Королев был первым, кто открыто в печати и «закрыто» в виде писем в ЦК КПСС и правительство (тогда, при Хрущеве, это было почти одно и то же) поставил вопрос о создании системы спутниковой связи. 31 декабря 1961 года «Правда» опубликовала статью «Советская земля стала берегом Вселенной». Как обычно, Королев был закрыт псевдонимом «проф. К. Сергеев». Подводя итоги столь богатому космическими свершениями 1961 году, он, отдав должное полетам Гагарина и Титова, писал:
«Еще мало изученные пространства космоса, несомненно, представляют большой практический интерес для решения целого ряда прикладных задач народного, хозяйственного и научного значения.
Можно ожидать в ближайший период времени создания системы спутников-станций для целей связи и ретрансляции радио – и телевизионных передач, для навигации судов и самолетов, для систематического наблюдения за погодой, а в будущем, быть может, и для некоторого активного воздействия на формирование погоды…».
«Проф. К. Сергеев» не имел права разглашать сведения о начале работ по спутникам связи и о том, что ЦК и Совет Министров по инициативе автора этой самой статьи уже приняли первое постановление.
Проектные работы в это время у нас были уже начаты. Еще в начале 1961 года я получил от СП задание встретиться «только» по этому поводу с Котельниковым, Рязанским, Богомоловьм, Быковым и кем еще сочту полезным, чтобы собрать информацию для выбора «путей-дорог».
Встречи с перечисленными выше коллегами происходили и без того очень часто, но они были заполнены таким количеством текущих, горящих и неотложных дел, что начинать разговор о проблемах спутниковой связи было просто неуместным. Тем удивительнее оказалось, что, давая мне поручения о специальных разговорах, Королев их провел уже сам. И соответствующие абзацы в «Правде» были сформулированы им единолично после таких встреч.
Пользуясь случаем, должен заметить, что при всей своей загрузке Королев никому не давал поручений сочинять статьи для «проф. К. Сергеева». Даже «рыбу» ему не писали. Статьи для «Правды» он обдумывал и писал сам.
Работы по новому космическому аппарату, по чьей бы инициативе они не проводились, брали свое начало в проектном отделе. В 1960 году проекты космических аппаратов начинали разрабатывать в отделе № 9, которым руководил Михаил Тихонравов. Тематика в отделе делилась между двумя секторами. Проекты пилотируемых аппаратов создавались в секторе Константина Феоктистова, а беспилотные – по нашей терминологии «автоматы» – в секторе Евгения Рязанова.
Рязанову были подчинены группы, ведущие работы по спутникам-фоторазведчикам «Зенит» и многочисленным межпланетным аппаратам. Эти направления требовали особого внимания руководителя отдела и плохо уживались с пилотируемой тематикой.
Если работы по баллистике, конструкции, системам управления Королев передоверял Мишину, Охапкину и мне, то проектанты и испытатели, несмотря на наличие соответствующих заместителей – Бушуева и Воскресенского, были своего рода его личной гвардией. За самими проектантами, организацией проектных работ, редакцией исходных данных и эскизных проектов он следил лично и очень придирчиво.
Обнаружив явную перегрузку отдела Тихонравова, Королев разделил его на два: 9-й и 29-й.
Начальником 9-го отдела был назначен Феоктистов, а 29-го – Рязанов. Тихонравов получил должность заместителя Главного конструктора, и ему подчинялся 9-й отдел. Из авиационной промышленности в это время вернулся к нам Павел Цыбин. Его Королев назначил также своим заместителем и подчинил ему 29-й отдел. Над Тихонравовым и Цыбиным, несмотря на их высокие должности, был поставлен Константин Бушуев – заместитель по космическим проектам. У этой проектной троицы, Бушуев – Тихонравов – Цыбин, я никогда не наблюдал разногласий, антагонизма, соперничества или каких-либо притязаний на приоритеты. Основные споры разгорались при распределении хороших молодых специалистов, которые уже успели себя проявить. Все трое отличались такой интеллигентностью и воспитанностью, что другие заместители соглашались с Воскресенским, который как-то сказал:
– В их присутствии, как при дамах, нельзя себе позволить употреблять сильные выражения.
Когда Королев, несмотря на загрузку 29-го отдела, потребовал от Рязанова начать работы по спутнику связи, тот решил оторвать для этого несколько человек от работ по любимому «Зениту», а затем при необходимости усиливать это направление за счет новых молодых специалистов.
Работы по спутнику связи были поручены 27-летнему Вячеславу Дудникову. Он уже имел двухлетний опыт по компоновкам «Зенитов», считался очень «шустрым», изобретательным и самостоятельным проектантом. Дудников набрал небольшую группу еще более молодых ребят, еще не понимавших, что «так делать нельзя, потому что так никто никогда не делал».
Во многом идейный приоритет при начале разработки проекта надо отдать команде молодых проектантов – Славе Дудникову, Володе Осипову, Толе Буянову, Борису Королеву, Виктору Стецюре и другим членам проектного коллектива, в котором средний возраст едва дотягивал до 26 лет.
Для запуска на стационарную орбиту мы могли рассчитывать пока только на четырехступенчатую ракету-носитель 8К78. В 1961 году нам представлялось, что за два года, которые потребуются для создания спутника, этот носитель на запусках по Луне, Венере и Марсу будет хорошо отработан.
За расчеты по выбору орбиты принялись молодые баллистики: Михаил Флорианский, будущий космонавт Георгий Гречко, Евгений Макаров – и другие баллистики, подведомственные обстрелянным «корифеям» Святославу Лаврову и Рефату Аппазову.
Руководство расчетно-теоретической деятельностью баллистиков еще со времен 1947 года в отделе №3 НИИ-88 Королев возложил на Василия Мишина. Мишину удалось создать очень сильный коллектив, который умел быстро оценивать наиболее оптимальные траектории ракет и орбиты космических аппаратов. Трудно объяснить, каким образом до появления ЭВМ молодым баллистикам удавалось за дни, а иногда и часы просчитывать несколько альтернативных вариантов.
Сами «корифеи» – баллистики были по горло заняты другими программами, срыв сроков которых запросто грозил высылкой «по шпалам» из Тюратама в Москву.
Удивительным образом работа по «Молнии-1» была по всей многозвеньевой структуре подхвачена «снизу» без строгих директивных графиков и приказов «сверху».
Исследования начались с геостационарной орбиты.
Расчеты баллистиков показали, что наша четырехступенчатая ракета-носитель 8К78, которая выводит почти тонну к Венере, не способна вывести на «геостационар» более 100 кг полезного груза. И все из-за необходимости совмещения орбиты с экваториальной плоскостью! Такой маленький спутник не могли себе представить даже самые отчаянные из молодых энтузиастов. Отказавшись от требования стационарности, проектанты с баллистиками начали просчитывать, что получается с длительностью сеансов связи для нашей протяженной территории при периодах обращения последовательно 4, 6, 8 и, наконец, 12 часов. Совместной мозговой атакой пришли к идее использования высокоэллиптической орбиты. При наклонении 65 градусов, что определялось местом старта с нашего полигона, апогей орбиты имел высоту 40 000 км над северным полушарием, а перигей – 400 км над южным. Такая орбита обеспечивала длительность непрерывной видимости со спутника Москвы и Владивостока в течение 8-9 часов.
Самым замечательным было то, что на такую орбиту можно было вывести спутник массой 1600 кг.
Мы сразу получали самый большой, а следовательно, и самый мощный спутник связи в мире! Американские проекты спутников связи к тому времени не выходили за 300 кг. Мы могли располагать большой площадью солнечных батарей, не экономить на массе буферных аккумуляторов, иметь хороший запас рабочего тела для многократных коррекций орбиты. Ресурс спутника за счет резервирования можно было обещать многомесячным, а может быть и годовым, и, наконец, можно разрешить радистам делать ретранслятор такой мощности, чтобы на Земле не требовалось строить огромных антенн для приема телевизионной информации.
Что касается радистов, то вопреки ожиданиям Королева я, выполнив его поручение, предложил не трогать Рязанского и Богомолова, а поручить разработку бортовой аппаратуры линии связи, то есть прежде всего, ретранслятора, НИИ-695. Главного конструктора «Зари» Юрия Быкова Королев хорошо знал и спросил, не помешает ли ему такая работа. Я заверил, что в НИИ-695 есть другое направление, которое ведет Мурад Рашидович Каштанов. Вот он знать не знает наших забот по пилотируемым полетам и согласен работать с нами над проблемами спутника связи.
СП не умел откладывать подобные решения в «долгий ящик». Он тут же позвонил Быкову по «кремлевке» и сказал:
– Вот у меня сидит Черток. Он предлагает поручить разработку ретранслятора для спутника связи «Молния-1» Капланову. Я его не знаю. Ваше мнение как директора института?
Ответ Быкова успокоил СП. После этого он поручил мне познакомить его с Каплановым.
– Только сделай это дипломатично, не вздумай передавать приказ. Просто я хочу, чтобы он сам рассказал мне о своих идеях.
Капланов с ближайшим своим сотрудником Иваном Богачевым был вынужден часто встречаться с нашими проектантами и антенщиками, которые не могли работать, не разобравшись в том, что такое главная полезная нагрузка – мощный ретранслятор.
Организовать посещение Королева Каплановым было просто.
При их встрече я уже в который раз убедился в умении Королева проверять людей «на прочность» лично, не перепоручая это своим заместителям. Он учинял импровизированные психологические тесты, делал это артистически, и по результатам наблюдений у него складывалось мнение о человеке.
В отличие от моих уверений, что задуман пока только эксперимент, Королев начал говорить о важнейшем задании правительства. Он сказал, что мы будем не разрабатывать спутник для экспериментов, а сразу строить систему связи для всей территории Союза! Ресурс спутника должен быть не менее шести – девяти месяцев, и для обеспечения начала опытной эксплуатации необходимо запустить в производство не менее пяти – семи спутников.
Должен признать, что такая импровизация для меня оказалась неожиданной. Капланов потом меня упрекнул, что я скрыл от него истинные наши планы. Что я мог ответить?
Капланов относился к категории людей, которым веришь с первой встречи. Это сродни чувству «любовь с первого взгляда».
Я сразу же проникся к нему симпатией и доверием. Он просто и убедительно излагал свои идеи, не пытаясь выпячивать свое «я», и очень уважительно спорил со слушателем.
Во время одного из многих бдений на полигоне при пилотируемых пусках в ожидании очередного сеанса связи я разговорился с Быковым о «Молнии-1». Он сказал, что с Каплановым нам повезло, но впервые проговорился о его трудной судьбе.
Позднее, тоже на полигоне, в 1964 году, при подготовке к пуску второй «Молнии-1» я, Капланов и Шереметьевский поселились втроем в одном из четырех ныне исторических домиков на «двойке». Полигонные ночи сближали людей больше, чем годы обычной служебной работы.
Мурад Капланов с грустным юмором рассказал нам кое-что из своей нестандартной биографии.
В тогдашних кадровых анкетах был всем хорошо известный пятый пункт: «национальность». Сотрудники отделов кадров, изучавшие анкетные данные Капланова, приходили в замешательство, обнаружив в этом пункте запись – «кумык». По современной терминологии он был «лицом кавказской национальности».
Я и Шереметьевский признались, что хотя и не раз путешествовали по Кавказу, но не слышали о такой национальности, грех обвинять в невежестве кадровиков.
Оказывается, есть в Дагестане немногочисленная народность – кумыки. Дед Капланова был кумыкским князем и богатым землевладельцем. Богатые кумыки подражали русской аристократии в стремлении приобщиться к западной культуре. Отец Мурада из «дикого» Дагестана был отправлен в Париж и в Сорбонне – самом престижном в те времена высшем учебном заведении – получил диплом юриста. В Париже Рашид Капланов влюбился в девушку – еврейку и женился на ней. Князь проклял сына за женитьбу на иноверке. Однако в 1914 году, умирая, призвал сына вернуться в Россию и оставил ему свои земли.
Мурад вынужден был писать в автобиографиях и анкетах, отвечая на вопрос «социальное происхождение»: «Отец – землевладелец (до революции), адвокат».
В период сталинских репрессий 1937 – 1938 годов среди всех слоев населения Кавказа больше всего пострадала интеллигенция. Адвокат Рашид Капланов, бывший землевладелец, сын князя, получивший высшее образование во Франции, автоматически попал в списки врагов народа и исчез в 1937 году.
До ареста отца Мурад успел пройти курс наук на электрофизическом факультете Московского энергетического института. В 1938 году Мурада арестовали и осудили за «недоносительство». После пяти лет «исправительно-трудовых лагерей» он «окончательно перевоспитался» в Красной Армии и, демобилизовавшись, получил право работать в «почтовом ящике», под бдительным присмотром уполномоченных по режиму.
Только после XX съезда партии Капланов освободился от постоянного чувства социальной неполноценности. «Что бы ни говорили о Хрущеве, а я ему благодарен», – так закончил Капланов свой ночной рассказ на полигоне.
Таланта, энтузиазма, оптимизма и доброжелательности ему было не занимать.
В начале 1962 года с участием Капланова был подготовлен первый проспект, рекламирующий «Молнию-1», который был разослан в ЦК, ВПК, всем заинтересованным министерствам. Это был первый документ по «Молнии-1», вышедший во внешний, хотя и закрытый мир.
В этом проспекте «Молния-1» была объявлена экспериментальным спутником связи, предназначенным для проверки принципов построения и выявления эксплуатационных особенностей систем дальней радиосвязи. Экспериментальная система дальней связи через спутник пока предлагалась только между Москвой и Уссурийском. Подключение этой системы к существующим радиорелейным линиям должно было связать Дальний Восток (г. Владивосток) с основными городами европейской части СССР и Западной Европы. В проспекте было сказано, что «аппаратура ретрансляции спутника позволяет вести передачу телевизионной программы (один канал) или осуществлять многоканальную телеграфную и телефонную связь (40 -60 каналов)».
Прочитав этот документ спустя 33 года, я испытал новое чувство уважения к утвердившему этот проспект Королеву, к самому себе, Капланову и всем участникам разработки за ясность постановки задач, перечень трудностей и основных подлежащих исследованию проблем. Проспект по существу был программным документом, в котором была обоснована необходимость двух-трех экспериментальных пусков с целью получения данных о работе всего комплекса связи и разработки рекомендаций по построению эксплуатационной системы. Особое внимание в программе обращалось на отработку систем и аппаратуры на надежность и длительность работы. Эту работу предлагалось проводить параллельно с осуществлением первых пусков спутника.
Далее в проспекте были вещие слова: «При такой организации работ по спутнику „Молния-1“ будет подготовлена надежная база для осуществления в 1964 – 1965 гг. достаточно долговечной эксплуатационной системы связи через искусственные спутники Земли «.
В отличие от обещаний, которые мы давали по программам мягкой посадки на Луну, достижению Венеры и Марса, это обещание было без всякой шумихи выполнено.