Из истории тайной войны

(избранные главы — OCR)

 

БЕСПОЛЕЗНЫЕ УДАЧИ

Кетсби и его сообщники пытались взорвать короля вместе с парламентом. Прошло три-четыре десятилетия, и сам парламент восстал против короля, и прологом этого конфликта послужило царствование Якова I. Уже в первые годы его правления выявилось, что английский абсолютизм перестал играть прогрессивную роль; он вступал во все большее противоречие с интересами буржуазии и нового дворянства. Абсолютизм начинает искать поддержку у своих недавних врагов — тех слоев дворянства, которые не были затронуты новым, капиталистическим развитием страны и тяготели к старым, феодальным порядкам, делает шаги к примирению с католической церковью. Меняется и внешняя политика Англии — заключается мир с Мадридом. Испанский посол Хуан де Таксис стал щедро сыпать золотом в Лондоне. Испанские пенсии стали получать наиболее влиятельные члены Тайного совета: графы Дорсет, Ноттингем, Нортгемптон и Сеффолк — по 4 тыс. дукатов (т. е. около тысячи фунтов стерлингов), Маунтджой, граф Девоншир, — 3 тыс., министр по делам Шотландии Джордж Юм — 2 тыс., а сам Солсбери — не менее 6 тыс. Однако, когда какой-то наивный джентльмен сообщил Якову I о том, что его министры подкуплены испанцами, король философски ответил, что ему это отлично известно и что Испания тем самым производит ненужные расходы, уменьшая имеющиеся у нее ресурсы для ведения войны. Впрочем, в 1607 году пенсии перестали выплачиваться; выяснилось, что, охотно принимая золото, англичане, по существу, ничего не давали взамен и поэтому действительно могли рассматривать свое согласие принимать подачки из Мадрида как исполнение патриотического долга, повелевающего истощать ресурсы неприятеля.

Преемнику де Таксиса, опытному и умелому дипломату Гондомару, удалось быстро приобрести большой вес при дворе Якова I. Гондомар создал в Англии шпионскую сеть, состоявшую из профессиональных разведчиков. Он не брезговал покупать новости и «поштучно». В его бумагах можно прочесть такие записи: «Г. Ла Форесту и другим лицам во французском посольстве за ценные новости — 4533 реала; слуге министра Лейка за изложение важных депеш — 300 реалов; лицу, которое дало мне копии договоров из английских архивов, — 1200 реалов». Гондомар вкрался в доверие к Якову и под видом дружеских расспросов выведывал его планы. Однако коронованный приятель испанского посла оказался натурой на редкость капризной и склонной к надувательству, причем по прихоти, а не ради каких-либо определенных целей. После встречи с Яковом испанцу всякий раз приходилось ломать голову над тем, что из выуженных им сведений соответствовало действительности, а что было только порождением причудливой королевской фантазии.

Значительную часть черновой работы аристократ Гондомар оставлял на долю посла эрцгерцога Альберта, тогдашнего формально суверенного правителя испанских Нидерландов Жана Баптиста Ван Мале. Этот выбившийся из писцов дипломат занимался вербовкой на испанскую службу всякой мелкой сошки. Так, например, в августе 1620 года он усердно пытался подкупить правительственного шифровальщика некоего Винсентио, который еще до этого отсидел шесть лет в Тауэре за связи с испанской разведкой. Ван Мале хотел побудить Винсентио отказаться расшифровывать важные письма испанского посла в Вене к эрцгерцогу Альберту, перехваченные английскими разведчиками. Винсентио предлагались деньги — разумеется, с прямо противоположной целью — также и от имени голландского посла. Все договаривающиеся стороны торговались при этом, как на рынке. Вдобавок, прежде чем платить, Ван Мале хотел убедиться в качестве товара, которым в данном случае была способность Винсентио раскрыть испанский шифр. От продавца потребовали принести образчик его изделия. А тем временем английские власти спохватились и предложили Винсентио поторопиться с расшифровкой, если он не желает познакомиться с пыточной камерой…

Словом, опытные шифровальщики были в цене. Долгое время историки не знали, что приключилось с Томасом Фелиппесом после событий, связанных с «пороховым заговором». След отыскался в переписке Гондомара. В 1621 году испанец сообщал о намерении подкупить и отправить во Фландрию этого «бесстыдного старика, которому перевалило за семьдесят». Недаром уже известный нам епископ Гудмен писал, что послы «служат в качестве часовых и шпионов и они из всех людей сослужили самую скверную службу христианскому миру. Эти люди являлись подстрекателями к мятежу, и порой, беря на себя улаживание разногласий, они скорее их подогревали и усиливали».

Английская разведка приходила в упадок уже при Роберте Сесиле, который сам согласился получать крупную пенсию от испанского двора и не был намерен особенно усердно разыскивать своих сообщников. Некоторые из агентов Сесила были шпионами-двойниками, работая и на Англию, и на Испанию. Иногда, впрочем, это устраивало обе стороны, как это было в случае с неким Шато Мартеном, снабжавшим и Сесила, и Филиппа III сведениями о действиях французского короля Генриха IV.

Сменившие Сесила руководители секретной службы больше использовали ее не для борьбы против враждебных держав, а для наблюдения за своими соперниками при дворе. Они не могли соперничать с Гондомаром, приобретшим к тому же влияние на самого Якова I.

Тем не менее случались неудачи и у ловкого испанского посла. Особенно странным было то, что происходило с депешами Гондомара, которые он направлял в Мадрид. Там копии с них каким-то неведомым путем добывал английский посол сэр Джон Дигби, расшифровывал места, написанные кодом, и пересылал свою добычу в Лондон Якову I. Это происходило в течение многих лет, вопреки гневу Гондомара и к удовольствию немногих посвященных. Правда, в Лондоне верные люди немедленно ставили в известность посла, что его очередная депеша в Мадрид доставлена английскому королю. Обычно эту новость сообщал Гондомару подкупленный придворный (Калверт или кто-либо другой). Тщетно Гондомар менял шифры и курьеров, просил, чтобы в Мадриде его донесения попадали только в руки абсолютно доверенных лиц. Тщетно «главный шпион» дон Андре Веласкес де Велас-ко засылал все новых и особенно доверенных лазутчиков в английское посольство. Напрасно испанский министр герцог Лерма расставлял ловушки членам Государственного совета и их клеркам, пытаясь обнаружить предателя.

Источник информации так и не был обнаружен. Гондомар решил, что это все же кто-то из членов Государственного совета. Через много лет, уже вернувшись из Испании, Дигби, уступая настойчивым просьбам Гондомара, раскрыл секрет. Депеши перехватывались и копировались, пока курьер отдыхал на последней почтовой станции неподалеку от испанской столицы. Остается неизвестным, сообщил ли Дигби правду или и в этом случае пытался провести своего удачливого испанского коллегу.

Джону Дигби удалось вызвать подозрение у испанских властей против отца Кресуэлла, который десятилетиями был при испанском дворе выразителем взглядов английских эмигрантов-католиков. Основой для слухов послужили беседы, которые лукавый дипломат вел, соблюдая видимость тайны, с Кресуэллом по вопросу о дозволении молодым англичанам поступать в иезуитские семинарии. В феврале 1613 года испанский главный министр герцог Лерма даже приказал провести полное расследование деятельности Кресуэлла, окончившееся, впрочем, благополучно для одураченного иезуита. Тем не менее генерал ордена счел за благо удалить Кресуэлла из Мадрида.

Между прочим, Дигби имел возможность на основе донесений Гондомара составить полный список лиц, которым выплачивались пенсии из Мадрида. Среди них было много приближенных Якова. Однако сэр Джон Дигби имел достаточно такта, чтобы не включить в этот список самого короля, также получавшего немалую испанскую субсидию.

Одним из удачливых разведчиков стал английский посол в Венеции сэр Генри Уоттон. Это ему принадлежит известное определение обязанностей посла: «Муж добрый, отправленный на чужбину, дабы там лгать на пользу своей страны». Тому же Уоттону приписывают и такой совет молодому дипломату: «Всегда говорите правду, так как вам никогда не будут верить. Таким способом только вы будете знать правду, а ваши противники окажутся в невыгодном положении». Другим видным дипломатам эта идея пришла в голову лишь со столетним запозданием.

Уоттон прошел длительную выучку участника придворных интриг, одно время он был секретарем графа Эссекса, но оставил эту службу, прежде чем фаворит впал в немилость. В 1602 году Уоттон тайно прибыл в Венецию, именуя себя Октавио Бальди. Герцог Тосканский послал его в Шотландию предупредить Якова о подготовлявшемся против него очередном заговоре. Подобное поручение снискало Уоттону расположение шотландского короля, который после вступления на английский престол отправил сэра Генри послом в республику Святого Марка. На этом посту и развернулись способности Уоттона как руководителя секретной службы.

Обстановка в Венеции мало благоприятствовала проявлению талантов иностранных разведчиков. Чиновников, просто замеченных в беседе с иностранными дипломатами, без долгих слов приговаривали к пожизненному тюремному заключению. Приходилось действовать с крайней осторожностью, к тому же мешал недостаток средств — Уоттону давали всего 400 фунтов стерлингов в год, большую часть из которых надо было тратить на содержание посольства и оплату курьеров. Для пополнения этой суммы Уоттон принял пенсию герцога Савойского, продавая добытую им информацию правительствам, находившимся в дружеских отношениях с Англией. Венецианцы получали от него за соответствующую мзду сведения об иезуитском ордене, с которым республика находилась в то время в крайне враждебных отношениях. Уоттон имел своих лазутчиков не только в самой Венеции, что было, как уже отмечалось, вовсе не простым делом, но также в Риме, Милане, даже в отдаленной Турции. Агенты Уоттона перехватывали в дороге чужую дипломатическую корреспонденцию, уделяя особое внимание почте иезуитов. «Должен признаться, что имею особую склонность к пакетам, которые посылают или которые адресованы этим святым отцам», — иронически сообщал Уоттон. Корреспонденция «Общества Иисуса» после снятия с нее копий отправлялась строго по назначению.

Английские разведчики неоднократно прямо выступали глашатаями и проводниками британской внешней торговой и политической экспансии. В этом убеждает история русско-английских отношений, которые приобрели регулярный характер во второй половине XVI века. В инструкции английскому послу Рэндолфу в 1568 году лорд Берли («боярин Бурлы», как называли его в русских официальных документах) рекомендовал добиваться привилегий британским купцам, уклоняться от переговоров о союзе, на котором настаивал Иван Грозный. Царь был осведомлен уже в это время о заговорах против Елизаветы и предлагал ей даже заключить договор о предоставлении друг другу права убежища. Убедившись в нежелании английского правительства, московский самодержец в известной своей грамоте от 24 октября 1570 г. писал: «Мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня.., ажно у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица…»

После смерти Грозного английские «торговые мужики» стали усердно ходатайствовать о британском вмешательстве в русские дела. Во время социально-политического кризиса, переживавшегося русским государством в начале XVII века, агенты британской «Московской компании» Джон Меррик и Уильям Рассел пытались предложить боярам не более не менее, как установление английского протектората над Россией. Английские разведчики и дипломаты даже обсуждали при этом планы занятия и укрепления Архангельска, захвата русского Севера. Одним из авторов подобных проектов был шотландец капитан Чемберлен, который служил в шведских войсках, захвативших Новгород. Эта политика получила одобрение короля Якова, но вскоре потерпела неудачу вследствие разгрома русским народом армий иностранных интервентов. Авантюристам пришлось умерить свои аппетиты.

Если при Елизавете разведчики порой маскировались под астрологов и колдунов, то теперь король, считавший себя великим знатоком наилучших способов укрощения нечистой силы, поручил своей секретной службе… выслеживание ведьм и оборотней. Разве не пыталась эта челядь сатаны умертвить его еще в Шотландии? Впрочем, и здесь традиции Берли и Уолсингема оказались очень живучими. В 1621 году в Москву был послан врач Артур Ди, сын уже знакомого нам астролога и разведчика Елизаветы. Артур Ди стал лекарем царя Михаила Федоровича, объявлял себя также специалистом по магии и алхимии. Очевидно, у него, как и у его отца, была и другая, неафишируемая специализация. В 1634 году Ди лишился царского расположения и вернулся в Англию, где получил завидную должность личного врача короля Карла I.

 

ПРИБЛИЖЕНИЕ БУРИ

В начале эпохи империализма в Лондоне обращали преимущественное внимание на дипломатическую разведку, будучи убеждены, что Англии и в будущем удастся воевать чужими руками, и поэтому многие, к тому же быстро устаревавшие, сведения чисто военного характера могут быть полезны скорее не для нее самой, а для союзников (а забота об интересах союзников уж никак не соответствовала британским традициям).

Вместе с тем вероятность или даже неизбежность столкновения с Германией все более ясно осознавалась правящими кругами Великобритании. В десятилетие, предшествовавшее 1914 году, Европа не раз находилась на пороге войны. А в 1911 году, во время Агадирского конфликта, британское правительство устами Дэвида Ллойд-Джорджа недвусмысленно дало понять Берлину, что Англия ответит войной, если будут затронуты ее имперские интересы. Ускорилась гонка морских вооружений. Перспектива надвигавшегося противоборства определяла деятельность Форин оффиса. Конечно, это не могло не отразиться и на деятельности британской разведки и контрразведки. Один из высших военных руководителей — генерал Генри Вильсон — сам не раз объездил на велосипеде бельгийско-германскую границу и поощрял к этому своих офицеров. Так было зафиксировано строительство новых железнодорожных линий, что позволило создать представление о главных контурах знаменитого «плана Шлиффена», который незадолго до того был принят в Берлине.

…В 1908 году капитан Уильям Реджиналд Холл — будущий глава военно-морской разведки — лично отправился в Германию, чтобы получить информацию о строительстве дредноутов и береговых укреплений. Районы доков и фортов тщательно охранялись полицией. Тогда Холл попросил у находившегося в Киле герцога Вестминстерского одолжить ненадолго его моторную яхту. Переодевшись в спецовку судовых механиков, Холл вместе с двумя другими офицерами — капитаном Тренчем и лейтенантом Брендоном — промчался по гавани до верфей, где строились корабли. Здесь «неожиданно» мотор заглох, и офицеры незаметно сделали нужные фотографии.

В 1910 году Тренч и Брендон отправились в новый разведывательный вояж вдоль побережья Германии. Но Брендон был схвачен при осмотре артиллерийских батарей, Тренч остался в Германии, надеясь добиться освобождения Брендона, но вскоре тоже был арестован. У обоих англичан нашли компрометирующие документы, и германские власти вскоре установили, кем являются мнимые туристы. Тренч и Брендон были приговорены к четырем годам заключения.

В том же 1910 году в Бремене был задержан английский разведчик капитан Бертрам Стюарт, также занятый обследованием германских укреплений на островах и на побережье от Куксгафена до Эмдена. Стюарта приговорили к шести годам тюрьмы. Всех троих британских офицеров помиловали в 1913 году в связи с визитом в Германию английского короля Георга V.

В английской буржуазной историографии провалам в подготовке к войне 1914—1918 годов дается более чем благовидное объяснение. Англия, мол, не стремилась к конфликту и вследствие своего миролюбия не хотела верить в неизбежность войны. Этот миф давно уже отвергнут серьезными учеными. Он полностью разоблачен в трудах советских историков. На деле речь шла о серьезнейших просчетах британских политиков и военных в оценке приближавшегося гигантского столкновения, в Определении размеров и форм участия в нем Англии. Как Писал позднее в своих «Военных мемуарах» Д. Ллойд-Джордж, министр, а потом глава британского правительства в военные годы, «военное ведомство находилось во власти реакционных традиций. Политика военного ведомства, казалось, сводилась не к подготовке будущей войны, а к подготовке предыдущей или предпредыдущей войны». Совершенно не представляя себе ни масштабов будущей войны, ни того, что Англии предстоит послать на поле сражения миллионы солдат, что придется мобилизовать всю промышленность на военные нужды, соответствующие британские инстанции не имели и понятия о том, что им нужно знать о будущем противнике, о его военном потенциале.

…В начале 1940 года во время одного из налетов гитлеровских люфтваффе на Англию зажигательная бомба попала в здание бывшей тюрьмы Уормвуд-скрэбс. Вряд ли гитлеровский летчик подозревал, какой удар он нанес британской секретной службе. Возник пожар, в пламени исчезли архив и огромная картотека английской контрразведки, включавшая сведения о всех подозрительных Лицах. Правда, первоначально ущерб казался не столь большим — ведь именно на случай гибели картотеки с нее были сняты фотокопии, которые хранились в глубоких подвалах, не доступных для вражеских атак с воздуха. Однако при ближайшем рассмотрении выявилась Досадная деталь — снимки были сделаны с большой недодержкой или передержкой, и негативы были испорчены. Кроме того, при съемке было допущено еще столько разных ошибок, что фотокопии оказались совершенно Непригодными для использования. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения, — как раз в те зимние месяцы английская контрразведка не смогла предотвратить действия гитлеровских диверсантов. В резиденции премьер-министра Невиля Чемберлена на Даунинг-стрит, 10, конечно, не собирались винить самих себя за эту апатию, точно отражавшую обстановку «странной войны», продолжавшихся попыток найти пути для сговора с Гитлером и направить фашистскую агрессию против Советского Союза. В здание на Даунинг-стрит был спешно вызван пожилой больной человек, которому предложили немедленно уйти на пенсию. Любопытно, что о его отставке в официальной «Лондон-газет» было объявлено еще за 16 лет до этого, в 1924 году.

Уволенный без всяких церемоний генерал-майор Вернон Келл более 30 лет возглавлял английскую контрразведку — со времени ее основания в июне 1909 года. Официально новая организация была создана «для предотвращения попыток иностранных держав узнать английские государственные секреты» и получила сначала название МО 5, а потом МИ 5. Потомственный кадровый военный, Келл хорошо знал несколько языков. В 1898 году он проходил стажировку в России и изучил русский язык, позднее участвовал в подавлении народного восстания в Китае, а потом снова побывал в России. В задачу МИ 5 входила, в частности, координация действий контрразведывательных отделов министерства внутренних дел, лондонской полиции, армии и флота. Среди сотрудников этого центрального ведомства наряду с офицерами были также детективы из Скотланд-ярда. Для подделки документов прибегали к услугам «специалистов» — уголовных преступников из тюрьмы Паркхерст. Долгое время тщательно скрывался самый факт создания контрразведки, Келл неизменно именовался в бумагах одной буквой «К».

Функции контрразведки выполнялись параллельно особым отделом Скотланд-ярда, который формально занимался только уголовным розыском. Подобный камуфляж, возникший в результате обычного для английской административной практики наделения новыми функциями традиционных учреждений, имел определенные преимущества. Он сбивал с толку если не немецкую разведку, то британскую публику, которую вовсе не считали нужным держать в курсе подготовки к войне.

Одним из объектов пристального внимания Скотланд-ярда стала немецкая эмиграция в Англии, насчитывавшая около 250 тыс. человек. В одном Лондоне проживало около 75 тыс. немцев. Предметом постоянного наблюдения стали гостиницы, рестораны, клубы, излюбленные немцами места встреч, которые посещались и агентами германской разведки. Большой шум вызвало дело немецкого шпиона Гревса. Слабо подготовленный к роли разведчика, дилетант, не знакомый с военной техникой, он не сумел выполнить порученное ему задание — собрать секретные сведения о морских базах в Шотландии. За Гревсом с самого начала велась слежка, и при аресте у него были найдены вещественные доказательства занятия шпионажем — чертежи новой пушки, производившейся на заводах в Глазго. Гревса приговорили к 18 месяцам тюрьмы, но уже через четыре месяца он был освобожден. Английская секретная служба также решила воспользоваться услугами Гревса, хотя он явно не знал ничего существенного о германской разведке. Вместе с тем англичанам стало известно, что руководители немецкого шпионажа, не доверяя Гревсу, собирались его уничтожить. Как бы то ни было, английская контрразведка направила Гревса в США, но не получила от него никаких донесений. Вместо этого за два месяца до начала первой мировой войны Гревс опубликовал очень хвастливые «мемуары» под названием «Тайны немецкого военного министерства», которая имела шумный успех (в Советском Союзе перевод книги Гревса был издан в 40-х гг.), хотя полна явных вымыслов.

 

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

Накануне войны обе стороны знали, что против них действует сильный и энергичный противник, но немцы не представляли степень осведомленности английской контрразведки о германской агентуре в Великобритании.

Организация немецкой разведывательной сети в Англии страдала недостатком, который оказался роковым. Все немецкие агенты сообщались с Берлином через один и тот же «почтовый ящик», который еще с 1907 года был известен англичанам. И вся направлявшаяся туда корреспонденция тщательно переснималась. Английская контрразведка таким путем узнала фамилии и местожительство всех немецких шпионов в Англии.

После объявления войны их сразу же арестовали (число этих арестов, по разным данным, колеблется от двадцати до более чем пятидесяти). Таким образом Берлин в решающие дни совершенно лишился притока жизненно важной информации.

Главной военной тайной, которую предстояло сберечь англичанам, была вовсе не численность, не дислокация и даже не вооружение сравнительно небольшой английской армии мирного времени. Ибо обо всем этом можно было составить довольно полное представление из официально публиковавшихся материалов (другой вопрос, что некоторые из них, например сведения о стрелковом оружии, все же прошли мимо внимания германской разведки). Важной военной тайной была точная дата и место, когда и куда на континент будет отправлена эта армия. Основная масса британского экспедиционного корпуса была переправлена во Францию ночью 10 и 13 августа. Было перевезено 90 тыс. человек, 15 тыс. лошадей и 400 артиллерийских орудий. Для переброски их в английские гавани потребовались сотни специальных поездов, в самих южных портах была сосредоточена масса транспортных судов. Сохранись хотя бы часть германской агентуры, было бы трудно скрыть от нее все эти передвижения. Но германская разведка была парализована почти полностью, и в Берлин не поступило никаких известий. Донесения одного из оставшихся на свободе немецких разведчиков были перехвачены французской контрразведкой, которая дала знать об этом в Лондон.

Английская секретная служба способствовала — впрочем, в скромных масштабах — дезинформации германского командования накануне битвы на Марне. Этот успех был достигнут уже упоминавшимся капитаном Бертраном Стюартом. Капитан разоблачил одного из своих подчиненных как агента-двойника, но не арестовал его, а стал через посредство ничего не подозревавшего немецкого шпиона передавать ложные известия в штаб фельдмаршала фон Клука, командующего первой германской армией. Стюарту удалось убедить немцев, что портом для высадки британских подкреплений является Кале, а не Гавр, как это было в действительности. В результате Клук предпринял ошибочный маневр с целью отрезать англичан от их мнимой базы. Это замедлило темп немецкого наступления, когда выигрыш времени приобретал решающее значение.

Война привела к невиданному росту вооруженных сил. Уже не десятки и даже не сотни тысяч, а миллионы солдат сражались друг против друга в армиях Антанты и Германии с ее союзниками. Еще более быстрыми темпами росла численность армий, занятых в тайной войне. Британская секретная служба разрослась в сотни раз. Отдельные ее небольшие ячейки превращались в разветвленные шпионские организации, насаждавшие агентуру в тысячах городов, деревень и железнодорожных станций. По своей структуре эти организации, если речь шла не о войсковой или морской разведках, часто очень походили друг на друга. Во главе небольшой ячейки стоял резидент (он же и «почтовый ящик»). К этому тщательно законспирированному лицу, обычно жителю данной страны или — реже — нейтрального государства, стекалась информация, которую он тем или иным путем передавал особым курьерам — сборщикам полученной «добычи». Нередко самому резиденту поручали вербовку агентов: в его интересах было тщательно проверить каждого из своих людей.

Чрезвычайно расширился круг вопросов, по которым разведки хотели бы получить информацию. К чисто военным прибавилось огромное количество политических, экономических и других проблем, решение которых было важно для успешного ведения войны.

Разведке приходилось тщательно проверять информацию, полученную сплошь и рядом из более чем сомнительных источников. Это производилось прежде всего путем сопоставления со всеми имеющимися сведениями по данному и смежным вопросам, полученными самыми различными путями (войсковая наземная, воздушная и морская разведки; дипломатические источники; допрос пленных и дезертиров; просмотр бумаг, найденных у убитых вражеских солдат; материалы, собранные почтовой цензурой; изучение периодической печати страны-противника, особенно провинциальной; подслушивание телефонных разговоров; перехват и расшифровка радиодонесений и многое другое).

Значительно разнообразнее стали виды связи, применявшиеся шпионами: шифрованные письма и детские воздушные шары; прифронтовая ветряная мельница, вращение крыльев которой являлось своеобразным кодом; радиопередачи и доставка известий самолетами (тогда еще новинки техники); по-особому вспаханные участки крестьянского поля; снаряд, внутри которого вместо взрывчатых веществ содержалось донесение; или невинные с виду объявления в газетах нейтральных стран — тысячи способов, не похожих друг на друга. Чем более оригинальным, новым был этот способ, тем меньше шансов, что его обнаружат.

Огромное увеличение разведывательной службы вызвало не меньший рост контрразведки. Скотланд-ярд, точнее, особый отдел, и управление уголовного розыска не только целиком переключились на выполнение контрразведывательных функций, но и поставляли кадры для других ведомств, занимавшихся секретной службой. 550 сыщиков было отправлено во Францию. Позднее из них была сформирована особая организация, занимавшаяся борьбой против неприятельского шпионажа в портовых городах и на других важных военных объектах. Не обходилось без смены узкой специальности. Например, детектив, занимавшийся розыском поставщиков «живого товара» для публичных домов, стал ответственным за охрану главнокомандующего британскими войсками. Напротив, пожилой полицейский инспектор, по долгу службы следивший за порнографической литературой, оказался малоподходящим агентом контрразведки морской дивизии, высадившейся в Антверпене. Он попросту вернулся в Лондон и объяснил начальству, что «слишком стар, чтобы выдерживать осаду».

К 1918 году одно только центральное контрразведывательное ведомство МИ 5 насчитывало 850 сотрудников. Вся почтовая и телеграфная корреспонденция, особенно шедшая за рубеж, стала подвергаться тщательной военной цензуре. Так, в Лондоне просматривали письма на 60 языках. Цензорам пришлось разгадывать зашифрованные донесения на 31 языке. Подозрительные письма и газеты стали подвергать химической обработке, чтобы определить, не содержат ли они тайнописи. Под строгий контроль были поставлены границы с нейтральными странами. Прифронтовая полоса была разбита на небольшие участки, за каждым из которых наблюдала специальная группа офицеров контрразведки.

Разбухание аппарата английской секретной службы сопровождалось появлением многих звеньев со сходным кругом обязанностей, но подчинявшихся различным инстанциям в Лондоне и раздиравшихся ведомственным соперничеством и завистью.

 

С ПЕРЕМЕННЫМ УСПЕХОМ

Особые успехи британская секретная служба имела в странах и областях, оккупированных германскими войсками, где она могла опираться на помощь местного населения. Разведывательную сеть в Бельгии, занятой германской армией, обычно организовывали, действуя с голландской территории. В Голландии, хотя и не сразу, главное место среди соперничавших разведок стран Антанты заняла английская разведка.

После ряда неудачных попыток с помощью бельгийцев, бежавших в Голландию, удалось образовать значительное число разведывательных ячеек. Начальник каждой из них пересылал собранные донесения в «почтовый ящик» в Антверпене, Льеже или Брюсселе. Оттуда они доставлялись на один или несколько пунктов переправы через границу. Каждая ячейка имела свой независимый «почтовый ящик» и пункт переправы. Курьер, перевозивший донесения к границе, не знал никого из членов разведывательной ячейки, кроме самого «почтового ящика». А «почтовый ящик» часто не знал даже курьеров, привозивших и забиравших у него донесения. Для наблюдения за каждым важным объектом или районом нередко создавались две параллельно действовавшие группы, не подозревавшие о существовании друг друга.

Однако в мировой схватке англичанам не удалось, как в прошлом, воевать или вести разведку только чужими руками.

…Плодовитый писатель и журналист Б. Ньюмен опубликовал в 1935 году книгу «Шпион», подробно повествующую о его действиях как офицера разведки в Германии. Он вырос в семье фермера в Лейстершиле. Мать Ньюмена была эльзаской, и он с детства хорошо владел немецким и французским языками. После окончания университета Ньюмен неожиданно избрал путь актера. Приобретенные профессиональные навыки очень пригодились ему впоследствии. С началом войны Ньюмен пошел добровольцем в армию. Безупречное знание немецкого языка обратило на него внимание начальства. Вскоре он стал офицером разведки. Переодетый в немецкую форму, с документами неприятельского солдата, только что попавшего в плен, Ньюмен совершил удачную диверсию — взрыв железнодорожных составов в ближнем германском тылу, который задержал прибытие вражеских подкреплений во время сражений под Лоосом (сентябрь — октябрь 1915 г.). Арестованный немцами Ньюмен был приговорен к расстрелу. Накануне казни он неожиданным ударом оглушил пришедшего к нему в камеру армейского пастора, переоделся в его мундир и сумел бежать. Впрочем, английское командование не сумело использовать результаты диверсии: немецкие подкрепления запоздали, а английские резервы вовсе не прибыли из-за нелепого приказа английского главнокомандующего лорда Джона Френча.

Далее, если можно верить Ньюмену, он узнал, что его кузен, германский офицер Адольф Нейман, был взят в плен англичанами. Ньюмен отправился повидать его в лагере для военнопленных в Чешире. Адольф, подружившийся с Ньюменом в довоенные годы, подробно рассказал ему все семейные новости и пожаловался на невезение: ведь, не попади он в плен, его ждало бы перемещение в генеральный штаб. Ньюмен сразу сообразил, что создается исключительная возможность, которую нельзя упускать. Внешне он очень напоминал своего немецкого кузена — так почему бы не занять его место?

Английская разведка стала тщательно готовить эту операцию. Было известно, что в одном из лагерей для военнопленных двое офицеров замышляли побег. Одного из них, знавшего английский язык, спешно удалили из лагеря, куда отправили Ньюмена под видом Адольфа Неймана (сам же злополучный кузен был переведен в Шотландию, и все его письма, разумеется, не посылались по назначению). Второй участник планировавшегося побега — Фрайберг, не говоривший по-английски, неизбежно должен был ухватиться за новоприбывшего коллегу, отлично знавшего этот язык. Переписываясь с родными, Фрайберг сумел включить в свое письмо просьбу прислать для офицеров, организовавших побег, подводную лодку в определенный пустынный пункт на побережье Уэльса. Бегство из лагеря оказалось, как и следовало ожидать, на редкость удачным. Часовой куда-то отлучился, а на ежедневной перекличке беглецов объявили больными. Когда лагерное начальство явилось для проверки в барак, на кроватях лежали двое военнопленных, изображавшие Фрайберга и Неймана. Лодка прибыла вовремя, и вскоре Ньюмен уже получал из рук кайзера орден «Железного креста», которым почти неизменно награждали офицеров, бежавших из английского плена.

В течение длительного времени Ньюмен работал в разведывательном отделе ставки германского командования под началом полковника Николаи. Он даже ездил по его приказу в Голландию, где вербовал агентов для засылки в Англию. Конечно, они почти все (почти — чтобы не вызвать подозрения немцев) были арестованы британскими властями. При пересылке информации Ньюмен предпочитал эзоповский язык, не доверяя симпатическим чернилам и каким-либо головоломным шифрам. Дважды Ньюмен сам побывал в качестве немецкого шпиона в Англии, возвращаясь с внешне важной информацией, которая, однако, по тем или иным причинам не могла быть использована немцами. Добывая эту информацию, Ньюмен с другими немецкими агентами — опытным взломщиком и шофером — даже совершили налет на дом помощника начальника имперского генерального штаба, где, разумеется, обнаружили «нужные» документы. Через некоторое время Ньюмен был переведен в оперативный отдел и работал под непосредственным руководством немецкого главнокомандующего Фалькенгайна, а потом Людендорфа.

Ньюмен утверждает, что ни .отец, ни больная мать Адольфа, с которой ему все же пришлось однажды встретиться, не заметили подмены. Более правдоподобным представляется, что разведчик каким-то путем заставил их молчать — может быть, даже угрожая, что иначе Адольф Нейман никогда не вернется из плена.

В самом конце войны, приехав по поручению Людендорфа обследовать положение на передовой линии, Ньюмен был ранен и взят в плен британским патрулем. Он мог убедиться, что многие из его важнейших донесений были оставлены без всякого внимания. А военное министерство даже отказалось выплатить ему офицерское жалованье за три года нахождения в тылу врага. Ньюмену было разъяснено, что разведчик и так получал следуемые ему деньги от немцев и имеет, следовательно, право претендовать лишь на разницу в ставках капитана в английской и германской армиях.

Английская секретная служба широко использовала весь традиционный арсенал средств тайной войны. В 1918 году, например, англичане имели на западном фронте «штат» в 6 тыс. голубей. Так как за голубями следили, их пытались… маскировать под других птиц. Порой первоклассные результаты достигались просмотром германской прессы, хотя, казалось бы, цензура вымарывала из нее любые сведения военного характера. Вот один пример. В январе 1918 года в районе Сен-Кантена над позициями английской V армии был сбит самолет. Летчик умер в госпитале. А вскоре в одной небольшой баденской газете было напечатано письмо от безутешной матери погибшего пилота. В нем она цитировала полученное ею соболезнование от командира ее сына, генерала фон Гутьера, которого в германской армии считали тогда специалистом по наступлениям. Его прибытие в Сен-Кантен было тщательно охраняемой военной тайной, раскрытие которой позволило определить район, где планировалось массированное наступление германских войск. Б. Ньюмен, когда он подвизался в роли германского офицера, переслал через Швейцарию газету без всяких комментариев, и этого оказалось достаточно.

Интеллидженс сервис, как и другие империалистические разведывательные службы, бесцеремонно попирала права и интересы малых стран. Особой красочностью отличались «подвиги» империалистических разведок в Греции. Антанта всеми мерами пыталась заставить не желавшую воевать Грецию отказаться от политики нейтралитета. На салоникском фронте английская секретная служба использовала в качестве своих агентов банду пиратов, во главе которой был поставлен британский офицер. Новоявленные борцы за антантовскую демократию с ножами и пистолетами рыскали по ночам, перехватывая неприятельские донесения. В Испании английская секретная служба подкупила главаря контрабандистов, чтобы его люди наблюдали за прибытием и отплытием подводных лодок.

Британская разведка старалась максимально играть на растущей усталости немецких солдат от войны, на их неверии в свою победу. Так, английский агент убедил в Бельгии германского унтер-офицера перелететь через линию фронта на новейшей модели самолета «Фоккер», данные о котором жаждали получить в британском штабе. Немец получил 50 фунтов стерлингов и, главное, возможность дожидаться в лагере для пленных окончания войны.

Постоянно усиливались меры, призванные обеспечить секретность действий разведки. Некоторые руководители даже в Лондоне встречались со своими людьми только в такси, чтобы избавить их от посещения штаб-квартиры, где агентов могли увидеть при входе или выходе, и от подслушивания, если бы беседа происходила в гостинице или ресторане.

Тем не менее во время первой мировой войны, особенно в первые ее годы, английская секретная служба потерпела немало серьезных провалов. В 1915 году она не сумела снабдить английское командование во время Дарданелльской операции сведениями о силах противника. Во время бомбардировки англо-французской эскадрой Дарданелл турки и их союзники — немцы были уверены, что войска Антанты займут Константинополь. Турецкое правительство было в панике. Но были упущены драгоценные дни, за которые турецкое командование сумело сосредоточить в районе Константинополя значительные резервы. Неудача Дарданелльской операции, приведшая к крупным потерям (113 тыс. убитых и раненых), вероятно, была связана и с утечкой информации. О подготовке этой операции открыто говорили в Портсмуте — тайна была у всех на устах. Конечно, островное положение Англии очень усложняло задачу немецкой разведки и облегчало положение англичан. Ведь установить тщательное наблюдение за портами и за береговой линией, к которой возможно было приблизиться только на заметных издали кораблях, значительно проще, чем следить за сотнями километров сухопутных границ. Немецкая секретная служба всю войну прилагала отчаянные усилия, чтобы восстановить свою разведывательную организацию, которая была одним ударом разгромлена англичанами в августе 1914 года. Однако немецкой разведке не удалось организовать ни одной диверсии на английской территории. Взрывы на военных заводах, вопреки слухам, не были связаны с деятельностью неприятельских шпионов. Этого нельзя с уверенностью сказать в отношении всех взрывов на военных кораблях во время их стоянки в английских портах.

Всемирно известный английский писатель Сомерсет Моэм в годы первой мировой войны пополнил список представителей литературного мира, сотрудничавших в британской разведке. В сборнике рассказов «Ашенден, или британский агент» (1928 г.), носивших явно автобиографический характер, повествуется о том, как Ашендену, представившемуся в Швейцарии работником британской военной цензуры, удалось расставить ловушку одному англичанину, женатому на немке и ставшему агентом германской секретной службы. Ашенден ловко предложил ему свою рекомендацию для поступления на службу в английскую цензуру, немецкий агент не устоял перед соблазном — отправился через Францию в Англию и был схвачен союзной контрразведкой. В действительности как раз в английскую почтовую цензуру пробрался один из самых опасных немецких разведчиков — П. Зильбер, годами пересылавший много ценной информации в Берлин. Зильберу удавалось извлекать массу полезных сведений из проходившей через его руки переписки. Но не меньшее значение имело для немецкой разведки, что Зильбер . получил возможность узнавать те адреса в нейтральных странах, которые привлекали внимание англичан. После этого Берлин мог менять «провалившиеся» адреса на новые, затрудняя выявление немецкой агентуры.

 

«КОМНАТА № 40»

Немало из операций английской разведки времен первой мировой войны более полувека оставались государственным секретом. Не все тайное стало явным и поныне. Только в 1972 году всплыли факты, проливающие новый свет на один из трагических эпизодов войны.

7 мая 1915 г. немецкая подводная лодка потопила у берегов Ирландии английский пароход «Лузитанию» — самый крупный пассажирский корабль того времени. Погибло 1198 человек, в том числе 124 американца. В США прокатилась буря возмущения, которая весьма помогла потом сторонникам втягивания страны в войну на стороне Антанты. И вот через почти 6 десятилетий английский журналист Колин Симпсон, изучавший архивы Адмиралтейства, обнаружил, что из них изъяты многие документы — их отсутствие, впрочем, было еще более красноречивым, чем сами эти материалы. Исследования Симпсона подтвердили то, о чем, впрочем, догадывались и современники: быстрота, с которой затонула «Лузитания», была вызвана попаданием немецкой торпеды в ящики со снарядами и патронами, которыми тайно заполнили в Нью-Йорке корабельные трюмы. Симпсон идет дальше. Сопоставляя факты, он приходит к выводу, что морской министр Уинстон Черчилль и его заместитель адмирал Джон Фишер сознательно в самый критический момент, отлично зная, что на пути «Лузитании» немецкая подводная лодка, не послали на защиту парохода военные суда и не отдали своевременно приказ об изменении курса корабля.

…Опытным сотрудникам адмирала Холла, получившим 17 января 1917 г. несколько рядов четырех— и пятизначных цифр, не потребовалось много времени, чтобы определить код, которым было зашифровано перехваченное вражеское послание. Это был уже раскрытый англичанами вариант хорошо известного им немецкого дипломатического шифра 13040. Предполагая, что речь идет об обычной дипломатической депеше, английские контрразведчики тем не менее взялись, как обычно, за ее расшифровку. Однако, по мере того как продвигалась их работа, росло и изумление — содержание телеграммы было, конечно, очень важным, более того, оно было поразительным, его можно было счесть совершенно неправдоподобным, если бы не путь, которым зашифрованный текст попал в «комнату № 40». Вскоре документ уже лежал на столе адмирала Холла. Это была телеграмма министра иностранных дел Циммермана немецкому послу в Вашингтоне графу Бернсторфу с указанием переслать ее текст германскому посланнику в Мексике фон Экхарту. Немецкие дипломаты ставились в известность, что через две недели, 1 февраля 1917 г., Германия начнет неограниченную подводную войну. Чтобы заставить США сохранять нейтралитет, необходимо подтолкнуть Мексику к военным действиям против своего северного соседа, обещая вернуть ей за это захваченные у нее американцами в прошлом веке территории — Техас, Аризону и Нью-Мексико. Рекомендовалось побудить мексиканское правительство к вступлению в переговоры с Японией и предложить ей порвать с Антантой и начать войну против США.

Трудно было переоценить все значение перехваченной телеграммы. Конечно, содержавшиеся в ней предложения звучали фантастично и свидетельствовали о растущей авантюристичности политики кайзеровского правительства, пытавшегося отыскать средства избежать поражения в войне. Однако США, в то время не содержавшие массовой армии в мирное время, были достаточно чувствительны к планам, подобным тем, которые излагались в телеграмме Циммермана. И главное, конечно, что телеграмма могла стать козырным тузом в пропаганде, которую вели сторонники присоединения США к Антанте. К их числу принадлежал и американский посол в Лондоне У. X. Пейдж, которому была передана Холлом телеграмма Циммермана и который сразу же переслал ее текст в государственный департамент.

Правда, было одно существенное затруднение. Англичане требовали, чтобы Вашингтон не ссылался на них как на источник получения телеграммы. Это было невыгодно, во-первых, поскольку немцы поняли бы, что англичане овладели германским кодом (германский разведчик Ринтелен раньше предупреждал Берлин об этом, но ему не поверили); во-вторых, ссылка на Лондон могла заставить усомниться в аутентичности телеграммы, в том, не является ли она ловкой фальшивкой, рассчитанной на вовлечение США в войну на стороне Англии. Президент Вильсон, правда, быстро поверил в подлинность текста, но для убеждения сомневающихся была изобретена довольно сложная процедура. Немецкий посол Бернсторф, как требовал от него Берлин, переслал по телеграфу, разумеется, в зашифрованном виде, полученную депешу немецкому посланнику в Мексике. Копия телеграммы Бернсторфа оказалась в распоряжении государственного департамента, ее переслали в американское посольство в Лондоне, там же снова расшифровали в помещении посольства с помощью английских специалистов. Теперь правительство США, передав текст телеграммы для опубликования в печати, могло утверждать, что она была расшифрована американскими официальными лицами. 1 марта 1917 г. американские газеты под аршинными заголовками опубликовали текст телеграммы, вызвавший, как с удовлетворением отметил государственный секретарь Лансинг, «огромную сенсацию».

Тем не менее в первые дни голоса сомневающихся звучали очень громко. Германофильские элементы в США доказывали, что телеграмма не является враждебным актом, поскольку она лишь предусматривает действия, которые следовало бы предпринять только в случае, если США открыто присоединятся к Антанте. Скептикам не было известно, что англичане передали в Вашингтон еще одну немецкую правительственную телеграмму, предписывающую немедленно приступить к переговорам с мексиканским правительством.

Но в Берлине, казалось, потеряли голову — Циммерман считал, что голословное отрицание никого не убедит и приведет лишь к дальнейшей потере престижа. Опровергая все отрицавших германских дипломатов, кайзеровский министр иностранных дел публично признал аутентичность телеграммы. Это было в начале марта 1917 года. Через месяц, 6 апреля 1917 г., конгресс США подавляющим большинством голосов принял решение объявить войну Германии.

Конечно, не телеграмма Циммермана определила решение Вильсона вступить в войну, как это утверждают многие буржуазные историки и дипломаты. К участию в первой мировой войне американский империализм влекли его собственные широкие захватнические планы. Однако для оправдания в глазах общественного мнения вступления США в войну неловкость Циммермана сыграла немалую роль.

Существовали (помимо явно вымышленных) три версии того, каким образом английская разведка добыла германский дипломатический код. Немцы утверждали, что этот код передал англичанам молодой австрийский радиоинженер Александр Сцек. Он имел доступ в помещение для радиопередач в Брюсселе.

У. Черчилль в книге «Мировой кризис» излагает официальную британскую версию. Согласно ей, книги шифров были извлечены русскими водолазами, обследовавшими германский крейсер «Магдебург», который 25 августа 1914 г. потерпел крушение в Балтийском море.

Наконец, английский разведчик Э. Вудхолл сообщает третью версию, утверждая, что он был лично знаком с человеком, доставившим код. Это был солдат французского иностранного легиона, которого Вудхолл условно называет Смит. В конце 1915 года Смит, который свободно владел французским, немецким и фламандским языками, перешел на работу в разведку. Его послали в бельгийскую столицу с заданием добыть немецкий шифр. Спустившись с парашютом около Брюсселя, Смит в одежде бельгийского крестьянина сумел благополучно пробраться в город и связаться в несколькими бельгийцами, готовыми оказать ему помощь. Особо важную роль сыграла девушка-бельгийка Ивонна. Она работала в кафе, которое часто посещал влюбленный в нее немецкий унтер-офицер. Немец работал на радиостанции оператором. Ивонна убедила своего поклонника, что она и ее брат (т. е. Смит) — большие любители тогда еще малораспространенного радио. Унтер-офицер охотно согласился учить их радиоделу и, отвечая на заранее подготовленные Смитом вопросы, бессознательно выдал все главные элементы кода. Получив сведения, разведчик переоделся в немецкую форму, которую достали его бельгийские друзья, и благополучно пересек линию фронта. Сразу же после его ухода немцы ворвались в кафе, где служила Ивонна. Оказывается, немецкая контрразведка давно уже следила за подозрительными визитами молодого радиста. Однако Ивонна, сообразив, что немец не разъяснил, да и не мог разъяснить смысла их радиоуроков, призналась лишь в том, что укрывала Смита, которого она выдала за немецкого дезертира. Ивонну приговорили к длительному тюремному заключению.

Эти версии не обязательно противоречат друг другу, поскольку шифр мог быть одновременно получен различными путями. Однако покров секретности, которым продолжают окутывать это дело, заставляет предположить, что, быть может, подлинная история похищения кода так и остается неизвестной. Важнее, конечно, что английской разведке не только удалось овладеть немецкими шифрами, но и посылать телеграммы от имени германского командования. Одна из таких телеграмм привела к крупной победе Англии на море.

Осенью 1914 года английское Адмиралтейство было весьма озабочено действиями немецкой эскадры под командованием адмирала Шпее, крейсировавшей около Южной Америки.

1 ноября 1914 г. корабли Шпее уничтожили в морском бою более слабую английскую эскадру адмирала Кредока и после этого прибыли в чилийский порт Вальпараисо. Здесь Шпее застала телеграмма из Берлина, предписывавшая ему идти к Фолклендским островам, чтобы разрушить находившуюся там радиостанцию. Однако приказ ему послало не германское командование. Ее отправил с берлинского телеграфа английский агент. Он сумел раздобыть бланки, на которые сам поставил похищенные им

печати экспедиции морского министерства и цензурного отдела. Снабженная этими печатями депеша была без всяких подозрений принята на телеграфе и отправлена по назначению. 7 декабря 1914 г. Шпее явился на место, указанное ему английской разведкой. А на другое утро более дальнобойные орудия английских линкоров покончили с немецкими крейсерами, причинившими столько хлопот британскому Адмиралтейству.

Не меньшее значение имела ставшая сравнительно недавно известной передача английскими контрразведчиками немцам подложного кода, якобы употреблявшегося для шифровки особо важных и срочных сообщений. С помощью своего подложного шифра английской контрразведке случалось не раз дурачить немецкое командование.

…В середине сентября 1916 года неожиданно на день было прервано сообщение Англии с нейтральной Голландией. Перед этим почта как раз успела доставить по обычным адресам дюжину номеров английской газеты «Дейли мейл» за 12 сентября. Надо сказать, что в числе постоянных подписчиков на английскую прессу находились агенты германской разведки. Они сразу же обратили внимание на одно обстоятельство — в этом номере «Дейли мейл» черной краской был вымаран один абзац. Очевидно, в нем сообщалось что-то, вызвавшее недовольство английской военной цензуры, но что именно? Определить это оказалось несложным, даже не прибегая к услугам химической лаборатории, специализировавшейся на прочтении подобных текстов. Англичане, видимо, спохватились только в самую последнюю минуту — добрая половина экземпляров «Дейли мейл», проникших в Голландию, не побывала в руках цензора. А абзац представлял собой следующую небольшую корреспонденцию из Юго-Восточной Англии:

«На восточном побережье все готово. Крупные военные приготовления. Плоскодонные суда. От нашего специального корреспондента Г. У. Уилсона. База на восточном побережье, понедельник.

Все указывает здесь на приближение важных событий. Я сегодня закончил поездку по восточным и юго-восточным графствам и могу сказать, что около побережья сконцентрированы очень крупные силы. По сути дела, приготовления проведены в таких размерах, что общественность вправе ожидать нечто более радостное, чем просто защита побережья. Командующий южной группой армии в последние несколько дней многократно посещал войска. Большинству подразделений выдано новое снаряжение. Кое-кто ворчит, строится много предположений, все отпуска неожиданно отменены. Я был поражен количеством больших плоскодонных судов в ряде гаваней, но осторожность помешала мне задавать вопросы. Харидж и Дувр сейчас не подходящие места для корреспондента с пытливым умом».

В Берлине, куда спешно была протелеграфирована эта газетная заметка, сочли, что им уже давно известно предназначение собранной эскадры. О нем говорилось в перехваченных английских шифрованных телеграммах, которые были прочтены с помощью похищенного немцами британского кода. Тогда еще не было воздушной разведки, быстро проверить сведения о концентрации английских судов оказалось невозможным, но и имевшихся доказательств хватило, чтобы германское командование стало спешно оттягивать с фронта резервы для отражения английской атаки.

 

О ПОЛЬЗЕ БИБЛИИ

Вероятно, наиболее важных результатов британская разведка добилась в раскрытии вражеских шифров и дезинформации неприятеля, причем успехи в обеих этих областях тайной войны были тесно связаны между собой. В 1917 году методы, оправдавшие себя в борьбе против Германии, британское командование решило использовать и на Ближнем Востоке, где турецкие войска под фактической командой немецких офицеров отбивали попытки английской армии вторгнуться с территории Египта в Палестину. Несколько наступлений англичан в марте и апреле 1917 года на город Газу окончились безрезультатно. Линия турецких окопов простиралась на 30 миль от прибрежной Газы до Беершебы на востоке. Укрепления около Газы были значительно более сильными, чем в районе Беершебы, но там вокруг лежала пустыня, не было дорог, и доставка на верблюдах снаряжения, продовольствия и, главное, воды для людей и животных представляла собой труднейшую задачу. Колодцы были в Беершебе, и поэтому овладение этим городком являлось необходимым условием для развертывания дальнейшего наступления. Перед новым командующим английской армией генералом Э. Алленби встала дилемма — либо фронтальный штурм Газы (он потребовал бы очень крупных жертв без всякой к тому же гарантии успеха), либо атака более слабых укреплений Беершебы. Однако и здесь необходимо было действовать внезапно, иначе турки, имевшие хорошие дороги позади своих позиций, успели бы быстро подбросить подкрепления. Но как было сохранить в тайне передвижение десятков тысяч верблюдов с водой, вздымавших целые тучи песка? Турецкие военачальники и германский командующий генерал фон Кресс должны были не поверить собственным глазам. Как же было добиться подобного ослепления?

Вдобавок нельзя было сбрасывать со счетов и немецкую разведку, которая могла похвастать рядом удачных операций. Капитан Прейссер, например, выдавая себя за араба, трижды проникал в британский штаб в Каире, собирая сведения от германских и турецких разведчиков-резидентов. А майор Франке в мундире офицера английского генерального штаба изъездил позиции британского палестинского фронта и однажды даже произвел осмотр артиллерийского полка. Франке выдавал себя то за одного, то за другого из английских офицеров, которых потом арестовывали для выяснения личности при выполнении ими важных и срочных поручений.

Англичане пустили в ход искусную дезинформацию. Так, с помощью различных уловок турок ознакомили с британским шифром, которым стали передавать ложные сообщения. Принимались меры, чтобы усыпить возможные подозрения: радисты посылали в эфир наряду со служебной информацией и известия личного характера. Воинские части, особенно кавалерийский корпус пустыни, действовали будто бы на основе приказов, полученных таким кодом по радио. Это имело, кроме всего прочего, и то преимущество, что действия английских патрулей, которые могли вызвать настороженность у турецкого командования, получали благовидное объяснение — шифрованные приказы предписывали вести только разведку намерений неприятеля, а не собирать сведения для какой-то крупной операции.

После того как почва была подготовлена, последовал новый трюк, призванный окончательно убедить германо-турецкое командование в правильности имевшихся у него данных о планах генерала Алленби. Было решено подбросить туркам офицерскую сумку. Прием этот не отличался новизной, и поэтому нужно было, чтобы турки овладели сумкой в условиях, исключавших подозрения. Ее содержание должно было рассеять сомнения, даже если бы они и возникли. Поэтому прежде всего в сумку вложили 20 фунтов стерлингов — расчет строился на том, что привычные к коррупции и взяточничеству оттоманские офицеры сочтут невозможным, чтобы кто-нибудь сам добровольно и без видимой нужды расстался с деньгами. Эти деньги были вложены в записную книжку армейского образца, которая, как явствовало из сделанных в ней заметок, принадлежала английскому офицеру из ставки Алленби. Вдобавок взяли книжку, включавшую много подлинных записей. Они содержали небезынтересные для турецкого командования сведения, которые, однако, нельзя было сразу использовать. Последние же заметки должны были ввести в заблуждение вражеских генералов. Кроме того, в сумку было вложено письмо, датированное 6 сентября и исходившее будто бы от офицера полка, дислоцированного на английском правом фланге, против Беершебы. В письме говорилось о совещании в штабе Алленби, на котором было решено начать операцию не раньше конца ноября. Автор письма очень критически оценивал решение вести наступление, когда можно ожидать сильных дождей, и добавлял, что пока даже для офицерской столовой воду доставляют только на одном верблюде. Трудно было найти лучшее подтверждение тому, что транспорт, снабжавший войска правого фланга, был совершенно недостаточным для подготовки боевых действий значительного масштаба. В письме, как бы между прочим, упоминалось и о неразумности плана снова атаковать мощные укрепления Газы. Вся эта подложная информация перемешивалась для большего правдоподобия с рассказами о различных бытовых мелочах из жизни мнимого автора письма. Более того, сумка заключала и другие материалы, которые должны были еще более усилить впечатление подлинности, например письмо из Лондона (с настоящим обратным адресом), в котором любящая жена извещала мужа о том, что у них родился сын, названный Ричардом, Это нежное послание, помятое, как будто от многократного чтения, заняло место в бумажнике рядом с письмом о переносе срока наступления. В сумке находился также приказ по армии, в котором офицерам и унтер-офицерам ряда соединений предписывалось ознакомиться с отрытой линией окопов, являющейся точной копией турецких оборонительных укреплений в районе Газы. Еще одной убедительной деталью была копия телеграммы из штаба Алленби — приказа произвести рекогносцировку, чтобы убедиться, действительно ли природные условия делают невозможным обход турецкого левого фланга около Беершебы. Наконец, в сумке было несколько черновых шифрованных заметок — они не содержали прямой дезинформации и должны были позволить туркам прочесть другие материалы, часть из которых была зашифрована.

После этого оставалось только добавить к содержимому сумки офицерский завтрак. Ловкий офицер разведки сознательно наткнулся на турецкий патруль и обстрелял его. Началось преследование дерзкого англичанина. Разведчик ослабил лямки, которыми была привязана к седлу сумка, полевой бинокль и — большая ценность в пустыне — фляга с водой. Инсценируя картину поспешного бегства, он бросил также винтовку, которую смазал кровью своей лошади, легко поранившейся о скалу. Сам англичанин пошатывался в седле, как будто задетый вражеской пулей. После возвращения разведчика в английский лагерь были спешно разосланы шифрованные телеграммы о потере важной сумки, на поиски ее были брошены патрули. 11 октября 1917 г. был издан даже приказ по кавалерийскому корпусу пустыни о необходимости разыскать сумку. В копию этого приказа один из командиров патрулей завернул свой завтрак и обронил неподалеку от неприятельских позиций.

Сумка была сразу же доставлена генералу фон Крессу. Были изданы приказы, выражавшие благодарность унтер-офицеру, который доставил столь драгоценную добычу. Турки резко ослабили оборонительные работы в районе Беершебы. Основные силы и все подходившие подкрепления направлялись в Газу, даже 50 самолетов, которые в разобранном виде вскоре попали в руки англичан. 30 октября английский флот бомбардировал Газу, еще более убеждая германо-турецкое командование, что она станет объектом атаки. А в ночь с 30 на 31 октября начался штурм Беершебы, занятой в течение следующего дня. Неприятель был застигнут совершенно врасплох. В Беершебе было обилие воды. Но и после этого английская разведка постаралась убедить неприятельский штаб, что проведенная операция носила сугубо местный характер, пока из Беершебы 5 ноября не началось общее наступление. Турецкий фронт был прорван. 7 ноября турки очистили Газу, а через месяц, 9 декабря, войска Алленби заняли Иерусалим. Эти успехи имели крупное значение для Лондона в чисто военном плане на фоне неудач Антанты на западном фронте. Но главным все же было другое. Лондон стремился к созданию британской ближневосточной империи. Учитывая остроту империалистического соперничества со своей союзницей — Францией в этом районе, английские правящие круги старались еще в ходе войны оккупировать все намеченные территории.

Английская армия двигалась по библейским местностям, у разведки проснулся интерес к священному писанию. Однажды источником информации оказался рассказ, записанный 2,5 тыс. лет назад и включенный в Ветхий завет. VI дивизия армии генерала Алленби в феврале 1918 года получила приказ взять город Иерихон. Одной из бригад было поручено в качестве промежуточной цели овладеть деревушкой Михмас, расположенной в ущелье. Английские части начали подготовку к трудной фронтальной атаке, не имея вдобавок сведений о численности и расположении оборонительных сооружений противника. Англичан выручило, что один из офицеров — В. Джилберт припомнил эпизод, рассказанный в Библии, в главах 13 и 14 первой книги Самуила. В нем повествуется, как сын царя Саула Ионафан вместе с воинами неожиданно проник в лагерь филистимлян, окопавшихся в Михмасе. Не прошли ли нападающие по какой-то тайной тропе? Вскоре был обнаружен этот проход, и селение было захвачено одной ротой, неожиданно обрушившейся на турецкий гарнизон.

Накануне решающего наступления в сентябре 1918 года, которое вывело Турцию из войны, англичанам снова помогла военная хитрость. Трудность заключалась в обеспечении скрытого сосредоточения войск. Турки могли без труда определять, находятся ли на том или ином участке фронта кавалерийские полки, просто наблюдая за столбами пыли, которые подымали тысячи животных, отправлявшихся на водопой к реке Иордан. Однако издалека не было видно, поднималась ли пыль лошадьми или обозными мулами, которых специально пригнали к линии фронта, тогда как кавалерийские дивизии снялись с места и быстро передислоцировались на исходные позиции для предстоящей атаки.

Ожесточенная схватка развертывалась между разведками в колониальных и зависимых странах. В нашем повествовании мы не будем подробно рассказывать о полковнике Томасе Эдуарде Лоуренсе — о нем и так написано слишком много.

Сначала сам разведчик, а позднее его бесчисленные почитатели распространяли легенду о Лоуренсе — друге арабов, который якобы был возмущен тем, что английское правительство отказалось выполнить обещание о создании независимого арабского государства. Почти через полвека после первой мировой войны стали доступными личные бумаги Лоуренса, хранящиеся в государственном архиве в Лондоне и в библиотеке Оксфордского университета. Из них явствует, что Лоуренс презирал и ненавидел арабов и что еще в 1916 году рекомендовал английскому правительству сохранить «их раздробленными на мелкие, соперничающие друг с другом, неспособные к сплочению княжества». Лоуренс с самого начала знал о тайном империалистическом соглашении между Лондоном и Парижем насчет раздела арабских замель. Недовольство Лоуренса было вызвано лишь тем, что не получил одобрения его план, предусматривавший более изощренные методы колониального хозяйничанья в странах Ближнего Востока.

Британская секретная служба, орудуя в колониях, не останавливалась и перед провокациями крупного масштаба. Так, в 1918 году было объявлено, что в Ирландии раскрыт мнимый «немецкий заговор». Это послужило предлогом для ареста многих деятелей национально-освободительного движения, в частности руководства оппозиционной партии шин-фейн. Для того чтобы рассказать об этих провокациях, надо было бы написать специальную книгу.

 

ГРЕХИ МОЛОДОСТИ СИДНЕЯ РЕЙЛИ

В начале XX века одним из наиболее важных английских агентов был пресловутый Сидней Рейли. Он работал на английскую секретную службу примерно с 1897 года (по некоторым данным, его завербовал английский разведчик майор Фозерджил, возглавлявший «научную» экспедицию в неисследованные районы Бразилии, в составе которой Рейли находился в качестве повара). В числе первых заданий, полученных Рейли, была поездка в Петербург. Там он совмещал свои обязанности британского шпиона с ухаживанием за молодой женой английского священника Хью Томаса. Рейли убедил Томаса, что он лучше любого доктора в состоянии давать полезные медицинские советы. Томас поверил и продолжал следовать им и после возвращения на родину. Вскоре он скончался (Рейли, предчувствуя наступление этой минуты, настоятельно порекомендовал своему другу перебраться на континент, где смерть ни с кем не знакомого англичанина не могла вызвать никаких кривотолков). Что же касается Рейли, то он поспешил жениться на Маргарет Томас: вдова унаследовала от мужа весьма солидное состояние. Впрочем, отношения молодоженов складывались отнюдь не радужно. Маргарет начала пить, Рейли не раз во время своих командировок отсылал надоевшую супругу домой и даже настойчиво добивался развода. Когда же это оказалось чрезмерно хлопотливым делом, шустрый джентльмен как-то принудил Маргарет к молчанию, а сам женился во второй раз, забыв упомянуть о своем первом браке. Справедливость, впрочем, требует отметить, что своей третьей официальной жене Рейли все же сообщил о существовании второй, оставив их обеих в неизвестности относительно первой.

Более прочный характер носил альянс Рейли с британской разведкой, хотя и здесь не обходилось без трений. Разбогатевший на финансовых спекуляциях Рейли считал, что ему мало платят, и одно время в знак своего искреннего негодования по сему поводу даже покинул службу. Размолвка, впрочем, оказалась недолгой.

Рейли покровительствовал Г. Хозьер, отец будущей жены Уинстона Черчилля. Через Хозьера позднее были завязаны и тесные связи между Черчиллем и Рейли.

С разведывательными поручениями Рейли объездил многие страны. Его встречали на Ближнем Востоке, а накануне русско-японской войны — в Порт-Артуре, где он именовал себя представителем фирмы, торгующей лесом. Рейли выкрал план укреплений и шифр, использовавшийся царским командованием. Чтобы быстро уехать, не возбуждая подозрений, Рейли разыграл бурную влюбленность и убедил предмет своей неожиданной страсти отбыть в Японию. Разумеется, немедленно последовал за ней и сам Рейли, где продал добытые сведения за большие деньги японцам. (Напомним, что Япония была тогда союзницей Англии, и британская разведка, кажется, ничего не имела против этого частного бизнеса своего агента). Ездил Рейли и в Китай. Одно время он жил даже в ламаистском монастыре, изображая из себя буддиста.

Далее задания Интеллидженс сервис привели Рейли в Германию. Под именем рабочего-сварщика Карла Гана он поступил на завод Круппа. Английские авторы утверждают, что там Рейли убил двух сторожей (на его счету числилось вообще немало «мокрых дел»). За некоторое время до начала первой мировой войны Рейли снова приехал в Россию и стал членом купеческого клуба в Петербурге. Он вел широкие торговые операции, продавая все — от патентованных лекарств до авиационных моторов. Самое любопытное, что этот богатый англичанин, роскошная квартира которого, заполненная картинами художников эпохи Возрождения, напоминала музей, формально состоял… представителем немецкой судостроительной компании «Блом и Фосс», добывал для нее крупные заказы, вызывая иногда даже недовольство ее британских конкурентов.

Трудно сказать, был ли Рейли в это время шпионом-двойником, но несомненно, что ему удалось получать крайне важные для Лондона сведения о немецкой судостроительной промышленности. Во время первой мировой войны Рейли занялся выгодным делом — закупкой оружия в США по заказам царских властей. Возможно, что в это время он менее активно, чем ранее, выполнял прямые шпионские задания, увлекшись торговыми и финансовыми операциями. Однако в 1917 году он уже снова на активной службе. Рейли несколько раз сбрасывали на парашюте за германскими линиями. Во время одной из таких акций английский разведчик в костюме немецкого ремесленника сумел собрать данные о готовившемся германском наступлении. Под видом немецкого офицера Рейли побывал в Восточной Пруссии, будто бы даже проник на совещание, на котором в присутствии кайзера Вильгельма II обсуждались планы подводной войны против торгового флота Антанты. Рейли якобы попал на это совещание переодетым в мундир полковника, которого он незадолго до этого убил и скрыл труп в канаве. Этот последний эпизод излагается исследователями со слов самого Рейли, который в таких рассказах истины придерживался очень редко. Вообще многое сообщаемое английскими историками о похождениях Рейли в годы первой мировой войны подлежит проверке. Однако несомненно, что ему не раз удавалось добывать информацию первостепенного значения и что его акции в Интеллидженс сервис стояли очень высоко, когда в 1918 году он снова появился в России, на этот раз в Москве.

…Целая полоса провалов ожидала английскую разведку в борьбе против Советской России. Английский историк Р. Дикон, пользовавшийся архивом генерала Вернона Келла, пишет о «тенденции британской секретной службы быть одержимой опасностью большевизма» вплоть до забвения остальных задач. Другой весьма осведомленный автор — Л. Фараго в своей монографии «Лисья игра» (Лондон, 1972) пишет о «годах стагнации Интеллидженс сервис». На этом пути было и участие в антисоветских заговорах, фабрикации фальшивок вроде пресловутых «бумаг Сиссона» (1918 г.) или «письма Президиума Коминтерна» (1924 г.). Именно в этой мутной воде делали карьеру Сидней Рейли, а также его многие коллеги и подражатели, обезвреженные советскими властями.

 

ЭПИЛОГ И ПРОЛОГ

Говоря об успехах английской секретной службы в годы первой мировой войны, нужно сделать целый ряд оговорок. Даже не преувеличивая, подобно многим западным авторам, сами возможности разведки и учитывая, что она не принадлежала к тем основным факторам экономического, социального и даже чисто военного характера, которые решали судьбы мирового конфликта, надо признать, что ее влияние на ход главных сражений на суше и на море было значительно меньшим, чем это можно было ожидать. Ни знание военных шифров неприятеля, ни сложная система дезинформации не оказались средствами, позволившими существенно сократить сроки позиционной войны на Западе или ликвидировать угрозу, которую представляли для Англии действия немецких подводных лодок. Операции разведки были особенно успешными там, где она могла опереться на создавшиеся без всякого ее участия благоприятные объективные условия, такие, допустим, как ненависть бельгийского населения к немецким оккупантам, освободительная борьба арабов против оттоманского ига или, если взять совершенно иной пример, стремление правящих кругов США найти удобный предлог для вступления в войну.

Конечно, немало из того, что добыто разведкой, не было использовано вследствие бездарности и косности британского командования и правительственных учреждений в Лондоне. Однако является фактом, что эти учреждения на основе данных разведки не имели четкого представления о возможностях, которыми располагала Германия для продолжения войны, вначале непомерно преуменьшая их, а потом почти столь же преувеличивая. Даже осенью 1918 года, когда уже ясно обозначился военный перевес Антанты, когда Германия стояла накануне разгрома, в Лондоне продолжали разрабатывать планы операций на 1919, 1920, 1921 годы…

В межвоенный период неудачи постигали британскую секретную службу не только в борьбе против СССР, но и в столкновении с империалистическими соперниками, в том числе с наиболее опасным из них — нацистской Германией. В основе этих неудач лежала «мюнхенская» политика пособничества фашистской агрессии с целью сосредоточить ее против Советского Союза. Такая политика не только превращала наиболее рьяных английских «мюнхенцев» в вольных или невольных сообщников фашистской «пятой колонны», но и создавала политический климат, обеспечивавший ей безнаказанную деятельность и вялость британской разведки в Германии. Желаемое принималось за действительность. В Лондоне поверили, например, ложной информации о строившихся германских военных кораблях, которая указывала, что они предназначены только для действий на Балтике — это ли не было подтверждением надежды, что гитлеровскую агрессию удастся направить только против Советского Союза.

Вместе с тем миф о каких-то небывалых подвигах британской разведки в годы первой мировой войны на протяжении двух последующих десятилетий усердно распространялся в литературе и получил настолько широкое хождение, что в него поверили и сами его авторы. Дональд Маклахлан в книге «Тайны английской разведки. 1939—1945» свидетельствует: «Так же как в памяти большинства людей сохраняются различного рода сказки и басни, так и в Уайтхолле и в Вашингтоне жила легенда о сказочных успехах разведки в годы первой мировой войны. Холл был еще жив, но, поскольку он не имел возможности рассказать правду о своей работе, его деятельность всегда была окружена ореолом тайны и небывалых успехов».

Несомненно, что опыт 1914—1918 годов оказал самое непосредственное воздействие на схватку разведок накануне и в годы второй мировой войны. Стоит отметить, что воспоминания о временах адмирала Холла не раз подводили сотрудников адмирала Канариса, главы фашистского абвера (военной разведки). Учитывалось, что после 1918 года Англия сохранила широкую сеть разведывательных учреждений. Однако в Берлине порой даже преуменьшали влияние, которое оказывала на британскую разведку политика поощрения фашистской агрессии, проводившаяся правительством Чемберлена.

Английская секретная служба учитывала, что противная сторона хорошо знакома с приемами, использованными в 1914—1918 годах, и ожидает их повторения. Во многие разведывательные планы «закладывались» детали, призванные убедить немцев, что данная операция никак не может быть повторением маневра, уже испробованного в первую мировую войну. Для этого иногда в известную схему специально вносились усложнения. Так, вместо шпиона-двойника появился тип агента, выдающего себя за шпиона-двойника, с тем чтобы на самом деле осуществлять обычные функции разведчика. Впрочем, к такому же усложнению трюков прибегал и абвер. Известно, что один из наиболее удачливых нацистских агентов в США Вальтер Келер сообщил о своей миссии американским властям. ФБР стало посылать от его имени дезинформацию в Германию, а он тем временем собирал без особых помех подлинные сведения, шифровал их другим кодом и направлял своим хозяевам. Последнее донесение было получено от него в конце апреля 1945 года, а самый факт игры раскрыт только после войны в результате изучения немецких трофейных архивов.

Авторы книг о борьбе секретных служб в годы второй мировой войны немало повествуют об успехах английской разведки. Однако для первых двух лет войны эти утверждения опровергаются неумолимыми фактами. Британское правительство, например, было захвачено врасплох тем, что гитлеровцы оккупировали Данию и Норвегию в апреле 1940 года. Лондон не знал также и о слабости французской армии и не имел достаточного представления о подготовке германского наступления на Западе в мае 1940 года, приведшего к спешной эвакуации английского экспедиционного корпуса из Дюнкерка и капитуляции Франции. В то же время в Лондоне ложно оценивали экономический и военный потенциал Советского Союза, считая, что наша страна через шесть недель, максимум через три месяца потерпит поражение под ударами нацистской военной машины… Впрочем, в этом просчете неинформированность помножалась на грубые предубеждения, на ослепленность антисоветизмом. Во время второй мировой войны против Советского Союза действовали основные силы не только вермахта, но и фашистской разведки и других специальных служб нацистской Германии. Главные успехи британской разведки относятся ко времени, когда Советская Армия, сражаясь фактически в единоборстве с гитлеровскими полчищами, нанесла решающие поражения нацистской Германии.

Через десять лет после войны Уинстон Черчилль в своих мемуарах писал о большой операции по дезориентации немецкого командования накануне открытия второго фронта, операции, включавшей такие меры, как концентрация на юге Англии макетов военных кораблей, или многочисленные радиопередачи, содержащие ложные известия. Черчилль добавлял, что «даже ныне (1955 г. — Е. Ч.) нежелательно предавать огласке все методы, применявшиеся с целью ввести в заблуждение неприятеля». С тех пор многое стало известно об этой операции, состоявшей, собственно, из двух связанных между собой операций, носивших название «Телохранитель» и «Стойкость». Первая была призвана создать ложные представления о стратегических планах союзников, вторая — убедить, что высадка будет происходить в районе узкого канала Па-де-Кале (с дополнительным десантом в Южной Норвегии, а не в Нормандии, где ее предполагали осуществить в действительности). При этом датой называлась третья неделя июля — то есть примерно через полтора месяца после намеченного на деле срока. В операцию по дезориентации включались донесения шпионов-двойников (а такими было большинство агентов абвера в Англии). В Шотландии был образован штаб несуществующей «IV армии», будто бы готовившейся к высадке в Норвегии. Он поддерживал деятельную радиосвязь со своими столь же воображаемыми тремя корпусами. Двойник Монтгомери призван был создать у немецкой разведки ложное представление о местопребывании британского фельдмаршала, который явно должен был возглавить английские войска во время высадки. Английские дипломаты в нейтральных странах «проговаривались» в беседах с людьми, которые сообщали эти «неосторожные замечания» в германские посольства. Часть этих сведений была правдоподобной, некоторые детали даже совершенно точными, но должны были вписываться в общую ложную картину. Британских и союзных агентов посылали с фальшивой информацией к тем группам в составе движения Сопротивления в оккупированных странах, в которые, как было известно в Лондоне, проникла немецкая агентура. Этих людей заранее обрекали на гибель, чтобы они под пытками в гестапо выдали сообщенные им ложные сведения. Немецкая сторона должна была потерять способность отличать факты от вымыслов. Так в действительности и случилось: германская разведка стала считать дезинформацией как раз те сведения, которые поступали к ней без посредничества сотрудников «Телохранителя» и «Стойкости». Результат известен: ставка Гитлера осознала, что высадка союзников в Европе началась, лишь после того, как на берег Нормандии сошли тысячи танков и десятки тысяч солдат. В этом крупном успехе английской разведки отчетливо проявилось использование приемов и методов, применяемых ею в прошлом.

 

Итоги

Предубеждение многих западных историков против изучения прошлого секретной службы и тайной войны во многом сродни еще не столь давно господствовавшему среди них предубеждению против занятия любыми «низкими» сюжетами, из которых исключалась только высокая государственная политика. Поскольку речь идет об истории разведки, такое предубеждение долгое время порождалось и другими, притом разнородными причинами. Прежде всего здесь играли роль апологетические мотивы — нежелание привлекать внимание к той стороне деятельности господствующих классов и их государства, самое существование которой неизменно с негодованием отрицалось и объявлялось измышлениями недругов страны. Поэтому не случайно было стремление крайне сузить понятие шпионажа, представляя его только как активность специализированных разведывательных органов, некоторые из которых формально вообще ликвидировались в тот или иной период, а другие, напротив, сравнительно недавно появились на свет.

Высокомерное пренебрежение к истории шпионажа отчасти существует в академических кругах на Западе и в наши дни, когда социальным заказом в империалистических странах стало возвеличивание секретной службы, приписывание ей чудодейственной способности изменять законы исторического развития и судьбы человечества. В большой мере сохранение такого предубеждения было реакцией на то, с какой вульгарностью, рассчитанной на невзыскательные вкусы, осуществлялся этот социальный заказ, насколько здесь игнорировались элементарные научные требования и круг знаний, накопленных историографией. При всем том многие буржуазные историки международных отношений, подобно одному мольеровскому персонажу, по-видимому, не подозревали, что «говорят прозой» или, что в данном случае то же самое, занимаются историей тайной войны.

Как мог убедиться читатель, в Англии секретная служба неизменно фигурировала в качестве составной части государственной машины еще начиная с позднего средневековья, на всем протяжении истории нового и новейшего времени. Большее или меньшее ослабление роли и активности секретной службы как особой организации отнюдь не было обязательно равнозначным ослаблению разведки как одного из средств, с помощью которого буржуазное государство обеспечивало выполнение своей внутренней и внешней функции. Частичный отказ от «неофициальной», тайной дипломатии обычно свидетельствовал только о том, что с ее делом справляется с помощью скрытых от постороннего взгляда ходов дипломатия официальная. Свертывание разведывательных организаций означало нередко, что их работа могла обеспечиваться другими ведомствами — внешнеполитическим, военно-морским, военным, колониальным и т. д.

На структуру, облик, методы и размах деятельности английской секретной службы постоянно влияли два взаимосвязанных фактора: во-первых, развитие всей государственной машины, определявшееся в конечном счете соотношением классовых сил и ходом классовой борьбы, и, во-вторых, внешнеполитические задачи, которые порождались опять-таки потребностями английского капитализма и меняющимся положением Англии в системе государств, эволюцией структуры международных отношений.

Конкретные цели могли быть самыми различными, но они подразделялись на два главных вида: на добывание политической, экономической, военной информации о той или иной стране, а также на попытки повлиять на политику этой страны путем активизации противников правительства, изменения его состава, перетягивания на свою сторону тех или иных влиятельных министров, а то и государственного переворота.

Как и следовало ожидать, бурная активизация в деятельности английской секретной службы в новое время приходится прежде всего на годы острых внутриполитических конфликтов, особенно если они совпадали по времени с решающими столкновениями в борьбе против держав, претендовавших на европейскую гегемонию (Испания Филиппа II, Франция Людовика XIV и Наполеона I), а также на переломные годы в войнах за колониальную и морскую гегемонию, за создание и расширение Британской империи. В новейшее время в центр выдвинулась борьба против Страны Советов и мировой системы социализма.

История никак не подтверждает легенды о какой-то исключительной эффективности британской секретной службы. Ее наибольшие успехи были связаны с благоприятными историческими условиями, с подъемом английского капитализма. Особенности исторического развития Англии, ее место в системе международных отношений, ее роль как метрополии огромной колониальной империи нередко побуждали британские правящие круги к использованию оружия тайной дипломатии и разведки взамен прямого военного вмешательства (или для осуществления такого вмешательства чужими руками). Удачи были очень часто отражением объективного перевеса сил, каким обладала капиталистическая Англия над своими противниками, хотя, конечно, сказывался накопленный опыт использования всех и всяческих слабостей и противоречий во враждебном лагере.

История британской секретной службы — это не только реестр успехов, но и летопись поражений в борьбе против исторически неотвратимых прогрессивных изменений в обществе начиная еще со времени американской и Великой французской революций и кончая длинным рядом провалов Интеллидженс сервис в современную эпоху, провалов, частью уже широко известных, а частью еще остающихся достоянием секретных архивов.

Правда, было бы упрощением утверждать, что наибольших успехов британская разведка добивалась только в период подъема английского капитализма. И в это время она не раз служила самым реакционным целям и терпела крупные поражения. С другой стороны, как раз в эпоху империализма она не только расширила многократно размах своей деятельности, но и достигла серьезных результатов. Вероятно, было бы правильным сказать, что успехи, как правило, приходили, когда английская разведка обслуживала политику, ставившую объективно возможные цели, пусть даже это была бы такая далекая от всякой прогрессивности задача, как победа над империалистическим соперником. Напротив, когда цели были исторически недостижимыми, частные удачи никак не изменяли того, что в целом британская секретная служба проигрывала. Для таких периодов в деятельности Интеллидженс сервис очень характерной была утрата ею разумного представления о границах собственных возможностей.

История английской секретной службы — немаловажная страница в истории британского капитализма. И ее уроки должны быть учтены силами прогресса, против которых нацелена деятельность империалистических разведок в современную эпоху.