Монашки купались в море в длинных юбках, облепивших их на удивление – кто бы мог предположить – стройные бедра. Сбежав со службы в своих серых шарфах, повязанных поверх белых платков, они плескались в океане, играя с пенными волнами точно так же, как девицы в стрингах и треугольничках купальных бюстгальтеров. Все это пестрое разнолюдье пляжа – дети, собаки, толстые матроны с термосами горячей воды для мате, стройные атлеты-спасатели, моделеобразные современные Венеры и католические монахини – сосуществовало в Счастливом городе в своей особой абсурдной гармонии.

Я смотрела на пляжных обитателей с завистью человека, которого отвлекают от такого естественного на побережье занятия, как дольче фар ньенто, – знаменитое итальянское определение ничегонеделанию. Вместо купальника и вьетнамок на мне были умеренно строгое платье и босоножки на каблуках. Проведение драгоценных пляжных часов за работой или отсиживанием в очередях различных бюрократических учреждений должно зачитываться в карму и искупать многие грехи, утешала себя я.

Когда я пришла по указанному адресу в офис агентства недвижимости, дверь оказалась закрытой, а табличка на ней оповещала, что все ушли на обед, который продлится два часа. Догадаться, где происходит этот обед, было несложно, но раз уж я была не по-пляжному одета, пришлось побродить по немногим открытым в обеденное время магазинчикам и затем усесться в тени роскошной акации пить кофе с воздушно-легкой сдобой, тем не менее обладающей столь же немереным количеством калорий, как и обычные булки. Моя сила воли, не очень-то закаленная и в обычных условиях, в летнем курортном городе таяла, как мороженое, что я обычно покупала и не успевала съедать до того, как оно начинало стекать липкими струйками по пальцам, на платье и в итоге на тротуар, раскаленный летним солнцем.

Мраморный столик бистро, за который я уселась, обслуживала немолодая аргентинка; она так вкусно мне рассказала про все достопримечательности ланч-меню, что захотелось всего сразу. Но я ограничилась капучино с амаретто и нежнейшим лимонным пирогом с безе и попросила ее принести мне газету.

Новости дня были не такими сладкими, как мой шикарный десерт, заменивший обед. На первой полосе было лицо президента со свежим силиконом в губах и наращенными волосами в стиле прически выпускницы средней школы. Г-жа Кирчнер боролась с хищными и зловредными хэджевыми фондами, которые она называла «коршунами и ростовщиками» и которые почему-то настаивали, чтобы Аргентина все же вернула долг в сто тысяч миллионов долларов. Президент возмущалась этой несправедливостью, обосновывая свое возмущение тем, что лично она ни у кого в долг не брала и что за предыдущее правительство расплачиваться не намерена. С позиций этой железной логики, горячо поддерживаемой в стране, где получить одолженные взаймы друзьям или родственникам деньги нередко становится проектом всей оставшейся жизни, Кристина давала пресс-конференцию журналистам, жалуясь на жадность американских кредиторов, мировой империализм, засилье корпораций в политике и прочие бедствия современного мира.

Накануне вечером по всем каналам показывали митинг «в поддержку президента». Кристина взывала к скандирующей толпе, привезенной на специальных автобусах, и изображала жертву несправедливости. Смуглые люди, в свою очередь, изображали преданность, восторг и поддержку на протяжении всей длинной речи президента, прерывая ее время от времени распеванием куплетов наподобие частушек:

Закончила свою речь госпожа президент драматичным, но уже не новым предупреждением о том, что «на севере» замышляли недоброе. Как и в предыдущих выступлениях, «севером» в ее туманном намеке была отнюдь не провинция Сальта, что граничила с Боливией, и не сама Боливия, а страна широтой намного выше. И хотя там, в далеких Штатах, мало кто слышал о современной Жанне Д’Арк, борющейся с их кредиторами, деньги свои американцы все же хотели получить, что они и объяснили уполномоченным президента, приехавшим на переговоры. В воздухе висело, а в прессе читалось слово «дефолт», хорошо знакомое аргентинцам с 2001 года.

Кофе допит, мне пора было идти. По моему кивку подошла официантка с чеком и, как оказалось, визитной карточкой «сеньора, который хотел бы пригласить вас поужинать в свой ресторан». Обернувшись, я увидела сеньора и сразу поняла, что он не местного происхождения. Хороший европейский костюм по моде нынешнего сезона, впечатляющие часы на загорелой руке, элегантный перстень с черным камнем и толстая золотая цепь, блестящая в открытом вороте дорогой рубашки. Слегка редеющие со лба светлые волосы, смуглая кожа и зеленые глаза делали его лицо вполне привлекательным, а небольшой шрам на левой щеке – мужественным. Он сидел, высоко забросив ногу на ногу, с газетой, так же как и я, и с чашечкой кофе, которую он слегка приподнял в воздух, приветствуя меня. Хммм… в каком фильме я это уже видела? Ах да, пожалуй, во всех!

Визитка ресторана «Пьетро» принадлежала Джузеппе Мецино О’Мастичело, и я оказалась права: на берега аргентинской Атлантики он передислоцировался с наикрасивейшего места на земле, Амальфитанского побережья Южной Италии, из города Сорренто. В двух словах Джузеппе мне объяснил, что его итальянский ресторан в Мар-дель-Плате один из лучших в Аргентине и что он будет рад видеть меня в нем в любое время, ибо ему очень приятно собирать у себя интересных людей. Внимание Джузеппе я привлекла своим акцентом во время длинного разговора по телефону.

После неизбежного при встрече двух иностранцев вводного диалога «откуда ты, как давно и что делаешь в Аргентине», узнав, что я из Москвы, при американском гражданстве и с внушительным списком стран и городов, где мне довелось проживать, Пепе, как он просил его называть, внимательно посмотрел на меня, как бы оценивая реальную ситуацию, и понимающе спросил:

– Скрываешься? – Несмотря на мой смех, он продолжил разглядывать меня, прикидывая в уме, от кого и почему.

Мне надо было идти, и мы решили созвониться, чтобы договориться об ужине в его ресторане, который он скоро собирался закрывать до следующего сезона, поскольку аргентинскую зиму проводил в Сорренто, и его ресторан ждал вместе со всеми тепла, лета и очередного наплыва туристов, которые привозили в город жизнь. Жил Пепе на две страны и на широкую ногу, судя по часам и чаевым, что он оставил официантке за кофе и оказанную услугу.

Уже дома я нашла Джузеппе в социальной сети, и он мгновенно принял меня в контакты. Я зачиталась признаниями людей из различных стран, но больше всего из Мексики, Колумбии, Панамы и американского Майами, о том, каким необыкновенным человеком являлся Пепе. Прямо всеобщий крестный отец, подумалось мне, и, любопытства ради, я решила связаться с ним, чтобы договориться об ужине.

Столь простая, казалось бы, цель была достигнута лишь через несколько дней, и не потому, что я навязчиво звонила, а Пепе не мог говорить или не хотел меня приглашать. Мы обменивались сообщениями по телефону, он был рад, что я согласилась с ним поужинать, мы договаривались созвониться, и он повторял свое приглашение, но, когда я перезванивала, абонент был недоступен. Не раз Пепе задерживался на совещаниях до одиннадцати часов вечера и, пламенно извиняясь, переносил нашу встречу.

В очередной раз, когда он мне написал, что перезвонит, как только закончит встречу, я пошутила: «Это встреча Коза Ностры? В Мар-дель-Плате проводится симпозиум сицилийской мафии?» Пепе не оценил моего юмора и не ответил ни смеющейся рожицей, ни его обычным «ха-ха» – он коротко и по-деловому предложил заехать за мной через полчаса. Едва я успела переодеться, как с точностью кремлевских курантов к дому подъехал серебристый новенький «мерседес» S-класса, столь непримечательный и обычный в Москве, но вызывающий любопытные взгляды и разглядывание того, кто сидит за рулем, в Мар-дель-Плате.

Первое, о чем я вспомнила, зайдя в «Пьетро», были мои шутки про Козу Ностру и конгресс сицилийской мафии, не одобренные Джузеппе. Стены ресторана были выкрашены в темно-зеленый цвет, а потолок и переплеты окон – в черный, что гармонировало с зелеными скатертями на столах, черными, сложенными в пирамиды салфетками на тарелках и черно-белыми шашками мозаичных полов. На стенах были развешаны портреты Марлона Брандо в роли крестного отца и его знаменитые цитаты вроде: «Месть – это блюдо, которое подают холодным» или «Оставь пистолет. Захвати пирожные». Разглядывая фотографии и цитаты, я думала: что это? Остроумная реклама? Блестящая находка маркетолога? Но некоторые изречения наводили меня на иные предположения. Например, что в каждой шутке есть только доля шутки… Я продолжала разглядывать надписи: «Друзей надо держать близко, а врагов еще ближе», «Кровь остается кровью, и ничем другим ее не заменить». Была даже одна фраза, авторства Оноре де Бальзака, которую любил повторять Дон Корлеоне: «За каждым большим состоянием кроется преступление». Однако больше всего меня поразил портрет самого владельца ресторана, выполненный маслом, под которым красовалась цитата из «Крестного отца» на итальянском языке: «С тех пор как мне исполнилось двенадцать, всегда находится кто-то, кто хотел бы меня убить».

Все эти декорации соседствовали с фотографиями развеселых пиров-застолий с участием знаменитостей. У одной звездной телеведущей, любимицы всей Аргентины, не без гордости поведал мне хозяин, в ресторане был даже свой, забронированный на весь сезон столик. Он кивнул на фотографию, где был запечатлен с Миртой Легран, элегантной миниатюрной дамой, иконой аргентинского кинематографа и телевидения, о возрасте которой ходили и легенды, и шутки, а также слухи о ее флиртах и романах, в том числе с генералом Пероном в начале пятидесятых годов прошлого века. Ну да кто же теперь это подтвердит или опровергнет? Мирта пережила всех свидетелей.

Пепе познакомил меня с метрдотелем, высокой и красивой блондинкой, а сам ненадолго отлучился, извинившись. Она оказалась русской, из Пятигорска, но, несмотря на мое удивление и попытку перейти на наш родной язык, ограничилась фразой приветствия и как-то очень деликатно и элегантно дала мне понять, что не расположена к фамильярности. Излучая голливудскую улыбку, она провела меня к столику и сказала, что Пепе распорядился принести мне шампанское на аперитив.

Мой новый знакомый появился через десять минут, порекомендовал мне лучшие блюда и, снова извинившись, сказал, что присоединится, как только закончит встречу. Он даже ругнулся слегка, что дела отрывают его от ужина в столь приятном обществе, то бишь в моем. Я сказала, чтобы он не беспокоился, и погрузилась в чтение увесистой кожаной папки меню, в котором было абсолютно все и, как оказалось позже, отменного качества. Сделав заказ, я стала рассматривать посетителей.

В ресторан стекались актеры после гастрольных спектаклей. Я узнала известную примадонну сцены, сидящую с подругами-актрисами в театральном гриме, с наклеенными ресницами, в обществе молодых мужчин-поклонников и старых театральных мэтров. Были здесь и пронырливые представители желтой прессы, разогревающие свой охотничий азарт шампанским в ожидании подходящего момента. Один из них быстро подбежал ко мне, стараясь опередить своих коллег:

– Такая очаровательная сеньорита и ужинает одна в этот поздний час? – зарокотал он, всматриваясь в меня и пытаясь определить, кто я такая. Видимо, за столиком хозяина сиживала не одна местная знаменитость. Он протянул мне визитную карточку и представился: – Кристиан Перейра, журнал «Люди». Извините меня, бога ради, не сплю третью ночь уже… крутится в голове, но никак не вспомню: в какой пьесе я вас видел? В театре «Одеон», не так ли?

Ответить я не успела, так как между нами вырос Пепе, до этого сидевший за дальним столиком в углу с каким-то длинноволосым типом.

– Ну, ты даешь, Крис, не позорься уж, старина. В «Одеоне»! – передразнил он фотографа. – Сегодня у нас в гостях Голливуд! И отвали давай, а? Тоже мне… папарацци провинциальный…

– Ах, ну конечно же! Прошу прощения, такая жара стоит… и столько работы… – пробормотал Кристиан, пятясь назад, так и не поняв по тону Пепе, шутил ли он, или говорил правду.

А Пепе сел напротив меня и сказал, что наконец-то завершил на сегодня все дела. Мы болтали, я уже съела основное блюдо, и мне принесли выглядевший как произведение искусства десерт, в то время как Пепе только принялся за семгу с трехцветным гарниром из тыквы, авокадо и картофеля.

Я похвалила кухню, и Пепе подробно рассказал о своем деле. Все продукты, кроме рыбы местного улова, пасущегося неподалеку аргентинского мяса непревзойденного качества и сезонных овощей и фруктов, он привозил из Италии: макаронные изделия, оливковое масло, специи, даже муку. Повар был настоящим сицилийцем, с усами, как у Сальвадора Дали, и руками волшебника. О том, что он превосходный мастер, было понятно и без подробного рассказа Пепе о том, чего ему стоило переманить его из престижного ресторана в Неаполе. Чего только стоили одни украшения – все эти розочки из помидорок-черри и рисунки разноцветными соусами по краю тарелки, к которым шеф относился так же серьезно, как и к самому вкусовому качеству блюд. Ресторан по праву пользовался славой одного из лучших гастрономических заведений города, а Марделю было чем похвастаться перед гурманами!

Народ уже расходился, Пепе закурил сигарету, и нам принесли его любимый «Гран Марнье».

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он.

Я ответила какой-то банальной женской уловкой, чтобы не называть возраст.

– Мне пятьдесят четыре, – быстро сказал он, и я с облегчением, что он старше, призналась ему, что мне уже исполнилось пятьдесят, приготовившись к его изумлению: мне никто не давал моего возраста.

– Классно выглядишь! – Он удивленно повел бровью, и мне понравилось, что я казалась ему моложе.

– А мне, вообще-то, сорок два, – по-детски довольно, что ему удалось меня провести, подхихикнул Пепе.

– Что?!

Я даже не знала, что и сказать… на сорок два он точно не выглядел, но Пепе протянул свои права, с фотографией и датой рождения.

– Поверила? – Он засмеялся. – Ладно, у меня назначен курс лазера в Италии по приезде, один шрам я уже убрал, сейчас этот. – Он дотронулся до щеки. – Ну и общее омоложение заодно сделаю. Хочешь? – Пепе подмигнул мне, все еще забавляясь тем, как ловко выведал мой настоящий возраст.

Потом он стал расспрашивать меня о Москве: ему очень хотелось открыть там ночной клуб, но я свернула разговор в другое русло:

– Ты женат?

Пепе отрицательно покрутил головой.

– Дети?

– Нет. – Он покрутил головой еще более грустно. – Мне нельзя. Не могу.

Я вопросительно уставилась на него, не зная, продолжать ли эту деликатную тему, но мне было любопытно. Сейчас, когда медицина шагнула так далеко, что семидесятилетние мамаши, качающие близнецов в морщинистых руках, и семьи из двух пап или мам стали едва ли не нормой, состоятельному человеку говорить о проблемах с деторождением было как-то странно.

Видя мое недоумение, Пепе пояснил:

– Сейчас люди не те пошли. Нет уже никаких кодексов. Не смотрят, что дети… Я не могу подвергать опасности близких, лучше, когда нет семьи…

От такого признания я поперхнулась тирамису. А Пепе продолжал рассказывать. В прошлом году умер его папа, который был главой неаполитанской мафии Каморры, и вот теперь этот титул – «ля копола» – перешел ему.

– А это, сама понимаешь, накладывает обязательства.

Помимо ресторана в Мар-дель-Плате, Пепе был владельцем судоверфей в Сардинии, яхт-клуба в Сорренто, а каждой из своих сестер, о которых теперь, после смерти отца, ему приходилось заботиться, он отдал по рыболовецкому флоту, корабли которого промышляли вдоль всего Амальфитанского побережья и обеспечивали рынок Калабрии и Сицилии практически на эксклюзивных правах.

– Так мне спокойнее. Если что со мной случится, девочки устроены и племянники в хорошем деле.

Я слушала Пепе и не могла оторвать взгляда от шрама на его щеке. Почему-то сейчас он стал более заметным. Вспомнила, как он спросил при нашем знакомстве, от кого я скрываюсь, узнав о запутанной географии моей жизни и наличии разных паспортов, и подумала, что это скорее похоже на его ситуацию.

Как будто прочитав мои мысли, Пепе продолжил:

– Но мне уже надоела эта жизнь, слишком много ответственности и риска. Я решил политикой заняться. Почему нет? Здесь спокойно, не стреляют. Я лоббирую кандидата на выборах. Обеспечиваю ему лояльность и поддержку местного капитала. Будем ставить своего президента. Завтра у меня как раз собрание с самыми влиятельными семьями в Мар-дель-Плате, владельцами пятизвездочных отелей, порта.

– И кого ты продвигаешь? – выдохнула я, раскрасневшись от любопытства и моего любимого шампанского «Дон Давид».

Пепе без заминки назвал имя одного из основных кандидатов, пояснив, что сначала работал с другим, но этот в итоге оценил «лояльность и поддержку» в более высоких цифрах.

Мои домыслы о недоговоренном принимали форму телесериала, все то, что я сейчас услышала, мне казалось больше похожим на творчество Марио Пьюзо, чем на реальную жизнь, частью которой являюсь и я, сидя сейчас с Пепе в его ресторане, рассматривая его шрам и внимая откровениям киллера.

– Послушай, а почему ты мне все это рассказываешь? – спросила я, подумав, что меня так просто не провести и что, скорее всего, эта его бравада – не более, чем фантазии итальянского мальчика, игравшего в детстве в мафию так же, как русские мальчики играли в войну с фрицами. – Ведь мы совсем не знакомы. Откуда ты знаешь, что я… скажем, не любовница Макси, сына президента? Что я не позвоню ему этой же ночью, чтобы все рассказать, что от тебя услышала? Или еще кому-нибудь?

Он посмотрел на меня долгим взглядом, и было не совсем понятно: он просчитывает вероятность того, что я только что сказала, или хочет соблазнить меня, – но меня охватило волнение.

– Моя милая рогацца, – улыбнулся Пепе, выдержав паузу, – кто же тебе поверит? Ты слишком умна, чтобы рассказывать небылицы своим любовникам. Кстати, у тебя есть любовник? Правда? Вот это мне не нравится. Пошли-ка лучше в «Флоридиту» пить мохито.

И, приподнявшись из-за столика, он взял меня за руку с видом человека, который не спрашивает, а сообщает о дальнейшем совместном плане действий. Но я уже была не в состоянии вмещать в себя новые впечатления ночи, мне казалось, что еще одна история, еще одно признание или эпизод, и я, как графин, в который по невнимательности перелили воду, растекусь эмоциями, к тому же подогретыми алкоголем. Мне хотелось остаться одной и все обдумать. Пепе не настаивал, отвез меня домой, галантно поцеловал руку, когда я выходила из «мерседеса», и учтиво подождал, пока я не помахала ему, уже открывая подъездную дверь, затем подмигнул фарами и исчез в темной южной ночи, оставив меня почти сомневаться в ее реальности. На следующий день он учтиво поинтересовался по телефону, хорошо ли я провела время накануне, и был очень мил, даже трогателен, как обычно путая в эсэмэске испанские, итальянские и английские слова.

Мне все же хотелось попасть в известный кубинский клуб-ресторан, куда он звал и где всегда были очереди на входе, которые я обходила стороной. «Флоридита» славилась красивыми девушками, экзотическими коктейлями и официантами с внешностью королей подиума и больше напоминала заведения Майами-бич, чем оригинальный клуб в Гаване, прославленный Хемингуэем. Мы попали туда двумя днями позже.

Нырнув в темноту, вздрагивающую неоном, как бегущий по темным аллеям парка атлет огоньками на кроссовках, мы встретились с громилой необычных для местного некрупного населения размеров. Спираль рации за его ухом свидетельствовала о классе заведения, где вышибалы были оснащены не только мускулами, но и современной технологией. Мы были старше большинства посетителей, но мне показалось, что радушный прием, который нам оказали, был все же не из уважения к нашему почтенному возрасту. Охранник-великан что-то передал по рации, и к нам тут же выскочил оживленный то ли метрдотель, то ли сам хозяин заведения, – я так и не поняла, – но радовался он, приветствуя Пепе, не меньше, чем при встрече любимого брата или известии о получении премии. Пока он лучезарно рассыпался в комплиментах мне, а я улыбалась и что-то отвечала, я и не заметила, как мы с Пепе оказались за столиком в самом удобном и уютном месте у окна, неизвестно откуда появившемся в переполненном ресторане клуба. Столик моментально, будто скатерть-самобранку расстелили, покрылся закусками, аппетитными свежеиспеченными булочками и хрустящими кростини, а внимательный официант спросил, что мы будем пить, и, предвосхищая ответ, слегка приподнял бровь: «Как всегда?» Пепе пояснил, что только у них есть какое-то необыкновенное вино из маленького эксклюзивного виноградника Мендозы, которое я непременно должна попробовать и оценить. Официант ушел за вином, а к нам вышел шеф-повар, оказавшийся таким же красавцем, как и прочие сотрудники заведения (исключая громилу с рацией). Радость, с которой шеф приветствовал Пепе, мне показалась более искренней, чем у метрдотеля. После ее изъявления он перешел к описанию тех блюд, которых не было в меню и которые он собирался приготовить для нас лично, дав понять, что это лучшее, на что он способен. Ну как тут спорить? Мы согласились на все и принялись за закуски. Вскоре принесли теплый салат с козьим сыром и тигровыми креветками в кисло-сладким соусе, приправленный маракуйей и кинзой, и баранину с розмарином, нашпигованную грибами портобело и украшенную карамелизированными колечками лука. Сочетание экзотических вкусов было бесподобным, каждый играл своим ароматом, создавая восхитительный букет удовольствия во рту. Я не могла оторваться, но, впрочем, заметила несколько длинноногих девиц у бара, провожающих долгими взглядами каждый кусочек еды, который Пепе отправлял в рот.

Беседы, а точнее, откровений Пепе, которых я и опасалась и ждала одновременно, не получилось, – в клубе гремела сальса, и мы обменивались мнениями о танцующих и восторгами от блюд шефа. Он, кстати, появился, чтобы спросить, все ли нам понравилось.

– Фантастика! Безумно вкусно! – перекрикивая музыку, воскликнула я. – А как называется ваш салат? Могу я его заказать, если приду сюда одна в следующий раз? Или с друзьями? Я бы только ради него сюда и ходила.

Мне искренне хотелось сделать ему комплимент и закрепить за собой право наслаждаться его искусством на эксклюзивных правах – такого восхитительно вкусного блюда я и правда никогда не пробовала, но красавчик-повар, прежде чем ответить, вопросительно взглянул на Пепе, как бы оценивая степень моих отношений с сидящим за столом боссом: как он прореагирует на мои планы ходить по клубам одной или с друзьями? Он слегка помедлил, выбирая правильный в этой ситуации ответ, но Пепе уже одобрительно улыбался:

– Конечно. Рафа тебе и твоим друзьям и не такое приготовит.

Рафа, или Рафаэль Фарини, весьма известный кулинар (позже я навела справки), повернул голову ко мне, отражая на своем лице улыбку Пепе, приняв ее как сигнал для любезного ответа:

– В любое время, сеньорита. Сегодня это был экспромт, но для вас я всегда буду рад его повторить. Или же попробую удивить вас чем-то другим, не менее изысканным. Вам понравится!

Пепе остался доволен его ответом и моими восторгами. Он попросил счет у официанта, и тот удалился, но очень скоро вернулся и сказал, что никаких денег не надо, – заведение угощает. Пепе стал настаивать, но официант, помотав головой, сказал, что его босс запретил ему выставлять счет. Добродушно хохотнув и пожав плечами, – мол, ну что я могу поделать с ними? – Пепе не стал спорить, оставил чаевые, с лихвой покрывающие счет, и мы вышли на улицу.

Ночь была удивительно теплой, хотя уже началась осень; несмотря на позднее время, на улицах было много людей, всем хотелось продлить лето, испить его до дна, не пропустив ни одного из подаренных напоследок солнечных дней и безветренных ночей, ведь скоро все это сменится шквалистыми порывами ледяного антарктического воздуха. Я смотрела на прохожих, а Пепе, казалось, витал в своих мыслях, которыми он со мной вскоре и поделился:

– Хороший городок… чем-то он мне даже Сорренто напоминает. Здесь много наших осело, из Сорренто. Можно неплохой бизнес развернуть. Смотри, сколько магазинов, кафе и прочих всяких заведений. Если с каждого даже по-божески собирать – тысячу, полторашку в месяц, – можно неплохо здесь жить.

– С чего это тебе будут платить? И за что? – наивно спросила я, будто и не жила в девяностых в России. Но уж больно давно не приходилось сталкиваться с таким простым и четким бизнес-планом откровенного рэкета. Я не была уверена, что мардельцы согласятся платить «итальянский оброк» наряду со множеством аргентинских налогов. Но оказалось, что тут я не совсем права.

Пепе объяснил мне схему своего «крышевания»: по его словам, имея серьезные контакты, он как раз мог повлиять на размеры официально взимаемых с предпринимателей налогов, моделируя и корректируя сложную систему монотрибуто, которая регулирует индивидуальное предпринимательство, определяет лицензии, отслеживает регистрацию бизнесов и устанавливает их место в шкале системы налогообложения.

– Я как раз завтра увижу этого персонажа, на собрании. Надо будет потолковать. – Пепе упорно принимал меня за «свою» и продолжал делиться планами. Я улыбнулась «персонажу» – одному из любимых словечек Пепе, а он рассказал, что завтра состоится собрание восьми влиятельных бизнесменов Мар-дель-Платы, в пятизвездочной гостинице «Коста Галана», где будут обсуждать поддержку кампании названного кандидата. Также на повестке дня – возможные льготы в их империях, пропорционально вытекающие из этой поддержки.

Мне не хотелось ни о чем говорить, было хорошо просто идти вдоль океана, дышать его шумом и смотреть на крупные звезды.

Мы поцеловались прямо на набережной, а потом целовались всю дорогу до гостиницы, где у Пепе был выкуплен номер, и я совсем не хотела думать о моих моральных принципах, которые разбились вдребезги о его мощную харизму, как морские волны разбиваются на лоскутки пены, столкнувшись с каменными рифами пляжа. Иногда позволительно отключать голову и просто идти, как зверь, на запах чего-то манящего… ведь не все попадают в капкан, многим, ведомым любопытством и не теряющим при этом бдительности, его удается избежать… Так я размышляла уже следующим утром, проснувшись у себя в квартире и вспоминая за утренним кофе неожиданную нежность Пепе, шептавшего на итальянском красивые слова, в то время как его загорелое тело с шелковистой, как у ребенка, кожей без устали доставляло мне удовольствие.

У нас сложились странные отношения. Пепе был занят постоянно, то у него возникали проблемы с партнерами, то вдруг в середине кампании кандидат другой партии предложил больше денег, в результате чего лояльность Пепе повернулась своим ликом к совершенно иной идеологии, в которой, впрочем, он не заставил себя долго убеждать и, не устояв перед щедрым предложением, сменил свои политические симпатии так же быстро и естественно, как не устояла я перед обаянием Джузеппе Мецино О’Мастичело. Потом он вообще пропал, и целую неделю у нас не было никакой связи. А когда объявился, сказал, что уезжал ненадолго в Колумбию, что там у него родственники и надо было с ними повидаться.

– Вот ты хочешь купить дом – это у тебя что? Мечта из советского детства? Домик на море? – сказал он как-то.

Меня поразило его точное определение моему упрямому поиску маленького домика, который я могла бы позволить себе, продав квартиру в Буэнос-Айресе. Как всегда, Пепе смотрел в корень и, даже зная немного, а точнее, ничего, про феномен советского детства, опять попал в точку.

– Брось! Не мучайся фигней. Деньги должны работать, – убежденно продолжил он. – Купи лучше долю моего партнера в ресторане. Представляешь, как здорово? Станем партнерами, я ресторан не буду тогда закрывать на зиму, по выходным можно работать. А то постоянные клиенты жалуются, мол, приезжают в Мардель с детьми на каникулы или на праздники, а «Пьетро» закрыт. А так ты будешь хозяйкой. У тебя такие знакомства появятся… – уговаривал меня Пепе, аргументируя весьма убедительными цифрами чистой прибыли, которую я буду получать. О налогах, естественно, он позаботится, уверил меня.

Я не знала, что и ответить, только сидела и хлопала глазами.

– Но я… я ничего не знаю про ресторанный бизнес, – наконец, оправившись от его неожиданного напора, сказала я.

– А тебе и не надо ничего знать. Тебе надо будет всего лишь приходить к закрытию и забирать деньги из кассы. Все остальное буду держать под контролем я, ну, и шеф с метрдотелем. А потом, ты же умная и быстро все освоишь, если захочешь вникнуть во всю эту кухню, – подытожил он. – Ты только подумай, какой престиж! Я ж не пиццерию тебе какую-нибудь предлагаю. «Пьетро» знают все. Сюда в сезон и не попадешь, – продолжал «продавать» мне свой ресторан Пепе.

Я ответила, что подумаю, желая закрыть тему, и Пепе сказал, что пошел на встречу с адвокатом.

– У тебя есть свой адвокат в Мар-дель-Плате? – спросила я.

– Бамбина, у меня их пять, – серьезно ответил Пепе, в тот день он был не склонен к шуткам. Похоже, что-то шло не так в его планах.

Больше мы с Пепе не виделись, он как-то срочно уехал по делам, потом я его видела мелькающим на страницах соцсетей где-то в Майами, Мексике. Вероятно, в далекой и безопасной глуши аргентинского побережья он пересиживал какое-то необходимое для него время, параллельно, как и везде, делая деньги и оставаясь на связи со своими людьми за океаном. Он иногда мне писал, перемешивая по привычке слова на разных языках, и даже как-то прислал фотографию из спа-салона на яхте, на которой стройные девушки в белых коротких халатиках производили над ним косметические манипуляции. От шрама он избавился, как и хотел. И стал «генеральный директор» неаполитанской Коморры (однажды он мне так и объяснил свой пост – куполу, – подыскав более понятный мне корпоративный термин) выглядеть на свои годы.

Ресторан его долго был закрыт, а потом открылся под другим именем. Ни один из кандидатов, лоббируемых итальянской мафией, к счастью, не прошел на выборах, а победил достаточно грамотный политик, современный и либеральный, подающий большие надежды в борьбе с коррупцией и наркотрафиком. Следы Джузеппе окончательно затерялись, и воспоминания о нем постепенно исчезли из памяти жителей аргентинского приморского городка, как исчез его шрам после лазерных процедур.