1. Борьба под ковром

Что осталось от Византийской империи к тому времени, когда Алексей Комнин (1081–1118) пришел к власти? На северо-востоке Малой Азии — Трапезунд и прилегающие земли. Правда, они были отрезаны от остальной территории Византии и стремились к независимости. На юго-востоке такой же анклав составляли Антиохия, Эдесса, равнинная Киликия — там правил практически независимый Филарет Врахамий. В Крыму греки удержали богатый торговый город Херсонес (Севастополь). В Европе император контролировал территорию современных Греции, Албании, Македонии. Во Фракии за ним оставались Адрианополь и Константинополь. К северу от Балканского хребта хозяйничали сербы, болгары и печенеги, а в Малой Азии — сельджуки и туркмены.

Казна была пуста. Армия, принесшая Алексею победу, распалась сразу после взятия Константинополя. Предводители дружин увели свои отряды, часть наемников пришлось распустить, ополчение стратиотов оказалось не на что содержать.

Нужно было как-то восстанавливать страну. Главные участники переворота по привычке схватились в борьбе за власть. Они стояли на краю пропасти. Одно неверное движение — и все понеслись бы вниз. Однако на сей раз вопрос был принципиален. Кто воспользуется плодами победы над Никифором III: Дуки или Комнины?

Алексей I венчался на царство. Он сделал это один, без своей 14-летней жены Ирины. Такой демонстративный жест говорил о многом. Новый император представлял себя лишь временным правителем (об этом мы уже говорили в прошлой главе). Поэтому и не хотел видеть свою жену на престоле.

Во дворце поговаривали, что Комнин обещал своей прекрасной любовнице — базилиссе Марии — передать царство ее сыну Константину. Этот мальчик, как писали современники, походил на ангела, а не на человека, настолько он был прекрасен. Но Алексей хотел его возвести на трон вовсе не за красивые глаза. Маленький Константин был потомком старшей линии Дук. Сохраняя прежнюю династию, Алексей думал упрочить свое довольно шаткое положение.

Эту комбинацию неожиданно поддержала Анна Далассина. Таким образом она рассчитывала нейтрализовать младшую линию Дук, которую возглавлял кесарь Иоанн. Далассина ненавидела кесаря и боялась его. Ведь именно этот человек уничтожил в свое время Романа Диогена.

Иоанн имел свои планы на власть. Он желал возвести на трон свою внучку Ирину — жену Алексея Комнина, а старшую ветвь Дук — отстранить. Это означало, что семейство Дук раскололась. Кесарь нашептывал Алексею I, что императрицу Марию, мать Константина, следует удалить от двора и постричь в монахини. Алексей колебался. Он испытывал к этой женщине больше, чем дружбу. Но продолжение тайной связи могло расстроить брак с Ириной Дукиной — дочерью кесаря. А это привело бы к вражде с таким опасным человеком, как Иоанн.

Несколько апрельских дней продолжалась подковерная борьба. На Алексея давили со всех сторон. В интригу втянули патриарха Косьму. Он был человеком кесаря и хотел венчать его внучку Ирину на царство. Анна Далассина встревожилась. Ей казалось, что всесильный кесарь вот-вот захватит власть, подчинит Алексея своему влиянию и оттеснит ее саму. Решительная женщина тотчас предложила заменить патриарха своим ставленником — ловким монахом по имени Евстратий Гарида. Патриарх узнал об этом, разгневался и воскликнул:

— Я не уйду с патриаршего престола раньше, чем возложу царский венец на голову Ирины!

Иными словами, он готов был короновать Ирину, чтобы досадить Анне. Хотя патриарх в последние месяцы своего правления заметно обленился и стал вялым, на сей раз его слова не разошлись с делом. На седьмой день после коронации Алексея I Косьма венчал на царство Ирину Лукину. На этом его карьера закончилась. Косьма прекрасно понимал, что Анна Далассина не успокоится до тех пор, пока не отправит его в отставку.

Не дожидаясь грозы, патриарх добровольно сложил с себя сан и удалился в монастырь. Новым патриархом стал Евстратий Гарида (1081–1084). Византийские хронисты говорят, что он «прикидывался человеком благочестивым». Этот гибкий и честолюбивый политик был человеком Анны Далассины и выполнял ее шпионские задания еще во времена подготовки государственного переворота.

Начались кадровые перестановки в правительстве. Комнины назначали своих людей. Это были соратники Алексея или его родня. Сейчас эти имена мало что говорят читателю, их держат в памяти разве что специалисты. Среди других на вершине волны оказался храбрец Георгий Палеолог. А также и его отец Никифор. Последний перешел в лагерь Комнинов в последний момент и, благодаря ходатайству сына, получил высокий военный пост. Сенаторов и бюрократов отстранили от принятия решений. Со стороны казалось, что Алексей вместе с семьей захватил империю и делит ее в собственных интересах. Такова, например, точка зрения хрониста Зонары.

Хронист неправ. Кадровая политика Алексея отличалась тонкостью и эффективностью. Принимались во внимание личные заслуги людей. Им давались чины и должности. Старые аристократические роды сошли со сцены. Все эти Фоки, Куркуа, Склиры — герои прежних царствований — выродились и вымерли. Евнухи больше не получали высших чинов. На смену старой знати и чиновникам хлынули ко двору голодные и злые провинциальные дворяне. Они отлично умели воевать и жаждали опрокинуть старую знать, чтобы вырвать для себя побольше титулов и привилегий. Но они готовы были служить, сражаться и совершать подвиги во имя единства страны. Они сознавали себя ромеями, радовались успехам империи, терпели лишения ради абстрактной идеи величия страны. Их поведение — типичный признак пассионарных особей. В предыдущую эпоху они были отодвинуты от власти столичными бездарностями и ворами. Но этих пассионариев было много в провинции. Они при шли к власти вместе с Алексеем Комнином. Это была победа деятельных и талантливых людей, которые жаждали справедливости и создали власть порядка. Такая власть оказалась выгодна всем. Люди скоро почувствовали это. У них появилась надежда. Подчеркну еще раз: Комнин был только лидером творческой элиты — пассионариев, возродивших страну. Лидером выдающимся, спору нет. Но без храбрых «родственников и свойственников», готовых к самопожертвованию, он не смог бы сделать ровным счетом ничего.

Тот же Георгий Палеолог, о котором мы упоминали выше, получил в управление крепость Диррахий. И это — перед вторжением норманнов. Назначение оказалось крайне опасным, но Палеолог не подвел. О его подвигах мы еще расскажем. На этих страницах мы встретим десятки выдвиженцев, которые не могли похвастать древностью рода, зато верно служили империи. Монастра, Камица, Татикий… Алексей возвышал и награждал своих выдвиженцев. Но не бездумно, как это делал Вотаниат. Для такого расточительства не хватало ресурсов. Главное — Алексей окружил себя единомышленниками, которые готовы были жертвовать собой ради интересов страны. Он сумел сплотить вокруг себя лучшую, самую деятельную часть нации. И направил ее усилия на созидание. За этими словами — громадная работа царя и его соратников, которую переоценить трудно.

Это не значит, что при дворе не было интриг, зависти, мелкого соперничества. Такие вещи встречаются всегда и везде, такова человеческая натура. Точно так в любом, даже самом благополучном обществе есть тунеядцы, наркоманы, проститутки, вороватые чиновники. Вопрос в масштабах явления и общей эффективности правительственной политики. Во времена Алексея эта эффективность была высока.

Правда, диссонансом нашей хвалебной оде, спетой императору, послужит уже следующий параграф этой главы. В нем Алексей предстанет в довольно неприглядном свете. Однако мы пишем не панегирик небожителю, а биографию политика. В жизни любого из них встречаются отвратительные эпизоды. Чингисхан убивает брата, Фемистокл и Демосфен берут взятки от персов, Наполеон расстреливает герцога Энгиенского и взрывает культурные памятники Европы. Но оценивают лидеров не по этим поступкам. Для французов Наполеон — национальный герой, а убитые и обездоленные им люди других национальностей — «издержки производства». Для англичан — это претендент на мировое господство, которого нужно переиграть. А для русских — беспощадный завоеватель, разгром которого — вопрос выживания. То же можно сказать о любом правителе, душа которого — поле битвы между Богом и дьяволом, в которой дьявол обычно берет верх.

Вернемся к биографии Алексея Комнина и попытаемся соблюдать беспристрастие.

 

2. Утрата Малой Азии

Из всех назначенцев Алексея нам особенно интересен один — вчерашний мятежник Никифор Мелиссин. Еще недавно он занимал вместе с сельджуками города в Малой Азии. Но уже весной 1081 года договорился с Комнинами, распустил армию, переправился в Грецию, получил звание кесаря и город Фессалоники в управление. Это выглядело как плата за хорошо проделанную работу.

А что же Малая Азия, недоуменно спросит читатель? Какова судьба ромейских городов и провинций в этой части света? Куда подевались города и гарнизоны, которые еще недавно контролировал Мелиссин? Почему на их месте оказались сельджуки? Где Восточная армия греков? Ответить, собственно, нечего. Документов и летописных свидетельств об этом нет. Можно строить лишь гипотезы. Ясно, что после мятежа Мелиссина турки захватили земли в Малой Азии от Икония до Никеи. Восточнее этих земель правил туркмен Данишменд Гази. Он тоже расширил свои владения за счет византийцев в период смуты и даже пытался захватить Трапезунд, но был выбит оттуда храбрым военачальником Феодором Гаврой.

На западе, в Смирне, засел турецкий эмир Чакан. Каким образом он проник в Смирну, неясно. Гипотеза такова. Когда взбунтовался Мелиссин, Никифор III направил в Смирну своего слугу Чакана с отрядом турок-наемников, чтобы удержать приморские земли от мятежа. После свержения Никифора Чакан вернулся к исламу, провозгласил себя эмиром Смирны и формально подчинился иконийскому султану Сулейману ибн Куталмышу.

Султанат Смирны стал прообразом будущих греко-турецких владений в Малой Азии. Здесь господствовали ромейские привычки и вкусы, процветала культура. Греки были налогоплательщиками и солдатами. Командовали ими, однако, мусульмане. Чтобы сделать карьеру, требовалось принять ислам.

Эмират Смирны жил за счет пиратства. Чакан записывал в пираты любого желающего. Это роднило Смирну с будущей Османской империей, где кадровые вопросы решались точно также. Чакан сильно опередил свое время.

Обратимся, однако, к Мелиссину и турецким делам. Все-таки неясно главное: как Сулейман ибн Куталмыш сделался хозяином Малой Азии и почему Мелиссин так внезапно ее покинул? А самое важное: почему византийцы об этом стыдливо молчат, хотя обычно не стесняются признавать свои поражения? Видимо, за этим молчанием стоит вовсе не поражение, а что-то другое. Что же?

Вспомним, что сельджуки оказывали поддержку не только Мелиссину, но и самому Алексею. Они помогли Комнину выиграть решающую битву с Никифором Вриеннием Старшим. Они входили в состав мятежной армии, которая шла на Константинополь.

Тогда возникает вопрос: не отдал ли Алексей туркам после своей победы часть Малой Азии в уплату за помощь? Такое вполне возможно. Может быть, именно поэтому Мелиссин очистил малоазийские территории и они перешли к туркам? А солдат Восточной армии распустили по домам, потому что средств на их содержание не было. Выражаясь современным языком, произошла «оптимизация численности вооруженных сил». Причем вместе с «оптимизацией территории», которая в итоге досталась туркам.

Но договор с турками, если он существовал, был плохо прописан. Алексей рассматривал уступку земель как временную меру. Он мечтал вернуть малоазийские провинции. Там была его родина, там находилось имение деда, там он начинал военную карьеру, сражаясь против Урселя и кесаря Иоанна. Да и граница не была демаркирована. Трапезунд и Антиохия оставались во владениях империи. Но очень скоро выяснилось, что на эти земли претендуют сельджуки. К тому времени Сулейман захватил главные города на полуострове. Ему подчинялись Иконий и Филомелий, Анкира и Атталия. А самое главное — он захватил богатую и многолюдную Никею, вышвырнув оттуда греческий гарнизон Мелиссина.

Никея была крупным городом исторической области Вифиния. На эту провинцию и на этот город претендовал сам Алексей: император хотел обезопасить Константинополь с востока. Сулейман, однако, не думал уступать. Эти недоговоренности привели к новым конфликтам. Обе стороны жаждали округлить владения за счет соседа. Вчерашние союзники сделались врагами. Преимущество было, однако, на стороне сельджуков, и вот почему.

Отношение ромеев к туркам не отличалось непримиримостью. Сельджуков охотно привлекали на военную службу, крестили, позволяли делать карьеру. Мусульманских эмиров приобщали к ромейской культуре, с ними то воевали, то союзничали.

Турки в своих отношениях с византийцами поступали гораздо хитрее и эффективнее. Они просачивались в империю, захватывали города и деревни. Причем с местным населением обходились первое время очень лояльно. Снижали налоги на занятых территориях, заигрывали с христианским духовенством, добивались его поддержки. Зато потом, когда власть мусульман укреплялась, начинались гонения на православных и тотальное ограбление территорий. Церкви превращались в мечети, а христиане — в райят (скот). Даже сейчас достаточно проехаться по Турции или Северному Кипру, чтобы убедиться в отсутствии толерантности. Бывшие православные храмы удачно дополнены минаретами, и с них звучит тягучий призыв азанчи. О том, что эта страна когда-то была православной, нет и речи. Между тем у православных считается правилом хорошего тона держать на своей территории мечети и заботиться о правах мусульман.

Еще в X веке император Никифор II Фока понял опасность ислама для Византии и думал объявить крестовый поход. То есть войну насмерть, нечто вроде христианского джихада. Однако базилевс не нашел понимания у церковных иерархов. Считалось, что идея борьбы за веру чужда истинному христианству. За веру можно было лишь принять мученический венец. Никифор не получил от Церкви благословения на свой крестовый поход. Впрочем, это не помешало ему вырезать несколько мусульманских городов в Сирии. Однако подобная практика скоро закончилась. Верх снова взяла лояльность.

Итак, Византию погубили интернационализм и терпимость к другим нациям. Сами по себе это отличные качества. Но не в тех условиях, когда враги стремятся уничтожить тебя и твой народ. Тогда уместны любые лозунги — отечественной войны, крестового похода, войны на уничтожение или чего-то еще.

Впрочем, византийцы не могли стать другими. А значит, были обречены на гибель в том суровом мире, который сложился вокруг них.

И вновь диалектика. Толерантность не означала капитуляцию. Империя не сдавалась. Она мужественно сражалась, чем продлила себе жизнь почти на четыреста лет. После чего империю окончательно «оптимизировали».

Но прежде чем перейти к сражениям, расскажем еще немного о дворцовых делах.

 

3. Покаяние

Мелиссин получил титул кесаря — второй по значению в империи. Однако Комнины не были бы Комнинами, если бы не обманули своего родича. Сделано это было тонко, я бы даже сказал, интеллигентно.

Алексей изящно отодвинул Мелиссина. Дело было так. Молодой император придумал новый титул для своего брата Исаака и сделал его вторым после базилевса. А кесаря в славословиях автоматически отодвинули на третье место. Иначе говоря, Комнины выполнили свои обязательства перед Мелиссином. Он действительно стал кесарем. Но кесарский титул постепенно лишился былого значения. Заметим мягкость политики императора. Мелиссина не казнили за то, что много знал, не постригли, не ослепили. Всего лишь обманули, и с юридической точки зрения все выглядело безупречно. Таковы были нравы тогдашней цивилизованной Византии.

Что касается Исаака, то его титул назывался «севастократор» и состоял из двух греческих слов: «севаст» — это порусски «священный» (по-латыни будет «август»), «автократор» — «самодержец». Получается «август-самодержец». Это словосочетание ставило Исаака лишь чуть-чуть ниже самого императора. Так Алексей хотел примириться с братом и обеспечить его верность. Вроде бы они должны были править вдвоем. Хотя на самом деле реальная власть не принадлежала ни тому, ни другому. Ее отдали матери — Анне Далассине.

После переворота Анна сделала вид, что хочет отправиться в монастырь, так как дело всей жизни сделано — сын возведен на престол, Дуки отстранены. Однако Алексей удержал мать и оставил ее при дворе. Анна управляла дворцом и всей империей. В тех условиях это было целесообразно. Алексей часто находился в походах. Ему требовался прочный тыл. Такой тыл обеспечивала Анна Далассина. В решающий момент она спасала государство, разделяя ответственность за него с сыном. В чем состояли ее государственные обязанности, неясно. Внучка этой женщины Анна Комнина пишет, что бабушка управляла двором и занималась исправлением нравов. Но это была лишь часть обязанностей Далассины.

Через некоторое время Алексей закрепит ее полномочия специальным указом. Это был беспрецедентный случай в византийской истории. Женщина вознеслась к вершинам власти, не имея никакого отношения к прежней династии, и управляла страной долгие годы, не занимая никакого официального поста. Было много случаев, когда странами правили королевы или императрицы, но случай Далассины — действительно уникален.

В это же время, вскоре после переворота, была отстранена от власти императрица Мария. Новые правители пришли к выводу, что она им больше не требуется.

Но Мария как-никак оставалась законной царицей. Требовался какой-то спектакль, чтобы удалить ее под благовидным предлогом. Тогда Анна Далассина придумала устроить покаяние Алексея I.

Принцесса Анна передает семейное предание, которое сложилось по этому поводу. Якобы однажды вечером Алексей I явился к матери и стал ей плакаться. «И вот он является к матери, делится с ней достойными одобрения душевными муками и просит указать ему способ исцелиться и избавиться от угрызений совести». Далассина заключила царственного отпрыска в объятия и «радостно выслушала его слова». Тотчас она посоветовала, что надо делать. Пускай Комнин покается перед Церковью, как простой мирянин, и заслужит прощение. Казалось бы, при чем здесь императрица Мария? Но не будем спешить.

Во дворец вызвали церковных иерархов и пару авторитетных монахов. Пожаловал и сам патриарх. «Император, — рассказывает Анна Комнина, — предстал перед ними как подсудимый, как виновный, как скромный проситель». Он исповедовался. Рассказал о былом стремлении к власти, о заговоре, о своих действиях. Не умолчал и о причине восстания, говорит принцесса Анна. Читай: свалил все на Борила и Германа, которые, мол, задумали ослепить Комнина, чем и вынудили его к мятежу. «Он изложил все это со страхом и доверием», горячо попросил «исцеления» и был готов принять наказание. О нет, не светское. Речь шла о церковной епитимье — наказании для грешника. Действительно, патриарх наложил на Алексея суровую епитимью. А заодно подвергли наказанию всех его родственников и вообще участников мятежа, «велев им для умилостивления Бога поститься, спать на земле и соблюдать соответствующие обряды», — пишет принцесса. Недавние мятежники восприняли это как должное, прекратили есть мясо, били поклоны и спали на земле вместе с женами, которые не хотели бросить мужей в беде.

Читателю может показаться неуместным мой иронический тон. Как можно смеяться над благородным поступком государя императора, который всем сердцем жаждет духовного очищения!

Но есть один нюанс, который заставляет усомниться в искренности Алексея и его сотоварищей. Покаяние принимал еще патриарх Косьма, то есть мы вернулись в нашем повествовании немного назад. И это было последнее действие Косьмы в качестве патриарха. Алексей и его мать прекрасно знали, что Косьму в ближайшие дни, если не часы, ждет отставка. Они уже подготовили «добровольное» отречение этого человека. Зачем же им требовался спектакль с покаянием? А вот зачем. Наказать Алексея и отпустить ему грехи должен был не ставленник Комнинов на патриаршем престоле, а уважаемый человек. Таким был Косьма. Его высокие нравственные качества отмечали современники. Следовательно, перед своей отставкой патриарх как бы неформально благословил Алексея через религиозное наказание. Комнины чувствовали себя неуверенно. Подобные трюки были им крайне необходимы, чтобы закрепиться на троне.

А затем последовал второй акт фарса. Покаяние требовалось еще и для того, чтобы устранить императрицу Марию, отправив ее в монастырь. Алексей I кается, спит на полу с камнем под головой, не ест мяса, а под пурпурные одежды нацепил власяницу. Мария тоже замаливает грехи. В обстановке всеобщего благочестия и религиозного подъема это обычное дело. Отставка императрицы ни у кого не вызовет возмущения.

Так рассуждали Комнины. Их предположения полностью оправдались. «В то время можно было видеть, — отмечает Анна Комнина, — как весь дворец наполнился слезами и горем». Но не позорным, свидетельствующим о слабости, «а похвальным, доставляющим высшую, беспредельную радость». Покаяние продолжалось сорок дней. За это время сменился патриарх, а Мария — та отправилась в почетную ссылку в городок Манганы, где поселилась возле монастыря Св. Георгия. Царица уехала туда под конвоем Исаака Комнина. Молодой царь согласился принести любовь в жертву политике. «Париж стоит мессы».

Мария сыграла роль и должна была удалиться из большой политики. Ее счастье, что в империи царили мягкие нравы. В другие времена царицу заточили бы в тюрьму или уничтожили.

Разрыв между любовниками Марией и Алексеем прошел тем легче, что повзрослела Ирина Дукина. Алексей повел ее под венец совсем ребенком. Прошло время. Девочка-подросток превратилась в красивую девушку, с которой Алексей, так сказать, завершил брак. Ирина родит Алексею много детей. Постепенно император позабудет прежнюю коронованную любовницу и будет охвачен страстью к молодой жене. Согласимся, что с точки зрения большой политики эта страсть вспыхнет очень кстати. А главное — будет совершенно безопасна и даже полезна для продолжения династии. Первым ребенком молодой пары станет девочка, которую назовут в честь бабки — Анной. Это знаменитая Анна Комнина, труд которой мы цитируем на этих страницах.

Но это не значит, что Алексей был неблагодарным и бессердечным человеком. Впоследствии он задумал женить свою дочь Анну Комнину на сыне Марии — маленьком Константине. Так он хотел отблагодарить возлюбленную и восстановить на троне представителей старшей ветви Дук. Анна и Константин были обручены. Мальчик формально считался соправителем Комнина. Предполагалось, что Константин взойдет на престол после смерти Алексея I. Однако такое благодушие продолжалось недолго. Вскоре у Алексея родится сын, юного Константина лишат императорских регалий, а через несколько лет неудачливый принц умрет. С его смертью окончательно закатится звезда династии Дук. Правда, их кровь будет течь в жилах потомков Ирины Дукины и Алексея Комнина. Эту фамилию впоследствии примут еще несколько византийских царей, чтобы придать себе вес. Ведь Дуки утверждали, что происходят от самого Константина Великого.

* * *

В таких делах, интригах и заботах Алексей провел первые недели на троне. А потом пришли грозные новости с востока. Турки не соблюдали никакие соглашения с ромеями. Пока Византия была слаба, они расширяли свои территории. Султан Сулейман I ибн Куталмыш перенес свою столицу в Никею и отсюда отправлял лихих джигитов в набеги на Рум (малоазийскую Византию). Раньше такие набеги могли позволить себе только лишь вольные туркмены. А сейчас сам султан вел себя, как разбойник. Сулейман имел ясную цель: полностью захватить византийские владения в Малой Азии. Ему сильно мешали ромейские анклавы: все эти Антиохии, Трапезунды и Филадельфии. Следовательно, нужно покорить эти владения. Султан действовал агрессивно и нагло.

 

4. Поход на восток

Алексей довольно скоро понял, что долговременный мир с турками невозможен. Политика уступок только разжигала аппетиты сельджуков. Поэтому император задумал проучить зарвавшегося врага.

К началу войны с турками в Константинополе оставалось всего 300 воинов. Такую цифру приводит Анна Комнина. Это ничтожное число для обороны огромного города: всего две роты солдат. Ни о каком наступлении с этим отрядом и речи не было. Остальные воины разбрелись кто куда, дезертировали или были переброшены на западную границу, где со дня на день ожидали вторжения норманнов. Тем больше сочувствия вызывает Алексей, который предпринимал титанические усилия, чтобы создать новые армии.

Правда, не забудем, что прежние византийские армии развалил сам же Комнин. Такова диалектика революции.

Алексей стал терпеливо собирать людей под свои знамена. Дать рекрутов могли только мелкие военачальники на востоке. Комнин обратился к ним с письменными приказами вести солдат в Константинополь. Здесь выясняется, какие владения еще оставались у Византии помимо Трапезунда. Это торговый порт Гераклея Понтийская в Пафлагонии, какие-то замки в Каппадокии и город Хома, откуда происходили знаменитые воины-хоматинцы.

В Гераклее и Каппадокии находились византийские топархи, а не стратеги. То есть, переводя на наш язык, главы автономий, а не губернаторы. В Гераклее сидел топарх Пафлагонии грек Даватин. В каппадокийских районах и Хомах — православный армянин Вурца. Алексей сообщил им о своем восшествии на престол и приказал оставить часть войск для обороны вверенных территорий, а с остальными солдатами и свежим пополнением новобранцев идти в Константинополь. Оттуда последует поход на турок.

Сам император между тем снаряжал флот. Здесь были корабли, вооруженные «греческим огнем», транспортные суда и быстроходные триеры, с которых можно высаживать десанты в тыл врага.

При подготовке армии Алексей сделал ставку на обучение младшего командного состава — десятников. Этот «сержантский» состав должен был стать хребтом нового войска. Основную часть новой восточной армии составили греки и хоматинцы. Их разделили на две части, одним дав — легкое, а другим — тяжелое вооружение. Затем воинов посадили на корабли и отправили в морские набеги. Солдаты высаживались по ночам и нападали на турок, а потом стремительно возвращались обратно. Зная неопытность воинов, сообщает Анна Комнина, «Алексей приказал объявить гребцам, чтобы они гребли бесшумно и остерегались варваров, засевших в расщелинах скал». Император знал, что говорит. Ведь он несколько лет сражался с турками в Малой Азии, а потом бок о бок с ними воевал против Никифора III. Тактику врага он изучил в совершенстве.

Турки были шокированы действиями противника. Методы коротких набегов без объявления войны применили к ним самим. Причем не на суше, а на море. Преимущество явно было на стороне ромеев. Сельджуки стали проигрывать. Это возмутило Сулеймана, но поделать он ничего не мог. Турецкие отряды покинули прибрежную местность и отступили вглубь страны. Это была пусть маленькая, но победа византийцев. Она подняла моральный дух армии.

Узнав об успехах, Алексей I приказал ввести гарнизоны в прибрежные городки и раздал помещикам земельные владения, отбитые у турок. Эти городки византийцы использовали как базы для дальнейших набегов. Алексей строго-настрого запретил ввязываться в большие сражения. Ведь он и сам добивался успеха лишь в тех случаях, когда командовал небольшими отрядами и действовал с помощью хитростей и засад.

Турки продолжали отходить. Ромейские отряды получили новые пополнения. Прежние десятники были повышены в чине и стали командовать полусотнями солдат. Как пишет Анна Комнина, «прежние декархи стали пентеконтархами».

Теперь Алексей велел морякам пересесть на коней и нападать на турок при свете дня. Прибрежные районы Вифинии превратились в арену кровавой борьбы. Византийцы храбро атаковали сельджуков с утра до заката. «Затухавшая было искра Ромейского могущества мало-помалу разгоралась», — комментирует Анна Комнина. Сельджуков выбили из западной части Вифинии. Греки захватили даже Никомедию — столицу этой страны. Когда-то Никомедия претендовала на роль столицы восточной части Римской империи. Затем ее разрушило землетрясение. Город утратил мировое значение, но оставался важным тактическим пунктом.

Успехи могли бы продолжаться, но пришла грозная весть с запада. Норманны высадились в районе Диррахия, в современной Албании. Опасность была настолько серьезной, что Алексей заключил мир с деморализованным Сулейманом и поспешил на запад. Турки получили время, чтобы оправиться от поражений. Вскоре они вернут Вифинию. А эмир Чакан даже снарядит флот и будет угрожать Константинополю. Но Алексей пока ничего этого не знает. Вдохновленный победами своих войск, он спешит на запад, чтобы отразить опасного врага. На дворе стоял август 1081 года.

Отбывая на войну с норманнами, Алексей I особым указом назначил мать правительницей страны. Такие императорские указы назывались тогда хрисовулами. Текст хрисовула, объявляющего Анну Далассину правительницей, неоднократно приводился историками. Он содержится в сочинении Анны Комнины, а также в четвертом томе «Истории Византии» Ф. И. Успенского в переводе этого автора.

Алексей повелевал, чтобы Далассину считали полноправной императрицей.

«Ее слова следует рассматривать как исходящие от Моей Царственности, они не могут быть отвергнуты, а, напротив, должны иметь законную силу и оставаться незыблемыми на будущее. Ни сейчас, ни в будущем никто не смеет призвать ее к ответу».

Анна Комнина образно пишет, что Алексей, «выпустив из своих рук бразды правления, лишь бежал рядом с императорской колесницей». Современные ученые сомневаются в этих словах, но текст хрисовула говорит сам за себя. Алексей не просто любил мать. Он ценил ее как блестящего организатора. Эти способности Далассины проявились во время подготовки мятежа. Своим успехом Алексей наполовину обязан именно Анне. Поэтому он положился на нее в то время, когда империя погибала и ждала спасения. Анна управляла государственным кораблем в отсутствие сына, и управляла хорошо. А сам Алексей отправился на войну, чтобы защитить остатки державы от норманнских захватчиков.

 

1. Безутешный отец

История норманнов в Южной Италии полна неожиданных поворотов. По сути, это одно большое приключение. Или, как говорят французы, авентюра. Эту авентюру несколько раз подробно излагали исследователи — от Эдварда Гиббона и Федора Успенского до Джона Норвича, который написал двухтомную монографию о создании и гибели норманнского государства. Повторяться не будем. Достаточно сказать, что к 1080 году норманны завладели всей Южной Италией и значительной частью Сицилии (которую отбили у арабов). Жить в едином централизованном государстве эти буйные люди категорически не могли. Поэтому разделили захваченные земли на феоды. Самыми крупными владениями стали графство Сицилия и герцогство Апулия.

Народ, о котором идет речь, обычно называют норманнами. Но правильнее было бы звать его нормандцами. Это были офранцуженные викинги. Еще в X веке они захватили Нормандию — историческую область на севере Франции, которую, собственно, и назвали в свою честь. До них она звалась Арморика. Хватило двух поколений, чтобы захватчики усвоили язык и обычаи побежденных. Нормандия стала французской, хотя и управлялась собственным герцогом — потомком тех же викингов. От своих предков нормандцы усвоили страсть к путешествиям и завоеваниям. Это был алчный, жестокий и агрессивный народ.

Правда, переселения во многом оказались вынужденной мерой. Еще одной чертой норманнского этноса была необычайная сексуальная активность мужчин и плодовитость женщин. Это привело к перенаселению. Младшие сыновья норманнских рыцарей отправлялись вместе со слугами на поиски приключений. В 30-е годы XI века прошел слух, что византийцы охотно вербуют наемников в Южной Италии для войны с арабами. Туда хлынул поток искателей приключений из Нормандии. Впоследствии эти события обросли множеством противоречивых легенд, но факт остается фактом: византийцы пригласили норманнов в качестве своих наемников. Самыми доблестными вояками оказались сыновья норманнского рыцаря Танкреда д’Отвилля.

Одним из них был легендарный Роберт Гвискар, который захватил для себя Апулию. Гвискар родился около 1016 года. Следовательно, во время описываемых нами событий ему было за шестьдесят. Это был высокий блондин богатырского сложения. Такая стать являлась редкостью у низкорослых норманнов. Гвискар в переводе с французского — «хитрый». Прозвище как нельзя лучше подходило Роберту.

Итак, постепенно норманны из наемников превратились в захватчиков и вытеснили ромеев из Южной Италии. Из греков кто мог — спасся бегством. Остальные были порабощены и превратились в собственность норманнских баронов. Куртуазный век во Франции еще не наступил. Поэтому жадность, грубость и деловая хватка пришельцев с севера не ограничивалась никакими условностями.

В описываемое время апулийский герцог Роберт Гвискар считался среди норманнов за старшего. Он располагал самыми крупными силами, контролировал самую большую территорию и держал в узде представителей других этносов Южной Италии, которых норманны поработили. Таких этносов было несколько: лангобарды, греки, романские общины, говорившие на испорченной латыни, и даже немного арабов. Время от времени они восставали против норманнов. Поэтому Роберту следовало, что называется, держать ухо востро.

Жадность и тяга к приключениям побуждали Роберта искать новых врагов и делать новые завоевания, вместо того чтобы удерживать старые. С помощью войн можно было держать в узде беспокойных норманнов, в противном случае они начали бы резаться между собой. Кроме того, войны давали возможность обогатиться за счет грабежа. Наконец, благодаря победам можно было приобрести земли с крепостными и раздать их баронам, которые прибывали из далекой Нормандии и поступали на службу к апулийскому герцогу. Тем самым Роберт увеличивал армию.

Мысль о завоевании Византии появилась у Гвискара за несколько лет до описываемых событий. А именно в тот миг, когда до него дошло известие о захвате власти в Константинополе Никифором III и о свержении «Без-четверти-вора». Гвискар сообразил, что час норманнов пробил.

Для вторжения имелся отличный повод. Дело в том, что незадолго до этих событий «Без-четверти-вор» просил руки дочери Гвискара для своего сына — маленького Константина. Михаил VII «Без-четверти-вор» и его советники очень хотели этого брака. Гвискару были направлены три дружественных письма, прежде чем герцог соизволил ответить. Наконец Роберт отправил в Константинополь одну из своих дочерей для помолвки. Девочку крестили, назвали Еленой. Норманнка должна была пожить в Константинополе, прежде чем состоится ее свадьба с сыном императора. В переводе с языка дипломатии на обычный, произошло следующее. Роберта хотели сделать союзником империи, а его дочь взяли заложницей. Гвискара осыпали дорогими подарками, чтобы купить его лояльность. Иначе говоря, его задабривали замаскированной данью. Это была интересная дипломатическая комбинация, рассчитанная на годы вперед. Никто не думал, что режим «Без-четверти-вора» так скоро падет. После свержения Михаила VII все выгоды от соглашения с Гвискаром обернулись большой бедой. Царь Никифор III вернулся к великодержавной риторике и отнесся к норманнам с презрением. Помолвку с дочерью Гвискара расторгли, но девочку оставили в Константинополе без средств к существованию. Роберт был в ярости. Нельзя сказать, что именно расторжение помолвки послужило причиной войны. Она вспыхнула бы в любом случае, но именно теперь выдался подходящий повод. Роберт предстал в глазах норманнских баронов пострадавшим отцом и имел все права отомстить Византии.

Нашелся и претендент на корону Ромейской империи. Какой-то проходимец пытался выдать себя за Михаила «Без-четверти-вора». Он, мол, бежал из монастыря и претендует на власть. Хитрый Роберт сразу раскусил подлог. Но сделал вид, что верит самозванцу. Зачем отказываться от такого удобного прикрытия? Гвискар в своих посланиях объяснял ромеям, что ведет не захватническую войну, а освободительную. Кроме того, он заручился поддержкой римского папы Григория VII. Папа был рад поставить на колени неверных схизматиков и выиграть вековой спор между Римом и Константинополем о том, кто главнее. В общем, дела Роберта перед походом обстояли прекрасно. Чего не скажешь о Византии.

 

2. На западной границе

А теперь вернемся немного назад и расскажем, как обстояли дела на западной границе Византии перед восстанием Алексея Комнина.

В лучшие времена рубежи Ромейской империи простирались до Сиракуз на Сицилии. Неаполь, Бари, Амальфи были греческими городами. Теперь Неаполь и Амальфи превратились в самостоятельные республики, так как были отрезаны от Византии. Что касается Бари, то он стал резиденцией Роберта Гвискара. Западная граница Византии обрывалась на адриатическом побережье современной Албании. Главным опорным пунктом ромеев был хорошо укрепленный греческий город Диррахий. Итальянцы со свойственным им «цоканьем» переиначили его в Дураццо. Сейчас это Дуррес в Албании.

Войсками на западной границе долгое время командовал Василаки, но он поднял мятеж, был разбит, западная граница оказалась оголена, а должность с пышным названием дука Иллирика (то есть правитель Диррахия и окрестных районов) некоторое время оставалась вакантной.

При Никифоре III должность дуки Иллирика получил один из столичных придворных — Георгий Мономахат. Этот человек упоминается только в сочинении Анны Комнины. Писательница называет его приближенным императора, то есть одним из представителей малоазийской знати. Неясно, принадлежал ли он к семье Мономахов. Скорее всего — да, хотя у историков нет единого мнения. Мономахи происходили из Малой Азии. Поэтому Георгий мог быть отпрыском боковой ветви знатной фамилии.

Назначению он противился как мог. Все дело решили интриги. Мономахат рассорился с Борилом и Германом. Его буквально выслали из столицы под предлогом почетного назначения.

По прибытии в Диррахий Мономахат узнал сразу две новости. Первая — о приготовлениях «тирана Роберта» (так называет Гвискара Анна Комнина) к вторжению на Балканы. Вторая — о мятеже Алексея Комнина, который приступил к осаде Константинополя. С обеих сторон Георгию поступали предложения об измене. Роберт побуждал византийца сдать Диррахий, а Комнин — перейти на его сторону. Причем Роберт предлагал деньги, а Комнин, напротив, сам требовал финансовой помощи. «Мне нужны деньги, — писал Алексей, — без которых ничего нельзя сделать». Требование может показаться странным в устах мятежника. Но Алексей был начальником западных войск империи, а Георгий Мономахат — дукой. Эта должность означала в первую очередь военного наместника, который, однако, занимается и гражданскими делами. Как военный Георгий подчинялся старшему по должности — Алексею.

Мономахат не любил обоих — ни Роберта Гвискара, ни Алексея Комнина. В голову честолюбивого дуки пришла мысль поднять восстание и самому провозгласить себя императором. Для Византии подобные мятежи вообще не были редкостью, тем более — в смутное время.

Георгий, однако, повел себя осторожно. Денег он не дал, но с послами Алексея обошелся любезно. Наместник Диррахия писал, что рад бы послать деньги. «Но справедливая причина удерживает меня от того. Ведь если я сразу подчинюсь приказаниям, то тебе самому покажется, что я посту пил некрасиво по отношению к императору». Одновременно он вел двусмысленные переговоры с Гвискаром и сербским королем Михаилом.

После победы восстания Алексей должен был принять кадровое решение по Мономахату. Георгий был человеком ненадежным. Больше всего Алексей опасался, что наместник сдаст Диррахий норманнам. Поэтому направил дуке приказ: оставить должность и ехать в столицу. Мономахат впал в панику.

Император направил в Диррахий верного Георгия Палеолога с отрядом воинов. Палеолог должен был занять крепость и сменить Мономахата на его посту. Мономахат грезил о мятеже, но не имел сил и средств, чтобы его поднять. Сдать Диррахий норманнам он теперь тоже не мог. Осталось одно — бежать. Бывший дука покинул город и укрылся под защитой сербского короля Михаила, который правил Дуклей (нынешняя Черногория). Узнав об этом, Алексей I призвал дезертира вернуться на родину. При этом подписал охранную грамоту, что Георгию гарантируются жизнь, зрение и свобода. Молодой император понимал, что малейший неверный шаг может открыть ворота страны для интервенции. Поэтому готов был простить явного заговорщика. Комнин вел переговоры с королем Михаилом и рассчитывал на союз с сербами против норманнов. Мономахат мог разрушить этот союз. Наконец Алексей выманил его из соседней страны. Мономахат вернулся в Константинополь и не понес никакого наказания. Однако никаких должностей ненадежному чиновнику Комнин больше не давал. Карьера Мономахата закончилась. Алексей продолжил переговоры с сербами и занялся укреплением Диррахия. Георгий Палеолог пополнял гарнизон города и готовился к боям с норманнами.

 

3. Дипломатия Алексея Комнина

Расстановка сил в Европе того времени была крайне запутанна. Хотя западный мир сознавал свое единство, это не мешало европейцам воевать между собой и заключать причудливые союзы с мусульманами и православными. Другой вопрос, что войны между европейцами никогда не велись насмерть, тогда как со славянами и византийцами борьба часто велась на уничтожение.

В то время хорошим способом отличить один суперэтнос от другого была религия. В 1054 году произошел окончательный раскол христианства на две ветви. Западный мир исповедовал католицизм, Византия и Русь — православие. Другими словами, «ромеи» и «франки» чувствовали себя чужими по отношению друг к другу. Но это не означало, что между византийцами и отдельными франкскими государями невозможны политические союзы. Европа не была настолько едина, как сегодня.

Этими нюансами думал воспользоваться Алексей I, чтобы спасти страну, за которую он отвечал перед Богом и людьми.

Первым делом, как уже говорилось, император предложил союз королю Сербии Михаилу. Старый король доживал свой век, но не утратил политической активности. Он маневрировал между Востоком и Западом. Приморская Дукля, которой он правил, лежала на перекрестке торговых путей и никогда не была замкнутой территорией. Михаил искал выгоду. Некоторое время назад он договорился с папой Григорием VII, что признает власть Рима, а взамен папа даровал ему королевскую корону. Но подчинение сербов апостольскому престолу оказалось всего лишь дипломатическим ходом. Королевский титул помог Михаилу повысить свой статус в отношениях с соседними славянами и с Ромейской империей. Речь не шла о том, что сербы примут католичество. Они были чужды Западу. Так что предложение Алексея о союзе против норманнов не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.

Однако Михаил должен был решить, кого он больше боится: норманнов или Византии. Ромейская империя казалась ослабевшей, а потому безвредной. Норманны могли покорить ее. Эти агрессивные соседи устраивали Михаила гораздо меньше, чем простой и понятный альянс с ромеями. Сербский король обещал Алексею I помощь и действительно прислал отряд воинов во главе со своим сыном Константином Бодином. Это был тот самый Константин, который несколько лет назад претендовал на царскую корону Болгарии, был захвачен Вриеннием, сослан в Антиохию и бежал.

В то же время Михаил хитрил. Он приказал сыну не ввязываться в борьбу очертя голову. Поэтому поведение сербов в кампании, о которой мы расскажем, очень похоже на предательское. Они почти не помогли византийцам. Но для Алексея это было все равно лучше, чем открытая вражда. Судьба Византии висела на волоске.

Союз сербов с Византией означал их разрыв с папой. С этого времени сербы окончательно порвут с католичеством и перейдут в православный лагерь. На беду или нет — вопрос другой.

Папа Римский поддержал норманнов. Апостольский престол давно претендовал на духовную власть в Ромейской империи. Норманны признали его своим сюзереном и должны были стать оружием Рима в борьбе с Византией.

Григорий VII и Роберт Гвискар нашли друг друга. Папа стремился к мировому господству. Роберт хотел расширить собственные владения. Но был еще один претендент на мировое господство: западно-римский император Генрих IV (по совместительству — германский король). Генрих был смертельным врагом папы. Вражда оказалась так сильна, что император сделался сатанистом.

Впрочем, мы отвлеклись. Алексей вступил в переговоры с Генрихом IV, чтобы натравить западного императора на папу. Долго просить не пришлось. Генрих с энтузиазмом откликнулся на предложение о союзе. Однако ему требовалось время — собрать силы. Задача Алексея состояла в том, чтобы выдержать первый удар норманнов. А потом немцы вступили бы в игру. Стратегический замысел Комнина — прост и изящен. Если бы германцы ударили на Рим и осадили папу в его владениях, норманны непременно пришли бы Григорию VII на подмогу: во-первых, как вассалы папы; во-вторых, из страха, что Генрих IV обрушится после Рима на Южную Италию. И война ушла бы с Балкан вместе с норманнами.

Словом, очень скоро у Алексея I появились два союзника — немцы и сербы. Те и другие оказались крайне ненадежны, но это было больше, чем ничего. Во всяком случае, Ромейской империи не грозила изоляция.

Третьего союзника Алексей обрел непосредственно в Италии — в тылу Роберта Гвискара. Южная Италия, только что захваченная Робертом и его родней, напоминала тогда лоскутное одеяло, скроенное из лангобардских княжеств, вольных городов, норманнских баронств. Враги Роберта сосредоточились на побережье Тирренского моря. Там располагались два владения, враждебных Гвискару и его семье. Это лангобардское княжество Капуя и норманнское графство Аверса. В Аверсе правила другая ветвь норманнов, не из рода д’Отвилля, вследствие чего норманны Аверсы часто враждовали с д’Отвиллями. Этим решил воспользоваться Алексей Комнин. Он попытался разжечь восстание в тылу Роберта. Рыцари Аверсы легко пошли на контакт с византийцами. История умалчивает о цене этого соглашения.

Был и еще один потенциальный союзник, на помощь которого рассчитывал Алексей Комнин. Это — Венецианская республика. Византийцы долгое время считали Венецию своей заморской территорией. Поначалу так оно и было. Венеция вместе со всей Италией входила в состав империи Юстиниана I.

Затем в Италию вторглись лангобарды. Жизнь на континенте становилась крайне опасной. Там разгорелась война. Итальянцы искали спасения в лагунах у побережья Адриатики. Другими словами — в Венеции, которая оставалась византийским дукатом. Этнический состав населения этого города постепенно изменился. Теперь доминировали итальянцы. Они сохранили греческие имена — Юстиниан, Петр, Маврикий, но произносили их на свой манер: Джустиниан, Пьетро, Маурицио. Само слово «дука» (правитель дуката) превратилось в итальянское «дож». А государство официально называлось «Республика Св. Марка».

Словом, этнос преобразился. Это давно поняли европейцы. Одни только ромейские императоры не хотели понимать и признавать новое положение вещей. Греки относились к венецианцам дружелюбно, как к своим. Эти люди говорят по-итальянски — ну и что? Византия — многонациональное государство. Они исповедуют католицизм? Но в состав Византии входят области, жители которых исповедуют разные варианты христианства — например, армяне-монофизиты или сирийцы-несториане. Ромейские императоры охотно давали венецианским дожам придворные звания и деньги за призрачную верность единству империи, которого давно уже не было. Правда, венецианские купцы платили пошлины за торговлю на территории Византии, как чужаки, но в целом ощущение былого единства оставалось. Этот имперский романтизм дорого обойдется правителям Византии. С точки зрения государственной выгоды была бы лучше прагматичная позиция по отношению к отпавшей окраине.

Алексей Комнин направил в Республику Св. Марка посольство с просьбой о помощи. Начались трудные переговоры. Венецианцы беспокоились о собственной выгоде. А выгодно им было одно: поддерживать равновесие сил на Адриатике. Коль скоро норманны пытались захватить византийский берег Адриатического моря, они были опасны. В случае успеха Роберт контролировал бы выход из Адриатики и легко мог блокировать Венецию. Казалось, чего проще — помочь византийцам и сдержать норманнов. Но Венеция была городом прагматичных купцов. Они беспокоились о том, как остаться с прибылью и получить максимальные уступки со стороны Византии. Поэтому переговоры затягивались.

* * *

Комнин и его дипломаты проявляли чудеса изворотливости. Заметим, что внешнеполитическая идеология Византии в это время резко меняется. Она резко отличается и от курса Михаила VII, и от устремлений Вотаниата.

«Без-четверти-вор» пытался задобрить норманнов и заигрывал с ними. Никифор III Вотаниат, напротив, пользовался великодержавной риторикой и дал повод норманнам для вторжения. Алексей на первых порах отказался от великодержавия в пользу прагматики. Он готов был договориться с кем угодно, чтобы остановить норманнов. Иначе говоря, Михаил VII практиковал политику слабости, Никифор III — политику имперского блефа, Алексей I — политику реализма. Дипломатия Византии стала активной и даже агрессивной. Империя искала друзей, чтобы опрокинуть врага. В то же время готовилась армия для отражения неприятеля. То есть присутствует ясное понимание, что дипломатия без военной поддержки — ничто. В этом видится почерк самого Алексея, а не его советников. Впоследствии мы увидим такой же почерк в страшные времена Крестового похода, когда судьба Византии повиснет на волоске.

Каковы результаты дипломатии Алексея? Сперва она не принесла никаких плодов. Но когда пришло время, плоды созрели. Скептики могли убедиться в уме и стратегическом таланте Комнина. Все союзы, которые он заключил, эффективно работали, а союзники вредили норманнам. В конечном счете, они и спасли империю. Но прежде Византии суждено пережить два-три тяжелых года.

* * *

Раньше всех откликнулся Генрих IV. Он готовил поход на Рим, чтобы поставить на колени папу Григория. Папа тотчас впал в панику и пытался, в свою очередь, помешать походу Роберта против ромеев, хотя еще недавно сам же поощрял это предприятие. Роберт проигнорировал папские мольбы о помощи. Первый удар византийской дипломатии пока не сработал.

Весной 1081 года норманны переправились на Балканы. Началось противостояние византийцев с самой сильной армией того времени.

 

4. Вторжение

Раньше всех на Балканы прибыл отряд старшего сына Роберта от первой жены. Этого сына звали Боэмунд Тарентский. Впоследствии он станет одним из самых опасных противников Алексея Комнина. В 1081 году Боэмунду исполнилось 27 лет. Это был светловолосый, румяный и широкоплечий рыцарь огромного роста, что являлось редкостью среди норманнов. Таким же ростом отличались разве что сам Роберт и его вторая жена Сигельгаита, которая сама сражалась на коне не хуже любого рыцаря. От своего отца Боэмунд унаследовал также хитрость и редкий цинизм. Любители исторических романов наверняка помнят образ коварного и беспринципного рыцаря Боэмунда, нарисованный Вальтером Скоттом в романе «Граф Роберт Парижский». Следует сказать, что этот портрет как нельзя лучше соответствует подлинному характеру исторического лица, о котором идет речь.

Первым делом Боэмунд захватил Авлону — порт напротив апулийского «каблука». Сейчас это Валона в Албании. Захватив его, норманны получили удобную базу. Затем последовало неудачное нападение на остров Корфу. Ромейский гарнизон острова отбил нападение врага. У Боэмунда не было осадных машин и припасов для долгой осады. Он отступил.

В мае 1081 года отправился в поход сам Роберт Гвискар. Он снарядил крупный флот, погрузил на него продовольствие, оружие, воинов, инженерный припас. Здесь имелось все для строительства осадных башен, больших метательных орудий и т. п. Целью первого этапа кампании был, конечно, Диррахий — главный город Византии на адриатическом побережье.

Численность норманнской армии определить, как всегда, трудно. Хроники и летописи редко приводят какие-либо цифры. А если они есть, то совершенно фантастичны. Анна Комнина поначалу пишет, что войска Роберта «неисчислимы». Очень точные сведения!

Но затем принцесса дает более верные данные. По ее словам, собственно рыцарей у норманнов имелось 1300 человек. Каждый рыцарь привел одного-двух оруженосцев. К этому следует добавить отряд сицилийских арабов, южных итальянцев и разношерстную вспомогательную пехоту. Да еще в Авлоне к Боэмунду присоединилось несколько пиратских кораблей из Дубровника. В итоге, по мнению Анны Комнины, вражеская армия насчитывала 30 тысяч солдат. Даже если в это число попали обозные, цифра все равно значительна. Византийцы располагали несколько меньшими силами.

Роберту с самого начала не повезло. В этих местах нередки шторма. В них попадали еще эпирский царь Пирр и Юлий Цезарь. Угодил в бурю и Роберт Гвискар со своим войском. С неба повалил густой снег, с гор подул порывистый ветер. Поднялись волны. У гребцов ломались весла. Раскромсанные реи со страшным грохотом падали на палубы кораблей. Раздавались громкие крики отчаявшихся воинов. Позабыв обо всем, они молились.

Корабль самого Роберта был наполовину разбит и едва не затонул. Съестные припасы пришлось выбросить за борт. Погибло некоторое число воинов и матросов. Но армия уцелела. Высадившись на берег, норманны отслужили молебен, похоронили трупы тех, кто погиб прямо на кораблях и не был смыт, после чего кинулись грабить цветущий балканский край.

Гвискар дал воинам отдых на целую неделю. За это время к нему приплыли подкрепления из Италии, а также подошел Боэмунд со своим отрядом.

В июне 1081 года Роберт выступил по направлению к Диррахию и обложил город с суши и моря.

 

5. Осада Диррахия

Жителей города при виде норманнов охватил страх. Лишь храбрец Георгий Палеолог ничуть не смутился. Этот мужественный воин, выдержавший много битв с туркменами, участник нескольких мятежей, патриот и герой, был готов драться до последнего вздоха.

Первым делом Роберт приказал соорудить огромную деревянную башню выше городских стен. Такие передвижные башни назвались гелеполидами. Ее покрыли сырыми кожами, чтобы уберечь от возможных попыток поджога. В башне установили метательные орудия — средневековую «артиллерию».

Впавшие в панику граждане Диррахия требовали переговоров. Георгий Палеолог послал на стену горластых глашатаев и сам двинулся следом. Глашатаи спросили:

— Архонт Роберт, зачем ты явился в земли Ромейской империи?

Гвискар не растерялся.

— Чтобы восстановить в правах моего зятя Михаила, изгнанного из империи! А еще — чтобы отомстить за него!

Палеолог не дал себя провести. Глашатаи отвечали:

— Если мы увидим Михаила и признаем его, то немедля преклоним перед ним колени и сдадим город!

— Хорошо! Я это сделаю! — был ответ.

Роберт немедленно велел обрядить самозванца, который прибыл вместе с ним, в самые роскошные одеяния. Под звуки труб и кимвалов Лже-Михаил явился к стенам Диррахия. Мнимого царя сопровождала внушительная свита из рыцарей и оруженосцев. Греки задали ему несколько вопросов, но не получили ответа. Со стен раздался хохот. Острые на язык греки осыпали самозванца градом насмешек. Автор средневековой рифмованной хроники Вильгельм Апулийский пишет, что ромеи кричали: «Да это же виночерпий, причем из самых последних!».

Карта 4. Война с норманнами, 1081–1085 гг.

Пока норманны вели переговоры, ворота Диррахия распахнулись, оттуда выехал отряд ромеев и напал на врага. Завязалась беспорядочная стычка. Убив нескольких захватчиков, византийцы с победой вернулись в крепость. Этот маленький успех имел большое моральное значение. Георгий Палеолог сразу показал, что бить норманнов можно. Между осаждавшими и осажденными пролилась кровь. Это затруднило дальнейшие переговоры. Чего опять же и добивался Палеолог.

Георгий написал обо всем императору и попросил помощи. Именно поэтому Комнин прекратил операции против турок в Вифинии. После заключения очередного мира с сельджуками Алексей взял часть из них на службу в качестве наемников. Вчерашние враги стали соратниками.

Срочно были направлены послы в Венецию с новыми предложениями. Алексей готов был дать Республике Св. Марка большие привилегии за военную помощь против норманнов. Императору срочно требовался флот. Венецианцы могли бы отрезать войска Гвискара от подкреплений в Италии. В самой же Италии Комнин рассчитывал, как мы помним, на две вещи: восстание лангобардов и наступление немцев. Сухопутные силы Роберта Алексей планировал уничтожить в генеральном сражении у стен Диррахия. Если бы его планы полностью удались, с норманнами было бы покончено в том же году. Но судьба покровительствовала им.

Венецианцы долго и обстоятельно прорабатывали договор с Византией. Наконец они согласились помочь, но выговорили множество уступок и привилегий. Алексей позволил купцам Республики Св. Марка вести беспошлинную торговлю в нескольких городах империи. Иначе говоря, открыл ворота страны для иностранного торгового капитала. Беспошлинная торговля больно ударила по карману византийских купцов и промышленников. Венецианские товары оказывались дешевле ромейских. Правда, насытить огромный византийский рынок дешевыми товарами венецианцы не могли. Тем не менее договор был невыгоден для ромеев. Но взамен Алексей получил военную помощь в критический момент. Трудно осуждать императора за это.

Лишь только формальности были улажены, венецианский флот выступил против норманнов. Дож Доменико Сильвано (кстати, женатый на сестре Михаила «Без-четверти-вора») лично выступил во главе эскадры. У него было 14 больших военных кораблей и 45 вспомогательных судов. Вскоре эта армада достигла окрестностей Диррахия. Дипломатия Алексея Комнина принесла первый урожай.

Обнаружив у себя в тылу флот венецианцев, Гвискар послал против него Боэмунда с норманнской эскадрой. Боэмунд был молод, но славился осторожностью. Он вступил в переговоры с венецианцами и заявил, что ведет вместе с отцом справедливую войну. В норманнском лагере находится базилевс Михаил VII — брат жены венецианского дожа. Норманны, мол, хотят всего лишь восстановить его на престоле.

На театре военных действий разворачивались захватывающие события, жанровая принадлежность которых оказалась между драмой и фарсом.

Предлагаю вам совершить славословие по греческому обычаю в честь императора Михаила и его защитника — герцога Роберта, — обратился к венецианцам Боэмунд.

Но те «отложили славословие до следующего дня», иронизирует Анна Комнина. Другими словами, венецианцы ввели врага в заблуждение и стали готовиться к битве. Первым делом они связали большие корабли канатами, чтобы ловить, как рыбу в невод, вражеские суда. Затем подняли на мачты шлюпки, а в шлюпки посадили стрелков. Тем самым они сразу получили преимущество в битве, потому что обстреливали врага сверху. Это был старый прием византийской морской тактики, которую усвоили венецианцы. Кроме того, заготовили много тяжелых бревен, усаженных гвоздями. Норманнам эти хитрости были неизвестны.

Поутру явился Боэмунд и потребовал совершить славословие. Венецианцы рассмеялись ему в лицо. Принц не выдержал обидных насмешек и атаковал врага. Началась битва.

Норманны сражались яростно. Однако без своих боевых коней они лишились главного преимущества. В качестве морской пехоты они действовали гораздо хуже, чем в качестве кавалерии.

Зато венецианцы продемонстрировали образцы высокого боевого искусства. Они окружили врага, лишив его свободы маневра. Вот для чего понадобились веревки, которыми связывали суда. Норманны оказались, как в загоне.

Итальянский хронист Малатерра, оставивший самое подробное описание этого боя, утверждает, что один из венецианских кораблей был вооружен сифонами с «греческим огнем». Это грозное оружие наводило страх на всех врагов Византии. «Греческий огонь» горел даже на воде. Наведя сифоны на врага, венецианские моряки сожгли один из вражеских кораблей. Норманны атаковали на другом направлении — там, где «греческого огня» не было. Сам Боэмунд пошел на сближение с противником. Тогда на корабль принца обрушили бревно, усаженное гвоздями. Удар оказался точен. Бревно пробило борт и застряло в нем. Корабль пошел ко дну. Часть его команды утонула, другую часть перебили. Сам Боэмунд успел перескочить на другой корабль. Сражение продолжалось. В конце концов норманнам удалось прорвать канатное заграждение венецианцев и выбросить суда на берег. Венецианцы вошли в такой раж, что десантировались вслед за врагом и завязали бой прямо на пляже. Храбрец Георгий Палеолог сразу предпринял вылазку и ударил Боэмунду в тыл. Норманны сопротивлялись как могли, но силы были неравны. Бой откатился к самому лагерю Роберта Гвискара. Здесь победителям стало ясно, что пора прекращать преследование, иначе Роберт выведет в поле всю свою армию. Венецианцы отступили на корабли, а Палеолог ушел в город.

Узнав об этом сражении, Алексей Комнин отправил богатые подарки дожу и сенаторам Республики Св. Марка. Венецианцы оказались ценными союзниками.

Однако Роберта Гвискара не сломила неудача флота. Его сухопутная армия уцелела. С нею Гвискар мог продолжать осаду. Герцог приказал вытащить на берег свои корабли и продолжал атаки на Диррахий. Судьба города и всей кампании должна была решиться на суше. Тем временем Алексей спешил на выручку Палеологу вместе с войсками, которые успел собрать на Балканах.

 

6. Храбрость Георгия Палеолога

По пути Комнин присоединил корпус Григория Бакуриани, расквартированный в Македонии. Менее значительные воеводы привели свои гарнизоны на помощь царю из Фракии. Анна Комнина перечисляет подразделения. Отряд экскувитов (элитной городской стражи Константинополя) вел офицер Константин Опое. Македонцами командовали Антиох и Григорий Бакуриани, фессалийцами — Александр Кавасила. Крещеный турок Татикий вел отряд конных тюркских стрелков, которых цари Византии поселили в Македонии, на реке Вардар. Этих воинов называли вардариотами. С самим Татикием мы еще встретимся в этой книге.

Также в поход выступил отряд «приближенных», по-гречески — вестиаритов. Он состоял из норманнов и франков. Это была отборная гвардия Алексея. Он, как и его потомки, ценил боевые качества западноевропейских рыцарей и охотно вербовал солдат в католической Европе. У его внука Мануила это увлечение перерастет в откровенное западничество. Но метаморфоза случится гораздо позже. А пока мы видим, что Алексей постепенно старается заменить старую варяжскую гвардию, которая состояла из русских ратников, новыми воинами. Что касается отряда «приближенных», то им командовали двое отчаянных франков: Константэн д’Отвилль и некто Панукомит — то ли лангобард, то ли грек. А может, так прозвали француза.

В армии были даже болгарские еретики-богомилы. Члены этой крайне опасной секты решили поддержать Комнина, чтобы распространить свое учение в высших кругах византийских вельмож. Правда, это не вышло, и вскоре кратковременный союз между Алексеем и еретиками был разорван. Чуть позже Алексей издаст специальный указ, которым вообще освободит богомилов от военной службы.

Сектанты привели 2800 человек. Ими командовали некие Константин Ксанта и Кулеон.

Наконец, в войске присутствовал отряд варягов. В подавляющем большинстве это были русские искатели приключений.

Итак, Алексей выступил против франков. Западные хронисты говорят о «бесчисленном» войске Комнина. Некоторые авторы оценили армию Алексея в 170 тысяч человек. Нет нужды говорить, что эта цифра — абсолютный бред.

Можно принять данные о византийском войске, которые собрал современный британский историк Джон Хэлдон. По его мнению, Алексей привел под стены Диррахия 1820 тысяч солдат, в том числе: 1000 экскувиторов, 1000 вестиаритов, 5000 бойцов из Македонии и Фракии, 2000 турок-вардариотов, 1400 варягов, 2800 богомилов. К этому следует добавить небольшое число легкой пехоты и отряд франкских наемников. Сколько было людей в двух последних подразделениях, мы не знаем, но цифра в 20 тысяч воинов представляется немного завышенной. Византия вообще не знала огромных армий. Ромейские полководцы побеждали умением. Более справедлива цифра в 1517 тысяч солдат. То есть византийцев было вдвое меньше, чем норманнов.

Император продвигался по старой римской военной дороге. Войска шли с опаской, скрытно. Это лишний раз доказывает, что силы ромеев были невелики. По пути воины расспрашивали деревенских жителей о продвижении врага. Вели разведку. От разведчиков Алексей Комнин узнал подробности о ситуации вокруг Диррахия.

Норманны вели сильный обстрел города из осадных машин и начали приготовления к штурму. Палеолог задумал упредить врага. Ради этого организовал вылазку, не дожидаясь прихода царя с войском. Георгий надеялся уничтожить осадную технику. Это свело бы усилия норманнов на нет, а осажденные получали передышку. Ради этого стоило рискнуть.

Дрался Георгий отчаянно. Он бросил на карту все. Однако норманны перегруппировались и отбили атаку. Палеолог сражался в первых рядах и получил несколько ранений. Одна стрела ударила в открытое место под шлемом и вонзилась в голову около виска.

Приведите опытного лекаря! — прорычал Георгий своим. Не дожидаясь медицинской помощи, он сам обломал стрелу, причем острие и кусок древка остались в ране. Кое-как перевязав голову, чтобы остановить кровь, Палеолог ринулся в бой. Он сражался до самого вечера, пытаясь подобраться к метательным машинам врага. Битва шла в окопах, норманны не могли использовать свою знаменитую конницу. Византийская пехота демонстрировала стойкость и выучку. Продержавшись до сумерек, Георгий удалился в пределы крепостных стен. После этого Роберт Гвискар стал готовиться к штурму. Часть войск он разместил в окрестных долинах, чтобы отрезать осажденных от связи с внешним миром.

Георгий приказал принести к стенам нефть, смолу, сухие поленья и камнеметы. Этими средствами рассчитывал поджечь и разрушить гелеполиды норманнов. (Напомню, что гелеполидами назывались подвижные башни с метательными орудиями.) Предполагая, что штурм начнется со дня на день, Георгий соорудил деревянную башню внутри стены прямо напротив башни противника. Главным ее оружием стало бревно, которое должны были направить на гелеполиду норманнов, чтобы помешать использовать ее во время штурма. Ночью Георгий приказал провести испытания. Они прошли успешно. Полководец ожидал предстоящей битвы.

Поутру Гвискар вооружил своих воинов и начал штурм. В свою главную гелеполиду он ввел 500 пехотинцев и всадников. Лошади привели махину в движение. Башня приблизилась к стене. Верхние ворота этой конструкции должны были опуститься, чтобы по ним могли сойти на стену норманнские воины. Однако Палеолог придвинул свою контрбашню, приказал привести в действие бревно. Оно подперло ворота гелеполиды. Лучники Палеолога стали осыпать неприятеля градом стрел. Норманны укрылись внутри и не высовывались наружу. Георгий приказал поджечь сооружение. На гелеполиду обрушили метательные снаряды со смолой и нефтью. Норманны стремглав бросились вниз. Видя это, Палеолог вывел из города самых храбрых воинов с топорами. Они разнесли нижнюю часть башни. Сооружение рухнуло. Город был спасен на какое-то время. Но Роберт тотчас приказал соорудить новые башни для очередного штурма.

…Узнав об этом, Алексей I сообразил: дело плохо. Имперская армия получила приказ ускорить движение. Базилевс полагал, что решающая битва должна произойти под стенами Диррахия. Только так можно выручить город. По сути, Алексей I бросил все на кон, как и Георгий Палеолог.

Наконец византийские воины подошли к Диррахию. На дворе стоял октябрь 1081 года. Император приказал стать лагерем и огородить его рвом с одной стороны (другие стороны прикрывала река). Затем отправил к Роберту послов, которые спросили герцога, с какой целью норманны высадились на Балканах. Гвискар не удостоил послов аудиенции, но отвел войска, чтобы не оказаться меж двух огней.

 

7. Переговоры

Алексей послал в Диррахий за Георгием Палеологом, чтобы из первых рук узнать положение дел. Недоверчивый Палеолог отказался покинуть город. Он боялся, что это всего лишь хитрость со стороны норманнов. Лишь получив императорский перстень, Георгий решился уйти. Израненный, в шрамах, он предстал перед Алексеем. Здесь же встретил своего отца, Никифора Палеолога. Старый воин сопровождал царя в трудном походе.

Алексей подробно расспросил Георгия о действиях норманнов.

— Следует ли нам сразиться с ними в открытом поле?

— Нет, базилевс, — не задумываясь, отвечал Георгий.

Если бы такой совет дал какой-нибудь трус, чиновник или придворный, от него можно было легко отмахнуться. Но Палеолог доказал свой героизм. Почему же он не советовал драться с норманнами? Ответ возможен только один. Византийская армия уступала воинам Роберта численно, да и качественно. На кого мог положиться Алексей? На русский полк, на небольшую группу франков. И это все. Его армия была сборищем разношерстных отрядов. В большинстве — плохо обученных или утративших военные навыки. Рисковать не стоило. Палеолог предложил другой план. Следовало удерживать Диррахий, изматывать силы врага и атаковать с моря, тем более что флот венецианцев добился успеха. Роберт должен разбить лоб о стены Диррахия.

Мнение Палеолога поддержали некоторые военачальники. Они советовали отрезать Гвискара от подвоза продовольствия и постепенно измотать в мелких стычках.

Это здравое мнение отвергли молодые вельможи. Среди них были принц Константин (сын императора Константина X Дуки), предводитель варяжского отряда Намбит и дети Романа IV Диогена — Лев и Никифор.

Неожиданно прибыли послы норманнов. Роберт Гвискар вступил в переговоры, чтобы выиграть время. Гонцы передали его речь, обращенную к Алексею. «Я выступил, — утверждал Роберт, — не против твоего величества, а чтобы отомстить за обиду, причиненную императору Михаилу Дуке. Если ты хочешь мира со мной, то я с радостью приму его. Но сначала необходимо выполнить ряд условий».

Послы Роберта продиктовали пункты примирения. Норманнский герцог «поставил условия, совершенно невыполнимые и наносящие вред Ромейскому государству». Так их охарактеризовала Анна Комнина — явно со слов отца. Любопытно, что самих условий она не приводит. Говорит лишь о том, что Роберт обещал признать себя вассалом императора за Апулию. Обязался он также помогать Алексею в его военных предприятиях. Это позволяет домыслить и остальные пункты предлагаемого соглашения. Конечно, Роберт просил для себя какой-нибудь титул и прилагающееся к нему жалованье. Такое жалованье называлось в Византии руга. Это означало бы замаскированную дань. Подобные отношения практиковал с норманнами «Без-четверти-вор». Унизительно, однако терпимо. Алексей счел эти условия неприемлемыми. Может быть, Роберт выдвинул новые территориальные претензии? Например, потребовал сдать Диррахий? Скорее всего, так и было. Складывается ощущение, что Гвискар хотел поссориться с императором и открыть себе дорогу для новых завоеваний. Но в то же время выглядеть миротворцем в глазах «мирового сообщества». Репутация политика в глазах иностранных коллег была столь же важна в то время, как и теперь. От нее зависело отношение держав. А значит, национальная безопасность.

То, что агрессором был Гвискар, не вызывает сомнений. Именно он вторгся на Балканы. Именно он и его сын совершили впоследствии еще несколько подобных вторжений под разными предлогами. Роберт мечтал завоевать Византию. Но время еще не пришло.

Алексей ответил на предложения Гвискара холодным отказом. Роберт собрал своих рыцарей и произнес речь. В ней он опять предстал оскорбленным отцом, у которого злобные ромеи отобрали любимое чадо.

Вы знаете, — грохотал он, — какую обиду нанесли ромеи моей дочери. Она томится в Константинополе без средств к существованию. Я переправился через море, чтобы отомстить за обиды императору Вотаниату. Но сегодня он свергнут. Мы имеем дело с молодым императором Алексеем. Он отверг мои условия мира. Это опасный противник. Расслабляться нельзя. Нам необходимо единое командование. Давайте изберем предводителя, которому будем подчиняться беспрекословно. Я первый склоню перед ним голову.

Это было предложение установить военную диктатуру. Оно имело свою логику. Воевать по правилам норманнской вольницы можно было с Вотаниатом, но не с Алексеем. Буйные, но сообразительные норманны сразу это поняли. Предводителем бароны выкрикнули самого Роберта Гвискара. Тот поломался для приличия, а потом согласился взять власть.

Примем вызов и будем сражаться храбро! — воскликнул Роберт. — Мы должны вступить в бой так, как будто, едва родившись, готовы тотчас умереть!

Бароны отвечали нестройными одобрительными возгласами.

Пока Гвискар интриговал и навязывал диктатуру, Алексей I решил на него напасть. Базилевс продумал план ночной атаки. В тылу у норманнов располагались большие солончаки. Император знал, что они вполне проходимы. Он послал наемников под началом Константэна д'Отвилля, чтобы те обошли лагерь Роберта и напали на врага со стороны солончаков. Сам же Алексей с главными силами намеревался атаковать войска Гвискара в лоб. Это означает, что молодые сановники одержали верх в императорском совете и уговорили напасть первыми. Осторожный план Георгия Палеолога был отвергнут.

Возможна и еще одна причина неожиданной активности византийцев. На помощь им пришла армия сербов из Дукли. Ее вел наш старый знакомец Константин Бодин — сын и наследник дуклянского короля. Из врага византийцев он превратился в союзника.

Но даже теперь, с приходом сербов, Алексей колебался, предпочитая атаковать врага ночью. И не зря.

Вероятно, кто-то из приближенных изменил Алексею и доложил Роберту о плане ночного нападения. Гвискар поднял войско по тревоге и перестроил его, чтобы не дать себя окружить. А сам направил стопы в храм мученика Феодора, расположенный на морском побережье у небольшой лагуны. Здесь герцог молился и причастился Св. Тайн. После этого он выстроил армию спиной к лагуне и лицом к неприятелю. Центром командовал сам. Правое крыло, обращенное к морю, передал графу Амико из Джовиньяццо, левое — своему сыну Боэмунду.

Роберта сопровождала в походе его жена Сигельгаита — герцогиня лангобардского происхождения. Говорят, эта атлетически сложенная женщина была красива. Она обладала громадной силой и умела сражаться на коне, как заправский рыцарь. Молодая Сигельгаита приходилась мачехой Боэмунду.

Алексей понял, что враг вырвался из ловушки. Он тоже перестроил армию. Царь утвердился во мнении, что необходимо дать сражение. Может быть, учел настроения воинов. Отступить значило бы потерять армию — ненадежные солдаты готовы были разбежаться в разные стороны.

Император рискнул и вышел на битву.

Сам он оставался в центре. Один фланг поручил Григорию Бакуриани, другой — кесарю Никифору Мелиссину.

Мелиссин сражался против Боэмунда, а Бакуриани — против графа Джовиньяццо. Георгий Палеолог не принимал участия в битве. Вероятно, израненный герой остался в обозе. В Диррахий он не вернулся.

Далеко впереди Алексей выставил варяжский полк Намбита, вооруженный обоюдоострыми мечами. Воинов прикрывали щиты. Сражались варяги в пешем строю. Коней использовали только как транспорт. Все это боевые обычаи русов. Хотя имя их предводителя, скорее всего, скандинавское (возможно, оно означает «хищная птица» — по-исландски «набитр»), его воины — русского происхождения. Удивляться этому не следует. Даже в новое время русскими часто командовали генералы-немцы. Остерман, Миних, Манштейн и знаменитый Мюнхгаузен — все это немецкие офицеры на русской службе. В средние века мы тоже видим германцев во главе русских дружин.

Позади варягов царь выстроил лучников. В нужный момент русам надлежало расступиться и пропустить стрелков. Предполагалось, что лучники нанесут потери норманнским рыцарям или хотя бы перебьют их коней. Такой маневр мог обезопасить армию от страшных атак рыцарей-норманнов. А в пешем бою русы бы их уничтожили.

В то же время наемный франкский отряд Константэна д’Отвилля продолжал двигаться в сторону солончаков. Теперь их целью стал захват неприятельского лагеря. Алексей рассчитывал, что это деморализует воинов Гвискара.

Отдав необходимые приказы, Алексей повел главные силы вдоль морского берега на противника. Вдали на волнах покачивались венецианские суда. Союзники Комнина наблюдали за ходом битвы.

 

8. Битва при Диррахии

Константэн и его наемники успешно миновали солончаки и захватили лагерь норманнов, перебив его охрану. Помощь Константэну оказал гарнизон Диррахия, который совершил вылазку по приказу царя.

Гвискар игнорировал это нападение. Так что расчет Алексея на панику в рядах норманнов не оправдался. В это же время сам Гвискар атаковал главные силы ромеев. Герцог выслал вперед тяжелую конницу, чтобы ложной атакой втянуть византийцев в сражение. Конница была встречена залпами лучников и ударилась в притворное бегство. Но Алексей прекрасно знал этот прием по турецким войнам. Наверное, императора искренне удивил тюркский тактический ход в исполнении западных рыцарей, но это не означало, что стоило поддаться на хитрость.

Правое крыло норманнов выдвинулось вперед во время этих атак. Граф Амико из Джовиньяццо повел свой полк на варягов Намбита и вступил в отчаянную схватку. Роберт приотстал.

Варяги-русичи встретили удар воинов Джовиньяццо стеной щитов. Они остановили напор врага. На подмогу варягам прибыл Григорий Бакуриани со своими солдатами. Воинов Джовиньяццо опрокинули и загнали в море. Они молили о спасении у венецианцев, курсировавших вдоль берега. Но подданные Республики Св. Марка спокойно наблюдали, как норманны погибают в волнах.

В этот миг на выручку беглецам прискакала герцогиня Сигельгаита — жена Роберта. Эта бой-баба сурово взглянула на солдат Джовиньяццо «и оглушительным голосом», пишет Анна Комнина, выкрикнула:

Будьте мужчинами! Проявите доблесть!

Крик не возымел действия. Видя, что бегство продолжается, Сигельгаита в сопровождении оруженосцев помчалась на воинов Джовиньяццо с копьем наперевес. Она выполнила роль заградотряда. Поставленные перед возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади, беглецы вернулись назад.

Исход сражения далеко не был ясен, когда роковую ошибку сделали варяги. Намбит бросил их в атаку на отступавший полк графа Джовиньяццо и не заметил, что оторвался от основных сил. Битва и преследование сильно утомили русичей. Им следовало остановиться и отдохнуть. Вместо этого они самозабвенно рубили отступавших врагов.

Анна Комнина всю вину за эту ошибку сваливает на командира варяжского полка — Намбита. Ученая принцесса делает это со слов отца, который, ясное дело, хотел перенести ответственность за необдуманный поступок на мелкого исполнителя. Но факт в том, что Алексей I не сумел справиться с управлением армией и она потеряла строй. Комнин прекрасно командовал небольшими отрядами, но крупной массой войск управлял пока что с трудом. Зато Роберт чувствовал себя на поле боя очень уверенно. Он переиграл своего ромейского противника. Так опытный гроссмейстер легко делает шах и мат новичку.

Ошибка варягов и Комнина оказалась фатальной. Роберт бросил против них тяжелую кавалерию, оставшуюся в резерве. Норманнские рыцари опрокинули русичей и обратили их в бегство. Остатки варяжского полка укрылись в церкви. Находчивые норманны подожгли храм, и почти все варяги погибли в огне. В числе немногих спасшихся оказался Намбит. Впоследствии мы еще встретим его на полях сражений с печенегами, а в норманнской войне Намбит больше не играл серьезной роли. На какое-то время он превратился просто в царского телохранителя. А потом, возможно, командовал обновленной варяжской стражей, которую набрали уже из англосаксов.

Тем временем Роберт лично атаковал центр византийской армии, которым командовал Алексей I. Два полководца очутились друг перед другом. Впрочем, до поединка дело не дошло. Клинья тяжелой рыцарской конницы прорвали строй ромеев. В один миг Алексей увидел себя окруженным врагами. Многие из его соратников пали с оружием в руках, защищая императора. Пронзенный копьями, свалился с коня Никифор Синадин, «который в тот день стремился всех превзойти в битве», как пишет Анна Комнина. Еще недавно Синадин считался наследником трона — Никифор III хотел передать ему власть в империи. Погиб Константин Дука, брат Михаила «Без-четверти-вора». Старый Никифор Палеолог прикрывал Алексея от ударов и тоже испустил дух. В общем, норманны перебили многих византийских вельмож. Сам Алексей «оставался стоять, как нерушимая башня», — пишет Анна Комнина. Однако эта безрассудная храбрость не принесла пользы. Отряды ромеев обращались в бегство один за другим.

Как же это вышло? Описание битвы, как всегда, не дает ответов. Обратимся к догадкам. Для этого нам нужно как бы подняться над схваткой и осмотреть поле боя с высоты птичьего полета.

Вот что мы увидим. Боэмунд и Мелиссин действуют друг против друга вяло. Основное сражение ведут Бакуриани и граф Джовиньяццо. Измотав друг друга, они не смогли добиться успеха. Дело решил ввод в сражение главных сил Роберта, которые опрокинули варягов в центре и поскакали дальше — на войска императора. Удар был страшен, но вовсе не он послужил причиной полного поражения ромеев.

Византийцев добил Джовиньяццо. Под натиском Сигельгаиты он вернулся на поле боя, опрокинул Бакуриани, обошел ромеев с фланга и атаковал. Фланговый маневр решил исход битвы. Византийцы побежали. Алексей не смог вовремя сориентироваться. Пока он отбивал фронтальные атаки, враг появился в тылу. Этим объясняется гибель большого числа византийских вельмож. Их атаковали с фланга и тыла. Вельможи проявляли чудеса храбрости, но эти подвиги оказались бесполезны.

Алексей увидел себя окруженным. На него напали три рыцаря. Их возглавил лично граф Джовиньяццо. Граф нанес удар императору, но промахнулся. У второго норманна император мечом вышиб копье, затем ударил по ключице и отсек руку. Но третий воин нацелился Алексею мечом прямо в лицо. Император, «человек сообразительный и твердый духом» (говорит Анна Комнина), откинулся на круп коня. Конец меча сильно оцарапал кожу на подбородке у Алексея и рассек ремень шлема. Шлем свалился с головы царя. Враг промчался мимо, и битва разделила их. Алексей поднялся в седле. В правой руке он сжимал меч. Лицо императора было обагрено кровью, каштановые волосы развевались на ветру. Собравшись с силами, он продолжал сражение.

Алексей рассчитывал на помощь отряда Татикия с его вардариотами. Они не дали втянуть себя в ближний бой и обстреливали врага на расстоянии. Другая надежда — сербы. Если Константин Бодин вступит в сражение, норманнов еще можно смять. Обе надежды скоро развеялись.

Вардариоты посылали свои стрелы, но солдаты Роберта приблизились, и кочевники побежали. После этого Бодин увел сербов, так и не вступив в сражение. Для византийцев все пропало.

После этого Комнин показал врагу спину, как и вся ромейская армия. Он умчался с поля боя. Кажется, в относительном порядке отступил один Никифор Мелиссин, об участии которого в сражении никто не пишет. Остальных ромеев охватила паника.

Роберт захватил лагерь византийцев и роскошный шатер самого императора. Битва была выиграна. Гвискар послал нескольких сильных воинов в погоню за Алексеем. Трофей в виде пленного императора увенчал бы победу Роберта и покрыл его неувядаемой славой. Не говоря о том, что сама империя после этого наверняка бы погибла. Поэтому захват Алексея представлялся Гвискару крайне важным. Дальнейший рассказ — это уже не битва, а приключения самого Алексея на поле битвы, о которых он впоследствии охотно разглагольствовал на досуге в кругу семьи.

 

9. Злоключения Алексея

Бешеная скачка продолжалась не меньше получаса. Обернувшись, император заметил, что его упорно преследуют несколько норманнов. Неподалеку располагалось какое-то селение, между скал текла быстрая река. Преследователи гнались за императором. Их было девять. Двое или трое настигли его, ударили в левый бок и едва не сбросили с седла. Тяжелые латы царя выдержали удар. Алексей опять показал чудеса ловкости. Он уперся в каменистую почву острием меча. Да еще шпора на левой ноге впилась в край седла. Это помогло не упасть. Алексей схватился левой рукой за гриву коня и удержался в седле. Жизнь императора висела на волоске.

Его спасла случайность. Другие норманны зашли с правого бока. Подцепив копьями, они выпрямили Алексея в седле. Со стороны это выглядело забавно. Те, что слева, пытались пронзить царю один бок, а те, что справа — другой. Странно, что никто не метил в непокрытую голову Может быть, Роберт велел привести Алексея живым.

Императора спас боевой конь. Был он горяч и проворен, носил кличку Гнедой. Раньше благородное животное принадлежало Никифору Вриеннию Старшему. Комнин захватил его вместе с пурпурным седлом в памятной битве при Адрианополе, где были разбиты отряды мятежника. Ценный трофей оставил себе. Хорошо обученный конь стоил в те времена целого состояния.

Гнедой рванул вперед и вынес Алексея прямо на скалу. Несколько копий норманнов упали на землю. Еще пара запуталась в складках плаща базилевса. Алексей сразу обрубил древки, чтобы получить свободу движений. Впрочем, одно из копий он оставил себе как трофей.

Норманны остолбенели, «разинув рты, пораженные происшедшим», — говорит Анна Комнина. Однако растерянность продолжалась всего несколько мгновений. Придя в себя, враги возобновили преследование. Алексей заметил, что один из рыцарей вырвался далеко вперед. Император повернул коня и с разбега ударил норманна в груды копьем. Тот рухнул на землю, а Комнин поскакал во весь опор освободившейся дорогой.

На этом приключения не кончились. Император встретил на пути еще один отряд норманнов, которые преследовали бегущих византийцев. Завидев царя, враги сомкнули ряды, чтобы дать передышку коням и наверняка захватить Алексея. Прорвать строй норманнов в одиночку он бы не смог.

В этот миг Комнин потерял всякую надежду на спасение. Враги почти окружили его. Сзади настигали преследователи, впереди поджидала смерть. В центре вражеского отряда возвышался разодетый высокий рыцарь. Император принял его за самого Роберта Гвискара. Напомню, что норманны не отличались высоким ростом. Представители семейства д’Отвиллей казались великанами среди карликов. Вполне вероятно, что рыцарь, на которого обратил внимание Алексей, принадлежал к этой семье.

И вот император атакует мнимого Роберта. На всем скаку Алексей наносит норманну страшный удар копьем. Для этого требуются исключительная сила и меткость. Рука царя не дрогнула. Копье пронзило норманну грудь и вышло из спины. Рыцарь рухнул на землю, а враги в страхе расступились. Алексей пришпорил коня. За его спиной раздались горестные крики. Норманны хлопотали вокруг убитого. Видно, это и вправду была важная птица.

Алексей спасся. Что касается преследователей, то они вернулись к настоящему Роберту Гвискару ни с чем. Герцог отчитал их, а предводителя отряда даже пообещал высечь. Но все это были мелочи по сравнению с грандиозной победой, одержанной норманнами. Византийская армия перестала существовать. «Пало не только многое число простых воинов, но и много родственников императора», — пишет средневековый греческий историк Зонара. Потери византийцев оцениваются по-разному, от 5 до 6 тысяч солдат. Если у Алексея было всего-то 17 тысяч бойцов, то потери огромны.

Норманнам победа тоже досталась недешево. Не воздух же рубили варяги, не призраков сражал сам император, не впустую стояли на поле боя воины из полков Мелиссина и Бакуриани. Западные хронисты пишут, что в сражении пало 30 норманнских рыцарей. Они не упоминают оруженосцев, легкую пехоту и вспомогательные части. В тогдашнем «свободном» аристократическом обществе Западной Европы их за людей не считали. То и дело мы встречаем в хрониках упоминания о гибели десятка-другого рыцарей в больших сражениях. В самых крупных битвах потери рыцарей достигали 70 человек. О смерти сотен оруженосцев и тысяч простых ратников никто не считал нужным говорить.

Надо помнить еще об одном. Со времен Геродота и Александра Македонского в исторической науке действуют клише при описании битв армий «Запада» и «Востока». «Восточные» армии непременно должны превосходить западные во много раз и нести фантастические потери. В то время как «западные» войска отделываются гибелью десятка-другого людей.

Так или иначе, Алексей потерпел серьезное поражение. Он понимал это. Но вновь рвался в бой. Сказывались молодость и удаль. Кажется, император до конца не осознавал масштабы катастрофы. В этом он проявился как тактик, но не стратег. В книге Анны Комнины рассказ о сражении при Диррахии занимает всего страницу. Сообщение о погоне за Алексеем и о его подвигах вдвое длиннее. Оба отрывка написаны Анной со слов отца. Получается, что Алексей видел общий ход боя и собственные приключения в одинаковой степени приближения.

Впрочем, возможно, мы зря упрекаем Алексея. Не исключено, что пространный рассказ о его похождениях помещен Анной по собственной инициативе — для того, чтобы прославить отца. Или сам Алексей распространял слухи о собственном удальстве, чтобы смягчить горечь поражения. Погибающая Византия остро нуждалась в героях и мифах, чтобы черпать из этого источника силы для возрождения.

 

10. Падение Диррахия

После поражения главных сил византийцев судьбы Диррахия была предрешена. Однако это вовсе не означает, что город сдался по первому требованию противника. Безнадежное сопротивление продолжалось еще несколько месяцев. Это показывает, что героический дух еще не покинул византийцев. В империи оставались люди, готовые жертвовать собой ради абстрактной идеи. Поэтому страна не погибла, а греки не превратились в рабов «свободной» Западной Европы.

Алексей I не утратил самообладания и воли к победе. Император искренне сожалел о погибших соратниках. Но у него оставалась важная задача: разбить норманнов и спасти страну.

* * *

Двое суток Комнин уходил на восток. Через лабиринты глухих ущелий он явился в Охрид и лишь тогда почувствовал себя в безопасности. Здесь высились горы, шумели густые леса, преграждали путь врагу озера. Сюда не добраться норманнам.

Явившись в Охрид, Алексей стал формировать новую армию. Комнин собрал войска, подсчитал потери. Из генералитета спаслись Бакуриани, Мелиссин, Татикий. Уцелел Георгий Палеолог. Видно, он бежал из обоза, когда началось преследование побежденных ромеев.

Хуже было другое. В сражении при Диррахии окончательно погибла старая армия Византии. Та армия, которая уцелела после битв с турками, с мятежником Урселем, после междоусобных войн.

Можно было навербовать новых солдат, но качество такой армии оставляло желать лучшего. Мы видели, что сам Алексей I был хорошо тренированным бойцом и храбро сражался с врагами, как настоящий ромейский стратиот. Но чтобы обучить хотя бы десять тысяч таких солдат, требовались время и деньги. У Алексея не было ни того, ни другого. Оставалось одно: набирать в полки плохо обученных крестьян, а скудные средства казны тратить на покупку наемников. Такая политика объясняет успехи и неудачи византийских войск в последующие годы.

Однако Алексея нельзя упрекнуть в том, что он развалил национальную армию и делал ставку исключительно на иностранцев. Скорее наоборот. Энергичный царь и его соратники кропотливо, шаг за шагом восстанавливали военную мощь и готовили ромейских солдат. Через двадцать лет после битвы при Диррахии Алексей Комнин имел одну из самых сильных армий в Европе. Через двадцать пять — снова сражался с норманнами и победил их. Но тогда, осенью 1081 года, мало кто мог поверить, что у молодого царя и его страны есть будущее.

* * *

Первым делом царь хотел задержать Роберта Гвискара и его рыцарей под стенами Диррахия. Чем дольше продержится город, тем больше времени будет у Алексея, чтобы собрать новое войско и остановить норманнов.

Все мысли базилевса были там, в Диррахии. Он тревожился, что город не имел предводителя. Палеологу не удалось вернуться туда. Император назначил новых начальников. Охрану городского акрополя (то есть кремля) он поручил союзникам-венецианцам, главного из которых звали Доменико. На помощь пришло и несколько кораблей из республики Амальфи. Этот южноитальянский город, когда-то принадлежавший ромеям, не покорился Гвискару и сохранил верность Византии.

Остатки гарнизона и сам Диррахий царь вверил албанцу по прозвищу Комескорт («комес корт» — «начальник палатки»). Возможно, император возвысил храброго воина по совету Палеолога.

Как ни странно, сразу после своей победы Роберт снял осаду Диррахия. Причин было две. Во-первых, он понес во время битвы значительные потери и должен был дать отдых солдатам. Во-вторых, надвигалась зима. В этих краях она мягкая, но все же достаточно неприятная для того, чтобы вести осаду. При тогдашнем уровне снабжения гораздо лучше было прекратить кампанию и отвести солдат на зимние квартиры. Гвискар так и сделал. Герцог разместил своих солдат в Албании, а сам начал тайные переговоры с защитниками Диррахия.

Вскоре выяснилось, что при обороне этого города Алексей напрасно полагался на венецианцев и солдат из Амальфи. Они видели в войне всего лишь выгодное предприятие. Это были западноевропейцы с головы до ног: поклонники культа наживы. Ктото из амальфитанцев снесся с Гвискаром. Стороны пришли к согласию. Предатели согласились сдать город норманнам. Окончательное решение принял венецианец Доменико. Взамен он попросил у Роберта руку одной из его племянниц. Герцог немедленно согласился. Так сообщает в своей хронике Малатерра. Неизвестно, участвовал ли в этом предательстве албанец Комескорт. Вероятно, нет. Он или погиб, или бежал после падения города.

Предатели сдали Диррахий Роберту в январе или феврале 1082 года. Путь в глубину Ромейской империи был открыт. Гвискар немедленно воспользовался этим и начал новую кампанию решительным наступлением. Герцог совершил бросок в Македонию. Он обошел Охрид с юга и занял Касторию — крепость, стоящую на берегу красивого горного озера. Это укрепление защищали варяги. То ли их было мало, то ли они оказались деморализованы поражением при Диррахии, но крепость сдалась быстро. Разумеется, это не улучшило репутацию русов в глазах Алексея. Захват Кастории открыл норманнам дорогу на запад, на Фессалоники.

Но дальнейший поход не состоялся. После всех сражений и маршей от армии Роберта мало что осталось. Многие рыцари сложили головы в боях, умерли от ран и болезней. А византийские отряды подтягивались к линии фронта и занимали горные проходы. Норманнам срочно требовались подкрепления. Кампания, которая началась так хорошо, вдруг захлебнулась.

Оборона Диррахия все же сыграла свою роль. Она дала время византийцам собраться с силами и измотала норманнов. Царь Алексей был полон новых надежд и планов.

 

1. В поисках денег

Деньги — движущая сила любой войны. Но как раз денег-то у Алексея I и не было.

Комнин собрал несколько тысяч солдат в Фессалониках. Но это была пародия на войско. Плохо обученные и скудно экипированные, эти бойцы не могли остановить норманнов. Царь нуждался в «союзниках», пишет Анна Комнина. Этим словом принцесса стыдливо заменяет термин «наемники». Однако профессиональные воины стоили больших денег. Взять их было неоткуда. Император Никифор III за три года растранжирил казну. Налоговые поступления сократились. Территория Ромейской империи сжалась до нескольких городов с округами. Константинополь, Адрианополь, Афины и Фессалоники — вот все заметные города на Балканах, которые контролировал Алексей. Повышать налоговую ставку было рискованно — народ мог восстать. Алексей взялся изыскивать средства из других источников. Он написал матери и брату с просьбой прислать денег. Анна Далассина нашла решение. Она отправила на императорский монетный двор все имевшиеся у нее золотые и серебряные вещи, чтобы переплавить их и обратить в звонкую монету. Таким же образом властная женщина заставила поступить своего сына — севастократора Исаака Комнина. Их примеру последовала юная императрица Ирина, жена Алексея Комнина. Она отдала все ювелирные вещи, оставшиеся от матери и отца.

Средств, полученных у Анны, достало только на подарки и текущие выплаты. Алексей настойчиво требовал еще и еще. Тогда Анна Далассина решилась на крайнее средство. Она попросила денег у Церкви.

Сокровища Церкви — это своего рода резервный фонд страны. Однако сами церковники давно позабыли об этом. Любая попытка светского правителя наложить руку на храмовые богатства встречала бешеный отпор со стороны церковников. Православные иерархи не хотели отказываться от своих сокровищ. Но Анна Далассина и севастократор Исаак Комнин повели себя очень осторожно. Они подняли старые законы и нашли свидетельства о возможности отчуждения церковной утвари. Например, церковные средства в былые времена использовали при выкупе пленных.

Духовенство не приветствовало эту инициативу императорского семейства. Даже в момент гибели страны жадные монахи больше думали о собственной выгоде, чем о спасении Родины. Однако севастократор Исаак вооружился законами и собрал главных церковников в храме Св. Софии. Вокруг патриарха восседали члены священного синода.

— Зачем ты явился? — спросили они Исаака с пугающей торжественностью.

Севастократор имел крепкие нервы. Ничуть не растерявшись, он произнес:

— Я пришел сказать вам, что в нынешних бедственных обстоятельствах есть одно средство, которое может спасти войско и всю державу.

В синоде царило гробовое молчание. Исаак сообщил, что император намерен изъять большое количество церковной утвари из храмов и обратить ценности в деньги. Завершил речь игрой слов:

— Я принужден принуждать тех, кого мне не хотелось бы принуждать.

Патриарх Евстратий Гарида поддержал требования Комнинов. Он, как помнит читатель, был обязан патриаршим престолом Алексею I и его семье. Однако нашлись недовольные. Возникла дискуссия (Анна Комнина пишет о ней вскользь). Тем не менее патриарх погасил недовольство и протолкнул нужный правительству закон об отчуждении церковной утвари.

Начались конфискации. Чиновники выносили под опись церковную утварь, снимали драгоценные украшения с дверей и ворот в храмах и все это несли в переплавку на монетный двор для оплаты наемников. Иерархи долго ворчали и возмущались. Зрела оппозиция. Алексею I пришлось лишить сана и отправить в ссылку нескольких особо опасных крикунов в церковных клобуках. Однако роль Церкви в жизни византийцев нельзя было недооценивать. Самого Алексея, несмотря на его православие, попы могли в любой миг назвать иконоборцем, еретиком и антихристом. Поэтому император был вынужден разъяснить, что берет деньги взаймы и вернет их при первой возможности. Он не сдержал слово. Впоследствии церковники получат компенсацию за свои сокровища, но далеко не полную. Полный расчет означал бы для империи финансовый крах.

С моральной точки зрения попы заслуживают порицания. Они спокойно наблюдали за государственным воровством при Михаиле VII и ничуть не осуждали власть. Брали подарки у воров-царей. Приумножали богатства. Словом, находились в полной гармонии с властями. Но лишь только возникла государственная необходимость воспользоваться сокровищами Церкви для спасения страны — возник конфликт. По-человечески это объяснимо. Никто не хочет расставаться с богатствами. Но Церковь претендует на исключительность, проповедует нестяжание, а фактически превратилась в крупного феодала. Это не может не вызвать неприятия. Зато можно понять недовольство Алексея. Ведь изъятые у попов деньги использовались не для личного обогащения. Их не разворовали, но использовали для обороны страны. Все же император прекрасно понимал, что нельзя идти на конфликт со всей Церковью разом. Церковники не только делали благотворительную работу. Они играли роль нынешних СМИ: помогали властям успокаивать народ. Правда, в отличие от современных средств массовой информации, Церковь сплачивала людей, населявших страну. Следовательно, приносила большую пользу. Поэтому правителю нужно было, хочешь не хочешь, договариваться с церковниками. В итоге Алексей и его родня сумели провести государственный корабль между Сциллой и Харибдой. Они взяли деньги, но сохранили спокойные и деловые отношения с большинством церковных иерархов. Это удалось благодаря поддержке лояльного патриарха и такту Исаака Комнина.

 

2. Бескровная победа

Вернемся к военным делам.

Алексей оставил командовать в Македонии верного Григория Бакуриани. Этот полководец должен был превратить разбитых и деморализованных солдат хотя бы в подобие войска. Кроме того, надлежало усовершенствовать оборону крепостей, чтобы не повторился прецедент с быстрой сдачей Кастории. Сам император отбыл в столицу, дабы заняться вербовкой солдат и дипломатическими делами.

Он вторично направил посольство в Германию, чтобы склонить императора Запада Генриха IV напасть папу и ударить норманнам в тыл. Византийские послы подчеркнули, что главные силы Роберта находятся на Балканах и понесли внушительные потери. Значит, они не смогут вовремя прийти на помощь римскому папе.

Кое о чем из этого Генрих IV знал из донесений разведки. Остальное домыслил сам. Он отличался живостью воображения, поэтому сразу понял все выгоды предложения византийцев. Собрав войско, Генрих отправил его на Рим.

Видя это, против Роберта Гвискара восстали южно-итальянские города. Для них власть норманнов была властью банды «братков», которые жили по понятиям и обирали до нитки простых людей. Эти «братки» могли именоваться герцогами, графами, но по сути все равно оставались бандой. С точки зрения проплаченных придворных хронистов, Гвискар и его головорезы действовали правильно. Однако итальянцев они так и не смогли убедить в своей прогрессивности. Самым сильным повстанцем оказался Жордан, князь Капуи. Он объявил себя вассалом Генриха IV. За полвека до этого капуанские князья были вассалами византийцев. Но теперь со слабыми византийцами никто не считался. Однако Алексея устраивал даже такой вариант. В случае смуты в Италии Византия могла получить передышку. И она ее получила.

К Роберту одно за другим стали приходить неприятные известия. Папа направил письмо с призывом о помощи. А собственные кастеляны в Апулии сообщили о мятежах. Гвискару пришлось срочно менять планы кампании против Алексея. Ромейский император перехитрил коварного норманна.

Роберт созвал в Кастории своих рыцарей на совет и произнес перед ними длинную речь.

Я иду защищать свою страну и вступаю в бой с германским королем, — сказал он. — Оставляю Диррахий и другие города, покоренные моим копьем, сыну своему Боэмунду. Почитайте его, как меня самого. А тебе, Боэмунд, приказываю жить в дружбе с графами, не самовластвовать и всегда действовать сообща.

Простившись с сыном, Роберт взошел на борт корабля и отбыл в Южную Италию. Там он собрал новое войско из вассалов и наемников. Очень похоже, что к норманнам шли постоянные подкрепления из Франции. Искатели приключений пополняли войска апулийского герцога.

Роберт Гвискар активно включился в борьбу за Италию. Собрав армию, он отправился выручать римского папу Григория VII, которого немецкие войска Генриха IV уже осадили в Риме. Роберт выбил немцев из Рима, а потом вернулся в Апулию, чтобы расправиться с мятежными вассалами. Он обуздал апулийских баронов, но ничего не смог сделать с капуанским князем. Пришлось искать компромисс.

Эти события заняли несколько месяцев весны и лета 1082 года. Те силы, которые Роберт мог использовать против византийцев, он растратил в междоусобной борьбе. Дипломатия Комнинов стала приносить блестящие результаты. Ее итог можно сравнить с большой победой на поле боя. В данном случае победа была бескровной.

 

3. Боэмунд в атаке

Пока Роберт воевал в Южной Италии, его сын Боэмунд вознамерился улучшить стратегическое положение на Балканах. Обстоятельства благоприятствовали этому. После битвы при Диррахии Эпир и Албания лежали у ног норманнов. Ромейские чиновники перебегали к Боэмунду вместе с городами, за которые несли ответственность перед Родиной и базилевсом. Это была опасная тенденция. В успех Алексея Комнина эти малодушные бюрократы не верили: думали только о спасении собственной шкуры.

Боэмунд вернулся из Кастории к морю, покорил несколько местечек на морском побережье и двинулся на юго-восток, к Янине.

Плохо укрепленная Янина сдалась сразу. Боэмунд построил небольшой замок, примыкавший к городской стене. Здесь он планировал хранить добычу. Ведь грабеж для норманна — это сама жизнь. После этого храбрый принц «подверг грабежу соседние земли и города», — пишет Анна Комнина.

Оговорюсь: пусть читатель не думает, что я осуждаю норманнских грабителей. Война есть война. Слабых всегда грабят. Горе тому, кто не умеет постоять за себя в жестоком мире. Норманны вызывают отвращение подругой причине: из-за своей демагогии. Как и все западноевропейцы, они умели облечь свое свинство в благородные одежды. Говорили о Божьей воле, о свободе, которую несут народам, о справедливости. Между тем мало кто был более несправедлив к покоренным народам, чем западноевропейцы. Норманны — не исключение. Скорее правило. Поэтому и не утихали против них восстания «освобожденных» народов. Их терпели только слабаки и шкурники вроде ромейских чиновников, которые предали Отечество.

Алексей I получил известие о падении Янины. Под угрозой был весь Эпир — древняя область, которую царь вовсе не желал бросать на растерзание хищному противнику. Император собрал всех воинов, которые имелись под рукой, и повел их на Боэмунда. Дальнейший ход событий показал, что это было ошибкой. Следовало более тщательно подготовиться к встрече со страшным врагом.

Хотя понять поступок императора можно легко. Алексею докладывали, что его чиновники в Эпире переходят на сторону врага. Базилевс испугался всеобщего развала и захотел его предотвратить. Как выяснилось чуть позже, боялся он зря. В Византии осталось еще много людей, верных идее империи. Вторжение врага консолидировало общество. Произошло примерно то же, что бывало в России при нашествиях Сигизмунда III, Карла XII, Наполеона или Гитлера. Национальные отбросы (мазепинцы, бандеровцы, власовцы) встречали захватчиков с распростертыми объятиями, но главная масса населения относилась к пришельцам враждебно. Оккупанты очень быстро показывали истинное лицо и начинали издеваться над покоренным народом. Народ поднимался на борьбу, показывал чудеса храбрости и безжалостно уничтожал захватчиков. Замените имя «Адольф Гитлер» на «Роберт Гвискар», а Россию на Византию, и картина будет та же.

Алексей не мог этого предвидеть. Он поступил опрометчиво, когда бросился в Эпир со своими неподготовленными войсками. Иногда холодный ум и расчетливая жертва значат больше, чем бессмысленный героизм и горячность.

По утверждению Анны Комнины, армия Алексея было малочисленна: она не составляла «и ничтожной части войска Боэмунда». Правда, принцесса противоречит себе. Она писала о больших потерях норманнов, понесенных в битве при Диррахии. Подкреплений из Италии они тоже не получали. Значит, численный разрыв между войском Боэмунда и Алексея не был так уж велик. Разрыв имелся скорее качественный. Секрет сообщения о малочисленности войск Комнина вот в чем. В войске Алексея служили ополченцы и наемники. Анна считает только наемников. Возможно, она права.

Очень скоро византийцы достигли Эпира. Предстояла битва.

К тому времени многие рыцари Боэмунда оправились от ран, полученных при Диррахии, и опять встали в строй. Алексею нужно было срочно придумать, каким образом уравновесить силы. Царь применил несколько импровизаций прямо на поле боя, но они оказались бесполезны.

Сражение разыгралось летним солнечным днем 1082 года в районе Янины. Алексей выстроил полки и принял командование в центре, рассчитывая, что здесь произойдет главный бой. Ведь обычно норманны атаковали клином и пытались прорвать центр неприятеля.

Император просчитался. Соратники Боэмунда были пассионарными творческими личностями и умели приспосабливаться к обстоятельствам. Сам Боэмунд обладал полководческим даром, который и продемонстрировал во всем блеске. Он разделил армию, обошел войска Алексея с флангов и атаковал. Ряды византийцев смешались, строй рухнул. Отдельные отряды ромеев пытались сопротивляться. Император опять вел себя как храбрец: сражался копьем и мечом, созывал воинов, пытался остановить бегство. Но увидев, что оборона прорвана во многих местах, «Алексей решил позаботиться и о себе», — деликатно пишет Анна Комнина. Другими словами, бежал. «Может быть, кто-нибудь подумает, что император спасал себя из трусости? — вопрошает Анна. — Нет, он избежал опасности, чтобы вновь собраться с силами».

Его преследовали на поле боя. Столкнувшись с отрядом норманнов, Алексей очертя голову ринулся в атаку во главе немногочисленной дружины, позабыв, что лишь недавно хотел сохранить жизнь для дальнейшей борьбы. Он боялся плена и предпочитал скорее умереть как подобает мужчине, чем служить потехой и разменной монетой для норманнов.

Благодаря храбрости дружины, Алексей прорвался сквозь ряды неприятеля. Царь еще раз убедился в высокой эффективности западной манеры сражаться.

Спасшись от врага, Алексей вместе со своими телохранителями ушел в Охрид. Этот город оставался пока недоступен для норманнов. Итак, за полгода Алексей потерпел два поражения. Ситуация на театре военных действий резко ухудшилась.

 

4. Новая битва

В Охриде император собрал всех беглецов, каких смог, привел их в Фессалоники и поручил доместику Григорию Бакуриани реорганизовать отряды. Сам базилевс отбыл к реке Вардар. Туда подходили свежие части ромеев, которых Бакуриани уже подготовил.

Тем временем обстановка на фронте опять изменилась в пользу Византии. Венецианцы атаковали норманнский флот, стоявший у Диррахия, отбросили его и заняли остров Корфу. Это вселило надежду в сердце Алексея. Он «вновь стянул войска, собрал наемников и выступил против Боэмунда», — пишет Анна Комнина. Норманны все еще находились в Эпире. Новая битва опять разыгралась в районе Янины. Западные хронисты вообще описывают это и предыдущее столкновения как одно.

Норманны по-прежнему имели подавляющее превосходство в кавалерии. Ромейская пехота была неэффективна против них. Но Алексей придумал хитрость. Он основательно запасся триболами, которые хотел применить на поле сражения. Трибола — это небольшой железный шар с четырьмя коническими шипами или просто четыре соединенных между собою шипа. При любом расположении этого снаряда один шип торчал вверх. Император смело двинулся на врага, выбрал поле боя на удобной равнине, а вечером перед сражением приказал рассыпать по земле триболы. Их разместили на особо угрожаемых участках поля битвы. За ними встали византийские полки. Опору позиции составляли конные копьеносцы, которых император разместил в центре. Пехота стояла на флангах.

Замысел ромейского командования выглядел так: встретив шипы, атака норманнской конницы захлебнется. В это время византийские конники медленно и осторожно, чтобы не напороться на триболы, начнут наступление. Они нанесут контрудар и вернутся назад. В это время пешие лучники обстреляют норманнов, а оба крыла ромейской армии атакуют врага и сомкнут клещи.

На словах все выглядело красиво. План принадлежал лично императору. Вероятно, льстецы расхвалили его как образец полководческого искусства. Но Алексей переоценил своих воинов. Им оказались не по силам подобные маневры. Да и Боэмунд в очередной раз проявил себя с лучшей стороны. К тому же войска под его началом были гораздо более качественные, чем у византийцев.

Перед самым сражением Боэмунд успел перегруппироваться. Он разделил армию на три полка и атаковал фланги ромеев. Причем отборные части придерживал в резерве. Фланговые удары и на сей раз оправдали себя. Трудно сказать, почему Алексей ошибся. Ведь и в прошлом сражении Боэмунд атаковал оба крыла византийцев. Описание Анны Комнины слишком смутно. Может быть, по бокам находилась пересеченная местность, а император решил ее использовать, однако норманны выманили ромеев на равнину? Или фланговую атаку вели вспомогательные части Боэмунда, пехота, в то время как рыцари терпеливо ждали своего часа в центре шторма? Имеющиеся в наших руках источники не дают ответа.

Если верить Анне Комнине, сам Алексей опять дрался как герой. Хотя правое и левое крылья ромейской армии «обратились в бегство, император продолжал стойко держаться» и принял на себя «всю тяжесть боя». Он атаковал Боэмунда, чтобы хоть как-то снизить давление на фланги. Этого и ждал норманнский полководец. Он бросил в сражение своих рыцарей. Поскольку византийский центр вышел из-под защиты трибол, норманнам ничто не грозило. Они яростно атаковали противника. Алексей удерживал позицию до тех пор, пока не сообразил, что его фланги опрокинуты и бегут. Императору грозило неминуемое окружение, плен или смерть. Он бежал вместе со всеми. Делать это было не впервой.

Анна Комнина — сама деликатность. «Видя, что опасность неотвратима, — пишет ученая принцесса, — он решил спасаться сам, дабы потом выступить против победителя, стать для него еще более грозным противником и не дать Боэмунду увенчать свою победу». Значение персоны Алексея здесь сильно преувеличено. Конечно, с его гибелью кризис бы усилился. Но он усилился и без гибели базилевса. Не стало бы Алексея — на императорский престол взошел бы Григорий Бакуриани или Георгий Палеолог (наверняка они отобрали бы трону севастократора Исаака Комнина). А дальше события потекли бы примерно по тому же руслу, как случилось на самом деле. Это — к вопросу о роли личности в истории. Влияние личности может быть разным. Но в данном случае смерть Комнина мало бы что изменила.

Так или иначе, Алексей показал врагу спину и бросился наутек. Немного имелось в истории Византии таких императоров, что, не стесняясь, бегали от врага.

Но вот Алексей крикнул своему старому слуге Гулу, что скакал рядом:

— Сколько еще бежать? Хватит!

Это сыграло роль сигнала. Император обернулся и рубанул в лицо первого попавшегося преследователя-норманна. Сопровождавшие базилевса телохранители тоже обнажили мечи. Норманны испугались отчаявшихся ромеев и повернули коней. Погоня отстала. Комнин опять спасся. Вскоре он прибыл в Константинополь и взялся собирать новую армию. Упорство и воля к победе были у царя уникальны. Это спасло Ромейскую империю, хотя и не сразу.

 

5. Маневры а Мавдонии

После двух побед под Яниной Боэмунд задумал наступление широким фронтом на Византию. Оперативный план был, видимо, следующий. На первом этапе Боэмунд хотел захватить Македонию и осадить Фессалоники — второй по величине город в империи. После падения Фессалоник — нанести удар в сердце Византии, атаковав Царь-город. Правда, этот план с самого начала стал буксовать.

Принц разделил армию на три колонны. Одной командовал итальянский рыцарь Петр Алифа. Второй — влиятельный граф Рауль Понтаус. Третью Боэмунд повел на подвиги лично. Всех воинов принц отправил, как пишет Анна, «для завоевания различных земель». Их удары были нацелены в славянскую Македонию. Эту область тогда, как и теперь, населяли болгары. Здесь находился центр Западно-болгарского царства, разрушенного императором Василием II в 1018 году. Болгары не любили ромеев. Причин тому было много. Византийцы обманули болгар: обложили их низкими налогами после завоевания, а через пару десятков лет отменили все привилегии. Первое восстание против ромеев болгары подняли в 1040 году. Второе — через тридцать лет, причем позвали на помощь сербов. Минул еще десяток лет, но обиды не забылись.

Может показаться странным, откуда такая ненависть меж двумя православными народами. Но многие болгары к тому времени уже не были православными. Они приняли ересь богомилов. Бог и сатана поменялись местами в их сознании. Иными словами, все то, что мы считаем нормальным, стало для них извращенным, и наоборот. Сектанты переселились в свой мир, где не было места византийцам. Они готовы были помогать врагам Ромейской империи, но незаметно отравляли этих врагов ядом собственной ереси. В марксистской исторической науке принято относиться к богомилам сочувственно. Их секту называют социальным движением. На самом деле это не так. Это жизнеотрицающее учение возрождалось под разными именами. Тондракиты и павликиане, манихеи, катары и тамплиеры, масоны и рыцари восточного храма… Все это страшные гримасы философии жизнеотрицания. Врагами богомилов были православные византийцы.

Еретики сдавали города норманнам, служили проводниками, подбивали болгар на восстания. Этим объясняются быстрые успехи отрядов Боэмунда. Захватчики заняли болгарскую Македонию. Петр Алифа завладел «обоими Пологами», как пишет Анна. (Расположение этих македонских городов вызывает споры среди ученых.) Рауль Понтаус вошел в Скопье. Сам Боэмунд прибыл в Охрид «по приглашению» местных жителей, замечает Анна. Еще недавно в этом городе находил убежище Алексей Комнин. Теперь все поменялось. Правда, в Охриде стоял ромейский гарнизон. Им командовал некто Ариев — армянский вельможа. Он хранил верность Алексею I. Ариев заперся в цитадели Охрида и отказался капитулировать.

Боэмунд пытался взять цитадель, но не добился успеха, отступил и напал на македонский город Берею. Здесь его также ждал отпор. Выяснилось, что Алексей расставил гарнизоны в ключевых местах Македонии и назначил толковых командиров. Справиться с ними оказалось непросто.

Боэмунд занял несколько мелких поселений, а сам поставил лагерь в местечке Белые Церкви, к западу от реки Вардар. Здесь предводитель норманнов пробыл три месяца. Произошла неприятная вещь. Алексей ни на минуту не переставал сражаться с оккупантами. Теперь — с помощью шпионов. Царские агенты спровоцировали заговор в лагере Боэмунда. Против норманнского принца выступили люди, коим он доверял. Три знатных графа собрались перейти на сторону Алексея I. Главным изменником оказался Рауль Понтаус, еще недавно командовавший отдельным корпусом на театре военных действий.

Не странно ли, что Алексей, потерпевший два поражения, сделался более привлекательным господином, чем герцог Роберт Гвискар и его удачливый отпрыск Боэмунд? Причин могло быть две. Первая — подкуп. Алексей сулил изменникам деньги и высокие должности. Норманны помнили, что он милостиво обошелся когда-то с Урселем Бальелем. Они видели своих соотечественников на службе у Алексея и считали ее более выгодной, чем прислуживание Роберту Гвискару.

Имелся еще один фактор: сопротивление греков. Если первоначально рыцари находились в землях еретиков-богомилов и встречали доброжелательный прием, то вскоре все изменилось. Они продвинулись на восток и вступили в земли, населенные православными греками и ромейскими славянами, которые хранили верность императору и ненавидели норманнов.

Итак, возник заговор графа Рауля и двух его соратников. Они задумали перебежать с отрядами на сторону Алексея. Но кто-то донес. Рауль вовремя понял, что все пропало. Он бежал один и попросил защиты у Алексея. Нечего и говорить, что Комнин принял беглого норманна с распростертыми объятиями. Византийской армии требовались опытные инструкторы и храбрые воины. Рауль положит начало знаменитому роду, который приживется в Греции и даст немало храбрых военачальников. Причем имя превратится в фамилию. Всех его потомков станут звать «Раулями».

Двое товарищей Рауля не успели сориентироваться. Их арестовали и привели к Боэмунду. Тот устроил Божий суд по обычаю древних германцев. Обвиняемые должны были сражаться в поединке с людьми принца. Первый же из них проиграл поединок и был ослеплен (эту казнь норманны переняли у византийцев). Второго графа Боэмунд посчитал излишним испытывать. Принц сразу отослал его в Южную Италию к Роберту Гвискару. Роберт выколол изменнику глаза. Заговор провалился.

После этого Боэмунд отошел в Касторию. Он искал более удобное место с точки зрения снабжения армии. Иначе недовольство баронов и графов могло возрасти, а заговоры — повториться.

Тотчас выяснилось, что ромеев не стоит недооценивать. Лишь только Боэмунд отступил, как Григорий Бакуриани напал на изолированные норманнские гарнизоны вдоль линии фронта в Македонии. Анна особо сообщает о победе Бакуриани под небольшим городом Моглены. Норманны оставили там гарнизон во главе с графом Сарацином и выстроили замок (такие замки были, ко всему прочему, символом порабощения крепостного быдла норманнскими баронами).

Бакуриани дал сражение, убил Сарацина, истребил его воинов и разрушил замок. Маленькая победа имела огромное значение. Она показала ромеям, что не все потеряно. Бить оккупантов можно и нужно. После этого удачливый византийский полководец продолжал наступление. Он использовал партизанскую тактику: нападал на мелкие отряды врага, лишал его продовольствия и досаждал как только мог. Раздосадованный Боэмунд увел армию на запад — в Эпир. Бакуриани тотчас занял Касторию. Мелкие нападения оказались гораздо эффективнее крупных сражений. Не исключено, что его надоумили действовать так наемники-туркмены, которые служили в войске ромеев.

Это заставило императора Алексея и его советников изменить тактику. Теперь они искали помощи не на западе, а на востоке. Иными слова ми, не у западных рыцарей, которые были слишком дороги для того, чтобы их нанимать в большом количестве, а у мусульман. Нищие туркмены готовы были служить кому угодно и привыкли к тактике партизанской войны.

 

6. Осада Ларисы

Казалось, Алексей I кидается из одной крайности в другую. Он вступил в переговоры с султаном Никеи Сулейманом ибн Куталмышем. С этим правителем базилевс то ссорился, то мирился, причем каждый конфликт обходился Византии очень дорого: турки захватывали одну область империи за другой.

Теперь настала очередная пора мира. Алексей попросил у султана 7 тысяч конных стрелков за деньги. Сулейман неожиданно согласился. Возможно, он нуждался в деньгах. Или хотел принудить византийцев очистить Вифинию. Если речь действительно шла о территориальных уступках, то принудить к ним Алексея не удалось. Союз между ним и турками оказался временной мерой.

На приготовления к новой кампании и перегруппировку сил Алексей потратил все лето и часть осени 1082 года. Он узнал, что Боэмунд вновь перешел в наступление. Отдохнув и приведя в порядок войска, принц отправил на восток крупный отряд тяжелой конницы. Норманны опять захватили Касторию, которая то и дело переходила из рук в руки. Причину успеха можно видеть только в одном. Боэмунд пополнил свои отряды болгарскими сепаратистами. Они предоставили вспомогательные части, проводников, подвезли продовольствие. Возможно, болгары стали нападать на византийцев мелкими группами, как сами византийцы нападали на воинов Боэмунда. Наконец, вероятно еще одно. У Бакуриани могли кончиться деньги. Нет денег — нет войска. Ромейская армия растаяла как дым, даже не потерпев поражения.

Норманны захватили еще несколько местечек в Македонии. После этого Боэмунд изменил оперативный план. Принц решил обойти Фессалоники с юга. Он собрал главные силы и повернул в богатую и плодородную область Фессалию — к берегам Эгейского моря. Эта страна славилась своими пастбищами. В древности фессалийские всадники входили в состав армий Александра Македонского и его наследников. Тяжелая фессалийская конница не знала равных на полях сражений. Значит, норманны могли рассчитывать на ремонт кавалерии и прекрасные условия для содержания своих рыцарских коней. В гористой Македонии таких условий не было. А следовательно, напасть на Фессалоники было гораздо удобнее с фессалийских равнин.

Спустившись с гор, Боэмунд осадил крупный город Ларису — столицу Фессалии. Это произошло в конце ноября 1082 года.

Гарнизоном города командовал один из холопов семьи Комнинов — Леон Кефала. По-русски это имя и фамилия будут звучать как Лев Голова. Кефала оказался храбрым военачальником, а гарнизон имел достаточные запасы, чтобы продержаться против норманнов.

Леон Кефала отправил гонцов к Алексею с известием, что осажден. Он просил императора о помощи. Но Алексей не спешил. Во-первых, царь потерпел два поражения под Яниной в результате поспешных действий. Во-вторых, рассчитывал, что норманны понесут тяжелые потери во время боев за город.

Повторилась история, которую мы уже видели во время осады Диррахия. Норманны застряли под стенами Ларисы на целых полгода. Леон Кефала отбивался как мог. Лишь весной следующего, 1083 года византийская армия возобновила активные действия.

Алексей копил силы, вербовал наемников, обучал новобранцев. Наконец настало время выступить. Император двинулся в Фессалию во главе новой армии. Действовал осторожно. Не искал сражений во что бы то ни стало. По приказу Алексея солдаты построили хорошо укрепленный лагерь в нескольких переходах от неприятеля. Здесь Комнин получил отчаянное письмо от Леона Кефалы.

«Ты знаешь, что я, — писал Кефала императору, — приложив все свое усердие, доныне сохранял в своих руках крепость. У нас уже нет пищи, дозволенной христианам, и мы едим запретное. Но и запретной пищи больше не осталось. И вот, если ты поторопишься помочь нам и обратишь в бегство осаждающих, слава Богу! Если же нет, я выполнил свой долг, и мы подчинимся необходимости, сдадим крепость врагам, которые теснят и буквально душат нас. Если же произойдет это несчастье (пусть меня проклянут, но я дерзко выскажу это перед лицом Твоего Величества), если ты не поспешишь как можно быстрее избавить от опасности нас, изнемогающих под бременем войны и голода, если ты, наш базилевс, будучи в состоянии помочь, не окажешь помощи, то не уйти тебе от обвинения в предательстве».

Назвать «августейшего» императора потенциальным предателем — это было неслыханно в те времена! Впрочем, и сейчас никто не написал бы такое в адрес «демократических» президентов. Анна Комнина называет письмо «дерзким». Современные комментаторы отказываются верить в его подлинность. Но времена были суровые. Судьба империи висела на волоске. В те трагические годы позволялось многое из того, что сочли бы невозможным уже каких-нибудь десять лет спустя.

Авторитет Алексея I был в то время невысок. Базилевс проигрывал сражения и убегал от врага. Над императором многие потешались. Он мужественно терпел обиды и в ответ распространял слухи о своих героических подвигах во время битв. Кефала при всей дерзости был верен ему, а верных людей Алексей знал наперечет. Поэтому он оставил неслыханную дерзость холопа без последствий. Через несколько лет, когда Кефала умрет, Алексей отпишет его детям большие земельные участки в Греции. Впоследствии род Кефал войдет в число крупных землевладельцев на Пелопоннесе.

Что касается письма, то оно скоро забылось. Видимо, Анна Комнина нашла его в государственном архиве много лет спустя, пришла в ужас, но решила опубликовать как любопытнейший документ эпохи. Благодаря этому необычное послание дошло до нас.

 

7. Битва на Фессалийских равнинах

Прочитав письмо, Комнин осознал серьезность ситуации. Требовалось принять решение: сдать Ларису или рискнуть новым сражением? Император выбрал второе. Он все еще верил в удачу.

На сей раз Комнин действовал против врага по-новому. Сила была на стороне Боэмунда. Ей следовало противопоставить хитрость и искусство тысячелетней Византии. Император намеревался заманить норманнов в засаду. Его изобретательность, конечно, заслуживает похвалы.

Алексей нашел одного старика — жителя Ларисы. С ним базилевс подробно осмотрел местность. Особое внимание уделялось наличию кустов и оврагов — то есть тех мест, где можно было скрыть засаду.

Вернувшись после захода солнца в свой лагерь, усталый Комнин бросился на постель и тотчас уснул. Ему привиделся сон, что стоит он в храме великомученика Димитрия Солунского в Фессалониках и слышит голос:

Не печалься, не стенай, завтра ты победишь.

Во сне император не утратил любопытства, осмотрел стены и выяснил, что с ним разговаривает одна из икон с изображением мученика.

Проснулся Алексей в бодром настроении. Он немедленно сотворил молитву Димитрию Солунскому и дал обет: в случае победы над врагом отправиться в Фессалоники и пешком «медленно пойти на поклонение святому». Такие обещания умиляют необразованных читателей, но, если вдуматься, содержат элемент торга. Получается, если бы святой не помог императору, то не заслужил бы пешей прогулки в свою честь?

Впрочем, в каждое время веруют по-разному. Хуже, когда не верят вообще ни во что: скорее всего, это значит, что высший дух покинул людей и они обречены на распад и смерть без надежды на жизнь вечную. Однако оставим теософские рассуждения и вернемся к биографии Алексея. Тем более что в его жизни настало важное событие. Предстояла одна из самых решительных битв с врагами империи. Алексей должен был защитить свою Родину и своих людей от посягательств чужеземцев. Разве не в этом главная обязанность любого правителя?

Поутру император созвал военный совет. Приглашение на него получили «начальники и все родственники», пишет Анна Комнина. Это в очередной раз показывает характер власти Алексея. Кадровый голод и всеобщий развал оказались так велики, что опираться можно было только на родню да на узкий круг преданных лиц.

Принцесса Анна пишет, что Алексей вверил все крупные воинские подразделения своим родичам, и это было «нечто новое». Комнин поступил, как феодальный владетель Запада или мусульманский султан. Складывается ощущение, что император лихорадочно искал выход из тупика, в который загнали страну его предшественники, да и он сам. Нужны были новые солдаты, новые социальные отношения, новая политика. Следовало делать выбор, но в пользу чего? Как не навредить стране? Как спастись самому? Эти страшные годы стоили Алексею невероятного напряжения умственных и физических сил. А впереди маячили еще более суровые времена. Слабый правитель мог бы сломаться, пустить дела на самотек и продать государство соседям, выговорив благоприятные условия для себя. Желающих растерзать Византию имелось в избытке. Но Алексей остался тверд, как скала. Можно представить, во что ему обходилось каждое решение, поражение, каждое падение, после которого император вставал и делал новый рывок.

Итак, царь расставил войска и назначил воевод. Фланговыми полками командовали знатные вельможи Никифор Мелиссин и Василий Куртикий. Первый распоряжался на правом крыле, а второй — на левом.

Центральную часть армии Алексей доверил своему брату Адриану. Того обрядили в императорские одежды, поставили под императорские знамена, окружили императорской гвардией. Когда Боэмунд ринется в бой, Адриан со своей блестящей гвардией и знаменами должен будет обратиться в притворное бегство. Сам Алексей возглавил отряд турок, спрятавши их в кустах и оврагах. На сельджуков делалась главная ставка в этом бою.

Итак, ромеи составили линейные войска. Они должны были выдержать главный удар и умело заманить врага. Строились обычным порядком, дабы норманны ничего не заподозрили.

Когда Алексей отдавал приказы, раздалось ржание коней. Император и его приближенные приняли это за добрый знак. Вера в этих православных людях по-прежнему уживалась с суевериями.

Оставив армию на попечение родственников и друзей, император дождался захода солнца и укрылся с частью войск в глухом ущелье. Всю ночь он пролежал вниз лицом в кустах, держа коня за узду.

На рассвете Боэмунд увидел греков, выстроившихся для боя. Он также построил своих воинов, при этом разделил армию на две части. Одну взял себе, а другую отдал под команду коннетабля Бриенна.

Ряды норманнов поредели после многих сражений. Командный состав сменился — несколько знатных графов, как мы помним, оказались предателями.

План сражения был до смешного прост. Боэмунд возглавил атаку рыцарских клиньев прямо на царские знамена. Дав коням разгон, норманны сшиблись с ромеями. Перед глазами рыцарей мелькали пурпур и шелк, блестели серебряные гвозди, которыми были усажены древки копий византийцев. Но что могут сделать эти люди в роскошном вооружении против яростного напора норманнов?

Казалось, еще немного, и ромейский царь побежит. Такие атаки тяжелой конницы практиковались со времен глубокой древности. С их помощью когда-то выигрывал битвы Александр Македонский. Его тяжелые кавалеристы атаковали персидского царя, царь неизменно убегал, армия персов разваливалась.

Норманны действовали таким же образом. Они сбили первые ряды византийцев и пытались прорваться к «императору» в золоченых доспехах. Как мы помним, роль императора играл Адриан Комнин.

Атака увенчалась успехом. Ромеи после короткого сопротивления обратили тыл. Адриан Комнин пустился в бегство. Боэмунд торжествовал. Норманны стали энергично преследовать противника, чтобы захватить «императора».

Сидевший в засаде Алексей увидел: пора. Он вскочил на коня и возглавил атаку. Правда, напал не на самого Боэмунда, а на его лагерь. Охрана была перебита, все ценное — взято в добычу или уничтожено. Боэмунд остался без военных припасов. После этого император направил против главных сил норманнов, уверенно наступавших по фронту, большой отряд стрелков. Его возглавил искусный лучник Георгий Пирр. Алексей приказал ему стрелять в спину врагам, но ни в коем случае не вступать в ближний бой. Главное — уничтожить рыцарских коней. А спешенных норманнов ромейская армия как-нибудь одолеет.

Пирр так и сделал. Внезапно норманны оказались в отчаянном положении. «Ведь любой кельт, — сообщает нам Анна Комнина (напомню, что кельтами она зовет норманнов — таков высокий штиль нашей писательницы), — пока он сидит на коне, страшен своим натиском и видом, но стоит ему сойти с коня, как из-за большого щита и длинных шпор он становится неспособным к передвижению, беспомощным и теряет боевой пыл». Боевые кони падали один за другим. Норманны закружились на месте. На поле битвы поднялась пыль, взбитая копытами лошадей. Она затянула все вокруг, а в центре огромного облака топтались рыцари. Первым был разбит полк коннетабля Бриенна.

Боэмунд со своим отрядом ушел дальше и не попал под удар. Принц рассеял часть византийской армии, остановился на берегу реки, чтобы дать отдых коням, и лакомился виноградом в обществе ближайших соратников. Боэмунд с некоторой досадой размышлял о том, что император опять улизнул. Тем не менее он спесиво хвастался своими подвигами и бросал остроумные шуточки.

— Как называется место, куда мы загнали ромеев?

— Ликостомий, сир.

— А как по-нашему?

— Волчья пасть.

— Хаха! Я загнал императора в волчью пасть! — радовался Боэмунд. Молодой норманн был груб, недалек и отпускал шутки соответствующего уровня. Но малообразованным западноевропейским воякам это нравилось.

В этот миг примчались гонцы от Бриенна. Коннетабль сообщал, что окружен византийцами. С лица Боэмунда сбежала улыбка. Он понял, что находится на волосок от поражения, и кинулся выручать коннетабля. Часть рыцарей отправил на высокий холм, чтобы оттуда атаковать византийцев с разбега, а сам с другой частью выступил на подмогу Бриенну. И снова — кровавый бой. Боэмунда и его солдат могла спасти лишь отчаянная храбрость. И она их спасла, хотя стоила норманнам больших потерь. Византийцы пытались сперва атаковать тех рыцарей, что выехали на холм. Но вражеские кавалеристы лихим ударом рассеяли врага. Пятьсот ромеев легли на месте, а норманны прорвались к отряду Бриенна.

Наперерез полку Боэмунда Алексей послал турок. Однако принц сумел навязать им ближний бой, пробился к Бриенну, вывел его из окружения и опять стоял против Алексея — с войсками, которые остались после этой битвы. Ночь разделила сражавшихся.

 

8. На другой день

Средневековый поэт Вильгельм Апулийский оставил рифмованную хронику, посвященную драматичным событиям времен Роберта Гвискара. В своих неуклюжих стихах Вильгельм приписывает победу в битве при Ларисе принцу Боэмунду, что вполне естественно. Ведь заказчиками поэмы были норманны. На самом деле все обстояло не совсем так. Исход боя оказался спорным. У норманнов было много убитых, еще больше — раненых. Недоставало коней, обоз был потерян. Поэтому Боэмунд с рассветом отвел свои потрепанные войска в одно из узких ущелий — клисур, которых так много на Балканах. Здесь принц рассчитывал отсидеться и отбить атаки противника, которого серьезно недооценил перед боем.

Алексей оставил часть сил в резерве и теперь ввел их в бой. Да и те воины, что притворно бежали вместе с Адрианом, вернулись к месту сражения. Однако император по-прежнему опасался идти в лобовую атаку. Он бросил на врага большой отряд турок-сельджуков и наемных гузов — лихих стрелков из тюркского племени, кочевавшего за Дунаем.

Командовал отрядом кочевых удальцов Михаил Дука — брат жены Алексея. Император строго-настрого запретил ему ввязываться в рукопашный бой. Тактика Георгия Пирра оправдала себя. Нужно расстреливать рыцарских коней. Это — залог победы.

Однако тюркские джигиты нарушили приказ. Войдя в клисуру, они обрушились на вражеский авангард и вступили в бой. Боэмунд выстроил своих людей, сомкнул строй. Завязалась схватка.

Михаил Дука увидел, что его воины один за другим исчезают в клисуре. Он принял опрометчивое решение войти туда самому со всем своим отрядом. Норманны получили великолепный подарок. Вместо того чтобы преследовать вертлявых тюркских стрелков, они теперь могли уничтожить их в рукопашной схватке. Турки и гузы не имели защитного вооружения, а значит — превратились в легкую добычу для облаченных в доспехи норманнов.

В узком горле клисуры тюрки оказались в ловушке. Все смешалось. Сельджуки и гузы несли ужасающие потери. От полного истребления спасла случайность. Какой-то гуз, человек отчаянной храбрости, пробился к знамени Боэмунда, сбил копьем знаменосца, выхватил полотнище и пригнул к земле. Рыцари пришли в замешательство. Многие решили, что принц убит. Этой заминки оказалось достаточно, чтобы тюрки рассеялись. В свою очередь Боэмунд вывел остатки своей армии из клисуры и ушел на запад.

Продолжать осаду Ларисы он не мог. Его кавалерия понесла большие потери. Поэтому принц вернулся туда, откуда начал кампанию. Другими словами, он прибыл в Касторию.

Боэмунд проиграл. Причем не только сражение, но и всю войну.

Алексей одержал большую победу, выгнал норманнов из Фессалии и полностью рассчитался за поражение при Диррахии. Изобретательный, настойчивый, волевой император наконец добился успеха.

Успех не был абсолютным. Значительной части норманнов удалось уйти. Византийская же армия потерпела несколько частных неудач в сражении, которое мы описали. Об этом честно, со слов отца, пишет Анна Комнина. Но было достигнуто главное. Наступил перелом в войне. Битва при Ларисе — это византийская Полтава. С той разницей, что после Полтавской виктории Петр I воевал еще 12 лет, а Комнин — всего 2 года.

Теперь предстояло добить норманнов и окончательно вышвырнуть их из пределов Ромейской империи. Алексей применял для этого все средства: дипломатию, шпионаж, подкуп и военные действия.

Император отбыл в Фессалоники. Здесь он устроил главный штаб.

В окрестностях города по-прежнему собирались и обучались новобранцы. Сюда же тянулись тонкие нити интриг, направленных на уничтожение противника. Такие же шпионские сети использовал Роберт Гвискар. Недаром его считали образцом хитрости и коварства. Но хитрому норманну недоставало опыта в борьбе с имперской разведкой. А талант Комнина в сфере разведдеятельности раскрылся во всем блеске. Очень скоро поле боя тайной войны осталось за византийцами.

* * *

Мы уже говорили, что император поддерживал связь с несколькими графами в лагере норманнов. Несмотря на то что один заговор был раскрыт Боэмундом и некоторые изменники понесли наказание, другие сеньоры охотно шли на контакт с Алексеем I, получали от него деньги, обещания и вредили делу Роберта Гвискара как могли.

На сей раз император предложил своим тайным сторонникам такой план. Пусть графы потребуют у Роберта или у Боэмунда вознаграждение за долгую войну. Расчет был тонок. Алексей знал феодальные обычаи Запада. Согласно им, вассалы обязаны служить своему господину на протяжении определенного времени — например, сорок дней в году. Если война затягивалась, неизбежно возникали проблемы. Вассал мог на законном основании покинуть сюзерена. Верховному вождю приходилось договариваться со своими подчиненными, чтобы те послужили какое-то время сверх нормы. Стороны могли договориться, а могли и нет.

Норманны вели уже вторую кампанию на чужой земле, и конца боевым действиям не предвиделось. Гвискару и Боэмунду нужно было щедро оплатить верность баронов и выдать им сверхурочные.

Первым делом норманнские рыцари стали требовать денег у Боэмунда. Денег не оказалось. Напомним, что его обоз вместе с войсковой казной был захвачен Алексеем в сражении у Ларисы.

Пришлось свернуть военные действия. Боэмунд оставил в Македонии тех немногих воинов, что сохранили верность. Ими командовали коннетабль Бриенн и Петр Алифа. С остальными людьми принц ушел на берега Адриатики — в албанский город Авлону, откуда и началась кампания. Здесь он занялся грабежами, чтобы раздобыть денег. Одновременно отправил гонцов к Роберту с просьбой прислать подкрепления. Гонцы прибыли не вовремя. Старый Гвискар был занят. Его отвлек союзник Алексея: западно-римский император Генрих IV. Немцы начали новое наступление на Рим. Гвискар увяз в трудной войне.

Тогда Боэмунд лично отправился к отцу за деньгами. Отбытие принца окончательно деморализовало тех норманнов, что еще оставались на Балканах.

Это означало, что опасность для Византии миновала. Алексей оставил свою армию в Фессалониках, а сам отбыл в Константинополь. Базилевса влекли в столицу не только государственные дела. Он ехал проведать жену. Еще в марте Ирина забеременела. Вероятно, с этого времени отношения между царственными супругами стали налаживаться, а связь Алексея с императрицей Марией постепенно забылась.

Словом, дела семейные обстояли удачно. Гораздо хуже складывалась ситуация на внутриполитическом фронте. В Константинополе распоряжалась Анна Далассина. Ей помогали кесарь Иоанн и севастократор Исаак. Женщина и старик не смогли добиться понимания у вечно недовольной столичной интеллигенции. Не больше авторитета имел севастократор — опытный интриган, но бездарный правитель.

Столичные заговорщики облекли протест в идейную форму. В Константинополе возникла ересь. Главным еретиком был не кто иной как «ректор» столичного университета Иоанн Итал. Его должность называлась «ипат философов». Прежний ипат Михаил Пселл к тому времени умер.

Ересь оказалась крайне опасна не сама по себе, а из-за поддержки, какую ей оказали в столичных кругах. Еретику покровительствовал сам патриарх. С огромным трудом Алексею удалось ликвидировать очаг недовольства. Но тотчас возник новый заговор столичной интеллигенции. Раскрыли и его. Тогда против империи выступили манихеи. Почти два года Алексей разбирался с этими делами, приезжая в столицу с фронта. Частые отлучки царя становились опасными. Но император сумел взять ситуацию под контроль. А еще успевал плести интриги против норманнов, формировать армию и одерживать победы. Это требовало настоящего мужества, и его следует оценить по достоинству. Есть случаи, когда власть меняет людей к худшему. Но в случае Алексея мы видим обратное. Власть закаляла его, как огонь закаляет сталь.

* * *

О внутренних делах империи мы поговорим в отдельной главе: вернемся к делу Итала, конфликту с патриархом, заговору интеллигентов. А пока, чтобы не прерывать нить повествования, продолжим рассказ о войне с норманнами.

 

9. У стен Кастории

Осенью 1083 года Алексей возобновил кампанию против норманнов. Враг все еще оставался в Македонии. В крепости Кастория засел коннетабль Бриенн. Выяснив, что у коннетабля недостаточно воинов для битвы в открытом поле, император немедленно решил уничтожить врага и выступил на Касторию.

Крепость располагалась на берегу озера, вспоминал потом Алексей во время бесед в кругу семьи. В озеро вдавался узкий мыс. На нем, среди каменистых холмов, и располагалась Кастория. Император увидел ее впервые. До этого здесь воевали его полководцы.

Норманны хорошо укрепились. Стены и башни защищали дозоры. Алексей приказал изготовить гелеполиды для обстрела врага. Эти осадные башни соединили цепями и подкатили к стенам, как передвижную крепость. Затем начался обстрел из больших катапульт. Он не прекращался ни днем, ни ночью. Наконец в стене пробили брешь. Византийцы кинулись на штурм, однако норманны встретили их в проломе и отбились. Алексей приказал отойти, чтобы не класть воинов зря. Император придумал другое: напасть одновременно с суши и с воды. Этот прием впоследствии будет использован византийцами при штурме Никеи.

Византийцы изготовили челны. В них поместили самых храбрых воинов. Командовал десантом бесстрашный Георгий Палеолог, который немного оправился от ран, полученных при осаде Диррахия.

Алексей приметил, что один из склонов холмов, прилегавших к реке, более пологий. Здесь и решили атаковать.

Палеолог пристал к берегу под покровом ночи и остановился с войском у подножия холма. На холме он выставил наблюдателя, который ждал сигнала к атаке от императора. Сам Алексей должен был начать лобовой штурм.

На рассвете воины императора с боевыми криками бросились на приступ. Одновременно был подан условный сигнал. Палеолог со своими людьми поднялся на гребень холма и был замечен норманнами. Коннетабль Бриенн понял, что окружен. Но это не заставило его сдаться. Человек он, видно, был отчаянный.

Продолжайте сражаться! — ободрял коннетабль воинов.

Но рыцари, находившиеся в Кастории, неожиданно взбунтовались.

Несчастья преследуют нас! Войне нет конца, крепость обречена. Каждому надо заботиться о собственном спасении. Пусть те, кто хотят, перейдут на сторону императора, а остальные могут вернуться домой.

Бриенн понял, что его предали. Заговорщики, о наличии которых давно ходили слухи в лагере норманнов, проявили себя и готовы были убить Бриенна, если бы он не сдал крепость. Плоды терпеливой агентурной работы Алексея I наконец взошли. Коннетабль капитулировал.

Условия сдачи были почетные. Норманнам надлежало покинуть Балканы и убраться в Италию. Кто хотел, мог остаться служить Византии. Подняли два флага: норманнский и византийский. Те, кто желал перейти под начало Алексея, становились под византийское полотнище, а кто хранил верность Роберту Гвискару — под норманнское.

Подавленный и шокированный Бриенн присоединился к тем, кто возвращался в Италию. Император заставил коннетабля дать честное слово, что он никогда не обнажит меч против ромеев. Бриенн поклялся. После этого получил провожатых и эвакуировал свой отряд. Были и те, кто остался. Войско ромеев пополнилось небольшим, но очень ценным подразделением норманнских рыцарей.

Император оставил в Кастории гарнизон и опять вернулся в Константинополь. А вскоре византийцы завладели Авлоной. Единственным пунктом норманнов на Балканском полуострове остался Диррахий. Его пытались захватить союзники Алексея I — венецианцы. Но их ждала неудача. Некоторое время венецианцы безрезультатно топтались под городской цитаделью, а затем эвакуировали свои войска на остров Корфу.

Кажется, в это время Алексей опять поссорился с турками. Мы больше ничего не слышим о турецком отряде в армии императора. Турки ушли. По какой причине это произошло, неясно. Отношения между никейским султаном Сулейманом и Алексеем I — загадка, которую вряд ли можно разгадать. Сулейман ибн Куталмыш вел тонкую игру, целью которой являлось максимальное ослабление Византии. Усиления ромеев он не хотел, а потому увел своих солдат.

Возвращение турок в Азию ослабило Алексея, но не привело к поражению. Ход событий стал необратим, хотя война с норманнами продолжалась еще больше года.

* * *

После взятия Кастории царь опять отбыл в столицу. Интриги и заговоры настоятельно требовали его присутствия. А также — дела семейные.

3 декабря 1083 года царица Ирина родила в Константинополе девочку. Ее назвали в честь бабушки Анной. На свет появилась та самая Анна Комнина, книгу которой мы используем в качестве главного источника для написания биографии Алексея.

Историю своего рождения Анна записала со слов матери.

В первых числах декабря у императрицы Ирины начались родовые муки. Но она перекрестила собственный живот и сказала:

— Погодика, дитя, до прибытия твоего отца.

Мать Ирины, присутствовавшая при этой сцене, стала браниться:

— Откуда ты знаешь? Может, Алексей вернется через месяц. Ты что, все это время будешь терпеть мучения?

Однако Алексей прибыл из-под стен Кастории вовремя. И вот, пишет Анна Комнина, «ранним утром в субботу у них родилась девочка, как утверждали, очень похожая на отца. Это была я». С момента своего появления на свет девочка стала объектом политического торга. Комнин пока не считался единоличным царем. Он правил совместно с малолетним Константином — сыном «Без-четверти-вора» и императрицы Марии. Чтобы упрочить власть, Алексей помолвил свою дочь с Константином. Они должны были унаследовать трон. Правда, судьба распорядилась иначе…

* * *

Пока Алексей I наслаждался военными победами и семейным счастьем, его главный враг Роберт Гвискар переживал воистину эпические приключения. Они не имеют прямого отношения к истории Византии, поэтому подробно останавливаться на этих событиях мы не будем.

Роберт столкнулся с императором Запада. Генрих IV дважды осаждал Рим. С Генрихом боролся знаменитый римский папа Григорий VII, который сам претендовал на мировое господство. Вассалами Григория были норманны. Сперва папа отозвал Гвискара из похода на Византию. Роберт пришел, выбил немцев из Рима и занялся южно-итальянскими делами — подавлял бунты своих вассалов. Но дальнейшие события разворачивались совсем не так, как хотели папа и его буйные норманнские союзники.

Едва Роберт убрался на юг, император Генрих собрал новую армию и появился в Риме. Авторитет Григория VII среди горожан к тому времени упал как никогда. Папа обходился им слишком дорого и был к тому же опасен. Он притягивал врагов Рима как магнит. Римляне восстали против понтифика и перешли на сторону императора. Григорий VII заперся в замке Св. Ангела. Неприступные стены оградили папу от его взбунтовавшихся подданных. Осада затянулась. Генрих с большей частью войск отбыл на север. Григорий VII тотчас позвал на выручку Роберта Гвискара. Тот собрал большое войско и двинулся прямо на Рим. Ожесточенные бои продолжались несколько месяцев. Наконец Гвискар взял город и жестоко его разграбил. Столица Запада лежала в руинах. Роберт без сожаления покинул дымящиеся развалины и отбыл домой, не забыв прихватить с собою папу Григория VII.

Руки у герцога были теперь свободны. Немцы отброшены на север, Рим сожжен, собственные бароны усмирены. В этот момент прибыл с Балкан принц Боэмунд. Встреча отца и сына состоялась в Салерно. Принц рассказал о своих злоключениях и о поражении от ромейских войск под Ларисой. Он просил денег, чтобы оплатить услуги баронов. Роберт слушал молча. По словам Анны Комнины, надежды герцога на успехи сына рассеялись, точно надежды на удачный бросок при игре в кости. «Как бы пораженный молнией, стоял Роберт без сил». Он еще не знал о падении Кастории… Вскоре герцогу сообщили и об этом. Коннетабль Бриенн переправился с Балкан во главе жалких остатков грозной армии, которая начинала кампанию против ромеев пару лет назад.

Упрямый Гвискар не желал признать поражение. Он задумал новый поход против Византии. Подготовка новой армии и нового флота заняла несколько месяцев. Над Ромейской империей вновь был занесен меч воинственного норманна. На дворе стояла осень 1084 года.

 

10. Морские сражения

Герцог задумал нанести по Византии два удара — с суши и с моря. Командовать сухопутными войсками он поручил двум своим сыновьям — Боэмунду и Ги. Однако последнего подкупили агенты Алексея Комнина. Принцу Ги обещали выгодный брак с византийской дамой, высокую должность при дворе и много денег. В результате молодой норманн предал интересы отца и саботировал войну.

Гвискар перебросил сухопутные войска под Авлону на транспортных судах. Норманны овладели городом. Боэмунд рвался наступать на восток, а Ги как мог препятствовал этому. Сам Роберт взял на себя командование флотом. Первой его целью был остров Корфу.

Со своей стороны, Алексей стал побуждать венецианцев к активным действиям. Император тоже снарядил флот и отправил его на помощь Венеции. Если бы удалось победить Роберта на море, сухопутная армия норманнов тотчас бы капитулировала.

Греческие корабли базировались на севере острова Корфу, а венецианские — на востоке. Узнав об этом, Роберт решил разбить их поодиночке. Сперва он напал на венецианцев. Но морское сражение сложилось для него неудачно. Гвискара и его корабли отбросили. Он отступил, но не смирился. Поражение не было решающим.

Зато ромеи беспрепятственно соединились с венецианцами. Расстановка сил немедленно изменилась в пользу ромеев. Теперь положение Роберта было гораздо хуже, чем в начале кампании. «Но не таков был этот воинственный и жаждущий битв человек, чтобы отступать», — пишет Анна Комнина. В словах византийской принцессы — нескрываемое восхищение. Но и тонкий расчет. Анна подчеркивает, что ее отец побеждал не кого попало, но великих героев.

В новой битве ромеи вместе с венецианцами опять одержали верх. Потеряв несколько кораблей и понеся потери людьми, Роберт отступил. Победа настолько вдохновила ромеев с венецианцами, что они утратили осторожность и вновь разделили силы. В Венецию были отправлены быстроходные корабли с сообщением, что флот Роберта уничтожен.

…Огромную роль в войнах между норманнами и Византией играла разведка. Анна Комнина живо интересовалась ее работой. По этой причине нам хорошо известно, что Роберт сразу получил сведения о передвижениях вражеского флота. Об этом герцогу сообщил шпион — знатный венецианец Пьетро Контарини. Неизвестно, чем соотечественники обидели Пьетро. Может быть, апулийский герцог просто подкупил его крупной суммой денег. Так или иначе, Роберт стал обладателем ценной информации. Контарини рассказал, что венецианцы бездействуют, а византийцы от них ушли. Сообразив, что мешкать нельзя, герцог повел флот в атаку.

Венецианцы были ошеломлены появлением противника. Много кораблей у них было повреждено. Они связали веревками ту часть судов, которая могла сражаться, и образовали четырехугольник. Внутрь импровизированной крепости ввели поврежденные суда, а их команды перевели на внешнюю линию обороны. «В полном вооружении ждали они приближения Роберта», — нагнетает страсти Анна Комнина.

Грянул бой. Обе стороны дрались насмерть, не щадя себя. Венецианцы сражались за победу, а Роберт — за жизнь. Удивительно было видеть, сколько энергии оставалось в этом человеке, который прожил на свете шестьдесят восемь лет.

Венецианцы оказались в невыгодном положении. Они еще раньше израсходовали припасы и вдобавок сбросили балласт, не ожидая сражения. Корабли предназначались для ремонта, а не для боя, поэтому имели малую осадку. Когда команды в горячке сражения перемещались на один борт, корабли переворачивались и тонули. Тех воинов, кому удавалось всплыть, добивали норманны.

Анна Комнина пишет, что погибших было 13 тысяч. Остальных взяли в плен. После этого норманны обрушились на эскадру греков и разбили ее. Английский историк Джон Норвич, рассказывая о битве, приписывает Анне Комниной ехидство по отношению к убитым венецианцам, но это неверно. Норвич полагает, что принцесса смакует цифры потерь. Историк, однако, не прав. Похоже, что Анна посчитала всех убитых вместе — венецианцев и греков. Было бы странно, если бы принцесса начала насмехаться над погибшими соотечественниками. То есть мы имеем дело с поверхностным прочтением текста Норвичем, что встречается у него довольно часто.

После победы, говорит Анна, «Роберта обуяла жестокость, и он очень сурово обошелся с пленными». Одним выжег глаза, другим отрезал носы.

Некоторым отрубил руки и ноги. Трудно объяснить этот приступ бешенства. Роберт явно за что-то мстил. Или просто нервничал. Хотел запугать противника. А может, понял, что враг стал гораздо сильней, что войну — не выиграть, и вымещал злобу на беззащитных пленниках. Наконец, он пытался уменьшить военный потенциал Византии, калеча матросов. Это вполне по-рыцарски.

Когда гнев стареющего герцога поутих, Роберт соизволил отправить грекам и венецианцам гонцов с предложением выкупить из плена тех, кто остался. Венеции сверх того он предложил мир. Но Республика Св. Марка отказалась его принять. Гораздо выгоднее для нее был союз с Алексеем. Сепаратный мир означал бы утрату привилегий, которые император даровал «заморской колонии», каковой все еще считали Венецию при византийском дворе. Казнь пленных оказалась напрасной. Вместо того чтобы устрашить, она сплотила врагов Роберта.

Первым итогом разгрома византийского и венецианского флота стал захват норманнами острова Корфу. Но это был частный успех, который не мог решить исхода кампании. Война забуксовала.

Здесь уместно поговорить о вопросах хронологии. В наших источниках она основательно перепутана. Считается, что последняя кампания норманнской войны продолжалась до середины лета 1085 года. Эта дата не вызывает сомнений. Ее называют хорошо осведомленные западные хронисты. Иначе говоря, те, кому норманны заказывали книги о собственных подвигах. Ошибиться они не могли. Но когда начался поход? Почти за год до этого! В конце августа 1084 года Роберт подготовил войско и флот для вторжения на Балканы. В этот год умещается все: морские сражения, осада Корфу и топтание на пятачке у побережья Адриатики.

Скорее всего, большую часть года Роберт осаждал Корфу. Остров защищала очень сильная крепость. Сражались за нее, по-видимому, венецианцы, а не ромеи. У Алексея просто не было сил для обороны отдаленных земель. Этим и объясняется скудость сведений о кампании. Подробные известия венецианцев до нас не дошли, а принцесса Комнина мало что знала об этих событиях.

Вскоре Венеция снарядила новый флот. Он вышел в море, без труда разыскал эскадру Гвискара и вступил в бой. Сражение закончилось крупным успехом венецианцев. Анна Комнина называет это «блестящей победой», но западные анналисты о ней не пишут. Что бы это могло значить? Есть несколько вариантов. Первый. Анна придумала это сражение, чтобы прославить венецианцев. Но это глупо. Зачем ей прославлять союзников (тем более если прислушаться к Норвичу, который усматривает в сочинении Анны злорадство про отношению к поражениям Венеции)? Логичнее было бы придумать историю про то, как сами греки снарядили флот и разбили норманнов.

Тогда — второе предположение. Может быть, норманнские хронисты молчат о разгроме Гвискара, чтобы не портить картину подвигов своего героя? Это больше похоже на правду.

Но есть еще один вариант. «Блестящая победа» венецианцев была на самом деле частным успехом. Сражение имело место, Роберт его проиграл и лишился нескольких кораблей. Но это не означало фатального поражения.

Тем не менее эти сражения задержали Роберта. Крупного вторжения на Балканы так и не последовало. Алексей I остался доволен действиями союзников. Венецианцы получили за победу щедрые дары. Император рассчитывал сохранить дружбу с Республикой Св. Марка. Каждый друг и союзник в это тяжелое время был на счету. Венецианцы считали для себя выгодным дружить с Ромейской империей и сражаться с ее врагами.

 

11. Бесславная смерть

Роберт то одерживал победы, то терпел неудачи. Было бы логично прекратить войну. Но упрямый старик-норманн бредил вторжением в Византию. Расстановка сил менялась не в его пользу. После сражения при Ларисе борьба с Византией была стратегически проиграна. Хватило сил маленькой Венеции, чтобы удерживать Роберта на почтительном расстоянии от крупных ромейских городов. Имперская армия даже не вмешивалась. Но самому Роберту положение дел виделось совсем иначе.

У него оставались немалые деньги, которые герцог раздобыл после разграбления Рима. А есть деньги — есть оружие, люди, припасы. В морском сражении одержана блестящая победа над венецианцами, а небольшое поражение, последовавшее за ним, погоды не делало.

Но тут произошло непредвиденное. Норманнских воинов было чересчур много, а места для их постоя — слишком мало. Началась эпидемия. Настало лето, жара, армия находилась в антисанитарных условиях. Роберт пытался захватить остров Кефалинию и перевести часть войск туда, но было поздно. То, что не смогло сделать оружие венецианцев, довершила болезнь. Норманны гибли десятками. Болезнь подкосила и самого Гвискара. Герцог находился с флотом у мыса Афер на острове Кефалиния, когда почувствовал себя плохо. У Роберта начался приступ лихорадки. Возможно, это был тиф.

У Гвискара поднялась температура. Герцог попросил воды. Его спутники побежали кто куда, чтобы найти подходящий ручей. Вдруг рядом оказался какой-то старый грек, который произнес странные слова:

— На этом острове некогда был построен город Иерусалим, вон его развалины. А в развалинах течет чистый ручей. Там сможете напиться.

Роберт обомлел. Оказывается, давным-давно в Южной Италии он выслушал пророчество от местного экстрасенса. «Ты покоришь страны, — сказал экстрасенс, — до самого Афера, а оттуда отправишься в Иерусалим, чтобы отдать долг судьбе». Герцог полагал, что речь идет о знаменитом палестинском Иерусалиме — городе Христа. А вышло, что имелась в виду деревенька на острове. Пророчество сломило дух железного герцога. Болезнь его усилилась. Через шесть дней Роберт Гвискар умер. Его вторжение в Византию не состоялось.

Заболел и Боэмунд, но сразу уехал в Италию и там пошел на поправку. В норманнском войске началась паника. Все хотели бежать, но кораблей не хватало. Вспыхнули ссоры. Кто мог, покидал негостеприимные берега. Греков ругали на чем свет стоит. Так можно ненавидеть только народ, который обманул надежды завоевателей и не дал себя покорить.

Наконец один из сыновей герцога (давно подкупленный Комнином принц Ги) открыто перешел с остатками армии на сторону Алексея и нанялся к нему на службу в июле 1085 года.

Войска Алексея подступили к Диррахию — единственному крупному городу на Балканском полуострове, который оставался во власти норманнов. Здесь хозяйничали приспешники Роберта, включая предателя-венецианца Доменико, который в свое время открыл ворота норманнам.

Алексей не стал тратить войска на долгую осаду. Исход сражения за Диррахий решили разведчики, деньги и посулы. Через своих шпионов царь подкупил влиятельных людей. Те подняли мятеж, убили Доменико и его клевретов, после чего сдали Диррахий Алексею Комнину.

Так мелко и бесславно закончилась война норманнов против Византии. Война, которая едва не погубила империю и потребовала величайшего напряжения сил.

Каковы были ее итоги? Алексей полностью сохранил балканские владения, обескровил врага и начал создавать новую армию. Он будет вести против норманнов еще несколько войн. Но ни одна из них не станет угрожать жизни империи, как это было в 1081–1085 годах. Император мог посвятить себя другим делам.

 

1. Ересь Итала

Эта глава будет невелика. В ней мы вернемся немного назад и расскажем о внутренней политике Алексея. В это время он пережил три главных события: осудил ересь Итала (и столкнулся по этому поводу с патриархом), ликвидировал заговор столичных интеллигентов и расправился с манихеями. Все это совершалось в перерывах между кампаниями против норманнов. Иными словами, с 1082 по 1084 год.

* * *

Начнем с ереси Итала.

Иоанн Итал, как явствует из его прозвища, происходил из Италии. Он родился на Сицилии в начале 30-х годов XI века. Однако вскоре родители будущего ученого эмигрировали в Южную Италию. Так Итал очутился на византийской земле. В юности он был военным, но не преуспел на этом поприще.

Этот умный человек питал склонность к философии. В Южной Италии перспектив для карьеры не было. Там бушевала война, растянувшаяся на несколько десятилетий: страну захватывали норманны. В утонченных философах они не нуждались. Из всей интеллигенции норманнам требовались только поэты, чтобы воспеть их подвиги. И еще историки, которые могли обосновать претензии заказчика на ту или иную провинцию.

Ни одной из этих способностей Иоанн Итал не обладал. Это был отвлеченный мыслитель.

Зато в стареющей Византии интеллектуалы ценились. Молодость живет действием. Старость — мыслью. Оторванных от жизни философов и литераторов охотно брали на службу. Примерно в 1050-е годы Иоанн прибыл в Царь-город и начал делать карьеру.

Сперва учился у ипата философов Пселла, но посчитал его слишком тяжеловесным. Учитель и ученик поссорились. Иоанн выработал собственную манеру преподавания и дискуссий. Он обладал горячим темпераментом и в спорах отчаянно жестикулировал, как настоящий итальянец. В отличие от других философов, Итал был неопрятен. Вечно ходил со всклокоченной бородой и совершенно не следил за одеждой. К нему относились как к чудаковатому профессору. Однако он был умен, сметлив и обладал педагогическим талантом. Ему покровительствовали церковники.

Столичный люд испытывал интеллектуальный голод. Образованных людей было много. В моду вошли философские дискуссии прямо на площадях. Так в Москве 50-х годов XX века молодые поэты читали стихи перед толпой. Сходство «рабской» Византии и «тоталитарного» СССР иногда абсолютно.

Выступления Иоанна Итала перед византийцами очень ценились. Иногда он мог удивить толпу неожиданным софизмом. Иногда — остроумной выдумкой. Но верховную власть он не любил и держал фигу в кармане. Еще в конце 60-х годов, когда норманны усилили натиск в Южной Италии, туда отправили Иоанна со шпионской миссией. Он немедленно стал интриговать в пользу норманнов, был разоблачен и бежал в Рим. Однако там этот интеллигент написал покаянное письмо с просьбой вернуться в Константинополь. Просьбу удовлетворили. Помогли связи, взятки, уважение к философии. Блудный сын возвратился в Царь-город.

В столице Иоанн сошелся с семейством Дук и другими византийскими фамилиями, имевшими вес. В конце 70-х годов Пселл сделался председателем сената. Должность ипата философов (то есть ректора столичного «университета») освободилась. При покровительстве церковников и самого императора ее занял Итал. Какое-то время он был властителем умов столичной интеллигенции: толковал Платона, Аристотеля. «Юношество стекалось к нему», — пишет Анна Комнина.

Если бы он ограничился изучением античной философии, все могло кончиться хорошо. Но Итал вообразил себя богословом и принялся штудировать священные книги. В них он выискивал крамольные политические идеи, коими накачивал молодежь. Анна говорит, что многие ученики Итала сделались вольнодумцами и «тиранами». Другими словами, участвовали в многочисленных заговорах против Алексея, о которых пойдет речь впереди. За кого же выступал Иоанн? Императоров из династии Дук он любил. Алексея Комнина — нет. Дело в том, что Алексей слишком много внимания уделял армии, часто воевал, в столице бывал редко. И вообще являлся ставленником военных. Из-за этого страдали гуманитарные науки. При Дуках было наоборот, и это очень нравилось Иоанну Италу.

Первый донос на философа Алексей Комнин получил уже в 1082 году. Говорили, что Иоанн не чтит икон и Иисуса Христа, не признает Богородицей Деву Марию. Алексей расследовал это дело, но не спешил наказать еретика. Вероятно, все эти обвинения оказались вздором. К тому же за Иоанна вступился патриарх Евстратий Гарида.

Однако в 1084 году, когда миновала норманнская угроза, Алексей вдруг возвращается к делу Итала и отдает философа под церковный суд. Почему бы это? Официальное объяснение — ересь. Но не исключено другое: Итал взялся за старое и агитировал в пользу норманнов. Его деятельность не была шпионской в прямом смысле. Скорее философ действовал как агент влияния. Он пренебрежительно отзывался о византийской армии, превозносил норманнов, не верил в победу ромейских войск над врагом. Это и сыграло роковую роль в его осуждении, а вовсе не вольнодумство. На это намекает Анна Комнина. «Так как Итал не мог скрыть своей невежественности, — пишет она, — он… разразился проповедью чуждых Церкви догм, продолжая издеваться над высшими чинами Церкви и совершать другие поступки, свидетельствовавшие о его невежественном и варварском нраве». Вот эти-то «другие поступки» можно квалифицировать как саботаж и подрыв идей.

Алексей поручил вести дело против Итала своему брату Исааку. Как человек образованный, Исаак мог довести процесс до удачного завершения. Севастократор нашел элементы ереси в публичных выступлениях Итала и подвел его под суд.

За философа вновь заступился патриарх Евстратий Гарида. Он заявил, что не находит в лекциях Итала ничего еретического. Заступничество патриарха объяснить трудно. Тем более что Гарида был сторонником Комнина и оказал императору ряд ценных услуг после восшествия того на престол. Думается, что патриарх не разобрался в подоплеке обвинений в адрес Итала. Гарида не считал философа еретиком. И так оно и было. Но по сути все обстояло гораздо хуже. Итал оказался чужаком. Когда вся страна находилась в величайшем напряжении, когда в самом разгаре была война с интервентами, Иоанн сеял смуту в головах константинопольских граждан.

Алексей как политик не мог допустить раскола общества. «Император сильно терзался душой, так как лживое учение Итала было подхвачено многими придворными», — пишет Анна Комнина. Во время процесса, документы которого, кстати, до нас дошли, в столице начались волнения. Жители митинговали. Одни требовали оправдать «профессоратеолога», другие — уничтожить его. В итоге не вышло ни первое, ни второе.

В момент смертельной борьбы государство не может позволить себе роскошь свободомыслия. Например, в США в годы Второй мировой вольнодумцев и даже просто лиц «неблагонадежных» национальностей отправляли в ссылку и сажали в лагеря. Демократическая империя имела задачу выжить и победить.

Алексей обошелся с Италом гораздо мягче, чем это могли бы сделать в современной демократической стране. Иоанна предали церковной анафеме и отправили в монастырь. Там сученым провели разъяснительную работу. То есть заставили написать покаянные письма, в которых он отрицал свое учение, признавал ошибки и возвращался в лоно православия. Такой поступок вождя интеллектуалов полностью сломил идейную оппозицию. Столичная интеллигенция больше не бунтовала. Комнин получил прочный тыл.

Возможно, благодаря этим действиям удалось избежать церковного раскола, который в тех условиях означал бы гибель для Византии. Молодой император вел свой корабль осторожно и уверенно среди утесов, скал и подводных камней. Впрочем, опасность крушения была еще очень сильна. Казалось, достаточно неверного движения, чтобы погубить тысячелетнюю Византию. Но Алексей был удивительно точен в своих движениях и поступках. Патриарха Гариду сместили с престола. Новым патриархом избрали Николая III (1084–1111), человека надежного, образованного и спокойного. Тем самым Алексей I подтвердил свою верность православию. У него не возникало разногласий с Николаем. Единство страны удалось сохранить не только территориально, но и духовно — в головах подданных.

Следовательно, ересь Итала, как мне кажется, не была ересью в полном смысле. В ней переплетались элементы дворцового заговора, социального протеста и шпионской работы. Богословский аспект дела Итала был только одним из многих.

 

2. Столичный заговор

Вскоре после расправы с Италом у Алексея возникли другие проблемы. Он раскрыл какой-то заговор в столице. Последовали репрессии. Анна Комнина пишет об этом вскользь. Византийский историк Зонара, враждебный Комнину, более откровенен. Он полагает, что Алексей обрушился на невинных людей, чтобы завладеть их имуществом.

Император и вправду нуждался в деньгах. Но справедливо ли обвинение? Зонара часто ругает Комнина. Он рад записать сплетню, чтобы показать императора в невыгодном свете. Это неслучайно. Зонара вырос в столице, вращался среди представителей праздного класса — чиновников, интеллигентов, которые традиционно не любят сильных императоров. Идеал столичной интеллигенции — это ученый «Без-четверти-вор» или юрист Константин X Дука. Чем завершилось правление обоих субъектов, мы знаем. Империя чуть не погибла. Вспомним, что даже чиновничий заговор времен Константина VIII был описан Пселлом как расправа с невинными людьми. Хотя на самом деле имела место попытка переворота и свержения Македонской династии.

Тем вероятнее, что Алексей I столкнулся с реальными заговорщиками. Император в начале войны с норманнами часто терпел поражения на фронте, покусился на богатства Церкви, раздавал земли родне и людям из своего окружения. По мнению столичной интеллигенции, все это давало массу предлогов, чтобы свергнуть царя. К тому же заговор в Византии — это неизменный атрибут ее политической культуры. Он представлял собой форму импичмента. Причем не самую жестокую. Королей, не угодных знати, в Западной Европе обычно травили ядом или подстраивали несчастные случаи. Не говоря уже об открытых покушениях. В Византии свергнутого самодержца постригали в монахи или же, в крайнем случае, ослепляли. (Случай с убийством Романа IV Диогена — исключение.) Для оппозиционеров риск подвергнуться наказанию тоже был невелик. Ссылка, постриг или, как высшая мера, — ослепление. Иначе говоря, претендентов исключали из дальнейшей политической борьбы.

Комнин разоблачил заговор против себя, но ограничился ссылками и конфискациями. Вот этот последний факт и приводит Зонара, чтобы обвинить нашего героя в необоснованных репрессиях.

Однако относительная мягкость наказания скорее говорит о другом. Алексей имел дело с заговором «диссидентов». Вроде тех, что когда-то пытались выдвинуть в императоры молодого Керуллария. Эти кухонные мыслители не представляли смертельной опасности. Хотя игнорировать их эскапады, конечно, не стоило. Алексей наказал интеллигентов, а заодно пополнил казну. История даже не сохранила имен ссыльных. Затем царь приступил к более серьезным делам. В Византии усилились манихеи. С ними Алексей повел войну насмерть.

 

3. Антисистема

Общество — это живой организм. Или, говоря по-научному, открытая система. Оно переживает рождение, развитие, смерть. В нем, как и в человеке, есть полезные и вредные составляющие.

Скажем, раковые клетки присутствуют в теле каждого человека. Но когда они начинают делиться, наступает опасная болезнь. То же можно сказать и про любое общество в целом. Аналог раковых клеток — это люди, страдающие всевозможными отклонениями от нормы. Отклонения бывают двух видов. Первый вид — когда человек гениален и направляет свою энергию на развитие общества. Второй — когда тот или иной персонаж работает на разрушение. Иногда уловить разницу бывает крайне сложно.

Лев Гумилев предложил оригинальный способ классификации отклонений. Он небесспорен, но часто помогает отличить дурные плоды от здоровых. Гумилев вводит понятие антисистемы. Под этим терминомученый понимает бионегативных людей. То есть тех, кто считает окружающий мир злом и проповедует жизнеотрицание. Когда-то их называли еретиками. В наше время у них иные маски, но суть одна. Ни одна антисистема не назовет себя своим именем. Кумир их — ложь. Кто-то прикрывается поиском сокровенного знания. Кто-то говорит о том, что несет добро. Но по сути такие люди очень опасны.

Стоит оговориться. Не всякий еретик — это непременно представитель антисистемы. Скажем, несториане и монофизиты с точки зрения православных — еретики. Но в их догматах нет жизнеотрицания. Поэтому византийцы не вели с монофизитами и несторианами войну на уничтожение. А к представителям жизнеотрицающих сект ромеи были беспощадны. Что это за секты и почему к ним относились с ненавистью? Скажем о них несколько слов, чтобы ввести читателя в курс дела.

Самой грозной антисистемой Евразии являлись манихеи. Прочие сектанты были их наследниками.

Ересь получила название по имени пророка Мани. Он жил в III веке н. э., проповедовал в Сирии, переселился в Иран и там принял смерть.

Мани учил, что окружающий мир — зло, а надо стремиться к добру. Ранние философы умели мыслить образно, и образы Мани оказались очень яркими. Это помогло вербовать новых сторонников.

Добро, говорил Мани, — это бог Ахура Мазда. Он создал первого человека из чистого Света. Однако против него ополчился владыка Тьмы — Ариман. В страшной битве Тьма обволокла светоносного человека, разорвала его и заключила частицы Света в плен. Далее этот странный космогонический миф получает земное продолжение. Частицы Света, заключенные во тьме, — это душа, заключенная в теле. Следовательно, видимый мир и наши тела — это порождение Аримана. Душе необходимо вырваться из телесной оболочки и отправиться к своему отцу — Свету. Однако Ариман крепко держит душу в земной тюрьме. Даже смерть не освобождает душу от тела. Мани верил в переселение душ и полагал, что Ариман заключает дух после смерти в другое тело. Значит, самоубийство — это всего лишь попытка Аримана обмануть человека. Силы зла продолжают держать душу в тисках.

Что же делать, чтобы освободиться? Нужно перехитрить тело и ослабить его. Тогда оно отпустит душу. Следовало пить, потреблять наркотики и предаваться беспорядочным половым связям. Приветствовался, например, групповой секс в темноте. Словом, для бомжей и рокзвезд Мани — отец родной.

Любое здоровое общество отторгает манихейство. Скажем, христиане и мусульмане считают, что окружающий мир — это благо, несмотря на отдельные неполадки. В этом мире присутствует сатана, есть грех, но бороться с темными силами нужно посредством самосовершенствования, а не разврата и наркомании.

Манихеев с их тайной доктриной безжалостно убивали. Тогда они стали прятаться. Их проповедники принимали облик христианских монахов или зороастрийских жрецов, буддистов, купцов, да кого угодно. Появились разновидности манихейского учения. Это павликиане и богомилы в Византии, катары в Италии, альбигойцы во Франции, наконец, масоны — по всему миру. Они создали сложную иерархию. Простых адептов никто не посвящал в высшие тайны. Их не допускали даже на оргии. Напротив, говорилось, что проповедники манихейства обладают сокровенным знанием, как улучшить мир и победить несправедливость. Разоблачить сектантов было крайне сложно.

Один из ключей к разгадке антисистемы — результат ее работы в той или иной стране. Если население растет, семейные ценности признаются благом, действуют традиционные жизнеутверждающие религии, — это верный признак, что в мозгах людей, управляющих обществом, полный порядок.

И наоборот. Если население сокращается, разрушается институт семьи и все это подменяется абстрактными рассуждениями о свободе, — велика опасность, что где-то в правительстве окопались представители древнего племени манихеев.

Как видим, примитивные сатанисты — это всего только низшие разновидности антисистемы: младшие партнеры манихеев по одному общему делу. Идеал настоящего манихея — полное уничтожение материального мира. Но поскольку это недостижимо, антисистема просто ослабляет одни государства, поддавшиеся ереси, и делает их добычей более сильных соседей. Следовательно, манихей — идеальный шпион, если его использовать грамотно. Но для страны, которую он выбрал объектом пропаганды, это — смертельная опасность пострашнее внешних врагов.

Византийский император Алексей Комнин был категорически против того, чтобы становиться жертвой манихейских «совершенных». Предстояла борьба.

 

4. Ограбление манихеев

Византия в те времена была страной удивительно гуманной. С еретиками здесь обходились очень лояльно. Даже павликиан и прочих манихеев терпели какое-то время. Например, после разгрома государства павликиан, располагавшегося в Армении, византийские императоры переселили сектантов на Балканы. Предполагалось, что в чуждой среде еретики растворятся без следа и примут православие. Но вышло наоборот. Они заразили ересью местное население — болгар и других ромейских славян. Павликиане превратились в богомилов.

Это учение создал болгарский священник Богумил. Оно было очень сложным, но привлекало адептов. Считается, что ересь была антивизантийской. Это не так. Очень похоже, что сперва павликиан пытались использовать арабы против византийцев. Когда это не вышло, сами византийцы захотели использовать павликиан-богомилов против Болгарского царства. Это произошло в X веке, когда болгары стояли у ворот Константинополя. Византийцы охотно переселяли еретиков на Балканы, а затем отдавали населенные еретиками районы болгарам… Результат превзошел ожидания. Прошло несколько десятилетий, и могучее Болгарское царство пало. Нельзя сказать, что его разрушили исключительно богомилы. Но их роль в гибели Болгарского каганата не следует недооценивать.

Историки любят говорить, что корни ереси — в социальном неравенстве. Тоже неверно. Жизнь в Болгарском каганате была гораздо легче, чем в Византии. Налоговая ставка в каганате была вчетверо ниже, чем у ромеев. В Болгарии легче жилось, это привлекало туда новых подданных. Но еретиков у болгар имелось гораздо больше, чем в Византии. Следовательно, причины ереси нужно искать в головах людей, а не в социальном быте.

Однако игры с сатаной сыграли злую шутку с Ромейской империей. Первоначально богомилы разрушили изнутри Болгарский каганат, который стал добычей византийцев. Но после захвата Болгарии ересь никуда не делась. Она стала отравлять самое Византию. В рядах богомилов было много болгар и прочих славян. Иногда принимали ересь также и греки — те, что разочаровались в жизни и искали запретных удовольствий. Это был клуб самоубийц для интеллектуалов.

Алексей неоднократно пытался договориться с манихеями. Как политик и военный он не мог отказаться от лишних солдат, тем более что людей не хватало. Но манихеи оказались плохими солдатами. Они вели в армии проповедь своего учения, часто дезертировали и помогали врагу. Поэтому император прекратил сотрудничество с ними.

Впервые он обрушился на манихеев-павликиан-богомилов примерно в 1083 году. Вернувшись с фронта, он обнаружил, что сектанты ведут проповедь в деревнях, городах и в самой столице. Полем их деятельности стала зона этнического контакта во Фракии, где жили славяне, армяне и греки. Предыдущее правительство смотрело на это сквозь пальцы. Его интересовали более важные дела, как то: философия и расхищение денег. Ко времени Алексея религиозная болезнь зашла далеко.

Видя, что секта крайне опасна, Алексей попытался ее уничтожить. Действовал тонко. Нельзя было допустить гражданской войны на руинах империи. Но Алексей понимал, что еретики не откажутся добровольно от своих убеждений.

На словах это были великие гуманисты. Манихейские «совершенные» (элита среди сектантов, имевшая высокую степень посвящения) даже мяса не ели и курицу убить не могли — это считалось грехом. Однако натравить учеников на религиозных противников — дело другое. На мордах агнцев вдруг появлялся волчий оскал. «Императору издавна были известны жестокость и свирепость этих людей к врагам», — пишет Анна Комнина. И она права. Там, куда приходили манихеи, всегда лилась кровь. Инакомыслящие уничтожались.

Алексей действовал хитростью. Он представил себя либералом, который готов легализовать учение Мани.

В 1083 году император через свою тайную агентуру вышел на вождей манихеев и призвал их к себе в Константинополь. Он ободрил еретиков: бояться нечего. Можно лишь догадываться, какие аргументы шли в ход. Алексей уверял, что прошлые правители не понимали сути учения Мани, Богумила и им подобных. А он готов понять. Начинается новая эра. Все это выглядело так убедительно, что еретики поверили молодому царю. Скорее всего, пронесся слух, что Алексея уже давно обратили в павликианскую ересь где-нибудь в Азии. Но до поры до времени царь скрывал убеждения. А ныне время пришло.

Православные ромейские воины ничего не знали о приглашении манихеев. Император соблюдал полную тайну, словно и вправду хотел встретиться с еретиками без лишних свидетелей, дабы сообщить нечто важное.

Имелось веское подтверждение версии относительно тайного обращения императора в богомильство. Еще служа Никифору III, Алексей познакомился с манихеем Травлом — военным, который исповедовал еретическое учение. По происхождению Травл был славянин. Император взял его к себе на военную службу. Вместе с Травлом пришли его единомышленники-манихеи. Не тогда ли Алексей принял тайную доктрину? Не потому ли разорил православные храмы, отобрав у них ценности?

Свидание императора с манихеями состоялось в городке Мосинополь во Фракии, у берегов Эгейского моря. Вскоре там собрался целый манихейский съезд. Приехали «посвященные» со всех концов страны. Были среди них «совершенные» — те, кто знал сокровенные тайны учения. А была и простая пехота, обманутая умными речами гипнотизеров-сектантов. В общем, Мосинополь на время превратился в византийский Вудсток со всеми преимуществами и безобразиями.

Алексей встретил диссидентов приветливо, а затем внезапно окружил место встречи войсками и начал аресты. Еретиков разделили на группы по десять человек, отобрали деньги и имущество, разоружили и поместили в специальные тюрьмы. «Таким образом Алексей захватил павликиан и конфисковал их богатства, — с нескрываемой гордостью говорит Анна Комнина, — которые распределил среди своих доблестных воинов, разделявших с ним тяготы и опасности битв». Отвращение к еретикам в обществе было настолько сильным, что Анна даже не думает прикрывать довольно неблаговидный поступок царя, обманувшего и ограбившего несчастных интеллигентных сектантов.

В Мосинополе сошлись две группировки: фронтовики, отстаивавшие рубежи империи, и внутренний враг, который хотел эту империю уничтожить. Византийцы понимали, на чьей стороне правда, и не осуждали царя. Между тем в наше время поступок Алексея сочли бы актом необоснованных репрессий.

Впрочем, террор продолжался недолго. Все-таки это была Византия, а не дикий Запад. Алексей «проникся состраданием к захваченным манихеям». Те из них, кто принял крещение, получили свободу и материальную компенсацию.

Крещение — важный момент отречения от ереси. Пророк Мани считал крест символом позорной смерти, на котором сатана мучил Христа. Крещение — это способ закабалить душу, придуманный Ариманом. Словом, главное христианское таинство еретики объявляли внушением дьявола. Значит, тот, кто покрестился, — отверг антисистему и стал полноценным членом традиционного общества.

Разумеется, крещение принимали только манихеи низших степеней посвящения. Как мы сказали бы сейчас, масоны низшего градуса. Они имели семьи, были обмануты «совершенными» и не знали многих тайн. Алексей отпустил их и предоставил возможность выбрать место для поселения. Многие бывшие еретики вернулись на Балканы. Вояка Кулеон, о котором мы вскользь упоминали выше, стал образцом раскаявшегося сектанта. Он принял православие и честно служил империи вместе с другими экс-богомилами. Товарищи по оружию долго звали их манихеями, хотя это были уже православные.

С главных манихеев («совершенных») спрос был иной. Их держали под стражей на Принцевых островах. Там эти люди могли издеваться над собой сколько угодно. Вреда государству от них не было.

После этого император надолго забыл о еретиках. Но время покажет, что многие из них обратились в православие только для вида. Например, манихей Травл.

Травл считался хорошим воином. Он привлек на имперскую службу большой отряд манихеев. Принял православие и даже получил в жены одну из служанок императрицы. Но этот альянс оказался уловкой со стороны еретика. Очень скоро Травл дезертирует вместе со своим полком, захватит крепость Белятово в Болгарии и станет воевать против Византии на стороне печенегов. Манихеи снова примутся за старое и развернут на Балканах пропаганду своего учения. Правда, оно получит распространение только к северу от Балканского хребта. Эти области долгое время будут отделены от Византии из-за нашествия печенегов.

Лишь под конец жизни Алексей устроит еще одну чистку еретиков и добьется успеха. Само имя манихеев надолго изгладится из памяти византийцев. Многие сектанты убегут на Запад, во Францию и Италию, чтобы продолжать свою пропаганду. Там их назовут катарами, вальденсами, альбигойцами… Сколько горя принесут катары и альбигойцы Европе — это особый рассказ, который далеко выходит за рамки нашей темы. Вернемся к Алексею.

 

5. Суд над императором

Уладив дела с еретиками, император обнаружил неприятную для себя вещь. Политические противники и вообще недоброжелатели стали распространять слухи, что Алексей — тайный богомил. В качестве доказательства приводили его дружбу с Травлом, вспоминали отряд Кулеона на службе империи, а также поступок с ограблением церквей. Православные церковники задавали тон в агитации против царя. Они оказались людьми грамотными и мстительными. Шептались, что при разграблении храмов император наложил руку даже на пожертвования, которые приносят прихожане.

Алексею вовремя доложили о слухах. С ними надо было бороться, но как? Репрессиями? Или равнодушием? Алексей выбрал другой способ. Он организовал судебный процесс против… себя самого.

Суд над царем состоялся во Влахернском дворце. Собрали сенат(редчайший случай, ибо Алексей предпочитал править самостоятельно), военачальников, иерархов Церкви. Алексей уселся в кресло «и предложил любому из присутствующих быть его судьей», — пишет принцесса Анна.

На собрании присутствовали попечители монастырей со своими бухгалтерскими книгами. В этих книгах содержались сведения обо всех пожертвованиях святым обителям. Их-то и подвергли тщательному досмотру.

После проверки выяснилось, что людьми царя не были изъяты украшения храмов, не пострадали церковные вклады граждан. Брали деньги или сокровища, принадлежащие собственно Церкви как государственному институту. Следовательно, правительство и «великий инквизитор» Исаак Комнин действовали грамотно и тактично. Перегибы можно было перечесть по пальцам. Во время реквизиций изъяли разве что серебряные украшения с гробницы базилиссы Зои — той самой развратницы из Македонской династии, что привела на трон Константина Мономаха. Удалось вспомнить еще какую-то мелочь, но все это погоды не делало.

Алексей тотчас приободрился и произнес заранее приготовленную речь. Есть подозрение, что здесь она не на месте и Анна, законспектировавшая ее, немного путает. Некоторые вещи царь мог сказать гораздо позже, а не в том тревожном году, когда сражался с норманнами. Однако речь содержит ряд аргументов, которые Алексей должен был высказать именно тогда, на процессе против себя самого.

Я застал государство окруженным врагами, — заявил император. — Все знают, какие опасности я пережил, едва избегнув варварского меча. Не было ни денег, ни оружия. Круг наших владений сузился до предела. Но с тех пор мы одержали победы, а войско выросло. Оно было спаяно, обучено, вооружено. Для этого потребовалось много денег. Все ценности, взятые в храмах, пошли на эти цели.

Алексей еще долго распространялся на этот счет. К месту ввернул цитату из Плутарха, обратился к Библии с ее примерами конфискации ценностей еврейскими царями из храмов. Наконец объявил себя виновным и начал каяться. Еще раз велел проверить книги и объявил, что храмы будут получать от правительства ежегодную компенсацию. Ее размеры Анна Комнина называет «значительными», но тут принцесса лжет, чтобы выгородить отца. Алексей ограничился подачками и не вернул стоимость церковной утвари в полном объеме. Зато издал специальный указ, по которому впредь запрещалось отчуждать церковное имущество. Этим компромиссным решением он успокоил Церковь. Из недоброжелателя она превратилась в союзника. Император мог возвратиться на фронт, какое-то время не опасаясь дворцовых заговоров.

Военные дела требовали его присутствия в армии. Сражения с врагами империи не прекращались ни на один год. Норманнов разбили; на очереди были сельджуки.

 

1. Потеря Вифинии

Мы прервали рассказ о взаимоотношениях Алексея с турками в тот момент, когда несколько тысяч наемных сельджукских конников, сражавшихся на Балканах, покинули императора и вернулись в Малую Азию. Вскоре после этого началась война между никейским султаном Сулейманом ибн Куталмышем и Византийской империей. Из-за чего же вспыхнул конфликт?

Первая версия, приведенная нами в предыдущей главе, — исключительно провизантийская. Турки не соблюдали мирный договор и нападали на ромеев, а Сулейман вел тонкую игру, пытаясь прибрать к рукам византийские владения. Мы имеем право на такую версию. Сельджуки часто действовали вероломно по отношению к ромеям. Из-за этого вероломства Малая Азия в конечном счете стала турецкой.

Но мы не вправе рассматривать только одну точку зрения. Это было бы необъективно. Любой историк не свободен от симпатий и антипатий. В данном случае наши симпатии, конечно, на стороне византийцев. Но эта книга — не пропагандистский памфлет, а средство разобраться в далекой истории Византии. Поэтому постараемся быть объективными.

Возможно, виновником конфликта стал Алексей. Кажется, он не спешил расплатиться с турецкими наемниками. Видимо, сельджуки не получили ни земель, ни денег в награду за службу. Император попросту обманул их. Тогда возмущенный Сулейман начал войну с Византией и попытался силой захватить остатки Вифинии. Впрочем, это — лишь гипотеза. Но если она верна, мы можем сказать, что напрасно Алексей пошел на конфронтацию с турками. Точнее, сделал это не вовремя. Борьба с турками стоила ромеям территориальных потерь и напряжения сил. Кроме того, из-за непродуманных действий правительства Византия получила войну на два фронта: в Малой Азии и на Дунае. Союзниками турок стали печенеги.

К сожалению, о ходе военных действий известно мало. Кампании против норманнов мы наблюдали как бы в микроскоп. А на сражения с турками взираем с высоты птичьего полета. Складывается впечатление, что византийцам было что скрывать. Или чего стыдиться. Во всяком случае, эта тема гораздо хуже освещена в их источниках, чем другие кампании Алексея. Правда, все может быть и намного прозаичнее. Анна Комнина — единственный подробный источник по теме. Но главная цель ученой принцессы — жизнеописание Алексея. Походы, в которых не участвовал ее отец, интересуют писательницу значительно меньше. Поэтому мы видим поверхностное описание морских боев между венецианцами и норманнами, невнятный рассказ о захвате Малой Азии турками, а о событиях на окраинах империи вообще ничего не знаем. Это не упрек в адрес писательницы. Анна не могла предположить, что ее сочинение будет цениться на вес золота как почти единственный источник по истории эпохи. Она не знала, что далекие потомки ждут не биографии Алексея Комнина, но развернутой картины общественно-политических отношений в Византии, подробного описания битв и тщательного фиксирования дипломатических документов.

Но оставим иронию. Анна не виновата в том, что руководствовалась в своей работе примером Плутарха, а не Полибия (то есть писала биографию, а не широкое историческое полотно). Будем благодарны за то, что есть. Попробуем выстроить факты так, чтобы понять логику исторического процесса и нюансы взаимоотношений политиков. В принципе, эта задача вполне решаема даже с тем источниками, что имеются в нашем распоряжении.

Военные действия против турок начались в 1084 году. Скорее всего, сразу после вторичного занятия византийцами Кастории на Балканах.

Эмир Сулеймана Абуль-Касим напал на Вифинию и дошел до самой Пропонтиды (Мраморного моря). Владения византийцев не имели почти никакой защиты в этом районе. Все силы были сосредоточены против норманнов. Из вифинских городов у них осталась одна Никомедия.

Войска эмира Абуль-Касима стояли напротив Константинополя. Ласковые воды Мраморного моря омывали копыта турецких коней.

Южнее против византийцев действовал эмир Чакан, который тоже то мирился, то ссорился с Алексеем. Столицей Чакана по-прежнему была Смирна. Оттуда он совершал лихие набеги на греческие острова Архипелага.

 

2. Судьба Филарета Врахамия

Но самое неприятное было даже не это. Пользуясь случаем, турки решили покончить с византийскими владениями у себя в тылу. Антиохию, Киликию и Эдессу все еще удерживал храбрый византийский полководец Филарет Врахамий. Формально он признавал власть императора, но фактически был независим.

Вот и третья версия войны Сулеймана против Византии. Возможно, султан счел удобным напасть на Врахамия в тот момент, пока силы византийцев скованы на Западе. Сулейман отозвал турок с Балкан и атаковал Филарета. В этом случае Алексея вообще нельзя ни в чем обвинить.