5.1. Умышленная форма вины в гражданском праве

Такое понятие, как формы вины, достаточно подробно разработано в отечественной в уголовно-правовой науке. Цивилистика отстает в данном вопросе, очевидно, в связи с тем, что в правоприменительной практике данный вопрос играет более важную роль именно в уголовном праве, где непосредственно влияет на судебное решение.

В российском уголовном праве под формой вины принято понимать «законодательно закрепленное сочетание интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике виновного по отношению к юридически значимым объективным свойствам противоправного деяния, во взаимодействии с внешними условиями. Соответственно и различие в интенсивности и определенности интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике субъекта, определяет форму вины, а в пределах одной формы вины – ее виды».

В отечественной юридической науке выделяют две формы вины: умысел и неосторожность. Эти же две формы называет и Гражданский кодекс Российской Федерации (п.1 ст. 401).

Умысел присутствует тогда, когда лицо, совершившее правонарушение, предвидело общественно-опасный характер последствий своих действий, желало этих последствий или сознательно допускало их наступления. Отсюда следует, что умысел проявляется, прежде всего, в отношении лица к совершенному им деянию. Совершая гражданское правонарушение, субъект предвидел его последствия и желал их наступления. Можно сказать, что он стремился к наступлению таких последствий.

Таким образом, понятие умысла в гражданско-правовой науке оказывается близким к аналогичному понятию в уголовно-правовой доктрине. В то же время, следует согласиться с А.К. Коньшиной, что «недопустимо перенесение понятия «вина» как психологического отношения лица при разделении на умысел и неосторожность из сферы уголовного права в сферу гражданского без учета традиционных цивилистических конструкций. В гражданском праве вина имеет специфику, которая выражается в отношениях, характеризующихся как товарно-денежные, связанные с компенсаторно-восстановительной функцией гражданско-правовой ответственности. Согласно новейшим научным взглядам трактовка вины как «психического отношения» нарушителя к своему поведению и его результату практически бесполезна».

Цитируемый автор характеризует умышленную вину как намеренные действия либо бездействие должника с целью неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства либо создания невозможности его исполнения. Как видим, данный автор, хотя и избегает, как показано выше, психологического подхода к умыслу как форме вины, тем не менее, не может обойтись без слова «намеренные», которое характеризует именно отношение виновного субъекта к своим действиям.

Умысел как форма вины имеет два основных признака: ^правонарушитель предвидит вредные последствия своих действий;

2) правонарушитель желает наступления этих вредных последствий (прямой умысел) или сознательно допускает наступление вредных последствий (косвенный умысел).

Предвидение нарушителем вредных последствий выступает общим признаком прямого и косвенного умысла.

Предвидеть вредные последствия своих противоправных действий – значит осознавать, понимать эти последствия. Желать вредных последствий – значит стремиться к ним, исходя из определенных мотивов.

Лицо, сознательно не исполняющее свои обязательства, не только сознает (предвидит) возможный ущерб для других субъектов обязательства, но и стремится к нему, желает этого ущерба.

Имущественные последствия прямого и косвенного умысла одинаковы, поэтому вполне можно рассматривать оба эти вида умысла одновременно, хотя психологически они и не во всем совпадают друг с другом. Зато они совпадают юридически, т. е. по своим гражданско-правовым последствиям, в силу чего прямой и косвенный умысел в гражданском праве, в отличие от права уголовного, не отграничиваются друг от друга, объединяясь общим понятием умысла.

Умысел как форма вины есть психическое отношение правонарушителя к своим противоправным действиям и их результатам. В таком виде умысел представляет собой единство воли и сознания правонарушителя.

Однако в области гражданских правонарушений мы встречаемся со случаями, когда воля лиц приходит в столкновение с общей волей, которая закреплена в нормах права. Можно говорить о том, что интересы субъекта не соответствуют общему интересу (интересу общества), который право и защищает.

С психологической точки зрения, для умышленной вины характерен поэтому не только волевой момент (стремление, решимость к причинению вреда, желание либо же допущение его), но и сознательный, интеллектуальный момент (понимание конкретной обстановки причинения, предвидение последствий). Оба эти элемента умысла сливаются в едином психологическом акте, и практически их очень часто почти невозможно разграничить.

Гражданское право, регулируя имущественную ответственность за умышленное нарушение гражданского правопорядка, не придает такого значения мотивам совершенного правонарушения, как это делает уголовное право. Главное для гражданского права – это наступившие имущественные последствия, их размер. Происходит определенные смещение акцента с психологии правонарушителя на объективные последствия его деяния. Для реализации компенсаторной функции гражданско-правовой ответственности не столь важно, руководствовалось ли лицо, нанесшее ущерб, корыстными мотивами, либо сделало это из каких-то иных соображений. В любом случае, субъект правонарушения обязан компенсировать причиненный ущерб в полном объеме.

Мотивы умысла, т. е. те психические переживания, которые побуждают человека к противоправному действию (или к бездействию), заставляют его совершить (или не совершить) тот или иной поступок, всегда имеются в виду при определении умышленной вины в гражданском праве. Но по общему правилу эти мотивы не отражаются на объеме гражданско-правовой ответственности, т. е. не являются квалифицирующими либо смягчающими вину обстоятельствами, как в уголовном праве. Установив, что в основе умысла лежат порочные мотивы, т. е. такие стремления и желания, которые противоречат действующему праву, и, как следствие, общественному интересу, суд признает правонарушителя виновным и возложит на него всю полноту имущественной ответственности.

Если при рассмотрении того или иного гражданского дела суд установит наличие благородных мотивов, которыми руководствовался человек, нанося имущественный ущерб другому лицу (например, спасая от гибели имущество государственного юридического лица, субъект жертвует имуществом, принадлежащим другому юридическому лицу либо гражданину), он не найдет в его поведении умышленной вины.

Гражданско-правовые отношения в силу своей специфики представляют собой не только пример однонаправленных интересов их участников; они могут порождать и разнонаправленные интересы. Лицо, интересы которого противоположны интересам других участников гражданского правоотношения, может сознательно, преследуя свои интересы, идти вопреки норам права или договора на нарушение чужих интересов, теме самым причиняя вред. При этом данное лицо идет против общественного интереса, защищаемого правом, то есть против общества в целом.

Сознание, как элемент умышленной вины, представляет собой сложный психологический акт. Оно включает в себя, конечно, не только предвидение последствий совершаемых действий, но также и отчетливое понимание всех фактических обстоятельств правонарушения, в том числе и объективно-необходимой причинной связи между действием и результатом.

Например, недобросовестного приобретателя мы имеем все основания считать лицом, которое действует не только противоправно, но и умышленно. Его умышленная вина состоит в том, что он не только предвидел последствия незаконного приобретения чужой вещи в собственность, но и знал о фактических обстоятельствах этого незаконного приобретения, т. е. знал о том, что отчуждаемая вещь принадлежит по праву собственности не «отчуждателю», а другому лицу.

Вопрос об осознании фактических обстоятельств правонарушения как элементе умысла теснейшим образом связан с проблемой причинной связи. Если причинная связь между противоправным действием и вредным результатом относится к числу объективных оснований гражданско-правовой ответственности, то вопрос о том, должен ли правонарушитель при умышленной вине сознавать эту причинную связь (как и все другие фактические обстоятельства правонарушения), возникает сам по себе.

Причинная связь между действием и результатом существует объективно и независимо от сознания действующего лица. Это, однако, не означает, что лицо, действуя умышленно, не осознавало этой связи. Такое неосознание причинной связи возможно при неосторожной вине, когда причинитель не предвидел вредных последствий своих противоправных действий, но мог и должен был их предвидеть. Умышленная вина тем и отличается от неосторожной, что в первом случае правонарушитель предвидит вредный результат и желает (либо допускает) его. Достаточно очевидно, что предвидеть вредные последствия своих действий можно только тогда, когда хорошо представляешь себе всю последовательность будущих событий и их результаты.

Для установления того, что лицо сознает при умысле причинную связь между действием и результатом, не обязательно собирать доказательства, свидетельствующие о том, что оно представляло последовательность возможных событий во всех их деталях. Достаточно установить, что лицо понимало объективно-необходимую причинную связь хотя бы в основных чертах.

Элементом умысла можно считать осознание правонарушителем противоправности своего поведения. Вопрос об осознании противоправности как элементе умысла требует специального рассмотрения.

По мнению М.М. Агаркова, факт противоправного действия (т. е. противоречия определенного поведения лица правовой норме) существует объективно. Поэтому в сознании правонарушителя понимание неправомерности его действий может быть, но может и не быть. «Так называемая субъективная противоправность, – пишет М.М. Агарков, – есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входит в качестве их необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения».

Включение в понятие противоправности субъективного момента виновности, по мнению М. М. Агаркова, означало бы игнорирование социальной природы права и привело бы к признанию психологической теории права Л.И. Петражицкого. Юридическая наука является общественной наукой, и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности, интеллектуальные и волевые свойства человека, но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории. Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не являются психологическими фактами. Они являются социальными фактами, т. е. относятся к качественно иной области».

М. М. Агарков приходит к выводу, что сознание деятелем противоправности своего деяния не должно рассматриваться в качестве элемента умысла. «Действие закона, – пишет Агарков, – не может быть поставлено в зависимость от ознакомления с ним того или иного гражданина. Закон, устанавливая определенный порядок, обеспечивает его осуществление независимо от того, как он понят и понят ли отдельным лицом».

С данной точкой зрения сложно согласиться. Незнание норм права не освобождает от ответственности. Считается, что каждый гражданин понимает смысл своих поступков, видит, согласуются ли они с общепринятой точкой зрения. Вступая в гражданско-правовые отношения, подписывая договор, лицо осознает, хотя бы в общем смысле, содержание соответствующих норм права. Совершая гражданское правонарушение умышленно, лицо не может не предполагать, что тем самым нарушает нормы права. Каждый знает, что договоры должны соблюдаться, что нельзя причинять ущерб имуществу, принадлежащему другим лицам и т. д. Следовательно, противоправность как объективная категория должна рассматриваться как составная часть умысла.

Противоправное действие как объективный факт является составным элементом правонарушения, а последнее представляет собой единство объективных и субъективных элементов, и только в этом виде оно приводит к гражданско-правовой ответственности. Если обнаружится, что противоправное действие совершено невиновно, то ответственность за него, по общему правилу, не наступит. Это может иметь место, например, при казусе, когда правонарушитель субъективно не осознает объективно необходимой причинной связи между действием и результатом. Это же может иметь место и в том случае, когда лицо, совершившее противоправное действие, не осознает его противоправности. Следовательно, вопрос об осознании противоправности может и должен быть поставлен в плоскость проблемы виновности. Противоправность (противоправное действие) есть объективный факт, сознание противоправности – субъективный факт. Тем не менее, надо признать, что осознание лицом противоправности своих действий не влияет существенным образом на соответствующие нормы гражданско-правовой ответственности.

Таким образом, вопрос о том, может ли осознание противоправности рассматриваться как элемент умысла, должен получить в гражданском праве положительное разрешение. Определяя ответственность за совершенное правонарушение, суд обязан принять во внимание не только объективные факты (противоправность деяния, вредность, причинная связь), но и субъективный факт виновности причинителя вреда. Виновность же охватывает сознание всех объективных элементов деяния, включая и сознание его противоправности. Если причинитель не осознавал и не должен был по обстоятельствам данного дела сознавать противоправность своего действия, он должен быть освобожден от гражданской ответственности.

Таким образом, рассматривая умысел как форму вины в гражданском праве, можно сформулировать четыре составных элемента такого умысла:

1) осознание правонарушителем всех фактических обстоятельств правонарушения;

2) предвидение вредных последствий своего поведения;

3) понимание противоправности своих действий;

4) желание наступления таких последствий.

Только при наличии всех данных элементов мы можем говорить об умысле как форме вины в гражданском праве. При этом надо учитывать, что первые три элемента представляют собой интеллектуальную составляющую умысла, а последний – его волевую составляющую.

Именно предвидение результатов своего поведения представляет умысел. Отсутствие такого предвидения позволяет говорить о неосторожности.

По аналогии с уголовным правом, некоторые современные исследователи считают возможным говорить применительно к гражданско-правовой ответственности о двух формах умысла: прямом и косвенном.

В частности, С. Киселев, отталкиваясь от соответствующей статьи Уголовного кодекса Российской Федерации, предлагает следующее определение: «Проступок признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего деяния (действия или бездействия) и желало его наступления или предвидело возможность или неизбежность наступления антиобщественных последствий и желало их наступления». В качестве иллюстрации он приводит следующий пример: должник, заведомо зная, что кредитор вот-вот обанкротится, отдавать положенные долги не спешит, хотя имеет такую возможность, рассчитывая, что в общей сумятице дел его долг «канет в лету».

Ключевыми словами в этом определении применительно к понятию прямого умысла являются слова «осознавало, предвидело, желало». Таким образом, речь опять идет о психологическом отношении лица к своему деянию.

Применительно к косвенному умыслу данный автор предлагает следующее определение: «Проступок признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего деяния (действия или бездействия), предвидело возможность наступления антиобщественных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично». В качестве иллюстрации приводится пример, когда подрядчик в целях экономии стройматериала построил заказчику гараж с недовложением цемента в раствор, использованный в кирпичной кладке. В результате через короткое время одна стена обвалилась.

Позиция цитируемого автора нуждается в анализе по двум основаниям. Во-первых, насколько применимы в гражданском праве относительного гражданско-правовой ответственности аналогии с правом уголовным. Во-вторых, насколько оправданы такие определения, в которых единственным критерием выступает психологическое отношение правонарушителя к своим поступкам.

Сам автор, обосновывая положительный ответ на первый вопрос, говорит о сходстве правонарушений в различных сферах, об общих чертах, объединяющих уголовные преступления и гражданские деликты. Он отмечает, что правонарушение является родовым понятием как преступления, так и проступка, и первое отличается от второго лишь более высокой степенью и тяжестью характера общественной опасности. В связи с этим, сходные позиции могут быть применены как в уголовном, так и в гражданском праве.

Относительно второго С. Киселев пишет, что вину как субъективную сторону деяния всегда характеризует интеллектуальный и волевой моменты, из сочетания которых определяется ее форма и вид.

С данными аргументами, на наш взгляд, можно согласиться, как и с тем, что если бы законодатель раскрыл содержание форм и видов вины в Гражданском кодексе, то стало бы легче решать вопросы, связанные с определением ответственности за совершенные гражданские правонарушения.

По нашему мнению, прямой умысел от косвенного отделяет именно волевой момент, а именно желание лица наступления определенных последствий. Если лицо предвидело эти последствия, но не желало их наступления, относилась к данному аспекту безразлично – тогда можно говорить о косвенном умысле.

Таким образом, умысел в гражданском праве есть форма вины, связанная со степенью осознания правонарушителем последствия своих действия и степенью желания наступления этих последствий. Умысел может быть как прямым, так и косвенным, что снова определяется психологическими, волевыми моментами.

Основным отличием прямого умысла от косвенного является степень субъективного отношения виновного лица к последствиям своих действий: в первом случае оно желает наступления определенных последствий, в другом – прямо не желает, но допускает возможность наступления таких последствий. Как видим, прямой умысел от косвенного отделяет тонкая грань, которая на практике не имеет большого значения в связи с компенсаторной ролью гражданско-правовой ответственности, когда размер возмещаемого ущерба не зависит не только от формы умысла, но и от его наличия вообще.

 

5.2. Неосторожная форма вины в гражданском праве

Как уже отмечалось выше, Гражданский кодекс РФ называет две формы вины применительно к различным гражданским правонарушениям: умысел и неосторожность.

М.И. Брагинский и В.В. Витрянский выделяют в гражданском праве три формы вины: умысел, неосторожность и грубую неосторожность. При этом, по их мнению, умышленная вина заключается в намеренных действиях либо бездействии должника с целью неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства либо создания невозможности его исполнения.

Вина должника в форме неосторожности наличествует в тех случаях, когда должник при исполнении обязательства не проявляет ту степень заботливости и осмотрительности, которая требовалась от него по характеру обязательства и условиям оборота, в результате чего с его стороны не приняты все необходимые меры для надлежащего исполнения обязательства.

В качестве грубой неосторожности данные авторы признают непроявление должником той минимальной степени заботливости и осмотрительности, какую можно было бы ожидать от всякого участника имущественного оборота, окажись он на месте должника, и непринятии должником очевидных мер в целях надлежащего исполнения обязательств.

Не дискутируя с данной точкой зрения, мы будем придерживаться более традиционного подхода при анализе вины как основания гражданско-правовой ответственности.

Понятие неосторожности, так же, как и умысла, более подробно разработано в науке уголовного права. Но нельзя отрицать, что в гражданском праве неосторожность имеет свою специфику, производную от специфики регулируемых им общественных отношений. В то же время, сложно опираться только на гражданско-правовые подходы к понятию неосторожности в силу их недостаточной исследованности.

В отличие от императивных уголовно-правовых отношений, в гражданском праве преобладает принцип диспозитивности. В этой ситуации, когда большинство вопросов могут решаться по соглашению сторон, легче проявить неосторожность, понадеявшись на наличие взаимного согласия, молчаливо выраженной взаимной воли.

Еще один важный аспект заключается в том, что неосторожность может быть следствием усложнения правового регулирования. При наличии большого числа разнообразных норм, регулирующих определенную группу общественных отношений, всегда найдется место для неосторожных действий.

Рассматривая неосторожность в гражданском праве, проведем параллели с другими отраслями права.

Статья 26 Уголовного кодекса Российской Федерации, озаглавленная «Преступления по неосторожности», говорит следующее:

«1. Преступлением, совершенным по неосторожности, признается деяние, совершенное по легкомыслию или небрежности.

2. Преступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий.

3. Преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия».

В пункте 3 статьи 110 Налогового кодекса Российской Федерации говорится:

«Налоговое правонарушение признается совершенным по неосторожности, если лицо, его совершившее, не осознавало противоправного характера своих действий (бездействия) либо вредного характера последствий, возникших вследствие этих действий (бездействия), хотя должно было и могло это осознавать».

Пункт 2 статьи 2.2 Кодекса об административных правонарушениях говорит: «Административное правонарушение признается совершенным по неосторожности, если лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления вредных последствий своего действия (бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение таких последствий либо не предвидело возможности наступления таких последствий, хотя должно было и могло их предвидеть».

Как видим, все три определения сходны, причем самым разработанным является и самое раннее по времени определение из Уголовного кодекса. Такая ситуация связана с тем, что именно в уголовном праве правильное определение субъективной стороны имеет решающее значение как в конструировании состава преступления, так и при квалификации конкретного деяния и в ходе определения наказания виновному лицу.

В гражданском праве отличие умысла от неосторожности исследовал в середине ХХ века Г.К. Матвеев, который считал, что при неосторожности имеются те же воля и сознание лица, что и при умысле, но проявляются они лишь с меньшей интенсивностью, чем при умысле. Между виной в форме умысла и неосторожности Г.К. Матвеев видел только количественное различие, с чем сложно согласиться. Очевидно, умысел и неосторожность как формы вины имеют не только количественные, но и качественные различия.

Основы цивилистического подхода к понятию неосторожности были заложены еще в римском праве. Как отмечал Б.С. Антимонов, римскому праву были известны такие понятия, как заботливость, грубая неосмотрительность и обыкновенная неосмотрительность. В последующем в римском праве, а вслед за ним, и во французском гражданском законодательстве, понятие неосторожности не входило в понятие вины, рассматривалось как отдельное основание ответственности. Российский подход в этом плане ближе к подходу германскому.

Современное гражданское законодательство России знает и использует термин «неосторожность». Например, в пункте 4 статьи 227 Гражданского кодекса говорится, что нашедший вещь отвечает за ее утрату или повреждение лишь в случае умысла или грубой неосторожности.

Пункт 1 статьи 401, которая устанавливает основания ответственности за нарушение обязательств, Лицо, не исполнившее обязательства либо исполнившее его ненадлежащим образом, несет ответственность при наличии вины (умысла или неосторожности), кроме случаев, когда законом или договором предусмотрены иные основания ответственности.

Что имеет в виду законодатель под неосторожностью? В том же пункте рассматриваемой статьи говорится, что лицо признается невиновным, если при той степени заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры для надлежащего исполнения обязательства.

Отсюда можно сделать вывод, что неосторожность и есть непроявление той степени заботливости и осмотрительности, какая требовалась от лица по характеру обязательства и условиям оборота. Конкретное содержание необходимой заботливости и осмотрительности будет в каждом случае различным, установить его может только суд.

По мнению Ю.Терешко, лицо может считаться невиновным, если докажет, что проявило достаточную осмотрительность и заботливость, которые от него требовались в конкретном случае, и приняло все необходимые и возможные от себя меры для предотвращения вреда. В пояснение своей позиции он приводит следующий пример: покупатель, проходя через узкий, загроможденный проход в магазине, уронил вазу. Камеры видеонаблюдения показали, что покупатель шел осторожно, медленно, придерживая сумку, старался не задеть близлежащие полки с товаром, однако ваза все же упала. На наш взгляд, покупатель не должен возмещать стоимость товара, так как он невиновен (лицо проявило достаточную степень осторожности со своей стороны, а вот продавец, наоборот, способствовал тому, чтобы ваза была разбита).

А.В. Юдин и М.С. Шейфер, анализируя данный вопрос на примере ответственности членов семьи лица, не способного в момент причинения вреда отдавать отчет в своих действиях, указывают, что критерием для определения оснований ответственности членов семьи лица является выяснение вопроса о том, проявили ли они необходимую в условиях проживания с лицом, страдающим психическим расстройством, степень заботливости и осмотрительности, которую требовали от них сложившиеся обстоятельства. Например, если раньше уже имели место факты причинения вреда таким лицом, применения принудительных мер медицинского характера, однако члены семьи лица не инициировали процедур по признанию лица недееспособным, то можно констатировать отсутствие с их стороны той степени заботливости и осмотрительности, которых требовала от них сложившаяся обстановка. В случае если заболевание проявило себя неожиданно, при отсутствии каких-либо предшествующих фактов, дающих основание предвидеть возможность причинения вреда, вина совместно проживающих лиц отсутствует.

Как отмечалось выше, ряд современных авторов выделяет в неосторожности две степени: грубую и легкую неосторожность.

Проблема разграничения грубой и легкой степени неосторожности имеет определенное практическое значение. С одной стороны, по общему правилу нормы деликтной ответственности не придают значения тяжести или степени вины при определении размера вреда, подлежащего возмещению. Однако, в виде исключения из указанного правила законом может быть предусмотрено влияние степени вины участников деликтного обязательства на объем ответственности. Например, размер возмещения, подлежащего взысканию в пользу потерпевшего, должен быть уменьшен, если его грубая небрежность содействовала возникновению или увеличению вреда. При этом учитывается и степень вины причинителя вреда (абз. 1 п. 2 ст. 1083 ГК). Легкая (простая) неосторожность в подобной ситуации не подлежала бы учету.

На основе каких признаком можно отграничить грубую неосторожность от легкой? По мнению Е.А. Суханова, грубую неосторожность можно определить как непростительное нарушение простейших, элементарных требований заботливости и осмотрительности, известных каждому.

На практике достаточно сложно отграничить грубую неосторожность от умысла. Например, гражданин, уходя из квартиры, забыл закрыть кран подачи воды, что привело к проникновению воды на нижние этажи и причинению большого имущественного вреда жильцам нескольких квартир. Действительно ли он забыл, проявив тем самым грубую неосторожность, или сделал это умышленно? В случае неисполнения обязательства суд далеко не всегда сможет определить, имел ли должник изначально намерение не исполнить его либо нет.

М.И. Брагинский и В.В. Витрянский также пишут, что вину в форме грубой неосторожности практически невозможно отличить от умышленной вины. Во всяком случае ни кредитор, ни суд не в состоянии определить, имел ли должник изначальное намерение не исполнить обязательство или исполнить его ненадлежащим образом либо создать невозможность его исполнения. Поэтому законодатель не случайно ни в одной из норм ГК не предусмотрел в качестве условия ответственности за нарушение обязательства вину должника исключительно в форме умысла. Если законодатель считает необходимым сузить ответственность должника за нарушение тех или иных конкретных обязательств, он устанавливает в качестве необходимого условия ответственности вину в форме умысла или грубой неосторожности. Тем самым законодатель не исключает (но никогда не выдвигает в качестве необходимого условия!) изначальное намерение должника нарушить обязательство либо создать невозможность его исполнения.

В современных условиях наличие вины перестало служить необходимым основанием ответственности за нарушение обязательства при осуществлении предпринимательской деятельности. Так как вина не имеет в такой ситуации решающего значения, неудивительно, что ее определение в Гражданском кодексе отсутствует. Понятие вины раскрывается через положение о том, что должник признается невиновным, если докажет, что он принял все зависящие от него меры для надлежащего исполнения обязательства. При этом меры, которые следовало принять лицу для надлежащего исполнения обязательства, теперь соотносятся с той степенью заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота.

Наличие вины в прежнем гражданском законодательстве являлось необходимым основанием для возмещения убытков вследствие нарушения обязательства. Данное положение носило характер генерального принципа гражданско-правовой ответственности (ст. 222 ГК РСФСР 1964 г.). Затем, однако, сфера его применения была значительно сужена.

Как отмечает К.В. Нам, здесь важно четко проследить произошедшие изменения: 1) отход от концепции вины как психического состояния должника к самому факту нарушения обязательства и к тем убыткам, которые по этой причине могут возникнуть у кредитора; 2) прохождение стадии, когда неосторожность определялась по субъективному критерию, т. е. при установлении границ неосторожной вины учитывалась мера возможностей, взятая в условиях деятельности самого субъекта; 3) и, наконец, установление правила, основывающегося при определении неосторожной вины на объективном критерии. Таким образом, подход действующего ГК РФ к понятию вины соответствует сложившемуся пониманию и определению вины во французском и немецком праве, показавшем допустимость и приемлемость данного подхода в условиях гражданского оборота, ориентированного на рыночную экономику.

Современные цивилисты (М.Брагинский, В.Витрянский, Е. Суханов) считают, что позиция, связанная анализом психического отношения правонарушителя к своему деянию для установления степени его вины, устарела. Они отмечают, что для оценки вины должника не имеют никакого правового значения индивидуальные качества должника и тем более его "психические переживания" в связи с совершенным им правонарушением. Вместо этого используется абстрактная модель ожидаемого поведения в той или иной ситуации разумного и добросовестного участника имущественного оборота.

С данной точкой зрения, на наш взгляд, можно согласиться лишь частично. В случае с неосторожной формой вины главную роль, действительно, играет факт принятия или непринятия необходимых мер, проявления разумной осторожности и осмотрительности. Что же касается умысла как форму вины, то при его оценке полностью отказываться от психических моментов, от желания воли лица, представляется не вполне правильным.

Кроме того, по нашему мнению, степень учета вины зависит от того, идет ли речь о деликтной или договорной ответственности. Если должник докажет отсутствие вины в своем неисполнении обязательства, то он освобождается от ответственности.

Можно ли полностью исключить психический момент при анализе неосторожной формы вины? В научной литературе на этот счет высказываются различные мнения. Например, М.М. Агарков характеризовал умысел как упречное состояние воли, а неосторожность – как упречное состояние интеллекта, тем самым исключая волевой момент из неосторожного гражданского правонарушения.

По мнению Г.К. Матвеева, воля и сознание лица проявляются как при умысле, так и при неосторожности, в последнем случае – в недопустимо пассивной форме.

В целом, можно сказать, что в советский период развития гражданско-правовой науки психическому отношению лица к совершенному им гражданскому правонарушению придавалось больше значения, чем в современных условиях, когда не первый план выходит модель ожидаемого поведения. Однако, отвечая на вопрос, почему лицо в той или иной ситуации не следовало модели ожидаемого поведения, не проявило должной осмотрительности и заботливости, нельзя полностью игнорировать психическое отношение лица к его действиям.

Как отмечал В.П. Грибанов, «вина предполагает а) наличие возможности предвидеть результаты своих действий; б) возможность предотвращения наступления невыгодных последствий».

В случае неосторожности виновный мог предвидеть последствия своих действий, мог предотвратить наступление невыгодных последствий, но не сделал этого, не проявив должной воли или должного интеллектуального напряжения. Он легкомысленно отнесся к возможности наступления неблагоприятных последствий, и это уже своего рода психический момент в его действиях.

Таким образом, в любой неосторожности присутствует волевой момент, связанный со способностью личности к определенной самоорганизации. Другое дело, что этот момент, как правило, не учитывается в вопросе наступления ответственности, но это не значит, что его нужно полностью игнорировать.

При анализе неосторожной формы вины проявляется как определенное сходство в гражданско-правовом и уголовно-правовом подходах, так и важное различие между ними.

В отличие от уголовного права, праву гражданскому неизвестны конкретные составы правонарушений. В гражданском праве существуют только общеправовые запреты: не причинять вред имуществу, здоровью, чести и достоинству других лиц; не нарушать приятые на себя обязательства; не нарушать требования законодательства. В этих условиях главное значение имеет установление судом факт причинения вреда или неисполнения обязательства. Наличие вины имеет вторичный характер, в большинстве случаев не влияет на санкции к правонарушителю. Еще меньше влияет на них конкретная форма вины.

Неосторожная форма вины в этих условиях сводится к непроявлению должной внимательности, осмотрительности, заботливости. В то же время, можно согласиться, что психическое содержание неосторожной формы вины выражается в недостаточной интеллектуальной и волевой активности субъекта, приведших к неблагоприятным последствиям.

Разделение неосторожности на грубую и легкую степени, свойственное современному цивилистическому подходу, основано на степени проявленной невнимательности, небрежности, непредусмотрительности и незаботливости. Подходы, свойственные уголовному праву, в данном случае неприменимы.

В судебной и арбитражной практике достаточно часто возникает вопрос о том, была ли проявлена достаточная осмотрительность и осторожность. Например, Федеральный арбитражный суд Дальневосточного округа рассматривал дело, когда государственное учреждение финансировалось из федерального бюджета и допустило несвоевременное исполнение своего обязательства вследствие недостаточного бюджетного финансирования. Суд в этой связи отклонил ссылку на ст. 401 ГК РФ и указал, что отсутствие у учреждения находившихся в его распоряжении денежных средств нельзя было расценивать как принятие им всех мер для надлежащего исполнения обязательства с той степенью заботливости и осмотрительности, которая требовалась от него по характеру обязательства и условиям оборота.

Таким образом, одной из форм вины в гражданском праве является неосторожность. Законодательство говорит только о грубой неосторожности, именно она, проявленная потерпевшим, в определенных случаях учитывается судом как основание снизить размер ответственности с причинителя вреда.

Разграничение степеней неосторожности связано с анализом разумной заботливости и осмотрительности, проявленной или непроявленной в каждом конкретном случае. Трудность состоит в том, чтобы точно определить, что понимать под заботливостью и осмотрительностью в тех или иных обстоятельствах, как определить, какая степень заботливости и осмотрительности были проявлены конкретным лицом. Все эти вопросы отдаются на усмотрение суда и, в конечном счете, их решение определяется правосознанием судьи.

Остается добавить, что с точки зрения социальных оснований гражданско-правовой ответственности вопрос об умысле и неосторожности имеет большее значение, чем с позиций юридической теории и практики. Совершая правонарушение умышленно, субъект сознательно противопоставляет свой индивидуальный интерес общему интересу, которое защищается правом. Действуя по неосторожности, субъект может и не осознавать, что его действия противоречат общему интересу, то есть он не противопоставляет себя обществу, что важно с точки зрения поддержания правопорядка.

 

5.3. Критерии неосторожной вины и их социальное значение

Рассмотрение судами конкретных дел, которые связаны с виной, в том числе, с ее неосторожной формой, должно опираться на определенные критерии. Наличие таких критериев могло бы помочь установить форму вины в том или ином конкретном случае, а также сам факт наличия вины.

Грань, которая отделяет случайное причинение вреда участникам гражданского оборота от виновного причинения вреда, очень тонкая. Для того чтобы эту грань можно было более или менее четко выявить, используют критерии определения вины.

Цивилистической науке известны субъективный и объективный критерии неосторожной вины.

Субъективный критерий означает оценку поведения субъекта, которая дается исходя из его собственных сил и возможностей. «Согласно данной позиции, ответственность субъекта права вытекает из факта установления возможности проявить должную заботу о правоохраняемом объекте. По мнению ряда авторов, при установлении вины должны учитываться уровень культурного развития субъекта, его способности, знания, навыки, профессиональный опыт и прочие индивидуальные качества личности…

Явным недостатком данной концепции является неопределенность границ ответственности. Рамки ответственности могут значительно раздвигаться в зависимости отличных качеств причинителя вреда».

Применяя второй, объективный критерий, сравнивают поведение субъекта с некоторым образцом, с юридическим эталоном поведения.

«Сторонники объективного подхода считают, что вина имеет вполне определенный критерий. По мнению некоторых цивилистов, в процессе установления вины необходимо руководствоваться мерилом «среднего человека»… Уязвимость последнего подхода заключается в невозможности разрешить вопросы, связанные с дифференциацией ответственности».

В российском гражданском праве одни ученые отстаивали необходимость применения объективного критерия, другие – субъективного, третьи предлагали комплексный подход, который учитывает оба критерия.

Б.С. Антимонов отстаивал субъективный подход, руководствуясь принципом: "От каждого по его способностям". Автор критиковал буржуазную теорию среднего человека как наиболее яркое воплощение применения объективного масштаба.

В.А. Рахмилович, принципиально соглашаясь с точкой зрения Б.С. Антимонова, полагал, что если речь идет о вине конкретного лица, то тем самым и критерий надлежащего поведения должен быть конкретным, соответствующим возможностям данного лица.

И.Б. Новицкий и Л. А. Лунц считали целесообразным использование объективного критерия. По мнению ученых, «критерием оценки поведения должника является объективная мера, которую в данных конкретных условиях должен применить советский человек, работник советского хозяйственного предприятия».

Г.К. Матвеев предлагал использовать дифференцированный подход, утверждая, что, возлагая ответственность за неосторожную вину, суд выясняет не только субъективные способности данного лица предвидеть и предотвратить результат, но и сопоставляет поведение этого лица с поведением других граждан и организаций. По его мнению, ценность объективного масштаба заключается в том, что при его помощи судебные и арбитражные органы могут успешно бороться с проявлениями недопустимой пассивности и безразличия к возможным обязанностям, к интересам других лиц.

Цитируемый автор утверждал, что объективный критерий не предполагает невыполнимых требований, и что он исходит из возможного, которое трактуется в виде нормы.

О.С. Иоффе предлагал применять объективно-субъективный критерий, построенный на учете характера деятельности, конкретной обстановки, в которой она осуществляется, и индивидуальных особенностей самого деятеля. На сходных позициях стоял и Ю.Х. Калмыков.

Современное гражданское законодательство в качестве критерия применяет объективные обстоятельства. Например, пункт 1 статьи 796 Гражданского кодекса устанавливает ответственность перевозчика в случае гибели или повреждения доверенного ему груза: «Перевозчик несет ответственность за несохранность груза или багажа, происшедшую после принятия его к перевозке и до выдачи грузополучателю, управомоченному им лицу или лицу, управомоченному на получение багажа, если не докажет, что утрата, недостача или повреждение (порча) груза или багажа произошли вследствие обстоятельств, которые перевозчик не мог предотвратить и устранение которых от него не зависело». Как видим, здесь закон ссылается на объективные обстоятельства, которые перевозчик не мог предотвратить или устранить.

Для обоснования применения того или иного критерия следует руководствоваться общеправовыми и отраслевыми принципами и учитывать сложившиеся в законодательстве и практике реалии. Решая данный вопрос, приходится отступать от чистого нормативизма и смотреть на правоприменение с позиций социологической юриспруденции, руководствуясь, в числе прочего, и учетом общественных интересов, которые нарушает субъект гражданско-правовой ответственности.

Отправной точкой в предлагаемых рассуждениях вполне может стать социальная природа вины, роль института вины в обеспечении правопорядка с учетом процессуальных возможностей и средств суда в ее установлении, а также с учетом изменения подходов к пониманию вины в процессе развития общественных отношений.

Природа вины физического лица, связанная в случае умысла с определенными интеллектуально-волевыми, то есть психическими факторами, в случае с неосторожной формой вины также требует учета субъективного критерия. Для каждого конкретного субъекта необходимо определить его собственные границы возможного в данной ситуации правомерного поведения, границы, в пределах которых его волеспособность позволяла бы избежать неблагоприятных имущественных последствий.

Механизм применения любых норм, в том числе, гражданско-правовых, имеет в своей основе абстрактный образ некого среднестатистического человека. В то же время, нельзя при рассмотрении каждого конкретного дела забывать о конкретном человеке с его неотъемлемыми личностными характеристиками. Только в этом случае возможно реализовать воспитательную функцию юридической ответственности.

Факторов, свидетельствующих в пользу применения объективного критерия, достаточно много. Первым таким фактором выступает нормативность права, его общеобязательность. Каждая норма права представляет собой общеобязательное правило поведения, она показывает и характеризует масштаб должного поведения в обществе. Именно с таким должным поведением суды в процессе правоприменительной деятельности сравнивают поведение каждого конкретного лица.

Второй фактор включает в себя один из основополагающих принципов гражданского права – принцип равенства сторон. Если подходить к правонарушителю с точки зрения его субъективного состояния и применять субъективный критерий, то можно неоправданно ущемить имущественные права потерпевшего и кредитора, которые вправе были не знать субъективных особенностей своего контрагента и подходить к нему, исходя из собственного делового, социального и иного опыта, рассчитывать при совершении сделки на определенный объективный и приятый в обществе и юридической практике стандарт поведения.

В-третьих, имущественная ответственность, в отличие, например, от уголовной и административной, имеет более выраженный частноправовой характер. При реализации имущественной ответственности убытки или вред возмещаются в пользу кредитора или потерпевшего. В публичных отраслях права «выгодоприобретателем» является государство. Из этого следует, что при определении критериев вины в уголовном и административном предпочтение отдается использованию субъективного критерия, в гражданском праве – применению объективного критерия.

В-четвертых, в отличие от уголовного права, в гражданском праве не используется такое понятие, как невменяемость, которое в уголовных делах служит основанием освобождения от ответственности. Применение невменяемости, являющейся личностной субъективной характеристикой, свидетельствует о выборе субъективного критерия, а ее отсутствие – аргумент в пользу объективного критерия.

Пример применения объективного критерия содержится в Постановлении Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа. Суд указал, что отступление от принципа виновной ответственности предусмотрено п. 3 ст. 401 ГК РФ, в соответствии с которым лицо, нарушившее обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, отвечает перед потерпевшими лицами независимо от своей вины. Согласно названной норме лицо, не исполнившее обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, освобождается от ответственности лишь при наличии форс-мажорных обстоятельств. При этом суд отметил, что наложение ареста на вексель не является таким форсмажорным обстоятельством, поэтому в рассматриваемом случае не было оснований для освобождения ответчика от ответственности за просрочку оплаты векселя.

Особенно наглядно применяется объективный критерий при рассмотрении вопроса о вине юридического лица.

Суд решает, что юридическое лицо-нарушитель не предприняло необходимых мер для недопущения или устранения вредного результата, то есть его поведение не соответствовало принятому образцу.

Отсутствие субъективного критерия приводит к тому, что, как уже было обосновано в работе, вина юридического лица не делится на умысел и неосторожность. Из этого следует, что применение одного только объективного критерия не позволяет нам выделить формы вины и в отношении физического лица. Это возможно только при использовании как объективного, так и субъективного критерия.

Особенности применения объективного и субъективного критерия для определения формы и наличия вины физического лица зависят от того, имеем мы дело с нарушением договорного обязательства или с деликтом.

Гражданский деликт имеет большое сходство с административными правонарушениями и уголовными преступлениями. Это сходство состоит в том, что правонарушение происходит в рамках абсолютного правоотношения, нарушается абсолютный правовой запрет, с той лишь разницей, что уголовные и административные запреты сформулированы в виде конкретного состава правонарушения, а в гражданском праве существуют в общем виде.

Совершая гражданско-правовой деликт, лицо тем самым посягает на основные конституционные права граждан, получившие свое развитие и конкретизацию в Гражданском кодексе. Деликт, таким образом, является нарушением абсолютного права других лиц и общего запрета посягать на их права и интересы.

Неосторожность в договорных обязательствах имеет некоторые особенности. Из относительности правоотношения, связывающего стороны договорного обязательства, вытекает то, что каждая из сторон связывает свои действия с ожидаемыми действиями другой стороны, определяемыми содержанием обязательства, и цель договора может быть достигнута, когда реальное поведение сторон будет соответствовать принятому обязательству. Необходимо также отметить, что в отличие от деликтной ответственности, объем и условия договорной ответственности стороны вправе предусмотреть самостоятельно.

Два обстоятельства: добровольность принятия на себя договорного обязательства и необходимость гарантирования имущественных интересов кредитора определяют необходимость применения в этих случаях объективного критерия.

Должник, заключая договор, соизмеряет свои возможности с содержанием принимаемых им на себя обязанностей. И то обстоятельство, что его собственных усилий недостаточно для недопущения убытков, не является извинительным, если "среднее лицо" (образец) могло бы эти убытки предотвратить. В этом случае вина должника налицо, и состоит она в том, что он не соизмерил свои возможности с характером задач, которые предстоит решить. Кредитор рассчитывает именно на то поведение, которое является обычным для данного рода обязательств, и знай он, что перед ним контрагент, обладающий возможностями ниже принятого объективного образца, то или не заключал бы с должником договор, или со своей стороны предпринял бы дополнительные усилия для недопущения или уменьшения убытков.

Судебная практика, как правило, чаще руководствуется объективным критерием. Однако было бы несправедливо полностью отбрасывать субъективный критерий. Не вызывает сомнений, что в случае, если обязательство оказалось невыполненным из-за внезапной болезни должника, суд должен признать его невиновным. Таким образом, можно констатировать, что для определения неосторожности, в зависимости от ситуации, можно использовать и объективный и субъективный критерии. Выбор критерия должен, во-первых, зависеть от характера правонарушения, во-вторых, от конкретных обстоятельств, в которых это правонарушение произошло.

По мнению Е.Г. Антоновой, на практике «суды используют одновременно два критерия. Если судья сталкивается с распространенным (типичным) правонарушением, то ситуация рассматривается на основании решения аналогичных правовых споров, при этом используются объективные критерии, выработанные юридической практикой».

В связи с принципом полного возмещения вреда, действующим в гражданском праве, степени неосторожности используются, в основном, применительно к вине самого потерпевшего. Только в этом случае, как правило, степень виновности имеет практическое значение. Как указывал О. С. Иоффе, вина служит основанием, но не мерой гражданско-правовой ответственности. Это справедливо для ситуаций, когда виновен только должник. Но при смешанной ответственности именно вина становится ее мерой. Степени вины приобретают большое значение.

Как уже отмечалось, в гражданском праве общепринятым термином является грубая неосторожность. Наряду с ней, выделяется просто неосторожность, которую именуют легкой неосторожностью, простой неосторожностью, простой неосмотрительностью.

В уголовном праве такого деления нет, там существуют самонадеянность и небрежность. Однако для уголовного права не характерна такая функция, как компенсационно-восстановительная. Гражданское право ориентировано на полную компенсацию причиненного вреда, и потому практическая роль неосторожности в гражданском праве сводится к тому, чтобы оценить степень неосторожности в действиях потерпевшего и соответственно уменьшить размер возмещения.

Вид неосторожности в гражданском праве определяется степенью интенсивности явления, сохраняющего качественную однородность. Между грубой и простой неосторожностью нет принципиального различия, как между самонадеянностью и небрежностью. Это лишь степени выраженности одного и того же явления, которые отличаются степенью интенсивности проявления в действиях виновного субъекта.

По мнению Г.К. Матвеева, легкая неосторожность имеет место тогда, когда лицо не предвидело вредных последствий своих действий, но по обстоятельствам дела могло и должно было их предвидеть, а грубая неосторожность – когда лицо предвидело последствия своих действий, но легкомысленно надеялось их избежать.

В таком определении явно прослеживается влияние уголовно-правовых конструкций, перенесенных на почву цивилистики. Фактически легкая неосторожность отождествляется с небрежностью, а грубая – с самонадеянностью.

Г.К. Матвеев пишет также, что неосторожную вину делят на грубую и легкую по двум признакам: по различной степени предвидения вредных последствий и по различной степени долженствования такого предвидения.

В гражданском праве основанием выделения степени неосторожности (грубой и простой) может служить именно проявленная субъектом степень заботливости и предусмотрительности. Что такое заботливость и предусмотрительность, Гражданский кодекс не поясняет. Логично предположить, что раз эти два слова поставлены рядом, они не являются синонимами.

В Толковом словаре живого великорусского языка В.И. Даля заботливость характеризуется как принадлежность заботливого человека, а заботливый – это заботящийся, попечительный, усердный. Забота – это усердные хлопоты о ком-то или о чем-то.

Предусмотрительность – свойство предусмотрительного человека; предусмотреть – предвидеть, видеть или знать заранее, прежде, чем сбылось.

Из такого толкования данных слов следует, что они действительно не являются синонимами, и если заботливость – это усердное попечение о чем-то, то предусмотрительность – умение предвидеть события, предугадывать их.

Различия между простой и грубой неосторожностью носят не качественный, а количественный характер. Из этого следует, что крайне трудно, если вообще возможно, провести четкую границу между ними. Главная роль в проведении такой границы в каждом конкретном случае принадлежит суду. Именно он оценивает конкретные обстоятельства, при которых совершено правонарушение, исходя при этом не только из норм права, но и из своего правосознания.

Теоретически возможно выделить большее степеней неосторожности, чем две, но вряд ли это нужно с практической точки зрения.

Помимо Г.К. Матвеева, свои взгляды на критерии разграничения высказывали и другие отечественные исследователи. Так, С.С. Алексеев писал, что грубая неосторожность выражается в нарушении элементарных требований внимательности и осмотрительности, а простая неосторожность – в нарушении высоких требований, предъявляемых к лицу как к определенной индивидуальности, осуществляющей известный вид деятельности.

По мнению В.Т. Смирнова и А. А. Собчака, при грубой неосторожности нарушаются обычные, очевидные для всех элементарные требования, предъявляемые к лицу, осуществляющему определенную деятельность. Лицо, допускающее грубую неосторожность, в той или иной степени предвидит возможный результат, но рассчитывает его предотвратить. При простой неосторожности лицо не проявляет требуемой характером деятельности и конкретной обстановкой большей внимательности и осмотрительности.

Рассматривая степени неосторожности применительно к потерпевши от источника повышенной опасности, О.А. Красавчиков писал, что простая неосторожность имеет место, когда лицо действует, не зная об опасности, хотя и должно было знать о ней.

Грубую неосторожность О. А. Красавчиков делил на три степени:

1) потерпевший знает о существовании опасности причинения вреда, но недостаточно осознает возможные последствия своего поведения в конкретной обстановке;

2) потерпевший знает и осознает возможность наступления известных отрицательных последствий при наличии определенных условий, но полагает, что последствия эти не наступят;

3) потерпевший знает и осознает последствия своего поведения, но игнорирует их, хотя и не желает наступления вреда.

Данная классификация представляет несомненный теоретический интерес, хотя реальные жизненные обстоятельства не всегда могут укладываться в подобную схему.

Можно предположить, что простая неосторожность представляет собой такую ее степень, когда лицо не соблюдает обычные нормы заботливости и осмотрительности.

При грубой неосторожности лицо пренебрегает минимально необходимой в той или иной ситуации степенью заботливости и осмотрительности.

Разграничение простой и грубой неосторожности порой имеет и практическое значение. Возьмем, например, договор хранения. Как известно, договор хранения заключается в простой письменной форме, к которой, в частности, приравнивается и специальный жетон.

Жетон служит одним из возможных способов доказательства заключения договора хранения. Держатель жетона презюмируется в качестве поклажедателя или лица, действующего от его имени. Поэтому хранитель при выдаче им вещи, сданной на хранение, предъявителю жетона (в случае, если жетон был найден или похищен) несет ответственность лишь тогда, когда в действиях хранителя будет доказано наличие умысла или грубой неосторожности.

В соответствии с пунктом 1 статья 901 Гражданского кодекса, профессиональный хранитель отвечает за утрату, недостачу или повреждение вещей, если не докажет, что утрата, недостача или повреждение произошли вследствие непреодолимой силы, либо из-за свойств вещи, о которых хранитель, принимая ее на хранение, не знал и не должен был знать, либо в результате умысла или грубой неосторожности поклажедателя.

Пункт 2 данной статьи говорит, что за утрату, недостачу или повреждение принятых на хранение вещей после того, как наступила обязанность поклажедателя взять эти вещи обратно (пункт 1 статьи 899), хранитель отвечает лишь при наличии с его стороны умысла или грубой неосторожности.

Как видим, закон во всех случаях говорит только о грубой неосторожности. Следовательно, простая неосторожность не имеет соответствующих правовых последствий.

Е.А. Суханов приводит следующий пример: имущественный вред, выразившийся в сумме 50 тыс. рублей, причинен умышленным преступлением и вред на такую же сумму причинен по грубой неосторожности, причем причинитель вреда не был привлечен к уголовной ответственности. Основная сумма, подлежащая взысканию в пользу потерпевшего, в обоих случаях будет одинаковой.

В виде исключения из указанного правила законом может быть предусмотрено влияние степени вины участников деликтного обязательства на объем ответственности. Например, размер возмещения, подлежащего взысканию в пользу потерпевшего, должен быть уменьшен, если его грубая небрежность содействовала возникновению или увеличению вреда. При этом учитывается и степень вины причинителя вреда (абз. 1 п. 2 ст. 1083 ГК). Легкая (простая) неосторожность в подобной ситуации не подлежала бы учету.

Наибольшее значение определение степени вины имеет в случаях так называемой смешанной ответственности. Например, в случае дорожнотранспортного происшествия виновны две стороны, и суд должен определить, кто в каком объеме возмещает причиненный ущерб. Представляется, что возмещение ущерба в этом случае должно базироваться на принципе справедливости, а он, в свою очередь, означает учет степеней вины каждого.

Представляют интерес также те случаи, когда закон предусматривает ответственность без вины. На практике, если и причинитель, и потерпевший допустили легкую неосторожность, причинитель будет нести имущественную ответственность в полном объеме. Будет справедливым, по нашему мнению, в таких случаях возложить ответственность пропорционально на обе стороны.

На практике часто основанием применения смешанной ответственности является только грубая неосторожность, легкая неосмотрительность на размер возмещения вреда не влияет.

Статья 1083 Гражданского кодекса посвящена учету вины потерпевшего. В соответствии с пунктом 1, вред, возникший вследствие умысла потерпевшего, возмещению не подлежит.

Пункт 2 устанавливает, что если грубая неосторожность самого потерпевшего содействовала возникновению или увеличению вреда, в зависимости от степени вины потерпевшего и причинителя вреда размер возмещения должен быть уменьшен.

При грубой неосторожности потерпевшего и отсутствии вины причинителя вреда в случаях, когда его ответственность наступает независимо от вины, размер возмещения должен быть уменьшен или в возмещении вреда может быть отказано, если законом не предусмотрено иное. При причинении вреда жизни или здоровью гражданина отказ в возмещении вреда не допускается.

Как видим, умысел и грубая неосторожность имеют разные для потерпевшего правовые последствия. Умысел полностью лишает его возмещения, грубая неосторожность уменьшает размер возмещения, за исключением случаев причинения вреда жизни и здоровью. О легкой неосторожности речи не идет, что представляется не совсем справедливым.

А.П. Кирчак пишет, что деление деяний, совершенных по неосторожности, на грубую неосторожность и простую неосмотрительность, наоборот, имеет существенное значение. Так, если грубая неосторожность потерпевшего может привести как к отказу в компенсации вреда, так и к уменьшению объема выплаты, то простая небрежность пострадавшего не учитывается вообще.

Определение того, имела ли место грубая неосторожность или простая неосмотрительность, должно производиться судом в каждом конкретном случае.

Это может быть проиллюстрировано следующим делом, рассмотренным в Верховном Суде РСФСР. Н. предъявила иск о возмещении вреда, причиненного смертью кормильца, сославшись на то, что в результате наезда автобуса Архангельского автотранспортного предприятия погиб Е., на иждивении которого находилась несовершеннолетняя дочь. Судебная коллегия Архангельского областного суда иск Н. удовлетворила частично, применив принцип смешанной вины (30 % вины потерпевшего и 70 % причинителя вреда), поскольку в действиях Е. имелась грубая неосторожность. Как было установлено судом, Е. в сильной степени алкогольного опьянения шел по краю тротуара. Не удержав равновесия, он упал на проезжую часть и попал под колеса двигавшегося автобуса. Как обоснованно указал в своем решении областной суд (с ним впоследствии согласился и Верховный Суд РСФСР), Е. проявил грубую неосторожность, выразившуюся в том, что он в нетрезвом состоянии не проявил в зоне интенсивного дорожного движения должного внимания, вышел на проезжую часть дороги и попал под колеса проходившего автобуса.

Вопрос об определении понятия «грубая неосторожность» стало предметом рассмотрения Конституционного Суда Российской Федерации. Заявитель М.В. Янович оспаривал конституционность абзаца второго пункта 2 статьи 1083 ГК Российской Федерации. По мнению заявителя, содержащееся в нем положение об учете вины потерпевшего при возмещении вреда является неопределенным и не позволяет, в частности, установить существенные признаки понятия «грубая неосторожность», что приводит к нарушению статьи 19 Конституции Российской Федерации.

Конституционный Суд в принятии жалобы отказал и в своем определении заявил, что использование в данной норме такого оценочного понятия, как "грубая неосторожность", в качестве требования, которым должен руководствоваться суд при определении размера возмещения потерпевшему, не свидетельствует о неопределенности содержания данной нормы, поскольку разнообразие обстоятельств, допускающих возможность уменьшения размера возмещения или отказа в возмещении, делает невозможным установление их исчерпывающего перечня в законе, а использование федеральным законодателем в данном случае такой оценочной характеристики преследует цель эффективного применения нормы к неограниченному числу конкретных правовых ситуаций, что само по себе не может расцениваться как нарушение конституционных прав и свобод заявителя, перечисленных в жалобе.

Вопрос же о том, является ли неосторожность потерпевшего грубой небрежностью или простой неосмотрительностью, не влияющей на размер возмещения вреда, разрешается в каждом случае судом с учетом конкретных обстоятельств. При этом, применяя общее правовое предписание к конкретным обстоятельствам дела, судья принимает решение в пределах предоставленной ему законом свободы усмотрения, что также не может рассматриваться как нарушение каких-либо конституционных прав и свобод гражданина.

В определенных случаях имеет практическое значение не только степень вины потерпевшего, но и степень вины причинителя.

В соответствии со статьей 151 Гражданского кодекса, при определении размеров компенсации морального вреда суд принимает во внимание степень вины нарушителя. В Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 1994 г. № 10 также говорится, что при рассмотрении вопросов о возмещении морального вреда суды, среди прочих обстоятельств, должны учитывать степень вины причинителя. Пленум указал, что одним из обязательных условий наступления ответственности за причинение морального вреда является вина причинителя. Исключение составляют случаи, прямо предусмотренные законом.

В соответствии со статьей 1100 Гражданского кодекса, компенсация морального вреда осуществляется независимо от вины причинителя вреда в случаях, когда:

• вред причинен жизни или здоровью гражданина источником повышенной опасности;

• вред причинен гражданину в результате его незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконного наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ;

• вред причинен распространением сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию;

• в иных случаях, предусмотренных законом.

Подводя итоги главы, можно сделать следующие выводы.

Вина как основание гражданско-правовой ответственности имеет, в соответствии с действующим гражданским законодательством, две формы: умысел и неосторожность. В научной литературе иногда говорится о трех формах: умысле, неосторожности и грубой неосторожности.

Умысел – это форма вины, при которой причинитель вреда знал о последствиях своих действия и сознательно желал наступления этих последствий. Таким образом, умысел характеризуется определенным психическим отношением виновного лица к своим действиям. Такое психическое отношение состоит из интеллектуального и волевого компонента. Интеллектуальный компонент будет заключаться в осознании виновным лицом противоправности и общественной опасности своего поведения. Волевой компонент будет проявляться в желании определенных последствий и в действиях, направленных на осуществление данного желания.

В научной литературе встречается разделение умысла на прямой, когда лицо непосредственно желает наступления определенных последствий, и косвенный, когда лицо допускает возможность наступления таких последствий, однако такое деление не находит подтверждения в гражданском законодательстве и не имеет никаких последствий для правоприменительной практики.

Неосторожностью в гражданском праве считается такая форма вины, когда лицо при совершении определенных действий не проявляет должной заботливости и осмотрительности. Однако в Гражданском кодексе не раскрывается значение терминов «заботливость» и «осмотрительность», что затрудняет анализ неосторожности и ее степеней.

В научной цивилистической литературе господствует точка зрения, что наряду с грубой неосторожностью, которую упоминает Гражданский кодекс, целесообразно выделять также простую или легкую неосторожность. При этом большинство авторов полагает, что грубой неосторожностью будет считаться несоблюдение самой элементарной заботливости и осмотрительности. Простая неосторожность означает непроявление такой заботливости и осмотрительности, которая требуется по условиям соответствующих правоотношений.

Проблема разграничения форм вины и степеней неосторожности в гражданском праве связана с нормами действующего законодательства, которое в некоторых случаях наличие умысла в действиях потерпевшего считает основанием избавить причинителя вреда от ответственности. В других случаях наличие в действиях потерпевшего грубой неосторожности могут снизить размер возмещения со стороны причинителя вреда.

На практике разграничить умысел и неосторожность, а тем более, грубую и простую неосторожность, бывает непросто. При этом существует возможность применения двух критериев: субъективного и объективного.

В первом случае рассматривается конкретная личности с ее специфическими особенностями и анализируется ожидаемое именно от этой личности поведение.

Во втором случае, поведение конкретной личности сравнивается с неким усредненным поведением, с принятым и закрепленным в праве образцом поведения.

И тот, и другой подход имеют свои достоинства и недостатки, что позволяет говорить о желательности применения в судебной практике смешанного, субъективно-объективного подхода. При этом можно констатировать, что в реальной судебной практике преобладает объективный подход, что, очевидно, соответствует современному этапу развития общественных отношений. Интересы общества заключаются в том, что оно желает полного восстановления нарушенных прав и компенсации причиненного ущерба, независимо от того, был ли такой ущерб причинен умышленно либо по неосторожности. Пострадавшего от неправомерных действий собственника мало интересует, проявил ли виновник грубую, легкую или обычную степень неосторожности. Для него важно восстановить свое нарушенное право, получить полную компенсацию своих убытков. И в этом аспекте интересы собственников, сливаясь, образуют тот коллективный, общественный интерес, который и выступает социальным основанием гражданско-правовой ответственности.