, и вдобавок вполне схожий с портретом Шекспира, приложенным к первому изданию его сочинений.

В шекспировосой комедии "Как вам это понравится" шут Оселок заявляет: "Когда твоих стихов не понимают или когда уму твоему не вторит резвое дитя разумение, это убивает тебя сильнее, чем большой счет, поданный маленькой компании" (буквально - "большая расплата в маленькой комнате") (акт III, сцена 3). Не только одни сторонники кандидатуры Марло видят в этих словах намек на трагическую сцену в маленькой комнате дептфордской гостиницы. Но почему этот намек должен бы быть сделан "спасшимся" Марло, а не Шекспиром?

Гофман попытался пойти и по еще одному проторенному пути антистратфордианцев - вскрытию могил. После долгих хлопот было получено разрешение разрыть могилу Томаса Уолсингема, где надеялись обнаружить рукописи Марло. В 1956 г. могилу раскопали, и разочарованный Гофман должен был заявить: "Мы нашли песок, нет ни гроба, ни бумаг, один песок". В прессе иронически отметили, что пустота могилы отлично подчеркнула пустоту теории.

Нечего говорить, что гипотеза о "заговоре" Томаса Уолсингема носит совершенно искусственный характер: если бы он хотел помочь Марло, то между 20 мая и временем поступления нового доноса в Тайный совет Уолсингем мог без труда организовать его бегство за границу, не прибегая к громоздкой инсценировке убийства. Что же касается различия в фамилии убийцы, то это, как показал еще в 1925 г. Лесли Хотсон, было результатом ошибки священника. Он плохо разбирал скоропись елизаветинского времени, принял в фамилии Фризер, записанной со строчной буквы и через удвоенное "ф" (ffrizer), первые две буквы за одно большое А и просто домыслил остальные буквы. Так получилась фамилия Арчер. Хотсон приводит в своей работе "Смерть Кристофера Марло" фотокопию записи в регистрационной книге прихода, которая неопровержимо доказывает ошибку священника. В записи, несомненно, видна фамилия Фризер, хотя ему неправильно приписано имя Френсис. Интересно, что, не раз цитируя Хотсона, Гофман усердно обходит этот неопровержимый вывод английского ученого.

Малоубедительны и попытки Гофмана доказать неправдоподобие картины убийства, которую рисует заключение следователя Данби. Там сказано, что во время возникшей ссоры Марло выхватил нож, который Инграм Фризер носил на спине. Эта деталь вызывает град насмешек со стороны Гофмана относительно необычного способа хранить кинжал. Однако показания современников неопровержимо свидетельствуют, что в елизаветинскую эпоху это было широко распространенной манерой носить оружие.

Гофман уверяет, что у Марло не могло быть ничего общего с такими подозрительными личностями, как Фризер и Скирс. Однако по своему социальному положению они стояли не ниже Марло. Фризер владел некоторой собственностью, Скирс был сыном купца и другом одного из друзей Марло. Гофман обращает внимание и на то, что Фризер после скорого оправдания, а также Пули и Скирс сохранили свои места на службе у покровителя поэта - Томаса Уолсингема. Вместе с тем Гофман упускает из виду одно важное обстоятельство: вся тройка верно служила до этого не Томасу, а Френсису Уолсингему, как и Марло в его молодые годы. Пули сыграл определенную роль в раскрытии "заговора Бабингтона". То, что Фризер, Скирс и Пули остались на службе, говорит либо об их полезности, в связи с чем Томас Уолсингем и не счел нужным с ними расстаться, либо о том, что действительно был заговор, но с целью не спасти, а покончить с Марло, а Томас Уолсингем и в этом случае выполнял указания властей. Причиной, побудившей избавиться от Марло, мог быть не только его атеизм (как мы помним, самые серьезные обвинения поступили в Тайный совет уже после убийства), но и какие-то столкновения секретной службы с бывшим разведчиком и великим драматургом. А может быть, и боязнь Томаса Уолсингема, что Марло под пыткой выдаст какие-то тайны его и кружка Ралея.

Этим догадкам, видимо, навсегда предстоит остаться догадками. Впрочем, и обвинение в атеизме звучало достаточно серьезно для властей, среди которых было немало истовых протестантов. Кроме того, елизаветинская разведка могла иметь особые основания не допускать гласного суда над драматургом. Ведь Марло сохранял возможность рассказать что-либо "лишнее" о своих поездках на континент в качестве агента секретной службы. Во главе разведки при Елизавете стояли умелые и осторожные люди. Так что вряд ли в архивах могли уцелеть свидетельства о причастности королевских министров к случайной потасовке в городке Дептфорде, при которой некий Фризер убил бывшего студента Кембриджского университета Кристофера Марло.

Надо добавить, что Шекспира до 30 мая 1593 г., возможно, вообще не было в Лондоне. Ведь первые сохранившиеся документальные свидетельства о нем как о столичном актере относятся к декабрю 1594 г. Шекспиру в это время было уже 29 лет, но он еще не проявил себя как писатель. Относимое обычно к Шекспиру упоминание в 1591 - 1592 гг. драматургом Р. Грином о "потрясателе сцены" относится, скорее всего, не к Шекспиру, как это обычно считается, а к актеру Эдварду Аллену. У. Чэпмэн в книге "Вильям Шекспир и Роберт Грин" (1974 г.) считает, что Грин имел в виду знаменитого комика Уильяма Кемпа.

В отличие от Шекспира, Марло, который был всего на восемь недель его старше, к 1593 г. уже достиг известности. Он был автором привлекших внимание известных пьес "Тамерлан", "Фауст" и др. Стоит отметить также, что Марло и Шекспир находились в разных лагерях. Шекспир - через графа Саутгемптона был связан со сторонниками графа Эссекса, а Марло был близок к Ралею, непримиримому врагу Эссекса. Есть основание считать, что в шекспировской комедии "Бесплодные усилия любви" содержатся сатирические выпады против Ралея, который, возможно, выведен в пьесе в виде комического персонажа дона Адриано де Армадо, "чудака-испанца".

Неудачные эксперименты Гофмана не помешали появлению других работ, поддерживавших авторство Марло - одного или в сотрудничестве с кем-то. Примером может служить изданная в 1968 г. работа Д. и Б. Уинчкомбов "Действительный автор или авторы Шекспира". В новой книге делается попытка поставить под сомнение факт убийства Марло, утверждается, что драматург был еще более, чем предполагают, вовлечен во многие сражения тайной войны. При этом отдельные интересные наблюдения соседствуют с чистыми домыслами. Уинчкомбы обращают внимание на то, с какой быстротой и категоричностью Тайный совет в своем решении от 9 июня 1587 г. вступился за Марло, когда на него ополчились в Кембридже за необъяснимое отсутствие. В решении, принятом Тайным советом, - в его составе находился и лорд Бер-ли, являвшийся одновременно канцлером Кембриджского университета, - говорилось: "Ее Величеству не угодно, чтобы кто-либо, используемый, как он (Марло. - Е. Ч.), в делах, затрагивавших благополучие страны, подвергался опорочиванию со стороны тех, кто не знал, чем он был занят". Обычно считают, что Марло ездил в Реймс для сбора сведений об иезуитах. Но это лишь воспроизведение ходивших тогда слухов, и не исключено, что их сознательно распускали с целью скрыть действительную миссию Марло.

Все известное нам о жизни Марло с 1587 по 1593 г. говорит о наличии у него вполне достаточных средств. Отношение к нему властей оставалось благосклонным. 18 сентября 1589 г. Марло должен был драться на дуэли с неким Ульямом Бредли. Марло пришел на место назначенного поединка со своим другом поэтом Томасом Уотсоном. Бредли решил сначала скрестить шпаги с Уотсоном, очевидно, считая его более легким противником. Он ошибся - Бредли, правда, удалось ранить Уотсона, но тот нанес в ответ своему противнику смертельный удар. Через несколько дней власти нашли, что Уотсон убил Бредли в порядке самозащиты. Марло и Уотсона отправили в тюрьму - до очередной сессии суда. Однако Марло выпустили уже через неделю под залог, а Уотсон оставался в тюрьме пять месяцев.

Важно отметить, что двоих лиц, которые свидетельствовали против Марло в роковом 1593 г., постигло очень суровое возмездие. При аресте 12 мая 1593 г. драматурга Томаса Кида, жившего вместе с Марло, были найдены бумаги, которые официально обозначены как "порочные и еретические вымыслы, отрицающие божественность Иисуса Христа". Кид утверждал, что бумаги принадлежали Марло, оставлены им два года назад, когда он снимал это помещение, и что они случайно оказались перемешанными с бумагами самого Кида. В своих показаниях Кид уверял, что Марло не раз высказывал при нем богохульные суждения, а также намерение убеждать высокопоставленных лиц принять сторону шотландского короля. Эти показания привели лишь к тому, что Кида оставили в тюрьме, подвергли пытке за "мятеж и ересь" и выпустили на свободу только в 1594 г., незадолго до смерти. Другой донос был послан, как мы уже знаем, неким Бейнсом. Возможно, что это простое совпадение, но второй обвинитель Марло тоже кончил свои дни в 1594 г. на виселице в Тайберне.

18 мая 1593 г. был издан приказ об аресте Марло, 20 мая того же года в бумагах появилась запись, что Марло предстал перед лордами - членами Тайного совета. Ему было предписано ежедневно являться в помещение Совета до того времени, пока он не получит другого приказания. Сравнительно с наказаниями, постигшими его обвинителей, Марло отделался пока столь легко, что возникает вопрос: не было ли ему просто-напросто предписано ежедневно посещать Тайный совет впредь до получения нового секретного задания? Между прочим, если бы Марло должен был соблюдать это решение, он никак не мог утром 30 мая оказаться в Дептфорде и проводить время в обществе Фризера, Скирса и Пули, которые все трое были явно или неявно агентами секретной службы. В этой связи то обстоятельство, что убийство произошло в месте, где его расследование должен был вести королевский следователь, а присяжными могли быть, вполне возможно, люди из находившегося неподалеку, в одной-двух милях, имения Томаса Уолсингема, должно привлечь особое внимание.

В описании убийства Марло, по мнению Уинчкомбов, имеется немало неясностей и темных мест. Особо настораживает, что все участники драмы как будто демонстративно прогуливались в саду, тогда как убийство было совершено в комнате, роковой удар был нанесен в лицо, что затрудняло опознание. Мог ли это быть заговор с целью убийства поэта? По мнению Уинчкомбов, это маловероятно. У Тайного совета, если бы он хотел отделаться от Марло, были для этого куда более надежные средства, как показывает судьба Кида и Бейнса. К тому же Марло быстро бы разгадал ловушку. Куда вероятнее, что он был участником представления и что взамен Марло следствию был представлен труп какого-то другого убитого человека. Можно предположить, что Марло и в 1587 г., и после 1593 г. выполнял важную тайную миссию при дворе шотландского короля Якова, наследника английского престола. По мнению Уинчкомбов, трактаты, которые сочинял Яков, были написаны не без помощи Марло. Драматург, вероятно, участвовал в восстании Эссекса. Не ограничиваясь этим, авторы высказывают и еще целый ряд подобных же догадок, основанием для которых является весьма вольное истолкование отдельных мест из произведений Марло, Шекспира и других современных им сочинений. В результате к числу авторов шекспировских пьес Уинчкомбами присоединены графиня Пемб-рок и еще один "соискатель" - церковный деятель, позднее епископ Джон Уильяме.

Каковы же основания для выдвижения его прав на шекспировский трон? Уильяме был близким другом графа Саутгемптона, которому посвящены поэмы Шекспира, участвовал в сочинении кембриджскими студентами пьесы "Возвращение с Парнаса", в которой упоминался Шекспир. Будущий епископ, Ксак и Марло, был знакомым графини Пемброк, портреты Шекспира, "возможно", срисованы с портретов Джона Уильямса, сей почтенный служитель церкви незадолго до опубликования собрания сочинений Шекспира установил дружеские связи с Беном Джонсоном, написавшим, как известно, предисловие к этому изданию. Герб Уильямса имеет "гротесковое подобие" стратфордскому памятнику. Почерк так называемой "Нортумберлендской рукописи", которую бэконианцы считают доказательством, что Шекспир - Бэкон, оказывается, напоминает почерк Уильямса. Наконец, известно, что бумаги Уильямса сгорели при пожаре в Вестминстерском аббатстве в 1695 г. - это ли не свидетельство, что он передал их на хранение для опубликования, видимо, через полвека после своей смерти (Уильямс умер в 1650 г.). Некоторые портреты Шекспира, оказывается, рисовались и с ....графиней Пемброк, надевшей парик с плешью и привязавшей бороду! Авторы приводят и много других аналогичных предположений и "доказательств", но пора остановиться, тем более что уже трудно разобрать, утверждают ли все это Уинчкомбы всерьез или просто потешаются над легковерием своих читателей.

Полемика не прекращается. Кстати, сторонники кандидатуры семейства Пемброков приводят порой и аргументы, звучащие не столь анекдотично, как приведенные выше. Так, один из них, Д. Митчел, ссылается на знаменитую характеристику Джонсоном Шекспира как "нежного лебедя Эвона". В этом видят прямое отождествление Шекспирадраматурга и Шекспира из Стратфорда-на-Эвоне. А может быть, Джонсон, чтобы скрыть истину, прибегнул к двусмысленному иносказанию, ведь не исключено, что речь идет об Эвоне, протекающем в графстве Уилтшир, мимо Уилтона, резиденции Пемброков? Или, как всем известно, Джонсон упрекал Шекспира, что тот "не вымарывал ни строки". Джонсон считал необходимой такую правку. Так всегда было принято понимать это замечание. А быть может, догадываются ныне антистратфордианцы, это намек на то, что, мол, никто не видел актера Шекспира пишущим или что он попросту снимал копии с чужого текста.

Процитируем, однако, более полно отрывок из Джонсона, о котором идет речь. "Помню, актеры часто упоминали как о чем-то делающем честь Шекспиру, что в своих писаниях (что бы он ни сочинял) он никогда не вымарывал ни строчки. На это я ответил, что лучше бы он вымарал тысячу строк; они сочли мои слова недоброжелательными. Я бы не стал сообщать об этом потомству, если бы не невежество тех, кто изобрел для похвал своему другу то, что является его наибольшим недостатком...", и т. д. Где же здесь намек на то, что Шекспир ничего не писал или только переписывал работы других?