1. Семейные дела

Начинался XII век. В новое столетие Византия входила возрожденной. Старая цивилизация, возраст которой насчитывал больше тысячи лет, воскресла в тот момент, когда никто не рассчитывал на воскрешение, а опытные врачи говорили, что болезнь безнадежна. Сила духа, вера, имперский патриотизм и необходимость сражаться, чтобы выжить, — все эти вечные ценности объединили общество. А во главе страны встал талантливый, хитрый и смелый император Алексей Комнин. Ему предстояло ответить на новые вызовы и найти правильный путь, который позволил бы Византии снова стать одной из великих держав. Удастся ли ему это?

* * *

Прежние политики, которые разрушили Византию, уходили один за другим. Как-то незаметно сошел со сцены Иоанн Дука Старший. Угас слепец Никифор Вриенний. Давно умер Никифор Вотаниат.

Реликтом уходящей эпохи оставалась только Анна Далассина — мать императора. В последние годы женщина управляла уже не всей империей, а только царским дворцом. Алексей Комнин реже стал ходить в походы. Вернувшись в столицу после кампании 1098 года, император обнаружил, что тяжело болен. У него ныли суставы ног. С годами болезнь только усиливалась. Кажется, это был ревматизм. Из-за болезни Алексей все чаще оставался в столице. Старая мать в качестве правительницы стала не нужна. Она и сама сознавала, что груз власти слишком тяжек. В 1102 году Далассина попросилась на покой. Тогда это означало уход в монастырь. Конечно, условия в монастырях были разные. Для одних такой уход означал пожизненную ренту, комфорт и отдых. Для других — тюрьму. Естественно, для Далассины создали прекрасные условия. Эта энергичная представительница греко-армянского рода могла наконец отдохнуть.

Но такие люди не могут сидеть без дела. Отсутствие суеты, подчиненных и даже нервных срывов выбивает их из привычного ритма. Через пару лет Анна тихо угасла. Алексей горевал. Он очень любил мать. Да и вообще Комнины были сплоченным семейством. Если не считать давней интриги против Иоанна Комнина, члены династии находились в ладах друг с другом.

Алексей I по-прежнему правил единолично — то есть самодержавно. Сенат он разогнал еще во время военного переворота и крайне редко прибегал к его советам. Этот орган Алексей заменил чем-то вроде боярской думы — советом «родственников и свойственников». В нем верховодили братья царя во главе с Исааком Комнином. Исаак утратил амбиции, но сохранил часть влияния. В совет входил Никифор Мелиссин, когда-то сдавший туркам Малую Азию. В нем также заседали дети известных людей — Иоанн Дука, брат жены императора, и Никифор Вриенний Младший. «Родственники и свойственники» составляли узкий круг руководства страной. Несколько меньшим влиянием обладали безродные выдвиженцы, обязанные своим положением Алексею. Среди этих служилых людей было много «варваров» — Татикий и Камица, Монастра и Караса. Алексей умел подбирать кадры. Люди верно служили ему. Ниже советников находились «губернаторы» — начальники областей. В их число входили бывалые люди, знакомые с военным делом. Поскольку границы Византии представляли один сплошной фронт, на губернаторские должности приходилось назначать военных. Время бюрократов прошло.

Алексей установил в империи военную диктатуру. Но другого выхода не было. Удивительно, что царь не скатился в кровавый террор. Возможно, играла роль политическая культура, привитая Алексею и его соратникам с детства. И, конечно, православие, которое одно время ограничивало жестокость политики в Византии. Что бы ни говорили, порядки в этой стране были мягче, чем на Западе или у мусульман. В Византии тоже было плохо, ибо «хороших» стран нет. Мир несовершенен. Но плохо было по-другому. Главная опасность заключалась во внешнем давлении. Ромейская империя представляла в то время сплошное поле боя, и потому жилось там несладко. Каким образом Алексей умудрился создать на пепелище процветающее царство — загадка. А ведь после Крестового похода империя процветала. Увеличилось число налогоплательщиков, выросла армия. У людей появилась уверенность в завтрашнем дне. Византийцы охотно создавали семьи, рожали детей. Население Ромейской империи стало расти. Депопуляция больше не угрожала. Были подавлены и загнаны в угол жизнеотрицающие ереси. Страна обрела здоровье.

Пример показывал сам базилевс. Дети в его семье появлялись один за другим. Любовниц император не имел. Следовательно, демонстрировал православным подданным пример праведной семейной жизни в любви и согласии.

Первой у Алексея родилась Анна Комнина, будущая писательница. Она появилась на свет в начале декабря 1083 года, в разгар войны против Роберта Гвискара. В 1085 или 1086 году царица Ирина произвела на свет еще одну дочь — Марию Комнину. А в 1087 году родился сын Иоанн — будущий император. Через три года этого мальчика провозгласили наследником трона. Алексей разрешил ему носить пурпурную царскую обувь.

Следом родились другие дети: Андроник, Исаак, Феодора. Все они станут опорой престола — кроме Анны и Исаака. Анна Комнина сама захочет захватить трон и составит заговор против своего брата. А Исаак убежит к туркам и будет водить их на византийскую землю как «борец за свободу».

* * *

Военные правили в Византии сурово, но им удалось обуздать воровство. Ромейский хронист Зонара говорит, что царь осыпал щедротами своих выдвиженцев. Но император умел подбирать кадры и не сорил деньгами. Конечно, режим Комнина был мало похож на идеал какого-нибудь философа — с равновесием властей, мудрецами на самом верху и продуманными законами. Он был тяжел, но правила игры при Комнине стали просты и понятны. Поднявшееся благосостояние византийцев говорит о многом. Придя к власти, военные обуздали чиновников, упростили законы и оставили без хлеба законников, перестали тратить огромные деньги на поощрение праздного класса философов, единственной профессией которых было составление хвалебных речей богатым людям на заказ. Такие речи читались, как бы мы сказали сейчас, на корпоративах. Всем этим людям не то чтобы не нашлось места во времена Алексея. Их никто не казнил, не преследовал. Но они перестали быть солью земли. Вот это и не нравится Зонаре. А выдвигал Алексей своих людей — родню и способных простолюдинов. Тех, на кого мог положиться. Кадровое чутье у императора было феноменальным. Все его выдвиженцы оказались людьми толковыми, и каждый на своем месте делал очень много для процветания государства. Результат не заставил ждать. Разрушенная страна поднялась из руин. Но впереди опять ждали суровые испытания.

 

2. Соседи

Сперва — несколько слов о соседях Византии в начале XII века. Бывшие владения ромеев в Южной Италии прочно держали норманны. Они заканчивали покорение Сицилии. На очереди стояло объединение норманнских графств. Через несколько десятилетий здесь возникнет королевство Обеих Сицилий. Значительную часть его населения составят греки. Или, на французский манер, «грифоны». Их было очень много в Апулии и на Сицилии. Это предопределит политику норманнов. Они всегда будут бояться, что ромеи предъявят свои права на южно-итальянские земли. Следовательно, норманны останутся лютыми врагами Византийской империи. Они предпримут несколько попыток завоевания Константинополя.

На Балканах усилилась Венгрия. В 1100 году венгерский король Кальман под шумок присоединил Хорватию — недавнего византийского вассала. Однако Алексей ладил с венграми. Впоследствии его сын даже возьмет в жены венгерскую принцессу Пирошку. Венгерские диссиденты будут находить убежище в Ромейской империи. Это позволит византийцам вырастить «пятую колонну», с помощью которой Венгрия при внуке Алексея Комнина будет поставлена на колени. Словом, отсюда для византийцев не было большой опасности.

Сербские княжества тоже не представляли угрозы. По сути, это была вечно бунтующая православная окраина Византии. Будущее сербов еще впереди.

К северу от Дуная лежала территория Румынии. Это была оконечность Великой степи. Когда-то здесь кочевали печенеги. Их сменили половцы. В описываемое время они вели тяжелую войну с Русью и не были опасны для Византии. Что касается румын, то они теснились в предгорьях Карпат и не претендовали на степные районы.

Действительно опасны для Ромейской империи были два суперэтноса — мусульманский и католический. Уже при Алексее стало ясно, что католики рассматривают Византию как объект завоевания. К счастью, Запад со своими идеалами феодальных свобод был раздроблен. Этим воспользовался Алексей. Мы видели, как император ловко маневрировал, используя разногласия между рыцарями, — подкупал, ссорил, заключал союзы с одними против других. Это позволило уцелеть, но не победить. С каждым десятилетием проблема взаимоотношений ромеев с Европой будет стоять все острее. Имена европейских властителей будут меняться, но неизменной останется их ненависть к Византии. Наконец даже римский папа скажет, что от православных «самого Бога тошнит».

Алексей, можно сказать, стоял на краю бездны и глядел вниз. Он видел опасность, исходившую из Европы. Из-за этого проглядел другую угрозу — со стороны мусульман. Хотя можем ли мы винить царя за это? Алексей начал борьбу. Расширил страну. Его наследники должны были выбрать правильную стратегию. А они сражались с крестоносцами, вместо того чтобы вначале уничтожить мусульман и вернуть Малую Азию.

Почему же царь недооценил турок? Потому что они были ослаблены распрями. Перечисление тех войн не входит в нашу задачу. Но Алексей внимательно следил за конфликтами. Император считал, что мусульмане слабеют.

 

3. Византия и русские

Говоря о соседях империи, мы умолчали об отношениях с Киевской Русью. Но лишь для того, чтобы посвятить им отдельный параграф.

Византия и Русь были ровесниками. Их история насчитывала по тысяче лет. До этого времени не было ни Руси, ни Византии. Отношения между ними складывались трудно. Социальная система Византии была устроена иначе, чем у славян, и оттого возникали ссоры. Варварский славянский мир находился в состоянии военной демократии. Русские удальцы ходили походами на богатую Византию за добычей. В 866 году на Босфоре появились ладьи русских ратников под началом Дира. Его называли «каганом россов». Поход увенчался успехом. Но это был первый и единственный большой успех русов в войнах с Византийской империей.

Остальные походы заканчивались плачевно, включая нападение Олега Вещего, воспетое в летописи в угоду князьям.

Положение изменилось при Владимире Святом, который принял православие в 988 году. Русь и Византия стали союзниками. Купцы с Днепра торговали на ромейских базарах. Русские ратники уходили в Византию на заработки и отстаивали рубежи империи в тяжелых войнах с норманнами в Италии, мусульманами в Сирии, мятежниками в Малой Азии. Византия направляла на Русь священников, книги, а значит — ввела наших предков в православный культурный круг.

Отношения между русскими и греками не были абсолютной идиллией. Русы считали ромеев льстивыми и хитрыми людьми. То есть иными, не похожими на славян. Но византийская культура — дело другое. Славяне поддались ее обаянию. Они переписывали византийские тексты, копировали иконы, учились строить храмы по образцу византийских.

Последний раз византийцы и русичи поссорились в 1043 году, когда Киевом правил Ярослав Мудрый. Поводом стало убийство русского купца на базаре в Константинополе. Император Мономах предложил компенсацию, но Ярослав двинул на Царь-город многочисленный флот. В морском сражении ладьи русов были сожжены «греческим огнем». Попавших в плен ратников византийцы ослепили.

Империя была слишком сильна для Руси. Население Византии превышало 20 миллионов человек. Русичей было 5,5 миллионов. Ресурсы обеих стран несопоставимы. Вражда с греками русским была не нужна. Они быстро помирились. Уже сын Ярослава Мудрого, Всеволод, вырос грекофилом. Он получил в жены внебрачную дочь императора Константина IX Мономаха. История не сохранила ее имени. Но от нее произошел русский князь Владимир Мономах. Кровь Мономаха текла в жилах всех русских правителей вплоть до Ивана IV Грозного и его сына Федора.

Но для византийцев толку от дружбы с русичами становилось все меньше. Киевская Русь медленно вырождалась. Один из примеров вырождения — бунт варяжской гвардии в Константинополе (мы уже упоминали об этом в первой части книги).

Дело было во времена Никифора III Вотаниата. Русские гвардейцы напились, разбушевались и пытались вышибить дверь в императорскую спальню. Протрезвев, попросили прощения. Казнить их не стали. В то время в Византии это не было заведено. Гвардию расформировали. Бунтарей разослали по гарнизонам в провинции. У Никифора III не осталось войск для наведения порядка в столице, и скоро к власти пришел Алексей I. Он вернул варягов в столицу.

Однако значительная часть русского полка погибла в сражении против Роберта Гвискара под Диррахием. С тех пор Алексей стал заменять русских англосаксами. Те были врагами норманнов. В 1066 году норманнский герцог Гийом покорил Англию и стал королем Вильгельмом Завоевателем. Англосаксы покидали родину, нанимались на службу к Алексею Комнину. Облик варяжской дружины изменился.

Однако связи с Русью у ромеев никогда не прерывались. Об этом говорят похождения одного из русских князей, Олега Святославича. Читатели «Слова о полку Игореве» помнят его под именем Гориславича.

 

4. Олег Святославич

Судьба Олега полна приключений. Его отец Святослав сделал блистательную карьеру: добился великого Киевского княжения и стал господином всей Руси, но умер в результате неудачной хирургической операции (1076 год). После смерти отца Олег оказался вне закона. Власть в Киеве захватил его дядя Изяслав. В Чернигове сел другой дядя, Всеволод. Для Олега земли не осталось.

Он бежал в Тмутаракань. Этот осколок древнего Боспорского царства населяли греки и евреи. Русские ратники захватили город еще в 965 году вместе с другим боспорским городом, Керчью, в ходе войны против хазар.

В 1078 году Олег собрал в Тмутаракани наемников и пошел на Русь. Однако в битве на Нежатиной Ниве, недалеко от Чернигова, потерпел поражение и вернулся в Тмутаракань. В схватке пал киевский князь Изяслав. Киев достался Всеволоду, а Чернигов — его сыну, Владимиру Мономаху. Греческая партия воцарилась на Руси. Однако в Тмутаракань русичам было не дотянуться.

Всеволоду помогли греки. Они договорились с тмутараканскими евреями. Те арестовали Олега и выдали византийцам. Тмутаракань признала власть Всеволода.

Император Никифор III Вотаниат заключил Олега под стражу. Плен русского князя-изгоя поначалу был нетяжел. Но вскоре произошел инцидент с пьяными варягами. Неизвестно, какое отношение имел к этому Олег. Однако его выслали на отдаленный остров Родос. Там Олег познакомился с красивой гречанкой Феофанией Музалон — патрицианкой из рода провинциальных помещиков. Молодые люди поженились.

На этом похождения Олега Святославича отнюдь не закончились. Крутой поворот в его судьбе наступил после свержения Никифора III Вотаниата и прихода к власти Алексея Комнина. Алексей относился к Олегу с явной симпатией. Витязь понял витязя. В 1083 году Олегу дали свободу. Нельзя сбрасывать со счетов и политические соображения. Алексей хотел иметь надежного друга среди русских князей. Хитрому Всеволоду император не доверял.

В 1083 году Олег прибыл вместе с греческой женой в Тмутаракань на ромейском корабле. Вероятно, ромеи помогли изгою деньгами и людьми. Того и другого было немного. Но русские дела не требовали больших капиталовложений.

В Тмутаракани сидел русский посадник, а при нем распоряжались евреи. Окрестное население — кавказцы и прочие — их не любило. Олег легко навербовал дружину, напал на евреев и устроил резню. Иначе говоря, отомстил за себя.

Гориславич стал князем Тмутараканским под покровительством Византии. Русских в городе почти не было. Олегу удавалось ладить с адыгами и греками, не говоря о степняках. С половцами Гориславич вступил в союз. И здесь возникает интересное предположение. Не он ли в 1090 году выступил посредником на переговорах византийцев с половцами? Если так, то византийско-половецкий союз против печенегов — заслуга русского князя. А Олег стал невольным спасителем Византии. И становится понятно, почему Алексей сохранит с ним дружбу на долгие годы.

А вот с грекофилом Всеволодом, князем Киевским, император не ладил. Всеволод был крайне недоволен возрождением Тмутараканского княжества под покровительством Византии. Поэтому забыл про свое грекофильство и начал искать друзей в Европе. Дочь Всеволода вышла замуж за императора Запада Генриха IV. Брак завершился международным скандалом. Генрих оказался сатанистом, и русская княжна разоблачила его перед церковным судом, после чего бежала на Русь. Правда, этот брачный союз не шел вразрез с политикой Комнина. Император-сатанист Генрих являлся врагом папы. А папа — друг норманнов и враг Византии…

Но Всеволод чем дальше, тем больше шел на поводу у западников. В 1093 году он умер. Киевское княжение получил, согласно русскому закону о престолонаследии, его племянник Святополк — насквозь «европеец». Кроме того, Святополк зависел от киевских банкиров-евреев. Финансовая система Киевского княжества пришла в упадок, а сам князь склонялся к союзу с католиками.

Все это не могло понравиться Алексею Комнину. Он договорился с Олегом Гориславичем. Тот совершил поход на Русь, чтобы захватить Чернигов. Алексей вновь помог деньгами и людьми. Взамен Олег передал византийцам Тмутараканское княжество (в 1094 году). За счет этого Византия округлила владения в Крыму и на азовском побережье. Старые греческие земли Прикубанья вернулись в состав империи.

Что касается дальнейшей судьбы Олега Святославича, то удача наконец улыбнулась ему. Он взял Чернигов. Княживший там Мономах оставил город и удалился в Переяславль. Влияние «западника» Святополка было ослаблено, а Русь оказалась раздроблена. Для Византии она больше не представляла опасности. Между этими православными державами возникла спокойная дружба. Такая, как между двумя политиками — Олегом Святославичем и Алексеем Комнином.

Окончательно «западники» на Руси были разбиты в 1113 году, когда умер Святополк. Киевляне перебили его еврейских советников и пригласили на княжение Владимира Мономаха. Олег скончался в 1115 году в Чернигове. Мономах — внук распутного византийского императора, «умножителя нечистот» Константина — объединил Русь. Он вел упорную войну с половцами, чем отвлек их от набегов на Византию. Иначе говоря, спасал империю, которой когда-то управлял его греческий дед. Так причудливо сплетались судьбы людей и стран.

Пожалуй, этим очерком можно закончить описание фона, на котором разворачивались события истории Византии в начале XII столетия.

 

1. Освобождение Боэмунда и гибель Кылыч-Арслана

Антиохийский князь был злым демоном тогдашней большой политики. Одним своим присутствием он будил несчастья и порождал раздор. Боэмунд уже принес много бедствий христианам, а теперь взялся за мусульман.

Мелик-Гази Данишмендид держал антиохийского правителя в плену и готов был отпустить только за крупный выкуп. Об этом прознал Алексей I. Он предложил Мелику 100 тысяч золотых монет за то, чтобы эмир передал Боэмунда в руки византийцев. Умный Данишмендид отказал. Он опасался, что император использует Боэмунда для игры в своих целях. Причем эта цель лежала на поверхности. Вероятно, Алексей заставил бы норманна отказаться от Антиохии. А это могло привести к далеко идущим последствиям. Византия стала бы новым центром силы в Северной Сирии и местом притяжения для армянских военачальников. Возникла бы опасность двойного удара по владениям Данишмендидов — с юга и севера, о чем мы уже писали. Все это Мелик-Гази легко просчитал. Он ответил «нет» Алексею. Тот упорствовал и стал торговаться. Император готов был выложить четверть миллиона золотых за голову Боэмунда.

Баснословная сумма, даже если византийская монета была сильно испорчена.

Данишмендид опять отказал. Он прекрасно понял, насколько ценным пленником является Боэмунд, и тем более не хотел отдавать его византийцам.

В игру вмешались армяне. Их отношения с норманнами переживали мимолетный период сердечного согласия. Армяне надеялись, что крестоносцы помогут им отвоевать утраченную родину и обрести свободу. К тому же византийцы были далеко, а грозные турки — рядом. Крестоносцы остались единственной защитой против турок.

Однако норманны всего лишь использовали армян в своих целях. К сожалению, армяне поймут это слишком поздно.

А пока князь приевфратских земель Гох Васил вступил в переговоры с туркменами о выкупе Боэмунда. Данишмендид неожиданно быстро пошел на контакт и согласился передать своего пленника армянам за 100 тысяч золотых монет. Этот тонкий ход был хорошо рассчитан. Данишмендид общался с Боэмундом и знал, как сильно норманн ненавидит ромеев. Туркмен полагал, что после освобождения Боэмунд ввяжется в войну с византийцами. В общем, так и произошло.

После недолгих переговоров Гох Васил выкупил Боэмунда. Откуда у мелкого армянского владетеля взялись 100 тысяч золотых — неясно. Разве что он занимался грабежом. Но более вероятно, что Васил занял деньги у армянских купцов, которые видели выгоду в сотрудничестве с крестоносцами. После Крестового похода армяне стали посредниками между Востоком и Западом в торговле пряностями и шелком. Греки лишили бы их прибыльного бизнеса. Ради сиюминутной выгоды купцы освободили норманна, который принесет много неприятностей Византии. Что касается Гох Васила, то он просчитался. Скоро выяснится, что крестоносцы совершенно не собираются освобождать Армению. Армянские княжества они рассматривают как свою добычу, а самих армян — как крепостных.

Вскоре Гох Васил поймет свою ошибку и переметнется в лагерь Алексея. Но это произойдет несколько позже. А пока — византийцы с горечью наблюдали, как птичка упорхнула. Боэмунд освободился из плена и прибыл в Антиохию в 1103 году. Наступил короткий период, когда врагами Византии стали мусульмане в Малой Азии, армяне в Киликии и Боэмунд в Сирии. К счастью для Алексея, каждый из них действовал на свой страх и риск. А затем враги вообще перессорились.

Карта 9. Византия против турок и крестоносцев, 1101–1109 гг.

Первым рухнул мусульманский фронт. В начале параграфа мы сказали, что Боэмунд приносил несчастье всем, с кем имел дело. Данишмендид не был исключением. Из-за своего пленника он поссорился с иконийским султаном Кылыч-Арсланом. Султан потребовал часть денег, полученных за Боэмунда. Ведь воины Арслана участвовали в пленении славного крестоносца.

Данишмендид отказался платить… и началось. Султан немедля объявил ему войну, но не рассчитал силы. Данишмендид разгромил султанские войска и на короткое время занял Иконий. Однако удержать город не смог. Кылыч-Арслан собрал новое войско, нанес контрудар, отбросил Мелика-Гази на восток и победным маршем дошел до Мелитены, которую занял в 1106 году. Иначе говоря, захватил восточную часть Малой Азии. Секрет успеха крылся в том, что он заключил союз с Алексеем и признал его власть. Подробности — ниже.

Итак, Малая Азия пала к ногам Кылыч-Арслана. Разбитый Мелик-Гази укрылся в горах. На Малоазийском полуострове воевать султану было уже не с кем. Ведь Алексей I из врага сделался другом.

Кылыч-Арслан остро нуждался в деньгах. Он пошел еще дальше на восток и без всякого повода напал на месопотамских эмиров, чтобы захватить Мосул и расширить свои владения за счет Ирака. Это стало ошибкой. Активность Кылыч-Арслана сильно встревожила верховного правителя сельджуков — султана Мухаммеда I Тапара (1105–1118). Полководец султана Джавали выступил против Кылыч-Арслана с иракскими войсками.

Для султана вся эта авантюра завершилась печально. Его войска сошлись с армией иракских сельджуков на реке Хабур. Джавали обошел авангард султана и напал на него. Численный перевес был на стороне иракцев. «По воле случая, — пишет ибн ал-Каланиси, — они встретились с войском Кылыча, и тогда два войска сошлись в битве в четверг, 19-й день месяца шаввала». Этот день соответствовал 13 июня 1107 года христианской эры.

Стояла ужасная жара. Люди и лошади страдали от жажды. Аскеры Джавали находились ближе к своим базам и получили довольствие, а потому набрались сил. Они яростно атаковали малоазийских сельджуков. Конники дрались врукопашную. Сам Джавали пробился к Кылыч-Арслану и нанес ему несколько сабельных ударов. Но доспехи султана выдержали. Менее стойкими оказались его воины. Кылыча предали два эмира. Они бежали с частью войск. Это бегство решило исход битвы. Среди малоазийских сельджуков началась паника, и вскоре она охватила всю армию. Бегущие воины увлекли за собой самого султана. «Сабельные удары уничтожили силы Кылыч-Арслана, а сам Кылыч, во время схватки упал в воды Хабура, исчез в воде, и больше его не видели», — пишет ибн ал-Каланиси.

Положительно, походы на Восток были опасны для румских султанов. Отец Кылыча, Сулейман, нашел смерть в таком же походе. Теперь погиб сын Сулеймана — Кылыч-Арслан.

Джавали захватил в плен одного из сыновей Кылыча — юного Масуда. Мальчика отправили в Персию, ко двору Великих Сельджуков. Там он прожил несколько лет, был воспитан в мусульманских традициях и наконец отпущен на родину, где устроил несколько заговоров и мятежей. О них мы расскажем позже, поскольку это имеет отношение к истории Византии.

Другой сын Кылыч-Арслана — Мелик-шах (1107–1116) — остался в Малой Азии. Уцелевшие после поражений сельджуки провозгласили его румским султаном. Мелик-шах оказался плохим правителем. При нем султанат сократился в размерах и пережил упадок.

Самым сильным государством Малой Азии сделался эмират Данишмендидов. Верховный сельджукский султан Мухаммед I Тапар прислал им черное знамя в знак покровительства. Мелик-Гази вновь захватил утраченные было владения и вышел на берега реки Кызыл-Ирмак.

Казалось, для Византии самое время добить Рум и уничтожить Данишмендидов. Но этого не произошло. Почему?

Американский аналитик Эдвард Люттвак излагает интересную мысль. По его мнению, византийская стратегия не предполагала полного уничтожения противника, поскольку ромеи понимали, что следом за поверженным обязательно придет другой враг — возможно, даже более сильный.

Нельзя полностью согласиться с мыслью Люттвака, но здравое зерно в его наблюдениях есть. Когда возникала необходимость восстановить единство империи, византийцы могли вести тотальную войну. В ней, например, погибли государства остготов и вандалов, были уничтожены болгары, утратили независимость армянские царства. Однако чаще византийцы не вели войн на уничтожение. Они стремились соблюдать равновесие. Для сравнения: такую же политику вели англичане в Европе в недавнем прошлом. Они уничтожали любую державу, которая стремилась к господству на континенте, однако не добивали врага.

Но византийцев эта философия погубила. Средневековье — время войн на уничтожение. В них побеждали грубая сила и пассионарный порыв. Иначе говоря, инстинкт максимального распространения собственного народа с захватом земель соседей. Остывающая Византия была слишком холодна и интеллектуальна для этого брутального мира.

Алексей вел себя в духе осторожной философии, унаследованной от предков. Он захватил часть турецких земель и остановился. Зачем уничтожать Румский султанат? Ведь за ним придут более сильные Данишмендиды. Аза Данишмендидами — верховный сельджукский султан. Не лучше ли подождать, пока мусульманские страны истощат друг друга в долгой борьбе? Но думать так означало недооценивать жизненную силу мусульманского мира. Сам Алексей очень скоро это поймет. А пока — пока он занят борьбой с норманнами.

 

2. Под стенами Лаодикеи

Перенесемся снова в Сирию, где византийцы и норманны борются за обладание регионом. Для этого придется вернуться немного назад. Некоторые события рассказанной нами истории происходили параллельно. Поэтому, как, должно быть, заметил читатель, нам представляется более удобным компоновать материал по отдельным сюжетам, а не разрывать их в угоду точной хронологии. В этом отличие современной монографии от древних летописей. Впрочем, нельзя сказать, какой метод изложения лучше. Все зависит от поставленных целей.

* * *

Мы оставили ближневосточные дела в тот момент, когда норманны во главе с Танкредом взяли Лаодикею Сирийскую. Это означало, что кольцо, которое сжимали византийцы вокруг Антиохии, прорвано. Ромеи проиграли очередной раунд борьбы. Однако Алексей не собирался отказываться от своих завоеваний. Антиохию он по-прежнему считал своей. Для того чтобы завладеть «жемчужиной Сирии», нужно было вновь захватить «предмостное укрепление» — Лаодикею. Император снарядил силы для продолжения войны.

В Средиземное море вошла византийская эскадра под руководством флотоводца Кантакузина. Алексей приказал ему отбить Лаодикею у норманнов. Кантакузин прибыл к городу, «захватил гавань и, не прекращая осаду ни днем, ни ночью, штурмовал стены», пишет Анна Комнина.

Однако успех уходил у ромеев из рук. Кантакузин «тысячу раз наступал, тысячу раз терпел неудачу». Он пытался заставить норманнов капитулировать с помощью переговоров, затем атаковал, но всякий раз терпел поражение. Защитники Лаодикеи отбрасывали ромейских солдат.

Кантакузин не сдавался. Полководец приказал возвести между берегом и городской стеной небольшое укрепление, чтобы удобно было обстреливать стены. А гавань перегородил цепью, дабы никто не смог прорваться в город на кораблях и доставить помощь.

В то же время он захватил окрестные городки — Аргирокастр, Маркаб и Гавал. Граница византийских владений теперь доходила до самого Триполи в Ливане. Но Лаодикея по-прежнему оставалась в руках норманнов.

Алексей следил из столицы за ходом осады. Видя, что дело не продвигается вперед, император приказал полностью заблокировать Лаодикею с суши и моря. Он предписал полководцу Монастре высадиться в Сирии, чтобы замкнуть кольцо осады.

Однако морская пехота Кантакузина успела захватить город раньше. Флотоводец ни с кем не хотел делиться славой и совершил сверхусилие. После отчаянного штурма ромеи оседлали городские стены. Норманны укрылись в цитадели. У врага оставалось 500 пехотинцев и сотня всадников. Кантакузин мог рапортовать о победе, хотя и неполной.

Такую ситуацию застал Боэмунд, освободившись из плена. Весть о падении ценного города повергла его в шок, но ненадолго. Норманн предпринял неожиданный маневр. Он договорился о союзе с… Раймундом Тулузским.

Мотивы Боэмунда понятны. Против византийцев он готов был сотрудничать хоть с чертом. Но почему тулузский граф пошел на этот странный союз? Похоже, граф по какой-то причине испугался за судьбу своих владений в Ливане. Раймунд заключил союзе норманнами и оказал военную помощь Боэмунду. Соотношение сил немедленно изменилось.

Князь Антиохийский прорвался с войском к цитадели Лаодикеи и доставил туда припасы, после чего вступил в переговоры с Кантакузином. — С какой целью ты выстроил укрепления? — вопросил норманн.

Упрямый Кантакузин не собирался отчитываться в своих действиях. Он напомнил о вассальных обязательствах Боэмунда по отношению к императору Алексею.

Вы, латиняне, обещали служить самодержцу, — произнес Кантакузин, — и клятвенно обязались вернуть взятые вами города. А теперь ты сам преступил клятву и нарушил условия мира. Лаодикею передал ромейскому императору Раймунд. Теперь ты пытаешься ее захватить. Я же прибыл, чтобы восстановить справедливость. Но, вижу, мне здесь не рады.

Боэмунд спросил:

— Золотом или железом ты собираешься взять у нас город?

Кантакузин ответил:

— Золото я дал моим спутникам, чтобы храбрей сражались.

Византиец за словом в карман не лез. Ответ взбесил Боэмунда. Он в гневе воскликнул:

— Без денег, да будет тебе известно, ты не получишь и маленькой крепости!

Переговоры закончились. Князь Антиохийский выстроил свою прославленную кавалерию и двинул ее к воротам города. Воины Кантакузина, охранявшие стены, осыпали врага градом стрел. Боэмунд отступил, но не сдался. Он ввел в цитадель новые подкрепления. Защищавшего ее барона князь заподозрил в подготовке измены, поэтому уволил его, а командование передал другому человеку. Он также уничтожил все виноградники под стенами цитадели, чтобы расчистить место для конного боя. Но Кантакузин не принимал сражения. Боэмунд убрался в Антиохию, но цитадель Лаодикеи не сдал. Со своей стороны Алексей доставил в Лаодикею пополнение.

Видя это, граф Раймунд начал искать пути примирения с ромеями и бросил Боэмунда на произвол судьбы. Ливанские крестоносцы сильно зависели от поставок продовольствия с Кипра, которые производили «коварные греки». Ссора с Алексеем была необдуманным решением. Игрой, которую тулузские рыцари проиграли.

Алексей тотчас помирился с Раймундом. Дела Боэмунда опять ухудшились. Падение цитадели Лаодикеи стало вопросом времени, хотя продержалась она еще довольно долго.

Тем временем ромейский полководец Монастра также получил подкрепления и полностью очистил Киликию от норманнов. Жители Тарса, Аданы и Мопсуэстии выгнали норманнские гарнизоны и впустили солдат Монастры. Города и села переходили из рук в руки. В короткий срок византийцы опять дошли до Евфрата. Гох Васил и Торос Рубенян стали союзниками ромеев.

Ясно, почему армяне и греки, жившие в Киликии, столь быстро прогнали норманнов, которых еще недавно приветствовали. Рука Боэмунда оказалась тяжела: он выкачивал слишком много денег. Жители киликийских городов предпочли вернуться к ромеям. Перевороты в пользу византийцев организовали, конечно, богатые торговцы, как в свое время в Эдессе. Без их помощи небольшая армия Монастры ничего не могла бы сделать.

Но почему к ромеям переметнулись князья — Гох Васил и Торос? В 1104 году произошло важное событие. Мусульманская армия сразилась с эдесскими войсками при городе Харран (это знаменитые древние Карры, возле которых потерпел когда-то поражение Марк Красе). Эдесский граф Бодуэн де Борг и его главный вассал Жослен де Куртенэ очутились в плену. Эдессой тотчас завладели норманны. Наместником в Эдессе стал один из людей Боэмунда — Ришар из Салерно. Норманны попытались помириться с турками, чтобы без помех напасть на византийцев. Следовательно, армянам было нечего рассчитывать на помощь норманнов в борьбе с мусульманами.

Этим воспользовался царь Алексей. Он пожаловал Гох Василу и Торосу Рубеняну высокие титулы — оба армянских князя сделались севастами. То есть августами, «священными». Васил получил даже отряд печенегов в подмогу. Император создал противовес норманнам в лице армянских князей. Это позволило византийцам продержаться в Киликии какое-то время.

* * *

Боэмунд понял, что проиграл. Антиохия была окружена с двух сторон. На море господствовали византийцы. Казалось, еще немного, и норманнское государство на Ближнем Востоке прекратит существование. Но князь не собирался капитулировать. Он лишь хотел перевести борьбу в новую плоскость.

 

3. Мнимый мертвец

Дальнейшие приключения Боэмунда похожи на сказки, каковыми их и считает большинство ученых. Странную историю его похождений излагает Анна Комнина. Возможно, однако, что все сказанное — правда. Жизнь полна удивительных поворотов…

Почувствовав, что византийцы выигрывают, Боэмунд решил лично отплыть в Европу за подкреплениями. Но как это сделать, если повсюду господствуют византийцы?

Князь поступил остроумно. Он передал Антиохию в управление Танкреду и распустил слухи о собственной смерти. Молва о кончине грозного норманна разнеслась по всему Ближнему Востоку. Дальше — слово принцессе Анне. «Когда Боэмунд, — пишет она, — нашел, что слухи достаточно распространились, он велел приготовить деревянный гроб и диеру [корабль с двумя рядами весел] для его перевозки; и вот живой покойник отплыл… в Рим». Это случилось осенью 1104 года. «Внешне казалось, что везут настоящего покойника; Боэмунд лежал в гробу, и где только они ни появлялись, варвары рвали на себе волосы и громко рыдали. А тот лежал в гробу, вытянувшись, вдыхая и выдыхая воздух через потайные отверстия. Так было на берегу. Но как только корабль выходил в море, Боэмунду давали еду и ухаживали за ним». Продумали все до мелочей. «Чтобы от “трупа” шел запах и все думали, что он разлагается, они не то задушили, не то зарезали петуха и подкинули его “мертвому”. Уже на четвертый или пятый день от петуха пошел дух, нестерпимый для всех, кто не потерял обоняния». Возможно, таким способом удалось обмануть византийскую прибрежную стражу. А большего и не требовалось. «В первый и единственный раз, — удивляется Анна, — видела наша земля подобную хитрость варвара, целью которой было ниспровержение ромейского владычества». Как видим, насчет намерений Боэмунда никто в Византии не обольщался.

Доплыв до Корфу, Боэмунд воскрес. Он «покинул гроб, насладился горячим солнцем, вдохнул чистого воздуха и пошел по городу». Жители обращались к нему с вопросами, но Боэмунд отвечал черни с презрением, как истинный рыцарь. Он искал дуку острова. Правителем Корфу был тогда Алексей, происходивший из фемы Армениак. Сама фема уже давно была наполовину захвачена турками, и многие ее жители бежали в Царь-город, чтобы спастись. Кадров не хватало, поэтому толковые люди из Армениака и других фем делали успешную карьеру в разных частях империи.

Боэмунд разыскал дуку, «принял надменный вид» и «высокомерным тоном, как свойственно варварам», обратился к Алексею:

— Передай своему императору следующее. «К тебе обращается тот самый сын Роберта, Боэмунд, чье мужество и упорство уже давно познали ты и твоя империя. Бог свидетель, ни в каких случаях я не терпел зла, причиненного мне. С тех пор как я через земли ромеев дошел до Антиохии и покорил своим копьем всю Сирию, я пережил много горестей от тебя и твоего войска; меня манили от надежды к надежде и бросали в тысячи битв с варварами.

Но знай: умерев, я снова воскрес и ушел из твоих рук. Скрывшись под видом мертвеца от всех глаз, от всех рук и подозрений, я ныне живу, хожу, дышу воздухом и шлю отсюда, из Корфу, ненавистные твоему величеству вести. Ведь ты не обрадуешься, узнав, что город Антиохию я поручил Танкреду, моему племяннику (а он достойный противник для твоих военачальников), что я сам возвращаюсь на родину. И хотя тебе и твоим людям сообщали, что я мертв, я и мои люди видят меня живого и полного вражды к тебе. Живой, я умер, и мертвый, воскрес, чтобы поколебать подвластную тебе Романию. Если я переправлюсь на другой берег, увижу лангобардов, латинян и германцев и моих франков, я не перестану заливать потоками крови твои земли и города, пока не водружу свое копье в самой Византии».

Это грозное послание современные историки считают выдумкой. Но сколь точно оно отражает характер беспринципного, надменного и эгоистичного негодяя, каким был Боэмунд! Из письма явствовало одно: Византии предстояла новая борьба со старым врагом.

 

4. Сборы в поход

Боэмунд прибыл в Южную Италию в январе 1105 года и стал готовиться к войне на Балканах. В его замысел входил поход на Византию, как 20 лет назад. Правда, подготовка похода заняла очень много времени — почти два года.

Князь понимал, что Византия стала другой, она усилилась. Поэтому Боэмунд искал союзников. Он завязал переговоры с папой, а еще с королями — французским Филиппом I (1060–1108) и английским Генрихом 1 (1100–1135), который по совместительству являлся герцогом Нормандским.

Алексей Комнин в свою очередь вел напряженную дипломатическую контригру. Он снесся с представителями крупных итальянских республик — Генуи, Венеции, Пизы — и просил не оказывать поддержки Боэмунду. Вероятно, просьбы подкреплялись деньгами и угрозами.

Но Боэмунд не отступал. Он эксплуатировал «черную легенду» об Алексее. Князь называл царя Романии «язычником» и «врагом христиан». За пару лет Боэмунд исколесил половину Европы.

Сперва князь прибыл в Рим. Тогдашний папа Пасхалий II сразу понял, какую пользу можно извлечь из похода на Византию. Если Боэмунд добьется успеха, прекратится великий раскол христианской Церкви. Проще говоря, православная империя будет уничтожена, живущие в ней простолюдины обращены в крепостных, а папа получит громадные средства в виде церковной десятины — обязательного налога в свою пользу. Кстати говоря, именно такой вариант будет осуществлен в 1204 году, когда крестоносцы возьмут Константинополь.

Словом, папа пришел в восторг от планов князя Антиохийского и вручил ему знамя Св. Петра как символ поддержки католической Церкви. После этого, со знаменем и папским напутствием, Боэмунд поехал во Францию.

Филипп I заинтересовался планами норманнов. Причем до такой степени, что отдал за Боэмунда и Танкреда своих дочерей. Старшая из них, Констанция, вышла замуж за князя Антиохийского в 1106 году и родила ему сына — Боэмунда II, будущего наследника Антиохии. Танкреду досталась младшая, Сесилия.

Не последнюю роль в этом альянсе сыграло папство. Только благодаря посредничеству апостолика Филипп I выдал своих дочерей за норманнов. До этого французский король был какое-то время не в ладах со святым престолом. Филиппа даже отлучали от церкви. Поэтому король был рад заручиться поддержкой римского папы и помириться с ним. Идея захватить Византию тоже представляла интерес. Такова закулисная сторона дипломатических успехов Боэмунда.

Были и неудачи. В конце марта 1106 года норманнский князь имел встречу с английским королем Генрихом I Боклерком. Этот жестокий и коварный правитель сам был норманном: он приходился сыном Вильгельму Завоевателю. Боэмунд принадлежал к семье его бывших вассалов. Идея отомстить Алексею не нашла понимания у Генриха. Было непонятно — за что мстить. Прагматичный Боклерк не хотел таскать каштаны из огня для папы или для Боэмунда. Князь Антиохийский отбыл ни с чем.

В конце мая он явился в Пуатье, где уже пребывал папский легат. Там собрался церковный синод, где огласили призыв папы отправиться в новый Крестовый поход. Послание было составлено очень тонко. Никто не говорил напрямую, что надо идти уничтожать византийцев. Но очень многие понимали, о чем идет речь. После такой поддержки у Боэмунда не было недостатка в рекрутах. Перед нами первая серьезная попытка папства уничтожить Константинополь. Она не удалась, хотя поначалу и обещала успех.

Византийцы были хорошо осведомлены о намерениях рыцарей. Алексей Комнин отозвал свои войска с Востока и перебросил на Запад, на Балканы. Боэмунд спас Антиохию. Со своей эгоистической точки зрения он был прав. Но из-за распрей норманнов и византийцев напор на мусульман в Сирии резко ослабел. Это давало возможность туркам собраться с силами. Следовательно, Боэмунд невольно спас мусульманский мир в самые трудные годы.

* * *

Алексей I следил за передвижениями Боэмунда по Европе и вел против него информационную войну. В этой войне нашлось довольно сильное оружие. Во время Первого крестового похода несколько сотен рыцарей оказались в плену у египетского халифа. Алексей добился их освобождения, мотивируя тем, что крестоносцы — лютые враги сельджуков, а значит, могут быть друзьями правителей Египта. Египтяне и сельджуки по-прежнему ненавидели друг друга. Пленные рыцари были отпущены. Алексей устроил им пышный прием в Константинополе. Комнин покорил рыцарей своим обаянием. Вернувшись в Европу, эти люди занялись контрпропагандой: они рассказывали о великодушии, свободомыслии и благородстве византийского государя.

Боэмунд сообразил, что от слов пора переходить к делу, пока Алексей не переиграл его. Антиохийский князь прекратил вояж по европейским столицам и в августе 1107 года уехал в родную Апулию, где всерьез занялся подготовкой вторжения. Оно совершилось в самом конце того же 1107 года.

В распоряжении Боэмунда находились воины из французских и итальянских феодальных владений, ополченцы из вольных городов и флоты морских республик Италии — всего 30 тысяч солдат. По сути, это была репетиция Четвертого крестового похода, который будет нацелен на завоевание Византии. К слову, в 1204 году крестоносцы тоже соберут 30 тысяч воинов. Этого хватит для завоевания империи. Для XII века численность армии вторжения оказалась недостаточной.

Но прежде чем говорить о ходе войны Боэмунда против Алексея, следует рассказать о внутренних событиях в Византии и о делах на восточном фронте империи. Собственно войне с Боэмундом мы посвятим следующую главу.

 

5. Заговор Анемадов

Сам Алексей едва не утратил престол в эти годы. Императора пытались свергнуть какие-то политические группировки. Упоминание об этом есть у Анны, но, как всегда, без конкретной даты. Российский византинист Я. Н. Любарский приводит убедительные доводы в пользу того, что заговор, который мы опишем ниже, состоялся примерно в 1105 году. На первый взгляд, планировался типичный военный переворот. Во всяком случае, главную роль играли недовольные Алексеем офицеры. Причины этого недовольства мы сейчас объяснить не можем. Но и версия о том, что переворот задумали одни только военные, выглядит слишком просто.

Какая-то часть элиты была недовольна царем. Столичной бюрократии и сенаторам не нравилось, что Алексей узурпировал власть. Они прощали эту вынужденную меру, когда империи угрожала опасность. Чтобы спасти остатки Византии, нужно было построить жесткую властную вертикаль, обуздать коррупцию, опираться на своих людей в провинциях и заменить на губернаторских должностях юристов военными. Но прошло время, Византия окрепла. Диктаторский режим перестал устраивать столичную интеллигенцию. Чиновники, философы, патриции и сенаторы считали, что Алексей засиделся на троне, утратил гибкость управления, окружает себя кумовьями и делит с ними государственные ресурсы как заблагорассудится.

Алексей чувствовал, что в воздухе витает дух заговора. К тому же у императора хорошо работали осведомители. Но разоблачить недовольных удалось не сразу. В Царе-городе блуждали тревожные слухи. Происходили необъяснимые события и странные совпадения. Ситуация медленно накалялась.

На площади Константина упала древняя статуя, которую считали одной из городских достопримечательностей. Это была статуя Аполлона, переделанная в статую Константина Великого. «Доброжелатели» в лице философов и сенаторов стали шептаться, что это знак скорого падения власти Алексея. В Константинополь придет новый император… Алексей скоро умрет…

Тогда не было ни сотовой связи, ни Твиттера. Но темная и суеверная толпа разнесла слух в мгновение ока.

Алексею пришлось оправдываться. Он неоднократно встречался с представителями разных слоев Константинополя и говорил по поводу вздорных слухов:

— Я знаю только одного господина над жизнью и смертью и не могу поверить, что падение изображения влечет за собой смерть. Если, к примеру, Фидий или какой другой скульптор, обтесывая камень, создавал статуи, то разве он оживлял мертвецов и творил живых людей? Если бы так, что оставалось бы на долю Творца?

Несомненно, Алексей был скептик и рационалист. Его ответы и сейчас, в наше новое Средневековье, способы вызвать симпатию мыслящих людей. К тому же император недвусмысленно давал понять, что держит руку на пульсе общественной жизни. Что он в курсе всех сплетен и слухов. А значит, его осведомители работают хорошо.

Вскоре выяснилось, что причины для беспокойства небезосновательны. Оказывается, слухи распространяли братья Анемады — далекие потомки арабского эмира Крита. Эмир перешел на службу Византии в 960 году и вскоре погиб на войне против киевского князя Святослава. Потомки эмира усвоили греческий язык и культуру, но не оставили арабской горячности. Братьев Анемадов было четверо. «Все они единодушно желали лишь одного: захватить императорский скипетр», — пишет Анна Комнина. К ним присоединились Антиохи, «отпрыски знатного рода», а также «Эксказины, Дука и Палий». Анна сыплет именами как из рога изобилия. Были еще другие крамольники: полководец Никита Кастамонит, некто Куртикий и Георгий Василаки. Все это — отставные офицеры и столичная знать. Однако подчеркнем еще раз: ведущую роль в заговоре играли вовсе не военные люди. Чиновники и ученые хотели использовать военных для грязной работы, а потом взять власть самим, как во времена Константина X Дуки. Кстати, что за Дука участвовал в заговоре Анемадов? Неясно. Он упомянут мельком вместе с каким-то Иалием. Анна не желает называть Дуку по имени, чтобы не компрометировать свою родню. Но это наверняка свидетельствует о том, что у заговорщиков были сторонники во дворце.

Об этом говорит и дальнейший ход событий. Крамольники связались с представителями разогнанного сената и обещали передать ему власть. Императором должен был стать один из сенаторов — Иоанн Соломон. Этот низкорослый легкомысленный человечек, очень начитанный и вследствие этого считавший себя способным к государственным делам, с восторгом принял предложение заговорщиков. Между прочим, он стал прототипом ученого Агеласта из романа Вальтера Скотта «Граф Роберт Парижский». Философ Агеласт в романе тоже хотел занять трон и уничтожить императора Алексея.

Наконец к заговору примкнул даже эпарх Константинополя Варада Ксир. Иными словами, столичный мэр. Положение Алексея I оказалось крайне сложным.

Об убийстве царя никто не говорил, но главные заговорщики это подразумевали. Люди подобрались решительные. Они готовы были пойти до конца.

Все испортил ученый Соломон. В мыслях он видел себя уже императором. В силу этих причин сенатор посвятил в заговор нескольких посторонних лиц. Это открылось случайно. Однажды Михаил Анемад застал сенатора за беседой с каким-то человеком.

— О чем речь? — осведомился Михаил.

— Этот человек просил у меня титул, — беззаботно ответствовал Соломон, — и, получив обещание, согласился примкнуть к нашему заговору.

Михаил выбранил Соломона за глупость и перестал посещать его дом. Но было уже поздно. О заговоре узнала царская контрразведка.

Анемады хотели убить императора, как только появится благоприятный случай. Но время шло, случай не появлялся, и они решили форсировать события.

Однажды утром Алексей захотел отдохнуть от государственных дел за игрой в затрикий (так византийцы называли шахматы). Он уединился с кем-то из ближних людей в опочивальне. Заговорщики сочли момент удобным для убийства. Разумеется, им помогли эпарх и кто-то из дворцовых слуг.

«Но Бог расстроил их замыслы, — пишет Анна. — Кто-то сообщил самодержцу о готовящемся, и он сразу призвал к себе всех заговорщиков». В переводе на современный язык это означает: имперская служба безопасности разоблачила предателей. Алексей повсюду расставил охрану, а руководителей заговора вызвал к себе для беседы. Причем вызов больше походил на арест. Из книги Анны явствует, что все произошло стремительно, прямо во время партии в шахматы. Это заставляет усомниться в расслабленном состоянии Алексея. Видимо, император обо всем знал заранее и обдумывал, как поймать врагов.

«Первыми приказал император доставить во дворец Иоанна Соломона и Георгия Василаки и поместить их вблизи той комнаты, где он сам находился вместе с родственниками, — свидетельствует Анна. — Он желал кое о чем допросить их». Оба — Василаки и Соломон — имели репутацию людей недалеких. Через них царь надеялся без труда захватить все нити заговора.

Но сперва Алексей подослал к ним своего брата — севастократора Исаака Комнина. Тот славился умением расследовать государственные преступления. В этом севастократору не было равных. Он принялся обрабатывать Соломона.

— Тебе хорошо известна, — вещал Исаак, — доброта моего брата-императора. Сообщи все о заговоре, и ты немедленно получишь прощение. Но если ты откажешься это сделать, то будешь подвергнут мучительному допросу.

Соломон внимательно посмотрел на севастократора. Из-за спины Исаака вышли телохранители — англосаксы с обнаженными мечами, которые несли на плечах. Несостоявшийся император задрожал от страха и торопливо запричитал, называя имена всех сообщников. В то же время он поклялся, что ничего не знал о замышлявшемся убийстве.

Соломона и Василаки развели по разным камерам и оставили под стражей. Прочих крамольников также подвергли допросу. Соломон выдал всех. История умалчивает, какие пытки применили по отношению к ним. Не исключено, что византийские методы расследования оказались столь совершенны, что пытки не понадобились. Все участники неудавшегося путча сознались. Император подверг их разным наказаниям. Замешанных в заговор простых воинов приговорили к конфискации имущества и ссылке. Вероятно, они примкнули к зачинщикам по незнанию: Кто-то затаил злобу во время военной службы, кто-то желал для себя скорейшего продвижения наверх.

Самих Анемадов ждала страшная кара. Им обрили бороды и головы. Для православного византийца это считалось невероятным позором. В таком виде братьев провезли по улицам Константинополя, осыпая насмешками и разыгрывая обидные сценки с участием осужденных. К подобным спектаклям обычно привлекали актеров для подготовки сценария и исполнения шоу. Это повелось со времен Дук, если не раньше. Гражданская казнь превращалась в театральную постановку, чрезвычайно унизительную для казнимых. Это не заканчивалось отрубанием голов или повешением, но подвергнутый осмеянию преступник уничтожался морально.

Актеры украсили головы Анемадов венцами из бычьих и овечьих кишок, усадили боком, по-дамски, на быков. Впереди прыгали жезлоносцы, как во время торжественных процессий. Эти шуты распевали веселую песенку, в которой высмеивали неудачливых путчистов. Унижение заговорщиков было полным. Они сохранили жизнь, но навсегда утратили авторитет в глазах толпы и лишились возможности сделать политическую карьеру. Произошла смерть без казни, расправа без пролития крови.

На редкое зрелище прибежали посмотреть даже принцессы и принцы. Анна Комнина вспоминает, как она вместе с другими детьми царя скрытно вышла, «чтобы полюбоваться на зрелище». Но вместо комедии увидели драму. Когда все заметили Михаила Анемада «со взором, устремленным ко дворцу, с руками, в мольбе воздетыми к небу, который движениями просил отрубить ему руки и ноги и отсечь голову, ни одно живое существо не могло удержаться от слез и стенаний». После всех издевательств заговорщикам приказали выколоть глаза. Лишь вмешательство императрицы спасло их от этой ужасной казни. Ослепление заменили ссылкой и конфискацией имущества. Некоторые участники крамолы вообще получили прощение.

Возможно, Анемады обладали популярностью в столице, поэтому решено было не доводить дела до казни и не превращать их в мучеников.

С другой стороны, мы видим, что в Византии принято очень мягко наказывать мятежников. Смертная казнь понемногу вышла из употребления еще в VIII веке, во времена императоров-иконоборцев. Ее возродят лишь через несколько десятилетий, имея перед собой пример европейских королей, которые казнили неугодных направо-налево.

Следом за Анемадами Алексей I и его подручные разгромили заговор полководца Григория Таронита — армянина из области Тарон, планировавшего отделить имперские окраины. Он был назначен дукой Трапезунда после смерти Гавры и удачно воевал с Данишмендидами. Полководец нанес туркменам несколько поражений и заставил просить мира.

Но вскоре после этого Григорий Таронит поддался соблазну оторвать Трапезунд от империи. Расклад политических группировок в тогдашнем Трапезунде нам неизвестен. Поэтому сведения о заговоре самые поверхностные. Кого поддержали, например, торговые капиталисты? Городские рабочие в мастерских? Крестьяне? Какая часть солдат и офицеров пошла за Таронитом? Каков был этнический и конфессиональный состав этих войск? Какой процент среди них составляли армяне? Все непонятно.

Григорий Таронит привлек на свою сторону часть войск, арестовал сторонников императора, живших в городе, и бросил их в тюрьму. Впрочем, они скоро бежали. Узнав о мятеже, Алексей пытался уладить дело путем переговоров и захватить Григория хитростью. Из этого ничего не вышло. Тогда снарядили армию. Во главе войск царь поставил Иоанна Таронита — двоюродного брата мятежника.

Григорий немедленно снесся с Данишмендидами и заключил с ними союз. Иными словами, превратился в государственного изменника. «Самодержец понял, что Григорий с каждым днем все дальше ступает по стезе зла и движется к своему безумию», — несколько напыщенно излагает Анна Комнина. Войска Григория двинулись на соединение с туркменами. Иоанн сделал все, чтобы не допустить этого.

В карательной армии Иоанна Таронита имелись, как обычно, отряды турок, ромеев, франков. Из них сформировали конный авангард. Создание подвижной группировки преследовало одну цель: настигнуть Григория и разгромить его до того, как он соединится с Данишмендидами. Имперские кавалеристы помчались впереди армии, настигли войско мятежного Григория Таронита и навязали битву. «Два храбреца, сойдясь с Григорием в бою, копьями сшибли мятежника с коня и взяли его в плен». Мятежники рассеялись. Трапезунд вернулся в состав Византии.

Григория наголо остригли, провели через площадь и бросили в тюрьму. Однако через некоторое время его простили в память о прошлых заслугах. Это — свидетельство силы империи и прочности положения Алексея Комнина. Лишь очень сильный политик умеет не только казнить, но и прощать.

После этого царь смог приступить к военным делам. Он дважды ездил в Фессалоники, где сосредоточил главные силы своей армии, предназначенной для отражения норманнов. Отовсюду набирали рекрутов. Император лично следил за их подготовкой. Давал советы, производил смотры, проверял военные упражнения. Сам он был ветераном многих конфликтов, в молодости не раз выбивал врагов из седла и рассекал на части вместе с конями. Словом, был хорошо тренированным бойцом и мог дать многодельных советов.

 

6. В Киликии

К тому времени наконец пала цитадель Лаодикеи Сирийской, в которой норманны оборонялись от византийцев. Ромейский стратег Кантакузин, полностью захватив город, готовился выступить на Антиохию с юга. То же самое готов был проделать Монастра, наместник Киликии; он нависал над Антиохией с севера. Однако Алексей призвал к себе обоих полководцев и значительную часть войск. Он хотел сосредоточить все силы против Боэмунда, который готовил большую армию в Италии. Перегруппировка приведет к тому, что вскоре византийцы потеряют владения в Киликии и Сирии, которые станут добычей норманнов. Все жертвы ромеев в этой войне окажутся напрасны.

Эвакуировав из Киликии и Сирии свои ударные части, Алексей прислал им на замену другие, более малочисленные отряды. Теперь в Лаодикее ими командовал Пецей, а в Киликии — православный армянин Аспиет. Алексей рассчитывал, что этот человек легче договорится со своими соплеменниками, чем греки. Анна Комнина пишет, что Аспиет был потомком древних царей — возможно, в его жилах текла кровь армянских Аршакидов. Но даже если принцесса преувеличивает, Аспиет вполне мог быть потомком разветвленного рода Багратидов, которые дали множество государей и князей сперва в Армении, а потом в Грузии.

Кстати, знаменитый русский полководец Петр Багратион тоже был потомком этого армяно-грузинского рода.

Отсутствие большого войска у Аспиета император компенсировал звучной должностью. Армянский вельможа был назначен стратопедархом (генералом армии). Но этого оказалось недостаточно для того, чтобы удержать отдаленную провинцию. Расчеты царя нарушились.

После эвакуации части войск положение в византийских районах Киликии и Сирии осложнилась. Танкред во всеуслышание объявил, что намерен отбить Киликию у византийцев.

Он развязал психологическую войну и постоянно отсылал стратопедарху Аспиету угрожающие письма, а сам набирал воинов. В городах, захваченных крестоносцами, толпилось без дела много солдат удачи. Танкред переманивал их в Антиохию. Кроме того, вербовал в свои войска армянмонофизитов. Мелкие отряды норманн отправлял в набеги на Киликию. «Это был дым, предшествовавший огню», — вздыхает Анна. Параллельно в Антиохии готовили осадные машины для взятия византийских городов. Борьба предстояла нешуточная. Танкред вообще был последним из крестоносцев, с кем можно было шутить.

Аспиет имел репутацию храброго солдата. Он был ветераном норманнских войн и получил когда-то тяжелую рану в сражении с Робертом Гвискаром. Но оставшись без присмотра, армянин распоясался. Как многие кавказцы, он любил вино. Понемногу страсть к выпивке переросла в болезнь. Аспиет пьянствовал с друзьями ночи напролет, «будто над его головой не нависла никакая опасность». Помимо вина, он отдавал должное внимание женщинам. Губернаторский дом превратился в притон разврата. Алексей долгое время ничего не знал о поведении подчиненного. А когда узнал, было поздно.

Однажды грянул гром. Большое войско норманнов выступило из Антиохии и отправилось в Киликию.

В представлении византийцев войско Танкреда было, конечно, «огромным». Возможно, оттого, что силы самих византийцев на этом театре оставались невелики.

Танкред разделил армию на две колонны. Одна отправилась в Киликию сушей, а другая — морем. Первой целью кампании был город Мопсуэстия. Его делила на две части река Пирам. Обе части города соединяли мосты. Взяв этот город, можно было напасть на Адану и отрезать византийский гарнизон в Мараше. Тогда весь восток Киликии покорился бы норманнам. А дальше Танкред мог легко атаковать западную часть Киликии с городами Таре и Селевкия.

Ромейский наместник Аспиет проспал опасность. Он «вел себя так, как будто не случилось ничего необычного и густой рой неприятельских воинов не носился с жужжанием вокруг города», — пишет Анна. Ученая принцесса не сообщает подробностей этой кампании. Видно, что она не хочет говорить о неприятных вещах. Ясен лишь результат. Танкред захватил Восточную Киликию у византийцев. При этом нужно держать в уме, что сражения шли за равнинную часть страны. В горах держались Рубеняны, а на Евфрате — Гох Васил. С ними норманн враждовал. Поэтому закрепиться в Киликии ему не удалось. Если восток этой провинции он еще удерживал, то западная часть осталась за византийцами.

Чтобы компенсировать себя за относительную неудачу, Танкред вернулся в Сирию, напал на Лаодикею и без труда захватил этот многострадальный город. Заодно он подчинил все мелкие сирийские городки, принадлежавшие византийцам. Это был ощутимый удар по амбициям Алексея I.

Впрочем, судьба жестокой борьбы византийцев с норманнами решалась не здесь, а в Европе. События разворачивались параллельно. Когда Танкред захватывал Лаодикею, Боэмунд уже сражался на Балканах. Против византийцев развязали настоящую мировую войну…

 

7. Алексей собирается в поход

Известный русский византинист Ф. И. Успенский считает, что Боэмунд собрал для вторжения в Византию 30 тысяч воинов. Немецкий историк Б. Куглер еще более точен: по его мнению, Боэмунд повел на Византию 34 тысячи ратников. Историк берет эту цифру не с потолка. Она указана в Барийских анналах — довольно надежной южно-итальянской хронике, которая описывает деяния норманнов. Ясно, что силы собрались крупные. На стороне Боэмунда выступили Пиза, Венеция, Генуя. Пропаганда норманна оказалась сильнее дипломатии Алексея. Когда нужно, Запад всегда выступал против неугодных ему чужаков единым фронтом. Менялись только имена и географические названия: Алексей Комнин в XI веке, Салах эд-Дин — в ХII-м, Александр Невский — в ХIII-м. И так далее до современных нам правителей, уничтоженных новыми крестоносцами.

Выступление Пизы, Венеции, Генуи легко объяснимо. Эти республики хотели свободно торговать с Востоком и иметь свою выгоду. Свобода означала не только перевозку товаров. А, например, доставку подкреплений Боэмунду в Антиохию. Византийцы мешали этому. Итальянские города-республики расценивали препоны как покушение на пресловутую свободу торговли. Представители православного и католического суперэтноса все хуже понимали друг друга.

Война грянула как удар грома.

«Что же дальше? Может быть, призвав к себе бойцов, Алексей сам оставался бездеятельным, предался легкомысленному досугу и мылся в банях, как обыкновенно поступают императоры, предпочитающие животный образ жизни?» — вопрошает Анна Комнина. Из дальнейших рассуждений принцессы мы узнаем, что нет. Алексей собрался с силами и лично принял участие в кампании против норманнов.

Вместе с ним на фронт отправилась его жена — императрица Ирина. Вообще-то она не любила показываться на людях. Женщина проводила время в чтении священных книг и религиозных песнопениях. При посторонних она смущалась. Правда, это не отменяло врожденной страсти к интригам. Ирина была настоящая Дукина и оправдывала свою фамилию, давшую Византии множество крупных интриганов. Но мужа она любила и почти никогда не действовала вразрез с ним. «Природная стыдливость удерживала ее во дворце, — говорит Анна, — а страсть и пламенная любовь к самодержцу заставляли ее покинуть императорские покои». Официальная причина была банальна: Алексей испытывал сильнейшие боли в ногах и не выносил к ним ничьих прикосновений, кроме своей жены. «Она заботливо ухаживала за ним, искусно касалась его тела и облегчала боль в ногах». Второй причиной, по которой императрица проследовала в поход за мужем, стало ее чутье и вкус к сплетне. Она держала руку на пульсе и могла предотвратить заговоры вельмож, коим Алексей до конца не верил. Такова уж была специфика византийской жизни, что заговоры сопровождали жизнь каждого царя. Ирина обладала талантом опытной контрразведчицы. С помощью слуг и служанок она ловко выведывала дворцовые тайны и была в курсе событий. Рядом с нею император чувствовал себя спокойнее.

Держалась женщина скрытно. «О том, что императрица следует за войском, — пишет Анна, — свидетельствовали лишь носилки, установленные на двух мулах и покрытые сверху царским покрывалом; а ее божественное тело было укрыто от взоров».

Императрица Ирина воспользовалась своим присутствием еще для одной цели. Она захватила из столицы много денег и теперь раздавала их бедным. К ней потянулись просители. Государыня старалась никому не отказывать. Все это повышало престиж царской власти и семьи Комнинов. Царь и его семейство были достаточно умны, чтобы просчитать эффект от этих действий.

В небе между тем появились роковые знамения. Сорок дней над горизонтом висела большая комета. Она двигалась с запада на восток. Люди паниковали. Мужчины и женщины судачили, что бы могло означать появление кометы. Однако император оказался человеком сугубо практическим. В знамения он не верил и полагал, что подобные явления происходят вследствие естественных причин. Однако значительная часть народа была суеверна и глупа. С этим следовало считаться. Алексей вызвал нового столичного эпарха, человека мудрого и сведущего в науках (он был назначен вместо заговорщика, уволенного после провала Анемадов). Царь стал спрашивать совета, как объяснить явление кометы. Эпарх предался вычислениям и молитвам. В результате он увидел во сне святого, который поведал: появление кометы означает нашествие с Запада. Однако она сгорает на Востоке. Это, в свою очередь, предвещает победу византийцев над норманнами. Новость ушла в народ и несколько успокоила людей, которые стали толковать появление кометы в пользу Ромейской империи. Разобравшись с космосом, император сосредоточил внимание на земных делах.

 

8. На Балканах

Царь готовил армию: «обучал новобранцев натягивать лук, стрелять в цель и прикрываться щитом», — говорит Анна. Упор делался на массовые рода войск. Ополченцы могли расстрелять врага на расстоянии и защитить ключевые города. Впрочем, армия Боэмунда тоже не отличалась высоким профессионализмом. В большинстве это был сброд, собранный в Италии и во Франции. Лучшие рыцари погибли во время Крестового похода или находились на заслуженном отдыхе после трудов. В предстоящей борьбе шансы на успех у византийцев были высоки.

Большое внимание император уделил «предмостным укреплениям», которые должны были задержать продвижение норманнов. В первую очередь это, конечно, крепость Диррахий. Вокруг нее в первую войну с норманнами разворачивались главные события. Здесь молодой Алексей I потерпел тяжелое поражение. У стен Диррахия погибла его русская гвардия. Император не хотел повторить прежних ошибок. К тому же он располагал достаточными силами, чтобы не допустить оплошность.

Царь приказал обновить стены Диррахия. Гарнизоном города-крепости стал командовать племянник и тезка базилевса — Алексей Комнин. Это был второй сын севастократора Исаака. Мы будем звать его дука Алексей, чтобы избежать путаницы.

Видя, что против него выступили морские республики, царь приказал построить мощную эскадру на Кикладских островах. Это было мудрое решение. Базилевса отговаривали. Зачем тратить деньги? Совокупный флот итальянских республик все равно сильнее ромейского. Так, но имперский флот мог помешать итальянцам грабить побережье и блокировать порты. Следовательно, сооружение кораблей представлялось необходимым. Алексей I объяснял оппонентам:

— Полководец должен быть неусыпным стражем. Следует не только готовиться к непосредственной опасности, но и смотреть дальше, дабы не оказаться из-за скупости неподготовленным в нужный момент.

Трудно не согласиться с этим высказыванием.

Но все мелочи предусмотреть невозможно. Дипломатия Алексея потерпела несколько провалов.

Царь безуспешно искал союзников. Вероятно, пытался наладить контакты с Генрихом IV, императором-сатанистом, с венграми, с отдельными герцогами на Западе. Но сильная Византия никого не устраивала.

Кроме, разве что, киевских православных князей. Да и то в Киеве сидел тогда сын Изяслава Ярославича — Святополк II, который ориентировался на Запад и на евреев. (Эту коллизию прекрасно показал Лев Гумилев в своей работе «Древняя Русь и Великая степь».) Ромейская империя осталась в одиночестве. Вероятно, этим и вызвано затишье на византийско-турецком фронте. Анна пишет, что император отправлял послов «повсюду». Принцесса, похоже, стыдится написать открытым текстом, что Алексей просил помощи у своего тогдашнего союзника — Кылыч-Арслана, а когда тот погиб — у нового султана, Мелик-шаха. И кажется, получил ее. Выходит, турки были единственными, кто пришел на подмогу Романии. Но лишь потому, что боялись норманнов больше, чем византийцев.

На Балканах в спину ромеям ударили сербы. Жупан Рашки Вукан напал на византийские владения. Ему навстречу выступил Иоанн Комнин, но был разбит. Алексей направил Иоанну большие подкрепления, чтобы проучить сербов. Однако «негодный Вукан» (так называет его Анна Комнина) тотчас раскаялся, признал вину, выслал заложников и просил мира.

В это время царю Алексею сообщили о том, что у него родились внуки-двойняшки: мальчик и девочка. Их родила жена наследника престола. В октябре 1107 года император вернулся в столицу, чтобы увидеть внуков и привести в порядок дела. Видно, что он боится оставлять Константинополь надолго после всех заговоров и опасностей.

 

9. Упреждающий удар

Чуть раньше император произвел важное назначение. Он поставил одного из военачальников, Исаака Контостефана, во главе флота. Исаак получил звание мегадуки.

Ему определили сложную задачу: охранять морские подступы к Диррахию, воспрепятствовать высадке норманнов на Балканах, но не нападать на врага самому.

Назначение оказалось неудачным. Контостефан плохо знал Ионическое море и Адриатику. При этом он захотел нанести упреждающий удар. План был такой: высадиться в Южной Италии, разгромить вражеские склады со снаряжением и сорвать поход Боэмунда. Это было прямым нарушением императорского приказа, но Контостефан рассчитывал на победу, а победителей, как известно, не судят.

Первым делом ромейский флот напал на город Бриндизи. Его владетельницей была мать Танкреда — сестра Боэмунда. Едва завидев ромейское войско, она отправила гонцов за подкреплениями в соседние города и замки, а сама стала тянуть время.

В Бриндизи жило много греков. Баронесса заставила их славить Алексея, как будто все население только и мечтает сдаться ему. В лагерь ромеев отправились парламентеры с предложением капитуляции на почетных условиях. Правда, переговоры почему-то затянулись из-за мелких проволочек. Контостефан не придал этому значения. Вскоре наступила расплата за то, что он не смог разгадать хитрость врага.

На подмогу баронессе явился ее сын с войском. Норманны яростно напали на византийцев. Ромейские моряки побежали к кораблям. Казалось, все потеряно. Лишь один византийский отряд бился не на жизнь, а на смерть, В нем служили недавние заговорщики — участники неудачного выступления Анемадов. Алексей заменил им казнь ссылкой на фронт. Они должны были искупить вину кровью. Иначе говоря, сделались штрафниками. Это не означает, что витязи подвергались дискриминации. Рядом с ними сражался, например, «мужественный Александр Евфорвин и другие воины такого же сана и положения», пишет Анна Комнина. Все они обнажили мечи, обрушились на врага с фланга, чтобы не попасть под удар копий, и завязали яростную сечу. Эти поединки византийских латных кавалеристов с норманнскими рыцарями и решили исход дела. Врага отбросили. Большинству византийцев удалось благополучно сесть на корабли. Лишь несколько ромеев попали в плен в самом начале боя. Их доставили в лагерь Боэмунда. Князь отвез пленных в Рим и предъявил папе как доказательство злобных и агрессивных намерений греков. Из Рима на весь христианский мир разнеслась весть об агрессии византийцев. Получилось, что Боэмунд лишь оборонялся.

Таковы были последствия неразумной выходки Контостефана. Сам он покинул Италию и вернулся на Балканы. Его базой стал порт Авлона (напомню, это современная Валона в Албании). Здесь Исаак стал ремонтировать флот.

Не успели византийские корабли завершить ремонт, как разведчики доложили о подходе эскадры Боэмунда. Контостефан не на шутку перепугался. Сражение под стенами Бриндизи отрезвило его. Встретить в море весь флот норманнов он не хотел. Мегадука сказался больным и велел истопить баню, в целебные свойства которой чистоплотные византийцы верили не меньше, чем в святые Евангелия.

Контостефан отправился мыться аж в соседний город, где, видно, были хорошие доктора. На командование стоявшими в Авлоне византийскими морскими силами претендовал итальянец Ландульф, который теперь служил на вторых ролях. Он давно предостерегал Контостефана от беспечности и советовал быть начеку. Но умный подчиненный никогда не нравится недалекому начальнику. Контостефан отдал командование другому человеку. Ландульф остался у Авлоны только с небольшим отрядом кораблей. Остальной флот снялся с якоря и ушел на другую стоянку. В этот момент Боэмунд начал вторжение. На календаре стояла глубокая осень 1107 года — как раз в это время Алексей проведал в столице своих новорожденных внуков.

 

1. Высадка

Боэмунд погрузил 34 тысячи бойцов на корабли и отправился на Балканы. Его флот насчитывал больше 200 судов всех классов, включая торговые. Лучшие боевые корабли князь поместил в центре, а по бокам — «торговцев», огородившись ими, как забором. Издали это было похоже на плавучий остров или город. «Судьба благоприятствовала Боэмунду, — пишет Анна, — море было спокойно, и лишь завывающий ветер слегка щетинил его поверхность и надувал паруса грузовых судов».

Ученая принцесса не осуждает ромейских адмиралов, которые испугались такой армады. «Ведь Боэмунда, двигающегося с таким флотом, мог бы испугаться и флот аргонавтов, не то что Контостефаны, Ландульфы и им подобные». Говоря так, принцесса забывает, что у аргонавтов имелся всего один корабль, тогда как у Контостефана — целая эскадра. Но легкое презрение к ныне живущим и воспевание эпических героев вполне симптоматично. Оно говорит, что нация находится на пороге упадка.

Ландульф с морским отрядом, стоящим у Авлоны, не мог противостоять «плавучему городу» Боэмунда. Византийский флотоводец увел свои корабли и позволил врагу войти в Авлону. Стоял октябрь. В эту пору здесь тепло — самое время для военных действий. Боэмунд высадил армию, захватил город и стал грабить окрестности. В его войске были французы из разных герцогств, каталонцы из Барселоны, наемники и добровольцы из Италии, норманны, а также отряд англосаксов, который дезертировал по какой-то причине из ромейской армии. Анна называет их воинами с «острова Туле», которые «были вынуждены обстоятельствами перейти к Боэмунду». Туманное указание на «обстоятельства» приходится оставить неразгаданным. Алексей мог задержать англосаксам жалованье. Или они стали жертвой придворных интриг.

13 октября Боэмунд подступил к Диррахию. Эта крепость имела ключевое значение для захвата эпирского побережья. Лишь после ее взятия можно было двигаться в центральные области Византии.

Диррахий представлял собой еще более сильную крепость, чем в 1083 году. Его укрепления — своего рода фортификационный шедевр. Помимо высоких каменных стен с башнями, Алексей приказал укрепить окрестные селения и предместья. Они превратились в форты и замки, мешавшие подойти к самому Диррахию.

Император все рассчитал. Боэмунд потратит время на захват этого важного порта. Значит, нужно измотать врага в бесконечных мелких сражениях и осадах вокруг Диррахия. Так и случилось. «Иногда ромейское войско боролось с ним, иногда Боэмунд не встречал никакого сопротивления», — кратко пишет Анна про схватки вокруг фортов. Наконец почти все укрепления пали, и Боэмунд окружил город. Теперь-то все и началось.

Ключевое значение имела крепость Элисс, которая господствовала над равниной Диррахия. Расположенная на возвышенном месте, крепость была почти неприступна. Еето Боэмунду захватить не удалось. Между тем Элисс удачно прикрывала Диррахий со стороны суши.

Дука Диррахия Алексей Комнин, полный тезка императора, оказался человеком дельным. Он искусно сражался, мешая Боэмунду чем только мог. Сразу после высадки норманнов дука снарядил «крылатого скифа» — вероятно, это был конный гонец-печенег, который мог преодолеть большие расстояния за короткий срок на заводных лошадях. «Крылатый скиф» помчался в Константинополь. Посланец застал императора, когда тот возвращался с охоты. Подбежав к базилевсу, «крылатый» склонил голову и громко сообщил, что Боэмунд переправился на Балканы и занял Авлону. Хотя этой высадки ждали давно, все присутствующие застыли на месте. Одно только имя Боэмунда наводило страх на тогдашних византийцев.

Император Алексей проявил, как обычно, железную силу воли. Он не имел права вести себя иначе. Можно представить, какая буря поднялась в его душе после этой грозной вести. Но ни один мускул не дрогнул на строгом лице царя. Он направился в шатер, нарочито спокойно развязал ремни башмаков и сказал:

— Сейчас пойдем завтракать, а потом подумаем о Боэмунде.

 

2. Покушение

В Константинополе было неспокойно. Сторонники сената вновь плели интриги, чтобы вернуть власть и прекратить диктатуру Комнинов. Тем не менее император решил лично выступить против Боэмунда. Алексей I поручил охрану города великому друнгарию флота — евнуху Евстафию Киминиану, а также Никифору, сыну Декана. Однако оба чиновника не справились со своими задачами.

1 ноября 1107 года царь уехал из столицы. Но сразу прибыть на фронт не удалось. Алексею доложили о каких-то волнениях среди церковников. Дело в том, что на иконе Богоматери в столичном храме во Влахернах каждую пятницу сам собой поднимался покров. Вероятно, православные клирики придумали какое-то механическое приспособление, с помощью которого морочили головы прихожанам. Узнав об отъезде базилевса, церковники решили поэкспериментировать со святым покровом. Шпионы сообщили царю, что в эту пятницу чуда не произойдет и попы хотят использовать сей факт для того, чтобы возбудить недовольство горожан.

Алексей примчался обратно в Царь-город, встретился с ключевыми лицами в церковной иерархии и произвел внушение. А возможно, добавил к этому несколько арестов. В результате чудо свершилось в обычном порядке. Народные волнения не состоялись за неимением повода.

Царь вновь отбыл на фронт. Похоже, в заговор были замешаны городские власти. Или же они плохо проявили себя в случае с историей вокруг святого покрова. Алексей произвел кадровые перестановки. Эпархом Константинополя назначил своего бывшего секретаря Иоанна Таронита. Видимо, это тот самый Таронит, который подавлял мятеж в Трапезунде. Иоанн отличался красноречием и железной выдержкой. Он с детства воспитывался при особе царя. Алексей I доверял ему, насколько вообще можно доверять придворным в Византии.

Успокоившись за тылы, Алексей отправился в поход. Его сопровождала жена Ирина. При переходе через Родопы она выразила желание вернуться во дворец, но император заставил супругу ехать дальше.

…Сохранился портрет Алексея той поры. Смуглое лицо царя обросло окладистой бородой, лоб избороздили морщины. Умные глаза смотрели подозрительно и недобро. Алексей был хитер, циничен и страшен для врагов. Собственно, таким и должен быть любой лидер вне зависимости от общественного устройства или особенностей эпохи. Правитель, глава концерна, крупный помещик или рабовладелец должен быть таким, чтобы не потерять власть. Люди толкаются, интригуют и требуют благ. Правителю важно соблюсти баланс интересов и не забыть о благе своей страны. Алексей был далеко не худшим правителем. Хотя многим так не казалось.

В поездке на фронт император пережил новое покушение. Видимо, отношения с сенатской оппозицией достигли высшей точки накала. К сожалению, в книгах той поры ничего об этом не говорится. Есть лишь намеки. Было бы интересно проследить все нюансы борьбы. Мы же видим только внешне спокойное правление, которое перемежается то заговором, то покушением. Нам остается строить догадки и питать воображение домыслами.

Итак, на сей раз в покушении на Алексея участвовали Ааронии — потомки болгарских царей. Эта семья давно стала греческой, как и потомки арабов Анемады. Ааронии уговорили своего раба совершить убийство. Этого раба звали Димитрий. По происхождению он был «скиф». Это означало, что он происходит из северных стран — мог быть болгарином, русским, куманом или печенегом. «Кровожадный Димитрий точил меч и готовил к убийству свою десницу», — пишет Анна.

Однако Алексей вновь избежал опасности. Его спасла интуиция. Царь неспроста брал жену в походы. Императрица была осведомителем и охранником. Пока она находилась рядом, никто не мог проникнуть к базилевсу. Трудно сказать, насколько профессионально работала Ирина. Возможно, мы чуть преувеличили, говоря, что царица играла роль начальника дворцовой контрразведки. Но, с другой стороны, намеки принцессы Анны весьма красноречивы. Из ее книги следует, что Ирина взяла на себя управление сетью шпионов и осведомителей, которыми раньше руководила Анна Далассина.

Так или иначе, пока царица находилась в ставке базилевса, заговорщики даже не пытались уничтожить Алексея. Они стали думать, как бы заставить Ирину уехать. Никаких толковых мыслей на этот счет не приходило. Наконец сдали нервы.

«Кровавые убийцы, — пишет Анна, — видя, что неусыпный страж — я говорю об императрице — все еще медлит с отъездом, потеряли терпение». Они написали фамусу и подкинули ее в царский шатер. Фамуса — латинское слово, перешедшее в греческий. Оно «означает записку, содержащую брань», считает нужным пояснить своим читателям Анна Комнина. Проще говоря, это донос. Русские люди, знакомые с родной литературой, наверняка вспомнят персонажа по фамилии Фамусов. Его фамилия как раз и означает «доносчик».

О чем же написали в своей фамусе «кровавые убийцы»? Они «советовали самодержцу продолжать дальше свой путь», а царице — вернуться в Константинополь.

Письмо не возымело действия. Алексей, как человек военный, вообще не любил доносов. Он действовал иначе: через шпионов. Такова была политическая традиция Византии. По обычаю, сама фамуса предавалась огню, а ее авторы (если таковых находили) несли суровые наказания. Иными словами, «коварные и лживые византийцы», какими мы их знаем по историческим романам, ненавидели доносы. Анонимщиков преследовали, безымянные пасквили не принимались к рассмотрению. Это не значит, что среди ромеев не было подлецов и мерзавцев. Такие люди есть в любом обществе. Византийское — не лучше и не хуже других.

Между тем анонимщики не успокоились. Однажды после завтрака они подбросили вторую записку, прямо на императорское ложе. Новая фамуса содержала нападки на императрицу и требовала немедленного возвращения Ирины в Константинополь. Какие использовались аргументы, мы не знаем. Вероятно, говорилось о медленном движении войска из-за присутствия женщины, о любви царицы к комфорту и о ее вредных советах. В конце были написаны зловещие слова, чтобы запутать дело: «Это пишу я, монах, которого ты сейчас не знаешь, но увидишь во сне». Однако скептичного Алексея трудно было запугать такой чепухой. За завтраком при императоре находилось несколько доверенных лиц. В числе прочих — Феодор Аароний, один из заговорщиков. Внешне все выглядело спокойно. Был один нюанс: бдительный царь Алексей уже знал, кто подбросил письмо. О том, как это произошло, мы расскажем ниже. Сохраняя спокойствие, царь повел интеллектуальную игру. Он обратился к своей супруге Ирине:

— Фамусу подбросил или я, или ты… или кто-нибудь из присутствующих здесь.

С этими словами царь обвел взглядом придворных.

У Феодора Аарония, должно быть, душа ушла в пятки при этих словах. На цивилизованном Западе его немедленно бы арестовали, бросили в какую-нибудь Бастилию и под пытками вытянули признание: кто сообщник, почему подбросили анонимку и т. д. После чего состоялась бы эффектная казнь. Заговорщикам вырвали бы языки и гениталии, отрубили конечности и бросили подыхать на плахе. Например, так казнили вельмож во Франции и Англии в XIV веке — вспомним серию романов Мориса Дрюона «Проклятые короли», где со знанием дела описаны подобные казни.

В обеденном покое повисла тяжелая пауза.

…А теперь о том, как Алексей узнал про заговорщиков. На письмо наткнулся некий евнух Константин. Евнух был непростой. Раньше он служил отцу Алексея. Затем вошел в штат прислужников императрицы. Вот еще одно свидетельство о том, как и от кого Ирина получала сведения. Евнух дежурил ночью и «творил обычную молитву», находясь, однако, вблизи царского шатра. Словом, караулил и прислушивался. Его внимание было тотчас вознаграждено. Скопец Константин подслушал тихий разговор нескольких людей. Наконец кто-то из них воскликнул:

— Не будь я человек, если не явлюсь к императору, не раскрою ему весь ваш замысел и не расскажу о подброшенных фамусах.

Евнух не растерялся и послал своего слугу разузнать, кто это был. Слуга выследил кричавшего. Это был Стратигий, прислужник Аарона Аарония, одного из главных заговорщиков.

Стратигия немедленно, той же ночью, привели к императору. Алексей лично допросил холопа. Последний сдал всех. Он обстоятельно изложил историю с анонимками, рассказал, кому принадлежал замысел убийства царя и как это планировалось осуществить.

Мой господин Аарон Аароний, — сказал холоп, — вместе с другими небезызвестными твоей царственности людьми, о император, готовил на тебя покушение и подослал к тебе убийцу Димитрия, моего товарища по рабству, родом скифа. Этот Димитрий — человек твердого нрава и готовый на все, с душой зверской и жестокой. Ему вручили обоюдоострый меч. Отдали приказ: подойти к тебе и вонзить меч в императорское тело.

Подозрительный и осторожный Алексей тотчас спросил:

— А не плетешь ли ты это обвинение из ненависти к господам и своему товарищу — Димитрию? Раскрой мне всю правду. Если будешь уличен во лжи, то против тебя обернутся все обвинения.

Арестованный Стратегий утверждал, что все так и есть. Он был готов показать место, где лежат доносы-фамусы. Мешкать не стали. Люди царя вместе со Стратигием проникли в шатер Аарона, нашли его походную сумку, а в ней — черновики анонимок. Других доказательств не требовалось.

Утром после завтрака, когда окончательно разобрались с письмами и с людьми, написавшими их, начались аресты. Допросы и разбирательства продолжались пять дней. Наконец все было кончено. Аарона Аарония отправили в ссылку в Хировакхи. Его брата Феодора — в Анхиал. Алексей продолжал поход.

 

3. Дежа-вю: осада Диррахия

Царь двигался к Фессалоникам. Это место назначили сборным пунктом. Отовсюду подтягивались ромейские отряды. Наконец войско собралось, и ему устроили смотр. Здесь были стратиоты, наемники, ополченцы. Какой контраст по сравнению с полками, собранными 20 лет назад для похода против норманнов! Принцесса Анна не жалеет эпитетов для описания армии, которая собралась на равнине возле Фессалоник. «Казалось, будто бронзовые статуи или отлитые из меди воины недвижно стоят на равнине, лишь потрясая своими копьями и горя желанием пронзить ими врагов».

Алексей провел строевые учения, остался доволен и продолжил марш. Он выделил новобранцев, а начальниками над ними поставил тех, кого сам обучил военному искусству во время сборов в этом году. Этих начальников было 300 человек — все как на подбор статные красавцы, «искусные стрелки из лука и непревзойденные метатели копий». Они образовали младший офицерский состав и, вероятно, сделались сотниками. Следовательно, новобранцев было 300 сотен — 30 тысяч солдат. К этому следует добавить наемников и ветеранов — еще тысяч десять воинов. Иными словами, Алексей добился численного превосходства над войском норманнов.

Новобранцев отправили вперед, чтобы они заняли ключевые дороги и перевалы. Сам император зазимовал в Фессалониках.

* * *

В это время под стенами Диррахия продолжались бои. Боэмунд разбил лагерь напротив восточных ворот города. Князь рассчитывал захватить Диррахий за зиму, а весной перейти в наступление на Балканах. Конечной точкой наступления должен был стать Константинополь.

Боэмунд имел все основания для оптимизма. Когда-то его отец Роберт Гвискар располагал небольшой армией, но даже с ней чуть не захватил Византию. Силы Ромейской империи выросли, но выросла и мощь норманнов. Под знаменем Боэмунда — огромная армия. Его пропаганда дала замечательный результат. Это настоящий крестовый поход против православных!

Норманна поддерживали крупные феодалы Италии и Франции. Сам французский король отдал князю свою дочь в жены. Разве мог предок Боэмунда — скромный барон д’Отвилль — рассчитывать, что его внук удостоится такой чести? Это была сказка. Рыцарский роман, воплощенный в реальность.

Так размышлял Боэмунд. Но князь просчитался. В Диррахии оказалось достаточно припасов, чтобы выдержать долгую осаду. Зима прошла впустую. Положение Боэмунда даже немного ухудшилось, потому что в Адриатику вошел византийский флот. Он прибыл на подмогу тем кораблям, что уже курсировали в море. Это подоспела эскадра, которую дальновидный Алексей приказал строить на Кикладских островах.

В ответ Боэмунд сжег свои транспортные суда. Он сделал это, чтобы корабли не стали добычей ромейского флота. Кроме того, князь хотел показать своим воинам, что обратной дороги нет.

«С первой улыбкой весны», как пишет Анна, Боэмунд активизировал осаду злополучного Диррахия. Нужно было спешить. Ходили слухи, что в лагерях под Фессалониками император Алексей собрал крупную армию.

Норманны окружили стены Диррахия и начали перестрелку. Ромеи, в свою очередь, обстреливали врага со стен и башен, совершали вылазки и не давали норманнам передышки.

В то же время Боэмунд приказал строить тараны, черепахи и прочую осадную технику. Так прошла весна. Наступило лето 1108 года. «Но не смог Боэмунд поколебать мужества ромеев». Византийцы словно превратились в других людей.

Что касается Боэмунда, то он переживал состояние дежа-вю. Все это уже было: эти стены Диррахия, эти воины, эти инженерные сооружения, эта осада. Сюрпризом оказалась лишь стойкость молодых византийцев. А вот силы самого Боэмунда были не те. Князь устал после многолетних интриг, лишений, сражений, после турецкой тюрьмы. Он начал делать ошибки.

Например, вскоре обнаружилось, что его армии нечего есть. Окрестности Диррахия были разграблены дочиста. В свое время Роберт Гвискар смог прокормить в этих местах меньшую армию, но для Боэмунда снабжение его 30-тысячной орды оказалось непосильной задачей. А транспортные корабли он необдуманно сжег.

Напрашивалось единственное решение: послать фуражиров за продовольствием, расширив радиус грабежей. Но рыцари обнаружили неприятный для себя факт. Горные проходы оказались заперты византийскими отрядами. Ромеи нападали на врага и наносили ему урон. Эта малая война причинила норманнам больший ущерб, чем проигранное сражение. «Голод, — пишет Анна, — сразу постиг как коней, так и людей, и губил и тех, и других, ибо у коней не было корма, а у людей — пищи». А ведь пеший рыцарь — в поле не воин. Кроме того, многие захватчики испытали расстройство желудка, которое перешло в более серьезные болезни — отравления. «Казалось, — рассуждает принцесса Анна, — болезнь возникла от вредной пищи (я говорю о просе), но на самом деле послал ее на бесчисленное и неодолимое войско Божий гнев, который губил воинов одного за другим».

Итак, сражений не было, а войско Боэмунда медленно вымирало. Те, кто уцелел, быстро теряли боеспособность.

Но князь еще не понимал, что потерпел стратегическое поражение из-за своих ошибок. Он хотел компенсировать неудачи оперативным успехом. То есть желал захватить Диррахий. Возможно, Боэмунд уже понимал, что кампания проиграна. Но, взяв сильную крепость, он обрел бы точку опоры на Балканах. Во-первых, сюда можно было перебрасывать подкрепления. Во-вторых, владея Диррахием, легко было бы выторговать приемлемые условия мира с Алексеем I. Поэтому Боэмунд не обращал внимания на потери и сосредоточился на осаде.

Первым делом он соорудил большую черепаху с тараном: «некое неописуемое чудовище», нагнетает страху на читателей Анна. Сооружение представляло деревянный каркас, покрытый сверху сшитыми бычьими шкурами. Обычно эти шкуры держали сырыми, чтобы осажденные не могли поджечь осадное орудие. Под защитой шкур, как под крышей, помещались тараны — бревна с металлическими наконечниками. Древние римляне любили делать такие наконечники в виде головы барана. Поэтому все сооружение часто называли бараном. Однако больше прижилось другое латинское слово — testudo (черепаха).

Далее следует интересное описание искусства средневековой осады, оставленное нам принцессой Анной. Должно быть, у нее под рукой оказались какие-то документы или мемуары, которые наша писательница и решила использовать. Итак…

«Когда машина была готова, Боэмунд приблизил ее к стене с помощью множества воинов, которые шестами толкали ее изнутри и двигали к стенам Диррахия. Когда машина приблизилась и оказалась на нужном расстоянии от стен, из-под нее убрали колеса и со всех сторон укрепили кольями, чтобы крыша не сотрясалась от ударов. Затем несколько наиболее могучих воинов, одновременно с обеих сторон толкая таран, стали с силой бить им в стену. Воины разом и с силой толкали таран, тот устремлялся вперед, бил в стену, отражался от нее, возвращался назад и наносил новый удар. Так повторялось несколько раз».

Однако на защитников Диррахия эти действия не произвели никакого впечатления. В городе засел отборный гарнизон смелых воинов. Моральное состояние византийских солдат было превосходно. Всегда есть люди, готовые отдать жизнь за свою страну. Даже если эта страна плоха. А если за спиной героев — мощная выздоравливающая империя, нет причин унывать.

На рыцарей сыпались насмешки.

— Слабаки! — потешались византийцы. — От ударов вашего тарана не получится пробоины размером с ворота.

Затем дука Алексей Комнин повел своих людей на вылазку. Ворота распахнулись, ромейские воины выскочили из города с обнаженными мечами. Атака была столь внезапна и сильна, что растерявшиеся полуголодные норманны не знали, что делать. Их отогнали от машины, после чего сожгли таран, пустив в дело «греческий огонь».

Итак, штурм восточной части города закончился неудачей. Тогда Боэмунд обратился к северу. Это место находилось вблизи резиденции самого дуки Алексея. Здесь равнина переходила в холм, на котором высилась городская стена. Напротив стены католики стали делать подкоп. От выстрелов они защищались навесами. «Когда у варваров получилась длинная траншея, они возликовали, будто совершили что-то великое».

Впрочем, византийцы оказались не менее искусны в саперных работах. Они сделали контрподкоп, обнаружили врага и ударили по нему из огнеметов. Анна пишет, что огнеметный состав был запасен заранее. Его делают из сосновой смолы, перемешанной с серой. Затем помещают в камышовые трубки. Огнеметчик «сильным продолжительным выдохом выталкивает эту массу, которая воспламеняется, коснувшись огня у конца трубки, и как молния падает на лица противников». Византийцы жгли врагам бороды и лица. «Можно было видеть, как варвары, подобно рою пчел, выкуриваемых дымом, в беспорядке бросились бежать». Операция завершилась быстро и эффективно.

В античные времена было три главных способа взять город: подкоп, таран и осадная башня. В Средневековье мало что изменилось. Пока не изобрели порох, осадная техника оставалась на прежнем уровне. Даже камнеметы ничего не могли поделать с крепкими стенами городов.

Два средства норманны уже использовали — таран и подкоп. Оставалось третье: осадная башня. Боэмунд приказал соорудить ее и придвинуть к стене.

Нужно сказать, что анархический и плохо управляемый западный феодальный мир с миллионами крепостных рабов и вечно ссорящимися господами не смог создать хорошо управляемых армий. Полевые сражения свелись к сокрушительным, но бестолковым атакам. Осадное дело — к неудачным попыткам копировать античные образцы.

Кто-то из «варваров» читал Полибия и Плутарха. (Хотя грамотных людей на Западе было немного. В отличие, скажем, от Киевской Руси и Византии.) Кто-то перенимал боевой опыт у отцов и дедов. Все было усвоено: и таран, и подкоп. Но как жалко это выглядело по сравнению с эпическими осадами древности!

Достаточно вспомнить классическую осаду Родоса войсками Деметрия Полиоркета в 305 году до н. э. Она вошла во все учебники по военному искусству. Там мы видим десятки осадных орудий и продуманную стратегию их использования. Так почему через 1300 лет после Деметрия осадное искусство деградировало?

Все дело в организации. Античный мир — это общество культурных и очень дисциплинированных людей. В нем было много военных специалистов — широко образованных и наделенных воображением. Мир Запада — это мир бессловесных рабов и горстки свободных господ. Инженеры и ремесленники ценились высоко из-за своей немногочисленности. Военных академий, где обучали искусству «полиоркетики» (осады городов), не было, общий уровень культуры опустился очень низко. Более-менее грамотными людьми оставались церковники, но они не увлекались военными трактатами Вегеция или Маврикия. Поэтому свирепые норманны побеждали в открытом бою, но пасовали перед сильными укреплениями.

 

4. Осадная башня

Итак, Боэмунд приказал соорудить осадную башню. К ее постройке приступили еще зимой. Вот это орудие было «настоящим», говорит Анна Комнина. А все прочее — пустяки.

Но Диррахий представлял крепкий орешек для воинов Боэмунда. Город защищали зубчатые башни, в каждую из которых можно было подняться по винтовой лестнице. А стена была столь широка, что по ней могли проехать четыре всадника в ряд. Катапульты и баллисты такие стены не брали.

Передвижная башня норманнов была устроена так. На четырехугольном основании покоилась деревянная многоэтажная крепость. «Со всех сторон — от основания до крыши — машина была закрыта, она была разделена на много ярусов и по всей ее окружности находились двери, из которых падал дождь стрел. Наверху стояли в полном вооружении храбрые и готовые к защите мужи с мечами в руках».

Сооружение получилось очень высоким. Оно возвышалось над башнями Диррахия на 56 локтей. То есть господствовало над ними. Для тогдашней эпохи такое господство было крайне важно. Оно позволяло расстреливать защитников города сверху. Кроме того, норманны могли бы придвинуть свою махину вплотную к стене, сбросить висячую лестницу и спокойно сойти вниз. На передвижную башню Боэмунд возлагал теперь все надежды.

Анна отдает должное западным инженерам. Они, «по-видимому, обладали знанием оптики, ибо не без ее помощи измерили высоту стен». Принцесса, надо заметить, пишет об этом с некоторым удивлением. Так современные этнологи, бывает, изумляются приспособлениям живущих в первобытном обществе индейцев Амазонии.

Башню установили на колеса. Внутри разместились пехотинцы, которые и приводили в движение эту махину с помощью рычагов. Источник движения не был виден; «казалось, что какой-то огромный гигант движется сам по себе».

Дука Алексей Комнин начал действовать. В Диррахии хватало опытных военных. По приказу Алексея они оценили и измерили величину гелеполиды — передвижной башни. Такие измерительные приспособления имелись у греков еще со времен античности. Они назывались диоптры. Византийцы прикинули траекторию движения башни и прямо напротив соорудили в крепости деревянную площадку. Ее покрыли деревянной же крышей и приспособили для того, чтобы метать во врага горючую смесь из смолы. Однако это не помогло. Видно, гелеполида имела защиту от огня.

Тогда дука Алексей приказал набросать перед гелеполидой побольше легковоспламеняющихся материалов. А затем — обильно полить их маслом. Наконец, туда набросали смолистых факелов и подожгли «жидким огнем».

Боэмунд даже не успел сориентироваться и понять, что происходит. Некоторое время огонь едва теплился. Но вот дунул ветер — и занялось пламя. Оно весело перекинулось на передвижную башню норманнов. Все свершилось так стремительно, что ни один «крестоносец» не смог ничего предпринять. Раздался ужасный треск. Из гелеполиды повалили черные клубы дыма. Вскоре башня превратилась в огромный пылающий факел. «Громкие крики и невероятная сумятица поднялась среди находившихся внутри башни варваров, — живописует Анна. — Одни из них, охваченные пламенем, превращались в пепел, другие бросались сверху на землю».

Под обломками башни сгорели надежды Боэмунда на падение Диррахия. Между тем на выручку городу уже спешила византийская армия. Ею командовал царь Алексей I.

 

5. Коварство царя Алексея

Весной 1108 года император вместе с войском вошел в Западную Болгарию (нынешняя республика Македония) и занял горные проходы, чтобы воспрепятствовать Боэмунду.

На сей раз Комнин навязывал врагу правила игры и держал все нити в своих руках. По сути, Алексей уже одержал стратегическую победу. Оставалось решить, как именно он разгромит Боэмунда.

Император выбрал в качестве театра военных действий узкую полосу побережья возле Диррахия. Дальше этой линии он не дал распространиться войне. Варианта победы было два: генеральное сражение или изматывание врага.

Лет пятнадцать назад Алексей выбрал бы сражение. Но не теперь. Хотя в прежние времена его армия была гораздо слабее. Сейчас он мог позволить себе решительный удар, но зачем тратить силы? Император стал опытным игроком. Он не собирался нести напрасные жертвы там, где можно выиграть партию изящной комбинацией. В молодости у него не выдержали бы нервы. Сейчас он был спокоен и непоколебим, как скала.

Рука об руку с военным искусством шла дипломатия. Анна уподобляет ее театральному мастерству. Алексей, как и во времена Гвискара, хотел поссорить франкских баронов между собой. Царю было известно, что среди них по-прежнему силен дух «свободы». Почему бы не воспользоваться этой «свободой» в интересах Византийской империи? «Желая вызвать разногласия между графами и Боэмундом, потрясти или вовсе разорвать их боевой союз, — пишет Анна, — он [Алексей] как на сцене, разыгрывает следующее». Далее идет описание спектакля. В нем есть все — мужество и предательство, хитрость и игра разведок.

Алексей призвал к себе проверенных норманнов из числа тех, что перебежали к нему еще в 1085 году. Среди них были Петр Алифа и Роже, сын Дагобера. А еще — новый перебежчик: Марин из Неаполя, грек по происхождению. Император открыл свой замысел. Он хотел переманить часть баронов Боэмунда на свою сторону. Как это сделать? Кого из своих людей Боэмунд любит и ценит? Кто ему недостаточно предан? Узнав нужные имена, Алексей сказал:

— Если удастся, мы внесем с их помощью раздор в неприятельское войско.

У каждого из советчиков император попросил лучшего слугу, ловкого и сметливого, чтобы заслать в лагерь Боэмунда. Такие люди нашлись. Алексей приступил ко второй части замысла. Он составил как бы ответные письма к некоторым близким Боэмунду людям. Дело изображалось так, будто советники Боэмунда уже состояли в переписке с царем и домогались его милостей. А взамен — открывали тайные замыслы норманнского князя. Алексей выражал благодарность за ценные сведения и благосклонно предлагал свою дружбу. Помимо этого, сулил деньги и прочие дары. Взамен требовал обязательств. Царь увещевал баронов «сохранять преданность ему и не иметь от него никаких тайн». Эти послания выглядели тем правдоподобнее, что имелся прецедент. В 1085 году Алексей таким же образом переманил большую группу норманнских феодалов.

Среди адресатов подметных писем имелись: Гвидо, родной брат Боэмунда, барон из Салерно Ричард Причита и многие другие. Письма должны были попасть в руки самого Боэмунда. Тогда князь начнет подозревать своих соратников. Может быть, даже подвергнет кого-то из них репрессиям. Тогда остальные, почуяв неладное, перебегут на сторону византийцев.

Гонцами решено было пожертвовать, как пешками в большой игре. О таких «грязных» вещах не любит говорить ни одна страна. Но применяли их все и всегда. Правда, людей, которые говорят об этих методах без благочестивого осуждения, называют циниками и макиавеллистами. Оно и понятно. Разоблачение подобных тайн не нравится никому. А действовать благородно и открыто означает быть глупцом и проиграть смертельную борьбу за ресурсы, которую люди разных наций ведут несколько тысяч лет, безжалостно истребляя друг друга.

Итак, гонцов отправили к адресатам. Одновременно Алексей снарядил еще одного посланца, который должен был сдать всех остальных. Этот вестник помчался к Боэмунду под видом перебежчика. Его роль была самой трудной. Предстояло сообщить князю Антиохийскому, что царь Алексей переписывается с несколькими людьми из окружения Боэмунда. Византийский супершпион «должен был также принять меры к тому, чтобы Боэмунд не причинил никакого зла гонцам с письмами, — считает своим долгом сообщить Анна Комнина. — Ведь император заботился, чтобы посланные им люди остались невредимы, а дела Боэмунда пришли в расстройство». Так это или нет на самом деле, неизвестно. Не исключено, что Анна лицемерит. Однако сам факт беспокойства царя о своих агентах и гуманистические пассажи Анны Комнины не могут не вызвать симпатии по отношению к политической культуре тогдашнего византийского общества.

Если верить Анне, дела обстояли так. «Упомянутый нами муж является к Боэмунду, берет с него клятвенное ручательство безопасности гонцов с письмами, говорит все, что ему велел самодержец».

— Где же эти гонцы? — с тревогой спросил Боэмунд.

Шпион царя рассказал, по какой дороге они едут. Боэмунд отправил воинов в указанное место. Гонцов перехватили. Князь распечатал письма, прочел, «почувствовал головокружение и чуть не упал», пишет Анна. Гонцов заключили под стражу.

Боэмунд провел в своем шатре целых шесть дней, обдумывая ситуацию. Письма, как видно, были составлены с большим искусством. Надо думать, Алексей разузнал какие-то нюансы про людей, которым писал, чтобы послания выглядели вполне достоверно. Дальнейшее описание событий переходит у Анны в добротную авантюрную прозу, благодаря которой историческая наука бывает столь увлекательна.

Боэмунд не находил себе места. «Он мысленно перебирал различные возможности». Вызвать стражу и «высказать своему брату Гвидо подозрения, имеющиеся на его счет»? Кого назначить вместо изменников на ключевые посты? «Все они были людьми знатными, Боэмунд понимал, какой ущерб принесет их опала».

Князь принялся следить за мнимыми заговорщиками, однако не арестовывал их. Действия Боэмунда как полководца стали более скованными и осторожными. Вместе с решимостью он утратил покой. Жизнь норманнского разбойника оказалась навсегда отравлена подозрениями. А жить ему оставалось недолго.

Единственный вопрос во всей этой истории — судьба гонцов. Отпустили их или уничтожили после пыток? Неизвестно. Анна отдала дань гуманизму и тотчас забыла про этих людей.

 

6. Поражения и победы ромеев

Пока Боэмунд терзался сомнениями и терял время, Алексей I методично окружал его войско засеками и блокировал в районе Диррахия. Император разделил свою армию на несколько корпусов. Полководец Михаил Кекавмен охранял подступы к Авлоне. Александр Кавасила с тяжелой и легкой пехотой был послан в Петрулу. Городок Девра оборонял с большим войском Лев Никерит. Евстафий Камица защищал горные проходы в окрестностях Арванона. Все перечисленные городки находятся в окрестностях Диррахия. Алексей расставил войска на укрепленных позициях с тем расчетом, чтобы успеть соединить армию, если возникнет такая необходимость.

Видя себя окруженным и блокированным, Боэмунд наконец осознал всю серьезность ситуации. Он попытался прорвать блокаду и вывести войско из западни. Сделать это было нелегко. Если бы у князя оставался флот, он бы посадил солдат на корабли и уплыл из-под носа греков. Но тогда и Алексей I действовал бы иначе.

Теперь для норманнов не осталось вариантов, кроме сражения в самых невыгодных условиях. Боэмунд положился на удаль своих солдат и отправил несколько полков в атаку против византийского войска. Сначала атака увенчалась успехом. Византийцев удалось потеснить в схватках у Девры и Арванона. На сторону норманнов перешли жители нескольких городков. Неясно, за что эти люди ненавидели византийцев. Возможно, обитателями этих мест были албанцы. Значит, имел место этнический конфликт.

Албанские перебежчики показали норманнам тропы в обход византийских позиций. Тогда начались настоящие битвы.

Сперва нападению подвергся корпус Александра Кавасилы. Но здесь норманнам не удалось добиться успеха. Тогда враг обрушился на корпус Евстафия Камицы, охранявший клисуры (укрепленные проходы в горах) около городка Арванон.

Атакой командовали сразу трое норманнских военачальников; сосредоточивать войско в одних руках Боэмунд опасался. Среди этих командиров находился брат Боэмунда — Гвидо. Князь хотел проверить его верность. Также в войске имелись итальянские арабы-мусульмане, которыми руководил собственный предводитель.

Норманны разделили войско на две части. Гвидо пошел в лобовую атаку на позиции ромейского военачальника. Арабы обошли ромеев тайной тропой. Этот обход и решил исход дела. Мусульмане напали на лагерь Камицы и учинили резню в то время, пока сам Евстафий отражал нападение людей Гвидо. Теперь византиец со своим отрядом попал в окружение. «Камица не мог сражаться сразу против всех, — поясняет Анна Комнина, — и, увидев, что его воины обратились в бегство, сам последовал за ними. В тот день пали многие ромеи».

Тем временем на театр военных действий подошел еще один отряд, под началом византийского офицера Алиата. Офицер повстречал норманнов, вступил с ними в схватку, потерпел поражение и погиб. Комментаторы сочинения Анны Комнины веско сообщают, что это было тяжелым разгромом. Однако сама Анна говорит, что норманнов было всего 50 человек тяжеловооруженных рыцарей. Следовательно, речь идет о мелкой схватке, в которой ромеев, действительно, крепко побили.

Норманны оставались первоклассными бойцами. Даже на полудохлых конях, страдая от голода и болезней, они творили чудеса храбрости. Византийцам было трудно понять, как этот некрасивый малорослый народец умудряется одерживать верх в открытых сражениях. Одним из секретов успеха были каждодневные тренировки. Норманны не читали книг, не понимали искусства, оставались равнодушны к достижениям культуры. Но качать мышцы и сражаться с врагом, чтобы награбить побольше сокровищ, — это они умели.

Брешь в ромейской обороне закрыли из резерва. Император бросил навстречу врагу тысячу конников под командой храброго офицера Мариана Мавро-Катакалона. Этого оказалось достаточно, чтобы остановить врага на угрожаемом направлении. Тем более что норманны распылили силы. Серьезные сражения разворачивались на юге от Диррахия, возле реки Арзен. Там против «крестоносцев» действовал византийский воевода Кантакузин, недавно вернувшийся из Сирии.

Император лично отправился вместе с Кантакузином, выбрал для него позицию под Диррахием и разработал план, как потеснить норманнов. После чего вернулся в тыл — руководить общим ходом боевых действий. Императорский штаб располагался в Деволе (городок в Албании, к югу от Диррахия и Арванона).

Напротив позиции Кантакузина лежал город Милос, занятый норманнами. Чтобы улучшить позицию и рассчитаться за поражение Камицы, Кантакузин атаковал неприятеля. Он выстроил гелеполиды, придвинул их к стенам и добился успеха. Ромейские воины ворвались в Милос. Ворота были сожжены, на зубцах стен и башен уже взвились византийские стяги.

Однако на выручку городу пришли норманнские войска. Их заметили разведчики Кантакузина. Эти разведчики были из варваров — турки или печенеги. Вместо того чтобы тихо сообщить полководцу о приближении недругов, они визжали и кричали на скаку:

— Норманны! Норманны приближаются!

Своим визгом вояки испортили все дело. Византийцы, уже взявшие Милос, впали в панику. «Ослепленные страхом, с помутившимся от ужаса рассудком, они садились на чужих коней». Кантакузин пытался остановить солдат.

— Будьте мужчинами! — кричал он.

Это не произвело впечатления. Тогда полководец подошел к проблеме с другой стороны.

— Нельзя оставлять врагу наши гелеполиды! Иначе варвары используют их против нас! Тогда нам конец! Давайте подожжем все орудия и тогда отступим!

Такая уловка возымела действие. Воины сожгли осадные орудия, отступили за реку Арзен в относительном порядке и разбили стан между рекой и болотом. Позиция оказалась достаточно крепкой. Наступление норманнов захлебнулось.

Тогда рыцари перенесли атаку на другое направление и напали на корпус Михаила Кекавмена.

Кекавмен расположил своих воинов в узкой долине. Рыцари атаковали его со склонов гор на полном скаку. Византийские полки были отброшены. Эта новая победа воодушевила норманнов. Они вернулись к мысли уничтожить отборных воинов Кантакузина, закаленных в кампаниях на Востоке. Справиться с этими ветеранами было трудней, чем с новобранцами, но зато и успех был бы выше. Может быть, тогда удалось бы пробить дорогу на юг и вырваться из западни, в которую заманили норманнов византийцы.

Итак, отборные силы норманнов пришли на берега реки Арзен. За рекой они увидели сильный лагерь Кантакузина, который господствовал над переправой. Видя, что имеют дело с искусным полководцем и крепкой позицией, бароны отложили атаку и разбили бивак.

Настала очередь византийцев сделать ход. Ночью Кантакузин переправил войско через Арзен. К утру все было готово для внезапной атаки. Кантакузин облачился в доспех и занял место в центре строя. Слева от него находился полк турок на ромейской службе, а справа — аланский полк, которым командовал Росмик, тоже происходивший из этого племени. Авангард составил и «скифы» — печенежские стрелки из лука. Их-то Кантакузин и послал в бой первыми.

Печенеги попытались атаковать, но безуспешно. Норманны собрались с силами, выстроились и сомкнули щиты. Пробить живую стену простыми стрелами оказалось невозможно. Печенеги начали отступать. Рыцари пустили коней в галоп, настигли «скифов» и убивали без пощады.

На помощь сородичам-печенегам кинулись турки на византийской службе. Они охватили врага слева. Норманны «с еще большим пылом продолжали битву». Турки подались назад. Кантакузин ввел в сражение аланский полк Росмика. Аланы ударили справа. Но и это не помогло. Кольчужные рыцари были неуязвимы для врага. Вскоре аланы обратились в бегство, хотя Росмик, «как лев, страшно рычал» на врага.

Тут выяснилось, что норманны потеряли строй, а главное сражение еще и не начиналось. Они метались то на левый, то на правый фланг, смешались и устали. Кантакузин увидел, что пришло время атаковать главными силами. В бой пошли природные ромеи. Вероятно, это были отборные катафракты, которые одни только могли соперничать с рыцарями на поле боя. Облаченные в кольчуги, с большими каплевидными щитами, в высоких шлемах, с бронированными лошадьми, это были прообразы танков на полях сражений. В свое время эти же катафракты послужили образцом для создания рыцарской кавалерии на Западе. Но европейский суперэтнос находился на подъеме, и ученики превзошли учителей.

Содержать катафрактов было очень дорого. В Западной Европе нашли выход: рыцарь должен был вооружать себя сам. Для этого у него имелись деревни с крепостными рабами, которые давали доход. Но Византия оставалась страной свободных граждан, крепостного рабства здесь долгое время не знали и потому не могли позволить содержать крупные подразделения катафрактов. Судя по всему, все катафракты погибли во время турецкого нашествия и междоусобных войн в конце XI века. Алексей понимал ценность этого рода войск. Он нанимал рыцарей на Западе, но пытался создавать и отечественный аналог латной конницы. Вероятно, попыткой возродить катафрактов было создание полка «архонтопулов» во время печенежской войны. Мы об этом уже говорили. Сыновья выросли, Византия поправилась после тяжелой болезни, и катафракты возродились вместе с остальной византийской армией.

Итак, ромейская латная конница пошла в атаку. Ее удар был страшен. Кантакузин лично вел воинов в бой. После короткой схватки норманны дрогнули. Строй их рассыпался. Началась паника. Ромеи преследовали неприятеля до самого города Милос. Увлекаясь, рубили бегущих. Десятками брали в плен. Среди пленных оказались несколько знаменитых баронов из окружения Боэмунда. Разгром был полный. Византийцы рассчитались за все мелкие неудачи последних дней. Кантакузин ликовал. «Желая произвести своей победой еще большее впечатление императора, он наколол на копья головы многих кельтов и сразу же отправил их Алексею вместе с самыми знатными пленниками», — пишет принцесса Анна.

Это была решающая победа. Головы мертвых норманнов свидетельствовали о том, насколько она серьезна. Боэмунд больше не имел сил, чтобы прорвать блокаду. Его лучшие воины и кони погибли. Но мы видели, что ценой этой победы стало падение Лаодикеи в далекой Сирии, потому что Кантакузин с отборными бойцами уехал оттуда. И все-таки победа над Боэмундом была важнее. Ведь ему не дали пройти на Балканы и ограничили войну узкой прибрежной кромкой у Адриатики. Ослабляя Лаодикею, Алексей I жертвовал фигурой, чтобы выиграть партию.

 

7. На суше и на море

На этом схватки не закончились. Боэмунд отправил большую толпу фуражиров в соседнюю местность, чтобы набрать съестных припасов и, может быть, лошадей. Без того и другого рыцарская армия воевать не могла. В свою очередь, Кантакузин сформировал подвижное соединение из конницы и легкой пехоты, назначил его командиром дельного офицера Вероита и приказал уничтожить вражеских грабителей. Византийцы без труда справились с поставленной задачей. Вероит уничтожил фуражиров в скоротечном сражении. На обратном пути он встретил небольшой флот грузовых судов, который причалил в одну из гаваней на побережье. Суда пришли из Италии и везли припасы и снаряжение для норманнов. Вероит захватил гавань, а корабли сжег.

Но несколько караванов все же прорвались к Боэмунду. Мы узнаем, что князь все-таки сколотил новое войско из того сброда, в который постепенно превращалась его армия. Это воинство составляло 6 тысяч бойцов. Упорный норманн раз за разом восставал, точно феникс из пепла.

Атака этих 6 тысяч выглядела как авантюра. Норманны хотели застать Кантакузина врасплох, рассеять его войско, а самого полководца взять в плен. Это могло бы получиться в том случае, если бы у ромеев не работала разведка. Но… наблюдатели Кантакузина вовремя донесли начальнику о маневре норманнов. Те маршировали всю ночь и наконец разбили привал на речном берегу, чтобы выйти в тыл византийцам. Тут их и застал Кантакузин. Рыцари подверглись атаке и понесли большие потери. В схватке полегло 300 норманнов, как пишет Альберт Аахенский, и еще больше бойцов из вспомогательных частей.

Тот, кто избежал копья, меча и стрелы византийцев, потонул в речке. Много людей попало в плен. Всех пленников Кантакузин направил к императору. Так Алексей получил еще один приятный подарок от своего полководца. Дела ромеев пошли на лад.

После этого были новые стычки. Кантакузин опять и опять громил врага, убивал и брал в плен. Одного из норманнов, родича Боэмунда, человека огромного роста, поймал маленький кривоногий печенег, заарканил и привел в ромейский лагерь. Многие подивились, глядя на этого рыцаря. Огромный рост — это фамильная черта д’Отвиллей. Остальные норманны были, как уже неоднократно говорилось, небольшого роста.

Пленников снова и снова отправляли к царю. Рослого норманна отослали в паре с маленьким печенегом, который и ввел свою добычу в покои царя. Алексей сидел на троне, но не смог сохранить подобающую важности Царь расхохотался, увидев, что маленький печенег заарканил норманнского Голиафа.

Но смеяться над норманнами было рано. Боэмунд все еще не осознал размеров поражения и хотел переиграть судьбу.

Вскоре у ромеев начались неприятности. Пришли плохие известия от флотоводцев. Собственно, один из них — Ландульф — настрочил донос на других. Этими другими были тогда Исаак Контостефан, его брат Стефан и Константин Евфорвин. Ландульф считал, что они пренебрегают охраной побережья, а в результате Боэмунд получает подкрепления и продовольствие из Италии. В противном случае норманнский князь давно бы уже капитулировал. Ландульф писал Алексею:

«Ты, император, не жалеешь ни сил, ни трудов, чтобы воспрепятствовать набегам кельтов, а твои флотоводцы дремлют и не охраняют переправу из Южной Италии. Поэтому те, которые переправляются к Боэмунду и доставляют ему все необходимое, пользуются полной свободой. Вот и недавно к Боэмунду переправились норманны. Они дождались попутного ветра (южные ветры благоприятны для переправы из Италии, а северные — наоборот), окрылили свои корабли парусами и смело отплыли к Диррахию. Сильный южный ветер не позволил им причалить к городу, а заставил идти вдоль побережья до Авлона. Они пристали к берегу на своих вместительных грузовых судах, высадили конное и пешее войско и доставили Боэмунду необходимые припасы. Затем они повсюду устроили рынки, и кельты в изобилии могли купить все, что им нужно».

Донос подействовал. Император разгневался, стал жестоко бранить Контостефана и потребовал быть начеку. Но усилия византийских флотоводцев не приносили результата. Контостефан не смог помешать доставке подкреплений врагу. Он выводил корабли в море, но вражеские конвои всегда оказывались хитрее и обходили заслоны.

Алексей стал анализировать причины неудач. Разобравшись в ситуации, базилевс пришел к выводу, что одна из главных проблем — встречный ветер, который задерживает Контостефана, но благоприятствует норманнам. Из книги Анны Комнины мы узнаем, что наш многогранный император еще и картограф. Он рисует карту Южной Италии и эпирского побережья с гаванями и бухтами. Отсылает ее Контостефану и пишет сопроводительное письмо. В письме говорится, как нужно использовать ветер и ставить корабли, чтобы перехватить норманнов и их союзников. «Он ободрял Контостефана и побуждал приняться за дело». Даже если Анна опять перехваливает своего отца и тот не умел чертить карты, он остается прекрасным организатором. Алексей умел быстро вникать в проблему и принимать правильные решения. Впрочем, почему мы должны отказывать ему в таланте военного инженера или картографа? Император был для этого достаточно умен и образован.

 

8. Петля затягивается

Снабжение армии Боэмунда осуществляли купцы и пираты. В те бурные времена разница между этими двум профессиями была невелика. Они действовали на свой страх и риск и никому не подчинялись. Следовательно, византийцы не могли привлечь к ответу никакого государя за помощь Боэмунду. Запад ведь оставался царством свободы. В нем нашлось место всем: и королям, и пиратам.

«Дождавшись случая, когда кельты с гружеными судами отплыли» из Италии на Балканы, «Контостефан воспользовался дувшим в то время попутным ветром, настиг их в середине пролива и одни пиратские корабли сжег, а большинство пустил ко дну вместе с командами». Еще не зная об этом, Алексей сместил Контостефана с должности. Его заменили многообещающим офицером Марианом Мавро-Катакалоном. Этот человек еще в молодые годы отличился подвигами на поле брани и стал любимцем царя. Кроме того, он являлся родственником Комнинов. А значит, обладал связями при дворе, которые помогали для продвижения по службе. Царь назначил Марина дукой флота. На латыни его имя означает «морской», так что назначение было со смыслом.

Тем временем император находился в своем штабе в Деволе и следил за развитием событий. Мы узнаем, что Боэмунд использовал против византийцев их же методы. Он пытался перетянуть на свою сторону тех норманнов, которые служили Алексею. Византийская контрразведка вовремя обнаружила врага. Алексей принял меры. Неясно какие. Известен лишь результат: норманны на ромейской службе сохранили верность императору, а замысел Боэмунда провалился. На перебежчиков из византийского стана князю рассчитывать не приходилось. К слабым не бегут. А то, что Боэмунд слаб, становилось ясно. Блокада с суши и моря привела к тому, что византийцы одерживали верх без больших потерь, а Боэмунд, в свою очередь, нес тяжелые потери без всяких сражений.

После этого царь занялся собственно военными делами. Он разрабатывал диспозиции. Ромейские войска получили приказ постоянно атаковать неприятеля, но не доводить дело до рукопашной. Ценные факты сообщает принцесса Анна. «Большая часть воинов должна была на конях выезжать вперед, возвращаться назад и, неоднократно повторяя этот маневр, пускать в дело свои луки; в это же время копьеносцы должны были медленно двигаться вслед за ними, принимать к себе лучников в случае, если те отступят дальше, чем нужно, и поражать кельтов, которые к ним приблизятся». Это сочетание римской и скифской тактик могло принести успех в том случае, если стрелы и другое вооружение будут постоянно поступать в действующую армию. Алексей позаботился об этом.

Военные мастерские в империи работали исправно и получали государственные заказы. Служба логистики вовремя доставляла оружие в царский лагерь. Сам император распределял вооружение между отдельными корпусами.

Ромеи методично теснили Боэмунда. Диррахий, если можно так сказать, стал византийским Сталинградом. Противник попал в клещи. Он подавался назад, нес потери и отдавал территорию. Византийский адмирал Мариан Мавро-Катакалон действовал со своей эскадрой так удачно, что норманны снова стали чувствовать недостаток припасов. О штурмах Диррахия речи больше не было: штурмовать стены стало нечем. Все инженерные изыски норманнов византийцы легко обезвредили. Каждый поход рыцарей на водопой или за продовольствием превращался в сражение. Причем византийцы старались действовать на расстоянии, осыпали врага стрелами, добивали отставших. В результате численность войска Боэмунда мало-помалу сокращалась. Князь ненавидел императора как никогда. Алексей I проявил коварство в полной мере: не хотел сражаться по правилам да еще истребил большую часть норманнской армии. А ведь эти силы могли бы пойти громить мусульман! Для этого Алексей должен был всего-то отдать на разграбление норманнам Константинополь и ликвидировать Ромейскую империю. Но вместо этого император нанес поражение святому крестоносному воинству, собравшемуся под стенами Диррахия. Многолетние усилия Боэмунда пошли прахом. Ему и его воинам грозила смерть. На это наш герой пойти, однако, не мог. Видя свое поражение, он попросил мира. Боэмунд отправил гонцов к дуке Диррахия Алексею с мирными предложениями. Почему не сразу к императору? Князь надеялся перехитрить врага. Возможно, он хотел получить доступ в Диррахий, запугать население, захватить город и уже оттуда продиктовать свои условия базилевсу.

Однако и это не вышло. Войско норманнов стали косить болезни. Дезертиры перебегали в византийский лагерь. Император всех встречал, кормил и наделял титулами. Беглецы рассказывали, «что войско противника гибнет от голода и находится в очень тяжелом положении».

Тем временем дука Диррахия Алексей сообщил Боэмунду, что неправомочен принимать решения о мире, и попросил пропустить его гонца, чтобы сообщить императору о просьбе норманнов. Боэмунд был вынужден согласиться. А что ему оставалось делать? Бесславно погибнуть в блокаде?

Правда, положение самого царя Алексея легким не назовешь. У него в тылу подняла голову оппозиция. Базилевс окончательно утратил авторитет в глазах столичной знати. Шпионы докладывали о новых заговорах. Бюрократы, сенаторы, мыслители мечтали об одном: свергнуть Алексея I и вернуть времена династии Дук. Они устали от бесконечных войн и поборов. Полагали, что император сделал свое дело и может уйти. Если уйдет по-хорошему — мирно закончит дни в монастыре. Если по-плохому — будет лишен зрения. «Зная о постоянных кознях своих приближенных, видя, как они ежечасно поднимают восстания, и испытывая гораздо больше ударов со стороны внутренних врагов, чем внешних, — пишет Анна, — император решил прекратить биться на два фронта. Превращая, как говорится, необходимость в доблесть, он предпочел заключить мир с кельтами и не отклонять просьб Боэмунда». Алексей I продиктовал письмо князю норманнов, которое приказал передать через дуку Диррахия. В письме говорилось:

«Ты знаешь, сколько раз я был обманут, доверившись твоим клятвам и речам. Если бы священной евангельской заповедью не предписывалось христианам прощать друг другу обиды, я бы не открыл свой слух для твоих речей. Однако лучше быть обманутым, нежели нанести оскорбление Богу и преступить священные заповеди. Вот почему я не отклоняю твоей просьбы. Итак, если ты действительно желаешь мира и питаешь отвращение к глупому и бессмысленному делу, за которое принялся, и не хочешь больше радоваться виду христианской крови, пролитой не ради твоей родины, не ради самих христиан, а лишь ради твоей прихоти, то приходи ко мне вместе с теми, кого пожелаешь взять с собой, ведь расстояние между нами невелико. Совпадут наши желания или не совпадут, достигнем мы соглашения или нет, в любом случае ты вернешься, как говорится, в целости и сохранности в свой лагерь».

 

9. Перемирие

Прочитав письмо, Боэмунд сообразил, что выкрутился. Пусть он потеряет все, но сохранит жизнь. Атам — как знать, возможно, наверстает упущенное. Князь тотчас потребовал, чтобы император дал ему заложников. В этом случае он согласен лично приехать к Алексею I для мирных переговоров. Император не возражал. Заложниками сделали Константина Евфорвина и еще несколько человек. Все они были знакомы с обычаями католиков и отличались хорошей выдержкой. Боэмунд, узнав о прибытии византийской делегации, немного опешил. Князь опасался, что они заметят, в каком плачевном состоянии находится армия норманнов. Это затруднило бы переговоры, которые Боэмунд хотел вести на равных, раз уж не получилось применить силу Князь не пустил византийцев в лагерь и встретил их поодаль. Послы начали разговор в назидательном тоне:

— Ты давал обещания и клятвы в Константинополе, а теперь их нарушил, и вот чем это для тебя обернулось.

Боэмунд нетерпеливо сказал:

— Довольно об этом. Если у вас есть еще какое-нибудь сообщение от императора, я хочу его выслушать.

Послы ответили:

— Император, желая спасти тебя и твое войско, передает тебе через нас следующее: «Как известно, несмотря на все свои тяжкие труды, ты не смог овладеть Диррахием и не добился никакой выгоды для себя и для своих людей. Если ты не желаешь окончательно погубить себя и свое войско, иди к моей царственности, без страха открой все свои желания и выслушай в ответ мое суждение. Если наши мнения совпадут, — слава Богу! Если нет, то я невредимым отправлю тебя обратно в твой лагерь. Более того, те из твоих людей, которые пожелают пойти на поклонение Гробу Господню, благополучно прибудут к нему под моей охраной, а тот, кто предпочтет удалиться на свою родину, получит от меня щедрые дары и вернется домой».

Боэмунд сбавил обороты. Его следующий ответ прозвучал гораздо учтивее, хотя по сути был еще более наглым:

— Теперь я убедился, что император послал ко мне людей, способных привести и выслушать доводы. Я хотел бы получить от вас полную гарантию, что не буду неуважительно принят самодержцем. Пусть самые близкие его родственники встретят меня на дороге, а когда я приближусь к императорской палатке и буду входить в двери, пусть он поднимется с императорского трона и с почтением примет меня. Император не должен упоминать ни о каких заключавшихся ранее между нами договорах и вообще устраивать суд надо мной, и я буду иметь свободу по своему желанию высказать все, что захочу. К тому же император должен взять меня за руку и предоставить место у изголовья своего ложа, я же войду в сопровождении двух воинов и не буду преклонять колен и склонять головы перед самодержцем.

Выслушав эту самоуверенную речь, послы отказались принять требования Боэмунда. На этом закончился первый день переговоров.

На другой день Боэмунд взял 300 всадников и опять приехал к послам. Князь продолжал настаивать на своих требованиях. Тогда «один весьма высокопоставленный граф, по имени Гуго», не выдержал и сделал в завуалированной форме выговор шефу, порекомендовав быть сговорчивее.

Боэмунду пришлось уступить. Он зависел от своих соратников не меньше, чем соратники — от него. Если бы князь Антиохийский продолжил бессмысленно настаивать на своем, он рисковал, что люди разбегутся и сменят хозяина, тем более что император щедро платил перебежчикам. Оставалось сохранить хорошую мину при плохой игре. Боэмунд потребовал для себя только одного: гарантий личной безопасности. В свою очередь, византийцы просили гарантий безопасности для своих заложников.

«Боэмунд ответил согласием, и они обменялись клятвами». Сам князь вместе с Константином Евфорвином собрался ехать к императору. Но прежде норманн хотел переменить место лагеря, потому что в нем распространялось ужасное зловоние. Люди страдали и умирали. К удивлению послов, Боэмунд униженно просил у них позволения сделать это. «Таково непостоянство племени кельтов, — рассуждает Анна Комнина, описывая этот эпизод, — которые в один миг способны перейти от одной крайности к другой. Среди них можно наблюдать, как один и тот же человек то хвастает, что потрясает всю землю, то раболепствует и падает ниц, особенно когда встречает людей более твердого характера». Послы разрешили переменить место, но не настолько, чтобы Боэмунд мог вырваться из блокады. В то же время всем начальникам ромейских корпусов были разосланы письма о перемирии. «Коварные» византийцы перестали делать набеги на многострадальных норманнов. Константин Евфорвин посетил Диррахий и тоже сообщил его защитникам о предварительных договоренностях. Затем Евфорвин вернулся к Боэмунду и поехал с ним в стан Алексея I. Война завершалась.

Едва норманн достиг Девола, как был введен в императорский шатер. Те, кто не знал князя, таращились на него во все глаза. Анна не жалеет места в книге, чтобы передать его внешний вид. Посмотрим и мы на то, каким виделся Боэмунд своим врагам из Романии. «Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, животу него был подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкие шея и спина. Внимательному наблюдателю он мог показаться немного сутулым, но эта сутулость происходила вовсе не от слабости спинных позвонков, а, по-видимому, тело его имело такое строение от рождения. По всему телу кожа его была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину — его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. Все-таки, кажется, она была рыжей. Его голубые глаза выражали волю и достоинство. Нос и ноздри Боэмунда свободно выдыхали воздух: его ноздри соответствовали объему груди, а широкая грудь — ноздрям. Через нос природа дала выход его дыханию, с клокотанием вырывавшемуся из сердца. В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен — таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые».

Император протянул руку вошедшему в шатер Боэмунду, обратился к нему с приветствием и посадил вблизи трона. Завязалась беседа. Царь бегло и глухо напомнил князю о прошлых обидах и тотчас перевел разговор в другое русло. Князь Антиохийский постарался избежать скандала, но в то же время не удержался от дерзости. Он произнес:

— Я пришел сюда не для того, чтобы держать ответ. Ведь и у меня есть что сказать. Но так как Бог привел меня сюда, я всецело полагаюсь на твое владычество.

Алексей I изрек примирительно:

— Оставим прошлое. Если ты хочешь заключить мир, то, во-первых, должен признать мою власть; во-вторых, сообщить об этом своему племяннику Танкреду и приказать ему передать моим посланцам Антиохию, как мы договорились еще раньше в Константинополе.

— У меня нет возможности дать тебе такое обещание, — быстро отвечал Боэмунд.

Переговоры зашли в тупик. Кажется, норманн сообразил, что Алексей хочет мира. И мгновенно начал вести дела с позиции силы. С этим наглым князем можно было только сражаться, но не вести переговоры. Любой дружелюбный жест он расценивал как слабость.

Боэмунд попросил разрешения вернуться к своему войску. Император благосклонно улыбнулся:

— Лучше меня самого никто не сможет безопасно доставить тебя обратно. Сделаем это завтра.

Был уже вечер. Для Боэмунда разбили шатер. Там его навестил один из византийских вельмож, Никифор Вриенний Младший. Это был внук слепого Никифора Вриенния, которого когда-то разбил Алексей. Никифор Младший не отличался храбростью и воинскими талантами, зато обладал приятной внешностью и красноречием. Император любил его и даже выдал за Никифора свою дочь Анну Комнину. Впоследствии Вриенний Младший, как и Анна, напишет книгу о бурных событиях конца XI века. Правда, сочинение останется незавершенным. Никифора прославит в своей книге «Граф Роберт Парижский» Вальтер Скотт. В этом романе византийский царедворец предстает таким, как в жизни, — блестящим и никчемным. Тем не менее именно он, Никифор, пришел на беседу к Боэмунду и после продолжительного разговора с глазу на глаз уговорил заключить мир.

 

10. Мир

Мирные договоры редко разрабатывают во время открытых встреч. Обычно это дело закулисных переговоров. Там дают взаимные гарантии, договариваются, угрожают. Вероятно, Никифор Вриенний использовал весь арсенал дипломата: посулы, давление, прямые угрозы. Наконец он показал норманну заранее заготовленный проект мирного договора. И Боэмунд сломался. Он согласился на мировую с императором. Фактически это была капитуляция на почетных условиях. Там же обсудили детали соглашения, дописали недостающие пункты, и черновик договора был готов.

В книге Анны Комнины договор приведен на девяти страницах. Перепечатывать его нет смысла, ибо каждый желающий может ознакомиться с текстом, а ничего нового для понимания политики Алексея он не дает. Ограничимся кратким изложением.

Боэмунд признал себя вассалом ромейского императора и обязался воевать на его стороне. Антиохию князь оставлял за собой до конца жизни, а затем эта область должна была вернуться в состав Ромейской империи. Киликию и Лаодикею Сирийскую надлежало передать Византии. Если бы Танкред выступил против этих условий, Боэмунд обязался воевать вместе с императором против Танкреда.

Кроме того, царю стало известно, что Танкред захватил управление Эдессой. Само собой, византийский царь претендовал также и на этот город.

Со своей стороны, Алексей обещал Боэмунду платить ежегодную субсидию в 200 литр (фунтов) золота монетой старой чеканки. Это была плата за оборону границ и за будущее присоединение Антиохии и Эдессы к империи.

Последний пункт вызывает наибольшее удивление во всем договоре. Почему Алексей согласился выплачивать большие деньги побежденному врагу? Неужели дела императора были так плохи, что он срочно нуждался в мире?

Более вероятно другое предположение. Алексей знал, что Боэмунд не отдаст ему Антиохию. Следовательно, не придется выплачивать деньги. В свою очередь предводитель норманнов понимал, что денег ему не видать. Но он не собирался отдавать Антиохию. Однако эти условия мира позволили обеим сторонам сохранить лицо.

«Таким образом, — пишет Анна, — исполнилось желание самодержца, и Боэмунд заключил приведенное выше письменное соглашение, поклявшись Евангелием и Копием, которым безбожники пронзили Бок нашего Спасителя».

Девольский договор был подписан в сентябре 1108 года. Боэмунд попросил отпустить его в Италию. Просьбу исполнили. Норманна возвели в высокий придворный чин севаста, богато одарили деньгами, посадили на корабль и отправили восвояси. Но Алексей ничего не делал даром. Выяснилось, что за деньги и титул Боэмунд… продал Алексею остатки своего воинства. Причем в буквальном смысле. Анна пишет, что солдаты князя поступили под начало византийских офицеров. Деваться этим воякам было некуда. Голодные, оборванные, больные, они должны были отдаться в полную власть византийцев. Вероятно, возвратиться домой удалось только знатным баронам. Остальные стали служить за плату византийскому императору. Так Алексей пополнил ряды своих солдат. Согласимся, это было гораздо более эффективное решение, чем перебить их в генеральном сражении.

Что касается Боэмунда, то он бесславно закончил свои дни. Танкред отказался выполнить условия Девольского договора и сохранил сирийские владения за собой. Боэмунд остался без средств, без людей, без земель. Словом, заканчивал жизнь таким же нищим авантюристом, как и начинал.

Кажется, во время блокады он подцепил какую-то тяжелую болезнь. Поэтому очень скоро сошел со сцены. Анна вообще пишет, что Боэмунд прожил всего полгода после заключения Девольского соглашения. Однако более осведомленные западные авторы называют другую дату смерти князя: март 1111 года. Возможен промежуточный вариант. Первые полгода Боэмунд держался на ногах и пытался сколотить новую коалицию. Но ничего не вышло. Все считали, что с ним опасно связываться: ведь он погубил войска и продал их остатки византийцам.

Измученный, сломленный морально, князь перестал сопротивляться болезни. Она обострилась настолько, что стала смертельной. Что это за болезнь, неясно. Европейские медики не умели поставить точный диагноз. Медицина, как и все остальные науки, кроме богословия, находились в Европе в жалком состоянии (впрочем, и в Византии дела в области медицины обстояли не многим лучше; мы увидим это при описании последней болезни Алексея Комнина). Весной 1111 года Боэмунд — самый страшный враг Алексея I — умер. У князя остался маленький сын Боэмунд II. Ему суждено будет стать правителем Антиохии.

Что касается Алексея, то к моменту смерти Боэмунда его занимали другие дела. Норманны Южной Италии надолго выбыли из игры. Император снова включился в борьбу с турками за Ближний Восток.

 

1. Сельджуки наступают

Византию можно уподобить бойцу с привязанной рукой. Причем этот боец должен был драться с несколькими противниками. Так получилось и на сей раз. В XI–XII веках ромеи постоянно сражались на три фронта: на западе, севере и востоке. Четвертое, южное направление было прикрыто морем, и здесь господствовали ромеи. У арабов уже не было сил для крупных морских экспедиций. У стран Запада таких сил еще не было.

Но три остальных фронта не давали византийцам отдыха. Едва удавалось разбить одного врага — тотчас возникал другой. Так вышло и на сей раз. В то время как Алексей бросил все силы против «антиправославного крестового похода», учиненного Боэмундом, турки в Малой Азии стали нападать на ромейские земли.

Это странно. Ведь Кылыч-Арслан только что был разбит в Ираке и погиб. Откуда взялись силы для новой войны? Следует предположить только одно: сельджуки быстро размножались в благоприятном климате Ближнего Востока. Они восстанавливали численность своих вооруженных сил с потрясающей скоростью. За счет чего? В Малой Азии образовалась этническая химера. Иначе говоря, понятие «этнос-завоеватель» и «правящий класс» совпадали. Сельджуки сделались господами, занимались главным образом военным делом и брали многочисленных женщин в свои гаремы. Оседлые греки, армяне, арабы оставались людьми второго сорта. Турки жили за их счет и тратили силы только на военную подготовку и воспроизводство населения, которое стремительно росло. Рожденные женами и наложницами мальчики вырастали и пополняли ряды турецких воинов. Такая система просуществовала несколько десятилетий, а потом рухнула из-за недостатка ресурсов и психологической ломки завоевателей. Но первого напора турок оказалось достаточно, чтобы нанести тяжелые удары по Византии.

В первый момент после смерти Кылыч-Арслана I казалось, что сельджуки в Малой Азии никогда не оправятся от ударов. Самое сильное малоазийское государство создали Данишмендиды. Но Рум выстоял. Уцелевшие аскеры провозгласили Румским султаном сына Кылыч-Арслана — Мелик-шаха (1107–1116). Этот молодой человек не отличался никакими дарованиями. Он плыл по течению и подчинялся своей дружине. Аскеры требовали от него войны с неверными и грабежей. Мелик-шах не возражал. Союз с греками был разорван. Правда, для полноценной войны пока не было сил. Турки стали опустошать владения Византии мелкими набегами. Византийские земли оказались беззащитны перед новым натиском.

«Варвары совершенно опустошили все побережье от Смирны до самой Атталии», — пишет Анна. Тем самым принцесса обозначает примерную границу тогдашних византийских владений в Малой Азии. Эти владения шли узкой полосой по берегу Средиземного моря. Киликия на юго-востоке оставалась спорной землей с крестоносцами и монофизитами. Дальше на запад ромеям принадлежала Атталия. Полоса христианских земель тянулась вдоль Эгейского побережья, включая Эфес и Смирну. В глубине полуострова владения императора простирались не далее Сард и Филадельфии. Севернее ему принадлежали Пергам, Адрамиттий, Абидос. Турок удалось полностью вытеснить из Вифинии. Обширные земли вокруг Никеи и Никомедии стали ядром новых византийских фем в Малой Азии. Однако Дорилей турки сумели отбить, как и Лаодикею Малоазийскую. Анкиру захватили Данишмендиды.

На севере Малой Азии ромеям принадлежали Синоп, Трапезунд и множество мелких поселений на черноморском побережье. Но крупные города в глубине полуострова — Гангры, Амасия — оставались под пятой Данишмендидов. Последние воздерживались от активных действий против греков. Зато сельджуки Румского султаната предпринимали один набег за другим. Столкновения начались по всей границе. Скоро здесь уже полыхала необъявленная война.

Вернувшись после победы над Боэмундом в столицу, Алексей выслушал доклады подчиненных о событиях в Малой Азии и сразу понял, что отдохнуть не придется. Император был уже немолод. В 1108 году ему исполнилось шестьдесят. Но во всей взрослой жизни ему не выпало ни одного спокойного года. Всегда где-то полыхала война, и нужно было спешить для новых сражений.

Базилевс намеревался восстановить восточную границу, вернуть рассеявшихся жителей и укрепить города. Так началась новая война против сельджуков.

 

2. Подвиги Евмафия Филокала

Во времена Первого крестового похода у византийцев выдвинулся полководец Евмафий Филокал. Сперва он был правителем Кипра, затем попросил для себя другую должность и был назначен дукой Атталии на континенте. Вероятно, Евмафий показал себя с наилучшей стороны во время пограничных сражений с турками. Сам он не умел сражаться в поединках и не отличался богатырской силой. Но считался одним из самых искусных тактиков, был мастером засад и военных хитростей, отлично разбирался в логистике, умел правильно оценивать местность и обладал оперативным чутьем, без которого невозможно искусство стратега.

Поэтому император назначил Евмафия Филокал а командовать армией, которую направил на войну с сельджуками.

Численность ромейского войска неизвестна. Скорее всего, тысяч двадцать солдат. Причины такой оценки будут понятны из дальнейшего рассказа.

Армия переправилась через Геллеспонт в районе Абидоса. Кажется, это произошло в 1109 году.

Первым из малоазийских городов на пути Евмафия Филокала и его людей встал Адрамиттий. Он был совершенно разрушен турками. «Казалось, в нем никогда никто не жил», — говорит Анна. Филокал отстроил город, вернул жителей, оставил гарнизон. Затем выслал разведку и выяснил, что у города Лампи находится отряд сельджуков. Филокал отправил против них свою кавалерию. Византийцы настигли турок, навязали бой, одержали верх. Ромеи жестоко отомстили мусульманам за грабежи и насилия. Анна пишет: «Они зверски обошлись с турками и даже бросали новорожденных детей в котлы с кипящей водой». Наличие турецких детей показывает, что византийцы имели дело с переселенцами, которые решили поискать счастья на землях ромеев и отметились там жестокими подвигами. Заметим, что византийцы никогда не отличались тягой к массовым убийствам. Их нужно было сильно вывести из себя, чтобы вызвать месть. Об этом и пишет Анна, обмолвившись о руинах Адрамиттия. Грекам не нужно было ничего объяснять. Они жили в эпоху зверств мусульман по отношению к православному населению. Турки вырезали христиан целыми городами. Сколько горя и бедствий принесли они ромеям на этих землях, остается лишь догадываться. Это не оправдание греков. Кровь лилась с обеих сторон. Но все-таки вина мусульман выше. Именно они пришли в Малую Азию и расправились с ее населением так, что здесь не осталось даже следа православия. Об этом нужно помнить при оценке событий.

Узнав о бойне, которую учинили его кавалеристы, Евмафий Филокал обрадовался. У византийцев этот человек имел репутацию жестокого воина. За глаза его называли «волком». Несомненно, его приучила к жестокости постоянная пограничная война, где дука насмотрелся всякого. Легко быть гуманистом в кабинете или в лекционной аудитории. Но когда ведешь постоянную изнурительную войну, видишь смерть единоверцев и вторжения врага в твою землю — шкала ценностей несколько смещается. Напомним, что сельджуки то и дело нарушали клятвы мира, данные византийцам, а также любили ссылаться на то, что войну ведут вольные шайки туркмен на свой страх и риск. Но жителям греческих городов и деревень не становилось от этого легче. Учитывая это, можно понять ярость Филокала по отношению к вероломному противнику. Он вел войну так, как считал нужным.

Филокал восстановил из руин еще несколько городов, оставил там гарнизоны, после чего прибыл со своими войсками в Филадельфию. К тому времени слухи о походе византийцев распространились по всей Малой Азии. Султан Мелик-шах и эмир Мелик-Гази Данишмендид тотчас позабыли вражду и выступили против неверных.

Туркмены Мелик-Гази оказались проворнее сельджуков. Им было чего опасаться. Анна Комнина пишет, что Данишмендиды обращались с православными жителями, «как с рабами», несмотря на иллюзию веротерпимости и либерализм первых лет туркменского господства. Данишмендиды опасались возмездия со стороны христиан.

Туркмены набрали 20 тысяч всадников. Их возглавил какой-то бек по имени Хасан. Анна называет его «архисатрапом». Армия Евмафия была, судя по всему, меньше туркменского войска. Поэтому византиец решил встретить врага под прикрытием стен Филадельфии. Когда разведка доложила о подходе туркмен, Евмафий приказал запереть городские ворота и изготовиться к битве. В то же время он запретил поднимать шум, чтобы город казался малолюдным или необитаемым.

Хасан увидел, что ромеи опасаются выглянуть за стены, и решил: войско их невелико. Осадных орудий у туркмен не было, инженеров — тоже. Поэтому бек позволил себе пренебречь осадой и двинулся вглубь византийских владений, обойдя Филадельфию.

Туркмен сделал большую глупость. Он разделил войско. Оставив себе 10 тысяч джигитов, Хасан двинулся к Смирне. По 5 тысяч отправил на юг и на север.

Сколько воинов имелось у Филокала? Меньше, чем у турок, но ненамного. Учтем отставших, заболевших, размещенных в гарнизонах, убитых в стычках с турками. Следовательно, Филокал мог лишиться за время похода 58 тысяч воинов. Значит, у него оставалось 1215 тысяч солдат.

Местное население оповещало Евмафия обо всех движениях врага. Крестьяне-ромеи не считали Евмафия «волком». Для них суровый византийский генерал был спасителем от врага.

Узнав, что вражеское войско разделилось для грабежа, Евмафий начал действовать. Он вывел большую часть армии (естественно, конников) из Филадельфии и приказал преследовать туркмен. Те ни о чем не подозревали. Грабили деревни, угоняли в рабство народ, чинили насилия.

Евмафий напал на отряд, ограбивший окрестности городка Кельвиана. Напасть удалось внезапно, на рассвете. Туркмены спали. Ромеи сняли часовых, обрушились на лагерь противника и учинили зверскую резню. Евмафий опять никого не щадил. Ему удалось освободить весь полон, захваченный туркменским отрядом во время набега. Греки от всей души благодарили свирепого и бессердечного «волка».

Еще один туркменский отряд рвался к морю — к городам Нимфею и Смирне. Здесь были благодатнейшие места. Цветущие долины давали богатый урожай. По долинам текли прозрачные прохладные реки. Туркмены предали край огню. Но радоваться пришлось недолго. Солдаты Евмафия настигли врага на берегах реки Каистр и стал окружать. На сей раз внезапного нападения не получилось, туркмены выстроились для боя. Евмафий охватил их с флангов, прижал к реке и задавил числом. Византийцы торжествовали. «Многих врагов они убили, — пишет Анна, — большое число захватили в плен, а немногие оставшиеся обратились в бегство, попали в водовороты… и сразу же утонули». Наполеоновская тактика Евмафия (создание численного превосходства на отдельном участке и разгром врага по частям) позволила нанести несколько чувствительных ударов и вдвое сократить численность вражеской армии. Оставшиеся в живых туркмены прекратили набег и ушли восвояси. Но все же это был несомненный успех византийцев. Им удалось меньшими силами нанести туркменам несколько поражений и заставить их отступить.

 

3. Возрождение сената

Кампания против туркмен заняла весь 1109 год. Затем война опять свелась к мелким стычкам.

Казалось, византийцам следует бросить все силы на то, чтобы добить сельджуков. Но и на сей раз вышло иначе. Внимание Алексея в очередной раз отвлекли события вокруг Антиохии.

В марте 1111 года пришло известие о смерти Боэмунда. Это означало, что Антиохия переходит под власть Византии. Таковы были условия Девольского договора. Но «жемчужиной Сирии» по-прежнему правил Танкред. Он ненавидел византийцев и отличался неуправляемым характером. Норманн в очередной раз отказался выполнить условия договора.

Это дает повод принцессе Анне сделать отступление в своей книге и долго сетовать на неблагодарность крестоносных вождей. Принцесса перечисляет все блага, которыми Алексей осыпал крестоносцев. Император затратил много денег на переправу их войск в Азию, шел на риск войны с турками и претерпел от них множество неприятностей. Наконец, он платил крестоносным вождям деньги, называя это «подарками». И все ради одного: чтобы вернуть Ромейской империи то, что ей принадлежало по праву.

С точки зрения международных норм, доводы Анны безупречны. Но ромеи столкнулись с людьми, которые признают в политике только право силы. Приходилось искать адекватный ответ, чтобы усмирить рыцарей и заставить их вернуть ромейские города. Этим ответом могли стать военные действия и решительные победы. Но Византия только что пережила две кампании — против Боэмунда в Европе и против турок в Азии. Война в отдаленной Антиохии была сопряжена с трудностями снабжения и подвоза войск. Алексей пытался решить дело переговорами. Византийские послы отправились в Антиохию.

Танкред встретил дипломатов надменно. «Раздувшись от спеси, — пишет Анна, — он хвастался, что вознесет свой престол выше звезд». Наконец норманн сообщил, что никогда не отдаст Антиохию, «даже если у его будущих противников будут огненные руки».

Император разгневался. Дело шло к войне. Алексей собрал в столице военных и «всех членов синклита». На этом свидетельстве Анны следует остановиться. До сего момента император собирал только своих «родственников и свойственников» и решал с ними судьбы страны. Теперь он созвал военных и сенат (именно так переводится на латынь греческое «синклит»). Это не может быть случайностью. Между разгромом Боэмунда под Диррахием и смертью этого князя в Византии произошли какие-то важные события, о которых умалчивает официальная история. Не будем преувеличивать их важность, но факт остается фактом. Алексей I настолько утратил популярность, что вынужден был пойти на уступки столичному общественному мнению и отказаться от модели управления с помощью «семьи». Классической военной диктатуре пришел конец. Непосредственной причиной стали постоянные заговоры сенаторов. С ними можно было бороться путем репрессий или путем уступок. Император Алексей, человек скрытный и хитрый, пошел вторым путем.

Ни о каких реформах управления в это время мы не знаем. Следовательно, речь шла лишь о восстановлении сената. Причем оно состоялось несколько раньше. Скорее всего, после победы над Боэмундом в 1109 году. Вот почему следующий, 1110 год словно выпал из ромейских хроник. Похоже, его наполнила закулисная борьба в столице между разными политическими группировками. Сенаторы стали требовать должностей в Константинополе и провинциях. Роль чиновников вновь усилилась, но император создал новый сенат из военных и гражданских лиц, чтобы иметь в нем своих сторонников.

На первых порах затея с возрождением сената привела к оздоровлению ситуации. Алексея уже не собирались свергать. Сенаторы отвлеклись на борьбу за титулы, власть и награды. Но последствия оказались очень опасными. Они проявились при наследниках Алексея.

Чиновники пытались договориться с военными. Итогом стало постепенное создание единого правящего класса, а жертвами сделались простолюдины. Их будут закабалять всеми возможными способами и превращать в крепостных. При наследниках Алексея происходила медленная феодализация византийского общества по западному образцу. Воины превращались в рыцарей, а крепостные обслуживали их и теряли права. Внук Алексея Комнина — Мануил I — уже столкнулся с проблемой резкого сокращения свободного населения в Византии и пытался с этим бороться. Но было поздно. За несколько десятилетий в Византии сложился новый правящий класс, и он погубил страну. Феодалы хотели наживаться, подчинять свободных и служить императору сорок дней в году, как западные рыцари. А остальное время жить в свое удовольствие. Этот эгоизм был благом для Запада, но для Византии оказался смертельным.

Политическая реформа привела еще к одному неприятному последствию. Если раньше Алексей бесконтрольно распоряжался ресурсами страны и принимал решения, то теперь все поменялось. Сенаторы возвысили голос. Первым делом они решительно выступили против войны с Танкредом. Ведь это означало новые расходы, а средств и без того не хватало. Не лучше ли поручить охрану рубежей наемникам, а самим сенаторам беспрепятственно закабалять собственных сограждан?

В этом сопротивлении мы видим диалектику власти. С одной стороны, диктатура Алексея I и его приближенных могла привести к злоупотреблениям. И наверняка приводила. Алексей наделял привилегиями своих «родственников и свойственников». Это обижало тех, кто не попал в круг избранных. Но как только сенаторы добились роста своей власти, они показали, что думают не об интересах страны, а лишь о самих себе. Какой вариант власти был для Византии лучшим? Вряд ли удастся найти ответ.

На совместном заседании сената и «генштаба» Алексею мягко дали понять, что еще одна война не нужна Византии, а император не учитывает интересов народа. Позиция военных неизвестна. Но очевидно, что точка зрения сенаторов возобладала. Был принят компромиссный вариант с попыткой решить проблему дипломатическим путем.

Сенаторы решили направить послов к иерусалимскому королю Бодуэну (Брабанту), чтобы просить его о поддержке. Это предложение имело смысл. Бодуэн Брабант был близким родственником Бодуэна де Борга, у которого Танкред в свое время отобрал Эдесское графство. Если окажется, что король и все остальные крестоносцы настроены против наглеца Танкреда, — быть войне. Если же нет, от войны следует воздержаться и уладить конфликт другим способом. Византийцы устали от бесконечных сражений. За это время успели состариться и умереть многие воины, а те, кто выжил, чувствовали одну необходимость — отдохнуть.

 

4. Призрак единой империи

Алексей вынужден был одобрить решение сената. Он снарядил посольство в Иерусалим. Однако царь не был бы верен сам себе, если бы не попытался схитрить. Он направил посольства не только в Иерусалим, но и в Европу. Его дипломаты прибыли ко двору папы Пасхалия И. Понтифик выслушал от них удивительное предложение. Алексей I выражал готовность подчиниться духовной власти папы и объединить Церкви — православные и католики вновь стали бы единой конфессией. Предложение выглядело заманчиво, но Алексей ничего не делал даром. Чего же он просил взамен? Ни много ни мало — титула римского императора для своего сына Иоанна Комнина. То есть Иоанн должен был стать царем единой Римской монархии. Казалось бы, это бред. Но Алексей знал, чего хочет. В свое время граф Тулузский или герцог Бульон отказывались давать царю присягу по одной важной причине: они были вассалами западных государей. Например, Бульон давал присягу лично западно-римскому императору Генриху IV. Раймунд подчинялся французскому королю, который, в свою очередь, признавал старшинство Генриха, хотя и не был его вассалом. Но если бы Европа получила единого императора, возражения всякой феодальной мелочи вроде герцогов и королей относительно присяги Алексею немедленно бы отпали. Базилевс считался бы формальным повелителем Запада, а между тем восстановил бы свои позиции на Востоке. Иначе говоря, подчинил государства крестоносцев и вернул Антиохию.

Момент для предложений о церковной унии был выбран очень удачно. Казалось бы, Запад имел собственного императора. По совместительству — германского короля. Но дела обстояли не так просто. Несколько десятилетий папы боролись за верховную власть в западном мире с императором-сатанистом Генрихом IV. Наконец против императора-отца взбунтовался собственный сын — Генрих V Причем обратился за помощью к католической Церкви. Генрих IV умер от нервного и физического истощения. Императорская корона досталась его сыну. После этого Генрих V предал своих друзей-церковников так же легко, как предал сатаниста-отца. Он объявил себя императором Запада, независимым от власти папы, назначал епископов и собирал деньги с церковных владений. Началась открытая война между папой и императором. Причем Пасхалий проиграл ее, потому что не имел достаточных ресурсов. Его лучшие последователи записались в крестоносцы, ушли на Восток и там погибли. Кто-то лишился жизни в Палестине и Сирии, а кто-то на Балканах во время «крестового похода» Боэмунда против Византии.

Папство переживало не лучшие времена. И вдруг — заманчивое предложение от Алексея I. Ромейский базилевс предлагал покорность. Уния Церквей вознесла бы папу на небывалую высоту. При этом ясно, что власть Алексея на Западе оставалась бы номинальной. Реальным духовным вождем Запада стал бы папа. Неизвестно, как долго мог продержаться этот союз, но обе стороны видели в нем свою выгоду. Пасхалий все понял и согласился заключить унию. Он направил в Константинополь посольство из 600 человек, которое торжественно вошло в ромейскую столицу. Переговоры завершились успешно. Обе стороны хотели договориться. Религиозные разногласия оставили в стороне. Тем более что они не были существенными. Речь шла не о единении Запада и Востока, а о политическом союзе под маской церковной унии.

Условились, что Алексей I лично приедет в Рим, дабы принять корону Запада из рук папы. Базилевс готов был на долгое путешествие, несмотря на болезнь. Это был бы невероятный триумф Византийской империи.

Но план оказался слишком дерзок, чтобы осуществиться. Как известно, зигзаги истории взаимно компенсируются, и тогда вступает в действие закономерность исторического развития.

Слишком многие на Западе выступали против унии. Они делали ставку на германского короля Генриха V. Прежде всего — немцы и родственные им народы, объединенные в Священную Римскую империю. Немецкие войска начали наступление на Рим. Папа бежал. Визит Алексея отменили. А вскоре папа Пасхалий умер (это произошло в 1112 году). Его преемники выбрали путь компромиссов с германскими королями. Папство было частью Запада. Византийскую империю католики рассматривали как объект экспансии. Затея царя Алексея провалилась. Базилевс Романии не смог стать императором Рима.

 

5. Путешествие Вутумита

Сенатская оппозиция заставила императора задуматься — как жить дальше. Но, сделав уступки недовольным в столице, он продолжал назначать своих людей на местах. Например, послом в Иерусалимское королевство стал проверенный соратник Михаил Вутумит. Ему дали в помощники какого-то человека, который хорошо знал латынь. Вероятно, этот переводчик был из столичных грамотеев, возможно, оппозиционер. Но он ничего не решал. Даже имени его не сохранила история. Алексей по-прежнему держал главные нити управления в своих руках.

«Из-за корыстолюбия латинян, — пишет Анна, — отправляться к графам без денег было нельзя». Поэтому император снабдил Вутумита деньгами и подарками. Не лучше ли было воздержаться от этих трат, а решить спорные вопросы с помощью войны? Обогащать врагов было неразумно. Однако это был один из принципов византийской дипломатии. Варваров задабривали подарками. Считалось, что выгоднее подарить им деньги, чем содержать на эти деньги солдат. А за разбитым врагом все равно придет другой, более сильный.

Это типичная точка зрения недалеких чиновников. Ее вред очевиден. Ведя войну, ты ослабляешь врага. Давая подарки, усиливаешь его. Уже цитированный нами американский исследователь Эдвард Люттвак считает, что дары все равно быстро возвращались в Византию вследствие товарообмена с варварами, но это не всегда так. Тем более если ромеи откупались от более сильного противника. Кроме того, эти подарки возбуждали алчность соседей. Укротить недругов могла лишь сила.

Михаил Вутумит взял деньги и переправился в Триполи (город в современном Ливане). В ту пору здесь находился центр графства Триполи, созданного Раймундом Тулузским. Сам Раймунд уже умер (в 1105 году). За его европейские и азиатские владения началась борьба между потомками. Описывать ее не имеет смысла, ибо она относится к теме Крестовых походов. Ясно лишь, что здешним жителям было не до Византии с ее претензиями.

В Триполи приплыл из Тулузы незаконный сын и наследник Раймунда — граф Бертран. Вутумит добился у него приема, предложил подарки и вручил письмо императора. «Не будь хуже твоего отца, — писал Алексей, — следуй его примеру и соблюдай верность мне».

Бертран заверил, что испытывает дружеские чувства к базилевсу и готов поддержать его претензии на Антиохию. Если Алексей приведет войска под стены города, Бертран придет к нему на помощь. Это было хорошее начало.

О посольстве узнал король Иерусалимский Бодуэн I (1100–1118). Императора Алексея он не любил. Но Танкреда — ненавидел еще со времен Крестового похода. Тем более что Танкред отнял Эдессу у племянника Бодуэна. Король Иерусалимский направил для переговоров с византийцами в Триполи своего брата Симона. Более того, крестоносный государь пригласил ромеев к себе для личной встречи. Вутумит оставил деньги и подарки в Триполи, положившись на Бертрана, который взялся их охранять, а сам отправился на свидание с королем Иерусалимским.

Бодуэн I осаждал в это время Тир. Город обороняли египтяне. Осада продолжалась с ноября 1111 года по апрель 1112-го. Ромеи прибыли на завершающем этапе. Встреча с королем состоялась в Акке (эту же крепость в исторической литературе называют Акра; французы именовали ее Сен-Жан д’Акр).

Вутумит стал выяснять, готов ли Бодуэн I поддержать императора Алексея в борьбе за Антиохию. Причем приврал, что византийские войска уже находятся в малоазийской Селевкии. Это обличает Вутумита как сторонника «военной» партии в Византии. Но дипломатом он оказался плохим. Бодуэн I был прекрасно осведомлен о положении дел на Ближнем Востоке. Король знал, что Алексей находится в Константинополе, а ромейских войск в Селевкии нет. Хотя зерно правды в сообщении Вутумита Все-таки было. Алексей выходил с флотом в море, однако вернулся с дороги. Тем не менее Вутумита разоблачили и осмеяли. Переговоры, стало быть, начались плохо. Сурово осудив византийца за ложь, король Бодуэн сказал:

— Ты отправишься со мной в Иерусалим, а оттуда я сообщу через посланцев о своем решении императору.

Вутумит вскоре выяснил, что Бодуэн I ведет двойную игру. Король начал закулисные переговоры с Танкредом о союзе. Поразмыслив, правитель Иерусалима решил, что Танкред менее опасен, чем Византия. В то же время Бодуэн требовал денег и подарков у Вутумита. Византийский дипломат сообщил, что оставил то и другое в графстве Триполи. Король не скрывал разочарования.

Наконец осада Тира закончилась, и посол отправился в обозе Бодуэна I ко Гробу Господню. По пути Вутумит совершил паломничество.

Вутумит смог по достоинству оценить обстановку алчности, благочестия и милитаризма, которая царила в Иерусалиме. Это было агрессивное, уникальное и крайне опасное государство.

Состоялась новая аудиенция у короля. Прагматичный Бодуэн I стал настойчиво требовать подарков и денег. Вутумит ответил ему:

— Вы получите эти деньги при условии, если соблюдете клятву, данную вами императору в Константинополе, и пообещаете помогать в борьбе против Танкреда.

Подобные обязательства совершенно не входили в планы Бодуэна. Анна прямо пишет, что король «желал получить деньги, но оказывать помощь собирался не императору, а Танкреду». Моральный аспект короля не тревожил. Макиавелли мог бы гордиться таким государем и ставить его в пример.

Не получая денег, Бодуэн страдал. «Таков вообще нрав варваров, — брезгливо пишет Анна. — Они с жадностью глядят на дары и деньги, но меньше всего расположены делать то, за что им эти деньги даются». Так или иначе, дать клятву Бодуэн не пожелал. Следовать ей означало бы разорвать тайные соглашения с Танкредом. А обмануть императора и выступить клятвопреступником было опасно в глазах общественного мнения. Поэтому король вручил Вутумиту дружелюбные письма в адрес базилевса и отпустил посла. Письма не содержали конкретных обещаний. Бодуэн не желал связывать себя обязательствами.

Вернувшись в 1112 году в Триполи, Вутумит обнаружил, что граф Бертран мертв. Его унесла какая-то местная болезнь. Болезни вообще косили крестоносцев, как траву. Сказывались местный климат и непривычная пища.

В Триполи обосновался сын Бертрана — Понсе, которому покровительствовал местный католический епископ. Вутумит увидел, что оставленные им деньги присвоены молодым графом и епископом. Византиец добился приема и угрожал графу Понсе разными карами. Между прочим, выяснилось, что сидевшие в Триполи крестоносцы поддерживали ромеев небескорыстно. Они все еще получали продовольствие и снаряжение с Кипра. Грабить после этого ромеев и присваивать их сокровища было попросту подло. О чем сразу и заявил Вутумит.

— Вы не отдаете нам денег, — изрек он презрительно, — значит, вы не истинные слуги императора и не соблюдаете ему верности. Ну что ж, вас больше не будут снабжать с Кипра всем необходимым. Дука острова перестанет помогать вам, и вы сделаетесь жертвой голода.

Угрозы подействовали. Понсе вернул часть сокровищ. Другую часть Вутумит передал ему в дар, и конфликт был улажен. На оставшиеся деньги ромеи закупили коней для армии. Вутумит вернулся на Кипр, а затем переправился в Памфилию — эта историческая область на юге Малой Азии была прочно захвачена Византией. Сушей дипломат добрался до Геллеспонта и прибыл в Константинополь, где доложил императору о неудачном исходе своих переговоров. Таким образом, план византийской оппозиции о дипломатическом урегулировании обстановки на Ближнем Востоке полностью провалился. Победила военная партия, которую возглавлял Алексей.

Византия оставалась, против нее плели интриги и составляли новые коалиции. Главными врагами оставались католики, которые сколачивали причудливые союзы против ромеев. Стареющий император Алексей вынужден был искать адекватный ответ. Этим ответом была война.

 

6. Семья и политика

Здоровье Алексея I ухудшилось. Интриги и войны состарили царя. К постоянным болям в ногах присоединилось расстройство сердечной деятельности. Вероятно, у Комнина прогрессировал ревматизм. Следовало бы переложить заботу о государстве на плечи более молодого политика. Но Алексей, совершенно разбитый физически, чувствовал себя на пике умственного развития. Он постиг тонкости и нюансы управления страной, армией, дипломатической службой. Жертвуя собой, император держал нити управления в своих руках. Это был истинный пример служения, который искупил преступления юности.

«Как снежные вихри, заботы одна за другой обрушивались на императора», — с некоторым сочувствием пишет Анна, которая наблюдала за отцом в это время. Самой Анне исполнилось тогда 29 лет. Она росла ученой женщиной, которая вместо богословских книг увлекалась сочинениями античных авторов. А возможно, уже начала собирать материалы для сочинения об отце. Алексей и Ирина не поощряли увлечений дочери, но принцесса пренебрегала запретами. Она была любимицей матери. Ирина уговаривала Алексея завещать престол Анне и ее мужу Никифору Вриеннию Младшему в обход собственного сына Иоанна. Царь возражал. Несомненно, он был прав. Умная Анна была бы, возможно, неплохой правительницей. Но ее муж Вриенний к роли царя был непригоден. Однако Алексей не давал окончательного отказа на просьбы Ирины и многозначительно говорил, что, как знать, может быть, Анне с мужем еще и удастся получить порфиру, если он, государь, пересмотрит свое завещание.

В результате Анна терзалась сомнениями и мучилась от необоснованных претензий на власть. Алексей же оставался политиком даже в супружеской опочивальне.

* * *

И снова — к внешнеполитическим делам. Очень скоро Алексей обнаружил, что против него образовалась новая коалиция в составе старых врагов: Пизы, Генуи и приморских городов Южной Италии. Они готовили флот, чтобы ограбить приморские владения Византии, которые тянулись огромной полосой и были вследствие этого беззащитны. Одновременно на востоке возобновили военные действия сельджуки. Никакая дипломатия не могла заменить грубую силу.

Сам император пытался сколотить коалицию против крестоносцев с участием мусульман. В этом не было ничего постыдного — лишь политический расчет. Католические правители постоянно обращались к помощи мусульман на Ближнем Востоке. Историки относятся к этому благосклонно. Но такой же поступок Алексея вызывает, конечно же, порицание.

Император пытался заручиться поддержкой сельджукского султана Мухаммеда I Тапара, сменившего на троне Берк-Ярука. Византийский государь предложил султану союз против Танкреда. Казалось бы, странно — выступить вместе с мусульманами против христиан? Однако наиболее дальновидным византийским политикам стало ясно: мусульмане и католики равно враждебны православной Византии. А значит, союз с одними против других вполне правомерен, если отвечает политическим интересам империи. При этом можно было сохранять религиозную риторику и объявлять себя борцом за интересы христианства. Так делали и католические, и православные государи.

Кроме того, императору удалось переманить на свою сторону армянских князей Киликии. Они страдали от набегов турок и крестоносцев, а потому предпочли принять покровительство православного царя. Киликийский князь Гох Басил еще несколько лет назад получил от Алексея высокий титул севаста. То есть, по сути, зависимого от византийцев короля. Другой князь, Торос Рубенян, тоже служил ромеям. Хотя оба армянина исповедовали монофизитство, они выбрали союз с православными. Следовательно, Танкред оказался настолько агрессивным и безобразным грабителем, что поссорился со всеми соседями, включая армян. Более того, он поругался даже с католиками, ибо захватил Эдессу и вернул ее Бодуэну де Боргу только после войны. Ту же самую операцию захвата и грабежа Танкред хотел проделать с армянами, но был наконец разбит Гох Василом у подножия горы Сев-Лер. Экспансия крестоносцев была остановлена. Алексей без всяких затрат удержал границы империи на Евфрате.

Вскоре после этого Танкред умер. Скончался и Гох Васил. Его княжество унаследовал приемный сын, Тга Васил (Тга означает «отрок» — прозвище указывает на юный возраст князя). Этот человек был искренне предан империи. Симпатию князя разделяла и группировка, приведшая Басила к власти. Это сделало армян лютыми врагами крестоносцев.

Пока происходили эти бурные события, Алексей искал новые способы сокрушить ближневосточных норманнов. Поскольку дипломатия не помогла, снова обратились к поддержке армии. Император сосредоточил войско и флот для начала военных действий. Эскадра ромейских кораблей стояла у берегов Херсонеса Фракийского, готовясь выступить в Малую Азию. Сухопутные части находились у Адрамиттия. Однако базилевс вдруг приказал рассредоточиться, чтобы прикрыть побережье. Решение оказалось правильным.

Царь узнал о подходе вражеского флота итальянских городов-республик, которые хотели разграбить малоазийское побережье. Но и в ромейских городах и портах оказались сильные гарнизоны. Ими командовали лучшие полководцы — Константин Гавра, Монастра и другие. Алексей умело парировал удар врага.

Затем состоялась морская битва. Авангард католического флота в составе пяти кораблей показался у стен Абидоса. Византийцы потопили три корабля из пяти и показали, что берега хорошо охраняются. Неприятель убрался в южную часть Эгейского моря. А потом наступило затишье.

После смерти Танкреда Антиохией завладел один из норманнских баронов, Роджер дель Принчипате. Он считался регентом до совершеннолетия сына Боэмунда Тарентского. Сил у норманнов убавилось. Лучшие воины полегли в сражениях с мусульманами и армянами. Опасность для Византии миновала.

 

7. Нашествие турок

Но вскоре Алексей столкнулся с неожиданными проблемами. У него в тылу началось восстание. Мятеж поднял один из командиров в Пафлагонии. Его звали Михаил из Амастриды. Он командовал гарнизоном одной из крепостей в тех краях. Причины мятежа, как всегда, неизвестны. Задержка жалованья? Произвол гражданских чиновников по отношению к военным? Интриги сенаторов, как в случае со многими восстаниями, когда сенаторы с помощью армии добивались смещения неугодных царей?

К счастью, мятеж провалился. «Несогласные» заняли какой-то город в окрестностях Амастриды и предались грабежам. Получилась уменьшенная копия мятежа Урселя.

Алексей спешно собрал войска и поставил над ними стратегом Георгия, сына Декана — видимо, уроженца Пафлагонии. Георгий разбил мятежников, запер их в крепости и взял ее после трехмесячной осады. Мятежника представили царю. Алексей приговорил Михаила из Амастриды к смерти. Но затем (видимо, разобравшись в ситуации и учтя смягчающие обстоятельства) помиловал смертника и пожаловал ему «бесчисленные дары». Читатель остается в недоумении, какие тайны крылись за этим заговором и почему столь неожиданным оказался финал.

Мятежом сразу воспользовались турки. Румский султан Мелик-шах возобновил военные действия против Византии. Он напал на Филадельфию. Этот город был восстановлен и дополнительно укреплен ромеями после похода Евмафия Филокала. Начальником здешней области был Константин Гавра, сын мученика Феодора, храбрый офицер и способный военачальник.

Константин Гавра не стал дожидаться врага в стенах города. Он вышел навстречу туркам, перехватил их и полностью разгромил. Исход боя решила кавалерийская атака. Сельджуки хотели расстрелять византийцев из луков, но Константин «первый во весь опор бросился на варваров, — пишет Анна, — приказав остальным следовать за ним. И одержал победу».

Узнав о поражении своей армии, Мелик-шах запросил мира. Турецкие послы прибыли в Константинополь. Император встретил их в тронном зале во всем блеске парадного облачения. Перед троном стояли вооруженные секирами варяги (теперь это были в основном англосаксы). Алексей выслушал турок, а затем предложил свои условия мира. О них ничего не известно. Надо полагать, император требовал от сельджуков демаркировать границу, сложившуюся после Крестового похода, прекратить набеги и оставить в покое его новых вассалов-армян: Тороса и Тга Басила. Турки пошли на все. Но скоро выяснилось, что со стороны Мелик-шаха и его советников это была уловка. В то самое время, пока турецкие послы отвлекали внимание Алексея, румский султан просил о помощи своего дальнего родича — Великого Сельджука Мухаммеда I Тапара. Тот как раз подавил все мятежи на границах своей империи и мог бы помочь единоплеменникам разгромить неверных.

Выяснилось, что Мухаммед I в полной мере обладает амбициями своих предков. Султан прервал контакты с византийскими дипломатами, собрал 50 тысяч аскеров (включая малоазиатов) и бросил их в западный поход. Они должны были оказать помощь Мелик-шаху и уничтожить ромеев. Взамен Мелик-шах обещал стать вассалом Мухаммеда. Если бы план удался, это бы означало восстановление громадной империи Великих Сельджуков от Босфора до Сырдарьи.

Имелось еще одно соображение: Мухаммеду нужно было куда-то девать быстро размножавшихся туркмен. Война против Византии представлялась удачным решением.

Летом 1112 года аскеры Мухаммеда вошли в Малую Азию. Алексей немедленно собрал войско, переправился через Босфор и двинулся навстречу врагу. Императору было 64 года. Его мучили приступы ревматизма. Резкие боли в ногах не давали ходить. Царь вызвал к себе жену, чтобы та немного подлечила его. Ирина мазями и притираниями уменьшила боль. Алексей с войсками двинулся по направлению к Никее. Больше всего он боялся, что неприятель захватит этот сильный город, который ромеи вернули с таким трудом.

Царь ехал в колеснице, а рядом шли полки солдат, вооруженных копьями. Остальное оружие и доспех везли, как обычно, в обозе. Их надевали только перед сражением. Ни один, даже очень подготовленный воин, не мог маршировать на походе в полном вооружении. Алексей ободрял воинов, улыбался, перекидывался острым словцом. Среди воинов хитрый и отважный император был в своей стихии.

Разведчики докладывали: турецкая армия разделилась. 40 тысяч человек грабят окрестности Прусы и Никеи. Оставшиеся 10 тысяч отправились к берегам Эгейского моря, чтобы разгромить тамошние владения ромеев. Этим 10-тысячным корпусом командовал старый малоазийский турок «Монолик». Такова византийская транскрипция его имени. Возможно, это имя транскрибируется как Мелик? В таком случае, это тезка юного румского султана. «Монолик» был его наставником. Видимо, 10 тысяч воинов — это силы собственно Румского султаната, уцелевшие после всех поражений и передряг. А другие 40 тысяч пришли из Персии и Ирака. Этой армией командовали два турецких эмира — Мухаммед и «Кюнтехмиш» (последнее имя дошло опять-таки лишь в византийской транскрипции). Первым делом они напали на город Кизик в Вифинии. Византийский правитель города трусливо бежал вместе со своими войсками. Кизик капитулировал и был разграблен врагом.

Однако остальные византийские города не сдались. Они были прекрасно укреплены, а на помощь шел сам базилевс. В Никее сидел знаменитый Евстафий Камица, герой печенежских войн. Видя, что повсюду находятся сильные византийские крепости, в которых укрылось население, сельджуки из армии Мухаммеда повернули назад. Зато «Монолик» увлекся наступлением. Он вышел к самому Адрамиттию.

Император боялся, что турки уйдут с добычей и полоном, а потому искал генерального сражения, как в молодости. Покамест он приказал Камице взять 500 кавалеристов из никейского гарнизона и идти следом за главной армией Мухаммеда, однако воздерживаться от нападения.

Камица настиг турок в нижнем течении реки Риндак. Здесь он наткнулся на один из сельджукских отрядов и, забыв обо всех предписаниях, атаковал его. Турки впали в панику, ибо решили, что это авангард царской армии. Однако вскоре к ним в плен попал какой-то степняк из отряда Камицы. Он рассказал, что ромеев немного. Турки сосредоточили силы и пошли на ромеев. Камица к тому времени успел отбить часть добычи и пленных. Сделав это, он утратил главное: маневренность. Рано поутру турки атаковали его превосходящими силами. Часть солдат Камицы сразу разбежалась. Но франки, печенеги и немногие из ромеев, входившие в его отряд, приняли бой. Их уничтожили. Под Камицей убили коня. Рядом находился племянник стратега. Он уступил дяде свою лошадь. Но Камица был грузен и не смог вскочить в седло. Ромейский военачальник бросился в бой, обрушил град ударов на кольчуги и шлемы врага. Он бился один, в окружении, и был на волосок от смерти.

На поле боя приехал сам эмир Мухаммед. Взглянув на храброго ромея, он остановил своих воинов, а Камице протянул руку и вежливо сказал:

— Не предпочти смерть жизни. Дай мне руку и спаси себя.

Евстафий вручил ему свой меч и сдался. Ромея посадили на коня и связали ноги, чтобы не смог бежать. Отряд Камицы был уничтожен.

Но жертва Евстафия не была напрасной. Он отвлек на себя главные силы турок и задержал их на некоторое время, дав возможность императору осуществить стратегический замысел по перехвату врага.

Алексей произвел параллельное преследование сельджуков. Быстрым маршем он двинулся по дороге к югу от Никеи, вышел к Дорилею, достиг склонов малоазийского Олимпа. «Алексей торопился опередить турок, — пишет Анна, — чтобы напасть на них в лоб и завязать упорное сражение». Наконец он настиг один турецкий корпус в долине на восточном склоне Олимпа. Турки расположились на отдых у болотца, близ камышовых зарослей. Они устали и, кажется, совсем не ожидали прибытия византийцев.

Сельджуков погубила несовершенная система снабжения. Они действовали по принципу «война кормит войну», то есть грабили местность, но не возили за собой запасы еды и не опирались на склады в крепостях. При такой системе войско вынуждено было рассеиваться отдельными отрядами, потому что в противном случае аскеры передохли бы вместе с конями от голода. Армия собиралась в кулак только для решительного сражения. Эта тактика таила большой риск. Если бы турок удалось застигнуть врасплох, их можно было разбить по частям. В этом и состоял замысел императора. Первый из турецких корпусов он настиг.

Алексей выстроил войско в три эшелона. Авангардом командовали храбрецы Константин Гавра и Монастра. Центр взял на себя сам царь. Арьергард поручил двум храбрым воинам, выдвинувшимся в последнее время, — Ципурелу и Абеле. Войско вытянулось в долине, его могли запереть. Поэтому Алексей придавал большое значение охране тыла.

Войска Алексея стремительно напали на турок. Вражеские отряды смешались. Началась рукопашная. Много сельджуков полегло, многие сдались в плен, остальные разбежались или попрятались в камышах. Это была для них последняя надежда, потому что выхода из неширокой долины не имелось.

Тяжеловооруженные византийцы не могли преследовать врага на вязкой почве. Поэтому Алексей приказал поджечь камыши. Приказ исполнили. Огромный столб дыма взмыл вверх. Турки выскочили из камышей прямо под мечи ромеев. Началась резня. Лишь немногих пленных привели к царю, чтобы похвастать победой.

И все-таки нескольким туркам удалось вырваться. Они прибежали к эмиру Мухаммеду и рассказали о поражении. Эмир тотчас собрал разрозненные отряды в одно войско и выступил против императора. Теперь уже Алексей играл роль беглеца. Видимо, войско турок значительно превосходило его силы.

Мухаммед настиг византийцев неподалеку от места их победы. Первый удар принял арьергард под началом ромея Абелы. Абела был хорошим солдатом. Но оказался плохим начальником. Он чересчур отдалился от своих солдат, попал в окружение и погиб. За ним спешил Ципурел с отрядом. Он тоже проявил мало военного искусства. Турки расстреляли ромеев из луков. Ципурел свалился с коня, пораженного стрелами, и был зарублен врагом. Но после смерти вождей арьергард византийцев собрался с силами, пошел в контратаку и отразил атаку турок, схватившись врукопашную.

Дальнейший рассказ Анны об этом походе обрывается на самом интересном месте. В хронике Зонары, описывающей это время, мы тоже не находим подробностей войны с турками. Ясно одно. После того как император отбросил врагов, военные действия завершились вничью. Сельджуков отбросили, но не уничтожили. Турецкий поход провалился. Они не рисковали нападать на ромеев. Но и ромеи не отваживались атаковать турок. В 1113 году был заключен очередной мир на основе статус-кво, без аннексий и контрибуций. Эмир Мухаммед и «Монолик» увели войска. Как и прежние соглашения, оно не соблюдалось турками, и вскоре последовала новая война за передел границ.

* * *

Между тем Евстафий Камица томился в плену. Его по-прежнему возили за Мухаммедом. Будучи человеком решительным, Камица задумал побег. Он убедил сопровождавших турок бежать вместе с ним и сулил всяческие награды.

Простые туркмены были людьми бедными. К тому же раздробленными на множество мелких родов и племен. Что связывало их с главным племенем кынык, из которого происходили султаны и прочее начальство? Только общее происхождение. Да еще то, что кыныкам повезло. Охранники не принадлежали к господствующему племени. Они польстились на обещания наград и бежали вместе с Камицей. Вскоре Евстафий достиг Константинополя. Его встретили как героя. На этом закончилась история очередной войны с турками.

В целом ближневосточная стратегия Алексея оказалась неудачной, несмотря на тактические успехи. Император не добился ни одной из поставленных целей. Турки были отброшены, но не уничтожены. Две трети Малой Азии оставались в их руках. Равнинная часть Киликии перешла к норманнам (правда, в горных районах держались дружественные Византии князья). Линию фронта на Востоке удалось стабилизировать. Но враги копили силы и готовились повторить нападения. Это означало, что полная тревог жизнь императора не станет легче. Ему снова и снова придется защищать границы православной державы — могучей, древней и славной Византии.

 

1. Половецкий набег и борьба с манихеями

Рассказ о последних трех-четырех годах правления Алексея не отличается от рассказа обо всей его жизни. Походы на север и на восток, придворные интриги, заговоры, борьба за престолонаследие. Кому-то этот рассказ может показаться утомительным. Это дело вкуса. Для меня, например, не менее утомителен перечень выпитого и съеденного в биографии какой-нибудь средневековой английской королевы Изабеллы, заботливо зафиксированный современной английской писательницей. Но что делать, если больше о «французской волчице» писать нечего? Про Алексея такого не скажешь. Он постоянно находится в эпицентре политических бурь. Другое дело, что нам хотелось бы знать больше о чертах характера византийского царя, о его быте; в конце концов, о рабочем распорядке. Мы ничего не знаем о внутренних делах и даже о дворцовой жизни Византии в то время. У Алексея не нашлось подхалимов вроде Михаила Пселла, который воспевал бездарных и безвольных базилевсов времен заката Македонской династии. Сторонники Комнина — ратные люди, а им писать книги некогда. Через много лет за воспоминания об Алексее возьмется Никифор Вриенний Младший, но он умрет раньше, чем завершит книгу. Дочь императора тоже не всегда освещает вопросы, которые нам интересны. Ей-то они казались обыденными и общеизвестными…

Но остается смириться с тем, что многого мы не знаем. И проанализировать то, что есть. Этого тоже немало. Во всяком случае, необходимо и достаточно для того, чтобы разобраться в характере и судьбе нашего героя.

* * *

Император вернулся в столицу после похода на турок и несколько месяцев занимался внутренними делами. Заодно он мог отдохнуть от военных трудов. Однако отдых, как обычно, продолжался недолго. Поползли слухи, что половцы готовят набег. Эти кочевники не были опаснее печенегов. Но боязнь нашествия степняков крепко засела в сознании императора. Он покинул столицу, чтобы отразить нападение. Первые половецкие разъезды уже перешли Дунай. Гораздо позже выяснится, что размеры опасности сильно преувеличены. Речь шла о вторжении нескольких половецких отрядов. Но Алексея можно понять. Мусульманская оккупация Малой Азии тоже начинались с переселения мелких родов и племен. Печенеги опять-таки начинали с мелких набегов. Император не мог рисковать. Он хотел продемонстрировать половцам всю мощь возрожденной империи, пускай и придется стрелять из пушки по воробьям.

Хронист Зонара утверждает, что половецкое вторжение произошло перед турецким, описанным выше. Однако Анна Комнина приводит четкую дату, и потому есть основание предпочесть ее версию событий. По мнению принцессы, куманы перешли Дунай в ноябре 1114 года.

К тому времени пацифизм ромейских сенаторов был посрамлен и несколько поблек. Можно сказать, что миролюбивая политика сената потерпела крах, а события доказали правоту Алексея и «военной партии». Император и рад бы соблюдать мир, но враги не давали такой возможности. Сначала вторгаются турки, теперь — половцы. Алексей I прикрыл подступы к столице, сосредоточив войска во Фракии.

Главной военной базой ромейских войск был Филиппополь. С давних пор здесь жили еретики: павликиане и манихеи. Обе антисистемы были византийцам неприятны. Но в гуманном обществе относились к еретикам мягко. Алексей даже брал их в армию, потому что испытывал недостаток в солдатах. Вообще, православие было исключительно мирной религией.

Император прибыл в Филиппополь к войскам, с удивлением обнаружил здесь рассадник манихейства и, поскольку куманы еще не подошли, начал проповедь православия. Трудно понять, почему ересь восстановилась так быстро. Еще во время печенежской войны казалось, что с манихеями покончено. Рост их числа нельзя объяснить только социальными причинами. Например, недовольством политикой правительства. Или враждой болгар с греками (в советское время многие историки полагали, что манихейство на Балканах — это исключительно «болгарская» ересь, направленная против Византии; это не так: среди манихеев было множество греков, не говоря об армянах). Мы сказали, что в еретики шли люди с особым, бионегативным складом ума: потенциальные самоубийцы, психопаты. Лев Гумилев, большой специалист по средневековым ересям, считает их приверженцев пассионариями. Но и это не всегда так. Манихеями могли стать страстные мыслители, но в ересь впадали и бессовестные ублюдки, неспособные удовлетворить собственные потребности. Их влекли эстетика медленного самоубийства и групповой разврат. Следовательно, в большинстве своем перед нами — тяжело больные люди, вырожденцы. Те, на ком природа продемонстрировала негативный отбор. В Западной Европе таких называли приверженцами дьявола и жгли на кострах. Гуманные византийцы позволяли им вымирать естественным путем. В современном мире для таких людей существуют рокгруппы или клубы сатанистов. А вырожденцев вроде Джима Моррисона или Курта Кобейна признают гениями.

* * *

История борьбы с манихеями — тот редкий случай, когда мы видим Алексея в образе не витающего в облаках правителя, но обычного человека. Поэтому для нас важны детали поведения императора. Наконец-то мы можем увидеть его не в шлеме и панцире, а в бытовой обстановке.

Как выражается Анна, царь изо всех сил приобщал еретиков «к сладостному учению». В этом помогал кесарь Никифор Вриенний — муж Анны. Сама писательница утверждает, что манихеи в массовом порядке принимали святое крещение. В искренности обращения этих людей, однако, позволительно усомниться. Еретики возводили ложь в принцип и умели прятать истинные намерения.

Император не щадил сил для дискуссий с еретиками. Иногда прения продолжались далеко за полночь. Алексей был человеком страстным и стремился к идеалу победы во всем — не только в войне, но и в мирных делах. Его страсть понятна. Даже сейчас мы иногда видим ораторов, которые во что бы то ни стало стремятся убедить оппонентов в своей правоте. У царя еще хватало энергии на такие споры.

«Во время этих событий, когда прения с манихеями были в самом разгаре, — сообщает Анна, — явился некий человек с берегов Истра и сообщил о переправе куманов». Напомню, Истром византийцы называли Дунай. Сообщение выглядит странно. Видимо, речь идет о переправе главных сил половцев, потому что о набеге передовых отрядов врага Анна сообщала выше.

Половцы форсировали Дунай в районе Видина. Крепости ниже по течению реки хорошо охранялись, а здесь был шанс вторгнуться в империю через болгарские земли.

Повода к набегу у куманов не было. Перед нами — типичное грабительское предприятие варварской эпохи.

Император стремительно двинулся к северу с конными полками. Это нарушило все планы половцев. Кочевники не рассчитывали на столь быструю реакцию византийского царя. Алексей до конца жизни оставался воином, а не только чиновником и дипломатом.

Испугавшись приближения царя, половцы ушли за Дунай. Алексей выслал за ними погоню. Ромейские кавалеристы преследовали кочевников несколько дней, но те ушли за какую-то крупную реку. Думается, это Олт. Более мелкие преграды не могли бы остановить византийцев. А за Олт они не пошли и вернулись к императору.

Алексей был огорчен тем, что разбойники убрались безнаказанными. Но сразу перешел от одного дела к другому. Царь вернулся в Филиппополь и продолжил миссионерскую работу. Манихеев оказалось так много, что Алексей счел их количество опасным для империи. Один из них, Кулеон, служил в царской армии со времен печенежской войны. Этого Кулеона царь после долгих уговоров обратил в православие. Теперь эксеретик выступал как живой пример манихея, одумавшегося, спасшего душу и сделавшего карьеру. Такие персонажи всегда полезны официальной пропаганде. Кулеон уговаривал еретиков принять православие и многих уговорил. Остальных вождей сектантов царь заточил в тюрьму. Время терпения и толерантности кончилось. Из Филиппополя Алексей I возвратился в столицу.

 

2. Удар в пустоту

Спокойный период в жизни Алексея опять продолжался недолго. На сей раз напали турки, мирный договор с которыми царь заключил совсем недавно. Как выражается Анна, «варвары приготовили для него горький напиток». Правитель Румского султаната Мелик-шах использовал передышку для того, чтобы сколотить новую коалицию против византийцев. Он опять вступил в переговоры с Великим Сельджуком Мухаммедом I и попросил помощи. Сельджук прислал на помощь тюркских аскеров.

Вторым союзником Мелик-шаха сделался правитель Халеба. Как раз в это время Халеб пережил череду военных переворотов. В 1113 году умер эмир Ридван. Власть унаследовал его 16-летний сын — Алп-Арслан Бессловесный. Правильнее было бы назвать его Бессовестным. Юноша насиловал женщин, казнил соратников отца и наконец был убит в результате дворцового заговора. Власть захватил евнух Лулу. Он возвел на трон 6-летнего Султан-шаха (1114–1117), младшего сына Ридвана, и заключил союз с румским султаном против Византии.

Узнав об атаках турок, Алексей стал перебрасывать войска в Малую Азию. Стратегический замысел императора был таков: взять Иконий и уничтожить Румский султанат. Казалось, ничто этому не препятствует. Крестоносцы вели себя тихо. Захватить Киликию Алексей пока не пытался.

Если бы удалось стереть Рум с лица земли и вернуть утраченные земли в Малой Азии, Византия получила бы шанс на развитие. Изменилась бы расстановка сил на Ближнем Востоке. Туркмены остались бы лишь к востоку от реки Кызыл-Ирмак. После победы над турками базилевс мог бы диктовать свою волю крестоносцам, которые терпели неудачи в борьбе с мусульманами. Итак, решение дать отпор туркам и уничтожить их — единственно верное. Другой вопрос, что турки стали сильнее. Да и сражаться теперь нужно было не только против Рума, но против Халеба и Персии.

Ударную силу ромеев составили наемники. Алексей навербовал половцев, печенегов и латинян. Он готовился лично возглавить поход, но слеге острым приступом ревматизма. Болезнь настолько сковала его, что император не мог ходить. «Никогда еще боль так не мучила самодержца, — пишет Анна. — Болезнь раньше обрушивалась на него через большие промежутки времени». Но в те дни приступы непрерывно следовали один за другим.

Турки воспользовались промедлением ромеев и стремительно напали на малоазийские владения империи. Мелик-шах совершил семь набегов в разные части страны. Казалось, возвращаются времена первых Сельджуков, когда удалось выгнать ромеев из Малой Азии и вырезать целые области, населенные греками. Сельджуки считали болезнь царя Алексея притворством и трусостью. Во время попоек они насмехались над ним. Турецкие остряки «изображали врачей, слуг императора, выводили на сцене самого императора покоящимся на ложе и вышучивали его», — сообщает Анна.

Но смеялись враги рано. Слухи об их шутках дошли до Алексея. Престарелый император закипел гневом. Как только боль утихла и войско сосредоточилось для удара, царь пустился в поход. Эта новая война с турками началась в 1116 году.

Ромейская армия форсировала Босфор и вскоре достигла Никеи. Полки сильно растянулись в пути. Император разъезжал вместе с мобильными частями, чтобы прикрыть наиболее уязвимые места. Он опасался нападения турок. На марше ромейская армия была очень уязвима для ударов вражеской легкой конницы. С другой стороны, турки и сами побаивались. Их отряды опустошали окрестности Никеи. Район Дорилея окончательно вышел из-под контроля византийцев. Малая Азия шаг за шагом погружалась в море хаоса, из которого ей удалось выплыть, благодаря Алексею, полтора десятка лет назад.

Конный авангард византийцев получил задачу уничтожить шайки турок, орудовавшие в районе Никеи. Турки «испугались и сразу же зажгли много костров, чтобы создать впечатление присутствия большого войска». Анна пишет, что «императора они не устрашили». Однако принцесса приукрашивает действительность. Попросту говоря — привирает. Алексей поддался на эту военную хитрость, отвел авангард и стал стягивать войска в единый кулак, чтобы нанести удар. Турки воспользовались этим и спокойно ушли вместе с добычей. Когда Алексей понял, что его одурачили, было уже поздно.

Чтобы оторваться от противника, сельджуки перебили всех пленных. Дело жестокое, но необходимое. Для турок это был способ ослабить противника и унести добычу. Для византийцев — великая трагедия. Погибли сотни православных людей, вся вина которых была лишь в том, что они не успели спастись от безжалостного противника. Такова жестокая диалектика любой войны.

Алексей прибыл на место резни слишком поздно. Вместо турецкого лагеря он увидел заваленную мусором и трупами долину. В некоторых людях еще теплилась жизнь. Базилевс приблизился к ним и заплакал. «Император, естественно, был охвачен скорбью», — пишет Анна. Ведь это по его вине погибли соотечественники. Если бы он разгадал хитрость сельджуков и не стал медлить… Однако скорбь отступила, и ее место заняла жажда мщения. Алексей отобрал легковооруженных кавалеристов, создал из них летучий корпус и послал по следам турок. «Воины настигли варваров с их добычей и пленными в месте, которое местные жители называют Келлия, как огонь, набросились на них, с большинством расправились саблями, некоторых взяли в плен, забрали всю добычу и, одержав большую победу, вернулись к самодержцу». Император выслушал донесение о победе и отвел войска к морю. Начиналась летняя жара. Воевать в этих условиях было безумием. В свое время из-за жары и недостатка воды был разгромлен «арьергардный крестовый поход». Алексей не стал повторять ошибок крестоносцев. Он переждал три месяца, но армию распускать не стал. Возражений со стороны сената уже не слышалось, хотя деньги на содержание армии уходили огромные. Либо император нашел способ расколоть сенатскую оппозицию, либо столичные мыслители поняли размеры опасности. Имя турок вызывало у них панический страх. Вопрос финансирования войны с султаном был решен.

Осенью подтянулись отряды наемников из Европы — отборные головорезы. С ними царь продолжил кампанию.

 

3. Алексей маневрирует

Император четко осознал, что многочисленные перемирия с сельджуками и попытки договориться ни к чему не ведут. Кочевники будут раз за разом нападать на владения Византии. Только встречное наступление может выправить ситуацию. Сельджуков нужно отогнать как можно дальше, чтобы обезопасить как можно большие территории. Конечной целью осенней кампании византийцев был захват Икония. Стареющий Алексей упорно стремился вернуть империи все, что пришлось отдать во времена его молодости.

Царь перевел свою армию на хребты малоазийского Олимпа. Чувствовал он себя неспокойно, поэтому вызвал к себе базилиссу Ирину. Она отдыхала на одном из Принцевых островов, но тотчас приехала по приказу мужа. Официальной причиной стало то, что император боялся приступов ревматизма. Ирина, как помним, умела облегчить страдания самодержца. Анна говорит, что царица берегла базилевса от покушений. Но и эта версия вряд ли отвечает действительности. Если первый вариант был для широкой общественности, то второй — для самой базилиссы. Истинная подоплека могла быть другой. Император опасался государственного переворота со стороны самой Ирины. Дело шло о престолонаследии. Ирина хотела передать престол Никифору Вриеннию Младшему и его жене — Анне Комнине. Алексей собирался вручить власть своему старшему сыну — Иоанну. Если бы с императором что-то случилось в походе, Ирина могла этим воспользоваться и совершить переворот. В столице для этого имелись все условия. Но не в действующей армии. Поэтому царь держал супругу при себе.

Этой последней версии придерживается Ф. И. Успенский в своей «Истории Византийской империи». «Алексей не доверял Ирине, — пишет ученый, — и держал ее близ себя с той целью, чтобы не допустить ее до политической деятельности».

Между царем и царицей во время похода состоялись какие-то закулисные переговоры. Византийский историк Никита Хониат, живший в XII–XIII веках, утверждает, что Алексей постоянно ободрял Ирину обещаниями изменить закон о престолонаследии в пользу Никифора Вриениия и Анны. Возможно, Ирина добилась на этот раз каких-то гарантий. После этого она вернулась в Константинополь. Возвращалась через Вифинию, а оттуда морем. В пути императрицу застигла буря, так что Ирина едва не погибла, но в итоге все обошлось.

Скоро царю принесли весть о новом наступлении турок. Сельджуки шли со стороны Дорилея в область Никеи двумя ордами. Одна вела наступление с севера, а другая — с юга.

К этому времени Алексей был уже полностью готов вести встречную военную кампанию. Его здоровье улучшилось, войска сосредоточились для удара. А значит, не было причин медлить. «Самодержец вместе с родственниками и имевшимися в распоряжении воинами немедленно вооружился, — говорит Анна. — Вскочив на коней, они все вместе поскакали к Никее».

Но турки взяли «языка», одного алана на византийской службе. Тот сообщил о численности и снаряжении императорской армии. Сельджуки сразу отступили. Их настиг конный полк под началом молодого знатного византийца Михаила Стипиота. Сельджуков заперли и перебили в одной из долин. С северным отрядом турок было покончено. Но на юге сосредоточились более серьезные силы.

Алексей принялся маневрировать. В книге Анны перечисляются названия мест, через которые проходил император. Некоторые из них можно идентифицировать, другие — нет, а третьи Анна и сама позабыла и оставляет вместо них пробел, надеясь уточнить нужный топоним впоследствии. Из этой вереницы географических пунктов понятно, что Алексей пытался прикрыть несколько направлений, чтобы уберечь греческие поселения от турок. Если бы враг прорвал византийские кордоны, настичь его было бы трудно. Одновременно ромеи вели разведку, чтобы разгадать замысел врага.

Наконец стало ясно, что Мелик-шах сосредоточил главные силы к югу от Никеи, а свой авангард направил вперед, чтобы прощупать силы византийцев и выяснить их расположение.

Алексей сформировал подвижный конный отряд под начальством воеводы Льва Никерита. Льву было приказано следить за всеми передвижениями султана, охранять дороги и «письменно сообщать обо всем, что ему удастся узнать о турках».

Остальное войско Алексей расквартировал в нескольких лагерях для удобства снабжения. Больше всего император опасался, что турецкие отряды рассеются и откочуют на восток Малой Азии, чтобы вернуться вновь. Тогда все затраты ромеев на этот поход окажутся напрасны. Поэтому царь пустился на хитрость и отвел часть войск в Никомедию. Турки должны были подумать, что император уводит армию в Европу и возвращается в Константинополь. А значит, утратить бдительность.

В окрестностях Никомедии базилевс расквартировал войско по деревням. Большая часть его армии была конной, а в Вифинии имелись хорошие пастбища. Оружие и другие припасы возили морем из Константинополя. Алексей готовился к решающему столкновению обстоятельно как никогда. Кроме того, он опять вызвал к себе императрицу, чтобы та не осталась без присмотра.

Ирина привезла множество сплетен. В столице говорили, что Алексей трусит. Осуждали его. Ирина «видела, как некоторые злопыхатели насмехаются над бездействием Алексея, повсюду клевещут и шепчутся, что император, так хорошо снарядившись против варваров и собрав такие большие силы, не совершил ничего значительного и ушел в Никомедию». Об этом шептались «не только по углам, но и на улицах». Ирина обо всем обстоятельно донесла мужу. Но Алексей «смеялся над ребячливостью своих противников». Всех злопыхателей он рассчитывал нейтрализовать после громкой победы над турками.

В предстоящей войне он опирался не только на латинян и прочих наемников, но и собственно на ромеев. Учил новобранцев стрелять из лука, скакать на коне, держать строй или сражаться врассыпную. Из скупого сообщения Анны о том, что в армии появились новобранцы, можно сделать вывод; Алексей пытался возродить «дворянское ополчение» стратиотов. Правда, оно стало уже другим. Император отдавал стратиотам земли вместе с крестьянами. Такие наделы назывались прониями. Это было началом закрепощения крестьян в Византии. Землепашцы превращались в зависимых людей. Иронию нельзя было продать, а после смерти владельца земля оставалась «в службе» и переходила к новому воину. Вроде бы возрождалось прежнее сословие стратиотов. Но в действительности перед нами начало совсем другого процесса. Он завершится через сто лет после смерти Алексея. Постепенно пронии станут наследственными имениями, а их владельцы превратятся в аналог западных рыцарей. Для Византии этот путь окажется смертельно опасным. Но тогда, в тяжелое время войн и восстаний, никто не мог заглянуть в будущее так далеко. Алексей импровизировал, и вариант создания проний с зависимым населением казался самым лучшим. Император получил боеспособное конное войско, а прикрепление крестьян к земле должно было страховать воинов от разорения.

 

4. Поход на Иконий

Миновало осеннее равноденствие. Алексей начал поход. Стратегической целью кампании он выбрал Иконий — столицу Румского султаната. Если бы удалось победить Рум, у Византии остался бы только один серьезный противник в Малой Азии: эмират Данишмендидов.

Армия выступила. Впереди двигались легковооруженные солдаты. Им надлежало добывать фураж, искать турок и уничтожать их мелкие отряды, но не увлекаться преследованием. Далее шли тяжеловооруженные части и обоз. Первый бросок Алексей совершил в сторону Дорилея. Этот город, несколько раз переходивший из рук в руки, лежал в руинах.

Для места сбора главных сил Алексей указал удобную равнину у слияния рек Галис и Сангарий (или, говоря по-современному, у Кызыл-Ирмака и Сакарьи), где устроил смотр войску. В дороге и на привалах царь рисовал эскизы боевых порядков турок и византийцев, обдумывая разные варианты сражений. На смотре он проверил свои теоретические построения. Алексей выстроил войска таким образом, чтобы в каждом подразделении щитоносцы оказались на правом фланге, прикрывая стрелков. В то же время стрелковые части использовал массированно против правого неприятельского фланга. Лишь таким образом можно интерпретировать довольно невнятное рассуждение Анны о новых боевых порядках, которые применил Алексей в этом походе.

Отряды турок медленно оттягивались на юг. Больших сражений не было. Алексей разделил армию и пустил ее разными дорогами, чтобы занимать города. Первой крупной целью был объявлен Аморий. Его окружал пояс из более мелких городков и селений, многие из которых были неплохо укреплены.

В Амории сидел турецкий эмир Абуль-Хайян («Пухей» в византийской транскрипции) с большим гарнизоном. Греческое население города ненавидело турок, а приближавшаяся византийская армия была очень сильна. Абуль-Хайян счел, что неуместный героизм только погубит его аскеров. Он покинул передовую линию обороны и увел своих воинов на восток и на юг, сузив рубеж обороны Амория.

Византийцы наступали. Корпус Евстафия Камицы атаковал города Поливот и Кедрею (верстах в тридцати к запалу от Амория). Еще один корпус, под командой стратега Михаила Стипиота, должен был двигаться прямо на Аморий и взять его в осаду. Следом шел сам император с главными силами.

Камица без боя взял Кедрею, а затем стремительно двинулся на Поливот, застал там турецкий арьергард и перерезал его.

Разведка донесла, что Абуль-Хайян произвел перегруппировку и намерен оборонять подступы к Аморию. Вероятно, эмир надеялся на подход самого султана Мелик-шаха с подкреплениями. Надежды оказались напрасны.

Окрестности Амория принадлежали когда-то знаменитому роду Вурц, который дал Византии много героических военачальников. В армии служил представитель этого рода — Варда Вурца. Император немедля вызвал Варду к себе и приказал очистить окрестные земли от неприятеля. Вурца должен был отвоевать своим мечом то, что принадлежало когда-то его роду. Для этих целей Алексей сформировал, как обычно, мобильный отряд. В него вошли ромеи под началом Вурцы и Георгия Левуна, а также печенеги под командой их военачальника по имени Питикой. Они должны были отрезать силы турок, расположенные под Аморием, а сам император хотел обойти врага и сразу наступать на Иконий. Войско снялось с лагеря и направилось на юго-восток.

Однако планы императора были нарушены. Царь узнал, что по приказу султана Мелик-шаха турки выжгли пашни и уничтожили амбары на несколько дней пути. «Император боялся, что по пути в Иконий его войско из-за недостатка пищи станет жертвой голода», — пишет Анна.

В то же время стало известно, что к берегам реки Галис подходит армия Данишмендидов. Туркменские эмиры помирились с султанами Рума и хотели ударить византийцам в тыл. Отряды Данишмендидов вышли византийцам в тыл и группировались у Филомелия (ныне Акшехир).

Алексей был поставлен в затруднительное положение. Многие воины пали духом. В рядах военачальников возникли сомнения. Одни говорили, что следует повернуть на Иконий, другие — что прежде надо заняться туркменами, которые появились у Филомелия. Пришлось прибегнуть к гаданиям. В языческие времена гадали на внутренностях жертвенных животных или присматривались к приметам. В период торжества христианства приходилось прибегать к другим формам гадания.

Император решил поговорить с Богом и спросить у него совета. Алексей составил анкету и «записал свои вопросы на двух листах». Затем провел ночь в молитвах и песнопениях. Утром явился священник и в присутствии высших военачальников развернул листки. В них содержалось повеление самодержцу: отправляться по дороге на Филомелий и разгромить туркмен. В какой форме оно было выдержано, источники молчат. Однако с помощью этого знамения удалось убедить сомневающихся.

 

5. Решающее сражение

Тем временем Варда Вурца со своим корпусом находился в окрестностях Амория. Он попал в затруднительное положение. Из Икония к городу выступил сам султан Мелик-шах. Данишмендиды отправили на помощь султану отряд из-под Филомелия. С востока подходили еще какие-то силы туркмен. Вурце грозило окружение. Его могла спасти только удачная контратака.

Турецкий отряд, пришедший из-под Филомелия, соединился с армией Мелик-шаха и вышел на равнину у Амория. Вурца напал на них внезапно и нанес поражение. Армия султана была отброшена. Однако новые отряды туркмен явились на поле битвы и наткнулись на стан Варды, когда сам полководец еще не вернулся после сражения с Мелик-шахом. Обоз Вурцы был разграблен. В руки туркмен попали вьючные животные и снаряжение воинов, включая запасы стрел и оружия. Потеряв обоз, Варда утратил возможность маневра. Вурца хотел было кинуться в погоню за грабителями, но туркмены уходили слишком быстро, а его кони уже устали. Поэтому Варда занял городки вокруг Амория, вывел оттуда людей, набрал пленных, добычу и — отправился на соединение с Алексеем.

По пути Вурца наткнулся на другой турецкий отряд, который сразу завязал сражение. Оно не принесло успеха ни одной из сторон. К туркам прибывали подкрепления, и очень скоро Варда оказался в тяжелом положении. Но его воины сражались очень храбро и наносили врагу тяжелые потери. Турки предложили соглашение. Если Вурца вернет им добычу и пленных, они прекратят нападения и уйдут. Вурца отказал. Битва продолжалась весь день. Византийцы страдали от жажды. Река находилась у них в тылу. Варда отправлял туда небольшие отряды солдат, чтобы те подкрепили силы, пока остальные сражаются. И все же стало понятно, что долго ромеям не продержаться. Варда отправил гонца к императору с просьбой о помощи. Им стал Георгий Левун. Все дороги были заняты сельджуками, но Георгий пробился сквозь кордоны врагов и прибыл к Алексею. Император поспешил на выручку вместе со всей армией.

Авангардом командовал сам Алексей, правым крылом — Никифор Вриенний Младший, левым — Константин Гавра, арьергардом — Михаил Кекавмен. Успели вовремя. Выяснилось, что турок очень много. Они отошли и в отдалении ждали приближения неприятеля. Перед ромейским войском выехал молодой племянник императрицы Ирины — Никифор Палеолог. Он напал на турецкие разъезды и убил в поединке сельджука. После этого турки отступили на юг.

Император бросился к Филомелию, но и здесь не застал врага. Тактика мусульман стала понятна: вести маневренную войну, уклоняться от сражения с превосходящими силами византийцев, наносить удары отдельным отрядам. Это была настоящая «скифская война». Алексей со своими хитрыми построениями и маневрами оказался одурачен. Византийцам требовалась иная тактика. Нужно было вести постоянную войну и предпринимать ежегодные большие походы для истребления мусульман. Лишь в этом случае Малая Азия вернулась бы к православным. Но выяснилось, что ни сам император, ни его подданные, ни его финансисты не готовы к этому. Отдать большое войско в распоряжение кого-то из полководцев Алексей не мог. Это грозило бы переворотом. А сам был уже слишком стар, чтобы предпринять нечто действительно великое. Зато турки с их способом ведения войны чувствовали себя в своей стихии. Они регулярно нападали на православных и подвергали их поселения всем бедствиям войны.

…Алексей достиг озера Сорока Мучеников неподалеку от Филомелия. Сам город он захватил на другой день без боя. Выяснилось, что туркмены побросали все и ушли на восток. Сражаться с ромейской армией никто не хотел. Алексею сдались соседние крепости. По мнению Ф. И. Успенского, византийцы оставили здесь гарнизон. То есть передвинули границы далеко на восток. Этой же версии придерживается французский классик византиноведения Ш. Диль в своей «Истории Византийской империи». Но фраза, вскользь брошенная хронистом Зонарой, говорит о другом. Судя по всему, император велел переселить найденных здесь греков на запад Малоазийского полуострова. Анна Комнина называет этих ромеев «пленными», но речь не идет о людях, захваченных в бою. Это полон, захваченный турками во время набегов на мирные поселения православных. Следовательно, граница византийских владений не простиралась так далеко на восток. Царь просто освобождал православных из неволи и переселял в свои владения.

Алексей I медленно продвигался к Иконию. Он повсюду разослал отряды легкой конницы с приказом разорить турецкие кочевья и отбить христианский полон. «Как стадо диких зверей, — пишет драматически настроенная Анна Комнина, — рассеялись воины во все стороны». Они отовсюду приводили к императору освобожденных из рабства ромеев. Бывшие пленники прибились к армии. Император построил тяжеловооруженную часть своего войска в каре, поместил мирных жителей в середину и двинулся дальше. Он упорно продвигался в сторону Икония. До румской столицы было недалеко.

Турки долго не показывались, хотя большое число воинов их полководца «Монолика» тайно следовало за византийским войском, прячась в засадах. Наконец сельджуки выстроились на одной из возвышенностей и стали вызывать византийцев на бой. Выхода у мусульман в общем-то не было, если они не хотели отдать Иконий без боя. Следовательно, Алексей все же смог перехитрить врага.

Последовала короткая перестрелка. Византийцы, выстроившись в каре, выпускали легкую кавалерию отгонять турок и опять уходили в оборону. Атаки врага усиливались, причем турки пытались напасть сразу в нескольких местах. Алексей разъезжал среди своих воинов — старый, но еще сохранивший прежнюю богатырскую стать. Он уговаривал солдат держаться до последнего.

Не ради себя, — говорил император, — я предпринял этот поход, а ради чести и славы Ромейской державы. Я в любой момент готов принять смерть за вас!

Этот хитрый и циничный политик говорил на сей раз вполне искренне. Очутившись в середине турецкой державы, он должен был победить или умереть.

Византийские воины отбивали атаки и медленно продвигались вперед. Наскоки турок оказались бесплодны. «Затем они, ничего не добившись, возвратились на холмы, зажгли множество костров и всю ночь выли, как волки», — пишет Анна. Сельджуки оплакивали убитых.

На рассвете старый «Монолик» приказал возобновить атаки. Они опять закончились неудачей. Тем временем на театр военных действий прибыл лично Мелик-шах с подкреплениями. Осмотрев поле битвы, он принялся насмехаться над своим старым наставником «Моноликом». По мнению султана, нужно было прорвать оборону византийцев массированной кавалерийской атакой. В ответ старик заявил:

— По старости или по трусости я до сих пор откладывал рукопашную. Если ты храбрее меня, иди и попытай счастья. Исход дела покажет, кто прав.

Султану не стоило бы ссориться с влиятельным человеком. Но он был неопытен и недалек. Отдав нужные приказания, Мелик-шах напал на византийцев сразу в нескольких местах, чтобы смешать их строй и довершить разгром.

Арьергарду ромеев пришлось особенно тяжело. Здесь сражался один из сыновей императора Алексея — Андроник. Храбрый царевич набросился на турок вместе с полком, которым командовал в этом бою. Неприятель притворно отступил. Андроник не заметил, как попал в окружение. Но на помощь вовремя подоспел Никифор Вриенний Младший, который командовал правым крылом. Он удачно отбил наседавших турок и смог выделить достаточно сил, чтобы выручить Андроника. Этот удар имел решающее значение. Турок разгромили и отбросили на холмы. Султан отступил одним из первых. Тогда Алексей приказал перейти в контратаку.

Отступление турок превратилось в бегство. Строй рассыпался. Каждый аскер думал только о собственном спасении. Султан едва унес ноги. В плен попал даже его виночерпий. Сам Мелик-шах ускользнул только благодаря тому, что преследователи не знали его в лицо.

Лишь к вечеру турецким военачальникам удалось собрать остатки войск. Они зажгли костры и всю ночь, как выражается Анна, «лаяли на ромеев».

Этой ночью произошло два события. Первое: от византийцев перебежал к туркам один печенег. Попросив Мелик-шаха о встрече, перебежчик предложил свой план борьбы с византийцами.

— Не вступай в битву с ромеями днем, о султан, — сказал печенег. — Ничего хорошего не выйдет. Другое дело ночью. Ромейские палатки стоят в узкой долине. Они расположены очень тесно, одна близ другой. Прикажи своим лучникам спуститься к подножию холмов и ночью осыпать врага градом стрел. Тогда ты нанесешь ромеям немалый урон.

Печенег был мусульманином и помогал своим. Но в войске сельджуков имелось немало тайных христиан. То есть потенциальных перебежчиков в византийский стан. Это были полуармяне и полугреки. Их матерей когда-то обратили в рабство турки. Женщины попали в мусульманский гарем, но воспитали своих детей в любви к православию. Один из таких «полуварваров» подслушал разговор и бежал к императору Алексею, чтобы рассказать ему обо всем. Таково было второе важное событие этой ночи.

Узнав о намерениях турок, Алексей разделил войско на две части. Одной из них приказал остаться в лагере и быть начеку. Второй — вооружиться, встретить турок и навязать им ночной бой врукопашную.

Всю ночь кипели схватки. Мусульмане пытались приблизиться к лагерю православных, но встретили мужественное сопротивление и под утро отступили ни с чем.

На заре византийцы выстроились сомкнутыми колоннами. Поместили в центр обоз и мирных жителей. И отправились в дальнейший поход.

Султан Мелик-шах позабыл о предостережениях печенега и вновь атаковал врага. Цель у турок была одна: отстоять Иконий. Иначе они лишились бы последней крупной базы. Инициатива в Малой Азии перешла бы к византийцам и Данишмендидам.

Вспыхнул жестокий бой. Султан собрал все силы, окружил ромеев и атаковал конными лучниками. Подробности схватки неизвестны, но известен исход. Туркам опять не удалось прорвать строй византийцев. Мелик-шах отвел остатки своего поредевшего войска. Он находился на грани полного поражения. До захвата византийцами Икония оставался один бросок.

 

6. Договор

Ночью султан держал совет со своими военачальниками, включая старого «Монолика». После долгих дискуссий решено было просить мира у византийцев, пусть даже ценой территориальных уступок.

Позиции султана осложнялись тем, что против него взбунтовался собственный брат Масуд, отпущенный из Персии за несколько лет до этого, после того как Мелик-шах помирился с Великим Сельджуком.

Вскоре Масуд пытался свергнуть султана, но был заточен в крепость, а перед самым нашествием византийцев бежал. После побега нашел приюту воинственных Данишмендидов. Туркменский эмир Мелик-Гази вел тонкую игру. С одной стороны, он направил войска против византийцев. То есть как бы помог Мелик-шаху. Но на самом деле действовал в своих интересах. Узнав, что дела султана плохи, Мелик-Гази снарядил новое войско, послал его захватить Иконий и возвести принца Масуда на престол Румского султаната.

Алексей вовремя узнал обо всем этом и сделал ход конем. План был такой: одарить султана Мелик-шаха деньгами и заставить передать византийцам все земли Румского султаната. То есть Алексей хотел получить турецкие владения без боя, чтобы упредить Мелика-Гази и его союзника Масуда. Мелик-шах согласился на эти условия. Все равно он потерял бы Иконий в борьбе с Масудом. Начались переговоры.

В то же время Алексей не верил туркам и соблюдал осторожность. Поэтому «приказал всем сохранять спокойствие», не сходить с коней и не снимать доспехи. «Такое распоряжение, — поясняет Анна, — было отдано самодержцем с единственной целью: чтобы строй не был прорван в сумятице боя и все его люди не стали добычей врага». Тем более что византийская армия была фактически окружена турками, которые, однако, потерпели поражение в лобовом столкновении. Словом, кампания развивалась очень специфично. Нервы у враждующих сторон были на пределе.

Султан и царь договорились о личной встрече. Для переговоров Алексей выбрал удобное место, откуда мог легко ретироваться к своим войскам. Там выстроилось большое количество «родственников и свойственников». За ними стоял отряд катафрактов (тяжелых конников, облаченных в кольчуги). Оружие византийцев сверкало на солнце, и виду отряда был грозный. В этот момент подъехал султан со своей свитой. В ней находился «Монолик», выделявшийся почтенным возрастом.

Турки издали заметили самодержца и сошли с коней. Важная деталь этикета! Значит, просящей стороной выступал все-таки султан. Сельджуки поклонились императору. Хотел сойти с коня и сам Мелик-шах, но Алексей не позволил. Наконец Мелик-шах Все-таки спрыгнул на землю и обнял ногу императора, как бы ища у него защиты. Император подал султану руку и подарил отличного коня, попросив сесть в седло, чтобы продолжать переговоры на равных. Султан позволил себя уговорить и приблизился к самодержцу. Алексей набросил на плечи Мелик-шаха роскошный плащ в подарок. Покончив с формальностями, приступили к переговорам.

Император сказал:

— Если вы пожелаете покориться Ромейской империи и прекратить набеги на христиан, то получите дары и титулы и будете свободно жить в отведенных вам землях: там, где обитали раньше — до того, как Роман Диоген взял в руки бразды правления, потерпел страшное поражение при Манцикерте и попал в плен к султану. Предпочтите мир войне, удалитесь с территории Ромейской державы и удовлетворитесь своей собственной землей. Послушайте мой совет. Вы не раскаетесь. А кроме того, получите многочисленные дары. Если же нет, знайте: я истреблю все ваше племя.

Наконец-то ромеи заговорили с турками с позиции силы. Судя по описанию Анны Комнины, султан и его советники выразили полную покорность. Это невероятно. Неужели Мелик-шах согласился очистить Малую Азию и убраться в Ирак? Если это правда, дела его были очень плохи. Военачальники Мелик-шаха сказали:

— Мы бы не явились сюда, если бы не решили заключить мир.

После чего приняли все условия императора. В обмен на сдачу территории Алексей предложил большие деньги. На них Мелик-шах мог навербовать новых аскеров и попытать счастья в Ираке. На том и порешили. На другой день император и султан вновь встретились и подписали формальный договор, над которым работали всю ночь. Алексей вручил Мелик-шаху крупную сумму в качестве задатка, осыпал дарами турецких беков и отпустил назад. Теперь сельджукам осталось только выполнить все условия: убраться из Малой Азии. Румский султанат стоял на пороге гибели. А для византийцев настал момент высшего торжества. Казалось, появилась возможность ликвидировать страшные последствия битвы при Манцикерте и десятилетней смуты, результатом которой стала потеря азиатских владений.

Тем временем Данишмендиды и их ставленник Масуд делали все, чтобы сохранить Рум. Они занимали селения султаната своими войсками. На сторону Масуда переходили простые кочевники и представители знати. Дела Мелик-шаха с каждым днем шли все хуже.

Император тотчас предложил объединить султанские и ромейские войска против Данишмендидов и мятежников.

Мелик-шах отверг это предложение как неприемлемое. Аскеры сочли бы султана предателем, если бы он воевал бок о бок с гяурами против родного брата и «борцов за веру» из эмирата Данишмендидов. Поблагодарив царя за любезное предложение, Мелик-шах заявил, что намерен самостоятельно разгромить заговорщиков. «Таков уж надменный нрав варваров, считающих себя чуть не выше облаков», — комментирует Анна. Решение оказалось для Мелик-шаха роковым. Впрочем, нескольких ромейских солдат он все же взял в качестве личных телохранителей. Решающее столкновение между султаном и его врагами должно было состояться у стен Икония.

 

7. Переворот в Руме

Распрощавшись с императором, султан помчался к Иконию с остатками войск. По дороге к нему примкнули отряды военачальника Абуль-Хаяна.

Ночью Мелик-шаху приснилось, что во время завтрака его окружают стаи мышей. Животные пытались вырвать хлеб у него из рук. Проснувшись, султан рассказал об увиденном телохранителю-ромею. Тот объяснил, что мыши означают врагов. Еще древние греки были специалистами по толкованию сновидений. Их наследники-ромеи — тоже. Привычка толковать сны насчитывала не один век.

Однако Мелик-шах проигнорировал дурной сон и продолжил путь. Он выслал разведчиков, которые должны были сообщить о продвижении мятежного принца Масуда. Однако разведчики перешли на сторону бунтовщиков, едва только увидели знамена принца и дорожную пыль, которую взбивали кони аскеров. Договор с византийцами лишил Мелик-шаха любви и доверия подданных. Мало кто хотел выселяться из благодатных долин Икония в негостеприимный Ирак, где и без того было тесно.

Армия Масуда численно превосходила войска Мелик-шаха. Мятежный принц хотел застать брата врасплох и принудить к битве. Поэтому Масуд приказал перебежчикам вернуться к Мелик-шаху и сообщить, что они никого не видели. Те исполнили приказ в точности. Султан продолжал путь до тех пор, пока не наткнулся на войско Масуда. Силы были неравны. Часть войск переметнулась на сторону Масуда. С остатками армии султан отступил. Он мог бы ускользнуть от погони. Мелик-шах вспомнил предложения Алексея и уже хотел отправиться к царю, чтобы получить защиту и помощь. Но султана отговорил один его советников — Абуль-Хайян (принцесса Анна зовет его «Пухей»), ставший воистину злым демоном Мелик-шаха. Аргументы были просты. Зачем отдавать себя в руки врага, если есть возможность сохранить свободу? Султан и без того теряет популярность из-за неожиданной дружбы с греками.

Мелик-шах послушал дурного совета. Он отправился в городок у Филомелия, чтобы здесь собраться с силами и продолжать гражданскую войну. Городок назывался Терагий и был населен ромеями. По договору он отошел к империи вместе с другими городами Румского султаната. Жители знали о соглашении между Византией и Румом, поэтому встретили султана приветливо. Отсюда Мелик-шах разослал гонцов, призывая своих сторонников для борьбы с узурпатором. Но сельджуки не спешили на его зов.

Зато очень скоро примчался мятежный принц Масуд со своей туркменской армией. Принц осадил город. Мелик-шах высунулся из-за стены и начал грозно кричать, что скоро его враги погибнут. Мол, на выручку придет византийская армия императора Алексея, и тогда мятежников ждут страшные кары.

Но на самом деле султан находился в отчаянном положении. Воинов у него имелось немного. Город обороняли в основном ромеи. Послать гонца к Алексею не удалось: мятежники плотно обложили Терагий.

Абуль-Хайян попросил разрешения у султана переговорить с ромеями для организации более эффективной обороны. Султан разрешил. «Пухей» встретился и… уговорил ромеев сдать город туркменам! Оказывается, советник уже давно был агентом Масуда и только ждал удобного момента, чтобы предать Мелик-шаха. Какие аргументы пошли в ход, неизвестно. Может быть, имел место банальный подкуп.

Ромеи открыли ворота врагу. Если бы они не сделали этого, император пришел бы на выручку султану, и тогда история Малой Азии могла бы пойти по иному руслу.

Мелик-шах попал под арест. Его ослепили, по византийскому обычаю.

Инструмента, чтобы лишить султана зрения, под рукой не было. Воспользовались подсвечником, который подарил Мелик-шаху царь Алексей. «И сосуд света превратился в источник мрака», — комментирует Анна.

Операцию провели небрежно. После нее султан мог видеть. Мелик-шаха привезли в Иконий. Там он открылся кормилице, что ослеплен не до конца. Это оставляло шанс на обратный переворот. Кормилица сообщила, в свою очередь, об этом жене свергнутого султана. Та — еще кому-то. Слух дошел до Масуда. Он не стал церемониться и приказал задушить неудачника-брата. Мелик-шах погиб. Сельджукский обычай оказался надежнее, чем гуманные византийские наказания.

Так новым султаном Рума сделался Масуд (1116–1156). Он женился на дочери Мелик-Гази Данишмендида и фактически сделался его младшим политическим партнером. Для Алексея это было полным крахом надежд на изгнание турок. Хотя император победил тактически, стратегически он проиграл.

Неясно, какие изменения претерпела граница Византии на востоке. Ф. И. Успенский полагает, что ромейские гарнизоны какое-то время содержались в Амории и Филомелии. То есть Румский султанат ограничивался Иконием. Если это так, подобное положение продержалось недолго. Масуд собрался с силами и выбил византийцев не только из двух вышеперечисленных городов, но даже из малоазийской Лаодикеи. Впрочем, это произойдет уже после смерти Алексея. А жить императору оставалось меньше двух лет.

 

8. Возвращение

После падения Мелик-шаха византийцам стало нечего делать в окрестностях Икония. Перед ними стояли свежие силы туркмен, сражаться с которыми царь не решился. Зимой 1116 года Алексей начал отступление. Оно завершилось без приключений. Турки были ослаблены смутой и не могли атаковать.

Обратный поход византийцев дал повод принцессе Анне порассуждать о высоких моральных качествах ее отца. Эти сведения тем более интересны, что позволяют оценить императора как человека.

Всех мирных жителей, которых удалось спасти из лап турок, Алексей переселил в византийские земли. Их поместили в центр византийского строя, после чего армия «муравьиным шагом» двинулась на родину. Солдаты были привычны к тяжелым маршам. Зато мирные люди страдали. Из-за этого и пришлось сбавить ход. «Многие были больны, многие женщины беременны, — пишет Анна, — если одна из них собиралась рожать, то по знаку самодержца раздавался сигнал трубы, который заставлял всех застыть на месте, и тотчас весь строй останавливался. Как только самодержец узнавал, что роды кончились, раздавался другой необычный сигнал — призыв к выступлению, который побуждал всех продолжать путь. Если же кто-нибудь находился при смерти, то происходило то же самбе: самодержец сам приходил к умирающему и призывал к нему священников пропеть отходный молебен и причастить умирающего». Если в этом трогательном описании содержится преувеличение, то небольшое. Старый император чувствовал свою вину перед ромеями. В молодости он пожертвовал множеством жизней, предал соотечественников, живших в Малой Азии, даже собственную столицу отдал на разграбление. Наверно, сейчас, когда жизнь близилась к закату, Алексея терзала совесть. Появился страх за себя — какое наказание последует за эти преступления в загробной жизни? Следовательно, помощь и заботу можно расценить как форму «отката» небесам. Так проворовавшийся мэр или губернатор начинает лихорадочно строить храмы, обкладывая данью подвластное население, лихорадочно звонит в колокола и заказывает молебны. Читаем у Анны: «Когда же наступало время завтрака, Алексей призывал к себе женщин и мужчин, ослабевших от болезней или старости, отдавал им большую часть пищи и заставлял поступать также своих сотрапезников».

Главная цель похода не была достигнута. Сельджуков не удалось уничтожить. Получилось только улучшить границу. По возвращении на берега Босфора царь «отказался от торжественного въезда в город, не пожелал ни императорской процессии, ни театральной пышности», а вместо этого отдал деловые распоряжения о переправе войск.

Пока полки переправлялись, Алексей занимался делами беженцев. Не забыл и о пленных турках. Малолетние сельджуки должны были воспитываться в православии и стать опорой империи. Многие из них впоследствии сделали карьеру чиновников и военных. «Детей, лишившихся родителей, испытывающих горечь сиротской доли, — пишет Анна, — он отдал своим родственникам и другим людям, известным ему своей благочестивой жизнью, а также игуменам святых монастырей. Он приказал им воспитывать этих детей не как рабов, а как свободных, обучая их всем наукам и знакомя со Священным Писанием. Некоторых же детей он отдал в приют, который сам учредил, сделав из него скорее школу ддя желающих учиться. Руководителям этого приюта он наказал давать детям общее образование». Часть беженцев расселили в предместье Константинополя. «В прилегающей к акрополю части города, там, где находится выход к морю, Алексей нашел огромной величины храм великого апостола Павла и соорудил там второй город — внутри царицы городов». Так описывает Анна заселение пустующего квартала столицы.

Принцесса продолжает. «У них нет ни земельных участков, ни виноградников или чего-либо иного, что, как мы знаем, заполняет человеческую жизнь, но каждый и каждая из них, как у Иова, живет в сооруженном для него доме, из рук самодержца получая пишу и кров без всякой затраты труда. И что самое удивительное, эти неимущие, как некие господа, обладают имуществом и разнообразными доходами, пользуются заботами и вниманием, и сам самодержец вместе со своими приближенными печется о них. Если где-нибудь было поместье, расположенное в хорошем месте и к тому же доходное, император отдавал его этой братии, благодаря чему вино у них текло рекой, в изобилии был хлеб и все то, что люди едят вместе с хлебом. Число кормящихся там было огромно».

Возникает вопрос: почему значительную часть переселенцев разместили в столице? Вероятно, император хотел укрепить свое положение и противопоставить новых граждан Константинополя недовольным, которых было достаточно много. Не исключено, что кому-то из беженцев император даровал титулы и чины, кого-то сделал сенатором. Словом, воспользовался моментом и вербовал сторонников в возможном политическом конфликте. И еще. Скорее всего, мужчин-беженцев поверстали в войска. А жили они с семьями в Константинополе. Это означало, что император всегда имел верные армейские подразделения под рукой.

Впрочем, мы погрешили бы против истины, если бы захотели представить императора холодным бездушным политиком. В кварталах, которые он отстроил для беженцев, жило много людей, которые потеряли имущество во время войны. Император взял их на государственное содержание. Прямой выгоды от этого не имел. Но Алексей был православным государем и как таковой чувствовал обязанность заботиться о своих подданных. В этом состояла часть работы императора.

Тогда по всей Византии шло интенсивное строительство. Архитекторы проектировали целые города. Рабочие возводили дома и кварталы, башни и стены, приюты и административные здания. Стучали топоры, трудились каменотесы, из мастерских выходили миллионы кирпичей для новых зданий. Византия возрождалась.

 

9. Гибель княжества Евфратес

В 1117 году император был уже в Константинополе. Здесь до него дошли известия из армянских княжеств. Там произошла очередная драма. Погибло княжество Тга Басила. Расскажем о том, как это произошло.

* * *

Прежде чем говорить о гибели еще одного армянского княжества, напомним его историю. В 1086 году закончилась карьера Филарета Врахамия. Отдельные районы «государства Врахамия» покорились мусульманам, но часть его войск пыталась сражаться с превосходящими силами турок. Сильное владение создал армянский военачальник Васил Камсаракан — человек из знатного и древнего рода. «Собралось все оставшееся войско армянское, и весь род Багратидов и Пахлавуни, и сыновья царей армянских… и вместе с ними полк азатов войска армянского находился при нем», — пишет армянский хронист Матфей Эдесский. Это было восстание армян против турок. Васил Камсаракан собрал дружину и стал нападать на горные замки. Удача ему сопутствовала. Вскоре армянский военачальник контролировал уже довольно крупную область в горах. За смелые действия его прозвали «Вором» (по-армянски «Гох»). Он ловко «воровал» крепости у врага.

Ядром его владений стала бывшая византийская фема, расположенная на берегах Евфрата. По-армянски это княжество назвали в честь фемы — Евфратес. Его столицей была крепость Кесун.

Турки долгое время игнорировали армян. Они то сражались с Алексеем Комнином, то резались между собой. Покончить с армянами не было времени. Это не значит, что Гох Василу жилось легко. Туркменские шайки постоянно тревожили покой армянских сел. От более крупных хищников Гох откупался.

Затем начался Крестовый поход. После него положение Гох Васила сделалось даже труднее, чем было в начале самостоятельной карьеры. К югу от его владений образовались два государства крестоносцев — княжество Антиохия и графство Эдесса. Часть мелких армянских князьков выразила им покорность. Но Гох Васил избрал другой путь. Он маневрировал между крестоносцами и Византийской империей. Маневры продолжались несколько лет. Стороны прощупывали друг друга.

За это время «Вор» доказал свою жизнеспособность. В 1100 году он нанес поражение турецким войскам в горах Киликии и занял несколько городов, включая Рабан и Антап. После чего превратился в самого сильного из армянских владетелей. Конечно, это была лишь тень былого могущества Филарета Врахамия. Но более сильного армянского князя на тот момент не имелось. Васил исповедовал монофизитство. Он стал надеждой всех армян, исповедовавших эту версию христианства. В 1101 году в княжество Гоха переехал католикос армянской церкви Григорий И. Это оказалось признанием силы и могущества «Вора».

Но была и обратная сторона прибытия монофизитского католикоса. Переговоры Гох Басила с византийцами зашли в тупик. Монофизиты давили на князя и требовали от него самостоятельности. Не будем обольщаться словом «самостоятельность». В переводе на обычный язык это означало, что вместо Византии армянам нужно покориться кому-то другому: туркам или католикам. Гох Васил выбрал католиков. Он заключил союз с князем Антиохии Боэмундом. Однако вскоре после этого Боэмунд угодил в плен к туркменам. В то же время византийские войска прошли победным маршем до самого Мараша и заняли равнинную часть Киликии. С другой стороны, наступал граф Эдессы. Нужно было искать могущественного покровителя, при котором монофизиты сохранили бы относительную свободу.

Гох Васил еще питал какие-то иллюзии относительно рыцарей. И не он один. Боевые соратники Гоха, представители армянских деловых кругов и монофизитской церкви — все выступали за союз с крестоносцами. Норманны казались подходящим вариантом. С помощью армянских купцов Гох выкупил Боэмунда из плена (это случилось в 1103 году). Детей у армянского правителя не было. Он усыновил антиохийского князя. Это была высшая точка дружбы норманнов с армянами. Никто не мог предположить, что уже на следующий год все изменится.

В 1104 году состоялась неудачная для крестоносцев битва с мусульманами при Каррах. Граф Эдесский очутился в плену. Боэмунд тотчас присвоил Эдессу. Сразу стало ясно, что следующей жертвой норманнов станет княжество Евфратес. Гох Васил этого не хотел. Выкупленный Боэмунд превратился из друга во врага. Впрочем, Васил еще пытался сохранить с ним дружественные отношения. Но с этого времени начал искать контакты с Алексеем Комнином. Император готов был возобновить дружбу, если Гох Васил признает себя византийским подданным. Армянский князь пошел на это. По сути, Гох предложил царю Алексею военный союз под видом покорности.

Тем временем события на Ближнем Востоке разворачивались своим чередом. Боэмунд проиграл войну с Византией в Сирии и уплыл в Европу, чтобы организовать «крестовый поход» против Алексея. Правителем Антиохии и Эдессы оказался племянник Боэмунда — Танкред. Худшей кандидатуры на этот пост трудно было бы желать. Танкред поссорился с армянами. Причины достаточно просты. Ему требовались рыцари для обороны рубежей. Но профессиональные воины соглашались служить только за земельные наделы с крепостными. Земли и крепостных могли бы дать армянские княжества. Возникло сильное искушение проделать с княжеством Евфратес то же, что уже было когда-то проделано с Торосом и Эдессой. Иными словами, уничтожить княжество и превратить его в рыцарский лен. Гох Васил почуял неладное.

Когда произошла окончательная переориентация армян-монофизитов на Византию, об этом практически ничего не говорится в источниках, мы не знаем деталей. Но сам факт сближения несомненен. Монофизитские князья Торос Рубенян и Гох Васил получили от Алексея звучные титулы и стали рассматриваться как вассалы империи.

Рыцари сразу начали открытую войну против армян. Танкред захватил равнинную Киликию, но в горы не пошел. Для этого не было сил. Княжество Евфратес уцелело. Гох Васил начал новую интригу, чтобы расколоть силы крестоносцев. С согласия императора Алексея он оказал помощь эдесским рыцарям, ибо часть из них не признала власть норманнов. Рыцари сплотились под знаменами законного графа Бодуэна де Борга. Обосновавшись в крепости Рабан, они пытались атаковать Танкреда. После ряда сражений и стычек Танкред был вынужден вернуть Эдессу прежнему графу.

Это произошло в 1108 году. Расстановка сил немедленно изменилась в пользу армян и Византии. Княжество Евфратес продлило себе жизнь, балансируя между турками, ромеями и крестоносцами. Четыре года шла пограничная война между армянами и норманнами. Наконец в 1112 году Танкред решил покончить с этим и уничтожить Гох Басила в горах Киликийского Тавра. Норманны захватили после осады город Рабан, а затем двинулись на Кесун — столицу Гох Басила. Однако этот поход завершился для Танкреда поражением. Гох Васил разбил антиохийского правителя возле горы Сев-Лер.

Сражение было очень тяжелым. Гох Васил и Танкред получили жестокие раны. Оба умерли в том же году. Наследником Гоха стал его приемный сын Тга Васил (1112–1117). А в Антиохии обосновалась вдова Боэмунда — французская принцесса — с маленьким сыном. Опасность со стороны антиохийских норманнов миновала. Но тотчас подкралась, с другой стороны.

О правлении Тга Басила мы почти ничего не знаем. Складывается ощущение, что в княжестве что-то сломалась. На смену героям пришли посредственности. Поколение воинов погибло в битве у горы Сев-Лер, а новые богатыри еще не родились. Горстка измученных людей, зажатых между мусульманами и крестоносцами, устала сражаться, а византийцы были слишком далеко для того, чтобы оказать помощь. Сам Тга Васил перешел в православие, и это его погубило. Значительная часть подданных от него отвернулась. Эти люди готовы были уничтожить все, но не шли на компромисс с совестью.

Последующие 5 лет — темное пятно в недолгой истории княжества. Вероятно, эти годы были наполнены закулисной борьбой между несколькими центрами влияния. Конфликтовали монофизиты и православные, военачальники и оптовые торговцы. Примерно то же происходило в Эдессе перед приходом крестоносцев.

Кстати, несомненно, эту внутреннюю борьбу поддерживали католики через своих друзей-армян. Контакты с ними можно было наладить через эдесских ишханов. Княжество Евфратес контролировало важный торговый путь из Эдессы на Запад. Надо полагать, в этом — подоплека борьбы. Армянские торговцы нуждались в беспрепятственном передвижении. Мелкие княжества мешали этому. И очень скоро Евфратес ожидала судьба других армянских владений. Вместо антиохийцев у армянских границ появился новый враг — одесский граф Бодуэн де Борг. Тот самый, что еще недавно был союзником армян против антиохийцев. Бодуэн ладил с эдесским купечеством и вел сложную политическую игру. Купцы считали, что используют крестоносца в своих целях. Фактически вышло наоборот. Бодуэн использовал противоречия среди армян, чтобы усилить собственную власть в регионе. Эдесский граф начал наступление на Евфратес. В политике нет места чувству благодарности.

Тга Басила предали соратники. В решающий момент они отказали в повиновении, и армянский правитель остался без войск. Рыцари захватили его в плен и бросили в эдесский застенок. Пытали. Под пытками Тга Васил отказался от своего княжества в пользу Бодуэна де Борга. Взамен армянскому князю и его людям обещали сохранить жизнь.

Удивительно, что Бодуэн сдержал клятву. Басила отпустили на волю. Тот собрал своих немногочисленных сторонников с семьями и навсегда покинул Евфратес. Княжество перестало существовать.

История эта довольно странная. Не хватает подробностей, чтобы объяснить ее смысл. Видимо, эти подробности навсегда останутся тайной. Удовлетворимся предположениями о причинах крушения княжества, которые мы высказали выше.

Вскоре Тга Васил объявился в пределах Византии. Армян, пришедших вместе с ним, поселили на границе Киликии. Видимо, где-то в районе Атталии. Сам Васил явился в Константинополь. Император Алексей принял беглеца с почетом. Армян из дружины Тга Басила зачислили в византийские войска. А их молодой вождь стал одним из видных военачальников на ромейской службе. Это произошло в 1117 году.

Вероятно, потомки Басила получили известность в Византии под фамилией Кокковасилии. Власть византийцев оказалось более благоприятной для армян, чем господство католиков. Хотя бы потому, что сама Византия была армянской на треть. Две другие трети составляли славяне и греки, которым тоже не приходилось жаловаться на этническую дискриминацию. Если на Западе для того, чтобы считаться своим, нужно было стать католиком, то в Византии — православным. Религия играла роль лакмуса, который помогал отличить своих от чужих. Пройдет время, и этого станет уже недостаточно.

Последним армянским княжеством в этом регионе стало владение Рубенянов. Защищенное горами и лежащее в стороне от торговых путей, оно сделалось убежищем для всех монофизитов, недовольных византийцами, турками и католиками. Алексей Комнин его не трогал, а Рубеняны формально подчинились Ромейской империи. К концу ХII века византийские императоры из династии Ангелов признали за киликийскими правителями право на царский титул. Так началась 200летняя история армянского государства Киликия.

Однако вернемся к судьбе главного героя книги.

 

10. Общий фон

Наступил 1118 год — последний в жизни Алексея Комнина.

70-летний император, одержавший немало побед на полях сражений, был разбит ревматизмом, приступы которого все учащались. У базилевса болело сердце. Наиболее проницательные люди догадывались, что жить ему осталось недолго.

В походы император больше не ходил. Для этого не было повода.

Турок удалось отбросить. Во время последней войны они понесли жестокое наказание за свои набеги. Молодой султан Масуд всецело зависел от Данишмендидов. Это гарантировало его от новых вторжений ромеев, а сам он прекратил набеги.

Антиохийские норманны вели себя тихо после смерти Танкреда. То же можно сказать об их собратьях в Южной Италии. Безумные войны Боэмунда и Танкреда подорвали силы норманнов. Тем более что значительная часть воинов этого племени сражалась с арабами на Сицилии. После покорения острова начались междоусобные войны между рыцарями. Через несколько десятилетий они приведут к созданию единого норманнского королевства Обеих Сицилий. Это будет опасный враг византийцев. Но столкнуться с ним придется уже сыну и внуку Алексея Комнина. После поражения «антивизантийского крестового похода» Запад был умиротворен и спокоен.

А на севере великий князь Киевский Владимир Мономах (1113–1125) сделался другом Византии. В Киеве к тому времени перебили западников, сторонников сближения с Европой. Эту коллизию подробно описал Лев Гумилев в монографии «Древняя Русь и Великая степь». С другой стороны, киевляне враждовали с половцами. Но без друзей жить нельзя, и Мономах нашел их в стране своих предков — в Ромейской империи. Русским пользы от этого было немного, а вот византийцы выиграли. Русичи отвлекли половцев от византийских границ. В степи от Дона до Дуная полыхала война. Каждый год русские дружины ходили войной на кипчаков. Те отвечали контр-набегами. Они разрушили Белую Вежу — русскую крепость на Донце, но вскоре после этого половецкая степь покорилась русским. Половцы стали вассалами и союзниками киевских князей. Это означало, что для Византии больше нет опасности степных вторжений. Северная граница была замирена. Крым и Тамань превратились в торговые колонии византийцев. Отсюда на юг везли зерно, обеспечивая дешевым хлебом Константинополь и Грецию.

Что касается земель между Карпатами и Дунаем, то здесь жили остатки печенегов, покорившиеся половцам. Постепенно в этих степных краях стали появляться бродячие орды беженцев. Кто-то из них спустился с Карпат. Кто-то бежал из Византии. Они вели полукочевой образ жизни и подчинялись своим атаманам, которые, в свою очередь, признавали власть половецких ханов. Говорили эти новые кочевники на чудовищной смеси вульгарной латыни, греческого и славянских языков. А исповедовали православие. Это были влахи — предки современных румын. В их жилах течет кровь даков, римлян, славян, тюрок и угров. Они являлись маргинальной частью византийского мира. Но для Романии не представляли ни малейшей угрозы, в отличие, скажем, от монофизитов. Угроза появится позже, когда влахи объединятся со славянами и половцами и создадут Второе Болгарское царство. Но до этого времени еще далеко.

Карта 10. Византия в 1118 г.

Следовательно, сухопутные границы империи в последние годы Алексея оказались надежно защищены. С моря тоже не было никакой опасности. Морские республики — Пиза и Венеция — добились торговых привилегий от Византии. Со своей стороны, Алексей возродил морские фемы и построил мощный флот, который защищал побережье империи. Этот флот будет уничтожен его внуком Мануилом по соображениям экономии. После этого берега Византии станут легкой добычей пиратов. Кажущаяся экономия обернется громадными финансовыми потерями. Погибнут люди. Но все это случится позже. А пока Алексей мог быть спокоен за государство, которое оставляет потомкам. Правда, ему предстояло еще одно сражение. Но уже отнюдь не с варварами и крестоносцами.

 

11. Спор о вере

Серьезная опасность по-прежнему крылась внутри. Называлась она «манихеи». Они же — богомилы, павликиане, мессалиане. Эта раковая опухоль на теле империи то скрывалась, то появлялась вновь. В конце правления Комнина все эти секты слились в одну. Еретическое учение широко разлилось на Балканах. Несколько раз мы писали, что император подавлял еретиков. Но проходили годы, и жизнеотрицающие секты обретали новых адептов. Принцесса Анна пишет в своей «Алексиаде», что в Ромейской империи возникла «громадная туча еретиков». Известный византиновед, переводчик и комментатор «Алексиады» Я. Н. Любарский утверждает, что произошло хронологическое смещение и принцесса говорит о более ранних событиях. Но прямые указания Анны на то, что появление манихеев свершилось в последний год царствования Алексея, не оставляют места для интерпретаций.

Анна говорит, что в новой ереси соединились два «злейшие и мерзостнейшие учения». Это «нечестивость манихеев» и «бесстыдство мессалиан». Эмоции принцессы вызывают улыбку, но лишь по причине устаревшей фразеологии. По сути все верно.

Жизнеотрицающие ереси таили страшную угрозу для государства. Разврат, пропаганда медленного самоубийства, отрицание традиционных моральных ценностей — могло ли это понравиться большинству византийцев? Разумеется, нет. Но тогда почему ересь возрождалась снова и снова?

Поверхностные причины могли быть разными. Например, недовольство взяточниками во власти. Высокие налоги (особенно для болгар, которые стремились к старым вольностям и послаблениям). Отсутствие перспектив карьерного роста. Любовная неудача. Разочарование в людях. Философские искания. Жажда запретных знаний. Тяга к утонченному разврату. Манихеи, богомилы, мессалиане давали все это. Тело, по их мнению, — клетка души. Семья, любовь, традиционные ценности — все это ловушки, которые расставил сатана, чтобы привязать человека к Земле и обречь на страдания. Для того чтобы достигнуть спасения, нужно освободить дух из оков тела. Самоубийство не подходит: классические манихеи верили в цепь перерождений. Нужно ослабить тело до такой степени, чтобы оно отпустило душу. Манихеи поощряли пьяные оргии с разнузданным сексом. Это равно привлекало людей разного темперамента: пассионарных, творчески мыслящих персон и субпассионарных вырожденцев, которые растеряли имущество и не желали работать. Провести между ними какую-то грань сложно. Разница лишь в том, что субпассионарии не задавались философскими вопросами. Поэтому (повторим сказанное выше) Гумилев не совсем прав, когда говорит, что ереси — удел пассионариев. Но неправ ученый только в этом. Анализ источников, рассказывающих о еретических движениях, показывает потрясающую интуицию и информированность великого этнолога.

Итак, многие сектанты протестовали против действительности. Это понятно. Однако протест может выражаться по-разному. Для этого вовсе не обязательно участвовать в сексуальных оргиях. Можно поднять оружие против режима и развязать гражданскую войну, как сделал Алексей Комнин. Или начать восстание и уничтожить ростовщиков, как поступили киевляне в 1113 году. Никому не придет в голову объявлять эти поступки антисистемными. Это были попытки улучшить мир радикальными методами — через смерть и страдания других людей.

Манихеи работали по-другому. Они призывали к гуманизму. Рекомендовали воздерживаться от убийства. Говорили о свободе. Однако на практике все выходило иначе. Место гуманизма занимал сатанизм. Место свободы — подчинение духовным отцам. Постоянные убийства и жестокие войны сопутствовали манихеям. Заканчивалось все самоуничтожением. На словах мы видим пропаганду гуманизма и нравственности. На деле эти люди оставляли после себя ненависть и пустоту.

Обобщим. Что же объединяло сектантов? Это было не социальное происхождение, не общность культуры и этноса, не пассионарный заряд.

Так что же? Главным становился биологический признак: все они психически ненормальные люди, которые ориентированы на саморазрушение. Это не значит, что перед нами шизофреники. Это значит, что в них как бы сбился генетический код. Человек перепрограммирован с позитива на негатив. Перед нами неудачные экземпляры эволюции. Здоровому обществу до них нет дела. Но только до тех пор, пока бионегативные люди ведут себя тихо и не мешают другим. Поэтому толерантные византийцы очень долго терпели «мерзостнейшие учения». Но рано или поздно сатанисты выходили из-под контроля и пытались навязать свои принципы здоровому большинству. Бороться с антисистемой можно было по-разному. Католики, не отличавшиеся сентиментальностью, жгли еретиков на кострах. Когда на юге Франции возникло манихейское государство альбигойцев, папа благословил крестовый поход на Тулузу. Лангедок и Прованс рыцари обратили в пепел. Для того чтобы выслеживать и сжигать еретиков, была создана первая инквизиция. Она занималась расследованиями деструктивной деятельности сатанистов и отправляла их на костер. Ересь удалось погасить. Но католики не знали, что окончательную победу над бионегативными людьми одержать нельзя. Точнее, нельзя опускать руки. Манихеи придут под новыми масками. Катары и богомилы, павликиане и каменщики — все это люди одного склада. Иногда их становится больше, иногда — меньше. От простых вырожденцев, которых, собственно, никто никогда не трогает, эти персоны отличаются желанием переделать мир по своим законам. То есть уничтожить его.

С такими людьми имел дело Алексей Комнин. Рассекретить их было очень трудно. Принцесса Анна оставила ценные воспоминания об этой борьбе и о психофизическом типе манихеев. Вот что она пишет. «Племя богомилов весьма искусно умеет облачаться в личину добродетели. Человека со светской прической не увидеть среди богомилов: зло скрывается под плащом и клобуком. Вид у богомила хмурый, лицо закрыто до носа, ходит он с поникшей головой и что-то нашептывает себе под нос. Но сердцем он — бешеный волк». Заметим, что в приведенном отрывке речь идет лишь о «посвященных» — высшем отряде богомилов. Но были еще простые адепты. Им разрешалось носить мирское платье и даже оружие. Они и сами были оружием в руках «посвященных». Некоторых из них Алексей сумел переубедить и принял к себе на службу. Таким был неоднократно упоминавшийся эксманихей Кулеон. Но вскоре выяснилось, что корни зла лежат глубоко. Император боролся с солдатами богомильства, а «генералы» удачно скрывались, выходили из подполья и вербовали новых адептов.

С этими «посвященными» Алексей Комнин вел непримиримую борьбу. Она оказалась не менее длительна и опасна, чем борьба с турками, норманнами, печенегами. Линия фронта проходила в сердцах людей и зачастую была незрима.

В начале царствования Алексей оздоровил Церковь, но не уничтожил болезнь. Вернувшись из походов, на закате жизни он обнаружил, что богомилов стало гораздо больше, чем прежде. Для этого имелись все условия: внешних врагов отбросили, с государственными ворами расправились, корпорации обеспечили госзаказами, а значит, гарантировали производство товаров по доступным ценам, которые регулировало государство (это не модернизация; подробнее об интереснейшей системе византийских корпораций и механизме государственного регулирования можно прочесть в книге академика Г. Г. Литаврина «Как жили византийцы»).

У многих ромеев появились досуг и относительная свобода. Сразу возникла почва для разнообразных ересей. Досуг заполняли не только развлечениями, но и разговорами. Среди собеседников встречались «посвященные» манихеи. Они интересно рассказывали о своем учении, интригуя собеседников. Таинственные проповеди были гораздо заманчивее скучной государственной идеологии. Добро всегда скучнее зла. Богомилы обещали свободную любовь и спасение души… умалчивая, что в ходе стремления к совершенству придется уничтожить собственное тело. Почва для этой пропаганды была обильно унавожена. Несмотря на внешний блеск, Византия приближалась к этнической старости. Эти процессы хорошо показал Лев Гумилев. Они не совпадают ни с социальным развитием, ни с культурной историей.

И вот — в блестящей, культурной, возрожденной Византии появляется очень много усталых, разочарованных, бионегативных людей. Они стали главными рекрутами для манихеев.

 

12. Манихей Василий

«Был некий монах Василий, — рассказывает Анна Комнина, — который весьма ловко распространял нечестивое учение богомилов». Василий был интеллигентный человек, врач по профессии. Сделавшись манихеем в ранней юности, он надел монашескую рясу, чтобы скрыться от возможных преследователей и без помех заниматься проповедями. Зонара утверждает, что Василий проповедовал свою тайную доктрину в течение полувека. Другие авторы говорят о 40 годах проповеди и 15 годах обучения. Следовательно, перед нами — опытный конспиратор. К моменту решительного столкновения с императором Василию было около 70 лет. Это ровесник Алексея. У Василия имелось 12 учеников, их называли апостолами. «Он привлек к себе также и учениц — женщин, безнравственных и мерзких, и повсюду, таким образом, сеял заразу», — пишет Анна. Затем добавляет драматически: «как огонь, охватывало зло многие души».

На Западе с отщепенцем разговор был бы короткий: его ждал костер. Для Византии это было слишком грубо, а главное, считалось бесполезным. Зачем создавать из еретиков новых мучеников? Тем не менее Алексей был крайне озабочен распространением манихейской заразы. «Не вынесла этого душа императора, и он занялся расследованием ереси», — говорит Анна.

Нескольких богомилов арестовали и доставили в Константинополь. Все они называли Василия своим учителем и главой тайной церкви. Один из них, некий Дивлатий, во всем сознался под пытками и выдал «апостолов». Началась борьба шпионов. Богомилы прятались, правительственные чиновники — искали. На Василия объявили охоту. Главный еретик скрывался у своих сторонников в горной Македонии. Там много укромных долин и уединенных селений. Но если Алексей брался за что-то всерьез, переиграть императора было трудно. Круг поисков сужался. «И вот объявился главный служитель Сатанаила Василий — человек в монашеском одеянии, с иссохшим лицом, безбородый, высокого роста». Еретика арестовали и доставили в столицу. Но уничтожить его одного было бы слишком просто и в то же время неэффективно.

Император действовал, как заправский инквизитор. Чтобы раскрыть врага, Алексей притворился его сторонником. Манихею назначили аудиенцию в дворцовых покоях. «При появлении Василия Алексей поднялся с места, посадил его возле себя и разделил с ним трапезу, затем, опустив леску и насадив на крючок приманку, он дал проглотить ее прожорливому чудовищу», — не жалеет Анна красок и эпитетов. «Весь яд влил он в глотку этого мерзкого монаха», — добавляет она. Вместе с тем император делал вид, что хочет стать учеником манихея, «и не только он сам, но и его брат — севастократор Исаак». Упоминание севастократора, по мнению Я. Н. Любарского, говорит о том, что Анна ошиблась: гонения на Василия произошли раньше 1117 года. Дело в том, что в это время Исаака уже не было в живых: он умер гораздо раньше, в 1104 году. Однако я полагаю, что Анна перенесла на этот год более ранние воспоминания; Исаак заслужил того, чтобы о нем вспомнили как о борце с манихеями.

Но вернемся к рассказу принцессы. «Алексей притворился, — пишет она, — будто готов принять слова Василия за глас Божий и полностью подчиниться ему, если только мерзейший Василий позаботится о спасении его души». Природная хитрость базилевса проявилась во всем блеске.

— Почтеннейший отец, — сказал император, — я восхищаюсь твоей добродетелью и желаю познать проповедуемое твоей святостью учение, ибо наше, можно сказать, плохо и не ведет к добродетели.

Трудно удержаться от обильного цитирования сочинения Анны в этом месте, ибо царевна описывает дискуссию очень живо. В военных делах она разбирается слабо, но в интригах — дело другое. Поэтому рассказ о борьбе с ересью — один из лучших в ее книге. «Василий сначала притворялся: будучи настоящим ослом, он напяливал на себя львиную шкуру, — говорит Анна, — и не поддавался на эти речи, тем не менее он возгордился от почестей — ведь император даже посадил его с собой за стол». Манихей расчувствовался и утратил бдительность. Он уже думал, что сможет сделать из базилевса сектанта. В этом случае империя стала бы добычей манихеев и медленно умерла за 20–30 лет. Но император перехитрил богомила.

Помещение, где находился Алексей, разделял занавес. Он прикрывал женскую половину покоев. За занавеской спрятался писец и тщательно протоколировал речи Василия. Манихей распинался как мог. Царь с интересом слушал и задавал вопросы, делая вид, что поражен открывшейся истиной. «Болтун разглагольствовал, как учитель, император изображал из себя ученика, а в это время секретарь записывал поучения Василия», — говорит Анна. Еретик самозабвенно топил себя. Речь лилась нескончаемым потоком. Говорить сектанты умели. Язык был их главным оружием. «Все — дозволенное и недозволенное, говорил этот богомерзкий муж, не умолчав ни об одной из своих богопротивных догм». А вот это вряд ли. О разнузданных оргиях манихеев Василий сообщать при первой встрече не стал бы. Он с презрением отзывался о богословии, о плохом и продажном церковном управлении, а храмы именовал убежищем бесов. Но в глубине души мыслил иначе. По мнению Василия, бессмертия добиться можно только праведным манихеям: то есть адептам массовых оргий в стиле «Калигулы». Такие люди, истощив себя выпивкой, сексом и наркотиками, безболезненно сбрасывают телесную оболочку, надевают бестелесное платье Христа и становятся частью Божественного света.

И Алексей I, и его ученая дочь прекрасно знали обычаи богомилов, включая разврат. Но в «Алексиаду» эти подробности не попали. Анне мешал говорить о них стыд. «Ведь я, пишущая историю, — женщина, к тому же самая уважаемая из царственных особ и самая старшая из детей Алексея, — говорит царевна. — Кроме того, надлежит хранить молчание о том, о чем говорят повсюду».

Что же дальше, вопрошает Анна Комнина? Дальше все просто и эффектно. «Император сбрасывает маску и поднимает занавес». Он свистнул стражу, и та мгновенно схватила Василия. Для обличения ереси собрался сенат, военачальники, высшее духовенство. Анна утверждает, что патриархом был в то время Николай Грамматик (1084–1111). Опять выходит, что суд над манихеем Василием состоялся раньше 1117 года. И не позже, чем в 1104 году. Однако Анна упорствует, помещая событие в конец царствования Алексея I. Получается, что севастократор Исаак и патриарх Николай Грамматик присутствуют на суде как бы «условно», как «условно» появляются в разных местах книги принцессы то мертвый Чакан, то Сулейман, то Кылыч-Арслан.

Раздосадованного и разъяренного манихея повязали, над ним начался суд. Еретик Василий был возмущен и шокирован поступком царя. Алексей I, в его понимании, совершил беззаконное дело. Обмануть манихея! Что может быть отвратительнее с точки зрения манихеев? Случись это сегодня, вдело пошли бы аргументы о гуманизме, защите прав человека и прочие доводы из арсенала правозащитных организаций. Но в строгой империи Алексея все прошло гладко. «Огласили богопротивное учение Василия — улики были неопровержимыми. Обвиняемый ничего не отрицал, но сразу же вступил в открытый спор». Василий уверял, что готов к огню, бичеванию и любому виду смерти: «ведь эти погрязшие в заблуждении богомилы считают, что могут безболезненно перенести любое наказание, ибо ангелы якобы вынесут их из самого костра».

«Несмотря на то что Василию угрожал и костер и другие беды, он не отступал от беса и находился в объятиях своего Сатанаила», — повествует Анна.

Император неоднократно приглашал еретика к себе и призывал отказаться от манихейства. Василий смеялся ему в лицо. Обманутый один раз, он не хотел обмануться вторично. Манихей понимал, что является символом и вождем. Если бы он перешел на сторону православных, манихейству в Византии был бы нанесен огромный моральный ущерб.

 

13. Судебный процесс над врагами империи

Правительство прибегло к репрессиям. Была проведена спецоперация по аресту главных соратников Василия. Их было 12, и они носили прозвание манихейских апостолов. Неясно, то ли их все-таки выдал Василий под пытками, то ли византийская контрразведка проявила высочайший профессионализм. Скорей второе. Иначе Анна не преминула бы сообщить, что вождь еретиков сдал своих соратников.

«Были они в полном смысле слова учениками Василия. Ведь зараза проникла и в знатные семьи и охватила множество народа», — уточняет принцесса. Важная деталь. Это еще раз позволяет отказаться от мысли, что богомильство — исключительно социальный протест.

Ромейские чиновники выявляли врагов и бросали в тюрьму. По стране прокатилась волна арестов. В самой столице схватили множество людей, включая высокопоставленных ромеев.

Опасность была так велика, что Алексей перестал церемониться и отправил всех «неформалов» на костер. Для гуманной и образованной Византии это была невероятно жестокая казнь! Мы видели немало примеров, когда Алексей прощал военным попытки мятежей. Но здесь опасность была страшнее. На карту оказалась брошена судьба всей Византии.

И все-таки жестокость расправы превысила обычную норму. Как правило, еретиков отлучали от Церкви. Это уже являлось страшным наказанием. Они как бы вычеркивались из общества. Не имели права на церковное погребение, подвергались полной обструкции со стороны добропорядочных граждан. Но богомилов развелось так много, что обычное отлучение не помогло бы. Манихейские общины все равно отрицали церковные обряды. К тому же они оказывали моральную поддержку друг другу. Организация сектантов напоминала закрытый клуб, члены которого спаяны дисциплиной и сопричастны общим тайнам. Алексей не видел возможности переубедить их. «Вот почему он сразу же приговорил к сожжению всех еретиков: и корифея, и хор». Разумеется, их не могли уничтожить без суда и следствия. Начался процесс. Но тут возникли серьезные затруднения. Ромейские юристы пасовали перед хитростью и двуличием богомилов. «Когда уличенные в богомильстве были собраны вместе, — сообщает Анна, — одни из них продолжали отстаивать свое еретическое учение, другие полностью отказывались от него». Но как определить, раскаяние перед тобой или обман? Царь нашел способ.

Алексей собрал светский сенат, церковный синод, призвал религиозных философов и юристов, воссел перед ними на трон и начал дознание. К нему привели арестованных манихеев.

«Все обвиняемые в богомильской ереси были выведены на середину, — говорит Анна, — и самодержец приказал вновь подвергнуть допросу каждого из них». Одни признали себя богомилами, другие «решительно отпирались, называли себя христианами и ничего не признавали, когда их обвиняли».

Задача была не из легких. Но Алексей быстро ее решил. Нахмурив брови, император сказал:

— Сегодня будут зажжены два костра. В центре одного из них в землю вобьют крест. Затем каждому будет предоставлен выбор: желающие умереть в христианской вере, отделившись от остальных, взойдут на костер с крестом, а придерживающиеся богомильской ереси будут брошены в другой костер. Ведь лучше самому умереть как христианину, чем, оставаясь жить, подвергнуться преследованиям как богомил и возмущать совесть многих людей. Итак, пусть каждый идет, куда захочет.

Словом, он решил казнить всех, а Бог на небе пусть узнает своих. «Сообщив такое богомилам, император сделал вид, что покончил с этим делом». Обвиняемых увели. На площади собралась большая толпа зевак. Казнь еретиков через сожжение не была рекомендована православным духовенством. Это заимствование западного обычая. Поглядеть на диковинку стекался народ.

На площади для конной игры в мяч перед Большим дворцом разложили костры. «Огонь поднялся до небес, — вспоминает Анна, — в одном из костров находился крест. Так как все обвиняемые должны были быть сожжены, каждому был предоставлен выбор вступить в тот костер, который он пожелает».

Привели осужденных. Все знали, что среди них есть действительные «враги народа» и люди оклеветанные. Причем оклеветанные в том числе манихеями, которые пытались запутать правосудие и вызвать ненависть к власти из-за большого числа пострадавших.

Итак, осужденных вывели на площадь. Тут настал момент истины. «Те, кто придерживался православия, увидели всю безвыходность своего положения и подошли к костру с крестом, чтобы принять истинно мученическую смерть», — пишет Анна. Терять им было нечего, но они желали хотя бы спасти душу. «Нечестивцы» же обратились к другому костру, предназначенному для еретиков. Зеваки жалели осужденных христиан и проклинали манихеев. Толпа негодовала.

Но тут выяснилось, что Алексей оставался все тем же ловким и хитрым политиком, страшным для врагов, но безопасным для друзей. Когда-то он придумал инсценировку с ослеплением Урселя Бальеля, чтобы заставить сдаться его сторонников. Теперь то же проделал с манихеями. Не было случая, чтобы император допустил напрасную жестокость.

Алексей заранее строго-настрого предупредил палачей, чтобы они не спешили с казнью. Император задумал суровую проверку для манихеев и православных, чтобы отделить одних от других. Ради этого и объявил, что собирается всех казнить. Метод не назовешь гуманным. Но он позволил спасти жизни невинных людей и отделить сатанистов от гармоничных подданных. А значит, оказался эффективным.

Манихеев увели в тюрьму, а ложно обвиненных христиан император немедленно отпустил «с многочисленными наставлениями». Манихеи и православные были равным образом потрясены этой уловкой. Казнь в тот день вообще отменили.

Богомилов развели по камерам, «отделив нечестивого Василия от остальных апостолов». Император не терял надежд и пытался обратить в православие тех, кого можно. «Некоторых из них он сам ежедневно призывал к себе, поучал, увещевал отречься от мерзкой веры, других же по его приказу ежедневно посещали наиболее достойные из священников и наставляли их в православной вере, убеждая отречься от богомильской ереси». Методы дознания неизвестны, но они работали. Некоторые манихеи «исправились и были освобождены из-под стражи, другие в ереси окончили свою жизнь».

Однако вождя движения — Василия — решено было все-таки сжечь. С таким предложением обратились к императору все — и сенаторы, и церковники, и философы. Заметим, насколько важен в тогдашней Византии вопрос о человеческой жизни, если для казни предводителя диссидентов требуется постановление высших иерархов. Да и то суровость расправы вызывает у всех колебания. В «свободной» католической Европе людей тогда казнили направо-налево.

Итак, сенаторы и церковники решили уничтожить еретика. «С ними был согласен и самодержец, который, помногу и часто беседуя с Василием, убедился в его дурном нраве и знал, что он не отрекся от ереси». Другими словами, Василий Все-таки пытался схитрить и сделать вид, что перешел в православие. Но Алексей имел слишком большой опыт, чтобы позволить себя одурачить. Император опять распорядился развести громадный костер. На сей раз местом казни был избран ипподром — излюбленное место жителей столицы. Как известно, православные императоры запретили игры гладиаторов. Но людям требовались развлечения, и в Константинополе с давних времен разрешили состязания колесниц.

Конские бега собирали толпы зевак. На казнь Алексей тоже хотел собрать побольше народа для устрашения манихеев; ведь раскрыть удалось не всех. «Была вырыта очень глубокая яма, а куча бревен, сложенная из высоких деревьев, казалась горой», — пишет Анна. Рядом с ямой вбили большой деревянный крест.

Когда разожгли костер, на ипподром стала стекаться толпа.

Еретику Василию дали шанс покаяться. «Нечестивцу была дана возможность выбора на тот случай, если он, испугавшись огня и изменив свои убеждения, подойдет к кресту, чтобы избежать костра». Но Василий не воспользовался этой возможностью. Еретик понял, что скрыться из-под ареста не сможет даже в случае покаяния. А кроме того, покаяние грозило потерей авторитета. Император предусмотрительно пригнал на казнь толпу богомилов. Либо Василий покается, и тогда богомилы разнесут весть о предательстве, либо погибнет. Еретики ловили каждое движение Василия. «Он же, казалось, с презрением относился к любому наказанию и грозившей ему опасности и, находясь вдалеке от костра, смеялся, морочил всем головы прорицаниями, будто некие ангелы вынесут его из огня, и тихо напевал псалом Давида». Не исключено, что диссидент повредился в уме.

Вскоре эта версия подтвердилась. Манихея Василия подвели к костру. Огонь полыхал, пожирая ветки. Еретик струсил. Как человек, попавший в безвыходное положение, он стал «вращать глазами, хлопать руками и ударять себя по бедру». Таинственный покровитель Сатанаил, на поддержку которого рассчитывал Василий, на выручку не спешил. Но приступ страха у еретика скоро прошел.

«Этот проклятый Василий стоял совершенно безучастный перед лицом грозившей ему страшной опасности, глазея то на костер, то на собравшуюся толпу». Всем казалось, что Василий слегка помешался: как бы оцепенев, он стоял неподвижно. Наконец еретик во всеуслышание объявил, что выйдет из огня невредимым. Вследствие этого «палачи опасались, как бы покровительствующие Василию бесы с Божьего дозволения не совершили какого-нибудь необычайного чуда», — дипломатично пишет Анна. Тогда манихея решили подвергнуть испытанию. Палачи, взяв его за плащ, сказали:

— Посмотрим, коснется ли огонь твоей одежды.

И швырнули плащ в середину костра. Плащ сгорел. Василий расхохотался:

— Вы видите, мой плащ невредимый взлетел на воздух!

Тут все стало на свои места. Василий и вправду сошел с ума. Его сочли одержимым бесами. Окружающую реальность еретик видел совсем другой. Бояться чуда больше не приходилось. Палачи подняли Василия и бросили его, прямо в платье и башмаках, в середину костра. Пламя «целиком сожрало нечестивца».

Толпа зевак вошла во вкус. Православный люд требовал, чтобы в огонь бросили всех соратников Василия. Император не пошел на поводу у толпы. Зрителей распустили, а манихеев опять развели по тюремным камерам, «где они содержались долгое время и умерли в своем нечестии».

«Таково было последнее деяние из всех великих трудов и подвигов самодержца», — пишет Анна, прежде чем завершить свою книгу. Император совершил еще одну победу: одолел опасную ересь и сплотил нацию. Этот подвиг не менее важен, чем победы на поле боя.

Борьба имела продолжение. Требовалась литература, которая позволяла бы полемизировать с манихеями и выводить их на чистую воду. Алексей вызвал одного опытного теолога, по имени Евфимий Зигавин, и заказал ему такую книгу. В ней были изложены основные догматы манихейского учения и подвергнуты критике с православных позиций.

Получилось нечто вроде пособия советского лектора для борьбы «с тлетворным влиянием Запада», как говаривали в эпоху СССР Книга Зигавина называлась «Догматическое всеоружие православной веры, или Арсенал догматов». Читать его могли только специалисты, но никак не широкая публика. Однако свою роль оно сыграло. У священников появилось оружие, которое позволяло бить врага с идейных позиций.

* * *

Вся эта борьба отняла у императора много сил. Жизнь Алексея, полная интриг, подвигов, мук и страданий, подходила к концу. Завершалась эпоха. «И я думаю, — пишет Анна, — современники и близкие императору удивляются до сих пор и им кажется, что все происходившее тогда было не наяву, а привиделось во сне». Настолько необычной была блистательная карьера человека, который возродил империю в тот миг, когда политики уже сбросили Византию со счетов и готовили раздел входивших в нее владений. Этот подвиг продлит Ромейской империи жизнь на 350 лет.

Прежде чем закончить книгу, нам осталось рассказать совсем немного. В предыдущих главах мы говорили о деяниях Алексея Комнина. Теперь поведаем о его смерти.

 

 

1. Борьба за наследство

Алексей чувствовал себя все хуже. А за его спиной близкие люди уже делили наследство.

Разлад в семье Комнинов назрел давно — в тот день, когда базилисса Ирина родила сына по имени Иоанн. Это произошло в 1087 или 1088 году. Его рождение сразу отодвинуло в тень Анну Комнину, старшую дочь царя, которая должна была унаследовать империю по первоначальному плану.

Императрица Ирина обожала Анну. Она делала все для того, чтобы Алексей объявил дочь своей наследницей. Сперва так и было. Анну обручили с Константином — сыном императора Михаила «Без-четверти-вора». Анна и Константин должны были взойти на престол после Алексея. Но недолгое время спустя, во время войны с печенегами, Константин был лишен знаков императорской власти. Его, так сказать, понизили в должности. У отстраненного принца не нашлось заступников.

Алексей стал единоличным императором и вознамерился утвердить собственную династию. Вскоре царевич Константин умер. Анне подыскали другого мужа. Им стал Никифор Вриенний Младший — внук известного полководца, с которым Алексей вынужден был скрестить мечи во время гражданской войны. Никифора Младшего возвели в сан кесаря.

Вновь начались интриги. Анна в своей книге говорит о них вскользь, намеками. Она прекрасно знала нюансы закулисной борьбы, но боялась о них писать. В византийской придворной среде были приняты недоговорки. Единственный писатель, который утоляет жажду наших знаний в этом вопросе, — Никита Хониат, закончивший труд по византийской истории в начале XIII века. Книга этого осведомленного автора обычно и служит главным источником для изучения последних месяцев жизни Алексея Комнина.

* * *

Царица Ирина без устали суетилась по поводу престолонаследия. По словам Никиты Хониата, базилисса «непрестанно клеветала на Иоанна перед своим мужем Алексеем, называла его человеком безрассудным, изнеженным, легкомысленным и явно глупым». Отголоски этих разговоров можно услышать в «Алексиаде» Анны Комнины. В своей книге постаревшая принцесса несколько раз ворчит на бездарность и глупость правительства, нападая на своего брата. В рассказах о деятельности отца вообще не нашлось места сыну.

Алексей имел другое мнение. Он считал царевича Иоанна одаренным и осторожным юношей. Император игнорировал маневры жены, но та не унималась. «Порою же, как будто к слову, назвав Вриенния, она превозносила его всякого рода похвалами», — говорит Никита Хониат. Царя вынуждали изменить завещание в пользу дочери.

Алексей уходил от ответа. Порой он притворялся занятым важными делами. Иногда уверял, что обязательно подумает над предложениями императрицы. Лишь однажды царь не сдержался и раздраженно сделал внушение:

— Жена, участница моего ложа и царства! Не перестанешь ли ты мне советовать обойти сына в пользу дочери, как будто ты с ума сошла? Оставь меня в покое! Кто из римских императоров, имея сына, способного царствовать, пренебрег им и предпочел зятя? Если такое случалось, не станем считать законом то, что бывало редко. Надо мною станут смеяться все ромеи. Они сочтут меня за сумасшедшего! Я получил царство не законным путем, но кровью сограждан и средствами, не согласными с христианскими законами. И вот теперь должен отказаться от сына в пользу македонянина Вриенния?

Впрочем, это была случайная вспышка. Алексей тотчас попытался сгладить неприятное впечатление от этих речей и сказал, что подумает над предложением царицы. «Это был человек как нельзя более скрытный, — характеризует Алексея Никита Хониат, — крайнюю осторожность всегда считал делом мудрым и обыкновенно не любил рассказывать о том, что хотел делать».

Так все и тянулось до рокового 1118 года. Как-то в начале года, в феврале или марте, император отправился развлечься на ипподром. Стояла пасмурная погода, обычная в это время. С моря дул холодный ветер. Царь разгорячился и разволновался, наблюдая конские бега. Этого оказалось достаточно для обострения болезни. «Во время конных ристаний, — пишет Анна, — поднялся сильный ветер, по этой причине ревматизм Алексея как бы отхлынул и, покинув его конечности, перешел в плечо». Другими словами, у императора случился сердечный приступ. Почувствовав себя плохо, Алексей покинул ипподром и вернулся во дворец. Боли не утихали. Скорее всего, царь перенес микроинфаркт.

 

2. Болезнь

К базилевсу вызвали врачей. Эскулапы устроили совещание, предлагали одно и другое, но никто не мог взять ответственность. Среди них был один, Николай Калликл, который советовал громче всех. Он рекомендовал очистить тело Алексея с помощью слабительного. Другие возражали. Алексей не привык к лекарствам, любую болезнь переносил на ногах. «Учитывая это, большинство врачей, и особенно Михаил Пантехн, категорически отвергали предложение очистить тело Алексея», — говорит Анна Комнина. Калликл решительно возражал:

— Сейчас вещество ушло из конечностей и обрушилось на плечо и шею. Впоследствии же, если его не изгнать из тела слабительным, оно войдет в какой-нибудь важный для жизни орган, а то и в само сердце, и причинит непоправимый вред.

Византийские врачи, как видим, не отличались глубиной познаний. Лечить инфаркт слабительным — это и вправду было что-то новое. Ученая принцесса Анна Комнина, присутствовавшая на врачебном консилиуме, приняла сторону Калликла. Возобладало, впрочем, мнение большинства. Мало-помалу приступ ослабел. Царь почувствовал себя лучше. Но чувство оказалось обманчивым. Хотя он встал на ноги и вернулся к государственным делам, болезнь никуда не делась.

Не прошло и полугода, как недуг вернулся. Анна часто слышала, как царь говорил жене, жалуясь на болезнь:

— Что это за недуг, затрудняющий мое дыхание? Мне хочется вздохнуть глубоко, полной грудью и избавиться от боли, мучающей сердце. Часто пытаюсь я это сделать, но ни разу не смог хоть немного освободиться от тяжести, гнетущей меня. Как будто огромный камень лежит на сердце и прерывает дыхание. Не могу понять причины, от которой у меня появился этот недуг. И еще я скажу тебе, дорогая моя, разделяющая со мной мои страдания и мысли: на меня часто нападает зевота, не дающая мне вдыхать воздух и доставляющая мне страшные муки. Если ты знаешь, что это за новое несчастие постигло меня, скажи.

«Когда императрица слушала подобные речи и узнавала о его страданиях, — пишет Анна, — то казалось, что это она сама страдает от той же болезни». Правда, Никита Хониат оставил нам другое, менее трогательное описание их взаимоотношений. И уж совсем иначе, сухо и деловито, эти сцены описывает Зонара; последний принадлежал к партии столичных чиновников и не любил Алексея.

Что касается болезни царя, то в ней легко распознать ревматизм и ишемию (или стенокардию). Его бы спасло шунтирование или даже серьезное медикаментозное лечение. Но коль скоро медицинские работники предлагают лечить царя слабительным, становится ясно: Алексей обречен.

Императрица приглашала самых разных врачей. Они щупали пульс, качали головами и «признавали, что находят в каждом ударе пульса признаки всякого рода ненормальностей, но не могли определить их причины». Доктора менялись, но было бы лучше, если бы императора лечил кто-то один. Медицинские светила терялись в догадках. «Врачам был известен образ жизни императора — не изнеженный, а, напротив, благоразумный, умеренный, какой ведут гимнасты и воины, при котором не могут появиться дурные соки — следствие неумеренного образа жизни», — замечает Анна.

Они объясняли стеснение в груди «другой причиной». Это медицинское заключение стоит привести полностью. Доктора считали, «что непосредственным источником его болезни является не что иное, как тяжкие заботы и постоянные непрерывные горести, из-за которых его сердце разогревается и притягивает к себе из всего тела излишнее вещество. Поэтому-то страшная болезнь и обрушилась на самодержца, не дает ему передышки и, как петля, душит его». При всем несовершенстве современной медицины нужно признать, что от византийцев и европейцев она ушла очень далеко.

С каждым днем болезнь царя становилась сильнее. Приступы следовали один за другим. Наконец они превратились в одно сплошное мучение. Боль и одышка не прекращались. Алексей уже не мог ложиться на бок и был не в состоянии без усилий вдыхать воздух. «Тогда были вызваны все врачи, и болезнь императора стала предметом их изучения», — говорит Анна.

Консилиум опять ничего не дал. Врачи разошлись во мнениях, каждый ставил свой диагноз и старался в соответствии с ним лечить больного. Состояние Алексея оставалось тяжелым. Ни одного вдоха не мог он сделать свободно. Чтобы вообще иметь возможность дышать, он должен был все время сидеть прямо, а если ложился на спину или на бок — «увы, наступало удушье», вспоминает Анна. Скоро оно уже не отпускало царя. «Даже когда сон из сострадания спускался к нему», Комнин не мог дышать. Угроза задохнуться висела над ним, как дамоклов меч.

Анна и Калликл опять предлагали дать царю слабительное, но их никто не слушал. Врачи сделали больному надрез на локте, чтобы пустить кровь. От кровопускания Алексею легче не стало. Император задыхался «и, тяжело дыша, грозил испустить дух у нас на руках», рассказывает Анна. Врачи продолжали эксперименты. Алексею дали лекарство из перца. Император слегка взбодрился. «Мы были вне себя от восторга», — сообщает ученая принцесса. Хотя ясно, что такое лекарство на самом деле способно было лишь добить «сердечника» Алексея. Так и вышло. «На третий или на четвертый день к самодержцу вернулись приступы удушья и стеснение дыхания. Я боюсь, не хуже ли ему стало от того напитка, — рассуждает Анна, — который, будучи не в силах совладать с болезнетворными соками, рассеял их, вогнал в пустоты артерий и усугубил болезнь. С этого времени ему очень трудно было найти удобную для лежания позу, ибо наступил самый тяжелый период болезни. Ночи напролет, с вечера до утра, лежал император без сна, не принимая пищи и ничего другого, что могло бы принести ему спасение. Нередко или, вернее, постоянно видела я, как моя мать проводила около императора бессонные ночи, сидела позади него на ложе, поддерживала его своими руками и, как могла, помогала ему дышать. Из глаз ее текли потоки слез, более обильные, чем воды Нила. Невозможно описать, какую заботливость проявляла она по отношению к нему днем и ночью, какой труд выносила на своих плечах, леча Алексея, поворачивая и переворачивая его, ухищряясь разными способами застилать постель. Да и вообще никому тогда не было покоя».

Тело императора словно налилось свинцом. Он мучился и страдал, не в силах победить удушье. В то же время царь постоянно пытался менять позы, чтобы легче было дышать. «Императрица сумела сделать это движение непрерывным: прикрепив к императорскому ложу с обеих сторон — у головы и ног — деревянные ручки, она велела слугам высоко над полом носить ложе и, сменяя друг друга, печься о самодержце».

Покоя не было и церковникам. Их заставляли молиться за императора. В храмах ставили свечи за его выздоровление. Но все это помогло еще меньше, чем лекарство из перца. Тело Алексея распухло, ноги отекли. Начался понос. «Бедствия одно за другим обрушивались на нас в то время, — пишет Анна. — Ни эскулапы, ни мы, хлопотавшие вокруг самодержца… не знали, куда обратить свои взоры; все говорило о близкой гибели».

Царя постоянно переводили из одного места в другое, чтобы облегчить страдания с помощью целебного воздуха. Сперва он находился в столичном Большом дворце. Но в итоге переместился за город, в Манганский монастырь. Надеялись, что здешний климат пойдет ему на пользу.

Когда всем стало ясно, что император не выживет, у постели умирающего вспыхнула безобразная склока. Кому достанется престол? Анна пишет об этом глухо. «Все остальное время прошло для нас в волнениях и бурях; устоявшийся порядок расшатался, ужас и опасность нависли над нами». Зонара более откровенен, но сух. Самый подробный и сочный рассказ оставил Никита Хониат.

 

3. Последняя победа

Во дворце образовались две группировки. Одна из них поддерживала царевича Иоанна, другая — Анну и ее мужа Вриенния. На стороне Анны были императрица Ирина и множество дворцовых чиновников. Царевича Иоанна поддерживали военные. Сам Алексей неоднократно высказывался в пользу Иоанна и ничего не хотел менять. Император был прав. Его зять Вриенний оказался пустышкой. Анна и ее мать были энергичными особами, но… отдать империю в руки женщин означало бы разрушить ее. Несмотря на всю решительность, Анна не справилось бы с управлением. Наследником Алексея должен был стать мужчина-военный, чтобы продолжать дело восстановления империи: отбрасывать врагов от границ, наращивать вооруженные силы и не давать сторонникам разоружения обогатиться за счет казны.

Для Иоанна это было серьезное испытание. Выиграет он или проиграет?

Царевич оказался на высоте. «Иоанн, видя, что отец его приближается к смерти, и зная, что мать ненавидит его и заботится о предоставлении царства сестре, входит в сношение касательно плана своих действий с теми из родных, которые ему благоприятствовали». Так начинает свой рассказ о приходе Иоанна к власти Никита Хониат. Тайно от матери царевич прокрался в спальню к отцу «как бы для того, чтобы оплакать его». Затем, не теряя времени, тихонько снял с пальца у Алексея царский перстень с печатью. «Некоторые, впрочем, говорят, что он это сделал с согласия отца», — уточняет Никита. Думается, эти «некоторые» заслуживают доверия историка. Алексей знал, что делал, и держал ситуацию под контролем до самого конца, даже будучи при смерти. Версию о самовольном поступке Иоанна распространили враги Алексея и его сына. Она вошла в хронику Зонары, который ненавидел старшего Комнина. Но даже Зонара оговаривается и утверждает, что это лишь одна из версий.

Завладев перстнем, Иоанн покинул загородные Манганы, собрал своих соратников и верхами отправился к Большому дворцу в Константинополе. Предприимчивые соратники, имена которых история до нас не донесла, организовали несколько митингов в поддержку царевича. «Как в самом Манганском монастыре, так равно и по городским улицам приверженная к нему толпа и жители города, собравшиеся по слуху об этом событии, приветствовали его царем-самодержцем», — сообщает Никита Хониат.

Партия царицы Ирины и принцессы Анны пришла в ужас. Обе женщины полагали, что царский венец почти что у них в руках. Решительные действия Иоанна спутали карты. Ирина вознамерилась перехитрить сына. Базилисса звала его к себе для беседы с глазу на глаз. У Иоанна хватило ума не поехать. Он прекрасно знал, что может попасть под арест и остаться ни с чем.

«Иоанн, вполне отдавшись своему делу, не обращал внимания на мать», — говорит Никита.

Ирина решила играть в открытую. Она вызвала к себе Никифора Вриенния Младшего и предложила ему царство, обещая содействие. Анна Комнина тоже всячески побуждала мужа провозгласить себя царем. Но Вриенний, к счастью для Византийской империи, не поддался на уговоры. Он поставил условие: царем его должен провозгласить только Алексей Комнин. Узурпировать трон Никифор отказывался.

Пришлось Ирине отправиться в Манганский монастырь, чтобы вырвать у Алексея нужное завещание. Так любящие супруга и дочь отравили императору последние часы жизни. Но Алексей был готов к последнему бою.

Слово Никите Хониату. В его книге Ирина «приходит к мужу, распростертому на смертном одре и лишь кратким дыханием обнаруживающему в себе жизнь, повергается на его тело и, проливая слезы», делает донос на царевича Иоанна. Мол, сын еще при жизни отца провозгласил себя императором. Прямо сейчас он вместе с другими заговорщиками захватил Большой дворец и устроил народные шествия в свою пользу.

Алексей упорно молчал. Он хотел умереть спокойно. Император тихонько молился. «Когда же царица стала сильнее настаивать и крайне огорчалась поступками сына, Алексей принужденно улыбнулся и поднял руки к небу»: мол, ничего не поделаешь.

Об этой же улыбке упоминает Зонара. В его версии события выглядят так.

«Императрица несколько раз громко повторила:

— Твой сын ушел, чтобы похитить у тебя, еще живого, императорскую власть.

На это император слабо улыбнулся… Ведь сам порфирородный самодержец и другие люди утверждали, что он [Иоанн] явился во дворец не без согласия отца и ушел он по отцовскому разрешению, в знак чего получил у него перстень».

Если так, Алексей твердо управлял последней битвой, а заодно проверял сына: сумеет ли он захватить власть.

Когда Ирина поняла, что император и сейчас хитрит, она в сердцах воскликнула:

— Ты и при жизни отличался всевозможным коварством. Всегда любил говорить не то, что думал. И даже теперь, при смерти, не отступил от своих привычек!

Алексей только развел руками. На его лице блуждала улыбка. Сознание того, что он передает империю в надежные руки, придавало ему сил. Главное было довести дело до конца и не поддаться на уговоры истеричных женщин.

…Между тем Иоанн прибыл к Большому дворцу. На часах стояли варяги. Принц показал им перстень. Страже показалось этого мало. Наемники стали требовать письменное свидетельство, что Иоанн прибыл в Большой дворец по приказу отца. Слухи о борьбе двух партий достигли ушей варягов, и гвардейцы не хотели ошибиться. Иоанн повел себя решительно. Он сочетал угрозы и обещания. Те, кто пойдут за ним, получат награду. Кто ослушается сегодня, понесет наказание завтра.

Работа охранником во дворце — дело выгодное. Потерять ее страшно. Даже если тебя не уволят и не посадят в тюрьму, а сошлют в отдаленный гарнизон — для варяга это унижение и смерть. Не будет ни подарков, ни премий, жалованье снизится, а работы прибавится… Стражники опустили подвесные ворота Большого дворца, и наследник ворвался внутрь вместе со своими сторонниками. Следом за ним во дворец проникла толпа зевак из числа митингующих. Они бросились грабить что попало. Возникло ощущение революции. Иоанн немедленно его притушил, приказав запереть ворота. Это произошло 15 августа 1118 года. Через несколько часов пришло известие, что император Алексей I скончался. Он царствовал 37 лет.

 

4. Агония

Пока Иоанн рвался к власти, Анна Комнина находилась с отцом в Манганах. Принцесса описывает финальные мгновения жизни царя.

Мы видим, как у ложа императора хлопочут жена и дочери. «Я забросила тогда и философию и науку, — пишет Анна, — то я ухаживала за отцом — наблюдала за биением пульса и прислушивалась к его дыханию, то занималась матерью, в которую старалась вдохнуть силы». Принцесса пишет, что сделалась, «будто помешанная». Она лукавит. В это время Анна делала все, чтобы стать царицей. Мысль о близости трона сводила ее с ума. В последние минуты Алексея она была в других покоях и совещалась, как бы взять власть. Другие дочери, Мария и Евдокия, толклись у ложа. У этих женщин не было властных амбиций. Они просто рыдали, всхлипывали и мешали царю умереть.

Опять дадим слово Анне. В этом месте сочинение сильно повреждено, в тексте много пропусков. Но в результате создается удивительное впечатление прерывистой речи взволнованного человека.

«Утром пятнадцатого августа, — пишет царевна, — эскулапы натерли мазью голову самодержца (эта мера казалась им необходимой); затем они ушли домой, сделав это не без цели и не потому, что в этом была какая-нибудь необходимость, а потому, что знали о непосредственной опасности, нависшей над самодержцем». Стало быть, доктора хотели уйти от ответственности, чтобы их никто не обвинил в смерти царя. Таков парадокс власти: перед смертью император даже не мог рассчитывать на лечение. Судьба уравняла его с каким-нибудь простолюдином, который не имел денег на медицинскую помощь. «Среди врачей три были главными, — перечисляет Анна, — замечательный Николай Калликл, Михаил Пантехн, получивший прозвище по названию рода, и… евнух Михаил. Толпа родственников, окружавшая императрицу, принуждала ее принять пищу… она не принимала и сна… одну задругой целые ночи проводила… ухаживая за самодержцем… согласилась. Когда у самодержца наступил последний обморок… она поняла и, ожидая… жизнь, бросилась на… рыдала, била себя в грудь, оплакивала свалившиеся на нее несчастья, хотела тут же лишить себя жизни, но не могла этого сделать».

Алексей вел себя мужественно, как всегда. Он ободрял присутствующих и готовился встретить смерть. Одна из дочерей, Мария, давала ему пить воду, но не из чаши, а из кубка, чтобы было легче глотать: у Алексея были воспалены небо, язык и горло. Император с трудом напился и обратил к Марии последние слова.

— Что ты, — мягко сказал он, — изводишь себя горем по поводу моей кончины, зачем заставляешь меня заранее переживать грозящую мне смерть? Почему ты не подумаешь о себе, вместо того чтобы погружаться в море печали?

Вскоре после этого у императора начались обмороки. Он то терял сознание, то приходил в себя. Опять слышится прерывистая речь Анны. «Но… области совершенно неизлечимы… самодержец не мог очнуться из последнего обморока, и душа царицы рвалась последовать за ним. Так была… и на самом деле, говоря словами псалма, “Объяли меня муки смертные”. И я почувствовала тогда, что лишаюсь рассудка… я сходила с ума и не знала, что со мной будет и куда мне обратиться, видя императрицу, погруженную в море бедствий, и самодержца с его непрерывными обмороками, двигающегося к концу своего жизненного пути».

Дочь Мария побрызгала в лицо Алексею водой. Он пришел в себя, но вскоре опять потерял сознание. Императрица до последней минуты пыталась вырвать у него приказ о назначении наследником Вриенния. Но базилевс, прежде чем впасть в забытье, еще раз подтвердил все прежние приказы.

В эту минуту принесли весть о том, что Иоанн занял Большой дворец. Ирина сдалась.

— Пусть провалится все — диадема, империя, власть, троны, господство, — сказала она. — Начнем скорбный плач.

«И я, — пишет Анна, — забыв обо всем на свете, зарыдала вместе с ней… заплакали и… рвали на себе волосы и испускали скорбные крики». Вдруг снова возникла надежда. У императора участился пульс, вернулось дыхание. Врачи стали утверждать, что все еще образуется и царь может выжить. У Ирины отлегло от сердца. Ведь если бы Алексей выжил, — Иоанну пришел бы конец. Вряд ли царевич смог бы оправдаться перед правительством за самовольный захват дворца. И даже ослабевший император не смог бы оправдать сына.

Но луч надежды погас, едва мелькнув. Императору сделалось хуже. В комнату вошла Анна. Принцесса произвела медицинский осмотр. Вернемся к ее бессвязному рассказу «Когда же… я опять коснулась его кисти и поняла, что последние силы покидают Алексея и пульс исчез, я склонила голову, в бессилии и изнеможении устремила свой взор на землю, не произнося ни слова, закрыла глаза руками и, отступив назад, зарыдала. Императрица поняла, что это означает, и в полном отчаянии огласила весь дворец жалобным криком».

Царь был мертв. «Императрица сбросила с себя императорское покрывало, ножом под корень обрезала свои волосы, сорвала с ног пурпурные сандалии и потребовала обычные черные. Она хотела сменить также порфиру на черное платье, но под руками не было плаща». Его подала одна из дочерей — Феодора, к тому времени уже вдова. Императрица Ирина накинула на голову темное покрывало. Стало ясно, что карьера закончилась. В этот день потерпели поражение последние Дуки, а значит — столичная бюрократия лишилась шанса вернуть власть. Комнины, захватив трон с помощью военных, продолжали писать историю Византии. В этом смысле Алексей I победил даже после смерти. Царские знаки подхватил из его слабеющих рук новый царь — Иоанн II, которого народ впоследствии назовет Добрым — за справедливость и мудрость. По мнению позднейших историков, это был один из лучших правителей Византии. Династия и страна выжили.

Что же касается двух царственных женщин — Ирины и Анны, то их судьба незавидна. Анна Комнина вскоре попытается совершить государственный переворот, но Вриенний откажется следовать за ней. Ирина тоже. Она скажет, что надо было раньше думать о том, как взять власть, а теперь остается принять такого царя, какой есть.

Анна попадет под арест. Она переживет царственного брата и напишет книгу «Алексиада» о том бурном времени. В книге превознесет своего отца. Из хитрого и жесткого политика она сделает чуть не ангела, парящего над землей. Власть брата и племянника, правивших Византией, Анна будет презирать. Время Алексея останется для нее героической эпохой свершений. Умрет царевна в 1153 или 1155 году.

Ирина уйдет в монастырь. Ее смерть наступит довольно скоро. Императрица распрощается с жизнью в 1123 году. Через два десятка лет после нее умрет Иоанн II. Так что Анна переживет их всех. Но как бы ни жаловалась принцесса на бездарное правление брата, у нее не будет повода для того, чтобы обвинить Иоанна в разбазаривании полученного наследства. Иоанн расширил империю и оставил своему сыну Мануилу крепкую страну с сильной армией. Но это — уже история правления наследников Алексея, о которой не место рассказывать здесь.