1

В штабе полка Иноземцев, расхаживая по кабинету, говорил, втолковывал капитану Шульгину, который сидел перед ним на табурете:

— Итак, скоро сюда поступит пополнение, предназначенное в том числе для усиления разведроты лейтенанта Малютина. Но в бой их сразу не пошлешь. А обстрелянных бойцов у нас в полку мало. Вернее сказать, их все меньше и меньше. Так вот, хочу сразу предупредить: мне понадобится ваша клиентура. Те, что сидят у вас под замком в ожидании трибунала.

— Малютин разве уже командир роты? — удивился Шульгин. — Он оформлен?

— Да-да. — Иноземцев поморщился. — А для вас достаточно моего приказа. И будет время, вас с приказом ознакомят. Так вот, дополнительно проверять этих людей, что сидят у вас, больше нет ни времени, ни сил, да и не стоит. Вы меня поняли? Всем им будет дано особое задание. Теперь конкретно, по списку — кто у вас там под арестом?

— Например, рядовой Малахов из взвода Иноземцева. Только сегодня мы его взяли.

— А что он опять натворил? — опешив, остановился Иноземцев. — Это что, из-за фуражки полковника Егорова?

— А как вы объясните тот факт, что он остался цел и невредим? — сощурился Шульгин. — Хотя фашистский снайпер до этого ни разу не промахивался.

Иноземцев хмыкнул, нетерпеливо взглянул на часы.

— Я-то думал, — будто про себя пробормотал он.

— Поймите, Сергей Павлович! — горячо заговорил капитан Шульгин, подавшись к нему через стол. — Зачем он вдруг вылез из окопа под пули на бруствер? Хотел продемонстрировать, какой он герой? Или точно знал все наперед и потому не боялся, что его убьют? Я слышал его легенду: дескать, он заговоренный какой-то цыганкой. Но мы же с вами не верим в эти невежественные суеверия! Я думаю, он прекрасно знал, что ничем не рискует! И если еще вспомнить, каким образом и почему он сюда попал… Все же видели: он не просто стоял на бруствере, а одновременно подавал сигналы, размахивая руками и ногами, привлекая внимание, давал понять, что офицеры из штаба дивизии и корпуса уже здесь! А делал вид, что пляшет!

— Ну да, работа у тебя такая. — Иноземцев после долгой паузы, в течение которой с интересом разглядывал особиста, непринужденно перешел на «ты». — Всех нас во всем подозревать. Тут поневоле свихнешься…

— Вы что себе позволяете, товарищ майор! — вскочил Шульгин.

— Вот сколько тебя знаю, Анатолий Владимирович, так ты мне ни разу ни на один вопрос не ответил. — Иноземцев наклонился к нему. — Спускает тебе начальство плановое задание по поимке шпионов и диверсантов, или ты инициативу снизу проявляешь? И что тебе будет, если этот план не выполнишь?

— Это все, что вы можете сказать? А по существу?

— А по существу, ты немедленно отпустишь Малахова. Сейчас же, — тихо и твердо сказал Иноземцев. — Пока никто не знает и если не хочешь, чтобы весь полк завтра же поднял тебя на смех. И еще. Ты сегодня же отдашь мне на время наступления всех тех обстрелянных солдат, что сидят у тебя под замком. Дай им возможность искупить свою вину!

— Вы прекрасно знаете, Сергей Павлович, кто может отдавать мне подобные приказы, — сухо ответил Шульгин.

— А мне плевать! — непреклонно сказал Иноземцев. — Я людей на верную смерть посылаю ради конечной победы. И кем я при этом должен пожертвовать? Нормальными солдатами, теми, кто честно воевал и ни в чем не провинился? Мне с ними до Берлина идти или с твоими клиентами?

— А разве… — Шульгин приоткрыл рот. — Разве война не закончится здесь, на границе?

Иноземцев рассмеялся, покрутил головой.

— Я думал, капитан, ты лучше меня осведомлен в таких делах… Значит, кто еще из подследственных у тебя есть? Кроме рядового Малахова и водителя штабной машины ефрейтора Краснова? Сколько всего человек?

— Одиннадцать…

— Давай всех. С твоим начальством я договорюсь.

— Всех? — не поверил своим ушам Шульгин.

— Да, сегодня же передашь их Малютину, — устало сказал Иноземцев. — Для пополнения. Вопросы есть?

— Но их дела уже отправлены в трибунал, Сергей Павлович. И я боюсь…

— А ты не бойся! — Иноземцев поднял на него глаза. — Надо будет, я за все отвечу.

— Но вы даже не представляете, кто там находится! Есть двое дезертиров, трое бывших штрафбатовцев, они напились и устроили дебош, избили дежурного по части. Это же расстрельная статья!

Иноземцев непреклонно кивнул:

— К Малютину всех. Потом, когда все закончится, оформишь приговором трибунала… Не мне тебя учить, как это делается.

— Но там есть насильник, изнасиловал несовершеннолетнюю из соседней деревни, потом ее убил. Этот тем более под расстрел.

— Скажешь ему, что Родина, мол, дает ему, уроду, последнюю возможность смыть кровью свой позор. Ты понял меня? Потом напишешь на меня рапорт, потом… Если время найдешь. Все, свободен. И не задавай лишних вопросов. Позови там нашего политрука… Этому тоже придется объяснять, что да почему да зачем. Значит, так надо! Поймешь ты когда-нибудь, что мои приказы в моем полку не обсуждаются?

И через полчаса начался политчас в роте лейтенанта Малютина. Политрук, сухощавый, пожилой, явно засидевшийся в звании старшего лейтенанта, читал солдатам выдержки из центральной газеты. На политчасе кроме известных персонажей, включая уже освобожденного из-под стражи Малахова, присутствовали и другие лица — те, по ком плакали штрафной батальон или тюрьма.

— Товарищи! Фашистский зверь использует передышку, чтобы зализать раны, но скоро он почувствует на себе всю мощь карающего меча Красной Армии, который обрушится на его голову! Народ смотрит на вас, товарищи! Еще один напор, еще один, последний удар — и враг будет повержен, товарищи!

Солдаты слушали без особого воодушевления, только вожделенно смотрели на газету, которая после окончания политинформации по заведенной традиции должна была пойти на самокрутки.

— Вопросы есть? — спросил политрук.

— Вы газету с собой заберете или как? — вежливо спросил Прохор Полунин. — Лучше нам оставьте… для углубленного изучения.

— Но мне еще выступать в других подразделениях, — попробовал было возразить политрук.

— У них там другие задачи, — сказал, смеясь, Малахов, которого даже отсидка на временной гауптвахте не привела к соблюдению субординации или должному смирению перед начальством. И протянул руку к газете.

— Ну хотя бы передовицу мне оставьте! — умоляюще сказал политрук.

Но его не слушали, и газета мгновенно разошлась на клочки. Вместе с передовицей.

— Кто еще не сдал мне до наступления заявление о приеме в партию? — угрюмо спросил политрук, перебирая свои бумаги.

Бойцы переглядывались. Вроде все передали. Даже те, кто шел под трибунал.

— Есть вопрос, — неожиданно сказал Степан Каморин.

— Да, я вас слушаю, товарищ старший сержант! — Политрук близоруко сощурился, чтобы видеть выражение его лица.

— Верно, что как до границы дойдем, так и все, конец войне? А то разное говорят.

— Я-то думал, вы, Каморин, меня совсем о другом спросите, — огорченно сказал политрук. — Ну это я не знаю, товарищи! Никто приказа об остановке нашего наступления на границе не читал, но почему-то об этом говорят уже как о свершившемся факте! Кстати, товарищ Каморин, вашего заявления о вступлении в партию я тоже до сих пор не видел.

— А мое заявление видели? — выкрикнул Малахов.

— Ваше заявление, товарищ Малахов, находится у меня, но есть мнение партбюро, что с вашим вступлением, учитывая ваше сложное прошлое, не следует торопиться, — сказал политрук. — Коммунисты, которые собирались дать вам рекомендации, сегодня говорят: посмотрим, как он поведет себя в бою…

— Это я на них посмотрю, — с обидой сказал Малахов. — Я-то заговоренный. Только я думаю, как бы потом поздно не было.

— Это как? — не понял политрук.

— А так. Сегодня ночью в разведку боем идем. А потом наступление… Может, рекомендации не у кого брать будет…

— А ты не каркай! — повернулся к нему Степан. — Тут товарищи твои на смерть собираются! А ты что им говоришь?

— К тебе, Степа, это не относится… — стушевался Малахов.

— Не Степа, а товарищ старший сержант! — поправил его Степан.

— Итак, я вас слушаю, старший сержант Каморин, — упрямо сказал после паузы политрук. — Почему вы не желаете вступать в партию?

— Каждый раз одно и то же… — Степан вздохнул. — Объяснял уже. Верующий я! И крест никогда не сниму. С ним и помру. С крестом ведь не примете?

— Прекрасно знаете, что нет, — веско сказал политрук. — И что это несовместимо! Не понимаю. Вы храбрый, сознательный боец, а мировоззрение у вас, извините, как у неграмотной старухи!

— Уж какое есть… — Степан развел руками. — И Сталину верю, и в Бога.

— Что ж твой Бог, в натуре, видит, что на свете делается, и никаких мер не принимает? — не удержался Малахов. — Товарищ старший сержант, — быстро добавил он.

— Может, он нас наказывает за прегрешения… — сказал Степан.

— Все, потом, после наступления, обо всем обязательно поговорим, — заторопился политрук.

— Если будет с кем говорить, — уже вполголоса, не удержавшись, снова сказал Малахов. Остальные угрюмо молчали.

 

2

На передовой уже начинало темнеть, и Степан посмотрел на свои трофейные часы.

— Ну все, — сказал он, обратившись к Малахову, — твое время вышло. Мотай в расположение. Не забыл, тебе велено идти напарником к младшему сержанту Позднеевой? Вот и дуй к ней.

— А вы?

— Наше дело такое… — Степан усмехнулся. — Сейчас атаку изображать будем. А пока тут посидим послушаем, чем немец дышит.

— А как же я? — обиделся Малахов.

— Соплив еще! — сурово сказал Степан. — И шуму от тебя. А тут будет разведка боем, будем навлекать на себя огонь противника. А до того тишина должна быть, причем полная…

— Тебе, Коля, уже было приказано: поступаешь в распоряжение Ольги, — сказал старшина Безухов. — Ей напарник нужен. Задание понятно?

— Я тоже разведчик, — гнул свое Малахов. — Сейчас она не в секрете, чего ей там ночью делать? А вечером она к себе близко не подпускает, — обиженно добавил он.

— То тебя за уши от нее не оттащишь, — хмыкнул Петр. — А то не заставишь… Не поймешь. Все, иди, сказано. Договорись с ней о взаимодействии и о сигнализации.

— Ваня… — вполголоса сказал Степан, когда изобиженный Малахов наконец ушел. — Я сейчас только вспомнил… То есть я чего хочу сказать. Не смейтесь, мужики, но сдается мне, что вон там, у той высотки, мой отец похоронен.

Все удивленно переглянулись.

— А чего тут смешного-то? — не понял Михаил.

— Ведь здешнее местечко называется Заболотье, верно? Значит, где-то здесь он и погиб в германскую. Односельчанин наш Данила Макарович Махотин вернулся с той войны и нам рассказывал. Мол, похоронен мой батя в братской могиле возле местечка Заболотье. Ну и от него верст двадцать на запад… А сама братская могила должна быть возле небольшой горки, где дубы растут. Может, это здесь? На этой высоте? Я раньше и думать не думал, и гадать не гадал, чтоб могилу отца увидеть. Спасибо, новая германская подоспела…

Они помолчали. Взлетела зеленая ракета. И тут же затрещали пулеметы. Безухов взглянул на часы:

— Пора… Пошли, мужики.

И они поползли, растворившись в сумерках. Тишина и ночная тьма, прерываемая отдельными вспышками осветительных ракет и редкими очередями, были взорваны бешеной стрельбой. Огненные трассы очередей, яркие вспышки разрывов вырывали из кромешной тьмы напряженные лица разведчиков — Малютина, Безухова и других, то фиксирующих огневые точки противника, то бросающих гранаты в его траншеи и рывками, а также короткими перебежками меняющих позиции от одной воронки к другой, уже за передним краем вражеской обороны.

— Плохи дела, товарищ лейтенант, — сказал Безухов, когда они вдвоем оказались в одной дымящейся от разрыва немецкой мины воронке. — Немцы нас ждали.

— Надо отходить, чтобы избежать потерь, — согласился Малютин. — Кое-что мы засекли… Передайте по цепи, Иван Семенович: сначала отлеживаемся, пока все не стихнет, а потом по моему сигналу все вместе отходим.

К утру стрельба и взрывы затихли, и только отдельные сполохи скоротечного боя да запоздалые автоматные трассы сопровождали разведчиков, спускавшихся по одному в наши ходы сообщения.

Старшина Безухов сполз в окоп последним. Огляделся. Вроде все на месте.

— Лейтенант здесь?

— Я здесь, — тихо отозвался Малютин, лежавший на дне укрытия на спине. — Наши все целы?

— Все на месте, — кивнул Безухов. — Может, отдохнете, товарищ лейтенант?

— Хорошо бы. Только сначала я нанесу на карту добытые данные об огневых точках противника. Поможете мне?

Разведчики переглянулись.

— Давно хотели вас спросить… Вы сами из каких мест будете, товарищ лейтенант? — спросил Михаил.

— Я из Брянска, — неохотно ответил Малютин. — Закончил там школу. Потом пехотное училище два года… Началась война — попал на ускоренные командирские курсы. Мои родители — учителя. Мама преподавала немецкий язык, отец — математику. Погибли вместе с младшей сестрой, шестиклассницей, на третий день, как я ушел на фронт… Бомба попала прямо в наш дом… Ну что вас еще интересует?

— Все, вопросов больше нет! — прервал Безухов открывшего было рот Михаила.

* * *

Полковник Егоров вместе с майором Иноземцевым уже второй раз за прошедшие сутки склонились над штабными картами. Больше часа они молча вносили данные по огневым точкам противника, доставленные лейтенантом Малютиным, а также замеряли расстояния. Кители были сначала расстегнуты, потом сняты, вид у обоих был безмерно усталый. На столе рядом с картами остывал недопитый чай. Время от времени они возобновляли негромкий разговор, не отрывая глаз от разложенных карт.

— И все равно нет полной ясности, — сказал наконец, выпрямившись, Иноземцев. — Похоже, противник был настороже. Был готов к разведке боем и чего-то такого от нас ждал. И наш Малютин так и не добрался до высоты восемьдесят девять… Поэтому я считаю этот рейд в тыл противника лишь частично удавшимся. Похоже, попозже придется его повторить… Нет, лучше взять наконец «языка»! Не поднимая лишнего шума. И чего бы это ни стоило!

— Ну кое-что у нас все-таки есть… Даже не кое-что, а замаскированные противотанковые батареи, — сказал полковник Егоров. — Здесь и здесь… И кажется, твои ребята действительно увидели «тигров» в окопах на высоте восемьдесят девять… Хотя, возможно, это всего лишь макеты… Нет, Сергей Павлович, не скажи, разведчики у тебя что надо. И немцы действительно нас тут ждут. Будто слышали о твоих предсказаниях…

— Игорь Андреевич, я, кстати, буду ходатайствовать о представлении Малютина к очередному званию. — Иноземцев поднял голову от карты и приблизился к окну. — Но сначала он должен, нет, он обязан доставить мне «языка»! — Иноземцев вернулся к столу и швырнул карандаш на карту.

— В любом случае пришли нам представление — я подпишу сразу, — кивнул Егоров. — Оно у нас не задержится…

— Слушай, а что, если не менять направление главного удара? — сощурился Иноземцев, отходя подальше от окна и поворачиваясь к нему спиной.

— Что-то не пойму тебя… — Полковник Егоров нахмурился. — То надо менять, то не надо… Ты что предлагаешь?

— Мы с тобой до сих пор не знаем, каков план командования в целом, но я предлагаю артподготовку, как и намечалось, провести на моем участке. А танки в это время перебросить от нас по рокаде вот сюда… — Иноземцев ткнул пальцем в карту. — На участок соседней дивизии. Там, где немцы удара не ждут. Егоров задумался, глядя на карту.

— Сам же говорил, там болотистая местность. И пока наши танки будут вязнуть, противник успеет перебросить туда по своей рокаде те же «фердинанды». Представляешь, чем это закончится?

— Ты не дослушал… И вот когда дивизиона «фердинандов» на моем направлении уже не будет, резервная дивизия «ИСов» здесь, именно на моем участке, и ударит! — увлеченно продолжал Иноземцев.

— Ты забыл про высоту восемьдесят девять, где, возможно, вкопаны «тигры»… Будут сверху нас щелкать как в тире, как ты уже говорил.

— Значит, к тому времени мы должны эту высоту захватить, — весело сказал Иноземцев. — И удерживать до подхода танков. Если сделать это слишком рано — немцы могут успеть отбить, если запоздать — тоже ничего не получится. Словом, ни раньше, ни позже. Кстати, наша атака на высоту после вашей артподготовки и послужит тем самым отвлекающим ударом.

Егоров, раздумывая, ходил по комнате.

— Знаешь, что скажут в штабе про удар танкового резерва на другом участке и в другом направлении?

— Распыление ударных сил… — Иноземцев кивнул. — А ты стань на место противника. Который знает, как мы не любим распылять свои силы и предпочитаем держать их в кулаке. Он не ждет от нас ничего другого. Вот я и предлагаю этим воспользоваться.

— Что ж, кое-чему мы действительно научились за эти три года… — сказал Егоров, уважительно взглянув на Иноземцева.

— Догадываться о замыслах своего начальства или, бери выше, командования фронтом, например, — усмехнулся Иноземцев. — Которое предпочитает подолгу держать нас в неведении, боясь утечки… А ты предложи эту идею как запасной вариант на завтрашнем совещании в штабе корпуса. От своего имени. Наше ведь дело прокукарекать, а там хоть не рассветай… Я правильно говорю?

— Хорошо, Сережа, что ты не улетел в академию.

 

3

Михаил и Малахов подошли, слегка пригнувшись и оглядываясь, к ограде хутора пана Марека. В руках они держали две пустые канистры.

Марек на стук вышел из дома, приложил руку ко лбу, вгляделся.

— Заходите, — сказал он. — С чем пришли?

— С посудой, сам видишь. Марек, у нас тут свадьба намечается… Фронтовая. Вот пришли попросить у тебя сливовицы и пшеничной… Мы заплатим, не беспокойся.

— А я и не беспокоюсь. Только какие там у вас деньги… — Хозяин махнул рукой. — А вот свадьба — это хорошо, это к миру. Значит, война к концу идет, раз людям не терпится свадьбы играть. Ладно, пойду в погреб нацежу. А потом, Миша, поговорим. Есть серьезный разговор…

— Да, и вот тут тебе лекарства для внучки, как ты просил. — Михаил передал хозяину газетный кулек с таблетками. — А я пока доделаю что начал…

Некоторое время спустя Михаил уже чинил крышу, сидя на коньке с топором в руках, во рту гвозди, а Малахов только посвистывал и почесывался, оглядывая дом и хозяйство, какое бывает лишь в мирное время да у крепких хозяев, не знавших, что такое колхозы.

Когда Марек вынес наконец из погреба наполненные канистры, Михаил крикнул Малахову сверху:

— Коля, отнеси в расположение, только смотри донеси — не расплещи! А я тут еще задержусь… Так что за разговор? — спросил он пана Марека, присаживаясь наконец на крепкий старинный стул в горнице.

— Помнишь, я говорил тебе про ребят, про власовцев?

* * *

Немецкий снайпер капитан Рихард Кремер с интересом наблюдал в оптический прицел, как Малахов нес канистры с самогоном. Вот он остановился, будто бы отдохнуть, огляделся по сторонам, отвинтил колпачок, налил, выпил, снова огляделся по сторонам, утерся рукавом… В прицел было видно его довольное лицо. Наконец он пошел дальше. Но нет, снова остановился, налил уже из другой канистры… Снова выпил, и снова, видно по лицу, понравилось.

Снайпер засмеялся, обращаясь к напарнику:

— Курт, посмотри на этого русского парнишку! Совсем молодой, по возрасту — наш гитлерюгенд… Вспомнил его? Это он отплясывал на бруствере русских окопов в офицерской фуражке!

— У меня сын в его возрасте, — сказал Курт. — Мне почему-то таких всегда жалко. Может, потому что они сверстники? Ты хочешь его убить или просто поиздеваться?

— Пока не знаю. Тоже жалко стало… Знаешь, война идет к концу не потому, что кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, а потому, что все от нее устали. Уже не важно, кто ее выиграл. Скорее бы только все кончилось… И особенно обидно гибнуть под самый конец… Нет, если бы все эти политики и генералы, все, кто ее затеял, кто послал нас убивать друг друга — наши, русские, англичане, американцы — здесь собрались, я бы с удовольствием их всех пощелкал. А этого парня мне жалко. Как и русскую девушку-снайпера, которая на меня охотится… Поэтому я просто с ним поиграю. Как кошка с мышкой…

Он приложился к прицелу. И выстрелил. Пуля пробила канистру. Малахов вздрогнул, охнул, сел на дорогу, растерянно огляделся. Раздался второй выстрел. Пуля пробила вторую канистру.

Немцы хохотали, глядя в прицел и бинокль на его лицо. Малахов бежал, неуклюже виляя из стороны в сторону, спиртное лилось из пулевых отверстий в канистрах, его лицо заливал пот… Наконец бедолага остановился, поставил канистры на землю. Обернулся, погрозил кулаком:

— Ну, падла, я до тебя еще доберусь… Я тебя, козла, урою…

* * *

— Ну так где твои власовцы? — спросил Михаил. — И почему они до сих пор к тебе ходят?

— Ева меня тоже за них ругала… Я всем наливаю, отвечаю каждому, кто мне заплатит. Тушенкой там или хлебом. А больше ничем не интересуюсь, так жить спокойнее. Может, говоришь, и немцы заходят переодетые? Может, и заходят. Откуда мне знать… И что им с меня взять? Разве что только самогонка моя всем и интересна…

Михаил промолчал. Отодвинул тарелку, пристально посмотрел на хозяина.

— Что-то ты недоговариваешь… — Он посмотрел на хозяина с прищуром.

— Говори все, Марек, — сурово сказала Ева. — Миша хороший человек, вон нам крышу и забор починил, хотя мы не просили.

— Ладно… — Марек крякнул и налил себе полный стакан. Залпом выпил и снова крякнул, провел по усам, не закусывая. — Еще никому не признавался, а тебе скажу, может, что посоветуешь… Русский я. Понял?

Он произнес это с тем же польским акцентом.

— Я вообще-то догадывался, — признался Михаил. — Ну и как ты сюда попал?

— Сначала скажу откуда. Чтоб было понятнее. Зовут меня Маркел Андронов, родом из Тамбовской губернии. Воевал тут в двадцатом в Красной Армии у Тухачевского и в плен попал под Белостоком, когда поляки нас окружили и погнали. А как узнал из писем, что мою Спиридоновку тот же Тухачевский в кровище утопил, возвращаться не захотелось. Хотя нас, пленных, тогда обменивали и я под этот самый обмен попал… Лучше, думаю, здесь останусь, хотя в плену очень несладко было. Издевались над нами как хотели… Ну, словом, выручил меня и других наших пленных ее родитель, — он кивнул на Еву, — Ежи Каменецкий. На свой хутор взял батрачить, тут я и прижился. Кормил нас хорошо, обращался тоже, ну и мы с его дочкой как-то полюбились на сеновале.

— Да будет тебе, охальник! — шутливо замахнулась на него Ева.

— Забрюхатела она, одним словом, родитель ее меня ремнем отходил, неделю ни сесть, ни встать, да делать нечего. Надо жениться. Принял их католичество — и под венец в тот же костел. Значит, поженились мы с ней, а как родители померли, сам паном здесь стал. Пан Марек, иначе не величают… А ее русскому выучил.

— Ну и как оно — паном быть? — спросил Михаил.

— По-разному.

— Батраков эксплуатировал? Это не я, заметь, это тебя в органах спросят.

Пан Марек только махнул рукой:

— Всяко бывало. И вот теперь сижу и не знаю, чего дальше ждать, куда подаваться. В сороковом советские сюда пришли, вроде нас не тронули. Не до того им было… А может, не успели. Хотя в Сибирь много народа выслали… А теперь сижу тут и не знаю: кого больше опасаться — немцев или русских. Может, подскажешь?

— Ты об этом никому больше не говорил? — насупился Михаил.

— Только тебе, Миша, одному как на духу… — прижал руки к груди бывший красноармеец Маркел Андронов, ныне пан Марек.

— Вот и не говори никому, — наказал Михаил. — Но ждать, пока тебя расколют, тоже не стоит. У нас органы из-под земли достанут кого им надо… Я бы на твоем месте постарался их упредить. В смысле явился бы с чистосердечным признанием… Но чтоб и не с пустыми руками, ты понял?

— Вот я им, этим ребятам, тем, кто власовцы, то же самое сказал, слово в слово! — обрадовался хозяин, переглянувшись с женой. — Так сколько? Бочку сливовицы прикатить? У меня в погребе стоит такая, еще до войны припрятана, на двадцать ведер.

Михаил только поморщился:

— Это они сами у тебя найдут и реквизируют… Стакан у него уже был наполовину пустой. Пан Марек усмехнулся, заметив это. А Михаил продолжал:

— Еще раз спрашиваю: где твои власовцы? Мне не скажешь, Шульгину придется отвечать. А у него заговоришь по-другому… Так где и чего они хотят?

— Жить хотят, Миша… Чего все люди, особенно в их возрасте, хотят? Особенно в конце войны?

— Как знаешь… Только Шульгин все равно тебя и их под землей найдет, — заверил Михаил. — Часто к тебе эти власовцы наведываются?

— По-разному, да и сами они очень разные, — сказал Марек.

— Они предатели, ты понял?

— Миша, это два пацана, как вот ваш Коля Малахов, с кем ты приходил… Они односельчане, с детства привыкли друг за дружку держаться. На фронт попали, а там сразу и в плен.

— Жалко их, — вздохнула Ева.

— Нас бы кто пожалел… — Михаил поднялся из-за стола. — Когда они нас в спину убивают…

— Погоди, Миша, сядь… Может, я их с тобой сведу? — спросил Марек. — Они чего-нибудь тебе покажут или расскажут. Вдруг вам пригодится?

* * *

В прицел снайперской винтовки были хорошо видны лейтенант Малютин и Катя, сидящие друг против друга в той же рощице и о чем-то разговаривающие.

Перекрестье скользило, как бы раздумывая, по Катиному лицу, и было видно, как шевелятся ее губы, когда она что-то говорит.

— Оль, ты чего? Ты кого там высмотрела?

Перекрестье соскользнуло вниз, и Оля Позднеева увидела над своим окопом Малахова. Вид расстроенный, пилотка сбита на затылок, в руках две простреленные пустые канистры.

— Да никакой он не снайпер, этот фриц! — Он показал ей пустые емкости. — В меня стрелял, а только канистры продырявил… Или это я такой заговоренный… Наливка там была, представляешь?

— Я и вижу, что теперь она вся в тебе… — хмыкнула Оля. И сморщилась, отмахнувшись. — Иди откуда пришел, мне пьяный напарник не нужен!

— Оля, не пропадать же добру…

— Везет же кое-кому… — отрешенно сказала она, глядя мимо него в сторону рощицы. — Одних пули облетают, других счастье не обходит…

Он тоже невольно посмотрел в ту же сторону. Взял бинокль, навел на рощу, увидел Малютина и Катю и сразу понял причину ее печали. Только не знал, чем утешить.

— Оль, ты, главное, не беспокойся, — сказал он, слегка растягивая слова. — Я не я, если мы с тобой его не уделаем!..

Он не знал, чем еще ее утешить, и голос его стал так просителен и непривычно робок, что она снова удивленно на него взглянула.

— Ты это про кого?

— Про немца этого, как его, Кремера, вот… А хочешь, я повторю, ну как тогда, когда он на мне фуражку полковничью прострелил? Я вылезу и его отвлеку, чтоб ты его засекла.

— С ума сошел? Ты что, в самом деле веришь, что заговоренный?

— Ну почему сразу — с ума, Оль? Он же не убил меня. Только в фуражку или в канистру попадает.

— Больно нужен ты ему. Он с тобой играет. А надоешь ему своим кривлянием, он тебя сразу пристрелит. Он же не знает, что ты заговоренный, — добавила она со смешком. И потрепала его по едва отросшим волосам. — Сиди уж, герой… Ладно, пойду посплю, если удастся. А то глаза устали.

И пошла не оглядываясь. Он смотрел ей вслед, потом быстро догнал. И некоторое время шел с ней рядом по направлению к женской землянке.

— Мадам, я, конечно, бесконечно извиняюсь… — Он осторожно кашлянул в кулак. — Вы, я вижу, нынче не в духах. Но могу я все-таки чем-нибудь помочь?

Она остановилась, смерила его надменным взглядом, от которого Малахов сначала привычно скукожился, потом вспылил.

— Да ладно тебе из себя меня строить! — Его голос сейчас звенел от мальчишеской обиды. — Думаешь, не знаю, зачем Гиви-покойник к тебе в окоп залез? У него вся мотня была расстегнута, когда мы его ночью вытаскивали, я сам его тащил и видел!

Реакция ее была неожиданной. Она повернулась в его сторону так резко, что он отпрянул. Но она не дала ему пощечину и не обозвала, она спросила, остановившись:

— Скажи, Коля, ты правда хочешь мне помочь? Он даже приоткрыл рот от неожиданности.

— Ну… А что? Я ж твой напарник, можно сказать…

— Понимаешь, я должна, я хочу убить этого немца! Ты очень хороший, искренний, храбрый парень, Коля. Только прикидываешься полудурком. Мне и лейтенант Малютин это сказал. Так поможешь мне, правда? Сделаешь, как я попрошу?

Он по-прежнему ничего не мог сказать от растерянности.

— Согласен или нет? — В ее голосе зазвенели металлические нотки.

— А насчет всего остального? — спросил он, опомнившись.

— Ты о чем? — не поняла она или сделала вид, что не поняла.

— Ну сама понимаешь… С Гиви небось сразу бы поняла! — сказал он.

Она пренебрежительно махнула на него рукой, пошла дальше. Спохватившись, он ее догнал:

— Ну да, мы с тобой немца кокнем, и ты обратно в корпус уедешь… А как же я?

Она остановилась и, сдерживая улыбку, посмотрела ему в глаза.

— Слушай, ты правда чемпионкой СССР по стрельбе была? Или врут? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

— Да, а что?

— Ничего. У меня до тебя кого только не было… А вот чемпионки СССР — еще ни разу, — сказал он с вызовом.

— У тебя на гражданке наверняка была невеста. — Оля улыбнулась. — Такой, как ты, ни одну не пропустит… Как хоть ее зовут?

— Допустим, Машка, — криво усмехнулся он. — У нас в зоне на всех одна невеста была. Торф заготавливала в соседнем поселке… — И тут же спохватился: — Оль, да я это пошутил. Не бери в голову.

Она сомкнула брови, стараясь понять, шутит или правда.

— Ладно, договорились, — пробормотал он поспешно, пока она не передумала. — Помогу тебе, так и. быть. Хорошо бы, конечно, аванс для начала… Ее удивление возрастало.

— Коля, ты о чем, я не понимаю. Какой аванс?

— Ну поцеловала бы, что ли… — Он поднял на нее глаза. — Ладно, все, замяли… — Под ее взглядом Коля окончательно стушевался. — Ну так как мы договоримся действовать?

Она задумалась.

— Я долго размышляла… Вот ты вылез тогда из траншеи, и он себя, когда выстрелил, смеха ради обнаружил. Дело в том, что немец играет не только со мной, но и с тобой…

— Ну да, с нами он как кошка с мышкой, — кивнул Малахов. — Хочу застрелю, хочу — нет. А мы с ним будем вроде как мышки с кошкой, так?

— Вот именно… Он выстрелил в Гиви, когда тот залез в мой окоп. Причем выстрелил сверху, с дуба. Значит, до этого он меня заметил, когда я загорала, долго меня рассматривал и мог застрелить в любую минуту. Но он этого почему-то не сделал. А только смотрел… Почему? Так вот, я подумала, что нам с тобой следует поменяться ролями. Охотиться за ним будешь ты, а приманкой буду я. Теперь понял?

— Тоже разденешься при нем и будешь загорать? Она усмехнулась:

— Да ну тебя… Теперь будешь меня ревновать к немецкому снайперу?

— Ладно, для прекрасной мадемуазель мы готовы на все, — сказал он галантно.

 

4

Иноземцев вышел из штаба и едва не столкнулся со спешившей ему навстречу Лидой.

— Товарищ майор, Сергей Павлович… Костю сегодня в тыловой госпиталь переводят, он отпросился на один день… — Она потупила взгляд. — Свадьба у нас, не забыли?

— Я ничего не забываю, — ответил Иноземцев, обняв ее за плечи. — Свадьба так свадьба… Сыграем, уже готовимся.

Он прошел дальше в направлении позиций на передовой, вошел в небольшую рощицу, отвечая на приветствия встречных, и остановился, увидев то же, что совсем недавно видела в свой прицел Оля. Только мизансцена сейчас изменилась.

На одном из поваленных деревьев лежал на спине Малютин, его глаза были закрыты, а голова покоилась на коленях Кати. Казалось, они ничего вокруг не замечали. Иноземцев круто повернулся и двинулся назад, в направлении штаба.

Малютин лежал под шинелью, глаза его были прикрыты.

— А на нас все смотрят, — сказала она. — И товарищ майор тоже.

— И пусть.

— Сейчас тебе лучше? — спросила она.

— Да, проходит понемногу…

— Тебя надо срочно положить в госпиталь.

— Сначала мы проведем успешное наступление… — Он присел, закусив губу. — А может, тебя тоже туда положат?

— Тебе все смешно… Я здесь как у Христа за пазухой… А скажи, Алеша, мне тут наши девочки говорили, будто Оля была у тебя вчера допоздна. Это правда?

— Ася сказала? — усмехнулся он. — Была, да.

— А почему ты мне ничего не сказал?

— А что тут говорить? Ты же знаешь, в этот день убили Гиви Майсурадзе, который был у нее в секрете. И я должен был узнать, как это все произошло… Ну чего ты боишься? — ласково, как у ребенка, спросил он.

— А вдруг с тобой что-то случится, — прошептала она. — Я тогда не переживу.

— Чудачка. Со мной уже все случилось. — Он покачал головой. — Война скоро закончится. И мы с тобой сразу поженимся.

— Вот именно — скоро. И чем ближе к концу, тем становится страшнее за тебя… — Она заплакала. — А когда ты был в тылу у немцев и связь с вами была потеряна, я чуть с ума не сошла! А прошлой ночью я все обдумала и решила…

— И что ты там решила? — Он ее обнял, попытался утешить. Но она отстранилась, встала, накинула на себя шинель. Потом снова села с ним рядом. Положила голову на его плечо.

— Не хочу никуда уходить, не хочу больше ждать, — тихо сказала она. — То ты в тылу врага, то в госпитале. Так ведь и война пройдет… Хочу быть все время с тобой и вместе ходить в разведку боем…

— Брать «языка», — насмешливо сказал он. — А то у нас без тебя все никак не получается. Так вот в чем дело! Тебя нам не хватало. Ребята говорят: невезение. Ну как в карты. В любви везет, — значит, во всем остальном не получается.

— Смеешься? А я верю, что, если мы будем с тобой рядом, вместе, с нами ничего никогда не случится. Смейся, смейся… Ладно, я пошла. Моя смена. Пора Асю менять.

* * *

Иноземцев вошел, буквально ворвался в свой кабинет и стал расхаживать из угла в угол, не находя себе места. Потом открыл дверь, закричал:

— Где дежурный по части? Лейтенанта Малютина ко мне, найдите немедленно! А пока пусть Шульгин зайдет.

Шульгин появился уже через минуту, будто стоял за дверью.

— Вызывали, товарищ майор?

— Да… — Иноземцев выглянул в окно. — Или знаешь что… Ты подожди, посиди пока тут, я сейчас вернусь.

Майор Иноземцев на глазах у всех быстро прошел между переглянувшимися штабными, далее почти бегом в направлении рощи и, наконец, повстречался на узкой тропе с Катей Соловьевой, возвращающейся от Малютина. Она шла, ничего не замечая, слушая птиц, трогая рукой шероховатую кору деревьев, а на лице ее светилась рассеянная улыбка.

— Здравствуй, Катя!

— Ох, извините, товарищ майор, не заметила вас… — Она остановилась. — Здравия желаю.

— Не замечаешь уже… — Он покачал головой, а в голосе его прозвучала неподдельная горечь. — Мимо все, мимо, ветром гонима, солнцем палима… как говорил поэт Александр Блок. Помнишь, я тебе его как-то читал?

— Конечно, помню, Сергей Павлович… — Она смотрела в сторону, она видела, как за ними наблюдали, и, испытывая неловкость за себя и за майора Иноземцева, не знала, что сказать. — Только не нужно ничего говорить. На нас и так смотрят и бог знает что про нас говорят и думают…

— Хорошо. Я понял. Приходи ко мне сегодня после сдачи смены, вечером. У меня все и обсудим… Нас никто не увидит. А твой лейтенант ничего не узнает, я гарантирую. Придешь?

— Извините, но даже если вы мне прикажете, я не подчинюсь, товарищ майор.

И быстро прошла мимо.

Иноземцев замер на месте, стиснув зубы и играя желваками, которые вспухали желтыми пятнами натуго натянутых, обветренных скулах. Спиной чувствуя пытливые взгляды подчиненных, он не решался посмотреть ей вслед.

Наконец повернулся и направился, ни на кого не глядя и не отвечая на приветствия, в свой штаб. Шульгин терпеливо ждал его в кабинете.

— Так… — Иноземцев старался не смотреть на Шульгина. — Разговор строго между нами. Я тебе отдал приказ срочно пополнить роту лейтенанта Малютина обстрелянными солдатами, которые сидят у тебя под замком. Вопрос: почему до сих пор не передал людей?

— Я вам уже объяснял, товарищ майор, не имею права!

— Еще раз объясняю. Им будет поставлена задача, после выполнения которой приговор трибунала им уже не потребуется.

— Я вам тоже говорил, Сергей Павлович, кто может отдавать мне подобные приказы. — Шульгин повысил голос.

— Тогда я сегодня же пошлю к твоей каталажке своих ребят, — тихо сказал Иноземцев. — И они сломают там все твои замки и запоры! А твоих евнухов разгонят, к чертовой матери! Или нет, поставлю этих мордатых бездельников под ружье! И погоню в атаку! А ты пиши потом на меня рапорты! И проверим: судят нынче победителей или нет. А я победитель, ты понял? Я лучших солдат, с кем три года воевал, посылаю на верную смерть! И каких-то дезертиров буду жалеть? В общем, скажешь людям, что Родина дает им возможность смыть кровью свой позор, — устало сказал Иноземцев.

Махнул рукой, отсылая его прочь, прикрыл глаза. Шульгин замялся в дверях.

— Во-первых, я просил бы в письменном виде… Мол, на время боев…

— Будет, будет тебе в письменном виде! Все?

— Последний вопрос, Сергей Павлович, если можно…

— Что еще? Только быстро, не задерживай.

— Лейтенант Малютин, похоже, в чем-то замешан? А то я никакими сведениями на него не располагаю. Может, они у вас есть? Если нет, то мы обязательно найдем, вы не беспокойтесь… Ну вы меня понимаете… И сразу после наступления, если только он останется жив… мы привлечем его к ответственности… Вплоть до трибунала. Нужную статью подберем, не беспокойтесь…

Иноземцев смерил его взглядом. Потом подошел к капитану вплотную, поднес к его носу кулак.

— Вот и хорошо, что никакими сведениями на лейтенанта Малютина ты не располагаешь, — сумрачно сказал он. — А на меня? Располагаешь?

Шульгин растерянно молчал, осторожно пятясь к двери.

— Идите, товарищ капитан. И чтоб этих ваших грязных намеков я больше не слышал… Не советую со мной связываться, когда идет наступление… И позовите там лейтенанта Малютина.

 

5

Малютин вошел в кабинет Иноземцева, отдал честь.

— Здравия желаю, товарищ майор!

— Садитесь… Что у вас со спиной, лейтенант? — спросил Иноземцев, мрачно разглядывая разведчика.

— Ранение в область позвоночника, — сказал Малютин. — Делу это не мешает.

— Сколько у вас всего ранений?

— Пять, товарищ майор. Делу это не мешает. Иноземцев встал, прошелся по кабинету. Он старался собраться.

— С разведкой боем у вас, прямо скажем, тоже не очень-то получилось…

— Противник нас ждал…

— Приказ о наступлении еще не получен, но задачу, которая будет поставлена перед вашей ротой, я изложу уже сейчас. Он кивнул в сторону карты. Малютин встал, подошел ближе.

— Высоту восемьдесят девять видите? Там вас ждет Звезда Героя.

— Хочу напомнить: у меня некомплект личного состава.

— Другой бы поинтересовался: почему именно он? — хмыкнул майор, прохаживаясь.

— Моя рота — самое боеспособное подразделение в полку. — Малютин пожал плечами.

Иноземцев внимательно взглянул на него, не сразу задал вопрос:

— Задача выполнима?

— В полосе наступления эта высота господствует над местностью. — Лейтенант посмотрел на карту. — Значит, должна быть выполнима.

Майор удовлетворенно кивнул, снова прошелся туда и обратно, потом остановился:

— Понимаете, чем это может закончиться?

— Получу Героя посмертно. — Лейтенант Малютин пожал плечами. — Как вы уже сказали. И эта высота будет для меня последней.

— Ну это вы бросьте… Сначала получите пополнение, — сказал Иноземцев после паузы. — Это вам подарок от Шульгина. Примите их, ознакомьтесь с каждым, немедленно, не теряя времени, сегодня же. Это все обстрелянные, опытные солдаты. В чем они замешаны, я не хочу даже знать! Сегодня их к вам доставят. И еще за вами должок. «Языка» вы мне до сих пор так и не доставили, верно?

— Да. Сегодня ночью самые опытные разведчики пойдут на поиск. Я, пожалуй, сегодня останусь. Со мной им не фартит.

— Ну да, кому везет в любви, тем не везет в карты… так? — впился в него взглядом Иноземцев.

Малютин ничего не ответил, выдержав немигающий взгляд майора.

— А в поиск пойдут все те же: Безухов, Каморин, Полунин? — полуутвердительно спросил Иноземцев. Малютин кивнул. — Передайте им мою просьбу: без «языка» не возвращаться. И хотелось бы, очень хотелось, узнать и, главное, понять, что у немцев творится там, на высоте восемьдесят девять…

— Я им передам ваш приказ.

— Не приказ, лейтенант, а просьбу.

— Уверен, что они выполнят.

— Знаю. Я тоже уверен. И еще. Чтобы про этого снайпера я больше не слышал. А ты этой чемпионке поблажки даешь, отдых ей устраиваешь… Все, лейтенант, свободен!

* * *

Лейтенант Малютин в своем блиндаже листал с хмурым видом красноармейские книжки и дела новобранцев. Бог знает кого только ему не прислали. Но все опытные, с ранениями, почти все имели награды, которых теперь были лишены.

— Котов! — вызвал Малютин.

Вошел молодой, развязный малый, из тех, кому всё по фигу. Только чуть прихрамывал, и его короткие волосы, несмотря на молодость, были наполовину седыми. Небрежно козырнул.

— Товарищ лейтенант, бывший старший сержант, ныне рядовой Котов по вашему приказанию…

— За что попали под трибунал?

— Там же все написано, товарищ лейтенант. Самострел приписали. — Он сплюнул.

— Здесь сказано, что да, вы были старшим сержантом и имели боевые награды, — сказал, не поднимая на него глаза, Малютин. — Поэтому повторяю вопрос: за что?

— Разряжал карабин, попал себе в ногу. — Котов пожал плечами. — Что, не бывает? Вы вот верите?

— Поверю, когда увижу в бою, — ответил Малютин. — Следующий!

Котов задержался в дверях:

— Вопрос можно? Малютин кивнул.

— Говорят, в вашу роту смертников набирают?

— Сержант Авдеев! — снова вызвал Малютин, будто не слыша этого вопроса.

Котов махнул рукой и вышел, а на смену ему появился средних лет сержант.

— Вы были старшим лейтенантом, командиром роты, награждены орденами Красной Звезды и Славы третьей степени, так?

— Так точно. Теперь сержант.

— Вижу, Авдеев. У вас сложности со СМЕРШем?

— Это у них со мной.

— Конкретно.

— Призывался вместе со старшим братом Андреем, потом три года не знал, что с ним… Он попал в плен, был в концлагере… Вместе с товарищами они устроили побег, прорвались к нам с оружием в руках…

— Повезло.

— Не сказал бы. Их арестовали, оружие забрали. Меня вызвали, стали расспрашивать, обвинили брата в предательстве. Тут я не выдержал… Меня тоже арестовали, понизили в звании, сегодня направили к вам. Награды не вернули.

— Если не ошибаюсь, ваш брат тоже здесь? — спросил Малютин, перебирая книжки.

—Да…

— Можете идти. А брат пусть войдет.

— Вопрос можно?

— Но не нужно, — устало сказал Малютин, чувствуя усиливающуюся боль в спине. — Мы не смертники. Командование поставило перед нами сложную боевую задачу. И потому в свою роту я набираю самых опытных бойцов…

Авдеев вышел из блиндажа и увидел старшего брата, такого же коренастого и рыжеватого, как он сам. Тот курил среди других штрафников, коротающих время в ожидании вызова. Здесь же крутился Николай Малахов, разъясняющий всем желающим обстановку. Старший брат кивнул, встретив пристальный взгляд младшего, отдал ему бычок докурить и вошел в блиндаж.

— Нормально здесь, — говорил Малахов окружающим. — Служить можно. Считайте, вам крупно повезло. Про нашего лейтенанта уже не говорю. Только на руках его не носим, субординация не позволяет — вот такой это человек. Его на Героя сразу после наступления представят. И с ходу капитана дадут. Вон — Краснов его знает, не даст соврать.

— Это точно, — заверил бывший ефрейтор и водитель Краснов, очень похудевший и обросший за время пребывания под охраной СМЕРШа. — Сам видел, при мне он троих немецких диверсантов уничтожил… А меня за это же самое — под трибунал! — добавил он с горечью и обидой.

— За что? — не понял Авдеев-младший.

— За то, что этих самых диверсантов не уничтожил! А я тогда за рулем был! Руки были заняты. Я их потом хотел…

— Погоди. Ты говоришь, капитана ему дадут. Он же лейтенант! Это как, через звание? — усомнился Авдеев.

— На что спорим? — сразу протянул руку Малахов. Авдеев не стал спорить, только переглянулся с другими: мол, куда попали, однако.

— Или взять, к примеру, нашего старшину, Иван Семеныча Безухова, — продолжал Малахов. — Он взводом командует. Не хуже офицеров. Но к нему даже не проситесь. Там самые опытные и обстрелянные собрались — вроде меня.

Из блиндажа в это время вышел Авдеев-старший. Брат передал ему все ту же самокрутку, при этом вопросительно посмотрев на него. Тот удовлетворенно кивнул.

— Ефрейтор Горбунов! — вызвал из блиндажа Малютин.

Очередной, прежде чем войти, тоже передал кому-то, не глядя, свою самокрутку, но его придержал за локоть Малахов, увидевший приближающуюся по ходу сообщения Катю. Горбунов, высокий, тощий ефрейтор, присвистнул, приоткрыв рот от изумления.

— Так вызывают! — отдернул он локоть, не сводя взгляда со связистки.

— А я говорю: подождешь, — зашипел Малахов. И прижал его к стене траншеи, дав Кате пройти мимо них в блиндаж. — Здрасте, Катя!

— Здравствуй, Коля, — улыбнулась она Малахову.

— Даже не мечтай… — негромко ответил Малахов на немой вопрос в глазах ефрейтора, когда она прошла мимо. — На пушечный выстрел, усек? Со всей ротой придется дело иметь, если что не так. Это я тебе от имени и по поручению личного состава передаю. А теперь все дружно, на счет раз, быстро отошли на положенное расстояние! Все отошли, говорю, или опять непонятно?

— Коля! — окликнула его появившаяся у блиндажа Ольга Позднеева — одетая в маскхалат, экипированная по всей форме. — Ты готов?

— Уже? — загорелся Малахов. — Прямо сейчас?

И, махнув из окопа, побежал за ней. Новобранцы, приоткрыв рты, смотрели им вслед.

— А чего, можно и в смертники, — констатировал, выразив общее мнение, бывший старший сержант Котов. — С такими-то бабцами…

* * *

…Прохор Полунин и Михаил Лопатин находились возле хутора пана Марека. Они залегли в кустах, и сам пан Марек рядом с ними. Все трое смотрели то в бинокль, то на часы. Ждали.

Наконец появились власовцы — Гриша и Валера — и с ними третий, которого они то тащили, то заставляли ползти, то передвигаться бегом; этот третий при ближайшем рассмотрении оказался немецким майором с кляпом во рту.

Пан Марек поднялся к ним навстречу. Парни остановились, машинально щелкая затворами своих «шмайсеров» при виде направленных на них ППШ.

Из дома выбежала внучка пана Марека Марыся и бросилась к нему.

— Деда, — кричала она, испугавшись за него, и Марек тут же спрятал ее себе за спину. Когда на крик Марыси выскочила напуганная Ева, он прокричал ей:

— Уведи ребенка!

Михаил опустил ствол автомата, то же самое сделал Прохор, и только потом оробевшие власовцы бросили свои «шмайсеры» на землю и, переглянувшись, подняли руки вверх.

Некоторое время они настороженно смотрели друг на друга, пока Ева уводила девочку в дом.

Пан Марек подошел к власовцам, что-то проговорил, кивая на разведчиков. Потом вернулся. Раскрыл документы немецкого майора.

— Майор Клейст, — прочитал он. — Этот вам подойдет? — Он протянул документы Михаилу.

— Это уж как наше начальство решит, — неопределенно сказал Михаил, повертев удостоверение и переглянувшись с Прохором. Но тот уже не мог сдержать чувства глубокого удовлетворения.

— Годится! — сказал он. — Наградить не наградят, но как смягчающее обстоятельство учесть должны.

Немец мычал, пучил глаза и пытался что-то сказать, но ему мешал кляп.

— Пошли, — кивнул Михаил, толкнул майора Клейста в нужном направлении и махнул рукой власовцам, приглашая следовать за собой. — Там нас машина ждет.

Власовцы Гриша и Валера обрадовались, подняли свои автоматы, закинули их за спину, стали догонять… Но Прохор их бесцеремонно остановил и разоружил. Таков порядок, ни черта не поделаешь…

Они растерянно закивали — порядок, значит.

— Так… — сказал Михаил. — Теперь, Марек, давай сюда своих… Марысю давай, только побыстрее.

— Ой, куда же мы ее одну, коханочку нашу, — запричитала Ева, выводя из своей комнаты девочку, укутанную с головы до ног.

— В госпиталь, как договаривались, — буркнул Прохор. — Так вы, Ева, тоже давайте с нами…

— А ее возьмут? — все еще не веря себе, спросил Марек, переведя взгляд на Михаила.

— Уже договорились, — кивнул тот. — Все-таки ты давай тоже поезжай с нами, Маркел. На месте разберемся.

— Нет, я останусь, — сказал Марек. — Не могу. Дом, хозяйство… Разворуют ведь. Нельзя оставлять.

— Здесь будет опасно. — Михаил покачал головой. — Скоро такое начнется…

— Переживем, Миша. Главное — ты их устрой. И большое тебе спасибо!

— Ну как знаешь…

Они шли по открытому участку местности, прикрывая Еву, Марысю и немецкого майора Клейста своими телами и телами власовцев, причем Прохор с силой нагнул голову немца книзу (так полицейские делают, сажая арестованных в машину), чтобы ее не было видно… И так они шли, пока не послышался далекий выстрел и немец не ткнулся носом в землю. Его седой висок сочился кровью. Марыся заплакала, прижалась к бабушке, а та, охнув, тут же рухнула наземлю, накрыв внучку своим телом.

— Все, встали и пошли, — сказал Прохор, переглянувшись с Михаилом. — Он только по офицерам стреляет.

В кустах они подошли к замаскированной и ожидавшей их все той же полуторке «ЗИС-5», усадили бабушку и внучку в кузов, затем присоединили к ним власовцев и только потом залезли сами.

— Долго вы, однако, — недовольно сказал молодой и безусый, недавно призванный в армию водитель. — А если меня начальство хватится?

Разведчики ничего не ответили.

 

6

В прицел капитана Кремера было видно, как русские сразу бросились наземь, распластались, прикрыв собой девочку и женщину, потом дали несколько очередей в его сторону.

Но он уже успел сменить позицию. И с нового места снова взглянул в прицел на убитого. Да, ему опять пришлось застрелить своего офицера. Но таков приказ: стрелять в каждого офицера, захваченного русскими, какого он только заметит.

Жаль этого майора, но он, Кремер, не мог поступить иначе. Например, стрелять в его похитителей. От такой стрельбы мало толку. Одного застрелишь, а другие успеют столкнуть пленного в какую-нибудь воронку от снаряда. И тем сохранить ему жизнь, а значит, получить «языка». А высокопоставленный офицер в качестве такового, да еще перед решающим сражением, — на вес золота.

* * *

— Что за невезуха, — чуть не плача, сказал Михаил.

— От сука, своих же убивает, — вздохнул Прохор. — Нет, Миша, все, теперь не видать нам живых «языков», считай, до самого Берлина.

А власовцы только испуганно переглядывались.

— Мы его живого вам доставили, верно? — неуверенно спросил Гриша. — Ребята, вы же видели, он живой был, целый, даже царапины ни одной!

— Да был… — махнул рукой Прохор. — И сплыл. Чего теперь… Подтвердить мы подтвердим. Тебе бы шкуру свою сберечь, а мы опять без «языка». Только на себя можно надеяться… Чего смотрите? Тащите его теперь сами… В качестве вещественного доказательства. Он теперь только вам и нужен. А там пусть начальство решает. В наших, к примеру, вы стреляли? В меня вот или в таких, как я? Было дело?

— Проша, не заводись, — вполголоса сказал Михаил. — Давай еще раз: чем вы здесь занимались? — спросил он Гришу.

— Чем… Что прикажут, — буркнул Гриша. — Они нам не особо доверяли… Окопы рыли, мины ставили, колючку тянули. Немцы за нами присматривали.

— Автоматы ваши?

— Нет, — замотав головой, даже привстал в кузове Гриша. — Нам их не доверяли. Это его охраны автоматы… Он приехал смотреть, как мы ставим мины. Ну мы их сзади лопатами… И в яму всех троих. В воронке спрятались, переждали — и сюда.

— Ладно, разберутся без нас, — процедил Прохор. И слегка для порядка пхнул Гришу стволом автомата.

— Подожди, — снова остановил его Михаил. — Проходы в минных полях оставлены?

— Нуда…

— Показать можете?

* * *

…— Ефрейтор Горбунов! — громко повторил Малютин. Но увидел входящую в блиндаж Катю.

— По вашему приказанию явилась, товарищ лейтенант! — шутливо ответила она, очень женственно отдавая ему честь.

— А где Горбунов? — Малютин выглянул из блиндажа и с удивлением обнаружил, что возле блиндажа никого нет. Вернулся назад. — Ничего не понимаю…

Она опустила полог у входа, потом прижалась к нему, закрыла его рот ладонью.

— Главное, что твои солдаты все поняли.

Он удивленно, уже не оглядываясь, смотрел на нее, пока она вела его за руку назад, в глубь блиндажа. И там присела на край его койки, глядя снизу ему в глаза.

* * *

Уже который день шла, продолжалась, тянулась эта смертельная тягомотина под названием охота на немецкого снайпера-аса капитана Рихарда Кремера.

И чемпионка по стрельбе Оля Позднеева, и Николай Малахов снова в который раз сидели в секрете. У Малахова на голове была все та же фуражка полковника Егорова с простреленной кокардой. Здесь, в небольшом окопчике под развесистой липой с едва пожелтевшими листьями, вдвоем было тесно, и он когда невольно, а когда и нарочно прижимался к Оле, вдыхая запах ее волос, согретых солнцем. Но она каждый раз отталкивала его плечом:

— Не мешай! А то выгоню.

Коля вздыхал, скучнел, а она напряженно всматривалась в сторону немецких позиций, туда, где в последний раз был замечен дымок от выстрела капитана Рихарда Кремера. Наконец отложила свою винтовку с прицелом.

— Ничего не видно? — спросил Малахов. — Где он? Дай в прицел посмотрю…

— Солнце мешает. — Она кивнула на небо. — Надо переждать, пока оно пройдет зенит… А то прямо в глаза. Да и оптика сейчас будет бликовать, так что он нас сразу засечет… Пусть лучше сам себя обнаружит.

— Может, мне тогда наверх вылезти? — спросил Коля спустя какое-то время. — Да он в меня не попадет, не бойся. А как выстрелит — ты его сразу и засекай…

— Мы же договорились: тебя он уже наизусть знает и помнит, поэтому лучше я вызову его огонь на себя… А то на тебя ему патрона жалко.

Он обиженно отвернулся. Она засмеялась.

— Ладно, только не дуйся, — сказала она. — Ты куда? Но он уже полез наверх, и Оля не без труда удержала

его за плечо и, кажется, впервые посмотрела на него с ласковой улыбкой. С улыбкой и немного исподлобья — словно увидела вдруг Колю Малахова таким, каким еще ни разу не видела.

— Сиди уж, заговоренный… И пока не высовывайся. И приподняла над головой свое небольшое зеркальце.

* * *

Капитан Кремер, сидевший в небольшом укрытии в районе нейтральной полосы, на которой он обосновался этой ночью, увидел, как блеснул солнечный зайчик от оптики, мгновенно навел винтовку и выстрелил.

— Пора бы попрактиковаться, — сказал он напарнику. — А то давно не тренировался. Пусть эта фрейлейн думает, что я клюнул на ее дамское зеркальце, приняв за прицел.

Приподнятое над окопом зеркальце разбилось, Оля невольно вскрикнула и потрясла порезанными пальцами, на которых показалась кровь.

— Черт… Вот это стрелок! — сказала она с уважением. — Но, похоже, он начал нервничать. Раньше он был более галантным.

— Ну и где он, твой ухажер?

— Вон видишь, на нейтральной полосе, на полдесятого, развилка из двух березок и между ними куст… Теперь видишь? — сказала она, передав Коле свою винтовку с прицелом. — И еще бугор слева…

— Чего-то не понял, — пробурчал Коля. — Там муравейник какой-то. Он что, в нем сидит?

— Ну-ка… Господи, действительно, опять муравейник! — воскликнула она, бесцеремонно забрав у него винтовку и на короткое время взглянув в прицел. — Как же он там все-таки сидит среди муравьев! Бр-р…

— Слыхал от знающих людей, это на пересыльном пункте был разговор, — ну типа как бороться с вшами, что, мол, есть у немцев специальная жидкость от клопов, тараканов и прочих комаров, — сказал Малахов. — Лучше нашей вошебойки.

— Это нам Прохор уже рассказывал, — вспомнила Оля, доставая еще несколько зеркалец. — А не твои знающие люди… Так что не ври, нехорошо… Ну что, попробуем, как договорились? Теперь я буду вместо живца. Ты готов?

— Как пионер…

— Давай не тяни. Или боишься?

— Да нет, с чего ты взяла, — будто очнулся он. Встрепенулся, взял автомат, нож.

— Ориентируйся на ту березу, видишь? — указала она. — Никуда не сворачивай.

— Это там, на нейтральной? — спросил Малахов.

— Да. Я буду постреливать в его сторону, он будет отвечать… Там его и ищи. Только держись в стороне от директрисы его огня, ты понял? А то заметит.

— Ну. Зайду справа и сзади, вон через те кусты… Ну держись, сучий потрох, — негромко побормотал Малахов, распаляя себя, — я тебя счас уделаю…

И рывком выбрался из окопа. Потом его напряженное лицо снова возникло над его краем.

— Давай хоть поцелуемся напоследок, — сказал он. — Меня такие, как ты, никогда не целовали… Что смотришь? Может, не увидимся больше.

Оля чуть усмехнулась, потом, приподнявшись на цыпочки, обхватила его за шею, поцеловала в губы. И Николай сразу исчез.

Она всматривалась в прицел, пока не увидела то место, откуда недавно стрелял немец. Там ничего не заметно — ни один лист, ни одна травинка не колыхнутся. Снова сменил позицию? Она медленно повела стволом слева направо и обратно… Блеснула оптика, и она тут же выстрелила в ее направлении.

Немецкий снайпер удивленно присвистнул, потом улыбнулся. Опять началась эта опасная и увлекательная игра с очаровательной русской девушкой, столь похожей на его первую любовь. Она прекрасно стреляет, но ее никто так и не научил элементам тактики. И это было еще одной причиной, почему ее не хотелось убивать. Но придется. Любая игра имеет свой конец.

На мгновение, не больше, он заметил ствол ее винтовки и выстрелил туда, после чего ствол исчез, предварительно приподнявшись вверх. Он быстро перекатился в сторону метров на пять и снова взглянул в ее сторону.

Она тоже сменила позицию, но, боже, как неумело это сделала! Теперь она, приподнявшись, наводила винтовку туда, где он только что был! В прицел заметно было, как она от волнения приоткрыла очаровательный ротик, отчего показался ее розовый язычок. Вот на лице ее появилось разочарование. Выходит, ей показалось? На самом деле никого там нет?

И русская валькирия начала машинально прихорашиваться. Достала гребень из волос, чтобы поправить прическу…

Он нажал на спуск, и пуля выбила гребень из пальцев русской снаиперши, отчего ее личико сначала посерело от ужаса, а потом она резко повернула ствол в его сторону и выстрелила в ответ… Ее пуля просвистела над самой головой, сбив несколько веток и заставив его вжаться лицом в землю… Игра становилась нешуточной.

Он откатился в сторону, потом в другую. Снова стал ее искать в окуляре прицела.

Малахов тем временем полз, сопя и подбадривая сам себя…

— Фраер позорный… Счас ты у меня попляшешь, шнырь занюханный…

Время от времени он осторожно приподнимал голову, чтобы понять направление, откуда стрелял немец.

Последний выстрел немец сделал где-то уже совсем рядом, так что Малахов замер, припал к земле, боясь пошевелиться.

…Капитан Кремер снова выстрелил по солнечному блику И опять быстро откатился в сторону на несколько метров. В кустах, где он только что был, сразу посыпались ветки, срезанные ответным выстрелом.

Он снова выстрелил и снова откатился. Теперь ответный выстрел русской девушки-снайпера заставил его вжаться лицом в землю.

— Курт, ты смотри, как она взъярилась… Настоящая тигрица. Ты пока не высовывайся, а я еще с ней поиграю.

— Герр капитан, игра становится слишком опасной.

— Ничего, для поддержания хорошей формы — в самый раз.

И снова выстрелил.

— Лучше я схожу, пока вы ее отвлекаете, за коньяком, — сказал Курт. — А то мой кончился, а в окопе сыровато…

— И захвати побольше патронов, ты слышишь? — крикнул ему капитан Кремер. — Только моих! Ты знаешь, где они лежат?

Дуэль продолжалась еще минут десять, потом капитан Кремер оглянулся в сторону немецких позиций. Посмотрел на часы.

— Курт! — крикнул он. — Чтоб тебя… Где тебя носит, где ты там застрял?

…Когда последний выстрел немца прозвучал где-то уже совсем рядом, Малахов замер, припал к земле, боясь пошевелиться.

Эта последняя пуля немецкого снайпера выбила из рук Оли Позднеевой винтовку, по лицу ее больно хлестнули осколки, и когда она, жмурясь от боли, подняла лицо, то увидела на своей винтовке разбитый прицел.

— Сволочь, гад!

Она в отчаянии ударила кулаком по брустверу, оттолкнув винтовку, после чего по-детски всхлипнула и позвала:

— Коля, Коленька… Ты где?

Выстрелов со стороны Оли почему-то больше не было. Неужели?.. Малахов приподнял голову и увидел наконец сквозь высокую траву белесую голову немца.

Немец снял каску и вытирал пот. Похоже, он решил устроить себе заслуженный отдых. Или перерыв на обед… Неужели он только что убил Олю?

Скрытый от взглядов и пуль русских, капитан Кремер лежал на спине в ложбине, покусывая травинку, и жмурился на слабое осеннее солнце. Он потягивал остатки любимого кофе с коньяком из небольшого термоса.

Его винтовка с оптическим прицелом лежала рядом. Где-то постреливали, а со стороны русских позиций доносился привычный и далекий гул танковых двигателей.

Малахов некоторое время раздумывал, потом осторожно, думая о том, как бы не спугнуть фрица, снова пополз, стараясь не шуметь и заходя со стороны немецких позиций. Теперь он рисковал быть увиденным уже оттуда…

— Курт? — спросил немец, услыхав шорох. Он приподнял голову. — Курт, это ты?

— Я за него! — Малахов поднялся над ним и, не дав снайперу схватиться за винтовку, с размаху, сверху, как топором, ухнул по голове немца прикладом автомата. Потом бил еще и еще… Пока немец не перестал дергаться. Затем исполнил над убитым немецким снайпером свой ритуальный танец с переворачиванием простреленной фуражки козырьком на затылок и обратно.

Помочился, предварительно оглядевшись по сторонам, на труп немецкого аса. Наконец, опомнившись, залег и огляделся. Было тихо. Мертвый немец лежал неподвижно, из угла его рта струилась кровь.

Он снял с немца Железный крест, пошарил по его карманам, выгреб все, что там было. Помахал рукой в сторону своих, потом одернул себя, пригнул голову, оглянулся на немецкие позиции. Убедившись, что там все тихо, взял термос, брезгливо отбросил колпачок, из которого только что пил немец, и стал пить прямо из горлышка.

Надо было возвращаться, пока немцы его не заметили, но он еще какое-то время тянул, не признаваясь себе, что боится увидеть Олю мертвой.

— М-м-м… — пробормотал он, когда содержимое термоса иссякло. — Понимают, суки рваные, насчет кира… Мне б такое подносили прямо на позицию, я, может, не хуже бы стрелял.

Он рассовал по карманам телогрейки его документы, вещи, взял винтовку и из любопытства взглянул в прицел в сторону наших позиций.

И присвистнул, увидев куда более ясное, увеличенное и четкое изображение, чем на прицеле Олиной винтовки. И только после этого пополз назад.

Малахов подполз к окопу, и обмирая, осторожно заглянул туда… И увидел сверху, как она сидит на корточках на дне окопа, закрыв голову руками… А потом подняла по-детски заплаканное лицо:

— Коля… Коленька! Ты жив?

— Ну, Оля, куда я денусь! — Он спрыгнул вниз, бросил с ней рядом винтовку капитана Кремера.

Они обнялись, прижавшись друг к другу.

— Все, Оленька, все… Начальники наши теперь будут живы и здоровы… И мы вместе с ними. Спекся твой фраер… — пробормотал он и протянул ей Железный крест немецкого снайпера. — А ты боялась. И другим скажи, кто тобой интересоваться будет: Колька Малахов любого уроет…

Потом осекся, только сейчас заметив разбитый прицел на ее винтовке.

— Пошли, что ли, — сказал он после паузы, обняв ее за плечи. — Пока немцы не опомнились.

— Как же ты его?.. — изумленно спросила она, доверчиво глядя на него снизу.

— Молча. Говорить с ним было не о чем, все и так ясно. Она привстала на цыпочки и поцеловала его в губы, обхватив за шею.

— Ты только вытри слезы, — вдруг смутился он. — И гимнастерку поправь… А то подумают про нас невесть чего…

 

7

— Не уходи, — попросил Катю лейтенант Малютин. Она сидела рядом и перебирала, ласкала пальцами его волосы, разглядывая при тусклом свете любительские фотографии его родителей и сестры.

— Мне пора, — вздохнула Катя. — Ася, наверно, уже ищет.

— Еще немного… — попросил он. Она еще раз взглянула на фотографии:

— Мама у тебя очень красивая была… И сестренка на нее похожа. А ты в папу. Ну я пойду, ладно? Просили помочь к свадьбе что-то приготовить.

Катя наклонилась к нему и поцеловала в губы. Он встал, взял ее за руку, довел до выхода из блиндажа. Потом какое-то время смотрел ей вслед. Оглянется, нет?

Она быстро шла, опустив голову, потом не выдержала, оглянулась и махнула ему рукой.

* * *

Малахов и Оля шли к штабу полка, она держала его под руку, и все на них оборачивались, настолько эта картина казалась необычной.

Такими увидел их командир полка майор Иноземцев.

— Товарищ майор! — звонко сказала Оля, отдав честь. — Разрешите доложить! Ваше задание выполнено. Немецкий снайпер уничтожен.

— Один раз вы его уже того… — Иноземцев сощурился. — И, кажется, ошиблись.

— Позвольте засвидетельствовать, товарищ майор! — Малахов протянул Иноземцеву Железный крест и документы убитого снайпера.

Иноземцев какое-то время разглядывал, листал офицерскую книжечку капитана СС Рихарда Кремера.

— Ну спасибо тебе… — Он обнял Олю за плечи. И тут же увидел разбитый прицел на ее винтовке.

— Это не я, товарищ майор… Я только отвлекала. Его уничтожил рядовой Малахов.

Иноземцев пожал ему руку и хлопнул по плечу.

— Спасибо, вам, ребята, — сказал он.

Потом осторожно снял с ее плеча немецкую винтовку, еще раз ее осмотрел.

— У нас патронов такого калибра нет. И такого прицела тоже, — сказала она.

Иноземцев обернулся назад:

— Прикажите, чтобы немедленно принесли винтовку Павла Никодимова.

Затем обратился к Оле:

— Мне постоянно звонят о вас из штаба дивизии. Требуют, чтобы я немедленно вас вернул в целости и сохранности. Я обещал, что сегодня же вас отвезут обратно.

— Сегодня вечером у Лиды и Кости свадьба, товарищ майор, — сказала она негромко. — Разрешите остаться. А утром я сама уеду.

* * *

Обещанная фронтовая свадьба началась поздним вечером, при свете керосиновых ламп. В укрытии, под навесом из маскировочной сетки, сдвинули походные и штабные столы, лавки и табуреты. Патефон пел голосом Лемешева арию Ленского.

Во главе стола сидели Костя с черной повязкой на глазах, в застиранной, выглаженной гимнастерке и со скромной медалью «За боевые заслуги». Рядом была невеста, тоже в гимнастерке, а на шее янтарное ожерелье, купленное Костей в подарок.

На столе стояли бутылки с наркомовской водкой, алюминиевые кружки, открытые банки американской тушенки, нарезанный черный хлеб, рассыпчатая отварная картошка, моченые яблоки и квашеная капуста с клюквой — дары из погреба пана Марека. Но под навесом поместились далеко не все желающие, многие гости находились снаружи…

Здесь же сидели парами Катя и Малютин, Ася и подполковник Нефедов. И Оля рядом с Малаховым; время от времени она поглядывала — уже не исподлобья, а только искоса, из любопытства в сторону Кати и лейтенанта Малютина.

— У всех налито? — спросил майор Иноземцев, поднимаясь с места.

Все кивнули. Патефон смолк. Костя сидел неподвижно, его рука шарила по столу, и Лида осторожно подвинула ему кружку с налитой водкой и что-то шепнула на ухо.

— Что я хочу сказать и пожелать… — Иноземцев поднял голову к звездному небу, как бы в ожидании оттуда нужных слов. — К сожалению, у нас на все только сорок минут, поскольку молодым нужно еще успеть на поезд… Я знал разные фронтовые свадьбы, но эта первая, про которую можно сказать, что жених и невеста точно вернутся с войны живыми и еще родят сына… Но пусть они всегда помнят: за это другие такие же молодые, как они, отдали жизни свои и своих не родившихся детей. Выпьем сначала за тех, кому не повезло!

Все встали и потянулись с кружками к Косте и Лиде. Костя держал кружку в руке, не зная, с кем он чокается, и кивал, когда Лида вполголоса подсказывала.

— Спасибо, товарищ майор, спасибо, товарищ старший сержант… — говорил он растроганно. — Спасибо, что пришли… — И обратился ко всем: — Не подумайте, я вас всех помню и узнаю по голосам…

Ася не выдержала и громко расплакалась, и Катя тут же встала и отвела ее в сторону от стола. Костя замер с кружкой в руке, о которую продолжали чокаться другие.

— Ася, не плачь, все у тебя будет хорошо, вот увидишь.

— Да это наркомовская, в натуре, больно горькая, — громко сказал Малахов. — Вот она и расплакалась! Подсластить бы чем не мешало…

— Горько! — облегченно подхватили гости. Молодые целовались, мужчины, глядя на них, отворачивались, а девушки не могли сдержать слез.

* * *

Разведчики из взвода Ивана Безухова старались отоспаться днем, перед выходом в ночной поиск, и заснули сразу. Только Степан Каморин еще долго ворочался и никак не мог отключиться.

А когда наконец уснул, приснилось ему детство; это, скорее, был не сон, а воспоминание: будто он снова у себя, в сибирской деревне, и провожает отца на германскую войну. Народу много, играют гармошки, поют и плачут дети и бабы.

С Богом! Тронулись подводы, заполненные пьяными новобранцами, за ними идут ревущие бабы и дети. Степан тоже идет, плачущая мать отстает. Отец бледен и трезв, он молча смотрит на сына, но не машет рукой на прощание, как другие, а будто хочет что-то ему сказать. Его губы шевелятся, но Степан его не слышит. Все провожающие уже отстали, один Степан все старается догнать, но подвода с отцом все отдаляется.

— Тятя, тятя! — в отчаянии закричал во сне Степан, разбудив других разведчиков. — Ты че сказал-то?

Но новобранцы уже далеко, и лицо отца превращается в неразличимое бледное пятно.

Степан упорно, из последних сил бежал за ним, уже стемнело, зажглись звезды, и вот он оказался в незнакомом поле с далеким пологим холмом, на котором растут дубы. Уже и подводы не видно и не слышно, и маленький Степан остался один под звездным небом.

— Тятя! — в отчаянии закричал маленький Степан. И упал на землю. Потом встал и упорно пошел к опустевшему горизонту, всхлипывая: «Тятя, тятя…»

И вдруг услышал глухой голос отца, казалось, доносящийся отовсюду:

— Сынок, не ходи за мной, не ищи меня.

Разведчики переглянулись, потом посмотрели на часы, наконец, сели, уставившись на спящего тяжелым сном Степана, но будить его не стали. Потихоньку начали собираться.

* * *

Ночью они вышли на передовую, заняли свой секрет. Иван Безухов какое-то время разглядывал немецкие позиции, потом оторвался от бинокля и обернулся на своих старых товарищей. Прохор, Степан, Михаил — все вроде здесь. И все свои. Над немецкими позициями, как всегда, как было все эти годы, взлетали ракеты. И тоже, как всегда, раздавались автоматные и пулеметные очереди.

— Ваня, может, пора? — спросил Степан.

— Пусть побольше стемнеет, — сказал Иван Безухое. — Или вы тут без меня привыкли средь бела дня за «языком» ходить?

— Всякое бывало… Днем-то они как раз не ждут, — заметил Степан. — С лейтенантом вот сходили, все было честь по чести, самого полковника взяли, а вот поди ж ты… Мертвого приволокли.

— Ну что, все слышали, что политрук сказал? — спросил Иван Безухов, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Вроде он сказал, что только до границы, — неуверенно ответил Михаил.

— Да он еще не то скажет, раз ему велено… Свою голову пора иметь! — посуровел Иван. — Высота эта, сам слыхал, уже за границей. Говорят, два километра от передовой. А на слух я пока не жалуюсь. Карту бы еще посмотреть… Лучше скажи, что тебе этот пан Маркел передал? — спросил он Михаила.

— Не Маркел, а Марек… Так вот, хотят они, власовцы которые, помочь нам. Будто проходы они в минных полях знают. Марек их на этот счет еще раз предупредил. Покажут проходы — могут рассчитывать на что-то. Обманут — разговор, мол, с ними будет короткий.

Неожиданно со стороны немцев началась стрельба, разведчики прижались к земле. Трассирующие пули летели над головами, ухали минометные взрывы. Потом все так же неожиданно стихло, как и началось. Приподняли головы, переглянулись.

— Пугают фрицы, — констатировал Степан. — Ну так что, мужики, скажете?

— Насчет чего? — не понял Иван Безухов.

— Все же непонятно мне, мужики, насчет этого Марека и его власовцев, — сказал Степан Безухову.

— Война к концу, все жить хотят, — вздохнул Иван. — Что ж тут непонятного?

Снова пауза, в течение которой все внимательно смотрели в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

— А если б не к концу? — наседал Степан. — Показали бы они тебе проходы? А вот бы они тебе показали!

И сделал характерный мужской жест.

— Или с чего он, Маркел этот твой, или Марек, так о них забеспокоился? — спросил Степан. — И с чего ты думаешь, будто он для нас старается?

— Неужели непонятно? — хмыкнул Прохор. — Он сам к полякам в плен попал, а они — к немцам. Вот и сочувствует… И говорит, будто ни сам, ни власовцы эти в наших не стреляли, а как проверишь?

— Значит, выходит, веры им нет никакой, — кивнул Степан.

— Может, и верно, — хмуро сказал Иван Безухов, глядя на одного Степана. — Только непонятно тогда, зачем он это все Михаилу рассказывает…

— А чтобы в доверие войти, — ни на секунду не задумался Степан. — Война заканчивается. А жить-то хочется. Что ж тут непонятного.

Иван Безухов не ответил. Помрачнел еще больше.

— У него семья, больная внучка на руках, тоже понимать надо, — сказал он после паузы. — Не до того ему… Ты, Миша, горчичники и таблетки им отнес?

— Отнес, — кивнул Михаил. — Ева прослезилась. Не знала, как благодарить. Внучке, говорит, вроде лучше стало.

Снова наступила пауза, в течение которой все крутили самокрутки из конфискованной у политрука газеты, не забывая поглядывать в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

— М-да… — многозначительно вздохнул Иван. — Так чего ты хотел сказать? — обратился он к Степану. — Ты-то что с этими власовцами предлагаешь сделать?

— А что тут думать? По команде доложить — пусть начальство само и решает. Не нашего ума дело.

— Тогда ты и докладывай, — хмуро ответил Иван Безухов.

— А ты?

— А я не собираюсь. Раз они нам помощь предлагают…

— Значит, пусть эти власовцы, этот кулак, сдавшийся в плен полякам, этот красноармеец-дезертир, продолжают жить в тылу нашей армии? — повысил голос Степан. — Внучкой прикрылся, а кому он служит, если поит своей самогонкой и наших, и власовцев?

— Он никому не может отказать, — негромко напомнил Михаил. — Чтоб пулю в лоб не схлопотать. Ты, Степа, тоже у него бывал. И к его самогонке прикладывался. — Михаил явно держал сторону Ивана. — И еще нахваливал… Или забыл?

— Пил, да, но совести не пропил! — завелся Степан еще больше.

— Только поспокойнее, мужики, — сказал Иван, выглядывая из землянки. — И потише. Сначала сами разберемся, прежде чем к начальству бежать, верно я говорю?

— А ты чего молчишь? — спросил Степан у Прохора.

— А что тут говорить? — отмахнулся тот. — Тоже рыло в пуху. Бывал у него, дезертира этого, сам знаешь. И не один раз. Только писать объяснительные нашему особисту не желаю! Иван правильно говорит. У самих головы нет, что ли? Чуть что — сразу к начальству…

— Та-ак… — растерянно удивился Степан. — Выходит, один я такой, да? Все, стало быть, в ногу, один я шаг вам сбиваю? Не понимаю, мужики, что это с вами? Война-то еще не закончилась, приказа о демобилизации не было! Стало быть, первым делом остается дисциплина. Стало быть, не нашего ума это дело — казнить дезертиров или миловать.

— В том-то и дело, что дезертиров не казнят теперь, а к нам в пополнение присылают, — усмехнулся Прохор, сворачивая новую самокрутку. — Лейтенант, поди, прямо сейчас их бумаги смотрит…

— Прав ты, Степа, только не в том дело, — сказал Иван Безухов, помолчав. — Да и не о том мы говорим. Может, мы, мужики, вообще видимся в последний раз. Утром дадут приказ, а потом и поспорить будет не с кем. Я ж вам доложил уже о том, что своими ушами слыхал. А вы будто забыли…

— Это верно, — кивнул Прохор. — Надо самим прикинуть, как быть, раз уж начальство нас списало.

— Ты, Проша, думай, что говоришь, — предостерег его Степан. — А ты, Ваня, точно это все расслышал? Может, показалось чего?'

И все разом взглянули на Ивана Безухова.

— Все точно. За что купил, как говорится. Но еще раз предупреждаю: не для посторонних ушей. Все поняли?

— Да как не понять. Мы, Ваня, в твоих словах ничуть не сомневаемся. — Степан положил ему руку на плечо. — Думаешь, мы сами не видим, не понимаем? Глаз у нас нет? Вот урок этих специально к нам в роту пригнали, чтоб большое наступление изобразить и у немца силы оттянуть. Только наша разведрота, даже усиленная, как ни тужься, на дивизию не тянет… Я до войны щуку на живца ловил. Щука и то понимала. Если пескарь на крючке сдох уже — она на него и не глянет.

— Зато артподготовка и авиация будут на нашем участке по полной программе, — упрямо сказал Иван Безухов. — Чтоб немец поверил. И на нас навалился. Потом-то он сообразит, да только пока спохватится, как бы поздно не стало. Все правильно наши начальники придумали да рассчитали. Не зря погоны носят. По-другому с немцем нельзя. Не мы, так другие. До сих пор были другие. Теперь мы.

— Да это-то понятно, — протянул Степан, не выказывая особого воодушевления перед находчивостью начальства.

— Обидно только живца изображать, — и здесь не удержался, съязвил Прохор. — Пока что живого.

— Тут вот что, — сказал Михаил. — Тут другое. Жалко дураком помирать в самом конце войны, я так думаю. В начале, в сорок первом, не так было бы обидно…

— Не мы, так другие… — повторил Иван. — Мы-то чем лучше?

— Выходит, что хуже. — Степан неприязненно кивнул в сторону тыла. — Раз нас начальники к уркам приравняли, к тем, по ком нары плачут. Бок о бок с ними в атаку побежим…

— Да не в этом дело, — снова не согласился Иван. — Ты смотри, кого собрали-то с бору по сосенке? Нас, стариков, да урок этих. И правильно сделали, между прочим.

— Как это — правильно? — не понял Степан.

— Да так… Начальство далеко смотрит. На то оно и начальство… Этих все равно расстреливать пришлось бы, так пусть их фрицы шлепнут, экономия все ж, а не то, как всегда, нехватка боеприпасов в наступлении. И молодых поберечь бы надо для дальнейшей жизни… Того же лейтенанта нашего. У него и невеста есть. Поняли, да? Война-то к концу идет. Не сегодня, так завтра… Пусть хоть они домой вернутся, девки их давно ждут… Их дело деток нарожать побольше, а то запустела совсем Россия, вон сколько немец народу посек… А вот ты, Степа, к примеру, вернешься с войны, или я — ни одна путевая девка на нас не глянет.

— А хоть и глянет, толку-то… — засмеялся Степан, обнажив щербатый рот с редкими зубами, и остальные его охотно поддержали.

— Да что мы, в натуре, панихиду завели! — в сердцах сказал Прохор, еще дальше сдвинув пилотку назад, на самый затылок. — Сами себя заживо хороним. С чего это? Бараны мы, что ли? Нас режут, а наше дело шеи подставлять, да?

— Это верно, — согласился Михаил, — не бараны.

— Я так это понимаю, — горячо продолжал Прохор. — Раз я живой, значит, покуда немертвый. Потому могу еще подумать, как бы так сделать, чтоб и немца побить, и самому уцелеть! А то сидим тут и сами себя отпеваем! Нас, что ли, наши бабы не ждут? И вообще, Иван, «языка», ладно, это мы возьмем, только хотел бы я на эту высоту восемьдесят девять хоть одним глазком поглядеть! Посмотрим, что и как, с какой стороны нам к ней подойти… Да не в атаку, а ночью, загодя бы подобраться… И переждать там артподготовку. Я правильно говорю?

— Говори, говори, — одобрил Иван Безухов. — Когда дело говорят, чего бы не послушать.

— По карте посмотреть — это мы всегда успеем… — продолжал Прохор. — А мы давай пораскинем сами, своими мозгами, чтоб по-глупому под пули не лезть.

— А что? — загорелся Степан. — Проша дело говорит. Ты сам-то чего думаешь?

— Ладно, — кивнул Иван, еще раз глянув в бинокль, потом на проступившие на небе звезды. — Вроде пора. Сделаем так. Разобьемся, чтоб все успеть. Мы со Степой «языка» будем брать, а вы, Проша с Михаилом, ползите к высоте этой… Посмотрите там, что да как. И аккуратнее, нашпиговали фрицы там мин, поди. Ну и посмотрите, где нам там можно будет схорониться на время артобстрела… А встретимся здесь же. Двух часов хватит?.. Тогда сверим часы.

 

8

Иван и Степан пробирались между воронок от мин и снарядов, потом замирали, накрыв головы руками, когда в небе вспыхивали осветительные ракеты. По-прежнему доносилась спорадическая стрельба. На этот раз немцы повесили в небе осветительную ракету, медленно опускающуюся на парашюте. Они замерли на месте, пережидая, пока ракета опустится и погаснет.

— Степа, — вполголоса сказал Иван, — ты на меня не обижайся, что я сказал тебе насчет этих власовцев и Маркела.

— Я и не обижаюсь…

— Начальство сейчас очень нервное, в связи с обстановкой может не разобраться.

— Да все нормально, Ваня. Я к начальству докладывать не побегу… Ты меня знаешь.

— Не про то я сказать хочу, Степа. Вроде мы с тобой не спорили никогда. Всегда сами решали, чтоб начальство зря не беспокоить.

— Это верно.

— И потом, они там не разберутся, как всегда, рубанут с плеча, а у этого Маркела жена и внучка на руках. Кто их кормить будет… Ну было и было. Быльем давно поросло. Или власовцы эти… В плен попали, их там заставили. Не каждый выдержит, правильно я говорю?

Ракета опустилась, погасла. Снова стало темно. Но отдельные пулеметные очереди продолжают звучать.

— Ты вот выдержишь, против своих не пойдешь, Михаил или Прохор тоже. О нашем лейтенанте или майоре и говорить нечего… Адругие, Степа, послабее нас будут. Что ж теперь с ними делать? Какой с них спрос? Я правильно говорю?

Сказал и замер, наткнувшись на сваленный пограничный столб.

— Степа! Вот же она, граница эта, будь она проклята, сколько до нее добирались, вот видишь… Сколько о ней говорили да рядили, как бы к ней снова вернуться… А, Степа? Ты чего замолчал?

Иван обернулся. Степан отстал, он не полз, а хрипел и ноги его сучили по земле. Встревоженный Иван подполз к нему:

— Степа, ты чего?

Перевернул его и увидел небольшую темную рану возле шеи, из которой хлестала кровь.

* * *

А в укрытии под маскировочной сетью продолжалась свадьба.

На столе стояли опорожненные бутыли и остатки снеди, некоторые гости разбились на группки, переговаривались и смотрели, как под «Утомленное солнце» осторожно танцевали жених и невеста, Костя и Лида.

Катя взяла Малютина под руку, отвела глаза, встретив пристальный взгляд Иноземцева. Отвернулась и увидели, как Ася, вздохнув, нагнулась к своему избраннику, подполковнику Нефедову, бережно поправляет жидкую прядь на era лысине.

— А теперь выпьем за пополнение, которое скоро у вас ожидается! — поднял кружку с водкой майор Самсонов и подмигнул Лиде.

Она засмущалась, зато присутствующие оживились и потянулись к ней чокаться.

— Как хоть назовете?

И тут внезапно донеслись глухие разрывы и автоматные очереди. Торопливо вбежал дежурный офицер и что-то тревожно забубнил Иноземцеву на ухо.

Тот быстро встал, отодвинул от себя кружку.

— Все! Конец празднику. Всем немедленно вернуться в свои подразделения!

Костя и Лида остановились, музыка смолкла… Уже через минуту под пологом остались только новобрачные и девушки.

— Что-то случилось? — громко спросил Костя.

— Придется прерваться, — сказал ему уже уходящий Иноземцев.

— Ничего страшного, немцы предприняли разведку боем… — сказал вполголоса подполковник Нефедов. — А вот вам, молодые, пора бы уже к поезду…

И показал на часы.

Иноземцев услышал, вернулся с полпути, молча обнял Костю, потом Лиду.

— Не забывайте нас! И пишите. После войны, будем живы, увидимся…

Когда подполковник Нефедов вышел следом за остальными, Ася пересела к Кате, которая, как и все, с тревогой прислушивалась к стрельбе.

— Неужели ты ничего не замечаешь? — спросила она негромко. — Он же рвет и мечет, глядя на вас!

— Да кто? — непонимающе спросила Катя.

— Майор Иноземцев, кто ж еще. Будто не видишь. Говорю тебе, ему всего-то тридцать лет, а в штабе давно говорят: ну этот точно генералом будет!

— Ася, давай закончим этот разговор, — тихо сказала Катя.

— Ах, у нас любовь с первого взгляда! Вот и подумай о своем Алеше, если любишь его!

— Опять ты об этом! Не хочу даже слышать…

— А ты послушай, подруга. Знаешь, почему Иноземцев специально посылает твоего Малютина на самые опасные задания?

— Потому что только Алеша справляется, — неуверенно ответила Катя.

* * *

Прохор и Михаил подбирались к высоте восемьдесят девять.

— Вот она, — тихо сказал Михаил. — Нас дожидается… Смотри, а здесь уже не противопехотная, а противотанковая. — Он ткнул пальцем в небольшой бугорок. И осторожно счистил пальцами песок, пока не выглянула головка взрывателя.

— Ты туда лучше посмотри, — ответил Прохор. И указал на смутные очертания длинных стволов орудий и танковые башни.

— Никак, «тигры»? — присвистнул Михаил. — Три, четыре, пять… шесть, семь…

Взмыла ракета, и они замерли, прижавшись к земле.

Ракета погасла. Разведчики снова поползли, еще дальше. Внимательно осматривали при свете луны и сполохах ракет немецкие позиции.

Прохор неожиданно остановился, увидев перед собой разбитый снарядом постамент обелиска на братской могиле.

— Видишь? — Он даже захрипел от волнения.

— Чего еще?

— Ну как же… Помнишь, Степан рассказывал, отец его тут воевал. Местечко Заболотье, братская могила русских воинов возле высотки, на которой дубы растут… Фамилии плохо видно…

— А ты попроси немцев, чтоб еще ракету повесили, — хмыкнул Михаил. — Чтоб лучше видеть.

— И попрошу!

Подняв небольшой камень, он бросил его в сторону немецких окопов.

— Ты что! — запоздало воскликнул Михаил и приник лицом к траве.

Сразу последовали автоматные очереди, взмывали, шипя, ракеты, и оба прижались к земле, стараясь с ней слиться.

Вот гаснет очередная ракета, но все же им удается разобрать остатки букв.

«Каморин… рядовой его высочест… гренадерск… полка».

— Точно! Надо Степану сказать!

* * *

…Вскоре на передовой все стихло, и свадьба продолжилась, но теперь уже без особого веселья, да и без уехавших уже жениха и невесты.

Постепенно, по одному возвращались гости. Некоторые со свежими повязками. Офицеры вполголоса докладывали обстановку Иноземцеву, который внимательно выслушивал их и негромко давал указания.

Все молча поглядывали на несколько табуреток, остававшихся пустыми. Их вскоре заняли те, кому сначала не досталось места. Все еще не было лейтенанта Малютина… Но садиться на его табурет рядом с Катей никто не решался.

Снова, чтобы снять напряжение, кто-то поставил пластинку. На этот раз это была Русланова. «Валенки, валенки…» — пела она любимую песню фронтовиков, но и Русланова сейчас ни у кого не снимала напряжения. Никто не танцевал. Ася решительно встала и остановила пластинку на середине.

Напряженность нарастала, что было особенно видно по лицу Кати, и все только переглядывались и перешептывались, глядя в ее сторону.

Наконец одним из последних вернулся лейтенант Малютин. Вместе с Николаем Малаховым. Увидев его, Катя непроизвольно вскочила и тут же снова села. Но тот сначала подошел к майору Иноземцеву и вполголоса доложил:

— Разведка боем. Немцы нервничают, товарищ майор.

— Это хорошо, что нервничают. Главное — нам не надо суетится. Иди, лейтенант, на свое место. Тебя уже заждались. Все разговоры потом…

Козырнув, лейтенант сел на свое место рядом с Катей, которая вспыхнула, потом отвернулась. Он успокоительно взял ее за руку:

— Ну ты чего так переживаешь?

— Я с ума сойду! — сказала она вполголоса.

Общее оцепенение, настороженность постепенно стали сходить на нет.

Когда стало понятно, что ждать больше некого, Иноземцев встал и поднял налитую кружку:

— Предлагаю третий тост. За Толю Дементьева, погибшего под Миллеровом.

— За Игоря Самохина — под Калачом… — откликнулся майор Самсонов.

— За Саида Хуснулова — под Барвенковом… — донеслось с другого конца стола.

— За Федю Тарасенко под Полоцком…

— За Толю Фролова под Бобруйском…

— За Егора Кузьмина и Карена Назаряна под Моло-дечно…

— За Сережу Сафронова, погибшего минуту назад…

* * *

При свете ракет Иван полз, добирался из последних сил до наших позиций с мертвым Степаном на спине.

— Хлопцы, санитаров, — прохрипел он.

Бойцы помогли ему спуститься в окоп. Иван без сил откинулся на спину. Потом беспокойно поднял голову.

— Хоть живой? — спросил он.

— Где там живой… Весь кровью истек.

Иван подполз к другу, приложился ухом к его груди. Закрыл ему глаза. Потом беззвучно, вытирая лицо, заплакал непривычными, редкими слезами.

Он спустился в землянку, нашел среди спящих бойцов Малахова и растолкал его.

— А… Что? — Тот вскочил, схватился за автомат.

— Идем, Коля, поможешь. Лопату прихвати.

Они вышли из землянки, и Малахов замер, увидев тело Степана на небольшом холме.

— Степан? — спросил он растерянно. — Степа?.. — И тоже заплакал. — Как же так… Быть того не может… Чтоб Степана…

— Может, Коля, все может… Начинай. А то у меня старые раны разболелись… Здесь место песчаное, сухое. Березки…

Малахов начал копать — сначала неторопливо, медленно, а потом с каким-то злобным остервенением…

* * *

А майор Иноземцев снова столкнулся с Катей Соловьевой в той же рощице. Будто случайно:

— Здравствуйте, Катя!

— Здравия желаю, товарищ майор.

— Знаете, я сейчас только понял, кого вы мне напоминаете, — сказал майор Иноземцев. — Помните картину художника Боттичелли «Весна»? Там такая же девушка, как вы, мечтательная, воздушная… Очень вы похожи на нее…

— Или она на меня? А вот мне, товарищ майор, вспомнился другой классик. Это художник Рембрандт. До войны я видела в Москве в Музее Пушкина его картину на библейскую тему. Там царь Давид посылает на верную смерть своего лучшего полководца Урию, чтобы забрать себе его жену Вирсавию…

— Я тоже помню эту картину, — кивнув, грустно усмехнулся Иноземцев. — Может, ты и Вирсавия. Только я уже никогда не буду царем. А вот твой лейтенант Малютин вполне может стать полководцем… А ты вспомни, как там было дальше. Вирсавия потом стала женой Давида, и они родили другого великого царя — Соломона.

Он взял ее за руку, но она сразу ее отдернула.

— Не нужно мне больше ничего говорить, Сергей Павлович, прошу вас. Ничего не нужно!

— Подожди, — сказал он в отчаянии. — Знаешь, я все вижу и понимаю… Надо мной уже смеются подчиненные, чего я, как командир полка, имевший несчастье влюбиться в девчонку-связистку, не имею права допустить. Ну так помоги мне, сделай что-нибудь, чтобы я перестал валять дурака, мучиться, видя, как ты меня избегаешь!

— Я не знаю, чем вам помочь, Сергей Павлович. Дайте пройти. Мне нужно сменить Асю.

Она быстро прошла мимо него, и он на этот раз смотрел ей вслед, уже не обращая внимания на зевак. Потом резко повернулся и направился к себе в штаб.

К чертовой матери весь этот лирический настрой! Он с ним справится!..

 

9

Иноземцев долго ходил в своем кабинете, курил, не находя себе места. Потом приехал посыльный из штаба дивизии, доставил секретный пакет, запечатанный сургучной печатью, и не успел он его разорвать, как раздался телефонный звонок. Иноземцев сразу схватил трубку.

— Здравия желаю, Сергей Павлович, — сказал полковник Егоров. — Приказ получен. Пакет вам доставили?

— Да, только что.

— Прочтите и сразу доложите мне ваши соображения. Впрочем, сами увидите. Вы были абсолютно правы в своих предположениях. Позвоните, как прочитаете.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — сказал Иноземцев.

Положил трубку, затем торопливо разорвал пакет, пробежал его содержимое глазами, положил в стол и, закрыв глаза, откинулся на спинку.

— Все, Сергей, все, — вслух сказал он себе. — Без слюнтяйства… Соберись. Ты же знаешь как, ты же сможешь… Все, все кончено…

Потом вскочил, весь, как обычно, собранный в кулак, и подошел к двери.

— Вызовите ко мне лейтенанта Малютина и старшину Безухова! — крикнул он дежурному офицеру.

И снова быстро заходил по кабинету, что-то лихорадочно обдумывая.

В дверь осторожно постучали. Он резко распахнул ее. Перед ним стояли вызванные лейтенант Малютин и старшина Иван Безухов.

— Заходите… Почему не выполнен мой приказ? Я вас спрашиваю, лейтенант Малютин! Почему вы не обеспечили поиск и доставку «языка», почему не возглавили операцию захвата лично?

В наступившей тишине старшина чуть слышно вздохнул, глядя в потолок.

— Старшина Безухов и старший сержант Каморин и раньше возглавляли подобные операции, которые успешно заканчивались, и вы хорошо об этом знаете, товарищ майор! — ответил Малютин.

— Вы что, не понимаете, что речь идет о стратегическом наступлении на участке нашей дивизии в самое ближайшее время! — Иноземцев ударил кулаком по столу.

— А что, уже получен приказ? — спросил Малютин. — Вы же сами говорили, Сергей Павлович, что пока нет приказа, есть только предположения.

Майор Иноземцев осекся, гневно сверкнул глазами, заходил по кабинету.

— А чем вы, товарищ лейтенант, были так заняты в это время? — остановился он.

— Знакомился с пополнением, — спокойно сказал Малютин, прямо глядя ему в глаза. — Согласно вашему приказу. Я имею право знать…

— У вас прежде всего есть обязанности! И первая обязанность — выполнять приказ командования! — рубанул ладонью воздух Иноземцев. — А уже потом ваши права!

— …с кем мне придется завтра идти в бой, — сухо закончил лейтенант.

— В бой можно идти только с теми, кто приказ выполняет, даже ценой своей жизни! — повысил голос Иноземцев.

— Прикажете сдать командование ротой? — спросил лейтенант.

— И не надейся… — Майор подошел вплотную, заглянул ему в глаза. Малютин спокойно выдержал взгляд. — Да, я с минуты на минуту ждал приказа о наступлении. Но я уже знаю, какая передо мной и моим полком будет поставлена задача! И потому у меня каждый обстрелянный офицер на счету. Сколько их в полку осталось, знаешь?

Малютин промолчал. Он и старшина Безухов молча стояли перед рассерженным командиром полка.

— Вы что, действительно до самого утра занимались знакомством с пополнением? — сощурился Иноземцев.

— У вас есть иные сведения? — снова спокойно выдержал его взгляд Малютин.

— Ну а если это так? — Майор вплотную подошел к нему. — Если они есть?

— Тогда у вас в штабе хорошие разведчики, товарищ майор, — чуть усмехнулся Малютин. — Может, одолжите их мне на время наступления?

— Отвечай, товарищ лейтенант, на вопрос, поставленный старшим по званию! Чем вы занимались после того, как приняли пополнение!

— И не подумаю, товарищ майор, — глухо сказал Малютин. — Делайте со мной что хотите.

Оба замерли на месте, и Иван Безухов деликатно кашлянул, чтобы отвлечь на себя внимание разъяренного начальства:

— Товарищ майор, разрешите…

— Слушаю вас, товарищ старшина. — Похоже, Иноземцев даже обрадовался вмешательству Безухова. — Вот вы, старый служака, на которого всегда можно положиться, так, может, вы мне объясните, как могло случиться, что приказ не был выполнен? Нет, даже не было попытки его выполнить! Вот и объясните мне… Вас там было четверо, самых лучших и опытных разведчиков полка! Да что там полка — дивизии, армии! Почему нет «языка»?

— Товарищ майор, я мог вам сказать, что нас обнаружили и обстреляли, отчего Степу Каморина и убили, но это будет неправда…

— Что? Каморина убили? — Иноземцев сел за стол, забарабанил по нему пальцами. — Почему сразу не доложили… Хотя какое это сейчас имеет значение… Каморина Степана… Он один стоил целой роты…

— Больше, — сказал Безухов.

— И прямо на самой границе… Надо бы его похоронить со всеми воинскими почестями…

— Мы уже могилку ему выкопали, — сказал старшина.

— Хотите сказать, вы тащили его почти полкилометра на себе, уже зная, что ваш друг умер? — все еще сомневался Иноземцев.

— Не хотелось в это верить, товарищ майор. И не мог же я его там, у немцев, бросить…

— Ну да, да… И все-таки! Я не первый год вас знаю. И врать, Иван Семенович, вы не умеете. Кстати, лейтенант Малютин знает вас куда меньше, чем я, верно?

— Верно, да не совсем… — сказал Иван Безухов, коротко взглянув на лейтенанта Малютина. — Меньше, но не хуже.

— Дипломат! — восхитился майор. — Адвокат! Позавидуешь тебе, Малютин… И все-таки! Я знаю, Иван Семенович, что в других обстоятельствах вы бы сделали все, чтобы выполнить приказ! И без «языка» не вернулись. Я правильно говорю?

— Вам виднее, товарищ майор, — покаянно опустил голову старшина. — Только я думал о другом. Вернее, о друге. Думал, может, успею Степу назад дотащить. Чтоб врачи спасли, переливание крови сделали, таблетки там какие-то дали…

— Ну что мне с вами делать! — покрутил головой майop. — Хорошо. Вы вытаскивали на себе Степана Каморина. А что остальные? — вспомнил он. — Вы же пошли на поиск вчетвером, мать вашу так! Где были еще двое, Прохор Полунин и…

— Михаил Лопатин, — напомнил Иван Безухов. — Так мы разделились, чтоб было вернее. Они поползли к высоте восемьдесят девять, чтоб посмотреть подходы на случай наступления, как к ней подобраться.

— Не армия, а клубная самодеятельность! — вздохнул майор. — Кто вам поставил такую задачу? Может, вы, лейтенант?

— Нет, зачем, — негромко сказал лейтенант. — Прекрасно знаете, что такие опытные солдаты, как Иван Семенович, прекрасно могут разбираться в обстановке, предвидеть предстоящие события и принимать на себя решения не хуже некоторых наших офицеров.

— Ну да, и потому в вашем взводе, Иван Семенович, вернее, в том, что от него осталось, каждый сам себе генерал, — хмыкнул майор.

— Я один несу ответственность за все, что происходит в роте, в том числе во взводе, которым командует старшина Безухов, поэтому с меня и спрашивайте, товарищ майор, — закончил Малютин.

— И спрошу! Вы, Малютин, за все мне ответите, можете не сомневаться! Но не раньше, чем закончится наше наступление! Вот тогда и оценим результаты вашей деятельности. Все, идите… Вы свободны, товарищ лейтенант. А вы, Иван Семенович, задержитесь, к вам у меня есть вопросы.

И когда они остались вдвоем, он подошел к старшине вплотную, посмотрел в глаза.

— А с чего вас лично вдруг заинтересовала эта высота восемьдесят девять, вы можете мне сказать?

— Нам лейтенант Малютин сказал. Да мы и сами видим: это господствующая высота, товарищ майор, — сказал Иван Безухов. — Все равно брать ее придется. Танки на нее не полезут, значит, опять нам…

— И что сказали Лопатин и Полунин после своего поиска? Всей ротой сможете взять эту высоту? И хотя бы на, несколько часов ее удержать?

— Да можно, если постараться… Сержант Полунин тут хорошее дело предложил. Ночью, перед наступлением, к ней всей ротой поближе подобраться, только чтоб незаметно, как они с Лопатиным, и там, рядом с немцами, до утра схорониться. А утром, сразу после артподготовки, закидать огневые точки гранатами. И всем разом навалиться… Вокруг, правда, все заминировано. Вот если бы артподготовку пораньше начать, прямо как начнет светать, чтоб нас до того не обнаружили…

— Это можно, — кивнул майор Иноземцев. — Это в наших силах, а значит, решаемо. Ну и что они увидели на этой высоте?

— Сверху там «тигры», закопанные в окопах, и противотанковые батареи. Колючка там, нулеметные гнезда…

Иноземцев, медленно остывая, ходил по комнате.

— Как погиб Степан Каморин? — спросил он. — Может, немцы вас действительно засекли?

— Шальная пуля, — ответил старшина. — Сами знаете, как это бывает… Как от нее спасешься? Судьба, можно сказать. Хоть не мучился долго, и то хлеб… Я все понимаю, товарищ майор, и насчет вашего приказа, и остальное… — Иван вздохнул.

— Это было больше, чем мой приказ, Иван Семенович! Это была моя просьба…

— Только, говорю, не мог я Степу там бросить как дохлую собаку. Сами знаете, от самой границы с ним отступали, потом вместе до границы дошли.

— М-да… Значит, Лопатин и Полунин считают, что эту высоту взять можно? — спросил майор, остановив наконец свое хождение по кабинету.

— При желании все можно…

— Где они сейчас? — спросил Иноземцев.

— Отсыпаются, товарищ майор. Им-то пришлось подальше нас от передовой забираться, всю ночь проползали. Чуть живые под утро вернулись.

— Тогда считайте, что такой приказ вы уже получили! — сказал Иноземцев. — Все, свободны, товарищ старшина!

Но Безухов не торопился уходить.

— Я насчет нашего лейтенанта только хочу сказать…

— Свободны, товарищ старшина! — сухо повторил Иноземцев.

 

10

Ночью в своем блиндаже лейтенант Малютин держал совет с ветеранами. Перед ними была разложена карта. Уже час, как они смотрели, соображали, перебирали варианты, вертели карту так и эдак. Наконец Малютин констатировал, подведя итог:

— Все убедились, что атаковать в лоб бесполезно? Поэтому остается лучшее, хотя и рискованное решение, которое предложил сержант Полунин. Или кто-то все еще сомневается в его целесообразности?

Ветераны переглянулись, почесали в затылках и закивали, соглашаясь.

— Стратег! — хлопнул Михаил друга по плечу. — Суворов и Кутузов в одном лице.

Прохор досадливо отмахнулся.

— Итак, к этой высоте лучше попробовать подобраться ночью, — продолжал Малютин. — Заранее, до артподготовки. Рискованно, но возможно. И там переждать… Иначе у нас ничего не получится. Тут у немцев днем все как на ладони, все пристреляно и все простреливается. Вот вы пробирались туда, были там рядом… — Он обратился к Прохору Полунину и Михаилу. — Как, сможете повторить?

— Можно попробовать, — кивнул Прохор. — Только нас было двое, да еще хорошо, что эти власовцы, Гриша да Валера, нам проход показали… А всей ротой да по одному будем до утра пробираться… Так что лучше бы попробовать и с других проходов, и с разных направлений.

— Сколько, по-вашему, человек можно туда провести? — спросил Малютин. — Так чтобы быстро и чтобы не засекли?

Все посмотрели на Прохора и Михаила. Озадаченный Прохор сдвинул пилотку чуть ли не на шею, прежде чем ответить.

— А черт его… — искренне сказал он. — Человек восемь — десять, если только наших, без посторонних. Эх, жаль, Степана с нами больше нет.

— Разобьемся на четыре группы по десять человек, — кивнул Малютин. — Вы, Прохор Васильевич, пойдете с первой группой по своему проходу, покажете дорогу. И я с вами. Вы, Михаил Андреевич, пойдете со второй группой. Третью возглавит Иван Семенович, отставая от нас метров на сто.

— А остальные? — спросил Иван, переглянувшись с Михаилом.

— Остальные будут во втором эшелоне. За меня с остатками роты будет старший лейтенант Авдеев.

— Я сержант, — напомнил было Авдеев, но Малютин не ответил, продолжил свои указания:

— …и будьте готовы присоединиться к нам, как только мы ворвемся в немецкие окопы. Полк перейдет в наступление, когда мы захватим высоту.

— Побольше бы гранат захватить и хотя бы еще парочку «дегтярей»… — сказал Лопатин, переглянувшись с Прохором. — Переждем там нашу артподготовку, а потом долбанем по ним…

— А возможно, лучше во время артподготовки?.. — задумчиво не то сказал, не то спросил лейтенант. — Если, конечно, получится. Риск огромный… Все зависит от того, как точно будет вести огонь наша артиллерия. Сначала посмотрим, как они будут стрелять. Если точно, то забросаем немецкие окопы гранатами, чтобы они не отличили их от снарядов. У нас ведь все равно точнее получится… Потом к нам присоединится остальная рота, во главе со старшим лейтенантом Авдеевым. И будем там все вместе держаться, пока к нам не пробьется полк… На это уйдет еще около часа… На всякий случай — там, возле высоты, есть где переждать артналет?

— Есть там слева небольшой овражек, товарищ лейтенант, мы с Прошей по нему лазали, — пришел на помощь товарищу Михаил, ткнув пальцем в карту.

— А мины? — напомнил ему Иван Безухов. — Ты ж сам говорил, заминирована с той стороны высота так, что не подобраться.

— Говорил, да… — Михаил пожал плечами. — Те же власовцы, ну которых мы утром привели, говорят, будто и там тоже они ставили. Мол, немцы заставляли.

— Вот и хорошо, пойдут впереди, проведут за собой, — кивнул Малютин. — Причем пойдут по требованию командира полка без оружия. Кстати, где они сейчас?

— Мы сдали их нашему особисту капитану Шульгину, — виновато ответил Михаил. — Вместе с трупом немецкого полковника… А что, надо было не отдавать?

Малютин снова не ответил. Он что-то напряженно обдумывал.

— Если власовцев взять с собой, тогда, надо думать, пройдем, — уверенно сказал Иван Безухов, глядя на лейтенанта.

— Если только нам их отдадут, — сказал лейтенант, взглянув на часы. — Тогда один из них пойдет со мной, другой с вами… Ладно, власовцев я беру на себя. На этом закончим наш совет в Филях. Я сейчас же иду к командиру полка, а вы готовьтесь.

— Товарищ лейтенант, может, я сам поведу первую группу? — осторожно спросил Иван Безухов.

— Нет, — коротко ответил Малютин. — Вы, Иван Семенович, пойдете со своей группой третьим. Подберите людей мне и себе. Сами знаете… Действуйте.

И вышел из блиндажа.

— Слыхал? Ему бы как раз лучше бы остаться с ротой, верно, Вань? — спросил Прохор, переглянувшись с Михаилом. — А ты бы старшим.

— А ты сам ему это скажи… — Старшина Безухов безнадежно махнул рукой.

Пленных власовцев Гришу и Валеру допрашивал сам капитан Шульгин. Они стояли перед ним оробевшие, чем-то сейчас похожие друг на друга: с приоткрытыми ртами, без ремней, держа руки за спиной.

— Номер своей воинской части тоже не помните? — строго спросил капитан Шульгин.

Они переглянулись, пожали плечами.

— И это не помните, — заключил Шульгин. — Та-ак… То вы не знаете, это вы не помните. Может, еще скажете, будто и в своих русских братьев, солдат и офицеров, никогда не стреляли?

Они молчали, опустив головы.

— Вы знаете, что вас ждет?

— Мы же договаривались, — поднял голову Гриша. — Сдадимся добровольно и приведем «языка», желательно офицера… Покажем проходы в минных полях.

— Молчи, — подтолкнул его Валера.

— И с кем вы договаривались? — сощурился Шульгин. — Только конкретно!

В это время в его кабинет быстро вошел Иноземцев.

— Я прерву вас на одну минуту! — сказал он. — Это срочно. У меня есть вопрос к подследственным.

Шульгин недовольно пожал плечами:

— Пожалуйста, Сергей Павлович…

— Вы ставили минные поля?

— Ну да, — ухватился за этот вопрос как утопающий за соломинку Валера. — Нас заставили… Мы в наших не стреляли, товарищ майор.

— А кто они — ваши? — сощурился майор.

— Ну русские которые, — смешался Валера.

— Проходы в минных полях знаете? — нетерпеливо перебил майор.

— Ну… — власовцы переглянулись, — найдем и покажем.

— Без «ну»… Теперь выведите их отсюда! — распорядился Иноземцев. — Есть разговор.

Когда власовцев вывели, Иноземцев сел напротив Шульгина, посмотрел ему в глаза.

— Что делать с ними собираешься? — спросил он.

— Это трибунал решит, — сухо ответил Шульгин. — Они перешли на сторону противника и были захвачены с оружием в руках…

— Не захвачены, а пришли сами, добровольно сдались и сдали оружие. И привели с собой в качестве пленного «языка» майора немецкой армии.

— Для трибунала это лишь смягчающее обстоятельство…

— Короче, сейчас же передашь их Малютину, — резко перебил Иноземцев. — Под мою ответственность. Потом задним числом оформишь приговор трибунала. Тебе не впервой.

— Даже не просите, товарищ майор! — Шульгин покачал головой.

— Опять ты со мной споришь, капитан, — сокрушенно покрутил головой Иноземцев. — И опять проспоришь… Я бы продолжил этот наш с тобой спор, но только После окончания наступления. А еще лучше после войны. На худой конец после взятия Берлина, если, конечно, доживем…

— Это власовцы, — сказал Шульгин. — С них особый спрос, не как с немцев. Ибо они предатели. Стреляли в наших. На их счет есть четкий приказ товарища Сталина.

— Значит, будут теперь стрелять в немцев, — упрямо мотнул головой майор. — И если они спасут жизни моим солдатам…

— Вы уверены, что их не специально к нам заслали? — сощурился Шульгин.

— Ты о чем? Как? Каким образом? С какой целью? Чтоб доставили к нам немецкого майора Клейста?

— Мертвого майора Клейста, — напомнил Шульгин.

— Мои разведчики сегодня и такого не могут притащить… — Иноземцев махнул рукой. — Уж сколько им ни приказывал, ни просил и ни уговаривал…

— А вам не кажется странным, что немцы стали убивать своих офицеров, захваченных в плен? Раньше такого не было.

— Да и снайпера такого класса у них не было, — возразил Иноземцев. — Немцы не хотят, чтобы мы узнали об их планах, имеющих стратегическое значение. Что ж тут особенного?

— К тому же ваши разведчики с ними обо всем заранее договорились, — возбужденно сказал Шульгин. — Они вступили с предателями в преступный сговор. Когда власовцы вели к нам этого немецкого майора, снайпер в это время сидел в засаде. И ждал… И убил только майора Клейста. Почему их снайпер не стрелял в наших разведчиков? Вы можете это объяснить?

— Очень просто. Он успел бы застрелить только одного из наших. А майор Клейст остался бы жив… Постой… Уж не хочешь ли сказать, что немцы пожертвовали старшим офицером, чтобы заморочить нам голову?

— Вы еще не знаете, на что они способны, Сергей Павлович. Возможно, этот майор, а до этого был полковник, в чем-то провинились и шли по расстрельной статье?

— Никогда не слыхал, чтоб они своих старших офицеров расстреливали… — многозначительно хмыкнул Иноземцев. — Это у нас такое бывало, особенно до войны.

— А напрасно! — наседал капитан Шульгин. — Разве вы не знаете о расстрелах высших офицеров после недавнего покушения на Гитлера?

— Что-то такое было… — Иноземцев кивнул. — Припоминаю.

— А вы не допускаете, что эти полковник и майор были одними из заговорщиков? Им сначала дали шанс, а затем обманули и убили, чтобы они ничего не могли нам сказать, а мы бы доверились этим перебежчикам? И поверили фальшивым документам, которые были при них!

— Ну и фантазия у тебя, — усмехнулся майор Иноземцев. — Признавайся: поди, романы будешь писать после войны? Или уже сейчас по ночам строчишь? Если так, то лучше бы ты как следует высыпался… И не морочил мне голову всякой ерундой.

Он достал из кармана офицерское удостоверение майора с немецким орлом на обложке:

— Смотри. Знаешь, что это такое? А номер и название его дивизии тебе ни о чем не говорят? Это, по-твоему, они хотели нам подкинуть и ввести в заблуждение?

Шульгин перелистал, молча вернул удостоверение майору.

— Да мы теперь это точно знаем из других источников! И мы знаем, какие именно части немцы выдвинули против нас! — азартно продолжал майор Иноземцев. — Это отборное соединение. Значит, они ждут удара именно здесь, на нашем участке! И обрушатся на нас всей мощью!

Теперь настала очередь Шульгина озадаченно взглянуть на командира полка.

— Извините, но тогда чему вы радуетесь, товарищ майор? — негромко спросил он.

Иноземцев уставился на него, потом махнул рукой:

— Не понимаешь, товарищ капитан, простой вещи. На войне успех — прежде всего. И любой ценой. Иначе Германию мы никогда не победим. И не только на войне. Если генерал Власов поможет поймать живым Гитлера — я первым подам ему руку. Пусть они здесь наш полк раздавят, зато другие сомнут их в другом месте! Этот майор, был бы живой, мог бы нам и соврать. А вот такая бумажка, — он взвесил на руке удостоверение немецкого майора, — дороже любых слов… Короче. У меня есть приказ о переходе в наступление. И я пойду на все, чтобы его выполнить точно и в срок. И ты, Шульгин, лучше мне не мешай. Ну? По рукам?

Шульгин поднял глаза на майора:

— Хорошо. Забирайте их. Но только на время наступления. И без оружия.

— Оружия у них не будет, — заверил Иноземцев.

— Под вашу ответственность. — И, покачав головой, Шульгин вяло протянул руку майору.

— Да конечно, под мою! — вдруг развеселился Иноземцев. — Не под твою же. Вся война под мою ответственность! И все равно никогда не узнаешь, как этот майор… как его, Клейст, от кого пулю-дуру получишь — от чужих или от своих, в лоб или в спину, по приказу фюрера или по приговору твоего трибунала… Все, капитан, выполняйте приказ!

Махнул рукой и вышел. Шульгин недоуменно смотрел ему вслед.

* * *

…Ночью Малютин и его ветераны вышли на передовую и засели в своем секрете, наблюдая за немецкими позициями. Немцы постреливали, пускали осветительные ракеты, все как прежде, как день и неделю назад, как будто бы ничего у них там не изменилось…

Здесь же были оробевшие бывшие власовцы Гриша и Валера, покорно ожидали своей участи. Малютин и Безухое встретились взглядами. Безухое кивнул.

— Все, теперь встали и попрыгали… — негромко сказал Иван.

Бойцы стали добросовестно подпрыгивать на месте. Что-то у кого-то звякнуло.

— Рядовой Малахов! — безошибочно определил старшина.

Малахов виновато достал из подсумка припрятанную банку сгущенки, которая стукнулась о запасные диски.

— Вперед! — приказал Малютин Грише.

— А можно мы вместе? — робко попросил Валера, когда приятель растерянно оглянулся на него, прежде чем выбраться из окопа.

— Вперед, сказал, и не задерживайте!

Малютин вслед за Гришей покинул окоп и пополз в сторону немецких позиций. За ним последовал Прохор, которого Иван хлопнул по плечу, кивнув в сторону лейтенанта.

Один за другим разведчики уползали в темноту и в ней растворялись.

 

11

Марек крепко спал, когда его разбудил осторожный стук в дверь. Он вскочил в одних подштанниках, взглянув на тикающие ходики, сорвал со стены двустволку, но тут же дверь вылетела от удара ногой, и в дом ввалились трое пьяных власовцев со «шмайсерами».

— Руки вверх! — заорали они. — Хенде хох! Марек отбросил ружье, поднял руки.

— Где Гриня, где Валерка? — продолжал орать один из них, самый старший по возрасту, огромный, лысоватый, потный. — Они к тебе приходили? Говори, сука!

И тут же уставился на стол, туда, где оставались следы недавно прерванного пиршества — початая бутыль настойки, куски сала и хлеба.

Марек не успел ответить. Старший схватил чей-то недопитый стакан и опрокинул в себя, утерся рукавом, засунул в рот, давясь, кусок сала… К нему было присоединись другие, но тут дрогнула земля, донесся грохот канонады, посыпалась на пол посуда.

Власовцы вздрогнули, съежились, переглянулись, подались назад к дверям.

— Это, ребята, по ваши души, — вполголоса сказал Марек, кивнув на окно.

— Говори, где они? Большевикам, суки, продались?

Марек не успел ответить. Грянул новый залп, похоже, это были «катюши», и старший, чуть не подавившись, полоснул его автоматной очередью.

Схватившись за живот, Марек застонал, опустился на колени, пригнув голову. На него уже не обращали внимания. Торопясь и отталкивая друг друга, власовцы хватали руками со стола снедь, большими кусками, давясь, запихивали в рот, пили самогон прямо из горла.

— Пошли!

Сгребая со стола все, что можно было унести, они выбежали из дома, роняя и опрокидывая табуретки. Марек теперь лежал на полу и смотрел сквозь слезы на расплывающиеся фотографии своих близких, вскоре окончательно растворившиеся в мутной белизне.

* * *

Светящиеся снаряды «катюш» в предрассветной мгле обрушивались на передний край противника, обозначив его под многочисленными разрывами. Это заглушало гул десятков танков, перебрасываемых под прикрытием артподготовки на другой, соседний участок фронта, выбранный для прорыва. Все, кто был на переднем крае, не сводили глаз с немецких позиций.

А майор Иноземцев опять ходил взад-вперед по своему кабинету, опять что-то продумывая. Он медлил присоединиться к своим подчиненным, вооружившимся биноклями и дальномерами и всецело поглощенным тем, что происходило на переднем крае.

Наконец он нагнулся к тумбочке, достал бутылку водки, налил полный стакан и, глядя на себя в небольшое зеркальце, выпил все до дна. Потом неожиданно для себя самого перекрестился… И только после этого направился в оперативный отдел штаба, где офицеры ожидали у карт первых сведений от группы Малютина.

— Ничего нового? — спросил Иноземцев. Ему ответили отрицательно.

Не находя себе места от ожидания, Иноземцев вышел из штаба и быстро направился в блиндаж связи, где Катя Соловьева в наушниках постоянно произносила в микрофон:

— «Гвоздика», «Гвоздика», я «Астра», как поняли, я «Астра»…

Иноземцев стоял над ней и бормотал, озабоченно глядя на хмурое, низкое небо, моросящее дождем:

— Как назло, ночью дожди прошли. То их не было, а тут с вечера зарядили… Для наших ребят хорошо, а вот те… завязнут они там… — Это он подумал сейчас о танках прорыва, а не о своих разведчиках, бьющихся на высоте.

Разведчики во главе с Малютиным, прятавшиеся в воронках, образовавшихся от разрывов снарядов, бросали гранаты во вражеские окопы, к которым они сумели подобраться достаточно близко. Потом по знаку лейтенанта поползли в их сторону. Прохор был впереди лейтенанта, Малахов сбоку, прикрывая огнем.

Здесь же были и снова соединившиеся власовцы Гриша с Валерой — держась друг друга, они неумело ползли среди других. Немцы — оглушенные, засыпанные землей — наконец обнаружили нападавших, когда разведчики оказались на расстоянии одного прыжка.

Оборонявшиеся успели дать несколько очередей, и у всех на глазах погиб первый из наступавших — штрафник Котов, вооруженный ручным пулеметом Дегтярева. Тут же последовал взрыв противопехотной мины — это подорвался Валера, еще не так давно сам ее установивший. Он только вскрикнул, взмахнул руками и перевернулся на спину… Гриша растерянно смотрел на мертвого друга, потом схватил «дегтярь», выпавший из рук погибшего Котова, свалился с ним в траншею и выпустил длинную очередь вдоль окопа — сначала в одну, потом в другую сторону — и при этом сразу свалил около дюжины немцев…

— Суки, гады, — чуть не плакал он. — Вот вам за все — за меня, за Валерку…

А в блиндаже связи тем временем сквозь грохот далеких взрывов, свист и перестук морзянки, донесся наконец едва различимый голос лейтенанта Малютина:

— «Астра», я «Гвоздика»…

— Алеша! — невольно вскрикнула Катя. — Ой, я «Астра»!

— Где, где они? — нетерпеливо спросил майор Иноземцев и взглянул на свои трофейные часы.

— «Гвоздика», я «Астра», где вы сейчас находитесь?

— «Астра», мы атакуем высоту восемьдесят девять, атакуем высоту восемьдесят девять! Только что заняли передовые окопы… Противник отходит, прием. Просим перенести огонь артиллерии, просим перенести огонь артиллерии, прием…

— Как, они уже там? — Иноземцев развернул карту и какое-то время озабоченно смотрел на нее. — Черт… Не слишком ли быстро… Так, немедленно звони артиллеристам, — обратился он к Асе, сидевшей на телефоне. — Быстрее, срочно полковнику Анисимову, черт бы его побрал, какой у него там теперь позывной! Сейчас же пусть переносит огонь на двести, нет, на сто метров дальше… Дай лучше я ему сам скажу! — Он выхватил у Аси трубку, едва она соединила: — Слава, родной, ты слышишь меня? Да, спасибо, а теперь метров на сто, нет на пятьдесят подальше, а? Не подведи, родной… — Он отдал одну телефонную трубку, схватил другую: — Самсонов! Передай командирам батальонов: через две минуты артобстрел будет перенесен в глубь обороны противника, так пусть сразу поднимают людей, не дожидаясь прекращения артналета!

И тут же снова выхватил у Кати микрофон:

— Малютин, слушай, продержись там! Сейчас поможем тебе артиллерией! Укройтесь там получше!

* * *

А на высоте восемьдесят девять Малахов уже вскарабкался на броню ближайшего «тигра», медленно вращавшего башню в сторону нападавших, и набросил телогрейку на смотровую щель наводчика.

Прохор незамедлительно сунул гранату в ствол орудия и прыгнул в ближайший окоп.

— Ложись! — заорал он оттуда Малахову, и тот тоже спрыгнул на землю, за танковую башню.

Взрыв снаряда и гранаты в стволе разорвал орудие на части и накрыл осколками немцев, попытавшихся прорваться к потерянным позициям.

Возле другого «тигра» завязалась перестрелка, перешедшая в рукопашную, и наводчик орудия безнадежно крутил башню то в одну, то в другую сторону, мотор надрывно гудел на высоких нотах, а от ствола орудия, который вело то влево, то вправо, шарахались, падая на землю и не прекращая бороться, русские и немцы.

Наводчик, повертев башню туда-сюда, о чем-то крикнул командиру, тот откинул крышку люка, появился сверху и тут же свалился вниз, сраженный очередью. Одновременно Безухов бросил в раскрытый танковый люк гранату — и не промахнулся…

Не расставаясь с пулеметом Дегтярева, Гриша добрался до следующей траншеи и снова, свесившись в нее сверху, открыл огонь влево и вправо, поражая тех, кто там находился, пока не закончились патроны.

Малютин, Прохор, Михаил и Николай Малахов тут же вскочили, сделали рывок и свалились вниз, во вторую траншею, полную трупов… Следом за ними спрыгнули те, кто еще остался от группы Безухова, во главе со старшиной.

И — вовремя. Почти сразу последовали разрывы наших снарядов, и на них обрушились комья земли.

Оглохшие и ослепшие, атакующие вжались в дно окопов. Когда артналет закончился, подняли головы. Немного же их осталось… Но ничего, теперь к ним подползали бойцы из резерва во главе с Авдеевым.

Малютин прикинул на глаз, сколько же осталось от его разведроты: было выбито больше половины. Из них большая часть раненые.

И он закричал в рацию, пока остальные вели непрерывный огонь:

— «Астра», мы ведем бой на высоте восемьдесят девять, противник отходит… Ждем подкрепления!

— Потери?

— Половина роты… Не могу долго говорить, нас беспрерывно обстреливают и атакуют.

Иноземцев ошалело смотрел на рацию, словно не веря себе, потом, опомнившись, закричал на побледневшую Катю:

— Что ты смотришь! Немедленно соедини меня с Самсоновым!.. Самсонов, почему не поднимаешь людей! — кричал он через секунду.

— Противник ведет ураганный огонь, у нас очень большие потери, — донесся до него голос Самсонова сквозь грохот разрывов и пулеметные очереди.

— Делай что хочешь, Самсонов! — надрывался Иноземцев. — Но чтобы через десять минут ты был у Малютина!.. Соедини меня со штабом дивизии, — тихо сказал он Кате. — Да что ты там копаешься… Каждая секунда на вес золота.

У Кати дрожали пальцы, и она не сразу вставила нужный штекер.

* * *

На передовой цепи нашей пехоты — живые и мертвые рядом — бойцы лежали под ураганным огнем немецких пулеметов и минометов.

— Вон тот дзот нас держит, товарищ майор, — прохрипел в ухо Самсонову раненый пехотный капитан. — И там справа еще один…

— Булгаков! — закричал Самсонов в трубку полевого телефона. — Выкатывай орудия на прямую наводку! Дзот видишь?

Трое артиллеристов выкатили свою сорокапятку, укрываясь за ее щитом, на открытую местность, где были у всех на виду.

— Наводи… Заряжай! — донеслась команда. — Огонь! Пушка выстрелила, но почти одновременно рядом с ней взорвалась мина, выпущенная из немецкого миномета. Взрыв — и артиллеристы убиты.

Но все смотрят на дзот — попал или не попал снаряд сорокапятки.

— Мимо… — констатировал политрук, лежавший рядом с Самсоновым; он не отрывался от своего бинокля.

— Булгаков! — закричал Самсонов. — Не по одному, а всю батарею на прямую наводку давай!

* * *

В блиндаже связи Иноземцев снова кричал в телефонную трубку:

— Товарищ полковник, это Иноземцев! Докладываю. Пешка прорвалась в ферзи. Вы поняли? Пешка прорвалась в ферзи…

В штабе дивизии ему отвечал Егоров:

— Ты не ошибся? Высоту восемьдесят девять взяли?

— Да… Малютин радирует мне прямо оттуда. Но слишком быстро это у него получилось! Я не успеваю ему помочь и не могу закрепить его успех! Противник ведет ураганный огонь, и мои батальоны не могут поднять головы.

Полковник Егоров ответил:

— Вас понял, Сергей Павлович. Чем сможем, поможем… Артиллерией, авиацией…

— Только добьете мне Малютина своей авиацией… Он сейчас в плотном контакте с наступающим противником! Истекает кровью, но держится. Помочь вы сможете только одним, Игорь Андреевич! Бросить сюда, на мой участок, весь свой танковый резерв! Помните, мы говорили?

— Я все помню и все понял, Сергей Павлович…Егоров бросил трубку и обратился к офицерам связи:

— Немедленно свяжите меня с оперативным отделом штаба фронта!

И тут же подошел к карте, на которой штабные офицеры делали отметки о передвижении войск.

— Ну что, есть продвижение на главном направлении? — спросил Егоров у оперативников.

— Есть, но слишком замедленное, товарищ полковник, — доложил седой подполковник. — В настоящее время немцы спешно перебрасывают сюда по рокаде самоходные орудия типа «фердинанд». Тот самый дивизион, помните, мы о нем говорили? Наша авиаразведка только что доложила: они разворачиваются в боевой порядок примерно в двух километрах от наших танков. Наши не успеют их опередить.

Офицеры подняли головы от карт, глядя на Егорова.

— То есть фактор внезапности уже исчерпан, — вполголоса пробормотал Егоров, расхаживая по кабинету и глядя на часы. — А ты был прав, Сергей Павлович… Очень даже прав.

— Товарищ полковник, оперативный отдел штаба фронта! — позвал офицер связи и протянул ему телефонную трубку.

— Товарищ генерал, докладывает полковник Егоров! Наступление под угрозой срыва.

— Похоже на то. Есть предложения?

— Есть запасной вариант, о котором я уже докладывал. На направлении отвлекающего удара обозначился успех. Подразделением Четырнадцатого полка там взята и удерживается высота восемьдесят девять…

— Высота восемьдесят девять, та самая?

— Да, Родион Артемьевич. Иноземцев пытается развить успех и прорваться туда основными силами полка, но немцы ведут плотный огонь.

— Ваши предложения?

— Первое. Немедленно помочь Иноземцеву корпусной артиллерией. Второе. Немедленно перебросить весь наш танковый резерв на его участок… Это предложение самого Иноземцева. Там, в районе высоты восемьдесят девять, удалось подавить противотанковые средства противника. Но надолго Иноземцева там не хватит, товарищ генерал… Ему надо срочно помочь, иначе немцы вот-вот закроют прорыв на направлении главного удара.

— Я доложу командованию. А пока поддержи Иноземцева всем чем можешь. И докладывайте мне каждые десять, нет, пять минут.

— Есть, товарищ генерал… Егоров положил трубку.

— Пять минут… Помнится, Наполеон говорил, что ситуация в сражении меняется каждое мгновение, — пробормотал он про себя и подошел к карте, следя за произошедшими за время его переговоров перемещениями наступающих танковых бригад. Результат, похоже, был нулевой.

— Если сейчас развернуть тот танковый полк, который все еще находится на рокаде и не вступил в бой, сколько нужно времени, чтобы перебросить его на участок Четырнадцатого полка Иноземцева? — спросил он.

— Около получаса, товарищ полковник. — Офицер-оперативник покачал головой. — Только вряд ли они столько продержатся… Резерв, если его ввести немедленно, придет раньше.

— Я стратегическими резервами не распоряжаюсь. Соедините меня с Иноземцевым, — приказал Егоров. — Только побыстрее…

— Сергей Павлович, снова Егоров… Малютин держится?

— Связь с Малютиным прервана, — сказал Иноземцев. — Но бой там, похоже, идет.

— Приказываю: высоту восемьдесят девять удержать. Любой ценой. Командование, похоже, готово перебросить на твой участок танковый резерв…

— Понял вас, Игорь Андреевич, — сказал Иноземцев. — Долго же там до них доходит…

И положил трубку.

— Свяжи меня с полковником Анисимовым… — сказал он, стараясь не смотреть на Катю.

— Слава, дорогой… — сказал он, когда его соединили с Анисимовым. — Пора отдавать долг.

— Опять ты за свое…

— Да, за свое! Всеми стволами, твою мать! По передовым позициям противника на моем участке! Я тебя как бога прошу!

— Сделаем! — ответил Анисимов. — Можешь не сомневаться, Сергей Павлович.

Сопровождаемый встревоженным взглядом Кати, Иноземцев быстро вылез из землянки. Катя выбежала вслед за ним.

— Что-то случилось? — спросила она.

— На войне всегда что-то случается, пора бы привыкнуть, — пробормотал он, глядя в бинокль в сторону далекой высоты, где все еще вели бой люди лейтенанта Малютина. — Иди вызывай Малютина, не отвлекайся и не прекращай вызывать!

 

12

На высоте восемьдесят девять оставшиеся в живых разведчики, в том числе Алексей Малютин, Иван Безухов, Николай Малахов, братья Авдеевы и бывший власовец Гриша из окопов и танковых башен вели автоматный и пулеметный огонь по наступающим цепям немецкой пехоты. Прохор Полунин и Михаил Лопатин в это же самое время поспешно, матерясь, снимали замки с танковых орудий.

— Товарищ лейтенант! — возбужденно закричал Гриша на ухо Малютину, оторвавшись от пулемета. — Может, побережем патроны? Пусть они окружают с этой стороны, мы там как раз противопехотные ставили, там нет прохода, пусть идут!

— Прекратить огонь, — скомандовал по цепи Малютин. — Всем сменить позиции, подпустить ближе!

— Прекратить огонь, сменить позиции, подпустить ближе… — полетело по редкой цепочке защитников высоты. Огонь затих, но начали рваться мины под ногами наступающих немцев. Те, кто уцелел, сразу залегли, потом поползли назад, оставляя погибших и раненых.

— Выходит, не зря вы там мин наставили! — Прохор хлопнул Гришу по плечу.

— Это им привет от Валеры…

— Ну что там с рацией? — поднял наконец голову и спросил Малютин у Безухова, который возился с разбитой рацией. — Можно что-то исправить?

— Пробуем, — сопел, сощурившись, Иван. — Осколок вон или пуля посек провода… Чем бы только их соединить…

Он послюнявил пальцы, соединил ими оборванные проводки.

— Ага. Вроде зашумело.

Майор Иноземцев не вылезал из блиндажа связи и непрерывно, папироса за папиросой, курил. Наблюдение за обстановкой сейчас вели другие офицеры…

— Ну что у Малютина? — кричал он им через дверь. — Вам видно? Ведут там огонь или не ведут?

— Нет, товарищ майор… Разрывы какие-то были на склоне, потом затихло.

— Или немцы отошли, или…

Катя, побледнев, поднялась из-за стола, и к ней бросилась Ася, желая ее увести, но Катя вырвалась.

— Вы… вы это специально… Я знаю, вы специально послали его, их всех туда! — крикнула Катя Иноземцеву. — А сами здесь, за их спинами!

— Прекратить истерику! — Иноземцев ударил кулаком по столу.

— «Астра»! — вдруг зазвучала рация, и Катя оборвала крик, прижала ладонь к губам, потом опрометью бросилась к радиостанции. Но ее уже опередил майор Иноземцев, сам приникший к наушникам. — «Астра»! Боеприпасы у нас на исходе, немедленно открывайте огонь по нашим позициям, — донесся далекий голос Малютина. — Немцы уже здесь, совсем рядом… Повторяю: открывайте огонь по нашим позициям!

Сразу донеслись далекие взрывы, и офицеры снова приникли к биноклям. Иноземцев кинулся к наблюдателям.

— Это дивизионная артиллерия полковника Анисимова перенесла огонь на передовые позиции противника на участке нашего полка! — возбужденно рапортовал наблюдатель у артиллерийского дальномера. — Ну наконец-то… И кучно, точно бьет!

Майор Иноземцев швырнул папиросу на землю и теперь сам, отодвинув докладывавшего офицера, приник к дальномеру.

— Эх, Катя, Катя… Ничего ты не понимаешь… — бормотал он, наблюдая за происходящим. Потом оторвался от дальномера, поднял голову: — Так! Передавай Малютину: пусть врукопашную, пусть зубами их рвет, но держится! А я по своим не стреляю!

И выбежал из блиндажа связи:

— Слушайте приказ! Все на передовую! Все штабные, ездовые, инвалиды и калеки, кто может носить оружие!

Снова вернулся к себе, достал из стола свои награды, прикрепил к гимнастерке. Задумчиво посмотрел на себя в зеркало, снова налил полный стакан водки и залпом выпил.

А на передовой противник вел непрерывный пулеметный и минометный огонь. Среди немецких позиций рвались наши снаряды… Цепи нашей пехоты по-прежнему лежали, не в силах поднять головы. Иноземцев, выбравшийся в боевые порядки, подполз к офицерам:

— Ну что, Самсонов, что опять! Уже и Анисимов тебе помогает, а ты все на том же месте!

— Артиллеристы бьют по площадям… А там у немцев бронированные дзоты, — оправдывался Самсонов.

— Так чего ж ты ждешь! — взревел Иноземцев. — Там Малютина убивают! Выкатывай орудия на прямую наводку! ч

И осекся, увидев наконец сам перевернутые пушки и погибших артиллеристов рядом с ними. Последние его фразы услышала Оля. Она только что подъехала на полуторке, которая должна была ее доставить обратно в штаб корпуса.

— Товарищ майор! — окликнула она Иноземцева. Иноземцев едва расслышал ее голос, обернулся и закричал, увидев ее с винтовкой Никодимова в руках:

— Черт! Почему вы еще здесь! Почему не выполняете приказ! Сейчас же в тыл!

— Я никуда не уйду! — твердо сказала Оля и выпрыгнула из кузова. — Прикажите отвлечь их огнем, и я постараюсь подавить эти дзоты, ликвидировав пулеметчиков.

Секунду, не больше, он недоверчиво смотрел на нее, что-то начиная понимать, и у него вспыхнула надежда.

— Чем черт не шутит… Понимаешь, там на высоте сейчас Малютин со своими ребятами… Их там сейчас убивают, если уже не убили, понимаешь?

— Я это знаю, товарищ майор… А Коля Малахов тоже там?

— Вся надежда на твоего Колю… Не имею я тебе права приказывать, но сама понимаешь…

Она кивнула, вытащила свою винтовку из чехла, выбралась из окопа и быстро поползла под огнем в сторону нейтральной полосы.

Она ползла среди трупов — русских и немцев. Вот хорошее место для стрельбы, но тут полегли одни наши. Она не остановилась. Наконец выбрала удобную позицию за трупом толстого, усатого немца, возможно фельдфебеля. Не сразу, но увидела в прицеле темную амбразуру немецкого дзота. И ствол немецкого пулемета, который, ходя из стороны в сторону, изрыгал огонь. Она навела прицел чуть выше ствола и стала выжидать… И когда огонь стал бить не в сторону, а прямо в ее направлении, выстрелила по невидимой голове немецкого пулеметчика. Пулемет тут же смолк, будто захлебнулся.

И казалось, все на минуту замерло и все остановились…

— Передай Анисимову, чтоб прекратил огонь! — опомнился и закричал в телефонную трубку, взятую у Самсонова, майор Иноземцев.

И, не дожидаясь прекращения артогня, вскочил во весь рост, размахивая пистолетом:

— За мной! Ур-ра!

— Ур-ра! — донеслось до Оли от наших позиций, и уже поднялась пехота, и во главе ее, как в гражданскую, бежал командир полка майор Иноземцев, за ним офицеры, в том числе подполковник Нефедов и капитан Шульгин — все с автоматами.

И Оля тоже вскочила, что-то радостно закричала… Но тут же открыл огонь другой дзот, который она не видела. Она почувствовала жгучий, болезненный удар в правое плечо и плашмя упала, зажимая рану рукой…

В глазах стояла мутно-красная пелена, но она продолжала нащупывать перекрестьем прицела темную амбразуру второго дзота, уперев приклад винтовки прежнего полкового снайпера Павла Никодимова в раненое плечо и почему-то не чувствуя боли.

Вокруг нее вспорхнули, словно стаи воробьев, фонтанчики пыли, выбитые новой пулеметной очередью. Оля замерла, затаив дыхание, припав к земле. Пусть думают, что она погибла… Но она знала, она чувствовала это: ее выстрела, как нового чуда, ждут залегшие цепи солдат, готовых к новому броску.

И она выстрелила — и тут же вскрикнула от нестерпимой боли в раненом правом плече, куда пришлась отдача, и потеряла сознание, откинувшись на спину, и так и осталась лежать с широко раскрытыми глазами.

Пехота теперь бежала мимо, не останавливаясь и не оглядываясь, а с прифронтовой рокады уже мчались к передовой Четырнадцатого полка тяжелые «ИС-2». Они разворачивались, переваливали через немецкие окопы и двигались все дальше, в сторону высоты восемьдесят девять.

Раненный в голень Иноземцев ковылял, опершись на плечо санитарки, и вглядывался в тела, узнавая погибших и раненых солдат и офицеров своего полка. Наконец он увидел лежащую в луже крови Олю Позднееву, остановился и склонился над ней, опустившись на колено здоровой ноги. После чего приподнял ей голову. Она застонала, приоткрыла глаза, увидела его, но не сразу узнала: еще никогда он не выглядел таким растерянным.

— Господи… Девочка моя, как же так… Врача, носилки, немедленно!

Она попыталась что-то спросить, и он приник ухом к ее рту.

— Да, успели… Жив он, жив…

Когда ее уносили санитары, он обернулся к Самсонову:

— Не знаешь, там, в окопах, кто-нибудь остался жив? Тот только развел руками.

Катя отшвырнула наушники и выбежала наружу из блиндажа связи.

— Ты куда, — закричала ей вслед Ася, — а связь? Вернись, слышишь, там еще стреляют…

Потом тоже махнула рукой и выбежала следом за ней из блиндажа.

— Катя, постой! — кричала она. — Подожди меня! Но та бежала по полю между взрытых разрывами воронок, потом между трупами и ранеными — туда, где завывали танковые двигатели и где еще шла интенсивная стрельба из пушек и пулеметов.

— Малютина видели? — спрашивала Катя у раненых солдат, бредущих в тыл, наивно полагая, что ее лейтенанта знают все, просто не могут не знать…

Ей не отвечали, от нее отмахивались или пожимали плечами.

— Какого Малютина? — спросил ее один новобранец, совсем еще молоденький солдат, с перебинтованной головой. — Петьку, что ли? Так его сразу убили… Как в атаку пошли, так его сразу из пулемета.

Она пыталась объяснить, но ее голос заглох в гуле и вое танковых двигателей. Новые и новые танки мчались со стороны рокады, переваливаясь через траншеи и воронки.

Потом ей стали попадаться те, кто знал ее и командира разведроты.

Они в ответ лишь неопределенно пожимали плечами и отводили взгляды. Некоторые кивали в сторону высоты:

— Там он. Со своей ротой. Ты бы, Катюша, осторожнее, тут мин полно…

Танки огибали высоту восемьдесят девять и мчались дальше на северо-запад, туда, где уже начиналась Польша.

Малахов — оглушенный, контуженый, весь запорошенный землей, пополам со своей и чужой кровью, так что видны были только глаза, — поднялся из окопа, посмотрел на умирающего старшину Безухова.

— Коля… где лейтенант? — прерывисто спросил старшина, с трудом разлепив губы; при каждом его слове изо рта и груди с хлюпаньем выбивалась кровь.

— Семеныч! Ты живой, нет? А я уж думал, я один остался, — озабоченно сказал Малахов.

Он растерянно разглядывал разбросанные тела разведчиков, лежащих вперемежку с убитыми немцами.

С трудом узнал мертвых братьев Авдеевых, неразлучных друзей Прохора Полунина и Михаила Лопатина, наконец определил стонущего власовца Гришу…

Лейтенанта Малютина нигде не было видно.

Малахов поднял алюминиевую немецкую флягу и протянул ее старшине.

Видя, что тот не может ее взять, отвернул колпачок и попытался его напоить.

— Лейтенант… — повторил, снова закашлявшись кровью, Иван Безухов. С трудом, опираясь на руку Малахова, он постарался приподняться. — Где наш лейтенант, Коля?

Малахов молчал. Он разглядел наконец неподвижное тело Малютина под трупами навалившихся на него убитых немцев.

Малахов начал расталкивать ногами и руками немецкие трупы, пока не увидел, что у Малютина разворочена вся грудь и он тоже мертв, как и те, кого он подорвал вместе с собой последней гранатой.

— Жив лейтенант! — сказал он умирающему старшине Безухову. — Без памяти, контузило, конечно, но до свадьбы заживет… И мы с тобой, Семеныч, на ней еще погуляем… Ты, слышь, потерпи, вон санитары с носилками, и майор наш сюда на одной ноге, кто докладывать будет, не я же?

Катя остановилась и оглянулась, когда услышала сзади вскрик Аси и увидела, как уносили тело мертвого подполковника Нефедова, погибшего с автоматом в руках, который с трудом вытащили из его окоченевших рук. Потом увидела, как Ася растолкала всех и кинулась на тело погибшего подполковника, так что покачнулись носилки, на которых его несли, а санитары едва ее удержали.

— Лейтенанта Малютина не видели? — уже плача, по-прежнему спрашивала Катя всех встречных, и от нее все чаще отворачивались, предпочитая ничего не отвечать.

Малахов с трудом поддерживал, обнимая, уже мертвого Безухова и показывал на танки, ползущие на запад:

— Гляди, бугор!.. Швабы когти рвут! А, с-сучий потрох! Вот так вам, козлы позорные!

И резко сделал характерный мужской жест, не требующий объяснения или перевода.